Битва в пустыне Ричард Сэпир Уоррен Мерфи Дестроер #16 Переворот в ближневосточной Лобинии грозит Америке прекращением поставок нефти. Угроза нефтяного кризиса поставила страну на колени перед лобинийским тираном – генералом Барака. В битве с арабскими националистами за «черное золото» в дело вступают Римо Уильямс и Чиун. Уоррен Мерфи, Ричард Сапир Битва в пустыне Глава первая Нет более страшного врага, чем иллюзия собственной безопасности     Дом Синанджу Это был очень большой тиранозавр. В вертикальном положении он мог дотянуться до самых верхних ветвей и враз проглотить скрывающуюся там обезьяну. Одним ударом громадной лапы он мог переломить, точно сухую ветку, позвоночник саблезубому тигру. Однако здесь, среди буйной сочной зелени, не было ни единого сухого листика, не то что высохшей ветки, воздух был насыщен испарениями. Лапы тиранозавра, с треском продиравшегося сквозь заболоченные заросли, оставляли глубокие следы в жидкой грязи. В более сухом климате скелеты особей этого биологического вида сохранятся нетленными. Придет время, и потомки человекообразных обезьян соберут их из отдельных костей, чтобы показывать в музеях. Но это будет много миллионов лет спустя, когда на земле будет править человек. А пока человекоподобные существа, испуганно прячущиеся от глаз тиранозавра в верхушках деревьев, среди густого переплетения ветвей, – лишь лакомая закуска для гигантской рептилии. Поскольку тиранозавр мог не опасаться ничего и никого, он шел, не разбирая дороги, оглядывая кроны деревьев: не замешкалась ли где нерасторопная обезьяна. Но вот одна из его задних лап увязла в зыбучем болоте. В маленький, как у птицы, мозг, поступил тревожный сигнал. Животное попыталось выбраться с помощью другой лапы, но та увязла еще глубже. Погружаясь в жидкое месиво, тиранозавр ухватился передними лапами за ближнее дерево, но подгнившее в воде основание ствола обломилось. Раздался яростный рев, открытая пасть животного глотнула жидкого ила, и огромное туловище скрылось в трясине. Обезьяна, спасавшаяся от опасности на макушке дерева, видела, как тиранозавра затянуло в болото. В ее примитивном мозгу мелькнула мимолетная мысль: а нельзя ли урвать как-нибудь кусочек от этой громадной туши? Но она сразу же забыла об этом. Обезьяна не знала и не могла предполагать, что ее потомки будут свободно передвигаться на двух ногах и им не придется прятаться от врагов на деревьях. Не ведала она и того, что останки тиранозавра, не пригодившегося ей самой, пригодятся ее потомкам, которые из-за них будут воевать, враждовать и лгать друг другу. Как только в мертвые ткани перестал поступать кислород, в них началась необычная химическая реакция. Вместе с другими, более мелкими организмами, вместе с древесной листвой тиранозавр начал гнить и разлагаться под огромным давлением верхних пластов. Через многие тысячи лет разложившиеся органические останки, содержащие в себе углерод, образовали темную жидкость, называемую нефтью. Эта темная жидкость перемещалась в земной коре, будто живая кровь. Она без труда проникала сквозь трещины в камне, сквозь пористый известняк, пока не встретила сплошной твердый пласт, преградивший ей путь наверх. Грунтовые воды, давившие снизу, не позволяли ей уйти обратно, и тогда, зажатая между водой и камнем, темная жидкость остановила свой бег, образовав замкнутый и удобный для использования подземный резервуар. Чтобы добыть ее, человеку оставалось лишь пробурить твердую породу, и из скважины начинал бить черный маслянистый фонтан. К тому времени тело тиранозавра сделалось неотделимо от других организмов, в том числе и от останков той обезьяны, которая дала жизнь человеку. Все это теперь стало нефтью-сырцом. И стоило мировым ценам на бренные останки тиранозавра поколебаться хотя бы на одно пенни за баррель, как мировую экономику начинало лихорадить. Земная поверхность над нефтяным бассейном, заключающим в себя жидкие останки тиранозавра, постепенно изменялась: сначала болото превратилось в джунгли, а потом джунгли стали безводной песчаной пустыней. Выросли финикийские торговые поселения, потом – римский город, развалины которого со временем вновь затянуло непроходимыми песками. Позднее его вновь возродили итальянцы, чьи богатства привлекли кочевые племена берберов. В конце двадцатого столетия – в соответствии с западным летосчислением – в эпоху расцвета арабского национализма, территория, где обитал когда-то наш динозавр, стала называться Свободной Арабской республикой Революционного народа. Для всего остального мира она, как и много веков назад, по-прежнему оставалась Лобинией – вплоть до свержения Его Исламского Величества, короля Адраса. Хотя в новейших исторических исследованиях утверждается, что король был свергнут в результате героической борьбы охваченного революционным энтузиазмом великого арабского народа, стоит упомянуть, что немаловажная страница в анналах этой борьбы была вписана виски «Сигрэмс севен». Личный пилот короля Адраса, Пет Кэллен, родом из Джерси-Сити, штат Нью-Джерси, США, всю неделю, пока продолжалась революция в Лобинии, пьянствовал без просыпу, в результате чего Мухаммед Али Хассан – начальник штаба ВВС Лобинии – оказался единственным, кому в случае чего пришлось бы вести самолет с королем на борту из Швейцарии, где тот лечился на водах, в столицу Лобинии, носившую итальянское название Даполи. Дело было так. Когда король Адрас узнал, что повстанческие войска вот-вот овладеют его дворцом и зданием Королевской радиостанции, он предложил Кэллену пять тысяч долларов золотом за то, чтобы тот расстался на время с бутылкой «Сигрэмса», немедленно протрезвился и доставил короля вместе с его немецкой охраной домой в Лобинию. – О, ваше величество! – сказал присутствовавший при сем генерал Али Хассан, начальник штаба военно-воздушных сил Лобинии. – Я почту за честь доставить вас в столицу безо всякого вознаграждения. – Десять тысяч! – сказал король Адрас Кэллену, безуспешно пытавшемуся подняться на четвереньки. – Сколько это будет в реалах? – спросил Кэллен, прослуживший к тому времени у Адреса уже пять лет, но прежде чем король успел ответить, пилот отключился снова. – Ваше величество! – снова заговорил генерал Али Хассан. – Я проведу самолет сквозь бури и зенитный обстрел, над океаном и под облаками. Будто на крыльях орла, я доставлю вас с почетом, куда вы прикажете, ваше величество. – Пшел прочь! – отвечал король, вложивший двести пятьдесят миллионов долларов в реактивные самолеты «Мираж», ржавеющие ныне на лобинийских аэродромах. Такое вложение денег было знаком королевского доверия лобинийским военно-воздушным силам, где ведущим пилотом ВВС был не кто иной, как их командующий – генерал Али Хассан. По утверждению единоверцев-мусульман, летное мастерство генерала было столь высоко, что он в принципе мог управлять самолетом, если в кресле второго пилота сидел инструктор – летчик-француз. После первого самостоятельного полета, выполненного Али Хассаном на маленьком винтовом самолетике, Лобиния тотчас закупила реактивные истребители. С тех пор они не поднимались в воздух ни разу. И вот, когда выяснилось, что начальник штаба ВВС – единственный, кто может, а точнее, согласен вернуть короля обратно в Лобинию, Адрас пожелал напомнить о существовании своего королевского величества и заказал международный разговор. При посредстве швейцарской национальной полиции ему удалось связаться со своим дворцом в Даполи. Трубку взял молодой полковник. – Где мой министр обороны? – спросил король Адрас. – В тюрьме. – А где командующий моими вооруженными силами? – Бежал в Марокко. – Кто вы такой? – Полковник Муаммар Барака. – Я вас не помню. Напомните мне о себе. – Я получил наивысшую сумму баллов на вступительных экзаменах в Королевскую военную академию за всю историю ее существования. – Что-то не припоминаю… – Я командовал бронетанковыми частями на параде по случаю вашего дня рождения. – Ах да! Малый, похожий на итальянца? – Он самый. – Ну так теперь вы – генерал! Я повышаю вас в звании. Приказываю немедленно подавить мятеж, расстрелять предателей и отмыть ступени дворца от крови не позднее пятницы! – Тут взгляд Адраса упал на бесчувственного Пета Кэллена, прижимающего к груди бутылку виски. – Или, скажем, субботы, – добавил он. – Боюсь, я не смогу это сделать, ваше величество. – Почему? – Я возглавляю восстание. – О!.. Так вы хотите иметь дела с моими немецкими телохранителями? – Их сюда не пустят, ваше величество. И кроме того, весь народ – мужчины, женщины и дети – поднял свой голос в защиту революции. Мы разорвем вас и ваших реакционных иностранных лакеев в клочья. Мы выжжем вам глаза и растерзаем вас на куски. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к славе и прогрессу всего арабского мира. – Это означает, что я лишусь всех доходов, не так ли? – Не обязательно. Если король не будет пытаться вернуть себе корону, он сможет жить в полном комфорте. – Да благословит Аллах революцию! – Да хранит Аллах короля! – Переводите мои деньги в швейцарские банки – у них большой опыт в таких делах. И пусть вас не смущает легенда о правах нашей семьи на трон. – Какая легенда? – спросил полковник. – В ней говорится, что когда наша династия правила в Багдаде… Я ведь не бербер, как вам известно… – Это существенно облегчило задачу повстанцев. – Так вот, предки мои сидели халифами в Багдаде… Еще до того, как тот сержант объявил себя шахом… Во всяком случае, в легенде говорится: посол одной восточной страны пожелал преподнести моему предку-халифу великолепный подарок. По словам посла, подарок этот дороже золота, дороже рубинов, дороже тончайших китайских шелков… – Ближе к делу! – Я ведь вам рассказываю… – У меня мало времени. – Ну что ж, придется сократить и испортить долгую красивую историю. Короче говоря, посол обещал халифу услуги самых искусных наемных убийц-ассасинов на земле. Тот, кто осмелится лишить короны любого из потомков великого халифа, встретит ужасающий смерч с Востока, который налетит с Запада. – И что же дальше? – Это все. – Да здравствует революция! До свидания! – Молодой полковник повесил трубку и думать забыл о красивой сказке, которую посчитал очередным орудием империалистических сил. Нужно побыстрее подчинить себе Запад, вдев ему в ноздрю железное кольцо. А кольцом этим была та самая жидкая субстанция, в которую превратились некогда динозавры. Нефть. А пока полковник Муаммар Барака, как и тиранозавр, не боялся никого и ничего. Глава вторая Его звали Римо. Он был готов. Ему не нужен был приказ – приготовиться: если бы такой приказ ему требовался, он бы не чувствовал себя готовым. А он не просто это чувствовал – он знал. Только знание позволяет ощущать себя спокойным, отрешенным и в то же время собранным. Когда оно есть, оно есть. Знание пришло к нему не тогда, когда он выполнял упражнения, успокаивающие нервы, или учился сохранять равновесие, балансируя на узком выступе стены, на высоте двадцатого этажа. Оно пришло, когда он спал в гостиничном номере в Денвере, штат Колорадо. Проснувшись, он открыл глаза и сказал себе: – Оно! Я готов. Римо пошел в ванную, включил свет и оглядел себя в большое зеркало, вделанное в дверь. Подготовка началась более десяти лет назад, и за это время он потерял в весе десять – пятнадцать фунтов. Он определенно похудел. Только запястья еще остались широковаты. Но это уж от природы; со всем остальным – порядок. Он начал одеваться: черные носки, светло-коричневые туфли из итальянской кожи без шнурков, серые брюки, голубая рубашка. Глаза у него были темные, скулы высокие, щеки худые. В последние несколько лет он не подвергался пластическим операциям с целью изменения внешности: он научился, когда надо, менять ее сам. Не так уж это и трудно – дело сводилось к мелким изменениям, достигаемым тренировкой лицевых мускулов, движениями губ, натяжением кожи на голове, вокруг пробора, иным выражением глаз. Это может сделать любой человек, если не будет забывать, что все приемы надо проводить одновременно. Если же делать сначала одно, потом другое, то создается впечатление, что человек просто гримасничает. Когда Римо Уильямс вышел из номера, в коридоре никого не было, и он не стал запирать за собой дверь. Да и что у него можно украсть? Белье? Брюки? Пусть берут на здоровье. Даже если возьмут деньги, беда не велика. На что он может их потратить? Ему все равно не купить дом, где бы он мог чувствовать себя как дома. Автомобили? Он в состоянии купить их столько, сколько пожелает. Так что ему воры? Деньги не проблема – это ему обещали с самого начала, не сказав, однако, до какой степени они будут ему безразличны. Потому их обещание так же существенно, как если бы кого-то заверили, что на него никогда не нападут летающие тарелки. Вот спасибо! Впрочем, нет. У него все же есть сокровище, которое никто не в состоянии отнять. Римо остановился у соседней двери. Только один человек может забрать его, и человек этот спит в смежной комнате. Это его наставник Чиун, Мастер Синанджу. Римо спустился на лифте в вестибюль, притихший в ночи и ожидающий утра, когда его вновь заполнят шумливые постояльцы. Когда они с Чиуном остановились в этой гостинице, Римо выглянул из окна и сказал: – Смотри: горы… Чиун еле заметно кивнул. Реденькая бородка на желтом пергаментном лице слегка вздрогнула. – Вот здесь ты и должен ее найти, – сказал он. – Что найти? – Римо обернулся к старику, сидевшему на одном из своих четырнадцати лакированных дорожных сундуков. Сам Римо имел только то, что на нем. Когда одежда загрязнялась, он ее выбрасывал и покупал новую. Чиун никогда ничего не выбрасывал и вместе с тем не упускал случая упрекнуть своего ученика в скаредности, которой, по его мнению, грешили все белые американцы. – Она должна быть где-то здесь, та вершина, – снова сказал Чиун. – Какая вершина? – Как я могу тебе объяснить, если ты не понимаешь? – проворчал Чиун. – Хватит разыгрывать передо мной философа! Дом Синанджу – это династия наемных убийц. И ты тоже, насколько я понимаю, наемный убийца-ассасин, а никакой не философ. – Когда нечто достигает блеска и совершенства, оно должно предстать во многих обличьях. Синанджу – это не что-то одно. Синанджу – это много всего, и главное отличие его от всех предыдущих школ состоит в том, что мы думаем и как мы думаем. – Если, не дай бог, там, «наверху», хотя бы однажды забудут послать деньги в твою деревню, папочка, тогда они узнают, чего стоит вся твоя философия. Чиун долго молчал, размышляя и разглядывая Римо. – Может статься, я смотрю на тебя так в последний раз, – сказал он наконец. – Как это «так»? – Как смотрят на рваный кусок бледного свиного уха. – Чиун хихикнул, прежде чем скрыться за дверью своей комнаты. Сколько ни стучал ему Римо, он не отозвался. Старый наставник не ответил ни утром – в час их занятий, ни вечером – в обычное время тренировок, хотя весь день в его комнате раздавались монотонные голоса актеров из его любимых «мыльных опер». Так продолжалось несколько дней – вплоть до того момента, когда Римо, встав с постели, понял, что он готов. Весенняя ночь в этом городе, на высоте одной мили над уровнем моря, была прохладной, и, хотя Римо не видел высоких вершин Скалистых гор, он знал, что там – снега. На углу улицы он остановился. Снега растают, и, какие бы разрушения ни причинила зима, жизнь снова заявит о своих правах. И снова – лось, человек или мышь-полевка, если они не окажутся погребенными где-нибудь в сухом месте, разложившись на солнце, станут частицей этой земли, этой горы, которая стояла задолго до того, как на ней зародилось живое существо, и будет стоять еще долгое время после того, как оно найдет в ней свою могилу. Десять лет назад, начиная обучение у Чиуна, Римо не думал о таких вещах. Он был осужден за убийство, которого не совершал. Он думал, что идет на казнь, однако очнулся живым, чтобы оказаться избранным в качестве исполнителя – орудия тайной организации КЮРЕ, которой как бы и не существовало. Она «не существовала», так как в противном случае пришлось бы признать, что конституция в Соединенных Штатах не действует. В обязанность КЮРЕ входило тайными средствами устанавливать равновесие в том случае, если баланс начинал склоняться в пользу преступного мира. Римо, наемный убийца, стал «главным бухгалтером». Молодой президент США, создавший КЮРЕ, сказал о ней так: «Мы будем нарушать конституцию, чтобы спасти ее». Только три человека знали, что собой представляет эта организация и чем она занимается. Одним из них был президент страны, другим – доктор Харолд В. Смит, директор исследовательского центра санатория Фолкрофта в местечке Рай, штат Нью-Йорк, который служил прикрытием для КЮРЕ, и – Римо. Римо, завербованного прямо с электрического стула, препоручили старому корейцу Чиуну, дабы азиат обучил его искусству профессионального убийцы. Но даже многоопытный Харолд В.