Книга Сайонара онлайн - страница 5

Глава 5
Ватанабе

Насколько мне известно, я – единственный обитатель гиперпространства. Мозгу млекопитающих потребуется еще несколько тысячелетий, чтобы достичь той трансцендентной вместимости, которой обладает мой мозг. Полагаю, существуют внеземные формы жизни, которым присущ столь же совершенный разум, но в примитивных анналах Земли я – единственный представитель Просвещения. Вы можете решить, что я изощренный лжец или полоумный чудак. Однако позвольте вам напомнить: ничто из рассказанного мною не противоречит природе, кроме вашего невежества.

С точки зрения трехмерного пространства о лаунж-баре «Сайонара» нельзя было сказать ничего особенного. Группка пронырливых банковских служащих сидела в креслах, дым от их сигар, повинуясь законам броуновского движения, лениво вился в направлении вентиляционных отверстий. Девушки с грацией пантер скользили между столиками с подносами, заставленными напитками и морскими деликатесами. Слышалась оживленная речь: ничего интересного, обычные банальности и ложь. Я стоял на стремянке и протирал дощечки вентилятора – никто не обращал на меня никакого внимания. Моя бейсбольная кепка и заляпанный кетчупом фартук едва ли могли подсказать им, что перед ними – носитель божественного разума гиперпространства. Скоро мне надоело убожество окружения, и я страстно захотел окунуться в чувственную симфонию четвертого измерения, прекрасную и величественную одновременно.

Я опустил мокрую тряпку в ведро с водой и мгновенно перенесся в глубочайшие колодцы человеческого разума. Онтологическая извращенность устройства вселенной раскинулась передо мной, как на ладони.

Я был захвачен своим всеведением. Клиенты стали объектами моих персональных уроков анатомии – их тела словно взорвались, блестя внутренностями и обнажая передо мной все свои тайны. Мысли скользили словно светлячки, отбрасывая блики. Электрические импульсы, ускоряясь, бежали вдоль нервных волокон. В гиперпространстве нет ничего скрытого. Я мог бы при желании описать квантовые колебания каждой молекулы воды в этом ведре, определить скорость вращения каждого электрона. Но к чему попусту тратить время? Ваши недоразвитые мозги попросту не воспримут эту информацию. Предлагаю заняться чем-нибудь более существенным.

За стойкой в ряд восседали служащие корпорации. Один из них – в темно-синем костюме – господин Ямасита, менеджер по экспорту компании «Ясика электронике». У него аллергия на клейковину, поэтому господин Ямасита вынужден жить на вегетарианской диете. Пищеварительные энзимы бомбили остатки зеленого салата, который он ел на завтрак. Он – орнитолог-любитель, кроме того, обожает заказывать по интернету одежду в магазине, специализирующемся на театральных костюмах для актеров-мужчин, изображающих женщин. Господин Ямасита попал в клешни богомола Кати. В ее синих глазах застыла притворная искренность. «Я проработала на этой неделе семь смен, потому что мне отчаянно нужны деньги! Брату предстоит операция по пересадке почки». На Украине у Кати пятеро братьев, работающих на свиноферме, а из проблем со здоровьем у них только сифилис и легкая шизофрения. Господин Ямасита, сентиментальный дурачок, был тронут бедственным положением девушки и обещал ей щедрое пожертвование. В темных, изъеденных раком глубинах души Катя замурлыкала от удовольствия. Она грызла фисташки, кусочек ореха застрял между премоляром и резцом. Катя вытолкнула его языком и проглотила. Орех двинулся по пищеводу к едкому бассейну желудочной желчи.

