Мой брат Михаэль Мэри Стюарт Мэри Стюарт Мой брат Михаэль 1 «Со мной никогда ничего не случается». Я медленно написала эти слова, посмотрела на них с легким вздохом, положила ручку и полезла за сигаретой. Вдыхая дым, я огляделась. Вообще-то, несмотря на мое депрессивное письмо Элизабет, такое окружение удовлетворило бы любого, кроме совсем уж помешанных на приключениях. Афины двигаются, звучат, жестикулируют, но в первую очередь говорят. Главное в их музыке – не шум до безумия насыщенного транспорта, не постоянный треск отбойного молотка и даже не веками не смолкающий стук долота по мрамору – до сих пор самому распространенному строительному камню… В столице Греции каждый запоминает рев разговоров. Он поднимается к окну гостиницы, обгоняя запах пыли и рык машин, вздымаясь, как море у подножия храма, – звук голосов афинян, спорящих, смеющихся, говорящих, болтающих, произносящих речи. От их разговоров мир принимает форму колоннады на Агоре, которая, кстати, отсюда совсем не далеко. Я нашла столик рядом с баром в популярном и людном кафе. Внешняя стена большими стеклянными дверьми распахнулась на мостовую, впуская пыль и гомон площади Омониа – центра коммерции, шума и суеты. Волны перепутавшихся, почти сцепившихся машин непрестанно проползают мимо, не менее густые толпы людей водоворотами закручиваются на тротуаре. Группы безупречных мужчин в темных городских одеждах обсуждают, что там положено представителям властвующего пола обсуждать в разгар Утра, живые лица полны решимости, руки беспокойны. Женщины, модные или в широких черных юбках с по-крестьянски покрытой черным головой, ходят по магазинам. Ослик, так заваленный цветами, что напоминает передвижной сад, медленно проходит мимо, а призывные крики его владельца бесплодно замирают в бурлении горячих улиц. Я оттолкнула кофейную чашечку, затянулась и начала перечитывать свое произведение. «Ты уже, наверное, получила мои письма из Микен и Делоса и написанное несколько дней назад на Крите. Трудно подобрать слова – я очень хочу рассказать, какая это прекрасная страна, но так, чтобы перелом, из-за которого ты не поехала, не показался еще более жуткой трагедией, чем сразу. Но не будем о грустном… Я сижу в кафе на Омониа, пожалуй, самой деловой площади в этом городе, который весь и всегда занят делами, и строю планы. Я только что приплыла с Крита. Не думаю, что в мире есть что-нибудь красивее греческих островов, а Крит – класс сам по себе, восхитительный и прекрасный и притом немного суровый. Мне еще Еще предстоит увидеть Дельфы, и все, соло и хором, уверяют меня, что это будет жемчужиной поездки. Надеюсь, они правы. Аргос и Коринф меня разочаровали – я ждала встречи с призраками прошлого, а мифы и волшебство исчезли. Но, говорят, Дельфы – действительно кое-что. Поэтому я оставила их напоследок. Единственное несчастье – надвигаются трудности с деньгами. Я несколько глуповата в этом отношении. Ими всегда занимался Филип, и как же он был прав…» В этот момент кто-то толкнул мой стул, я подняла голову и моментально отвлеклась. Толпа мужчин скапливалась у стойки и, похоже, намеревалась существенно перекусить. Афинские бизнесмены, видимо, должны заполнять пробел между завтраком и обедом чем-нибудь поддерживающим силы лучше, чем кофе. Были там блюда с русским салатом, очень привлекательные на вид мясные шарики и зеленая фасоль, плавающая в масле, и много маленьких тарелок с картошкой, луком, рыбой, стручками перца и еще полдюжины с чем-то мной неузнанным. На полках рядами выстроились керамические кувшины, отбрасывающие тень на свежие оливки, и винные бутылки с гордыми и загадочными именами. Я улыбнулась и вернулась к письму. «..Но в некотором роде мне даже нравится здесь одной. Пойми правильно, я не имею в виду тебя! Больше всего на свете я бы хотела, чтобы ты была здесь и ради тебя, и ради меня. Но ты понимаешь, что я имею в виду, да ведь? Впервые за много лет я путешествую сама по себе – чуть не сказала „без намордника“ – не думала, что могу получать от себя столько удовольствия. Знаешь, я вообще не представляю Филипа здесь, как он бродит по историческим местам или позволяет мне делать это. Он бы немедленно рванул в Стамбул, Бейрут или даже на Кипр – короче, в любое место, где что-то происходит, не в прошлом, века назад, а сейчас, и даже если бы там и не было событий, он бы их организовал. Это весело, и так было всегда, но незачем даже и писать об этом, я права, совершенно и абсолютно, я уверена. Все равно бы мы не притерлись, даже за миллион лет. Самостоятельное путешествие показало это яснее, чем раньше. Не о чем жалеть, я чувствую облегчение, и теперь, может быть, сумею быть самой собой. Все, поговорили и перестали. Хоть я и на удивление не приспособлена к жизни, мне интересно. Пробьюсь как-нибудь. Но признаю…» Я перевернула страницу и потянулась стряхнуть пепел. За десять дней Эгейского солнца бледная полоска от кольца на загорелом пальце начала исчезать, следы шести долгих лет пропадают без сожаления, растают и приятные воспоминания, и едкое любопытство – была ли Золушка счастлива в браке… «Но признаю, что есть и другая сторона у Этой Великой Эмансипации. Филип столько лет носил меня по своим замечательным – ты не можешь этого не признать – волнам, что иногда я чувствую себя выброшенной на берег. Казалось бы, что-нибудь, хоть жалкое подобие приключения, могло бы и случиться с относительно молодой женщиной (двадцать пять, это как?), слоняющейся в одиночестве в глуши Эллады, но нет! Я иду неукротимо от храма к храму с путеводителем в руке, бесконечными вечерами пишу заметки для прекрасной книги, которую давно собираюсь создать, и убеждаю себя, что наслаждаюсь миром и тишиной… Понятно, что это – обратная сторона медали, и я когда-нибудь привыкну, и, если бы случилось что-нибудь замечательное, интересно, как бы я себя повела – наверняка у меня есть какой-нибудь талант, просто он слабо проявлялся рядом с его избытками. Но, похоже, жизнь не собирается даваться в женские руки, нет? Я, как обычно, усядусь писать книгу, которую никогда не доведу до конца. Со мной никогда ничего не случается». Я положила сигарету и взяла ручку. Лучше бы закончить в другой тональности, а то Элизабет, не дай бог, подумает, что я недовольна расставанием. Я написала, жизнерадостно осклабившись: «В целом у меня все хорошо. С языком трудностей нет. Почти все немного говорят на французском или английском, а я сумела выучить слов шесть на греческом. Но, конечно, не без осложнений. Я не слишком хорошо обращалась с деньгами, не скажу, чтобы уже разорилась, но вообще-то зря ездила на Крит. Он стоил этого, о Боги, но жалко, если теперь придется не ехать в Дельфы. Недопустимо их пропускать, об этом даже подумать нельзя. Необходимо как-то туда попасть, но, боюсь, что больше однодневного путешествия не потяну. В четверг туда идет туристический автобус, видимо, придется им удовольствоваться. Если бы только у меня была машина! Как ты думаешь, если молиться всем богам сразу?..» Рядом кто-то прокашлялся, его тень виновато легла поперек страницы. Я подняла голову. Это не был официант, пытающийся вытащить меня из-за столика. Маленький черненький мужчина в заплатанных облезлых хлопчатобумажных брюках и замасленной голубой рубашке глупо улыбался из-под неизбежных усов. Штаны он подвязал веревкой, но не очень ей, похоже, доверял, поэтому крепко вцепился в них грязной рукой. Я, должно быть, смотрела с холодным удивлением, потому что вид у него стал очень заискивающий, но он не удалился, а заговорил на плохом французском. – Это про машину в Дельфы. Я глупо посмотрела на собственное письмо. – Что про машину в Дельфы? – Вы хотели машину в Дельфы, нет? Солнце освещало даже этот угол кафе, выглядывало из-за его спины. – Почему. Конечно, да. Но не понимаю, как?.. – Я ее привел. Грязная рука, та самая, которая поддерживала брюки, помахала в сторону сияющей двери. Мои глаза смущенно последовали за его жестом. Там действительно существовала машина – большое черное не слишком новое сооружение, припаркованное у края мостовой. – Послушайте, я не понимаю!.. – Вот! – С усмешкой он выудил ключ от автомобиля из кармана и покачал им над столом. – Вот это. Это – дело жизни и смерти, я понимаю это – да, совершенно. Поэтому иду