Смит не мог предположить, к каким изменениям приведет это обучение. Ни один компьютер не может вычислить потенциальные возможности человеческого организма, даже если заложить в ЭВМ данные о силе муравья в расчете на единицу его веса, о координации движений кошки, схронометрированных в сотых долях секунды. Одного из людей, вернее, его тело избрали в качестве средства для достижения определенной цели, а десять лет спустя человек этот обнаружил, что избранная цель служит ему средством. Римо почувствовал, что достиг вершины, о которой говорил Чиун. Он, Римо, есть то, что он есть, и понимает теперь, что всегда это знал. Та самая вершина… За десять с лишним лет обучения Мастер Синанджу показал ему – через упражнения, через боль, через страх и отчаяние, – чем он, Римо, может стать, и теперь, когда ученик это понял, для него стало несомненно: то, чем он стал, есть то, чем он был всегда. Теперь он знает это. Именно так и не иначе. Недаром Чиун говорил, что истина проста. Только сказки сверкают будто драгоценные камни в бескрайнем хрустальном космосе… – Эй, гринго! На что уставился, а? – послышался голос из-за припаркованной машины. Их было восемь, все приблизительно одного роста с Римо. Огоньки сигарет светились во тьме безлунной ночи. На перекрестке зажегся зеленый свет, но машина не тронулась. – Тебе говорят! Ты чикано или гринго? – Я размышлял, а вы мне помешали. – Чико, слышишь? Он размышлял! Всем заткнуться: гринго думает. О чем ты размышлял, гринго? – Я думал о том, как мне повезло, что я оказался с подветренной от вас стороны. – Э, да ты шутник, гринго! Настоящий шутник. Разве тебе не говорили, что здесь живут чиканос? Я – Цезарь Ремирес, и без моего разрешения никто не имеет права размышлять на моей улице. Римо повернулся и пошел назад, по направлению к гостинице. Но не прошел он и нескольких шагов, как услышал за собой какой-то выкрик, и вся компания двинулась за ним следом. Когда один из парней приблизился настолько, что Римо ощутил на своем затылке тяжелое дыхание, он ухватил его за губы, рванул вперед и, перебросив через себя изогнувшееся тело, прошелся по нему, едва позвоночник упавшего коснулся земли. Хруст, треск – и все. Безжизненное тело превратилось в мешок с костями. Когда на следующий день дворники нашли его, оказалось, что бедра и плечи отсечены от позвоночника. Тотчас же к спине Римо потянулись с ножами. Слегка пританцовывая, не останавливаясь и не меняя направления, он продолжал идти к отелю. Когда один из обладателей ножей оказался достаточно близко, Римо взял его за руку и отразил удар другого ножа. Сделал он это очень просто: с треском всадил первый нож в мозг второго нападавшего, вследствие чего нацеленное ему в живот лезвие неожиданно изменило направление и перестало угрожать его жизни. Римо шел к отелю, все еще держа в руке кисть первого нападающего. Тут на него набросился еще один. Это был Цезарь. Взглянув в лицо, он понял, что совершил большую ошибку, встав между Римо и его отелем, и лучше бы ему убраться с дороги, но его решение чуточку запоздало. Придет время, и город Денвер оплатит похороны Цезаря, как оплатил когда-то его появление на свет, его жилище, его питание и обучение (в процессе которого он и ему подобные научились называть оказываемую поддержку угнетением, не чувствуя себя, однако, угнетенными настолько, чтобы искать работу), но в эту критическую минуту город ему не помог: Цезарь оказался на расстоянии вытянутой руки от этого безумного гринго. Один на один. Даже без работника социального обеспечения. На этом все кончилось. Цезаря не стало. Чико, у которого «одолжили» кисть, завыл и потребовал свою руку обратно. Римо, не глядя, бросил ее через плечо. Она упала прямо парню в колени. Вернувшись в гостиницу, Римо постучался в дверь комнаты, откуда ему не отвечали вот уже несколько дней. – Папочка! – позвал он. – Я нашел вершину: я всегда был тем, что я есть теперь. Неведению пришел конец. На этот раз он услышал ответ: – Хорошо. Значит, мы готовы, и нас найдут. Чиун твердил эти слова неделями, а Римо его не понимал. Теперь он понял, что имел в виду Чиун, говоря, что их найдут. И кто найдет. – Я понимаю, папочка, – сказал он. – Эй вы, там, заткните глотки, а не то я сделаю это сам! – раздался сердитый вопль из комнаты рядом. И поскольку говорить больше было не о чем, Римо пошел к себе и лег спать, придя к заключению, что на вершину либо взбираются, либо падают с нее, но отдохнуть на ней не удастся. Глава третья Первое, на что обратил внимание доктор Равелштейн: значки у этих парней были перевернуты вверх ногами. Кроме того, если эти двое в аккуратных серых костюмах действительно из ФБР, то почему значки у них приколоты прямо в бумажниках? И опять же… Однажды доктор Равелштейн имел дело с агентом ФБР, проводившим у них проверку. Помнится, у того был не значок, а удостоверение. Впрочем, не суть важно. – Я не могу разобраться, что это у вас за значки, – сказал доктор Равелштейн. Он жутко устал. Часы показывали половину четвертого утра. Почти сутки он не отрывался от зеленоватой ленты терминала, соединенного с одним из компьютеров Мичиганского университета. Усталый пятидесятилетний человек, не спавший ночь, вряд ли сможет отличить показанные ему значки от нарезанного салями, подумал он. Но почему у него так болят глаза? Доктор Марвин Равелштейн, ведущий в университете курс машиностроения, вдруг понял, что на нем нет очков. Наверное, он снял и положил их куда-то, когда услышал, как отворяется дверь в лабораторию. – В очках вы смогли бы лучше определить, кто мы такие, – сказал тот, что был выше ростом и потяжелее. – Да, конечно… Очки… Где же они? – У вас на лбу. – Разумеется… Так кто вы такие? Ах да, агенты по особым поручениям Поль Мобли и Мартин Филбин. Я понимаю. Да… Очень хорошо. Очень, очень хорошо… Спасибо, что заглянули к нам. Очень рад вас видеть. – Сэр, мы должны обсудить с вами одно важное дело. Не исключено, что вы – тот, кто может спасти мировую цивилизацию. Доктор Равелштейн вздохнул и кивком головы указал им на табуреты, стоящие рядом с его столом. Снаружи была необычная для весны жаркая ночь, превратившая университетский двор в темный зловонный колодец. В самой лаборатории работающий кондиционер и дым от сигарет создали не самую благоприятную атмосферу, если ее приходится выносить более шести часов. Доктор Равелштейн снова кивнул, ни к кому не адресуясь. Эти парни из ФБР сказали чистую правду: он не только мог спасти индустриальный мир от банкротства, он уже сделал это. Самое удивительное, что его успех подтверждали цифры расчетов, а не только осязаемые материалы, хранящиеся в соседней комнате. Их мог видеть и потрогать каждый, и каждый мог подтвердить: да, это прекрасная нефть-сырец, да, это новые замечательные строительные материалы. Однако, пока компьютер не переварит и не систематизирует огромное число данных, подтверждающих коммерческий эффект эксперимента, его нельзя считать удавшимся. Давние сомнения доктора разрешились только что, всего двадцать пять минут назад, – и вот уже эти бюрократы из центра нацелились откусить от его пирога. – Вы говорите, спасти цивилизацию? – повторил Равелштейн. – Я ее спас, если хотите знать. Или, по меньшей мере, отсрочил ее гибель на двадцать лет. Наверное, я заслуживаю какой-то награды, если она вообще что-нибудь значит. А сейчас, джентльмены, мне надо хорошенько выспаться. Чем могу вам служить? Только, прошу, покороче – я очень устал. – Мы имеем основания думать, доктор Равелштейн, что ваша жизнь в опасности. – Какая чепуха! Кому может понадобиться моя жизнь? – Тем людям, которые убили доктора Джонсона из Ренселлерского политехнического института. – Эрик мертв! – вскричал Равелштейн, бессильно опускаясь в свое рабочее кресло. – Нет, этого не может быть! Не верю… – Вчера ночью он упал и сломал себе позвоночник. Все было обставлено как несчастный случай, но это такой же несчастный случай, как выстрел