Путешествие и приключения капитана Гаттераса
Жюль Габриэль Верн


Вниманию читателей предлагается роман Жюля Верна (1828–1905), рассказывающий o вымышленной экспедиции к Северному полюсу.






Часть первая

Англичане на Северном полюсе





Глава первая

«Форвард»


«Завтра, с отливом, бриг „Форвард“, под командой капитана К. З., при помощнике капитана Ричарде Шандоне, отойдет из Новых доков Принца по неизвестному назначению».

Вот что можно было прочесть в газете «Ливерпуль Геральд» от 5 апреля 1860 года.

Отплытие простого брига не составляет важного события для самого крупного торгового порта в Англии. Кто приметит этот корабль среди множества судов всех размеров и национальностей, которые едва вмещаются в громадных доках, простирающихся на две мили в длину?

Однако 6 апреля с самого утра изрядная толпа теснилась на набережной Новых доков; казалось, там собралась чуть ли не вся многолюдная корпорация ливерпульских моряков. Грузчики окрестных верфей побросали свою работу, коммерсанты – свои мрачные конторы, купцы – свои опустевшие магазины. Разноцветные омнибусы, курсирующие вдоль доков, ежеминутно высаживали на набережную все новые партии любопытных; казалось, весь город был охвачен одним желанием: присутствовать при отплытии брига «Форвард».

«Форвард» представлял собою винтовой бриг в сто семьдесят регистровых тонн, с машиной в сто двадцать лошадиных сил. По внешнему виду он мало чем отличался от других стоявших в порту бригов. Но если он не представлял собой ничего необычного в глазах простой публики, то знатоки замечали в нем некоторые особенности, относительно которых моряк никогда не ошибется.

На борту «Наутилуса», стоявшего невдалеке на якоре, несколько бывалых матросов перебрасывались словами, делая самые разнообразные догадки о назначении брига.

– На что бы ему такие мачты? – спрашивал один из матросов. – Где это видано, чтобы паровое судно несло так много парусов?

– Должно быть, – ответил широколицый краснощекий боцман, – этот бриг больше надеется на ветер, чем на свою машину, и если его верхние паруса так велики, то это потому, что нижним придется частенько бездействовать. Я уверен, что «Форвард» отправляется в северные или южные полярные моря, а там ледяные горы зачастую задерживают ветер, и тогда плохо приходится судну.

– Ваша правда, мистер Корнгиль, – подхватил третий матрос. – А приметили вы совершенно отвесный форштевень?

– К тому же, – прибавил Корнгиль, – форштевень снабжен острой как бритва стальной наделкой, которая может разрезать надвое трехпалубный корабль, если «Форвард» на полном ходу налетит на него.

– Без всякого сомнения, – подтвердил плававший по реке Мерси лоцман, – ведь при помощи винта бриг преисправно отмахивает по четырнадцати миль в час. А как он поднимался против течения во время пробного плавания – просто загляденье! Поверьте мне, это судно – отменный ходок.

– Да и под парусами бриг не ударит в грязь лицом, – продолжал Корнгиль, – он хорошо ходит против ветра и отлично слушается руля. Я буду не я, если бриг не махнет в полярные моря! И еще одна особенность! Приметили вы, как широк у него гельмпорт, в который проходит головка руля?

– Что правда, то правда, – согласились собеседники Корнгиля. – Но что же все это означает?

– А то, голубчики мои, – с презрительным самодовольством бросил Корнгиль, – что у вас и глаз во лбу нет, да и смекалки не хватает. Это означает, что рулю хотели дать побольше простора, чтобы его легко можно было снять и снова поставить на место. А среди льдов, сами знаете, это случается частенько.

– Правильно! – воскликнули хором матросы «Наутилуса».

– Да и сам груз брига, – прибавил один из них, – говорит за то, что мистер Корнгиль прав. Я узнал от Клифтона, который очертя голову нанялся на бриг, что «Форвард» берет на пять или на шесть лет продовольствия и огромный запас угля. Уголь, съестные припасы – вот весь его груз, да еще шерстяная одежда и тюленьи шкуры.

– Ну, значит, – сказал Корнгиль, – тут и сомневаться нечего. Но раз уж ты, молодчик, знаешь Клифтона, то не говорил ли он тебе, куда отправляется судно?

– Ничего не сказал, потому что и сам того не знает. Так завербован и весь экипаж. Куда идет судно – узнает каждый, когда прибудут на место.

– Узнают, как же! К черту в зубы – вот куда! – заметил какой-то скептик.

– Но зато какое жалованье, – продолжал, воодушевляясь, приятель Клифтона, – какое славное жалованье! В пять раз больше обыкновенного! Да если бы не такая плата, Ричард Шандон не завербовал бы ни одной души. И то сказать, какое-то чудное судно, идет бог весть куда и как будто не очень-то собирается вернуться назад! Нет, я ни за что бы не согласился!

– Согласился бы ты или нет, дружище, – возразил Корнгиль, – тебя все равно не взяли бы на «Форвард».

– Это почему?

– Да потому, что ты не отвечаешь поставленным условиям. Мне говорили, что женатые не принимаются на бриг, а ведь ты уже среди них. Поэтому тебе нечего задирать нос, он и без того у тебя курносый.

Все расхохотались, даже матрос, получивший щелчок.

– Да и самое название брига что-то уж больно смелое, – продолжал Корнгиль. – «Форвард» – «Вперед»! Но до каких же это пор вперед? И в довершение всего никто не знает, кто его капитан.

– Как не знать – знают, – сказал молодой, наивный на вид матросик.

– Что ты сказал? Его знают?

– Да, знают.

– Слушай, молодчик, – сказал Корнгиль, – уж не считаешь ли ты Шандона капитаном брига?

– Но… – начал было матросик.

– Так знай же, что Шандон – помощник капитана, и ничего больше. Это бравый и смелый моряк, китобой, он хорошо себя зарекомендовал, парень надежный и во всех отношениях достойный командовать судном. Но как бы то ни было, не он командует бригом; он такой же капитан, как ты или я, не в обиду мне будь сказано. Что же касается человека, который после Бога должен быть первым на корабле, то о нем ничего не известно даже самому Шандону. В свое время настоящий капитан должен явиться, только неизвестно, когда это произойдет и на каком побережье – в Новом или Старом Свете. Ричард Шандон не говорил, да и не имеет права говорить, куда направит бриг.

– Уверяю вас, мистер Корнгиль, – возразил молодой матрос, – кое-кто уже объявлен капитаном на бриге, о нем говорится в письме, которое получил Шандон и в котором ему предлагалась должность помощника капитана.

– Как так! – воскликнул Корнгиль, хмуря брови. – Ты будешь меня уверять, будто на бриге имеется капитан?

– Так оно и есть, мистер Корнгиль.

– Кому ты это говоришь? Мне?

– Ну да, потому что так сказал мне тамошний боцман Джонсон.

– Мистер Джонсон?

– Ну да, он сам мне это сказал.

– Сам Джонсон?

– И не только сказал, но даже показал мне капитана.

– Показал капитана? – переспросил ошеломленный Корнгиль.

– Да, показал!

– И ты его видел?

– Собственными глазами.

– Кто же это такой?

– Собака.

– Собака?.. Собака о четырех ногах?

– Да!

Велико было изумление матросов «Наутилуса». При других обстоятельствах они просто бы расхохотались. Собака – капитан брига в сто семьдесят тонн! Просто умора! Но «Форвард» был такой чудной корабль, что прежде, чем смеяться или что-нибудь отрицать, следовало хорошенько поразмыслить. Даже Корнгилю было не до смеха.

– И Джонсон показал тебе этого диковинного капитана-собаку? – обратился он к матросику. – И ты его видел?

– Как вижу вас, не в обиду вам будь сказано.

– Ну, что вы скажете? – спросили матросы Корнгиля.

– Ничего не скажу, – резко ответил он, – решительно ничего, разве только, что «Форвардом» командует или сам сатана, или сумасшедшие, которых следовало бы засадить в Бедлам.

Матросы молча смотрели на бриг, где уже заканчивались приготовления к отплытию; никому из них и в голову не приходило, что боцман Джонсон мог подшутить над молодым матросом.

Молва о собаке облетела уже весь город, и в толпе любопытных многие отыскивали глазами собаку-капитана, едва ли не считая ее каким-то сверхъестественным существом.

Впрочем, уже давно «Форвард» обращал на себя всеобщее внимание: его необычная конструкция, таинственность предприятия, отсутствие капитана, самый способ, каким Ричарду Шандону было предложено наблюдать за постройкой брига; тщательный подбор экипажа; неизвестное назначение корабля, о котором лишь немногие догадывались, – все это окружало бриг атмосферой тайны.

Ничто так не волнует мечтателя, поэта, а в особенности философа, как отплывающее судно. Мысль летит за кораблем, представляя себе его во время борьбы с волнами и ветром, во время его отважных странствий, которые далеко не всегда заканчиваются возвращением в порт. Подвернись тут какое-нибудь необычное обстоятельство, и корабль предстанет в фантастическом образе даже перед людьми с очень ленивым воображением.

Так было и с «Форвардом». Конечно, большинство зрителей не могли делать авторитетных замечаний подобно Корнгилю, но каждый высказал свое мнение, и за три месяца распространилось немало всяких слухов; в городе только и было толков, что о «Форварде».

Бриг был заложен на верфи в Бёркенхеде, предместье Ливерпуля, находящемся на левом берегу реки Мерси; Бёркенхед связывали с портом беспрестанно сновавшие взад и вперед паровые катера.

Верфи «Скотт и K°» – одни из лучших судостроительных фирм в Англии – получили от Шандона смету и подробный проект, где с величайшей точностью были указаны водоизмещение, размеры и приложены тщательно выполненные чертежи судна. Все говорило о проницательности и опытности разработавшего проект инженера. Шандон располагал значительными средствами; работы начались немедля и по требованию неизвестного судовладельца выполнялись быстро.

Конструкция брига давала полную гарантию его прочности; очевидно, он должен был выдерживать громадное давление, потому что его корпус, сделанный из индийского дуба, отличающегося чрезвычайной твердостью, был связан железными креплениями. Некоторые моряки задавали вопрос: почему корпус корабля, снабженный такими креплениями, не был сделан целиком из железа, как у многих паровых судов? На это получался один и тот же ответ: у таинственного инженера имелись на то свои особые основания.

Мало-помалу бриг принимал на верфи определенную форму; его прочность и плавные обводы восхищали знатоков. Как это заметили матросы «Наутилуса», форштевень брига, составлявший прямой угол с килем, был снабжен не волнорезом, а стальной наделкой, отлитой в мастерских Хоторна в Ньюкасле. Форштевень придавал бригу необычный вид, хотя у него не было ничего общего с военными судами. Все же у него на шканцах стояла шестнадцатифунтовая пушка; укрепленная на вертикальной оси, она легко поворачивалась во все стороны. Впрочем, несмотря на пушку и форштевень, вид у брига был далеко не воинственный.

5 февраля 1860 года странный корабль был благополучно спущен на воду при огромном стечении зрителей.

Но если бриг не был ни военным, ни торговым судном, ни увеселительной яхтой, – ибо никто не совершает прогулок с запасом продовольствия на шесть лет, – то что же это был за корабль?

Быть может, он отправлялся на поиски сэра Джона Франклина и его кораблей «Эребуса» и «Террора»? Но ведь в предыдущем, 1859 году лейтенант Мак-Клинток вернулся из плавания в полярные моря, представив неопровержимые доказательства гибели этой злополучной экспедиции.

Быть может, «Форвард» собирался сделать новую попытку открыть пресловутый Северо-Западный проход? Но капитан Мак-Клур открыл его еще в 1853 году, а его лейтенанту Кресуэлу выпала честь первым обогнуть американский материк от Берингова до Девисова пролива.

Однако для людей компетентных было очевидно, что «Форвард» готовился к плаванию в полярные моря. Уж не направляется ли он к Южному полюсу, намереваясь пройти дальше китобоя Уэдделя и капитана Джеймса Росса? Но зачем, с какой целью?

Хотя можно было о многом догадаться по конструкции брига, каких только ни строили предположений!

На другой день после спуска брига на воду машина была доставлена из мастерских Хоторна, находившихся в Ньюкасле.

Машина эта, в сто двадцать лошадиных сил, с качающимися цилиндрами, занимала немного места. Мощность ее была весьма значительна для судна в сто семьдесят тонн, несшего много парусов и весьма быстроходного.

Бриг блестяще выдержал испытания, и боцман Джонсон по этому поводу нашел нужным сказать приятелю Клифтона:

– Когда «Форвард» одновременно идет под парусами и под паром, то под парусами он идет быстрее.

Приятель Клифтона, по правде сказать, не слишком-то понял смысл этой сентенции, но ему казалось, что всего можно ожидать от корабля, которым командует собака.

После установки машины стали грузить продовольствие; это заняло немало времени, ибо корабль делал припасы на целых шесть лет. Продовольствие состояло из соленого и вяленого мяса, копченой рыбы, сухарей и муки; погрузили мешки с кофе и ящики с чаем, и в трюме выросли настоящие горы. Ричард Шандон тщательно следил за погрузкой этого драгоценного товара. Все было размещено, снабжено ярлыками и занумеровано в строжайшем порядке; погрузили также в большом количестве так называемый пеммикан, компактный продукт, изобретенный индейцами, содержащий очень много питательных веществ.

Самый подбор съестных припасов доказывал, что плавание будет продолжительным. При виде бочонков с лимонным соком, пакетов с горчицей, известковых препаратов, щавельного семени и ложечной травы – словом, сильных противоцинготных средств, столь необходимых при плавании в южных и северных полярных морях, человек смышленый сразу же догадывался, что «Форвард» отправляется в области вечного льда. Без сомнения, Шандону наказали обратить особенное внимание на эту статью груза, так как он позаботился о нем не меньше, чем об аптеке.

Если на бриге было немного оружия – что успокаивало людей робкого десятка, – то его пороховой погреб был переполнен, а это не обещало ничего хорошего. Единственная стоявшая на полубаке пушка не могла претендовать на такое количество пороха, – следовательно, и тут было над чем призадуматься. На бриге находились также огромные пилы, различного рода мощные механизмы, рычаги, свинцовые кувалды, ручные пилы, большие топоры и т. д., а также множество цилиндров со взрывчатым веществом, которого хватило бы, чтобы взорвать Ливерпульскую таможню. Все это было очень странно, если не страшно. Само собой разумеется, корабль был снабжен ракетами, сигнальными аппаратами и фонарями.

Зрители, толпившиеся на набережных доков, любовались также длинным вельботом из красного дерева, пирогой из жести, обтянутой гуттаперчей, и надувными лодками: это были резиновые мешки, которые легко можно было надуть и превратить в байдарки. В этот день толпою владело особенное любопытство и волнение, ибо с началом отлива «Форвард» должен был отправиться в свой неведомый рейс.




Глава вторая

Неожиданное письмо


Вот текст письма, полученного Ричардом Шандоном восемь месяцев тому назад:



«Абердин, 2 августа 1859 года.

Ричарду Шандону

Ливерпуль

Милостивый государь!

Настоящим письмом уведомляю Вас о передаче шестнадцати тысяч фунтов в банкирскую контору «Маркуарт и K°» в Ливерпуле. Прилагаемые при сем и подписанные мною ордера позволяют Вам располагать кредитом в указанном банке всего на сумму в шестнадцать тысяч фунтов.

Вы меня не знаете. Это не важно. Но я Вас знаю. А это главное.

Предлагаю Вам место помощника капитана на бриге «Форвард», которому предстоит, быть может, продолжительное и опасное плавание.

Если Вы откажетесь, то все отпадает. Если же согласитесь, то будете ежегодно получать пятьсот фунтов стерлингов, а по истечении каждого года в течение всей кампании размер Вашего оклада будет увеличиваться на одну десятую.

Бриг «Форвард» еще не существует. Он должен быть построен под Вашим наблюдением с таким расчетом, чтобы не позже чем в первых числах апреля 1860 года мог выйти в море. При сем прилагается подробный проект и смета. Вы должны будете строго их придерживаться. Бриг будет построен на верфи гг. Скотт и K°, с которыми Вы и войдете в соглашение.

В особенности обращаю Ваше внимание на экипаж «Форварда»; он будет состоять из меня – капитана, Вас – помощника капитана, второго помощника, боцмана, двух механиков, ледового лоцмана, восьми матросов и двух кочегаров, всего – из восемнадцати человек, в том числе и доктора Клоубонни, который явится к Вам в свое время.

Желательно, чтобы лица, отправляющиеся на бриге «Форвард», были англичане, люди независимые, бессемейные, неженатые, выносливые и готовые ко всему, к тому же воздержанные, ибо употребление крепких напитков, даже пива, не будет допускаться на бриге. Вы преимущественно будете выбирать людей сангвинического темперамента, обладающих большим запасом жизненной энергии.

Вы предложите им плату, в пять раз превышающую обычную; по истечении каждого служебного года она будет увеличиваться на одну десятую. По окончании плавания каждому из матросов будет выдано по пятьсот, а Вам – две тысячи фунтов стерлингов. Необходимые для этого суммы будут внесены в банк вышеупомянутых гг. Маркуарт и K°.

Поход будет продолжительным и трудным, но он принесет Вам славу. Итак, Вам нечего колебаться, мистер Шандон!

Отвечайте по адресу: Гетеборг (Швеция), до востребования К. З.

P. S. 15 февраля текущего месяца Вы получите большого датского дога, с отвислыми губами, темно-бурого, с поперечными черными полосами. Вы примете его на борт и распорядитесь кормить ячменным хлебом и наваром из брикетов говяжьего сала. О прибытии собаки потрудитесь уведомить в Ливорно (Италия) вышеуказанного адресата К. З.

Капитан «Форварда» явится в надлежащее время. В момент отплытия Вы получите новые инструкции.

    Капитан брига «Форвард» К. З.».




Глава третья

Доктор Клоубонни


Ричард Шандон был заправский моряк; в течение долгих лет он командовал китобойными судами в арктических морях и во всем Ланкастере пользовался солидной репутацией. Подобное письмо, разумеется, удивило Шандона, но как человек, видавший виды, он подошел к вопросу трезво и хладнокровно.

Шандон удовлетворял всем поставленным условиям: у него не было ни жены, ни детей, ни родственников, он был вольной птицей. Советоваться ему было не с кем, и он сразу же направился в банк «Маркуарт и K°».

«Если денежки налицо, – размышлял он, – остальное устроится само собой».

В банке его приняли с почтительностью, какую заслуживает человек, которого ожидают в кассе шестнадцать тысяч фунтов. Выяснив вопрос о деньгах, Шандон потребовал лист бумаги и размашистым почерком моряка написал по указанному адресу письмо, в котором выразил свое согласие.

В тот же день он вошел в соглашение с бёркенхедскими судостроителями; спустя сутки киль брига «Форвард» уже лежал на стапеле верфи.

Ричард Шандон был человек лет сорока, сильный, энергичный и смелый; эти три качества необходимы каждому моряку и придают ему самоуверенность, мужество и хладнокровие. Его считали человеком завистливым и неуживчивым; матросы скорее боялись, чем любили его. Но такая слава не могла помешать Шандону успешно вербовать экипаж, так как всем было известно, что он умел выпутаться из любых трудностей.

Шандон опасался одного – как бы таинственная сторона предприятия не отпугнула моряков.

«Лучше всего, – сказал он себе, – держать язык за зубами. Всегда найдутся морские волки, которые захотят знать всю подноготную, зачем, мол, да почему; но так как я и сам толком ничего не знаю, то нелегко будет им отвечать. Этот „К. З.“ наверняка какой-нибудь чудак; но, в конце концов, он меня знает и рассчитывает на мою опытность, а этого достаточно. Что касается корабля, то мы отделаем его на славу, и не будь я Ричард Шандон, если бриг не отправится в полярные моря. Однако все это останется в тайне между мной и моими помощниками».

Затем Шандон занялся вербовкой экипажа, придерживаясь требований капитана относительно семейного положения матросов и состояния их здоровья.

Он знал одного славного молодца, весьма надежного и опытного моряка по имени Джеймс Уолл. Уоллу было лет под тридцать, и он уже не раз побывал в северных морях. Шандон предложил ему место второго помощника. Джеймс Уолл ни минуты не колебался, потому что страстно любил свое ремесло и желал только одного – поскорее отправиться в море. Шандон рассказал ему, а также некоему Джонсону, нанятому на бриг боцманом, все, что знал сам.

– Что ж, попытаем счастья, – сказал Уолл, – не все ли равно, куда плыть? Если даже речь идет о Северо-Западном проходе… ну что ж, возвращались люди и оттуда!

– Не всегда, – возразил Джонсон. – Из этого, впрочем, не следует, что туда нельзя идти.

– Можно смело сказать, – начал опять Шандон, – что это плавание предпринимается в благоприятных условиях. «Форвард» – отличное судно и с помощью своей машины может уйти далеко. Восемнадцать человек экипажа – больше нам и не надо.

– Восемнадцать человек! – сказал Джонсон. – Как раз столько было на корабле американца Кейна, когда он отправился в свое знаменитое плавание к Северному полюсу.

– А все-таки странно, – продолжал Уолл, – что находится еще желающий пройти из Девисова пролива в Берингов. Экспедиции, посланные на поиски адмирала Франклина, обошлись Англии больше семисот шестидесяти тысяч фунтов, а между тем не дали никаких практических результатов. Черт возьми, интересно знать, кто это решается рискнуть своим состоянием для такой затеи?

– Имейте в виду, Джеймс, – ответил Шандон, – что все это одни предположения. Куда мы пойдем – в северные или южные моря, – я и сам не знаю. Быть может, дело идет о каких-нибудь открытиях. Впрочем, на днях должен явиться некий доктор Клоубонни, который, наверное, знает больше нас и все разъяснит. Поживем – увидим.

– Ладно, увидим, – сказал Джонсон. – А я тем временем постараюсь подыскать надежных ребят. Что до их жизненной энергии, как выражается капитан, то за это я ручаюсь вам наперед. В этом отношении можете вполне на меня положиться.

Джонсон был прямо бесценный человек; он приобрел большой опыт в арктических плаваниях. Он был боцманом на корабле «Феникс», входившем в состав экспедиций, отправлявшихся в 1853 году на поиски Франклина. Этот отважный моряк был свидетелем смерти французского лейтенанта Белло, которого он сопровождал во время его переходов по льдам. Джонсон знал чуть ли не всех моряков в Ливерпуле, и он немедленно приступил к вербовке экипажа.

Шандон, Уолл и Джонсон действовали так успешно, что в первых числах декабря экипаж был уже в полном составе. Однако дело не обошлось без трудностей: многих соблазняла высокая плата, но вместе с тем страшила судьба экспедиции; иной матрос, смело приняв предложение, через некоторое время брал слово назад и возвращал задаток, так как друзья отговаривали его от участия в таинственной экспедиции. Но все как один старались проникнуть в тайну и надоедали расспросами Шандону, который всякий раз спроваживал их к Джонсону.

– Что я могу тебе сказать, друг мой? – неизменно отвечал Джонсон. – Я знаю не больше твоего. Во всяком случае, ты будешь в хорошем обществе, среди молодцов не робкого десятка, а это что-нибудь да значит! Поэтому тут нечего долго раскидывать умом: согласен или нет?

И большинство матросов соглашались.

– Пойми же наконец, – добавлял иногда боцман, – что у меня большой выбор. Такой платы еще не получал ни один матрос. А как вернешься, получишь вдобавок кругленький капиталец. Штука, братец ты мой, лакомая!

– Что и говорить, лакомая, – соглашался матрос. – Будешь обеспечен на всю жизнь!

– Не скрою от тебя, – продолжал Джонсон, – что плавание будет долгое, трудное и опасное. Так и сказано в наших инструкциях. Ты должен знать, за что берешься. Работать наверняка придется изо всех сил, а может, и сверх силы. Поэтому, если ты не из храбрых, если не прошел огонь, воду и медные трубы, если у тебя нет дьявольской выдержки, если ты не готов ко всему на свете, – ну, словом, если дрожишь за свою шкуру, то поворачивай оглобли и дай место молодцам посмелее тебя.

– Но, мистер Джонсон, – говорил припертый к стене матрос, – вы-то хоть знаете капитана?

– Пока что наш капитан – Ричард Шандон.

Надо сказать, что так думал и сам Шандон; он легко поддался мысли, что в последнюю минуту поступят точные указания о маршруте путешествия и он останется капитаном «Форварда». Он не раз высказывал такое мнение в беседе с помощниками или с приятелями на бёркенхедской верфи, следя за работами по постройке брига, шпангоуты которого уже торчали на стапелях, напоминая скелет кита.

Шандон и Джонсон строго придерживались инструкций относительно выбора матросов. Вид у завербованных был вполне надежный, и они обладали жизненной энергией в количестве, достаточном, чтобы двигать машину «Форварда». Все говорило за то, что они смогут противостоять лютой стуже. Это были уверенные в себе, энергичные, решительные, крепкого сложения люди. Однако не все они были богатырского телосложения. Шандон даже сперва не решался принять некоторых из них, например матросов Гриппера, Гарри и гарпунщика Симпсона, показавшихся ему несколько худощавыми. Но так как они были люди крепкие, смелые и сильные, то в конце концов их приняли.

Весь экипаж состоял из протестантов одного и того же толка. Во время экспедиций общая молитва и чтение Библии объединяют людей различного склада и подкрепляют их в минуты уныния; на корабле нельзя допускать разномыслия в вопросах веры. Шандон убедился на опыте, насколько полезны такие собрания и как они поддерживают дух экипажа; из этих соображений к ним всегда прибегают на судах во время продолжительных полярных плаваний.

Покончив с вербовкой экипажа, Шандон, Джонсон и Уолл занялись заготовкой продовольствия, строго придерживаясь инструкций капитана, инструкций точных, ясных, подробных, определяющих как количество, так и качество любого из продуктов. Благодаря ордерам, которые имел Шандон, все оплачивалось чистоганом, со скидкой восьми процентов, добросовестно отмечавшейся всякий раз Шандоном.

В январе 1860 года все было в полной готовности: экипаж, продовольствие и груз. Бриг начал уже принимать определенную форму. Шандон каждый день бывал в Бёркенхеде.

23 января, утром, по своему обыкновению, Шандон находился на палубе одного из тех широких паровых катеров, которые снабжены рулем на носу и корме, чтобы избежать крутых поворотов, и совершают рейсы между берегами реки Мерси. В воздухе стоял обычный туман, заставлявший моряков прибегать к помощи компаса, хотя рейс длился не более десяти минут.

Как ни густ был туман, он не помешал Шандону заметить приземистого, полного человека с умным веселым лицом и приветливым взглядом. Человек этот подошел к Шандону, схватил его за обе руки и стал трясти их с горячностью, живостью и фамильярностью «чисто южной», как выразился бы француз.

Однако этот субъект, как ни странно, не был уроженцем юга; он сыпал словами и энергично жестикулировал; казалось, его мысли непременно должны были выразиться в словах и жестах, иначе могли бы взорвать его черепную коробку. Глаза его, маленькие, как это часто бывает у умных людей, и большой подвижный рот были чем-то вроде предохранительных клапанов, через которые вырывался излишек внутреннего напряжения; говорил он так много и так быстро, что Шандон ничего не мог разобрать.

Однако он узнал маленького человека, хотя никогда его не видел: он сразу понял, с кем имеет дело, и, улучив момент, когда незнакомец на миг замолчал, спросил:

– Доктор Клоубонни?

– Он самый, собственной персоной! Вот уже добрых четверть часа я ищу вас и спрашиваю у всех и каждого. Поймите же мое нетерпение! Еще пять минут – и я сошел бы с ума! Итак, вы помощник капитана Ричард Шандон? Значит, вы существуете? Вы не миф? Вашу руку, вашу руку! Позвольте еще раз пожать ее! Да, это рука Ричарда Шандона! Но если существует Ричард Шандон, то существует и бриг «Форвард», которым он командует; если он командует бригом, то отправится в море, а если отправится в море, то возьмет с собой доктора Клоубонни!

– Ну да, доктор, я Ричард Шандон, бриг «Форвард» существует и отправится в плавание.

– Это вполне логично, – ответил доктор, сделав глубокий вдох, – вполне логично. Я от души этому рад, я наверху блаженства! Давно уже я жду такого случая, давно уже хотел предпринять подобное путешествие. Я уверен, что мы с вами…

– Позвольте… – перебил его Шандон.

– Я уверен, – продолжал доктор, не слушая Шандона, – что мы с вами заберемся далеко и не сделаем ни шагу назад.

– Однако… – возразил Шандон.

– Потому что вы уже доказали свою опытность и мне известен ваш послужной список. Да, вы – отличный моряк!

– Не угодно ли вам…

– Разве можно хоть на минуту сомневаться в вашем мужестве, вашей храбрости и вашем искусстве! Капитан, назначивший вас своим помощником, не ошибся, уверяю вас!

– Да не в этом дело, – сказал Шандон, теряя терпение.

– А в чем же? Ради Бога, не мучайте меня!

– Черт возьми, да вы не даете мне и слова сказать! Скажите, пожалуйста, доктор, что побудило вас принять участие в экспедиции брига «Форвард»?

– Письмо, очень любезное письмо, – вот оно, письмо добрейшего капитана, очень лаконичное, но весьма убедительное!

С этими словами доктор протянул Шандону письмо следующего содержания:



«Инвернесс, 22 января 1860 года.

Доктору Клоубонни

Ливерпуль



Если доктору Клоубонни угодно отправиться на бриге «Форвард» в продолжительное плавание, то он может явиться к помощнику капитана Ричарду Шандону, получившему соответствующие инструкции.

    Капитан брига «Форвард» К. З.».

– Письмо получено сегодня утром, и я готов сегодня же подняться на борт «Форварда».

– Вы, доктор, по крайней мере знаете, какова цель этой экспедиции? – спросил Шандон.

– Ничуть не бывало! Впрочем, это не важно, главное – лишь бы отправиться куда-нибудь. Говорят, будто я человек ученый; но это неправда, сэр, я ничего не знаю; правда, я сочинил кое-какие книжонки, которые расходятся недурно, – но лучше бы мне этого не делать. Публика слишком уж снисходительна, если покупает их. Ничего я не знаю, говорю вам, за исключением того, что я величайший невежда. Но мне дают возможность пополнить, или, вернее, уточнить, мои познания – в области медицины, хирургии, истории, географии, ботаники, минералогии, конхиологии, геодезии, химии, физики, механики и гидрографии; ну что ж, я согласен и, уверяю вас, не заставлю себя просить!

– Так значит, – разочарованным тоном сказал Шандон, – вам неизвестно, куда отправляется «Форвард»?

– Напротив, известно! Он отправляется туда, где можно чему-нибудь научиться, что-нибудь открыть, сопоставить, где можно встретить другие обычаи, другие страны, изучать другие народы и присущие им нравы; словом, бриг отправляется туда, где мне еще не приходилось бывать.

– Но скажите точнее! – воскликнул Шандон.

– Могу и точнее, – ответил доктор, – я слышал, что бриг отправляется в северные моря. Ну что ж, на север так на север!

– По крайней мере, – спросил Шандон, – вы знаете капитана брига?

– Понятия о нем не имею! Но поверьте мне, это достойный человек!

Сойдя на берег в Бёркенхеде, Шандон разъяснил доктору положение вещей, и таинственность предприятия сразу же воспламенила воображение Клоубонни. При виде брига он пришел в восторг. С этого дня доктор не расставался с Шандоном и каждое утро осматривал корпус «Форварда».

Впрочем, ему было поручено организовать аптеку на бриге.

Клоубонни был врач, и хороший врач, но практикой занимался мало. В двадцать пять лет он, как и многие, был уже доктором медицины, а в сорок – настоящим ученым, известным всему городу; он был выдающимся членом Литературного и философского общества в Ливерпуле. Он обладал небольшим состоянием, и это позволяло ему лечить больных бесплатно, что, впрочем, не уменьшало ценности его советов. Любимый всеми, как личность в высшей степени обаятельная, он никогда не причинял вреда ни другим, ни себе. Живой и, пожалуй, несколько болтливый, он отличался чистосердечием и щедростью.

Как только в городе узнали о водворении доктора на бриге, его друзья приложили все усилия, чтобы отговорить его от участия в экспедиции, но это только укрепило ученого в раз принятом им решении: если доктор где-нибудь пустил корни, то едва ли кому-нибудь удалось бы сдвинуть его с места.

С этого времени всякого рода толки, догадки, предположения и опасения стали расти, как грибы, не по дням, а по часам; это не помешало, однако, спустить «Форвард» на воду 5 февраля 1860 года. Через два месяца бриг был уже готов к отплытию.

15 февраля, как сказано было в письме капитана, по Эдинбургской железной дороге в Ливерпуль в адрес Ричарда Шандона был доставлен датский дог. Собака казалась злой, трусливой и мрачной, и глаза у нее были какие-то странные. На медном ошейнике было вырезано слово «Форвард». Шандон в тот же день принял собаку на борт и о получении ее сообщил по адресу: «Ливорно, К. З.».

Экипаж «Форварда» состоял из: 1) капитана К. З., 2) Ричарда Шандона, помощника капитана, 3) Джеймса Уолла, второго помощника, 4) доктора Клоубонни, 5) Джонсона, боцмана, 6) Симпсона, гарпунщика, 7) Бэлла, плотника, 8) Брентона, первого механика, 9) Пловера, второго механика, 10) Стронга (негра), повара, 11) Фокера, ледового лоцмана, 12) Уолстена, оружейника, 13) Болтона, матроса, 14) Гарри, матроса, 15) Клифтона, матроса, 16) Гриппера, матроса, 17) Пэна, матроса, 18) Уорена, кочегара.

Таким образом, не считая капитана, экипаж был весь налицо.




Глава четвертая

Собака-капитан


5 апреля наступил день отплытия «Форварда». Присутствие доктора на бриге несколько успокаивало умы: куда бы ни отправился достойный ученый, можно было смело следовать за ним. Но все же большая часть матросов была в некоторой тревоге, и Шандон, опасаясь, как бы дезертирство не произвело некоторого опустошения в рядах экипажа, торопился выйти в море: потеряв берег из виду, матросы волей-неволей покорятся своей участи.

Каюта доктора Клоубонни находилась под ютом и занимала всю кормовую часть брига. Каюты капитана и его помощника, расположенные друг против друга, выходили окнами на палубу. Каюту капитана, снабдив различными инструментами, мебелью, дорожной одеждой, книгами, бельем и утварью, подробно перечисленными в списке, наглухо заперли. По распоряжению неведомого капитана ключ от этой каюты был отправлен в Любек, следовательно, только он сам мог в нее войти.

Это очень беспокоило Шандона, ибо отнимало у него шансы на командование бригом. Он превосходно оборудовал свою каюту, так как ему были хорошо известны условия полярных экспедиций.

Каюта Уолла находилась рядом с кубриком, служившим матросам спальней. Там было очень просторно, и едва ли они нашли бы на другом судне более удобное помещение. О них заботились как о ценном грузе; посреди кубрика стояла большая печь.

Доктор Клоубонни, вступивший во владение своей каютой 6 февраля, то есть на другой день после спуска брига на воду, весь ушел в свои хлопоты.

– Самым счастливым животным на свете, – рассуждал он, – была бы улитка, если бы она могла по своему желанию построить себе раковину. Постараюсь же быть разумной улиткой.

Действительно, эта раковина, в которой ему суждено было пробыть долгое время, принимала очень уютный вид. Клоубонни радовался, как ребенок или как ученый, приводя в порядок свое научное хозяйство. Его книги, гербарии, точные механизмы, физические приборы, коллекции термометров, барометров, гигрометров, дождемеров, подзорных труб, компасов, секстантов, карт, планов, склянки, порошки, пузырьки его довольно богатой походной аптечки – все это приводилось в порядок, которому мог бы позавидовать Британский музей. Пространство в шесть квадратных футов содержало неисчислимые богатства; доктору стоило только, не сходя с места, протянуть руку, чтобы мгновенно сделаться медиком, математиком, астрономом, географом, ботаником или конхиологом.

По правде сказать, он гордился своим хозяйством и был счастлив в своем плавучем святилище, где с трудом могли бы уместиться трое самых тощих его приятелей. Впрочем, вскоре появились и друзья, и притом в таком количестве, что даже покладистый доктор не выдержал и под конец сказал, перефразируя известное изречение Сократа:

– Мой дом невелик, но дай Бог, чтобы он никогда не наполнялся друзьями.

Для полноты описания «Форварда» добавим, что конура большого датского дога находилась как раз под окном таинственной каюты; но свирепый обитатель конуры предпочитал бродить по нижней палубе и трюму; казалось, не было возможности приручить его, и никто не мог совладать со странным нравом собаки. По ночам ее жалобный вой зловеще отдавался в глубине трюма.

Быть может, она тосковала по своему отсутствующему хозяину? Или инстинктивно предчувствовала опасности предстоящего путешествия? Или предвещала грядущие напасти? Последнее казалось матросам вероятнее всего. Правда, некоторые подшучивали над ее повадками, но в душе считали собаку каким-то дьявольским отродьем.

Один из матросов, по имени Пэн, на редкость грубый малый, бросился однажды на собаку, чтобы ее отколотить, но оступился, упал на шпиль и раскроил себе голову. Разумеется, и в этом случае обвинили во всем злосчастную собаку.

Клифтон, самый суеверный из всего экипажа, заметил, что, находясь на юте, собака постоянно бродила на наветренной стороне; позже, когда бриг уже вышел в море и ему приходилось лавировать, странное животное после каждого поворота меняло место и упорно держалось наветренной стороны, словно настоящий капитан.

Доктор Клоубонни, который своей кротостью и приветливостью, казалось, мог бы смирить тигра, напрасно старался задобрить собаку, он только даром потратил труд и время.

Так как собака не откликалась ни на одно имя «собачьего календаря», то матросы под конец стали называть ее Капитаном, ибо она прекрасно знала все морские порядки и, видимо, не раз уже побывала в плавании.

Понятно, чем был вызван шутливый ответ боцмана приятелю Клифтона, и неудивительно, что большинство матросов приняло его всерьез. Некоторые, правда, улыбались, вспоминая слова боцмана, но втайне ожидали, что в один прекрасный день собака примет человеческий образ и на бриге раздастся громкая команда капитана.

Хотя Ричард Шандон и не разделял этих суеверных страхов, но в душе он не был спокоен. Вечером 5-го, накануне отплытия, он сидел, дружески беседуя в кают-компании с доктором, Уоллом и Джонсоном.

Все четверо осушали уже по десятому стакану грога, надолго прощаясь с этим напитком, потому что, согласно предписаний, полученных в письме из Абердина, на время плавания все люди на бриге, начиная с капитана и кончая кочегаром, становились «водохлебами», то есть не должны были получать ни вина, ни пива. Крепкие напитки отпускались только в случае болезни, да и то по предписанию врача.

Уже добрый час беседовали они об отъезде. Если все распоряжения капитана действительно осуществятся, то Шандон получит завтра письмо, содержащее последние инструкции.

– Если из этого письма, – говорил Шандон, – я не узнаю имени капитана, то по крайней мере станет известным хоть место назначения брига. Иначе – куда же мы пойдем?

– На вашем месте, – ответил нетерпеливый доктор, – я отплыл бы, не дожидаясь письма. Ручаюсь, что это письмо нагонит нас в дороге.

– Вы так уверены, доктор? Но интересно знать, куда бы вы направили корабль?

– К Северному полюсу! Это само собой разумеется, тут не может быть ни малейшего сомнения.

– Ни малейшего сомнения? – протянул Уолл. – Но почему же не к Южному полюсу?

– К Южному? – воскликнул доктор. – Никогда! Неужели капитан захочет пересекать весь Атлантический океан? Вы только представьте себе это, дорогой друг.

– У доктора на все готов ответ, – сказал Уолл.

– Допустим, что на север, – начал опять Шандон. – Но куда же именно, доктор: к Шпицбергену? Или к Гренландии? Или к Лабрадору? Или, наконец, в Баффинов залив? Если все дороги ведут к одному месту, то есть к непроходимым льдам, то, во всяком случае, дорог этих много, и мне было бы очень трудно выбрать ту или другую. Можете ли вы дать мне точный ответ?

– Нет, – ответил Клоубонни, досадуя, что не может ничего сказать. – Но если вы так и не получите письма – что вы будете делать?

– Да ничего; стану ждать.

– Вы не отправитесь? – воскликнул доктор, отчаянно потрясая стаканом.

– Конечно, нет.

– Так будет благоразумнее всего, – спокойно заговорил Джонсон, в то время как доктор, которому не сиделось на месте, взволнованно расхаживал вокруг стола. – Да, так будет благоразумнее, хотя дальнейшая проволочка может иметь дурные последствия. Во-первых, теперь самое благоприятное время года, и если мы в самом деле двинемся на север, то необходимо воспользоваться таяньем льдов, чтобы пройти Девисов пролив. Во-вторых, экипаж с каждым днем все больше волнуется; друзья да товарищи подбивают наших матросов оставить бриг, и их запугивания могут сыграть с нами скверную шутку.

– К тому же, – добавил Джеймс Уолл, – если среди матросов начнется паника, то они сбегут все до одного, и как вы наберете тогда новую команду?

– Но что же делать? – воскликнул Шандон.

– Ждать, как вы и сказали, – ответил доктор, – но ждать только до завтрашнего дня и не отчаиваться. Обещания капитана исполнялись до сих пор с поразительной точностью; поэтому нет оснований думать, что в свое время нам не будет сообщено, куда направляется бриг. Лично я ни на минуту не сомневаюсь, что завтра мы будем уже в Ирландском море, а потому, друзья мои, предлагаю вам выпить последний стакан грога за успех нашего плавания. Правда, оно начинается в несколько странных обстоятельствах, но с такими моряками, как вы, у нас тысяча шансов на счастливый исход!

И все четверо чокнулись в последний раз.

– А теперь, – обратился Джонсон к Шандону, – если позволите дать вам совет, приготовьте все к отплытию. Экипаж должен быть убежден, что вы вполне уверены в своих действиях. Получите вы завтра письмо или нет, – все равно снимайтесь с якоря. Не разводите паров; ветер, видимо, установился, и что может быть легче, как спуститься по течению. Пускай лоцман взойдет на борт; в час отлива выходите из дока и становитесь на якорь за Бёркенхедским мысом; наши люди не будут иметь никаких сношений с берегом, и если этому дьявольскому письму суждено попасть в наши руки, то, поверьте, оно найдет нас там, как и во всяком другом месте.

– Умно сказано, Джонсон! – воскликнул доктор, протягивая руку старому моряку.

– Будь по-вашему! – согласился Шандон.

После этого все разошлись по своим каютам. В эту ночь думы об отплытии тревожили их и во сне.

На другой день с первой почтой Ричард Шандон не получил ни строчки.

Тем не менее он энергично готовился к отплытию. Слух об этом разнесся по всему Ливерпулю, и, как мы уже знаем, огромная толпа зрителей хлынула на набережную Новых доков Принца.

Одни приходили на бриг, чтобы в последний раз обнять товарища, другие – чтобы отговорить приятеля, третьи – чтобы взглянуть на странное судно, четвертые – чтобы разузнать про цель плавания. Многим не понравилось, что в этот день Шандон был молчаливее и сдержаннее, чем обычно.

Однако у него имелись на это уважительные причины.

Пробило десять. Пробило одиннадцать. Прилив должен был кончиться к часу дня. Шандон стоял на рубке и тревожно разглядывал толпу, ища человека, который разрешит его сомнения. Напрасные надежды! Матросы «Форварда» молча исполняли приказания помощника капитана, не спуская с него глаз; все напряженно ждали вести, которая, однако, не приходила.

Джонсон заканчивал последние приготовления к отплытию. Погода стояла пасмурная; на море поднялось сильное волнение; дул свежий юго-восточный ветер, но выход из реки Мерси не представлял затруднений.

Полдень. Опять ничего. Доктор Клоубонни взволнованно шагал по палубе, поглядывая по сторонам, жестикулировал и «жаждал моря», как он выражался со свойственной ему ученой изысканностью. Он был сильно взволнован, хотя и старался сдерживаться. Шандон до крови искусал себе губы.

В эту минуту подошел Джонсон.

– Если вы хотите воспользоваться отливом, – сказал он, – то времени терять не следует. Нам понадобится час, чтобы выйти из дока.

Шандон в последний раз осмотрелся по сторонам и взглянул на циферблат. Был уже первый час.

– Снимайтесь! – сказал он шкиперу.

– Эй, вы, расходитесь! – крикнул Джонсон, приказывая посторонним очистить палубу «Форварда».

Толпа заколыхалась, направляясь к сходням, матросы стали отдавать последние швартовы.

Началась суматоха, так как матросы бесцеремонно спроваживали с палубы любопытных; к гаму толпы примешивалось рычание собаки. Внезапно дог стал яростно протискиваться сквозь густую толпу. Он глухо ворчал.

Собаке дали дорогу; она вспрыгнула на ют, и – трудно поверить, но подтвердить это могут сотни свидетелей – собака-капитан держала в зубах письмо.

– Письмо! – вскричал Шандон. – Так, значит, он на бриге?

– Без сомнения, он был здесь, но теперь его уже нет, – ответил Джонсон, показывая на палубу, совершенно очищенную от праздных зрителей.

– Капитан, Капитан, сюда! – кричал доктор, стараясь схватить письмо, которое собака не давала ему, делая большие прыжки. Казалось, она хотела вручить пакет самому Шандону.

– Сюда, Капитан! – крикнул моряк.

Собака подошла к нему. Шандон без труда взял письмо, и Капитан три раза громко пролаял среди глубокой тишины, царившей на бриге и набережной.

Шандон держал в руке письмо, не вскрывая его.

– Да читайте же! – воскликнул доктор.

Шандон взглянул на конверт. Там не было обозначено ни числа, ни адреса, стояло только:



«Помощнику капитана Ричарду Шандону, на бриге „Форвард“».


Шандон распечатал письмо и прочел:



«Направляйтесь к мысу Фарвель. Вы прибудете туда 20 апреля. Если капитан не явится, вы пересечете Девисов пролив и пройдете Баффиновым заливом до залива Мелвилла.

    Капитан «Форварда» К. З.».

Шандон тщательно сложил это лаконичное письмо, сунул его в карман и отдал приказ об отплытии. Под свист восточного ветра голос его звучал как-то особенно торжественно.

