Книга Спящая онлайн

Ночь и ночные путешественники

Дорогая Сара!

В тот день, когда мы провожали моего брата, стояла весна. Он и его подружки уже ждали в аэропорту. Да тогда у него было много подружек – все такие нарядные, что возникало ощущение, будто мы на цветочном лугу. А небо тогда было изумительно чистым…

Поток воспоминаний, нахлынувших на меня, когда я извлекла из ящика черновик старого письма, был настолько мощным, что на несколько минут я прекратила уборку и просто сидела не двигаясь. Вновь и вновь я перечитывала английский текст, произнося слова вслух.

Письмо было адресовано девушке, с которой Ёсихиро встречался, когда заканчивал школу. Ее звали Сара, и она приехала в Японию учиться. Ёсихиро – мой старший брат, он погиб год назад. Почти сразу после возвращения Сары домой в Бостон Ёсихиро заговорил о том, как ему хотелось бы испытать на себе, что значит учиться в другой стране и все в таком духе, и однажды он просто взял и поехал вслед за ней, даже не подумав толком, что, собственно, делает. В Штатах он работал в разных местах и болтался там и сям, занимаясь всем понемножку, и не приезжал домой почти год.

Да… Читая письмо, я вспоминала все новые и новые подробности случившегося. Ёсихиро уехал внезапно и звонил домой настолько редко, что Сара забеспокоилась и сама написала мне, как у него дела. Найденное письмо было моим ответом. Тогда я еще училась в школе, и мне даже в голову не приходило, что все может так повернуться. В тот момент я писала настоящей американке – очень доброй и очень хорошенькой. Я постоянно рылась в словаре в поисках подходящих слов и пришла в такое возбуждение, что меня била дрожь. Да… Сара была прелестной девушкой с умными синими глазами. Все японское приводило ее в дикий восторг, и она как хвостик таскалась за братом. Произносила его имя по слогам. Ё-си-хи-ро. Ё-си-хи-ро. И голос ее был полон настоящей любви.

Сара.

– Если ты не можешь сделать домашку по английскому, попроси ее помочь.

Ёсихиро только что открыл нараспашку дверь в мою комнату и произнес эти слова. Вот так небрежно он представил Сару, когда впервые привел ее познакомиться со мной. Она ездила в храм неподалеку на один из летних фестивалей и заскочила к нам по дороге обратно. Так получилось, что в этот момент я сидела за столом, пытаясь перепахать несколько акров домашних уроков, заданных нам на лето, и поскольку подобные предложения поступали не каждый день, я попросила ее написать за меня сочинение по английскому. Казалось, она страстно хотела выручить меня, поэтому я решила, что будет невежливым отвергнуть ее помощь. Честное слово, я не лгу. Английский всегда давался мне лучше других предметов.

– Могу одолжить ее тебе на часик, но не больше, а потом провожу ее домой, – сказал Ёсихиро. Затем он удалился в гостиную и сел смотреть телик.

– Прости, что испортила тебе свидание, – сказала я на ломаном английском.

– Да ладно тебе, все нормально. Это займет у меня пять минут, а ты пока можешь закончить задание по другому предмету, идет?

Ну, или что-то в этом роде. Она говорила на чистом, понятном английском. У нее был приятный голос и белокурые волосы струились по плечам.

Сара широко улыбнулась.

– Тогда… думаю, если бы ты смогла сочинить рассказ на тему «Один день из моей жизни» и записать его, то было бы классно. Но если предложения получатся слишком сложными, будет очевидно, что кто-то написал сочинение за меня, так что я была бы очень благодарна, если бы текст получился более или менее похожим на предложенный образец, – сказала я, отчаянно пытаясь сформулировать свои мысли так, чтобы она поняла.

– О'кей. Во сколько ты встаешь каждый день? Ты ешь на завтрак рис или хлеб? А что делаешь после обеда?

Сара задала мне эти и еще несколько вопросов, и сразу же все сделала.

Я уставилась на то, что у нее получилось.

– О нет! Я не могу сдать его в таком виде! У тебя слишком красивый почерк! – воскликнула я. – Придется переписать его своими уродливыми каракулями.

Она рассмеялась.

Так, мало-помалу мы разговорились, перестали чувствовать неловкость в компании друг друга и смогли откровенно обсуждать любые темы. В тот вечер было немного прохладно, ночной воздух вибрировал от стрекота сверчков. Сара сидела, опершись локтем о низенький столик, который я поставила посередине комнаты, и помогала мне делать уроки. Внезапно я очутилась в мире, наполненном волшебными красками, из-за чего казалось, что вся комната залита ярким светом. Синий цвет ее глаз и золотистые волосы. Ее белая, почти прозрачная кожа. Резкие очертания подбородка, когда она смотрела прямо на меня и кивала.

Я вспомнила о черном корабле американского командора Перри, на котором он приплыл «цивилизовывать» Японию. Впервые в жизни я сидела на таком близком расстоянии от иностранки и говорила с ней. Она возникла в моей комнате так внезапно и совершенно неожиданно. Я слышала барабанный бой, звуки флейт и еще нескольких инструментов, сопровождавших праздник, которые приносил ветер. Высоко-высоко полная луна, словно невесомая пушинка, плыла по темному небу. Время от времени через открытое окно залетал легкий бриз.

– А тебе нравится Япония?

– Да, мне здесь очень хорошо. И у меня появилось много новых друзей. Ребята из школы и еще друзья Ёсихиро. Думаю, я никогда не забуду год, проведенный здесь.

– А что тебе внушает симпатию в моем брате?

– Ё-си-хи-ро похож на гигантский сгусток энергии, ну, понимаешь, я просто не могу отвести от него глаз. Но я говорю не о физической энергии. То, что я чувствую, бьет ключом внутри него и никогда не иссякнет, это что-то в высшей степени интеллектуальное. И у меня такое ощущение, что даже если я просто буду рядом с ним, это позволит мне измениться, стать другой, и я смогу проделать дальний путь, но это произойдет совершенно естественно.

– А что ты изучаешь? Ты вернешься в школу в Бостоне?

– Я изучаю японскую культуру и через год уеду домой… Мне трудно будет расставаться с Ё-си-хи-ро, но мои родители просто влюблены в Японию, они постоянно ко мне приезжают, а Ёсихиро говорил, что хотел бы когда-нибудь побывать в Штатах, так что уверена – мы еще встретимся. А пока что я все свои силы трачу на изучение японского. И вообще мне очень нравится получать образование, это своего рода хобби. Убеждена, я буду учиться до конца жизни, хотя в то же время мне очень хочется стать хорошей матерью, как моя мама. Вот почему японки представляются мне такими интересными. Я во многих случаях ощущаю то же, что и традиционная японка, о которой так часто говорят, и скорее разделяю ее мировоззрение, чем сакраментальных американок. Потому что мне кажется, будто часть меня не совсем американская. Думаю, в итоге все кончится тем, что я выйду замуж за какого-нибудь предпринимателя, ну, похожего на моего отца, бизнесмена международного масштаба, и хочу, чтобы у нас была хорошая крепкая семья.

– Ты думаешь… я имею в виду, вполне возможно, что мой брат будет заниматься чем-то… международным, но как ты считаешь, у него есть качества, необходимые для бизнеса?