снайпера. Один из его ассистентов видел, как двое мужчин столкнули его в шахту лифта, – сказал агент по особым поручениям Мобли, тот, что крупнее и толще. – Говорят, что он оказал серьезное для его возраста сопротивление, – добавил Филбин. На его худом, с острыми чертами лице отразилась печаль. Доктору Равелштейну на миг почудилось, что за этой печальной маской кроется усмешка. Может ли такое быть? Что смешного находит этот агент в смерти доктора Джонсона? Нет, ему просто показалось. Он слишком переутомился. – Я хотел бы позвонить близким Джонсона… – В такой поздний час? Вероятно, его жене дали снотворное. А впрочем, дело ваше. – Вы действительно думаете, что его… что его убили? – Да. Он допустил ошибку, стоившую ему жизни: в своих работах, связанных с углеводородом, он слишком близко подошел к возможности получения заменители бензина, – сказал Мобли. – Он получил его уже давно, – возразил Равелштейн. Достав пачку сигарет, он предложил ее посетителям, но те отказались; Мобли любезно поднес хозяину лаборатории зажженную спичку, и тот жадно затянулся дымом. Но в этот час даже сигарета не доставила прежнего удовольствия. А вообще, сколько сигарет в день он выкуривал с удовольствием? Вероятно, ни одной. – Что вы хотите этим сказать? – спросил Мобли. – Эрик давно нашел этот заменитель. Разве вы, джентльмены, не понимаете, что за шумиха развернулась вокруг нефти? Энергетический кризис не имеет никакого отношения к имеющимся запасам или к разведыванию новых. Энергии на Земле больше, чем требуется человеку. Прежде чем иссякнут ее источники, люди погибнут от перенаселения. Они затопчут друг друга. На лицах агентов отразилось изумление. Вот так всегда! Можно подумать, что важнейшая проблема индустриального общества – такая же загадка для людей, как солнечное затмение для дикаря. – Вы хотите сказать, что заменитель, изобретенный Джонсоном, не решал проблемы? – недоверчиво спросил Мобли. – Выходит, он умер напрасно? – «Умер напрасно!» «Погиб за идею!» Смерть есть смерть. Я никогда не понимал понятия «благородная смерть». – Так вы говорите, доктор, что заменитель Джонсона ничего не решал? Кротко улыбнувшись, Равелштейн взял со стола тяжелый ролик свернутой компьютерной ленты и передал его Мобли: – Пожалуйста. Вот вам решение. – Здесь какие-нибудь химические формулы? – спросил Мобли. – Вовсе нет, – засмеялся Равелштейн. – Перед вами смета: расходы на транспорт, на строительные работы, стоимость рабочей силы, растущие цены на цемент, кирпич, напряженно-армированный бетон. Все это, разумеется, прикидки, но проблема топлива для Америки может быть решена примерно на двадцать один год. Отсрочка, как вы понимаете, существенная. – Я что-то не понял… Где вы нашли заменитель нефти? – Я его не нашел. Я нашел заменитель для кирпича, цемента и алюминия. А еще – для асфальта и для дерева. Филбин выразительно посмотрел на Мобли: может, перед ними помешанный? Однако тот никак на это не прореагировал. Руки, держащие ролик, вдруг вспотели. Он понял, что ученый говорит правду. Доктор Равелштейн взял со стола небольшую школьную доску и мел. – Не надо смотреть на ролик так, будто это некий клад. Это только план его местонахождения. Путь выхода из кризиса. Вы следите за ходом моих мыслей? Мобли с сомнением посмотрел на ролик. – Мне кажется, да, – сказал он не слишком уверенно. – Нет, вы не уловили сути. Ну хорошо, слушайте: где-то году в 1970-м, не раньше, Америка стала зависеть от импорта нефти. Не потому, что у нас ее не было, а потому, что было дешевле ввозить нефть с Аравийского полуострова, чем добывать у себя дома. Когда нефть в скважине на исходе, добыча удорожается. Вы это знаете? – Я этого не знал, – признался Мобли. – Мы можем иметь под собой целые моря жидкого топлива – и в то же время не иметь бензина, так как добыча нефти из-под земли не выгодна экономически. Она обходится слишком дорого. А в глинистом сланце мы имеем океаны нефти. Буквально океаны. – Но ведь его переработка стоит еще дороже, – заметил Мобли. – Была дороже, – возразил Равелштейн. – Насколько я понимаю, чтобы добыть какое-то количество нефти, требуется переработать тысячи тонн сланца, – сказал Мобли. Доктор Равелштейн задорно улыбнулся: – Все это так. Многие тысячи тонн никому не нужного сланца. Цена такой нефти была бы баснословной. Ее не стали бы покупать ни таксисты, ни корпорации, ни коммунальные службы. Она была бы им не по карману. Этим грешил и заменитель бензина, созданный Джонсоном. Его себестоимость была три доллара за галлон. Наша страна не может позволить себе такое дорогое удовольствие. – Так в чем же суть вашего открытия? – спросил Мобли. – Идите сюда, я вам покажу. – Пойдем, – позвал Мобли своего спутника. Тот хмуро кивнул и поправил ремень, на котором висела кобура. Взгляд доктора Равелштейна упал на рукоятку автоматического пистолета 45-го калибра. «Странно, – промелькнула у него мысль, – я всегда думал, что парни из ФБР используют только револьверы, потому что, говорят, затвор в них реже заедает. Но, может быть, теперь они перешли на пистолеты? Впрочем, меня эта не касается» Он провел обоих мужчин через низенькую дверь, она была не заперта. – Если здесь хранятся ваше изобретение, то почему вы не закрыли дверь на ключ? – Вы так часто имеете дело с преступным миром, что у вас и менталитет выработался соответствующий, – усмехнулся Равелштейн. – То, что вы видите здесь, должно быть доступно всем. Этого требует здравый смысл. – Он шагнул в комнату и зажег свет. – Я думаю, что мне не следовало бы вообще выключать свет. В ближайшее время у нас будет столько дешевой энергии, что ее хватит на двадцать лет. Проходите сюда, джентльмены! Это – здесь. – Что именно? – спросил Мобли. Филбин хихикнул. Они видели лишь штабеля кирпича, тонкие плиты для стен, ларь с чем-то вроде пыли. – Вот это кирпич, джентльмены, это – панели, а это цемент. Все материалы экономически выгодны и конкурентоспособны. И все это сделано из сланца. – Кажется, я начинаю понимать, – сказал Мобли. – Тот ролик не имеет никакого отношения к нефти, верно? – Из вас получился бы отличный студент, мистер Мобли. – Что, по-вашему, означают те расчеты? – Все это хреновина! – сказал Филбин, хлопнув своего спутника по спине. – Давай закругляться, хватит слушать, как он вешает нам лапшу на уши. Мобли наградил худощавого мужчину презрительным взглядом. – Мне кажется, – сказал он Равелштейну, – ваши выкладки сослужат службу строительному делу в Америке в ближайшие десять лет. – И не только в Штатах, – сказал Равелштейн. – В Южной Америке тоже, а также – в Азии. – Вы имеете в виду, что у вас там указаны и расходы по транспортировке? – Правильно! А теперь, чтобы я мог вам поставить «отлично» с плюсом, скажите мне, сколько будет стоить производство нефти по моему способу? Филбин явно скучал, но Мобли казался заинтересованным. – Ни одного пенни, – сказал он. – Браво, доктор! Вы производите из сланца строительные материалы, а в остатке получается нефть. Вся соль в том, что вы не извлекаете нефть из сланца, а используете его таким образом, что нефть остается в виде отходов. Фантастика! Где вы храните формулы? – В своей голове, – сказал доктор Равелштейн. – Однако это не такое уж большое открытие. Процесс довольно простой, практически любой инженер-химик может его воспроизвести, если ему это поручить. – Благодарю вас, – сказал Филбин и расстегнул кобуру. Доктор Равелштейн зачарованно следил за его движениями. Страха у него не было. Вот худощавый мужчина вынул большую «пушку», которая тем не менее пришлась ему по руке, вот он прицелился… У выходного отверстия дула сверкнуло пламя – и все. Последней мыслью ученого было: «Не может быть, чтобы это происходило со мной…» Он не испытал страха, у него не появилось желания избежать неизбежного. Он произвел точную и беспристрастную оценку ситуации. Его почему-то вознамерились убить, потом убили… Поль Мобли видел, как дернулась голова ученого, как во лбу у него появилась зияющая рана с рваными краями. Равелштейн упал на пол, точно мешок с изобретенным им сланцевым цементом. – Проклятый кретин! Какого черта ты это сделал? – закричал Мобли на своего напарника. – Это лучше, чем стоять тут да трепать языком. – Мы были должны помешать его исследованиям. Сжечь все