Вскоре «Форвард» был уже вне дока и, направляемый ливерпульским лоцманом, маленький бот которого шел невдалеке, вступил в фарватер реки Мерси. Толпа повалила на внешнюю набережную доков Виктории, чтобы в последний раз взглянуть на загадочное судно. Мигом были поставлены марселя, фок и бизань, и «Форвард», оправдывая свое название, быстро обогнул Бёркенхедский мыс и полным ходом вышел в Ирландское море.




Глава пятая

В открытом море


Порывистый, но попутный ветер налетал бурными шквалами. «Форвард» быстро рассекал волны; винт его бездействовал.

В три часа дня навстречу попался пароход, совершающий рейсы между Ливерпулем и островом Мэн. Его капитан окликнул бриг, и это было последнее слово напутствия, услышанное экипажем «Форварда».

В пять часов лоцман сдал командование бригом Ричарду Шандону и пересел на свой бот, который, искусно лавируя, вскоре скрылся на юго-западе.

К вечеру бриг обогнул мыс на южной оконечности острова Мэн. Ночью море сильно волновалось; «Форвард» шел по-прежнему отлично, оставил мыс Эйр на северо-западе и направился к Северному проливу.

Джонсон был прав: в открытом море инстинкт моряков одержал верх над всякими опасениями. Убедившись в надежности брига, матросы стали забывать о необычности этого плавания. Быстро наладилась нормальная судовая жизнь.

Доктор с наслаждением вдыхал морской воздух. Во время шквалов он бодро расхаживал по палубе; для ученого мужа у него была неплохая морская походка.

– Что ни говорите, а море – славная вещь, – сказал Клоубонни Джонсону, поднимаясь на палубу после завтрака. – Я поздно познакомился с ним, но постараюсь наверстать упущенное.

– Вы правы, доктор; я готов отдать все материки за кусок океана. Говорят, будто морякам быстро надоедает их ремесло, но я вот уже сорок лет хожу по морю, а оно мне все так же нравится, как и в первый день.

– Какое наслаждение чувствовать под ногами надежный корабль, а насколько я могу судить, «Форвард» ведет себя молодцом.

– Вы не ошиблись, доктор, – сказал Шандон, подходя к собеседникам. – «Форвард» – превосходное судно, я утверждаю, что ни один корабль, предназначенный для плавания во льдах, не был лучше оборудован и снаряжен. Это мне напоминает, как тридцать лет назад капитан Джеймс Росс, отправлявшийся на поиски Северо-Западного прохода…

– На бриге «Победа», – с живостью перебил доктор, – он был такой же почти вместимости, как и наш, и также снабжен машиной.

– Как? Вы это знаете?

– Как видите, – продолжал доктор. – В то время машины находились еще в младенческом состоянии и машина брига «Победа» была причиной многих досадных задержек. Капитан Джеймс Росс, долго и напрасно чинивший ее по частям, кончил тем, что разобрал ее и бросил на первой же зимней стоянке.

– Черт побери! – вырвалось у Шандона. – Да вы, я вижу, знаете все подробности!

– А то как же! – отвечал доктор. – Я прочел сочинения Парри, Росса, Франклина, донесения Мак-Клура, Кеннеди, Кейна, Мак-Клинтока, – кое-что осталось в памяти. Добавлю еще, что тот же Мак-Клинток на винтовом, вроде нашего, бриге «Фокс» гораздо легче и успешнее достиг своей цели, чем все его предшественники.

– Совершенно верно, – ответил Шандон. – Мак-Клинток – отважный моряк: мне довелось с ним плавать. Можете еще добавить, что, как и он, в апреле мы будем в Девисовом проливе; и если нам удастся пробраться между льдами, то мы далеко продвинемся.

– Если только, – сказал доктор, – нас в первый же год не затрет льдами в Баффиновом заливе, как это было с «Фоксом» в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, и тогда нам придется зимовать среди сплошного льда.

– Надо надеяться, что мы окажемся счастливее, мистер Шандон, – отвечал Джонсон. – Если уж на таком судне, как «Форвард», не пройти куда хочешь, то, верно, придется махнуть рукой на все эти затеи.

– Впрочем, – начал опять доктор, – если капитан будет находиться на бриге, то он, конечно, будет знать, как ему поступать, – не то что мы; ведь письмо до того лаконично, что никак не догадаешься о цели экспедиции.

– Достаточно уж того, – с живостью ответил Шандон, – что мы знаем, какого держаться курса. Полагаю, еще добрый месяц мы сможем обойтись без сверхъестественного вмешательства незнакомца и его распоряжений. Впрочем, на этот счет мое мнение вам уже известно.

– Ну да! Я думал, как и вы, – заметил доктор, – что этот человек оставит за вами командование бригом, а сам не появится, но…

– Но что? – с оттенком неудовольствия спросил Шандон.

– После получения второго письма я переменил мнение.

– Почему же, доктор?

– Да потому, что это письмо хотя и указывает вам путь, но не говорит о целях плавания; между тем необходимо знать, куда мы идем. Мы в открытом море, и я спрашиваю вас: как это мы можем получить третье письмо? В Гренландии почтовая связь, вероятно, оставляет желать лучшего. Знаете что, Шандон, я думаю, что капитан ждет нас в каком-нибудь датском поселении, в Хольстейнборге или Упернивике. Возможно, он отправился туда, чтобы запастись тюленьими шкурами, закупить собак и сани и заготовить все необходимое для полярных экспедиций. Поэтому меня ничуть не удивит, если в одно прекрасное утро он выйдет из своей каюты и самым естественным манером начнет командовать бригом.

– Может быть, – процедил сквозь зубы Шандон. – Однако ветер свежеет, и не следует в такую погоду рисковать брамселями.

Шандон покинул доктора и приказал убрать верхние паруса.

– Однако он упорно стоит на своем, – сказал боцману доктор.

– Да, – отвечал Джонсон, – и это тем печальнее, доктор, что, быть может, вы окажетесь правы.

В субботу, под вечер, «Форвард» обогнул Галловейский мыс, маяк которого был замечен на северо-востоке. Ночью он миновал мыс Кинтайр, затем мыс Фэр на восточном побережье Ирландии. К трем часам прошел остров Ратлин и Северным проливом вышел в океан.

Это было в воскресенье, восьмого апреля.

Англичане, в особенности моряки, педантично соблюдают воскресные дни. Поэтому часть утра была посвящена молитве и чтению вслух Библии, которое охотно взял на себя доктор.

Переходивший в ураган ветер грозил отбросить бриг к ирландскому берегу; волнение было сильное, качка – крайне утомительна. Немудрено было бы заболеть морской болезнью, и если доктор не заболел, то лишь потому, что он этого сильно не хотел. В полдень мыс Малин скрылся из виду на юге; это был последний клочок европейской земли, оставленный позади отважными мореплавателями, многим из них не суждено было снова увидеть родину; они долго следили взглядом за исчезавшей на горизонте землей.

С помощью секстанта и хронометра определили положение брига: 55°57 широты и 7°10 долготы.

Ураган стих к девяти часам вечера; «Форвард», не убавляя хода, держал курс на северо-запад. В этот день бриг обнаружил свои высокие морские качества; ливерпульские знатоки не ошиблись: «Форвард» оказался превосходным парусным судном.

В течение нескольких дней бриг быстро двигался на северо-запад; ветер стал южным; море сильно волновалось; «Форвард» шел на всех парусах. Буревестники и тупики носились над ютом; доктор очень ловко подстрелил одну из птиц, и она упала на палубу.

Симпсон, гарпунщик, поднял ее и подал Клоубонни.

– Неважная дичь, доктор, – сказал он.

– Напротив, из нее можно приготовить отличное блюдо.

– Как? Вы станете есть эту дрянь?

– Да, и вы тоже, друг мой, – сказал Клоубонни.

– Бр-р! – воскликнул Симпсон. – Мясо этой птицы отдает ворванью и горчит, как у всех морских птиц.

– Ладно! – сказал доктор. – Я особенным способом приготовлю эту дичь, и если вы догадаетесь, что это мясо морской птицы, то я никогда в жизни больше не застрелю ни одного буревестника.

– Значит, вы, доктор, вдобавок ко всему еще и повар? – спросил Джонсон.

– Ученый должен знать всего понемногу.

– В таком случае берегись, Симпсон, – сказал боцман. – Доктор уж такой ловкий, что, пожалуй, мы и в самом деле примем буревестника за отменную куропатку.

Клоубонни не ударил лицом в грязь: он искусно снял с буревестника подкожный слой жира, которого больше всего на ножках, от этого исчезли горьковатость и противный привкус рыбы. Приготовленного таким образом буревестника все, в том числе и Симпсон, признали отличной дичью.

Во время последнего шторма Ричард Шандон смог вполне оценить достоинства своего экипажа. Он изучал каждого матроса в отдельности, что обязан делать каждый благоразумный командир судна, желающий избегнуть в будущем непредвиденных осложнений. Он знал теперь, на кого можно рассчитывать.

Джеймс Уолл душой и телом был предан Шандону; дело он знал хорошо, был усердный исполнитель, но ему не хватало инициативы; как второстепенное должностное лицо он был на месте.

У Джонсона, человека испытанного в борьбе с морем, избороздившего полярные моря, не было недостатка в хладнокровии и отваге.

Симпсон, гарпунщик, и Бэлл, плотник, были люди надежные, дисциплинированные и преданные долгу. Ледовый лоцман Фокер, воспитанный в школе Джонсона, мог оказать экспедиции большие услуги.

Лучшими из матросов, по-видимому, были Гарри и Болтон: Болтон, парень веселый и словоохотливый, любил побалагурить; у Гарри, малого лет тридцати пяти, было энергичное лицо, но он был бледноват и несколько задумчив.

Матросы Клифтон, Гриппер и Пэн, видимо, менее энергичные и решительные, не прочь были при случае и пороптать. Гриппер в момент отплытия чуть не ушел с брига, только чувство стыда удержало его на «Форварде». Если все будет хорошо, если не придется подвергаться большим опасностям и работа не будет слишком изнурительной, то на этих трех матросов можно вполне положиться. Но им необходима была сытная пища, потому что путь к их сердцу шел, так сказать, через желудок. Хотя и предупрежденные заранее, они все еще не хотели считать себя «водохлебами», за обедом скорбели об отсутствии водки и джина, тем не менее они старались отыграться на кофе и чае, которые могли пить вволю.

Что касается механиков, Брентона и Пловера, и кочегара Уорена, то до сих пор они только и делали, что прохаживались по палубе или сидели, скрестив на груди руки.

Итак, Шандон достаточно изучил своих подчиненных.

14 апреля «Форвард» пересек великое течение Гольфстрим, которое направляется вдоль восточных берегов Америки, доходит до Ньюфаундленда, затем уклоняется на северо-восток и огибает берега Норвегии. Бриг находился на 51°37 широты и 22°58 долготы, в двухстах милях от Гренландии. Заметно похолодало; термометр опустился до тридцати двух градусов,[1 - По Фаренгейту. Равняется 0° по Цельсию.] то есть до точки замерзания.

Доктор, не считая нужным одеваться по-зимнему, ходил как все матросы. Занятно было глядеть, как Клоубонни щеголял в высоких сапогах, в которые он, так сказать, входил всей своей особой, в широкой клеенчатой шляпе и в таких же брюках и куртке. Во время сильных дождей или когда волны перекатывались через палубу, он сильно смахивал на тюленя. Надо сказать, это сходство чрезвычайно льстило его самолюбию.

В течение двух дней продолжалась буря; северо-западный ветер значительно замедлял движение брига. С 14 до 16 апреля море не утихало, но в понедельник хлынул проливной дождь, почти мгновенно успокоивший море.

Шандон обратил внимание доктора на это обстоятельство.

– Ну да, – сказал доктор, – этим подтверждаются интересные наблюдения китобоя Скорсби, члена Королевского Ливерпульского общества, в котором и я состою членом-корреспондентом. Он отмечает, что во время дождя волны почти исчезают, даже при сильном ветре. Напротив, в сухую погоду море волнуется даже от слабого ветра.

– Как же объясняют это явление, доктор?

– Очень просто: его вовсе не объясняют.

В это время ледовый лоцман, стоявший на вахте на брам-салинге, заметил милях в пятнадцати справа под ветром плывущую глыбу льда.

– Ледяная гора под этой широтой! – воскликнул доктор.

Шандон взглянул в подзорную трубу в указанном направлении и подтвердил сообщение лоцмана.

– Вот так штука! – воскликнул доктор.

– Это вас удивляет? – смеясь, заметил Шандон. – Неужели нам так повезло, что мы наконец можем чем-нибудь вас удивить?

– В первый момент это меня удивило, хотя, собственно говоря, тут нечему удивляться, – с улыбкой отвечал доктор. – Ведь бриг «Энн де Пуль» из Гриспонда в тысяча восемьсот тринадцатом году под сорок четвертым градусом северной широты был буквально затерт льдами; его капитан Деймент насчитывал целые сотни айсбергов.

– Значит, – сказал Шандон, – и в этом отношении кое-чему мы можем поучиться у вас?

– Очень немногому, – скромно ответил доктор. – Могу только добавить, что ледяные горы встречались и под менее высокими широтами.

– Я это хорошо знаю, дорогой доктор, потому что, будучи юнгой на военном шлюпе «Флай»…

– В тысяча восемьсот восемнадцатом году, – подхватил доктор, – в конце марта, вы прошли между двумя плавающими ледяными островами под сорок вторым градусом широты.

– Ну, это уж чересчур! – воскликнул Шандон.

– Зато совершенно справедливо. Поэтому нечего удивляться тому, что, находясь на два градуса севернее, «Форвард» встретил на траверсе айсберг.

– Вы, доктор, – продолжал Шандон, – настоящий кладезь премудрости, из которого только и остается что черпать.

– О, мой источник иссякнет гораздо скорее, чем вы думаете. Но если бы мне удалось наблюдать вблизи это интересное явление, я был бы счастливейшим из докторов.

– Могу себе представить… Джонсон, – обратился Шандон к боцману, – мне кажется, ветер начинает свежеть?

– Да, – отвечал боцман. – Но мы идем очень медленно, и вскоре течение Девисова пролива даст себя знать.

– Вы правы, Джонсон. Если мы хотим быть двадцатого апреля в виду мыса Фарвель, необходимо идти под парами, иначе нас снесет к берегам Лабрадора. Уолл, прикажите развести пары.

Приказание Шандона было исполнено; через час давление в котле было уже достаточным; паруса были убраны, и винт, вспенивая воду своими лопастями, помчал бриг против северо-западного ветра.




Глава шестая

Великое Полярное течение


Вскоре многочисленные стаи буревестников и тупиков – обитателей этих печальных мест – возвестили о близости Гренландии. «Форвард» быстро двигался к северу, оставляя за собой длинную полосу черного дыма.

Во вторник, 17 апреля, около одиннадцати часов утра ледовый лоцман впервые заметил на небе ледяной отблеск. Ледяное поле должно было находиться по крайней мере в двадцати милях к северу. Несмотря на довольно густые облака, над горизонтом стояло ослепительное белое сияние. Опытные моряки не могли ошибиться насчет этого явления: по яркости отблеска они заключили, что его отбрасывает большое скопление льда, находящееся вне поля зрения, миль за тридцать от брига.

К вечеру подул южный попутный ветер; Шандон в целях экономии приказал поднять паруса и прекратить пары. «Форвард» под марселями, кливером и фоком быстро направился к мысу Фарвель.

Восемнадцатого числа, в три часа, был замечен ледяной поток; на поверхности моря, на фоне неба, ярко вырисовывалась тонкая ярко-белая полоска. По-видимому, поток шел от восточных берегов Гренландии, а не из Девисова пролива, потому что льды преимущественно держатся у западных берегов Баффинова залива. Час спустя «Форвард» уже пробирался между льдинами; в самых сплоченных частях ледяного потока льдины колыхались от зыби, хотя были крепко спаяны между собой.

На следующий день на рассвете вахтенный приметил какой-то корабль: то был датский корвет «Валькирия», шедший контргалсом к «Форварду» и направлявшийся к Ньюфаундленду. Сила течения пролива начала чувствоваться, и, чтобы противостоять ей, пришлось прибавить парусов.

Шандон, доктор, Джеймс Уолл и Джонсон стояли на юте, наблюдая скорость и направление течения.

– Доказано ли, – спросил доктор, – что в Баффиновом заливе существует постоянное течение?

– Ну конечно, – ответил Шандон, – ведь парусные суда с трудом идут против него.

– Тем более, – добавил Джеймс Уолл, – что оно встречается у восточных берегов Америки и западных берегов Гренландии.

– В таком случае этот факт подтверждает мнение моряков, уверенных в существовании Северо-Западного прохода, – сказал доктор. – Скорость этого течения приблизительно пять миль в час, и трудно допустить, чтобы оно начиналось в заливе.

– Ваше рассуждение очень убедительно, доктор, – заметил Шандон, – потому что этот поток направляется с севера на юг, а в Беринговом проливе существует другое течение, которое идет с юга на север и, по всей вероятности, дает начало первому.

– Таким образом, господа, – сказал доктор, – можно допустить, что Америка совершенно отделена от полярных земель и воды Тихого океана, обогнув ее северные берега, изливаются в Атлантический океан. Впрочем, вследствие более высокого уровня Тихого океана воды его должны направляться к морям Европы.

– Однако, – возразил Шандон, – должны же существовать какие-нибудь факты, подтверждающие эту теорию. Если же они есть, – не без иронии добавил он, – то наш всеведущий ученый должен их знать.

– Еще бы! И если это вас интересует, – любезно отозвался доктор, – я вам скажу, что китов, раненных в Девисовом проливе, через некоторое время убивали у берегов Восточной Азии, причем в теле их еще торчали европейские гарпуны.

– Если они не обогнули мыс Горн или мыс Доброй Надежды, то неизбежно должны были обойти вокруг северных берегов Америки. Это несомненно так, доктор, – заметил Шандон.

– Но чтобы вполне вас убедить, дорогой Шандон, – улыбаясь, сказал Клоубонни, – я могу привести и другие факты, например, наличие в Девисовом проливе большого количества плавучих деревьев: лиственниц, осин и других древесных пород, характерных для теплых стран. Мы знаем, что Гольфстрим не дал бы этим деревьям достигнуть пролива; но если их там находят, значит, они могли попасть в него только через Берингов пролив.

– Вы меня убедили, доктор; впрочем, трудно было бы вам не поверить после таких доводов.

– Кстати, – заметил Джонсон, – вот предмет, который нам многое объяснит. Я вижу в море дерево довольно крупных размеров, и если мистер Шандон позволит, мы поднимем на борт этот древесный ствол и спросим у него, из какой страны он прибыл.

– Отлично! – воскликнул доктор. – Сначала правило, затем подтверждающий его факт.

Шандон отдал приказание; бриг направился к замеченному куску дерева, и немного спустя матросы не без труда подняли его на борт.

Это был ствол красного дерева, до самой сердцевины источенный червями, без чего он, впрочем, и не мог бы плавать.

– Вот великолепное доказательство! – восторженно воскликнул доктор. – Дерево это не могло быть занесено в Девисов пролив течениями Атлантического океана; с другой стороны, реки Северной Америки тоже не могли занести его в полярный бассейн, поскольку красное дерево растет только под экватором; ясно как божий день, что оно попало сюда прямехонько через Берингов пролив. Впрочем, посмотрите, господа, на этих червей: они водятся только в теплых странах.

– Это наносит удар ученым, отрицающим существование знаменитого прохода, – заметил Уолл.

– Это положительно убивает их! – отвечал доктор. – Я постараюсь набросать маршрут этого дерева: оно занесено в Тихий океан какой-нибудь рекой Панамского перешейка или Гватемалы; затем течение увлекло его вдоль берегов Америки до Берингова пролива, и волей-неволей дерево попало в полярные моря. Заметьте, это дерево еще довольно крепкое и еще не стало губчатым, поэтому можно думать, что оно недавно покинуло родину и благополучно миновало препятствия, какие встречались в проливах, ведущих в Баффинов залив; подхваченный северным течением, ствол прошел Девисов пролив и наконец попал на борт «Форварда», к великой радости доктора Клоубонни, который просит у господина Шандона позволения сохранить на память кусок этого дерева.

– Сделайте одолжение, – сказал Шандон. – Но позвольте мне, в свою очередь, сказать вам, что вы будете не единственным обладателем такого рода находки. У губернатора датского острова Диско…

– …у берегов Гренландии, – прервал его доктор, – имеется стол, сделанный из дерева, добытого из моря при таких же обстоятельствах, – мне это известно, дорогой Шандон. Но я не завидую северному сановнику, потому что, не будь так трудно вылавливать эти стволы, я мог бы отделать целую спальню таким деревом – так его здесь много.

Всю ночь со среды на четверг дул яростный ветер. Плавучие стволы попадались все чаще. Приближаться к берегу было опасно в эту пору года, когда часто встречаются льдины, поэтому Шандон приказал убавить паруса, и «Форвард» пошел несколько медленнее под фоком и стакселем.

Термометр опустился ниже нуля. Шандон велел выдать экипажу теплую одежду: шерстяные куртки и брюки, фланелевые фуфайки и теплые чулки, какие носят норвежские крестьяне. Каждый матрос был снабжен, кроме того, морскими непромокаемыми сапогами.

Что касается Капитана, то он довольствовался своей природной шубой; по-видимому, он был мало чувствителен к колебаниям температуры и, вероятно, уже не раз переносил подобного рода лишения. Впрочем, как датский дог, он и не имел права быть слишком требовательным. Его редко видели, так как он почти все время прятался в самых темных уголках корабля.

К вечеру в просвете тумана показались берега Гренландии под 37°2 7" долготы. Доктор, вооружившись подзорной трубой, несколько минут наблюдал цепь остроконечных гор, покрытых ледниками; но густой туман вскоре закрыл их, точно театральный занавес, упавший в самом интересном месте пьесы.

20 апреля утром «Форвард» оказался в виду айсберга высотой в сто пятьдесят футов, севшего в этом месте на мель еще в незапамятные времена. Оттепели не оказывали на него никакого действия и щадили его причудливые формы. Его видел еще Сноу; Джеймс Росс в 1829 году зарисовал его, а в 1851 году французский лейтенант Белло, на корабле «Принц Альберт», совершенно ясно мог его разглядеть. Понятно, что доктор пожелал иметь изображение этой замечательной горы и очень удачно срисовал ее.

Нет ничего удивительного, что такие громады садятся на мель и неразрывно сливаются с морским дном; обычно они возвышаются над водой примерно на одну треть своего объема, так что айсберг, о котором идет речь, сидел в море на глубине около восьмидесяти морских саженей.

Наконец, при температуре, не превышавшей в полдень +12° (–11 °C), под хмурым, затянутым туманом небом наши мореплаватели увидели мыс Фарвель. «Форвард» пришел в срок к месту назначения, и если бы таинственный капитан вздумал явиться в такую дьявольскую погоду, ему не пришлось бы сетовать на неаккуратность Шандона.

«Так вот он, – сказал себе доктор, – этот знаменитый мыс, так метко названный![2 - Farewell – прощай (англ.).] Многие, подобно нам, прошли его, но не многим суждено было снова его увидеть. Неужели здесь навеки надо распроститься с друзьями, оставшимися в Европе? Вы прошли здесь, Фробишер, Найт, Барло, Вогем, Скрогс, Баренц, Гудзон, Блосвиль, Франклин, Крозье, Белло, но вам не суждено было снова увидеть родной очаг, и мыс этот поистине был для вас мысом Прощания».

