Книга Ученик Дьявола онлайн

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Зимою 1777 года, в унылый час между черной ночью и хмурым утром, миссис Даджен бодрствует в своем доме на окраине городка Уэбстербриджа, штат Нью-Хэмпшир, в кухне, которая в то же время служит и жилой комнатой. Миссис Даджен нельзя назвать привлекательной. Ночь, проведенная без сна, не красит женщину, а миссис Даджен и в лучшие минуты своей жизни кажется угрюмой и мрачной от суровых складок на лице, которые говорят о крутом нраве и непомерной гордости, обуздываемых окаменелыми догмами и традициями отжившего пуританства. Она уже немолода, но жизнь, полная трудов, не принесла ей ничего, кроме полновластия и одиночества в этом неуютном доме да прочной славы доброй христианки среди соседей, для которых пьянство и разгул все еще настолько заманчивее религии и нравственных подвигов, что добродетель представляется им попросту самобичеванием. А так как от самобичевания недалеко и до бичевания других, то с понятием добродетели стали связывать вообще все неприятное. Поэтому миссис Даджен, будучи особой крайне неприятной, почитается крайне добродетельной. Если не говорить о явных злодеяниях, ей все дозволено, кроме разве каких-либо милых слабостей, и в сущности она, сама того не зная, пользуется такой свободой поведения, как ни одна женщина во всем приходе, лишь потому, что ни разу не преступила седьмой заповеди и не пропустила ни одной воскресной службы в пресвитерианской церкви. 1777 год – это год, когда американские колонии, не столько в силу своих стремлений, сколько в силу закона тяжести, только что оторвались от Англии, и страсти, разгоревшиеся в связи с этим событием, нашли себе выход в вооруженной борьбе, в которой англичане видят подавление мятежа и утверждение британского могущества, а американцы – защиту принципов свободы, отпор тирании и принесение себя в жертву на алтарь Прав Человека. Здесь нет надобности вдаваться в оценку этих явно идеализированных представлений; достаточно сказать вполне беспристрастно, что воодушевленные ими американцы и англичане почитают своим высоким нравственным долгом истреблять друг друга как можно усерднее и что военные действия, направленные к достижению этой цели, находятся в самом разгаре, причем духовенство в том и другом лагере оказывает моральную поддержку воюющим, призывая на них божье благословение, каждый со своей стороны. Одним словом, обстоятельства таковы, что неприятная миссис Даджен сейчас далеко не единственная женщина, которая проводит ночи без сна в ожидании вестей. И не одна она засыпает под утро на стуле, с риском ткнуться носом в пламя очага. Голова уснувшей миссис Даджен прикрыта шалью, ноги покоятся на широкой железной решетке, этой ступени домашнего алтаря – очага с его священными атрибутами: котлом, таганами и огромным крюком, к которому подвешивается при обжаривании мясо. Против очага, сбоку от миссис Даджен, стоит обыкновенный кухонный стол, и на нем свеча в оловянном подсвечнике. Стул, на котором сидит миссис Даджен, простой, некрашеный, с жестким деревянным сиденьем, как и все прочие стулья в комнате, но спинка у него круглая, резная, и сиденье выточено в некотором соответствии с формами сидящего, так что, по-видимому, это почетное седалище. В комнате три двери: одна, по той же стене, что и очаг, ведет в спальню хозяйки дома; другая, как раз напротив, – в чулан для стирки и мытья посуды; входная дверь, с тяжелым замком, щеколдой и громоздким деревянным засовом, расположена в передней стене, между окном, которое находится посередине, и углом, ближайшим к двери в спальню. Между окном и дверью вешалка, при виде которой наблюдательный зритель сразу догадается, что никого из мужчин нет дома, так как на крючках не висит ни одной шляпы и ни одного плаща. По другую сторону окна стенные часы с белым деревянным циферблатом, черными железными гирями и медным маятником. Ближе к углу большой дубовый поставец, нижнее отделение которого состоит из полок, уставленных простой фаянсовой посудой, а верхнее – глухое и заперто на ключ. У стены, что против очага, рядом с дверью в чулан, стоит черный диван, безобразный до неприличия. При взгляде на него обнаруживается, что миссис Даджен не одна в комнате. На диване спит девочка лет шестнадцати – семнадцати, диковатая и робкая на вид; у нее черные волосы и обветренная кожа. На ней плохонькое платье – рваное, линялое, закапанное ягодным соком и вообще не слишком чистое; оно падает свободными складками, открывая босые загорелые ноги, и это позволяет предположить, что под платьем надето не слишком много. В дверь стучат, но не настолько громко, чтобы разбудить спящих. Потом еще раз, погромче, и миссис Даджен слегка шевелится во сне. Наконец, слышно, как дергают замок, что сразу заставляет ее вскочить на ноги.

Миссис Даджен (с угрозой). Ты что же это не отворяешь? (Видит, что девочка уснула, и тотчас бурно дает выход накипевшему раздражению.) Скажите на милость, а! Да это просто… (Трясет ее.) Вставай, вставай сейчас же! Слышишь?

