Приглашение Джуд Деверо Монтгомери Овдовевшая, и известная всему миру летчица тридцати восьми лет, Жаклин О'Нейл, преодолевая предрассудки – свои и окружающих – выходит замуж за влюбленного в нее молодого человека, моложе ее на десять лет – Вильяма Монтгомери… Джуд Деверо Приглашение ГЛАВА ПЕРВАЯ 1934 год Джеки была счастлива, потому что вела самолет. В парящем полете высоко над землей, догоняя ветры и щурясь на заходящее солнце, Джеки и самолет напрягали все силы. Джеки двигалась, и самолет двигался, потому что тело самолета было частью ее тела, и она могла управлять им точно так же, как она двигает своими руками и ногами – не задумываясь. Улыбаясь, она накренила самолет на одно крыло, чтобы насладиться видом высокогорной пустыни Колорадо. В первый момент она не могла поверить своим глазам: в центре этого «не знаю где», в удалении от любой дороги на многие мили, находился автомобиль. И, размышляя о том, что машина, видимо, брошена, она развернула самолет, сделав поворот через крыло, чтобы на этот раз разглядеть все получше. Вчера машины здесь не было, так что, может быть, кто-то нуждается в помощи. Она опустилась ниже, так низко, насколько могла рискнуть, но стволы пиний, выросшие здесь до 20 футов, помешали ей удержать нужную высоту. Она зашла на второй круг и увидела, что в тени автомобиля стоит человек, который приветственно машет ей рукой. Улыбаясь, она развернула свой самолет, направляясь на базу, домой. С ним все в порядке, так что, как только она посадит машину на полосе в Этернити, она позвонит шерифу, чтобы послали помощь терпящему бедствие путешественнику. В душе она посмеивалась, потому что путешественники часто оказывались в бедственном положении в Колорадо. Они разглядывают плоский ландшафт по обеим сторонам дороги и смело решаются подъехать к природе поближе. Но при этом не принимают во внимание колючки величиной с мизинец и острые камни, острия которых не стачиваются даже сильными сезонными ливнями. Она не следила за тем, что делает, может быть, из-за того, что смеялась, и поэтому не заметила птицу величиной с ягненка, которая залетела прямо в пропеллер. Сомнительно, что она сумела бы избежать столкновения, но хотя бы попыталась. Но что случилось – случилось. Только что она подлетала к дому, и вот уже птичьи перья и кровь заляпали ей защитные очки, а самолет пошел вниз. Джеки была хорошим пилотом, одним из лучших в Америке. И несомненно у нее была большая практика с тех пор, как в восемнадцать лет она получила лицензию на вождение, сейчас, в тридцать восемь, она была асом. Столкновение с этой птицей напрочь выбило из нее все знания и мастерство. Поэтому, когда мотор зачихал, Джеки знала, что управление потеряно – она валится мертвым грузом. Быстро сорвав защитные очки, чтобы хоть что-то видеть, она приглядывалась, нет ли местечка для посадки. Ей годилось любое широкое, хорошо просматриваемое место, без деревьев и камней, которые могли бы оторвать крылья самолета. Единственную такую возможность давала старая дорога в город-призрак Этернити. Она не знала, что выросло на ней или какой мусор нанесло на эту дорогу, заброшенную много лет назад, но другого выбора у нее не было. В мгновение ока она направила нос машины на «взлетно-посадочную полосу» и стала снижаться. Она увидела валун, загородивший дорогу и перенесенный сюда весенней льдиной, и она только молилась, чтобы самолет остановился до удара об этот дурацкий камень. Но удача ей не улыбнулась – она врезалась в него. При ударе она услышала болезненный хруст разваливающегося пропеллера. Думать о чем-либо она не могла. Ударившись головой о приборную доску, она отключилась. Затем Джеки поняла, что ее поднимают две очень сильные мускулистые руки и выносят из самолета. – Вы мой рыцарь-избавитель? – спросила она сквозь дремоту. Она почувствовала, как что-то теплое стекает с ее лица. Когда Джеки подняла руку, чтобы стереть это, она решила, что кровь, но у нее что-то случилось со зрением, да и смеркалось слишком быстро, чтобы разглядеть. – Я сильно ранена? – спросила она, зная, что мужчина не захочет говорить ей правду. Она видела пару раз людей, искалеченных в авиакатастрофе. Они лежали при смерти, но их уверяли, что завтра они будут в полном порядке. – Не думаю, – ответил мужчина, – мне кажется, что вы только ударились головой и слегка ее разбили. – О, ну тогда у меня все в порядке. Крепче моей головы нет ни у кого. Мужчина все еще нес ее, и казалось, что он совсем не замечает тяжести ее тела. Она же только чувствовала, как у нее кружится голова. Она повернула голову назад, чтобы посмотреть на него. В меркнущем свете дня он выглядел необыкновенным. Потом Джеки припомнила, что она только что разбила голову при аварии самолета. Она знала о нем главное – у него три головы и шесть глаз. Ей повезло, как никому на свете: разбившись посреди этих акров «не знаю где», быть спасенной красивым мужчиной. – Кто вы? – спросила она тупо, потому что вдруг почувствовала, что засыпает. – Вильям Монтгомери, – ответил он. – Монтгомери из Чендлера? Когда он подтвердил это, она прижалась к его широкой груди и затихла довольная. По крайней мере теперь у нее не было подозрений в его намерениях. Если это Монтгомери из Чендлера, тогда он благороден и честен и никогда не обратит эту ситуацию во зло. У Монтгомери во все времена были доброе имя и надежность. Отойдя на какое-то расстояние от самолета, они подошли к его машине, силуэт которой она смутно угадывала в сумеречном свете. Он заботливо усадил ее на землю и, держа за подбородок рукой, заглянул ей в глаза. – Я хочу, чтобы вы оставались здесь и ждали меня. Я пойду принесу одеяла из машины, а потом разожгу костер. Если вы не появитесь на летном поле, вас кто-нибудь будет разыскивать? – Нет, – прошептала она. Ей понравился его голос и обаяние его властности. И он заставил ее почувствовать, что уж он-то позаботится обо всем, включая и ее самое. – Я рассчитывал провести здесь ночь, поэтому меня тоже искать не будут, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы не спали, пока я отлучусь. Вы меня слышите? Если у вас сотрясение мозга и вы уснете, то можете не проснуться. Понимаете? В полудреме Джеки кивнула и увидела, как он уходит. Этот мужчина очень хорошо выглядит, только и успела она подумать, потому что сползла на землю и сразу же заснула. Буквально секунду спустя он тряс ее. – Джеки! Жаклин! – повторял он до тех пор, пока она не открыла нехотя глаза и не взглянула на него. – Как вы узнали мое имя? – спросила она. – Мы встречались раньше? Я знаю стольких Монтгомери, что не могу справиться с их именами. Билл, так, кажется, ваше имя? – Вильям, – сказал он твердо. – Да, мы встречались раньше, но я не думаю, что вы вспомните. Это была не знаменательная встреча. – Не знаменательная встреча, – повторила она, снова закрывая глаза, но Вильям посадил ее, накрыл ее плечи одеялом, а потом стал растирать ей руки. – Не спите, Джеки, – сказал он, и она с усилием прислушалась. – Не спите и разговаривайте со мной. Расскажите мне о Чарли. Она перестала улыбаться при упоминании имени мужа. Чарли умер два года назад. Вильям собирал топливо для костра, наблюдая за ней. Совсем стемнело, поэтому он с трудом находил на земле ветки чойи и валежник. Он много раз встречал ее мужа, который ему очень нравился: такой большой и сильный седой человек, который любил хорошо посмеяться, хорошо поесть и хорошо выпить, а летать мог на всем, что можно было поднять в воздух. И теперь, глядя на нее, такую вялую, он понимал, что ее нужно разогреть – теплом снаружи и едой изнутри, и не дать ей заснуть. Ясно, что сейчас она в состоянии шока, а в сочетании с ее травмой это может не позволить ей увидеть новый рассвет. – Джеки! – сказал он резко. – Какая ложь была самой большой из всех, что вы когда-нибудь говорили? – Я не лгала, – ответила она сонно. – Но это сложно. Всегда проговоришься. – Конечно, вы лгали. Все лгут. Вы хвалили на женщине шляпку, хотя шляпка была страшная. Я спрашиваю вас не о том, лгали вы или нет. Я только хочу знать, какая ложь была главной. Вильям Монтгомери складывал топливо, которое набирал, поэтому, задавая ей вопросы, он говорил громко. Он не мог позволить ей заснуть. – Я обычно врала матери о том, где была. – А что еще? Когда она отвечала, ее голос был так тих, что он с трудом мог ее расслышать. – Я говорила Чарльзу, что люблю его. – А вы его не любили? – Вильям принуждал ее говорить, поэтому сейчас он ломал сучья у ее ног. – Не сразу. Он был старше меня, старше на двадцать один год, и вначале он казался мне отцом. Я обычно пропускала школу, чтобы вторую половину дня провести с ним и с самолетами. Я полюбила аэропланы с той минуты, как увидела их. – В общем, вы вышли замуж за Чарли, чтобы быть рядом с самолетами. – Да, – ответила она. Она сидела прямо, поддерживая рукой свою окровавленную голову. Вильям убрал руку Джеки и повернул ее лицо к себе, чтобы вытереть кровь своим носовым платком. Он успокоил себя и ее, увидев, что рана у нее на голове небольшая, и сказал: – Продолжайте. Когда