– Ты права, на роль предпринимателя он не годится. Мне кажется, его очень скоро уволили бы, начальству бы не понравилось, что он все время думает о себе.

– Но ведь он же еще школьник, правда? Возможно, он изменится. Наверно, было бы здорово, если бы Ёсихиро заинтересовался таким видом деятельности. Может, ты подтолкнула бы его в нужном направлении…

Подобное заявление было абсолютным ребячеством, а сама мысль еще дальше от реальности, чем грезы. Но Сара и сама еще была в достаточной мере малышкой, поэтому у нее могли быть такие фантазии и достаточно времени, чтобы их воплотить. А еще она не испытывала страха перед будущим. Она засмеялась, а потом заговорила, и на ее лице застыло мечтательное выражение. Ее глаза были глазами влюбленной девушки, которая не замечает ничего, кроме возлюбленного, и ничего не боится, глазами человека, уверенного, что любые надежды воплотятся и сама действительность тронется с места, стоит лить подтолкнуть ее.

– Было бы замечательно, если бы моим мужем стал Ёсихиро, правда? Мы могли бы иметь пристанище и в Японии, и в Бостоне и жить на два дома. Господи, это было бы так весело! Я ведь по-настоящему люблю Японию, понимаешь, и если бы Ёсихиро полюбил Бостон, то у каждого из нас было бы две родины, только представь! И наш ребенок подрастал бы, слушая речь двух разных культур! И мы бы ездили вместе путешествовать. Просто сказочно…

Сара была частью столь давнего прошлого, что я о ней не вспоминала и не имела ни малейшего представления, где она и чем занимается. Ей больше не было места в моей жизни. И, разумеется, в самый обыкновенный день, когда я занималась самыми обычными делами, появилось это письмо. Скомканный листок лежал в глубине стола, спрятавшись в темноте открытого мной ящика. Возможно, все началось именно тогда, когда я вытащила клочок бумаги на свет, размышляя, что же, ради всего святого, это может быть, и развернула его. Как будто я нарушила старинное заклятие, и чары рассеялись, выплывая из комнаты на улицу…

Дорогая Сара!

В тот день, когда мы провожали моего брата, стояла весна… Он и его подружки уже ждали в аэропорту. Да, тогда у него было много подружек – все такие нарядные, что возникало ощущение, будто мы на цветочном лугу. А небо тогда было изумительно чистым. У брата было очень хорошее настроение, он так радовался, что отправляется в путешествие, и нас заразил своим ликованием, все мы веселились и смеялись. Как было хорошо! И все мы были счастливы оттого, что вы с ним любите друг друга. Это странно, но почему-то мой брат действует на людей таким образом – внезапно ты понимаешь, что начинаешь видеть мир его глазами. Но ты это и так, разумеется, знаешь!

Когда уезжал брат, вишни стояли в цвету. Помню, я смотрела на лепестки, падающие на землю то там то тут, словно крошечные солнечные блики.

Мой брат не часто балует нас письмами, но полагаю, это значит, что у вас обоих все в порядке. Желаю тебе всего наилучшего. Приезжай в гости в Японию.

Жду встречи!

Сибами.

Как-то раз, когда я была девчонкой, мы с братом и двоюродной сестрой Мари отправились прогуляться по вечерней улице. Наши родственники собрались на панихиду или что-то в этом роде, а нам стало ужасно скучно, и мы потихоньку улизнули. Просто шли куда глаза глядят, без определенной цели.

Дорога тянулась вдоль насыпного берега реки неподалеку от дома, где вырос мой папа. Наступило время, когда противоположный берег, видневшийся вдалеке, начал погружаться в ночную тьму. Вскоре в речной воде отразится сияние, которое всегда висит над городом по ночам, но даже сейчас прозрачный воздух постепенно окрашивался в синий свет, а затем синяя полоса уплывала наверх, отчего возникало чувство, будто вы видите воздух. На небе еле заметно отсвечивали последние солнечные лучи, все было в дымке, предметы теряли очертания и становились трудноразличимыми. Все вокруг приобрело странную красоту.

На самом деле я не помню, о чем мы говорили, но до сих пор не забыла слова брата:

– Понимаешь, твоя проблема в том, что тебя не особо волнует то, что можно назвать «мусор жизни».

В то время я упорно заявляла, что когда вырасту, то или сама стану бизнес-леди, или же выйду замуж за сказочно богатого человека. Или то, или другое – третьего не дано! Если хотите знать, почему я так считала, то причиной послужил пример нашей тети Рэйко. Она вышла замуж за предпринимателя из сказочно богатой семьи и выглядела просто великолепно в своем черном платье и роскошном ожерелье из настоящего жемчуга. Я была убеждена, что если бы могла тратить столько денег на себя, то выглядела бы не менее элегантно.

Мой брат продолжил:

– Послушай, сестренка, к тому времени, как ты вырастешь, ты соберешь целую коллекцию этого мусора жизни. Даже не поймешь, откуда он берется, а его уже гора, и тогда тряпки и жемчуга уже не будут казаться тебе такими прекрасными, как сейчас. Это точно. Вся проблема именно в этом мусоре, понимаешь? Ты никогда не сможешь осесть на одном месте, тебя всегда будет манить обычный образ жизни, потребность смотреть далеко-далеко вперед.

– Почему же ты все время торчишь дома? – спросила я.

– У тебя действительно талант все усложнять, ведь ты же отлично поняла, о чем я. Я говорил не о телесной оболочке. Кроме того, мы с тобой еще дети, вот почему мы не покидаем отчий дом. Но вскоре мы сможем путешествовать так далеко, как захотим.

Ёсихиро широко улыбнулся. Тут Мари мечтательно сказала:

– Дааа… Но я была бы очень счастлива выйти замуж за богатенького…

– Господи, да вы обе просто не слушаете меня, да? – скривился брат.

– Ну, я понимаю, о чем ты, – продолжала Мари, – но все равно думаю, что предпочла бы выйти замуж за богатого. В конце концов, я не так уж люблю путешествовать и у меня много друзей, от которых я не хочу уезжать.

Мари была на три года старше меня и выглядела совсем взрослой. Она умела очень четко выражать свои мысли и никогда не сомневалась в том, что говорила.

– Просто мне хочется страстно влюбиться в кого-нибудь.

– Ради всего святого, о чем ты говоришь?! – воскликнул брат.

– Ну, очень маловероятно, что, в конце концов, моя жизнь будет в корне отличаться от той, которую я веду сейчас, правда? Так что мне ничего не остается делать, как страстно влюбиться. Кроме того, мне нравится сама мысль о том, что моя жизнь разобьется вдребезги. Ведь в итоге вы сдадитесь и ускользнете от предмета страсти, чтобы выйти замуж за кого-то более подходящего. Страстная любовь всегда плохо кончается, – сказала Мари.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – заметила я.

– Ты очень странная девушка, – буркнул брат.

Мари улыбнулась:

– Но лучше всего было бы, если бы ты поторопился и сам стал мультимиллионером. Тогда, как только моя страстная любовь закончится, я потихоньку перебегу к тебе. Да, было бы здорово, если бы все случилось именно так. Поскольку я хорошо тебя знаю, то мне не нужно было бы ни о чем беспокоиться.

