Рецензия на книгу Шум и ярость от bedda

Я всегда чувствую некоторую неловкость, когда мне приходится высказывать мнение, которое расходится с общепринятым. Особенно, если речь идёт о классиках, к тому же - Нобелевских лауреатах. Часто спонтанный возглас "а король-то голый!" приходится сдерживать, дабы не обрушить на себя поток летящих тапок и не прослыть в глазах "тех, кто понимает" дурочкой, которая за фразой "А и Б сидели на трубе" не сумела разгадать спрятанный глубокий смысл.

Нечто подобное я испытала после прочтения "Шума и ярости".
Темы, затронутые в романе, не оригинальны: бренность земной жизни; семья и её влияние на формирование характера и дальнейшую жизнь детей; семья, из которой хочется бежать; отцы и дети; черствая мать, которую волнует только внешняя репутация собственного семейства и которая своё равнодушие к детям прячет за вечной ипохондрией; отец, слабохарактерный тип, который в свою очередь прячется от жизни и от жены за бутылкой виски; моральный и материальный упадок аристократической фамилии.

Темы не новые, но они всегда актуальны, это, в общем-то, "мои" темы, и есть немало примеров, когда на банальном материале писателю удаётся создать пронзительную вещь. Например, сюжет "Шума и ярости" во многом перекликается с "Богачом, бедняком". Но если история семьи Джордахов в романе Шоу была подана так, что заставляла вживаться в каждого из персонажей и чувствовать собственной кожей все, что чувствовали они, то в случае с Фолкнером я просто перелистывала страницы и думала примерно следующее: да, жаль мне ребят, не повезло им, беднягам. То есть умом я понимала все, что должно было происходить в душах героев романа, но сердце моё автору не удалось вовлечь в процесс, я не чувствовала сопричастности, оставалась как бы сторонним наблюдателем.

В чем Фолкнер совершенно точно преуспел - это в форме подачи материала. Роман состоит из четырёх частей, каждая из которых - рассказ одного из участников событий о самих событиях. То есть мы имеем одни и те же факты, по-разному воспринятые, четыре видения одной и той же истории.
Первая часть рассказана умственно отсталым Бенджаменом и представляет собой поток его сознания, по понятным причинам, не слишком ясный. Писатель стремился, видимо, к максимальной достоверности, поэтому дополнительной трудностью для восприятия стало частое перескакивание обрывочных мыслей Бена с одного на другое во времени и пространстве. Возможно, Фолкнероведам видится невероятно увлекательным разбираться в сумятице мыслей Бенджи, цепляясь за подсказки в виде имён негров-нянек, которые ухаживали за Беном в разное время. Но я не фанат писателя и не литературовед, мне было трудно и неинтересно блуждать в этих дебрях в смутной тревоге, что упущу что-то важное, поэтому новаторство автора оценила не вполне.

Во второй части на читателя обрушивается новый поток сознания, на этот раз Квентина, брата Бена. Тут уже понятнее. Мысли Квентина поначалу даже вполне оформленные. Правда, тоже мешаются с обрывочными флэшбэками, но при определенной доле усердия уже можно связать кое-какие концы. К завершению этой главы, по мере нарастания душевного неспокойствия Квентина, поток его мыслей становится потоком в буквальном смысле, Фолкнер подчёркивает это, избавляя читателя от правил пунктуации. Предложений больше нет, сплошной текст без знаков препинания. Идея, конечно, интересная, но тогда уж надо было быть последовательным до конца и уничтожить также и заглавные буквы, чтобы не оставить никакого намёка на отдельные предложения. Поток так поток.

После первых двух частей третья проста, как холщовый мешок. В ней повествование ведёт Джейсон - третий брат, любимый сын маменьки, носитель голубой крови её рода, а также последняя надежда на воплощение её идеи о достойном сыне. Несмотря на сарказм и неприкрытый цинизм мыслей Джейсона, они по крайней мере оживляют роман, и я могла бы даже сказать, что в этой главе повеяло, наконец, ветерком. Но не скажу - персонаж все же довольно мерзкий, поэтому, скорее, - засквозило.

В последней части романа за событиями мы наблюдаем глазами преданной служанки Дилси. Эта глава помогает привести в порядок расстроенные мысли читателя и, в качестве компенсации за проделанный нелегкий труд, дарит несколько по-настоящему красивых метафор. "...и в сумрачном и безнадежном звуке этом звучала вся безгласная горесть вселенной.”

Резюмируя все вышесказанное, я бы сравнила "Шум и ярость" с произведением haute couture какого-нибудь модельера, который, взяв отрез знакомой всем шерсти, решил произвести эффект на искушенную публику, делая ставку на необычность формы платья и сложный крой. Его работа может сорвать восторженные отзывы за оригинальность идеи, платье можно купить и покрасоваться в нем один раз. Но больше его не захочется надевать, потому что оно ужасно неудобное, хотя и строчки ровные, и детали точно подогнаны одна к другой. Тем более, в шкафу висят другие платья, тоже из шерсти, простота кроя которых лишь подчёркивает вечную классику материала. И сшиты они для того, чтобы их любили и носили с удовольствием, а не просто восторгались ими.