В 970 году мореплаватели, отправившиеся из Исландии, открыли Гренландию, Себастиан Кабота в 1498 году поднялся до 56° широты; Гаспар и Мигель Котреаль между 1500 и 1502 годами достигли 60°, а Мартин Фробишер в 1576 году поднялся до залива, носящего и поныне его имя.

Джону Девису принадлежит честь открытия пролива в 1585 году; два года спустя, во время своей третьей экспедиции, этот отважный моряк и славный китобой достиг семьдесят третьей параллели, отстоящей от полюса на двадцать семь градусов.

Баренц в 1596 году, Уэймут в 1602 году, Джеймс Холл в 1605 и 1607 годах, Гудзон, имя которого дано обширному заливу, глубоко врезавшемуся в материк Америки, в 1610 году, Джеймс Пуль в 1611 году – более или менее продвинулись по проливу, отыскивая Северо-Западный проход, который должен был значительно сократить путь между Новым и Старым Светом.

Баффин в 1616 году открыл в заливе, носящем его имя, пролив Ланкастера; в 1619 году по следам его отправился Джеймс Манк, а в 1719 году – Барло, Вогем и Скрогс, пропавшие без вести.

В 1776 году лейтенант Пикерсгилл, посланный навстречу капитану Куку, пытавшемуся подняться на север через Берингов пролив, достиг 68°; в следующем году Йонг с этой же целью поднялся до острова Женщин.

В 1818 году Джеймс Росс прошел вдоль берегов Баффинова залива и исправил гидрографические ошибки своих предшественников.

Наконец, в 1819 и 1820 годах знаменитый Парри отправился в пролив Ланкастера, преодолев большие трудности, дошел до острова Мелвилла и получил премию в пять тысяч фунтов стерлингов, назначенную парламентом тому из английских мореплавателей, кто пересечет стосемидесятый меридиан при широте высшей, чем семьдесят седьмая параллель.

В 1826 году Бичи достиг острова Шамиссо; Джеймс Росс с 1829 до 1833 года зимовал в проливе Принца Регента и наряду с другими важными исследованиями открыл магнитный полюс.

Между тем Франклин занялся сухопутным исследованием северных берегов Америки, от реки Маккензи до мыса Тернагейн; с 1823 до 1835 года по его следам шел капитан Бак, исследования которого были дополнены в 1839 году Дизом, Симпсоном и доктором Рэ.

Наконец, сэр Джон Франклин отплыл из Англии в 1845 году на двух кораблях, «Эребус» и «Террор», с целью открытия Северо-Западного прохода; он проник в Баффинов залив, миновал остров Диско, и с тех пор о нем больше не было известий.

На поиски экспедиции Франклина направился целый ряд спасательных экспедиций, результатом которых было открытие Северо-Западного прохода и подробное исследование полярных земель, берега которых чрезвычайно изрезаны.

Самые отважные моряки Англии, Франции и Соединенных Штатов отправлялись в эти суровые страны, и благодаря их усилиям прежнюю, неверную, запутанную, карту полярного материка можно теперь увидеть только в архиве Королевского географического общества в Лондоне.

В таких чертах представлялась воображению доктора любопытная история полярных стран, когда он, опершись на поручни, следил взглядом за длинной бороздой, тянувшейся по волнам за бригом. Имена смелых моряков возникали в его памяти, и, казалось, он видел под прозрачными сводами ледяных гор бледные тени людей, не вернувшихся на родину.




Глава седьмая

Девисов пролив


В течение дня «Форвард» легко прокладывал себе дорогу среди разбитых льдин. Ветер был благоприятный, но температура очень низкая; воздушные течения охлаждались, проносясь над ледяными полями.

Ночью были приняты крайние меры предосторожности, так как ледяные горы в громадном количестве скопились в тесном проходе; нередко на горизонте их насчитывали целыми сотнями. Отделившись от крутых берегов, они таяли под лучами апрельского солнца и погружались в пучину океана, источенные волнами. Встречались также скопления плавучего леса, столкновений с которым следовало избегать. Поэтому на вершине фок-мачты устроили из бочки с подвижным дном – так называемое «воронье гнездо», в котором ледовый лоцман, частично защищенный от ветра, наблюдал за морем, предупреждал о замеченных льдинах и, в случае надобности, указывал путь бригу.

Ночи становились все короче. Благодаря рефракции солнце показалось уже 31 января; день ото дня оно все дольше держалось над горизонтом. Но обильный снегопад сильно затруднял видимость, и плавание становилось все тяжелее.

21 апреля в просвете тумана показался мыс Отчаяния. Экипаж изнемогал от работы; со дня вступления брига в область льдов матросы не имели ни минуты отдыха; пришлось прибегнуть к помощи паровой машины, чтобы проложить «Форварду» дорогу среди скучившихся ледяных масс.

Доктор и Джонсон беседовали на корме, а Шандон отправился в свою каюту, чтобы поспать несколько часов. Клоубонни любил разговаривать со старым моряком, который приобрел большой опыт и знания в своих многочисленных путешествиях. Доктор чувствовал к нему большую симпатию, и боцман отвечал ему тем же.

– Не правда ли, – говорил доктору Джонсон, – страна эта не похожа на другие страны? Ее назвали Зеленой Землей,[3 - Green Land (англ.) – печальная страна.] а между тем она лишь в течение нескольких недель в году оправдывает свое название.

– Как знать, любезный Джонсон, – ответил доктор, – не имела ли эта страна в десятом веке полного права на такое название? Немало переворотов совершилось на земном шаре, и вы, наверное, очень удивитесь, если я вам скажу, что, по словам исландских летописцев, восемьсот или девятьсот лет тому назад на этом материке процветало до двухсот поселков.

– Это настолько меня удивляет, доктор, что мне даже трудно поверить, потому что Гренландия – печальная страна.

– Как она ни печальна, а все-таки дает приют своему населению и даже цивилизованным европейцам.

– Без сомнения. На острове Диско и в Упернивике мы встретим людей, которые решились поселиться в этих угрюмых местах. Однако я всегда думал, что они остаются там скорее по необходимости, чем по собственному желанию.

– Охотно верю. Впрочем, человек ко всему привыкает, и, по-моему, гренландцы менее достойны сожаления, чем рабочие наших больших городов. Быть может, они и несчастные, но, во всяком случае, не обездоленные люди. Я говорю: несчастные, хотя это слово не вполне выражает мою мысль. Действительно, если они не пользуются благами стран умеренного пояса, то на долю этих людей, освоившихся с суровым климатом, выпадают удовольствия, каких мы даже не можем себе представить.

– Надо думать, что это так, доктор, потому что небо справедливо. Но я часто бывал у берегов Гренландии, и всякий раз у меня сжималось сердце при виде этих безотрадных пустынь. Следовало бы хоть немного скрасить все эти мысы, косы и заливы, дав им более приветливые названия, потому что мыс Разлуки и мыс Отчаяния едва ли могут привлечь к себе мореплавателей.

– Мне тоже приходило это на ум, – ответил доктор. – Но названия эти представляют географический интерес, которым не следует пренебрегать. Если рядом с именами Девиса, Баффина, Гудзона, Росса, Парри, Франклина, Белло я встречаю мыс Отчаяния, то вскоре нахожу также залив Милосердия; мыс Провидения как бы противостоит мысу Горя; мыс Недоступный посылает меня к мысу Эдема; я покидаю мыс Поворотный для того, чтобы отдохнуть в заливе Убежища. Перед моими глазами проходит беспрерывный ряд опасностей, неудач, препятствий, успехов, бедствий и достижений, связанных с именами моих великих соотечественников, и, словно коллекция древних медалей, эти названия воскрешают всю историю полярных морей.

– Вы глубоко правы, доктор, и дай нам Бог во время нашего путешествия побольше встречать заливов Успеха и поменьше мысов Отчаяния.

– Я сам от души этого желаю, Джонсон. Но скажите, экипаж хоть немного образумился, забыл свои страхи?

– Пожалуй, немного забыл. Но, по правде сказать, с тех пор как мы вошли в пролив, матросы опять начали толковать о фантастическом капитане. Они ожидали, что он явится на бриг у берегов Гренландии, а между тем его нет как нет. Между нами говоря, доктор, не кажется ли вам это несколько странным?

– По правде сказать, да.

– И вы верите, что капитан этот в самом деле существует?

– Ну конечно!

– Но почему же он так странно себя ведет?

– Откровенно говоря, Джонсон, я думаю, этот человек хотел как можно дальше завести экипаж, чтобы возвращение было уже невозможно. Будь он на бриге в момент отплытия, всякий бы захотел знать, куда направляется судно, а это могло затруднить капитана в его действиях.

– Почему же?

– Допустим, он задумал какое-нибудь предприятие, превосходящее силы человека, хочет проникнуть туда, куда еще никто не проникал, – как вы думаете, удалось ли бы ему при таких условиях навербовать экипаж? Но, отправившись в путь, можно уйти так далеко, что останется только одно: продвигаться вперед.

– Очень может быть, доктор. Я знавал многих отважных авантюристов, одно имя которых приводило всех в ужас и которые никогда не нашли бы людей, готовых сопровождать их во время опасных экспедиций…

– Кроме меня, Джонсон! – воскликнул доктор.

– А также и меня, – ответил Джонсон. – Итак, я утверждаю, что наш капитан принадлежит к числу именно таких авантюристов. Но поживем – увидим. Полагаю, в Упернивике или в заливе Мелвилла этот молодец преспокойно явится на бриг и объявит нам, куда ему взбрело на ум направить судно.

– Я такого же мнения, Джонсон. Однако трудненько будет подняться до залива Мелвилла. Посмотрите: льдины окружают нас со всех сторон, и «Форвард» с трудом пробирается вперед. Взгляните на эту беспредельную ледяную равнину.

– Мы, китобои, доктор, называем такую равнину ледяным полем.

– А вот с той стороны – раздробленное поле. Видите эти длинные льдины, которые соприкасаются краями? Что это такое?

– Это паковый лед; если скопление льдов имеет круглую форму, мы называем его просто «пак», а если оно длинное, его зовут «потоком».

– А как называются льдины, которые плавают поодиночке?

– Это дрейфующие льдины; будь они немного повыше, они назывались бы айсбергами, или ледяными горами. Столкновение с ними очень опасно, и корабли стараются их обходить. Посмотрите на это возвышение, образованное напором льдов, – вот там, на той ледяной поляне; мы называем его торосом; если бы основание его было под водой, то это был бы ледяной риф. Чтобы легче было ориентироваться в полярных морях, пришлось дать особое название различным видам льдов.

– Ах, какое изумительное зрелище! – восклицал доктор, созерцая чудеса полярных морей. – Какие причудливые, разнообразные картины и как они действуют на воображение!

– Без сомнения, – ответил Джонсон. – Иной раз льдины принимают прямо фантастические формы, и матросы объясняют их на свой лад.

– Полюбуйтесь, Джонсон, на это скопление льдов! Ни дать ни взять восточный город с минаретами и мечетями, освещенный бледными лучами луны! А там, дальше, длинный ряд готических арок, напоминающих часовню Генриха Седьмого или здание парламента.

– Правда, доктор, здесь на всякий вкус что-нибудь найдется. Но в этих городах и храмах жить опасно, да и приближаться к ним не рекомендуется. Иные из этих минаретов шатаются на своем основании, и самый маленький из них легко может раздавить судно вроде нашего «Форварда».

– И находились же люди, которые отваживались забираться сюда без помощи пара! – продолжал Клоубонни. – Кажется прямо невероятным, что парусные суда могли продвигаться среди этих плавучих ледяных скал!

– А между тем они продвигались, доктор! Когда ветер был противный, – а мне не раз доводилось это испытывать, – на одну из таких льдин забрасывали якорь, и некоторое время судно дрейфовало вместе с ней в ожидании, когда можно будет двинуться дальше. Правда, при таком способе передвижения требовались целые месяцы, чтобы пройти путь, который мы свободно проходим в несколько дней.

– Мне кажется, – заметил доктор, – температура начинает несколько понижаться.

– Это было бы очень досадно, – ответил Джонсон. – Для того чтобы массы льдов распались и ушли в Атлантический океан, необходима оттепель. В Девисовом проливе льды встречаются в гораздо большем количестве, потому что между Уолсингемским и Хольстейнборгским мысами берега заметно сближаются. Но за шестьдесят седьмым градусом мы встретим в мае и июне более удобные для навигации воды.

– Да, но сперва надо пройти пролив.

– Ну конечно, доктор. В июне и июле мы нашли бы проход свободным ото льдов, как нередко его находят китобойные суда; но у нас очень точные инструкции: нам велено быть здесь уже в апреле. Если я не ошибаюсь, наш капитан – парень не робкого десятка, у которого крепко засела в голове какая-то мысль. Он для того пораньше и отправился в море, чтобы подальше уйти. Впрочем, поживем – увидим.

Доктор не ошибся, заметив понижение температуры; в полдень термометр показывал уже +6° (–14 °C); северо-западный ветер разогнал тучи и помогал течению нагромождать массы плавучих льдов на пути брига. Впрочем, не все льдины двигались в одну сторону; многие, и притом самые высокие, увлекаемые подводным течением, шли в противоположном направлении.

Плавание брига было сопряжено с большими трудностями; механики не имели ни минуты отдыха. Машиной управляли с палубы при помощи целой системы рычагов; по распоряжению вахтенного офицера ход брига то ускоряли, то замедляли. Порой нужно было проскользнуть в расселине среди ледяных полей; порой приходилось пускаться наперегонки с айсбергом, угрожавшим запереть единственный свободный проход. Нередко случалось, что какая-нибудь льдина, неожиданно рухнув в море, заставляла бриг быстро податься назад, чтобы не быть раздавленным. Скопившиеся в проливе массы льдов, увлекаемых и нагромождаемых северным течением, грозили преградить путь кораблю в случае, если бы их спаяло морозом.

В этих местах встречались бесчисленные стаи птиц: буревестники и чайки носились над морем, испуская оглушительные крики; толстоголовые, с короткой шеей и приплюснутым клювом, чайки рассекали воздух длинными крыльями, не обращая внимания на снежные вихри, поднимаемые бурей. Своим полетом пернатые несколько оживляли безотрадный полярный пейзаж.

Множество плавучих деревьев неслось по течению, с шумом сталкиваясь между собой; кашалоты с громадной, словно раздутой, головой приближались к кораблю, но их и не думали преследовать, хотя Симпсону, гарпунщику, очень этого хотелось. К вечеру заметили тюленей, которые плавали между большими льдинами, выставив из воды круглые головы.

Двадцать второго числа температура еще более понизилась. «Форвард» ускорил ход, чтобы проникнуть в удобные проходы; встречный северо-западный ветер окончательно установился; паруса убрали.

В воскресенье у экипажа выдался свободный день. На этот раз молитвы и Священное Писание читал Шандон. Затем матросы занялись охотой на глупышей и набили их изрядное количество. Изготовленная надлежащим образом, по рецепту Клоубонни, дичь оказалась приятным добавлением к столу офицеров и матросов.

В три часа пополудни «Форвард» достиг Кин-де-Сэля и горы Суккертоппен; море сильно волновалось; с серого неба по временам спускался густой туман. Однако в полдень удалось произвести обсервацию и определить положение корабля. Бриг находился под 65°20 широты и 54°22 долготы. Итак, чтобы встретить более благоприятные условия плавания и свободное ото льдов море, надо было пройти еще два градуса.

В течение 24, 25 и 26 апреля продолжалась беспрерывная борьба со льдами; управление машиной стало крайне утомительным; поминутно приходилось то закрывать, то пускать пары, которые со свистом вырывались из клапанов.

Во время густого тумана близость айсбергов можно было определить лишь по глухому грохоту обвалов. Бриг рисковал натолкнуться на скопления пресного льда, замечательного своей прозрачностью и твердого, как гранит. Ричард Шандон не упускал случая пополнить запасы пресной воды и каждый день погружал на бриг несколько тонн этого льда.

Доктор никак не мог привыкнуть к оптическим обманам, которые в этих широтах нередко вызывает преломление световых лучей. Айсберг, удаленный на десять – двенадцать миль от брига, представлялся ему незначительной белой массой, находившейся совсем близко. Клоубонни настойчиво старался привыкнуть к этому странному феномену, чтобы впредь не поддаваться иллюзии.

Порой приходилось тянуть судно вдоль ледяных полей или работать шестами, которыми матросы отталкивали от брига опасные льдины, – все это вконец изнурило экипаж, а между тем в пятницу 27 апреля «Форвард» находился еще на непроходимом рубеже Полярного круга.




Глава восьмая

Толки матросов


Ловко пробираясь свободными проходами, «Форвард» все-таки успел продвинуться на несколько минут к северу. Но вскоре бригу предстояло самому напасть на врага, вместо того чтобы уклоняться от него. Близились ледяные поля протяжением в несколько миль, а так как эти движущиеся массы нередко обладают силой давления, равной десяти миллионам тонн, то столкновения с ними следовало всячески остерегаться. На палубу брига принесли ледовые пилы, чтобы в случае надобности немедленно пустить их в ход.

Часть матросов философски относилась к трудностям, другие же роптали, хотя и не оказывали явного сопротивления. Гарри, Болтон, Пэн и Гриппер, занимаясь установкой ледопильных приспособлений, перебрасывались словами.

– Черт побери, – весело говорил Болтон, – мне почему-то припомнилась славная таверна на Уотер-стрит, в которой не худо было бы встать на якорь между стаканом джина и бутылкой портера. Ты не видишь отсюда эту таверну, Гриппер?

– По правде сказать, – ответил Гриппер, отличавшийся угрюмым нравом, – я, хоть убей, ничего не вижу.

– Я только к слову сказал, дружище. Ясно как день, в этих ледяных городах, что так по вкусу доктору, не встретишь ни единого погребка, где добрый матрос мог бы промочить глотку пинтой-другой виски.

– Так оно и есть, Болтон. Добавь еще, что здесь даже нечем как следует подкрепиться. Что за дурацкая затея: лишать спиртных напитков людей, плавающих в северных морях?

– А разве ты забыл, Гриппер, – возразил Гарри, – что говорил доктор? Никаких крепких напитков, если хочешь быть здоровым и уйти подальше.

– Да я ничуть не желаю, Гарри, уходить далеко. По-моему, хватит с нас и того, что мы забрались сюда. К чему это упорно лезть вперед, когда здесь сам черт ногу сломит?

– Ну что ж, и не пойдем! – воскликнул Пэн. – Как подумаешь, что даже забыл вкус джина, так и заберет тоска!

– Вспомни, – заметил Болтон, – что говорил тебе доктор!

– А мало ли что говорят? – пробасил Пэн. – Может быть, про здоровье толкуют только для отвода глаз, а на самом деле хотят навести экономию на крепких напитках.

– Кто знает, этот чертов Пэн, может, и прав, – заметил Гриппер.

– Будет тебе! – возразил Болтон. – Разве можно судить здраво с таким красным носом? И если от воздержания твой нос малость полиняет, то, право, не о чем горевать.

– Чего тебе дался мой нос? – огрызнулся задетый за живое Пэн. – Мой нос не нуждается в твоих советах, да и не спрашивает их. Не суй свой нос куда не следует!

– Ну, не сердись, Пэн. Я не знал, что нос у тебя такой обидчивый. Я бы и сам не прочь пропустить стаканчик виски, особенно в такой холод; но если от этого больше вреда, чем пользы, то я уж как-нибудь обойдусь без виски.

– Ты-то обойдешься, – вмешался в разговор кочегар Уорен, – да другие-то, быть может, не обойдутся.

– Что ты хочешь сказать, Уорен? – спросил Гарри, пристально глядя на него.

– А то, что так или иначе на бриге есть крепкие напитки, и, по-моему, на корме не отказывают себе в рюмке джина.

– А ты откуда знаешь? – спросил Гарри.

Уорен ничего не ответил; он говорил наобум, лишь бы только сказать что-нибудь.

– Ты же видишь, Гарри, – обратился к товарищу Болтон, – что Уорен ничего не знает.

– Да что там! – сказал Пэн. – Возьмем да попросим у Шандона порцию джина, – уж, кажется, мы заслужили. Посмотрим, что он на это скажет.

– Не советую, – заметил Гарри.

– Это почему? – в один голос спросили Пэн и Гриппер.

– Да потому, что вам откажут. Поступая на бриг, вы знали условия Шандона. Надо было думать об этом раньше.

– К тому же, – подтвердил Болтон, принявший сторону Гарри, характер которого ему нравился, – Ричард Шандон не полновластный хозяин на бриге; он подчинен другому, как и все мы.

– Кому же это? – спросил Пэн.

– Капитану!

– Заладили одно: капитан да капитан! – воскликнул Пэн. – Да разве вы не видите, что среди этих льдов нет ни таверн, ни капитанов? Просто они придумали способ вежливо отказывать нам в том, что мы имеем полное право требовать.

– Капитан есть, – заявил Болтон, – и я бьюсь об заклад на двухмесячное жалованье, что мы вскоре его увидим!

– Вот это здорово! – сказал Пэн. – А то мне больно уж хочется сказать ему пару теплых слов.

– Кто говорит тут о капитане? – вмешался в разговор новый собеседник.

То был Клифтон, человек довольно суеверный и к тому же завистливый.

– Может быть, получены какие-нибудь известия о капитане? – спросил он.

– Нет! – в один голос ответили матросы.

– Так вот, в одно прекрасное утро он очутится у себя в каюте, и никто не узнает, откуда и как он явился.

– Полно вздор-то молоть! – ответил Болтон. – Уж не думаешь ли ты, Клифтон, что капитан какой-нибудь домовой или леший, каких немало в горах Шотландии?

– Смейся, сколько твоей душе угодно, а я все-таки останусь при своем. Всякий день, проходя мимо каюты, я заглядываю в замочную скважину, и на этих днях наверняка расскажу вам, на кого похож капитан и каков он из себя.

– Черт побери! – буркнул Пэн. – Уж конечно, он такой же, как и все. И если ему вздумается тащить нас невесть куда, то мы выложим ему правду в лучшем виде.

– Вот это здорово! Пэн еще и в глаза не видел капитана, а уже хочет с ним ссориться, – сказал Болтон.

– Кто это его не видел? – спросил Клифтон с видом человека, которому что-то известно. – Это еще вопрос, знают его или нет!

– Что ты хочешь сказать, черт побери? – спросил Гриппер.

– Ладно! Всяк про себя разумей.

– Да мы-то тебя не разумеем.

– А разве Пэн уже не повздорил с ним?

– С капитаном?

– Ну да! С собакой-капитаном, ведь это одно и то же.

Матросы переглянулись, но ничего не ответили.

– Человек он или собака, – пробормотал сквозь зубы Пэн, – а уж будьте спокойны, на днях с ним расправятся!

– Слушай, Клифтон, – серьезно сказал Болтон, – ведь Джонсон пошутил. Неужели ты думаешь, что эта собака – заправский капитан?

– А то как же? – с убеждением ответил Клифтон. – Будь у вас столько же смекалки, как у меня, вы заметили бы чудные замашки этой собаки.

– Какие такие замашки? Да ну же, говори!

– Разве вы не приметили, с каким начальническим видом она расхаживает на юте да посматривает на паруса, как все равно вахтенный?

– Это правда, – подтвердил Гриппер. – Я даже видел своими глазами, как однажды вечером проклятый дог опирался лапами на штурвал!

– Быть не может! – вырвалось у Болтона.

– Опять же, – продолжал Клифтон, – разве по ночам он не уходит с брига и не рыщет по льду, не глядя ни на стужу, ни на медведей?

– Это верно, – подтвердил Болтон.

– Видел ли кто-нибудь, чтобы этот пес, как всякая добрая собака, терся около человека, бродил возле кухни или пожирал глазами Стронга, когда тот тащит Шандону лакомый кусок? По ночам, когда дог уйдет на две или на три мили от брига, разве вы не слышите его воя, от которого пробирает дрожь, точно стоишь на ледяном ветру? Наконец, видел ли кто-нибудь, чтоб эта собака ела? Она ни от кого не возьмет ни куска; корм ее остается нетронутым, и если только кто-нибудь не кормит ее тайком, то я прямо-таки могу сказать, что она ничего не жрет. Назовите меня набитым дураком, если этот пес не сродни самому сатане.

– Очень может быть, – согласился плотник Бэлл, убежденный аргументами Клифтона.

Остальные матросы молчали.

– А все-таки, – спросил Болтон, – куда мы идем?

– Не знаю, – ответил Бэлл. – В свое время Ричард Шандон получит добавочный наказ.

– Но через кого?

– Да, через кого?

– И каким манером? – допытывался Болтон.

– Да отвечай же, Бэлл! – приставали матросы.

– Через кого и каким манером? А я откуда знаю? – ответил припертый к стене плотник.

– Через собаку-капитана! – крикнул Клифтон. – Он уже один раз написал письмо, так может и еще написать. Если бы я знал хоть половину того, что знает этот пес, – для меня было бы плевое дело стать первым лордом адмиралтейства!

– Так значит, – начал снова Болтон, – ты стоишь на своем, и, по-твоему, этот пес – капитан?

– Так оно и есть.

– В таком случае, – вполголоса сказал Пэн, – если он не хочет издохнуть в собачьей шкуре, то пусть поторопится обернуться человеком, потому что, клянусь вам, я сверну ему шею.

– А зачем? – спросил Гарри.

– Затем, что так мне угодно, – грубо ответил Пэн. – Не желаю никому давать отчета!

– Полно вам, ребята! – крикнул Джонсон в ту минуту, когда разговор начал принимать дурной оборот. – За работу! Живо приготовьте пилы! Надо пройти через ледяной затор.

– Чего захотел! Нынче пятница – тяжелый день! – буркнул Клифтон, пожимая плечами. – Помяните мое слово, пройти Полярный круг не шуточное дело!

Однако в этот день труды экипажа так и остались безуспешными. «Форвард», на всех парах устремлявшийся на ледяное поле, не мог его разбить; на ночь пришлось встать на якорь.

В субботу при восточном ветре температура еще понизилась; погода прояснилась: кругом виднелись необъятные равнины, ослепительно сверкавшие в лучах полярного солнца. В семь часов утра термометр опустился до –8° (–21 °C).

Доктору очень хотелось спокойно посидеть у себя в каюте и погрузиться в чтение арктических путешествий, но, по своему обыкновению, он задал себе вопрос: что в данный момент для него было бы неприятнее всего? Он тут же ответил себе, что подняться при такой температуре на палубу и принять участие в работе экипажа – перспектива далеко не заманчивая. Итак, верный раз усвоенной системе, Клоубонни вышел из своей теплой каюты и стал помогать матросам тянуть судно.

Зеленые очки, защищавшие глаза доктора от вредного действия отраженных лучей, придавали ему чрезвычайно благодушный вид. Во время дальнейших своих исследований он всегда носил защитные снежные очки, спасавшие глаза от воспаления, которое так легко получить в полярных широтах.

К вечеру «Форвард» на несколько миль продвинулся к северу благодаря усилиям экипажа и искусству, с каким Шандон пользовался малейшим благоприятным обстоятельством. В полночь бриг прошел шестьдесят шестую параллель. Лот показал двадцать три сажени глубины; из этого помощник капитана заключил, что «Форвард» находится вблизи мели, на которую в свое время села «Победа», корабль «ее величества». Берег находился в тридцати милях к востоку.

Внезапно масса льдов, до тех пор неподвижных, раскололась на части и пришла в движение; вскоре айсберги нагрянули со всех сторон, и бриг очутился среди плавучих гор, грозивших его раздавить. Управлять кораблем стало настолько трудно, что у штурвала поставили Гарри, лучшего рулевого. Ледяные горы, казалось, немедленно смыкались за бригом. Необходимо было прорваться через этот лабиринт льдов; благоразумие и долг требовали одного – идти вперед! Положение еще осложнялось невозможностью определить направление корабля среди движущихся ледяных масс, по которым трудно было ориентироваться.

Экипаж разделили на две партии, работавшие на правом и левом борту. Каждый матрос, вооруженный длинным шестом с железным наконечником, отталкивал опасные льдины. Вскоре «Форвард» вошел в такой узкий проход между двумя высокими горами, что концами своих рей задевал ледяные, твердые как камень стены канала. Через некоторое время бриг очутился в извилистом проходе; в воздухе кружились снежные вихри, плавающие льдины сталкивались между собой и со зловещим грохотом раскалывались на куски.

Вскоре обнаружили, что зашли в тупик; громадная льдина, попавшая в канал, неслась прямо на «Форвард»; казалось, не было возможности уклониться от нее или вернуться назад по загроможденному льдами пути.

Шандон и Джонсон, стоя на носу, тревожно следили за происходившим. Шандон правой рукой указывал рулевому направление, которого следовало держаться, а левой подавал знаки Джеймсу Уоллу, который передавал приказания механику, управлявшему машиной.

– Чем все это кончится? – спросил доктор у Джонсона.

– Как Богу будет угодно, – ответил боцман.

Между тем громадная льдина, в сто футов высотой, находившаяся всего в кабельтове от «Форварда», надвигалась и грозила его раздавить.

– Проклятие! – крикнул Пэн, добавив скверное ругательство.

– Молчать! – прогремел чей-то могучий голос, который трудно было распознать среди завываний вьюги.

Казалось, ледяная громада вот-вот обрушится на бриг; наступила минута невыразимого ужаса. Матросы, кинув шесты и не слушая приказаний Шандона, бросились на корму.

Вдруг раздался страшный грохот. Водяной смерч хлынул на палубу брига, приподнятого громадной волной. У всех вырвался крик ужаса; между тем Гарри, стоя у руля, держал бриг в нужном направлении, хотя «Форвард» швыряло из стороны в сторону.

Но когда все со страхом подняли глаза на ледяную гору, ее уже не было и в помине, проход был свободен; далее тянулся длинный канал, освещенный косыми лучами солнца, и бриг мог беспрепятственно продолжать свой путь.

– Не можете ли вы, доктор, объяснить мне это удивительное явление? – спросил Джонсон.

– Это очень просто объясняется, друг мой, – ответил доктор, – и случается довольно часто. Плавучие массы льда во время оттепелей раскалываются на отдельные глыбы, которые носятся по морю, сохраняя при этом равновесие. Мало-помалу они продвигаются к югу, где вода сравнительно теплее. Основание их, расшатанное от столкновений с другими льдинами, начинает подтаивать и выкрашиваться; наступает наконец минута, когда центр тяжести этих ледяных глыб перемещается, и они опрокидываются. Если бы эта гора перекувырнулась двумя минутами позже, то в падении своем, конечно, раздавила бы бриг…




Глава девятая

Новость


Наконец 30 апреля, в полдень, «Форвард» прошел Полярный круг, имея на траверсе Хольстейнборгский мыс. На востоке высились живописные горы. Море казалось свободным, или, вернее сказать, можно было легко уклониться от встречи со льдами. Ветер стал юго-восточным, и бриг под фоком, бизанью, марселями и брамселями вошел в Баффинов залив.

День выдался спокойный, и экипаж мог отдохнуть несколько часов. Множество птиц носилось и плавало вокруг судна; в числе их доктор заметил чистиков, с виду напоминавших чирков, с черной шеей, крыльями и спиной и белой грудью. Они быстро ныряли и нередко оставались под водой более сорока секунд.

Этот день не ознаменовался бы ничем новым, если бы на бриге не произошло одно весьма странное событие.

В шесть часов утра, войдя к себе в каюту после вахты, Шандон нашел на столе письмо со следующей надписью:



«Помощнику капитана на бриге „Форвард“, Ричарду Шандону, Баффинов залив».


Шандон просто не верил своим глазам. Прежде чем разорвать конверт и прочесть странное послание, он позвал доктора, Джеймса Уолла и Джонсона и показал им письмо.

– Странно, – сказал Джонсон.

«Очаровательно», – подумал доктор.

– Наконец-то, – вскричал Шандон, – мы узнаем тайну!..

Он поспешно вскрыл конверт и прочел следующее:



«Капитан брига „Форвард“ доволен хладнокровием, искусством и мужеством, проявленным матросами, Вашими помощниками и Вами при трудных обстоятельствах, и просит Вас объявить экипажу его благодарность.

Держите курс прямо на север, к заливу Мелвилла, откуда постарайтесь войти в пролив Смита.

    Капитан брига «Форвард» К. З.
    Понедельник, 30 апреля, на траверсе Хольстейнборгского мыса».

– И это все? – воскликнул доктор.

– Все, – ответил Шандон.

Письмо выпало у него из рук.

– Этот фантастический капитан, – сказал Уолл, – даже не упоминает о своем намерении явиться на бриг. Из этого я заключаю, что мы никогда его не увидим.

– Но каким же образом попало сюда это письмо? – спросил Джонсон.

Шандон молчал.

– Мистер Уолл прав, – отвечал доктор, подняв письмо и разглядывая его со всех сторон. – Капитан не явится на бриг по очень простой причине…

– По какой именно? – с живостью спросил Шандон.

– Потому что он уже находится на бриге, – спокойно ответил доктор.

– На бриге? – воскликнул Шандон. – Что вы хотите этим сказать?

– Как же иначе объяснить получение письма?

Джонсон кивнул в знак согласия.

– Это невозможно! – энергично возразил Шандон. – Я знаю всех своих людей; ведь иначе придется допустить, что капитан находится в числе матросов с самого начала плавания. Это невозможно, говорю вам! За последние два года я сто раз встречал каждого из них в Ливерпуле. Ваше предположение, доктор, не выдерживает критики.

– В таком случае, что же вы предполагаете, Шандон?

– Все, что угодно, только не это. Я допускаю, что капитан или преданный ему человек, воспользовавшись темнотой, туманом, всем, чем хотите, успел взобраться на бриг. Мы находимся недалеко от берега; кто-нибудь мог незаметно пробраться на каяке между льдинами, подойти к бригу и подбросить письмо… Густой туман помог осуществить этот план…

– …и не позволял видеть бриг, – добавил доктор. – Если мы не заметили взбиравшегося на борт незнакомца, то как же он мог бы увидеть «Форвард» среди тумана?

– Конечно, нет, – заметил Джонсон.

– А я все-таки не отказываюсь от своего предположения, – настаивал доктор. – Что вы думаете о нем, Шандон?

– Я допускаю все, что угодно, только не то, что этот человек находится на бриге, – горячо ответил Шандон.

– Вероятно, – добавил Уолл, – среди матросов есть человек, получивший инструкции капитана.

– Возможно, – сказал доктор.

– Но кто же именно? – спросил Шандон. – Я давно уже знаю всех своих матросов.

– Кто бы он ни был, – ответил Джонсон, – человек или сатана, но его примут с честью. Но из его письма можно извлечь другого рода приказание, или, вернее, указание.

– Какое же? – спросил Шандон.

– Что мы должны отправиться не только к заливу Мелвилла, но даже в пролив Смита.

– Это верно, – подтвердил доктор.

– В пролив Смита, – машинально повторил Шандон.

– Поэтому очевидно, – продолжал Джонсон, – что «Форвард» отправляется не на поиски Северо-Западного прохода, так как мы оставим влево единственный ведущий к нему путь – пролив Ланкастера. Это обещает нам опасное плавание в неисследованных морях.

– Да, пролив Смита, – сказал Шандон, – это тот самый путь, по которому шел в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году американец Кейн. Но какие опасности встречал он на пути! Долгое время Кейна считали погибшим в этих суровых краях. Впрочем, если нужно туда отправиться, что ж – мы пойдем! Но интересно знать, до какого места? Неужто до самого полюса?

– А почему бы и не до полюса? – вырвалось у доктора.

При одной мысли о такой безумной попытке Джонсон пожал плечами.

– Вернемся к нашему капитану, – начал Джеймс Уолл. – Если он существует, то может ждать нас только на Диско или в Упернивике, на Гренландском побережье. Впрочем, это выяснится через несколько дней.

– Вы сообщите содержание письма экипажу? – обратился доктор к Шандону.

– На месте господина Шандона я не стал бы этого делать, – сказал Джонсон.

– А почему? – удивился Шандон.

– Потому что все это так таинственно и фантастично, что может удручающе подействовать на матросов. В нашей экспедиции и без того много странного, и они со страхом думают о будущем. Если же ко всему этому присоединится что-то сверхъестественное, то в критическую минуту нам нельзя будет рассчитывать на экипаж. Что вы скажете на это, господин Шандон?

– А вы, доктор, как полагаете? – спросил Шандон.

– По-моему, Джонсон прав, – ответил доктор.

– А вы, Джеймс?

– Мне ничего не остается, – сказал Уолл, – как присоединиться к мнению этих господ.

Несколько минут Шандон размышлял, потом внимательно перечел письмо.

– Господа, – сказал он, – как ни основательно ваше мнение, я не могу принять его.

– Почему же, Шандон? – спросил доктор.

– Потому что изложенные в письме инструкции чрезвычайно точны. Мне приказано объявить экипажу благодарность капитана. До сих пор я слепо исполнял его распоряжения, каким бы путем их ни получал, а потому и на этот раз я не могу…

– Однако… – начал было Джонсон, боявшийся вызвать волнение среди матросов.

– Я вполне понимаю, почему вы так настойчивы, дорогой Джонсон, – прервал его Шандон, – но потрудитесь прочесть: «…и просит вас объявить экипажу его благодарность».

– В таком случае исполняйте полученные вами приказания, – покорился Джонсон, строгий блюститель дисциплины. – Прикажете собрать экипаж?

– Прошу вас, – сказал Шандон.

Весть о письме капитана быстро разнеслась по бригу. Матросы немедленно собрались на палубе, и Шандон громко прочел таинственное письмо.

Матросы выслушали в мрачном молчании, потом разошлись, делая тысячи различных предположений. Клифтон дал волю своему суеверному воображению. Приписывая собаке-капитану участие в этом деле, он при встрече с догом отдавал ему честь.

– А что я вам говорил? – твердил он матросам. – Сами видите, этот пес умеет писать!

Никто ему не возражал, даже плотник Бэлл и тот ничего не мог сказать в ответ.

Тем не менее всем было ясно, что хотя капитана с ними нет, его тень или его дух присутствует на бриге. Самые благоразумные из матросов воздерживались от каких бы то ни было предположений.

Первого мая, в полдень, наблюдения показали 68° широты и 56° 32 долготы. Потеплело, и термометр стоял на –25° (–4 °C).

Доктор забавлялся, глядя на проделки белой медведицы, игравшей с двумя медвежатами на краю берегового припая. Сопровождаемый Уоллом и Симпсоном, Клоубонни попробовал было преследовать их на шлюпке; но медведица, не отличавшаяся геройством, проворно убралась со своим потомством, и доктору пришлось отказаться от охоты.

При попутном ветре ночью бриг прошел мыс Чидли, и вскоре высокие горы Диско показались на горизонте. Затем миновали залив Годхавн, где находилась резиденция датского генерал-губернатора. Шандон не счел нужным останавливаться, и «Форвард» оставил позади себя каяки эскимосов, пытавшиеся подойти к бригу.

Остров Диско известен также под именем острова Кита. Отсюда 12 июля 1845 года сэр Джон Франклин отправил в адмиралтейство свое последнее донесение. К этому же острову пристал 27 августа 1859 года, на обратном пути в Англию, капитан Мак-Клинток, привезший несомненные доказательства гибели экспедиции Франклина.

Доктор обратил внимание на совпадение этих двух фактов; на него нахлынули печальные воспоминания. Но в скором времени горы Диско скрылись из виду.

У берегов громоздились бесчисленные айсберги из тех, что даже во время оттепелей не отделяются от берега; вершины их были самых причудливых форм.

На следующий день, к трем часам, на северо-востоке показался Сандерсон-Хоп; земля осталась вправо от брига, на расстоянии пятнадцати миль. Горы были темно-красного оттенка. Вечером киты из семейства полосатиков, с плавником на спине, резвились среди плавающих льдин, выбрасывая фонтаны воды.

Ночью с 3 на 4 мая доктор в первый раз наблюдал, как солнце в полночь касается линии горизонта, не опускаясь за него своим лучезарным диском. Начиная с 31 января оно стало описывать на небе все более длинные дуги, и теперь круглые сутки было светло.

Людей непривычных удивляет и даже утомляет этот постоянный свет. Трудно поверить, до какой степени ночная темнота необходима для наших глаз. Доктор очень страдал от этого беспрерывного света, который делался еще ослепительнее вследствие отражения солнечных лучей от ледяных полей.

5 мая «Форвард» прошел семьдесят вторую параллель. Двумя месяцами позднее он встретил бы немало китобоев, занимающихся своим промыслом в этих высоких широтах, но теперь пролив еще не очистился ото льдов, и промысловые суда не могли проникнуть в Баффинов залив.

На следующий день бриг, миновав остров Женщин, подошел к Упернивику – самому северному датскому поселению на берегах Гренландии.




Глава десятая

Опасное плавание


Шандон, доктор Клоубонни, Джонсон, Фокер и повар Стронг сели на вельбот и отправились на берег.

Губернатор, его жена и пятеро детей, все чистокровные эскимосы, вышли навстречу посетителям и приветствовали их. Доктор, будучи филологом, немного знал датский язык, и этого было достаточно, чтобы завязать с туземцами дружеские отношения. Впрочем, Фокер, переводчик экспедиции, он же ледовый лоцман, знал слов двадцать на эскимосском языке, а с двадцатью словами при некоторой находчивости можно далеко уйти.

Губернатор родился на острове Диско и никогда не покидал своей родины. Он показал путешественникам город, состоявший из трех деревянных домишек, занимаемых им и лютеранским пастором, из школы и из складов, где хранился провиант для судов, потерпевших крушение. Остальные городские здания были просто-напросто ледяными хижинами, в которые эскимосы залезают ползком через единственное отверстие.

Почти все население высыпало навстречу «Форварду», и многие из туземцев вышли на середину залива на своих каяках, которые были длиной в пятнадцать футов, а шириной не больше двух.

Доктор знал, что слово «эскимос» значит «поедающий сырую рыбу», но ему также было известно, что слово это в здешних краях считается бранным. Поэтому он называл туземцев гренландцами.

Однако пропитанная жиром одежда, сапоги из тюленьих шкур, лоснящиеся грязные лица, до странности одинаковые у мужчин и у женщин, красноречиво говорили, какую пищу употребляют эти люди. Вдобавок они, как все племена, питающиеся исключительно рыбой, страдали кожными заболеваниями, но это не мешало им быть бодрыми и хорошо себя чувствовать.

Лютеранский пастор и его жена, с которыми Клоубонни намеревался побеседовать на интересовавшие его темы, уехали в Прёвен, лежащий к югу от Упернивика; таким образом, доктору пришлось ограничиться беседой с губернатором. Но этот высокий сановник был не слишком-то развит: чуточку поменьше развития – и он был бы сущим ослом; чуточку побольше – он был бы грамотным.

Доктор расспрашивал губернатора о торговле, обычаях и нравах эскимосов и узнал, прибегая к языку жестов, что тюлень на копенгагенском рынке стоит около сорока фунтов; за медвежью шкуру платят сорок датских талеров, за шкуру голубого песца – четыре, за шкуру белого – два-три талера.

Клоубонни пожелал также для пополнения своих сведений посетить эскимосское жилище. На что только не отважится ученый в своей ненасытной жажде познания! Однако отверстие ледяного дома оказалось таким узким, что пылкому доктору так и не удалось туда протиснуться.

Счастье его, что он туда не попал! Нет ничего отвратительнее жилища гренландских эскимосов, где в беспорядке навалены трупы животных и пропитанная жиром одежда и нестерпимо воняет тюлениной, гнилой рыбой и немытым человеческим телом; можно прямо задохнуться от смрада, так как нет ни одного окна, только дыра в потолке, через которую выходит дым.

Фокер сообщил все эти жуткие подробности доктору. Несмотря на это, ученый муж проклинал свою тучность. Ему так хотелось на опыте испытать, каковы эти своеобразные запахи.

– Я убежден, – заявил он, – что в конце концов и к этой вони привыкнешь.

В этих словах сказался целиком характер достойного Клоубонни!

Пока Клоубонни производил свои этнографические изыскания, Шандон, выполняя инструкции, старался обеспечить экспедицию средствами передвижения на льду. Ему пришлось заплатить четыре фунта за сани и шесть упряжных собак, с которыми эскимосы скрепя сердце согласились расстаться.

Шандон охотно бы завербовал Ханса Кристиана, искусного каюра, участвовавшего в экспедиции капитана Мак-Клинтока, но Ханс находился в это время на юге Гренландии.

Наконец приступили к главному вопросу повестки дня: нет ли в Упернивике какого-нибудь европейца, который ожидал бы прибытия «Форварда»? Приходилось ли слышать губернатору, чтобы какой-нибудь чужеземец, точнее сказать англичанин, поселился в их краях? Давно ли заходили в порт китобойные или другие суда?

На эти вопросы губернатор отвечал, что уже больше десяти месяцев ни один чужеземец не высаживался на их берегах.

Шандон попросил дать ему список всех китобоев, побывавших в порту за последнее время; ни одного из них он не знал. Было от чего прийти в отчаяние!

– Согласитесь, доктор, что тут решительно ничего не поймешь, – сетовал помощник капитана. – Никого на мысе Фарвель! Никого на острове Диско! Никого в Упернивике!

– Скажите мне через несколько дней: «Никого в бухте Мелвилла» – и я поздравлю вас как капитана «Форварда», дорогой Шандон.

Под вечер шлюпка возвратилась на бриг. Из свежих продуктов Стронгу удалось раздобыть лишь несколько десятков гагачьих яиц; яйца оказались зеленоватого цвета и вдвое больше куриных. Этого было маловато, но все же некоторое разнообразие: экипажу порядком таки надоела солонина.

Хотя на следующий день ветер был попутный, но Шандон не давал приказа об отплытии. Он решил для очистки совести подождать еще день, надеясь, что за это время явится на бриг задержавшийся в пути капитан. Шандон приказал каждый час палить из пушки. Выстрелы разносились громовыми раскатами над ледяными горами и только перепугали чаек, альбатросов и каменных куропаток. Ночью с брига пускали ракету за ракетой, но все было напрасно! Пришлось двинуться дальше.

8 мая в шесть часов утра «Форвард», шедший под марселями, фоком и грот-брамселем, потерял из виду Упернивик и маячившие на берегу шесты, на которых были развешаны отвратительные внутренности моржей и желудки оленей.

