Рецензия на книгу Господа Головлевы от liu

Совершенно непонятый мной в школьные годы Салтыков-Щедрин с его сказками, теперь вдруг открылся заново, эмоционально и в очень трагичном и безысходном ключе. Роман "Господа Головлевы", представляющий собой распад семьи, до чтения вызвал ассоциацию с другим потрясающим романом "Будденброки" с припиской в названии: Гибель одного семейства. Но, конечно же, европейская и русская традиции очень контрастны, в том числе и в явлении умирания. И если у Томаса Манна всё выглядит трагично, но при этом ещё и благородно-лирично, то Салтыков-Щедрин не жалеет желчи, и его обречённость окутана уныло-безнадёжной деградацией.

После чтения уже подумалось, что это очень хорошо, что "Господ Головлевых" не было в школьной программе. Вдруг в ярких красках представилось, как на мою неокрепшую подростковую психику могли подействовать преувеличенно-пугающие образы книжного семейства, в чертах которых не раз проглядывали черты моих же родных. И если сейчас отношения с семьёй уже приобрели устойчивую атмосферу большего понимания, то в юные годы подобное сочинение могло окрасить бунт юности в очень мрачные и жестокие тона.

Головлевы - это прежде всего незабываемые своим раздражающим эффектом характеры, а особого трагического ужаса добавляет их автобиографичность. И тут особенно показателен образ Арины Петровны с высокой концентрацией качеств матери писателя: грозная, строптивая, непреклонная, крайне скупая и бесконечно одинокая. Её гротескная мания накопительства проявляется и в собирательстве земель, она словно падальщик летит на вести об аукционах разорившихся помещиков, и в хранении непомерных запасов еды, загнивающей в погребах и иллюстрирующей аналогичный процесс в семье в целом и в каждом из её представителей по отдельности. Кажется, что её материнские чувства совершенно вымерли и их проблески в виде "выкидывания кусков" больше похожи на какой-то неосознанный рефлекс. Угнетающа и философия попрекания с рефреном в виде: "ночей не досыпала, кусков не доедала", и напоминания о том, что всей ей обязаны, но платят чёрной неблагодарностью. Образ тем не менее не статичен, но динамика проявляется не в развитии, а во всё в той же деградации и какие-то чувства, которые сложно назвать добрыми, но нельзя отказать им в живости и искренности, появляются уже на этапе, близком к предсмертной агонии личности.

Легко было бы обвинить мать с замашками тирана в том, что произошло со всем её выводком: изведённая бедностью дочь, алкоголизм двух сыновей Павла и Стёпки-балбеса, отвратительнейшее существование Порфирия - того самого знаменитого Иудушки-кровопивца, не менее печальные судьбы внуков и внучек. Важна здесь и роль никудышного отца, которая сводилась к лежанию на кровати, выкрикиванию в адрес жены "Чёрт!" и подражанию голосам птиц: пожалуй, единственный комичный образ, который только добавляет упаднических настроений. Салтыков-Щедрин же не столько обвиняет родителей и влияние их воспитания, сколько судьбу семейства, складывающуюся в течении поколений и определяющую ущербные характеры, и невозможность выйти из порочного круга. Даже попытки что-то изменить в результате оказываются заранее обречёнными и ведут всё к тому же упадку и гибели. То, как писатель обрубает все шансы даже не на счастливую и полноценную, а хоть сколько-нибудь нормальную жизнь у всего потомства, отсылает к тому факту, что Михаил Евграфович сам детей не жаловал и считал их лишним явлением, нарушителями семейной идилии.

Самым шедевральным в романе является неповторимый образ Порфирия Владимирыча - Иудушки, в адрес которого на протяжении всего чтения не раз вырывалось: "Эх и мразь!". Автор возложил на его плечи непомерную ношу олицетворения всего гадкого и мерзкого. Гротескность образа при этом не отменяет и реалистичности. Иудушка - это пустословие, пустомыслие, праздность, показная религиозность, основанная только на обрядности и боязни чёрта, невероятных масштабов мелочность, полное отсутствие добрых чувств. Он как нравственно кастрированный. Щедрин размышляет о его "лицемерии русского пошиба" в противовес совершенно иному лицемерию европейских стран. Это человек-болото, который занимался словесной тиранией и своим празднословием мог сгноить любого слабохарактерного собеседника, каких и было большинство. Это образ несравненного эмоционального эффекта на читателя, который заставляет закатывать глаза, заниматься дыхательной терапией, откладывать книжку и передёргиваться от маниакальности употребления уменьшительно-ласкательных слов, хлопанья по ляжкам и других атрибутов мерзкого поведения. В отличие от Арины Петровны, которая в итоге даже вызывает сочувствие, Иудушка ни разу не задаётся вопросом для кого же он скопидомствовал, вёл бесконечные тяжбы и аккумулировал своё колоссальное богатство. Его преступное равнодушие к детям выходит за рамки человеческого и по сути делает его убийцей своего потомства.

В отличие от изображений деревенской жизни у других классиков русской литературы, которая полна поэзии, полезного труда, здоровья и идиллии, Салтыков-Щедрин совершенно презрительно рисует образ поместья и крестьянской жизни: отупляющее существование, несущее в себе разрушение и упадок разных мастей: нравственный, физический, умственный, творческий. Сельская жизнь - это тупик, отсутствие развития, удручающее однообразие и пошлость. И если крестьян хоть как-то спасает труд, то помещики утопают ещё и в праздности. Но вообще-то и городскую жизнь автор не превозносит, где и своих пороков хватает, и, например, та же чиновничья служба - ненавистное пошлое занятие.

Салтыков-Щедрин кажется не столько тонким психологом, сколько таким высококлассным наблюдателем, образованным и нравоучительным. По роману рассыпаны такие отрывки, где автор всё поясняет и дополнительно описывает, умильно занимается морализаторством, чтобы как бы так не вышло, что читатель его неправильно понял, чтобы не осталось недоговорённостей. Такая дидактическая манера на удивление не раздражает, могла бы раздражать у кого-то другого, но почему-то не у Щедрина или не в этом романе. В конце романа для полного понимания всего произошедшего будет сказано: "Головлево - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву".

В итоге, незабываемое погружение в беспощадность русской классики, подарившая ещё и мутно-зыбкие сны по мотивам.