Драконья справедливость
Дэниел Худ


Лайам Ренфорд #4
Умение Лайама Ренфорда и его напарника маленького дракона Фануила раскрывать даже самые таинственные и непостижимые преступления снискала им заслуженную славу лучших сыщиков города Саузварка. Но высокое звание необходимо подтверждать, и на этот раз способностям Лайама и магическим познаниям Фануила предстоит пройти нелегкую проверку.

В Саузварке совершено страшное злодеяние – убит чародей. Найти виновников и вынести приговор предстоит ареопагу – герцогскому выездному суду. Но поскольку в деле, несомненно, замешана магия, Ренфорду и Фануилу придется продемонстрировать все свои незаурядные способности и доказать, что драконья справедливость – это и есть истинное правосудие.





Дэниел Худ

Драконья справедливость





1


Акрасий Саффиан, почтенный ученый и председатель ареопага (герцогского выездного суда), вышел после грозы прогуляться и не вернулся домой. Улицы Саузварка круты, а брусчатка на них предательски скользкая. Никто не видел, как он упал, но результат падения был драматичен – старик сломал себе шею.

Саузварк весьма взволновала кончина столь уважаемого человека, а кроме того, горожан озаботило, начнется ли весенняя выездная работа суда. Ведь роковое событие произошло как раз накануне отъезда ареопага.

Многие полагали, что этот отъезд будет теперь на какое-то время отложен, но преемница покойного и слышать о том не хотела. Она около двадцати лет являлась правой рукой Саффиана, и все сходились во мнении, что более подходящей замены усопшему нельзя и желать. Новая председательница решила, что ареопаг покинет город в назначенный срок, задержавшись лишь на день – для свершения погребального церемониала. Это решение горожане встретили настороженно.

Настороженность была вызвана опасением, что госпожа председательница несколько помутилась от горя, ибо безвременно почивший судья был ее мужем, однако Милия Саффиан пропускала досужие пересуды мимо ушей. Не внимала она и увещеваниям своих хороших знакомых, таких как Трэзия Присциан (пожилая преуспевающая судовладелица) и эдил Кессиас (начальник городской стражи). Их настоятельные советы отложить поездку хотя бы на месяц никакого действия не возымели.

Вдова Акрасия Саффиана оставалась тверда и в следующий после похорон день умудрилась провернуть уйму работы. Поскольку она весьма успешно разобралась с запутанными делами ареопага, чем доказала, что разум ее в полном порядке, эдил Кессиас (вкупе с почтенной судовладелицей) выдвинул более весомый аргумент в пользу задержки. Место судебного квестора, которое двадцать лет занимала госпожа Саффиан, после ее внезапного повышения, опустело. Разве ареопаг может отправиться в путь не в полном составе? Квесторов ведь должно быть как минимум двое.

Госпожа Саффиан согласилась, что без квестора состав суда будет не полон, не преминув заметить, что ее это мало заботит. Впрочем, она не возражает, если высокочтимый эдил со своей добровольной советницей подыщет на эту должность подходящего кандидата. Найдут – хорошо, не найдут – суд выступит в дорогу и так.

Поскольку это заявление было единственным пунктом переговоров, в котором проглядывала слабина, городские власти в лице все того же эдила (ибо именно он, собственно говоря, и являлся наместником герцога в Саузварке), удрученно вздохнув, занялись поисками нового квестора.

Солнце клонилось к закату. Лайам Ренфорд придержал коня на холме и окинул взглядом лежавший внизу городок. Он прозывался Уоринсфордом и был гораздо меньше, чем Саузварк. Окруженный крепкими стенами прямоугольник тесно сгрудившихся домов примыкал одной стороной к берегу полноводной реки, на которой виднелось около десятка судов.

«А где же брод?»[1 - Форд (ford) означает в переводе с английского – брод. (Прим. ред.)]

Эта мысль отчетливо прозвучала в сознании Лайама, хотя принадлежала она не ему. Вопрос задал дракончик, восседавший на передней луке седла. Лайам рассмеялся и почесал мелкую тварь, проведя несколько раз костяшками пальцев по черным чешуйкам. Чешуйки были на ощупь мягкими, словно муар.

«Не знаю, Фануил, – ответил мысленно Лайам. – Возможно, тут раньше был брод, вот город так и назвали».

Но сейчас нигде никакого брода не наблюдалось. Через реку медленно тащился паром, а тяжело нагруженные суда чуть не черпали воду бортами, однако по дну килями все-таки не скребли. Фануил изогнул длинную шею и посмотрел на хозяина выпуклыми – с вертикальными щелочками зрачков – глазами.

«Если брода нет, название нужно сменить».

«Я потолкую об этом с герцогом, как только будет возможность», – пообещал Лайам, поглаживая желтый животик рептилии. За спиной послышался звон сбруи и цокот копыт – конный поезд ареопага его нагонял.

Возглавляла поезд троица саузваркских стражников. Они громко переговаривались между собой.

– Квестор Проун не сходит с языка у судейских, – говорил, посмеиваясь, один из охранников, – и все потому, что стал одеваться, как франт.

– О, он заделался великим тряпичником! – поддакнул второй, вызвав смешки у своих товарищей.

– Прямо петух на навозной куче, – отозвался и третий. – Прислуга только о том и судачит. Мой шурин носит ему дрова и совершенно замучился в последнее время. Этот чистюля стал поминутно требовать горячую воду. Дело дойдет до того, что вскоре он и задницу начнет подтирать золотой парчой!

Лайам мысленно улыбнулся. Подслушанная характеристика была на редкость точна. Оглянувшись через плечо, он отыскал взглядом Проуна. В свете заходящего солнца красно-желтый бархатный плащ и впрямь делал первого квестора похожим на петуха, а бурая громада лошади, на которой тот восседал, весьма смахивала на навозную кучу.

«Да, этот малый любит принарядиться», – подумал Лайам, решительно не давая воли более язвительным мыслям. Все же ему не хотелось, чтобы их будущему сотрудничеству мешала предвзятость, хотя сам упомянутый квестор только и занимался тем, что хамил новичку. Пара ночей в одном помещении с этим наглецом и брюзгой изрядно истощили в Лайаме запасы терпения. Еще пара таких ночей, и…

Он удержался и не стал додумывать эту мысль до конца, не желая опускаться до брани в адрес товарища, пусть даже и мысленной.

Честно говоря, Проун вызывал в нем даже что-то вроде сочувствия.

«Он прослужил в составе ареопага с десяток лет, тяжелым трудом выбился из клерков в чиновники высокого ранга, а ты получил свой пост по протекции. Да и дорогу тебе к этой должности расчистила смерть. Смерть старика-судьи, с которым Проун работал долгое время».

Лайам нахмурился. Как ни крути, у первого квестора имелись веские основания недолюбливать новичка.

Но втайне он понимал, что получил это место не за красивые глазки. Эдил Кессиас ценил в нем талант человека-ищейки, а госпожа Присциан – деловую хватку, что, по их мнению, отвечало должности судебного квестора больше всего. Так они Лайаму и сказали, когда пришли просить его присоединиться к ареопагу.

Поначалу Лайам хотел было отказаться, но чем больше он раздумывал над неожиданным предложением, тем заманчивее оно становилось. Торговая флотилия госпожи Присциан, снаряжением которой ему пришлось заниматься в последний месяц, ушла к чужим берегам. До ее возвращения оставалась масса свободного времени, и его следовало куда-то девать. Так что небольшое путешествие прекрасно могло скрасить дни ожидания. Кроме того, Лайаму предоставлялась возможность сделать что-то полезное, оказав притом реальную помощь вдове Саффиан. Уж если ей хватило отваги выполнять свои непростые обязанности даже в часы великого горя, то и он но мере своих сил и умения попробует ее поддержать.

Лайам спешно уложил дорожные сумки и на следующее утро прибыл к месту сбора процессии. Кессиас приехал его проводить. Стоя бок о бок, они наблюдали, как строится караван. Он показался Лайаму довольно внушительным.

– Да, верно, рассмеялся эдил. – Наш герцог щедр. Я вам разве не говорил? Любому, кто сопровождает в поездке ареопаг, выделяется пара лошадок из конюшен его высочества. Теперь вы, милый мой, птица большого полета. Привыкайте вкушать от щедрот. В дороге к вашим услугам будет предоставлено все.

– Выходит, вы подыскали мне тепленькое местечко? – улыбнулся Лайам, одобрительно глядя на предотъездную суету.

Кессиас опустил взгляд и прокашлялся.

– Говоря по чести, Ренфорд, тепленькое, но не особенно мягкое.

– То есть? – озадаченно спросил Лайам.

– Видите ли, – промямлил эдил, – я возражал против этакой торопливости. Как и госпожа Присциан. Иное дело, если бы старик Саффиан был жив. Однако его вдова ничего и слушать не стала. – Все еще пряча глаза, он торопливо закончил: – Ваше решение ехать несколько успокоило нас, поскольку… поскольку вы – это вы.

Лайам не понимал, отчего его приятель так нервничает. Или он что-то таит?..

– Вы что – не обо всем мне вчера рассказали?

Эдил вскинул ладони.

– Нет-нет! Просто… просто в герцогстве сейчас творится много неладного. Черная магия, вызовы демонов… Разве я об этом не говорил?

Лайам кивнул.

– Да… в общих чертах. – Он указал на свой вьючный тючок, не особо скрывавший рукояти пары мечей. Один клинок был обычным, второй – заговоренным. Из коллекции чародея, с которым Лайам когда-то водил дружбу. – Я на всякий случай прихватил с собой кое-что.

– Чудесно, – кивнул рассеянно Кессиас и вдруг забубнил с неожиданным пылом. – Слушайте, Ренфорд! Следите во все глаза за всем, что творится вокруг! Но старайтесь не раскрываться. Вдове вовсе не обязательно знать, что за ней существует пригляд!

Тут появилась и сама госпожа Саффиан в черном траурном одеянии – с закрытым вуалью лицом. За ней семенил дородный низенький человек – квестор Проун, как оказалось. Последовал церемониал взаимного представления, потом все стали усаживаться на лошадей, потом конный поезд потихоньку тронулся с места. За всей этой возней Лайам так и не успел расспросить приятеля, что, собственно, он имеет в виду.

И вот тремя днями позже, глядя на Уоринсфорд, Лайам вернулся мыслями к Кессиасу и подумал, что тот напрасно тревожится. Путешествие проходило достаточно гладко и, пожалуй что, скучновато.

«Просто наш бравый эдил привык волноваться».

Ослабив повод, он пустил лошадь шагом вниз по холму, но окрик стражника заставил его натянуть поводья.

– Эй, квестор Ренфорд, постойте! Вам вниз нельзя!

– Да? Почему же?

Эти охранники знали Лайама еще по Саузварку и в какой-то степени взяли его под свое покровительство.

«Хорошо, что взяли, – уныло подумал Лайам. – Остальным, похоже, до меня дела нет вообще».

– Ареопагу полагается въезжать в города в полном составе, – объяснил стражник. – Таков, извините, порядок.

Сзади послышался еще один оклик:

– Квестор Ренфорд! Будьте любезны нас подождать!

Он узнал голос вдовы Саффиан.

Стражник кивнул.

– Так уж заведено.

Пожав плечами, Лайам стал ждать, когда к нему подтянется вся остальная компания, а подтягивалась она добрую сотню лет. По его мнению, поезд и так полз чересчур медленно и уж совсем замирал на месте, когда на пути процессии встречались холмы. Наконец поблизости замелькала вуаль.

– Вижу, вам не терпится поскорей оказаться на месте, – сказала председательница ареопага, сухо кивнув. На ней были черный дорожный плащ, простой, но добротный, и широкое платье, скроенное для верховой езды по-мужски. – Мне тоже этого хочется, квестор, но в Уоринсфорд мы должны въехать вместе.

Она повела крючковатым носом и ощупала Лайама взглядом серых выпуклых глаз.

– Да, госпожа председательница, мне это только что объяснили.

Лайам кивком указал на стражников, которые уже приосанились в седлах, подняли копья и уперли их в стремена.

– Это лишь церемония, – сказала она, – но нам следует неукоснительно ее выполнять. Впереди – стража, а вы будьте любезны расположиться немного левее!

Предложение прозвучало словно приказ. По сути оно и было приказом. В тоне, которым он был отдан, слышалась сила, а то, как спокойно держалась вдова, невольно внушало к ней уважение.

«Ведь она только что похоронила мужа! С тех пор прошло каких-то четыре дня!»

Каких-то четыре дня, а сколько уже сделано! Ареопаг приведен в действие и приближается к месту первой своей остановки! Это ли не подвиг со стороны женщины, которой повелевает быть слабой само ее естество?

Поезд начал спускаться с холма, но солнце успело наполовину скрыться за горизонтом. Стражники развернули штандарт с эмблемой, которую Лайам в сумерках не сумел разглядеть. Он ехал слева от вдовы Саффиан, движениями руки успокаивая дракончика. Госпожа председательница вернулась к прерванному разговору с квестором Проуном и вновь перестала его замечать. Речь сейчас, как, собственно, и в течение всей дороги, шла о делах, которые предстояло суду разобрать. Лайам одно время пытался следить за ходом этих бесед, но председательница и чиновник переговаривались на языке, понятном лишь им двоим, часто ссылаясь на былые истории, о которых любопытствующий новичок никогда и не слышал. Более того, его даже аккуратно обрезали, когда он попробовал о чем-то спросить. Вдова Саффиан – вежливо, но недвусмысленно – дала понять господину второму квестору, что вопросы судейские дознавателя не касаются и что тому вовсе незачем изображать к ним интерес.

«Было бы неплохо, если бы они хотя бы немного времени уделили тому, что может меня касаться», – подумал Лайам с обидой.

Дознавателем Лайам был неплохим, а в глазах эдила Кессиаса – просто-таки превосходным, но он совершенно не понимал, что от него может потребоваться сейчас, он даже приблизительно не представлял себе, какие дела его ожидают. Внезапное назначение на должность не позволило ему ознакомиться с необходимыми документами, а когда они выступили в поход, первый квестор ясно дал новичку понять, что выкапывать эти бумаги из обозных укладок довольно хлопотно. Наконец он категорически отказал Лайаму в доступе к ним, заявив, что тот, кто махом уселся в высокое кресло, вовсе не должен нуждаться в каких-то писульках – опорой ему несомненно послужит природная гениальность. Пораженный таким хамством, Лайам решил все оставить как есть.

Поэтому к Уоринсфорду он приближался со смешанным чувством. С одной стороны, Лайама снедало радостное нетерпение, с другой – дни после отъезда из Саузварка казались ему пущенными на ветер, и это его удручало.

«Ладно, так или иначе вскоре все прояснится», – подумал он, завидев городские ворота.

Когда процессия достигла южных ворот Уоринсфорда, солнце уже зашло. Пламя факелов тускло освещало широкий проем между двумя приземистыми башнями. Стражники ареопага приостановились только затем, чтобы обменяться парой слов с местными караульными, и поезд двинулся в город. Копыта множества лошадей звонко зацокали по камню брусчатки, и звук их весело отдавался под арочным сводом.

После четверти часа неспешного продвижения по узким и темным извилистым улочкам весь караван сгрудился на площади перед роскошной гостиницей с прилегающим к ней постоялым двором. Стражники нашли верный путь без заминки, хотя Лайам с трудом понимал, как это им удалось. «Длань Герцога» – гласила надпись на вывеске, три рыжие лисы, изображенные там же, указывали, что это пятиэтажное каменное строение с двумя огромными эркерами если и не принадлежит самому герцогу, то уж непременно им опекается. Прежде чем путники спешились, дверь распахнулась и наружу высыпала толпа слуг, за которыми следовал белокурый великан в сером служебном плаще с тремя лисами на груди.

– Слава ареопагу! – проревел он, прокладывая себе дорогу к стремени председательницы и раскидывая в стороны мужчин, как детей. Он помог ей спешиться, затем отступил на шаг и отвесил глубокий поклон. – Госпожа председательница герцогского суда, добро пожаловать в Уоринсфорд. Позвольте мне первым выразить вам соболезнования. Мы глубоко оплакиваем кончину вашего супруга. А бандиты Южного Тира пляшут от радости, услыхав эту весть.

Кто-то подскочил к чалому Лайама, чтобы помочь всаднику спешиться, но Лайам покачал головой и сам спрыгнул с седла, крепко сжимая поводья, несмотря на почтительные попытки слуги их отобрать.

– Вы весьма добры, эдил Куспиниан, – официальным тоном отозвалась вдова Саффиан, вручая коня заботам прислужника. – Я сама глубоко оплакиваю своего дорогого супруга, но он был бы рад тому, что мы продолжаем его дело. Надеюсь, вы знакомы с квестором Проуном. – Мужчины обменялись поклонами, и она повернулась к Лайаму. Тот сделал шаг вперед, по-прежнему не отпуская поводьев. – Это квестор Ренфорд, он участвует в такого рода поездке впервые.

– Квестор Ренфорд, – произнес Куспиниан, окидывая нового для себя человека пристальным взглядом, отмечавшим, казалось, и простоту одеяния Лайама, и комья дорожной грязи, прилипшей к полам его плаща. Затем он равнодушно кивнул, словно уже оценил новичка и счел его пустым местом в составе ареопага. Великан держался очень самоуверенно, в нем ощущались властность и сила. Широкие плечи, мускулистые руки, в глазах под нависшими бровями – насмешка, губы готовы в любой момент скривиться в самодовольной ухмылке.