расчеты. Выкрасть образцы или что там попадется под руку. Нам было велено остановить работу над проектом, но не обязательно убивать. – А что, тебя беспокоит это маленькое кровопускание, Поль? – засмеялся Филбин, укладывая пистолет обратно в кобуру. – Давай смываться отсюда. – «Смываться»! – передразнил его Мобли. Его толстое, мясистое лицо побагровело от злости. – Что толку уходить с пустыми руками?! – Мы прихватим с собой этот ролик. – Разве ты не слышал? Хитрость не в ролике, а в этих треклятых материалах. Кто-нибудь взглянет на них повнимательней – и, считай, Равелштейн не умирал. – Но у них все равно нет формул, чтобы изготовить эту ерунду. Пойдем же! – Идиот, формулы не нужны! Ты же слышал, что он сказал? Любой инженер-химик может с этим справиться, если ему поручить. В университетском дворе зажглись фонари. На лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. Ожил и нехотя заработал мотор лифта. – Идем, Поль! Да идем же! – испуганно твердил Филбин. – Мы не можем уйти просто так, без всего. – Ты как хочешь, а я пойду. Мне не улыбается иметь дело с копами. – Нам все равно придется иметь дело или с ними, или ты знаешь с кем. – Он не узнает. – Еще как узнает! – О Господи! – захныкал Филбин. – Заткнись и слушай! – прикрикнул на него Мобли. – У меня есть план. Когда в лабораторию неуклюже ввалились ночные сторожа, охраняющие кампус, Мобли помахал у них перед носом своим значком и потребовал объяснить, кто они такие. Говорил он резко и властно, с нотками подозрительности. Сторожа были люди немолодые: вышедшие на пенсию механики либо контролеры с газовой станции; их главная обязанность заключалась в том, чтобы носить синюю униформу с внушительной бляхой, которая давала им не больше прав, чем пряжка на поясе. Мобли быстро довел сторожей до состояния полной покорности. Если бы хоть один из них присутствовал когда-нибудь в качестве понятого в подобной ситуации, он отметил бы, что труп убитого не положили, как полагается, в полотняный мешок и что в качестве вещественных доказательств почему-то вывозят на тележке какие-то громоздкие предметы, причем в очень большом количестве. – Какой тяжеленный, – ворчал один из сторожей, пыхтя над большим ящиком розового порошка. – Да, – отозвался Филбин. – Мы возьмем с него отпечатки пальцев. – А почему все это должны грузить мы? – Потому что я так хочу! – отрезал Мобли. Охранник, видать, привык к подобным объяснениям и больше ни о чем не спрашивал. По всей вероятности, ему все это было до лампочки – охранники во всех кампусах одинаковы. Когда мертвое тело, цемент, плиты и кирпич погрузили на университетские грузовики хозяйственно-технической службы, сторожам сказали, что их вызывают в штаб-квартиру ФБР. Старые служаки задали только один вопрос: – А сверхурочные нам заплатят? Мобли и глазом не сморгнул. – А как же? ФБР гарантирует. Из федеральных средств. Сторожам, помогавшим грузить «вещественные доказательства», и в голову не пришло, что ФБР не может распоряжаться чужими фондами, раз их заверил в этом некто в белой рубашке и при галстуке. Главную роль сыграл значок, показавшийся им несомненным знаком власти, и магическое слово «сверхурочные». В тот предрассветный час они сели в университетский грузовичок и уехали, и больше кампус Мичиганского университета в Энн Арбор их не видел. Сторожей привезли на заброшенное футбольное поле и велели разводить розоватый порошок в воде. После того как в ящике, где был насыпан этот необычный цемент, образовалась клейкая масса, сторожа, все одновременно, получили равную долю царствия небесного из двух пистолетов 45-го калибра. – За одного или за четверых, – повесят только один раз, – пошутил Мобли. – В этот раз тебя не повесят, – засмеялся Филбин. – Ага. По закону. Но, к несчастью, есть и другие. Ты знаешь кто. – Знаю, знаю, – согласился Филбин. Они сели в кабину и завели мотор. Через короткое время грузовичок с телами доктора Равелштейна и трех ночных сторожей, с цементом, плитами, кирпичом нашел себе стоянку на дне реки. Ученого хватились на следующий день. Пропажа ночных сторожей была обнаружена спустя месяц, когда кто-то из администрации заметил наконец, что трое сторожей не выходят на работу. По этому поводу был созван симпозиум на тему: «Отношение университетских наемных служащих к своим обязанностям». Председательствовал на нем заведующий отделом информации. Были приглашены работники всех уровней, дабы «обеспечить максимально эффективное участие». Симпозиум пришел к заключению, что наемные работники имеют недостаточно тесную связь с университетом и что единственный разумный выход из создавшегося положения – удвоить бюджетное финансирование отдела, это может послужить «серьезным паллиативом в деле реструктурирования системы отношений с использованием новейших средств информации». Спустя время тело доктора Равелштейна, вместе с телами троих сторожей, всплыло из его собственного цемента. Прилипшая к трупам непонятная розовая субстанция была подвергнута химическому анализу. Она оказалась компонентом, входящим в состав глинистого сланца. В том учреждении, которое значилось в документах как санаторий в Рае, штат Нью-Йорк, расположенный в заливе Лонг-Айленд, сообщения о смерти доктора Равелштейна и доктора Эрика Джонсона попали в одну и ту же папку. Это сделал компьютер, отметивший, что субстанция, обнаруженная на теле доктора Равелштейна, – глинистый сланец, не содержащий нефти. Эта информация легла на стол директора фолкрофтского исследовательского центра, и он нашел в обоих фактах нечто общее. Объединяла их нефть. И убийство тех ученых, кто обнаружил новые источники ее. Глава четвертая – Что вы знаете о нефти и вообще об энергетических ресурсах? Вопрос был обращен к Римо Уильямсу, упорно изучающему фалангу мизинца на своей левой руке. Он хотел узнать, нельзя ли заставить ее подпрыгнуть. Не то чтобы в этом был какой-то особый смысл. Но иначе пришлось бы сосредоточиться на том, что говорил ему доктор Харолд Смит, а это раздражало почти так же, как лицезрение самого доктора Смита, который уселся на единственный в номере стул с прямой спинкой и уже с полчаса толкует то об одном ученом, всплывшем на поверхности какой-то реки, то о другом, шагнувшем в какой-то лестничный пролет. Ступни ног Римо упирались в пол. Над его левым мизинцем возвышались Скалистые горы, видные из окна гостиницы. В соседней комнате Чиун досматривал сериал «Негодяй и красотка». В этом месяце с полдюжины главных героинь сделали аборты, о чем зритель узнал от их лучших подруг, рассказывавших об этом всем и каждому. Героини им доверялись, поскольку они умели принимать очень грустный вид, когда выспрашивали подробности под предлогом сочувствия. В реальной жизни это называлось бы злостными сплетнями. В «Негодяе и красотке» это называлось дружеским участием. До Римо доносились звуки органной музыки, звучавшей в дневной телевизионной драме. Резкие звуки новоанглийского произношения Смита падали, как удары кнута. Римо нежно смотрел на свой левый мизинец. – Что вы знаете о нефти и об энергии? – повторил Смит свой вопрос. – Все, что известно, все, что будет известно, и все, что знали когда-то, а теперь забыли. – Римо затеял соревнования между большим пальцем и мизинцем. Проигравший впадет в немилость до конца вечера. – Вы, конечно, шутите? – Разве могу я шутить с человеком, который сфабриковал против меня обвинение в убийстве, а потом послал меня убивать? – Опять вы за свое, – сказал Смит. – Я думал, вы поняли эту необходимость. Было крайне важно, чтобы вас считали мертвым официально, чтобы вы абсолютно нигде не числились живым. Для организации, которой не существует, нужен человек, который не существует. Только так. – Да, я догадываюсь, – сказал Римо, подключая к соревнованиям указательный палец. – Вы заняты своими пальцами или слушаете меня? – Я могу делать и то и другое, как вам известно. – Между прочим, что вы вытворяете со своими фалангами? Никогда не видел ничего подобного. Весьма забавно. – Единственное, что вам нужно сделать, – посвятить этому жизнь, и вы тоже овладеете этим искусством, Смитти. – Гм… Я, разумеется, понимаю, что вам надо как-то занять себя. Но давайте говорить серьезно: что вы знаете о нефти и об энергии? – Все. – Хорошо. Вы знаете, что такое