Усмирители Дональд Гамильтон Мэтт Хелм #4 Дональд Гамильтон Усмирители «The Silencers» 1962 Глава 1 Я угодил в настоящий, всамделишный буран, переваливая через горные гребни к востоку от Альбукерке, штат Новая Мексика. Однако на обширных плато, простиравшихся по другую сторону, крупные снежные хлопья, прилипавшие к ветровому стеклу, начали понемногу таять, а я свернул прямиком к югу и вознамерился перекусить в маленьком городке, известном под названием Кариньосо. Огромная стена серых туч по-прежнему стремилась мне вдогонку, но здесь, пониже над уровнем моря, отвратительная метель превратилась в ливень – и только. Дождь не унимался, покуда я поглощал полдневный кофе с пирожком в Аламогордо, облюбовав уютное заведеньице, призванное ублажать голодающих и жаждущих. Вывеска над заведеньицем гласила: "КАФЕ "АТОМНОЕ"". В Аламогордо, господа хорошие, все нарекается либо "атомным", либо "ядерным". Крепко подозреваю: население исступленно гордится тем, что первую окаянную бомбу взорвали по соседству. Отлично, вольному воля: пускай гордятся и пыжатся, покуда не лопнут. Быть может, местным жителям и впрямь оказали великую честь; но ваш покорный слуга не жалует фейерверков, от которых приключается лучевая болезнь, и созерцать их не жаждет... Я осведомился у владельца кафе, как он относится к предстоящим подземным испытаниям в горах Мансанитас – весьма и весьма недалеко от Аламогордо. Русские, извольте видеть, опять набрали себе на пробу полное лукошко атомных грибов, и наши умники решили не отставать. Владелец ответил, что его это не тревожит. Во всяком случае, добавил он, пускай уж лучше взрывают под землей. При воздушных взрывах часто выпадают радиоактивные осадки, надобно беречься при любой перемене ветра, и так далее, и в том же духе. Резонно. Впрочем, я слыхал, обитатели Швейцарских Альп изрядно беспокоятся по прямо противоположному поводу: не приведи. Господи, взрывная волна пересечет ложе Атлантики, пройдет по Европе и подпортит несколько живописных карстовых пещер. Поток туристов, желающих полюбоваться изумительными гротами, сойдет на нет, а денежная прибыль кантонов уменьшится на столько-то простых – или сложных, не знаю – процентов... Не беда, заверил хозяин кафе. Скоро все треволнения останутся позади. Взрывы начнут проводить в открытом космосе, а тогда уж пускай почешут себе затылки марсиане, либо экипажи летающих тарелок. Я слыхал о прожектах подобного свойства, но, поскольку ни бельмеса не смыслю в физике, то и не размышляю про столь умопомрачительные вещи. – На подземные испытания плевать! – с неподдельным жаром продолжил мой собеседник. – А вот проклятущие ракеты в Уайт-Сэндзе – это вам не фунт изюма! Сейчас еще можно хотя бы дух перевести, вздремнуть спокойно... Прежде, случалось, чуть ли не каждую неделю где-то чем-то замкнуло проводок – и будьте здоровы! Мерзавка взлетает, ее уничтожают уже в воздухе, чтоб не унеслась чересчур далеко, а мы сидим, трясемся: вдруг боевую головку накануне привинтить успели? Он ухмыльнулся: – И, вообразите, выяснилось: местная радиостанция – безобидная, зарегистрированная – случайно затрагивала частоту, приводившую в действие системы запуска! А теперь вообразите, что русские додумаются до похожего трюка. Поломают головы, поколдуют – и уронят ракетку-другую прямо на Аламогордо! – Всегда предполагал, – возразил я, – будто запуск производится лишь расчетом дежурных офицеров, поворачивающих три-четыре особых ключа одновременно и независимо. – Дудки! В прошлом году взлетела, подлая, а управляемое с земли внутреннее взрывное устройство взяло – да и отказало. Слава Богу, в воздухе оказался истребитель, а ракетища не успела набрать предельной скорости... Летчик вовремя перехватил ее и расстрелял... Представляете? Разговор делался чрезвычайно занимательным, однако продолжать болтовню я попросту не мог. Во-первых, очень торопился. Во-вторых, если задавать чересчур много вопросов, неизбежно сочтут иностранным шпионом. В-третьих, я действительно был шпионом – американским, – и потому следовало привлекать к своей персоне поменьше внимания. Я расплатился, вернулся к машине, поехал дальше. К югу от Аламогордо шоссе, уводящее в Эль-Пасо, штат Техас, на протяжении восьмидесяти четырех миль тянется через дикую безводную местность, покрытую лишь песками – обычными и зыбучими, – кактусами да мескитовыми зарослями. Землю, до такой степени враждебную любому двуногому, четвероногому или пернатому созданию, следовало бы расстрелять без суда и следствия. Чем и занимается американское правительство. Точнее, министерство обороны. Упомянутая милая территория разлеглась от Уайт-Сэндза на севере аккурат до Форта Блисс на юге. Все это пространство исправно и обильно посыпают пушечными снарядами разнообразных калибров и ракетами любых размеров. Полигон. С дороги то и дело видны предупреждающие знаки: ОПАСНОСТЬ! ДОСТУП ВОСПРЕЩАЕТСЯ! – NO ENTRE! Переводы на испанский напоминают: Мексика неподалеку, и вы близитесь к ее границе. Солнце уже сияло, но стояло еще низко над горизонтом, когда я достиг Эль-Пасо. Сообразно полученным распоряжениям, пришлось обосноваться в отеле "Paso del Norte"[1 - «Северный перевал» (исп.).] – живописном пережитке старых добрых времен, когда гостиницы служили удобными пристанищами, а не роскошными притонами" скотоводы были просто скотоводами, а не держателями нефтяных акций... впрочем, вы уже знакомы с моими вкусами. Вестибюль уходил ввысь приблизительно этажа на три, а увенчивал его купол цветного стекла, который поддерживали розоватые мраморные колонны. Джентльмен, опередивший меня полутора шагами, а потому регистрировавшийся у дежурного первым, был облачен в чудовищно большую стэтсоновскую шляпу (снежно-белую) и ковбойские сапожищи с отворотами (ядовито-желтые). Когда он размашисто поставил подпись в журнале и повернулся, дабы "отойти, я удостоверился: пряжка ремня блистает накладным серебром, а размерами смахивает на экран телевизора. Н-да. Я прибыл в Техас. Покуда я совершал необходимые формальности, привратник завладел моим пикапом и определил его в гараже напротив. Я поставил сразу две подписи: мистер и миссис Мэттью Л. Хелм, Санта-Роза, штат Калифорния. Пояснил: жена прибудет немного позже – и, разумеется, нагло соврал, ибо никакой жены у покорного слуги не водится. Водилась однажды – но мы расстались, ибо дражайшая половина случайно проведала о роде былых моих занятий – и он пришелся Бет не по вкусу. Винить супругу было бы грешно. Я и сам не был в особом восторге от свершенных некогда подвигов. А теперь занимался в точности тем же. Если не похлеще... В любом случае, казалось маловероятным, что администрация потребует извлечь и предъявить брачное свидетельство. Распоряжения, полученные в Альбукерке по телефону, гласили: сломя голову мчаться в Эль-Пасо, найти нужную гостиницу, назвать подлинное имя, под ним же отметить всецело поддельную жену. Обозначить Санта-Розу как место постоянного жительства. Потому что времени выдумывать легенду не оставалось, номера на пикапе висели калифорнийские, а с этим штатом я знаком достаточно. И, кстати, весьма далек от восхищения. – Помните девушку по имени Сара? – осведомился Мак, обретавшийся в нескольких тысячах миль к северу. – Конечно, – сказал я. – Швеция. Одна из тамошних разведывательных групп. Кажется... Лундгрен. Сара Лундгрен... Верно. Бедняжку пристрелили прямо посреди столичного парка. Работала против нас, а пулю получила от своих же. – Сара, да не та, – произнес Мак. – С этой Сарой ты познакомился в Сан-Антонио, примерно два года назад. Помнишь, свой своя не познаша? Возникло взаимное недоразумение, ты раздел бедняжку догола а дотошным, нескромнейшим образом обыскивал. А я потом выслушал подробный, преотменно яростный доклад... Мак откашлялся и продолжил: – Неужто позабыл? Сара вот по сей день помнит. Я машинально кивнул, упустив из виду, что Мак едва ли способен узреть подобный немой ответ, ежели разговаривает из Вашингтона, округ Колумбия. – Да, сэр. Теперь – конечно... Крупная, довольно приглядная с фотографической точки зрения девица. В прежние времена звалась, кажется... Мэри Джейн Четэм... Точно. Жена Роджера Четэма. Кодовое имя, сэр, вы упомянули тогда лишь единожды, перед рукопашной; вот и позабылось почти напрочь. – Сумеешь узнать ее в лицо? – Думается, да. Серые глаза, каштановые волосы, упругая походка. Ростом