Лайам ответил глубоким поклоном.

– Эдил Куспиниан.

Кессиас рассказывал ему кое-какие вещи о своем уоринсфордском коллеге, и мало что в этом рассказе было приятным.

На мгновение их взгляды скрестились, но в следующее мгновение эдил Куспиниан повернулся к вдове и предложил ей руку.

– Пройдемте, сударыня. Вам наверняка захочется смыть с себя дорожную грязь, а затем нас ждет ужин. Следуйте же за нами, почтенные господа!

Он быстро пошел вперед, и председательница ареопага поспешила приноровиться к его шагу. Квестор Проун кинулся следом, бросив лошадь на попечение местной прислуги.

Лайам задержался, вежливо, но твердо не подпуская к чалому гостиничных молодцов – он ожидал нанятого мальчишку. Вдова Саффиан и Проун пустились в дорогу с личными слугами, но Лайам, и не подумавший, что может кого-нибудь с собой прихватить – да у него никого, впрочем, и не было, – в первый же вечер сговорил одного из судейских конюхов присылать к нему своего сынишку для разного рода услуг. Рыженький мальчуган, когда спросили его имя, пробормотал что-то неразборчивое, ковыряя землю ногой, но со временем стал разговорчивее. Он верно заботился о лошади Лайама и таскал его поклажу с выражением глубочайшего благоговения на веснушчатой физиономии.

– Если господину угодно…– вновь заговорил было гостиничный малый, но у господина уже забирали поводья.

– Я держу его, квестор, идите себе. Спокойно, Даймонд, – сказал мальчик, поглаживая коня по носу. – Я займусь им и принесу ваши вещи, как только все обустрою.

Лайам поблагодарил его, задержавшись лишь для того, чтобы отстегнуть от седла дорожную сумку. Закинув ее на плечо и позволив дракончику вспорхнуть на другое, он зашагал к гостинице.

Внутри царила страшная неразбериха. Горластые слуги сновали туда-сюда, перетаскивая поклажу приезжих. Их было так много, что Лайам не сразу сумел поймать и припереть к стенке какую-то женщину со связкой ключей, которая вроде бы знала, где и кому назначено разместиться. Испуганно оглядываясь на Фануила, ключница повела важного господина по переполненным коридорам гостиницы. Сначала они, одолев три лестничных марша, поднялись наверх, затем, уже по другой лестнице, спустились чуть ниже и нашли нужную комнату лишь потому, что дверь ее была настежь распахнута и Лайам сумел углядеть в помещении Проуна.

Первый квестор сидел на сундуке в одной рубахе и белых подштанниках, а угрюмый слуга почтительно его брил. Проун едва кивнул головой в ответ на приветствие. Лайам, однако, уже привык к подобному отношению и вел себя так, будто в комнате, кроме него самого, никого нет. Этот номер был куда больше, чем те, в которых им пришлось ночевать по дороге из Саузварка, и гораздо чище. Пол сверкал полировкой, от постелей не пахло плесенью, у растопленного камина стояли наготове три чана с горячей водой.

Лайам немного походил туда-сюда, привыкая, потом раскрыл сумку и достал из нее бритву, затем пристроил укладку в углу возле окна, закрытого ставнями. Фануил тут же свернулся на ней, прикрыв нос хвостом и стараясь сделаться незаметнее. С самого начала Проун заявил, что не станет спать рядом с драконом, но Лайам уперся, сказав, что тот не будет шуметь, что от него не пахнет и что маленькие дракончики прекрасные сторожа. Проун неохотно уступил, но Лайам все равно приказал маленькому уродцу вести себя тише воды и ниже травы. Как только дракончик устроился, он поправил на ремне и без того острую бритву и стал ждать, когда мальчик принесет вещи.

– Сойдет, пожалуй, – буркнул Проун, и слуга тут же прекратил его брить. – Приготовь мне костюм для ужина. Думаю, тот, с разрезными рукавами из синего бархата – и отдай в чистку камзол, в котором я ехал. Проследи, чтобы его хорошенько почистили, а не просто окунули в лохань с горячей водой и потом повесили на просушку. Содержательница гостиницы, где мы останавливались накануне, – большая мошенница, не знающая своего места.

Лайам уже знал, что это – обычная часть вечернего ритуала. За приказом почистить одежду следовали сетования на то, что ее дурно вычистили вчера.

– Конечно, господин квестор, – отозвался слуга, роясь в недрах соседнего сундука. Каким-то образом багаж Проуна появлялся в комнатах, опережая владельца, а уж вещи Лайама и подавно. – Хотя, честно сказать, хозяин, такие пятна вывести трудновато.

– Я вижу тут еще одного наглеца, не знающего своего места, – холодно ответил Проун и отвернулся от бормотавшего извинения малого. Хотя он был и не то чтобы слишком толст, а просто дороден, но мускулы его уже стали дряблыми, щеки обвисли и брюхо свешивалось через пояс. На макушке первого квестора волос совсем не имелось, зато ниже и на висках они так и вились черными прядями, спадающими до плеч, что делало его похожим на даму, сдвинувшую вуаль на затылок. Небрежно потирая розовые свежевыбритые щеки, Проун долго смотрел на Лайама, затем вздохнул.

– Хотелось бы мне спросить, квестор Ренфорд, нет ли у вас другого платья? Почище, чем то, в чем вы есть?

Лайам так опешил, что выронил бритву. Это была чуть ли не самая длинная фраза, с которой квестор Проун за все время поездки соизволил обратиться к нему.

– Да, – ответил он, подхватывая с пола упавший предмет, потом посмотрел на свой поношенный и пропыленный плащ. – Я захватил с собой одежду получше – для заседаний.

– Могу ли я посоветовать вам надеть… э-э… ну, эту вашу одежду получше… сегодня? В восемь вечера нам предстоит ужин с эдилом Куспинианом, и хотя для вас, как для новичка, репутация ареопага мало что значит, мы – старые судейские волки – ревностно ее бережем.

Лайам проглотил ироническую реплику, вертевшуюся на языке.

– Конечно, квестор Проун. Я надену все лучшее, что у меня есть. Думаю, вы не будете разочарованы.

– Я больше беспокоюсь о том, чтобы не была разочарована вдова Саффиан, – ответил Проун, изображая легкое возмущение.

– О, я полагаю, что и она будет довольна, – ответил Лайам, думая про себя, что та вряд ли заметит, даже если он придет на ужин в костюме из мешковины. «А если и заметит, то тут же прочтет окружающим лекцию о случаях применения мешковины в преступных целях». – Что же касается госпожи председательницы, то она повелела мне ознакомиться с ключевыми делами сразу же по прибытии в Уоринсфорд. Так что не могли бы вы наконец вручить мне необходимые документы? Чтобы я на будущих заседаниях не… не уронил репутации ареопага.

Проун недоверчиво сузил глаза.

– Она что – действительно отдала подобное распоряжение?

Лайам кивнул, стараясь, чтобы улыбка его выглядела поубедительнее. Вдова Саффиан и вправду смутно пообещала, что проглядеть бумаги ему все же дадут. А «повелела» и «сразу же по прибытии» он счел возможным прибавить для вескости.

– Поскольку ужинаем мы только в восемь, я успел бы бегло их просмотреть, чтобы не лезть за словом в карман в застольной беседе.

После недолгих попыток просверлить взглядом дыру в маске совершеннейшей искренности, которую являло собой лицо новичка, так некстати выказывающего служебное рвение, квестор фыркнул и раздраженно махнул слуге.

– Найди Иоврама, пусть выдаст тебе малый ларчик с делами по Уоринсфорду. Оденусь я сам, – добавил он с жертвенным видом. Слуга стрелой вылетел в дверь.

– Весьма вам признателен, – поклонился Проуну Лайам, вновь хватаясь за бритву и принимаясь яростно ее править, чтобы не расхохотаться. Попытки чиновника втиснуться в одежду, для него приготовленную, смотрелись весьма комично. Первый квестор исхитрился каким-то чудом натянуть атласные голубые штаны, но застрял в рукавах камзола. С минуту понаблюдав за безуспешными телодвижениями толстяка, Лайам сжалился и решился ему помочь.

Неохотно проворчав что-то похожее на слова благодарности, Проун втолкнулся в камзол и принялся застегивать пуговицы. Перед тем как застегнуть очередную, он втягивал живот, и к концу процедуры его фигура обрела-таки какую-то стройность, зато лицо модника жутко побагровело. Камзол темно-синего бархата, с разрезами, сквозь которые виднелся голубой атлас подкладки, был просто чудовищен. Безвкусная окантовка бортов и петель не добавляла ему элегантности, но плоеный воротник огромных размеров, который квестор вытащил из сундука и молча протянул своему добровольному помощнику, и вовсе ошеломлял.

– Я уже давненько ничего подобного не встречал, – пробормотал Лайам, располагая пышный образчик портновского мастерства вокруг шеи первого квестора и пытаясь нащупать застежку. «Со студенческих лет, – прибавил он мысленно. – Тогда в чем-то похожем щеголяли торквейские сутенеры».

– Сразу видно, что вы – человек не светский, – фыркнул пренебрежительно Проун. Теперь голова его словно бы лежала на блюде дюйма в три толщиной.

Лайам неопределенно хмыкнул и наконец нащупал крючок.

– Готово.

Он оставил квестора как раз в тот момент, когда в комнату вошел его мальчик – с ящиком-секретером и дорожными сумками. Лайам освободил паренька от поклажи и отпустил, кинув ему монетку. Такая щедрость было вознаграждена широкой улыбкой мальчишки и негодующим фырканьем Проуна.

– Зря вы балуете этого шельмеца. Не все негодяи – слуги, но все слуги – негодяи, – веско заявил квестор, когда мальчик ушел.

– Вот потому я и не держу при себе никого, – весело произнес Лайам, распаковывая тючок. – От этой публики одни неприятности. То они что-нибудь стащат, то нагличают, то путаются у добрых людей под ногами. Прямо какое-то наказание! – Он нашарил в тючке зеленую тунику с брюками и положил их на постель. Вещи были слегка помяты, но тут уж ничего не поделаешь.

– Да? – озадаченно пробормотал Проун, не вполне уверенный, что над ним не смеются. Однако он не успел разобраться, так это или не так. В комнату вошел слуга с большим деревянным ларцом. – Поставь его на кровать, – приказал Проун. Когда слуга выполнил приказание, матрас кровати даже просел от тяжести возложенного на него груза. Первый квестор вынул из кошеля ключ, щелкнул замком. Немного порывшись в недрах ларца, Проун выудил оттуда две связки бумаг, перехваченных красным шнуром, и тщательно запер укладку. Слуга вновь взял ларец в охапку и, повинуясь жесту квестора, удалился.

– Вот нужные документы, – сказал чиновник, постукивая по бумагам указательным пальцем правой руки. – Очень прошу вас содержать их в порядке и не потерять ни листочка.

Лайам торжественно кивнул и взял бумаги так, словно на них были начертаны священные письмена. Он чуть не спросил, а не надевать ли перед работой с ними перчатки, но решил, что это будет уже чересчур.

– Это все? – В обеих связках не набиралось и тридцати листов.

– Да, – ответил квестор, скривив лицо в непонятной ухмылке. – Тут всего парочка дел. Итак, ужин в восемь, и опоздание эдил Куспиниан воспримет как оскорбление. Вы ведь не задержитесь?

Лайам заверил, что будет точен. Чиновник поправил воротник и с неожиданной резвостью выкатился из комнаты.

– Ну вот, приятель, – сказал Лайам, закрыв дверь, – у нас в конце концов появилось занятие. Что будем делать – одеваться или читать? – Он помахал бумагами перед носом дракончика.

«Не понимаю, почему их тебе не выдали раньше?»

– Я тоже не понимаю, – буркнул Лайам. Он подцепил ногтем кончик шнура, прикидывая, что могла означать кривая ухмылка Проуна. – Ладно, по крайней мере я хотя бы что-то для себя проясню. Так что же – читать или одеваться?

«Одеваться, – ответил дракончик. – Ты же не хочешь опоздать на прием?»

– Ты прав, – пробормотал Лайам, рассеянно водя пальцем по обрезу бумаг. – Не худо бы и побриться. Ладно, начнем одеваться. Я только прежде взгляну на пару страниц.

Он сел в кресло и придвинул ноги ближе к камину.




2


Городские колокола отбивали восьмой удар, когда Лайам влетел в общий зал таверны, занимавшей чуть ли не весь первый этаж гостиницы. Чтение документов так его увлекло, что, если бы не назойливость Фануила, ему не удалось бы ни толком побриться, ни переодеться.

Со все еще мокрым лицом и влажными волосами Лайам бочком пристроился к участникам вечеринки, уже входящим в дверь специально приготовленной трапезной. Потеснившийся молодой человек дружески ему улыбнулся и представился как Уокен Эласко, квестор эдила Куспиниана.

– А вы, наверное, квестор Ренфорд?

– Да, – кивнул Лайам и пожал протянутую руку. Новый знакомый выглядел лет на десять моложе его самого – с виду ему никак нельзя было дать более двадцати. Черные как смоль волосы и аккуратные кружочки румянца на молочно-белых щеках вызывали симпатию.

– Нам предстоит тянуть одну лямку, – сказал юноша. – Я этому рад, ведь госпожа председательница ареопага с большой похвалой отозвалась о ваших сыскных талантах.

Лайам едва не скривился.

«Госпоже председательнице не следовало бы нахваливать меня за глаза!» – сердито подумал он, подыскивая слова для ответа. Но никакого ответа и не понадобилось – они переступили порог трапезной. То, что Лайам увидел там, буквально пригвоздило его к месту. Трапезную озаряла добрая сотня свечей, свет которых, дробясь в хрустале и отражаясь в серебре столовой посуды, наполнял все помещение ослепительным блеском. Подобное зрелище могло удовлетворить и короля. Грани кубков сверкали, приборы сияли, и он долго бы так простоял, если бы громкий хохот Куспиниана не вывел его из оцепенения.

– Готов поспорить, ваш новый квестор никогда прежде не видал скатертей!

Лайам взглянул на шутника. Эдил широко ему улыбался, однако глаза великана отнюдь не были дружелюбны.

– Ну, – отозвался Лайам, припомнив намеки Кессиаса на то, что его уоринсфордский коллега не прочь запустить руки в герцогскую казну, – если бы я знал, что щедрость герцога в такой степени превосходит все ожидания его скромных чиновников, я куда раньше присоединился бы к их числу.

Шутка не возымела успеха. Эдил нахмурился и, отвернувшись, взял с блюда серебряный колокольчик. На его звон из боковой двери появился слуга, и Куспиниан принялся отдавать ему какие-то распоряжения.

«Глупый поступок, – подумал Лайам, пробираясь к пустому креслу, на которое легким движением брови указала ему госпожа Саффиан. – Так друзей не заводят».

Но делать нечего. Усевшись по левую руку от председательницы ареопага, Лайам решил, что постарается поискать пути к примирению, ибо круг собравшихся был очень узок и тем самым располагал к приватной беседе. Эдил Куспиниан восседал во главе богато убранного и заставленного изысканными закусками стола, вдова Саффиан с другой стороны занимала столь же почетное место. Прямо напротив Лайама сидела какая-то пожилая особа, закутанная во что-то серое и бесформенное, напоминавшее саван, с ней соседствовал самодовольно улыбавшийся Проун. Самому же Лайаму достался в соседи Эласко, по лицу которого также блуждала улыбка, правда, лишенная какой-либо тени самодовольства.

– Думаю, вы не знакомы с матушкой Хэл, – сказала вдова Саффиан, трогая Лайама за рукав. – Матушка Хэл, позвольте вам представить квестора Ренфорда, который впервые принимает участие в выездной сессии герцогского суда. Господин Ренфорд – это матушка Хэл, уоринфордская искательница теней.

– Квестор Ренфорд, – еле слышно пробормотала сидящая напротив особа, пряча глаза.

Лайам учтиво привстал и поклонился. Это движение так напугало матушку Хэл, что она даже пискнула от волнения.

– Я знаком с вашей саузваркской товаркой по ремеслу – матушкой Джеф.

«Вот уж кто точно не станет пищать, когда ей вздумают поклониться». С саузваркской искательницей теней он свел знакомство тогда же, когда и с Кессиасом, то есть более полугода назад. Они сразу завоевали его симпатию как люди прямые, честные и знающие свое дело. Интересно, а много ли таких в Уоринсфорде? Если себялюбивый Куспиниан и это запуганное существо характерны для здешнего общества, то встает вопрос: а все ли тут хорошо?

Матушка Хэл опять что-то пробормотала – слишком уж, правда, тихо, но прежде, чем Лайам успел попросить ее повторить свою фразу, рядом появился слуга и стал наполнять его кубок вином. Эдил Куспиниан с торжественным видом встал.

– Я хочу провозгласить тост, – сказал он, и слуга торопливо бросился дальше, чтобы успеть плеснуть вина в кубки других гостей. – Этот тост более подходит для завершения ужина, и все же мне не терпится его произнести. Хвала и слава ареопагу!

Все кубки поднялись, все головы повернулись в сторону вдовы Саффиан, которая, в свою очередь, всем поклонилась. На этом официальная часть трапезы словно бы и закончилась, гости выпили, и вино стало развязывать языки. За столом мало-помалу пошли разговоры, по направлял их один человек – Куспиниан. Великан вел себя, как радушный хозяин, расспрашивая приезжих, не труден ли был их путь, он сыпал шутками, он расточал улыбки и даже сочувственно покивал, когда квестор Проун пожаловался, что владельцы придорожных гостиниц не знают своего места и не могут должным образом вычистить человеку платье. Эдил сделал вид, что страшно разгневан, и пообещал чиновнику вышколить наглецов.

Когда после очередного тоста трое слуг принялись разливать по тарелкам дымящуюся уху, Лайам решил воспользоваться воцарившимся на это время молчанием и спросил:

– Прошу простить, что занимаю ваше внимание, любезный эдил, но не могли бы вы в двух словах обрисовать ваш взгляд на историю с чародеем?

– А? Что? – вскинулся Куспиниан и озадаченно отстранил руку слуги, собиравшегося подлить вина в его кубок. – С каким таким чародеем?

– С тем, что умер на постоялом дворе.

Судя по изученным Лайамом документам, этого чародея нашли в своей спальне мертвым, причем на теле покойного никаких следов насилия не имелось. Однако гримаса, застывшая на лице мертвеца, была столь ужасна, что обнаруживший труп человек упал в обморок и его едва откачали.

– Эге, квестор, так вы, никак, говорите о деле?

Лайам помедлил, стараясь сообразить, не свалял ли он дурака, и осторожно ответил:

– Да… с вашего позволения.

– Сегодняшним вечером, квестор, мы не разбираем дела, – заговорил терпеливо эдил, словно увещевая расшалившегося ребенка. – У нас для того будет довольно времени завтра. Кстати, откуда вам стало известно об этой истории? Особо тяжкие преступления – это хлеб квестора Проуна.

«Особо тяжкие преступления? А было ли тут преступление вообще?»

– Квестор Проун сам дал просмотреть мне бумаги по этому делу…

– На этот раз особо тяжкими преступлениями займется наш новый коллега, – пробурчал Проун, выхватывая из серебряной хлебной корзинки булочку и обмакивая ее в суп.

Глаза Куспиниана беспокойно забегали, потом остановились на госпоже Саффиан.

– Это действительно так?

Председательница ареопага с неохотой оторвалась от еды. Спокойствие, с которым она игнорировала возникшее за столом напряжение, восхитило бы Лайама, не будь он главным зачинщиком того, что происходило.

– Да, – веско сказала она. – Квестор Ренфорд будет заниматься тяжкими преступлениями, а квестор Проун – остальными делами. Прошу прощения, возможно, я не поставила вас об этом в известность. Это как-то влияет на ваши планы?

– Нет-нет, – быстро отозвался эдил. – Никоим образом. Просто я был уверен, что… ну, да это неважно. Наш славный Уокен будет помогать квестору Ренфорду с тем же рвением, с каким помогал бы и любому другому уполномоченному ареопагом лицу. – Он откинулся на спинку кресла, чтобы дать слугам возможность переменить посуду, а потом вновь подался вперед. Всякая тень неуверенности в его голосе бесследно исчезла. – Веселенькая, говорят, была у вас нынче зима. Правда ли, что новая богиня Беллона разгуливала прямо по улицам Саузварка? Давненько боги не навещали наш Таралон.

Вопрос был направлен вдове Саффиан, но та переадресовала его.

– Квестор Ренфорд знает об этом событии больше, чем мы с квестором Проуном. Эдил Кессиас даже известил герцога о немалых его заслугах в улаживании конфликта, вспыхнувшего между городскими святилищами.

«Попридержал бы лучше эдил Кессиас свой язык», – подумал Лайам. Он и впрямь видел Беллону в тот день – и гораздо ближе, чем остальные жители Саузварка, но не любил о том вспоминать.

– Вряд ли я смогу сообщить что-нибудь сверх того, что вы уже слышали, любезный эдил. Богиня явилась, чтобы унять распри внутри своего храма и сделать порядок поклонения ей более четким. Смею вас заверить, что сейчас ее храм процветает. Я веду с ним кое-какие дела.

– Торговые? – спросил Куспиниан.

– Да.

– Квестор Ренфорд в свободное от службы его высочеству время не гнушается заниматься торговлей, – пояснил Проун, поморщившись. – Но храм Беллоны – надежный храм. Я вложил в него немалые деньги.

– Значит, торговые? – протянул эдил нараспев, впрочем, его внимание отвлекло водруженное перед ним блюдо с отменными на вид отбивными.

– Да, – поклонился еще раз Лайам.

– А куда вы засылаете экспедиции? – с неподдельным интересом спросил вдруг Эласко.

– Мы осваиваем новые пути, спускаясь на юг по Колиффскому океану.

Молодой человек понимающе кивнул.

– На юг по Колиффу? Значит, вы набираете экипажи во Фрипорте. Таралонцы туда не поплывут.

– И будут правы, – заявил Куспиниан, брезгливо скривившись. – Там одна лишь нечисть да бесконечные пустыни. Но торговля – неподобающая тема для застольного разговора. Возможно, вашему отцу, Уокен, все это и было бы интересно, но не нашим досточтимым гостям.

Эласко вспыхнул и потупил голову. Лайам, прекрасно осознавая, что упрек адресован и ему, просто пожал плечами. Между тем слуги переменили посуду, и пустые тарелки присутствующих одна за другой стали перемещаться к эдилу, чтобы возвратиться обратно наполненными до краев. Великан с видимым удовольствием раскладывал отбивные, сдабривая их чудовищным количеством соуса и расхваливая достоинства гостиничных поваров.

Лайам вынужден был признать, что местные кулинары действительно превосходны, и, хотя переедать он не любил, отбивные с его тарелки исчезли достаточно быстро, впрочем, их тут же сменила вареная рыба, не уделить внимание которой также было нельзя. Ловкие слуги так и сновали вокруг стола, следя, чтобы кубки господ не пустели. Их тут вертелся по меньшей мере десяток. Вскоре к этому хлопотливому рою присоединился и сам владелец гостиницы, внесший в помещение жареного гуся. Он сиял улыбкой и, потирая руки, принимал расточаемые ему похвалы.

Отпустив удовлетворившего свое тщеславие бодрячка, неугомонный эдил переключился на вина, предлагая гостям сравнить качества подливаемых в их кубки напитков. Не правда ли, красное риальское из Альекира не так вяжет рот, как фрипортское опорто, однако именно в этой терпкости и заключается вся прелесть опорто, вы в том убедитесь, сейчас его принесут!.. Эдил говорил один, но видимость беседы все-таки сохранялась, ибо Проун постоянно ему поддакивал и улыбался, время от времени восклицая: «да неужели?.. да что вы?» – а вдова Саффиан каждый раз, когда к ней обращались, кивала со значительным видом. Остальная мелкая сошка помалкивала. Матушка Хэл самоотверженно копалась в содержимом своей тарелки, а Эласко был занят процессом опустошения кубка, который, как Лайам заметил, наполняли уже тринадцатый раз.

Еда Лайаму нравилась, хотя его весьма беспокоило то, что вечер проходит впустую. Дело, которое он проглядел, таило неясности, разобраться в которых пока что не представлялось возможным.

«А этим все как с гуся вода, – уныло раздумывал он. – Они-то не одну собаку на подобных казусах съели. Им можно посвящать свободное время ничего не значащей болтовне. Сидят себе и слушают, как разглагольствует этот осел».

Впрочем, упоминание об опорто – особенно редком и дорогом вине из одноименной колонии, снова напомнило ему о намеках Кессиаса в адрес Куспиниана, и Лайам от скуки взялся подсчитывать, в какие денежки встанет этот ужин казне.

Когда опорто действительно принесли, а на закуску к нему – сыр и коврижки с медом, мысленный счет Лайама вырос до сотни крон. «И это только еда и питье, – отметил он, смакуя редкий напиток. Он старался поменьше пить, и голова его оставалась ясной, хотя в комнате уже становилось довольно душно. – А оплата дополнительных слуг, номеров, корма для лошадей, а расходы на жилье и стол для клерков и слуг?..» Счет возрастал скачкообразно и в округленном виде подошел к полутысяче крон. Если верить Кессиасу, уоринфордский эдил вполне способен еще раз округлить эту сумму и преспокойно положить разницу в свой карман.

«Герцог сам виноват, не ограничивая подобных расходов…» – подумал снисходительно Лайам и, оставив эти мысли, вернулся к вину.

Слуги все сновали туда-сюда, убирая со стола съеденное и заменяя его новыми деликатесами, от их быстрых перемещений Лайама порой овевали благодатные дуновения ветерка. По лицу Проуна струился пот, стекая на жесткий воротник крупными каплями, матушка Хэл украдкой дергала свой саван, пытаясь ослабить ворот. Даже вдова Саффиан беспокойно поерзала в кресле и вопрошающе посмотрела на Куспиниана, который все наслаждался опорто, любуясь сквозь хрустальные стенки кубка его рубиновым цветом. Но вскоре и до него дошло беспокойство гостей.

– Тут и впрямь сделалось душновато – слишком много свечей. Еще один тост – и все мы, пожалуй, удалимся на отдых.

Он встал, и все поднялись вместе с ним, с затаенным облегчением отодвигая кресла и поднимая кубки.

– Еще раз – за ареопаг!

Кубки, один за другим, опустели, вдова Саффиан поблагодарила эдила за трапезу, и все потянулись к выходу из банкетного помещения. Лайам приостановился, ожидая огибавшего стол Проуна.

– Я хочу прогуляться, – сказал он мокрому от пота чиновнику.

– А ваша тварь все еще в комнате?

– Да.

– Мне будет там с ней неуютно. Заберите ее с собой.

– Неуютно? – с нажимом спросил Лайам, но успел взять себя в руки и заговорил более вежливым тоном. – Уверяю вас – мой дракончик совершенно безвреден. Но если вы откроете дверь, он уйдет.

Проун недоверчиво фыркнул, словно такой вариант чем-то его не устраивал, затем молча перевалился через порог. Лайам – уже посвободней – вздохнул и покачал головой.

«Фануил, – мысленно приказал он, – когда квестор Проун войдет в комнату, выйди и разыщи меня».

Он представил себе, как дракончик спускается в общий зал и какой шум там поднимается.

«Постарайся, чтобы тебя не заметили».

Из-за боковой двери, ведущей в кухню, послышался визгливый голос владельца гостиницы, который, судя по тону, говорил со слугой:

– И не вздумай выбрасывать свечи, они по медяку штука, и в каждом огарке еще порядочно воска!

Лайам быстро прикинул количество свеч и включил их общую стоимость в свой мысленный счет.

Прохладный ночной воздух выгнал хмель из головы Лайама и вялость из его расслабленного духотой тела. Он стоял в одиночестве на ступеньках крыльца, глубоко дыша и поглаживая набитый живот.

«Надо было заботиться не о том, как бы не перепить, а о том, как бы не переесть».

Он спустился на улицу, поднял голову и посмотрел на звезды, еле мерцающие над крышами зданий.

«Мастер, ты не мог бы открыть мне дверь?»

«Уоринсфорд вряд ли сделается моим любимым местечком, – подумал Лайам, возвращаясь к дверям гостиницы. – Слишком уж многие тут меня достают».

«Если бы этот Проун открыл окно, я бы мог просто вылететь, никого не обеспокоив», – заявил дракончик, сбегая на мостовую. Его коготки звучно клацнули по камню ступеней.

«Ты же знаешь, он ночью окон не открывает».

В первый же вечер их совместного проживания Проун недвусмысленно дал понять, что считает ночной воздух слишком вредным для человека. «Пагубные испарения, миазмы и все такое».

«Может быть, в отношении этого города он и прав», – ответствовал Фануил, деловито обнюхивая брусчатку. Что-то в непроглядной темноте переулка его привлекло. Дракончик напрягся, затем стрелой метнулся во мрак. Мгновением позже оттуда послышался сдавленный визг.

«На кого бы ты ни охотился, – взмолился мысленно Лайам, – не вздумай тащить добычу сюда!»

«Это всего лишь бродячая шавка».

«Не надо лишних подробностей! И не выходи, пока не покончишь с едой!»

Визг прозвучал еще раз, но глуше, затем все стихло.

«Да, мастер».

«Все, хватит с меня!»

Скривившись от отвращения, Лайам повернул обратно к гостинице. Тут двери ее распахнулись и на крыльцо вывалились Куспиниан и Эласко. Оба они словно остолбенели, завидев на ночной улице кого-то еще, затем на лице эдила засияла улыбка.

– Квестор Ренфорд, – с неожиданным добродушием произнес великан. – Вышли малость развеяться, а?

Он спустился на мостовую, его примеру, пошатываясь, последовал и молодой человек. Лайама этот дружеский тон сильно смутил.

– Вышел, – сказал он с некоторым напряжением в голосе. – Прогулка после хорошего ужина способствует пищеварению.

– Короткая – да, – согласился эдил. – Однако ночью на улицах Уоринсфорда темно…

Он не договорил. Какое-то время мужчины стояли, глядя друг на друга в неловком молчании. Затем Куспиниан, прочистив горло, сказал;

– Боюсь, начало нашего знакомства было не слишком приятным. Но таков уж мой скорбный удел. Мне мало кому удавалось понравиться с первого взгляда. Однако… не переиграть ли нам все сызнова, квестор? Забудем нашу небольшую размолвку и станем друзьями! – В тусклом свете, лившемся из окон гостиницы, Лайам увидел руку, протянутую ему. Он чуть помедлил и протянул свою. Рукопожатие состоялось. Эдил улыбнулся, сверкнув зубами. – Отлично! Итак, начнем с чистой страницы?

Что бы ни послужило причиной такой разительной перемены, Лайам решил ею воспользоваться.

– Боюсь, чистая страница – самое подходящее определение для меня, – с сожалением произнес он. – Честно говоря, эдил Куспиниан, мое настоящее положение меня сильно смущает. Я словно бы попал не в свою колею.

– И где же это? У нас в Уоринсфорде? Ну нет, дорогой квестор, я просто отказываюсь верить своим ушам! Вы – доверенное лицо герцога и рангом не уступаете ни Проуну, ни Эласко! – Он бросил взгляды на молодого красавца. Тот продолжал пошатываться, хмурясь и глубокомысленно тараща глаза. – Впрочем, сейчас вы даже во многом его превосходите. Спрашивайте – и на все ваши вопросы вам будут даны обстоятельные ответы, приказывайте – и все, что вам понадобится, будет сделано. Весомее вашего слова в этом городе, как, собственно, и в округе, ему подчиненном, лишь слово его высочества, госпожи Саффиан и мое!

«Вот как? А я и не знал».

– Это все, безусловно, очень приятно слышать, но корни моего беспокойства лежат несколько глубже. Понимаете ли, я принят в штат ареопага совсем недавно, и ни госпожа председательница, ни квестор Проун не имели возможности посвятить меня в суть моей новой работы. Я слишком мало знаю о деятельности выездного суда. Надеюсь, вы поможете мне рассеять мое невежество… хотя бы отчасти?

– Конечно, конечно! – заулыбался Куспиниан. – О чем бы вам хотелось спросить?

– Ну, для начала я хотел бы узнать, в чем состоит разница между особо тяжкими преступлениями и простыми.

Эдил изумленно вытаращил глаза, чем на мгновение стал очень схож с собственным квестором.

– Но это же основы основ! Как же вы служили у Кессиаса? Почтенная Милия утверждала, что вы – опытный и проверенный дознаватель!

Лайам пожал плечами и удрученно вздохнул.

– Я распутал совместно с эдилом Кессиасом несколько сложных дел, но… не совсем обычным путем.Я… э-э… вычислял злоумышленников, а он осуществлял все остальное – производил аресты, оформлял бумаги, отправлял арестованных к герцогу, в Дипенмур…

Лайам несколько преувеличил. К аресту с последующей отправкой преступника в Дипенмур привело только одно из расследований, которыми он занимался. Остальные два дела разрешились таким образом, что брать под стражу никого не пришлось.

– Так что теперь, получив большую самостоятельность, я барахтаюсь как кутенок, брошенный в воду. Я не уверен, что госпожа Саффиан понимала это, возводя меня в ранг своего заместителя, ведь на нее в эти дни свалилось столько всего.

Она и не пыталась ничего понимать. Ей прислали квестора, значит, он должен работать.

Эдил нахмурился.

– Но ведь какой-то опыт у вас должен иметься? Эдил Кессиас отрекомендовал вас госпоже Саффиан как человека с исключительным нюхом.

– Что ж, наверное, у него были к тому основания, – Лайаму все-таки не хотелось, чтобы его держали за полного дурака. Но и превозносить собственные достоинства ему не хотелось также. – Кое-что мне действительно удавалось. Я неплохо беру след и разбираюсь в поступках людей. Я лишь не знаю всех тонкостей процедуры…

– И как отличить тяжкое преступление от простого? – Эдил несколько долгих мгновений не сводил с него глаз, все еще хмурясь, затем решительно кивнул. – Хорошо, вас, видимо, следует принимать таким, каков вы и есть. Заходите – мы выпьем для бодрости еще по стаканчику и попытаемся рассеять туман, какой вы тут напустили.

Лайам облегченно вздохнул.

– Спасибо.

Когда они зашли в гостиницу, выражение лица эдила все еще оставалось скептическим, но Лайама это не волновало. «Лучше уж показаться дурнем сейчас, чем на заседании ареопага». Эласко послушно, как привязанный, следовал за начальником, Лайам шел рядом, придерживая уоринфордского квестора за плечо.