По ткани времени-пространства прошла зыбь. В бар стремительно вошла Мэри – прекрасная Мэри с сапфировыми глазами и золотыми волосами. В поисках Мамы-сан она с беспокойством оглядела зал, на языке вертелись оправдания опозданию. Мэри осаждали проблемы: неоплаченные банковские счета и замашки ее отвратительного дружка-некрофила. Однако она нашла время, чтобы остановиться рядом со стремянкой и улыбнуться мне. Нежная кожа губ туго натянулась – красота Мэри поистине совершенна. Пару мгновений ничего другого для меня просто не существовало. В гиперпространстве парила только бесконечность ее улыбки.

– Ватанабе, привет, – сказала она.

«Улыбнись же! – твердил мне внутренний голос. – Ну скажи же ей хоть что-нибудь!»

Голосовые связки не повиновались. В сиянии роскошных золотых волос Мэри прошла мимо и исчезла в раздевалке, оставляя за собой молекулярный вихрь.

Вчера мне исполнилось девятнадцать. Мои родите ли из низшей реальности трех измерений прислали открытку с пушистым котенком и свою фотографию – вот они стоят в тени хурмы и сверлят меня неулыбающимися взглядами. Зачем мне она? Я и так не забыл, как они выглядят. Отец написал, что ожидает от меня усердия в учебе. Если бы он узнал, что сын его открыл новую эволюционную степень в развитии человечества, мои оценки утратили бы для него всякий смысл. Меня опечалило что отец продолжает судить обо мне с Позиций трехмерной реальности, которая давно уже стала для меня пройденным этапом.

Я пристроил открытку на полку. Котенок раздражал меня; он будто следил за мной умильными глазками эмбриона. Я вытерпел несколько минут, затем разорвал открытку на мелкие клочки и спустил в унитаз. Обрывки отправились путешествовать в недрах системы сточных вод Осаки. Дрожа, я осел на пол, пристыженный собственной непочтительностью и неблагодарностью.

С самого раннего детства отец старался закалить мой дух. Он знал, как жесток этот мир, и хотел меня подготовить. Первое столкновение с жестокой реальностью произошло в четвертом классе. Обычно после школы я срезал путь домой, пробираясь сквозь заросли позади футбольного поля. Однажды мне навстречу из кустов выскочили Мисио и Казуо Кану – близнецы, печально знаменитые отчаянной свирепостью, происходившей от рано наступившей половой зрелости, – и принялись лупить меня ранцами. Я так удивился, что даже не сразу почувствовал боль. Несмотря на то, что в ранцах почти не было книг, удары выходил и довольно болезненными. Поразвлекавшись таким образом некоторое время, Мисио принялся стягивать куртку.

– Ну, давай; урод, – издевался он, – покажи нам, чего ты стоишь! Я согласен пропустить первый удар.

Солнечный свет падал сквозь листья и дробился на их безжалостных лицах. Мисио отдал куртку брату Казус, который поспешно отступил назад в предвкушении кровавой драки.

Я онемел. Мои длинные слабые руки безвольно висели вдоль тела.

– Ну, готов ты или нет?

Не имело смысла объяснять, что нет. Спустя две минуты я валялся в грязи, словно мокрица, закрывшись руками. Боль разрывала внутренности, на губах и в носу запеклась кровь. Мисио еще пару раз пихнул меня ногой по мягкому месту, прежде чем объявил брату:

– Готов. Так ему и надо.

Затем присел надо мной на корточки. Я решил притвориться мертвым, потому что прочел где-то, что подобный прием в минуту опасности используют некоторые представители животного мира.

– Эй ты, педик, – прошептал мне на ухо Мисио, – через месяц мы снова придем за тобой.

Они уже удалялись по тропинке, когда в кустах раздался шорох. Листва расступилась, и оттуда вышел мой родитель собственной персоной. Слезы радости заструились по щекам, оставляя грязные дорожки. Это мой отец, и сейчас он вам покажет!.. Он мрачно кивнул близнецам. Они остановились рядом. Отец извлек кошелек и выдал Мисио банкноту в тысячу йен. Близнецы Кану уважительно поклонились отцу и скрылись в кустах, оглашая воздух взрывами дикого смеха.