Сара едва ли не с меня самого... Подобно большинству излишне высоких женщин, чертовски застенчива. Я ухмыльнулся: – Узнаю, не сомневайтесь. Только Сара, меня увидев, уличное движение остановить может... – Не понимаю?.. – удивленно протянул Мак. – Вспыхивает голубушка от стыда – как маков цвет. А, повстречав человека... м-м-м... лицезревшего ее в костюме праматери Евы, наверняка смутится донельзя. – Я удостоверился, что мы ведем речь об одном и том же агенте, что случайная ошибка исключена, – промолвил Мак. – Но последние сведения, Эрик, не значатся в Сарином личном деле. – Так сделайте соответствующую отметку – и делу конец... – Неостроумно, – сказал Мак совершенно сухим голосом. – Она страшно стеснялась раздеваться при обыске. Первая женщина-разведчица на моей памяти, умудрившаяся по окончании ваших курсов сохранить и уберечь целомудренную скромность. У Сары – прекрасные профессиональные свойства, но этот недостаток надо изживать. Серьезный недостаток, сэр... А что, бывшая госпожа Четэм угодила в передрягу? – Можно выразиться и так. Не повезло ей. Населенный пункт Хуарес, Мексика, за рекой, прямо напротив прибрежного американского города Эль-Пасо. Пока не поздно, Сару следует вызволить. А посему вам надлежит... Что именно, когда и как надлежит. Мак изложил подробно и понятно. – Да, сэр, – ответил я. – Разрешите вопрос? – Да, Эрик? – отозвался Мак, повторяя мое кодовое имя с интонацией не совсем довольной. Мак убежден: его разъяснения всеобъемлющи, дополнительно распространяться незачем и вопросы может задавать лишь неисправимый тугодум. – Предположим, Сара не захочет возвращаться? Мак замолчал надолго – и столь основательно, что слыхать было, как поет в телефонных проводах электрический ток, бегущий через горные цепи, равнины, холмы, новые горные цепи, новые равнины – до самого восточного побережья. Затем зазвучал сдавленный, раздраженный голос: – Это предположение неосновательно. Убежден: если Сара увидит вас, ни малейших сложностей не возникнет. – Да, сэр. Но вот беда: вы не уверены даже, пожелает ли девица приметить меня, когда объявлюсь... "помеченным". По вашим же словам, придется опознавать Сару самому. Идти с гвоздикой в петлице, быть наготове, глазеть по сторонам – и не рассчитывать, что мне бросятся на шею, дабы восторженно расцеловать избавителя. По меньшей мере, странно. – Перестань умничать, Эрик, – холодно возразил Мак. – Тебе изложено все, подлежащее разглашению. И добавлять, между прочим, нечего. – Безусловно, сэр, вам судить и легче, и лучше. Но все-таки, я не получил ответа. – Получай: Сару надо вернуть. В Америку. Она здесь нужна. И очень. – В каком виде? Я бываю настойчив до навязчивости. Но и Мак бывает упрямей, чем целая упряжка ослов, ежели не хочет отдавать открытым текстом неприятный и недвусмысленный приказ убрать собственного проштрафившегося агента. А мне требовался приказ недвусмысленный. – В каком виде вам нужна Сара? Живой и невредимой? Или помиритесь на помятой и потрепанной? Или удовольствуетесь охладелым трупом? Мак замялся. – М-м-м... Будем надеяться, до последнего не дойдет. – А вдруг? За две тысячи миль от Альбукерке послышался протяжный, глубокий вздох. – Доставь Сару а Соединенные Штаты, – сказал Мак. – До свиданья, Эрик. Глава 2 Комната моя в отеле «Paso del Norte» имела странный вид, присущий всем гостиничным номерам, куда ванные помещения встраивали, впихивали, втискивали много лет спустя после того, как само здание было достроено сообразно первоначальному плану. Я оделил мальчика-рассыльного чаевыми, замкнул дверь и уселся, дабы распечатать конверт, адресованный покорному слуге и оставленный внизу, на столике у портье. Выяснилось, что конверт содержит официальную и пространную докладную записку: четвертую и, видимо, последнюю по счету. Прислало доклад некое заведение, именовавшее себя "Частный сыск, Инкорпорейтед". В записке излагались последние эволюции особы, известной в качестве Лилы Мартинес. Поименованную особу теперь надлежало неопровержимо отождествлять с некоей Мэри Джейн Хелм (супруга мистера Мэттью Л. Хелма), урожденной Мэри Джейн Спрингер. Доклад составили по моей же просьбе. Личной, разумеется. Предмет упомянутой записки, по всей видимости, обретался и обитал в мексиканском городе Хуаресе, где зарабатывал на жизнь работой в местечке, прозываемом "Клуб Чихуахуа". Заканчивался доклад примечанием, которое говорило, что я держу в руках подробные и собранные воедино сведения, уже переданные по телефону вкратце. Сообщали также, что "Частный сыск, Инкорпорейтед" благодарит за доверие и за полученный накануне исправно и заботливо подписанный к оплате чек. "Частный сыск" надеялся: я останусь доволен их работой, в случае нужды обращусь именно к ним и стану рекомендовать несравненные услуги бюро всем и каждому из друзей, знакомых и родственников, оказавшихся в похожем затруднении. Заодно детективы напоминали: деятельность "Частного сыска" отнюдь не ограничивается розыском исчезнувших людей, но включает промышленные и бракоразводные расследования. Подписано: П. Ле-Бейрон, руководитель агентства. Я насупился, вернул записку обратно в конверт, а конверт швырнул прямиком в саквояж, – поверх вещей, дабы недолго искать потребовалось. Хорошо было, разумеется, получить немного добавочных сведений, однако письмецо могло и дополнительную службу сослужить – состряпать мой "публичный образ", ежели кто-нибудь пожелает сунуть нос куда не следует, пошарить где не просят. Почистившись и приведя себя в порядок, я спустился по гостиничной лестнице, но пикап оставил стоять в гараже, а сам уплатил шестьдесят центов первому же таксисту и велел ехать к международной переправе. Еще за два цента М. Хелму, эсквайру, дозволили пересечь мост через Рио-Гранде и очутиться в пределах Мексики. Речное ложе почти высохло. В мелких лужицах под мостом худущие смуглые мальчишки вели обычные свои нескончаемые, непонятные для чужеземцев игры. Достигнув южной оконечности моста, я сделал еще один шаг – и ступил на иностранную почву. Мексиканцы любят пылко и долго втолковывать: Хуарес – не Мексика, ибо любой пограничный город – вообще ни рыба ни мясо; но должен заметить: Хуарес – и не Соединенные Штаты. Даже учитывая, что Авенида Хуарес – Проспект Хуареса, – убегающий прямо к югу от моста, отдаленно смахивает на дешевую нью-йоркскую улочку. Я отмахнулся от подскочившего покупателя порнографических открыток. Обогнул и миновал полдюжины таксистов, услужливо распахивавших автомобильные дверцы и предлагавших отвезти куда заблагорассудится, но лучше всего – в заведение тетушки Марии, которое, как уверяли водители, буквально кишит сеньоритами вашей мечты... А если вам не нравятся девушки, предлагаем великолепную замену! Множество чудесных замен! Сеньор? Сеньор!.. О том, какие найдутся замены, и чему равняется "множества", доводилось лишь гадать. Но, помимо прочего, господину Мэттью Л. Хелму, не пощадившему ни трудов, ни денег, дабы частное сыскное бюро пособило ему разыскать пропавшую жену, приличествовало (я так полагаю) блюсти свою нравственность и хранить чистоту в ожидании грядущей встречи. Я просто заглянул в кабачок и заказал себе коктейль "Маргарита": ледяную взболтанную, почти непотребную смесь текилы, "Куантрэ" и лимонного сока. В нее вместо обычного маленького ледяного кубика швыряют половинку айсберга и подают, посыпав закраину стакана солью. Текила обладает крепчайшим привкусом сырого кактуса, отчего некоторые и не выносят мексиканской водки на понюх. Но я достаточно долго прожил в южных штатах, чтобы кактусами брезговать. Попробовал, притерпелся, обвыкся... Осведомился у бармена, где всего лучше поужинать. Бармен с готовностью назвал ночные клубы "La Cucaracha"[2 - «Таракан» (исп.).] и «La Fiesta»[3 - «Праздник» (исп.).]. В обоих, сообщил он, преотменно кормят, а к тому же и представления дают. Но пока что рано, сеньор, езжайте немного позже. Девять часов: по вашему, техасскому, времени, восемь – вот когда все начинается. – А еще? – полюбопытствовал я. – Хочется настоящего зрелища, понимаете? Укоризненно поглядев на меня, бармен заметил: – Если не ошибаюсь, господин желает хорошо и вкусно поесть? – Да. Но мне, видите ли, болтали о каком-то из ряда вон выходящем клубе... "Чихуахуа"? – Имеется, имеется... Только, помимо девочек да выпивки, в "Чихуахуа" нет ничегошеньки. Выпивка, между прочим, отвратительна. – А девочки? Бармен пожал плечами. – Тогда, мистер, даю добрый совет. Желаете настоящего развлеченьица... Он виновато и беспокойно повертел головою, повел взглядом. – ...