Даже тогда в моем брате было нечто, что делает мужчину популярным среди женщин. Ёсихиро даже не покраснел, когда симпатичная старшая сестра вот так поддела его. Не почувствовал ни малейшей неловкости.

– Да, это правда. Мы бы не ссорились, все было бы просто и мило, – ответил он.

– И я готова поклясться, наши родители тоже пришли бы в восторг от этой идеи.

– Было бы весело, если бы мы жили в одном доме, – добавила я.

Мари кивнула, едва заметно улыбаясь.

– Но впереди нас ждет еще столько всего, – задумчиво сказал брат.

Казалось, он говорит сам с собой. Мне до сих пор его слова кажутся странными. Почему даже тогда, будучи совсем еще ребенком, он обладал таким глубоким, пусть и отрывочным, пониманием жизни? Почему постоянно возникало впечатление, что он уже все знает о том, каково это жить, вечно строя планы и двигаясь вперед все дальше и дальше, нигде надолго не задерживаясь?

А мы шли по берегу реки. Шум воды прорывался сквозь воздух с такой ужасающей силой, что почему-то, в конце концов, начал казаться нам тишиной. Но мы все равно говорили достаточно громко, и любое, даже несерьезное высказывание представлялось очень глубокомысленным.

Я часто вспоминаю тот вечер, реку, бурлящую далеко внизу.

И вот уже целый год прошел с тех пор, как погиб мой брат.

В ту зиму очень часто шел снег. Может, из-за этого я и не хотела никуда выходить по вечерам и постоянно торчала в своей комнате. Я училась в колледже, и было решено, что следующий семестр я проведу за границей, а значит, мне не требовалось сдавать «хвосты». Таким образом, моя жизнь по идее должна была быть приятной и беззаботной, но по непонятной причине я отвечала отказом на все предложения пойти покататься на лыжах, поехать куда-нибудь или пробежаться по салонам красоты. Полагаю, мне просто нравилось, когда наш дом заваливало снегом. Возможно, этим все и объясняется. Все незатейливые старые домики вдоль таких же скромных старых улочек засыпало белыми хлопьями, отчего пейзаж напоминал сцену из научно-фантастического фильма. Это было так здорово. Казалось, жизнь замерла, а ты посреди бурана, причем он наметает сугробы не снега, а времени.

В тот вечер снова шел снег. Он падал за окном густыми частыми хлопьями, которые становились все пушистее и пушистее. Родители уже пошли спать, и кот тоже, – нигде в доме не было слышно ни единого звука. Было настолько тихо, что я даже различала глухое ворчание холодильника на кухне и шум машин, проносившихся по главной улице.

Я полностью сосредоточилась на чтении, поэтому какое-то время не замечала ничего вокруг себя. Затем услышала негромкий стук, испугалась, оторвала глаза от книги и увидела белую ладонь на окне, ударяющую по стеклу. Зрелище было настолько страшным, что даже воздух в комнате начал вибрировать, как бывает, когда слушаешь историю о привидениях. Я так оробела, что молча сидела с застывшим взглядом.

– Сибами! Эй! – Еле слышно раздался знакомый голос Мари и ее смех, приглушенный стеклом.

Я подошла к окну и распахнула его. Выглянула наружу и увидела Мари, с ног до головы покрытую снежными хлопьями. Она смотрела на меня снизу вверх и широко улыбалась.

– Господи, ты мне напугала, – сказала я.

Но даже когда я произнесла эти слова, мне все равно было трудно поверить, что Мари внезапно появилась передо мной. Было ощущение, словно все происходит во сне. Она около трех месяцев назад вернулась обратно в дом своих родителей.

– Ну, тогда я тебя еще больше напугаю.

С этими словами она показала на свои ноги. Я уставилась на прямоугольное пятно света, которое отбрасывало окно в темноту ночи, и вдруг увидела, что Мари не обута. Я вздрогнула. Все время, пока я стояла перед открытым окном, холодный ветер кружил по комнате.

– Скорее иди внутрь. Обойди дом, я открою тебе дверь.

Мари кивнула и пошла к садику перед входом.

– Что, ради всего святого, ты тут делаешь? – спросила я, как только дала сестре полотенце и включила обогреватель на максимальную мощность.

Она была вся мокрая, а руки такие холодные, что казалось, они в любую секунду могут обледенеть.

Мари ни словом не обмолвилась о том, как холодно на улице или, наоборот, как тепло у нас дома. Просто улыбнулась, а на ее щеках играл яркий румянец.

– Ничего особенного.

Она стащила мокрые носки, а затем уселась и протянула голые ступни к обогревателю. Кот протиснулся в дверную щелочку, подошел и потерся о ее ноги. Ему всегда нравилась Мари. Она принялась гладить кота, а я смотрела на нее и постепенно начинала понимать. Можно сказать, сестра была птичкой в клетке. Она никуда не могла выйти без разрешения родителей. Несомненно, она сидела около окна, смотрела на снег, и внезапно ее обуяло желание выйти на улицу, но поскольку не хотелось спрашивать позволения у родителей, она просто выскользнула в окно. К счастью, ее комната на первом этаже…

Мари поднялась.

– Хочешь кофе? – спросила она.

Я кивнула, и Мари пошла на кухню. Кот свернулся клубочком на том месте, где она только что сидела, в какой-то мере подтверждая, что она действительно была здесь. На самом деле с Мари всегда было так, даже когда она жила с нами. Она ходила по дому точно так же, как наш кот, тоже нуждалась в людях, и если вы оставляли ее в одиночестве, то она просто сидела, глядя в одну точку, не говоря ни слова, и не шла спать. Вы даже и не знали, что она здесь. Казалось, она постепенно угасает и исчезает.

Но раньше так не было.

По понедельникам – разговорный английский, по вторникам – плавание, по средам она изучает чайную церемонию, а по четвергам – икебану… Ей казалось, что именно так она должна жить. Мари из тех людей, кто всегда что-то делает, и все получается превосходно. Тогда от одного ее присутствия комната наполнялась светом и энергией. Она не была красавицей, но у нее исключительно красивая фигура и длинные ноги. У нее были тонкие черты лица, отчего оно выглядело филигранно выполненным, и когда вы смотрели на нее, то возникало ощущение чистоты и безупречности. Но сейчас казалось, что ее лицо утратило свежесть. Однако я думаю, причина не в том, что она перестала пользоваться тушью и помадой, и не в том, что ей уже двадцать пять.

Мари перестала реагировать на окружающий мир, она обесточила всю систему, решила передохнуть – в этом я уверена. Поскольку сейчас она не видела в этом мире ничего, в ее жизни была только боль.

– А вот и твой кофе. С молоком. – Мари с улыбкой протянула мне чашку и отогнала мои мысли.

– Спасибо, – сказала я.

Сама она держала в руках чашку крепкого черного кофе, совсем как в старые добрые времена.

И не переставала улыбаться.

– Ты переночуешь у нас? – спросила я.

Мы оставили комнату Мари практически такой же, как в те дни, когда она жила здесь, и использовали ее для гостей. Хотя тогда она мало читала, почти не выходила на улицу и редко слушала музыку, в основном все время спала, просыпалась и снова шла спать, как постоялец гостиницы, который даже не ест.