– Отец?

Я не слишком удивился бы, если на месте отца оказался какой-нибудь жестокий самозванец.

Тень от его фигуры упала на мое лицо.

– Вставай, Ихиро, – приказал отец. – Какой ужас. У тебя есть месяц, чтобы научиться пристойно драться. Я больше не желаю, чтобы это представление повторилось.

Некоторые отцы платят за уроки музыки, другие учат сыновей рыбной ловле. Мой же преуспел в том, чтобы настроить меня против окружающего мира. Каждый месяц до самых старших классов – цвела ли сакура, валил снег или палило солнце – близнецы Кану методично избивали меня, и каждый пинок и удар были свидетельством пламенной отцовской любви.

Кто придумал дни рождения? Глупое тщеславие. Что значат девятнадцать лет перед вечностью? В масштаба» вселенной вся человеческая цивилизация – не более чем мимолетный проблеск. К чему отмечать дни рождения застольями и подарками? Вчера я выбрался через окне моей комнатки на крышу, где и уселся, посасывая шипучую таблетку витамина С и рассматривая коричневатую дымку двуокиси серы, что заволокла горизонт. Я созерцал жителей Осаки – всех двенадцать миллионов девятьсот тысяч четыреста шестьдесят семь человек. Вот служащие суетятся в серых, извергающих нечистоты чудовищах, которые они называют небоскребами. В здании мэрии мэр Такахаси принимает взятку от представителя банка Сумитомо. А вот в Теннодзи босс якудзы в дисциплинарных целях отпиливает ножовкой палец рядовому диссидентствующему бандиту. В студии «НХК» популярная телеведущая Йоко Мори за несколько секунд до прямого эфира втягивает носом дорожку кокаина с карманного зеркальца. Я сидел на крыше несколько часов подряд. Я бы и дольше там сидел, если бы домовладелец господин Фудзи не вывел меня из состояния транса, начав поливать мои ноги из пожарного шланга.

– Ватанабе, на минутку.

С металлическим грохотом Мама-сан водрузила корзинку с ножами и вилками на кухонный стол. Мои обонятельные рецепторы уловил вонь ее лавандовой пудры, смешанную с запахом псины. Я отложил нож, которым нарезал грибы сиитаке, и вытер руки о фартук. Мама-сан впилась в меня тяжелым пронзительным взглядом. Там, где у обычных людей морщины, у Мамы-сан были борозды и рытвины. Из-под низкого выреза торчал пышный бюст, так и норовя вывалиться наружу. Как обычно, на руках Мамы-сан сидел ее чихуахуа, господин Бойанж, оставляя белую шерсть на бархате платья. Прижавшись к хозяйке, пес смотрел на меня сверху вниз с высокомерием царственной особы.

– На тебя снова жалуются, – резко объявила Мама-сан.

Опять? Что за разборчивые ублюдки эти клиенты!.. Мама-сан вытащила из корзины вилку и повертела ею передо мной.

– Посмотри на эту вилку, Ватанабе. Как она тебе?

Свет отражался от металлической поверхности. По мне, так ничего особенного, вилка как вилка. Я скользнул в четвертое измерение. В миллионную долю секунды пространственные барьеры и обычная логика были сметены, а все, что меня окружало, перенеслось в иную, более высокую реальность. Вилка словно распалась на отдельные составляющие, живущие собственной жизнью. Ионы железа вибрировали и колыхались, словно рой мошкары. Даже на молекулярном уровне с этой вилкой все было в порядке.

– Нормальная вилка, – проинформировал я Маму-сан.

– Ватанабе! – взвизгнула она, вертя вилкой в опасной близости от моих глаз. – На ней же остатки сыра!

Я взял вилку и прищурился. Действительно, какая-то твердая субстанция застыла на ручке.

– Прошу меня простить. Наверное, в посудомоечной машине было мало моющего средства.

Я склонил голову, демонстрируя раскаяние. Пора мне взять выходной. Постоянное пребывание в гиперпространстве приводит к переутомлению.

– Ватанабе, я хочу, чтобы ты еще раз перемыл все вилки. Наши клиенты привыкли к высоким стандартам гигиены. А когда закончишь е вилками, смени масло во фритюрнице – нельзя предлагать клиентам бурую картошку фри…

Мама-сан всерьез завелась. Хотя ее суровые обвинения звучали не слишком приятно для ушей, я не обижался. Я понимал, в чем истинный источник раздражительности хозяйки. Быстрый анализ выявил, что уровень гормонов в ее крови крайне низок. Что поделаешь, начало менопаузы. Подсознательно хозяйку грызло беспокойство – Мама-сан боялась приливов и остеопороза. Она размахивала лопаточкой перед моим лицом и настаивала, чтобы я и ее вымыл заново. Господин Бойанж заливисто лаял, чувствуя свое превосходство. В желудке собаки болтались полфунта паштета из кроличьей печенки, носик от дезодоранта-пульверизатора и небольшая колония ленточных червей. Я переступил с ноги на ногу, наблюдая, как Мама-сан размахивает своей саблей, и еще раз напомнил себе, что ее ярость вызвана неумелыми попытками сохранить контроль над быстро изнашивающимся телом. Внезапно я ощутил жалость. Пусть я всего лишь простой кухонный рабочий, но я молод и владею доступом к величию всевидящего гиперпространства.

– …и не забудь почистить вытяжку!

Я кивнул. Мама-сан развернулась и выскочила в бар. Хлопаньем каблуков и высоким турнюром она напоминала кентавра. Наконец-то наступила тишина. Боль прекратила давить на барабанные перепонки. Я вернулся к своим грибам, наблюдая, как нож разделяет поры. В дальнем углу кухни обитало тараканье семейство. Блестя черными доспехами, подергивая зазубренными челюстями, тараканы сновали по плинтусу с глубоко въевшейся грязью.

За поясом Ориона, далеко за спиралевидными рукавами Альфы Центавра, на самой границе дальнего космоса царила анархия. Силы, что управляют вселенной, восстали и в безумии несли хаос миру физических законов.

В этом темном углу вселенной располагалась планета – плоская, словно диск. Населял ее вид, называемый омегаморфами. Омегаморфы способны жить только в двухмерном пространстве, что означало, что они совершенно плоские. Говоря «плоскими», я не имею в виду плоскими, как лист бумаги – эти создания в принципе не ведали, что существует третье измерение.

Несмотря на упомянутый изъян, омегаморфы развили свой интеллект и создали просвещенную цивилизацию. Они перемещались по планете, скользя по плоской поверхности. Подобравшись к краю планеты, они просто переползали на другую сторону.

Однажды утром омегаморф 245 Эйч-Кью-Кей скользил себе в школу, занятый собственными мыслями, когда внезапно прямо над ним раздался удар грома, породив в небесах эхо. Омегаморф 245 Эйч-Кью-Кей удивился, хотя смотреть вверх он попросту не умел. В его мире не существовало вертикалей. Однако он мог слышать голос, идущий прямо с небес:

– Приветствую тебя, омегаморф 245 Эйч-Кью-Кей! Я – межгалактический Бог астронавтов третьего измерения. Я пришел, чтобы освободить тебя из твоего скучного плоского мирка!

Омегаморф 245 Эйч-Кью-Кей заинтересовался. Он-то думал, что третье измерение существует только в комиксах.

– Я, межгалактический Бог астронавтов, могу вывести тебя на новый уровень реальности! Впрочем, должен предупредить: процесс этот весьма рискованный и зачастую сопровождается головокружением и тошнотой. Из носа может пойти кровь, а в худшем случае тебе грозит безумие.

Даже если твой разум достаточно крепок, тебе придется несладко. Способности твои уникальны, поэтому ты престанешь быть обычным омегаморфом. По воле случая именно тебе предстоит стать единственным представителем Просвещения среди омегаморфов.