Гостиничная таверна уже закрывалась. Усталые слуги выметали из опустевшего зала опилки и подтирали лужицы пролитого вина. Однако Куспиниан, не глядя по сторонам, прошел к одному из столиков и зычно спросил воды и вина. Ему тут же повиновались. При тусклом свете немногих свечей стало видно, что Эласко совсем худо, смазливое личико юноши было зеленым, и, когда принесли заказанное, эдил заставил его выпить чуть ли не полграфина воды. Потом он из другого графина налил себе и Лайаму по стакану молодого вина и улыбнулся.

– Итак, сударь мой, о чем вам хотелось бы узнать?

– Да, собственно, обо всем, – усмехнулся ответно Лайам. – Но поскольку надо с чего-нибудь начинать, может быть, мы оттолкнемся от дела, о котором я спрашивал раньше. Тот чародей, найденный мертвым на постоялом дворе. Я не уверен, что этот случай вообще представляет интерес для выездного суда. Следов насилия нет, значит, он мог умереть и естественной смертью. Но даже если это убийство, откуда известно, что в нем замешана магия?

Эласко устремил на Лайама затуманенный взгляд и издал какой-то неразборчивый звук.

– Вы не видели его предсмертной гримасы, – кивнул Куспиниан. – Вы ее не видели, иначе не говорили бы так. Только магия может вызвать на лице человека подобный оскал. Но подумайте, – продолжал он, – даже если бы у нас не имелось столь весомого указания на характер деяния, все равно уже одно то, что покойный был чародеем, отсылает это дело под юрисдикцию ареопага. Во-первых, чародея трудно убить иначе, чем при помощи магии, и, во-вторых, ареопаг – последняя инстанция, которая может что-либо прояснить. Только вы устанавливаете, что на самом деле произошло и каковым должно быть наказание.

– Наказание?

– За простое убийство преступнику в худшем случае грозит лишь повешение. За убийство, отягощенное магией, сожжение или четвертование.

Лайам поморщился. Эта новость произвела на него неприятное впечатление.

– Значит, я не просто должен выяснить, кто совершил преступление, но и каким способом?

Эдил постучал костяшками пальцев по столу.

– Вот именно, квестор. Тут вы, наконец, угодили в самую точку. Ваша работа заключается не только в том, чтобы понять – кто, но еще и как, и насколько тяжким был данный проступок. Этот чародей, Пассендус, у нас не один. Вы читали отчет об убийстве Элдина Хандуита?

Лайам успел ознакомиться и с этим делом. Богатый уоринсфордский купец Хандуит был растерзан в клочья демоном, которого вызвали его брат и невестка. Хотя в мрачноватости этой истории и таилась некая притягательность, загадки она не несла в себе никакой.

– Да, но вы ведь уже и сами знаете, кто тут виноват. Так зачем же мне во все это вникать?

– Дело на первый взгляд кажется легким, но это как раз тот самый случай, когда надо определить степень отягощенности преступления, – воздел перст к потолку Куспиниан. – Если брат купца со своей женой призвали демона, чтобы убить Хандуита, то наказание должно быть самым суровым, даже более суровым, чем за убийство при помощи магии. Всех тонкостей я не знаю, в них разбирается Милия, но, насколько я помню, таким преступникам перед казнью вырезают язык. Наш герцог косо посматривает на магию, а уж демонология просто выводит его высочество из себя. Но сами Хандуиты клянутся, что всего лишь гадали и что демону удалось вырваться на свободу против их воли. А за случайное убийство им полагается лишь по сотне ударов плетью – и все.

И все?! Сотни ударов плетью не выдержит ни один человек.

– Значит, я должен выяснить, намеревались ли эти люди убить бедолагу-купца.

– И как, и что именно они хотели с ним сделать. Все это ареопаг должен знать, иначе председательница не сможет вынести правильное решение. Когда вы досконально уясните себе все обстоятельства произошедшего, вы предоставите ей отчет, на основе которого она подготовится к разбирательству дела. Потом обвиняемые предстанут перед судом, все показания и свидетельства будут зачитаны. Возможно, этой парочке позволят сказать что-нибудь в свое оправдание, но такое бывает редко, поскольку суд обычно опирается на заключение квестора. Затем ареопаг вынесет свой приговор, то есть председательница назначит преступникам наказание, которое сочтет подходящим для данного случая.

– Которое сочтет подходящим? То есть она решит, что с ними делать, сама?

– Конечно. А кто же еще?

– Но разве нет общего уложения о наказаниях?

Куспиниан озадаченно наклонил голову.

– А откуда бы ему взяться? Разновидностей преступлений великое множество, их куда больше, чем законодатели могут себе представить, и никакой кодекс не может всего охватить. Более того, ареопаг, связанный жесткими рамками, просто не сможет работать. Понимаете, один убивает, чтобы ограбить, другой – чтобы защитить свою жизнь, третий мстит, а результат одинаков. Честно говоря, определяя вид наказания, глава ареопага руководствуется пожеланиями герцога и прецедентами, имевшими место быть, но при этом, конечно, взвешиваются все обстоятельства дела. То есть те же самые как и насколько.

«Как и насколько, – хмуро подумал Лайам. – Насколько повесить и каким образом сжечь!»

– Ладно, – сказал он наконец, – задача моя приблизительно мне ясна, и думаю, я с ней справлюсь. Меня угнетает только отсутствие четких правил.

– Оно угнетает всех, и Милию в первую очередь, – пожал плечами эдил. – Но ничего не попишешь, приходится делать на это скидку.

Лайам рассеянно кивнул, размышляя, о чем бы еще спросить. Но ничего больше придумать не мог, хотя и понимал, что, как только они расстанутся, в голове его тут же зароятся сотни вопросов.

– Я понимаю. И от души сочувствую ей. Удивительно, что госпожа председательница вообще не отменила эту поездку. Смерть мастера Саффиана несомненно извинила бы ее.

Эласко начал икать, пытаясь поднести руку ко рту. Куспиниан сурово посмотрел на своего упившегося помощника, затем столь же сурово глянул на Лайама.

– Суд был делом жизни этой супружеской пары, квестор. Держу пари, без хлопот, связанных с выездом, Милия сделалась бы сама не своя. Только работа дает ей силы справляться с горем. И дурную услугу окажет этой достойной женщине тот, кто своей недобросовестностью введет ее в заблуждение. Ареопаг ошибаться не может, так что если у вас в чем-либо возникнут сомнения, смело обращайтесь по спорным вопросам к квестору Проуну или ко мне. Эта сессия – лучший памятник Акрасию Саффиану, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Постараюсь сделать все, что в моих силах, – ответил совершенно искренне Лайам. – И думаю, что не раз еще обращусь к вам за советом.

Куспиниан расцвел в радушной улыбке.

– Тогда я спокоен, – сказал он, вставая и протягивая Лайаму руку. – Репутации ареопага ничто не угрожает.

Лайам встал, и собеседники пожали друг другу руки.

– Надеюсь.

«Интересно, – подумал он, – а репутация эдила Куспиниана как-то связана с репутацией выездного суда?»

– Готов поручиться, что все будет в порядке, – эдил дружески ему подмигнул. – А теперь мне надо позаботиться о моем квесторе. Он, кажется, немного устал и хочет бай-бай.

Вдвоем они легко поставили юношу на ноги и повели к выходу, где и распрощались, пожелав друг другу доброй ночи. Лайам некоторое время постоял у порога, глядя вслед подгулявшей парочке. Эдил уверенно передвигался по улице, Эласко, как тряпка, висел на плече великана.

«Фануил, – позвал Лайам, когда тьма окончательно поглотила его новых приятелей. – Я иду спать».

Далекий колокол стал отбивать полночь. На шестом ударе послышалось знакомое хлопанье крыльев. Дракончик возник из темноты и легко опустился на ступени крыльца.

Они неслышно прошествовали по темным лестницам и едва освещаемым гостиничным коридорам к своей комнате. Раскатистый храп Проуна был слышен издалека. «О небо, пошли мне побольше терпения!» – тихонько взмолился Лайам. За долгие годы странствий ему приходилось делить ночлег с людьми разного сорта, но никогда не попадалось соседа неприятнее, чем этот толстяк.

Открыв дверь как можно тише и осторожно затворив ее за дракончиком, он стал ощупью пробираться к своей постели.




3


Рыжеволосая женщина легко ускользала от Лайама. Роскошный огненный водопад обрушивался на ее обнаженные плечи, и он целую вечность гонялся за ней, пока она не повернулась к нему лицом.

– Проснись, – сказала красавица, и Лайам проснулся.

Он открыл глаза и, сообразив, где находится, снова опустил веки, страстно желая оказаться в каком-нибудь другом месте.

«Пробило шесть, мастер, – заявил Фануил. – Ты хотел, чтобы я поднял тебя в шесть».

По утрам дракончик делался совершенным занудой, так что пришлось вставать. Проун все еще довольно похрапывал, и Лайам рискнул затеплить свечу. В одной из своих сумок он нашел льняное полотенце, потом умылся чуть теплой водой, остававшейся в тазике с вечера, и быстро оделся. Его костюм никак не должен был повредить репутации ареопага – коричневые кожаные брюки, снежно-белая сорочка, длинный камзол из темно-бордовой парчи. Все вполне чистое и добротное, малость, правда, помявшееся в дороге.

После минутного раздумья он набросил сверху дорожный плащ – пусть поношенный и пропыленный, но удобный и с такими вместительными карманами, что репутацию ареопага можно было чуточку потеснить. В его недрах легко разместились и довольно пухлая книжица, выполненная в четверть общепринятого формата, которую Лайам решил с собой прихватить, и обе связки бумаг, полученные от первого квестора.

Сунув под мышку свои сапоги, он присел на корточки возле тючка и задумчиво посмотрел на мечи. Первый – обычный – был просто завернут в кусок кожи. Лайам отложил его в сторону и взял в руки второй. В глубине драгоценного камня, врезанного в тусклое серебро рукояти, горел темный огонь. Он обнажил меч – клинок был молочно-серым, с причудливыми прожилками, также отливавшими серебром. Меч принадлежал прежнему хозяину Фануила, весьма искусному чародею, и считался заговоренным против всех магических тварей. Дракончик, по крайней мере, думал, что это так.

Лайам довольно долго рассматривал тело клинка, затем убрал оружие в ножны и помотал головой. В Уоринсфорде оно ему не понадобится.

«Если повезет, оно мне не понадобится вообще».

Мгновением позже он уже покидал комнату, сопровождаемый мелким уродцем.

Лайам остановился на лестнице, чтобы обуться. Затем он спустился в таверну, надеясь, что в столь ранний час ему удастся спокойно посидеть над бумагами, а если повезет, то и позавтракать.

В центре обычно шумного, а сейчас совершенно пустого зала стояла молоденькая служанка. Опираясь на ручку метлы, она любовалась утренним солнцем, заливавшим стекла обоих эркеров розовым светом. Лайам кашлянул, и девушка обернулась, потом увидела Фануила, побледнела и бросилась прочь.

– Дурное же впечатление ты производишь на женщин, – сказал Лайам, подсаживая уродца на столик. Он достал из одного кармана плаща пухлую книжицу, а из другого – связку бумаг с описанием смерти Элдина Хандуита.

«Ты можешь читать вместе со мной?»

«Да, мастер, если ты развяжешь узел на серебристой нити». Дракончик смотрел на него снизу вверх, словно изголодавшийся пес.

– Чертова нить, – вполголоса буркнул Лайам. Эту нить, связывающую его с фамильяром, можно было увидеть, лишь заглянув в эфирный план бытия. И не только увидеть, но и довольно легко производить с ней кое-какие манипуляции. «Довольно легко – для чародея», – уточнил мысленно Лайам. Он не сомневался, что настоящие чародеи ныряют в эфирный план, как утки в воду, и что работа с нитью для них – плевое дело. Но сам-то Лайам чародеем никак не являлся, дракончик достался ему в наследство от мага, так же как и небольшой домик в окрестностях Саузварка со всем его содержимым.

Вздохнув, он закрыл глаза и стал усилием воли погружать себя в полутранс. Он уже знал, что погружаться в него легче, когда ощущаешь усталость или находишься в полудреме. Сейчас ему предстояло вызвать в себе подобное состояние искусственно. Постепенно перед его мысленным взором возникли светящиеся круги, затем они так же постепенно угасли, и он словно поплыл в черной пустоте, гоня впереди себя слабое расплывчатое свечение. Лайам усилил это свечение до сгустка, затем попытался превратить сгусток в нечто вроде кометы, влекущей за собой пылевой хвост. Как ни странно, ему это удалось с первого раза. Комета вспыхнула и понеслась прочь, роняя мириады горящих пылинок. Она была восхитительно хороша. Каждый раз, когда он такое проделывал, ему хотелось заорать от восторга. Пылинки, кружась в пустоте, опускались все ниже, и то, на чем они оседали, медленно обретало форму нити, протянутой в бесконечную даль.

Комета летела строго над ней, стремясь к эфирному телу дракона. Лайам мысленно отождествил себя с этой хвостатой звездой и тут же ощутил сумасшедшую скорость полета. Невероятные расстояния стремглав уходили назад.

«А где же узел?» – подумал он, и тот появился. Лайам резко замедлил движение и завис прямо над ним. Узел как узел, небольшой бугорок на нити, он сам его создал однажды, представив, будто завязывает шнурок. Далось это, впрочем, ему нелегко, после множества неудачных попыток, и, похоже, совершить обратный процесс будет еще труднее.

Утренний свет упал на его лицо, но Лайам, внутренним взором исследуя узел, этого не заметил. Он около месяца учился входить в эфирный план бытия и еще с месяц бесплодно болтался над нитью, пока не достиг нужного результата. Эта штуковина в сути своей являлась барьером, призванным не давать дракончику заглядывать в мысли хозяина. По крайней мере, так утверждал сам Фануил.

Теперь Лайам хотел убрать барьер, но тот упорно не желал убираться, и все попытки раздернуть серебряные петельки только затягивали их еще туже. Если морякам и снятся кошмары, то они должны быть именно таковы. После дюжины бесполезных подходов к проблеме Лайам решил от нее отступиться.

«На кой черт я вообще его завязал?»

И тут узел исчез, нить сделалась ровной, серебряные петельки пропали, и Лайам открыл глаза.

«Ну, теперь ты сможешь читать вместе со мной?» – спросил он, облегченно вздыхая.

«Да, мастер».

«У меня прекрасно все вышло, правда?»

«Ученики магов свободно это проделывают уже на второй день обучения», – невозмутимо ответил дракончик.

«Да? Значит, у меня маловато шансов стать чародеем?»

«Для учебы ты уже староват».

Лайам покачал головой и вдруг увидел служанку. Ту самую, что вылетела из помещения, испугавшись уродца. Теперь она стояла в дверях кухни, пытаясь робкими знаками привлечь внимание важного постояльца.

– Если господину будет угодно, – заговорила девушка заикаясь, – то хозяин предлагает ему проследовать в трапезную, поскольку все приготовлено там.

– Все приготовлено?

– Для завтрака, сударь, – она глянула на Фануила, собралась с духом и добавила: – Я провожу вас, с вашего позволения.

– Благодарю, я сам отыщу дорогу, – сказал Лайам, мысленно улыбаясь. Девчонке явно было приказано его проводить. Будь ее воля, она бы не высунула из кухни и носа. – Не беспокойся, милая, ступай по своим делам. – Он сгреб со стола все, что там находилось, включая дракончика, и пошел к двери, ведущей в трапезную. Служанка неуклюже присела в поклоне и сочла нужным ретироваться прежде, чем господин прошествует мимо нее.

«Значит, для нас уже и завтрак готов. А мы ведь еще не успели отработать и ужин», – подумал Лайам, вступая в трапезную и с любопытством оглядываясь вокруг.

Свечей в подсвечниках поубавилось, но в остальном все выглядело столь же внушительно, как и вчера. Стол ломился от угощения, кубки сверкали, посуда сияла. Лайам прошел к своему месту и бесцеремонно свалил дракончика с локтя. Тот попытался уцепиться за полированный подлокотник кресла, но не удержался и шлепнулся на пол, а Лайам остался стоять. То, чем собирались с утра потчевать ареопаг, явно свидетельствовало, что гостеприимство (а точнее – оборотистость) Куспиниана не имеет границ. Короткие, но толстые свечи из чистого воска освещали огромный окорок, два блюда с горами рыбы – жареной и копченой – и большую серебряную лохань с еще булькающей овсянкой. Все это изобилие окружали корзинки с сыром, булочками и хлебом. Еды было столько, что ее хватило бы, чтобы насытить не только высших чиновников выездного суда, но и всех сопровождающих его лиц – конюхов, стражников, клерков и слуг. Лайам неторопливо снял плащ, перекинув его через спинку кресла, потом с легким отвращением взял из ближайшей корзинки горячую булочку и, наконец, сел.

Фануил, выглядывая из-под стола, внимательно наблюдал за действиями хозяина.

«А ничего сырого там нет?»

«Боюсь, что нет, – ответил Лайам, забрасывая кусочки сдобы себе в рот. – Я после придумаю, чем тебя покормить. А пока давай-ка займемся делом. Ведь узел и вправду исчез?»

«Да, мастер».

– Вот и прекрасно, – сказал Лайам вслух, раскладывая перед собой бумаги. Он надеялся, что детальное их изучение сможет хоть что-нибудь ему подсказать.

Итак, после полуночи в день всех богов внимание троих уоринсфордских стражников, патрулирующих набережную, привлекли дикие вопли, раздававшиеся из дома Элдина Хандуита. Они подбежали к дверям здания как раз в тот момент, когда тело несчастного вылетело из окна верхнего этажа. Тело было страшно искалечено, а сквозь разбитые стекла на стражников таращилось «рогатое чудище с огненными глазами, цепляющееся когтями за подоконник».

Тут же на улицу выскочила горничная Хандуитов, громко призывая на помощь, и патрульные, проявив, по мнению Лайама, недюжинное мужество, бросились в дом. Они добрались до спальни торговца и выломали дверь, но чудища там уже не обнаружили, хотя следы его пребывания виднелись повсюду. Глубокие царапины на подоконнике, поломанная мебель и запах серы явственно говорили, что тут похозяйничал демон, о том же свидетельствовали кусочек голубого мелка на полу и дохлая кошка.

Горничная «в великом смятении» (в истерике – понял Лайам) умоляла стражников поискать остальных обитателей дома. Она опасалась, что демон и их растерзал. Спальня, где ночевали брат Хандуита Эльзевир и его жена Ровиана, была пуста, ни в одной из комнат верхних этажей их тоже не оказалось. Дальнейшие поиски также результатов не дали, и, когда осталось проверить только подвал, горничная «впала в такое смятение», что одному из стражников пришлось увести ее подальше от здания.

– И кому же это выпала такая удача? – поинтересовался вслух Лайам, представляя себе, как двое оставшихся храбрецов с ужасом смотрят на лестницу, уводящую в подземелье.

«Тут не сказано».

– Знаю, – пробормотал Лайам. – Я задал этот вопрос просто так.

Итак, одному из стражников повезло, а остальные двое «с немалой опаской» спустились в подвал, где и обнаружили супружескую чету. Парочка стирала с пола следы пентаграммы, начертанной голубым мелком. Конечно, их тут же арестовали и, как понял Лайам, на том дело и кончилось.

Однако и Ровиана, и Эльзевир утверждали в один голос, что призывали демона только для того, чтобы заглянуть с его помощью в будущее, и что тварь вырвалась из магического круга сама. Они горячо отрицали, что замышляли убийство, хотя состояние старшего Хандуита должно было перейти именно к ним. На вопрос, откуда они узнали, как вызвать демона, супруги ответили, что в кипе старых пергаментов, хранившихся у них дома с давних времен, обнаружился лист с описанием такого обряда, но что демон унес этот самый лист вместе с трупиком кошки и голубым мелком. Автор отчета – по напористости и безапелляционности изложения Лайам предположил, что записку составил Куспиниан, – сомневался в правдивости слов обвиняемых. Сомневался, но… без всяких на то оснований.

Хандуиты и впрямь были виновны – но в чем? Лайам сдвинул отчет в сторону и сложил пальцы домиком, пытаясь точней сформулировать мысли, мелькающие в его голове. Что именно о своем будущем хотели вызнать супруги? Почему им вообще вздумалось вызвать демона? Почему именно в полночь? И если это все же они заставили рогатое чудище растерзать в клочья Элдина Хандуита, то ради чего?

«Мастер?» – осторожно окликнул его Фануил. Он уже знал, что новый хозяин не любит, когда его тревожат в минуты задумчивости.

«Сейчас продолжим, – мысленно отозвался Лайам. Дракончик кое-что смыслил в магии и сопряженных с нею занятиях, он охотно отвечал на всякого рода вопросы, однако их следовало правильно ему задавать. – Прежде всего, можешь ли ты мне сказать, много ли демонов существует в природе?»

Ответ последовал незамедлительно, словно Фануилу заранее было известно, о чем его спросят.

«Много – не то слово. Лордов тьмы – легион. Они – разные, и вращаются в своих областях потустороннего мира, так называемых сферах. Есть сферы, связанные с пророчествами, предсказаниями, расшифровкой знамений, как и сферы, нацеленные лишь на убийства. Существует еще великое множество других сфер, но они не относятся к делу. Лорды каждой из сфер откликаются только на определенного рода призывы и выполняют лишь определенные поручения…»

– Определенные? – вслух перебил его Лайам. – Тогда эта парочка лжет. Демон, вызванный для прорицания, убить не может, не так ли?

«К несчастью, может. Все лорды тьмы – это их правильное название – по своей натуре убийцы. Они извели бы весь человеческий род, представься им такая возможность».

Нахмурившись, Лайам задал новый вопрос:

«Значит, того демона действительно могли вызвать, как прорицателя?»

«Да, и это нетрудно проверить. Как я уже объяснял, лорды каждой из сфер откликаются лишь на определенного рода призывы, подкрепленные строго определенными способами начертания пентаграмм. Хандуитов поймали, когда они уничтожали магический круг. Если от него хоть что-то осталось, мы могли бы понять, какого лорда они призывали».

«А ты что, знаешь, какая пентаграмма чему соответствует?»

Дракончик выразительно повел мордочкой. «Они все описаны в „Доминантах демонологии“».

Лайам взял со стола увесистый томик, прихваченный им по совету все того же дракончика из библиотеки мага Тарквина Танаквиля, и с уважением его оглядел. Книжица была обтянута тяжелым красным бархатом и названия не имела. Открыв ее, он со все возрастающим изумлением вчитался в первые строки изложенного мелким, убористым почерком текста.

«Демонология входит в четверку магических дисциплин, затрагивающих явления как физического, так и метафизического порядка. Призыв демона любого разряда, ордена или сферы – есть упражнение, требующее точнейшего и неукоснительного контроля над материальными, положенческими, символическими и тональными компонентами. Цели упражняющегося не должны противоречить основным принципам магии».

Лайам дочел абзац до конца, затем полистал книгу. Страниц через пять стали встречаться рисунки, выполненные красной тушью. Какие-то круги, рассекаемые жирными хордами и тонкими дугами соседних окружностей, испещренные множеством странного вида значков.

«Где тут пентаграммы, что нам интересны?»

«Они на двадцать третьей и пятьдесят второй странице».

Лайам нашел указанные страницы и, заложив их пальцами, с минуту прилежно разглядывал очень схожие между собой чертежи. Различия, вероятно, все же имелись, но они прятались за сложными геометрическими построениями и цепочками непонятных значков.

«Ладно, – сдался он наконец. – Возьмем книжку с собой и просто сравним эту галиматью с той, что нарисована Хандуитами».

Фануил промолчал. Лайам с удивлением глянул под стол и увидел, что тот демонстративно чистит чешуйки.

«Перестань корчить из себя всезнайку. Ты что, уже эту книгу читал?»

«Мастер Танаквиль читал. А я все запомнил».

Покойный Танаквиль действительно частенько требовал, чтобы дракончик читал вместе с ним, ибо память уродца была просто феноменальной.

«Отлично. Тогда постарайся чуточку просветить и меня».

Дракон склонил голову набок и посмотрел на хозяина.

«Это сложно, мастер».

«Знаю, – спокойно ответил Лайам. – Успел сообразить. Потому-то мне и нужна твоя помощь».

Что и впрямь утомляло Лайама в Фануиле, так это его поразительная твердолобость.

«Как будет угодно мастеру, – ответил дракончик, садясь на задние лапки. – Тогда слушай. Демонология – не совсем магия, в том смысле, что заниматься ею могут не только маги, а все, кто захочет. Но она входит в первые четыре предмета, которые надлежит изучить начинающим магам для обретения кое-какого опыта и расширения кругозора. Правда, поначалу ученики осваивают кантрипы – мелкие, маломощные, но очень эффектные заклинания, которые можно творить даже мысленно. Некоторые из них освоил и я. И иногда применяю… когда мне прикажут. Ты же знаешь, я могу усыплять людей. А также проделывать разные фокусы с документами. В последний раз я очень неплохо использовал это умение по… по указанию мастера Танаквиля».

– Точнее, якобы по указанию мастера Танаквиля, – заметил язвительно Лайам. – Ты попросту всех надул. Расскажи о кантрипах подробнее.

Нимало не обескураженный таким заявлением дракончик продолжил свои пояснения.

«Кантрипы – скорее шутки, мистификации, не требующие от мага серьезных усилий или каких-то материальных затрат. Высшим достижением в этой области может считаться дублирование каких-либо текстов – с последующим долговременным их закреплением на бумаге. Дублирование – удобная и полезная вещь. Мастер Танаквиль таким образом еще во времена ученичества скопировал эту „Демонологию“. Но пользоваться ею он начал гораздо позже. И даже не начал, а просто просматривал… иногда. – Тут в мыслях дракончика возникла ощутимая пауза. – Насколько я знаю, капитул торквейской гильдии магов вменяет в обязанность своим начинающим почаще практиковаться в этом искусстве».

Лайам кивнул. В годы студенчества он сам частенько прибегал к помощи пареньков в красных рясах. На площади Памфлетов, где те обычно толклись, всегда можно было скопировать нужный учебник, приобрести нашумевшую книгу или достать сборничек модных куплетов. Любой заказ выполнялся в течение четверти часа.

– Да, помню-помню, – сказал он вслух, – однако… зачем это им?

«Хорошая практика и… денежное подспорье. Гильдия скуповата и рада, когда ученики сами добывают свой хлеб. Демонология тоже может приносить хорошие деньги, если не зарываться. А под присмотром опытного наставника всегда можно взять в оборот какого-нибудь захудалого лорда тьмы».

«Ну, а если зарабатывать с помощью демонов захочет простой человек? Он может, например, пойти на базар и купить подобное наставление?»

«Нет. Гильдия категорически запрещает размножать свои тексты. Ее библиотеки тщательно охраняются, и ученикам ничего не разрешается из них выносить».

«Тогда как же все эти сведения доходят до обывателей?»

Дракончик некоторое время думал, формулируя мысль.

«Тексты можно… украсть. Или выменять на что-то у не слишком-то щепетильного чародея. Гильдия неспособна за всем уследить».

Беседа становилась все более интересной, но начинала уводить в отвлеченные дали. Лайам, осознав это, решил ее прекратить. Мысли его уже обратились к другому делу. С Хандуитами вскоре все разъяснится, а тайну оскала умершего на постоялом дворе чародея следовало еще разгадать. Он молча кивнул и придвинул к себе вторую связку бумаг.

Впрочем, вчитаться в них ему не пришлось. Дверь трапезной резко и широко распахнулась, и на пороге возник Проун. Он высокомерно покосился на Лайама и, обогнув стол, прошествовал к своему креслу.

– Никого еще нет?

«Дурак, разве этого не видно и так?»

– Тут только я, – невозмутимо ответил Лайам, собирая разложенные листы. – Я и не думал, что нам предоставят бесплатный завтрак. Когда мы предполагаем собраться для дела? – он сунул листы в карман плаща и потянулся за книгой Тарквина.

– В семь, – рассеянно ответил квестор и вдруг вздрогнул как от удара. Глаза его широко раскрылись, уставясь на пентаграмму. – Это еще что такое? – взревел он, наклоняясь к столу и припечатывая разворот книги ладонью.

Лайам озадаченно глянул на рассерженного чиновника и не сразу нашелся с ответом.

– Это книга, – сказал он наконец. – О демонах. Я… я полагал, что она может оказаться полезной. Так, собственно, и случилось. Думаю, теперь мы сможем понять, какого именно демона вызвали Хандуиты.

Несколько мгновений Проун сверлил Лайама испытующим взглядом, затем кивнул и убрал руку.

– Ладно, – произнес он снисходительно. – Вы человек еще не обтершийся и молодой. Вам пока что простительно многое. Однако на вашем месте я постарался бы не держать ее на виду. Демонология не вызывает почтения у нашего герцога, да и всем добропорядочным людям она тоже претит. Собственно, именно об этом мы и будем на нашей сессии говорить. – Он спокойно поправил кружевные манжеты на рукавах своего черного, словно уголь, камзола и, блеснув желтизной разрезов, повернулся к буфету.

Лайам быстро закрыл книгу и сунул ее в карман.

– Я сам с такими вещами еще не сталкивался, – попробовал заговорить он и увидел, как напряглась жирная, затянутая в черный бархат спина, – однако эдил Кессиас счел нужным предупредить меня, что в большинстве преступлений, которые нам предстоит разбирать, замешаны демоны. Поэтому я и решил взять с собой эту книгу… как справочник и вообще…

– Если вы не полный глупец, каковым изволите зачастую казаться, – перебил его Проун, не оборачиваясь, – то прислушаетесь к моему совету и не станете тыкать этой книжонкой всем в нос. Эдил Кессиас прав – демоны наше герцогство просто-таки одолели, и человек с карманами, набитыми пентаграммами, ни у кого уважением пользоваться не будет. – Наполнив свою тарелку закусками, он сел к столу и принялся за еду, разрезая столовым ножичком ветчину и отправляя кусочки сочного мяса в рот с брезгливой сосредоточенностью.

– Я вовсе не собираюсь призывать демонов в помощь ареопагу, – усмехнулся Лайам и, увидев, что Проун нахмурился, поспешно добавил: – И конечно, не стану распространяться, что у меня есть это пособие…

– Уж постарайтесь, – промычал квестор и полностью сосредоточился на еде, но Лайам все же попытался довести свою мысль до конца.

– Однако я рад, что оно под рукой. Там уйма сведений по всем аспектам этой малоизученной дисциплины. – Он не имел представления, есть ли у демонологии какие-нибудь аспекты, но внимание Проуна все же привлек. – Я всего минут пять работал со справочным материалом и уже нашел способ распутать одно из здешних загадочных преступлений. Второе тоже будет распутано, и в очень короткий срок. И потому я подумал, что, будь у вас время и желание поддержать мое начинание, то… то мне бы хотелось просмотреть документы о преступлениях, совершенных в других местах, куда нам предстоит отправиться позже… по Кроссрод-Фэ и по Дипенмуру… мне кажется, я сумел бы… – Лайам осекся, наткнувшись на ледяное молчание Проуна и запутавшись в хитросплетениях собственных фраз.

– Стало быть, – заговорил медленно квестор, – вы всерьез полагаете, что у вас все получится, если вы обдумаете все преступления в целом, прежде чем до них вообще дело дойдет?

– О нет, я не настолько самонадеян, но… но, если бы я знал, в чем состоят другие дела, я мог бы на досуге обдумывать их, выстраивать какие-то версии, отбрасывать все наносное… Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?..

– Нет, не понимаю.

«Ах ты, скотина!»

Лайам был так раздосадован, что не сумел сдержаться. Он наклонился вперед и указательным пальцем постучал по столу, едва не задев при этом тарелку Проуна.

– Квестор Проун, – сказал он ровным голосом, – я не считаю свое желание ознакомиться с остальными отчетами чем-то из ряда вон выходящим. Я даже не прошу вас лично доставить их мне. Все, что от вас требуется, это повелеть тому, кто хранит архив, открыть нужный ящик. Труд, не правда ли, не слишком велик?

С нарочитой неторопливостью Проун отложил в сторону нож и вилку, и лицо его от шеи до самой макушки стало медленно багроветь.

– Квестор Ренфорд, вы забываетесь! Если вам угодно и дальше вести разговор в таком тоне…

Чиновник внезапно осекся, глаза его, сузившись, метнулись к двери, в которую как раз входила весьма импозантная пара – великан-эдил почтительно поддерживал под руку госпожу Саффиан. За ними, как приклеенный, следовал Уокен Эласко. После обмена приветствиями – Лайам и Проун довольно сносно изобразили на лицах улыбки – вновь пришедшие сели за стол.

Придвинув к себе блюдо с горой жареных окуней, Куспиниан вдруг страшно заволновался: он заметил, что одна из тарелок, стоящих перед его дорогими гостями, пуста.

– Квестор Ренфорд, – с упреком воскликнул эдил, – позвольте, я положу вам рыбки. Она еще утром плавала, поверьте мне на слово! – Он привстал, готовясь обслужить привереду, но Лайам отчаянно замахал руками и замотал головой.

– Спасибо, не надо, я уже съел булочку. Я вовсе не голоден… вчерашний ужин – он был так обилен, что мой бедный желудок все еще не справился с ним.

Эти слова вызвали на бледном лице Эласко понимающую улыбку, впрочем, он тут же опять уткнулся в тарелку, пряча красные, как у рака, глаза.

– Вот и прекрасно, – сказала вдруг вдова Саффиан. – Квестор Ренфорд, раз уж вы покончили с завтраком, окажите мне небольшую услугу. Пройдите к слугам, найдите мою служанку и поглядите, все ли готово у нее для обряда.

– Для обряда? – вежливо поднял бровь Лайам.

– Боюсь, я забыла вам сообщить о нашей давней традиции, – пожала плечами вдова, словно упущение не казалось ей важным. – Понимаете, работу каждой выездной сессии герцогского суда у нас принято начинать с посещения пантеона. Небольшая молитва и скромные подношения небожителям обеспечивают ареопагу благосклонность небес.

Южане, по мнению Лайама, относились к религии куда серьезнее, чем его земляки – уроженцы Мидланда. Председательница ареопага явно считала, что новый квестор непременно примкнет к своим благочестивым коллегам, ей и в голову не приходило, что он может этого не захотеть. Лайам неторопливо встал, хотя в мозгу его роилась масса вопросов, которые он с большим удовольствием задал бы кое-кому.

– Конечно, мадам, я все проверю.

Вдова кивнула, и Лайам двинулся к двери, перебрасывая через руку свой плащ. Прячась за его длинными складками, через трапезную никем не замеченный прошествовал и Фануил.




4


Служанку вдовы Саффиан искать не пришлось – она сама наскочила на Лайама в общем зале таверны, чуть не задев его огромной плетеной корзиной. Задыхаясь, девчонка спросила, тут ли ее госпожа, и, не дожидаясь ответа, понеслась к трапезной.

Сопровождаемый Фануилом, он вышел на улицу и стал прогуливаться, дожидаясь, пока прочие члены ареопага покончат с завтраком. Дракончик сунулся было в уже знакомый ему переулок, но ничего интересного там не нашел и быстро вернулся. Время тянулось медленно. Чтобы его скоротать, Лайам прислонился к стене и, прикрыв глаза, подставил лицо солнцу. Ему не терпелось покончить с формальностями и заняться работой. Несмотря на размолвку с Проуном, настроение его было приподнятым. День начинался более чем удачно, и залогом этой удачи являлась книга, прихваченная в библиотеке Тарквина. Она обещала многое, но прежде всего давала возможность выяснить, была смерть Элдина Хандуита несчастным случаем или нет.

«Ареопаг только раскачивается, а кое-кто уже сделал половину работы. О, мы еще утрем господину Проуну нос!»

Нахмурившись, он признал суетность последней мыслишки, но все же не мог отказать себе в удовольствии повертеть ее в голове. Толстый квестор был полным засранцем, и его следовало поставить на место. Кроме того, Лайаму очень хотелось продемонстрировать свою компетентность вдове. Судя по всему, та с большой неохотой ввела в состав суда новичка и, вероятно, уже сожалела об этом решении.

«Ладно, постараемся, чтобы у нее не было причин сожалеть», – сказал Лайам себе, и тут дверь гостиницы отворилась. На улицу высыпали остальные члены суда. Словно прочитав мысли нового квестора, госпожа председательница остановилась.

– Проводите меня, господин Ренфорд, – сказала она. – Я уделяла вам мало внимания и теперь хочу исправить свою ошибку.

Она была в черном, но траур придавал ей скорее зловещий, чем скорбный вид.

– Сударыня, ваша занятость не позволяет вам все охватить, – сказал Лайам учтиво и наклонился, чтобы взять Фануила. Их сотоварищи уже успели уйти вперед. Куспиниан и Проун возглавляли маленькую процессию, за ними следовали Эласко и служанка с корзиной. Лайам посадил дракончика на плечо и замер, натолкнувшись на испытующий взгляд госпожи Саффиан. – Что-то не так? Если пожелаете, я могу оставить его в гостинице.

– Нет-нет, – трогаясь с места, сказала вдова. – Пусть будет при вас, это может сослужить хорошую службу. Магу, да еще с таким фамильяром, вряд ли кто решится солгать. – Они свернули на большую улицу, вдоль которой тянулись торговые лавки. Было еще рано, и по мостовой тяжело катились нагруженные повозки, их влекли к уоринсфордскому рынку быки.

– Я, вообще-то, не маг, – ответил, поморщившись, Лайам. Шагающий рядом бык обнюхал его, чихнул и громко замычал, словно бы возражая.

– Мы с вами знаем об этом, квестор, но другим откуда бы знать? Тем же самым, например, Хандуитам? Правда, мой покойный супруг неясностей не любил, но подчас он бывал… слишком уж щепетилен. Ареопаг ищет истину, а вовсе не отвечает за то, что творится в чужих головах. Что за беда, если кто-то вас примет за мага? Ведь вы сами никого не пытаетесь в том уверить? Значит, и вины вашей тут нет.

Никого и никогда, но жители Саузварка все равно считали его чародеем, и Лайам устал с этим бороться. Он даже иногда пользовался таким положением дел, не испытывая особенных угрызений совести по этому поводу. Однако некоторое замешательство в голосе председательницы подсказало ему, что разговор на эту тему следует прекратить.

– Людям свойственно ошибаться, – уклончиво произнес он. – А вам ни в коей мере не стоит корить себя за невнимание к моей скромной персоне. У вас и без того хватает забот. Но все же я счастлив, сударыня, что вы нашли возможность уделить мне какое-то время, ибо есть вещи, о которых мне хотелось бы вас расспросить.

На главной городской магистрали народу между тем ощутимо прибавилось, сюда с боковых улочек стекались телеги и верховые, а также пешие грузчики с тюками, бочонками и мешками – и вся эта публика поторапливалась к центру Уоринсфорда. Но то ли клиновидная мордочка Фануила, возвышавшегося над плечом Лайама, то ли внушительная фигура шагающего впереди великана-эдила, то ли зловещий вид самой госпожи Саффиан заставляли толпу безропотно расступаться, и на пути собеседников не возникало особых заминок. Однако вдова вдруг решительно свернула в один из переулков, потянув спутника за собой.

– Люди меня не очень-то любят, – пояснила она, – будет лучше, если мы пройдем этим путем. Он покороче да, кстати, и поспокойнее – мы сможем поговорить без помех. Как я догадываюсь, вам хочется знать, каков круг ваших обязанностей.

– В той мере, в какой вы сочтете нужным его мне обрисовать, – Лайам вежливо и в то же время искательно улыбнулся. – Я до сих пор барахтаюсь, как брошенный в воду щенок.

Вдова кивнула, потерла кончик носа и поджала губы, словно прикидывая, с чего лучше начать.

– Действуйте так же, как если бы вы по-прежнему работали с саузваркским эдилом. Просто теперь ваши усилия должны быть несколько более ориентированы на нужды суда. Например, я могу поручиться, что дело Хандуитов кажется вам не стоящим большого внимания. А между тем, если правильно расставить акценты…

– Да, эдил Куспиниан уже сообщил мне, – поспешил выказать осведомленность Лайам, – что главный вопрос заключается в том, собирались они напустить демона на своего родича или нет. Он объяснил, что от этого впрямую зависит, какое ареопаг им вынесет наказание.

– Именно так, – согласилась вдова. – За гадание и неумышленное убийство их только высекут и заклеймят. Но если торговец убит предумышленно, то наказание будет очень суровым.

– Мне кажется, я уже знаю, как выяснить, что происходило на деле, – заявил Лайам, довольный, что ему представился случай ненавязчиво намекнуть госпоже председательнице, что ее новый помощник – малый не промах.

– Вот и прекрасно, – отмахнулась вдова, – но это еще не все. Вам предстоит выяснить, откуда взялось само заклинание.

– Само заклинание?

– Да, с помощью которого они вызвали демона. Ареопаг должен знать, как Хандуиты добыли листок с необходимыми наставлениями и куда он подевался потом, ибо хождение текстов по демонологии в Южном Тире строго-настрого запрещено. Нарушителей строго наказывают, подвергая публичной порке плетьми. Такие вещи позволительно иметь только истинным магам, да и то – с особого разрешения гильдии чародеев. Теперь вы понимаете, что ваши задачи совсем не просты?

– Да, – ошарашенно пробормотал Лайам, но думал он сейчас о другом. Ему вспомнилось, как изумился Проун, углядев на столе пентаграмму, и томик «Демонологии» в его кармане вдруг ощутимо потяжелел.

«Почему он не сказал мне, что это противозаконно?»

Между тем вдова, видимо, неплохо знавшая Уоринсфорд, уверенно вела его по лабиринту улочек и переулков, продолжая свой монолог. Она говорила тихо, почти шепотом, но очень быстро, всерьез вознамерившись за время короткой прогулки основательно просветить новичка. Руки госпожи председательницы находились в непрестанном движении, отчего широкие рукава ее черного платья трепыхались, подобно крыльям обеспокоенной чем-то вороны. После жертвоприношения члены ареопага отправятся в городскую тюрьму. Там чиновники разделятся, и новый квестор сможет допросить арестованных, а также кого только захочет. На дознание отпускается весь сегодняшний день и первая половина завтрашнего, Эласко будет ему помогать. Перед началом заседания, назначенного на следующий полдень, оба судебных квестора обязаны предоставить председательнице ареопага свои заключения по вверенным им делам, чтобы та, на их основании, смогла подготовиться к разбирательству.

Лайам добросовестно пытался запомнить все, что ему говорят, но вскользь, не вникая в суть сказанного по-настоящему. Карман, в котором лежала «Демонология», бил его по ноге.

«Ты знал, что это запрещенная книга?» – мысленно обратился он к Фануилу.

«Я не сведущ в законах, отозвался дракончик. Мастер Танаквиль был не законоведом, а магом. Но ты ведь его наследник, и книга по праву твоя. Да и потом вряд ли кто-нибудь станет осуждать действия члена ареопага».

Ответ его несколько успокоил Лайама. В конце концов, эта книжица действительно досталась ему по наследству – от чародея, состоявшего в гильдии, и собирался он ею воспользоваться не как-нибудь, а для раскрытия преступления. «А это вам не демонов вызывать!»

– Конечно, мы с вами заблаговременно побеседуем и многое уточним, чтобы ареопаг не сделал ошибки. Как видите, все не так уж и сложно, а?

– Да, сударыня, – Лайам поспешно кивнул.

– Но если у вас возникнут какие-то затруднения в процессе дознания, помните – рядом квестор Проун и я. Мы оба всегда готовы вас поддержать и выслушаем в любую минуту. Теперь перейдем к убитому чародею…

И вновь сознание Лайама раздвоилось. Он внимательно вслушивался в слова госпожи Саффиан, одновременно раздумывая о странном поведении Проуна. «Он очень заволновался, но потом повел себя так, словно ничего не случилось. Почему? Ведь первый квестор ареопага не может не знать законов». Напрашивался вывод, что толстяк просто-напросто решил проучить выскочку, подставив ему при случае ножку. Однако подобная подозрительность весьма смахивала на психическое расстройство, ибо никакими фактами пока что не подкреплялась. Возможно, запрет иметь при себе наставления по вызову демонов не распространялся на членов ареопага, или Проун, как и многие окружающие, всерьез полагал, что его новый коллега – маг, имеющий право на ношение подобных вещей. Любое из этих предположений выглядело более правдоподобно, чем безосновательные опасения, и Лайам решил выбросить эту проблему из головы. «Если Проун больше не станет затрагивать этот вопрос, то и тебе не о чем беспокоиться. Надо только спрятать учебник поглубже и без крайней надобности о нем не болтать».

Вот и сама вдова Саффиан говорит, что у него нет никаких оснований для беспокойства. Правда, имея в виду нечто иное, но…

– Эдил Куспиниан предполагает, что это убийство совершено с помощью магии, но прямых доказательств тому нет. Честно сказать, я не думаю, что вам удастся что-нибудь раскопать. Маг этот был в Уоринсфорде чужим, о нем никто никогда прежде не слышал. Его убийца, скорее всего, уже давным-давно убрался из Южного Тира. Так что не слишком утруждайте себя…

Улочка, по которой они шли, внезапно расширилась и вывела их к пантеону, располагавшемуся на небольшом подобии площади, ограниченной стенами обступавших ее домов. Сам храм был выстроен по образцу, обычному для зданий подобного рода. Из центральной и доминирующей его части выступали четыре крыла – каждое посвящалось трем из двенадцати основных божеств Таралона. Уоринсфордский пантеон отличался от массы своих, раскиданных по всему королевству собратьев лишь тем, что не имел купола, вместо него над зданием возносился высокий шпиль, вслед за которым к небу тянулись узкие заостренные витражи оконных проемов, их устремлениям вторила крутизна черепичного покрытия крыши. К дверям, покрытым искусными барельефами, вели аккуратные лесенки, над ними посверкивали позолоченные фигурки богов или ярко раскрашенные знаковые предметы, дающие понять, какому божеству принадлежит то или иное святилище.

К святилищу бога Раздора – с оскаленными мордами боевых скакунов на дверях – вдова Саффиан не пошла, миновала она и обиталище богини Фортуны, даже не удостоив взглядом водруженное над ним гигантское колесо. Лайаму вдруг отчаянно захотелось провернуть на счастье одно из колес поменьше, приделанных к дверным косякам, но шагу сбавлять было нельзя, и он лишь с сожалением на них покосился. Ему сделалось любопытно, куда же его ведут? Какому богу ареопаг собирается принести жертву? Может быть, Миротворцу? Лайам никогда в точности не мог разобраться, какой таралонский бог за что отвечает. Отчасти это объяснялось тем обстоятельством, что в разных краях королевства имелись весьма различные представления об одних и тех же богах. Например, земледельцы Мидланда молились Урис в надежде, что та пошлет их полям урожай, купцы побережья просили у нее удачи в торговле, а студенты Торквея считали эту богиню покровительницей наук. Впрочем, мало кто сомневался, что богу Раздора подвластна одна лишь сфера человеческих отношений – война. Однако небожителей со столь четко определенным кругом забот насчитывалось совсем немного.

Госпожа председательница остановилась у следующего крыла пантеона, нетерпеливо озираясь по сторонам, и Лайам довольно кивнул. Он угадал – они пришли к Миротворцу. Этого бога легко было узнать по кроткому лику и воздетым в увещевающем жесте рукам. Фриз над дверью, ведущей в святилище, заключал в себе трогательную до приторности картину внезапного примирения двух враждующих армий. Монархи, стоящие на коленях, павшие ниц солдаты, дети, бросающие мечи и копья в костры. О чем говорят витражи узких, как бойницы, окон святилища, Лайам не понял. Снаружи их стекла были покрыты пылью, а изнутри —основательно закопчены.

– Вот мы и на месте, – пробормотала госпожа Саффиан и повернулась к приближающимся к ней членам ареопага. – Поторопитесь, господа, сказала она, возвышая голос. – Время не ждет! Тала, копуша, передай мне дары.

– Да, госпожа, – сказала девушка, задыхаясь от скорого шага. – Я все сделала, как вы велели.

Вдова Саффиан приняла у нее корзинку и сурово кивнула.

– Жди меня здесь, милая, – она холодно глянула на мужчин. – Итак, господа, мы входим.

Лайам снял Фануила с плеча и посадил его на ступеньки.

«Постарайся не довести девчонку до обморока!»

Дракончик дернул обиженно крыльями, но смолчал.

Внутри святилища – справа и слева от двери – обнаружились две чаши с водой. В одной вошедшие вымыли руки, в другую лишь опускали кончики пальцев, чтобы затем прикоснуться ими к губам. Лайам прилежно скопировал всю процедуру, поглядывая при этом на витражи. Теперь наружная солнечная подсветка вполне позволяла их рассмотреть. Оба окна, что у двери и одно дальнее – за алтарем, были сверху донизу застеклены изображениями Миротворца в парных его ипостасях. Супруг и супруга, отец и ребенок, мать и дитя, слуга и хозяин, вельможа и побирушка и даже – где-то за чашей, почти на уровне пола – судья и кошмарного вида разбойник.

Госпожа Саффиан прошла к каменному алтарю и замерла возле него в благоговейном молчании. Мужчины за ее спиной преклонили колени, Лайам с небольшим опозданием последовал их примеру.

– У человека два облика, – нараспев заговорила вдова, – а ветер удачи часто меняет свое направление. Дураки возвышаются, князья падают в грязь. Тот, кто просыпался богатым, к вечеру становится нищим, строгий судья сам предстает перед грозным судом. Готов ли ты к таким переменам? Примешь ли безропотно то, что некогда возлагал на других? Пойдешь ли за тем, кого некогда вел? Найдешь ли правосудие там, где сам недавно вершил его? Если станешь судить других так, как судил бы себя, то в сердце твоем – Миротворец. Смиряй гордыню свою милосердием, помни, что можешь пасть, и возвысишься. Если таковы твои помыслы, то Миротворец с тобой, и ты под его рукою.

Она явно произносила эти слова от всего сердца, и, когда Лайам бросил украдкой взгляд на коленопреклоненных мужчин, он увидел, что они повторяют молитву следом за ней с той же самозабвенной сосредоточенностью. Эласко и Проун склонили головы и закрыли глаза, а эдил устремил взгляд на дальний витраж. Лицо его было на удивление простодушным. Лайам виновато потупился и попытался сыскать в душе хотя бы искорку благочестия.

Вдова Саффиан возложила на алтарь каравай хлеба, затем поочередно присовокупила к нему два небольших горшочка.

– Пожалевши поделиться с кем-либо коркой хлеба и каплей вина, сам вскоре будешь снедаем гладом и жаждой. Но если тебе по душе тень, а не суетный блеск, то ты в глазах Миротворца всегда будешь осиян благостным светом. – Она вынула из корзинки бутылочку лампадного масла и поставила ее рядом с остальными дарами.

– Служи так, как хотел бы, чтобы служили тебе, правь так, как хотел бы, чтобы управляли тобой, люби так, как хотел бы, чтобы любили тебя, суди так, как хотел бы, чтобы судили тебя. У всех историй два конца – ищи оба. Попросим же Миротворца ниспослать нам благословение для достойного исполнения его воли.

Председательница ареопага преклонила колена перед алтарем, а остальные молящиеся распростерлись на каменных плитах. Лайам, поколебавшись, тоже прилег, положив щеку на сцепленные руки. Воцарилось молчание, весьма для него томительное, ибо прилива надлежащего благочестия он так и не сумел ощутить.

Лайам вообще крайне редко обращался с просьбами к небесам, а уж участие в организованных действах религиозного толка и вовсе ему претило. Впрочем, факта существования богов он никоим образом не отрицал, хотя повидал немало людей, которые в том сомневались. Но эти люди никогда не сталкивались лицом к лицу с небожителями, а Лайам имел счастье кое-кого из них лицезреть. Правда, будь его воля, он как-нибудь обошелся бы и без этого счастья. И уж точно бы – без недавней своей встречи с Беллоной. Боги богами, но чем они дальше, тем спокойнее живет человек. У них свои слабости, свои непостижимые цели, и кто подсчитывал, сколько дают они людям и сколько берут?

