Рецензия на книгу Дамское счастье от reiden_coldflame
Тематико-стилистическое разнообразие эпоса Эмиля Золя «Ругон-Маккары» объясняется не только одной из ключевых задач (ощупать слона - Вторую империю - со всех сторон), но и хронологией написания: так, после беспощадного живописания социального дна в «Западне» появился «стакан сиропа» - роман «Страница любви», после чего автор снова впал в свирепость в романе «Нана»; примерно такого же свойства метаморфоза произойдёт ближе к концу («Земля» - «Мечта» - «Человек-зверь»).
Нечто похожее наблюдается и здесь: обличив пороки буржуазного муравейника в «Накипи», Золя принялся за изучение более светлой стороны общественной жизни - стремительного роста торговых предприятий.
Разумеется, методология натурализма требовала максимальной скрупулёзности: необходимо было детально изучить функционирование этих магазинов («Бон-Марше», «Лувр», «Пти-Сен-Тома» и пр.) - от внешнего и внутреннего устройства и общей выручки до стоимости обеда в столовых и положения сотрудников.
Как и в «Накипи», представитель исследуемого рода, Октав Муре, чья наследственность принуждает его к бурной деятельности и к стремлению обладать и подчинять, отступает на второй и третий план: в центре повествования - полученное им в результате удачной женитьбы предприятие, магазин «Дамское счастье». Та же участь постигла и номинально главную героиню - провинциальную девушку Денизу, перебравшуюся в Париж к дяде, владельцу захудалого магазинчика напротив «Дамского счастья»: она - скромная, неказистая и работящая, её характер далёк от натурализма и, скорее, принадлежит эстетике буржуазного романа или даже сказке о Золушке.
Как и в случае с «Чревом Парижа», где описание Центрального рынка затмевает всех персонажей и связанные с ними перипетии, главное в романе «Дамское счастье» - одноимённый магазин, вырастающий до размеров огромного натюрморта, изображающего прелести посюстороннего мира; это несколько напоминает отношение к вещам в эпоху позднего Средневековья:
«Люди этого времени, страстно привязанные к вещам, противились мысли об уничтожении и исчезновении. Поэтому они должны были по-новому ценить изображение вещей, дающее им как бы новую жизнь. Так родилось тогда искусство натюрморта - запечатления неподвижных, застывших вещей, дорогих человеческому сердцу» (Арьес).
Предметный мир романа, выписанный с неизменным художественным талантом, уходит от строгости научного исследования к поэтической образности:
«Но восхищение созданиями человеческих рук всё чаще здесь звучит как прямое обожествление, культ материи. Предметы вырываются из уз бытового правдоподобия, перемещаются из плана «натурального» в план образный. Вещи одушевлены, они живут в романе торжествующе и победоносно, порой заслоняя человека и чуть ли не заменяя его» (Кучборская).
Вопреки избранному автором методу «научного» романа («моя главная задача - оставаться чистым натуралистом, чистым физиологом»), трудно найти произведение, в котором «исследуемая» среда НЕ тяготеет к символизму: достаточно вспомнить оранжерею в «Добыче», Рынок - «Чрево Парижа», Параду в «Проступке», трактир «Западня» или буржуазный муравейник в «Накипи»; то же случилось и с «Дамским счастьем»:
«Этот большой магазин, этот вертеп, полный наслаждений и опасностей, превращается у нашего «натуралиста» в пагубный рай. Всякая женщина, входящая в него, отчасти теряет рассудок» (Труайя).
Несмотря на поставленную задачу («больше никакого пессимизма», «показать триумф современной деятельности», «выразить век… век действия и победы»), среди лучших страниц романа - те, что посвящены как раз таки жертвам: мелким торговцам, которые попадают под «паровую машину» крупного предприятия, а также сотрудникам этого самого предприятия, нещадно эксплуатируемым рабочим.
Среди первых выделяется старик Бурра, чей образ, пожалуй, выразительней всех прочих, включая главных героев. Это старик «со львиной гривой, крючковатым носом и пронзительными глазами под жесткими пучками бровей. У него был грубый голос и жесты сумасшедшего; матери пугали им детей, как пугают полицейским, грозя, что пошлют за ним. А мальчишки, проходя мимо его лавки, вечно выкрикивали какие-нибудь гадости, которых он, казалось, не слышал. Вся ярость этого маньяка обрушивалась на негодяев, которые бесчестят его ремесло, торгуя всякой дешёвкой, всякой дрянью, вещами, от которых, как он говорил, отказалась бы и собака».
Сотрудники «Дамского счастья» бесправны и полностью зависимы; «призрак нужды», постоянное беспокойство за своё будущее всё время с ними. Но всё же, сочувствие жертвам лишь эпизодически появляется на страницах этого пронизанного протестантской этикой романа:
«Действовать, создавать, сражаться с обстоятельствами, побеждать или быть побеждённым - вот в чём вся радость, вся жизнь здорового человека!».
Таким образом, можно заключить, что стремление изобразить другую сторону жизни привело к небольшому парадоксу: от бичевания буржуазной морали в «Накипи» Золя в «Дамском счастье» перешёл, практически, к её воспеванию.
__________________
«Дамское счастье» - оптимистическая поэма новой торговли (Фурье, Прудон и Маркс, сбрызнутые романтизмом); в остальном - буржуазный роман о Золушке.