Идея показалась омегаморфу 245 Эйч-Кью-Кей довольно привлекательной.

– Итак, счастливец, кем ты хочешь быть: невежественным простофилей или избранным сыном Божества третьего измерения? Говори же! Я дам тебе пару секунд чтобы поразмыслить над этим выбором.

Омегаморф 246 Эйч-Кью-Кей, не слишком хорошо подготовившийся к лекции по кейнсианской экономике, собирался недолго.

– Я хочу стать избранным сыном Божества третьего измерения, если, конечно, вы не шутите.

И вот мир, состоящий из пространства и времени. был отброшен прочь, и омегаморфа 245 Эйч-Кью-Кей с силой впихнули в мир трех измерений.

В долю секунды он постиг все тайны планеты. Хотя омегаморф по-прежнему был распластан по плоской поверхности, его чувства воспарили в реальность, перпендикулярную этому миру. Он видел планету с высоты птичьего полета. Он наблюдал за приятелями – омегаморфами, тащившимися по своим делам. Омегаморф с ужасом понял, что видит даже сквозь них – все внутренности предстали перед ним в мучительных подробностях. Теперь ничто не могло укрыться от него. Вот мать подрезает бонсай, вот, потеряв игральные карты с Дигимонами, хнычет младший братец. Вся гнусность этого зрелища заставила омегаморфа упасть духом.

– Или я сошел с ума, или это и есть ад! – возопил омегаморф.

Своим новым панорамным зрением он впервые смотрел вверх на межгалактического Бога астронавтов третьего измерения. Он видел космический корабль, напоминавший гигантскую серебристую почку.

– Я передумал, – крикнул омегаморф, – видеть подобное – сущее мучение!

– Поздно, – отвечал Бог астронавтов. – Теперь тебе придется жить с этим знанием.

С проникающим в уши гулом космический корабль исчез, оставив омегаморфа 245 Эйч-Кью-Кей наедине с новым пугающим даром.

История науки и раньше знавала идеи, превосходившие человеческое воображение.

Однако открытие гиперпространства сродни чувству, которое вы испытали бы, если, проснувшись утром, обнаружили бы, что Земля сорвалась с орбиты и на всех парах несется в открытый космос. Я случайно наткнулся на реальность, которую за два тысячелетия не удосужились отыскать ученые мужи.

Вскоре я обнаружил, что все научные открытия, которые совершило человечество, не более чем тени действительности. Истина лежит в сфере гиперпространства. Отсюда, из четвертого измерения; все эти кварки и нейтрино кажутся нахальными цирковыми тюленями. Теория всеобщего поля – вожделенный Святой Грааль физиков – смотрелась, словно дебютантка на благотворительном балу. Почему же, спросите вы, я утаивал от людей эту бесконечную мудрость? Почему не делал следующий шаг и не предпринял попыток радикально изменить ландшафт современной физики? Это молчание – не мой выбор. Превращение в более высокую форму жизни проложило бездонную пропасть между мной и остальным человечеством. В человеческом языке просто нет слов, чтобы описать реальность, которую я вижу перед собой. Я могу говорить с бесконечностью, но не имею возможности передать хотя бы тысячную долю своих знаний о ней.

Мы вдвоем: я и Мэри.

Я мыл пол и наблюдал, как Мэри движется в промозглом сумраке бара, излучая нежное сияние. Мэри шарила под подушками дивана – с недавних пор это стало ее тайным ритуалом. В прошлом месяце она нашла за подушками купюру в тысячу йен. Темные излучины дивана скрывали множество вещей: золотые запонки, карточки, таблетки виагры. Я должен был сказать Мэри, что она напрасно тратит время, сегодня за диваном валялась только сломанная пластмассовая зажигалка. Но я просто смотрел, как она разочарованно бросает подушки обратно, оставляя на ногтях с французским маникюром пыль и песок.