Мари покачала головой:

– Нет, пойду домой. Если мои родители узнают, то будет большой скандал, так что я вернусь, пока они ничего не заподозрили. Мне просто захотелось с кем-то поговорить, понимаешь, и я подумала, что ты наверняка еще не спишь.

– Тогда я одолжу тебе какую-нибудь обувь. А о чем ты хотела поговорить?

– Просто так. На самом деле мне уже лучше, – сказала она.

Поскольку было достаточно поздно, то мы обе говорили шепотом. В результате возникало ощущение, что можно услышать, как за окном кружит снег. Снежинки водили белые хороводы по ту сторону запотевшего окна. Казалось, что все вокруг сияет каким-то бледным светом.

– Снова снег пошел, – сказала я.

– Ага, уверена, за ночь наметет огромные сугробы.

Судя по голосу, Мари это абсолютно не волновало. Как человек, только что прошедший босиком в кромешной темноте по заснеженному асфальту, она была совершенно равнодушна к холоду. Я смотрела на ее профиль, на длинные волосы, на круглый ротик. Она без видимого интереса листала какой-то новый журнал.

Когда Мари собралась домой, я проводила ее до ворот.

Снегопад был по-настоящему поразительный, снежинки хаотично летали прямо перед глазами, словно танцевали. Улица перед нашим домом была под покровом темноты и снега, мы с трудом различали ее.

– Эй, – сказала Мари, смеясь. – Было бы ужасно, если бы тебе завтра утром сообщили, что я умерла накануне, поздно вечером? Ты не думаешь, что я, возможно, привидение?

– Не смей так говорить! Я же после этого не усну, ты знаешь!

Я практически прокричала эти слова. Но она сказала правду, я все время размышляла о всей этой ситуации, напоминающей явление призрака.

Босая двоюродная сестра колотит в окно одной поздней снежной ночью.

– Это напомнило мне, что вчера днем мне приснился Ёсихиро, – сказала Мари. – Впервые за долгое время.

С этими словами она вытащила из кармана пару ярко-красных перчаток и натянула их, топая ножками, обутыми в одолженные мной ботинки, которые были ей очень велики. Казалось, ее нежный голос хрусталем звенел в ночи, а воздух был настолько холодным, что возникало ощущение, будто в кожу впиваются иглы.

– Я серьезно, мне он уже несколько месяцев не снился. Я видела только его спину, на нем был тот черный пиджак, ну, ты знаешь. Снится мне, что я иду по какой-то улице и вдруг замечаю чью-то смутно знакомую фигуру впереди среди толпы других людей. И думаю: «Кто это может быть? Кто, ради всего святого?» Потом решаю выяснить это немедленно и иду за этим человеком. Но, по мере того как я приближаюсь, мысли путаются, я начинаю так сильно нервничать, что аж в груди болит. Я очень расстроена. Кажется, что эта удаляющаяся спина очень дорога мне. Я не совсем понимаю почему, просто дорога, и все. Настолько дорога, что я хочу броситься, схватить ее и обнять, что есть сил. И тут вдруг, когда я уже собираюсь положить руку на плечо, я вспоминаю имя. «Ёсихиро!» Я на самом деле выкрикнула его имя. И проснулась от этого. Я спала на диване в гостиной, ну, ты знаешь, и крикнула так громко, что мама вышла из одной из дальних комнат и спросила, не я ли это кричала. Я сказала ей, что мне приснился очень страшный сон. Но ведь это правда, да? Сон был очень страшным.

После этих слова она, улыбаясь, помахала мне на прощанье.

И растворилась за стеной снега.

Когда брат позвонил нам по межгороду сообщить, что немедленно возвращается в Японию, я по его тону догадалась, что между ним и Сарой все кончено. Я не знала, что именно произошло. Просто возникло такое ощущение.

– Меня здесь больше ничего не держит. Я еду домой, – сказал он.

– Хочешь, я встречу тебя в аэропорту? – спросила я.

Мне показалось, что было бы здорово прогулять школу и поехать в аэропорт Нарита.

– Разумеется, если у тебя нет никаких других дел. Я свожу тебя куда-нибудь пообедать.

– Это необязательно. У меня в этот день окно в расписании. Хочешь, я кого-нибудь приглашу? Может, тех девочек, которые тебя провожали?

Через помехи до меня донесся голос брата:

– На самом деле… не могла бы ты попросить Мари приехать?

Мари.

Некоторое время я никак не могла понять, о ком говорит мой брат. Ах да, наша двоюродная сестра Мари. Я пыталась понять, что бы это значило.

– Мари? Но почему?

– Она писала мне, а полгода назад даже приезжала в Бостон, мы ужинали втроем – я, Сара и Мари. Просто позвони ей, ладно?

Тогда-то я и поняла, что у брата появились какие-то чувства к Мари. Он даже не пытался скрыть это. Просто взял да и назвал ее имя.

На самом деле между ними еще с детства было нечто сближавшее их даже тогда, когда они не обращали внимания друг на друга. То, из-за чего рано или поздно они были просто обязаны были влюбиться. И чем старше они становились, тем с каждым разом, когда влюблялись в кого-то другого, это что-то становилось все сильнее.

Я позвонила Мари и спросила, не хочет ли она поехать со мной в аэропорт. Она ответила, что съездит, и объяснила, что заезжала в Бостон на обратном пути в Японию во время путешествия в Нью-Йорк.

– Однажды мы пошли ужинать. Втроем – он, Сара и я. Сара очень изменилась. Она стала ужасно худенькой, совсем взрослой, мало говорила и ни разу не улыбнулась. Ёсихиро был таким же, как всегда, веселым, словно он так и будет оставаться прежним Ёсихиро, неважно где, в Японии или в Бостоне. Это чувствовалось и по тому, как он держал себя с Сарой. Но Сара казалась совершенно измученной. Только она. Я даже не знаю почему. Просто у меня возникло ощущение, что между ними все кончено… Меня это обеспокоило, и по возвращении в Японию я написала Ёсихиро. Но в ответ получила формальное письмо, которое ничего не объясняло. У Сары все хорошо, она замечательная девушка, разумеется, я скучаю по Японии, и мне не терпится отведать тресковой икры и всё в таком духе. Помню, я тогда подумала: «Господи, Ёсихиро просто молодец». Я испытала именно такое чувство. Он не сказал мне ни одного дурного слова о Саре, мне, девушке, которая сидела, окруженная бостонской прохладой, смотрела прямо на него и влюблялась. В тот вечер я напилась, но когда получила это письмо, то взглянула на ситуацию еще раз, и мне показалось, что его слова смыли какую-то грязь внутри меня, и тогда я отправила ему открытку с извинениями. Он действительно молодец.

Пора было ехать, и я попросила своего парня отвезти нас на машине.

Мы заехали за Мари и отправились в аэропорт.

Стоял красивый, слегка прохладный осенний день. Один из тех, когда невидимый глазу поток солнечных лучей устремляется через стеклянную крышу в зал ожидания аэропорта. Самолет приземлился с небольшим опозданием, и вот уже объявили, что он совершил посадку, и, наконец, один за другим начали появляться пассажиры.

