Пересечение Эйнштейна Сэмюэль Дилэни Сэмюэль Дилэни Пересечение Эйнштейна Глава 1 Он темнит всеми оттенками темного, весь этот смешноживотный мир.     Джеймс Джойс     «Поминки по Финнегану». Я, однако, не скажу, что все иллюзии или бред нашего ума нужно называть сумасшествием.     Эразм Роттердамский     «Похвала глупости». * * * Мое мачете пустое внутри – цилиндрическая полость с отверстиями от рукоятки до самого острия. Когда я дую в него, звучит музыка. Когда я закрываю пальцами все отверстия, звук получается унылым – то мелодичным, то режущим слух. Когда все отверстия открыты, звук придает глазам блеск отражающегося в воде солнца и может расплавить металл. Всего в моем распоряжении – двенадцать отверстий. С тех пор, как я стал играть, меня чаще называют дураком и всякими производными от этого слова, чем Чудиком, то есть моим настоящим именем. Как я выгляжу? Уродлив, с постоянно оскаленными зубами. Всякое есть у меня: огромный нос, серые глаза, рот до ушей – и все это понатыкано на маленькое коричневое лицо. Оно обычно расцарапано и больше похоже на лисью мордочку. А вокруг – нечесаная шевелюра цвета желтой меди или латуни. Где-то раз в два месяца я ее подрезаю своим мачете: волосы быстро отрастают. Но вот что странно, мне двадцать три, а бороды еще нет. Фигура моя напоминает бочонок; ноги, икры ног, ступни вряд ли можно назвать мужскими (горилла?); они раза в два больше, чем должны бы быть (размер у меня пять футов девять дюймов) и бедра – под стать икрам. В тот год, когда я родился, у нас в деревне родилось много гермафродитов, и доктора полагали, что я тоже буду гермафродитом. В этом я как-то сомневаюсь. Я уже говорил, что безобразен. Пальцы на моих ногах такой же длины, как и на руках. Но не морщитесь, однажды я с их помощью спас жизнь Маленькому Джону. Мы поднимались с ним на Берилловое Лицо по скользкому вулканическому стеклу. Вдруг Маленький Джон сорвался и повис на одной руке. Я опустил ногу, схватил его за запястье и подтащил туда, где он смог найти опору для ног. В этом месте рассказа Ло Ястреб обычно складывал руки на груди и укоризненно качал головой, так что его борода упиралась в крепкую шею, и говорил: «И что вы, два молодых Ло, делали на Берилловом Лице? Это опасно, и вы прекрасно знаете, что мы стараемся избегать опасностей. Норма рождаемости становится все ниже и ниже. Мы не можем позволить себе терять работоспособную молодежь по глупости.» Конечно, сама рождаемость не падает. Он подразумевает, что число общей нормы снижается; а рождается людей много. Ло Ястреб принадлежит к поколению, в котором число неработоспособных, идиотов, монголоидов и кретинов превышало пятьдесят процентов всего населения. (В то время мы еще не могли приводить в порядок свои генетические коды. Ну да ладно.) Теперь же рождается гораздо больше работоспособных, чем неработоспособных. Но как бы то ни было, я могу обгрызать ногти не только на пальцах рук, но и на пальцах ног. Помню, сижу я как-то возле родника, пробивающегося из-под камня. Его струи создают маленькие радуги между деревьями. У камня притаился кроваво-красный паук – большой, величиной с мой кулак. Его брюшко пульсирует. Над головой шелестят листья. Мимо меня проходит Ла Кэрол, несущая связку фруктов на спине и козленка под мышкой. Она поворачивает голову и спрашивает: – Что ты здесь делаешь, Ло Чудик? – Грызу ногти. Разве не видишь? – Ах да! Она покачала головой и направилась через лес в деревню. * * * Сейчас я предпочитаю сидеть на камне, спать, думать, грызть ногти или точить мачете. Это моя привилегия. Так говорит Ла Страшная. Еще не так давно Ло Маленький Джон, Ло Увалень и Ло Я вместе пасли коз и овец (вот что мы делали на Берилловом Лице – смотрели за козами). Мы составляли хорошее трио. Хотя Маленький Джон на год старше меня, он до самой смерти будет выглядеть смуглым четырнадцатилетним подростком с гладкой, как обсидиан, кожей. У него постоянно потеют ладони, ступни и язык (конечно же, на языке не совсем потовые железы; при этом он выглядит, как диабетик в первый день зимы или возбужденная собака). У него есть серебряная сетка для волос, не белая – серебряная. Она не полностью серебряная, краска нанесена на чистый металл, и там, где пряди волос трутся о сетку появляются черные пятна. Волосы у него рыжие – но вовсе не цвета ржавого железа, как у меня или других. Бегая и прыгая среди камней и овец, он монотонно напевает простенькую песенку и вспыхивает головой и подмышками. Остановившись у дерева и задрав ногу (ну, вылитая собака), маленький Джон смущенно оглядывается по сторонам. А когда он улыбается, черные глаза сверкают, как маленькие огоньки. Они излучают столько же света, как волосы, только на другой частоте. Там, где у меня подушечки пальцев, у него растут когти, твердые и острые. Он не хороший Ло, он может свести вас с ума. Увалень, моя вторая рука, высокий (около восьми футов), пушистый, заросший мехом (темные волосы покрывают всю спину, и такие же локоны на его животе), сильный (может запросто поднять и швырнуть камень весом в триста двадцать шесть фунтов. И мускулы у него при этом вздуваются буграми) и добрый. Только один раз он рассердился на меня, когда одна из овец упала на камни. Я понял, что животному грозит опасность, когда подошел. Овца была слепой, одной из тех, полученных при совершенствовании общей нормы. Я остановился на одной ноге, а остальными тремя конечностями начал бросать палки и камни, чтобы привлечь внимание Ло Увальня, который был намного ближе к овце, чем я. – Прекрати, эй ты, нефункциональный Ло-монголоид. А то еще попаде... – и тут камень попал в него. Увалень оглянулся с застывшим в глазах вопросом «Зачем-ты-в-меня-бросаешь-камни?» и тут увидел овцу, карабкающуюся по краю обрыва. Он кинулся к ней, и они вместе исчезли за краем обрыва. Я метнулся, сбивая камни, чтобы успеть схватить Увальня за ногу. Он зацепился за расщелину у края обрыва и сидел там с мокрыми дорожками слез на мехе, покрывающем щеки. Этот великан посмотрел на меня и сказал: – Не вреди мне больше, Чудик, – и указал вниз. – Ты уже причинил достаточно вреда. Ну что вы с ним будете делать? У Увальня тоже есть когти. Он пользуется ими, чтобы влезать на пальмы и сбрасывать оттуда детям манго. Все мы хорошо пасли овец. Только Маленький Джон, вместо того, чтобы заниматься делом, скакал, лазил по дубам и драл горло. Увалень, добрый и кроткий, как всегда, спокойно разбивал дубиной головы черным медведям. А я играл на мачете, одинаково свободно владея левой ногой, правой рукой или наоборот. Мы все работали хорошо. Но не больше. Но потом появилась Челка (она и явилась причиной всего того, что со мной произошло). Челка, или Ла Челка, была предметом постоянных споров народных врачей и старейшин деревни. Она выглядела нормальной – стройная, темноволосая, с полногубым ртом, широким носом и желтыми глазами. Она родилась с шестью пальцами на руках, но странно, лишние пальцы оказались неработоспособными, так что бродячий доктор ампутировал их. У Челки были густые, черные волосы, и она их коротко стригла, но однажды нашла красную ленту и стала их перевязывать. В тот страшный день на ней был браслет и медные бусы. Челка была прекрасной. И немой. Когда она родилась, ее поместили в клетке, с другими неработоспособными, потому что она не двигалась. Потом сторож клетки обнаружил, что она не двигается, потому что знает, как это делается (да, да!). На самом деле она была очень подвижной, как беличья тень. Ее забрали из клетки и снова присвоили звание Ла. Но Челка никогда не разговаривала. Она была работоспособной, плела корзины, пахала и охотилась. О ней все время спорили. * * * Однажды этот вопрос обсуждала вся деревня. Ло Ястреб придерживался такого взгляда: – В мое время Ла и Ло были резервами общей нормы. Тогда мы были очень слабы и давали это имя всем, кто был более или менее работоспособным и имел несчастье родиться в те смутные времена. Ла Страшная отвечала на это: – Времена меняются. Да, безусловно, это прецедент, тридцать лет Ло и Ла присваивали каждому работоспособному живому существу, рождающемуся в этом нашем новом мире. Но вопрос не в том, как далеко распространяется определение «работоспособность». Обязательно ли считать способность к устному общению непременным условием этой пресловутой работоспособности? Девочка умна и научилась быстро и всему. Я выдвигаю ее на Ла Челку. В то время, когда взрослые обсуждали ее социальное происхождение, девочка сидела возле костра и играла белой галькой. – Начало конца, начало конца, – ворчал Ло Ястреб. – Мы должны как-нибудь уберечься. – Конец начала, – парировала Ла Страшная. – Все должно измениться. Как я помню, они еще долго обменивались подобными фразами. * * * Однажды, еще до моего рождения, так рассказывали, Ло Ястреб покинул деревню, неудовлетворенный жизнью в ней. Дошли слухи, что он затерялся на лунах Юпитера, где разыскивал синие металлические жилы в горных породах. Позднее говорили, что он покинул спутник Джовайн и плавает в пышущем жаром море другого мира, где три солнца бросают свои тени на палубу корабля, большего, чем вся наша деревня. Еще позднее он сообщал, что пробирается через субстанцию, дающую густые ядовитые испарения, сквозь которые в течение долгой, в целый год, ночи не видно звезд. Когда прошло семь лет, Ла Страшная, наверное, решила, что ему пора возвращаться. Она покинула деревню и через несколько недель вернулась с Ло Ястребом. Он сильно изменился, и его никто не спрашивал, где он был. Но люди заметили, что после возвращения Ло Ястреба, его и Ла Страшную связывает что-то большее, чем любовь. – ...