как могу быстро… Я начала слегка задыхаться. – Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. Усмешка сменилась выражением живой озабоченности. – Опоздал. Знаю. Виноват. Мадмуазель простит меня? Она успеет. Машина выглядит не слишком, но она хорошая, да, очень хорошая вещь. Если мадмуазель… – Послушайте, – сказала я терпеливо, – я не хочу машину. Извините, если ввела вас в заблуждение, но не могу ее нанять. Видите ли… – Но мадмуазель сказала, что желает машину! – Знаю. Извините. Но дело в том, что… – И мадмуазель сказала, что это – дело жизни и смерти! – Мадмуа… я не говорила. Вы это сказали. Боюсь, что не хочу вашей машины, мсье. Простите, но не надо мне ее. – Но мадмуазель… Я сказала прямо: – У меня нет денег. Его лицо немедленно осветила очень белозубая и откровенно привлекательная улыбка. – Деньги! – произнес он пренебрежительно. – Мы не говорим о деньгах! Кроме того, – добавил он с редкой простотой, – все уже оплачено. – Оплачено? – Но да. Мадмуазель заплатила раньше. Я вздохнула на три четверти с облегчением. Это все же не колдовство или вмешательство греческих ироничных богов. Он просто ошибся. – Очень жаль. Недоразумение. Это не мой автомобиль. Я его вовсе не нанимала. Ключ на секунду перестал раскачиваться, но затем завертелся с нерастраченной силой. – Это не та машина, которую мадмуазель видела, нет, та была плохая, дрянная. Она имела – как это сказать? – трещину, через которую выходила вода. – Течь. Но… – Течь. Вот почему я опоздал, но мы нашли эту машину. Да, такую хорошую. Поскольку мадмуазель сказала, что это такое срочное дело, чтобы мсье Саймон в Дельфах получил транспорт быстро. Едете сейчас, приезжаете в Дельфы через три, четыре, – он оценил меня взглядом. – Может быть, пять часов? И тогда, возможно, все будет хорошо с мсье Саймоном и этим делом жизни и… – Смерти, – закончила я. – Да, понимаю. Но факт остается фактом – не имею ни малейшего понятия, о чем вы рассказываете! Произошла какая-то ошибка, извините, это не я просила автомобиль. Я так поняла, что эта девушка Саймона должна в этом кафе получить машину… Я, правда, не вижу сейчас никого подходящего… Он заговорил быстро, очень быстро. Я потом поняла, что до него дошла, дай бог, половина моего быстрого французского, и он зацепился за единственную фразу, имевшую для него какой-то смысл. Ключ будто жег ему палец, вертелся и пытался соскочить. – Это кафе. Молодая леди одна. Десять тридцать. Но я опоздал. Вы девушка Саймона, да? Светло-коричневый бестолковый взгляд сделал его настолько похожим на обезьянку, что я перестала задыхаться, улыбнулась и сказала, мотая головой, одно из шести известных мне греческих слов. – Нэ, – произнесла я как можно убедительнее, – нэ, нэ. Я засмеялась и протянула ему пачку сигарет. – Извините за путаницу. Закурите. Курение оказалось волшебным лекарством от всех проблем. Лицо разгладилось, вспыхнула живая улыбка, ключ со звоном шлепнулся передо мной, а рука, державшая штаны, потянулась за сигаретой. – Спасибо, мадмуазель. Это хорошая машина, мадмуазель. Приятного путешествия. Я в это время искала спички, поэтому поняла его пламенную речь, только подняв голову. Но было уже слишком поздно. Он ушел, промелькнув в толпе у двери, как выпущенная на свободу гончая, и исчез с тремя моими сигаретами. Но ключ лежал на столе, а черный автомобиль ярко освещало солнце. Только тогда, идиотически разглядывая ключ, машину и солнечный блик на скатерти, где только что была тень, я поняла, что выпендреж дорого мне обошелся. По-гречески «нэ» значит «да». Конечно, я за ним побежала. Толпа волновалась и ходила ходуном, нигде не виднелось ни малейшего следа вестника богов. Официант испуганно бросился за мной, готовый схватить, когда я попытаюсь смыться, не заплатив. Я его проигнорировала и честно металась в равные стороны. Когда он озверел достаточно, чтобы тащить меня к столику и счету силой, я сдалась. Пошла в свой угол, взяла ключ, взволнованно улыбнулась напряженному официанту, который не говорил по-английски, и направилась к владельцу кафе. Я распихивала мужчин плечами и локтями, нервно приговаривая «паракало», что, кажется, значит «пожалуйста». В любом случае меня пропускали. – Паракало, кирие… Хозяин посмотрел тревожным влажным взглядом из-за кучи жареной картошки и безошибочно меня оценил. – Мисс? – Кирие, у меня трудности. Случилась странная вещь. Мужчина привел машину, видите, за голубыми столиками, чтобы передать ее кому-то в кафе. По ошибке он решил, что это я ее наняла. Он думает, что я повезу ее кому-то в Дельфы. Но я ничего про это не знаю, кирие, ужасная ошибка, и не понимаю, что делать! Он щедро ляпнул соусом на помидоры, подтолкнул их к крупному мужчине, сидевшему на маленьком стуле у стойки, и провел рукой по бровям. – Вы хотите, чтобы я объяснил? Где он? – В этом и беда, кирие! Он ушел. Оставил ключ и убежал. Я пыталась его поймать, но он исчез. Может вы знаете, кто здесь должен был ждать машину? – Нет, ничего не знаю. – Он взял большой половник, что-то помешал под прилавком и еще раз посмотрел на улицу. – Ничего. Для кого машина? – Месье, я же говорю, что неизвестно… – Вы сказали, ее нужно отвести куда-то, в Дельфы, кажется, кому? – О да, мистеру Саймону. Он зачерпнул ложкой немного смеси, влил в тарелку, вручил ее распаренному официанту и пожал плечами: – В Дельфах? Не слышал о таком. Может, кто-нибудь знает здесь его или машину. Минуточку, я спрошу. Он сказал что-то по-гречески мужчинам у стойки и стал на четыре-пять минут центром оживленной страстной дискуссии, охватившей всех посетителей мужского рода и породившей следующую беспредельно доброжелательную информацию. Никто не видел маленького человека с ключом, не знает машины, никогда не слышал о мсье Саймоне в Дельфах (хотя один человек был жителем Криссы в нескольких километрах от Дельф), не допускал, что кому-нибудь в Дельфах может взбрести в голову нанимать машину в Афинах, и (в конце концов) ни один нормальный человек ее туда не поведет. – Хотя, – промолвил обитатель Криссы с набитым креветками ртом, – если Саймон – английский турист, это все объясняет. Он не расшифровал почему, просто улыбнулся с огромной добротой и очарованием, но я поняла, что он имел в виду. Я сказала виновато: – Понимаю, что это звучит безумно, кирие, но мне кажется, что я обязана что-то сделать. Человек с ключом сказал, что это – дело жизни и смерти. Грек поднял брови, потом пожал плечами, ясно и однозначно показав, что дела жизни и смерти происходят в Афинах ежеминутно, улыбнулся: – Замечательное приключение, мадмуазель», – и отвернулся. Я задумчиво его разглядывала минуту-другую. – Да, – сказала я медленно. – Да… Хозяин с трудом выковыривал оливки из очень красивого кувшинчика. Напряженная торговля и жара явно начали преодолевать его афинские хорошие манеры и терпение, поэтому я мило улыбнулась. – Спасибо за доброту, кирие. Стыдно вас беспокоить. Мне кажется, что если дело действительно срочное, человек, которому нужна машина, обязательно придет за ней. – Хотите оставить ключ? Я возьму его, и вам не придется больше беспокоиться. Нет, это удовольствие, уверяю. – Пока не буду вас утруждать, спасибо. Должна признаться, – я рассмеялась, – что любопытна. Подожду здесь немножко и, если эта девушка придет, отдам ключ сама. И к его облегчению я выбралась из этой давки и вернулась к столику. Села, заказала еще кофе, зажгла новую сигарету и собралась терпеливо заканчивать письмо, но в действительности следила за дверью и обшарпанным лимузином, который запросто мог бы катиться сейчас в Дельфы по этому делу жизни и смерти… Прошел час. Официант начал бросать вопросительные взгляды, поэтому я оттолкнула нетронутое письмо, заказала тарелку фасоли и маленькую розовую рыбку и стала ковырять их, со все усиливающимся ощущением неловкости глядя на всех входящих и выходящих. Смысл ожидания был не так уж и прост. Поскольку я совершенно независимо от своей воли ввязалась в это дело, почему бы не обернуть его себе на пользу? Когда появится «девушка Саймона», наверняка можно намекнуть – или сказать прямо, – что я бы с удовольствием доехала с ней до Дельф. И не только такая перспектива зародилась у меня в голове… Минуты медленно шли, никто не появлялся. Почему-то чем дольше я ждала, тем менее