Девочка (приподнимаясь). Что случилось?

Миссис Даджен. Сейчас же вставай! Стыда в тебе нет, бессердечная ты грешница! Отец еще в гробу не остыл, а она тут разоспалась.

Девочка (еще полусонная). Я не хотела. Я нечаянно…

Миссис Даджен (обрывает ее). Да, да, за оправданиями у тебя дело не станет. Нечаянно! (С яростью, так. как стук в дверь возобновляется.) Ты почему же не идешь отворить дверь своему дяде, а? (Грубо сталкивает ее с дивана.) Ладно! Сама отворю, от тебя все равно никакого проку. Ступай, подложи дров в огонь.

Девочка, испуганная и жалкая, идет к очагу и подкладывает в огонь большое полено. Миссис Даджен отодвигает засов и, распахнув.дверь, впускает в душную кухню струю не столько свежего, сколько промозглого и холодного утреннего воздуха, а заодно своего младшего сына Кристи – толстого придурковатого парня лет двадцати двух, белобрысого и круглолицего, закутанного в серый плащ и клетчатую шаль. Он, поеживаясь, спешит подсесть к огню, предоставив миссис Даджен возиться с дверным засовом.

Кристи (у очага). Бррр! Ну и холодище! (Заметив девочку и вытаращив на нее глаза.) Ты кто же такая?

Девочка (робко). Эсси.

Миссис Даджен. Да вот, поневоле спросишь. (К Эсси.) Ступай, девочка, к себе в комнату и ложись, раз уж ты по своей бесчувственности не можешь удержаться от сна. Твоя история такого свойства, что не годится даже для твоих собственных ушей.

Эсси. Я…

Миссис Даджен (повелительно). Вы не отвечайте, мисс, а покажите, что вы умеете слушаться, и делайте то, что вам говорят.

Эсси, сдерживая слезы, идет через всю комнату к двери чулана.

Да не забудь молитву прочитать.

Эсси выходит.

Если б не я, она бы вчера улеглась спать, словно ничего и не случилось.

Кристи (равнодушно). А чего ей особенно убиваться из-за дядюшки Питера? Она ведь не родня нам.

Миссис Даджен. Что ты такое говоришь, мальчик? Ведь она же его дочь – наказание за все его нечестивые, позорные дела. (Обрушивается на стул всей своей тяжестью.)

Кристи (вытаращив глаза). Дочка дядюшки Питера?

Миссис Даджен. А иначе откуда бы ей тут взяться? Мало мне было хлопот и забот с собственными дочерьми, не говоря уж о тебе и твоем бездельнике брате, так вот теперь еще возись с дядюшкиными приблудышами…

Кристи (перебивает ее, опасливо косясь на дверь, в которую вышла Эсси). Тсс! Еще услышит.

Миссис Даджен. (повышая голос). Пусть слышит. Кто боится господа бога, тот не боится назвать дела дьявола так, как они того заслуживают.

Кристи, постыдно равнодушный к борьбе добра и зла, греется, уставясь на огонь.

Что ж, долго ты еще будешь глаза пялить, точно осоловелая свинья? Какие новости привез?

Кристи (сняв шляпу и плащ, идет к вешалке). Новость тебе священник объявит. Он сейчас придет сюда.

Миссис Даджен. Какую новость?

Кристи (привстав, по детской привычке, на цыпочки, чтоб повесить шляпу, хоть теперь в этом вовсе нет надобности, произносит тоном безмятежного спокойствия, который плохо вяжется с содержанием его слов). Отец-то помер тоже.

Миссис Даджен (остолбенев). Твой отец!

Кристи (насупившись, возвращается к огню и продолжает греться, уделяя этому занятию значительно больше внимания, чем разговору с матерью). Что ж, я, что ли, виноват? Когда мы приехали в Невинстаун, он уже лежал в постели, больной. Сперва он и не признал нас. Священник уселся подле него, а меня прогнал. В ночь он и помер.

Миссис Даджен (разражаясь сухими, злобными рыданиями). Нет, уж это слишком, это слишком! Братец его, который всю жизнь позорил нас, угодил на виселицу как мятежник; а твой отец, вместо того чтобы сидеть добром дома, со своей семьей, поскакал за ним – и вот теперь умер и все бросил на меня одну. Да еще эту девчонку прислал, чтоб я с ней нянчилась! (Резким движением надвигает шаль на лоб.) Грех это, вот я что скажу. Грех, да и только.

Кристи (помолчав немного, с тупой скотской радостью в голосе). А денек-то, видно, славный будет.

Миссис Даджен (передразнивая его). Денек славный… А у самого только что отец умер. Да есть ли у тебя сердце, мальчик?

Кристи (упрямо). А что ж тут такого? Выходит, если у человека отец умер, так ему и про погоду слова сказать нельзя?