Желаете настоящего развлеченьица – езжайте прямиком в бордель. Там, по крайней мере, и напитки хороши, и двуспальные постели приготовлены. А по ночным клубам шататься – чистое издевательство над собою. Придете в изрядное возбуждение, воспрянете – и все равно будете вынуждены искать красотку, чтобы чувствам волю дать. В конце концов, я сумел-таки разузнать у словоохотливого кабатчика: "Чихуахуа" обретается неподалеку от местечка, где я поглощал тошнотворный коктейль "Маргарита", и в почти прямом соседстве с клубом "La Fiesta". Прошагать вверх по улице, затем повернуть и миновать ровно один квартал. Именно это я и сделал. За вычетом "La Fiest`ы", чей фасад блистал вызывающей и раздражающей роскошью, улочку окаймляли дешевые обжорки и забегаловки, подле которых, то и дело перегораживая тротуар, кучками теснились оборванные, бессмысленно галдящие личности. Я обозрел "Чихуахуа" – столь же тошнотворный снаружи, сколь и соседние дома – и поспешил убраться прочь. Не излишней предосторожности ради: больно уж велико было искушение толкнуть ненароком одного из достойных обитателей города Хуареса – да так, чтобы растянулся плашмя. И, желательно, треснулся при этом физиономией об асфальт. По дороге к мосту через Рио-Гранде я приобрел дозволенное количество спиртного, не облагаемое таможенной пошлиной. Один галлон. Половину взял текилой, половину – джином. Хорошим ромом тоже торговали в изобилии, но, признаюсь, я вполне равнодушен к рому, даже очень хорошему. А виски, продаваемое в приграничных городах, способны пить лишь умалишенные. Навьюченный бутылками, я вновь пересек Рио-Гранде – уже с юга на север. В северном направлении переправа стоит всего цент, а не два. Будучи подданным США, я бесплатно и невозбранно пронес алкогольную поживу сквозь таможню с мексиканской стороны, однако таможня родимая, американская, исправно взыскала причитающуюся мзду. По какому праву в Техасе взимают пошлину за бутылки, составляющие личную собственность жителей другого штата, – не постигаю. Техас, черт возьми! Я вполне и совершенно удостоверился: никому ни малейшего дела нет ни до меня самого, ни до моих передвижений по чужой земле. А именно это и надлежало установить в первую голову. Когда я отпер дверь гостиничного номера, телефон уже трезвонил. Глава 3 Я затворил дверь, определил бутылки на столик и поднял трубку. – Мистер Хелм? – осведомился любезный мужской голос. – Это Пат Ле-Барон, из "Частного сыска, Инкорпорейтед". Я только хочу поздравить с благополучным приездом и спросить: получили вы вчерашнюю докладную записку? – Благодарю, господин Ле-Барон... Значит" парень произносит свою фамилию на французский лад. Резонно. И благозвучнее. А то и впрямь сочетание уморительное: П. Ле-Бейрон... – ...Благодарю. Записка уже дожидалась меня в вестибюле. – Удачно, что вы сумели миновать Эль-Пасо вовремя, – сказал голос. – Похоже, в Колорадо и Новой Мексике стихии разыгрались. Даже здесь ожидают не" погоды. Воспоследовала пауза. – Я, кстати, видел горлицу, летевшую к югу, – прибавил собеседник. – Не беда, – усмехнулся я, – вскоре вернется домой, на север. На определенный Маком пароль Пат Ле-Барон получил Маком же определенный отзыв. Подобная игра в сыщики-разбойники всегда вызывала у меня раздражение. И неловкость. Пожалуй, Ле-Барон тоже почувствовал себя смешным. Ибо секунду-другую безмолвствовал. Затем поспешно произнес: – Правду говорят, мистер Хелм: весна всегда настает быстрее, когда очень ее ждешь! Нужна какая-либо помощь, покуда вы здесь, в городе? Не хотел бы выглядеть навязчивым, однако полагаю, нынешней ночью вы намерены посетить некое заведеньице в Хуаресе, по ту сторону границы. М-м-м... Хуарес – не из тех городов, где невозбранно разгуливают по ночам... Я ухмыльнулся в трубку. – Нет-нет, мистер Хелм! – возопил глава частного сыскного бюро: – Убежден: вы прекрасно умеете постоять за себя! Но вы... как бы это выразиться... прибыли ко мне в гости. Я, со своей стороны, будучи хозяином, обязан проявить надлежащую любезность. Кроме того, я отвечаю за вас! Ну вот, и слава Тебе, Господи, и настоящая причина заботы прояснилась... – Чем отвечаете? – полюбопытствовал я. – Неужто головой? Ле-Барон расхохотался: – Отвинтят! Не сомневайтесь. Но, ежели всерьез, докладываю: бюро взимает с клиентов отдельную плату за сопровождение и охрану. Дневную и ночную. Чеки получаю, разумеется, я. Как руководитель. Понимаете? Еще бы не понять. Мак раскошеливается, подчиненный обязан отработать гонорар. – Кроме того, мистер Хелм, с вас причитается полупрожаренный кровавый бифштекс. Только не в "Чихуахуа", ради Бога! В "La Fiesta"! А потом прогуляемся по улице и вместе решим все вероятные недоразумения. Или обойдется без них – это еще лучше. Я изобразил минутное колебание. – Да... Конечно... Спасибо, только... Ле-Барон быстро и предупредительно повторил: – Мистер Хелм, отнюдь не сомневаюсь: вы уложите кого угодно, где и когда угодно. И все же осмелюсь предположить: с Хуаресом я знаком гораздо лучше. Захожу за вами в восемь. Хорошо? Пат Ле-Барон явился вовремя. Чок-в-чок и тютелька в тютельку. Вызвал меня по внутреннему телефону. Я обосновался в лифте, спустился на первый этаж. Прошествовал до середины вестибюля. Невысокий темноволосый крепыш поднялся с дивана и приблизился, протягивая руку для приветственного пожатия. Невзирая на широченные плечи, парень выглядел чистейшей воды и девяносто шестой пробы "жиголо". Одним из тех нежных юнцов, которые за плату сопровождают и ублажают пожилых, но темпераментных особ женского пола. Возможно, я просто предубежденный, озлобленный ворчун. Только, если помните, в жилах покорного слуги течет изрядная доля скандинавской крови. А у Ле-Барона была мертвенно-белая кожа и темно-карие глаза. Как потомок викенгов я питаю подсознательное недоверие к людям кареглазым, чуя в них исконно враждебную расу. Это смехотворно. Я начисто лишен любых предрассудков по национальной части. Мог бы влюбиться в негритянку, дружить с индейцем и так далее. Но генная память иногда подводит... – Мистер Хелм? Рукопожатие состоялось. – Пат Ле-Барон. После стольких писем и телефонных разговоров по-настоящему приятно завязать личное знакомство. Я буркнул нечто приличествовавшее оказии, принял протянутую руку. Шевельнул мизинцем, давая крепышу старый добрый знак: парадом командую самолично, изволь подчиняться и не орудовать, как Бог на душу положит. Глаза Ле-Барона слегка сузились, но воспоследовал надлежащий ответный знак (вам, пожалуй, необязательно знать, какой именно). Мы простояли несколько секунд, разглядывая и мысленно оценивая друг друга. Толковать о внезапно вспыхнувшей братской любви было бы столь же изящно, сколь и бессмысленно. Между тайными агентами подобных чувств, извольте видеть, попросту не существует... Виноват, существует. В наидешевейших кинофильмах. Но и только. А в настоящей, взаправдашней жизни, даже если напарник пришелся тебе по вкусу – не вздумай завести дружбу! Задави любые порывы в самом зародыше. Как можно – и зачем, в сущности, нужно? – дружить с человеком, которого завтра/послезавтра, через месяц/ или через год – ненужное зачеркните, – вероятнее всего, доведется сделать козлом отпущения и принести в жертву? Нынешние деловые предприятия, учреждения, компании, тресты, синдикаты и прочая подобная сволочь исповедуют принцип: возлюби сотрудника, работающего рядом, яко себя самого. Благодарение Всевышнему, старина Мак никогда не придерживался этой порочной точки зрения. Мак отлично знает: веселая, сплоченная команда закадычных приятелей вовек не справится с работенкой, обременяющей нашу епархию. Однажды, академического любопытства ради, он подверг пристальному анализу бессмертное творение старика Дюма. Три мушкетера, сказал тогда Мак, были, заодно со своим соратником д`Артаньяном, довольно сносным отрядом диверсантов. Однако, прибавил он, беспристрастное рассмотрение событий и фактов свидетельствует: Людовику Тринадцатому жилось бы куда как легче и удалось неизмеримо больше, найми он четырех угрюмых, замкнутых, жестоких бойцов, плюющих на сохранность собственного товарища с высочайшей парижской колокольни... Неприязнь, почти молниеносно мелькнувшая между мною и Ле-Бароном, была вполне и совершенно естественна. Я не придал ей ни малейшего значения. Профессиональные издержки. Ле-Барон был отлично обучен, и покорный слуга недурно обучен; и работа нам предстояла совместная. А посему пить нынче вечером на брудершафт ни я, ни кареглазый вовсе не собирались. – Колымага стоит у парадного подъезда, – сообщил Ле-Барон, выпуская мою руку. Пальцы у парня оказались, говоря мягко, не слабые. – Коль скоро не возражаете, по мосту прогуляемся пешком. Парковать американские автомобили в ночном Хуаресе противопоказано. Здесь, между прочим, тоже... – Как прикажете, сударь, – ухмыльнулся я. – Эй! – добродушно ухмыльнулся Ле-Барон. – Зовите меня просто Патом. Удобнее, и короче. Мы вышли вон из гостиницы. – Пат и Мэтт, – произнес я задумчиво. – Н-да... Вы, часом, не шахматист? – Нет... – Жаль. Оценили бы. "Шах и мат!" Кстати, "патом" называют положение, в котором, как говорится, ни тпру, ни ну. – Простите? – Очередной ход невозможен. Полный карамболь, – отозвался я. – Хотя "карамболь" – выражение бильярдистов, а на бильярде не играл отродясь. Что это значит? – Это значит: двойной удар, – ухмыльнулся Пат Ле-Барон, чье самолюбие тотчас восполнило понесенный было ущерб. Ле-Барон исправно доставил нас обоих к мосту, ведя маленький (относительно) "шевви"-седан прошлогоднего выпуска. Машина осталась под одним из бесчисленных навесов, которые не дозволяют вашему экипажу превратиться летом в подобие духовой печки. Чистое излишество. Я имею в виду строительство навесов. Хуарес – не из тех городов, что манят провести в них наилучшее время года. Эль-Пасо, между прочим, тоже. Ежели не слишком заблуждаюсь, прошлогодняя июльская температура в Хуаресе равнялась примерно ста двадцати градусам в тени. Оба мы уплатили по два цента на брата, пересекли мост и прошагали по веселой, почти карнавально-игривой Авениде Хуарес. Вблизи от ночного клуба все выглядело куда спокойнее, угрюмее и небезопаснее. Мы вступали в "La Fiesta", преследуемые по пятам целым скопищем таксистов, каждый из коих сулил отвезти в место получше – доставить сразу же, или чуть погодя. – Такси номер пять! – надрывался один. – Мистер, предлагаю такси номер пять! Ле-Барон тихонько толкнул меня локтем в бок. Я покосился на оравшего. Обнаружил смуглого субъекта, явно ведшего родословную от индейцев-ацтеков. Мы с Ле-Бароном отмахнулись и затворили за собою дверь. – Заметили Хесуса? – шепотом осведомился Ле-Барон. – Фланговое прикрытие. Угодим в передрягу – Хесус постарается помочь. – Превосходно. Ле-Барон пытался еще что-то прибавить, однако навстречу уже торопился метрдотель. Воспоследовало изысканно учтивое, сопровождаемое поклоном приветствие. Метрдотель проводил нас к маленькому боковому столику. Спутник мой заказал двойной бурбон, особо нажимая на сорт виски: с такого-то винокуренного завода – и не иначе. В подобных случаях меня постоянно подмывает подменить бутылку и поглядеть, заметит ли привередливый парень хоть самомалейшее различие во вкусе. Что до покорного слуги, я попросил мартини. И почти немедленно следом – второй. Мистер Мэттью Хелм из Калифорнии вовсе не желал водить постоянного знакомства с мексиканским коктейлем "Маргарита". Не склонен я чинить надругательство над собственным пищеварительным трактом. Помимо этого, готовящийся к предстоящему свиданию с беглянкой-женою супруг должен укреплять нервы посредством привычных напитков. Так я полагаю. По всей вероятности, закажи мы по стакану молока или вишневого сока, распорядитель и ухом не повел бы. Вышколен! И на славу, надо сказать... – За нами наблюдают, как по-вашему? – спросил я Пата. – Или мы разыгрываем спектакль перед пустым залом? – Скорее, последнее, – отозвался Пат, – если только я нечаянной промашки не дал сегодня либо вчера. Но и тут никакой беды нет. Частный детектив ужинает за счет клиента – вполне естественно. Выглядел Пат человеком весьма решительным, смелым и ненадежным. Вырядился-то, вырядился! Ни дать, ни взять, танцор-чечеточник из дешевого кабаре. Безукоризненный смокинг, прилизанные волосы, бледная, точно припудренная физиономия... Впрочем, не всем же смахивать на Джеймса Бонда. А Ле-Барон, соответственно роли, служил частным сыщиком. Не самое почтенное занятие, коль скоро позабыть о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, да припомнить, чем, как правило, подрабатывают не литературные герои, а настоящие ищейки этого пошиба. – И сколь долго пользуетесь вы этим прикрытием? – полюбопытствовал я. – Детектива изображаете? – Три года. Ежемесячный чек, присылаемый на мое имя, жена считает пенсией, которую назначила Ассоциация ветеранов. Так на чеке написано. И, кстати, не ее дело, кто и за что платит супругу. Пускай получает вдоволь денег, спокойно тратит их и премного радуется. – Безусловно. – А еще раньше я числился страховым агентом в Сан-Франциско. Та же петрушка. Сиди смирнехонько, принимай почтовые переводы и дожидайся, пока не позвонят и не потребуют работать... Да вы и сами знаете, как бывает. Я согласно кивнул, хотя понятия не имел, как это бывает нынче. Я начал служить у Мака во время войны, а тогда особенно рассиживаться и ждать случайных поручений не доводилось. Приблизился официант. Я заказал бифштекс – хорошо прожаренный, ибо лишь такую пищу принимал бы респектабельный, пекущийся о своем желудке и взволнованный мистер Хелм из Калифорнии. Ле-Барон предпочел бифштекс кровавый. И предупредил; что тщательно удостоверится в качестве поданного, сделав пробный мелкий надрез на куске мяса. Гурман... Покуда мой спутник давал подробные наставления злополучному официанту, я созерцал парочку, пересекшую зад и облюбовавшую столик подле сцены. Женщина была довольно хорошенькой и прическу носила сообразно последнему воплю моды: крашеный, небрежно уложенный стог сена. Сказать "копна волос" попросту не поворачивается язык. С другой стороны, светло-голубое вечернее платье, усеянное блестками, вышло из рук опытного портного. Просто, изящно скроено, исключительно хорошо прилегает, ни складки, ни морщинки... Небрежно сброшенный и оставленный висеть на спинке стула меховой жакет обладал бледно-золотым оттенком, не присущим шерсти ни единого из животных, которые известны современной науке. Впрочем, это могла быть шкура снежного человека или неуловимой нунды – загадочной африканской твари, кошки ростом с осла. Прекрасная одежда, чрезвычайно уместная в ресторане. Спутник вышеописанной дамы для разнообразия оделся так, словно собирался прыгать в стремена и галопом скакать по прерии, преследуя мустанга. Сапоги. Джинсы, обшитые кожей на заду и внутренней стороне брючин. Клетчатая рубаха. Шейный платок. Фу-ты, ну-ты. Молодец явно примчал из Техаса. Ему подобных легко принять за ковбоев, но стоит подвести парня к старой, безобидной кляче – и он шарахнется от лошадки, словно от пантеры. Ибо, не считая мотоциклетного, сроду не забирался в седло. Парочка сия выказала к нашим особам ровно столько же любопытства, сколько и все прочие посетители. Сиречь, ни малейшего. Но что-то в женщине меня беспокоило. Когда Ле-Барон завершил инструктаж и отпустил беднягу-официанта с миром, я дал напарнику знак. – Слегка повернувшись, Ле-Барон чуть заметно повел головой: понятия не имею, кто это... Возможно. А я чересчур долго работал профессиональным фотографом и зрительную память нажил отменную. Лицо женщины было знакомо. Но откуда? – Вот с эдакой бы поразвлечься? – шепнул Пат. Я поглядел на мнимого сыщика. – Ага... Конечно... Ты прав... С некоторыми субъектами поневоле приходится делать вид, будто и сам изнываешь от похоти при виде каждой и всяческой женщины, очутившейся в поле зрения. Иначе вас почтут либо психопатом, либо гомосексуалистом. Заметьте: почтут совершенно искренне. Помощничек мне достался именно из таких, способных сутки напролет болтать о вопросах постельных, совокупительных и оргиастических. Только и денек достался нелегкий. После нескольких коктейлей одолевала зевота. Поймите правильно, я не ханжа и сам не прочь потолковать о вещах, относящихся к половому вопросу вообще и определенной женщине в частности. Но лишь изредка. Иначе эти разговоры надоедают. По счастью, официант подал наши вожделенные бифштексы, и Пат Ле-Барон поневоле заткнулся. Начал играть оркестр. Зауряднейший мексиканский оркестр из тех, чья семиствольная цевница действует на слух ненамного приятней, чем семиствольный реактивный миномет, начавший залповую стрельбу. Прилизанный смуглый певец затянул переливчатую жалобу на разбитое corazon. Ежели вы, часом, не знаете испанского, спешу пояснить: он сокрушался о безутешном своем сердце. Подвывала этому истязателю чужих нервов девица – неестественно светловолосая, облаченная в черное, искрящееся платье. Только девица не просто голосила, она еще и крутилась по сцене, видимо, изображая танец и нещадно путаясь в длинном, змеящемся проводе микрофона. Потом звонко зацокали кастаньеты, и стало впору затыкать уши скомканными салфетками. Следующим номером программы, кажется, намечали стриптиз, однако уже пробило четверть одиннадцатого, и нам следовало убираться. Глава 4 Снаружи мы снова прошли сквозь строй таксистов и сутенеров. Зашагали по улице. Едва ли не у каждой кабацкой двери porteros[4 - Швейцары, привратники. Здесь: зазывалы (исп.).] лезли вон из кожи, дабы заманить и завлечь толстосумов-иностранцев. Усилия крикливых кривляк пропали вотще и втуне. При клубе "Чихуахуа" швейцаром состоял высокий, худощавый, с виду весьма злобный человек, чье лицо украшал поперечный шрам, полученный когда-то в поножовщине. Вот его усилия не минули бесследно. Секунд пятнадцать мы с Ле-Бароном изображали раздумье, а еще полминуты спустя potrero уже подыскал нам стулья за свободным столом, посреди полутемного зала. В одном конце зала тянулась длинная стойка, где торговали напитками, в другом высилась освещенная сцена, где разоблачалась довольно смазливая девица. Собственно, "высилась" – неверно сказано. Прямоугольное дощатое пространство, с трех сторон окруженное столами, лишь немного подымалось над полом. С четвертой стороны обретались распорядитель, занавес, микрофон и оркестр. – Донага, догола, Коринна! – жизнерадостно воскликнул распорядитель. Видимо, желая похвастать знанием французского, он произнес "Коринн"... Остолоп. – Догола, красавица! Девица была совсем еще молоденькой, смуглой, невеселой и казалась капризным ребенком, вынужденным твердить опостылевший урок. Следуя музыкальным тактам, она скинула длинное платье, которое заранее и заботливо избавили от лишних застежек. Нельзя же, в самом деле, создавать исполнительнице ненужные трудности. Воспоследовала краткая пародия на танец" Прозрачная сорочка, в свой черед, отправилась на пол. Девица ловко сбросила красные туфли с полуметровыми каблуками-шпильками. Алый лифчик взвился и, дразня почтенную публику, порхнул прямо в зал. – Ох ты! – шепнул Пат Ле-Барон. – Погляди на киску! Ей ведь шестнадцати не будет, честное слово! Я хмыкнул: – Нелегко тебе живется, коли отрабатываешь государственные чеки, шатаясь по ночным клубам... Сердце не шалит? И давление в порядке, да? Негодующе хмурясь, Ле-Барон процедил: – Самому не нравится – не порти удовольствие другому. Да, обожаю глазеть на голых девиц. Это преступление? Или небрежение службой? Взгляд моего напарника внезапно прыгнул в сторону. – А вот и сюда конфетки несут, – промурлыкал он уже совсем иным тоном. Porter извлек из окутанных полумраком глубин зала двух женщин и прямиком повел в нашу сторону. Покорному слуге досталась не худшая из них: темноволосая пышка в обтягивающем, коротком платье стального цвета. Добыча Ле-Барона – в шерстяном свитере и твидовой юбке – оказалась перезрелой смуглянкой, скорее жирной, нежели пышной, отдаленно смахивавшей на женщину-борца. – Привет, ребятки, – промолвила она. – Меня звать Еленой. А это – Долорес. Ле-Барон учтиво представил нас обоих. Женщины устроились поудобней, мы заказали напитки, а те очутились на столе с быстротой неописуемой. – Догола! – надрывался распорядитель. – Снимай, Коринна! Все-все снимай! Выступавшая продолжала танцевать босиком. Если, разумеется, можно было именовать ее телодвижения пляской. Пожалуй, да – но тут же приходило на ум почтенное имя Святого Витта... Следовало признать: Коринна выглядела красивой малышкой, хорошо сложенной. И, хотя выступала с довольно кислой миной, по-видимому любила свою работу. Госпожа Долорес (мое временное достояние) следила за девушкой, одновременно гладя клиента по затылку и не забывая прихлебывать, коктейль. – Коринна – india, – любезно сообщила Долорес. – Индианка. Не торопись напиваться, миленочек. И я спешить не стану. Посидим рядком, поговорим ладком... Тут очень славно. Совсем не такой вертеп, как у прочих разных. Индейская плясунья ловко дернула завязки пляжных трусиков, помахала трусиками, точно флажком, и, хохоча, убежала прочь. – Совсем девчонка, – скривилась Долорес. – Танцевать не может, петь не умеет. Шляется по эстраде да тряпки скидывает. Когда мне было шестнадцать... – А ты откуда родом, Долорес? – Из Чихуахуа. Я старательно изобразил насмешливое удивление: – Что, прямо в клубе и родилась? – Да нет! – засмеялась Долорес. – Город есть Чихуахуа! Только деньжат в нем нетути! Не заработать... А здесь я получаю по тридцать пять центов с каждой заказанной вами выпивки. Понимаешь, красавчик? – На жизнь хватает? Собеседница пожала плечами. Вовлеченный в сию содержательную беседу, я пропустил объявление очередного номера. Даже имя услыхал с опозданием, не разобрав толком, ибо конферансье – болван, которому, видать, кроме знакомства с иностранными языками, было нечем кичиться, произнес "Лила" на англо-саксонский манер – "Лайла". И занавес внезапно раскрылся. И пропустил ее на сцену. После индианки – невысокой, крепко сбитой – она выглядела семифутовой жердью. Желтое сатиновое платье оставляло плечи открытыми, туго облегало фигуру от грудей до колен, а сзади наличествовал разрезец, дабы передвигаться было можно. Волосы были выкрашены, сделались чернее воронова крыла. Это заставляло Сару казаться и суровей, и старше. Правда, после нашей первой и последней встречи миновало два года... – Лила, догола! – воззвал распорядитель. – Раздевайся! Донага! Она увидела и опознала нас немедленно, хотя столик обретался на весьма изрядном расстоянии от эстрады. Увидела – и едва не споткнулась. Я подметил вспыхнувший в карих глазах испуг. Ле-Барона, если тот соблюдал хоть простейшие меры предосторожности, она, разумеется, не знала. Но уж меня позабыть не сумела. И поняла: Мэттью Хелм явился в клуб "Чихуахуа" отнюдь не созерцать ее великолепные телеса повторно. Разумеется, девушка узнала меня. И? разумеется, припомнила, как я изрядно смутил ее когда-то, заставив разоблачиться "догола и донага" в иных местах, при других обстоятельствах. По лицу Сары и сейчас промелькнуло подобие румянца. Возможно, девица мысленно оплакала утраченную невинность... Сара грациозно повернулась, поплыла вперед, потом закружила, продвигаясь вдоль авансцены. Ступала она с уверенным изяществом, которого достигают лишь долгой и основательной тренировкой. Причем, отнюдь не обязательно сводящейся к упражнениям в стриптизе... Было забавно и чуточку печально видеть мою давнишнюю противницу в эдаком притоне и за эдаким занятием. – Господи, помилуй! – громко сказал Пат Ле-Барон. – Вот это ягодка! Шесть футов" и ни единым дюймом ниже! Прелесть! Он толкнул меня локтем, ухмыльнулся, точно собираясь изречь совсем уж невыносимую скабрезность, и шепнул прямо в ухо: – Объект опознан? – Да. – Я видел только фото, – продолжал Пат, ухмыляясь наипохотливейшим образом. – И сразу же передал: сам ручаться не в состоянии. Рост, черты лица, прочие приметы – в порядке. Но волосы, волосы! Не отпечатки же пальцев у куколки снимать! Вашингтон обещал, что вы прибудете и удостоверитесь лично. Ошибиться нельзя. Только представьте на минутку: волочить визжащую, брыкающуюся мексиканскую танцовщицу через пограничный мост Шефу в подарок... Ле-Барон, видимо, обладал живым воображением, ибо искренне расхохотался. Резко прервал смех: – Итак... Ухватить, упаковать, обернуть, перевязать ленточкой, бантик соорудить попышнее. Любящий муж уводит из поганого блудилища неразумную беглую жену... Которая допляшет, оденется вновь и смешается со всеми остальными – коротать вечер. Если, конечно, подвоха не учуяла. Тогда сбежит, не сомневайтесь. – На подобный случай распоряжения имеются? – Хесус отправится за нею – пешком или в машине, постарается заметить, куда нырнет объект. Если умудритесь проследить сами, Хесус обеспечит прикрытие и поддержку... В чем дело, Елена? Жирная бабища, определенная Ле-Барону в задушевные собеседницы, презрительно скривилась, указала на сцену: – Americana! Чудилось, мексиканка плюнуть готова. – Ну и что? – У американских теток очень маленькие tetas[5 - Груди (исп.).]. У всех подряд. Смотреть противно! – Tetas? – озадаченно переспросил я. Мистеру Хелму из Калифорнии особо разбираться в испанском не полагалось. – Что это? Толстуха задрала свитер и недвусмысленно продемонстрировала значение загадочного слова. Ле-Барон так и прыснул. – Tetas, – повторил он. – Последние школьные программы рекомендуют широко пользоваться наглядными пособиями! Мальчик, ты хорошо запомнил перевод? Паясничая, Ле-Барон опять подтолкнул меня и повел бровью. Пришлось повернуть голову, пригубить выпивку" рассеянно повести взором. Взор отыскал техасского ковбоя и его тщательно растрепанную парикмахером пассию в серебристом платье. Великолепное место выбрал голубчик, чтобы продолжить уютный вечер наедине с дамой сердца! Но возможно ли ждать, иного от молодца, способного нацепить подобную сбрую? Женщина следила за сценой не отрываясь, напряженно, пристально. Я последовал ее примеру. Сара – а может быть. Лила? – или Мэри Джейн? – уже завершила первый круг. Возвращаясь волнующимся, ритмическим шагом, она внезапно показалась мне совсем юной. Невзирая на рост, крашеные волосы, полунеприличное платье. Совсем юной – и слегка испуганной. Однако шаг оставался упругим. Сара вильнула бедрами подле столика, вокруг которого тесным кольцом сидели мексиканские зеваки. Засмеялась, ускользнула, прежде нежели ближайший успел опомниться и облапить гостью. Совершила быстрый пируэт, перегнулась, взъерошила волосы американскому туристу, отвела руку, дабы парень, чего доброго, запястье не поймал да на колени к себе не увлек. – Донага, Лайла! – завопил кто-то позади. Наверное, вконец истомился, бедняга. Сара улыбнулась. Нерушимое правило: даже когда ищейки почти настигли, делай свое дело и храни спокойствие. У девчонки всегда наличествовала отвага. Хорошо помню, как она тигрицей прыгнула на меня в Сан-Антонио, хотя покорный слуга стоял, ощетинившись парой пистолетов, на манер Дикого Билла Хикока. А у Сары даже булавки в руках не было. И все равно – прыгнула... – Догола! – взревел распорядитель, и могучие динамики разнесли его голос по всем закоулкам ночного клуба. – Догола, крошка! Сара вернулась на сцену, вызывающе удаляясь и расстегивая мерзкое желтое платье. Она шла спиною к публике, задорно и кокетливо, чисто по-женски, ворошила волосы, косилась через плечо и, доведя мужскую половину присутствующих до полного умоисступления, потянула длинную змейку. Желтое платье раскрылось разом. Распахнулось. Сверху донизу. И прилетевший из неведомого ниоткуда кинжал вонзился в обнажившуюся девичью спину по рукоять. Прямо под левую лопатку. Глава 5 Не стану изображать раскаяния. Укорять и винить себя за недосмотр и небрежность было бы глупо. Мне поручили не служить Сариным телохранителем, а переправить объект через Рио-Гранде, живым или мертвым, – в этом пункте я оказался непреклонен и выудил таки недвусмысленные, четким английским языком изложенные распоряжения. Распорядись Мак оберегать Сару от возможных увечий (тем паче, смертоносных), я вообще приступил бы к заданию совсем иначе. Но инструкции Мака ничего подобного не предусматривали. Раздался еле слышный двойной свист, означавший: "опасность слева!" Ле-Барон. Тройной свист указывал бы на угрозу справа, одиночный – предостерегал от нападения сзади. Но я своим делом занимался дольше Ле-Барона и орудовать начал чуток раньше, чем напарник свистнул. И нежно позаботился о Долорес. Бог весть, возможно Долорес и впрямь была безобидной потаскушкой из города Чихуахуа. Но и Елену, и ее подсунули нам содержатели ночного клуба, а рисковать попусту вовсе незачем. Долорес буквально переломилась пополам от удара под ложечку. Я успел подхватить женщину, по возможности смягчил соприкосновение лба со столешницей. В порядке надлежащей компенсации сунул за вырез платья пятидолларовую банкноту, обернулся. "Чихуахуа" мог бы служить отличной съемочной площадкой для фильма о внезапном и поголовном сумасшествии в преисподней. Сквозь каждую наличествовавшую дверь пытались вырваться наружу десятки людей. Правильно: кому охота сидеть сиднем да полиции дожидаться? Звучали потоки проклятий, изрыгаемых на испанском, английском и техасском языках. А на сцене, по-прежнему заливаемой невыносимо ярким светом, высокая девушка упала на колени, бессильно шаря по спине согнутой рукой, пытаясь понять, что именно ударило сзади. Рука слабела с каждым мигом и до кинжала дотянуться не могла. Сара повалилась прямиком на желтое платье, слетевшее и распластавшееся так, словно было подстелено с умыслом. Ле-Барону пришлось туговато. По-видимому, толстуха Елена знала дзюдо. Отбивалась она сноровисто. Предоставив Пату справляться с противницей самостоятельно, я стремглав ринулся к эстраде. Натолкнулся на кого-то с разгону, едва не рухнул. Учуял запах дорогих духов, ощутил прикосновение пушистого меха. – Дженни! – позвал душераздирающий женский голос: – О-о-о, Дженни-и!.. Я рвался вперед, сквозь бедлам и кавардак, спотыкаясь о стулья, опрокидывая, столы. И, наконец, достиг освещенной сцены. Женщина в меховой жакетке опередила меня. Ее саму опередил конферансье, уже склонявшийся над раненой. Женщина вцепилась в распорядителя, пытаясь оттащить прочь, но мексиканец проворно отмахнулся локтем и сбил незнакомку с ног. И тем расчистил мне тактические подступы. Я просто сгреб его, рывком оторвал от Сары" вздернул в стоячее положение. Он и весил-то немного, маленький, бледный, черноусый недомерок в чересчур широком, хотя и дорогом смокинге. Распорядитель развернулся, ощерился, засунул руку за блестящий лацкан. Я вознес обе руки, совершая весьма впечатляющий жест, а когда конферансье непроизвольно попробовал уклониться от прямого тычка двумя кулаками одновременно, что было силы пнул его в пах. Разом уподобившись бараньему рогу (по внешности) и пароходному гудку (по громкости вопля), распорядитель покатился по доскам. Я услышал отрывистый одиночный свист, поторопился шлепнуться рядом. Кто-то оказался весьма проворен и успел перемахнуть через мое распростертое тело, не запнувшись. Я перекатился на спину, прижал согнутые в коленях ноги к груди, приготовился отражать нападение. Высокий худощавый portero с ножевым шрамом поперек злобной рожи сызнова заносил для удара внушительный кистень. Да только Ле-Барон уже очутился у мексиканца за спиной. А внезапно получать ребром ладони аккурат пониже уха никому не советую. Portero упал. Покуда Пат разделывался со своей долей работы, я уставился на свою. Моя доля была выполнена добросовестно. Основательно выполнена. В ближайшие полчаса распорядителя сумели бы разогнуть и выпрямить разве что при помощи корабельной лебедки. Послышался отрывистый, глухой звук. Ле-Барон решил упрочить собственный успех и, вящего спокойствия ради, с размаху двинул portero ногою по черепу. Я уже оборачивался к истекающей кровью Саре. Подле нее стояла на коленях красавица в жакете. Лишь теперь, увидав оба эти лица рядом, я уразумел причину любопытства, которое пробудила во мне эта женщина. Сходство черт оказалось поразительным... Сара подняла веки. – Гейл... – выдохнула она еле слышно. Незнакомка погладила Сарину щеку ладонью, которую обтягивала тонкая перчатка. Погладила неуверенно, почти боязливо, как обычно гладят умирающих. – Не разговаривай, родная. И прости меня за все, Дженни... Мы поедем домой... Домой, слышишь? Сара с трудом облизнула губы: – Нет... – выдавила она. – Там, под... волосами... на затылке... возьми... Собрав остатки сил, она подняла руку, нашарила что-то, спрятанное под рассыпавшейся прической, передала сестре. Покосилась в мою сторону и, казалось, налитые страданием глаза излучали вызывающее торжество. – Гейл... Накло нись, выслу... шай... это важно... Целый мир... целый мир... Затем последовало еще несколько слов – однако столь тихих, что я не сумел разобрать ни единого. Мгновение спустя Сары не стало. Гейл посмотрела на меня с ужасом и недоверием. – Она умерла! – Да. – Но ведь она – моя сестра! Младшая моя сестренка! Когда я узнала, что она... работает в этом жутком варьете... Я приехала прямо из... – Безусловно, – сказал я. – Но теперь идемте. – Оставить ее здесь? – О ней позаботятся. Идемте. Ле-Барон стоял рядом и держался начеку. Он дернул головой в сторону выхода. Отнял от щеки набухший кровью носовой платок. Одолеть portero Пат сумел молниеносно, а вот паршивка Елена, как выяснялось, не только дзюдо изучила, иго и отрастила изрядные ногти... Я огляделся. "Чихуахуа" по-прежнему смахивал на палату буйнопомешанных, однако вблизи от эстрады (или сцены), посреди которой красовалась живописная наша группа, царило полное затишье. Сюда никто не кидался, каждый стремился прочь. В города Хуаресе противопоказано попадаться на глаза полицейским неподалеку от мертвых тел, и любой здравомыслящий субъект в подобных случаях смазывает пятки обильнейшим слоем сала... Возвратив безнадежно испорченный платок в карман, мой коллега и помощник уставился на Сару. – Что же дальше? – осведомился он. – Вашингтонский босс велел вывезти ее из Мексики. Надлежало бы принимать немедленное решение, да только я уже принял его. Правда, поколебавшись. Чаще всего – несомненно и безусловно, – приказы полагается выполнять со скрупулезной точностью. Но сплошь и рядом следует раскинуть мозгами, послать приказ ко всем чертям и орудовать сообразно здравому смыслу. Я сомневался, что у Мака сыщется применение для мертвой девушки – в особенности, ежели другая наличествует живая и невредимая. – Сару не берем в расчет, – сообщил я. – Она что-то заполучила и передала. Вот кому. Идемте, Гейл. Сестра Сары (Лилы? Мэри Джейн?) продолжала оставаться коленопреклоненной и ошарашенной. – А Сэм? Человек, с которым я?.. – К черту Сэма. Вы никогда не видали мексиканских тюрем изнутри, а, голубушка? Даже в такую минуту, в таком месте Гейл передернуло от обращения "голубушка". Я вел себя недопустимо дерзко, учитывая краткость завязавшегося знакомства. Но расшаркиваться и приносить учтивые, длительные извинения довелось бы, судя по всему" до самого утра. Я просто подхватил с пола маленькую белую сумочку, оброненную Гейл, затолкал в карман, подмигнул Пату Ле-Барону. Пат ухватил женщину за одну руку, я завладел второй. Мы утвердили Гейл стоймя, что оказалось нелегко" благодаря каблукам-шпилькам, и торжественным маршем двинулись к занавесу в глубине сцены. – Сворачивай налево, – промолвил Пат. – И убираемся. Пускай только Хесус попробует не оказаться на месте и загодя не прогреть мотор! Мгновение спустя он прибавил: – Кинжал метнул рогtего. Эх, надо было сильнее пнуть! Боюсь, выживет... – И у распорядителя рыло в пуху, – отозвался я. – Уже принимался обыскивать раненую, да мы поспели вовремя. – Обыскивать? Помилуй, какой обыск? Трусики, лифчик – вот и всей одежки... – Сара прятала что-то под волосами. Думаю, получила от американца. Помнишь? Подошла, состроила глазки, турист попытался поймать кокетку... Я обернулся напоследок и произнес никчемную, приторную глупость: – Бедная девочка! – Да... Сами понимаете, мы занимались отнюдь не пустой болтовней. Просто, сообразно разумным инструкциям, спешили поделиться полученными сведениями. На случай, если уцелеть и представить надлежащий доклад получится лишь у одного из двоих... Зажатая меж нами женщина прилежно брыкалась и выворачивалась, но вскоре застонала от боли, притихла. Полиция" конвоируя строптивцев" пользуется какими-то хитрыми хромированными наручниками, врезающимися в запястья при малейшем: лишнем усилии; но в запасе имеются более простые и не менее действенные способы урезонивать непокорных. Людям попросту заламывают руки. – Пустите! – прохрипела Гейл: – Пустите! Ле-Барон смотрел перед собою, ибо знал дорогу. А покорный слуга не забывал оглядываться через плечо – потому и увидел: на ближних подступах к занавесу похитителей настигает летучий кавалерийский отряд из Техаса. В толчее и сумятице ковбоя хорошенько съездили по физиономии: над правым глазом красовалась огромная ссадина. Жаль, не пристукнули... Видать, по чистейшему небрежению, – однако нам от этого легче не сделалось. Обливаясь кровью и грохоча по сцене коваными сапожищами, парень близился. – Эй вы! – орал он во всю глотку: – Лапы грязные прочь от моей дамы" сучьи выродки! Затем – о боги бессмертные! – он выхватил револьвер. Посреди ночного клуба, где бушевал кромешный хаос и чуть ли не сатана правил бал, этот слух вынул револьвер? Подобные особи способны преспокойно закурить сигару, явившись на пороховой завод. Я припомнил произнесенное женщиной имя и выкрикнул в ответ: – Сюда, Сэм! Скорей за нами! Где ты шляешься? Увы, не сработало. Приглашение отклонили. Впрочем, по естественным причинам. Двое незнакомцев. С неописуемой наглостью завладели прекрасной дамой, принадлежащей ковбою. Волокут невесть куда... Шш-ш-шалишь, приятель, мы из Техаса, и с нами шутки плохи! Парень сделал новый шаг. Заколебался, озираясь. Наверное, подыскивал для своей пушки подобающий лафет... – Налево, и на улицу! – скомандовал Ле-Барон. – Через мост переправит Хесус. А я займусь этим остолопом. И бросился по сцене вспять. Я не задерживался, чтобы увидеть, как разовьются дальнейшие события. За спиною грянул выстрел, впереди открылся узкий проход, сквозь который и протащил я сопротивлявшуюся Гейл. Свернув налево, мы обнаружили наружную дверь, настежь распахнутую – словно и она уже послужила кому-нибудь спасительной лазейкой. Выскочив и вытащив женщину, я задержался и прождал мгновение-другое. Пат не появился. Может, еще встретимся, а может – и нет... Профессионалы выполняют совместное задание. Даже о чисто человеческой тревоге друг за друга, сами домните, и речи идти не должно. И все-таки, подумал я, в следующий раз (ежели будет он, следующий раз) Ле-Барон получит заслуженное, полное, неотъемлемое и пожизненное право бубнить о сексе до упаду. Хотя, конечно, с Еленой мог и пошибче управиться... – Такси номер пять! – вымолвил негромкий голос. Улочка, где мы очутились, выглядела пустынной. Определенные улочки определенных городов неукоснительно пустеют, если поблизости совершено преступление. Только вы кожей чувствуете: отовсюду внимательно следят затаившиеся наблюдатели. Я двинулся на голос. Человек мелькнул, показался, поманил, опять исчез. Я побежал вослед, по узкому пространству меж домами, таща на буксире Гейл. В отсутствие Ле-Барона ее положение ухудшилось, ибо я поменял захват, сделал его крепче и болезненнее. Теперь женщина попросту не могла рвануться, не сказав последнего "прости" паре-тройке сухожилий. Запаркованное на соседней улице такси выглядело потрепанным и древним, однако в ту минуту я взирал на него, точно древний иудей на Землю Обетованную. Пропихнув Гейл в заднюю дверцу, я ввалился вослед, а Хесус тронул машину гораздо раньше" нежели дверца захлопнулась. Спустя минуту мы катили по широкому проспекту, буквально усеянному фонарями и людьми. С трудом верилось, что в Хуаресе имеются подобные уголки. Туристы прицениваются к псевдошвейцарским часам, покупают индейские пончо, торгуются упорно и нещадно... Но вскоре Хесус, ехавший в безукоризненном соответствии с правилами движения, свернул от греха подальше, повертел баранкой, миновал несколько темных переулков и полностью сбил меня с толку. – Где мы? – Мост почти перед вами, сеньор, – немедля отозвался водитель. И не обернулся" кстати. – На мексиканской стороне затруднения вряд ли возникнут: общей тревоги поднять пока не успели. А вот ваша таможня примется за обычные расспросы. Эта госпожа – подданная Estados Unidos?[6 - Соединенных Штатов (исп.).] – Да. По крайности, я так думаю. – Она должна объявить об этом, сеньор. Запомните. Таможня задаст вопрос и дождется ответа! Ожидать будут спокойно, лениво, непринужденно – словно ответ ничего не значит... Не заблуждайтесь на сей счет! – Спасибо, Хесус. Приятно работать с умными людьми. Водитель подметил: Гейл отнюдь не восторгается обществом, в котором путешествует. Украдкой поглядев на женщину, я увидал, что она растирает пострадавшую кисть. В полутемном такси прическа немного меньше напоминала растрепанный ветрами стог. Платье, меха и перчатки выглядели – спасибо все тому же полумраку – безукоризненно. Если все пойдет на лад, изучать чулки и туфли пограничная стража не станет. Не стал и я. Но Гейл сидела с видом, не оставлявшим сомнения: девица устроит чудовищный скандал при первой же, малейшей возможности. Незаметно для Гейл я извлек из кармана увесистую авторучку. Рисковать и напрашиваться на рукопашную схватку с рыцарски настроенными таможенниками не стоило. Я обнял женщину за плечи, крепко прижал круглый и, по счастью, плоский торец колпачка к ее боку. Шепнул на ухо: – Это револьвер, Гейл. Неприятности нам ни к чему. Но если упаси Господь, неприятности все же начнутся; первую пулю получишь ты. Наверняка. А я пользуюсь разрывными... Женщина промолчала и даже не шелохнулась. Впереди возникла темная громада моста. Я поплотнее прижался к Гейл и смачно поцеловал прямо в губы, продолжая угрожающе надавливать на ребро пленницы вечным пером. Старинный; до неприличия заезженный трюк. И в книгах описывают" и с экрана показывают. Позорище! Только позорище сие сплошь и рядом срабатывает. Безукоризненно срабатывает, заметьте. Машина остановилась. Хесус уплатил за проезд. Воспоследовала краткая дружелюбная беседа по-испански, раздался одобрительный смех. Автомобиль" двинулся дальше. – Мексиканскую таможню миновали, – доложил Хесус. – И безо всяких осложнений, Si? Спутница моя благоухала в на ощупь хороша была, но поцелуй получился не из удачных. Недоставало пылкой взаимности, Я чувствовал себя совершенным, чистейшей воды болваном, страстно впиваясь в уста женщины, которую, пожалуй, томило единственное желание: выблевать. Новая остановка. Новый вопрос. Теперь по-английски. Я неохотно прервал приятное занятие, поднял глаза. В окошке возникла физиономия, увенчанная форменной фуражкой. – О! – промолвил я, пытаясь разыграть смущение: – простите, увлекся!.. – Вы приобрели что-нибудь в Мексике, сэр? – Не сегодня... – Ваше подданство? – Гражданин США. – А ваше, сударыня? Женщина, обретавшаяся в моих объятиях, ощутимо вздрогнула. Заколебалась. Я усилил нажим на вечную ручку. Гейл едва не охнула. – Ваше подданство? – Американка... Удовлетворенный чиновник распрямился, отступил, отдал честь и махнул рукой, разрешая проехать. Я сказал: – Милочка, ты избрала выражение, порочное в корне. Правда, эту ошибку делают почти все. Гейл встрепенулась и недоуменно воззрилась на меня: – Что-о? – Во-первых, ни одна из Америк – ни Северная, ни Южная... Мы отъезжали прочь, но еще оставались в пределах слышимости. Следовало болтать непринужденно и бойко. – ...не составляют собственности Соединенных Штатов. Хотя зачастую – и к сожалению – мы ведем себя, как законные владельцы обоих континентов... Хесус, например, тоже американец. Верно, Хесус? – Si, senor. – Следовало сказать: подданная Соединенных Штатов, – продолжал я наставительным тоном. – Что касается собственно Америки, она тянется от Гудзонова Залива на севере до Огненной Земли на юге. И меж этими двумя оконечностями везде и всюду обитают американцы. "Paso del Norte", Хесус. – Si, senor. Спустя несколько минут я пропустил Гейл в свой гостиничный номер на седьмом этаже. Замкнул дверь изнутри, вынул руку из кармана, предварительно спрятав столь верно послужившую письменную принадлежность. Оглядел хорошенькую, слегка помятую женщину, стоявшую прямо посреди комнаты. – А теперь, Гейл, – произнес я ласково, – лучше вручи мне то, что младшая сестра вручила тебе. И лучше перескажи то, что она тебе шепнула. Перескажи точно. Слово в слово. Глава 6 Гейл расхохоталась. Потом неторопливо, презрительно повернулась, пересекла комнату, пристально поглядела в зеркало. Поправила перчатки, состроила гримасу, обнаружив пятнышко на ладони, попыталась оттереть его. Отряхнула и разгладила платье. Серебристо-голубая ткань оказалась, по пристальном рассмотрении, ни чем иным, как плотным штофом! Бабушка моя обивала такой материей диваны и кресла. Современницы обтягивают ею себя самих. – Сумочку-то верните, – процедила Гейл. – Не верну. Гейл окатила меня безмолвным презрением. Поплотнее закуталась в жакет из шкуры снежного человека, сощурила глаза, уставилась в упор: – Послушайте, довольно дурака валять. Никакого пистолета у вас не водится. И не лгите. Я впервые получил возможность хорошенько рассмотреть собеседницу в спокойной обстановке и при достаточном освещении. Чрезвычайно привлекательная особа, тоненькая, изящная, чуть выше среднего роста – однако, не в пример покойной сестре, лишь чуть-чуть. Я назвал ее привлекательной, но думаю, выразился неточно. Следовало бы сказать "очаровательная". Ясные, очень большие, голубовато-серый глаза. В меру подведенные, прошу заметить: в меру. Тонкий, аристократический нос. Удлиненное лицо, изящные скулы, немного впалые щеки. Круглолицая дурнушка морит себя голодом, чтобы добиться похожей томной худобы... И понапрасну. Гейл выглядела бы чистым совершенством, но ее подводил рот. Не был он чересчур большим, излишне чувственным тоже не был, и даже размазанная помада не портила приятного впечатления. Этот рот обладал сильнейшими соблазняющими свойствами, и сразу становилось ясно: его обладательница пользовалась оными напропалую. С малых лет. А теперь, дожив до тридцати (плюс-минус годок-другой), сделалась натурой избалованной, предательской, расчетливой, себялюбивой до предела. Рот неопровержимо свидетельствовал в пользу моего вывода! Записную, профессиональную красотку сразу же и с головой выдают очертания уст. Впрочем, предаваться психоаналитическим раздумьям не было времени. Всплыл неизбежный вопрос: а ты, храбрец, вообще – вооружен? Покойная Сара, в отличие от старшей сестры, разрешила бы свои сомнения прямо на мосту через Рио-Гранде, но у Гейл, простите за грубость, кишка оказалась тонка. Сия особа никогда и ни при каких обстоятельствах не ринулась бы грудью на дуло заряженного револьвера. Нет уж, Гейл выждала, покуда положение вещей изменилось, дозволило без особого риска разыгрывать отважную и надменную светскую львицу... Я извлек из кармана вечную ручку, продемонстрировал собеседнице и нагло засунул в другой карман – теперь уже нагрудный, где и положено обретаться орудиям письменности. Вынул беленькую сумку, исследовал содержимое. Обнаружил целую коллекцию удостоверений, где имя не менялось, а фамилии разнились. Похоже, в девичестве Гейл действительно звали Спрингер. Уроженка Мидлэнда, штат Техас. В докладе Пата Ле-Барона фигурировала Мэри-Джейн Спрингер. Отлично... Я вернул удостоверения на место, поднял взгляд. – Если вы колеблетесь, не зная, как обращаться ко мне, – проронила Гейл, – говорите "миссис Хэндрикс". Он был последним по счету, и полагаю, что имею право зваться именно так. – Последним? – переспросил я. – Пока последним, – холодно усмехнулась женщина. – До того я недолго числилась графиней фон Боом, впоследствии вышла за аргентинского футболиста; первым по порядку значился ковбой Хэнк – единственная настоящая любовь. Я сбежала с ним в семнадцать лет, а месяцем позже бедолага сломал шею, сброшенный норовистой лошадью. – Не повезло, – брякнул я. Плечи под меховым жакетом приподнялись и опустились. – Как сказать... У человека всего лишь одна шея. И, если бы лошадь не опередила, шею Хэнка рано или поздно свернул бы мой папенька. Или мы сами разругались бы насмерть перед расставанием. А так – я храню трепетные, нежные, отменно приятные воспоминания. Она изрекла вышеприведенную тираду совершенно спокойно. Или меня дурачила, или действительно, смеялась над памятью парня, именовавшегося Хэнком и подарившего ей незабываемый медовый месяц... Я полюбопытствовал: – А Сэм – лихой наездник? – Сэм?! Она расхохоталась уже неподдельно. – Вы сочли его ковбоем благодаря сорокадолларовым сапогам со шпорами? – Нет. И, сами видите, не ошибся. Полное имя Сэма, будьте любезны. – Сэм Гунтер. Гейл глубоко вздохнула, давая понять: вы надоели мне. – Если не отдаете сумочку, верните хоть гребенку, пудреницу и губную помаду. Кроме того, я желала бы пройти в ванную, умыться, привести себя в порядок. После ваших... Она состроила брезгливую мину. – Забудьте о ванной, – ответил я. – Послушайте, дражайший... – Послушайте, дражайшая, вы пребываете под моим неослабным присмотром. И не рассчитывайте на снисхождение, пока не отдадите искомую вещицу. К несчастью, не успел заметить, куда вы ее припрятали. Следовало наблюдать за субъектами в брюках, а они являли в то время заботу насущную и требовали полной сосредоточенности. С внезапной яростью Гейл выпалила: – Да чтоб вы прокисли! Она была моей сестрой! А вы говорите про гибель Дженни таким тоном! Фигляр поганый! Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=120662) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Северный перевал» (исп.). 2 «Таракан» (исп.). 3 «Праздник» (исп.). 4 Швейцары, привратники. Здесь: зазывалы (исп.). 5 Груди (исп.). 6 Соединенных Штатов (исп.).