разумным мне казалось оставить все улаживаться самостоятельно, и тем более коварно вылезала на передний план другая возможность. Как бы я его не отталкивала, он сушил мне рот – соблазн, подарок, вызов богов… Когда к двенадцати никто за машиной не пришел, я отодвинула тарелку и попыталась как можно трезвее оценить эту альтернативу – отвести машину самостоятельно. Очевидно, что по неизвестной причине девушка не придет. Что-то ей помешало, иначе бы она отменила заказ. Но машина, очень срочно нужная, стоит на месте, на полтора часа опаздывает. Я, со своей стороны, очень хочу в Дельфы и могу немедленно выехать, так как только что сошла с парохода и имею при себе все необходимое для короткого путешествия. Можно отправиться, передать машину, пробыть там два дня на деньги, сэкономленные на автобусном билете, и вернуться с туристами в четверг. Очень простая, очевидная вещь, причем прямое вмешательство судьбы. Я подняла ключ онемевшими пальцами и медленно потянулась за своим единственным багажом – большущим цветным мешком, сотканным в Микенах, висевшем на спинке стула. Колебаться я начала, когда достала до него рукой – выпрямилась и завертела, закрутила ключ, глядя, как солнце блестело на нем при поворотах. Этого делать нельзя. Так себя не ведут. Я должно быть сошла с ума, раз позволяю себе думать об этом. Девушка Саймона всего-навсего забыла отменить заказ и забрать деньги. Это не имеет никакого отношения ко мне. Никто мне спасибо не скажет. Несмотря на глупую ошибку, это совершенно не мое дело. Фраза «дело жизни и смерти», складная, как припев, такая убедительная причина для вмешательства – всего лишь оборот речи в конце концов. Нечего притворяться, что срочно нужно ехать. В любом случае это – не мое дело. Единственный разумный поступок – оставить автомобиль в покое, отдать ключ и уйти. Решение принесло удивительно живое, почти физическое чувство облегчения. На этой волне я встала, повесила сумку на плечо, взяла неоконченное письмо со стола, чтобы засунуть в мешок, и неожиданно наткнулась взглядом на фразу «со мной никогда ничего не случается». Бумага затрещала, так сжались мои пальцы. Самопонимание снисходит на человека где и когда угодно, меня часто интересовало, приятно ли это. Теперь поняла. Это продолжалось недолго. К своему безропотному удивлению я обнаружила, что стою у стойки и протягиваю хозяину листок бумаги. – Имя и адрес, – сказала я слегка придушенно, – на случай, если кто-нибудь позже придет за машиной. Мисс Камилла Хэвен, отель Олимпия, Ру Марии… Скажите, что я сделала это из лучших побуждений. Только садясь в машину, я осознала, что мои последние слова здорово смахивали на эпитафию. 2 Даже если ключ мне принес и не сам Гермес, все боги Эллады обо мне заботились, потому что я выехала из Афин живой. Более того, неповрежденной. Было несколько скользких моментов. Чистильщик очень хотел заняться моими туфлями, бежал и цеплялся за машину. Я бы обязательно его сбила, трогаясь, если бы не забыла нажать сцепление. Однажды, когда я осторожно поворачивала с площади Омониа на улицу Святого Константина на десяти милях в час, крепко прижавшись к левому тротуару, мне навстречу очертя голову вылетело такси по неправильной стороне. Его уверенно наглое поведение заставило меня дальше ехать значительно правее. Потом я препиралась на узкой улице с двумя пешеходами, которые слезли с тротуара без единого взгляда в моем направлении. Откуда я могла знать, что это улица с односторонним движением? Мне тогда помогли тормоза. Хуже было с осликом цветочника, но я задела только цветы. Его хозяин оказался очаровательным – отказался от денег, которые я поспешно протянула, и фактически подарил все вышибленные из корзины растения. Учитывая все, люди очень добры. Единственный действительно неприятный человек – мужчина, который плюнул на капот, когда я задумчиво выезжала из-за застывшего на остановке автобуса. Незачем было так уж проявлять свой темперамент, я и тронула-то его чуть-чуть. К тому времени, когда я выбралась на главную дорогу из Афин вдоль Священного пути, выяснились две истины. Во-первых, оказывается несколько недель на старом Хиллмане Элизабет по деревенским дорогам Англии (Филип, естественно, никогда не позволял мне прикасаться к своему автомобилю) – не совсем адекватная подготовка к поездкам по Афинам на странной машине, у которой руль с левой стороны. Во-вторых, у облезлого лимузина обнаружился неожиданно мощный мотор. Если бы не его древний вид, если бы это оказался один из лоснящихся трансатлантических монстров, которые используются в Афинах как такси, я бы и не подумала сесть за руль, но его внешность меня успокоила. Почти родной старый Хиллман. Через три минуты обнаружилось, что он трогается с места, как реактивный самолет, а ко времени, когда я осознала его неограниченные возможности как орудия убийства, было слишком поздно. Я двигалась с потоком транспорта, и безопаснее казалось не вылезать. Угрюмо уцепившись за руль, я периодически перехватывалась руками, когда вспоминала, что рычаги справа, и молилась всем олимпийцам. Судорожными рывками и тычками, ужасаясь и извиняясь, я прокладывала путь к пригородам и в конце концов повернула на широкую двойную дорогу к Коринфу. После тесных сверкающих улиц она показалась относительно пустой. По этому священному пути вдоль моря древние пилигримы шли с песнями и факелами отмечать мистерии в Элефсисе. По правой стороне – священное озеро Деметры. Через залив слева лежит остров Саломеи, как утонувший дракон, а там – вон там – Фемистокл разбил персидский флот. Но я не смотрела ни направо, ни налево, не хотела еще раз переживать разочарование. Нечего и пытаться увидеть тут призраков, они давно исчезли. Священный путь бежит, широкий и прямой. Асфальт немного плавится на солнце между цементными и металлургическими заводами, священное озеро заросло травой и шлаком, в заливе лежат ржавые корпуса танкеров, винно-темная вода отражает сложные алюминиевые сооружения. Сам Элефсис превратился в грязную деревушку, почти скрытую клубами цементной пыли. Я смотрела на дорогу, сосредоточилась на автомобиле и ехала как только могла быстро. Скоро промышленная зона закончилась, дорога сузилась и побелела от пыли под безжалостным сентябрьским солнцем, отбежала от берега и завилась между полями с красной землей, усаженной оливами. Маленькие коробочки домов совершенно бессистемно припадали к ней между деревьями. Загорелые худые дети в лохмотьях смотрели на меня, стоя в пыли. Куры. Собаки. Ослы пробирались вдоль края дороги, наполовину скрытые тяжелым грузом хвороста. Высокая повозка с виноградом проехала по проселку перпендикулярно дороге, бока мула и грозди одинаково матово светились, туманно сверкали. Воздух пах теплом, навозом, пылью и урожаем. Солнце нещадно палило. Когда у дороги появлялись деревья, тень падала как благословение. Было немногим больше полудня, и жара наводила ужас. Жизнь облегчали только ветерок от движения машины и кроны огромных олив, облаками проплывающие между дорогой и раскаленным небом. Мало кто ехал по такому пеклу. Я решила полностью использовать преимущества временного затишья, наслаждалась уверенностью и даже безопасностью, начала чувствовать машину и категорически не желала думать о содеянном. Ну приняла «дар» богов, а результаты пусть проявляются, когда я попаду – если попаду – в Дельфы. Если я попаду в Дельфы. Моя уверенность в себе равномерно возрастала, пока я двигалась среди одиночества, окружающая среда становилась все более дикой и красивой, а дорога выбралась из-под оливковых рощ и полезла на горы. Она даже пережила серию пугающе крутых поворотов с уклоном к плоским полям Беотийской равнины. Погубил ее автобус. Рейсовый автобус из Афин я догнала на половине до отвращения прямой дороги, рассекающей равнину. Он был маленьким, безобразно выглядел, вонял и тянул за собой пятидесятиярдовый хвост пыли. Его распирали люди, ящики и разнообразные живые существа, включая кур и, по меньшей мере, одну козу. Я аккуратно сместилась влево и пошла на обгон. Автобус, который уже расположился на середине дороги, уверенно взял левее и поехал чуть быстрее. Я вернулась обратно, глотая пыль. Он опять двинулся ровно по центру с бестолковой скоростью тридцать миль в час. Через