В баре играла сентиментальная, инструментальная версия «Норвежского леса» «Битлз», звуки навязчиво лезли в уши. В четвертом измерении загадка музыки тоже была разрешена. Почему крещендо заставляет ликовать дух? Почему минорный аккорд рождает печаль? Музыка просто возбуждала эфир, в котором плавали наши эмоции – метафизические страхи, различимые только в гиперпространстве. Я смотрел, как мелодия на цыпочках забирается в подсознание Мэри.

Возможно, в моем стремлении к англичанке и был некоторый привкус юношеской одержимости, но это не главное. В школе я влюблялся в девчонок, однако эти влюбленности основывались на внешнем: мне могли нравиться волосы или глаза… Перспектива гиперпространства позволила мне оценить внутреннюю красоту Мэри, сводчатую архитектуру ее мозга. То, как светится ее правое полушарие, когда она левой рукой небрежно выписывает заказ. Когда прочие восхищаются стройной фигурой и светлыми волосами Мэри, я очарован тем, как туго, словно свернувшийся питон, стянуты узлы ее кишечника, как кровь стремительно бежит по артериям…

– Что-то не так, Ватанабе?

От звука ее голоса, своим зазубренным краем прорезавшего нежную ткань приглушенной музыки, я вздрогнул.

– Нет.

– Просто ты уставился на меня…

– А, извини.

Мэри начала выпускать в мою сторону пульсары подозрительности. Я поглубже натянул бейсболку и схватился за швабру. Костяшки пальцев побелели, на ладонях выступил пот.

– Кстати, положи в машину побольше моющего средства – на стаканах остались пятна.

Внутренним зрением я проник в посудомоечную машину – уровень моющего средства нормальный, однако я кивнул, поставил швабру в ведро и удалился на кухню.

Я рывками вытянул шестилитровый контейнер с моющим средством. Когда вернулся в бар, сцена, которую я увидел перед собой, заставила сердце сжаться. Пока меня не было, объявился приятель Мэри. Они целовались. Я замер в дверях, гадая, не повернуть ли обратно, когда Юдзи заметил меня.

– Привет, Ватанабе-сан. – Он отпустил Мэри. – Как дела?

Я неопределенно хмыкнул.

– Пойду возьму куртку, – сказала Мэри.

Она удалилась, на ходу улыбаясь Юдзи. За весь вечер Мэри впервые улыбнулась так искренне. Меня тут же переполнила боль – тупая, словно от ноющего зуба.

Юдзи слонялся по бару, крепкие мышцы играли под одеждой. Я утешался зрелищем его ничтожно маленького, словно грецкий орех, мозга и дряблых легких (левое 540 мл смолы, правое: 612 мл).

– Ватанабе, передай-ка бутылочку саке. Нет, ту, что побольше. Спасибо.

Юдзи улыбнулся мне, но я не собирался клевать на его дешевое дружелюбие. Мне ничего не стоило пробуравить взглядом туман тестостерона, что заволакивал его мозг, чтобы увидеть, как пренебрежительно он относится к Мэри, как хвастается перед друзьями своей английской шлюшкой. Глубже зарывшись в память Юдзи, я обнаружил сломанное запястье его бывшей подружки и вскипел. Юдзи ухмыльнулся, ошибочно прочтя на моем изменившемся лице дружелюбие.

– Ватанабе, почему бы тебе сегодня не пойти вместе с нами? Помнишь Айко? Горячая штучка. На прошлой неделе она спрашивала о тебе.

Я проигнорировал упоминание об Айко. Она работала здесь прошлой осенью. Айко страдала маниакальной страстью к итальянским магическим браслетам «Хеллоу, Китти».

– Эй, Мэри, ты не против, если мы возьмем с собой Ватанабе? Познакомим его с девушками…

Юдзи подмигнул мне.