Миссис Даджен (с горечью). Хорошее утешенье мне мои дети. Один сын – дурак, другой – пропащая душа, ушел из родного дома и живет среди цыган, контрабандистов и преступников, самого отребья людского.

В дверь стучат.

Кристи (не двигаясь с места). Это священник.

Миссис Даджен (резко). Может, ты встанешь и впустишь мистера Андерсона в дом?

Кристи нерешительно направляется к двери. Миссис Даджен закрывает лицо руками, так как ей в качестве вдовы надлежит быть убитой горем. Кристи отворяет дверь, и в кухню входит священник Антони Андерсон – человек трезвого ума, живого нрава и приветливого склада. Ему лет пятьдесят, и он держится с достоинством, присущим его профессии; но это достоинство вполне мирское, смягченное дружелюбной и тактичной манерой обхождения к отнюдь не наводящее на мысль о бесповоротной отрешенности от всего земного. По наружности это сильный, здоровый мужчина с толстой шеей сангвиника; уголки его резко очерченного, весело улыбающегося рта прячутся в складках мясистых щек. Без сомнения – превосходный пастырь духовный, но вместе с тем человек, способный взять лучшее и от здешнего мира и чувствующий некоторую неловкость от сознания, что уживается он с этим миром легче, чем подобало бы доброму пресвитерианину.

Андерсон (снимая свой плащ и поглядывая на миссис Даджен). Ты сказал ей?

Кристи. Она меня заставила. (Запирает дверь, потягивается, потом бредет к дивану, садится и вскоре засыпает.)

Андерсон снова с состраданием смотрит на миссис Даджен, затем вешает плащ и шляпу на вешалку. Миссис Даджен вытирает глаза и поднимает голову.

Андерсон. Сестра! Тяжко легла на вас десница господня.

Миссис Даджен (упорствуя в своем смирении). Такова, стало быть, воля его, и я должна склониться перед ней. Но мне нелегко. Зачем только Тимоти понадобилось ехать в Спрингтаун и напоминать всем о своем родстве с человеком, приговоренным к виселице и (со злобой) заслужившим ее, если уж на то пошло.

Андерсон (мягко). Это был его брат, миссис Даджен.

Миссис Даджен. Тимоти не признавал его за брата, после того как мы поженились: он слишком уважал меня, чтоб навязывать мне подобного братца. А вы думаете, этот негодный себялюбец Питер поскакал бы за тридцать миль, чтобы взглянуть, как Тимоти надевают петлю на шею? И тридцати шагов не прошел бы, не из таких. Но как бы там ни было, я должна с покорностью нести свой крест. Слов меньше, толку больше.

Андерсон (подойдя к огню и став к нему спиной; очень внушительно). Ваш старший сын присутствовал при казни, миссис Даджен.

Миссис Даджен (неприятно пораженная). Ричард?

Андерсон (кивнув). Да.

Миссис Даджен (грозно). Пусть это ему послужит предостережением. Он и сам, верно, кончит тем же – распутник, нечестивец, безбожник!… (Вдруг останавливается – голос изменил ей – и с явным испугом спрашивает.) А Тимоти его видел?

Андерсон. Да.

Миссис Даджен (затаив дыхание). Ну?

Андерсон. Он только видел его в толпе; они не разговаривали.

Миссис Даджен облегченно переводит дух.

Ваш муж был очень взволнован и потрясен ужасной смертью своего брата.

Миссис Даджен усмехается.

(Меняя тон, обращается к ней настойчиво и с оттенком негодования.) Что ж, разве это не естественно, Миссис Даджен? В эту минуту он подумал о своем блудном сыне, и сердце его смягчилось. Он послал за ним.

Миссис Даджен (со вновь зародившейся тревогой). Послал за Ричардом?

Андерсон. Да, но Ричард не захотел прийти. Он ответил отцу через посланного. И, к сожалению, должен сказать, это был дурной ответ, страшный ответ.

Миссис Даджен. Что же он ответил?

Андерсон. Что он всегда будет на стороне своего беспутного дяди и против своих праведных родителей, и в этом мире, и в будущем.

Миссис Даджен (непримиримо). Он понесет кару за это. Он понесет кару за это – и здесь, и там.

Андерсон. Это не в нашей воле, миссис Даджен.

Миссис Даджен. А я разве другое говорю, мистер Андерсон? Но ведь нас учат, что зло бывает наказано. Зачем нам исполнять свой долг и блюсти закон господень, если не будет никакой разницы между нами и теми, кто живет как заблагорассудится и глумится над нами и над словом творца своего?

Андерсон. Что ж, земной отец Ричарда простил его, а небесным его судиею будет тот, кто всем нам отец.

Миссис Даджен (забывшись). Земной отец Ричарда был безмозглый…

Андерсон (потрясенный). О!

Миссис Даджен (слегка устыдясь). В конце концов, я мать Ричарда. Если уж я против него, кто вправе быть за него? (Стараясь загладить свой промах.) Присядьте, мистер Андерсон. Мне бы давно надо предложить вам, но я так взволнована.

Андерсон. Благодарю вас. (Берет стул. стоящий перед очагом, и Поворачивает его так, чтобы можно было поудобнее расположиться у огня. Усевшись, продолжает тоном человека, который сознает, что заводит разговор на щекотливую тему.) Вам Кристи сказал про новое завещание?

Миссис Даджен (все ее опасения возвратились). Новое завещание? Разве Тимоти… (Голос у нее срывается, и она не может договорить.)

Андерсон. Да. В последний час он изменил свою волю.

Миссис Даджен (бледнея от бешенства). И вы дали ему меня ограбить?

Андерсон. Я был не вправе помешать ему оставить свои деньги своему сыну.

Миссис Даджен. У него ничего не было своего. Его деньги – это те деньги, которые я принесла ему в приданое. Деньги мои и сын мой, и я одна могла решать, как тут поступить. При мне он никогда не отважился бы на такую подлость, и он это хорошо знал. Оттого-то он и улизнул исподтишка, точно вор, чтобы, прикрывшись законом, ограбить меня за моей спиной. А вам, мистер Андерсон, вам, проповеднику слова божия, тем зазорней быть сообщником в таком преступном деле.

Андерсон (поднимаясь). Я не в обиде на вас за эти слова, сказанные в пылу горя.

Миссис Даджен (презрительно). Горя!

Андерсон. Ну, разочарования – если сердце подсказывает вам, что это более подходящее слово.

Миссис Даджен. Сердце! Сердце! С каких это пор вы стали считать, что должно доверяться голосу сердца?

Андерсон (с несколько виноватым видом). Я… э-э…

Миссис Даджен (страстно). Не лгите, мистер Андерсон. Нас учат, что сердце человеческое неверно и лживо, что оно закоснело во зле. Мое сердце когда-то принадлежало не Тимоти, а его брату, тому самому нечестивцу, что только что кончил свои дни с веревкой на шее, – да, именно так, Питеру Даджену. Вы это знаете: старый Эли Хоукинс, чье место вы заступили в нашем приходе, – хотя вы не достойны развязать шнурки на его башмаках, – он вам рассказал об этом, вверяя заботу о наших душах. Это он предостерег меня и укрепил мой дух в борьбе против моего сердца; он настоял на том, чтобы я взяла в мужья человека доброго и богобоязненного, как ему казалось. Не это ли послушание сделало меня тем, что я есть? А вы – вы-то сами женились по влечению сердца, а теперь толкуете о том, что мое сердце подсказывает мне. Ступайте домой к своей красивой жене, мистер Андерсон, а меня оставьте и дайте мне помолиться спокойно. (Отворачивается, подпирает голову руками и, предавшись мыслям о несправедливости судьбы, перестает замечать его присутствие.)

Андерсон (который и сам рад уйти). Да не допустит господь, чтобы я помешал вам обратиться к источнику всяческого утешения. (Идет к вешалке за плащом и шляпой.)

Миссис Даджен (не глядя на него). Господь и без вас знает, что допускать и чего не допускать.

Андерсон. И господь знает, кого прощать! И я надеюсь, что он простит Эли Хоукинса и меня, если когда-либо мы учили противно его закону. (Застегивает плащ, готовясь выйти.) Еще одно слово… по неотложному делу, миссис Даджен. Предстоит чтение завещания, и Ричард вправе присутствовать. Он здесь, в городе, но он великодушно заявил, что не хочет вторгаться сюда силой.

Миссис Даджен. Он должен сюда прийти. Уж не воображает ли он, что ради его удобства мы покинем дом его отца? Пусть приходят все; и пусть приходят скорее и скорее уходят. Нечего полдня отлынивать от работы под предлогом завещания. Я буду готова, не беспокойтесь.

Андерсон (делая два-три шага к ней). Миссис. Даджен! Я когда-то пользовался некоторым влиянием на вас. С каких пор я его утратил?

Миссис Даджен (по-прежнему не глядя на него). С тех пор как женились по любви. Вот теперь вы знаете.

Андерсон. Да, теперь знаю. (Выходит, погруженный в раздумье.)

Миссис Даджен (про себя, думая о муже). Вор! Вор! (Сердито срывается со стула, сбрасывает шаль с головы и принимается за уборку комнаты к предстоящему чтению завещания. Для начала стул Андерсона водружается на прежнее место, а тот, на котором сидела она сама, отлетает к окну. Потом она окликает обычным своим суровым, гневным, повелительным тоном.) Кристи!

Никакого ответа. Кристи крепко спит.

Кристи! (Подходит и грубо трясет его.) Вставай сию же минуту! Не стыдно тебе? Отец умер, а он спит как ни в чем не бывало! (Возвращается к столу ставит свечу на полку над очагом, вынимает из ящика красную скатерть и накрывает стол.)

Кристи (неохотно поднимаясь). А что ж, по-твоему, нам теперь и спать нельзя, пока не кончится траур?

Миссис Даджен. Ладно, хватит разговоров! Иди сюда, помоги мне переставить стол.

Вдвоем они выдвигают стол на середину комнаты, так что сторона Кристи обращена к очагу, а сторона миссис Даджен – к дивану. Кристи при первой же возможности отходит к огню, предоставив матери одной окончательно устанавливать стол на место.

Сейчас священник придет с адвокатом, и вся родня соберется слушать завещание, а ты все будешь нежиться у огня? Ступай, разбуди девчонку и потом растопи печку в сарае, здесь тебе завтракать не придется. Да смотри умойся хорошенько и приведи себя в порядок к приходу гостей. (Весь этот перечень приказаний она размечает действиями: подходит к поставцу, отпирает его, достает графин с вином, который, без сомнения, хранится там с последнего семейного торжества, вынимает также несколько стаканов – и ставит все это на стол. Затем следуют два блюда зеленого стекла; на одно она кладет ячменный пирог и рядом нож, на другое высыпает немного печенья из жестяной банки, потом две или три штуки откладывает обратно и тщательно пересчитывает остальное.) Смотри, здесь десять штук; так вот, чтоб их и оставалось десять, когда я оденусь и выйду сюда. И не вздумай выковыривать изюм из пирога. И Эсси скажи то же самое. Надеюсь, ты сумеешь принести стеклянный ящик с птичьими чучелами, не разбив его по дороге. (Убирает банку с печеньем в поставец, запирает дверцу и заботливо прячет ключ в карман.)

Кристи (мешкая у огня). Ты бы лучше чернильницу поставила для адвоката.

Миссис Даджен. Вас не спрашивают, сэр! Ступай и делай, что тебе сказано.

Кристи хмуро поворачивается, собираясь исполнить приказание.

Погоди, сперва открой ставни, уже светло на дворе. Неужели я должна нести всю тяжелую работу в доме, а такой здоровый олух будет слоняться без дела!

Кристи подходит к окну, вынимает железный брус из боковых скоб и кладет его на пол, потом растворяет ставни. За окном брезжит серое, пасмурное утро. Миссис Даджен берет подсвечник с полки над очагом, гасит свечу пальцами, предварительно послюнив их для этого, и снова ставит подсвечник со свечой на полку.

Кристи (глядя в окно). Священникова жена идет.

Миссис Даджен (недовольная). Как! Сюда идет?

Кристи. Ну да.

Миссис Даджен. С чего это ей вздумалось тревожить людей в такой час? Я еще даже не одета, чтобы гостей принимать.

Кристи. А ты бы у нее спросила.

Миссис Даджен (с угрозой). А ты бы научился разговаривать повежливее.

Кристи, надувшись, шагает к двери. Она идет за ним, продолжая забрасывать его поручениями.

Девчонке скажи, чтоб шла сюда, ко мне, как только позавтракает. Да пусть приведет себя в порядок, чтоб не стыдно было показаться на люди.

Кристи выходит и захлопывает дверь у нее перед носом.

Хорош, нечего сказать!

В наружную дверь стучат. Миссис Даджен поворачивается и довольно негостеприимно кричит.

Войдите!

Джудит Андерсон, жена священника, входит в комнату. Джудит лет на двадцать с лишком моложе своего мужа, но по живости и энергии ей далеко до него. Она красива, изящна, женственна, и привычка к восторгам и ухаживаниям помогла ей составить о себе достаточно лестное мнение, чтобы в нем черпать уверенность, которая ей заменяет силу. Она мило и со вкусом одета; какие-то милые черточки в ее лице изобличают чувствительность, воспитанную склонностью к мечтам. Даже в присущем ей самодовольстве есть что-то милое, как в хвастливости ребенка. В общем – это существо, способное вызвать ласковое сочувствие в каждом, кто знает, как суров наш мир. Ясно, что Андерсон мог сделать и худший выбор, а она, как женщина, нуждающаяся в защите и опоре, не могла сделать лучшего.

Ах, это вы, миссис Андерсон!

Джудит (очень любезно, почти покровительственно). Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезной, миссис Даджен? Чем-нибудь помочь по хозяйству, чтобы все в доме было готово, когда соберутся слушать завещание?

Миссис Даджен (холодно). Благодарю вас, миссис Андерсон, у меня в доме всегда все готово к приему любых гостей.

Джудит (снисходительно – дружелюбно). Да, это верно. Может быть, я вам даже помешала своим приходом.

Миссис Даджен. О, одним человеком больше или меньше, не все ли это равно сегодня, миссис Андерсон? Раз уж вы пришли, оставайтесь. Только, если вас не затруднит, закройте дверь, пожалуйста.

Джудит улыбается, как будто говоря: «Какая же я неловкая!», и запирает дверь движением, исполненным раздражающей уверенности в том, что она делает нечто очень милое и приятное.

Вот так-то лучше. Теперь мне надо пойти прибраться немного самой. Вам, я думаю, нетрудно будет посидеть здесь, на случай, если кто придет раньше, чем я буду готова?

Джудит (милостиво отпускает ее). Ну конечно, конечно. Положитесь на меня, миссис Даджен; и можете не спешить. (Вешает свой плащ и шляпку.)

Миссис Даджен (почти с издевкой). Это, пожалуй, больше подойдет вам, чем помогать по хозяйству.

Входит Эсси.

А, это ты? (Строго.) Поди сюда, дай-ка я на тебя погляжу.

Эсси робко приближается. Миссис Даджен хватает ее за руку и бесцеремонно поворачивает во все стороны, проверяя результаты ее попыток придать себе более чистый и опрятный вид – результаты, которые свидетельствуют о недостатке опыта и в особенности рвения.

Гм! Это у тебя называется причесаться как следует? Сразу видно, кто ты есть и как тебя воспитывали. (Бросает ее руку и продолжает тоном, не допускающим возражений.) Запомни, что я тебе теперь скажу, и выполняй все в точности. Сядь там, в уголке, у огня; когда соберутся, не смей говорить ни слова, покуда тебя не спросят,

Эсси пятится к очагу.

Пускай родичи твоего отца видят тебя и знают, что ты здесь; они столько же обязаны заботиться, чтоб ты не умерла с голоду, сколько и я. Помочь во всяком случае должны бы. Но только не вздумай распускать язык и вольничать, точно ты им ровня. Поняла?

Эсси. Да.

Миссис Даджен. Ну вот, ступай и делай, что тебе сказано.

Эсси, вся съежившись, присаживается на угол решетки, с той стороны очага, которая дальше от двери.

Не обращайте на нее внимания, миссис Андерсон; вам известно, кто она и что. Если она вам станет докучать, вы только скажите мне, я ее быстро образумлю. (Уходит в спальню, властно прихлопнув за собой дверь, как будто даже дверь нужно держать в строгости, для того чтобы она исправно делала свое дело.)

Джудит (поучает Эсси и одновременно переставляет по-своему вино и печенье на столе). Ты не должна обижаться, если тетушка строга с тобой. Она очень хорошая женщина и желает тебе добра.

Эсси (с тупым безразличием горя). Да.

Джудит (раздосадованная нечувствительностью Эсси к утешениям и назиданиям и ее неспособностью оценить снисходительную любезность сделанного замечания). Надеюсь, ты не станешь дуться, Эсси?

Эсси. Нет.

Джудит. Ну вот, умница. (Ставит у стола два стула, спинками к окну, с приятным сознанием, что она более предусмотрительная хозяйка, чем миссис Даджен.) Ты знаешь кого-нибудь из родственников твоего отца?

Эсси. Нет. Они никто не хотели с ним знаться; они слишком набожные. Отец часто поминал Дика Даджена, но я его ни разу не видела.

Джудит (явно шокированная). Дик Даджен! Эсси, ты ведь хочешь быть хорошей девушкой, показать, что ты умеешь ценить добро, и своим достойным поведением заслужить себе место в этом доме?

Эсси (без особого энтузиазма). Да.

Джудит. Ну так никогда не произноси имени Ричарда Даджена, даже не думай о нем. Он дурной человек.

Эсси. А что он сделал?

Джудит. Ты не должна расспрашивать о нем, Эсси. Ты еще слишком молода, чтобы понять, что это значит – дурной человек. Он контрабандист. Он живет среди цыган, не любит свою мать и своих родных и по воскресеньям, вместо того чтобы ходить в церковь, дерется и играет в карты. Старайся никогда не подпускать его к себе, Эсси, и помни, что, водясь с подобными людьми, ты запятнаешь и себя, и весь наш женский род.

Эсси. Да.

Джудит (прежним недовольным тоном). Боюсь, что ты говоришь «да» и «нет», не дав себе труда подумать хорошенько.

Эсси. Да. То есть я хотела сказать…

Джудит (строго). Что ты хотела сказать?

Эсси (сдерживая слезы). Только… мой отец тоже был контрабандист… и…

В дверь стучат.

Джудит. Ну вот, уже идут. Не забывай, Эсси, чему тебя учила тетушка, и будь умницей.

Кристи приносит подставки с птичьими чучелами под стеклянным колпаком и чернильницу. То и другое он ставит на стол.

Доброе утро, мистер Даджен. Будьте так добры, отоприте дверь: пришел кто-то.

Кристи. Доброе утро. (Отодвигает дверной засов.)

На дворе уже совсем рассвело и стало теплее, и Андерсон, который входит первым, оставил дома свой плащ. Вместе с Андерсоном является адвокат Хоукинс – жизнерадостный мужчина средних лет, в коричневых гетрах и желтых брюках для верховой езды, больше похожий на помещика, чем на стряпчего. Он и Андерсон, по праву представителей ученых сословий, возглавляют шествие. За ними следуют родственники. Впереди всех старший дядя, Уильям Даджен, – нескладный верзила с носом сливою, явно не принадлежащий к разряду аскетов и постников; его костюм и его боязливая жена не из тех костюмов и жен, по которым сразу узнается человек, преуспевающий в жизни. Младший дядя, Тайтэс Даджен, – маленький, поджарый человечек, похожий на фокстерьера; при нем огромная жена, которая кичится своим богатством; по всему видно, что ни ему, ни ей не знакомы затруднения, обычные в домашнем обиходе Уильяма. Хоукинс сразу же энергичным шагом направляется к столу и усаживается на стул, стоящий ближе к дивану, так как именно здесь Кристи поместил чернильницу; он ставит шляпу на пол и вынимает завещание. Дядя Уильям подходит к очагу, поворачивается к огню спиной и греет полы своего сюртука, бросив миссис Уильям одну у дверей. Дядя Тайтэс, который в семье слывет за дамского угодника, спешит к ней на выручку и, подав ей свободную руку, ведет к дивану, где затем и сам уютно устраивается между собственной супругой и женой брата. Андерсон вешает свою шляпу и отходит в сторону, ожидая случая перемолвиться словом с Джудит.

Джудит. Она сейчас выйдет. Попроси их подождать. (Стучит в дверь спальни; дождавшись ответа, отворяет дверь и скрывается за нею.)

Андерсон (занимая место за столом против Хоукинса). Наша бедная, скорбящая сестра сейчас выйдет к нам. Все ли мы в сборе?

Кристи (у наружной двери, которую он только что захлопнул). Все, кроме Дика.

Невозмутимость, с которой Кристи произнес имя нечестивца, оскорбила семейное нравственное чувство Дядя Уильям медленно и безостановочно качает головой. Миссис Тайтэс судорожно ловит носом воздух. Ее супруг берет слово.

Дядя Тайтэс. Я надеюсь, он сделает нам одолжение и не придет. Я твердо надеюсь.

Все Даджены издают одобрительное бормотание, кроме Кристи, который переходит к окну и занимает там наблюдательный пост. Хоукинс загадочно улыбается, как будто ему известно нечто такое, что сразу заставило бы их всех запеть по-другому, доведись им узнать это. Андерсон нервничает: торжественные семейные советы, особенно по траурному поводу, не в его вкусе. В дверях спальни появляется Джудит.

Джудит (мягко, но внушительно). Друзья мои – миссис Даджен! (Берет стул, стоящий у очага, и пододвигает его миссис Даджен, которая выходит из спальни, вся в черном, держа в руке чистый носовой платок и прикладывая его к глазам.)

Все встают, за исключением Эсси. Миссис Уильям и миссис Тайтэс извлекают столь же чистые носовые платки и тихо плачут. Трогательная минута.

Дядя Уильям. Может быть, тебе легче станет, сестра, если мы прочитаем молитву?

Дядя Тайтэс. Или споем гимн?

Андерсон (с некоторой поспешностью). Я уже навестил сегодня нашу сестру, друзья мои. Испросим благословения в сердцах наших.

Все (за исключением Эсси). Аминь.

Все садятся, кроме Джудит, которая становится за стулом миссис Даджен.

Джудит (Эсси). Эсси, ты сказала «аминь»?

Эсси (испуганно). Нет.

Джудит. Так будь умницей и скажи.

Эсси. Аминь.

Дядя Уильям (ободряюще). Ну ничего, ничего. Мы знаем, кто ты такая, но мы будем к тебе добры, если ты заслужишь это хорошим поведением. Все мы равны перед престолом всевышнего.

Эта республиканская идея не встречает сочувствия у женщин, которые убеждены, что именно престол всевышнего – то место, где их превосходство, часто оспариваемое в этом мире, наконец будет признано и вознаграждено по заслугам.

Кристи (у окна). А вот и Дик.

Андерсон и Хоукинс оглядываются с приветливым выражением. Эсси поднимает голову, и сквозь ее тупое безразличие пробивается искорка интереса. Кристи, осклабившись, выжидательно смотрит на дверь. Остальные застыли в томительном предчувствии опасности, которою грозит Добродетели приближение Порока в неприкрытом виде. Дверь распахивается, и закоренелый грешник появляется на пороге, освещенный утренним солнцем, которое красит его явно не по заслугам. Он безусловно самый красивый в семье; только выражение лица у него дерзкое и язвительное, манера держаться глумливая и вызывающая; одежда живописно небрежна. Но лоб и рисунок губ изобличают непреклонность духа поистине удивительную, а глаза горят фанатическим огнем.

Ричард (на пороге, снимая шляпу). Леди и джентльмены! Ваш слуга, ваш покорнейший слуга! (С этим откровенно издевательским приветствием он швыряет шляпу Кристи, который подпрыгивает от неожиданности, точно зазевавшийся вратарь, а сам выходит на середину комнаты, останавливается и непринужденно оглядывает все общество.) Какая радость написана на ваших лицах! Как вы все счастливы меня видеть! (Поворачивается к миссис Даджен, и верхняя губа у него зловеще приподнимается, обнажая клыки, когда он встречает ее полный ненависти взгляд.) Что, матушка, как всегда, соблюдаем приличия? Что ж, правильно, правильно.

Джудит демонстративно отступает от него в дальний угол кухни, инстинктивно подобрав юбку, словно для того, чтобы уберечься от прикосновения заразы. Дядя Тайтэс спешит высказать ей свое одобрение, бросившись добывать для нее стул.

Как! Дядюшка Уильям! Да мы с вами не видались с тех пор, как вы бросили пить. (Бедный дядя Уильям, сконфуженный, хочет возразить, но Ричард, дружески хлопнув его по плечу, прибавляет.) Ведь вы же бросили, верно? И хорошо сделали, а то уж очень усердствовали. (Поворачивает спину дяде Уильяму и направляется к дивану.) А где же наш честный барышник, дядюшкаТайтэс? Дядюшка Тайтэс, покажитесь. (Застигнув Тайтэса в тот момент, когда тот подставляет стул Джудит.) Ну конечно, как всегда, ухаживает за дамами.

Дядя Тайтэс (негодующе). Стыдитесь, сэр…

Ричард (перебивает его, насильно пожимая ему руку). Стыжусь, стыжусь, но и горжусь тоже – горжусь своим дядюшкой, всеми своими родственниками. (Снова оглядывает присутствующих.) Разве можно смотреть на них и не испытывать при этом гордости и удовольствия!

Дядя Тайтэс, уничтоженный, возвращается на свое прежнее место.

(Поворачивается к столу.) А, мистер Андерсон! Всё заняты добрыми делами, всё пасете свое стадо. Не давайте им сбиваться с пути, пастор, не давайте им сбиваться с пути. Ага! (С размаху усаживается на стол и берет в руки графин с вином.) Чокнемся, мистер Андерсон, за доброе старое время.

Андерсон. Вы, кажется, знаете, мистер Даджен, что я не привык пить до обеда.

Ричард. Со временем привыкнете, пастор. Вот дядюшка Уильям – так тот даже до завтрака пил. Верьте мне: от этого ваши проповеди только станут елейнее. (Нюхает вино и корчит гримасу.) Только не советую начинать с хереса моей матушки. Я его раз отведал тайком, когда мне было лет шесть, и с тех пор отличаюсь умеренностью. (Ставит графин на место и меняет тему.) Так я слыхал, вы женились, пастор? И говорят, ваша жена гораздо красивее, чем подобает доброй христианке.

Андерсон (спокойно указывает на Джудит). Вот моя жена, сэр.

Джудит встает и застывает в позе несокрушимой добродетели.

Ричард (соскакивает со стола, повинуясь инстинктивному чувству приличия). Ваш слуга, сударыня. Не обижайтесь на меня. (Внимательно смотрит на нее.) Что ж, ваша слава не преувеличена, но, к сожалению, по вашему лицу видно, что вы добродетельная женщина.

Джудит явно шокирована и опускается на свое место под возмущенно-сочувственный ропот дадженовской родни. Андерсон, который достаточно умен, чтобы понять, что подобные изъявления неудовольствия только забавляют и раззадоривают человека, задавшегося целью злить окружающих, сохраняет все свое благодушие.

Но все равно, пастор, я вас теперь уважаю больше прежнего. Да, кстати; я как будто слыхал, что наш безвременно скончавшийся дядюшка Питер хоть и не был женат, но оставил потомство?

Дядя Тайтэс. У него был только один внебрачный ребенок, сэр.

Ричард. Только один! По-вашему, это пустяки? Я краснею за вас, дядюшка Тайтэс.

Андерсон. Мистер Даджен, вы находитесь в присутствии вашей матери, удрученной горем.

Ричард. Я весьма растроган ее горем, пастор. А кстати, где он, этот внебрачный ребенок?

Андерсон (указывая на Эсси). Перед вами, сэр, и слушает ваши речи.

Ричард (от неожиданности бросив паясничать). Как! Какого же черта вы мне об этом не сказали раньше? В этом доме дети довольно видят горя и без того, чтобы… (Мучимый угрызениями совести, бросается к Эсси.) Послушай, сестренка! Ты не сердись на меня, я не хотел тебя огорчить.

Эсси поднимает на него взгляд, полный благодарности.

(Выражение ее лица и следы слез на нем глубоко трогают Ричарда, и он кричит в бурном порыве гнева.) Кто заставил ее плакать?… Кто обидел ее? Клянусь богом…

Миссис Даджен (встает и наступает на него). Придержи язык, богохульник. С меня довольно. Прочь из моего дома!

Ричард. А почему вы знаете, что дом ваш? Ведь завещание еще не прочитано.