Рецензия на книгу Вожделеющее семя от Headless
It's man devouring man, my dear,
And who are we to deny it in here?
Это из "Sweeney Todd. The Demon Barber Of Fleet Street", дуэт миссис Лавет и, собственно, Тодда. Почему он тут? Потому что герои сего мне напомнили миссис Лавет и... мистера Лавет ей под стать.
Мирок там для них очень уж подходящий. Вообще, кажется, именно здесь, задолго до "1985" началась полемика Бёрджесса с Оруэллом. Именно здесь перед нами быстро разматывающаяся спираль истории - от "пелагианства" (эпохи невыполняемых законов и тупости) через "интерфазу" (масштабное закручиваение гаек) к "августинианству" (иные, "усыпительные" способы "расходования" людей), которые ещё встретятся нам в "1985". Упоминаются поклоном Оруэллу и пролы, по касательной упоминаются, оруэлловскую позицию рисуя классовую.
От общества, лишённого войн и Бога, некуда деться - перенаселение. Выход - законы о разрешении одних родов на семью, всевозможное поощрение гомосексуализма, тесные квартирки, синтетическая скудная пища. Нет табака и алкоголя - негде растить, земля нужна для других культур. Нет кладбищ - мёртвые идут на удобрения.
И всё бы ничего, мелкие драмы и трагедии на почве супружеских измен и непродвижения по службе. Но людей-то всё больше, законов не так чтобы слушаются. Всплеск правительственного насилия порождает слепой и глухой, а частенько и тупой протест.
Внезапную болезнь всех разом сельскохозяйственных культур Бёрджесс объясняет двояко. Точнее, позволяет читателю выбрать одно объяснение из двух, экзистенциального и материалистического. Либо природа мстит за отказ человека размножаться? Или всё же удобрения из трупов не очень полезные оказались?
Как бы то ни было, но в результате маленького ироничного чуда люди начинают плодиться и размножаться. Не любить, нет. Появляется бог, напоминающий Ваала. Еды становится чуть больше, а людей с избытком. Что делать? Вспоминаем миссис Лавет. Только дальше пошли, каннибализм тут "цивилизованный". Уж на что я не проникаюсь мерзостями и страхами, но пару раз чуть не вывернуло, пардон, от невиннейших описаний трапез. Люди просто едят мясо, без каких-либо натуралистических подробностей, но от этой будничной простоты и отсутствия издревле табу ещё обусловленного отвращения, именно от него муторно до дрожи.
Это "мясная" история, во всех смыслах "мясная". А уж "война"... Ещё одна отсылка к Оруэллу, кстати, с его войной ради уничтожения ресурсов и поддержания необходимой покорности. Только тут войны нет. Нет врага. Есть "тренировочные" полигоны, где за три минуты становится понятно, что выражение "пушечное мясо" не фигуральный далеко смысл имеет.
Читать ужасно тяжело, приходилось себя отрывать и заставлять не читать. Помогал сам Бёрджесс. В отличие от большинства классических антиутопистов, его мир - не драма, не трагедия, но фарс, чёрная комедия, мерзкий тошнотворный водевильчик. Смеяться не тянет, но ухмыльнуться - вполне, а вот психику разгрузить очень даже запросто помогает. Едкий идеалист этот Бёрджесс, истосковавшийся по любви и человечности идеалист. Может, поэтому и тяготеет не к героям, а к антигероям, к тем, в ком человека маловато. Но антигероям никто же не мешает быть недовольными окружающим, правда ведь?
Вот, к примеру, героиня. Она желает родить в обществе, где рожать - преступление. Из полубиологического протеста. И родившихся деток, оказавшись в обществе, где рожать - необходимость, обожает. Только вот беда, путает между собой, да и вообще её заботит больше, как бы с мужчинами своими разобраться.
Или герой. Историк. Ему не нравится окружающее, он даже о Боге задумывается, но только как о протесте исключительно (одна из замечательных сцен - нацарапывания на стенах тюрьмы слова "Бог" как "неприличного слова"). Но вот что ему надо? Удобство, как получается. Каннибализм - ужас, конечно, но кушать-то хочется. Жена, хм, не стану перечислять его ругательства, но с ней так удобно и хорошо, и она же ждёт, зовёт. К морю зовёт.
By the sea, Mr. Todd,
We'll be comfy-cozy,
By the sea, Mr. Todd,
Where there's no one nosy...
Не знаю, почему не верю я в ту любовь. Может, из-за последних фраз о разбивающихся волнах, на фоне которых эта идиллия во время чумы издевательски напевает:
And life is for the alive, my dear,
So let's keep living it!