Ветер был юго-восточный, температура повысилась до 32° (0 °C). Солнце пробивалось сквозь туман, и под его лучами льдины начинали мало-помалу расходиться.

Однако зрение матросов уже начало страдать от нестерпимого блеска льдов и белизны снегов. Оружейник Уолстен, Гриппер, Клифтон и Бэлл заболели «снежной слепотой». В полярных странах очень распространена эта глазная болезнь, эскимосы нередко от нее слепнут. Доктор посоветовал больным, а также всем своим спутникам закрывать лицо прозрачной зеленой тканью.

Собаки, купленные Шандоном в Упернивике, были довольно дикого нрава; однако Капитан жил в ладу со своими новыми товарищами и, казалось, знал их привычки. Клифтон первым заметил, что дог, вероятно, и прежде встречался со своими гренландскими родичами. Вечно голодные, кое-как питавшиеся на материке, гренландские собаки быстро окрепли на бриге, где их хорошо кормили.

9 мая «Форвард» прошел на расстоянии нескольких кабельтовых мимо самого западного из Баффиновых островов. Доктор заметил в заливе, между материком и островами, несколько скал, которые назывались Красными утесами; они были покрыты снегом густого карминного оттенка. Доктор Кейн приписывает этой окраске снега чисто растительное происхождение. Клоубонни хотелось вблизи исследовать этот любопытный феномен, но льды не позволили ему подойти к берегу. Хотя становилось с каждым днем все теплее, но нетрудно было заметить, что айсберги и ледяные поля скапливаются в северной части Баффинова залива.

Начиная с Упернивика берега приняли иной вид: на сероватом небосклоне резко выделялись очертания колоссальных ледников. 10 мая «Форвард» оставил вправо залив Хингстона почти под семьдесят четвертым градусом северной широты; на западе показался пролив Ланкастера, тянувшийся на несколько сот миль.

Все это громадное водное пространство было сковано льдами; на ледяной равнине там и сям поднимались правильной формы торосы, похожие на гигантские кристаллы. Шандон приказал развести пары, и до 11 мая «Форвард» пробирался по извилистым проходам, обозначая свой маршрут на небе черной полосой дыма.

Вскоре на пути брига встали преграды: свободные проходы закрывались вследствие перемещения плавающих льдов, в любой миг перед носом брига могло не оказаться воды. Если бы «Форвард» попал в ледяные тиски, ему было бы нелегко из них вырваться. Все это знали и были не на шутку встревожены.

На корабле, с безумным упорством стремившемся на север, к неизвестной цели, началось брожение умов. Морские волки забывали о выгодах, какие им сулило плавание, и уже начинали жалеть, что зашли так далеко. Стали появляться признаки деморализации. Суеверный Клифтон заражал товарищей своими страхами, а коноводы Пэн, Гриппер и Уолстен подливали масла в огонь.

Изнурительный труд еще больше подорвал моральные силы экипажа. 12 мая бриг был окончательно затерт льдами, машина оказалась бессильной. С трудом приходилось прокладывать путь среди ледяных полей. Работа пилами была крайне утомительна: лед достигал шести-семи футов толщины. В ледяном массиве делали два параллельных пропила, каждый длиной в сотню футов, и находившийся между ними лед взламывали топорами и ганшпугами. Потом забрасывали якорь в отверстие, сделанное большим буравом: тут начиналась работа шпилем, судно подтягивали вручную. Труднее всего было спускать под лед отколотые куски, расчищая дорогу судну; их отталкивали длинными шестами с железными наконечниками.

Работа пилами, шпилем, шестами и подтягивание судна, работа беспрерывная, неотложная и опасная, среди туманов, в снегопад, на морозе, глазные болезни, страх перед будущим – все это лишало матросов «Форварда» энергии и вызывало упадок духа.

Если матросы имеют дело с человеком энергичным, отважным, убежденным, твердо знающим, чего он хочет, куда идет, к какой цели стремится, то уверенность капитана поддерживает дух экипажа. Матросы единодушны со своим начальником; они крепки его силою, спокойны его спокойствием. Но на бриге чувствовалось, что Шандон не уверен в своих действиях, что он колеблется, не зная ни цели экспедиции, ни назначения «Форварда».

Помощник капитана был человек от природы решительный, но и он нередко становился в тупик: ему случалось отменять только что отданные приказания, давать не совсем точные распоряжения, и его колебания и раздумия не ускользали от внимания матросов.

К тому же Шандон не был капитаном брига – первым после Бога властелином на судне. Этого было достаточно, чтобы его приказания подвергались обсуждению. Но от обсуждения до неповиновения – один шаг.

Недовольные вскоре склонили на свою сторону старшего механика, до сих пор слепо исполнявшего свой долг.

К 16 мая, через шесть дней после того, как «Форвард» подошел к ледяным полям, Шандону не удалось и на две мили продвинуться к северу. Грозила опасность, что бриг будет затерт льдами и застрянет в этих местах до следующего лета. Положение становилось критическим.

К восьми часам вечера Шандон и доктор, в сопровождении матроса Гарри, отправились на разведку по бесконечным ледяным полям, стараясь не слишком удаляться от брига, так как было трудно ориентироваться среди этих белоснежных пустынь, вид которых беспрестанно менялся. Странные, изумлявшие доктора явления вызывались преломлением световых лучей. Иной раз казалось, что надо сделать прыжок всего в какой-нибудь фут, а на поверку выходило, что перескочить приходилось пространство в пять-шесть футов. Случались и обратные явления, но в обоих случаях дело кончалось если не опасным, то все же неприятным падением на груды твердых и острых, как стекло, ледяных обломков.

Шандон и его товарищи напрасно искали удобный для судна проход. Пройдя три мили, они не без труда поднялись на ледяную гору высотой около трехсот футов. Взору их предстала безотрадная картина: хаос льдов напоминал развалины какого-то гигантского города с поверженными обелисками, с опрокинутыми башнями и руинами дворцов. Казалось, солнце с трудом пробиралось вдоль изломанной линии горизонта; лучи его почти не грели, словно проходили сквозь какое-то невидимое вещество, не пропускающее тепла.

Насколько хватало глаз, море всюду было сковано льдом.

– Ну, как тут пройти? – спросил доктор.

– Не знаю, – ответил Шандон, – но хотя бы пришлось порохом взрывать эти горы, мы все-таки пройдем! Я ни за что не допущу, чтобы нас затерло здесь до будущего лета.

– Как это случилось с бригом «Фокс» примерно в этих местах. Да, – прибавил доктор, – мы пройдем с помощью некоторой доли… философии. Философия, как вы сами убедитесь, стоит всех машин в мире!

– Надо сказать, – заметил Шандон, – что этот год начинается для нас не очень-то благополучно.

– Что и говорить. К тому же я замечаю, Шандон, что Баффинов залив принимает тот же вид, в каком он был до тысяча восемьсот семнадцатого года.

– Значит, вы думаете, доктор, что вид этого залива по временам меняется?

– Так оно и есть, дорогой Шандон. По временам здесь происходят значительные перемещения льдов, и ученые даже не пытаются объяснить это явление. Так, до тысяча восемьсот семнадцатого года Баффинов залив был постоянно загроможден льдами, но вдруг какой-то ужасный катаклизм отбросил айсберги в океан, причем большая их часть села на мель у берегов Ньюфаундленда. С тех пор Баффинов залив почти освободился ото льдов и сделался местом встречи многочисленных китобоев.

– Так выходит, – сказал Шандон, – что с того времени стало легче путешествовать на север?

– Куда легче. Однако замечено, что вот уже несколько лет, как залив стал опять замерзать и угрожает сделаться надолго недоступным для мореплавателей. Поэтому мы должны как можно дальше продвинуться вперед. Правда, мы несколько напоминаем людей, которые идут по неведомым проходам и за которыми то и дело закрываются двери.

– Может быть, вы мне посоветуете вернуться назад? – спросил Шандон, пристально глядя доктору в глаза.

– Я не привык пятиться назад, и если бы даже нам не суждено было вернуться, – я все-таки скажу: надо идти вперед! Только необходимо действовать осмотрительно, помня, как дорого может нам стоить каждая оплошность.

– А вы, Гарри, что скажете? – спросил Шандон матроса.

– Я пошел бы вперед, начальник! Я того же мнения, что и доктор. Впрочем, действуйте, как вам будет угодно. Приказывайте, мы будем повиноваться.

– Не все так говорят, Гарри, – продолжал Шандон, – не все обнаруживают желание повиноваться. А что если экипаж откажется исполнять мои приказания?

– Я высказал свое мнение, – холодно ответил Гарри, – потому что вы меня спросили. Вы можете со мной и не считаться.

Шандон ничего не ответил. Он внимательно осмотрел горизонт, и затем все трое спустились с горы.




Глава одиннадцатая

«Чертов палец»


В отсутствие Шандона экипаж был занят работами, имевшими целью предохранить бриг от давления ледяных масс. Это трудное дело было поручено Пэну, Клифтону, Болтону, Грипперу и Симпсону; кочегар и оба механика помогали своим товарищам; когда машина не требовала их присутствия, они становились простыми матросами и должны были участвовать во всех работах.

Но повиновались матросы не без ропота.

– Осточертело мне все это, – ворчал Пэн. – Если через три дня лед не тронется, то, клянусь Богом, я сложу руки!

– Сложишь руки? – переспросил его Гриппер. – Уж лучше работать ими хорошенько, чтобы поскорей вернуться назад. Уж не думаешь ли ты, что кому-нибудь охота зимовать здесь до следующего лета?

– Да, скверная была бы зимовка, – ответил Пловер, – ведь бриг не защищен ни с одной стороны.

– Да и кто знает, – заметил Брентон, – очистится ли весной море ото льдов.

– Речь идет не о весне, – возразил Пэн. – Нынче четверг, и если в воскресенье утром море не очистится, мы двинемся на юг.

– Вот это дело! – воскликнул Клифтон.

– Идет? – спросил Пэн.

– Идет! – ответили товарищи.

– Правильно, – сказал Уорен. – Если уж надо убиваться и тянуть бриг, то, по мне, лучше вести его назад.

– Посмотрим, что будет в воскресенье, – сказал Уолстен.

– Пусть только мне прикажут, – заметил Брентон, – я живо пущу машину.

– И без тебя пустим, – ответил Клифтон.

– А если кому-нибудь из начальства вздумается здесь зимовать, – что ж, вольному воля, – сказал Пэн. – Пусть себе остается, он сложит ледяной дом и заживет там, как настоящий эскимос.

– Ну, это не годится, Пэн, – возразил Брентон. – Никого нельзя оставлять, понимаете вы или нет? Да мне думается, Шандон и так согласится; видать, ему не по себе, и если с ним потолковать по душам…

– Ну, это еще вилами писано, – возразил Пловер. – Шандон – человек крутой и упрямый. Пощупать его не мешает, да только осторожно.

– Подумать только, – вздохнул Болтон, – через месяц мы можем быть уже в Ливерпуле! Мы живо перемахнем через южную границу льдов. В начале июня Девисов пролив бывает свободен, и уж мы сумеем добраться до Атлантического океана.

– К тому же, – добавил осторожный Клифтон, – если мы вернемся с Шандоном, он возьмет на себя ответственность за все, мы получим свои деньги, да еще и наградные. А если воротимся без него, – кто знает, как еще повернется дело.

– Умные речи приятно и слушать, – сказал Пловер. – Этот дьявол Клифтон рассуждает все равно как ученый. Не годится нам ссориться с господами из адмиралтейства, никого не будем здесь оставлять, – так будет надежнее.

– А что если начальство не пожелает идти назад? – коварно спросил Пэн, который то и дело подзуживал товарищей.

Вопрос был поставлен ребром, но матросы уклонились от прямого ответа.

– Об этом потолкуем в свое время, – пробормотал Болтон. – Только бы нам залучить Ричарда Шандона, а это, думается мне, не так уж трудно.

– А все-таки кое-кого я оставлю здесь, – сказал Пэн, добавив скверное ругательство, – хотя бы он отгрыз мне руку.

– Это собаку?

– Да, собаку: я живо сведу с ней счеты!

– Вот это дело! – заметил Клифтон, возвращаясь к своей излюбленной теме. – Ведь эта проклятая тварь всему виной.

– Она околдовала нас, – заявил Пловер.

– Затащила в эти проклятые места! – сказал Гриппер.

– И нагромоздила у нас на пути такую прорву льдов, какой еще никогда не видывали здесь в эту пору, – прибавил Уолстен.

– А на меня напустила глазную болезнь, – пожаловался Брентон.

– И отменила выдачу джина и водки, – заметил Пэн.

– Она всему виной! – воскликнули в один голос возмущенные матросы.

– И вдобавок ко всему она же и капитан! – ввернул Клифтон.

– Так погоди же ты, окаянный капитан! – крикнул Пэн в приступе злобы. – Тебе хотелось побывать здесь, ну, так ты и останешься здесь!

– Но как бы его изловить? – спросил Пловер.

– Теперь самое подходящее время, – ответил Клифтон. – Шандона нет на бриге; второй помощник дрыхнет у себя в каюте; туман такой, что хоть глаз выколи, и Джонсон нипочем нас не заметит…

– А где собака? – спросил Пэн.

– Спит в трюме около угольной ямы, – ответил Клифтон, – и если кому вздумается…

– Это уж мое дело! – яростно крикнул Пэн.

– Берегись, Пэн! Ей ничего не стоит перекусить железный брусок.

– Пусть она только пошевельнется, – я мигом распорю ей брюхо, – погрозился Пэн, вытаскивая нож.

И он бросился к выходу, а за ним Уорен, захотевший помочь товарищу в этом предприятии.

Вскоре матросы вернулись, неся на руках собаку, у которой крепко были связаны веревкой лапы и морда. Пэн и Уорен набросились на нее, когда она спала, и несчастное животное не могло от них увернуться.

– Ура! Молодчина, Пэн! – крикнул Пловер.

– А теперь что ты будешь с ней делать? – спросил Клифтон.

– Утоплю. Посмотрим, вернется ли она назад… – со свирепой усмешкой сказал Пэн.

В двухстах шагах от брига находилась отдушина тюленя, круглое отверстие, которое он прогрызает зубами, находясь под водой. Сквозь это отверстие тюлень выходит на лед подышать воздухом; он не дает отдушине замерзнуть, ибо у него так устроены челюсти, что он снаружи не может прогрызть отверстие, чтобы в случае опасности скрыться от врагов.

Пэн и Уорен направились к этой отдушине и, несмотря на яростное сопротивление собаки, безжалостно швырнули ее в воду, а затем заложили отверстие большой льдиной, не позволявшей догу выбраться наружу, так что животное было плотно закупорено в ледяной тюрьме.

– Счастливого пути, господин Капитан! – с торжеством крикнул Пэн.

Несколько минут спустя Пэн и Уорен были уже на бриге. Джонсон ничего не заметил; туман все сгущался вокруг корабля, стал падать густой снег.

Через час Ричард Шандон, доктор и Гарри вернулись на «Форвард».

Они обнаружили на северо-востоке свободный проход. Шандон решил воспользоваться им и отдал соответствующие распоряжения. Экипаж подчинился довольно охотно, желая убедить Шандона, что дальнейшее продвижение невозможно. Впрочем, матросы готовы были повиноваться еще три дня.

Почти всю ночь и весь следующий день работа пилами и подтягивание корабля производились довольно дружно; «Форвард» на две мили продвинулся к северу. 18-го числа он находился в виду берега, в пяти или шести кабельтовых от утеса, который вследствие своей странной формы был назван «Чертовым пальцем».

В этих местах суда «Принц Альберт» в 1851 году и «Адванс» Кейна в 1853 году были затерты льдами и простояли несколько недель.

Странная форма «Чертова пальца», пустынная, мрачная окрестность, огромные скопления айсбергов, из которых иные были более трехсот футов высотой, треск льдин, зловеще повторявшийся эхом, – все это нагоняло жуть. Шандон понял, что «Форвард» необходимо как можно скорее вывести из этих безотрадных мест. По его расчетам, за сутки можно было бы продвинуться еще мили на две. Но и этого было бы мало.

Шандон чувствовал, что его начинает одолевать страх; фальшивое положение, в какое он попал, парализовало его энергию. Повинуясь инструкциям и продвигаясь вперед, он подвергал бриг чрезвычайной опасности; тяга вручную вконец измотала экипаж; чтобы прорубить во льду, имевшем толщину от четырех до пяти футов, канал длиною в двадцать футов, требовалось более трех часов; силы начинали изменять экипажу. Молчание и необычное усердие матросов удивляли Шандона, но он опасался, что это затишье перед грозой.

Каковы же были изумление, досада и даже отчаяние Шандона, когда он заметил, что вследствие неприметного перемещения ледяных полей «Форвард» за ночь с 18-го на 19-е потерял все, что приобрел ценой таких трудов! В субботу утром он находился в еще более критическом положении и в виду того же грозного «Чертова пальца». Число айсбергов увеличилось; они проплывали в тумане подобно призракам.

Шандон окончательно растерялся; страх закрался в сердце этого мужественного человека, страх овладел и экипажем «Форварда». Помощник капитана узнал об исчезновении собаки, но наказать виновных не решился, опасаясь вызвать на бриге бунт.

Весь день стояла ужасная погода; бушевала метель, снежные вихри заволакивали бриг непроглядной пеленой. По временам ураган разрывал завесу тумана, и «Чертов палец», поднимавшийся подобно привидению, показывался во всем своем грозном величии.

«Форвард» забросил якорь на большую льдину – ничего другого не оставалось делать. Мрак так сгустился, что рулевой не мог разглядеть даже Джеймса Уолла, стоявшего на вахте на носу корабля.

Буран удвоил свою ярость; среди волнуемых ветром туманов «Чертов палец», казалось, разросся до ужасающих размеров.

– Боже мой! – крикнул вдруг Симпсон, в ужасе отпрянув назад.

– Что такое? – спросил Фокер.

Со всех сторон раздались крики:

– Он нас раздавит!

– Мы погибли!

– Мистер Уолл! Мистер Уолл!

– Мы пропали!

– Начальник! Начальник! – отчаянно вопили вахтенные.

Уолл бросился к юту; Шандон вместе с доктором выбежал на палубу и начал осматриваться.

В просвете тумана «Чертов палец», казалось, быстро приближался к бригу; он увеличился до чудовищных размеров, на его вершине виднелся другой опрокинутый конус; стоя на остром конце, он раскачивался в неустойчивом равновесии из стороны в сторону и каждый миг готов был рухнуть и раздавить судно.

Зрелище было ужасное! Матросы инстинктивно отшатнулись в сторону, и несколько человек даже спрыгнули с брига.

– Ни с места! – грозно крикнул Шандон. – Не сметь покидать свой пост!

– Не бойтесь, друзья мои, – уговаривал матросов доктор, – право же, нет никакой опасности! Ну, посмотрите, Шандон! Посмотрите, Уолл: это мираж – только и всего!

– Вы правы, доктор, – ответил Джонсон. – Эти невежественные люди испугались тени.

После слов доктора большинство матросов вернулись на свои места и, переходя от ужаса к изумлению, не могли надивиться странному феномену, который вскоре исчез.

– Ишь ты! Они называют это миражем! – сказал Клифтон. – Но поверьте, ребята, тут дело не обошлось без нечистой силы!

– Так оно и есть! – подхватил Гриппер.

В просвете тумана Шандон вдруг заметил большой свободный от льдов проход, о существовании которого он даже и не подозревал. Этим проходом бриг мог отойти от берегов. Шандон решил воспользоваться этим обстоятельством. Людей расставили по обеим сторонам канала, протянули трос, и матросы повели бриг на север.

В течение долгих часов матросы усердно работали в полном молчании. Шандон приказал развести пары, желая воспользоваться столь кстати открытым проходом.

– Нам здорово повезло, – сказал он Джонсону, – и если удастся пройти еще несколько миль, то все наши невзгоды кончатся. Брентон, скорее поднимите пары; как только давление будет достаточным, доложите мне. А покамест экипаж должен удвоить свои усилия. Матросы хотят уйти подальше от «Чертова пальца», и прекрасно! Воспользуемся их добрым намерением.

Внезапно бриг остановился.

– В чем дело, Уолл? – спросил Шандон. – Неужели лопнули тросы?

– Нет, – сказал Уолл, наклоняясь над бортом. – Эге! да матросы бегут назад! Смотрите, они карабкаются на бриг! Они чего-то до смерти перепугались.

– Что такое? – вскричал Шандон, бросаясь на нос.

– На бриг, на бриг! – вопили матросы, и в голосе их звучал неподдельный ужас.

Шандон посмотрел на север и невольно вздрогнул.

Какой-то чудовищный зверь, высунув язык из огромной дымящейся пасти, несся гигантскими прыжками в кабельтове от брига. Казалось, он был ростом в добрых двадцать футов; шерсть на нем стояла дыбом; он преследовал матросов; по временам он останавливался и своим хвостом, в десять футов длиной, взметал целые вихри снега. При виде этого чудища даже самые смелые были охвачены ужасом.

– Это медведь! – вопил один матрос.

– Морское чудовище!

– Зверь из бездны!

Шандон бросился в каюту за своим ружьем, которое было у него постоянно заряжено; доктор тоже схватился за карабин, готовясь выстрелить в гигантского зверя, напоминавшего допотопных чудовищ.

Между тем страшилище приближалось громадными прыжками. Шандон и доктор выстрелили одновременно, и выстрелы их, приведя в сотрясение слои атмосферы, произвели неожиданный эффект.

Доктор внимательно стал всматриваться и вдруг захохотал.

– Рефракция! – сказал он.

– Мираж! – воскликнул Шандон.

Но крик ужаса, раздавшийся на палубе, прервал их.

– Собака! – крикнул Клифтон.

– Собака-капитан! – повторили его товарищи.

– Собака! Проклятая собака! – закричал Пэн.

Действительно, то был Капитан. Он разорвал веревки, которыми был связан, и выбрался на лед сквозь другое отверстие. Преломление световых лучей, как это нередко бывает в полярных широтах, придало собаке гигантские размеры; обман зрения исчез от сотрясения воздуха. Как бы там ни было, этот случай произвел тяжелое впечатление на матросов, которым не верилось, что это странное явление имеет чисто физические причины. «Чертов палец», появление собаки при таких загадочных обстоятельствах – все это окончательно сбило их с толку.

Экипаж начал роптать…




Глава двенадцатая

Капитан Гаттерас


«Форвард» быстро шел под парами, искусно пробираясь среди ледяных полей и айсбергов. Джонсон стоял у руля. Шандон через свои защитные очки молча наблюдал горизонт. Но недолго пришлось ему порадоваться; вскоре он обнаружил, что проход заперт ледяными горами.

Однако идти назад было бы слишком тяжело, и Шандон предпочел продвигаться вперед.

Собака бежала за бригом по льду, однако на порядочном расстоянии. Всякий раз, как она отставала, слышался какой-то странный свист, как бы звавший Капитана.

В первый раз, услышав свист, матросы переглянулись. Они были одни на палубе и тревожно переговаривались. Посторонних – ни души, а между тем свист повторялся несколько раз.

Первым встревожился Клифтон.

– Слышите? – сказал он. – Посмотрите-ка, как прыгает собака, заслышав свист.

– Просто не верится! – ответил Гриппер.

– Кончено! – крикнул Пэн. – Я дальше не пойду!

– Пэн прав, – заметил Брентон. – Это значило бы испытывать судьбу.

– Испытывать черта! – сказал Клифтон. – Пусть я потеряю все свои заработки, если я сделаю хоть шаг вперед.

– Нет, видно, нам не вернуться назад… – уныло промолвил Болтон.

Экипаж был вконец деморализован.

– Ни шагу вперед! – крикнул Уолстен. – Верно я говорю, ребята?

– Да, да! Ни шагу! – подхватили матросы.

– Ну, так пойдем к Шандону, – заявил Болтон. – Я поговорю с ним.

И матросы толпой двинулись на ют.

«Форвард» входил в это время в обширный бассейн, имевший в поперечнике около восьмисот футов; бассейн со всех сторон был окружен льдами и за исключением прохода, которым шел бриг, другого выхода не имел.

Шандон понял, что по собственной вине попал в тиски льдов. Но что же оставалось делать? Как вернуться назад? Он сознавал всю тяжесть лежавшей на нем ответственности, и рука его судорожно сжимала подзорную трубу.

Доктор, скрестив на груди руки, молча наблюдал; он смотрел на ледяные стены в триста футов вышиной. Над бездной висел полог густого тумана.

Внезапно Болтон обратился к помощнику капитана.

– Мистер Шандон, – взволнованным голосом проговорил он, – дальше идти мы не можем!

– Что такое? – спросил Шандон, которому кровь бросилась в лицо.

– Я говорю, – продолжал Болтон, – что мы уже достаточно послужили капитану-невидимке, а потому решили дальше не идти.

– Решили?.. – воскликнул Шандон. – И вы осмеливаетесь это говорить, Болтон? Берегитесь!

– Угрозы ни к чему не поведут, – буркнул Пэн. – Все равно дальше мы не пойдем!

Шандон шагнул было к возмутившимся матросам, но в этот момент к нему подошел Джонсон и сказал вполголоса:

– Нельзя терять ни минуты, если хотите выбраться отсюда. К каналу приближается айсберг. Он может закрыть единственный выход и запереть нас здесь, как в тюрьме.

Шандон сразу понял всю опасность положения.

– Я рассчитаюсь с вами потом, голубчики, – крикнул он бунтарям, – а теперь – слушай команду!

Матросы бросились по местам. «Форвард» быстро переменил направление. Набросали полную топку угля, чтобы усилить давление пара и опередить плавучую гору. Бриг состязался с айсбергом: корабль мчался к югу, чтобы пройти по каналу, а ледяная гора неслась навстречу, угрожая закрыть проход.

– Прибавить пару! – кричал Шандон. – Полный ход! Слышите, Брентон!

«Форвард» птицей несся среди льдин, дробя их своим форштевнем; корпус судна сотрясался от быстрого вращения винта; манометр показывал огромное давление паров, избыток которых со свистом вырывался из предохранительных клапанов.

– Нагрузите клапаны! – крикнул Шандон.

Механик повиновался, подвергая судно опасности взлететь на воздух.

Но его отчаянные усилия остались бесплодными; айсберг, увлекаемый подводным течением, стремительно приближался к каналу. Бриг находился еще в трех кабельтовых от устья канала, как вдруг гора, точно клин, врезалась в свободный проход, плотно примкнула к своим соседям и закрыла единственный выход из канала.

– Мы погибли! – невольно вырвалось у Шандона.

– Погибли! – как эхо, повторили матросы.

– Спасайся кто может! – вопили одни.

– Спустить шлюпки! – говорили другие.

– В вахтер-люк! – орал Пэн. – Если уж суждено утонуть, то утонем в джине!

Матросы вышли из повиновения, смятение достигло крайних пределов. Шандон чувствовал, что у него почва уходит из-под ног; он хотел командовать, но в нерешительности только бессвязно бормотал; казалось, он лишился дара речи. Доктор взволнованно шагал по палубе. Джонсон стоически молчал, скрестив руки на груди.

Вдруг раздался чей-то громовой, энергичный, повелительный голос:

– Все по местам! Право руля!

Джонсон вздрогнул и бессознательно начал вращать колесо штурвала.

И как раз в пору: бриг, шедший полным ходом, готов был разбиться в щепы о ледяные стены своей тюрьмы.

Джонсон инстинктивно повиновался. Шандон, Клоубонни и весь экипаж, вплоть до кочегара Уорена, оставившего топку, и негра Стронга, бросившего плиту, собрались на палубе и вдруг увидели, как из каюты капитана, ключ от которой находился только у него, вышел человек.

Это был матрос Гарри.

– Что, что такое, сударь! – воскликнул, бледнея, Шандон. – Гарри… это вы… По какому праву распоряжаетесь вы здесь?

– Дэк! – крикнул Гарри, и тут же раздался свист, так удивлявший экипаж.

Услышав свою настоящую кличку, собака одним прыжком вскочила на рубку и спокойно улеглась у ног своего хозяина.

Экипаж молчал. Ключ, который мог находиться только у капитана, собака, присланная им и, так сказать, удостоверявшая его личность, повелительный тон, который сам говорил за себя, – все это произвело сильное впечатление на матросов и утвердило авторитет Гарри.

Впрочем, Гарри нельзя было узнать: он сбрил густые бакенбарды, обрамлявшие его лицо, и от этого оно приняло еще более энергичное, холодное и повелительное выражение. Он успел переодеться в каюте и явился перед экипажем во всеоружии капитанской власти.

И матросы, охваченные внезапным порывом, в один голос крикнули:

– Ура! Ура! Да здравствует капитан!

– Шандон, – сказал капитан своему помощнику, – соберите экипаж; я сделаю ему смотр.

Шандон повиновался и взволнованным голосом отдал приказание. Матросы выстроились, капитан стал подходить к помощникам и к матросам и каждому из них говорил несколько слов, давая оценку его поведению.

Окончив смотр, он поднялся на рубку и спокойно проговорил:

– Офицеры и матросы! Я такой же англичанин, как и вы; я избрал своим девизом слова адмирала Нельсона: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг». Как англичанин я не хочу, да и все мы не хотим, чтобы люди более отважные побывали там, где нас еще не было. Как англичанин я не потерплю, – все мы не потерпим, – чтобы на долю других выпала честь достигнуть крайних пределов Севера. Если ноге человека суждено ступить на полюс, то лишь ноге англичанина! Вот знамя нашей родины! Я снарядил этот бриг, пожертвовал на это свое состояние, я готов пожертвовать своей и вашей жизнью, лишь бы наше знамя развевалось на Северном полюсе! Верьте мне! Начиная с сегодняшнего дня за каждый пройденный на север градус вы будете получать по тысяче фунтов. Мы находимся под семьдесят вторым градусом, а всех их – девяносто. Считайте. Впрочем, мое имя ручается за меня: оно означает – энергия и патриотизм. Я – капитан Гаттерас!

– Капитан Гаттерас! – воскликнул Шандон.

Имя это, хорошо известное английским морякам, глухо повторилось в рядах экипажа.

– А теперь, – продолжал Гаттерас, – забросьте якоря на льдины, погасите огонь в машине, и пусть каждый займется своим делом. Шандон, я хочу поговорить с вами о делах, касающихся брига. Зайдите ко мне в каюту с доктором, Уоллом и Джонсоном. Джонсон, распустите экипаж.

Гаттерас, спокойный и невозмутимый, сошел с рубки, а Шандон приказал отдавать якоря.

Но кто такой был этот Гаттерас и почему его имя произвело на всех такое впечатление?

Джон Гаттерас, единственный сын лондонского пивовара, умершего архимиллионером в 1852 году, еще в юношеском возрасте поступил в торговый флот, несмотря на то что его ожидала блестящая будущность. И не потому сделался он моряком, что чувствовал призвание к торговле, нет, он бредил географическими открытиями. Гаттерас мечтал побывать там, где еще не ступала нога человека.

В двадцатилетнем возрасте он обладал уже крепким сложением, характерным для людей худощавых и сангвинического темперамента: энергичное лицо с геометрически правильными и неподвижными чертами, высокий прямой лоб, красивые, но холодные глаза, тонкие губы, редко ронявшие слова. Он был среднего роста, ловкий, с железными мускулами – словом, во всей его фигуре сквозила несокрушимая воля. Достаточно было взглянуть на него, чтобы признать в нем человека отважного; достаточно послушать, чтобы убедиться в его холодном и вместе с тем пылком темпераменте. То была натура, ни перед чем не отступающая. Этот человек с такой же уверенностью ставил на карту жизнь других, как и свою собственную. Поэтому, прежде чем следовать за ним в его предприятиях, следовало хорошенько подумать.

Высокомерный, как все англичане, Джон Гаттерас однажды так ответил французскому офицеру, который, желая выразиться вежливо и польстить ему, сказал:

– Если бы я не был французом, то хотел бы быть англичанином.

– А если бы я не был англичанином, – ответил Гаттерас, – то хотел бы быть… англичанином.

По ответу можно судить о человеке.

Гаттерас хотел во что бы то ни стало закрепить за своими соотечественниками монополию географических открытий; но, к его крайнему огорчению, в этом отношении англичане мало сделали за последние столетия.

Америка открыта генуэзцем Христофором Колумбом; Индия – португальцем Васко де Гамой; Китай – португальцем Фернандо д’Андрадой; Огненная Земля – португальцем Магелланом; Канада – французом Жаком Картье; Зондские острова, Лабрадор, Бразилия, мыс Доброй Надежды, Азорские острова, Мадера, Ньюфаундленд, Гвинея, Конго, Мексика, мыс Белый, Гренландия, Исландия, Южный океан, Калифорния, Япония, Камбоджа, Перу, Камчатка, Филиппинские острова, Шпицберген, мыс Горн, Берингов пролив, Тасмания, Новая Зеландия, Новая Британия, Новая Голландия, Луизиана, остров Ян-Майена – открыты испанцами, скандинавами, русскими, португальцами, датчанами, исландцами, генуэзцами, голландцами. Но в числе их нет ни одного англичанина, и Гаттерас был в отчаянии при мысли, что его соотечественники не входят в славную фалангу мореплавателей, совершивших великие открытия в XV и XVI веках.

Новейшие времена несколько утешали Гаттераса, потому что англичане вознаградили себя открытиями, сделанными Стэртом, Донал-Стюартом, Барком, Уиллсом, Кингом, Греем – в Австралии, Пализером – в Америке, Сирилом Грехемом, Уодингтоном, Каммингамом – в Индии, Бёртоном, Спиком, Грантом и Ливингстоном – в Африке.

Но этого было ему мало, все эти отважные путешественники добились, так сказать, лишь усовершенствований в данной области, но не являлись изобретателями. Гаттерас мечтал о большем, он готов был изобрести целую страну, лишь бы ему выпала честь ее открыть.

Итак, в прошлые века англичанами было сделано не так много великих открытий, если не считать Новой Каледонии, открытой Куком в 1774 году, и открытых им же в 1778 году Сандвичевых островов, где он и погиб. Но все же на земном шаре существовала область, притягивавшая к себе англичан.

Это были именно полярные страны и моря Северной Америки.

Вот хронологическая таблица открытий, совершенных англичанами в полярных странах:



Новую Землю открыл Уиллоби в 1553 году

Остров Вайгач открыл» Барру в 1556 году

Западное побережье Гренландии открыл Девис в 1585 году

Девисов пролив открыл Девис в 1587 году

Шпицберген открыл Уиллоби в 1596 году

Гудзонов залив открыл Гудзон в 1610 году

Баффинов залив открыл Баффин в 1616 году


За последнее время эти малоизвестные страны были обследованы Херном, Макензи, Джоном Россом, Парри, Франклином, Ричардсоном, Бичи, Джеймсом Россом, Беком, Дизом, Сомпсоном, Рэ, Инглфилдом, Белчером, Остином, Келлетом, Муром, Мак-Клуром, Кеннеди и Мак-Клинтоком.

Северное побережье Америки было основательно исследовано, и Северо-Западный проход почти открыт, но этого было мало; на очереди была еще более важная задача, которую Джон Гаттерас уже дважды пытался осуществить, для чего снаряжал на свой счет два судна. Он хотел достигнуть полюса и этим блестящим подвигом завершить ряд открытий, сделанных англичанами.

Добраться до полюса – в этом состояла цель его жизни!

После довольно удачных путешествий в южные моря Гаттерас впервые попытался в 1846 году подняться к северу по Баффинову заливу, но дальше семьдесят четвертого градуса не мог пройти. Он командовал тогда шлюпом «Галифакс»; его экипаж подвергся ужасным лишениям, и Гаттерас так далеко зашел в своей безумной отваге, что с тех пор моряки не очень-то стремились участвовать в экспедициях под его начальством.

В 1850 году Гаттерасу удалось навербовать на шхуну «Фарвель» десятка два смельчаков, которых главным образом соблазнила предложенная им высокая плата. По этому случаю доктор Клоубонни вступил в переписку с Джоном Гаттерасом, с которым он лично не был знаком, заявив о своем желании принять участие в путешествии. К счастью для Клоубонни, должность доктора была уже замещена на судне.

«Фарвель», следуя по маршруту «Нептуна», отправившегося из Абердина в 1817 году, поднялся севернее Шпицбергена до семьдесят шестого градуса северной широты. Там пришлось зазимовать; страдания, которым подвергались матросы, были так ужасны, стужа так жестока, что ни один человек из экипажа не возвратился в Англию, за исключением самого Гаттераса, прошедшего по льдам более двухсот миль и доставленного на родину датским китобойным судном.

Возвращение из всей экспедиции одного только человека произвело тяжелое впечатление. Кто после этого решился бы следовать за Гаттерасом в его безумных предприятиях? Однако он не отчаивался. Его отец-пивовар умер, и Гаттерас сделался обладателем состояния, не уступавшего богатству индийского набоба.

Между тем произошло событие, затронувшее самолюбие Гаттераса.

Бриг «Адванс», с экипажем в семнадцать человек, снаряженный коммерсантом Гриннеллом и состоявший под начальством доктора Кейна, отправился на поиски Джона Франклина. В 1853 году он проник в пролив Смита через Баффинов залив и прошел за восемьдесят второй градус северной широты, то есть продвинулся к полюсу ближе, чем кто-либо из его предшественников.

И этот бриг был американским судном, а сам Гриннелл и доктор Кейн – американцами!

Легко понять, что обычное презрение англичанина к янки у Гаттераса перешло в ненависть. Он решил во что бы то ни стало пройти дальше, чем его отважный соперник, и достичь полюса.

Целых два года он жил инкогнито в Ливерпуле, выдавая себя за матроса. В лице Ричарда Шандона он нашел человека, какой был ему необходим, и в анонимном письме предложил ему, так же как и доктору Клоубонни, свои условия. «Форвард» был построен, снаряжен, оборудован. Имени своего Гаттерас не открыл, иначе никто не согласился бы его сопровождать. Гаттерас решил принять начальство над бригом при каких-нибудь чрезвычайных обстоятельствах или когда «Форвард» настолько продвинется вперед, что будет уже поздно возвращаться. Впрочем, он мог предложить экипажу, как мы это видели, столь выгодные денежные условия, что ни один матрос не отказался бы следовать за Гаттерасом хоть на край света.

Да и в самом деле, Гаттерас хотел отправиться на край света!

И вот в критических обстоятельствах Гаттерас, не колеблясь, заявил о себе экипажу.

Его верная собака Дэк, сопровождавшая его в путешествиях, первая признала хозяина, и, к радости людей мужественных и крайнему огорчению робких, неожиданно выяснилось, что капитаном брига «Форвард» был Джон Гаттерас.




Глава тринадцатая

Планы Гаттераса


Появление на бриге этого отважного человека было по-разному встречено экипажем. Одни всецело встали на сторону Гаттераса, соблазненные деньгами, другие, смельчаки, сочувствовали его замыслам, третьи повиновались, но скрепя сердце, и готовы были возмутиться при первом же удобном случае. Жизнь на бриге вошла в свою колею. Воскресенье 20 мая было посвящено отдыху.

В каюте капитана собрались на совещание Шандон, Уолл, Джонсон и доктор.

– Господа, – сказал капитан своим характерным, мягким и вместе с тем повелительным голосом, – вам известно, что я решил достигнуть полюса. Я хотел бы знать ваше мнение. Что вы думаете об этом, Шандон?

– Мне нечего думать, капитан, – холодно ответил Шандон, – мое дело повиноваться.

Казалось, этот ответ ничуть не удивил Гаттераса.

– Прошу вас, Ричард Шандон, – все тем же холодным тоном продолжал капитан, – высказаться относительно шансов, какие мы имеем на успех.

– За меня ответят факты, капитан, – отвечал Шандон. – Все попытки такого рода до сих пор оказывались неудачными. Желаю, чтобы мы были счастливее.

– И мы будем счастливее. Как ваше мнение, господа?

– Что до меня, – ответил доктор, – то я считаю, что ваше намерение, капитан, вполне осуществимо. Несомненно, когда-нибудь мореплаватели достигнут полюса, и я не понимаю, почему бы этого не сделать именно нам!

– Это будет для нас тем легче, – отвечал Гаттерас, – что приняты все нужные меры и мы можем воспользоваться опытом наших предшественников. Кстати, Шандон, благодарю вас за ваши труды по снаряжению брига. В числе матросов есть несколько беспокойных голов, но я сумею их обуздать. Вообще же я могу только похвалить вас.

Шандон холодно поклонился. Положение его на бриге, которым он рассчитывал командовать, становилось фальшивым. Гаттерас сразу же это понял и оставил его в покое.

– Что до вас, господа, – обратился он к Уоллу и Джонсону, – то я счастлив, что заручился содействием таких мужественных и опытных людей, как вы.

– Я весь к вашим услугам, капитан, – отвечал Джонсон, – и хотя ваше предприятие представляется мне несколько рискованным, но вы можете вполне на меня рассчитывать.

– И на меня тоже, – добавил Джеймс Уолл.

– Что до вас, доктор, то я отлично знаю вам цену.

– В таком случае вы знаете больше, чем я сам, – с живостью ответил доктор.

– Считаю нужным, господа, – начал опять Гаттерас, – объяснить вам, на каких неопровержимых фактах основывается мой проект достичь полюса. В тысяча восемьсот семнадцатом году судно «Нептун», отправившись из Абердина, прошло к северу от Шпицбергена к восемьдесят второму градусу. В тысяча восемьсот двадцать шестом году знаменитый Парри после своей третьей экспедиции в полярные моря отправился со Шпицбергена на санях-лодках и поднялся на сто пятьдесят миль к северу. В тысяча восемьсот пятьдесят втором году капитан Инглфилд достиг в проливе Смита семьдесят восьмого градуса и тридцати пяти минут широты. Все это были английские суда, находившиеся под командой англичан, наших соотечественников.

Гаттерас остановился.

– Я должен добавить, – продолжал он со смущенным видом, как бы с трудом выговаривая слова, – что в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году американец Кейн, командовавший бригом «Адванс», поднялся еще выше, а его помощник лейтенант Мортон, отправившись по ледяным полям, водрузил знамя Соединенных Штатов выше восемьдесят второго градуса широты. Больше я не буду к этому возвращаться. Необходимо, однако, знать, что капитаны кораблей «Нептун», «Энтерпрайз», «Изабелла» и «Адванс» установили факт, что за этими высокими широтами существует полярный бассейн, совершенно свободный ото льдов.

– Свободный ото льдов! – воскликнул Шандон, прерывая капитана. – Не может быть!

– Имейте в виду, Шандон, – спокойно сказал капитан, глаза которого на миг вспыхнули, – что я привожу точные факты и называю подлинные имена. Добавлю еще, что во время стоянки капитана Пенни в тысяча восемьсот пятьдесят первом году в проливе Веллингтона его помощник Стюарт тоже видел свободное ото льдов море, и его показания подтверждаются свидетельством сэра Эдуарда Бельчера, зимовавшего в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году в Нортумберлендском заливе под семьдесят шестым градусом пятьюдесятью двумя минутами широты и девяносто девятью градусами двадцатью минутами долготы. Факты эти не подлежат никакому сомнению, и отрицать их могут только люди недобросовестные.

– Однако, капитан, – заметил Шандон, – факты эти настолько противоречивы, что…

– Ошибаетесь, Шандон, ошибаетесь! – воскликнул доктор Клоубонни. – Эти факты ничуть не противоречат утверждениям науки. Надеюсь, капитан позволит мне это доказать?

– Прошу вас, доктор, – сказал Гаттерас.

– Так слушайте же, Шандон. Географические данные и изотермы, несомненно, доказывают, что область наибольших холодов на земном шаре находится не у полюса, но, подобно магнитному полюсу Земли, отстоит от Северного полюса на несколько градусов. Исследованиями Брюстера, Берхама и других физиков установлено, что на нашем полушарии существуют два полюса холода: один в Азии, под семьюдесятью девятью градусами тридцатью минутами северной широты и сто двадцатью градусами восточной долготы, а другой в Америке, под семьюдесятью восьмью градусами северной широты и девяносто семью градусами западной долготы. В настоящее время нас интересует последний, и вы видите, Шандон, что он отстоит от полюса больше чем на двенадцать градусов. После этого позвольте вас спросить: почему море у полюса не может быть таким же свободным ото льдов, как летом под шестьдесят шестой параллелью, то есть в южных частях Баффинова залива?

– Здорово сказано! – заметил Джонсон. – Доктор говорит об этих вещах как специалист.

– Так оно и должно быть, – согласился Джеймс Уолл.

– Химеры и предположения! Чистой воды гипотезы! – упрямо твердил свое Шандон.

– Рассмотрим оба случая, Шандон, – продолжал Гаттерас. – Море или свободно ото льдов, или не свободно; но и в том и в другом случае ничто не может помешать нам достигнуть полюса. Если море свободно, «Форвард» легко доставит нас к цели; если же оно не свободно, то мы попытаемся добраться до полюса на санях. Согласитесь, это вполне возможно. Если мы достигнем на нашем бриге восемьдесят третьего градуса, нам останется до полюса всего четыреста двадцать миль.

– Но что значат эти четыреста двадцать миль, – быстро вставил доктор, – когда известно, что казак Алексей Марков на санях, запряженных собаками, прошел по Ледовитому океану, вдоль северных берегов азиатской России, восемьсот миль и притом всего в двадцать четыре дня?

– Слышите, Шандон? – сказал Гаттерас. – Скажите мне теперь: возможно ли, чтобы англичанам не удалось сделать того, что совершил этот казак?

– Конечно, удастся! – воскликнул пылкий доктор.

– Удастся! – повторил боцман.

– Итак, Шандон? – спросил Гаттерас.

– Капитан, – холодно ответил Шандон, – я могу только повторить то, что уже сказал: буду повиноваться!

– Хорошо. Теперь рассмотрим наше теперешнее положение, – продолжал Гаттерас. – Нас затерло льдами; и мне кажется, что в нынешнем году нам не удастся войти в пролив Смита. Поэтому вот что следует предпринять.

Гаттерас разложил на столе одну из тех превосходных карт, которые были изданы в 1859 году по распоряжению адмиралтейства.

– Не угодно ли вам, господа, следить! Если пролив Смита будет для нас закрыт, то пролив Ланкастера на западном берегу Баффинова залива должен быть свободен. Я считаю, что мы должны подняться этим проливом до пролива Барроу, а оттуда – до острова Бичи. Путь этот проходили тысячу раз парусные суда, следовательно, мы легко пройдем его на винтовом бриге. Достигнув острова Бичи, мы продвинемся, насколько возможно, к северу по проливу Веллингтона до устья прохода, соединяющего пролив Веллингтона с проливом Королевы, к тому месту, где наблюдалось свободное ото льдов море. Сегодня двадцатое мая, следовательно, через месяц, при благоприятных обстоятельствах, мы достигнем этого пункта, а оттуда направимся к полюсу. Что вы на это скажете, господа?

– Очевидно, это единственный путь, которым можно идти, – ответил Джонсон.

– В таком случае мы пойдем, и завтра же! Сегодня воскресенье, и мы будем отдыхать. Прошу вас, Шандон, следить за тем, чтобы чтение Библии совершалось регулярно. Религия оздоровляет душу человека, а моряку приходится всецело надеяться на Бога.

– Слушаю, капитан, – проговорил Шандон и вместе с Джонсоном и Уоллом вышел из каюты.

– Доктор, – сказал Гаттерас, когда они остались вдвоем, – моего помощника Шандона погубило оскорбленное самолюбие. Мне уже больше не приходится на него рассчитывать.

На другой день рано утром капитан приказал спустить на воду шлюпку, намереваясь осмотреть айсберги, находившиеся в бассейне, который имел не более двухсот ярдов ширины. Гаттерас заметил, что вследствие неприметного напора льдов проход начинает суживаться. Поэтому необходимо было сделать в нем брешь, чтобы не попасть в тиски ледяных гор. Средства, к которым прибег Гаттерас, доказывали, что он человек энергичный.

Прежде всего он приказал прорубить ступеньки в ледяной стене, поднялся на вершину горы и убедился, что будет нетрудно проложить дорогу на юго-запад. По его приказанию почти в центре горы была вырыта минная камера. Быстро производившиеся работы были закончены в понедельник днем.

Гаттерас не мог рассчитывать на подрывные шашки с зарядом от восьми до десяти фунтов пороха, которые не произвели бы никакого действия на огромные массы льда; они пригодны только для взламывания ледяных полей. Поэтому он приказал зарядить камеру тысячью фунтами пороха, взрывное действие которого было точно рассчитано. От мины тянулся наружу длинный шнур в резиновой оболочке. Скважину заполнили снегом и обломками льда, которым мороз ближайшей же ночью должен был придать твердость гранита. В самом деле, температура воздуха под действием восточного ветра понизилась до +12° (–11 °C).

На другой день, в семь часов утра, «Форвард» стоял под парами, готовый воспользоваться первым открывшимся проходом. Взорвать мину поручили Джонсону. Длина фитиля была рассчитана таким образом, что он должен был гореть в течение получаса. Итак, у Джонсона было достаточно времени, чтобы вернуться на бриг. И действительно, он поджег фитиль и через десять минут был уже на своем посту. Весь экипаж был на палубе; погода стояла сухая и довольно ясная; снег перестал идти; Гаттерас, стоя на рубке с доктором и Шандоном, отсчитывал время по хронометру.

В восемь часов тридцать пять минут послышался глухой взрыв, гораздо более слабый, чем можно было ожидать. Профиль ледяных гор мгновенно изменился, как во время землетрясения; столб густого белого дыма взвился к небу на огромную высоту; длинные трещины избороздили склоны айсберга, верхняя часть его была снесена, обломки разметало далеко во все стороны, и они падали дождем вокруг «Форварда».

Но проход все-таки не был очищен; огромные льдины, опираясь краями на соседние утесы, висели в воздухе, и можно было опасаться, что они, упав, замкнут кольцо льдов, охватывающих бриг.

Гаттерас в один миг понял создавшееся положение.

– Уолстен! – крикнул он.

Оружейник явился немедленно.

– Что прикажете, капитан? – спросил он.

– Зарядите пушку тройным зарядом, – сказал Гаттерас, – да забейте его покрепче.

– Так значит, мы будем палить ядрами в гору? – спросил доктор.

– Нет, – ответил Гаттерас. – Это ни к чему. Ядер не надо, Уолстен, а только тройной заряд пороха. Живо!

Через несколько минут пушка была заряжена.

– А интересно знать… что он тут сделает без ядра? – сквозь зубы процедил Шандон.

– Посмотрим, – ответил доктор.

– Готово, капитан! – крикнул Уолстен.

– Хорошо, – сказал Гаттерас. – Брентон! – крикнул он механику. – Внимание! Малый ход вперед!

Брентон открыл клапаны, винт пришел в движение, и «Форвард» стал приближаться к подорванной взрывом горе.

– Наведите пушку прямо на проход! – крикнул капитан оружейнику.

Тот повиновался. Когда бриг находился в полукабельтове от горы, Гаттерас скомандовал:

– Огонь!

Раздался оглушительный выстрел, и ледяные глыбы от сотрясения мгновенно рухнули в море; воздушные волны сделали свое дело.

– Полный вперед, Брентон! – крикнул Гаттерас. – Прямо в проход, Джонсон!

Джонсон стоял у руля; бриг, приводимый в движение винтом, пенившим волны, ринулся в свободный проход. Едва «Форвард» успел пройти канал, как стены ледяной тюрьмы снова сомкнулись.

Это было грозное мгновение. Лишь одно спокойное отважное сердце не дрогнуло при этом – сердце капитана. Экипаж, изумленный этим смелым маневром, не мог удержаться от криков:

– Ура! Да здравствует капитан Джон Гаттерас!




Глава четырнадцатая

Экспедиция, посланная на поиски Франклина


В среду 23 мая «Форвард» продолжал свое опасное плавание, искусно лавируя между паковым льдом и айсбергами благодаря пару – этой послушной силе, не бывшей в распоряжении многих мореплавателей, отправлявшихся в полярные моря. Казалось, бриг резвился среди плавучих ледяных скал и, словно конь, покорный опытному наезднику, повиновался малейшему желанию своего капитана. Заметно теплело. В шесть часов утра термометр показывал + 26° (–3 °C), в шесть часов вечера +29° (–2 °C), а в полночь +25° (–4 °C); дул слабый юго-восточный ветер.

В четверг в три часа утра «Форвард» находился в виду залива Владения на американском побережье, при входе в пролив Ланкастера. Вскоре показался мыс Бёрни; несколько эскимосов направились было в каяке к бригу, но Гаттерас не стал их ждать.

Вершины Байам-Мартина, господствующие над Ливерпульским мысом и оставшиеся влево, скрылись в вечерней мгле, не позволявшей разглядеть мыс Хей. Впрочем, он весьма невысок и сливается с прибрежными льдами – обстоятельство, весьма затрудняющее гидрографические исследования в полярных морях.

Тупики, утки и белые чайки появлялись в большом количестве. Наблюдение показало 74°01 широты, хронометр —77° 15 долготы.

Горы Екатерины и Елизаветы возносили над облаками свои снежные вершины.

В пятницу в шесть часов бриг миновал мыс Уорендер на правом берегу пролива, а на левом – залив Адмиралтейства, еще мало исследованный мореплавателями, которые всегда спешат на запад. Море волновалось довольно сильно, и нередко волны перекатывались через палубу брига, оставляя на ней куски льда. Северное побережье было каких-то странных очертаний: гладкие как стол плоскогорья отражали яркие лучи солнца.

Гаттерас хотел было пройти вдоль северных берегов, чтобы поскорее достигнуть острова Бичи и входа в пролив Веллингтона, но сплошные гряды льдов, к его великому огорчению, заставили его идти южными проливами.

Поэтому 26 мая «Форвард», среди тумана и падавшего снега, оказался у мыса Йорк, заметного по своей очень высокой, почти отвесной горе. Небо немного прояснилось, к полудню на несколько мгновений выглянуло солнце, и удалось произвести довольно точное определение места, давшее 74°4 широты и 84°23 долготы. Итак, «Форвард» находился у конца пролива Ланкастера.

Гаттерас показывал доктору на карте путь, которым шел «Форвард» и должен был идти в дальнейшем. В данный момент положение брига было весьма интересно.

– Мне хотелось бы, – сказал Гаттерас, – находиться еще севернее, но что невозможно, то невозможно… Взгляните, мы сейчас вот в этом месте. – И капитан указал на карте пункт невдалеке от мыса Йорк. – Мы сейчас на перекрестке, открытом для всех ветров; он образован устьями проливов Ланкастера и Барроу, пролива Веллингтона и пролива Регента. Здесь побывали все мореплаватели, отправлявшиеся в полярные воды.

– Как видно, – ответил доктор, – они находились здесь в очень затруднительном положении. Это, как вы сказали, настоящее распутье, где скрещиваются четыре большие дороги, а между тем я не вижу верстовых столбов, указывающих верный путь. Но как же в подобном случае действовали Парри, Росс и Франклин?

– Они бездействовали, доктор, и только подчинялись обстоятельствам. Выбора у них не было, смею вас уверить. Случалось, что пролив Барроу закрывался для одного из них, а на следующий год открывался для другого; случалось также, что корабль относило к проливу Регента. В результате всего этого лабиринт здешних морей был исследован.

– Какая удивительная страна! – сказал доктор, разглядывая карту. – Она вся изрезана, раздроблена, искрошена без всякого, по-видимому, порядка, без всякой логики. Кажется, будто земли, прилегающие к полюсу, нарочно измельчены таким образом, чтобы затруднить к нему доступ. А между тем в Южном полушарии материки завершаются ровными, удлиненными оконечностями, каковы мысы Горн, Доброй Надежды и Индийский полуостров. Быть может, такие очертания материков вызваны большей быстротой вращательного движения Земли под экватором. Быть может, земли, удаленные от экватора и на заре мироздания находившиеся еще в жидком состоянии, не смогли сплотиться, слиться между собой в силу недостаточно быстрого вращательного движения.

– Возможно, и так, ибо все в мире совершается по законам логики и ничто не происходит без причин, которые иногда Бог позволяет разгадывать ученым. Поэтому, доктор, пользуйтесь Его разрешением.

– К сожалению, я вынужден быть очень осторожным в своих выводах. Но какой страшный ветер господствует в этом проливе! – прибавил доктор, нахлобучивая шапку на уши.

– Да, здесь особенно свирепствует северный ветер, отклоняющий нас от нашего маршрута.

– В таком случае он должен был бы отбросить льды к югу и очистить нам дорогу.

– Совершенно верно, доктор, но ветер не всегда делает то, что ему следовало бы делать. Посмотрите, это скопление льдов, по-видимому, непроходимо. Что ж, мы постараемся достигнуть острова Гриффита, затем обогнем остров Корнуолиса и пройдем в пролив Королевы, минуя пролив Веллингтона. Но я непременно хочу пристать к острову Бичи и запастись там углем.

– Запастись углем? – с удивлением спросил доктор.

– Конечно. По распоряжению адмиралтейства для снабжения углем будущих экспедиций на острове Бичи были оставлены большие запасы, и сколько бы Мак-Клинток ни забрал в августе тысяча восемьсот пятьдесят девятого года, остатков хватит и на нашу долю, будьте уверены, доктор.

– В самом деле, – сказал Клоубонни, – эти области исследовались в течение пятнадцати лет, и до тех пор, пока не было установлено, что экспедиция Франклина погибла, адмиралтейство постоянно держало в полярных морях пять или шесть кораблей. Если не ошибаюсь, остров Гриффита, который я вижу вот здесь на карте, находится почти в центре этого района и служил сборным пунктом мореплавателей.

– Вы правы, доктор, злополучная экспедиция Франклина заставила нас познакомиться с далекими полярными странами.

– Именно так, капитан, потому что, начиная с тысяча восемьсот сорок пятого года, экспедиции в полярные моря посылались одна за другой. Только в тысяча восемьсот сорок восьмом году участь, постигшая корабли Франклина «Эребус» и «Террор», начала тревожить общество. И вот старый друг адмирала, семидесятилетний доктор Ричардсон, отправился в Канаду и поднялся по реке Коппермайн до Ледовитого океана. Со своей стороны Джеймс Росс, командовавший судами «Энтерпрайз» и «Инвестигейтор», выступил из Упернивика в тысяча восемьсот сорок восьмом году и прибыл к мысу Йорк, где мы находимся в настоящий момент. Каждый день он бросал в море по бочонку, в котором находились документы, указывавшие местонахождение кораблей; в туманную погоду стреляли из пушек; по ночам пускали ракеты и жгли бенгальские огни, причем суда держались под малыми парусами. Наконец, Джеймс Росс провел в порту Леопольда зиму тысяча восемьсот сорок восьмого – сорок девятого года. Поймав там множество песцов, он надел им медные ошейники, на которых обозначил местонахождение кораблей и запасов продовольствия, и распустил зверей во все стороны. Весной он отправился со своими спутниками на санях вдоль берега острова Сомерсета; в пути они подвергались опасностям и лишениям, многие переболели или отморозили себе конечности. По дороге они воздвигали туры, оставляя под ними медные цилиндры с необходимыми указаниями для затерявшейся экспедиции. Во время отсутствия Джеймса Росса его помощник лейтенант Мак-Клур исследовал, правда, безуспешно, северные берега пролива Барроу. Обратите внимание, капитан, что под начальством Джеймса Росса находились два офицера, которым впоследствии суждено было прославиться: Мак-Клур, прошедший Северо-Западным проходом, и Мак-Клинток, обнаруживший остатки экспедиции Франклина.

– Оба они и сейчас здравствуют, это достойные, мужественные капитаны, истинные англичане. Рассказывайте дальше, доктор, историю исследования полярных морей, – вы с ней так хорошо знакомы. Из рассказов об этих отважных попытках всегда можно почерпнуть что-нибудь полезное.

– Итак, возвращаясь к Джеймсу Россу, добавлю, что он пытался с запада подойти к острову Мелвилла. При этом он чуть не погубил свои суда, был затерт льдами и волей-неволей очутился в Баффиновом заливе.

– Волей-неволей, – повторил Гаттерас, хмуря брови.

– Он ничего не нашел, – продолжал доктор. – С тысяча восемьсот пятидесятого года английские суда то и дело бороздили полярные моря; обещана была премия в двадцать тысяч фунтов тому, кто обнаружит экипаж «Эребуса» и «Террора». Еще в тысяча восемьсот сорок восьмом году капитаны Келлет и Мур, командовавшие судами «Геральд» и «Пловер», пытались проникнуть в Берингов пролив. Добавлю, что в тысяча восемьсот пятидесятом и в тысяча восемьсот пятьдесят первом годах капитан Остин зимовал у острова Корнуоллис, капитан Пенни исследовал на кораблях «Ассистанс» и «Ризолют» пролив Веллингтона; престарелый Джон Росс, герой магнитного полюса, не утерпел и отправился на яхте «Феликс» отыскивать своего друга; бриг «Принц Альберт», снаряженный леди Франклин, отплыл в свою первую экспедицию; следует упомянуть еще о двух американских судах, отправленных Гриннеллом под командой капитана Хевена и отнесенных льдами из пролива Веллингтона в пролив Ланкастера. В том же году Мак-Клинток, помощник капитана Остина, добрался до острова Мелвилла и мыса Дандаса, крайних пунктов, до которых доходил Парри в тысяча восемьсот девятнадцатом году. Там, на острове Бичи, были найдены следы зимовки Франклина в тысяча восемьсот сорок пятом году.

– Да, – сказал Гаттерас, – там же похоронены трое его матросов, более счастливых, чем их товарищи.

– В тысяча восемьсот пятьдесят первом и в тысяча восемьсот пятьдесят втором годах, – продолжал доктор, жестом подтверждая замечание капитана, – «Принц Альберт» предпринял второе путешествие в полярные воды под командой французского лейтенанта Белло, который провел зиму в Батти-бей, в проливе Принца Регента, исследовал юго-западные части Сомерсета и прошел вдоль его берегов до мыса Уокера. Между тем возвратившиеся в Англию суда «Энтерпрайз» и «Инвестигейтор» поступили под команду Коллинсона и Мак-Клура и направились в Берингов пролив на соединение с Муром и Келлетом. Коллинсон вернулся на зиму в Гонконг, а Мак-Клур отправился на север и, проведя там три зимы, тысяча восемьсот пятидесятого – пятьдесят первого, тысяча восемьсот пятьдесят первого – пятьдесят второго и тысяча восемьсот пятьдесят второго – пятьдесят третьего годов, открыл Северо-Западный проход, так ничего и не узнав об участи, постигшей экспедицию Франклина. С тысяча восемьсот пятьдесят второго года по тысяча восемьсот пятьдесят третий год продолжалась еще одна экспедиция, состоявшая из трех парусных судов, «Ассистанс», «Ризолют» и «Порт-Стар», и двух пароходов – «Пионер» и «Интерпрайд», под начальством сэра Эдуарда Бельчера и его помощника, капитана Келлета. Сэр Эдуард проник в пролив Веллингтона, зимовал в заливе Нортумберленд и прошел вдоль его берегов, а Келлет, достигнув Бридпорта на острове Мелвилла, исследовал эту часть полярных земель, но его поиски не увенчались успехом. В это время в Англии распространился слух, что два брошенных среди льдов корабля были замечены невдалеке от берегов Новой Шотландии. Леди Франклин немедленно же снарядила небольшой винтовой пароход «Изабелла», и капитан Инглфилд прошел Баффиновым заливом до мыса Виктории, под восьмидесятой параллелью, и затем без всяких результатов возвратился на остров Бичи. В начале тысяча восемьсот пятьдесят пятого года американец Гриннелл снарядил новую экспедицию, и доктор Кейн, стремясь достигнуть полюса…

– Слава Богу, он его не достиг! – вырвалось у Гаттераса. – Но мы сделаем то, чего он не мог сделать!

– Знаю, капитан, – ответил доктор, – и если я упомянул об этом факте, то лишь потому, что он имеет отношение к поискам Франклина. Впрочем, экспедиция Кейна не увенчалась успехом. Я чуть не забыл сказать, что адмиралтейство, считая остров Бичи сборным пунктом всех экспедиций, поручило капитану Инглфилду в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году доставить на остров запас продовольствия на пароходе «Феникс». Инглфилд отправился туда с лейтенантом Белло и потерял в полярных морях этого мужественного офицера, который уже второй раз участвовал в английских экспедициях. Об этой катастрофе мы можем подробно узнать, так как свидетелем ее был наш боцман Джонсон.

– Лейтенант Белло был доблестный француз, и память его чтит вся Англия! – сказал Гаттерас.

– Один за другим, – продолжал доктор, – корабли экспедиции Бельчера начали возвращаться назад. Впрочем, не все, потому что сэр Эдуард был вынужден бросить «Ассистанс» в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году, так же как Мак-Клур бросил «Инвестигейтор» в тысяча восемьсот пятьдесят третьем. Между тем доктор Рэ в письме от двадцать девятого июля тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, отправленном из Рипалс-бэй, куда он прибыл из Америки, довел до сведения адмиралтейства, что у эскимосов Земли Короля Вильяма находятся различные предметы с кораблей «Эребус» и «Террор». После этого не могло уже быть сомнений относительно участи, постигшей экспедицию. «Феникс», «Норт-Стар» и судно Коллинсона вернулись в Англию, так что в арктических морях не осталось ни одного английского корабля. Правительство, казалось, потеряло всякую надежду разыскать Франклина, но леди Франклин все еще не сдавалась и на остатки своего состояния снарядила корабль «Фокс» под командой Мак-Клинтока. Отправившись в путь в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, Мак-Клинток провел зиму в тех самых местах, где вы появились перед нами, капитан, дошел до острова Бичи одиннадцатого августа тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года, вторично зазимовал в проливе Белло, возобновил свои поиски в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, шестого мая нашел документ, не оставлявший никакого сомнения насчет участи «Эребуса» и «Террора», и вернулся в Англию в конце того же года. Все это происходило в течение пятнадцати лет, и после возвращения «Фокса» ни один корабль не пытал счастья в этих опасных морях.

– Ну, так мы попытаем! – воскликнул Гаттерас.




Глава пятнадцатая

«Форвард» отброшен к югу


К вечеру прояснилось, и берег был хорошо виден между мысом Сеппинга и мысом Кларенса, который тянется сперва к востоку, а затем к югу, соединяясь с землей низким перешейком. При входе в пролив Принца Регента море было свободно ото льдов; но за портом Леопольда, преграждая путь «Форварду» на север, лежали непроходимые ледяные поля.

Затаив досаду, Гаттерас прибег к подрывным зарядам, пытаясь войти в порт Леопольда, куда и прибыл в полдень в воскресенье 27 мая. Якоря были заброшены на крупные айсберги, устойчивые, твердые и прочные, как скалы.

Капитан в сопровождении Джонсона, доктора и Дэка тотчас же сошел на лед и вскоре был уже на берегу. Дэк прыгал от восторга; впрочем, после признания Гаттераса капитаном собака стала очень ласковой и кроткой и рычала только на нескольких матросов, которых недолюбливал и сам Гаттерас.

Бухта оказалась свободной ото льдов, которые частенько заносятся сюда восточными ветрами. Величавая красивая волнообразная цепь отвесных гор была окутана снегом. Дом и маяк, построенные Джеймсом Россом, находились еще в сохранности, но запасы продовольствия, по-видимому, были расхищены песцами и медведями, свежие следы которых отпечатались кругом на снегу. Однако и человек приложил руку к этому расхищению, потому что на берегу залива виднелись еще остатки эскимосских хижин.

Еле заметные земляные насыпи обозначали места могил, в которых покоились останки шести матросов с кораблей «Энтерпрайз» и «Инвестигейтор». Звери и люди пощадили их.

Доктор не без волнения ступил ногой на почву полярного материка. Трудно представить себе, какие чувства охватывают человека при виде остатков жилищ, палаток, хижин, складов, которые природа так чудесно сохраняет в странах вечной стужи.

– Вот, – сказал доктор своим товарищам, – то место, которое Джеймс Росс назвал Станом убежища. Если бы экспедиции Франклина удалось добраться сюда, она была бы спасена. Вот оставленная им машина; вот печь, установленная им на фундаменте; возле нее грелся в тысяча восемьсот пятьдесят первом году экипаж «Принца Альберта». Все сохранилось как было, можно подумать, будто капитан Кеннеди только вчера оставил этот гостеприимный уголок. Вот шлюпка, в течение нескольких дней служившая убежищем ему и его матросам. Покинув свой корабль, Кеннеди был в полном смысле слова спасен лейтенантом Белло, который отправился на его поиски, несмотря на октябрьскую стужу.

– Я лично знал этого храброго и достойного офицера, – сказал Джонсон.

В то время как доктор с пылом археолога разыскивал остатки былых зимовок, Гаттерас собирал продовольствие и топливо, которое в небольшом количестве было обнаружено в складах. На следующий день все собранное перевезли на бриг. Доктор делал небольшие экскурсии, не слишком удаляясь от корабля, и зарисовывал наиболее интересные виды. Мало-помалу теплело; снега начали таять. Клоубонни успел составить довольно полную коллекцию полярных птиц: чаек, альбатросов, нырков, гаг, похожих на домашних уток; у них были белые грудь и спинка, сизое брюшко и сизая же головка, остальное оперение белоснежное с зелеными пятнами. У многих на животе уже был выщипан тот красивый пух, которым самка и самец выстилают свое гнездо. Доктор заметил также больших тюленей, выходивших на лед подышать воздухом, но ему не удалось застрелить ни одного из них.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=121899) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


По Фаренгейту. Равняется 0° по Цельсию.




2


Farewell – прощай (англ.).




3


Green Land (англ.) – печальная страна.