Рецензия на книгу Приглашение на казнь от cupy
Что случилось с мистером Бирманчиком?
С кем?
С мистером Бирманчиком. Почему вы пришли к ветеринарчику? У вас животик болит?
Вы сказали "ветеринарчик"?
Горлышко першит? Что случилось с мистером Бирманчиком?
Я пришёл усыпить его.
Прошу прощеньице?
У него рак печени, и я принёс его усыпить.
Рак?
Да.
Рак печени?
Да.
Рачок-дурачок?
О, Боже
Что, у тебя рачок, мистер Бирманчик? Ты будешь бай-бай, котенька? Твоё сердечко прекратит делать тук-тук? А потом тебя закопают в земельку? Коп-коп лопаточкой и покойся с мирком, да, котя-мотя? (с)
Почитай Набокова, почувствуй себя собачкой, которая многое понимает, но со сказать-выразить проблемы бОльшие. Сначала я не ждала от автора антиутопии и вообще не понимала, что этот тег делает в жанрах, потому что начало книги, которое я когда-то осилила, как мне казалось, не предполагало наличия типичных элементов жанра. Но ещё большее удивление постигло от постепенно сгущающегося сюра сюжета. Не зря многие сравнивают книгу с Кафкой и в частности с Процесс . Оттого и такой эпиграф. Хотя ещё и из-за странного взаимодействия между героем и остальными.
Эта книга из тех, которые меняют. Начиная даже с мелочей: раньше я мало задумывалась о таком обычае, как последняя трапеза, а вот Набоков явно возвёл в гротеск лицемерие подобных актов. Непонятно за что приговорённому к смерти Цинциннату предстоит ещё немало увидеть в жизни. Вокруг него строят целые заговоры, подселяя другого осуждённого и даже тайно заставляя его подружиться с собственным палачом. Пусть сам герой об этом не знает, но доверенный топора хочет всё узнать не только о шее будущего клиента, но и о том, какие думы бродят в его голове. На каждом сюжетном витке я уже думала, что не может случиться ничего абсурднее, но оно обязательно происходило. Разговор с тестем на тему «как ты мог?» явно бьёт все рекорды палаты Наполеонов. А главное, что мог-то? Невнятный приговор «гносеологическая гнусность» - вот и вся информация, которую ему предоставили, не сообщая даже даты казни. Это отдельная тема, потому что оказалось ещё сложнее готовиться к смерти в любую секунду. Она точно настигнет, но неясно когда, и так проходит день за днём. Хотя это только верхушка айсберга, ведь самим приговором автор настроил на гораздо более философские темы. За какое свободомыслие Цинциннату присудили вышку? Вряд ли случайно он оказался писателем, в этом ощущается такой страх самого Набокова, что ни с какими ужасами по силе воздействия эта книга не сравнится. И не изгладится из памяти это ужасное осознание Цинциннатом того факта, что его творчество не дойдёт до читателя – главный кошмар для любого писателя.
Пройдёт время, и даже от такой эффектной книги останутся в голове лишь главные или особо зацепившие моменты. В первую очередь это тема прозрачности. Когда наступает слияние с общей массой? С той, с которой до этого боролся, отстаивал свои убеждения. Но не мытьём, так катаньем, а толпа обычно может заставить индивидуума отречься от себя, даже если на этой уйдёт время. Поэтому среди антиутопий книга особенно страшна, ведь в ней нет одиозного Большого Брата, вместо него, можно сказать, «обыкновенные люди», которые даже в чём-то добры к приговорённому – устраивают ему встречи с матерью, женой, почти сюсюкаются. Но гораздо интереснее им устраивать шоу из казни. И если бы только из казни… Это было бы банально, у Набокова особую зрелищность принимают даже многодневные этапы подготовки. Такие громкие, что после них казнь откладывается, потому что весь город устал праздновать этот пир во время чумы.
Перечисленное только пара вершков с позиции антиутопии. Но после книги мне попалась любопытная аналитическая статья, благодаря которой хочется выждать время и перечитать с точки зрения не такой сюжетной, а подспудной. Будучи писателем, Цинциннат имеет сложную внутреннюю организацию, и именно этой иерархией и обозначен роман. В общем, каждый персонаж – это шестерёнка в голове героя, его внутренняя борьба, терзание, самоанализ и попытка прижиться в этом мире, успев при этому ещё и оставить след. С этой стороны будет интересно увидеть сюжет, тогда он предстанет уже не сюрреалистичным, а скорее образным. Когда каждый внутренний позыв облекается в ту или иную ипостась.