– Почему бы нет? Будет весело. Мы идем в «Атриум». Хочешь с нами?

– У меня работа.

– Об этом не беспокойся. С мамашей я все улажу. Завтра доделаешь.

Юдзи стал настаивать, его увлекла благая миссия под названием «Пусть Ватанабе потрахается».

Я отказывался. Настойчивость Юдзи начинала раздражать меня, но тут Мэри, смущенная моим отказом, уговорила его отстать. Они ушли, за двойной дверью исчез смех Юдзи. Жесткий, металлический, пустой смех.

Больше всего на свете мне хотелось освободить Мэри из эволюционного гетто человечества. Сопровождать ее в путешествии по величественному королевству гиперпространства, познакомить с реальностью, что прячется пол обычными чувствами. Мы могли бы обшиться со скоростью звука, взаимодействуя с помощью физических колебаний. Мы могли бы сломя голову нестись сквозь завораживающие пространства, мы сделали бы четвертое измерение местом для наших игр.

В гиперпространстве многие космические секреты раскрыты. Сколько ангелов танцует на кончике булавки? Сколько клиентов «Сайонары» носят парик? В четвертом измерении все это, и многое другое, не является тайной.

Жизнь в качестве всеведущего пророка гиперпространства имеет свои преимущества, но, к несчастью, знание будущего не является одним из них. Я так же принадлежу настоящему, как и прочие люди, и будущее для меня так же скрыто, как и для вас. Можно сказать, что в будущее меня ведет только одна дорога – способность читать в душах других людей.

На прошлой неделе я увидел отблеск зла в мозгу Юдзи Ояги. С тех пор, вот уже сто семьдесят четыре часа и тридцать шесть минут, я слежу за Мэри. До работы, после работы – постоянно. Я крадусь за ней тощей тенью когда Мэри идет в прачечную самообслуживания и когда кормит уточек в городском парке Осаки. Это может показаться вам навязчивой идеей, но реальная опасность совсем близко. Я должен охранять Мэри. Если что-нибудь случится, я должен быть рядом.

В «Атриуме» я потягивал пиво, перегнувшись через перила балкона и вглядываясь в беснующуюся толпу подо иной. Сотни прекрасных юных тел. Все двигались в одном ритме, словно заведенные, алкоголь распалял их. Но пеня этим не проведешь. Сияющие лица не могли скрыть зловония, что распространяли отчаяние и нигилизм, которыми было пропитано это место. Мэри в одиночестве танцевала на краю танцпола, ее руки двигались с завораживающей дыхание плавностью. В эти мгновения разум ее был свободен от всего, что тревожило раньше, и заполнен одними эндорфинами. Юдзи вместе с двумя дружками сидел на диване в другом конце клуба. Широко расставив ноги, они изображали всесильных хозяев жизни. Все должно было работать на имидж крутых бандитов. Окружающие должны знать, кто здесь доминирующие альфа-самцы.

Глянь-ка на этих чокнутых, завидуют, небось, нашей крутизне. В рубашке от Томми Хилфингера я похож на японского Тома Круза.

Юдзи Ояги, бандитский подхалим, 23 года.

Когда рука Юдзи вот так прижимается к моему бедру, я чувствую такое… Господи, он сводит меня с ума. Я должен рассказать ему о своих чувствах. Господи, пусть он не отвергнет меня!

Кензи Ямасита, бандитский подхалим, 26 лет.

– Нет, мамочка, нет! Я не могу! Не могу подлить отбеливатель в ее чашку! Она такая славная девушка! Она нас не выдаст… НЕТ! Это несправедливо. Я никого еще не любил так, как ее!

Хирои Мурасаки, охранник бара, 32 года.

Последив за слабой мыслительной деятельностью Юдзи и когорты его приспешников, я решил, что реальной угрозы нет. Все равно буду слоняться поблизости. Если с Мэри что-нибудь случится, а меня не будет рядом, никогда себе этого не прощу.