полминуты я попробовала еще раз: аккуратно подобралась к его заднему колесу в надежде, что водитель меня увидит. Увидел. Резко увеличил скорость, перекрыл путь, четко зафиксировал меня сзади себя и благодушно вернулся на старое место. Выкашливая пыль, я старалась не обижаться, убедить себя, что он нашутится и благополучно меня пропустит, но руки начали сжиматься на руле, и что-то нервно задрожало в горле. Если бы Филип вел машину… да с ним бы ничего и не случилось, женщины-водители на дорогах Греции – законное развлечение. Мы миновали табличку, сообщающую по-гречески и по-английски: «Фивы – 4 км, Дельфы – 77 км». Если придется ползти за ним всю дорогу… Новая попытка. На этот раз я начала решительно гудеть. К моему удивлению» и благодарности он послушно съехал вправо и замедлил ход. Дрожа как струна от нервной концентрации, я увеличила скорость и устремилась в щель как раз подходящего размера между автобусом и высоким обрывом сухой, осыпающейся земли. Не вышло. Гнусный нахал дернулся, зарычал и поехал наравне со мной. Мы с машиной могли бы его обогнать, но щель сужалась, и я испугалась. Потом он взял резко левее. Не знаю, собирался ли он действительно спихнуть нас с дороги, но, когда его грязно-зеленый бок начал к нам прижиматься, мои нервы не выдержали, в чем водитель был уверен заранее. Я нажала на тормоза и еще раз осталась позади в облаке пыли. Впереди появились первые разбитые дома Фив. Там, где Антигона отправляла слепого Эдипа в изгнание, старики сидят под солнцем на бетонной мостовой рядом с газовыми насосами. Игра в трик-трак, которой они отдают час за часом – вероятно, самая древняя вещь в Фивах. Где-то есть фонтан, возлюбленный нимфами. Все. Но без малейшего намерения скорбеть о судьбе легенд, я не думала об Эдипе и Антигоне, даже о Филипе и загадочном Саймоне или о жалкой прелюдии к моим приключениям. Я с ненавистью устремил глаза вперед. Ничего не оставалось в жизни, кроме желания обогнать проклятый автобус. Со временем появился шанс. Кучка женщин просигналила ему остановиться, и он замедлил ход. Я тащилась, скосив глаза налево, потные руки на руле, нервы на пределе. Он встал ровно посередине дороги и не оставил места для объезда. Стоп. Когда он, наконец, тронулся, руки мои так тряслись, что я не могла повернуть ключ. Через заднее стекло моего удаляющегося врага на меня смотрело молодое лицо, расколотое широкой усмешкой. Когда мотор завелся, и машина поехала, юнец сказал что-то назад. Еще физиономия с улыбкой уставилась на меня. И еще. Вдруг так близко позади, что я чуть не слетела в кювет со страху, раздался сигнал. Когда я автоматически сместилась к краю, вперед с ревом вырвался джип, колеса вспенили пыль, он помчался дальше прямо в зад автобусу, а гудок его выл сиреной. Я мельком увидела девушку-водителя: молодое смуглое лицо, прикрытые ресницами глаза, утомленный мрачный рот. Она откинулась назад, вела джип с небрежным, почти оскорбительным мастерством. И кто бы там ни сидел за рулем, автобус уступил дорогу, галантно вильнув вправо и оставаясь там, пока она пролетала мимо. Не то чтобы я сознательно решила ехать за ней, даже до сих пор не знаю, нажала на газ нарочно или искала тормоз, но что-то на меня нашло, мой лимузин рванулся вперед, проскочил в нескольких дюймах от жалкой переполненной развалины и понесся в кильватере джипа – два колеса на дороге, два – поднимают достаточно пыли, чтобы указать дорогу в Фивы детям Израиля. Мне до сих пор плевать, как там справился автобус, я даже не посмотрела в зеркало. Я пронеслась через Фивы и роскошно спикировала на неправильную сторону проезжей дороги, ведущей в Ливадию и Дельфы, Рука Гермеса, покровителя путников, не оставила меня. Хотя в Ливадии конская ярмарка своими праздничными побрякушками заполонила улицы, потом мне ничего не препятствовало, кроме маленьких караванов сельских жителей, движущихся на ярмарку верхом и толпы цыган – настоящих, из Египта, – кочующих с мулами и пони, покрытыми яркими одеялами. Вскоре после Ливадии пейзаж меняется. Неумолимые банальности Аттики – фотоальбомное процветание равнин – остаются позади и забываются, вытесняемые горами. Дорога возносится и вьется между великанскими ребрами бурых гор, ломающих природу на складчатые обрывки. У подножия в безводных равнинах мертвые потоки корчатся, белея в одиноких постелях, как сброшенные шкуры змей. Сухие склоны покрыты желтеющей порослью сгоревшей травы, обломками камней и раскрошившейся почвой. Все растут горы, обнажается земля, раскрашенная широкими мазками в различные оттенки от краевого через охру к темно-, а потом рыжевато-коричневому цвету львиной гривы, и все это горит, озаренное безграничным прекрасным светом. А вдали – тень горного массива, не пурпурная, не голубоватая, как в обычных странах, а ярко-белая – величественный серебряный лев Парнас, жилище призраков старых богов. Лишь однажды я остановились отдохнуть чуть не доезжая Ливадии. Дорога поднялась уже высоко и спряталась в тень, прохлада. Я пятнадцать минут посидела на парапете. Внизу в долине встречаются три пути, давным-давно на этом перекрестке юноша, движущийся из Дельф в Фивы, вышиб старика из колесницы и убил его… Но привидений сегодня не было. Ни звука, ни дыхания, ни даже тени ястреба. Только пустые горы львиного цвета и беспредельный безжалостный свет. Я села в машину, завела мотор и подумала, что богу путников, который до сих пор очень хорошо обо мне заботился, осталось стараться еще миль двадцать, а потом он может спокойно меня покинуть. Но он оставил меня не доезжая десяти километров до Дельф, в середине деревни Арахова. 3 Арахова – картинка с выставки. Она не нарочно, но декорации избыточно живописны, а здания в национальном стиле доводят все до предела. Деревня пристроилась на отвесной скале ярусами домов – пол одного на уровне крыши другого. Все это, кажется, вот-вот скатится в долину глубоко вниз. Стены белые, на каждой пристроились цветущие растения, виноградные лозы: усыпанные гроздьями и огромные мотки шерсти цвета янтаря, гиацинтов и крови. Крыши розово-красные. Вдоль короткой главной улицы вывешены на продажу ковры; солнце и ослепляющее белый фон стен делают их еще ярче. Улица немного угловата и шириной футов восемь. На одном из ее углов я врезалась в грузовик. Ну не то, чтобы совсем. Остановилась от него в девяти дюймах и замерла, парализованная и неспособная думать. Мы стояли фара к фаре, как коты, уставившиеся друг на друга, причем один из них загадочно молчал. Я, разумеется, заглушила мотор… Скоро стало ясно, что мне, а ни в коем случае не ему, надо отъехать назад. Вся деревня – мужской состав – поднялась, чтобы мне это втолковать, жестами, в основном. Они были очаровательны, восхитительны, очень полезны и готовы сделать для меня все, только не повернуть машину. Они явно были неспособны понять, что ее владелец может не уметь чего-то с ней делать. Вскоре я въехала в дверь чьего-то магазина. Вся деревня помогала поднять прилавок, опять повесить ковры и убеждала, что это – ерунда. Я собралась с духом и повернула на этот раз на ослика. Все вместе уверили меня, что ему ничуть не больно, он примерно через километр остановится и вернется домой. В следующий раз я проехала по прямой ярдов десять, публика затаила дыхание. Дальше дорога поворачивала. Стоп. Я была определенно не готова перелетать через двухфутовый парапет в чей-то сад двадцатью футами ниже по склону. Я сидела, тяжело дышала, дико улыбалась селянам и очень хотела, чтобы на свет никогда не появлялись ни я, ни этот пресловутый Саймон. Отстрелялась. Остановилась я на солнце, его отблеск от белых стен меня слепил. Мужчины столпились потеснее, восхищенно ухмылялись и делали галантные и, несомненно, к счастью, непонятные замечания. Водитель грузовика, сияя, выглядывал из кабины и явно приготовился весь день наслаждаться зрелищем. В тоске я склонилась к двери и произнесла речь, обращаясь к предводителю моих помощников – высокому живописному мужчине с маленькими сверкающими глазками, явно пребывающему в восторге от всего этого дела. Он бойко говорил на странной смеси французского с английским. – Месье! Думаю, я не справлюсь! Это, видите ли, не моя машина, она принадлежит мсье Саймону из Дельф и срочно ему нужна по делу. Я к ней не совсем