Длинные волосы Мари были собраны в хвост и туго завязаны лентой. Она так нервничала, что возникало ощущение, будто у нее внутри струна, так же туго натянутая, как эта лента. Судя по ее виду, сердце у нее вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

– Мари… что с тобой? – спросила я.

– Если бы я знала.

На Мари был голубой свитер и узкая бежевая юбка. На фоне белоснежного пола эти цвета смотрелись просто изумительно. Она стояла чуть поодаль, словно кинозвезда из какого-то фильма, отвернув свое хорошенькое личико, и мне был виден только ее профиль. Взгляд ее был прикован к монитору, она практически прожигала в нем дыру глазами. Глядя на нее, казалось, что она самое реальное существо из всех встречающих. Мой брат не появлялся. Вокруг нас разыгрывались трогательные сцены. Люди шли к выходу вместе с прибывшими. Вскоре поток пассажиров иссяк. Я взяла своего парня за руку.

– Конечно, мой братец не торопится, – сказала я.

Но, честно говоря, я не смотрела ни на монитор, ни даже на прилетевших – я наблюдала за Мари. Не спускала с нее глаз, с ее фигурки, стоящей в некотором отдалении, она была такой красивой, что казалось, перед ней никто и ничто не устоит. А потом, наконец, показался мой брат, толкавший перед собой большую тележку, очень повзрослевший. Мари начала пробиваться к нему через толпу, двигаясь быстро, удивительно быстро, словно впереди ее ждало осуществление мечты… У Ёсихиро было чуть более уставшее лицо, чем в тот день, когда мы его провожали. Шаг за шагом Мари приближалась.

– Эй! – Ёсихиро заметил нас и помахал рукой. Затем посмотрел на Мари:

– Мари. Давно не виделись. Она улыбнулась едва заметно:

– Добро пожаловать домой, Ёсихиро!

Ее голос вплетался в гомон, царивший в зале, когда он долетел до моих ушей, то звучал уже совсем тихо и намного взрослее, чем раньше.

– Ну, они идут или как? – спросил мой парень.

Он ничего не знал о них. Поскольку в любом случае все двигались в этом направлении, то можно было смело говорить «да». Поэтому я кивнула. Мари сообщила моему брату, что ей о многом хотелось бы с ним поговорить. Я смотрела на нее. Брат кивал. А потом обнял ее за плечи.

– Вчера поздно вечером заходила Мари.

Мы сидели и завтракали, когда мама сказала это.

– Да. А откуда ты знаешь? – удивленно спросила я.

– Я вставала ночью в туалет, а она на кухне варила кофе в кромешной тьме. Понимаешь, я была такая сонная, все было как в дымке, и у меня совсем выскочило из головы, что она больше не живет с нами. Поэтому я просто сказала: «Господи, ты еще не спишь?» Она ответила, что не спит, и улыбнулась, я не стала забивать себе этим голову, вернулась к себе и заснула. Так это был не сон?

– Нет, – сказала я. – Она была здесь. Вдруг взяла и пришла ни с того ни с сего.

Солнечный свет лился с безоблачного неба прямо на пушистые сугробы, отчего пейзаж за окном стал настолько ослепительным, что все казалось совершенно обновленным и чистым. Какое-то особенное чувство возникло в моей груди, когда я увидела яркий свет, словно хотелось еще поспать, а я была чем-то раздражена. Телевизор выкрикивал утренние новости, наполняя комнату бодрым настроением. Мама проводила отца на работу уже сто лет назад, и теперь мы вместе завтракали.

– Может, в том доме ей не слишком сладко живется? – предположила мама.

– В каком «том» доме? Мама, между прочим «тот» дом – это ее родной дом. Вообще-то у нее есть свои собственные мама с папой, понимаешь, настоящие родители.

Я засмеялась. Конечно, я отлично поняла, что она имела в виду.

– Я действительно успела полюбить ее, пока она жила у нас, – сказала мама.

Мама никогда больше не упоминала о брате. Вместо того чтобы печалиться о его кончине, она весь прошлый год посвятила заботам о Мари, пытаясь отвлечься. Иногда я ловлю себя на мысли – а каково моей матери? Должно быть, все произошедшее кажется ей ужасным сном. Родить такого сына, воспитать его, а потом потерять. Я просто не могу себе этого представить.

– Ммм, – промычала я, кивая, и откусила еще кусочек хлеба.

Мари все время проводила дома с моей мамой, помогала ей по дому, таскала тяжелые сумки из магазина и все такое. Ей больше и нечем особенно было заняться, и подобная работа, скорее всего, давала ей возможность не падать духом. И хотя она уже практически стала членом нашей семьи, тем не менее, за ужином всегда выдавливала из себя вежливую улыбку и говорила, что все было очень вкусно, словно гостья. А если кто-то хотел принять ванну в одно время с ней, то она всегда учтиво говорила, что может подождать, жестом призывая идти вперед. Она была очень воспитанной девушкой, и ее манеры всегда производили на меня глубокое впечатление. Но на самом деле она не жила в нашем доме, не жила по-настоящему. Просто обитала в одном с нами пространстве, бок о бок, словно привидение. Существовала, как мираж.

Когда она жила у нас, то я осознавала, что Мари – живое существо, лишь, когда она плакала. Во второй половине срока ее пребывания это случалось не слишком часто, но сначала, несколько недель после ее переезда в наш дом, я постоянно слышала всхлипы в комнате для гостей, когда шла ночью сварить себе кофе. Рыдания просачивались сквозь темноту и пропитывали меня до самой сердцевины существа, словно бесконечный сезон дождей.

Тогда я и сама впала в страшное уныние. Мне казалось, я стою на самом краешке мира. Вот такое настроение у меня было. Такую пустоту я ощущала. А в те дни, когда Мари оказывалась дома одна, а все остальные уходили, она проскальзывала в спальню брата, где все осталось так, как было при его жизни. Возвращаясь домой и не находя ее, я начинала немного волноваться, шла наверх и видела ее через приоткрытую дверь. Она лежала, свернувшись калачиком посреди комнаты брата, наполненной всеми цветами радуги, и плакала. Она даже в ванной плакала. Когда она выходила оттуда, то я шла принять ванну, в большой комнате мы пересекались, от ее кожи все еще поднимался пар, на лице играл яркий румянец, понятно было, что она только что вылезла из горячей воды… Но ее глаза были красными и припухшими, и она хлюпала носом. «Меня не удивило бы, если бы после нее вода стала соленой^[1]», – думала я, погружаясь в ванну, а потом сидела, окруженная клубами пара, и мне было так плохо, что я с трудом могла вынести это.

Неужели это правда, что слезы помогают людям залечить душевные раны?

Ведь Мари, в конце концов, перестала плакать и вернулась домой.

– Скажи ей, чтобы в следующий раз приходила днем, чтобы мы могли поговорить, ладно? Ну, если вдруг где-нибудь с ней столкнешься, – сказала мама.

– Хорошо, скажу, если увижу, – ответила я, вставая из-за стола.

Я пошла в колледж, сдала несколько рефератов, а потом решила, что было бы неплохо хоть иногда разбирать свой шкафчик, и отправилась в раздевалку. А там я обнаружила записку, приколотую к дверце моего шкафчика. Я сорвала ее и прочла. Её написал один мой приятель по имени Кэнъити.

Могу вернуть тебе деньги.

Позвони завтра в районе обеда.

Кэнъити.

Кэнъити одолжил денег почти у всех в этом мире, а потом смылся, не вернув никому ни иены. Он не приходил в колледж уже лет сто. Я дала ему в долг в общей сложности пятьдесят тысяч иен, но на самом деле не особенно надеялась получить их обратно. Мой брат был таким же, насколько я понимаю. Судя по тому, что я слышала, если сложить все деньги, которые Кэнъити удалось взять в долг, то получится просто невероятная сумма. Все были в бешенстве и сходили с ума от злобы.

И хотя иногда, глядя на какую-нибудь тряпку, и я ловила себя на мысли: «Ах, если бы у меня сейчас были мои пятьдесят тысяч», – я просто понимала, чем все кончится. Он хороший парень, но только не в том, что касается денег. «Более того, разве можно было бы не влюбиться в парня, если он не просто хороший, но даже возвращает тебе деньги вовремя?» – подумала я, покачивая головой и размышляя, как же он сможет расплатиться со мной. Я сложила записку, сунула ее в карман и вышла во двор, все еще укрытый снежным покрывалом.

– Привет, Сибами! – раздался чей-то голос.

Я повернулась на звук и увидела поблизости Танаку.

– Привет. А Кэнъити ничего не говорил о том, что хочет вернуть тебе деньги?

Я слышала, что Танака тоже одолжил ему денег.

– Нет! Это уже даже не смешно. Я одолжил этому придурку тридцать тысяч иен! Не могу поверить, что он воспользовался моими деньгами, чтобы свалить на Гавайи с какой-то девчонкой!

Судя по голосу, он был просто в ярости.

– На Гавайи?

– Ну да. Он встречается с какой-то школьницей!

– Да ты что? А он уже вернулся?

– А я-то откуда знаю?

– Ой.

Очень на него похоже. Готова поспорить, он собирается вернуть долг только тем, кто ему симпатичен.

При этой мысли я кивнула, соглашаясь сама с собой.

– А почему ты спрашиваешь? Ты что-то слышала? Он с тобой связывался? – спросил Танака.

– Нет, ничего я не слышала! – покачала я головой.

Мне определенно не хотелось усложнять жизнь Кэнъити, особенно теперь, когда он заявил, что собирается со мной расплатиться.

– Кстати, последнее время я часто вижу тут твою двоюродную сестру.

– Что ты имеешь в виду? Где это «тут»?

Мари и Танака были знакомы.

– Ну, как где? В баре на перекрестке, который открыт всю ночь, а еще на той стороне улицы и «У Дэнни», короче, в основном в этом районе и обычно по ночам.

– Понятно. По ночам, – кивнула я.

Значит, вчерашнее путешествие не было единственным. Да… если подумать, в ней не чувствуется живости, присущей любителям ночной жизни. Скорее, она бродит здесь в трансе, словно лунатик.

Но что же она увидела вчера, стоя ночью под снегом и глядя на свет, струящийся из моего окна? Вероятно, на улице было так темно, а моя комната казалась такой светлой, почти белой. Возможно, снаружи выглядело так, словно внутри действительно тепло и уютно?

От этих мыслей мне стало немного грустно.

Я попрощалась с Танакой, и мы разошлись в разные стороны.

По дороге домой я заскочила в один из баров, о котором упоминал Танака, темное и довольно мрачное местечко, в надежде застать там Мари. Помещение было залито тусклым светом, но сильнее всего на психику действовало не это, а мрачное соседство. Заведение располагалось как раз напротив кладбища.

Там сидела Мари, опершись локтями о столик. Я подошла и окликнула ее.

– Привет! Как удачно! – Она показала на пакет, стоявший рядом на стуле.

Я села напротив.

– Что ты имеешь в виду? Почему удачно?

– Я захватила твои ботинки.

– Да ты что? – улыбнулась я.

– Ага, – улыбнулась в ответ Мари.

Она протянула мне роскошный пакет из дорогущего универмага «Исэтан». Разумеется, мои стоптанные ботинки лежали в красивой коробке внутри пакета, тщательно высушенные и начищенные до блеска. Мне пришло в голову, что Мари даже такие мелочи оформляет с претензией на изящество, и это остаточное явление некоторых привычек из ее утраченного прошлого, которые даже сейчас контролируют ее действия. Я почувствовала какую-то нежность, глядя на нее, возможно, такие чувства вы испытываете при виде несчастного привидения.

– Ты хотела зайти к нам? – спросила я.

– Да, но свет в окошках не горел, и я решила пойти домой.

Я заказала джин с тоником и передала Мари слова моей мамы:

– Мама попросила тебя прийти к нам в гости днем. Сказала, что когда ты приходишь по ночам, то все это как сон и так неинтересно.

Мари засмеялась:

– Я так и знала! Она ведь была полусонная, да? Говорила какие-то странные вещи, а я просто подыграла ей.

– Ну, она так и сказала.

Какое-то время мы сидели и молча потягивали свои напитки. Мари, широко распахнув глаза, смотрела в окно, мимо которого проносился поток машин. Выражение ее лица не казалось особенно несчастным, и все же я помнила, что в детстве она ужасно не любила темное время суток, поэтому не засиживалась допоздна. Неважно где, у себя дома или у нас в гостях, но она всегда ложилась спать сразу после десяти. Я задумалась над этим, и несмотря на то что Мари моя сестра и я знаю ее уже сто лет, она показалась мне другой, изменившейся непостижимым для меня образом.

– Ты знала, что Сара была беременна? – вдруг спросила Мари.

– Ммм.

Сначала мне удалось только промычать в ответ, поскольку я пыталась из всех слов, крутящихся в моей голове, выдернуть два – «Сара» и «беременна» – и связать их между собой. Наконец до меня дошло.

– Нет, понятия не имела!

– Да, я вдруг сама вспомнила ни с того ни с сего. Знаешь, как это бывает в таких местечках, где темно и вовсю орет музыка, внезапно ловишь себя на том, что смутно вспоминаешь что-то давно забытое. Ты понимаешь, о чем я? Кроме того, вон там за столом сидит синеглазая девушка. Она уже давно здесь. Вот я и стала думать, что сейчас с Сарой…

– Это был ребенок моего брата?

– На самом деле Сара сказала, что и сама не знает, – рассмеялась Мари. – Дело в том, что она хотела, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. И какое-то время встречалась со своим старым приятелем из Бостона и с Ёсихиро одновременно. Ну, похоже на истории о парнях из маленьких городов, которые приезжают учиться в большие – у них одна подружка в колледже, а другая ждет дома. Вот и Сара так же, хотя в ее случае набор был интернациональный. По-видимому, Ёсихиро узнал об этом, только приехав в Бостон. Но ведь он же японец. Он знал, что рано или поздно уедет домой. Насколько я слышала, он перестал с ней встречаться по собственной инициативе. Но Сара не давала ему уехать. Так что потом полгода они существовали в состоянии любовного треугольника, и была полная неразбериха. Ёсихиро такое положение вещей совершенно не устраивало, и поэтому он, скорее всего, постоянно пытался вырваться. Думаю, так оно и было, но ведь он жил в чужой стране, я имею в виду, ему некуда было бежать, да? Ему не к кому там было обратиться. Но Сара ведь познакомилась с ним сразу по приезде в Японию и полюбила его… Уверена, ей тоже, должно быть, было очень тяжело. Но тогда, когда между мной и Ёсихиро еще ничего не было, Сара довольно часто говорила об их отношениях. Она рассказала, что у нее уже есть парень в Бостоне, но ей очень-очень нравится Ё-си-хи-ро, но ведь они из разных стран, и хотя она пока что учится в Японии, в конце концов, все равно придется возвращаться домой, и расставаться будет очень тяжело. Вот так. Ёсихиро, по его словам, не знал, была ли Сара по-настоящему беременна или же обманывала, но даже если это и правда, что маловероятно, то нет почти никаких сомнений, что это ребенок ее американского парня. Так он сказал.

– Я даже понятия не имела ни о чем, – сказала я.

При этом части картины соединились в целое.

Разумеется, я не знала не только о беременности. Мне никогда не говорили, что у Сары остался парень в Бостоне. В тот день, когда мы с Сарой болтали, – неужели мечта, о которой она мне поведала, была ее грезами лишь пока она жила в Японии, или же она сказала мне об этом, потому что я сестренка ее парня? Возможно, она хотела сыграть передо мной роль идеальной девушки моего брата, но выглядеть так только в моих глазах, в глазах глупенькой девочки. Я вспомнила ее прозрачную золотистую челочку, когда она помогала мне с уроками. Ее ясные глаза. Нет, этого не могло быть. Она действительно говорила то, что думала. Искорки в ее глазах сказали мне, что ей и впрямь хочется верить, что все именно так и будет… Может, ее парень в Бостоне был как раз из разряда тех бизнесменов, которых она мне описывала. Неужели мой брат лишь слегка встряхнул размеренный ритм ее жизни, а потом его следы стерлись?

Но сколько я ни думала над этим, понять не могла. Я осознала только одно – в тот момент Сара уже была взрослой. Взрослее меня, взрослее брата, взрослее Мари. Настолько взрослой, что мне даже стало жаль ее.

Я была пьяна. Темнота в этом баре казалась такой невероятно спокойной и неизменной, что я даже испугалась. Но Мари мне было видно лучше всего, очертания ее тела были четче, чем силуэт унылой официантки, болтающей с клиентом около барной стойки в другом конце зала. Четче, чем фигура потрясающе прекрасной девушки с длинными волосами, которая сидела рядом со своим спутником, склонив к нему голову. Четче черт женщины с детским лицом за столиком у окна, которая курила и читала журнал. Почему Мари всегда так выглядит? В моем сознании проскользнула какая-то неясная мысль.

– А… Сара сейчас в Японии? – спросила Мари.

– С чего ты взяла? – удивилась я. – Она приезжала в Японию учиться. Но это было много лет назад. Она не приезжала даже на похороны Ёсихиро.

Выражение лица Мари смягчилось. Увидев мою реакцию, она ясно поняла, что я не скрываю от нее известие о возвращении Сары в попытке не усугублять ее страдания.

– Просто вчера был какой-то загадочный звонок, – сказала Мари.

– В каком смысле загадочный?

– Ну, я подняла трубку, сказала «алло», но никто не ответил. Тишина. Я еще немножко послушала и уловила, как на заднем плане какой-то парень говорит по-английски. Разумеется, возможно, кто-то баловался. Может, у него по радио передавали уроки английского или что-то в этом духе. Но я не знаю… молчание было таким… напряженным, словно этот кто-то вот-вот соберется с духом и заговорит, но никак не может решиться. И мне подумалось, что это может быть Сара. Вот и все.

– Понятно, – сказала я.

Честно говоря, в тот момент меня ни капли не волновала ни сама Сара, ни ее звонок. Больше всего меня напугало, что Мари говорит об этом – о вещах, связанных с моим братом, который давно уже умер, – как о чем-то совершенно обыденном, словно это часть повседневной жизни.

– Я тебе сообщу, если что-нибудь узнаю.

– Хорошо, я на тебя надеюсь, – сказала Мари и улыбнулась.

Когда мы расставались, Мари прокричала мне «до свидания» очень громко, словно дело происходило в середине дня, после чего она быстро удалилась. Я какое-то время слушала стук ее каблуков по асфальту, а потом и сама пошла по темной улице.

*

Когда я училась в классе седьмом-восьмом, моя мама выяснила, что у отца роман на стороне. Был ужасный скандал, и все кончилось тем, что и мать, и отец ушли из дома. Случилось это в середине зимы.

Вероятно, «роман» на самом деле был всего лишь несерьезным легким флиртом, небольшим увлечением, какие случаются постоянно у всех и у каждого, но мама закатила истерику и сбежала в дом своих родителей, бросив нас с братом. А отец поехал, чтобы ее вернуть. Очевидно, переговоры у них продвигались не слишком успешно и ситуация только усложнялась… но было бы совершенно неверно думать, что мы с братом хоть на минуту расстроились из-за того, что родители оставили нас одних. Первым делом мы пригласили к нам Мари. Дальше мы воспользовались всей этой неразберихой, чтобы снять через банкомат большие суммы с родительского счета и купить все, что хотели. Мы засиживались за полночь и распивали спиртное. Мари тогда было всего восемнадцать, но в моих глазах она была уже взрослой красивой женщиной.

Если подумать, то тогда мы втроем и спали-то бок о бок.

В тот вечер тоже шел снег, и было ужасно холодно. Это был один из тех дней, когда вы не можете заставить себя даже дойти до ванной. За окном воздух был настолько ледяным, что возникало ощущение, будто он внезапно превратился в замерзшую глыбу. И этот холодный воздух с силой давил на оконные стекла…

Но внутри было тепло, мы уже порядком напились и ужасно объелись. Мы легли спать прямо в одежде, засунув ноги под котацу^[2]. Первым задремал мой брат, его дыхание стало медленным, равномерным и глубоким. Затем улеглась Мари, которая уже тоже клевала носом. Мне столь же нестерпимо хотелось спать, и я молча легла рядом с сестрой. Наши глаза встретились.

– Почему бы нам не поспать сегодня прямо здесь? – спросила Мари.

Затем она приподнялась, наклонилась к щеке Ёсихиро и поцеловала его перед сном. Я от удивления вытаращила глаза. Она улыбнулась и запечатлела поцелуй и на моей щечке, причем он длился ровно столько, сколько и предыдущий.

– Спасибо, – сказала я.

Мари в ответ слегка улыбнулась, затем как-то неуклюже шлепнулась на нашу импровизированную постель и закрыла глаза. Снег беззвучно падал в глубине ночи на землю, запирая и нас внутри белого кокона. Перед сном я разглядывала тени, отбрасываемые ресницами Мари на ее фарфоровую кожу.

Через четыре дня, наконец, вернулись родители и обнаружили, что в доме все вверх дном, мы втроем разодеты в модные тряпки, которых раньше они не видели, страдаем от похмелья, поскольку весь прошлый вечер пили. Они были совершенно шокированы и устроили взбучку брату, поскольку он был старше меня и в большей или меньшей степени являлся главным виновником всего этого безобразия.

Но Ёсихиро так просто не сдался.

– Я так испугался при мысли, что вы расстались, что просто не знал, что делать! – выпалил он, и родители разрыдались. Это было невероятно забавно.

А на улице ярко сияла ночь. Она казалась просто бесконечной, как и тот чудесный пейзаж, раскинувшийся за окном за спиной брата, в глазах которого плясали такие же озорные искорки, что и всегда.

Можно даже сказать, панораму.

Мне было интересно, уж не будущее ли это было, ведь я своим детским сердцем поняла это именно так. Мой брат представлялся мне чем-то бессмертным, словно он одновременно был ночью и тем, кто путешествует в этой ночи.

Да, в последние годы жизни он очень редко бывал дома, так что перестал быть для меня тем, кем был в детстве. Он превратился в незнакомца.

Но когда я говорю с Мари или когда летом стоит невыносимая жара и мы включаем все кондиционеры в доме на полную мощность, когда на город спускается ночь или за окном бушует тайфун, – в такие минуты я думаю о Ёсихиро и все бы отдала, только бы он снова был с нами. Так было даже тогда, когда он еще был жив. Неважно, находился ли он где-то рядом или за многие километры. Его образ всплывает в сознании, когда меньше всего этого ждешь, шокирует, заставляет сердце биться быстрее. И болеть.

Рано утром раздался телефонный звонок.

Аппарат стоит прямо у двери в мою комнату, поэтому я вышла, все еще не проснувшаяся до конца, и подняла трубку:

– Алло?

На другом конце я услышала легкий вздох – какая-то женщина испуганно охнула. Может, это Сара, как говорила Мари? Я пыталась соотнести этот еле слышный звук с далекими воспоминаниями об ее голосе, но так и не смогла решить, ей он принадлежал или нет. Вроде похоже на нее, но в то же время и не похоже.

– Сара? – спросила я.

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина, словно вот-вот мой невидимый собеседник отключится. Это молчание не было ни отрицательным ответом на мой вопрос, ни положительным.

Звонок поднял меня с постели, поэтому я соображала еще не слишком четко. Я нетвердо стояла на ногах, а стайка наполовину оформившихся мыслей спиралью закручивалась в голове, словно водоворот.

Наверное, Сара сейчас в Японии, но по какой-то причине не может просто прийти и поговорить у всех на виду, поэтому ей кажется, что сейчас уже слишком поздно даже просто признаться, что это она. Вероятно, она хочет лишь убедиться, что мы все еще здесь, что ее старые друзья никуда не делись.

Но это были лишь догадки. Молчание ничего мне не говорило.

– Сара, подожди, – попросила я.

Я вынырнула из глубин океана сна и произнесла эти слова на ломаном английском. Трубку не повесили, и я продолжила.

– Это Сибами, сестра Есихиро.

– …

– Мы встречались пару раз и переписывались.

– …

– Сейчас мне двадцать два.

– …

– Уверена, ты сильно изменилась.

– …

– Может, нас больше ничего и не связывает, но где-то в глубине души я всегда думаю о тебе.

– …

– Однажды я нашла черновик письма к тебе и вспомнила тот день, когда ты помогала мне делать уроки. Вернее, позволила себе вспомнить…

Когда я замолчала, то услышала на другом конце провода какой-то шум – голоса, строчившие как из пулемета, будто рядом прошла целая демонстрация. И снова тишина. А потом постепенно до моего уха долетели чьи-то всхлипывания, дыхание вперемешку со слезами, и этот звук становился все громче и сильнее. Я задрожала.

– Сара? – повторила я.

Сара ответила со слезами в голосе:

– Прости…

Голос был едва слышен, но он определенно принадлежал ей.

Отлично! Мы сможем поговорить!

– Сара, ты в Японии?

– Да, но я не смогу прийти повидаться с тобой.

– Ты что, не одна? С мужчиной? Ты не можешь звонить мне из своего номера? Ты ведь сейчас в отеле, да?

Сара не ответила. Она все плакала и плакала. А потом сказала:

– Просто хотелось узнать, как у тебя дела. Услышала твой голос… и все вспомнила… как была у вас… как здорово было жить в Японии…

– Ты счастлива? – спросила я.

– Да. Вообще-то я замужем.

Она впервые за время этого странного разговора засмеялась.

– Я в порядке. Я действительно не могу сказать про себя, что несчастна. Так что не беспокойся.

– Ну, тогда ладно, я рада.

Внезапно Сара сменила тему:

– Скажи мне, Си-ба-ми, а Ё-си-хи-ро был один, когда умер? Я имею в виду, нашел ли он свою настоящую любовь, понимаешь? Мне просто хочется знать это.

И я поняла, что тогда пережила Сара. Должно быть, все уже было очевидно, когда Мари приезжала в Бостон, – заметно по сиянию ее глаз и по взгляду моего брата. Когда он смотрел на Мари, то в его глазах всегда загорался какой-то особенный свет. Словно он успокаивался, отгонял от себя все дурные мысли и убеждался, что увиденное – правда. Как будто ему нужно было удостовериться, что она действительно из плоти и крови, действительно рядом с ним и смеется.

Должно быть, Сара тоже почувствовала это.

– Да, он был один. – В эту ложь я вложила все свои силы. – У него были подружки, но никого из них нельзя было назвать настоящей любовью.

– Понятно… – сказала Сара. – Прости, что задала такой ужасный вопрос. Когда я приехала в Японию, то боялась, что сойду с ума. Но я рада, что мы смогли поговорить. Спасибо тебе большое.

Она перестала быть Сарой, которая не смогла удержаться, позвонила и молчала, а воспоминания оказались настолько болезненны, что, в конце концов, она разрыдалась. Это снова была рассудительная Сара, которую я знала.

– Ну, береги себя. Мне нужно возвращаться в номер, – сказала Сара.

– Хорошо… Пока, – ответила я.

Теперь весь сон как рукой сняло. Лоскут неба, видневшийся в окно, представлял собой постепенный переход от облаков к голубизне, и вся комната казалась очень светлой. Но почему-то от этого становилось грустно.

Какая странная погода, подумала я.

– Сара, надеюсь, ты будешь счастлива, я правда надеюсь!

– Спасибо, Си-ба-ми, – сказала Сара.

И повесила трубку.

У меня было какое-то странное настроение, словно я увидела ситуацию насквозь, до самой сути, но при этом меня одолевала ужасная тоска. И тут мне еще раз пришло в голову, что Мари просто невероятная девушка. Надо же, ведь если подумать, она поняла, что Сара вернулась, просто послушав молчание на другом конце провода. В глазах Мари не было ни малейшего намека на сомнения, когда она заявила, что это была Сара. Она просто знала это, и все. Да… возможно, Мари просто блуждала где-то между сном и явью и потому так остро чувствовала и догадалась, кто звонит, еще до того, как осознала это, просто ощутила так же ясно, словно истина просто лежала у нее на ладони.

*

Чуть позже я позвонила Кэнъити. Он обещал сегодня вернуть мне долг.