вы поняли, что любите его? – Я вообще об этом не думала, пока мы не прожили вместе почти пять лет. Самолет Чарли потерялся во время метели, и когда я представила, что не увижу его больше никогда, то поняла, как сильно его люблю. Помолчав, она взглянула на Вильяма и увидела, что он наклонился над валежиной, пытаясь всунуть ее в костер. – А как насчет вас? – Я ни разу не говорил Чарли, что люблю его. Джеки рассмеялась. – Нет, какая ваша самая большая ложь? – Я сказал отцу, что вмятину на крыле машины сделал не я. – М-м-м, – промычала Джеки, немного занервничав, – но это не такое ужасное вранье. Нет ли чего получше? – Я сказал матери, что я не из тех, кто зараз съедает целый пирог с земляникой. Я сказал брату, что сестра сломала его рогатку. Я сказал… – Ладно, ладно, – засмеялась Джеки, – картина ясна. Вы законченный лжец. Теперь спрошу я. Что вы считаете самым ужасным из того, что может женщина сказать мужчине? Вильям не колебался ни секунды: – Какая проба серебра вам нравится больше всего? Джеки ухмыльнулась. Ей начинал нравиться этот мужчина, и ее непреодолимая сонливость стала отступать. – А что самое ужасное мужчина может сказать женщине? – спросил он. Джеки тоже не затруднилась с ответом: – Когда вы ходите по магазинам, а мужчина говорит: «Ну, теперь ты точно знаешь, что ищешь?» С довольным смехом он прошагал к машине, открыл дверь и стал собирать вещи для ночевки. – А что самое приятное может мужчина сказать женщине? – Я люблю тебя. Вот что. Если он именно это имеет в виду. Если даже не имеет, то его нужно подстегнуть, чтобы он это выговорил. А как вы считаете? – Да, – сказал он. – Что – да? – Да – это самое лучшее, что может женщина сказать мужчине. Джеки засмеялась: – Без всяких вопросов? И совсем не важно, о чем ее спрашивают, вам это приятнее всего услышать? – Всегда приятно слышать «да» из женских уст, и сейчас, и раньше. – И что же, неужели такой мужчина, как вы, никогда не слышал, чтобы женщина сказала ему «да», о чем бы он ни просил ее? Он притащил одеяло, походную флягу и корзину с едой и усмехнулся: – Один или два раза, не больше. – Хорошо, теперь моя очередь. Какое самое доброе дело вы сделали и промолчали об этом? – Я сообразил, что нужно пристроить крыло к зданию больницы в Дэнвере, и перевел деньги анонимно. – Вот это да! – сказала она, вспомнив, как богаты были Монтгомери. – А вы? Джеки засмеялась: – Чарли и я были женаты около четырех лет, а с Чарли никогда не задержишься на одном месте столько, чтобы запомнить имена соседей, то есть пустить корни. Но в том году мы снимали маленький домик с очень милой кухней, и я решила приготовить ему роскошный обед на День Благодарения. Я ни о чем другом не могла говорить за две недели до праздника. Я планировала и делала закупки, а в День Благодарения уже в четыре часа дня у меня все было готово, даже индейка. Чарли ушел из дома в полдень, но обещал вернуться к пяти, когда все будет готово и можно накрывать на стол. Он собирался пригласить кого-нибудь из пилотов, то есть предполагалось, что у нас будет вечеринка. В полночь я захотела спать, но так разозлилась, что заснула в углу. На следующее утро явился Чарли, улегся на софу, и от моего прекрасного Дня Благодарения остались только развалины. И вы знаете, что я сделала? – Я удивлен, что после этого Чарли остался жив. – Жизнь я ему оставила, но сотворила ужасную вещь – я не могла позволить ему съесть что-то из того обеда. Увязала все в джутовый мешок, отослала на летное поле, взяла самолет Чарли и вылетела в горы. Мы тогда жили в Западной Вирджинии, в Смоукис. Там я увидела прилепившуюся к склону горы жалкую полуразрушенную лачугу с тонкой струйкой дыма из трубы. И я забросила этот мешок прямо на веранду у входа в дом. Она прижала колени к груди и затихла. – До этой минуты я никогда не рассказывала об этом. Позже я слышала, что та семья уверяла, что ангел бросил им угощение прямо с небес. Костер сейчас горел хорошо, и он улыбнулся ей из-за пламени. – Эта история мне нравится. Что же сказал Чарли, когда не обнаружил индейки? Она пожала плечами. – Чарли был доволен, и когда бывала индейка, и когда бывали бобы. Что до еды, то его прельщало количество, а не качество. Она взглянула на него и спросила: – А что самое ужасное было в вашей жизни? Вильям ответил не раздумывая: – Родился богатым. Джеки тихо свистнула: – Вы должны считать, что это самое лучшее, что произошло в вашей жизни. – Ну да. Это и самое лучшее, и самое худшее. – Кажется, я могу это понять, – сказала она задумчиво. Вильям намочил носовой платок водой из фляги и, держа Джеки одной рукой за подбородок, стал промывать ей рану на голове. Он спросил: – А какая ваша самая большая неприглядная тайна, о которой вы никому не рассказывали? – Если я расскажу, это уже будет не секрет. – Вы думаете, что я кому-нибудь проболтаюсь? Она повернула голову и взглянула на него, на его красивое, в отблесках пламени, лицо – темные волосы, темные глаза, загорелая кожа и этот длинный нос Монтгомери. Быть может, из-за необычных обстоятельств и из-за темной ночи вокруг, у костра, она вдруг почувствовала, что он ей близок. – Я целовалась с другим мужчиной, когда была замужем за Чарли, – прошептала она. – И это все? – В общем, запачкалась. А у вас? – Я нарушил соглашение. – Это на самом деле плохо? А если у вас изменились взгляды… – Я не сдержал обещания и она решила, что это очень плохо. – А-а, я понимаю, – сказала Джеки, улыбаясь и обхватив руками колени. – Какая ваша любимая еда? – Мороженое. Она засмеялась: – Моя тоже. Любимый цвет? – Голубой. А ваш? Она взглянула на него. – Голубой. Отряхнув ладони, он подошел и сел рядом с ней. Когда Джеки вздрогнула от холодного горного воздуха, он обнял ее за плечи так непринужденно, как вздохнул, и положил ее голову себе на грудь. – Не возражаете? Джеки не могла говорить. Как хорошо ощущать прикосновение другого человеческого существа! Чарли нравилось обнимать ее, и она часто сидела на его коленях, уютно примостившись под его руками, когда он вслух читал ей какие-нибудь журналы о самолетах. Она не сознавала, что опять засыпает, пока его голос не разбудил ее как бы толчком. – А какое самое большое разочарование в вашей жизни? – резко спросил он. – Что я не родилась с формами Мэй Уэст, – быстро ответила она. Она часто жаловалась Чарли, что парни считают ее такой же, как они, потому что она выглядит, как они: худое лицо с широким ртом, широкие плечи, прямые бедра и длинные ноги. – Вы шутите? – спросил Вильям голосом, полным недоверия. – Вы одна из самых красивых женщин, которых я видел. Сколько раз я замирал на месте, когда встречал вас на улицах Чендлера. – В самом деле?! – воскликнула она, тут уж пробудившись окончательно. – А вы уверены, что точно знаете, кто я? – Вы знаменитая Жаклин О'Нейл. Вы завоевали почти все награды, учрежденные для пилотов; побывали почти повсюду на земном шаре. – Еще бы, я просто перелезла через гору. Счастье, что я посадила самолет в каком-то ковбойском лагере. Он знал, что она лжет. Он читал все, что тогда писали о ней. После того, как самолет разбился в метель, она смогла выбраться, спустившись по невероятно крутому склону горы. Используя давно забытые способы определения местонахождения, она двигалась по солнцу днем и по звездам ночью. Она держалась мужественно, а на снегу оставляла знаки из веток, поэтому ее и смогли найти самолеты-спасатели. Улыбаясь, он крепче обнял ее за плечи и обрадовался, что и она придвинулась к нему. – Ну и как я хожу? – спросила она осторожно, не желая, чтобы он посчитал, что она напрашивается на комплимент, хотя именно это как раз и делала. – Длинными шагами, пожирающими землю. Взрослые мужчины останавливались для того, чтобы посмотреть, как вы идете. Спина прямая, голова высоко, ветер играет вашими прекрасными густыми волосами, ваш… Джеки захохотала: – Где же вы пропадали всю мою жизнь? – Да здесь, в Чендлере, поджидая, когда вы вернетесь. – Вы могли вообще не дождаться, потому что я не думала сюда возвращаться. Я была такой беспокойной, когда уезжала отсюда. Больше всего на свете хотелось вырваться из этого заброшенного городишка. Мне хотелось разъезжать, передвигаться с места на место, повидать и то, и се. – И вот вы все эго получили. А дальше что, как вы считаете? – Во-первых, вот уже семь или восемь лет я мечтаю о другом, о теплице для цветов, например. Мне хочется посеять семена, а потом наблюдать, как будут развиваться растения. Я хочу быть уверена, что место, где я лягу спать и где проснусь, будет одно и то же. – Так что после смерти Чарли вы вернулись в старый, надоевший до ужаса Чендлер… – Да, – подтвердила она, улыбаясь на его груди, – в скучный, старый Чендлер, где ничто не меняется, а знать все друг о друге – это единственное занятие. – А сейчас вы счастливы? – Я, ээ!.. Почему это я должна отвечать на все вопросы? А как насчет вас? Почему я не встретила вас раньше? Вот уж правда – это была «незначительная встреча». Думаю, что мы раньше не встречались, а то бы я вас запомнила. – Благодарю вас. Принимаю это как