привыкла и, поскольку она чужая, не хотела бы рисковать… Хотелось бы знать. Не мог бы кто-нибудь из этих джентльменов провести ее для меня задним ходом? Или захочет помочь водитель грузовика, если вы его попросите? Это, понимаете ли, не мой автомобиль… Какой-то обломок гордости заставлял меня на этом настаивать, пока я не заметила, что он меня не слушает и больше не улыбается. – Чья, вы говорите, это машина? – Месье Саймона из Дельф. Он срочно нанял ее в Афинах, – я с надеждой посмотрела на него, – вы его знаете? – Нет, – сказал он, качая головой, но как-то слишком быстро и не глядя в глаза. Его сосед пронзительно на меня взглянул и что-то спросил по-гречески, вроде прозвучало слово «Саймон». Мой друг кивнул и тихо ответил, мужчины смотрели и бормотали, их любопытство затаилось, пропало веселье. Но это – неуловимые впечатления. Прежде чем я решила, продолжать задавать вопросы или нет, до меня дошло, что больше никто в мою сторону не смотрит. Они еще чуть-чуть быстро и приглушенно побормотали, последние улыбки исчезли, толпа начала мягко и скромно рассасываться, как овцы при приближении собаки. И все поглядывали в одну сторону. Голос высокого мужчины: – Он вам поможет. Я спросила: – Кто? – но обнаружила, что рядом никого нет. Я повернула голову и посмотрела в направлении их взглядов. По крутой тропинке справа с горы между домами медленно спускался человек. Ему около тридцати. Несмотря на обычные в Греции темные волосы и загар, выражение лица и походка сразу выдают англичанина. Он не высок – скорее всего дюйм или два не дотянул до шести футов, но плечи широки, и держится хорошо. Я подумала – симпатичный: худощавое загорелое лицо, черные брови, прямой нос и тяжелые губы, но вот выражение Джейн Остин посчитала бы омерзительным – какие бы мысли его не занимали, очевидно, что он никого в них не допустит. Он, похоже, не знал где он и что делает. Ребенок пробежал мимо и толкнул его, но остался незамеченным. Куры прошелестели под ногами, но не заставили его остановиться. Свисающее растение окатило рукав белой рубашки душем пурпурных лепестков, но он не смахнул их. Спустившись, он остановился, был грубо выдернут из озабоченности, чем бы она ни порождалась, и стоял, руки в карманах фланелевых брюк, озирая сцену на улице. Его взгляд обратился к группе мужчин, лицо превратилось в холодную отстраненную маску – странное отражение обособленности толпы. Потом он посмотрел на меня и вогнал в шоковое состояние. Я думала, у него темные глаза, а они оказались серыми, очень чистыми, яркими и полными жизни. Он подошел к машине. Группа распалась, улетучилась, получив от него не больше внимания, чем куры или падающие лепестки герани. – Что-то случилось? Я могу вам помочь? – Буду ужасно благодарна, если сможете. Я… я пыталась отвести машину назад. – Вижу. По-моему, ему было смешно, но лицо его по-прежнему ничего не выражало. Я сообщила уныло-беззащитно: – Я пробовала поставить ее туда. «Туда» находилось за поворотом, ярдах в пятидесяти и было недостижимо, как Луна. – И она не едет? – Нет. – Что-то с ней не в порядке? – Просто я не умею водить. – Ага. Точно, ему было смешно. Я сказала быстро: – Это не моя машина. Тут водитель грузовика высунулся из кабины и прокричал что-то по-гречески, англичанин засмеялся. Смех преобразил его лицо, расколол аккуратную маску безразличия. Таинственный незнакомец сразу стал моложе, доступнее и еще привлекательнее. Он что-то крикнул в ответ, как мне показалось, на прекрасном греческом. Во всяком случае шофер понял, кивнул, исчез, и мотор грузовика зашумел. Пришелец положил руку на дверь. – Если позволите, может, я уговорю ее ехать? – Не удивлюсь, – сказала я едко, подвигаясь, – мне говорили, что это – страна мужчин. Чистая правда. Давайте. Он сел рядом. Я поймала себя на надежде, что он запутается в рычагах, забудет завести мотор, оставит включенным ручной тормоз – сделает хотя бы одну из глупостей, которым я предавалась целый день, но нет. К моей ярости машина тихо поехала назад, вписалась в идиотский поворот, остановилась в двух дюймах от стены и вежливо позволила грузовику проехать. Он приблизился с мерзким шумом в облаке черного дыма. Шофер высунулся, провизжал что-то моему спутнику и послал мне жизнерадостный черноглазый привет. Не поняв ни слова, я получила сообщение, что, хотя и бестолковая, я – женщина и потому прекрасна, и все шло так, как надо. Грузовик с ревом умчался, его водитель помахал рукой мужчинам у двери кафе. Некоторые ответили тем же, большинство продолжали наблюдать за моим компаньоном. Он тоже это заметил. Глаза, сузившиеся на солнце, потеряли живость, пробужденную моим поведением. Взгляд стал медленным, оценивающим и ничего не выражал. Он, кажется, колебался, повернулся ко мне, рука потянулась к двери, будто он собирался вылезти, потом к рулю. Я ответила прежде, чем он заговорил. – Не обращайте внимания на мою грубость, пожалуйста. Буду счастлива, если вы проведете это животное через деревню. У меня еще осталась капля гордости, и если я сумею доставить сей кошмар в Дельфы в целости и сохранности, самоуважение потом восстановится. Поверьте, я буду ужасно благодарна. Он улыбнулся. – Вы, должно быть, устали, очень жарко. Издалека? – Из Афин. Его брови поднялись, но он промолчал. Машина двигалась почти без шума и суеты по узкой улице. Мужчины, опустив глава, втянулись в кафе при ее приближении, он проводил их взором. Я сказала с вызовом: – Да, так далеко и ни царапины. – Поздравляю. Но мы выехали, никаких домов и заборов, путь открыт. Вы сказали в Дельфы? – Да. Нет, наверное, ни малейшего шанса, что вы тоже туда едете? – Как ни странно, есть. – А вы…? Я испугалась, но потом нырнула. – Вас подвести? То есть в некотором смысле? – С восхищением. Если в некотором смысле значит вести машину – с удовольствием, мадам. – Прекрасно. Я расслабилась со вздохом. Автомобиль, урча, повернул за угол и поехал быстрее вверх по волнистой горе. – Вообще мне было очень весело, но, знаете, я прозевала весь пейзаж. – Ничего. Часть его вы захватили с собой. – Что вы имеете в виду? Он сказал прохладно: – Перья на капоте. Выглядит очень оригинально, просто потрясающе. – Ой! – моя рука взлетела ко рту. – Перья? Честно? – Конечно, да. Масса. Я почувствовала себя виноватой. – Это, наверное, курица сразу после Ливадии. Или петушок. Белые? – Да. – Он на это сам напросился. Услышьте вы мое дикое гудение, вы бы поняли, что это – попытка самоубийства. Я не прикончила его, правда нет. Он вылез с другой стороны и убежал. Это только перья, честное слово. Он смеялся. Почему-то было ясно, что он расслабился, оставил заботы позади, в Арахове, а вместе с ними свое выражение беспредельной нордической сдержанности. Теперь это был приятный случайный попутчик, незнакомец в отпуске. – Ни одна курица на парня не взглянет, пока он не отрастит себе новый хвост, и нечего извиняться. Это не мой петух. – Нет, но мне кажется, что это ваш… Я остановилась. – Мой что? – Да ничего. Боже, какой вид! Мы ехали по высокой белой дороге, огибающей Парнас. Ниже слева крутой откос перерастал в долину Плейстуса – реки, которая провивается между величественными склонами Парнаса и округлыми гребнями горы Кирфис к долине Криссы и морю. Вдоль всего Плейстуса – в это время года сухой белесой галечной змеи, блестевшей на солнце, – заполняя равнину смятенным шепчущим зеленым серебром воды, текут леса олив, сами, как река, потек перистых ветвей, мягких, как морская пыль. Вечный ветерок скользит не как над пшеницей, летучими тенями, но белеющим дыханием, мягкими вдохами, которые поднимают и колышут оливковые волны. Бледные полосы зыби следуют друг за другом. В конце долины Парнас вдруг вклинивается в поток огромной скалой, море серых деревьев бьется об нее и устремляется дальше, чтобы заполнить плоскую равнину, все еще волнуясь, двигаясь с непрестанным переливом сияния и тени, пока на западе его не успокаивают отроги дальних гор, и к югу до неожиданного яркого сверкания настоящего моря. Я спросила, помолчав: – Вы остановились в Дельфах? – Да, я там несколько дней. Вы надолго? Я рассмеялась: – Пока деньги не кончатся, это, думаю, быстро. Надеюсь, там найдется для меня место. Я приехала неожиданно и ничего не заказывала. Говорят, в «Аполлоне» хорошо. – Очень. В Дельфах сейчас полно народу, но уверен, найдется где остановиться. Попробуем убедить Аполлона как-нибудь помочь, – пауза. – Может, познакомимся? Меня зовут Лестер. – Меня – Камилла Хэвен. Я заколебалась. А вдруг я все-таки права? Надо обдумать все сначала: реакцию жителей Араховы на имя Саймон, их поведение при его появлении, фразу «он поможет вам…». Все это, кажется, решает мою проблему. Я произнесла, глядя на него: – А еще у меня сегодня есть что-то вроде клички. Можно сказать, что я – девушка Саймона. Быстрый, легкий, пронизывающий взгляд – и снова на дорогу. Ровным голосом: – Очень великодушно. Но почему? Потому что я спас вас в Арахове? Кровь прилила к моим щекам. Опять я не подумала… – Нет. Я только имела в виду, что была ее заместителем – другой девушки из Афин. С машиной. – Машиной? – Да. Я сглотнула и посмотрела на него. Это, очевидно, прозвучит еще глупее, чем я думала. – Это, о господи, я начинаю не с того конца, но… в общем, это – ваша машина. Из Афин. Его взгляд выражал только удивление, ну или сомнение в здравости моего рассудка. – Боюсь, я чего-то не понял. Моя машина? Из Афин? Другая девушка? Простите, о чем речь? – Извините. Я не должна была так на вас наскакивать. Лучше начну сначала. Я… я сделала глупость, не надо на меня сердиться, мистер Лестер. Объясню, если разрешите. Но самое главное, что это – машина, которую вы ждете. Вы послали девушку ее нанять, она за ней не пришла, а мне случайно дали ключ, поэтому… Я ее привела сюда для вас. Я… Надеюсь, все в порядке. Так здорово, что я вас нашла… – Минуточку, простите, что перебиваю, но не понимаю абсолютно ничего. Значит, кто-то нанял машину в Афинах, дал вам ключ, и вы привели ее сюда? – Да, – мой голос почему-то потерял оттенки, – значит, это не вы? – Конечно, нет. Ничего не знаю о машине из Афин или откуда-то еще. – Но там, в Арахове… – я запнулась, чувствуя себя полной идиоткой. Машина замедлила ход, нырнув на маленький угловатый мостик через узкое ущелье, потом быстро полезла на морщинистую гору. Он заговорил небрежно, но чувствовался острый интерес. – Так почему все-таки возникла мысль, что я должен об этом знать? – Я не права? Я думала… послушайте, но вас на самом деле зовут Саймон, нет? – Имя мое. Вам сказали в Арахове? Эти мужчины? – Нет. То есть в некотором роде. Но… это, в общем, не важно. Вы остановились в Дельфах? – Да. Ну тут уж я заупрямилась. – Тогда это наверняка вы. Совершенно точно! – Уверяю, нет. Быстрый взгляд оценил мое отчаяние, мужчина улыбнулся и сказал мягко: – Боюсь, я до сих пор не понимаю, в чем секрет. Наверняка в гараже дали имя и адрес. Вы его потеряли, забыли записать или что? Я ответила, как дитя: – В этом и дело. Я никогда его не знала. Он явно удивился, а потом развеселился. – Ага. Вы его, значит, никогда не знали. Кроме, значит, имени Саймон? – Да. Сказала же, что сделала глупость. Казалось, все нормально, а в Арахове я подумала, что вообще прекрасно, как в романе, но теперь… – голос мне отказал. Я отвернулась к голубым глубинам долины и воскликнула от всей души: – О господи, как было бы прекрасно, если бы это были вы! Опять сначала сказала, потом подумала и второй раз за несколько минут залилась краской. Я открыла рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, но он меня перебил. – Присоединяюсь. Послушайте, не стоит так беспокоиться, может, все и не так плохо, или разрешите вам помочь. Скажите, если не трудно, что все-таки случилось? Я рассказала, строго придерживаясь фактов, начиная с появления маленького человечка с ключом до судьбоносной секунды, которая опустила меня – я думала, с необыкновенной точностью – у ног Саймона Лестера в Арахове. Только факты, ничего о дурацком переплетении мотивов, страхе, проблемах и давшейся с трудом браваде… Но все же, добравшись до конца, я чувствовала, что сообщила больше, чем следует. Но почему-то было наплевать. Рассказала. Он обещал помочь. Теперь я все перевесила на него – знакомое чувство, хотя и не совеем… Я выпрямилась, расслабилась впервые с одиннадцати утра. Внизу ветерок бежал на белых ногах над волнующимися оливами, вдоль высокой раскаленной дороги солнце выбивало пыль из красной земли, скалы сияли и обдавали нас отраженным жаром. Пока я говорила, он воздерживался от комментариев, а теперь всего-то и сказал: – Понятно. Итак, все вводится к тому, что вы привели неизвестную машину неизвестному человеку, который хочет ее для неизвестно чего, и вы не знаете, как его найти. – Не слишком добрая постановка вопроса, но да. Я же сказала, что глупа. – Может, и так. Но я сделал бы то же самое. Какой нормальный человек мог бы совладать с таким искушением? – Честно? – Честно! Я глубоко вздохнула. – Вы не представляете, насколько лучше я себя чувствую! Но у вас, по крайней мере, есть какие-то основания для такого подхода к приключениям! Похоже, смелости мало, нужна еще компетентность. Вы бы никогда не застряли в Арахове… – Ну да, Арахова, – ставни закрылись, – Саймон из Дельф. – Чудно, правда? Что вас двое? А человек из Криссы не знает никого с таким именем. Дельфы – маленькие? – Господи, да. – Должен бы знать, правда? Поэтому я и не сомневалась, что это вы Не ответил, опять ушел в себя, отвесная стена с шипами наверху. Я спросила в порядке эксперимента: – Может, это все же не ошибка? Может, это кто-то что-то неправильно понял, и все это – просто путаница. Кого-нибудь знаете в Афинах, кто мог. – Нет, – определенно, почти грубо, – невозможно. Не связывался с Афинами неделю, нечего путать. Да еще и девушка, ни малейшего представления не имею, кто это. Нет, боюсь, это ко мне не относится. – Пауза, потом другой тембр голоса, помягче. – Но, пожалуйста, больше не беспокойтесь. Со всем разберемся. Вы устроитесь и будете наслаждаться Дельфами. Они стоят мучений. – Для этого там должно быть очень хорошо. Он остановил машину, и я поверила. Огромная скала разбивает реку олив, как нос корабля, их поток вьется и разливается огромным озером на всю равнину. Наверху, где скала примыкает к горе – храм Аполлона – шесть колонн абрикосового камня, сияющих на фоне возносящейся древесной тьмы, созданных не руками и долотом – музыкой. Выше все выжжено, ниже – намек на пока неразличимые монумент, сокровищницу и гробницу. Строение олимпийцев, горячее от прикосновения богов, плывет между неописуемым небом Эллады и серебряным приливом олив, во веки веков струящихся к морю. Мы молчали. Но он смотрел не на сияющие колонны, ближе, на склон Парнаса над дорогой. Я не увидела там ничего – голые скалы, дрожащие и перетекающие вверх в жидком мерцании жары. Он явно следовал за собственными мыслями, не связанными с дорогой через Дельфы на Итеа. – Мне до сих пор интересно, как вы узнали мое имя. Кажется, от араховских мужчин? Они… что-нибудь сказали? – Да нет. Я пыталась объяснить, почему не разворачивается машина – я просто никогда этого не делала, а она очень длинная. Сказала, что она не моя, а принадлежит Саймону из Дельф. Для них это явно что-то значило… Потом один что-то сказал, все повернулись и уставились на вас. Они так смотрели… Вы заметили? Вот и все. Они решили, что машиной должны заниматься именно вы. А раз вы из Дельф, я подумала, что вы – мой Саймон, они… по-моему, они тоже так считали. После долгой паузы его рука потянулась к зажиганию. – Ну, нормально. Чем скорее приедем в Дельфы и найдем человека, тем лучше, как вы думаете? – Конечно. Может, он стоит у дороги и танцует от нетерпения, если, конечно, этот человечек сказал правду и это, действительно, дело… ой! – я вспомнила забытую фразу и сказала медленно, – дело жизни и смерти. Теперь мы ехали быстро. Море олив текло и колыхалось, как дым. Под безжалостным солнцем звенела трава. – И вам показалось, что он говорил серьезно? – Да, пожалуй. Поэтому я и сделала эту глупость, хотя были и другие причины. С ревом вверх по длинному откосу и поворот. Я откинулась на горячую кожу, сложила руки на коленях и сказала, не глядя на него: – Если человечек сказал правду, даже и хорошо, что вы не тот Саймон, да? – Даже и хорошо. Приехали. Что сначала, Саймон или отель? – И то и другое. Может, там о нем знают и наверняка говорят по-английски. Мои шесть греческих слов далеко меня не уведут. – С другой стороны, – сказал Саймон мрачно, – они могут завести вас намного дальше, чем вы намеревались. 4 К моему облегчению в гостинице была комната. – Боюсь, только на сегодня, на завтра есть предварительный заказ. Может, смогу вас взять, может, нет. Если нет – дальше по улице – Касталиа, а на другом краю Дельф – туристский павильон. Там прекрасный вид, но очень дорого. Но трудно представить вид лучше. В начале деревни, состоящей из двух или трех рядов плоскокрыших домиков, растянувшихся яркими ярусами по склону горы, дорога делится на две главные улицы. Там и стоит отель «Аполлон», лицом к равнине и далекому мерцанию Коринфского залива. Два больших платана создают остров тени для нескольких деревянных столов и стульев. Саймон Лестер припарковал машину рядом и ждал. Закончив все формальности, я вышла с ним поговорить. – Все в порядке. Они берут меня сегодня, а сейчас я только этим и интересуюсь. Должна очень поблагодарить вас, мистер Лестер, не знаю, где бы я сейчас была без вашей помощи. Возможно, где-нибудь на дне долины орлы Зевса расклевывали мои кости! – Мне было приятно. А что вы собираетесь делать? Отдыхать и пить чай или это, – он махнул рукой в сторону машины, – слишком вас беспокоит? Я сказала неопределенно: – Да, весьма. Наверно, прямо сразу я обязана за это взяться и сделать все, что можно. – Послушайте, простите за мои слова, но похоже, вам лучше немедленно отдохнуть. Давайте я этим займусь, но крайней мере, сейчас? Почему бы не лечь, и чтобы принесли чай в комнату, у них здесь, между прочим, отличный чай, а я для вас здесь займусь расспросами? Я очень смутилась, но на самом деле ужасно хотела, чтобы он взял на себя абсолютно все. – Вы не обязаны… В смысле, абсурдно, чтобы вы занимались моими трудностями… Не могу позволить… – Почему? Жестоко меня прогонять и говорить не лезть не в свое дело. – Я совсем не имела этого в виду. Вы знаете, что нет. Я только… – Конечно, это ваше приключение, и вы хотите довести его до конца. Но, каюсь, сгораю от любопытства, раз уж сюда затесался мой двойник. Пожалуйста, разрешите помочь. И вам ведь, честно, хочется отдохнуть, попить чаю, а я тут поработаю сыщиком со своим бойким, но несомненно, причудливым греческим? Я опять заколебалась, но сказала честно: – Очень! – Тогда решено, – он посмотрел на часы. – Сейчас двадцать минут пятого. Через час? Доложу о результатах в пять тридцать, нормально? – Нормально… Но вдруг вы его найдете, а он будет сердиться… – Ну и что? – Не хочу, чтобы вы несли ответственность за случившееся. Это нечестно, пусть все, что я заварила, на меня и выльется. – Вы не представляете, как много ответственности я могу на себе нести. Ну хорошо. Увидимся позже. Он помахал рукой и ушел. Моя комната выходила на равнину длинным окном и балконом. Колесо солнца катилось по долине к западу и заполняло все усыпляющим теплом. Волны олив утихли, исчезла даже иллюзия прохлады от колыхания их серых листьев. Я опустила шторы, но и так комнату заливал и переполнял свет. Мой новый знакомый не соврал, чай действительно принесли очень хороший. Я долго мылась прохладной водой, потом сидела, расчесывая волосы, откинулась на подушки, забросила ноги на кровать, забыла о Саймонах, машинах… и отключилась, прежде чем осознала приближение сна. Меня разбудила прохлада и шум дождя, хотя темнее не стало, солнце не ослабело. Дождем притворились листья, шуршащие на вечернем ветерке. Он расслабленно сидел под одним из платанов, курил, ни на что не смотрел и чувствовал себя явно в своей тарелке. Машина стояла там же, где и раньше. Значит, он не нашел другого Саймона, но нисколько не беспокоился. Задумчиво смотря на него, я осознала, что, лишь затратив массу усилий, можно разволновать этого человека, и то вряд ли. Такой тихий, демонстрирует небрежность, хорошее настроение и прекрасные отношения с жизнью, но тут же присутствует что-то трудноописуемое. Сказать – «он знает, чего хочет, и берет это» – значит создать ложное впечатление. Скорее так – он принимает нужные решения и выполняет с легкостью и почти пугающей уверенностью в себе. Не знаю, в первый ли день я поняла это, может, сразу увидела только присутствие качеств, которых мне постоянно не хватает. Но помню немедленное впечатление уверенности, живее и сложнее, чем я изучила за годы постоянного бахвальства гранд-сеньора Филипа. В глубине души я была очень благодарна Саймону, что он не заставил меня чувствовать себя полной идиоткой, а поближе к поверхности – за столь мягко предложенную помощь. А интересно, подумала я, он вообще искал «другого Саймона» или нет? Оказалось, я несправедлива. Когда я вышла, он, глубоко засунув руки в карманы, бурно общался с греком в яркоголубой рубашке с пришпиленной эмблемой гида. Саймон увидел меня и улыбнулся. – Отдохнули? – Прекрасно, спасибо. И чай на самом деле был хорошим. – Рад это слышать. Может быть, вы уже достаточно сильны, чтобы перенести удар? Он мотнул головой в сторону машины. – Так и знала! Вы его не нашли! – Ни малейших признаков. Сначала я узнавал в других отелях, потом отправился в музей к Георгию, он тоже не знает в Дельфах ни одного Саймона, кроме меня, – ни даже старика с деревянной ногой или погонщика мулов… Я опросила довольно беспомощно: – Что же нам делать? – а грек, любопытно тараща глаза, сказал: – Кирие Саймон, а что, если другого Саймона и нет? И это не ошибка, а кто-то злоупотребляет вашим именем? – Злоупотреблять моим именем? – Саймон засмеялся, но я знала, что он уже об этом думал. Я тоже. – Не похоже. Во-первых, кто? А во-вторых, если они и правда это сделали, причем срочно, то почему до сих пор не забрали проклятую штуку? Но я докопаюсь до корней этой странной маленькой аферы – и не только ради очень взволнованной мисс Хэвен. Слушай, Георгий, а, может быть, есть хоть один Саймон не здесь, а в окрестностях? В Криссе, она всего в нескольких километрах… Или в Арахове. Георгий сказал с сожалением: – Нет, никого, и в Арахове тоже. – Ну там-то я узнаю точно, я туда еду сегодня вечером. Грек быстро взглянул на него, почему-то с любопытством, но вспомнил, что в Итеа есть один Симонидис, хозяин маленькой булочной у кинотеатра, посередине главной улицы, и предложил нам выехать на автобусе через десять минут. Саймон сказал: – У нас есть машина, – и заулыбался, поймав мой взгляд. Она стояла олицетворенным издевательством, я смотреть на нее не могла без ненависти и спросила: – А может, не стоит? – Почему? Вполне законная попытка доставки. Поехали, чем скорее попадем в Итеа, тем лучше. Через час потемнеет. – А вы ее поведете, мистер Лестер? – Можно поспорить, что да. Вы еще не видели дорогу. И зовите меня по имени. Это лучше звучит и создаст иллюзию комфорта. Я на это не ответила, только взглядом, но, когда мы поехали, вдруг заявила неожиданно для себя: – Мне становится страшно. Его взгляд был удивленным, но совсем не веселым. – Сильное выражение. – Наверное, хотя от меня – нет. Я самый трусливый трус в мире. Я жалею, что мне не хватило здравого смысла оставить эту историю в покое. Эта гадость должна была бы спокойно стоять на площади Омониа и… – И вы продолжали бы безумно хотеть в Дельфы? – Да, наверное. Но вы понимаете, да? – Конечно. Автомобиль медленно поднялся вверх по улице и нырнул вниз, выезжая из деревни. – Вы хоть чуть-чуть верите, что Симонидис – тот человек, которого мы ищем? – спросила я грубо. – Не похоже. Но все равно стоит попробовать. – Чтобы я чувствовала, что что-то пытаюсь сделать? – Никакого ответа. – Знаете, слишком большим совпадением было бы, если бы в Дельфах оказалось два Саймона. – Это довольно редкое имя, – сказал он ровным голосом. Я ждала продолжения, но он молчал. Выехали из деревни. Я спросила небрежно: – Вы здесь в отпуске? Я хотела просто нарушить молчание, поддержать разговор, нормальный вопрос для такого места, но только произнесла, как сразу поняла, что получилось продолжение разговора. Я попыталась сказать что-нибудь еще, но он уже начал отвечать, будто вопрос был совершенно невинным. – В некотором роде. Я школьный учитель. Преподаватель классики. Я могла ожидать чего угодно, но только не этого олицетворения респектабельности. Я сказала слабо: – Значит, вам здесь тоже интересно. Как мне. – Неужели коллега? – Боюсь, что так. Я только учу девочек в школе, поэтому моя «классика» – просто латинский. Я чуть-чуть знаю древнегреческий, поэтому иногда понимаю слово-другое и о чем идет речь. И еще я образована достаточно, чтобы замирать в аттическом театре в Афинах от «Антигоны», когда хор зовет Зевса на фоне глубокого черного неба, слушавшего этот клич три тысячи лет подряд. – Тут я застеснялась и сказала – Какая ужасная дорога! Саймон ответил жизнерадостно: – Шоферы автобусов вешают перед собой иконы и зажигают перед ними маленький красный огонек, питаемый батарейкой. В пути икона безумно мотается из стороны в сторону, все крестятся, включая шофера, а иногда он закрывает глаза. Свои теперь можете открыть. Это – Крисса. Я покраснела: – Простите. Нервы почти совсем отказали. – Вы просто устали, надо чего-нибудь выпить, прежде чем встречаться с Симонидисом. – Нет, пожалуйста, – слишком быстро запротестовала я. Он внимательно посмотрел на меня: – Похоже, вы правда боитесь… – Я… Да. Понимаю, что не надо, что, если бы это было важно, все уже как-нибудь бы определилось… Понимаю, что это чушь. Глупо и тривиально, и ничего не значит, но я же говорила, что я – величайший трус в мире. Это правда. Я годами убеждала себя, что буду не менее компетентна и уверена в себе, чем другие, если понадобится, но теперь поняла… Господи, да я даже не переношу сцен, с какой же стати я решила, что выпутаюсь из такой ситуации, понятия не имею. Я остановилась. И оттого, что никогда ничего подобного даже через сто лет не рассказала бы Филипу, я впала в легкий шок. Саймон сказал мягко: – Не волнуйтесь. Я же здесь. Чтобы ни случилось, я вас спасу, поэтому сидите и расслабляйтесь. – Если, – сказала я, – мы найдем Саймона. – Если найдем. Когда мы приехали в Итеа, я с удовольствием передала ему всю инициативу. В этом порту в древние времена высаживались пилигримы, направляющиеся к святыням Аполлона в Дельфы – религиозному центру древнего мира. Это был самый легкий путь. Нам сейчас странно осознавать, какие огромные расстояния они преодолевали пешком, на лошадях или кораблях, чтобы помолиться Богу о свете, мире и исцелении или спросить совета у известного оракула. Сегодня Итеа – маленькая рыболовецкая деревня с одним рядом магазинов и таверн, параллельным морю и отделенным от него дорогой, а потом примерно пятьюдесятью ярдами пыльного бульвара. Там в тени перечных деревьев мужчины собираются выпить и закусить липкими медовыми пирожными. Саймон остановил машину под деревьями, посадил меня за самый чистый столик и угостил прекрасным, холодным, искрящимся, но слишком сладким лимонадом. Он понравился не только мне, но и всем окрестным насекомым. Когда мы его допили, я попросила еще, а Саймон отправился искать булочную Джаннакиса Симонидиса. Все равно ясно, что в Дельфах всего один Саймон… И он не сказал, что он здесь делает. Эх, подозренья, подозренья… Очень интересно, все превратилось в немного странную загадку, и чем дальше, тем больше преображалось в тайну с Саймоном Лестером в центре. И его девушкой. Я допила и поднялась. Саймон невдалеке расспрашивал могучую женщину в голубом фартуке, вращавшую целого барана на вертеле. Она кивала, потом показала куда-то. Он обернулся, увидел меня, помахал рукой и быстро ушел вверх по улице. Я так поняла ним идти не надо, и направила свои стопы в противоположную сторону вдоль бульвара – решила посмотреть на все святыни с той точки, с которой их видели пилигримы, впервые вступив на берег Коринфского залива. Чтобы вид не загораживал уродливый ряд домов, я пошла в лес по изломанной полосе бетона. По дороге я спугнула пыльного ослика, он ускакал и потерялся в тени. Бетон скоро кончился, я брела по мягкой земле просто на свет. Мне повезло. Я вышла на подходящее место и стояла там несколько минут, глядя на путь пилигримов в свете быстро умирающего солнца. Точно, именно отсюда лучше всего приходить в Дельфы. По щеке мазнул сгусток темноты, кажется летучая мышь. Я повернулась, увидела очень далеко уличные фонари, и отправилась другим путем, как мне показалось, напрямик. Ярдов через сто деревья расступились, немного левее показались огни первого дома – аванпоста деревни. Я спешила к нему по мягкой пыли, когда меня отвлекла неожиданная вспышка света справа – мощный электрический фонарь между деревьями. Не то я перевозбудилась за день, не то повлияли размышления о древней истории, но я очень испугалась и притаилась за огромной оливой. В глуби рощи стоял дом с двумя окнами, поленницей дров и цыплятами в винограднике. Мужчина с фонарем ковырялся в моторе чего-то вроде джипа. На мгновение осветилось его лицо – очень греческое, смуглое, волосы спадали на широкие скулы героя, округлую голову покрывали крутые кудри статуи. Зажегся свет в окне, осветил эту вполне мирную обстановку, мой страх пропал, и я собралась идти дальше. Грек услышал шорох движения, широко улыбнулся, что-то крикнул, на мгновение по мне скользнул луч фонаря, но я уже уходила. Саймон сидел у машины и курил. Он встал, когда увидел меня и открыл мне дверь. На мой взгляд он ответил мотанием головы. – Не вышло. Я задал все вопросы, какие смог, но это – тупик. – Он сел на место водителя и завел мотор. – Думаю, на сегодня хватит, нужно возвращаться в Дельфы, обедать, и надеяться, что все утрясется само собой. – А утрясется? Он развернул машину и мы тронулись в путь. – Я думаю. Я вспомнила все свои подозрения, поэтому ответила просто: – Ну тогда пусть утрясается. Как хотите. Он глянул на меня сбоку, но никак этого не прокомментировал. Сзади догорали огни деревни, мы набирали скорость на узкой дороге. Он бросил мне на колени что-то упругое, с листьями и прекрасно пахнущее. – Что это? – Базилик, король трав. Я провела веткой по губам. Запах был сладкий и немного мятный. Мы замолчали. Когда мы проехали знак «До Амфиссы 9 км» и повернули к Криссе, Саймон спросил: – Вы посмотрели на путь пилигримов? – Да, прекрасный вид прямо перед закатом. А вы были там? – Вчера. Дорога шла вверх. После недолгой тишины он сказал, не меняя выражения: – Знаете, я действительно понимаю в этом не больше вас. Очень нескоро я ответила: – Извините. Что, это так заметно? Но что я должна думать? – Может быть, именно то, что думаете. История совершенно безумная, а в конце концов скорее всего окажется, что она ничего не значит. – Я увидела, что он улыбнулся. – Спасибо, что не притворились, что вы не понимаете, что я имею в виду. – Но я поняла. Я сама только об этом и думала. – Знаю. Девять женщин из десяти сказали бы «Что вы имеете в виду?» и мы увязли бы в паутине выяснения отношений и объяснений. – В этом нет никакой нужды. Он засмеялся: – Пообедаете со мной сегодня? – Спасибо, мистер Лестер… – Саймон. – Саймон, но, может быть, я должна, я имею в виду… – Тогда прекрасно. В вашем отеле? – Послушайте, я не сказала… – Вы мне должны, – сказал Саймон холодно. – Должна? Нет! С какой стати вы это решили? – Как плата за то, что вы меня подозревали, в чем бы вы меня ни подозревали. – Мы взбирались по узкой улочке Криссы и, когда проезжали освещенный магазин, он посмотрел на часы. – Сейчас почти семь. Вы согласитесь пообедать через полчаса? Я сдалась: – Когда вас это устроит. Но это не слишком рано для Греции? Вы такой голодный? – В разумных пределах. Но дело не в этом. У меня намечены дела на сегодняшний вечер. – Понятно. Ну что же, для меня это не слишком рано. Я сегодня почти не ела и слишком боялась, чтобы и от этого получать удовольствие. Поэтому спасибо. В «Аполлоне», вы сказали? Вы сами там не остановились? – Нет. Когда я приехал, отель был переполнен, и мне позволили переночевать в студии на горе. Вы, наверное, ее еще не видели. Это большое уродливое здание в ста футах над деревней. – Студия? В смысле художественная студия? – Да. Не знаю для чего она предназначалась изначально, но сейчас там останавливаются только художники и студенты, у которых нет денег на гостиницу. Я там не совсем законно, но очень хотел быть в Дельфах и несколько дней ничего не мог найти. Когда я там устроился, оказалось, что студия мне очень подходит. Сейчас там, кроме меня, есть только один житель: молодой англичанин, художник… Очень хороший, хотя и не разрешает так говорить. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=120030) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания