Огонь в ночи Мэри Стюарт Герои романтических триллеров Мери Стюарт – цивилизованные британцы. Но в их жизни бушуют страсти, происходят захватывающие приключения, и любовь побеждает ненависть. За романтикой не обязательно уезжать в чужие края. Мэри Стюарт Огонь в ночи "Wildfire at midnight. In this heedless fury He may show violence to cross himself. I'll follow the event".     Tourneur: the revenger's tragedy Глава первая Во всем происшедшем виноваты мои родители, давшие мне глупое имя Джианетта. Само по себе оно довольно милое, но вызывает в воображении облик прелестных, пышных дам с полотен Тициана. Допускаю, что мои черты могли бы заинтересовать венецианского мастера, но все же я – довольно скромное произведение английского сельского священника. Если и существует что-нибудь, более отдаленное от неистовых Венер среднего периода творчества Тициана, то мне это неизвестно. Надо отдать справедливость предкам и честно признаться, что некоторая неистовость в семье все же присутствовала, в прошлом, конечно. И моя мать как раз достаточно мечтательна, артистична и сентиментальна, чтобы назвать рыжую дочь в честь прабабушки – прекрасной Джианетты Фокс, повального увлечения Лондона и Красавицы в те времена, когда это слово писали с заглавной буквы, а саму красоту рассматривали как капитал. Происхождение прекрасной Джианетты неизвестно. Полагаю, ее мать была наполовину итальянкой. Если Джианетта и знала, кто ее отец, то никогда этого не признавала. Она просто появилась, как Венера из пены Викторианской церкви, и потрясла Лондон весной 1858 года. Тогда ей было только семнадцать. К двадцати годам ее писал каждый значимый художник (кроме Ландсэра) в любой возможной аллегорической позе, и ходили слухи, что она была любовницей каждого из них по очереди. Должна оговориться, что насчет Ландсэра в этом вопросе тоже есть существенные сомнения, что говорит в его пользу. А в 1861 году она была вознаграждена за свою сомнительную добродетель и вышла замуж за баронета. Ему удалось удержать ее достаточно долго. Она успела родить ему двоих детей, а потом бросила ради очень «современного» художника французской школы, специалиста по обнаженной натуре. Сына и дочь Джианетта оставила на попечение сэра Чарльза, моего дедушки по линии матери. Моя милая, рассеянная, артистичная мама лепит очаровательные маленькие горшочки и чашки, а затем обжигает их в печи в нижней части сада нашего дома в Котсволде. Итак, она назвала меня в честь пользующейся дурной славой (и знаменитой) прабабушки и не думала, что последствия ее поступка проявятся, когда я попаду в Лондон в 1945 году. Мне тогда было девятнадцать. За восемь месяцев до этого я окончила школу, а потом курсы манекенщиц в Вест-Энде, и искренне намеревалась сделать блистательную карьеру в доме моделей. Я делила с подругой однокомнатную квартиру, имела небольшой банковский счет (подарок отца), два кустарных горшочка и пепельницу (подарок мамы) и записную книжку-календарь (подарок брата Люциуса). Я была наверху блаженства. Я была все еще наверху блаженства, когда Галерея Морелли приобрела полотно Золнера «Моя леди с зелеными рукавами», и Марко Морелли – сам Марко Морелли – решил произвести фурор. Возможно, помните, какой поднялся шум? Думаю, он хотел показать возвращение искусства после аскетизма и лишений войны. Едва ли можно выбрать для этого более подходящую картину. Ее богатство и великолепие типичны для Золнера периода 1860 года. Шикарная таинственная дама в натуральную величину восседает в центре картины. Вокруг изысканно мерцают украшения, перья и вышитый шелк. Сомневаюсь, была ли когда-нибудь совершеннее написана ткань, чем сверкающее узорчатое полотно больших зеленых рукавов. Противоположность аскетизму, несомненно, была полная. И даже павлинье богатство красок Золнера не уменьшало триумфальной жизненной силы его модели, не тушило огня пылающих волос. Это было последнее появление Джианетты Фокс на холсте в полностью одетом виде, и она явно настроилась продемонстрировать его наилучшим образом. То же настроение было у Морелли и его кузена Гюго Монтефайа, модельера и моего работодателя. Монтефайа вновь создал платье с очаровательными зелеными рукавами, я одела его для показа, а в определенных кругах возникла очень полезная кузенам сенсация. Возможно, и мне она должна была на пользу пойти, хотя, честно говоря, это не пришло мне в голову, когда я впервые познакомилась с идеей. Мне она просто польстила, я была возбуждена и ужасно волновалась. На показе я так испугалась светской толпы, что, когда вообще говорила, моя речь звучала напряженно и вяло. Это, очевидно, выглядело как высшее проявление томности. Я, должно быть, казалась бледной копией высокопарного светского создания на полотне Золнера. Во всяком случае, именно так воспринял меня Николас Драри, когда через какое-то время протолкнулся сквозь толпу и представился. Конечно, я о нем слышала, и это никоим образом не прибавило мне самоуверенности. Ему было двадцать девять, он имел в активе три очень хороших романа, а также репутацию остряка. Я к тому моменту до того размякла, что впала в полный идиотизм, и под его сардоническим взглядом, заикаясь, лепетала бессмысленный школьный вздор. Помоги Господи нам обоим, он принял это за кокетство. Спустя три месяца мы поженились. Не имею желания подробно останавливаться на трех последующих годах. Я его дико, безумно, молчаливо любила. Конечно, я была глупым, ослепленным общением со звездой подростком, окунувшимся в жизнь совершенно странную. Очень быстро стало очевидно, что и Николас попал не в свою тарелку. Он собирался жениться на современной версии Джианетты Фокс, владеющей своими чувствами и манерами утонченной даме, способной оставаться самой собой в привычном ему быстро меняющемся обществе. В действительности, он получил всего лишь Джианетту Брук, только окончившую школу, все манеры которой были совсем недавно приобретены в салонах Монтефайа и на фабрике манекенщиц. Но не это первоначальное непонимание стало причиной нашей маленькой трагедии. Любовь строит мосты, и сначала казалось, что то, что возникло между нами, может заполнить любую брешь. И мой муж старался не меньше, чем я. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу это: если мне удалось добиться некоторой житейской искушенности и мудрости, Николас делал усилия, чтобы снова стать способным на нежность. Но было слишком поздно, даже тогда, когда мы встретились, было уже поздно. Наши времена не пересекались, брешь оказалась слишком широкой – не десятилетняя разница в возрасте, а тысячелетний промежуток мировой войны. Для меня она была подростковым воспоминанием, почти не оставившим следа в жизни, а для Николаса – бесконечной агонией ночных кошмаров, пропахавших в памяти шрамы, которые только начинали зарубцовываться. Разве могла нетронутая девятнадцатилетняя особа понимать, какие стрессы руководили поступками Николаса? И как он мог угадать, что глубоко под моей необоснованной уверенностью в себе таились разрушительные зародыши неуверенности и страха? Какими бы ни были причины, разрыв наступил довольно быстро. Через два года брак практически разрушился. Когда Николас путешествовал в поисках материала для книг, что случалось нередко, он все чаще и чаще находил причины не брать меня с собой. Наконец обнаружилось, что он путешествует не один, и я не удивилась. У меня все-таки рыжие волосы, так что, почувствовав боль и унижение, я все прямо и выпалила. Чтобы удержать Николаса, мне бы лучше попридержать язык. Меня нельзя считать достойным противником на поле боя, где любовь превращается в слабость, а гордость – в единственную защиту против грубого цинизма, на который невозможно ответить. Николас победил очень легко и не мог знать, как жестоко… Мы развелись в 1949 году. Ради матери, которая так привержена консервативному направлению англиканской церкви, что (по словам отца) склоняется к папизму, я оставила фамилию Николаса и не сняла обручального кольца. Через какое-то время я даже вернулась в Лондон к Гюго Монтефайа. Он был ангельски добр, заставлял меня работать до полусмерти и ни разу не упомянул имени Николаса. Впрочем, мне о нем никто не напоминал, кроме мамы, которая изредка спрашивала о нем в письмах и даже два раза поинтересовалась, не собираемся ли мы обзавестись потомством… Через пару лет я находила это даже забавным, за исключением тех случаев, когда изматывалась до предела. В таких условиях кроткий отрыв мамы и всей обстановки нашего дома от реального времени и пространства становился невыносимым. В прошлом году, в середине мая, Лондон на недели забили толпы, приехавшие на коронацию задолго до великого дня, так что нечем было дышать. Гюго Монтефайа бросил долгий взгляд на мое лицо, потом еще один, и категорически велел уехать на две недели. Я быстро позвонила маме в Тенчское аббатство. – Отпуск? – спросила она. – В начале июня? Как мило, дорогая. Приедешь сюда, или Николас найдет это слишком скучным? – Мама, я… – Конечно, у нас нет телевизора, – с гордостью сказала мама, – но можно слушать радио… Я посмотрела в окно. Прекрасный вид на Риджент-стрит. – Это было бы великолепно, – сказала я. – Но, дорогая мама, ты не будешь возражать, если я сначала ненадолго поеду куда-нибудь еще? Далеко от всего… Знаешь, только холмы, вода, птицы и тому подобное… Я думала об озере Дистрикт. – Слишком близко, – быстро среагировала она. – Скай[1 - Слово sky – небеса – произносится по-английски точно также. – Прим. ред.]. – Зная маму, какой-то миг я думала, что она считает достаточно отдаленным местом небеса. Но затем она добавила: – На днях твой отец говорил о нем на садовом приеме у Данхиллов. Дождь шел все время, поэтому пришлось сидеть в доме. Ты же помнишь, что, как только Данхиллы собираются принимать гостей в саду, немедленно портится погода. Ну это так типично для Мэйзи Данхилл… Они были там однажды две недели, и дождь шел каждый день. – О, – сказала я, постепенно начиная понимать, – озеро Скай. – И, – привела последний довод мама, – там нет телевизора. – Похоже, именно это мне и нужно, – заявила я без иронии. – Миссис Данхилл дала адрес? – Уже дают сигналы, – сказала расстроено мама. – Не может быть, чтобы мы уже разговаривали три минуты, и они же знают, как это выводит меня из себя. О чем мы… А, да, Данхиллы… Знаешь, дорогая, они купили новый автомобиль, такую большую штуку, которую называют «Ягель» или «Егерь», или как-то там, и… – «Ягуар», мама. Но ты собиралась дать адрес отеля, где жили Данхиллы. – Да, именно об этом мы и говорили. А ты знаешь, что полковник Данхилл никогда не ездит быстрее тридцати пяти миль в час, и твой отец говорит… Что, дорогой? – Раздалось неразборчивое бормотание где-то поблизости. – Твой отец записал его, дорогая. Не совсем представляю как… Ну вот он. Отель «Камас Фионнарид»… – Какой отель, мама? – Камас… назову по буквам. – Она это проделала. – Я, право же, не думаю, не помню, но это должен быть отель. Что ты сказал, дорогой? – Это она снова обратилась к отцу, отвернувшись от трубки. Я слушала сигналы, которые всегда переводят маму из нормальной приятной рассеянности в состояние нервной болтливости, и погружалась в предчувствия. – Твой отец говорит, что это гэльское название, и произносится «Камасунари». Это на краю света, поэтому езжай туда, дорогая, и хорошо проводи время с птицами и… водой, и с чем там тебе хочется". Я сидела, сжимая трубку, высоко над шумной Риджент-стрит. Перед моим мысленным взором возникли холодные, омываемые дождем далекие горы. – Знаешь, – сказала я медленно, – думаю, я поеду. – Тогда решено, – сказала спокойно мама. – Это, кажется, именно то, что нужно, дорогая. Так удобно, что адрес оказался под рукой. Будто это было суждено". Хотелось бы думать, что мама никогда не оценит всей иронии собственного заявления. Поздно днем в субботу, 30 мая 1953 года, я завершала путешествие в отель «Камасунари» на острове Скай. Как выяснилось, мама была абсолютно права насчет «края света». Последний этап предстояло совершить на лодке, ибо по грубой проселочной дороге из Стратгарда не мог пройти даже местный автобус. Меня довезли до Элгола на западной стороне озера Лох Скейвинг и выбросили вместе с багажом на берег. Лодочник немного более церемонно посадил меня в лодку и отправился со мной, чемоданами и еще одним пассажиром по сияющему морю к далекому заливу Камасунари. Нет ничего более мирного. Атлантика качается в полумесяце гор. Рыбацкая деревушка Элгол на фоне вересковых холмов расположилась с одного края полумесяца. С другой стороны – зазубренная стена скал, пурпурная от закатного неба. Горы Куиллин, гиганты острова туманов. Вода лежала тихо, как полированный щит, в гигантских объятиях гор, отражая в голубизне и золоте великолепие холмов и неба. Тонкая мерцающая линия, яркая, как рапира, дрожала между реальным и подводным миром. Лодка вяло мурлыкала мотором, двигалась вдоль берега. Вода нежно бормотала под носом и шептала по бокам. Отлив. Море нежно отступало, волна за волной. Черные, розово-красные и оливково-зеленые водоросли качались в соленой зыби. По ветру летел острый и возбуждающий запах моря. Медленно скользили мимо каменная осыпь и вереск, сверху нависали облаками березы, мы разрезали гладкое золото на медные и индиговые струи. Вдруг впереди, в центре горного полумесяца, появился проем залива. К берегу прорвалась зеленая долина. Выше, как я знала, толпятся холмы, сжимают, собирают воду в глубокое и узкое озеро. Из него вытекает мерцающая река. Еле различимое на таком расстоянии, появилось белое строение в тумане берез. Отмели развертывались веером. Лодка упорно пробиралась в залив. Стал виден дым из труб отеля, будто нарисованный карандашом на темно-голубых холмах. Солнце опустилось ниже, вода перестала мерцать, над маленькой долиной простерлась огромная тень Куиллина. Дерзкое крыло скалы бросило диагональ тени на половину залива. – Карсвен, – сказал пассажир у моего плеча. Я вздрогнула. Так погрузилась в созерцание, такое чувство уединения навевали холмы, что я забыла о том, что не одна. – Простите? Он улыбнулся. Приятный мужчина лет тридцати с волосами необычного темно-золотого цвета и очень голубыми глазами. Высокий и тонкий в кости, но по виду сильный и крепкий. Лицо загорелое, будто он все время пребывает на воздухе. Старое длинное свободное пальто поверх когда-то очень хорошего твидового костюма. – Должно быть, вы здесь впервые, – сказал он. – Да. Это немного… подавляет, не так ли? Он засмеялся. – Несомненно. Знаю эти края, как свои пять пальцев, и все равно каждый раз дыхание перехватывает. – Горы? – Куиллин, – следующее его слово, должно быть, было местным названием, так что я его не помню. Потом его взгляд скользнул мимо меня, и я повернулась, чтобы узнать на что он смотрит. – Карсвен, – заговорил он снова. – Вон тот, в конце, который изгибается в море немыслимым углом. – Рука, указывая, простерлась над моим плечом. – А это Сгар нан Иг. А вот этот, большой, закрывающий солнце, с острой вершиной – Сгар Биорах. – Вы имеете в виду Сгар Аласдер, – вмешался неожиданно лодочник, здоровый мужчина, местный житель с типичными смуглым квадратным лицом и мягким голосом. Он небрежно вел лодку и все время сплевывал в подветренную сторону. – Сгар Аласдер, – повторил он. Мой попутчик ухмыльнулся, произнес что-то на гэльском и вызвал ответную ухмылку на лице лодочника. Затем он сказал мне: – Конечно, Мурдо прав. На картах это гора Аласдер, ее переименовали в честь какого-то альпиниста, но я больше люблю старые названия. Вот Сгар Биорах, это Сгар Диарг, красная гора. – Он показал пальцем на последнюю вершину, черную на фоне заката. – Сгар нан Джилен. – Он опустил руку и виновато улыбнулся – английское сожаление о проявленных чувствах. Потом беспечно продолжил: – И нельзя выбрать лучшего времени для первой встречи с ними. Закат солнца и вечерняя звезда. – Вы, должно быть, альпинист, – подытожила я. – Скалолаз? В некотором роде. – Для гор он годится, этот мистер Грант, – сказал Мурдо. Грант вынул сигареты, предложил закурить всем присутствующим, бросил спичку в воду и спросил: – Надолго приехали? – На неделю или десять дней. Зависит от погоды. Если она останется такой, это будет блаженство. – Не останется, – заявил он уверенно. – Что скажешь, Мурдо? Лодочник с сомнением посмотрел на юго-запад, где Аталантика, мерцая, дотянулась до глубокого синего неба и соединилась с ним. Выставив туда указательный палец, он ответил коротко и по делу: – Дождь. – Боже мой! Я пришла в уныние. Перспектива солнечной погоды казалась намного привлекательнее омытых дождем холмов моей мечты. – Не расстраивайтесь, – сказал мистер Грант жизнерадостно. – Клевать будет лучше. – Должно быть, заметив, что я ничего не поняла, он добавил: – Вы, конечно, ловите рыбу? – О нет, – как ни странно, мой голос был извиняющимся. – Но я… Могу научиться. Его интерес увеличился. – Ну, тогда вы альпинистка? – Нет. – Вдруг я почувствовала себя слишком городской. – Фактически, я приехала… для отдыха и покоя. И все. Его взгляд упал на мои чемоданы. – Лондон, – ухмыльнулся он. – Вы, определенно, выбрали самое подходящее место, чтобы отдохнуть от толпы. У вас не будет соседей, кроме Черного Куиллина, а ближайшая гора находится… Он резко замолчал. – Ближайшая? – Я взглянула на отель. Он был уже намного ближе, как остров в зеленой долине, а на него с востока наползала, подавляя, огромная гора. – Та? Она тоже относится к Куиллину? Вы о ней раньше не говорили, как она называется? Он заметно замялся. – Блейвен. Лодочник вынул изо рта сигарету и плюнул в воду. – Блей-вен, – повторил он высоким голосом горца и издал неопределенный фыркающе-мычащий звук. – Голубая гора, – перевел Грант, о чем-то глубоко задумавшись. Потом он бросил сигарету в воду и спросил отрывисто: – А что, Лондон уж так был переполнен народом? – О да. Количество людей и степень возбуждения нарастают уже месяцы. Сейчас он, как большой горшок, медленно приближается к точке кипения. Мурдо повернул нос лодки точно в устье реки. – Лондон, да? – Его голос содержал наивный оттенок удивления. – Разве вы не хотите увидеть Коронацию, хозяйка? – В известном смысле, хочу. Но я… немного перетрудилась и подумала, что отпуск лучше. – А что привело вас сюда?" – спросил Грант, не отводя глаз от Голубой горы. – В Скай? Ой, ну не знаю… Всем когда-то приходит в голову посетить Скай, не так ли? А мне хотелось тишины и полной перемены обстановки. Буду долго гулять в горах. – Одна? – В интонации Мурдо было что-то такое, что я уставилась на него. – Ну да, – ответила я удивленно. На секунду Мурдо и Грант встретились глазами, потом лодочник стал смотреть на приближающуюся пристань. Я засмеялась: – Я не заблужусь. Прогулки будут недостаточно долгими для этого, не забывайте, что я городская птичка. Не думаю, чтобы я забралась дальше озера или нижних склонов… как его, Блейвена? Ничего особенного со мной там случиться не может! – Я повернулась к Гранту. – Мурдо думает, что я заблужусь в тумане или сбегу с водяным? И тут я замолчала. Его глаза приобрели какое-то неопределенное выражение, тень, не больше, но я заколебалась, почувствовала неясную тревогу. Голубые глаза опустились. – Думаю, Мурдо имеет в виду… Но Мурдо выключил мотор, и наступившая тишина прекратила наш разговор эффектнее, чем выстрел. – Лондон… – сказал лодочник мечтательно, обращаясь, похоже, к своему мотору. – Так это далеко! Далеко так, чтобы ехать… – В его голосе снова послышалось простодушное удивление, но меня смущало ощущение, что он нарочно говорит ерунду и значительно преувеличивает пресловутую простоту шотландских горцев. Взгляд-то у него, насколько я способна судить, казался разумным и даже искушенным. – Говорят, очень хороший город. Вестминстерское аббатство, Площадь Пикадилли, Зоопарк. Я видел картинки… – Мурдо, – спросила я подозрительно, когда наша лодка мягко подпрыгивала у пристани. – Когда вы последний раз были в Лондоне? Он встретился со мной красноречивым взглядом, помогая выбраться на берег. – Восемь лет назад, хозяйка, когда через Бирму возвращался с Востока. Мужчина по имени Грант поднял мои чемоданы и направился по дорожке к отелю. Следуя за ним, я чувствовала, что Мурдо смотрит вслед. Зачем он изображал из себя простодушного жителя острова Скай? Это что, дымовая завеса? Но что ему прятать? Почему ему так приспичило поменять тему? Дорожка огибала отель, подходила к парадному входу, обращенному к долине. Когда мы проходили мимо угла здания, мой взгляд приковала огромная пустынная гора на западе, хищно нависшая над долиной. Блейвен? Голубая гора? Я повернулась к ней спиной и вошла в дом. Глава вторая Прошел час. Я умылась, попыталась очистить волосы от грязи и пыли дорог, переоделась и перебралась в комнату отдыха. Наслаждалась минутами уединения перед тем, как к обеду соберутся остальные отдыхающие, наслаждалась великолепным вкусом хереса, с удовольствием вытянула ноги к теплу камина, с трех сторон обозревая роскошный горный пейзаж. Хорошо. Дверь подъезда распахивалась и хлопала. Через стекло я увидела, как две женщины вошли в холл, пересекли его и направились к лестнице. Мне показалось, что одна из них примерно моя ровесница. Небольшого роста, смуглая, коренастая, волосы подстрижены по-мужски. Форма альпиниста, состоящая из широких спортивных брюк и фуфайки, подчеркивала ее сходство с мужчиной. Сопровождала ее девушка лет двадцати, очень молоденькая, с ярко-красными щеками и прямыми волосами. Она не выглядела особенно счастливой, и ссутулилась под тяжестью рюкзака, словно устала. Парочка с трудом преодолела пролет и повернула за угол. Примерно через минуту за ними последовала пожилая пара. Оба высокие, худые, немного сутулые, с умными благовоспитанными лицами под одинаковыми некрасивыми шляпами. Они важно несли пустую корзину для рыбы, а за ними тащилась еще одна женщина, глубоко засунув руки в карманы длинного свободного пальто. Сутулые плечи и безжизненная походка свидетельствовали об угнетенном состоянии и усталости. Я зевнула, пододвинула ноги поближе к пламени и выпила еще хереса. Лениво перелистывала старый светский еженедельник, который обнаружила рядом с собой. С глянцевых страниц глядели обычные, освещенные вспышкой лица, безжалостно зафиксированные камерой за ужинами, на охоте, на благотворительных балах… Красивые лошади… Скромные женщины и хорошо одетые мужчины… Телефонный справочник Лондона, по-моему, намного интереснее. Я листала страницы. Как всегда, я, на этот раз на фоне камина в одном из самых изысканных вечерних туалетов Гюго Монтефайа… прекрасно помню, красивое платье. А вот театральная страница – Алик Гинесс с нелепой бородой; Вивьен Ли, рядом с которой любая женщина кажется простушкой; Марсия Мэйлинг улыбается в объектив знаменитой угловатой улыбкой и глядит в пустоту поразительными глазами… Дверь распахнулась и очень тихо закрылась. Вошла Марсия Мэйлинг, села напротив меня и позвонила, чтобы ей принесли чего-нибудь выпить. Ошибиться невозможно. Гладкие медово-золотые волосы, широко поставленные прекрасные глаза, аристократический маленький нос и нисколько не аристократический рот – это действительно звезда вереницы романтических спектаклей, которые принесли успех одному из самых больших театров Лондона в первые послевоенные годы и продолжали приносить его сегодня. Принесли напитки. Марсия Мэйлинг взяла бокал, пригубила, встретилась со мной взглядом и улыбнулась. Улыбка перешла в пристальный взгляд. – Простите, – знакомый хрипловатый голос, – но мы не встречались? Я вас знаю, конечно? – Очень смело с вашей стороны так говорить, мисс Мэйлинг, – улыбнулась я. – Думаю, обычно это вы стараетесь отвязаться от людей, утверждающих, что встречали вас. Нет, мы не знакомы. – Уверена, что раньше вас видела. Я ногтем переворачивала страницы. – Возможно. Я манекенщица. Признание все прояснило. – Вот, значит, что! Вот где! Вы работаете у Монтефайа, не так ли? – Чаще всего, хотя иногда и в других местах. Меня зовут Драри, Джианетта Драри. Ваше имя я знаю, конечно. И видела ваш спектакль, и предыдущий, и предшествующий ему… – До сотворения мира, ясно, дорогая. Но как мило с вашей стороны. Должно быть, вы еще носили косички, когда мы ставили «Диких красавиц». Я засмеялась. – Рано их обрезала. Пришлось зарабатывать на жизнь. – И каким способом… – Марсия пила джин, рассматривая меня. – Но теперь я вспомнила, где мы виделись. На зимнем показе у Ледока в прошлом году. Я купила шикарное платье для приемов… – Топазовый бархат. Помню. Божественное платье. Она состроила гримасу над стаканом. – Надо полагать. Но я ошиблась. Вы не хуже меня знаете, что оно не предназначалось для блондинки. – Вы и не были блондинкой, когда покупали его, – сказала я беспристрастно, прежде чем подумала. – Простите, – поспешно добавила я, – я…" Но она засмеялась, прекрасно и радостно зажурчали звуки. – Не была. Забыла. Покрасилась в каштановый цвет для «Митци». Это мне не шло, а пьеса все равно провалилась. – Она вытянула прелестные ноги и подарила мне знаменитую треугольную улыбку. – Я так довольна, что вы приехали. Я здесь всего три дня, и у меня уже началась ностальгия. Первый раз удалось подумать о таких цивилизованных вещах, как наряды, я их обожаю, а вы? – Конечно. Но так как это моя работа… – Знаю. Но здесь говорят только о рыбалке и скалолазании, а они невыносимо скучны. – Тогда что же вы здесь делаете? Вопрос был бестактным, но она ответила без малейшей обиды. – Моя дорогая. Отдыхаю. – О, понимаю. Я постаралась, чтобы это не прозвучало вопросом и ничего не выражало, но Марсия повела бровью и снова засмеялась. – Нет, я имею в виду отдых не только от работы. Спектакль прекратился неделю назад, Адриан сказал, что я положительно должна вести растительный образ жизни, а я как раз прочла превосходную книгу о Скае, и поэтому я здесь. – И Скай не дотягивает до уровня книги? – В какой-то мере. Холмы завораживают, как и все вокруг, а вчера я видела оленя с олененочком, но беда в том, что невозможно перемещаться в окрестностях. Вы любите прогулки, изнурительные, я имею в виду? – Да, пожалуй. – Ну а я нет. И Фергус просто отказывается выводить машину на некоторые дороги. – Фергус? Так вы здесь с мужем? Я тщетно пыталась вспомнить, кто в данный момент был мужем Марсии Мэйлинг. – Моя дорогая! Я совершенно не замужем, именно сейчас. Разве это не верх блаженства, для разнообразия? – Она прелестно хихикнула через розовый джин, и я обнаружила, что улыбаюсь в ответ. Ее очарование осязаемо, это что-то лучезарное и очень живое, из-за чего глупейшие штампы и устаревшая сумбурность речи согревают сердце, и это так же реально, как яркое пламя камина. – Нет, Фергус мой водитель. – Марсия! – Я назвала ее по имени, прежде чем успела себя проконтролировать, это была, своего рода, дань ее очарованию. – Неужели вы притащили машину с шофером сюда? И это называется растительным образом жизни? – Ну, я ненавижу ходить пешком, – сказала она рассудительно, – и, во всяком случае, мы здесь не все время. Я в некотором роде совершаю турне по Северо-Западу Шотландии и островам. Давайте еще выпьем. Нет, платить буду я. – Она протянула руку и позвонила. – В известном смысле, мы приехали сюда из-за Фергуса. Он здесь родился. Не то, чтобы он питал сильную любовь к дыму родного очага и тому подобному, но это место ничуть не хуже любого другого". Я глазела на нее, ничего не могла с собой поделать. – Вы очень чутки… Те, кто на вас работают… Она посмотрела на меня. Этот вариант знаменитой улыбки я явно видела в шаловливом спектакле «Да, моя дорогая». – Вот такая я. Но Фергус… Вам сухого хереса, да? И еще розового джина. – Она сделала заказ и повернулась ко мне. – Знаете, если бы я заговорила так с кем-нибудь в отеле, они бы с перепугу застыли как… как фаршированная форель. – А кто еще здесь отдыхает? – Ну, подумаем… Полковник Каудрей-Симпсон с супругой. Тупые, но приятные. Все время ловят рыбу, днем и ночью, и ни разу, я точно знаю, ничего не поймали. – Кажется, я видела, как они входили. Пожилые, с пустой корзиной? – Правильно. Продолжая разговор о рыбах, имеются еще мистер и миссис Корриган и мистер Брейн. – Случайно, не Алистер Брейн? – Кажется, его так и зовут. – Задумчивый взгляд. – Ваш друг? – Встречала. Он занимается рекламой. – Ну, он все время с парой Корриганов. И, – добавила Марсия задумчиво, – если бы во мне когда-то возникло желание жалеть жену красивого мужчины, я бы выбрала миссис Корриган". – Почему? Смешной разговор. Взгляды Марсии Мэйлинг на брак в ее собственном изложении явно заслуживали внимания. – Рыба, – ответила она просто. – Рыба? А, поняла. Вы говорите о рыбе в прямом смысле. – Точно. Утром, в полдень и ночью – рыба. И жена ничего не делает, ничего, чтобы бороться с этим, хотя совершенно отвратительно проводит время уже много недель. Жалко бродит, засунув руки в карманы. Я вспомнила подавленную женщину, которая брела вверх по лестнице по пятам за пожилой парой. – Кажется, я ее видела. Она не выглядела особо счастливой, согласна, но сомневаюсь, что какая-нибудь женщина способна конкурировать с рыбой, если она уже действительно завладела мужчиной. Марсия глубже опустилась в кресло. – Нет? – Хорошо, – сказала я. – Вы, возможно. Или Рита Хейворд. Но не менее женственная женщина. – Но она даже не пытается! – сказала с возмущением Марсия. – А он… Ну да, кто еще? – Я видела двух женщин… – начала я. – О да, как бы это сказать? Schwarmerinen, – произнесла Марсия очаровательным и привлекательным голосом. – Они… – Марсия, нет! Вы, право же, не должны! Но неожиданно в мисс Мэйлинг обнаружился дух, вполне пригодный для крестовых походов. Ее красивые глаза вспыхнули. – Этот ребенок! – воскликнула она. – Еще нет девятнадцати, а ее везде за собой таскает невозможная женщина с усами! Дорогая, она ее запугивает, точно! – Если бы ей не нравилась эта женщина, – возразила я рассудительно, – зачем бы ей с ней приезжать? – Я сказала вам. Они… – Нет, Марсия! Это злословие или даже хуже. Вспомните, что это шотландский отель для рыбаков, а не театральный прием с коктейлями. – Думаю, вы правы, – вздохнула она. – На самом деле, они из одной школы или что-то в этом роде. Младшая только начала преподавать, а старшая занимается ПК или РТ[2 - Можно предположить, например, персональные компьютеры или радиотелеграф, но, в сущности, это не важно. – Прим. ред.] или чем-то в этом роде. Я слышала, как она сама в этом призналась. – В чем? – В том, что она это преподает. А что это вообще такое? – Больше всего похоже, что она преподает физкультуру с христианским уклоном. – Вот и я так думаю, – сказала Марсия угрюмо. – А кто еще здесь? Со мной в лодке мужчина возвращался из Элгола… – Это, должно быть, Родерик Грант. Он фактически местный житель. Высокий, интересный, с великолепными волосами? – Именно. И с голубыми глазами. – И с какими… – сказала Марсия с чувством. – Он, определенно, интересный, то есть, если бы не… Она прервала разговор и выпила немного джина. Ощущая неуклонно возрастающее желание увидеть Фергуса, я только сказала: – А я подумала, что Грант тоже рыбак. – Что? О да, они все рыбаки, – сказала горько Марсия. – Но с ним это происходит приступами. Большую часть времени он где-то бродит и неизвестно чем занимается. В гостинице его никогда нет. – Он альпинист. – Возможно. Есть еще один парень – скалолаз по имени Бигл. – Рональд Бигл? – Кажется, так. Еще один друг? – Нет. Никогда не видела, но слышала о нем. Он известный альпинист. В ней пробудился слабый интерес. – Правда? Да, сейчас, когда вы сказали об этом, я припоминаю, что он каждую ночь сидит над картами или прилипает к радио и слушает о восхождении на Эверест. – Тогда это он. И однажды он написал книгу о «японской живописи тушью». – О? – сказала Марсия, теряя интерес. – Он здесь общается со странным типом по имени Губерт Гей. Не думаю, что они приехали вместе, но, похоже, Гей тоже писатель. Он небольшого роста, полный и очень, очень сорбо. – Сорбо? – Да. Не расплющивается. – Вроде поняла. Но какое странное слово… Сорбо. Оно итальянское? Она очаровательно хихикнула. – Боже мой, это же дает понять, сколько мне лет, не так ли? Придется следить за собой. Нет, дорогая, не итальянское. В тридцатых годах, когда вы были еще в колясочке, продавали резиновые мячи, которые невозможно разбить. Они назывались «попрыгунчик Сорбо». – И вы такими играли? – Дорогая, – сказала снова Марсия. – Как мило с вашей стороны… В любом случае, этот маленький человечек точно сорбо по природе и внешности, и носит забавные жилеты. Еще мужчина, имени которого я не знаю, приехал вчера вечером. У меня такое чувство, что он тоже пишет. – О Боже. – Понимаю. Плеяда талантов, не так ли? Хотя, вполне возможно, они все никуда не годятся. Сорбо уж определенно. Но этот парень, похоже, действительно способен на что-то – смуглый и ужасные глаза, – сообщила поэтично Марсия, а потом нахмурилась над джином. – Только… он тоже рыбачит. – Очень интригующее сборище. – Разве нет? – согласилась она без уверенности. – О, и еще есть пожилая дама. Это, думаю, мать Каудрей-Симпсона. Она все время вяжет из ниток совершенно жуткого цвета. И три юнца с голыми коленками расположились лагерем у реки. Они приходят только есть, а так все время бродят с молотками, серпами и прочими предметами… – Бьюсь об заклад, что это студенты-геологи. Хотя очень сомневаюсь насчет серпов. Но из всего этого можно сделать только один вывод. Вам придется тоже заняться рыбной ловлей. Я собираюсь. Говорят, это успокаивает нервы. Она посмотрела на меня со смесью ужаса и уважения. – Боже! Как это изумительно с вашей стороны. Но… – Тут она посмотрела на мою левую руку и кивнула. – Я должна была догадаться. Вы замужем. Полагаю, он вас заставляет. Вот если бы эта ужасная миссис Корриган… – Я не замужем, – перебила я. Она с трудом взяла себя в руки. – О, простите, я… – Разведена. – О-о-о! – Она расслабилась и живо улыбнулась. – Вы тоже? Моя дорогая, и я разведена. – Знаю. – Три раза, милочка. Это мучительно, могу я сказать. Разве они не подлые? – Простите? – Мужчины, дорогая. Подлые. – А, понимаю. – Неужели, скажете, что ваш не был подлецом? – Был, – согласилась я. – Определенно. – Я это знала, – сказала счастливо Марсия. Я подумала, что на моих глазах никто так не напивался от двух порций розового джина. – Как его звали? – Николас. – Животное, – сообщила она великодушно. Я увидела, что в ней снова пробуждается желание отправиться в крестовый поход. – Выпейте еще, дорогая Жанетта, и расскажите об этом все. – За это плачу я, – сказала я твердо и позвонила. – А зовут меня Джианетта. Джи-а-нетта. Итальянского происхождения, как сорбо. – Очень мило, – она отвлеклась. – Как вы заимели итальянское имя? – Это старая история… – Я заказала напитки и с удовольствием направила разговор в новое русло. – Так звали мою прапрабабушку. Таких предков обычно засовывают в самую глубину шкафа и никому не показывают, впрочем, прапрабабушка никогда не позволяла запирать себя нигде, ни на минуту. – Чем она занималась? – спросила заинтригованная Марсия. – Шла к гибели обычным путем. Натурщица, любовница художника, жена баронета… – Я тоже однажды вышла замуж за баронета. Тем не менее, я его бросила. А она? – Конечно. Сбежала с многообещающим молодым художником в Париж, где очень разбогатела, не спрашивайте, как. Умерла в женском монастыре в восемьдесят семь лет. – Вот это жизнь. – Голос Марсии звучал задумчиво. – Я не про монастырь, конечно, но остальное… Это подходящая, достойная прапрабабушка для человека… особенно, если составила состояние и получила титул. Я засмеялась. – Вот от этого ничего не осталось. Джианетта оставила все деньги монастырю. В некотором роде, застраховалась от адского огня. – Я отставила пустой стакан. – Поэтому, в отличие от нее, я одеваю на себя одежды, чтобы зарабатывать на жизнь. Сквозь стеклянную дверь я увидела на лестнице Каудрей-Симпсонов. В столовую торопливо прошла служанка. За крутым гребнем Сгар на Стри красное небо превратилось в медное, скала стала плоским черным силуэтом. Трое молодых людей, несомненно, жители палаток, шли от реки. Они миновали наши окна, через секунду дверь отворилась и захлопнулась. Где-то часы пробили семь. – Хочу есть, – сказала я. – Слава Богу, что наступило время обеда. Я поднялась с кресла и направилась к восточному окну. Перед отелем распростерлась долина – почти миля плоского, вытоптанного овцами дерна. Единственная неровность – ручейки, бегущие к морю. Узкая разбитая дорога идет параллельно берегу, потом уходит в вереск и исчезает. Справа мурлычет море, свинцово-оловянное в тени гор. Далеко слева, у подножия Блейвена, вода блестит, как медное небо. Вскрикнула и умолкла поздняя куропатка. Чайка на берегу повела крыльями. Спокойное море. Дикая, мрачная панорама. Птицы покрикивают, овцы поблеивают, да шуршит поздний прохожий, шагая по траве. Путник ступил на гравий дорожки. Нарушил тишину шарканьем по грубой поверхности. Бекас в поисках пищи пролетел мимо и, как молния, пронесся в лощину. Его серебряные крылья мелькнули на фоне Блейвена и исчезли. – Блейвен, – сказала я задумчиво, – хотела бы я знать… Сзади раздался резкий и хриплый голос Марсии: – Вот об этом, пожалуйста, не надо. Если не возражаете. Я удивленно оглянулась. Она допила залпом третью порцию джина и странно на меня посмотрела. Смущенная и немного взволнованная, как всегда, если мне грубят, я тоже смотрела на нее. Конечно, я перевела разговор довольно произвольно на Джианетту и ее неправильные поступки, но я не хотела говорить о Николасе. И Марсии, кажется, было интересно. Если бы ей стало со мной скучно… Но нет, не похоже, чтобы она заскучала. Наоборот. Она примирительно улыбнулась. – Ничего не могу с собой поделать. Но давайте не будем. Пожалуйста. – Как хотите, – согласилась я немного натянуто. – Простите. Я повернулась к окну. Огромная, угрожающая гора. И тут меня осенило. Блейвен. Это упоминание Блейвена, а не Джианетты, заставило Марсию нырнуть в стакан джина, как улитку в раковину. Родерик Грант, Мурдо, а теперь Марсия… Или у меня слишком богатое воображение? Сгущались сумерки. Запоздалый путник преодолевал последние двадцать ярдов до двери отеля. Мой взгляд остановился, я напряглась, посмотрела еще… – О Господи Боже мой! – воскликнула я и пулей вернулась в комнату. Остановилась на коврике перед камином и Марсией, выпучившей глаза, и очень глубоко вздохнула. – Господи ты Боже мой! – сказала я еще раз. – Что произошло? Это потому, что я?.. – Вовсе и не вы, – сообщила я устало. – А мужчина, который подошел к парадному входу. – Мужчина? – Она была сбита с толку. – Да. Ваш смуглый незнакомец с ужасными глазами, писатель… Для меня он не незнакомец. Это Николас Драри. Она открыла рот. – Нет! Имеете в виду?.. Я кивнула. – Именно так. Мой муж. – Этот… подлец? Я безрадостно улыбнулась. – Именно так. Вы правы. Этот отпуск, – добавила я без уверенности, – обещает быть очень забавным. Глава третья Да, так и есть, во всей красе, самонадеянная черная запись в книге посетителей: «Николас Драри, Лондон, 29 мая 1953 года». Я смотрела на нее, кусая губы, затем заметила еще одну запись тем же почерком вверху предыдущей страницы: «Николас Драри, Лондон, 28 апреля 1953 года». Значит, он здесь не впервые. Что же он здесь делает? Должно быть, собирает материал для книги, вряд ли выбрал бы такое место для отдыха. Шотландская суровость, форель и туманный вереск, мужчины в поношенных твидовых костюмах – все это совсем не гармонировало с моими воспоминаниями о Николасе. Я взяла ручку, сознавая, что руки мои не так уж и тверды. Все равновесие и самообладание мира не сделали бы возможным для меня дружески-небрежное общение с Николасом, которое, несомненно, модно среди разведенных его лондонского круга. Я окунула перо в чернильницу, поколебалась и наконец написала: «Джианетта Брук, дом священника в Тентском аббатстве, Уоркшир». Затем я с трудом сняла с пальца обручальное кольцо и бросила в сумочку. Придется объяснить майору Персимону, хозяину отеля, почему миссис Драри вдруг превратилась в мисс Брук. Мне показалось, что наличие мистера и миссис Драри в одном отеле делает вероятными множество неловких ситуаций. Марсия уже обещала ничего не говорить. А Николасу и не следует знать, что я вовсе не стала опять мисс Брук четыре года назад. Возможно, ему тоже от встречи будет досадно и неудобно, и он постарается, чтобы все сошло как можно легче. Во всяком случае, я себя в этом убеждала, промокая написанное и закрывая книгу. Но на самом деле, вспоминая своего красивого непредсказуемого мужа, я понимала, как слабо можно рассчитывать на его хорошее поведение. И тут я подпрыгнула, как нервная кошка, а сзади послышался мужской голос: – Помереть мне на этом месте, Джанет Драри! Я быстро обернулась и увидела, что по лестнице спускается мужчина. – Алистер! Как приятно снова увидеться! Где ты был все это время? Алистер Брейн взял меня за обе руки и склонился над ними. Этого большого крепкого мужчину с мощными плечами, вечно непричесанными каштановыми волосами и обескураживающей улыбкой, скрывающей исключительно тонкий ум, можно принять за кого угодно, только не за того, кто он на самом деле – восходящую звезду в жестоком мире рекламы. – Большей частью в Америке, с заездами в Бразилию и Пакистан. Работал на издательство «Пер-гамон пресс». – Да, помню. Давно вернулся? – Недель шесть назад. Получил отпуск на несколько месяцев и приехал с друзьями порыбачить. – Приятно видеть тебя снова. И должна сказать, что загар тебе идет. – Жаль, что не могу ответить комплиментом, Джанет, моя кошечка. То есть… – он поспешно исправился, – мне тоже приятно видеть тебя, но ты выглядишь немного по-лондонски, если можно так выразиться. Что случилось со школьным цветом лица? Ник тебя бьет? – Я вытаращила глаза, а он, казалось, не замечал ничего странного в выражении моего лица. – Этот гнусный дьявол даже ни разу не сказал, что ты присоединишься к нему здесь. – Господи Боже, Алистер, неужели ты не знал? Мы развелись. Он выглядел испуганным и потрясенным. – Развелись? Когда? – Уже больше четырех лет назад. Хочешь сказать, что не слышал? Он покачал головой. – Ни слова. Конечно, я все время был за границей, и я самый плохой «письмописатель» на свете, а Ник в этом деле на втором месте, поэтому ясно… – Он замолчал, просвистел сквозь зубы короткую фразу. – Ну ладно, прости, Джанет. Я… Может, я и не так уж сильно удивлен, в конце концов… Не сердишься, что я так говорю? – Не думай об этом. – Мой голос звучал легко и прерывисто, сделал бы честь любой случайной лондонской красотке Николаса. – Это просто одна из таких вещей, которые заведомо не приводят ни к чему хорошему. Никто не виноват, он просто думал, что я совсем другая. Видишь ли, моя работа приучает выглядеть стойкой и ухоженной, даже если на самом деле все и не так. – И у тебя, значит, не так. – Ну, во всяком случае, тогда. Сейчас я значительно окрепла. – Три года общения с моим великим другом Николасом, – сказал Алистер, – лишили бы наивности весталку[3 - Весталки – жрицы римской богини домашнего очага Весты. В случае потери невинности их живыми закапывали в землю. – Прим. ред.]. Не повезло тебе, Джанет. А нельзя поинтересоваться, что ты здесь делаешь? – Отдыхаю, как и ты, и спасаюсь от толпы, собравшейся на коронацию. Думаю, ты догадался: я не имела ни малейшего представления, что Николас сюда собирается. Переутомилась, искала что-нибудь подходящее для отдыха и услышала об этом отеле от друзей семьи. – Что-то подходящее для отдыха. – Он расхохотался. – Клянусь ушами и бакенбардами, тебе только и оставалось встретиться с Ником! – Пока я этого не успела сделать, – ответила я мрачно. – Это удовольствие для нас обоих еще припасено. – Боже, Боже! – воскликнул Алистер с сочувствием, потом снова заулыбался. – Не паникуй так явно, дитя мое. Ник тебя не съест. Это ему следует нервничать, а не тебе. Послушай, Джанет, разрешишь мне сегодня обедать за твоим столом? Я сижу с парой, которая, пожалуй, не возражала бы побыть немного в обществе друг друга. – С удовольствием, – согласилась я благодарно. – Но как же Николас не сказал тебе ничего? – В сущности, я очень мало его видел. Он собирает фольклорный и тому подобный материал для книги, переезжает с одного места на другое, а здесь у него – база. Большую часть времени он отсутствует. Конечно же, я спросил о тебе, а он ответил: «У нее все хорошо. Все еще работает у Гюго, скоро у них показ». Я даже ни о чем не задумался. – Когда это было? – Когда я впервые сюда приехал и обнаружил, что он тоже здесь. Десятого мая или около того. – Мы действительно готовили показ, между прочим. Но как он узнал об этом? – Понятия не имею, – жизнерадостно ответил Алистер и отвернулся, чтобы приветствовать пару, идущую к нам через холл. О хрупкой темноволосой женщине почти нечего было бы сказать, если бы не прекрасные карие глаза с золотыми искрами, обрамленные длинными ресницами. Ее платье унылого зеленого оттенка шили без удовольствия, волосы не блестели, а уголки рта были обидчиво опущены. Мужчина потрясающе с ней контрастировал. Он тоже был темноволос, но его худоба говорила о выносливости, силе и здоровье. Темно-голубые ирландские глаза. Чрезвычайно красив, хотя линии у чувственного рта показывали, что он слишком часто даёт волю дурному настроению. Я быстро сказала: – Алистер, запомни, моя фамилия Брук, а не Драри. Я думала, будет неудобно… – Более чем согласен… – Они подошли. – Гарт, Альма, это Джианетта Брук. Джанет, это мистер и миссис Корриган. Все что-то вежливо пробормотали. Миссис Корриган принялась разглядывать мое платье, глаза ее мужа один раз скользнули по мне со слабым интересом и обратились на дверь, будто в ожидании. – Я собираюсь оставить тебя за обедом, Альма, если позволишь, – произносил Алистер извинения. – Мисс Брук и я – старые друзья, и нам нужно о многом поговорить. Мисс Корриган выглядела слегка обиженной, и некоторое время я думала, что она пригласит меня к столу. Но скоро я поняла, что она пытается выбрать меньшее из двух зол – поместить другую женщину рядом со своим мужем или лишиться общества его друга. Похоже, ее жизнь уже давно состояла в основном из таких мелких расчетов. Бедняжечка. Под непрерывную болтовню Алистера я успела вовремя взглянуть на Гартли Корригана и заметить, как изменилось выражение его лица, когда открылась дверь, и на пороге в облаке шанели номер пять появилась Марсия Мэйлинг. Моя жалость к безвкусно одетой, пришибленной Альме резко обострилась. Марсия всего-то сказала: «Как рыбалка, дорогие?» – и немедленно захлестнула всех волной жаркого обаяния. Да, охватила она всех, кого-то пародируя, рассказывала глупую историю о рыбалке, но как-то выделяла Корригана из стада, кокетничала с ним, как сексуально озабоченная призовая овца с кастрированным бараном. Высокий ирландец даже перестал замечать присутствующих, будто оказался с ней наедине. Я обнаружила, что боюсь встретиться взглядом с Альмой, и отвернулась. Очень хотелось, чтобы ударил гонг. Холл уже заполнили люди, казалось, присутствовали все, перечисленные Марсией. Каудрей-Симпсоны уделяли внимание пожилой седой даме со слуховым аппаратом. В углу притаились странные, похожие друг на друга преподавательницы, молчаливые и мрачноватые. Мой друг по лодочному путешествию, Родерик Грант, в компании с коренастым типом, судя по всему, Рональдом Биглом, серьезно изучал барометр. Углубившись в газету, сидел настоящий Губерт Гей, толстый и щегольски одетый в самый желтый на свете жилет в стиле Регентства. На лестнице появился Николас. Увидел меня сразу, остановился, решительно преодолел последние ступени и пошел прямо через холл. – Алистер… – сказала я, задыхаясь, и пришла в бешенство оттого, что у меня пересохло в горле и что-то там сжалось. Алистер обернулся, увидел Николаса и взял старт элегантно, как олимпийский чемпион по плаванию. – Привет, Ник! Посмотри, кого я здесь нашел. Помнишь Джанет Брук? Он сделал легкое ударение на фамилии. Черные брови моего мужа немного поднялись, и что-то мелькнуло в его глазах. Затем он сказал: – Конечно. Привет, Джианетта. Как поживаешь? Вдруг мне некстати вспомнилось, что только Николас никогда не сокращал моего имени. Я с трудом встретилась с ним взглядом и сказала довольно мягко: – Спасибо, хорошо. А ты? – О, подходяще. Понимаю, ты в отпуске? – Короткий перерыв в работе. Гюго отослал меня… Вот и все. Неловкий, ужасный момент перешел в журчание банальностей, в легкую механическую вежливость, которая включает в себя намного больше, чем пустой разговор. Правила приличия – панцирь и латы для обнаженных нервов. И сейчас мы могли оторваться друг от друга, с облегчением влиться в группу, центром которой оставалась Марсия. Она беседовала с Гартли Корриганом, но наблюдала за Николасом из-под ресниц. Обернувшись ко мне, она спросила: – Еще один старый друг, дорогая? Вопрос был настолько безыскусен, что на минуту я забыла, что она актриса, и удивленно уставилась на нее. Затем, в глубине ее глаз я заметила веселье и холодно ответила: – Да, еще один. Кажется, лондонская жизнь не оставляет меня в покое даже здесь. Николас, разреши представить тебя мисс Марсии Мэйлинг, конечно, той самой Марсии Мэйлинг. Марсия, это Николас Драри. – Тот самый Николас Драри? – проворковала она глубоким мягким голосом и включила очарование в полную силу. Эффект ожидался фантастический, как если бы космический монстр направил мощный поток излучения на жителя Земли. Но Николас не проявил ни малейших признаков немедленного распада, просто посмотрел слегка настороженно и пробормотал что-то в ответ. Тоже заметил веселый взгляд Марсии, всегда реагировал быстро, как кот. В разговор вмешался Гартли Корриган, и моментально вся компания начала беседовать о рыбалке. Во всяком случае, мужчины. Марсия наблюдала за Гартли, Альма наблюдала за Марсией, а я обнаружила, что наблюдаю за Николасом. За четыре года он повзрослел, выглядел старше своих тридцати шести. Люди такого типа – смуглые и мрачные красавцы – вообще мало меняются с возрастом, но он похудел, и хотя не казался слабым, в манере держать плечи было напряжение и в глазах неловкость, словно кожа лица усохла, слишком сильно натянулась. Я поймала себя на мысли, что хочу знать, о чем он думает. Это не могло быть обычным напряжением в начале работы над новой книгой, хотя некоторые стадии для него просто ад. Нет, кто-кто, а я сразу поняла, что тут что-то другое, что-то еще с ним непонятное случилось, несомненно присутствовал стресс, причину которого я не могла распознать. Ну, во всяком случае, на этот раз не я причина его настроения и не имею оснований об этом беспокоиться. Я только начала поздравлять себя с тем, что больше не нужно переживать, как зазвонил гонг и все пошли обедать. Глава четвертая После обеда стало более, чем очевидно, что неловкость моего лично положения – не единственная причина напряжения в странном обществе отеля «Камасунари». Я вовсе не сверхмнительна. Эмоциональные подводные течения бросались в глаза, но не думаю, что я сразу поняла, насколько они сильны. И, определенно, я даже не представляла, что они могут быть опасны. Когда я вернулась в комнату отдыха после обеда, группы людей распались и сформировались по-новому. И, как бывает в маленьких захолустных отелях, разговор стал общим. Меня развлекло и одновременно странно удивило то, что Марсия оставила Корриганов и устроилась возле Николаса. Так, конечно, лучше… Она в такой же мере не могла удержаться от влечения к ближайшему интересному мужчине, в какой не могла прекратить дышать, но мне хотелось, чтобы она оставила Корригана в покое. Лучше пусть тратит время на Николаса, он способен за себя постоять. Алистер нашел для меня стул в углу, затем извинился и отправился смотреть, как взвешивают и разделывают пойманного им лосося. Корриган не сказал жене ни слова и вышел из комнаты следом за ним. Его супруга сидела, не поднимая глаз, и помешивала, и помешивала кофе. – Будете кофе? Черный или с молоком? Передо мной стояла младшая из двух учительниц с чашкой в каждой руке. Она переоделась в платье цвета сухого хереса. Утонченный цвет не мог ей идти, но шел, тем не менее. На отвороте – брошка с карнгормом[4 - Карнгорм – камень, названный в честь шотландской одноименной горы. Это различные виды кристаллического кварца от желтого до густо-коричневого цвета. – Прим. ред.]. Словно милый ребенок нацепил на себя одежду старшей сестры. Она выглядела очень молодой и трогательно ранимой. Я ответила: – Черный, пожалуйста. Очень благодарна. Но почему вы решили изобразить официантку? Она вручила мне чашку. – О, никто не подает кофе. Его вносят на огромном подносе, и каждый берет. Вы только приехали, да? – Как раз перед обедом. – Я указала ей на стул. – Не желаете сесть? Я покинута ради рыбы. Она поколебалась, и я увидела, что она бросила взгляд через зал. Ее компаньонка явно углубилась в чтение. Девушка села, но только на край стула, с такой осанкой, словно собиралась немедленно улететь. – Да, здесь все происходит так, как хотят рыбы, – согласилась она. – Между прочим, меня зовут Роберта Саймз. – А я – Джианетта Брук. Как я поняла, вы не рыбачите? – Нет, мы ходим на прогулки. Марион и я, вон она сидит – Марион Брэдфорд. Мы вместе. По крайней мере, мы занимаемся альпинизмом, вроде как. – Что вы подразумеваете под «вроде как»? – спросила я весело. – Горы Ская не произвели на меня впечатления, что на них можно заниматься «вроде как» альпинизмом. – Ну, Марион – альпинистка, а я – нет. Именно это я имею в виду. Поэтому мы карабкаемся, что можно считать компромиссным решением. – Она искренне посмотрела на меня. – Но я до смерти хочу научиться. Я бы хотела быть не хуже мистера Бигла и взбираться по очереди на все горы Куиллина, включая Недоступную Вершину. – Совершенно нестоящее честолюбие, – произнес кто-то рядом. На нас натолкнулся Родерик Грант с чашкой кофе в руке. Глаза Роберты широко открылись. – Нестоящее? И это говорите вы? Почему, мистер Грант? Он повернулся и рукой указал в окно. – Посмотрите на них. Тридцать миллионов лет назад эти громады пробились Бог знает откуда, чтобы их обдувал ветер и покрывали льды. Шторма высекли из них горы, по которым вы сегодня бродите. Они существуют бесчисленные века, все те же скалы, над все тем же океаном, обдуваемые теми же ветрами. И вы, прожившие всего жалких двадцать лет или около того, сравниваете их, сортируете, словно бы они… – Зубы? – сказала Роберта и захихикала. – Хотя ясно, что вы имеете в виду. Они заставляют человека чувствовать себя вовсе не вечным, не так ли? Но тогда, тем более, это вызов, не правда? Простые мужчины или еще лучше простые женщины, покоряющие… гигантов времени и взбирающиеся на них… – Эверест! – восклицание полковника Каудрей-Симпсона прозвучало, как выстрел. Я вздрогнула, а Роберта снова хихикнула. Рядом зашуршали листы «Таймс», полковник выглянул из-за газеты на Николаса. – Не включите радио, Драри? Послушаем, как у них дела. Николас повиновался. Новости почти закончились. Мы, к счастью, пропустили конференции, забастовки, последние открытия, новейшие слухи из СССР, но успели послушать всякие глупости про заседание в Вестминстерском аббатстве и ощутить суету подготовки к Коронации, волнения, кульминационный пункт которых наступит через три дня. И ничего об Эвересте. Николас выключил радио. – Думаю, у них получится. – Это очень волнующе, не так ли? – уютно проворковала Марсия. – Поистине удивительная попытка, – сказал полковник Каудрей-Симпсон. – Они заслуживают удачи. Что скажете, Бигл? Каковы у них шансы с погодой? – Довольно хорошие. – Бигл выглядел слегка смущенным тем, что к нему обращаются при посторонних. Я вспомнила, и это увеличило мой интерес, что этот скромный небольшой мужчина причастен к предыдущей попытке штурма Эвереста. Но он, казалось, не хотел обсуждать этого предмета. Пошарил в кармане жакета, вытащил трубку и быстро поменял тему. – Во всяком случае, я бы сказал, что у них больше шансов на хорошую погоду там, чем у нас. Мне не нравится небо. Там идет дождь. – Тем лучше для рыбной ловли", – сказала спокойно миссис Каудрей-Симпсон, но Роберта застонала. – О нет. Я хотела действительно начать завтра заниматься альпинизмом. – Совершенно решительно настроены покорить Куиллин?" – спросил Родерик Грант. – Совершенно. – А где начнете? – Не знаю. Полагаюсь на Марион. – Карсвен не трудный, – сказал кто-то, кажется, Альма Корриган. – Есть дорога у конца Корциска… Марион прервала: – Лучшие первые восхождения – это Бруач на Фриз и Сгар на Баначдич, но они слишком далеко. Карсвен в пределах досягаемости, но, конечно, это просто откровенно скучно. Ее ровный голос и бескомпромиссная манера почти вплотную приближались к грубости. Альма слегка сжала губы. Роберта покраснела и наклонилась вперед. – Марион, я уверена, что миссис Корриган права. Гора не кажется труднодоступной. И с нее должен быть прекрасный вид. – С каждой скалы Куиллина открывается прекрасный вид, – отрезала Марион. – А вы на них взбирались? – мягко спросил Родерик. – Если вы хотите сказать, что я не знаю, о чем говорю, то да. Наступила небольшая пауза, каждый почувствовал себя неловко. Хотела бы я знать, что заставляет людей вести себя так без уважительной причины. Полковник с женой вернулись к кроссворду в «Таймс», Родерик зажег сигарету и принял вид чрезвычайно погруженного в собственные мысли и хорошо воспитанного человека. Николас выглядел скучным, это означает, что он раздражен. А Марсия, подмигнув мне, сказала ему что-то такое, что его рот свело судорогой. Несчастная, покрасневшая Роберта сидела очень тихо. Неплохой практикум по человеческому общению. И тут в первый раз заговорил Губерт Гей, совершенно не замечая ни грубости Марион, ни паузы в беседе. Я вспомнила, что Марсия называла его сорбо, и развеселилась. – На вашем месте, – сказал он ободряюще Роберте, – я бы попробовал Дурной Шаг. Дождитесь, чтобы прилив достиг верхней точки, и тогда не сломаете шею, если упадете. Попросту утонете. Говорят, намного комфортабельнее. Его забавный веселый высокий голос и странная внешность производили комическое облегчение. Роберта засмеялась: – Я умею плавать. – В альпинистских ботинках и с рюкзаком? – О, может быть, нет. – А что такое Дурной Шаг? – поинтересовалась я. Губерт Гей указал на западные окна. – Видите скалу за устьем реки, между нами и Куиллином? – Да. – Это Сгар на Стри – большая коса между отелем и заливом у подножия Карсвена. Можно просто пересечь ее. Но если вы хотите следовать вдоль побережья вокруг озера и Куиллина, придется пересечь Дурной Шаг. – Звучит устрашающе. Это что-то вроде Прыжка Влюбленных? – Нет, совсем в другом роде. Глубинная пластина горной породы, наклонившаяся под углом почти шестьдесят градусов. – Ну, не настолько, – сказал Родерик Грант. – Нет? Может, вы и правы. Во всяком случае, она висит над морем, и ее пересекают по трещине в скале, где есть за что зацепиться шипам". – Шипам? – в ужасе спросила Марсия. – Боже мой! Неужели там растут розы и по ним нужно ползти? Николас ухмыльнулся. – Нет, мадам, идти. А шипы на ботинках. – Это в моем вкусе, – сказала Роберта с энтузиазмом. – В конце концов, подумаешь, утонуть. Давай пойдем туда, Марион, и вернемся по Сгар на Стри. – Я уже решила куда мы пойдем, – произнесла Марион скучным твердым голосом, в котором чувствовалась обреченность. – На Блейвен. Немедленно наступила тишина. Я посмотрела по сторонам. Значит, я права, странная реакция возникает каждый раз при упоминании этого названия. На этот раз уж точно. И я не выдумала надрыв в голосе Марион Бредфорд. Она знала, что ее заявление вызовет такую тишину. Застенчиво заговорил Рональд Бигл: – Это вполне… э, разумно, мисс Бредфорд? Это совсем не для начинающего, не так ли? Она кратко ответила: – Это достаточно легко, если идти вверх по ущелью с этой стороны. – О, вполне. А если будет плохая погода?.. – Капля дождя нам вреда не принесет. А при угрозе тумана мы не пойдем. У меня хватит ума. Бигл больше ничего не сказал. Снова на какое-то время в комнате воцарилось молчание. Николас беспрестанно двигался. Мне казалось, что у него, как и у меня, беспокойство сильнее, чем могла бы вызвать грубость Марион. По-видимому, сама женщина почувствовала сгустившееся напряжение, потому что вдруг зло загасила в пепельнице сигарету и встала. – В любом случае, – сказала она напряженно-агрессивно, – самое время, чтобы кто-нибудь нарушил табу насчет этой проклятой горы, не так ли? Идешь, Роберта? Марион надменно вышла из комнаты. Ее молодая подруга печально улыбнулась и встала. Сначала мне хотелось посоветовать ей остаться, но я решила, что какие бы подводные течения ни ломали покой компании, не следует добавлять новых. Я только улыбнулась ей в ответ, и она последовала за подругой. Наступила неизбежная неуклюжая пауза. Каждый безумно хотел поговорить о вышедших учительницах, но, естественно, не мог. Затем Марсия, у которой, как я очень быстро обнаружила, совсем не было предрассудков, сказала: – Ну правда! Я должна сказать… Полковник поспешно откашлялся и громко спросил Рональда Бигла: – Куда предполагаете пойти завтра? – Если позволит погода, сэр, собираюсь на Сгар на Джилен. Но боюсь… Я встала. С меня хватит. После поездки болела голова и хотелось помыться. И если Мурдо и Бигл правы, и утром будет дождь, вдобавок следует часок прогуляться. Когда я повернулась, чтобы поставить чашку кофе на поднос, Николас двинулся через комнату в моем направлении. Очень походило на то, что у него возникло желание поговорить или даже последовать за мной из отеля. Вдруг я почувствовала, что беседа с ним с глазу на глаз будет последней соломинкой. Я быстро повернулась к ближайшей женщине, которой оказалась Альма Корриган. – Иду на короткую прогулку, – сказала я, – и пока не знаю дороги. Не хотите присоединиться ко мне? Она удивилась и, мне показалось, была слегка довольна. Затем обиженное выражение снова появилось на ее лице, и она покачала головой. – Я бы очень хотела, – ответила она очень вежливо и категорично. – Но простите, немного устала. Знаете, мы же целый день были на свежем воздухе… Перед обедом она говорила, что весь день сидела на камне, а мужчины рыбачили на Страт на Грейтхич. – Конечно, – сказала я, чувствуя себя дурой. – Возможно, в какое-нибудь другое время… Я обернулась и увидела Гранта. – А можно, я… – Он смотрел неуверенно. – Есть очень хорошая дорога для прогулки к озеру, если позволите быть вашим гидом. Но, возможно, вы предпочитаете идти одна… – Ни в коем случае, – заверила я его. Николас остановился и нахмурился. Я улыбнулась. – Большое спасибо. Буду рада компании. Николас не шевелился. Я прошла мимо него к двери. Его глаза, упрямые и без выражения, удерживали мой взгляд секунды три, затем он слегка неестественно улыбнулся и нарочно повернулся к Марсии Мэйлинг. Я отправилась за своим пальто. Глава пятая Летом в половине десятого вечера на Гебридских островах сумерки только начинают сгущаться. Ослабевает яркость дня, мрачный оттенок приглушает ясные краски песка, травы и скал, будто упала тонкая голубая вуаль. Ночь на острове Скай – это просто день, покрытый тонким слоем пыли, все еще горячее полуденное золото, омытое серебром. Вечер выдался очень тихим. Хотя на юго-западе собирались угрожающие дождем облака, небо ясно сияло. Над грядой Сгар на Стри и зубчатыми вершинами Куиллина, который виден за ней, тепло солнца все еще задерживалось в щедром воздухе. В ярком небе мрачно пролегла длинная полоса облаков, тонкая линия пурпурной тени, окрашенная снизу лучами невидимого солнца во все оттенки расплавленного великолепия. Мы повернули на север по долине, шаги по короткой, общипанной овцами траве не нарушали тишины. Заливной луг занимает примерно полмили, затем земля поднимается, круто и изломанно, образовывает уступы и бугры – предгорья Блейвена. Один из них, самый большой, лежал прямо перед нами. Эта крепкая небольшая скала, покрытая вереском, закрывает центр лощины и удерживает южную часть озера. На востоке гряда скал и вереска присоединяет ее к отрогам Блейвена, а слева течет река. – А вдоль реки есть дорога? – спросила я. – Да, но чтобы взобраться на эту гору впереди и посмотреть на озеро, лучше держаться лощины со стороны Блейвена. У реки – не слишком приятное болото. – Вы имеете в виду, что там опасно или просто сыро? – И то, и другое. Не знаю, действительно ли оно разверзнется и проглотит вас, но почва ужасно качается. Начинаешь сомневаться, что устоишь на ногах. Олени сюда не ходят. – Тогда, – сказала я с трепетом, – мы тоже не пойдем. Кажется, я должна радоваться, что вы пошли со мной! Он засмеялся. – Чистый эгоизм. Когда очень любишь местность, любишь и показывать ее. И можно еще раз насладиться пейзажем. Это один из самых красивых уголков мира. – Именно это место или Скай и острова вообще? – Эта часть острова Скай. – Его руки спрятались глубоко в карманы, глаза поднялись к отдаленным вершинам и голубой громаде Блейвена, преграждающего долину прямо перед нами. – Вот это все. – Это ваша родина, мистер Грант? Он покачал головой. – Нет, я родился в горах, но совсем других. Мой отец был священником в маленьком приходе в Кэарнгормсе, затерянной деревушке за северными ветрами. Аухлехти, у подножия Бейн а Бурд. Знаете это место? – Боюсь, что нет. Он ухмыльнулся. – Еще не встречал никого, кто знал бы. Именно там я научился боготворить горы! Я рос без матери. Отец был замкнутым, и у него на меня не хватало времени. Мы жили далеко от школы, поэтому в основном я просто носился по горам. – Должно быть, вы были очень одиноким маленьким мальчиком. – Возможно. Не помню. Но не думаю, чтобы я чувствовал одиночество. – Он снова ухмыльнулся. – Так было, пока не умер дядя. Он оставил нам много денег, отец заставил меня одеть ботинки и отправиться в государственную школу учиться хорошим манерам. – Не повезло. – Конечно. Я ненавидел школу, особенно башмаки. – И теперь проводите все время в горах? – Совершенно верно. Немного путешествую… Но всегда заканчиваю здесь, во всяком случае, в мае и июне. Это лучшие месяцы на западе, хотя, – он бросил быстрый взгляд через плечо, – думаю, что наш друг Бигл не ошибся насчет погоды. Наверняка, завтра будет дождь, а как только Куиллин притянет хорошую тучу, то уже и не хочет отпускать. – Боже мой, а я собиралась гулять. Начинаю понимать, почему здесь все рыбачат – это самозащита в чистом виде. – Возможно. А сейчас ступайте осторожно. При таком освещении ходить сложно. Мы достигли подножия небольшой горы Ант Срон и начали взбираться по грубому склону, заросшему вереском. Недалеко взмахнула крыльями куропатка и понеслась к реке, возбужденно вскрикивая. Свет заметно поблек. Блейвен маячил наверху, как огромная грозовая туча, а из-за его мощного тела выглядывал белый призрак полной луны. Родерик Грант на мгновение замедлил широкие шаги и задумчиво посмотрел на свирепые хребты, закрывшие небо. – Хотел бы я знать, действительно ли эти глупые женщины завтра поднимутся туда. – Это трудный подъем? – Нет, если знать дорогу. Прямо вверх по южному хребту можно… Но даже там есть скверные места. – Мисс Бредфорд сказала, что знает путь. Улыбка коснулась его губ. – Это она-то? Ну, ничего не поделаешь. – Думаю, нет. Дорога становилась все круче и труднее. – Мистер Грант… – сказала я, немного задыхаясь. – Да? Я подумала и решила спросить прямо: – Что имела в виду мисс Бредфорд, говоря о табу на Блейвене? Что с ним не так? Родерик остановился и посмотрел на меня удивленно, почти смущенно. – Не так? Он почти механически повторил вопрос. – Да. Почему приходят в такое странное состояние при его упоминании? Я не могла ошибиться. И вообще, что происходит с обитателями отеля? Потому что есть что-то, и если вы не заметили… – Вы не знаете? – Конечно, не знаю! – сказала я почти раздраженно. – Только приехала. Но все ужасно напоминает начало плохого проблемного спектакля. – Вы недалеки от истины. Только сыграна половина спектакля, и похоже, что проблема совсем не будет решена. – Он помедлил и угрюмо посмотрел на меня в сгущающейся тьме. – Это к тому же противная проблема. В действительности, самая противная из всех возможных. Здесь произошло убийство. Я нетерпеливо затаила дыхание. – Убийство? Он кивнул. При этом свете его голубые глаза казались темными. – Это случилось две с половиной недели назад, тринадцатого мая. Местную девушку убили на Блейвене. – П-п-понимаю. – Я недоверчиво подняла глаза на громады спереди, затем задрожала и пошла вперед. – Давайте поднимемся на скалу, а затем, если не возражаете, вы мне обо всем расскажете. Мы сели на камень и закурили. Далеко внизу, в колыбели пурпурной лощины озеро сверкало жестким ярким светом, словно начищенное серебро. Две утки летели очень близко к своим теням. – Кто эта девушка? – спросила я. – И кто это сделал? Сначала он ответил на последний вопрос. – До сих пор неизвестно, кто. Именно это я имел в виду, когда сказал, что это противная проблема. Полиция… – Он хмуро посмотрел на свою сигарету и сказал: – Лучше начну с самого начала, хорошо? – Да, пожалуйста. – Звали девушку Геза Макре. Ее отец арендует небольшую ферму, и летом выполняет разные поручения для отеля. Возможно, вы встретитесь. Его ферма находится в трех или четырех милях от реки, впадающей в дальний конец озера. Геза водилась с парнем из деревни, неким Джеймси Фарлейном. Когда в длинные весенние вечера она поздно приходила домой, там не беспокоились. Думали, что знают, с кем она. – В конце концов, это оказался не Джеймси? – Он громко и ясно утверждает, что нет. Но, конечно, это естественно. – Если не он, кто это может быть? – Джеймси говорит, что они поссорились, да, признает это вполне открыто. Говорит, что она стала его избегать, а когда он пытался удержать ее, устроила скандал и сказала, что у нее есть парень получше, чем он. Джентльмен из отеля. – Нет! – Боюсь, что так. – Но… Это не значит, что мужчина из отеля обязательно… – Убийца? Думаю, нет, но вероятность велика… То есть, если он существовал вообще. Мы это знаем только со слов Джеймси. Что известно наверняка, так это то, что Геза вышла вечером тринадцатого мая, чтобы встретить какого-то мужчину. Она сказала родителям, что у нее «свидание». – И… на Блейвене, вы говорили? Его голос был мрачен. – Это неприятная часть истории, но я все же расскажу. В тот день трое мужчин задержались на озере. Думаю, они браконьерствовали и ловили форель. Примерно в полночь они увидели что-то, похожее на огромную вспышку огня, на полпути к вершине Блейвена. Были озадачены, но, конечно, не обеспокоены. Это голая скала, поэтому они не боялись, что огонь пойдет дальше, продолжали заниматься своим делом и следить за огнем. Один из них разглядел в бинокль столб пламени, словно горел огромный костер, но его основание скрывали скалы. Ну, они все больше удивлялись. Непонятно, кто мог зажечь там костер, да и что там может гореть. Постепенно, наблюдая за прыгающим столбом огня, они сначала встревожились, потом забеспокоились, а затем испугались. И когда малый, у которого был бинокль, сообщил, что видит, как темная фигура движется впереди пламени, решили разузнать, в чем дело. Он нахмурился, глядя на сверкающее озеро. – Когда они добрались туда, огонь потух. Остатки дыма лизали поверхность скалы. По широкому выступу, куда легко добраться, были намеренно разбросаны остатки обуглившегося дерева и выгоревшего вереска. Посередине черного пятна лежало тело Гезы на спине. – Грант резко достал сигарету, говорил вяло и без эмоций. – Она не слишком обгорела. Когда он бросил ее в огонь, она уже умерла. На ней был разбросан пепел, а горло перерезано. – О Боже мой… – Она была, – продолжал Родерик так же вяло и беспристрастно, – полностью одета, лежала спокойно со скрещенными на груди руками. Хотя, очень странно, она была босиком, и с нее были сняты все украшения. – Украшения?.. – спросила я, изумившись. – Но, Боже мой… – Нет, не украдены. У нее, бедняжки, не было ничего, что стоило воровать, не говоря о том, из-за чего можно убить. Все было сложено в маленькую кучку в углу выступа. Туфли, кожаный ремень и все безделушки – кольцо, дешевый браслет, брошь, сережки, даже пара заколок для волос. Странно, вам не кажется? Но я не думала о странности. Я сказала свирепо: – Бедный ребенок несомненно одел на себя все самое хорошее для него, да? Он быстро взглянул на меня. – Это особенно неприятно, правда? – Да, конечно. – Я посмотрела вверх и вдоль южной гряды Блейвена. – А полиция подозревает Джеймси или господина из отеля? Грант пожал плечами и загасил сигарету о скалу. – Бог знает. Они с того дня так и ходят туда-сюда, всех просеяли через сито… Очень спокойно, ненавязчиво, но тщательно. Теперь видите, почему наши нервы на пределе? – Вижу, – ответила я мрачно. – Должна сказать, немного странно, что майор Персимон не предупредил новых гостей о происходящем. Возможно, они бы предпочли не приезжать. – Наверняка. Но, очевидно, он считает, что Джеймси говорит небылицы, чтобы выгородить себя, и это не имеет никакого отношения к отелю. Ну, основная часть допросов закончена, и полиция помалкивает. Едва ли можно ожидать, что Билл, майор Персимон, испортит сезон, а возможно, и разорит отель. – Думаю, нельзя. Я загасила сигарету и встала. Он тоже поднялся и смотрел на меня. – Надеюсь, все это не очень вас огорчило, – сказал он неуклюже. – Если и да, едва ли это важно. Вот бедный ребенок, который идет на смерть в горы, одетый во все лучшее… – Я закусила губу и ударила ногой по пучку вереска, затем подняла голову и посмотрела прямо на него. – Только скажите, какие джентльмены были в этом отеле тринадцатого мая. Голубые глаза спокойно встретили мой взгляд. – Все те, – ответил он без выражения, – которые находятся здесь теперь, за исключением шофера мисс Мэйлинг. – И у кого из вас, – спросила я голосом следователя, чувствуя себя несчастной и в то же время глупой, – есть алиби? – Ни у кого, насколько я знаю. – Он нисколько не возмутился тем, что я включила его в число подозреваемых, что сделало эту историю окончательно ужасной. – Два парня из лагеря у реки клянутся, что были вместе. Третий нет. За полковника Каудрей-Симпсона и Билла Персимона ручаются жены, но это, конечно, имеет мало значения. Корриган и Брейн отсутствовали – рыбачили на озере Лох ан Атейн. – В полночь? – Так делают очень многие. В это время года совсем темно практически не бывает. – Значит, они были вместе? – Нет. Разошлись в разные места где-то около одиннадцати и в разное время вернулись в отель. Миссис Корриган говорит, что ее муж вернулся задолго до полуночи. Странная нотка в его голосе заставила меня грубо уточнить: – Вы ей не верите? – Я так не сказал. Только думаю, что немало ему пришлось ходить, чтобы вернуться к полуночи. Это озеро находится в миле от конца Грейтхич, и дорога очень трудная. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=120031) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Слово sky – небеса – произносится по-английски точно также. – Прим. ред. 2 Можно предположить, например, персональные компьютеры или радиотелеграф, но, в сущности, это не важно. – Прим. ред. 3 Весталки – жрицы римской богини домашнего очага Весты. В случае потери невинности их живыми закапывали в землю. – Прим. ред. 4 Карнгорм – камень, названный в честь шотландской одноименной горы. Это различные виды кристаллического кварца от желтого до густо-коричневого цвета. – Прим. ред.