комплимент. – Он отодвинулся от нее, чтобы подбросить валежник в костер. – Как насчет того, чтобы поесть? Сэндвич? Чего-нибудь солененького? – Звучит заманчиво. – Джеки пришло в голову, что ему не хочется обсуждать их первую встречу, и Джеки решила, что, может быть, она его когда-то осадила, по своему обыкновению. Тогда это спасало ее гордость. Она скорее могла сказать мальчику, что «прямо всю жизнь мечтала танцевать с таким лягушонком», чем признаться в том, что просто у нее нет нового платья. Она выросла в Чендлере. Отец умер, когда ей исполнилось двенадцать лет, а мать, воображавшая себя красавицей с Юга, опустилась, замкнулась в себе" и перестала выходить из дома. Так Джеки прожила шесть лет. У них были деньги, полученные по страховке, брат матери тоже присылал деньги, но на жизнь едва-едва хватало. То, что разваливающийся старый домишко на окраине города не рухнул им на головы, было заслугой Джеки. Когда другие девочки учились красить губы, Джеки все свои уик-энды проводила, латая крышу. Она строгала доски, строила забор, чинила веранду, делала новые ступеньки для лестницы. Она знала, как пользоваться ножовкой, но как пользоваться пилкой для ногтей не имела представления. И вот однажды, когда Джеки уже было восемнадцать, она увидела в небе пролетавший аэроплан. Длинный флаг, прикрепленный к его хвосту, извещал о воздушном шоу на завтра. Мать Джеки, хотя была здоровой и цветущей, как одуванчик на лугу, в этот день решила упасть в обморок, потому что ей не хотелось, чтобы Джеки уходила из дому. Но Джеки ушла, и вот тогда она повстречалась с Чарли. Когда спустя три дня он покидал этот городишко, Джеки была с ним. А на следующей неделе они поженились. Мать ее вернулась к брату в Джорджию. Брат не захотел носиться с ее ипохондрией, заняв ее работой по воспитанию своих шестерых детей. Судя по письмам, которые Джеки получала от матери вплоть до ее смерти, такое решение дяди было наилучшим. Уехав из Чендлера, мать была очень счастлива и сблизилась с родственниками. – Двадцать лет, – прошептала Джеки. – Что? – Исполнилось двадцать лет, как я уехала вместе с Чарли. Иногда кажется, что это было вчера, а иногда – что прошло три человеческих жизни. – Она взглянула на него. – А не встречались ли мы тогда, до того, как я уехала с Чарли? – Да, – подтвердил Монтгомери, улыбаясь. – Мы встречались тогда. Я обожал вас, а вы на меня даже не взглянули ни разу. Она засмеялась. – Могу поверить. Я была просто переполнена спесью юности. – И сейчас тоже? – Спесью – может быть, но уже не юности. При этих словах Вильям взглянул на нее поверх пламени костра, и на какое-то мгновение Джеки подумала, что он на нее разозлился. Только она хотела спросить, в чем дело, как он быстро обошел костер, поднял ее на руки и крепко поцеловал прямо в губы. За свою жизнь Джеки целовалась только с двумя мужчинами: со своим мужем Чарли и с пилотом, который улетал и мог назад не вернуться. И ни один из тех поцелуев не был похож на этот. Этот же поцелуй сказал ей: я хочу заниматься с тобой любовью, хочу проводить с тобой ночи, мне нравится касаться тебя и держать тебя на руках. Когда он опустил ее, Джеки прямо грохнулась на землю. – Мне показалось, что немного юности в вас еще осталось, – сказал насмешливо Вильям и подбросил в огонь ветку. Джеки молчала, но следила за ним глазами. Как это, в самом деле, она его не может вспомнить? По крайней мере полдюжины Монтгомери ходило с ней в колледж, но она не помнит никого по имени Вильям. Конечно, у этих Монтгомери всегда было по пять или шесть имен перед самой фамилией. Может быть, его прозвали «Сверкающим» или «Королем», а может быть, девочки именно его называли «Замечательным»? После того как Вильям ее поцеловал, между ними установилось какое-то неловкое молчание, которое было им нарушено. – Ладно, – сказал он энергично, – у вас три желания, какие? Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом замолчала, глядя на него в глупой растерянности. – Смелее, – заметил он, – разве оно такое уж плохое? В чем дело? – Вообще-то это желание на самом деле неплохое. Только оно скучное. – Как, у Джеки О'Нейл, знаменитейшей женщины-пилота, скучное желание? Невероятно! И в ту же минуту она поняла – ей не хочется говорить ему о своем желании, потому что не хочется его разочаровывать. Ведь он, видно, знал о ней все, если кто-то способен узнать что-то о другом человеке, основываясь при этом на числе побитых рекордов и аппаратов, из газетных сообщений, которые драматизируют случившееся – на самом деле правда намного прозаичнее. – Мне хотелось бы где-нибудь обосноваться, а Чендлер мне близок, – ответила она. – Сейчас, когда я повидала мир, я вижу, что Чендлер очень милый городок. Но я нигде не смогу устроиться, если не найду возможности для своего бизнеса. Когда он попытался заговорить, она подняла руку: – Я знаю, знаю, ваша семья и Таггерты хорошо мне платят за фрахт, но в одиночку я никогда не заработаю денег. Мне хочется нанять молодых пилотов и открыть свой маленький бизнес. Я люблю делить работу с кем-то, мне хочется управлять движением пассажиров и грузов, в том числе – почтовых, отсюда и до Дэнвера. Но, чтобы раскрутить все это, нужен начальный капитал. – Но… – Он не мог сообразить, как бы высказаться так, чтобы ее не обидеть. Джеки знала, о чем он сейчас думает: «Джеки О'Нейл, величайшая женщина-пилот своего столетия, занимается всего лишь воздушной почтой из Колорадо на Восточном побережье. А королева „бочки“ перевозит только почтовые открытки. О, какой ужас! Это ужасная трагедия!» – Все, что вы тут сейчас наговорили – штучки для детской потехи. Я же имею в виду не это. – Он снова сел рядом с ней и серьезно посмотрел на нее. – Я уверен, что вам по силам начать свой бизнес, если есть желание. Такого рода дела найдутся. «Если у вас столько денег, сколько их в семье Монтгомери», – невольно подумала Джеки. – Даже у первокласснейшего пилота должен быть собственный аппарат. Только что я видела свой – с расплющенным носом у трехтонной глыбы. В ее голосе появились поучающие нотки. – Понимаю вас. – Он сжал ее руку и опустил глаза. – Желание номер два. – Нет. Теперь ваше желание номер один. – У меня одно-единственное желание: я должен чего-то достичь сам, без денег Монтгомери. Он посмотрел на нее. – Ваша очередь. Второе желание. – Может быть – кудрявые волосы? – спросила она, рассмешив его. – Скажите мне правду. В жизни ведь есть множество других вещей, кроме бизнеса. – Он произнес это так значительно, как будто она разочаровала его, не пожелав получить ковер-самолет или часть Вселенной. – Как насчет второго мужа? В его голосе прозвучала такая надежда, что она засмеялась. – А что, вы предлагаете себя? – Так вы принимаете мое предложение? – При звуке его страстно напряженного и совершенно серьезного голоса она попыталась от него отодвинуться, но он быстро удержал ее. – Ладно, не бойтесь. – А какое ваше второе желание? – спросила она. – Наверное, быть таким же, как мой отец, – хорошим человеком. – Ну, с вашим враньем вам никогда не сравниться с девочками Бисли. Он засмеялся, и возникшее между ними напряжение ослабло. – Так вы не хотите рассказать мне о других желаниях? Что еще вы хотите от жизни? – Если я расскажу, вы сочтете это нелепостью. – А вы попробуйте. Было все-таки что-то располагающее в нем, потому что захотелось сказать ему правду. Некоторым друзьям Чарли Джеки бы наплела что-то занимательное – вроде победить в гонке на приз Тэгги, а сейчас ей хотелось признаться, чего она на самом деле хочет. – Ну, ладно. То, чего мне хочется – совершенно обычное дело. Первые двенадцать лет моей жизни были больны мои родители, а после смерти отца я опекала мать-инвалида, страстно мечтая посещать школу танцев и прочее в таком роде, но не пришлось: в моей помощи всегда нуждался один из родителей. Последние двенадцать лет я путешествовала и летала, а это большое нервное напряжение. Временами казалось, что ежедневно происходят все новые, глубоко волнующие события. Чарли был непоседой и неугомонным настолько, насколько вялой была моя мать. Меня приглашали на ланч в Белый дом, я побывала в доброй половине стран мира, встречаясь с массой знаменитостей. А после этого… – Она быстро взглянула на него. Несколько лет назад она выполнила некое задание, в котором была нужда в то время. Впоследствии в Америке по ее поводу сделалась «шумиха». – Мое фото было в газетах, – закончила она. – Американская героиня, – заключил он, сверкнув глазами. – А что, может быть!.. Где бы ни была потом, я тосковала по всему этому. – Но вы изменились, когда умер Чарли, – сказал Вильям, и это прозвучало почти ревниво. – Нет, это раньше произошло. Я вдруг сообразила – мои автографы люди берут ради самих себя, а не ради меня. Все это мне нравится, поймите меня правильно. Однажды Чарли и я, на отдельных самолетах, трое суток без сна и отдыха провели в изнурительных перелетах через сильные лесные пожары. Я уже сказала, что президент пригласил меня поздравить. Так вот, когда я там сидела на жестком стуле в каком-то темном маленьком офисе, подумала – больше никогда; думаю, что, если звонок от президента США ничего не вызывает кроме скуки – это момент, когда нужно заняться чем-то другим. Вильям немного помолчал. – Вы сказали, что вам хочется обыкновенного. А что это – обыкновенное? Она усмехнулась: – Откуда мне знать? Этого я никогда не видела, а еще меньше нормально жила. Не думаю, что звонки от президента, шампанское, проживание в гостиницах, богатство сегодня и нищета завтра – это нормально. Это волнует, но это и утомительно. Он с удовольствием рассмеялся. – Да, правда, нам всегда хочется того, чего у нас нет. Самая обыкновенная жизнь была у меня. Я ходил в обычные школы, изучал управление бизнесом, а после колледжа вернулся в Чендлер помогать вести семейные дела. Самое захватывающее событие – это три дня в Мехико, которые я провел с одним из братьев. – Ну и?.. – Что – ну и? – Что вы делали в Мехико эти три дня? – Ели, посещали достопримечательности. Порыбачили немного. – Он замолчал. – Почему вы смеетесь? – Два красивых молодых человека одни в таком городе, как Мехико, и вы идете смотреть достопримечательности! Вы даже не напились? – Нет, – засмеялся Вильям, – а что у вас было самым захватывающим? – Вообще-то трудно что-то выбрать. Возбуждают глубокие витые «петли». – Она подняла голову. – А однажды граф из Венеции пытался сорвать с меня одежду. – И вы нашли это волнующим? – холодно заметил Вильям. – Ну да, если принять во внимание, что мы летели на высоте десяти тысяч футов, и его самолет полз прямо мне навстречу. После нескольких скольжений на крыло он вернулся на свое место. Он еще кричал, что аэроплан – это единственное место, где он не занимался любовью. Вильям рассмеялся. – Расскажите мне еще что-нибудь. Мне так нравится, когда вы рассказываете о своей жизни. – А я не уверена, что это было. Однажды, например, я падала на землю – когда отказал мотор – в самолете без шасси, об одном крыле и половинке второго. Это возбуждало больше, чем мне хотелось. – А какие страны вам больше всего понравились? – Да все. Нет, правда, я серьезно. В каждой стране есть что-то особенное, а плохое я старалась не замечать. Вильям помолчал несколько минут, уставившись взглядом в костер. – Чарли просто повезло, что прожил с вами столько лет. Я ему завидую. Повернув голову, она взглянула на задумавшегося Вильяма. – Это прозвучало так, словно вы несете факел. – Для вас? Да, несу. Обожать вас – стало моей привычкой с давних пор. – Очень лестно. Но тогда вы могли мне признаться в любви, предложить несколько миллионов Монтгомери, и я не осела бы в Чендлере. Они сидели рядом, глядели на огонь, и одной рукой он обнимал ее за плечи. – Что вам нужно для того, чтобы начать свое дело по фрахту? – спросил он. – Серьезно? – Совершенно серьезно. Прежде чем отвечать, она помолчала. Может, у нее и шишка сейчас на голове, но ведь мозги в полном порядке. Чарли прямо вбил в нее, что пилот без денег должен всегда высматривать любителя самолетов, у которого эти деньги есть. Он обычно приговаривал: «Вот браки, совершаемые на небесах!» Ей не следовало бы пользоваться предложением этого мужчины, но раз он скучает на сундуках с деньгами, ладно, быть может, они отыщут нечто, что займет его досуг. Она глубоко вздохнула, пытаясь отогнать чувство вины. Если ему от нее что-то нужно, то потому, что он верит в Джеки – героиню Америки. Но если она возьмет деньги, это уже будет не так альтруистично – появится что-то примитивное, вроде хлеба насущного или красивой одежды. – Пару хороших, легких самолетов, механика на полный рабочий день, ангары и несколько старых аэропланов – потрошить на запчасти. А также деньги на жалованье пилотам, пока я не смогу платить им сама. – А еще что-нибудь нужно? Может быть – партнер? Она тут же сообразила, что он имеет в виду. Но разве сейчас время принимать такое решение: из головы сочится кровь, мысли расползлись. А как заманчиво представить этого мужчину своим партнером! Улыбаясь, она посмотрела на него, пытаясь определить, кто он. – А кто ваши родители? – Джеймс и Нелли. – А-а… все понятно: с этими двумя половина городка в родстве. Вильям улыбнулся – всю свою жизнь он слышал шутки насчет количества детей в их семье: «Всего-навсего двенадцать». Он опустошал большую корзину для пикника, в которую вошло еды на полдюжины едоков. Не говоря ни слова, он стал делать ей сэндвич. Джеки за ним наблюдала в остолбенении, потому что он делал его именно так, как она делала бы для себя сама: много мяса, горчица – еще и еще, помидоры. Потом положил ломтики маринованных овощей поверх помидора, ломти хлеба прикрыл двумя листиками салата, чтобы они не промокли. Наблюдая за выражением его лица, она поняла – он не обращает ни малейшего внимания на то, что делает, а сосредоточился на собственных мыслях. Но несомненно было одно – именно ей он делает этот сэндвич, потому что ее сэндвичи были, скажем так, необычны. – Посмотрите, что я сделал, – сказал Вильям. – Если хотите, я и вам сделаю сэндвич… – Он взглянул на нее. – Вы какой хотите? – В точности такой же, какой вы сделали для себя. Вначале на его красивом лице появился мгновенный испуг, потом он рассмеялся. – Честное слово? Ведь мои сэндвичи все ненавидят. – Мои тоже, – заметила она, протягивая руку, – давайте этот поделим, а второй сделаю я. Вместо перца я нарежу маслины. – И каждый тогда скажет, что маслины скатятся. – Ха, только идиоты не сообразят, как нужно держать хлеб. Они переглянулись из-за своих сэндвичей и заулыбались друг другу. – Может, нам и дружбу так же разделить? – спросила Джеки, и они засмеялись. – Как насчет кетчупа? – Ненавижу полуфабрикаты. – Луку? – Побольше, это вам подойдет. Попкорн? – Я могу их есть сколько угодно. А вы? – Тоже. – Опершись на локти, он глядел на огонь, и она почувствовала – он сейчас скажет ей что-то важное. – Если я вам дам деньги на несколько самолетов и на то, что еще нужно, гожусь я вам в партнеры? – Вы когда-нибудь летали раньше? – Это было неважно, но вопрос давал ей время подумать. Даже если бы он не был из Монтгомери и не наделен всем, что дает это имя, она хорошо разбиралась в людях и видела: этот человек был солью земли, прямо-таки каменной стеной. Иногда в аэропорту бывает суматоха, особенно когда случается авария. Она не сомневалась – этот мужчина не будет паниковать, даже оказавшись на вулкане. Трудность была в другом – готова ли она к тесному общению с мужчиной. Прошло два года со дня смерти Чарли, больше года она прожила в Чендлере и была безумно одинока. Она устала в одиночестве есть, спать в одинокой постели, устала проводить в одиночестве вечера, когда не с кем перемолвиться словом. А этот мужчина был очень и очень привлекателен – и внешне, и по своему положению… – Брал уроки два года, – мягко сказал Вильям, глядя на Джеки умоляющими глазами. – Ну, хорошо, – заметила она тоже мягко, а когда это проговорила, почувствовала, как по телу бегут мурашки. Ей нравился этот мужчина, и очень. Ей нравилась его обязательность, нравилось, как и что он говорит, как он двигается, и как он ест, и что ест. Ей понравилось, как он поцеловал ее и как заставил прочувствовать свой поцелуй. За всю свою жизнь она не припомнила, чтобы когда-нибудь совершенно обыденно и даже старомодно выглядящий мужчина так сильно нравился ей, как этот. Прежде ее тянуло к мужчинам. Она соврала бы, если бы это отрицала. Но ведь есть разница между половой тягой к мужчине и желанием прижаться к нему, есть с ним попкорн и делиться секретами. Когда-то Чарли нанял на работу великолепного пилота. Он был так божественно красив, что ей трудно было даже смотреть на него. Когда она увидела его в первый раз, то уронила гаечный ключ и чуть не попала Чарли по голове. Несколько дней она немела, бывая рядом с ним. Потом сообразила, что ему самому собственная внешность нравится гораздо больше, чем ей. Проведя же с ним полгода, она даже забыла, что когда-то находила его красивым. Джеки окончательно поняла за время их супружества с Чарли, что дружба – это самое важное в отношениях мужчины и женщины. – Ну, хорошо, – повторила она, протягивая руку для рукопожатия, – но при одном условии. Он крепко пожал ее руку. – Все, что угодно. – Вы должны сказать мне, какая у вас самая страшная тайна. Я хочу знать правду, и не рассказывайте мне о каких-то соглашениях – это все для публики. Вильям усмехнулся. – Джеки О'Нейл, вы ужасная торговка. Она не отпускала его руку. – Скажите мне, или мы вместе работать не будем. – Ладно, – слегка улыбнувшись, сказал он, – вы будете иногда делать мне сэндвич с маслинами, а я расскажу вам правду о Мехико. – О-о? – протянула она, поднимая брови. В жизни человека бывают волшебные моменты, и эта ночь была именно такой. Позднее Джеки казалось, что эта ночь была великолепна, совершенна во всем – от сказочного спасения до романтической раны на голове и красивого мужчины, заботившегося о ней. А взявшись опекать ее, он и опекал. Он накормил и обогрел ее, позаботился о ее удобстве. Больше того, он сделал так, что она чувствовала себя хорошо. Он расположил к себе тем, что знал все фигуры высшего пилотажа, которые она проделывала, каждый поставленный ею рекорд и каждый необычный случай, который с ней произошел. Все это было потому, что он любил ее многие годы. Они разговаривали как давние друзья; друзья, а не любовники. Джеки часто надоедали мужчины, чьи помыслы были сосредоточены на том, как затащить ее в постель: каждое их слово, каждый жест были направлены к этому вожделенному концу. Они хвастали, рассказывая, сколько у них денег, сколько у них земли и насколько они лучше других мужчин. Вильям был уютен как друг. В какой-то момент он разложил одеяло и уложил ее головой на свое крепкое бедро. Опершись спиной о дерево, он гладил ее волосы, поощряя вопросами рассказывать о себе. Через несколько секунд она вдруг осознала, что рассказывает ему о Чарли, о том, как жила с ним, о разочарованиях и нужде, о победах и поражениях. И он рассказал о своей жизни – превосходной, по крайней мере так казалось Джеки: никто никогда с ним сурово не обращался и не выказывал к нему неприязни, никогда ни за что не надо было бороться. – Когда я думаю о себе, меня обескураживает мысль, выдержу ли я, если меня проверить на прочность? – размышлял он, уставившись взглядом в огонь. – Способен ли я сделать что-то без денег моего отца и без поддержки семьи Монтгомери? – Уверена, что сможете, – ответила Джеки. – Вы удивитесь, на что способны, когда обязаны будете действовать. – Вроде посадки самолета, у которого орел сломал винт? – Разве важно, что было? – Вы посадили самолет так легко, как другой передвинул бы стул. Вы испугались? – Не было времени пугаться – много чего надо было сделать. Эй! – Она подняла на него глаза. – Почему вы не женились? Как это вас еще не окрутила какая-нибудь? – Я еще не встретил такую, какую хочу. Мне нравится женщина, у которой есть голова на плечах. – И прекрасная головка, надо думать, – заметила Джеки насмешливо. – Это не так важно, как то, что внутри. – А знаете, вы мне нравитесь. На самом деле. – Времени достаточно. Вы не замерзли? Не голодны? Пить не хотите? – Нет, ничего не надо. Все прекрасно. – В этом – вы вся. Джеки была смущена комплиментом, но кроме того – благодарна. – Когда вы хотите начать… наше партнерство? – (Когда вы станете проводить со мной больше времени – вот что на самом деле ей хотелось спросить). – Завтра я должен на несколько дней уехать в Дэнвер, там получу в банке деньги и вернусь в субботу. Не возражаете, если я приду к вам на поле во второй половине дня? Вы можете дать мне перечень всего, что нужно – я бы захватил это из Дэнвера? Она рассмеялась. – Как насчет нескольких новых самолетов для начала? – Какого типа вы бы хотели? Он стал серьезен в той мере, в какой она была легкомысленна, так что Джеки тоже одумалась. – Может, пару Уэйкос для начала? – Сама же подумала – а потом что-нибудь потяжелее, такие, что смогут перевозить дюжину богатых пассажиров с комфортом. – Отлично. Посмотрю, что смогу сделать. – Даже так?! – воскликнула Джеки. – Я щелкну пальцами, и появятся два новых самолета?! – Не пустые. Я пригоню их. И вы должны взять меня с самолетами. – Это немного смахивает на угрозу. – Я понимаю: нищие выбирать не могут. Вытянувшись, она зевнула и легла около него. – Думаю, будет неплохо, если вы сейчас поспите, – сказал он, укрывая ее одеялом. – А вы как? – сонно отозвалась она. – Вам тоже нужно выспаться. – Нет, я спать не буду и послежу за костром. – И будете меня охранять, – пробормотала она, потому что глаза у нее слипались. Нет, она не сомневалась в надежности этого мужчины; улыбаясь, она засыпала, чувствуя себя так же спокойно, как дома в собственной постели, несмотря на то, что на каком-то расстоянии от них завывали койоты. ГЛАВА ВТОРАЯ – Доброе утро! Джеки устало приподнялась и села на землю, какое-то время не соображая, где она находится. Щурясь от яркого дневного света, она искоса взглянула на женщину, сидящую на камне напротив нее. – Хотите кофе? Зевая, Джеки взяла оловянную кружку, которую ей протянули. – А вы кто? – Сестра Вильяма. – О-о, – сказала она, будучи не в состоянии задавать вопросы, однако огляделась вокруг. Машины Вильяма не было, а на его месте стоял пикап. Ей улыбалась хорошенькая темноволосая женщина, лет тридцати. – Вы, должно быть, в недоумении, а случилось вот что. Прошлой ночью у нашей мамы было очередное предчувствие. Ей иногда приходит в голову, что кто-то из детей болен, или с ним случится несчастье, или он находится в опасности. А так как большинство ее предчувствий сбываются, отец поверил, когда она сказала: «Потерялся Вильям». Это было в три часа ночи, я предложила поехать вместе. Вильяма нетрудно найти, потому что он всегда составляет карту, на которой указано, где он должен быть. – Она подняла брови. – Вильям очень ответственный человек. – Последние слова она выговорила с насмешкой, подмигивая, как будто Джеки считает Вильяма прямо неизвестно кем. Джеки открыла было рот, чтобы его защитить, но передумала. – Так вот как вы нас отыскали. – Да, все из-за мамы, почувствовавшей, в какой вы опасности. – Она кивнула на самолет Джеки. – А где он? – Вильям? Ох, он вынужден был уехать. Он сказал, что должен попасть в Дэнвер как можно скорее – ему нужно купить там что-то очень важное. Ни отцу, ни мне он не сказал, о чем идет речь. – Она взглянула на ее кружку. – А вы тоже не знаете, зачем он поехал? Джеки сидела, прижав колени к груди, и молчала. Вильям очень обязательный, размышляла она, чувствуя даже некоторую дрожь от волнения. В Чарли было много забавного, и людям он нравился, но ведь не им пришлось прожить с Чарли жизнь. Он никогда не помнил, куда клал свои вещи: Джеки обычно повторяла, что потеряла половину жизни, отыскивая то, что потерял Чарли в течение часа. Это Джеки приходилось играть роль жены-злодейки, освобождая мужа от одного из приглашений на обед, когда Чарли соглашался придти в два разных дома в один и тот же вечер. Никогда не возникал вопрос, сколько денег принесет Чарли в дом – он никогда не доносил до дома полной суммы, сколько бы ни получил. Однажды они провели изнурительную неделю на аэрошоу, пролетая через горящий сенной сарай – для просвещения и на радость нескольких сотен фермеров и их семей. Но владелец шоу сделал большую ошибку, вручив их заработок Чарли прямо в баре. Чарли принесли на следующий день, мертвецки пьяного, без единого пенни: он напоил всех вокруг, оплатив все напитки, которые нашлись в баре. Да, ответственность в мужчине – это было то, к чему за свою жизнь Джеки не привыкла. – Если вы готовы, мы с отцом отвезем вас назад в Чендлер, а за самолетом кого-нибудь пришлем. – Благодарю вас, это было бы прекрасно. Допив кофе, она встала, потянулась и осмотрелась, улыбаясь. Прошлой ночью Вильям сказал, что обо всем позаботится, и вот он уже действует: не только ответственный мужчина, но и человек слова. Много лет назад Этернити был процветающим маленьким городком по соседству с большим городом Дэнвером, что на пути в Сан-Франциско. Своим существованием городок был обязан серебряным приискам, и долгие годы его жители процветали. Хотя люди строились быстро, здания были крепкими и хорошей постройки – все благодаря румынскому плотнику, который тут и разбогател. Здания не были рухлядью, годной только для поджогов – обычной участи таких городков, чья жизнь уложилась в десять лет. После того как серебро было исчерпано, большинство постоянных жителей покинули городок – он медленно умирал. Но в 1880-м наступило короткое возрождение. Богатая молодая женщина по фамилии Монтгомери из исключительно состоятельной семьи, жившей в восточном штате, приехав в городок, открыла магазин одежды, который держался на плаву с помощью других состоятельных людей, живших на сотни миль вокруг. Но молодая женщина влюбилась, родила детей – одного за другим – и интерес к магазину потеряла. Потерян интерес – потеряно и качество товара в магазине. Постепенно городок Вечность – Этернити – приходил в упадок, уезжало все больше людей. Те, кто еще мог рожать детей, уезжали как можно быстрее. А каждый отъезжавший продавал свою землю и дом родственникам молодой женщины, однажды попытавшейся вернуть городок к жизни, пока, наконец, последний дом и каждый клочок земли не стали собственностью все той же семьи Монтгомери. А когда наступил двадцатый век, в городке не было ни единой души, а строения, выстоявшие в погодных катаклизмах все эти годы – благодаря умелому плотнику и его беспокойному покрикиванию – были свободны. Около двух лет назад, буквально через несколько дней после смерти Чарли, Джеки получила письмо от отпрыска семьи Монтгомери. Он сообщал, что его семья, проживающая сейчас в соседнем с Чендлером городке – Колорадо, нуждается в обслуживании грузовых перевозок из Чендлера в Дэнвер и в Лос-Анджелес, и, если ее интересует работа, он все оборудует для полетов. Она приняла его предложение тотчас же. Через шесть месяцев она выполнила и оплатила все свои обязательства и была готова для переезда в Чендлер. Когда умер Чарли, Джеки была так убита горем, что о будущем не думала, но когда его не стало, обнаружилось, что вместе с ним ушли почти все ее амбиции. Быть может, именно похвалы Чарли по поводу совершенных ею достижений в высшем пилотаже толкали ее к более высоким и более трудным подвигам. Как бы там ни было, Джеки больше не хотела проводить свою жизнь в путешествиях вокруг земного шара, пролетая вверх дном в самолете, ожидая в страхе аудиенций, которые прямо-таки повергали ее в ужас. Она послала мистеру Монтгомери подробный перечень того, что ей нужно: посадочная площадка, достаточно вместительный ангар для четырех самолетов (у нее были большие надежды на будущее) и удобный дом, который она смогла бы выкупить, потому что мечтала о собственном, своем доме-месте, откуда никто бы ее не выселил. Приняв такое решение, она не представляла, что ей делать с Питом – механиком Чарли. Она знала Пита еще в юности, потому что познакомилась с ним в тот же день, когда встретила Чарли. С тех пор он всегда был рядом. Но это вовсе не означало, что Джеки о нем хоть что-то знала. Пит был молчалив – слова не вытянешь. Сначала ей просто становилось жутко от его постоянного молчаливого присутствия, потому что Пит всегда был там, где находился Чарли, которому он был абсолютно предан. – Он когда-нибудь хоть что-нибудь говорил? – допытывалась Джеки у Чарли, когда они были одни в постели. Временами все-таки ей приходило в голову, что нужно заглянуть под кровать и убедиться, что там нет Пита. А Чарли только хохотал. – Ты недооцениваешь Пита. Говорить ему не хочется, но он все замечает и все слышит. К тому же он талантливый механик. – Во мне он вызывает нервную дрожь, – призналась Джеки. Тут Чарли снова захохотал, повалил ее на кровать и набросился с поцелуями. После этого они редко поминали Пита: он был чем-то постоянным – почти как самолеты. С годами она стала понимать, что за клад этот Пит. К тому же, когда этот маленький щуплый человек увидел, что Джеки тоже предана Чарли, не крутит гут с другими мужчинами и не делает Чарли небо с овчинку, он и о ней стал заботиться тоже. Пит устроил так, что ее самолеты были всегда в порядке, а все, что касается механической части, работало, как часы. С годами Джеки привыкла к нему и даже с ним разговаривала: его молчаливое присутствие было очень уютным. Когда она рассказывала, он ничего не советовал и даже никак не комментировал – он просто слушал ее, давая ей возможность самой рассортировать свои дела и в них разобраться. Естественно, что после смерти Чарли, Пит остался рядом, но когда Джеки решилась вернуться в Чендлер, она просто не представляла, что там будет делать он. Она рассказала ему о своих планах и готова была предложить ему пойти работать с одним из тысячи друзей Чарли – мужчин. Пит выслушал ее, и его обветренное старое лицо ничего не выразило, потом спросил: «Когда мы двинемся?» По этим нескольким словам Джеки поняла – его преданность Чарли перешла на нее, и она знала – это дорогого стоит. Чарли повторял, что Пит – сноб: он может работать только с лучшими. Никакие деньги не могли бы заставить Пита работать на того, кого он лучшим не признавал. Когда Пит сказал, что уезжает с ней, Джеки поняла, что он одобрил ее таланты и ее решение. От избытка чувств она поцеловала морщинистую колючую щеку и с удовольствием заметила его смущение. Она прилетела в Чендлер, а Пит пригнал ее машину, наполнив трейлер всем необходимым для их жизни, то есть – инструментами и деталями моторов. Мебели и одежды, достойных упоминания, не было ни у нее, ни у Пита. Она не представляла, что ее ждет в обновленном городе Этернити. Она была готова увидеть жалкий домишко на семи ветрах – именно в таких они обычно жили с Чарли в трудную минуту жизни, но го, что она нашла, было прекрасно. Мистер Монтгомери обновил городскую гостиницу, и это было – надо прямо сказать – мило. Коридор был свежеоклеен обоями кремового цвета с узорами из красных роз. Все деревянные детали обстановки были дубовые, их недавно отлакировали. В Этернити из Чендлера протянули новую линию телефонных проводов, так что у нее был телефон. Прекрасная ванная комната была оборудована на первом этаже и отделана розовым мрамором. Все сверкало чистотой, все приветствовало Джеки. Городские платные конюшни были превращены во вместительный ангар с высокими дверями, так что они могли работать над самолетами и в плохую погоду. Дом приходского священника (вот бы похохотал над этим Чарли) был к тому же переделан для Пита. Магазин кузнечных изделий был превращен в склад машин с наборами инструментов; таких новых и совершенных, что Пит почти прослезился. В стороне мистер Монтгомери построил для Джеки лучшую взлетно-посадочную полосу, которую она когда-либо видела – за расходами не постояли. А на полях за городом стояли три разбитых самолета, которые можно было потрошить на запасные части. Такого теплого приема, как в этом городке, Джеки не получала нигде за всю жизнь. Она была и близко к Чендлеру, чтобы не чувствовать себя в изоляции, но и достаточно далеко, чтобы быть свободной. Ей казалось – она вернулась домой. Идя к мистеру Монтгомери торговаться о своем жаловании за фрахт, она готовилась к битве. И почти слышала, что Чарли говорит ей: «Бей его, детка! Не позволяй ему обмануть себя. Назначай самую высокую плату, которую ты бы хотела, и отсюда начинай торговаться». Как только она увидела мистера Монтгомери, которого знала всю жизнь, у нее вспотели ладони. Ей так нравился этот прелестный призрачный городок, что она думала – это ей следовало бы платить за то, что он позволил ей жить здесь. Через тридцать минут она уходила в изумлении. Мистер Монтгомери предложил ей в три раза больше того, что она хотела просить, и дал ей еще бонус для подписания двухгодичного контракта. Теперь она сможет купить мебель: наконец-то может купить вещи, которые будут ее собственные! Сейчас, спустя год, она сервировала чай в гостиной своего хорошенького домика. – Что, в самом деле, с тобой происходит? – спрашивала Терри Пелмен у своей подруги, когда Джеки вошла в гостиную, внося на подносе приборы к чаю. Весь последний год каждый заработанный цент она тратила на то, чтобы сделать свой дом еще прекраснее: богато обитые стулья и глубокая кушетка мшисто-зеленого цвета и розовый, ручной работы, мохнатый коврик, письменный стол красного дерева и всюду антиквариат. – Со мной – ничего, – ответила Джеки, ставя поднос с красивыми чашками и заварным чайником на столик напротив кушетки. Ни единая душа, знавшая Джеки раньше, не подозревала, как она изголодалась по красивым вещам. С Чарли она всегда жила без запасов – от выплаты до выплаты: он считал, что собственность принижает личность. – Мне ты врать не можешь, Жаклин О'Нейл. Меня не обманешь. Я знаю тебя всю жизнь, и что-то произошло – это точно. Улыбаясь, Джеки села в кресло, обитое набивным хлопком с рисунком из цветов и листьев папоротника. Она посмотрела на приятельницу, наливая ей чай. Они были одного возраста – обеим по тридцать восемь, но, глядя на них, никто бы этого не заподозрил. После выпуска из высшей школы Джеки упорхнула, чтобы провести жизнь в разных уголках земного шара, а Терри вышла замуж за своего школьного поклонника на следующий день после выпуска. За эти годы она родила троих детей, теперь детки превратились в огромных парней девятнадцати, восемнадцати и семнадцати лет. После каждых родов Терри прибавляла в весе и уже не смогла от него избавиться. Где-то в начале этой длинной дороги она решила, что уже состарилась. Когда Джеки ворчала, что она собой не занимается, Терри говорила: «Детей и Ралфа заботит только то, что я ставлю на стол, а не то, как я в это время одета. Они не заметят, даже если я буду выглядеть, как Харлоу». – Ну, давай, рассказывай, – настаивала Терри, расширив глаза, – ты встретила мужчину – вот что! Мы, женщины, такие дурочки. Даже замужество не спасает от влюбчивости, а раз так – тут ничего не поделаешь. Ну, какой он? Где же ты его встретила? Джеки хотелось рассказать Терри о Вильяме, но не хотелось и оказаться в глупом положении. Что, если ночь, проведенная вместе, на Вильяма подействовала не так, как на нее? Что, если он считает это обычной встречей? Быть может, он уже и сейчас о ней забыл, забыл и об их партнерстве. Ведь Чарли забывал. Чарли часто выпивал, встречаясь с людьми, и оставлял их в полной уверенности, что он их лучший друг. Он строил планы о совместном бизнесе, заражая их энтузиазмом, а на следующий день, когда люди, готовые действовать по обговоренным планам, находили его, он с трудом их припоминал. И, конечно, опять Джеки должна была и уладить, и сгладить, и увести Чарли из-под удара. – Фактически, это был не мужчина. – Джеки старалась врать так, чтобы этого никто не заметил. – Ну, хорошо, да… Но не в том смысле, что ты думаешь. Помнишь, пару ночей тому назад разбился мой самолет? Терри недоверчиво покачала головой. – Да, помню, – ответила Терри, восхищаясь смелостью своей подруги. – Там оказался мужчина, и… – Как? Ты встретила мужчину среди этого – не знаю как назвать? Как его зовут? Откуда же он появился? А он не пытался? Джеки засмеялась. Когда они с Терри учились, они мало друг друга знали. У Терри была нормальная семья, а у Джеки – странная и к тому же в стесненных обстоятельствах. Они ближе познакомились друг с другом уже после того, как Джеки уехала из Чендлера. Когда им исполнилось по двадцать лет, Терри послала Джеки письмо, поздравляя с победой в ее первых воздушных гонках. Терри писала, что она понимает жизнь Джеки, потому что ее собственная жизнь тоже волнующая и нервная. В тот день, когда Джеки выиграла гонки, сыну Терри в рот попала оса. А ее муж уронил на ногу раму и месяц не работал, к тому же она обнаружила, что беременна третьим ребенком. «Для полного счастья мне не хватает саранчи, – писала она, – пожалуйста, опиши мне свое монотонное житье – оно уравновесит мое, такое, возбуждающее и веселое». Письмо тронуло Джеки. Она получила массу писем от людей, знавших ее раньше, но многие письма вызывали в ней досаду: пишущие обычно утверждали, что их беспокоит, помнит ли она их сейчас, когда так знаменита. Это выглядело так, что победа в воздушных гонках, описанная в газетах, растворила ей память. Или что каждая знаменитость, ею встреченная, заменила «незначительную» персону из ее прошлого. К счастью, Джеки написала Терри все о гонках, о людях, которых узнала, о том, на что все похоже парение в вышине над толпой в воздушных шоу. В первый раз она описывала свои победы, а потом стала писать о поражениях, которые случались в ее жизни; о плохом самочувствии, жаловалась на боль в сердце. Она писала о знакомых, погибших в огне при авариях, о мужчинах и женщинах, прошедших через ее жизнь. Рассказывала о Чарли – как его безответственность временами сводит ее с ума. Она объяснила Терри, что завидует ей – ее тихой, мирной жизни, ее мужу, который всегда рядом, занятый их домом и детьми. Терри старалась, чтобы Джеки никогда не узнала, как много значит для нее их переписка. Это время стало лучшей частью жизни Терри. Она использовала все свои творческие возможности, чтобы сделать эти письма интересными и забавными для Джеки, и прежде всего – жизнерадостными. Поразительным было то, что такая знаменитая и вызывающая толки женщина как Джеки стала представлять Терри как мудреца: кем-то, имевшим возможность уехать и повидать мир, но мудро решившим остаться дома, пустить корни и поднимать детей. А Терри никогда не писала своей подруге ничего такою, что могло как-то повлиять на ее не совсем верное представление о жизни Терри. О, она бывала насмешлива временами, делая удачные замечания о Ралфе и мальчишках, но почему-то Терри рисовала картину жизни такой хорошей, такой великолепной, что ей самой было смешно. Если бы она поведала правду, ничего бы не осталось – только треп. Истина же заключалась в том, что Терри вышла замуж за первого мужчину, который сделал ей предложение, потому что безумно страшилась остаться старой девой. Хотя ему хотелось подождать с детьми, она так боялась, что он ее бросит, что забеременела уже в первую брачную ночь – или, быть может, за неделю до свадьбы – точно не знала. И никогда не писала Джеки правды о своей жизни: что ее муж почти все время проводит с приятелями в мужской компании за кружкой пива, а дома спит, накрывшись раскрытой газетой. Вместо этого она описывала Джеки жизнь, которая проходит так, как изображалось в романе Бетти Крокер. Она описывала сад, который они с мужем возделывают, чтобы у них были свежие овощи и пряные травы для мальчиков. Правдой же было то, что муж за многие годы потерял уже четвертую работу, а ее отец освоил маленький огородик на их заднем дворе, чтобы помочь ей прокормить семью. И, конечно, мальчишки – все в отца, к овощам не притрагиваются, так что Терри проводит долгие часы за консервированием, чтобы продать консервы холостому фермеру-скотоводу за мясо, которое так любят ее мужчины. Терри писала Джеки, что Ралф всегда проводит воскресенья с семьей, естественно – ведь он не просыпался с субботней ночи. Она описывала Джеки, как приятно иметь семью. Яркими мазками она рисовала ей цветы, своих детишек, жующих ее вкусную еду. Каждая капля воображения Терри писала картины идеального бытия. Писание этих писем и планы – что именно в них написать – занимали солидный кусок ее жизни. Когда крупный здоровый мальчишка терроризировал маленькую девочку соседей, а второй бросался едой на кухне, Терри находилась в ванной: ее тошнило, потому что была беременна третьим; она в это время размышляла только о том, как ей представить свою жизнь в письмах Джеки. Когда мальчики подросли и по росту догнали отца, когда она уже не могла ни дать им ума, ни справиться с ними, переписка с Джеки сделалась для нее еще большей необходимостью. Подход к воспитанию детей у ее мужа был такой: чем сильнее, тем лучше для них. Чем чаще они попадали в переделки в школе, тем больше отец гордился ими. Терри пробовала поговорить с ним, объяснить, что он поощряет их преступное поведение, но у него резон был один: он так рос, и вырос отлично. Терри же хорошо знала, что он никогда не мог удержаться на работе дольше восьми месяцев, потому что начинал стычки со своими боссами. Сыновья вели себя так же, как отец, в спорах с учителями и наставниками, владельцами лавок и вообще со всяким, кому случалось попасть им под руку. Реальная жизнь Терри и жизнь, которую она описывала Джеки, не имели друг к другу никакого отношения. Теперь же, когда ее здоровенные неуклюжие сыновья почти выросли и редко бывали дома, самым радостным событием в ее существовании были визиты в старый нежилой городок, чтобы побыть с Джеки. Она не имела представления, знает ли Джеки о ней правду. Узнать это было бы легко, потому что «знать каждому о каждом в Чендлере – это единственное занятие», но Терри сомневалась, что Джеки это сделала. В глазах жителей Чендлера, Джеки была знаменитостью, и Терри не думала, что люди кинутся рассказывать ей о скучной жизни никому не нужной Терри Пелмен. А пока – так часто, как только могла, Терри навещала Джеки, и обе поддерживали фасад великолепной счастливой жизни Терри; в этой жизни у нее было все: крепкая любовь хорошего человека, трое красивых сыновей, превращающихся в прекрасных незаурядных молодых мужчин, и милый, гостеприимный дом. – Это не совсем то, что ты думаешь, – сказала Джеки, смеясь. – Это не романтическая встреча. То есть, он меня поцеловал, но… – Ты разбиваешь самолет, прекрасный мужчина приходит в ночи, спасает тебя, – она подняла брови, – целует, а ты говоришь – это не совсем то. Ну, тогда – что это? – Терри, ты неисправима. Я думаю, что ты не успокоишься, пока не увидишь меня замужем и беременную. – А почему бы тебе не стать такой же, как мы, грешные? – Подумай, что говоришь. Ведь, если бы я не знала, как ты любишь семью, я бы… – Рассказывай! – Собственно, особо и рассказывать не о чем, – сказала Джеки, подумав про себя – а ведь это так и есть. То, что было между ней и Вильямом – только ее дело. Она не хотела рассказывать о своих чувствах, а потом выглядеть дурочкой из-за какого-то мужчины. И уж точно она не хотела говорить Терри, что этот мужчина был одним из сыновей Джеймса и Нелли Монтгомери. По ряду случайных причин, Терри, по-видимому, верила, что каждый мужчина в Чендлере – никчемный. Быть может, она думала, что заполучила единственного достойного, а может быть, по пословице – «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Она знала всех мужчин Чендлера столько времени, что была уверена в их неспособности внушить страсть или даже любовь. У Терри было собственное представление о великолепном мужчине: чем экзотичнее, тем лучше. Она однажды допытывалась у Джеки, как это она могла – быть во Франции и не влюбиться во француза. «Или египтянина, – добавила Джеки, смеясь, – они самые красивые мужчины на земном шаре». – В самом деле – это просто деловое соглашение. Я упомянула о своем желании начать фрахтовый бизнес, а он сказал, что посмотрит, что можно сделать, только это и было. Он уехал в Дэнвер купить пару самолетов. – И это все? – Да, все. Терри ничего не сказала, но поставила свою чашку, откинулась на спинку стула и уставилась на подругу. – Я не уйду отсюда, пока ты все мне не расскажешь. Могу позвонить Ралфу – пусть он пришлет сюда мою одежду. Если мальчики соскучатся по своей маме, я надеюсь, ты не будешь возражать, если они здесь поживут с нами… От этой угрозы Джеки прямо задрожала, но сообразила, что Терри пора уезжать. Она была примером, подтверждающим, что любовь слепа, в отношении к своим гигантским, полуграмотным, распутным сыновьям, неприятным всем, кроме матери. В последний раз один из них, приезжавший забрать Терри, припер Джеки к углу кухни и стал ей бормотать, что такая женщина, как она, должно быть, «томиться по мужику», и что ему хотелось бы утолить ее желание. Джеки едва унесла ноги, «случайно» уронив ему на левую ногу кастрюльку. С тех пор Джеки изъявила желание сама отвозить Терри, потому что ее подруга не могла водить машину. – Я… он понравился мне, – сказала Джеки, хотевшая с кем-нибудь поговорить о Вильяме, но в го же время и боявшаяся рассказывать. Ее реакция на Вильяма была необычна. Джеки была замужем большую часть своей жизни, но никогда не была влюблена. Она вышла замуж за Чарли, чтобы уехать из Чендлера. Чарли это знал и не обращал внимания на то, что его использовали. Он с удовольствием обещал жениться на длинноногой, неопытной девушке, полной жадного любопытства и желания работать. Уже через двадцать часов после встречи с ней Чарли почувствовал, что она заботится о нем. Он не ошибся в ней. Все годы, что они прожили вместе, она следила за оплатой счетов, за крышей над головой, она улаживала все его трудности, делая беспокойную жизнь Чарли мирной настолько, насколько возможно. Он отплатил ей тем, что показал мир. – Он мне понравился, – повторила Джеки. – Вот все, что можно сказать. Он там был, когда я разбилась, позаботился обо мне. Мы разговаривали. Все очень просто… «Разговаривали так, как будто мы знакомы вечность, – думала она. – Разговаривали, словно никогда не сможем остановиться; разговаривали, как старые, новые, лучшие друзья». – Кто он? – Ну, только Вильям, я не помню. – Он живет в Чендлере? – Я не знаю, не уверена. – Она отвечала быстро, чтобы Терри не спросила у нее, как же она согласилась стать партнером человека, даже не узнав его фамилии. – Ах, Терри, ничего не преувеличивай. Я в жизни встречалась с тысячью мужчин, сотням давала уроки вождения, и этот такой же. – Можешь врать себе, но не мне. Ты смущаешься, как девочка. Так когда же я его увижу? – Не знаю. Кажется, его сестра сказала, что он должен вернуться в субботу. День, просто врезавшийся в ее память. «Суббота, к вечеру», – говорила его сестра. Три часа пополудни. Джеки решила надеть маленький желтый с белым фартук с кружевными оборками, а под него белую блузку. Он видел ее в кожаном комбинезоне с волосами, смятыми кожаным шлемом, а в этот раз. думала она, неплохо показать себя с другой стороны, скажем, что она может вести дом и даже быть чьей-то женой. Джеки пришла в себя, услышав смех Терри. – Ну, милая, с тобой плохо, очень плохо. Ты напомнила мне себя в восемнадцать лет… Тон Терри дал почувствовать, что путь, которым собирается идти Джеки, подходит для восемнадцати лет и глуповат для тридцати восьми. При резком сигнале автомобиля Джеки подскочила и так резко повернула голову к окну, что Терри опять расхохоталась. – Это мой старшенький, – сказала Терри. – Надо бы пригласить его выпить молока с булочкой, – сказала Джеки, надеясь все же, что не придется терпеть здесь неприятного хитрого парнишку. – Нет, я должна возвращаться, – бодро сказала Терри, пытаясь скрыть разочарование в голосе. Ее трое сыновей и муж всегда считали предательством, если она уезжала во второй половине дня. Дома они всегда оставляли за собой беспорядок. Она знала, что сейчас вернется к рассыпанной на полу еде, распахнутым настежь – навстречу тысячам мух – дверям и к сердитым мужчинам, жалующимся, что в доме нет еды. – Позвоню тебе в воскресенье, попытаюсь все узнать, – говорила Терри, торопясь уйти, потому что ее сын прямо лежал на клаксоне, издавая непрерывный противный звук. ГЛАВА ТРЕТЬЯ В следующие дни Джеки пыталась успокоиться, но все было напрасно. Она пыталась убедить себя, что она зрелая женщина, а не легкомысленный подросток, но собственных советов не слушала. Она жалела, что родилась женщиной. Главный недостаток всех женщин – это то, что, встретив располагающего к себе мужчину, они в считанные минуты начинают планировать свадьбу. Она объясняла себе, что это была обычная встреча, ничего выдающегося, что у нее просто была пробита голова, но ни о чем другом, кроме инцидента, она думать не могла. Она припомнила многих мужчин, которых знала за эти годы. Когда-то, когда она путешествовала на корабле с Чарли, рядом оказался очень приятный мужчина, который… ладно, на самом деле он был более чем приятен. Он был абсолютно великолепен: высокий, темный блондин, с хрустально-прозрачными голубыми глазами. Восемнадцать лет, а то и больше провел в разных университетах, изучая массу дисциплин, так что она просто упивалась, беседуя с ним. Он был блестящий, образованный, безумно красивый – все, чего может желать женщина, но, хотя они провели целых четыре дня, путешествуя вдвоем, так как Чарли страдал от морской болезни, Джеки в него не влюбилась. Конечно, она объясняла это тем, что была замужем. Быть может, Вильям был первым интересным, красивым мужчиной, которого она узнала с тех пор, как овдовела? Она усмехнулась при этой мысли. После смерти Чарли она отвергла несколько мужчин, пришедших предложить ей «ответить на их ожидания». Когда она была в горе, не зная, что ей делать с собой без забот о Чарли, вдруг нашлось много мужчин, предлагавших все, что она пожелает. Это было одновременно и лестно, и мучительно. Она никуда не ходила в течение шести месяцев после смерти Чарли, но ее достало сочетание одиночества и постоянных предложений, получаемых ею. Через шесть месяцев она стала ходить подряд на все обеды и спектакли, автогонки и пикники. И всюду было одно и то же. «Сколько у вас братьев и сестер?», «Где вы ходили в школу?», «Сколько гонок вы выиграли?», «Кого из знаменитостей вы знаете?», «Что напоминал обед в Белом доме?»… Через шесть месяцев таких посещений она уже хотела сделать карточки с этой жизненно важной для всех информацией, чтобы снова и снова не повторять надоевшее. Встречалось ли что-то интересное в разговорах? Вроде – «Какая самая большая ложь в вашей жизни?» – этого она не могла припомнить. А вот Вильям об этом спросил у нее. И он же сделал ей сэндвич, какой она любит, истинный сэндвич, а не традиционный – с жареной гусятиной или мясом с горчицей. Спустя год после смерти Чарли она прибыла в Чендлер, уставшая от коловращения народа, который слишком много видел, а теперь погружался в апатию – плата за времена, когда все объедались развлечениями. Джеки страшилась, что если останется с этими людьми, то и сама станет такой же. Она хотела быть с теми, кто еще удивляется, когда говорит об аэропланах. «Не знаем, как они не падают», – говорили люди. Слова, от которых однажды она расплакалась, рассердившись на людскую глупость, сейчас пленяли ее своей непосредственностью. Ей нравился Чендлер и его народ – люди, у которых мало что было в жизни… За исключением, пожалуй, того, что именно они и держат этот мир на своих плечах… И сейчас, в этом маленьком сонном городке, она встретила мужчину, который сделал го, на что был способен Чарли, больше никто – заинтересовал ее. В четверг она вычистила до блеска дом. В пятницу она сделала закупки, истратив в два раза больше, чем тратила на одежду за три месяца, а вернувшись домой, поняла, что ненавидит все, что купила. Она сменила салфетки в уборной и выбросила все, что копилось годами. И не могла никак решить – то ли стараться выглядеть домашней хозяйкой с мягким характером, то ли всемирно известной соблазнительницей. А может быть, она должна одеться как «объехавшая весь мир звезда в домашней обстановке» – в брюки строгого стиля и шелковую кофточку?.. В субботнее утро она была уверена, что вся ее жизнь зависит от второй половины дня, и знала: что ни выберет – все будет не так. Когда утром она проснулась, то была сердита: сердита на себя из-за того, что ведет себя как подросток, изголодавшийся по любви. Может быть, этот мужчина и не появится. Даже если он придет, может быть Джеки нарядится так, как будто она собирается в школу танцев. А что, если он придет в рабочей одежде, готовый к разборке мотора или чего там еще? Что, если он вообще не покажется? Она пришла в конюшню, превращенную в ангар, взобралась на стремянку и попробовала снять с самолета пропеллер. Первым делом она уронила гаечный ключ, ударив по ногтю на пальце, и содрала ярко-красный лак на другом. Повернув руку к свету, она сморщилась. «Какого стоило труда сделать руки красивыми, – думала она, но потом пожала плечами. – Может быть, лучше и не пытаться произвести на него впечатление?» Стоя на стремянке в замасленном комбинезоне, когда-то даже приятного серого цвета, а теперь бесцветном, Джеки подтягивала лопасть пропеллера гаечным ключом. Убирая волосы с глаз, она выпачкала щеку, и тут – когда она осматривала вал винта – заметила пару ног, обутых очень дорого. Вытерев лицо рукавом комбинезона и измазав его еще больше, она опять посмотрела вниз и увидела молодого мужчину приятного вида, уставившегося на нее. Он был высокий, темноволосый и темноглазый; смотрел очень серьезно, как будто чего-то от нее ждал. – Вам помочь? – спросила она. Большинство людей, появляющихся в Этернити, если не были друзьями, были или туристами, осматривающими город теней, или заблудившимися. – Помнишь меня? – спросил мужчина очень приятным голосом. Она перестала отгадывать и посмотрела вниз. Сейчас, когда он задал вопрос, в нем появилось что-то знакомое, но опознать его она не могла. Без сомнения, он жил в Чендлере, и она ходила с ним в школу. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=121997) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания