Рецензия на книгу Двадцать четыре часа из жизни женщины от Shishkodryomov
" - Вы посланы мне ботом, я возблагодарил его."
Именно так выглядит эта фраза в наших электронных книгах и это очень правильная опечатка. Наслаждаясь красочным языком Стефана Цвейга, непередаваемой эмоциональной наполненностью произведений, бурею страстей - можно только биться головой, осознавая полную идиотичность сюжетов. Человеку практическому противопоказано примерять буквально подобные ситуации на самого себя. Можно только порадоваться за дедушку Фрейда, находившего в Цвейге неиссякаемый источник для тренировок своей чудо-логики, очень ценного подопытного кролика. Можно было стать папой всея психоанализа только на основании исследования одних лишь неврозов Стефана Цвейга.
И вот, еще одна новелла, желающая довести до читателя мысль о женской безответственности, вызванной неожиданным жизненным впечатлением. Именно так сформулировал эту мысль автор при помощи Зигмунда Фрейда (со слов последнего). После чего сам уже Фрейд нарыл в этой новелле и общемужское, благодаря своей способности находить у всех и каждого отклонения, связанные с извращенным сексуальным влечением в детстве, юности и старости. Современный человек без сомнения может соглашаться с выводами Фрейда, если не собирается копаться в том, что и как его к этим выводам привело. Произведение действительно о сиюминутной спонтанности, необязательно женской, и о кажущейся нелогичности. Но именно логика помогает нам порою совершать абсолютно безумные поступки, ибо мы понимаем, что это важно конкретно для нашей порывистой натуры. Для всех тех, кто не может жить в однообразном течении времени. Канатоходец Валенда сказал: "Я живу только на канате. Остальное время жду подъема". Порою 24 часа бывают важнее ста лет дальнейшего существования.
Любую историю Стефана Цвейга можно описать несколькими короткими фразами, а все остальное - результат неуемной фантазии и дичайшего проявления эмоций. В "24 часа из жизни женщины" 42-летняя дама сама нашла себе в казино больного игроманией мальчика и попыталась его спасти, используя деньги, свою непреклонную волю и даже религиозный страх. История эта настолько банальна, насколько мастер-автор слепил из нее мощное эмоциональное и даже философское повествование.
Доктор Фрейд наверняка бы узрел в желании женщины постоянно наблюдать за мужскими пальцами что-то связанное с подспудным желанием видеть в этих пальцах форму мужских половых органов, но об этом ничего сам не знаю и этот вопрос нужно адресовать тем женщинам, что занимаются сравнительным членоведением. Конкретно об этом Фрейд почему-то ничего не написал. В женщине же, пристрастившейся наблюдать за мимикой рук играющих в рулетку, мне видится только желание питаться чужими страстями, ибо играющие стараются скрывать свои эмоции, столь необходимые не только для невыразительной жизни, но и для невыразительного характера. Дедушка Зигмунд со своим неиссякаемым искрометным юмором выдал несколько фраз, настолько меня порадовавших, что не процитировать их являлось бы грехом против человечества.
"Согласно умопострояемому вожделению, мать должна сама ввести юношу в половую жизнь для спасения его от заслуживающего опасения вреда онанизма. Столь частые сублимирующие художественные произведения вытекают из того же первоисточника. "Порок" онанизма замещается пороком игорной страсти, ударение, поставленное на страстную деятельность рук, предательски свидетельствует об этом отводе энергии. Действительно, игорная одержимость является эквивалентом старой потребности в онанизме."
Главные герои, безусловно, нашли друг друга и женщина должна была еще там, в казино, едва увидев этого молодого человека, разоблачиться и начать кормить его грудью. И дело даже не в возрасте. Игромания молодого человека не видится проблемой, ибо это не проблема вовсе. Но для лечения пациента была выбрана неверная терапия. Женщина, наполненная подобной же, как и молодой человек, эмоциональной кроткостью, своим требующим покровительства видом, смогла бы вывести пациента из запоя игромании. Он бы почувствовал себя мужчиной и ощутил на себе весь груз ответственности. Мама же, которая дала денег, но при этом взяла с него клятву, любима и все ему простит. Она не могла знать на основании лишь одного эпизода, в котором он снял шляпу, проезжая мимо церкви - насколько крепка в нем вера и будет ли он следовать этим новым правилам, что она на него навешала.
Сравнивая игрока-Цвейга (будь тот таковым, но, в данном случае, образ молодого игромана - это его образ, Цвейга) и игрока-Достоевского, отдаю пальму первенства последнему. Условно, конечно. Достоевский менее спонтанен, менее эмоционален, менее напорист. Умаление этих качеств придают ему облик ужасающего, фанатичного игрока, корни проблемы которого скрыты где-то во глубине детских руд. С трудом представляю - как подобного типа можно отлучить от игры. С Цвейгом же все гораздо проще.
В общем и целом новелла выводит из равновесия, заставляет пытаться анализировать необъятное, а послевкусие остается на длительное время. Читайте Цвейга.