углеводород? – Это вас не касается. – Все ясно. Начнем сначала, и на этот раз смотрите на меня. Битый час после этого Римо смотрел в лимонно-желтое лицо Смита, пока тот детально излагал ему энергетические проблемы как с экономической, так и с криминальной точек зрения, и объяснил, почему считает необходимым вмешательство КЮРЕ, хотя технически ситуация выходит за пределы ее компетенции. Если страна развалится, сказал он, не будет иметь значения, существует американская конституция или нет. – В этом отношении, Римо, энергетический кризис представляет большую опасность, чем даже атомное оружие. – Это ужасно!.. – сказал Римо, глядя прямо в блекло-голубые глаза доктора Смита и отрабатывая координацию движений пальцев путем легчайших прикосновений к ногтям. При этом каждые несколько минут он повторял: – Страшно… невыносимо… нестерпимо… Наконец Смит не выдержал: – Что ужасно, Римо? – То, что вы сказали, Смитти. Эта нефть… – Римо, я вижу, что вы меня почти не слушали. Почему вы продолжаете оставаться на этой службе? Не думаю, что интересы Америки еще что-то значат для вас, как это было раньше. – Конечно, значат, Смитти, – сказал Римо, разглядывая желчное лицо этого уроженца Новой Англии, за которым в окне отеля возвышались величественные Скалистые горы, и вспоминая прошлое Денвера. За спиной Римо лежали американские равнины и старые большие города: за его спиной была Америка, выигравшая Гражданскую войну, но потерявшая в ней больше людей, чем в любую другую войну; за его спиной была история людей труда, написанная участниками кровопролитных стачек и свирепыми наймитами хозяев. Он родился далеко отсюда, на Востоке страны, и был брошен родителями. Поэтому он и стал человеком-которого-нет. Кто захочет искать с ним встречи? Кто будет скучать по нем? Там, позади, и санаторий Фолкрофт, где Римо родился вторично, и в этот раз он знает жизнь гораздо лучше. – Я остаюсь на этой службе, Смитти, потому, что мое занятие справедливо. Единственный способ быть свободным – это поступать по справедливости. – Вы имеете в виду мораль? – Не обязательно. Горы в окне позади вас – это горы в наиболее точном смысле слова. Они есть, и они – правы. Я тоже должен быть прав. Это пришло ко мне здесь. Я есть то, что я есть. И я – готов. – Вы, Римо, заговорили точь-в-точь как Чиун. Не думаю, что есть необходимость напоминать вам, что Синанджу – это старинная династия наемных убийц, насчитывающая несколько столетий. Мы платим за его услуги жителям его деревни. Мы оплатили ваше обучение. И сколько бы вы теперь ни философствовали, для нас вы были и остаетесь сообразительным копом из Ньюарка. – Смитти, вам этого не понять, но вы платили ему за то, что хотели от него получить, а не за то, что он реально сделал. Вы просили научить меня расхожим приемам самообороны, а теперь он научил меня Синанджу. – Это абсурд, – сказал Смит. – Совершеннейшая чепуха. Римо покачал головой. – Нельзя купить то, чего не понимаешь, Смитти. А вам никогда не понять… Впрочем, давайте лучше поговорим о задании. Смит устало улыбнулся и начал излагать существо проблемы и задачу, стоящую перед Римо. Проблема: арабские страны постоянно оказывают давление на Соединенные Штаты в связи с поставками нефти. Американских ученых, работающих над заменителями горючего, убивают. Задание: ученый-физик в Беркли, работающий над созданием очередного заменителя. Надо, во-первых, подстраховать его жизнь, а во-вторых, выяснить, кто стоит за этими убийствами. Смит изложил все это очень подробно. Когда он убедился, что Римо четко представляет себе приоритеты (в наши дни более важным зачастую является не уже совершенное убийство, а предотвращение нового преступления), Смит поблагодарил его, застегнул свой плоский, видавший виды портфель и направился к двери, не подав на прощание руки. В эту минуту в дверях появился Чиун. Рассыпавшись в выражениях вечной преданности Дома Синанджу благодетелю – императору Смиту, он прикрыл дверь за директором КЮРЕ и обратился к Римо: – Не следует уделять императорам стишком много времени, а то они начинают думать, что понимают все лучше других. – Смитти мне нравится, хотя и не все у нас с ним гладко. Он из тех, кого я приемлю. Чиун кивнул медленно и важно и будто некий экзотический цветок под слабым теплым ветерком опустился на ковер, приготовляясь к долгому разговору. Складки желтого кимоно эффектно раскинулись вокруг тщедушной фигурки. – Я не говорил тебе этого, но даже корейцы, мой родной народ, не все мудрые, храбрые и честные люди. Не все мои единоплеменники помнят о долге и чести. – Да что ты говоришь! – Римо разыграл крайнее удивление. – Уж не хочешь ли ты сказать, что не все корейцы замечательные? Не могу поверить своим ушам. – Это так, – подтвердил Чиун и в торжественных тонах начал излагать историю, слышанную Римо не менее двухсот раз. – Когда Всевышний слепил человека, он сунул его в печь, но вынул слишком быстро: тесто не зарумянилось и осталось полусырым. Так получился белый человек. Создатель взял новую порцию теста, сунул в печку и, чтобы избежать той ошибки, которую он допустил в первый раз, продержал форму в печи слишком долго. Опять не повезло – получился черный человек. Но на опыте двух ошибок он сделал наконец то, что надо – желтого человека. В этого человека он вложил разум. Первые мысли были несоразмерны человеческому сознанию и породили высокомерие. Так был создан японец. В следующего человека Господь вложил мысли неадекватные и просто глупые. Это был китаец. Задача перед Создателем стояла трудная, разные мысли смешивались между собой. Создатель долго трудился, пробуя то одно, то другое. Случались у него неудачи: так он создал неряшливых таи, нечестных вьетнамцев и… – Тут Чиун нахмурил брови. – Впрочем, детали не имеют значения. Дальше пошел уже свиной помет. А когда Всевышний создавал корейцев, он остался доволен – и цветом кожи и разумом. Но, как я уже сказал, даже корейцы не все совершенны. И Чиун принялся перечислять провинции и деревни, которым присущи те или иные недостатки, пока не добрался до своей родной деревни Синанджу. Не дав ему закончить, Римо сделал нечто такое, чего не делал никогда раньше. – Послушай, папочка. В один прекрасный день и ты, и я можем пасть от руки кого-нибудь из Синанджу. Я знаю, ты привез меня сюда, чтобы я приготовился встретить этот вызов, и я теперь готов. Но не забывай, что опасность исходит из Дома Синанджу – не из деревни даже, а непосредственно из твоего Дома. Из твоей семьи. Добро обернулось злом, и теперь мы оба должны все время оглядываться назад, зная, что там – зло, источником которого является Дом Синанджу. С этими слонами Римо повернулся и вышел, проявив крайнее неуважение к наставнику. Спускаясь в лифте, он продолжал думать о том же: зло, о котором он говорил, исходило от Нуича, племянника Чиуна, сына его брата. Он должен был сделаться преемником Чиуна, Мастером Синанджу, но встал на путь преступлений и уже дважды пытался убить Римо и Чиуна. Дважды они с Римо сходились в смертельном поединке. Теперь Чиун предупредил своего ученика: – Когда он будет нам нужен, он нас найдет. Им предстоит, как понял Римо, самая серьезная схватка. Он знал, зачем Чиун привез его сюда: чтобы убедиться, что он готов встретить вызов, который – Чиун это чувствовал – не заставит долго ждать. Римо был готов: он знал, что он такое и чем он был всегда. Тем не менее он позволил себе пожалеть, что Нуича не утопили при рождении в Северном Корейском море. Римо поймал такси, доехал до аэропорта, изучил расписание, обратил внимание на отложенные рейсы, после чего вышел наружу и взял другое такси. – В центр города, – сказал он водителю. – Куда именно? – поинтересовался тот. – Ты меня не понял, приятель. Тебе следовало спросить, в какой именно город. – В какой именно? – повторил усталый таксист. – В Беркли. – Вы шутите! – изумился водитель. Римо бросил ему через окошечко три стодолларовые банкноты, что разом сняло все возражения, кроме одного: шофер пожелал заехать домой, взять смену белья и сказать жене, куда едет. – Я уплачу тебе за смену белья, парень, езжай без задержки. – Но, понимаешь, я должен сказать жене, куда я еду. Римо бросил на переднее сиденье еще две десятки, но таксист не сдавался. Они с женой живут очень дружно, объяснил