Рецензия на книгу Семь вечеров от cupy

Мы созданы для искусства, для памяти, для поэзии или, возможно, для забвения. (с)

#С1_3курс

7 вечеров. 7 тем. 7 откровений

Изначально хотелось соблюсти это разграничение и уделить книге целую неделю, но на шестой день терпение иссякло, и семь вечеров Борхеса превратились в мои шесть.

1. «Божественная комедия». Уже первые страницы пробудили желание перечитать Данте по способу Борхеса. И чем больше последний (перечитывавший «Комедию» вдоль и поперёк, и по диагонали, да ещё и на самых разных языках, включая оригинал) открывал секретов и тайных шифров поэмы, тем больше крепло это желание. Борхес упрекает наше время в лёгком презрении к повествовательности, хотя эпос без неё никуда.

2. Кошмар. Поскольку я не читала заранее оглавления, первая часть сразу настроила на наделю литературных вечеров. И вот уже во второй главе Борхес несколько удаляется от поэзии, и переходит к чему-то более земному, знакомому всем поголовно. Кошмары периодически мучают многих, но особенно страдают те, кого в течение жизни преследуют сны с повторяющимся сюжетом, в этом смысле я Борхеса очень понимаю. Кстати, наряду с последней главой, эта мне показалась наиболее личной, ведь в ней поэт делится своими бессознательными страхами. Ещё он рассказывает о кошмарах своих друзей, тоже творческих людей с такими же яркими видениями ночи. А самым забавным в этой главе было то, как Борхес то тут, то там вновь вспоминает «Комедию», никак не желая перевернуть прежнюю страницу. Хотя конечно, литературные отсылки массово рассыпаны по всей книге, не обязательно посвящённые Алигьери. К снам Борхес подходит как к самой древней эстетической деятельности.

3. «Тысяча и одна ночь» - вторая и последняя глава о художественном произведении. Не успела я начать комплексовать на тему того, что до сих пор прочла лишь меньшую часть тех самых ночных сказаний, как Борхес огорошивает оригинальной мыслью: читать этот сборник полностью вовсе необязательно не только затем, чтобы внутренне помнить, что в тёмный час где-то на полке тебя ещё ждёт один из нечитанных томиков арабских сказок, но и потому, что они всё равно содержатся в нашей генетической памяти. Успокоил, конечно, но если серьёзно, то всего несколько страниц Борхеса убедили как-нибудь вернуться к этому многостраничью.

4. Буддизм – первая и почти последняя религиозная глава. Автор сам признаётся, что не исповедует этой веры, и описывает её скорее как культурное явление. Например, четыре благородные истины (страдание, истоки страдания, излечение и путь к излечению) он сравнивает с античной медицинской традицией: болезнь, диагноз, лечение и выздоровление. Хотя, по большому счёту, обязательно ли быть буддистом, чтобы неосознанно придерживаться Восьмеричного Пути? Он сам собой разумеется для многих людей, даже не изучавших буддистские традиции.

5. Поэзия – то, чего я больше всего ждала, берясь за эту книгу. В каком-то смысле, все предыдущие главы наполовину синонимичны этой, ведь автор всё время приводит так много стихотворных примеров в доказательство своих мыслей. Но здесь их ещё больше, эта часть больше других принадлежит оригинальной форме, ведь «Семь вечеров» - не книга, а зафиксированные на бумаге публичные выступления в Буэнос-Айресском театре "Колизей". В этой главе Борхес – чуть больше лектор, чем в предыдущих и последующих, но какой же одарённый лектор!

6. Каббала – эту главу читать было чуть скучнее предыдущих, заинтересовали в основном пересказы нескольких вариантов легенд о големе. В этой части автор много рассуждает о разнице между священной книгой и классической. Борхес упоминает тот факт, что в античности книга считалась суррогатом устной речи. Забавно читать об этом во времена баталий, развернувшихся между приверженцами бумажных книг и электронных.

7. Слепота – самая эмоциональная глава. На момент чтения лекций Борхесу было уже под 80, один глаз у него уже совсем утратил свои функции, другой ещё немного различал зелёный, голубой и жёлтый, но не видел любимый красный. Автор ненавязчиво жалуется на то, что слепых считают видящими чёрный, а он бы и рад, особенно ночью, но вместо этого глаза застит серый туман, что осложняет жизнь тому, кто привык засыпать в полной темноте. Но Хорхе Луис Борхес так и не воспринял диагноз как приговор и ограничение. Для него слепота стала новым стилем жизни, и он был убеждён, что именно благодаря потере зрения научился по-настоящему слышать и понимать поэзию древнейших языков.