Однако он все же сумел выдавить из себя что-то вроде молитвы.

«Прошу, дай мне силы справиться с тем, чем я занят», – несколько раз повторил мысленно он, потом стал сердиться. Интересно, как долго еще будет молиться вдова? Камни храма высасывали тепло из костей, суставы начинали скулить, а утреннее воодушевление напрочь исчезло.

Наконец вдова Саффиан пошевелилась, встала с колен и одернула юбки. И все вслед за ней, к облегчению Лайама, тоже зашевелились и встали.

– Идемте же, господа, – сказала женщина, очень буднично и деловито. – Утро уходит.

Несмотря на столь явно выказываемое стремление поскорее заняться делами, в тюрьму вместе со всеми вдова не пошла.

– Встретимся позже, – бросила она Куспиниану и, не выпуская корзинки из рук, торопливо зашагала к следующему крылу пантеона. Служанка побежала за ней. Эдил только кивнул и через лабиринт узких улочек повел квесторов прочь от храма. После непродолжительного молчания Эласко решился задать вопрос, который уже вертелся у Лайама на кончике языка.

– Прошу прощения, господа, – смущенно заговорил юноша, – но не объяснит ли мне кто-нибудь, куда направилась госпожа Саффиан?

Похоже, молитва подействовала на уоринсфордского квестора благотворно. Глаза его обрели прежнюю живость, на щеки вернулся румянец.

Проун презрительно фыркнул.

– В другое святилище, юноша, куда же еще?

– К Лаомедону, – счел нужным добавить Куспиниан. – Почтить память мужа.

Упоминание о покойном председателе ареопага заставило всех примолкнуть. Лайам, никогда не встречавшийся со столь безвременно почившим саузваркским ученым, вновь задумался о стойкости характера женщины, понесшей такую утрату, и о том, с какой бездной отчаяния приходится ей справляться.

«Ведь все, что она делает, напоминает о нем и добавляет боли!»

«Мастер, у тебя книга торчит из кармана», – невозмутимо сообщил Фануил, восседавший на плече своего господина.

Лайам с ужасом посмотрел на карман. Краешек «Демонологии» действительно был виден. Он торопливо прикрыл его клапаном и повернулся к дракону.

«Придется сыскать для нее местечко получше».

«Да уж, придется».

Проун увивался вокруг эдила, и Лайам одарил его спину рассерженным взглядом.

«Представляешь, этот говнюк так ничего мне и не сказал!»

«Может быть, он ничего не слышал об этом запрете?»

– Ха! – возмутился вслух Лайам и тут же покраснел, испугавшись, что его спутники обратят на это внимание, но те были слишком погружены в свой разговор.

«Нет, тут дело в другом. Скорее всего, он надеется, что я вдруг вытащу ее принародно, чем дам ему повод взять меня под арест».

«А зачем ему это?»

«Да затем, что он задница и засранец!» – подумал Лайам, но доводить эту мысль до Фануила не стал.

Они уже выбрались из мешанины улочек на широкую набережную и теперь шли по дощатому тротуару вдоль мутной реки, кишевшей судами всех размеров и видов – тут были баржи и галеоны, баркасы и лихтеры, плоты и даже древние коракли, сплетенные из ивовых прутьев. Путь их пересекали длинные молы. На многих из них кипела работа: суда загружались и разгружались, по крепким – в фут толщиной – балкам настила грохотали колеса несчетных запряженных волами телег. Чайки, отчаянно сражаясь за груды зловонных объедков, немолчно вопили, их вопли смешивались с криками погонщиков и руганью грузчиков, одуревших от беготни.

Вдоль набережной – в отдалении от реки – тянулись дощатые склады, перемежаемые лавчонками и винными погребками, в двух кварталах южнее виднелись два больших каменных здания. Фасады обоих украшали штандарты – красный и серый, они трепыхались и хлопали на свежем ветру.

Люди узнавали Куспиниана, предупредительно перед ним расступаясь, склоняя головы и торопливо отводя взгляды, некоторые с заискивающими улыбками бормотали что-то вроде приветствий. Эдил царственно им кивал, но ответом не удостаивал, трое квесторов также помалкивали и, как привязанные, тащились за великаном. Лайаму поначалу нравилось находиться в центре внимания, но постепенно он стал мрачнеть. Будучи всего лишь начальником городской стражи, Куспиниан шествовал по Уоринсфорду, как герцог, и раболепие окружающих нисколько его не смущало.

Краем глаза Лайам поймал пристальный взгляд Эласко и поспешил согнать с лица хмурое выражение. Он показал на строение, к которому они уже подходили.

– Это здание герцогского суда?

Вдоль всего фасада строения, сложенного из серого камня, шла длинная галерея, под сводами которой сновали озабоченные торговцы, вымазанные чернилами клерки и не в меру серьезные мальчишки-курьеры.

– Нет, квестор, – ответил Эласко. – Это Фискальный замок, где взимают пошлины и налоги. Его выстроили недавно, в последние три года. – Он улыбнулся и кивком пригласил собеседника перевести взор. – А там тюрьма. Мы зовем ее Водяными Вратами, поскольку она размещается в бывшей крепости, охранявшей город с речной стороны. – Деревянный настил набережной возле тюрьмы сменился брусчаткой, переходящей в ступени, спускавшиеся прямо к мутной воде. – Раньше умели строить крепости, а?

Лайам согласно кивнул, разглядывая черную каменную громаду с бойницами вместо окон, перечеркнутыми жирными линиями решеток. Куспиниан первым подошел к узенькому проходу под внушительной аркой, в теле которой также темнели щели бойниц. Стража отсалютовала ему, и эдил с довольным видом шагнул в угрюмый проем. Туннель вывел во дворик, такой маленький, что четверым мужчинам тут же сделалось в нем тесновато. Гостиничный номер, где ночевали Проун и Лайам, по площади его едва ли не превосходил. Черные стены, в каждую из которых была вмонтирована окованная железом дверь, убегали ввысь – к квадратику синего неба.

– Отлично, – сказал эдил. – Здесь наши пути разойдутся. Мы с квестором Проуном отправимся к его жуликам, а Уокен проводит вас, квестор Ренфорд, к убийцам. Не робейте и помните, вам всегда готовы помочь. – Он повернулся на каблуках, махнул рукой Проуну и толкнулся в правую дверь. Та отворилась, потом захлопнулась, и Лайам с Эласко остались одни.

– Нам сюда, – сказал юноша, шагнув к двери, что находилась напротив. Он постучал по железу костяшками пальцев – чуть, видимо, резче, чем следовало, ибо недовольно скривился и подул на ушиб.

Дверь неохотно приотворили, хмурый стражник долго изучал посетителей, пока, наконец, не решил, что их можно впустить. Войдя, оба квестора очутились на небольшой площадке, от которой и вверх и вниз уходили ступени. Эласко, возмущенный заминкой, бесцеремонно отобрал у стражника связку ключей, потом велел тому вздуть огонь в фонаре и принести в нижнюю камеру кресла, после чего чиновники двинулись вниз.

Когда на каменных стенах заблестели бусинки влаги, а длинный нос Лайама повело от запаха гнили и плесени, он понял, что находится под рекой. Его передернуло от этой мысли, но лестница все не кончалась, а воздух вокруг становился все более сырым и промозглым. Он провел по стене рукой и быстро ее отдернул – та сплошь обросла какой-то слизистой дрянью. Лайам почувствовал, что изрядно продрог, ему сделалось жутковато.

От лестницы расходились два коридора. Один был совершенно темным и походил на разверстую пасть гигантской змеи, в конце другого мерцал огонек. Лайам побрел за Эласко на свет вдоль вереницы пустых незапертых камер, в одной из которых сидел закованный в цепи скелет.

– Очаровательное местечко, – пробормотал Лайам. В выбоинах пола маслянисто поблескивала какая-то жижа. Он оступился, под ногами отвратительно хлюпнуло.

– Прошу прощения, квестор!

– Ничего страшного.

Действительно ничего, если бы не ужасающее зловоние.

«Напоминай мне почаще, что в Уоринсфорде законов лучше не нарушать!» – велел онФануилу.

Свет исходил из камер в конце коридора. В первой лежал и раскатисто храпел какой-то босяк, во второй шла игра в кости. Игроки даже не покосились на проходящих мимо людей. Эласко направился к третьей – последней – решетке.

– Просыпайтесь, господин Хандуит, – негромко сказал он и звякнул ключами. – Суд приступает к дознанию!




5


По стенам камеры стекали струйки воды, собираясь внизу в лужицы, но если ложем для заливисто храпевшего босяка, равно как и для моряков, играющих в кости, служил голый пол, то здесь по крайней мере имелась кое-какая мебель – две шаткие койки, простой стол и два табурета.

Эльзевир Хандуит уже стоял возле решетки. Он кутался в долгополый плащ, шея его была обвязана длинным шарфом, а голову покрывала бесформенная шапчонка с ушами. На вытянутом изможденном лице заключенного застыло страдальческое выражение, вислый нос почти касался губ, а большие водянистые глаза следили за каждым движением уоринсфордского квестора.

– Наконец-то, наконец-то, – все бормотал он, пока юноша возился с замком, потом рванулся к распахнутой двери и упал на колени. – Господин судья, господин судья, сжальтесь, сжальтесь над нами, боги знают, что мы невиновны…

Тут он увидел Фануила и, поперхнувшись, умолк.

– Познакомьтесь, господин Хандуит. Это квестор Ренфорд, – произнес веско Эласко. – Он пришел узнать у вас правду. И у вас, сударыня, также. – Тон юноши был суров, но к концу фразы смягчился.

Ровиана Хандуит лежала на одной из коек, выглядывая из-под вороха одеял. Лицо ее было слегка синеватым, она непрестанно покашливала.

– Квестор, – прошелестела женщина и вновь зашлась в приступе сухого надрывного кашля. Высунувшаяся из-под одеяла рука слабо махнула Лайаму.

Муж ее между тем снова обрел дар речи.

– Видите ли, господин квестор, моя жена больна, тяжело больна! Я просил, чтобы нас перевели куда-нибудь, где посуше, но…

– Еще денек потерпите, – рассудительно заметил Эласко. – Сессия начинается завтра.

– Умоляю вас, квестор, сделайте что-нибудь для моей несчастной жены!

И Эльзевир, и Эласко выжидающе посмотрели на Лайама, но ему нечего было сказать. Содержать больную женщину в такой сырой и холодной камере! Он просто не мог в это поверить.

«Она подозревается в убийстве, напомнил ему Фануил, и Лайам сморгнул, вспомнив, зачем он здесь. – И ждать ей осталось сутки, не больше».

– Да, – наконец произнес Лайам, не сводя глаз с несчастной. За день-полтора она не умрет – по крайней мере, на это можно надеяться, – а руки ее так или иначе обагрены кровью торговца. В соседней камере по камням со стуком прокатилась игральная кость, и один из моряков выругался. Лайам встряхнулся и повернулся к Хандуиту. – Да. Всего денек еще потерпите, господин Хандуит. А пока я попрошу вас задуматься о другом. О преступлении, в котором вас обвиняют.

Надежда в глазах Хандуита сменилась таким горьким разочарованием, что Лайам почувствовал себя совершенной скотиной, а звук свистящего кашля и вовсе его доконал. Возможно, чуть позже он сумеет добиться, чтобы к несчастной вызвали лекаря, или сам пришлет ей какие-нибудь лекарства.

– Обвинения весьма серьезны, – сказал он нарочито суровым тоном, чтобы приглушить в себе жалость, потом достал из кармана бумаги и для убедительности по ним постучал. – Согласно этим вот документам, ваша вина может считаться доказанной. Вы вместе с вашей супругой были застигнуты на месте преступления. Демон, вызванный вами, убил вашего брата. Что вы можете на это сказать?

У Лайама имелись вопросы и посущественнее, но ему нужно было с чего-то начать.

– О, – простонал Хандуит, – все это так, господин Ренфорд, но истолковано в корне неверно. Мы не замышляли убийства, клянусь! Мы всего лишь пытались заглянуть в будущее, дурным, правда, способом, господин, очень дурным. Мы знали, что поступаем плохо, но никак не думали, что можем причинить кому-нибудь вред! И в результате мой брат погиб, и мы теперь наказаны уже одним этим, разве это не достаточное наказание, господин?

– Значит, вы не хотели, чтобы демон убил вашего брата?

– Господин мой, как можно так говорить? Я любил его всем своим сердцем! И жена моя хворает сейчас вовсе не потому, что в этой дыре нездоровый воздух, о нет, она занедужила от боли сердечной, ведь она тоже очень нежно любила его!

– И вы собирались всего лишь устроить что-то вроде небольшого гадания? – Южная велеречивость обычно Лайама раздражала, но сейчас тягомотные стенания Хандуита давали ему время подумать.

– Именно так, мой господин, именно так, но как же мы высоко возносились в гордыне своей и как низко пали! И если бы только возможно было повернуть время вспять…

– О чем вы намеревались спрашивать демона? – перебил его Лайам.

Хандуит дважды моргнул.

– Господин?

– Что вы хотели узнать? Вы ведь вызвали демона, чтобы он что-то вам рассказал. Значит, у вас были к нему вопросы.

Хандуит вытаращил глаза, быстро переводя взгляд с одного посетителя на другого.

– Не молчите же, господин Хандуит, – сказал Лайам. – Вы вызвали демона, чтобы о чем-то его расспросить, и уж, конечно, должны знать, о чем же.

– Г-господин, – заикаясь произнес Хандуит, не находя слов для ответа.

– О корабле, – прошептала Ровиана Хандуит, и мужчины удивленно к ней повернулись. Ее рука снова выскользнула из-под покрывал, и она слабо ею махнула. – О том корабле, дорогой, которого мы так ждали… – Слова больной заглохли в приступе тихого кашля, и Хандуит, присев на кровать, закрыл рот супруги ладонью.

– Не надо так напрягаться, милая, – сказал он, затем повернулся к Лайаму. – Она права, господин. Мы хотели узнать о корабле, в который вложили все наши деньги. Корабль все не возвращался, и мы отчаялись в своих ожиданиях, ведь все зависело от его возвращения, господин. Наше будущее, наши надежды, а кредиторы уже не давали житья. Конечно же, нам, господин мой, хотелось узнать, когда вернется корабль, конечно же, и это должно быть понятно.

– Как называется судно?

– Что, господин?

Тут появился стражник с креслами, затребованными Эласко, и принялся их устанавливать. Лайам какое-то время сердито глядел на поднятый им кавардак. Когда он вновь повернулся к постели, Хандуит выпалил:

– «Тигр», господин мой, он приписан к фрипортскому Дордрехту. Он перевозит пряности, господин.

Лайам нахмурился. Морские волны бороздили сотни «Тигров», перевозящих пряности, и многие их владельцы проживали в свободных портах. Однако, хотя самочувствие госпожи Хандуит внушало ему тревогу, неуверенность в ответах ее мужа убеждала его в виновности обоих супругов.

– Судно уже вернулось?

– Увы, нет, господин мой, я боюсь, что оно пропало, а с ним погибли и все наши надежды.

– Все? Разве ваш брат тоже вложил в него деньги?

– Н-нет, господин, нет.

– Насколько я знаю, он был очень богат, – сказал Лайам, изображая искреннее участие. – Теперь, после его смерти, вы унаследуете огромное состояние. Так что причин впадать в отчаяние у вас вроде бы нет.

– О, господин мой, – запротестовал Хандуит, поднимаясь на ноги, – даже если правда восторжествует и нас оправдают, мы скорее пойдем просить милостыню, чем притронемся к этим деньгам! Они в крови, а мы, пусть и невольно, послужили причиной тому, что она пролилась. Это будет несправедливо.

Лайам в конце концов сел в кресло, принесенное стражником, знаком пригласив присесть и Эласко. Затем он помог Фануилу спуститься со своего плеча на относительно сухой пятачок пола.

– Это похвально, хотя, если решением ареопага вина с вас будет снята, я посоветовал бы вам принять наследство, чтобы потратить часть его на поправку здоровья вашей супруги. – Он повернулся к Эласко. – Покойный Элдин Хандуит оставил завещание?

– Н-нет, – ответил застигнутый врасплох молодой квестор. – Думаю, нет.

– Стало быть, вы становитесь наследником всех его денег, – продолжал Лайам, снова повернувшись к Хандуиту. – Равно как, полагаю, и его дома. Это ведь был его дом?

– Да, господин, ему его завещал наш отец.

Лайам, вытянув ноги, устроился поудобнее.

– Вы ладили с ним? Ваша совместная жизнь была… ну, мирной?

Хандуит энергично закивал.

– Да, да, господин! Братьев дружнее, чем мы, вряд ли удалось бы сыскать и во всем белом свете!

– Тогда весьма удивительно, что судьба пропавшего корабля вас так волновала. Ваш брат наверняка не оставил бы близких в беде. Вы ведь могли рассчитывать, например, на долгосрочную ссуду.

И снова Хандуит не нашел, что сказать, и снова больной пришлось выручать тугодума.

– Нет… о ссуде и речи быть не могло, – прошептала она. – Эльзевир… ну же, скажи им…

Хандуит поморщился, потом потупился, словно чего-то стыдясь. Затем с великой неохотой заговорил:

– Элдин… очень не любил давать деньги взаймы и… и не одобрял операций с товарами вроде специй и пряностей. Ему казалось зазорным торговать предметами роскоши. Он был в своем роде человеком оригинальным и всегда стоял на своем. – Хандуит поднял взгляд. В глазах его стояли слезы. – И все-таки – он был моим братом! Он содержал нас и кормил, мы жили под одной крышей! И жили бы дальше, если бы эти пергаменты не попались нам на глаза! О, не в добрый час все это случилось, нет уж, не в добрый!

– Эльзевир! – резко крикнула госпожа Хандуит и тут же зашлась в приступе кашля.

Лайам заинтересованно подался вперед.

– Какие пергаменты?

– Да эти треклятые наставления, вводящие добрых людей в соблазн! Он купил их у книготорговца, целую кипу. Тот вроде бы распродавал библиотеку какого-то чародея, и хотя я отговаривал его, господин, он уперся, он все равно их приобрел. Элдина так и тянуло ко всяким магическим штучкам… хотя сам он никогда никакой магией не занимался, клянусь вам, мой господин, никогда!

– Значит заклятие, которое вы применили, считано вами с этих пергаментов?

– Да, господин. Элдин держал их под замком, но как-то раз он оставил шкатулку открытой. Ах, и зачем я зашел тогда в его кабинет!

Памятуя о наставлениях вдовы Саффиан, Лайам спросил:

– А вы случайно не знаете, у какого книготорговца ваш брат их приобрел? Может ли тот подтвердить факт покупки?

Хандуит склонил голову.

– Да, знаю. Это Релли из Монетного переулка, где сидят заимодавцы.

– И который уже месяцев пять как умер, – скептически заметил Эласко. – Великолепный свидетель, не так ли, господин Хандуит?

Хандуит негодующе задрал подбородок.

– Нет, господин! Если бы он был жив, он подтвердил бы, что эти листы принадлежат моему брату и что я не покупал их и не хотел причинить моему брату вреда!

Лайам откашлялся.

– Давайте пока что оставим книготорговца в покое и вернемся к истории с заклинанием. Вы нашли его среди бумаг вашего брата, и что же? Вы скопировали его?

– Да, господин, – ответил Хандуит. Негодование в его голосе сменили нотки раскаяния. – Я украл один лист и переписал то, что было на нем написано, а затем положил назад без ведома Элдина. Я был в отчаянии, господин. «Тигр» все не возвращался, наше состояние висело на волоске, и я жаждал получить хотя бы лучик надежды.

«Врет он или не врет?» – мысленно вопросил Лайам, покосившись на фамильяра.

– И что же, такое серьезное наставление помещалось всего на одном листе?

– Да, господин. Казалось, что этот лист откуда-то вырван, потому что один его край был неровным. И там говорилось только о том, как вызвать демона и как получить у него ответ на вопрос! Клянусь вам, там не было и намека, что этот демон может кого-то убить!

«Возможно, лист вырвали из учебника, подобного твоему? – предположил Фануил. – Там большинство наставлений умещается на странице».

– Итак, вы произнесли заклятие, – продолжал Лайам, – и тут появился демон?

– Огромная страшная тварь, – произнес Хандуит, содрогнувшись. – Она не ответила нам, а сразу же бросилась прочь из подвала. И ворвалась в комнату Элдина.

– Стражникам, как вы знаете, пришлось высаживать дверь в спальню вашего брата, – указал Лайам, стараясь сдержать порыв торжества. – Как же, по-вашему, демон туда проник?

Слезы, ручьем заструившиеся из глаз Хандуита, пристыдили его.

– Если бы я знал, господин мой! Лучше бы эта тварь меня растерзала!

Еще раз прокашлявшись, Лайам дал заключенному время собраться с мыслями.

– Демон уволок с собой мелок, кошку и листок с заклинанием?

– Да, – всхлипнул Хандуит.

«Если демон ускользает из круга, он старается уничтожить заклинание, чтобы его не могли вызвать снова, объяснил Фануил. – Но тогда он попытался бы уничтожить и самого заклинателя. А вот забирать с собой мел и кошку смысла нет».

Однако в остальном все концы в рассказе Хандуита сходились. И без пособия по демонологии подкопаться под его показания было бы трудно. Однако, к счастью, оно под рукой, и простое сравнение чертежей должно выявить правду. Конечно, лучше было бы иметь перед глазами воровскую копию наставления, но раз уж демон ее уволок, то придется обойтись тем, что есть.

– Ладно, господин Хандуит, осталось еще лишь одно уточнение. Не можете ли вы описать пентаграмму, которую начертили?

Хандуит застонал.

– О нет, господин, и рад бы, но не могу! Я выжег из памяти все, что касается той страшной ночи, да и происходило это уже так давно…

«Спроси, где он стоял – внутри или за пределами круга!»

Хандуит продолжал говорить что-то, но Лайам его не слушал, сосредоточиваясь на подкинутой ему мысли.

– Ладно-ладно, – остановил он говорящего жестом руки. – Просто скажите, где вы находились – внутри пентаграммы или в стороне от нее?

Хандуит жалко затряс головой и умоляюще поглядел на жену, которая уже не кашляла, а надсадно хрипела.

– Не помню, – проскулил он. – Мне так хотелось все это забыть…

– В стороне, – прохрипела Ровиана. – Ты стоял в стороне, дорогой…

«Вне пентаграммы находятся в случае вызова предсказателя, чтобы тот не сбежал. А вызывая убийцу, прячутся в круг, чтобы обезопасить себя».

– Отлично, – сказал Лайам, обращаясь как к своему фамильяру, так и ко всем находящимся в камере лицам. – Думаю, для начала этого хватит. Может быть, вы хотите еще что-нибудь сказать, господин Хандуит? – Он выжидающе посмотрел на заключенного, но тот только покачал головой.

Госпожа Хандуит зашевелилась на своем ложе.

– Я… я хотела бы кое-что сказать, господин… Подойдите поближе ко мне. Умоляю.

Эта тихая фраза стоила ей огромных усилий. Лайам подошел и опустился возле больной на колени. Ладонь его стиснула горячая и трепещущая рука. Задыхаясь, женщина проговорила:

– Сжальтесь…– Затем разжала пальцы и вновь откинулась на постель.

«Боги», – подумал он, отходя от страдалицы, к которой тут же бросился Хандуит. Когда Лайама уговаривали присоединиться к ареопагу, никто почему-то не удосужился сообщить, что ему предстоит заниматься отправкой на виселицу смертельно больных женщин. Он подхватил дракончика с пола и кивнул Эласко:

– Идем.

Они уже довольно далеко ушли от занятых камер, но ругань моряков все еще провожала их, ей вторил раскатистый храп спящего оборванца. Однако в этой музыке словно чего-то недоставало. И Лайам вдруг понял чего – кашля госпожи Хандуит. Он остановился и затаил дыхание. Ему, конечно же, хорошо было известно, что отнюдь не все женщины хрупки и слабы – он встречал достаточное количество хитрых и кровожадных особ, готовых ради своей выгоды на любую жестокость, однако чувство щемящей жалости к этой несчастной не проходило. И то, как трогательно она старалась поддержать своего мужа, невольно вызывало симпатию к ней и заставляло Лайама стыдиться себя.

Эласко, остановившийся рядом, произнес понимающим тоном:

– Вы думаете о его жене? Но тревожиться сильно не стоит. Могу побиться об заклад, она куда крепче, чем Хандуит, несмотря на свои болячки.

– Мгм, – они двинулись дальше. – Как давно она хворает?

– Да, почитай, с тех самых пор, как их сюда поместили. Она каждый раз была такая, когда я к ним приходил, и человек, который носит им еду, говорит то же самое. Думаете, председательницу как-то смягчит ее хворь?

– Не знаю, – честно ответил Лайам. Он слишком мало знал госпожу Саффиан, чтобы ответить. В нем вдруг шевельнулось смутное подозрение. Посчитав его лишь реакцией на свое сострадание, он попытался увести мысли в сторону, но не сумел и, дойдя до лестницы, снова остановился. – А эти моряки – давно ли они там сидят?

– Да не больше недели. Они убили лодочника и сперли его лодку, так что их в скором времени ждет петля. А что?

– Можете привести наверх кого-то из них? Всего на пару минут? Мне нужно кое в чем разобраться. – Тот, кто провел неделю в темной дыре, будет на свежем воздухе посговорчивее, и потом, ему не хотелось, чтобы Хандуиты что-то услышали.

Эласко с любопытством глянул на спутника, но ничего не сказал. Он просто пожал плечами и снова нырнул в коридор. Лайам поднялся по лестнице, кивнул угрюмому стражнику и вышел во двор.

«О чем думает мастер?» – спросил Фануил.

«О всяческой ерунде», – ответил он, рассеянно почесывая спинку дракона. Тот с удовольствием выгнулся и выпустил коготки.

Уж точно – о ерунде. Но подозрение – это такая штука, с которой лучше разделаться сразу, чтобы потом не терзаться. Эласко не мешкал и вскоре привел моряка – помятого ветерана с седой косицей и в грязной рубахе.

– Вот, – сказал молодой квестор. – Спрашивайте у него, что хотите.

Моряк сплюнул, кивнул Лайаму и ухмыльнулся во весь рот, радуясь развлечению.

– Женщина из камеры, что рядом с вашей, очень больна, – начал Лайам, и моряк закивал.

– Да-да, ваша милость, очень, очень больна.

– Она много кашляет.

– Да-да, много, – согласился моряк, обнажив в ухмылке гнилые черные зубы. – Вы же сами слышали, ваша милость, просто жуть берет, как она надрывается!

– Она все время так кашляет?

Моряк перестал ухмыляться и растерянно переступил с ноги на ногу.

– Что, ваша милость? Все время?

Лайам поставил вопрос по-другому.

– Ты слышал, чтобы она кашляла ночью?

– Вот уж чего не знаю, ваша милость, того не знаю. Я ж ночью сплю. Небось и она тоже, – добавил он, не вполне уверенный, сумел ли попасть в точку.

Лайам сделал еще одну попытку.

– Кашляет ли она, когда тюремщиков поблизости нет?

Моряк потер глаза, пытаясь постичь суть вопроса. И вдруг его осенило.

– Да, ваша милость, я вспомнил, она кашляет только тогда, когда им приносят жратву или еще за чем-то приходят. А так ее и не слышно!

«Есть травы, способные вызывать состояние, похожее на болезнь, но человек при этом остается здоровым», – счел нужным пояснить Фануил.

– Очень хорошо, – сказал Лайам и жестом отпустил моряка. Эласко подтолкнул его к двери и сдал с рук на руки стражнику. Когда он вернулся, лицо его было столь же озадаченным, что и у пожилого похитителя лодок.

– А ведь и я в эти болячки не особенно верил, – сказал он, с восхищением глядя на Лайама. – Как это вы догадались?

– Интуиция, – скромно сказал Лайам. – Не могли бы вы разузнать, поставлялись ли им какие-нибудь лекарства? Травки там, настойки или что-то еще?

Эласко кивнул и вновь убежал. Лайам в ожидании стал прохаживаться по двору, временами посматривая вверх – на квадратик синего неба.

Если человек выдает себя за больного, это еще не значит, что он убийца. Это означает лишь то, что Хандуиты пытаются всеми способами облегчить свою участь. И, следовательно, степень их виновности придется все-таки прояснять. А путь к тому один – сличение пентаграмм. И раз уж шпаргалка, которой руководствовались обвиняемые, пропала, остается надеяться, что в подвале дома Элдина Хандуита сохранилась достаточная часть чертежа. Стало быть, придется этот дом посетить. В отчете сказано, что драма разыгралась на набережной, значит, идти недалеко. Как только с Хандуитами будет покончено, Лайам возьмется за историю с чародеем. Там, судя по всему, гораздо больше загадок, чем здесь.

Вернулся Эласко. Его прямо-таки распирало от желания поделиться добытой информацией. Заключенных Водяных Врат содержит герцогская казна. Им ежедневно поставляется минимальное количество пищи, достаточное для поддержания жизни, – небольшой каравай хлеба, вода и миска сухого гороха, но никому из узников не возбраняется столоваться за собственный счет. Хандуиты, например, в дополнение к тюремному рациону всегда заказывают вино и мясо.

– Кимбер, стражник, который ходит на рынок, несколько раз носил от них записки в аптеку. Отец госпожи Хандуит фармацевт, он и пересылал дочери нужные снадобья. Сам Кимбер читать не умеет и не знает, что было в пакетиках, но уж аптекарю-то это известно. Давайте его навестим. Это совсем рядом.

– А нельзя ли туда кого-то послать? – спросил Лайам. Он не хотел тратить время на мелочи.

– Можно, – кивнул Эласко с несколько разочарованным видом.

– Сейчас нам лучше бы отправиться в дом Хандуитов, – пояснил Лайам. – Надо взглянуть, что осталось от пентаграммы. Если большая часть ее сохранилась, то…

Он осекся, ибо лицо Эласко выразило откровенное замешательство.

– Вы хотите осмотреть дом Хандуитов?

– Конечно. Чтобы изучить пентаграмму.

– Но он давно уже продан! – выпалил юноша. – И от пентаграммы, конечно, не осталось следа.

– Продан? – тупо повторил Лайам. – Кому продан?

– Честно сказать, не знаю. Дом продали сразу же после убийства, месяца четыре назад.

– Четыре месяца? Это что – правда?

Эласко молча кивнул.

– И Хандуиты четыре месяца торчат в этой дыре?

– А где же им быть? Ареопаг зимой отдыхает, – ответил Эласко, беспомощно всплескивая руками. – Простите, квестор, но так уж заведено.

– Дом продан, а пентаграмма стерта! – Лайам ошеломленно покачал головой.

«Четыре месяца!»

Протомиться всю зиму в таком жутком узилище, как Водяные Врата! В это невозможно было поверить. Как и в то, что ему подложат такую свинью. Никому не под силу расследовать преступления, столь основательно поросшие мхом.

– Как же тогда я смогу…

Он тяжело задышал, стараясь собраться с мыслями.

«Четыре месяца назад я и ведать не ведал, где находится этот дурацкий Уоринсфорд!»

Кто бы ни купил особняк Элдина Хандуита, он давным-давно уничтожил пентаграмму – никому такая штуковина в дому не нужна.

– Мне очень жаль, квестор, – с несчастным видом сказал Эласко. – Мы же не знали, что вас заинтересует чертеж. Эдил Куспиниан решил, что улик и так более чем достаточно. Злодеев застукали на горячем, понимаете, и… – Он вдруг просиял, осененный внезапной идеей. – Но может быть, стражники что-нибудь помнят? Может быть, нам следует их опросить? А? Как вам такое?

Предложение было дельным, и Лайам кивнул.

– Да, это может сработать. Если они, конечно, малые с головой. Вы сумеете это устроить?

– Они патрулируют по ночам и сейчас отсыпаются, но я пошлю человека с наказом немедленно вытряхнуть их из кроватей. – Он пошел было прочь, но Лайам его задержал.

– А тот чародей, Пассендус? Давно он убит?

Юноша улыбнулся, показывая, что тут есть чем похвалиться.

– Да всего как с неделю. И по этому делу собрано все, что возможно собрать. Уж там-то ничего не утеряно, это я вам обещаю.

– С неделю, – проворчал себе под нос Лайам, когда Эласко ушел. – Ну надо же, как мне везет!

Любой даже самый бестолковый охотник по следу недельной давности не пойдет, ибо знает, что эта затея не сулит никакого успеха.

«Боги, – подумал он. – А на какой результат могу рассчитывать я?»

Стражники, что дежурили в ночь убийства Элдина Хандуита, жили не в самом Уоринсфорде, а где-то в предместье, и Эласко, вернувшись, стал извиняться, что придется с часок подождать. Лайам отмахнулся.

– Неважно, – сказал он. – Час не играет роли, когда речь идет о событиях четырехмесячной давности. Но чтобы время не пропадало, давайте-ка займемся Пассендусом.

Все равно, так или иначе, утро почти прошло.

«И совершенно без пользы», – добавил мысленно Лайам.

Эласко радостно заулыбался.

– Конечно-конечно, квестор! Вы сами увидите, что там все без ошибок! На что посмотрим сначала – на вещи или на улыбчивый труп?

– На труп, – заявил решительно Лайам, пропустив «кнечно-кнечно» и «псмотрим» мимо ушей. Он уже притерпелся к манере южан глотать гласные звуки. Все, чего ему в эту минуту хотелось, это «пскорее» увидеть пресловутый оскал.

– Он в холодном покое – у матушки Хэл, – сказал юноша. – Наверху, – Эласко движением подбородка указал на верхние этажи крепости и снова толкнулся в знакомую дверь. Только теперь они стали подниматься по лестнице вверх, и поднимались достаточно долго – пока не одолели шесть лестничных маршей, едва освещаемых полосками света, пробивавшегося сквозь узкие зарешеченные окошки. На самой верхней площадке обнаружилась одинокая дверца. Эласко почтительно в нее постучал.

– Матушка Хэл? Вы у себя?

Здесь было еще темнее, но Лайаму все же удалось разглядеть паутину, свисавшую с потолка, – такую огромную, что казалось, над ней веками трудились несчетные поколения пауков. После долгого ожидания дверь приоткрыли, матушка Хэл боязливо изучала гостей через щель.

– Добрый день! – громко и нарочито весело крикнул Эласко. Так обращаются к людям, почти утратившим и разум и слух. – Я привел к вам квестора Ренфорда – взглянуть на смешливого мертвеца.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=119165) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Форд (ford) означает в переводе с английского – брод. (Прим. ред.)