он. Когда прибавка приблизилась к пятидесяти долларам, жена его превратилась в эгоистку и проныру. Римо спал всю дорогу до Беркли. Они подъехали к научному корпусу университета как раз в тот момент, когда четвертый этаж огромного здания из красного кирпича и алюминии взлетел на воздух, засыпав весь двор обломками. Осколки стекла разлетелись на полмили по деловой части города, поранив всего лишь двести двадцать семь студентов выпускного курса, которые расположились в палатках, собирая подписи в поддержку закона о легализации марихуаны. Зловещий столб черного дыма поднимался над бывшим четвертым этажом. К зданию бежали люди. Где-то вдали слышались надрывные гудки сирены. Темноволосая девушка в тенниске и линялых джинсах громко рыдала, спрятав лицо в ладони: – О нет!.. Нет! Нет!.. Римо опустил стекло в машине. – Вот это и есть научный корпус? – спросил он девушку. – Что? – переспросила она, рыдая. – Это – научный корпус? – повторил он свой вопрос. – Да… Это ужасно! Как такое могло случиться? Римо поднял стекло. – Вы могли бы проехать быстрее через Скалистые горы, – сказал он водителю. – Я доставил вас слишком поздно? – спросил тот. – И да, и нет. – Надеюсь, там, внутри, никого не было, – вздохнул таксист. На его лице застыло выражение испуга, который овладевает человеком, когда тот начинает понимать, что жизнь человеческая не так уж надежно защищена, как он привык думать. Это выражение исчезнет, когда у таксиста снова появится иллюзия собственной безопасности, и он забудет, что находится на пороге гибели в каждый миг своей жизни. – Какой ужас! – произнес он. – Подумать только, что это произошло именно здесь. – А где это должно было произойти? – Ну, не знаю… Где-нибудь в другом месте. – Это как смерть. Она случается всегда с кем-то другим, а не с нами. Верно? – Ну да… – сказал водитель. – Пусть бы это случилось где-нибудь еще. – Он смотрел, как загружаются машины «скорой помощи»: одни на полной скорости отъезжают прочь с воющими сиренами, другие едут медленно и осторожно – они везут смерть. – Кто бы это ни сделал, его должны сурово наказать, – проговорил таксист. – Думаю, что ты прав. Небрежная работа должна быть наказуема. – Что вы хотите этим сказать? – Дорогой мой, мы с тобой оба американцы, и я хочу дать тебе совет, который стоит дороже денег: в этом мире есть одна-единственная вещь, которая подлежит наказанию. Ничего нельзя делать неправильно: принимать неверные решения, делать неверные движения. Это всегда наказывается. Что такое зло, по-твоему? Это лишь продолжение неверной мысли. – О чем это вы, черт возьми, толкуете? – спросил изумленный таксист. Съежившись от страха за рулевым колесом, он смотрел не на Римо, а на то, как пожарные спускают мертвые тела через закопченные проломы в стене четвертого этажа. А Римо хотел сказать вот что: тот, кто взорвал научный корпус, совершил самоубийство – с тем же успехом, как если бы он приставил револьвер к своему виску. Он допустил ошибку, и он должен быть наказан. Но Римо устал от разговоров и вышел из машины. Денверский таксист заторопился уезжать: он надеялся, что в его городе университетские здания еще не взлетают на воздух. Возвращаться он решил через Скалистые горы. Римо смотрел ему вслед. Водитель был так взволнован и испуган, что по привычке подобрал на углу пассажира, который тут же пулей выскочил из такси обратно. А выскочив, уставился на таксиста, как на помешанного. Когда машина тронулась, незадачливый седок долго еще стоял на углу и скреб в затылке, не отрывая взгляда от машины с номерным знаком другого штата. Римо прошелся по университетскому двору, раздосадованный тем, что ученый, работавший над проблемой использования солнечной энергии, скорее всего, мертв, и что кто-то может быть так жесток, что, пытаясь убить идею, пустил в ход бомбу. – Какой ужас! – рыдала женщина в белом халате. – Какой ужас! Ее белокурые спутанные волосы были черными с концов – не от корней, а именно с концов. Очевидно, их опалило пламенем взрыва. Она разговаривала с молодым репортером у пожарной машины, стоявшей без дела у входа в пострадавший корпус. Репортер, молодой человек в сером костюме, который выглядел так, будто он спал в нем, а потом валялся на траве, где были разбросаны остатки ленча, делал заметки. – ФБР нас предупреждало о возможном покушении на жизнь доктора, но мы подумали, что это фашистская пропаганда. – Что они вам сказали? – спрашивал репортер. – Они говорили, что возможна попытка убийства, и они… о Боже… начали осматривать лабораторию, искать бомбы, но там ничего не было; а когда они ушли… О Господи! Как это ужасно… На нас вдруг повалилась стена, целая стена… Словно она была из трухи. Потом полыхнул огонь, больше я ничего не помню… – Эй вы! – строго сказал Римо. – Кто вам позволил говорить с репортерами? – Но я… – начала женщина, однако Римо не дал ей закончить. – Сначала мы должны все выяснить, и только потом вы сможете давать интервью. – Откуда вы? – спросил репортер. – Силы стратегической безопасности. – Римо понизил голос до конфиденциального шепота: – Эти слухи о смерти доктора выеденного яйца не стоят. У нас уже есть все необходимые сведения. Они убили не того, кого хотели убить. Позже я вам все расскажу, только это не для печати. И репортер, выслушав официального представителя, заявившего, что человеческая жизнь ничего не значит, был полностью удовлетворен и пошел интервьюировать других людей, уверенный, что наладил контакт, который не только будет продолжаться, но, возможно, позволит ему удивить весь отдел. Он даже не потрудился спросить, что такое «силы стратегической безопасности». От женщины с опаленными волосами Римо узнал, что двое из ФБР принесли в лабораторию доктора портфель с прибором для обнаружения бомб. Так они сказали. Один из них был толстый, другой – тощий. Вначале ей даже показалось, что таких толстых и таких тонких в ФБР не бывает. Но они показали металлические значки, значит, все было в порядке. Римо взял с нее обещание ничего и никому не говорить. Ей следует пойти домой и отдохнуть. Властным щелчком пальцев он остановил патрульный автомобиль. – Эта женщина в состоянии шока, – сказал он двум патрульным полицейским, сидящим на переднем сиденье. – Отвезите ее домой. – Если шок, то ей надо к доктору, – возразили те. – Это другой шок. Давайте езжайте. Здесь только что произошел взрыв, я должен немедленно повидаться с вашим шефом. При упоминании фамилии, снимающей с них всякую ответственность, патрульные отъехали, а начальник полиции, видя, что уверенный в себе молодой человек лет тридцати отдает приказания его подчиненным, принял его за важную персону. Эта уверенность еще более возросла, когда молодой человек заверил начальника, что ничего страшного не произошло. – Всего несколько жертв, а сам процесс не затронут. Нам чертовски повезло. Эксперимент в прекрасном состоянии. Просто невероятная удача. Римо бросил взгляд на каталку, где в резиновом мешке лежало то, что осталось от людей, находившихся в злополучной комнате четвертого этажа. Их везли в машине «скорой помощи» – дань уважения мертвым. От человеческих тел осталось немногое. То, что откапывали под обломками, показывали родственникам на предмет опознания и, если те не заявляли жалоб на отсутствие той или иной части тела – что бывает нечасто в подобных ситуациях, – оторванное ухо или палец просто спускали в канализацию. Остальное довершит бюро ритуальных услуг. – Кто здесь самый главный? – спросил Римо. Начальник полиции указал на толстого коротышку, который стоял в стороне от всех, глядя вверх, на четвертый этаж, и кивая головой, как если бы кто-то из строителей объяснял ему архитектуру здания. – Это декан факультета, – сказал начальник полиции. Римо поблагодарил начальника полиции и уверенно двинулся сквозь толпу, требуя посторониться. Погруженный в себя декан едва заметил его приближение. – Все в полном порядке, – сказал ему Римо. – Только смотрите – никому ни слова. – Что в полном порядке? – не понял декан. – Я не могу пока вам сказать, – ответил Римо. – Правительство не должно вмешиваться – у нас самоуправление. Надеюсь, это не приведет к новой студенческой демонстрации. В последнее время все было так спокойно. Я не хочу новых демонстраций. – Один из ваших профессоров убит, так ведь? – Да, – сказал декан, – он занимал эту должность. Ничего больше не уточняя, Римо направился к репортеру в сером костюме. – Олл райт! – бодро сказал он. – Вот вам вся подноготная. Только не ссылайтесь на меня. Мы потеряли несколько человек – только и всего. А сам проект в превосходном состоянии. Господи, как нам повезло! – Как называется этот проект? По буквам, пожалуйста, чтобы я мог правильно записать. – Он засекречен. Название зашифровано. Просто напишите: проект чрезвычайной важности. – Значит, надо напустить побольше туману? Римо широко улыбнулся. – Я процитирую ваши слова о том, что мы не потеряли ничего, кроме человеческих жизней. Согласны? – спросил репортер. – Чудесно! – с энтузиазмом подхватил Римо. При входе в здание его остановил инспектор пожарной охраны, но Римо указал на начальника полиции, а тот махнул рукой в знак позволения. Тогда пожарник сказал: – Вам надо надеть противогаз. – Я не буду дышать, – заверил его Римо. Инспектор удивленно поморгал глазами, и Римо прошел внутрь. Пожарные, привычные к противогазам, двигались перебежками в тусклом сером дыму, осматривая здание. Резиновые робы защищали их от воды, но не от дыма. Римо вошел в ближайшую комнату и огляделся. У окна стоял письменный стол без ящиков. А ему как раз и нужен был ящик от стола, либо прочная коробка, либо скоросшиватель с бумагами, но под руку не попадалось ничего подходящего. Он прошел в другую комнату, потом в третью. Школы, насколько Римо помнил, не похожи друг на друга – кроме помещений с надписью «для мальчиков». В туалете руки полагается вытирать либо сушить, а значит, там должны быть сушилки либо ящики для бумажных полотенец. В Калифорнийском университете в Беркли Римо обнаружил использованные полотенца с архаической надписью на ящике: «Не промокайте, а вытирайте». Ящик был выкрашен белой краской. Римо сорвал его со стены и стал счищать с него краску; вскоре металлический ящик засверкал как новый. Затем он выбросил полотенца, взял ящик на руки, как берут младенца, и вышел из здания, едва не сбив с ног медсестру, которая вела к машине «скорой помощи» пострадавшего от ожогов. Извинившись, Римо прошел через толпу зевак, мимо пожарного инспектора, мимо начальника полиции, мимо репортера, беспрестанно повторяя. – На нем ни единой царапины! Ведь это надо же! Ни одной царапины. – На чем «на нем»? – спросил репортер, пытаясь разглядеть, что он несет. Но Римо, загораживающий ящик руками, лишь подмигнул ему и поспешил через кампус к административному зданию, где во всеуслышание объявил, что собирается «оставаться здесь до утра и не спускать с него глаз, потому что следующий взрыв может и не сойти столь счастливо». – Счастливо? – изумилась одна из секретарш. Она просто не верила своим ушам. – Погибло пять человек, включая известного профессора… – Я это знаю, но в следующий раз все может быть куда серьезнее, – сказал Римо и велел секретаршам предъявить удостоверения. Когда в офис вошел человек в жилете, с которого свисал золотой ключ, и спросил, что происходит, Римо и у него потребовал удостоверение личности, сказав при этом, что ему не правятся такие порядки, при которых вокруг офиса околачиваются посторонние без пропусков, а служащие заходят и выходят, когда им вздумается. Как поступят другие, это их дело, но что до него самого, он собирается оставаться здесь с ним всю ночь. – С чем это с «ним»? – спросил обладатель золотого ключа. – Вы не в меру любопытны! – оборвал его Римо и вдруг закричал на высоких тонах: – А ну, очистить помещение! Всем выйти вон! Черт бы побрал вас, бюрократов! Только что выскочили из одной неприятности, а вы, проклятые управленцы, уже готовы снова поставить проект под удар. Погибли пять человек. Вам этого мало? Для вас ничего не значат пять жизней? Выметайтесь отсюда к дьяволу, чтобы духу вашего здесь не было! В порыве великодушия он разрешил секретаршам отыскать свои сумочки и унести их с собой. Но не пальто! «Какие могут быть разговоры, когда погибло пять человек! И это после недавней нашей проверки!» В половине шестого, когда солнце начало клониться к водам Тихого океана, Римо уселся в административном корпусе в обнимку с выхолощенным ящиком из-под бумажных полотенец. Вскоре туда пожаловали «агенты ФБР», чтобы узнать, что именно было вынесено из научного корпуса. Они показали Римо блестящие металлические значки, приколотые к бумажникам. – А, Мобли и Филбин, – приветствовал их Римо. – Вы не похожи на агентов ФБР – габариты не те. И откуда у вас эти значки? Ведь ФБР использует удостоверения. – Особый отдел, – сказал Мобли. – Что это у вас? – спросил тот, который назвался Филбином. – Не то ли самое, о чем сообщали по радио? Римо кивнул утвердительно. – То самое. Я изготовил его своими руками. – А разве вы тоже ученый? – Нет. Я тот, кто собирается вас убить, – весело сказал Римо. Мобли и Филбин поспешно извлекли свои «пушки». Филбин прицелился в висок сообразительного копа, но тот почему-то смотрел только на его палец, лежавший на спусковом крючке. Похоже, он рассчитывал уклониться от пули, как только палец придет в движение. Никогда прежде Филбин не видел ничего подобного, хотя случалось всякое. Иногда, если парень стоял близко, его мозги брызгами вылетали из разбитого черепа, прежде чем пуля успевала коснуться виска. Но где это видано, чтобы перед смертью жертва сфокусировала глаза на пальце? Все смотрят в отверстие дула. Зачем им смотреть на палец? Пока Мобли обыскивал прилегающие помещения, Филбин держал дуло у виска Римо. Тот мурлыкал мотивчик «За работой надо свистеть». – Никого, – сказал Мобли. – Только эта ищейка, – проворчал Филбин. – Вы не из ФБР, – сказал им Римо. – У нас оружие. Нам с тобой надо потолковать, – сказав Мобли. – Прежде всего, кто ты такой? – Я уже сказал: человек, собирающийся вас убить. Если будете себя вести тихо и мирно, уйдете легко. А если нет – вам будет больно. Честно говоря, я рекомендую вам первое. Все очень просто: вот вы здесь и вот вас уже нет. Самый лучший способ свести счеты с жизнью. Даже смерть от сердечного приступа не такая уж приятная вещь. – Трудно поверить, что ты грозишься убить нас, когда моя пушка у твоего виска. – И все же придется в это поверить. – Римо говорил очень серьезно. Спокойствие, звучавшее в его голосе, особый ритм речи – все это заставило Филбина расслабиться. Вот этот чудак вообще отвернулся куда-то в сторону… Филбин внезапно почувствовал нестерпимое жжение в пальце, лежавшем на спусковом крючке. Потом он увидел, как из больших искривившихся рук Мобли вдруг выскользнул пистолет, и решил, как и в случае с доктором Равелштейном, что тянуть больше ни к чему. Превозмогая жгучую боль, Филбин судорожно нажал на крючок… и громко завопил в предсмертной агонии: на его правой руке, между суставами большого и среднего пальцев, болтались лишь узкие полоски кожи; рука больше не болела – наступила темнота. Навеки. Римо поднял голову Мобли – так, чтобы тому были видны закатившиеся глаза напарника. – Кто вас послал? – спросил Римо. – Не знаю. Я никогда его не видел. – Не говори глупостей! – Я говорю правду. Мы никогда его не видели. Он всегда был в тени. – А сегодня как? Тоже в тени? Ведь ему пришлось посылать вас сюда вторично. – Да. Это он нас послал. Он. – И вы его не видели? – Нет. – Опасная штука работать на того, кого не знаешь. – Он хорошо платил. – Тогда почему вы его не ограбили? Или это противозаконно? – Ограбить его?! Да он сущий дьявол! – Где назначена ваша следующая встреча? – Ты можешь не верить мне, приятель, только он предупредил нас: если кто-нибудь спросит об этом, мы должны ответить тому человеку, что ему придется подождать. Вот все, что он сказал. А потом заставил нас выпить какой-то сок с чудным названием. – Сок? – переспросил Римо. – Да. Он назвал его как-то странно, что-то похожее на мандариновый сок. Римо пропустил его слова мимо ушей. – С какой целью вы убивали ученых? – Я не знаю. – На какую из нефтяных компаний вы работали? – Спроси у того человека. Я не знаю. – А известно ли тебе, что в ФБР не пользуются металлическими значками? – Известно, но тот сумасшедший велел нам их нацепить. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=119613) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания