Книга Танатонавты онлайн - страница 2

5. Где герой умирает впервые

– Берегись!

– О ужас...

– Боже!

– Осторожно! Разве вы не видите, что он...

– Не-е-ет!

Пронзительный визг тормозов. Глухой удар. Я бежал за мячом, выкатившимся на дорогу, и бампер зеленой спортивной машины ударил меня под колени, где самая нежная кожа. Мои ноги оторвались от земли. Меня подбросило к небу.

В ушах засвистело. Я взлетел над землей. В раскрытый рот врывался холодный воздух. Далеко внизу зеваки с ужасом смотрели на меня.

Какая-то женщина завопила. Из-под штанин текла кровь, образуя на асфальте лужу.

Время замедлилось. Я летел на уровне крыш, наблюдая за людьми, которые копошились в мансардах. Впервые в моей голове возник вопрос, который позже буквально преследовал меня: «Что я здесь делаю?»

Да, именно в это мгновение, когда завис в небе, я понял, что ничего не понял.

Где я?

Откуда я?

Куда направляюсь?

Вечные вопросы. Каждый когда-нибудь их себе задает. Я задал их себе в тот момент, когда умирал.

Я взлетел очень высоко. И опустился очень быстро. Мое плечо ударилось о капот зеленой спортивной машины. Хруст. Глухой удар. Надо мной склонились перепуганные лица.

Я хотел заговорить, но не мог ничего сделать, ничего сказать, даже пошевелиться. Солнечный свет начал меркнуть. В феврале солнце светит робко. Чувствуется, что впереди мартовские туманы. Небо быстро потемнело. Вскоре я погрузился во тьму и безмолвие. Никаких запахов, никаких ощущений, ничего. Занавес.

Мне было семь лет, и я умер впервые.

6. Реклама

«Жизнь прекрасна. Не верьте слухам. Жизнь прекрасна. Жизнь – протестированный продукт, им пользовались семьдесят миллиардов человек в течение трех миллионов лет. Это доказывает ее совершенное качество».

Послание НАРЖ, Национального Агентства по Рекламе Жизни

7. Учебник истории

До появления танатонавтики смерть рассматривалась как одно из главных табу человечества. Чтобы с успехом противостоять ей, люди прибегали к ментальным процессам, которые мы считаем суевериями. Некоторые, к примеру, полагали, что металлическая медаль с изображением святого Христофора, подвешенная к бортовому щитку автомобиля, помогает избежать смертельных ДТП.

До XXI века в ходу была следующая шутка: «В случае ДТП наибольшие шансы выжить у автомобилиста с самым большим святым Христофором».

Учебник истории, 2-й класс начальной школы

8. Где герой умирает в меньшей степени, чем можно было подумать

Ожидание. Ничего ужасного не произошло.

Прадедушка был не прав. Умирать вовсе не так уж и страшно. Ничего не происходило, и все.

Темнота и тишина тянулись очень долго.

Наконец я открыл глаза. В ореоле приглушенного света возник грациозный силуэт. Ну конечно, ангел.

Ангел склонился надо мной. Ангел удивительно походил на женщину, очень красивую женщину, на земле таких не бывает. Она была белокурой, но с карими глазами.

От нее пахло абрикосами.

Все вокруг нас было белым и безмятежным.

Наверное, я попал в Рай, потому что ангел улыбнулся мне:

– Нукак... тысе... чусе.

У ангелов свой язык. Ангельский жаргон неангелам непонятен.

– Уте... небо... никатем.

Она терпеливо нараспев повторила эту фразу и погладила мой гладкий лоб – лоб ребенка, которого сбила машина – прохладной и нежной ладонью.

– У вас... у вас... больше нет... температуры.

Я с недоумением осмотрелся.

– Хорошо? Вы меня понимаете? У вас больше нет температуры.

– Где я? В Раю?

– Нет. В реанимации больницы Святого Людовика.

Ангел успокоил меня.

– Вы не умерли. Только несколько травм. Вам повезло, что капот автомобиля смягчил ваше падение. Только огромный кровоподтек под коленями.

– Я был без сознания?

– Да, целых три часа.

Я был без сознания целых три часа и ничего об этом не помню! Никаких мыслей и ощущений. За эти три часа ничего не произошло.

Медсестра подложила мне под спину подушку, чтобы я мог сесть поудобнее. Быть может, я и умер на три часа, но мне от этого было ни жарко ни холодно.

Зато когда пришли все мои родственники, у меня жутко разболелась голова. Они все были милы и рыдали так, словно я и впрямь отдал Богу душу. Они повторяли, что очень за меня беспокоились. Мне показалось, им немного жаль, что я выкарабкался. Умри я, их сожаления были бы искренними. Я разом обрел все добродетели.

9. Полицейский архив

Предмет: Запрос психологических данных Мишеля Пэнсона

Исследуемый объект в общем выглядит нормальным. Однако в нем ощущается некоторая психологическая хрупкость, вызванная излишне гнетущим семейным окружением. Объект живет в постоянном сомнении. Для него правым оказывается тот, кто говорит последним. Он не знает, чего хочет. Он не понимает своей эпохи. Легкие параноидальные тенденции.

Примечание: родители не сочли нужным сообщить вышеуказанному объекту, что он является приемышем.

10. Ястреб

Эта первая экскурсия за пределы жизни не научила меня ничему интересному в области смерти, но еще долго оставалась источником неприятностей в моих отношениях с семьей.

Позже, к восьми-девяти годам, я стал больше интересоваться смертью, но смертью других. Надо отметить, что телевидение каждый вечер показывало мертвецов в восьмичасовом выпуске новостей. Прежде всего погибших на войне. На них были красные и зеленые мундиры. Затем шли погибшие на дорогах во время отпусков: разноцветные одежды. И наконец, знаменитые усопшие: одежды с блестками.

По телевидению все было проще, чем в жизни. С первого взгляда было ясно, что смерть – вещь печальная, потому что изображение сопровождалось траурной музыкой. Телевидение доступно даже детям и дебилам. Павшие на войне имели право на симфонию Бетховена, погибшие на дорогах сопровождались музыкой Вивальди, а звездам шоу-бизнеса, умершим от передозировки, полагался реквием Моцарта, исполнявшийся на виолончели.

Я быстро заметил, что смерть звезды вела к немедленному росту продаж ее пластинок, по телевизору то и дело крутили фильмы с покойным, и все говорили о нем только хорошее. Словно смерть стирала все грехи звезды. Более того, смерть не мешала заниматься бизнесом. Лучшие диски Джона Леннона, Джимми Хендрикса или Джима Моррисона поступили в продажу после их смерти.

Моими следующими похоронами были похороны дяди Норбера. Потрясающий тип, говорили в похоронной процессии. Именно там я впервые услышал знаменитое изречение: «Лучшие всегда уходят первыми». Мне было всего восемь лет, но я не мог не подумать: «Значит, вокруг остаются только худшие?»

На этих похоронах я вел себя безупречно. Когда процессия тронулась, я сосредоточился на вареном шпинате. И буквально зарыдал, добавив к нему анчоусов. Даже мой брат Конрад не сумел меня превзойти в слезах.

Оказавшись на кладбище Пер-Лашез, я прибавил к меню рыданий брокколи и сырой мозг ягненка. Фу. Я едва не падал от отвращения. В небольшой толпе кто-то прошептал: «Я не знал, что Мишель был так привязан к дяде Норберу». Мать заметила, что это тем более удивительно, поскольку я почти ни разу его не видел. Ну и что? Я открыл принцип удачных похорон: шпинат, анчоусы, брокколи и мозг ягненка.

Памятный день, ибо тогда я впервые встретился с Раулем Разорбаком.

Мы как раз стояли вокруг могилы дяди Норбера, когда я заметил неподалеку нечто, показавшееся мне ястребом, сидящим на памятнике. Но это был не ястреб. Это был Рауль.

Воспользовавшись тем, что родители не обращают на меня внимания, поскольку я уже выдал свою квоту слез, я приблизился к мрачной фигуре. На могиле сидел долговязый парнишка и смотрел в небо.

– Здравствуйте, – сказал я. – Что вы здесь делаете?

Молчание. Вблизи ястреб выглядел совсем юным. Худой, костистое лицо с высокими скулами, роговые очки. Длинные утонченные кисти рук лежали на коленях, как два сидящих в засаде паука, ждущих приказа хозяина. Мальчишка опустил голову и поглядел на меня. В его глазах были такие спокойствие и глубина, каких я не встречал у ребят нашего возраста.

Я повторил вопрос:

– Что вы здесь делаете?

Кисть-паук взбежала по северному склону пальто и вонзилась в длинный и прямой нос.

– Можешь обращаться ко мне на ты, – торжественно объявил мой собеседник. И добавил: – Сижу на могиле отца. И пытаюсь услышать, хочет ли он мне что-нибудь сказать.

Я фыркнул. Он, помедлив, рассмеялся. Что оставалось делать, как не смеяться над худылей, который часами сидит на могиле и созерцает бегущие облака?

– Как тебя зовут?

– Рауль Разорбак. Можешь звать меня Рауль. А тебя?

– Мишель Пэнсон. Можешь звать меня Мишель.

Он окинул меня взглядом.

– Пинсон, зяблик? Хотя для зяблика ты выглядишь странно.

Я попытался сохранить спокойствие. Меня уже давно научили одной проходной фразе, годной для любой ситуации:

– Сам такой.

Он вновь расхохотался.