нужно уберечься, – продолжал спорить Ло Ястреб. – ...должно измениться, – отвечала Ла Страшная. Обычно в спорах Ло Ястреб уступает ей, так как Ла Страшная – женщина большой начитанности, огромной культуры и ума. Ло Ястреб в молодости был прекрасным охотником и воином. И он всегда предпочитает действовать, когда не хватает слов. Но в этом споре Ло Ястреб был непреклонен. – Общение – это главное, если мы, конечно, человеческие существа. Я скорее признаю какую-нибудь короткомордую собаку, знающую сорок или пятьдесят слов для высказывания своих желаний, чем немого ребенка. О, в битвах моей молодости я многое повидал! Когда мы сражались с гигантскими пауками, или когда на нас из джунглей обрушилась волна плесени; когда мы известью и пылью уничтожали двадцатиногих слизняков, выползающих из-под земли, – мы выигрывали эти битвы, потому что могли говорить друг с другом, отдавать приказания, предупреждать об опасности, шепотом обсуждать планы в сумеречной темноте пещер. Да, я скорее присвою Ла и Ло говорящей собаке! Кто-то из толпы сделал неприличное замечание: – Значит, пусть она будет «Ле». Люди захихикали. Но старейшины не обратили внимания на эту бестактность. Во всяком случае, этот вопрос так никогда и не был решен окончательно. Люди уже стали поглядывать на опускающуюся луну, когда кто-то предложил сделать перерыв. Все заскрипели лавками и затопали ногами. Челка, смуглая и прекрасная, продолжала играть галькой. * * * Челка не двигалась в детстве, потому что знала, как это делается. Мельком взглянув на Челку (мне в то время было восемь лет) я догадался, почему она не разговаривает: она подняла камешек с земли и швырнула его в голову тому парню, который предложил считать ее «Ле». Даже в восемь лет она была обидчивой. Челка промахнулась, и только я один это видел. Но я видел и то, как ее передернуло, как исказилось лицо, как напряглись пальцы на ногах – она сидела поджав ноги – когда бросала этот камешек. Обе руки лежали на коленях скрещенных ног. Я видел: она не использовала рук для броска. Камешек просто поднялся с земли, полетел по воздуху и зашуршал где-то в листьях. Но я видел: она бросила его. Глава 2 В те недели, каждый вечер я засиживался на прибрежных валунах. Слева громоздились дворцы, и хрупкий свет рассыпался над гаванью в теплом осеннем воздухе. «Пересечение Эйнштейна» продвигается странно. Сегодня вечером, когда я возвращался на большую трапециевидную Площадь, туман разъел все верхушки флагштоков. Я сидел у основания ближайшей башни и делал заметки о чаяниях Чудика. Потом я оставил осыпающиеся золото и синь Базилики и до поздней ночи бродил по переулкам города. Где-то там я остановился на мосту, наблюдая, как между тесных стен причудливых в ночи домов течет вода канальчика, под светом ночных фонарей и растянутыми бельевыми веревками. Я вздрогнул от внезапного визга: полдюжины воющих котов прошмыгнули между моих ног в погоне за бурой крысой. Озноб пробежал по позвоночнику. Я оглянулся на воду – шесть цветов роз плыли по воде, медленно продвигаясь через нефтяную пленку. Я смотрел им вслед, пока прошедший мотобот не поднял волну, разбивающуюся о берега канала; и волна накрыла цветы. Я пробрался по маленьким мостикам к Большому Каналу и поймал речное такси, чтобы вернуться на Феровию. Когда мы проплывали под черной деревянной аркой Академии Понти, подул ветер; я пытался связать цветы, тех «сорвавшихся с цепи» животных с приключением Чудика. Орион отражался в воде. И береговые огни дрожали в волнах меж мокрых парапетов Риальто.     Дневник автора.     Венеция, октябрь 1965 г. Вкратце я поведаю, как Мальдерор был добродетелен в течение первых лет своей жизни, добродетелен и счастлив. Позже он начал сознавать, что рожден злым. Странный рок!     Исидор Дюкасс     «Песни Мальдоро» Увалень, Маленький Джон и я перестали пасти стадо вместе, когда появилась Челка. Челка, таинственная и неясная, была с нами неразлучна. Она бегала и прыгала с Маленьким Джоном, танцевала с ним под его единственную песню и мою музыку. Шутливо боролась с Увальнем и ходила со мной на ежевичную поляну, держась за мою руку – какая разница, есть ли приставка Ло или Ла у того, с кем ты пасешь коз, смеешься и занимаешься любовью. Она могла, сидя на камне, повернуться и долго, пристально смотреть на меня под убаюкивающий шелест листьев. Или вдруг стремглав броситься ко мне. Она мчалась по камням, и между ее грациозно бегущей фигуркой и ее же тенью на скалах оставалось лишь само движение. Я с облегчением вздыхал, когда она, смеющаяся, оказывалась в моих объятьях. Челка смеялась в моих руках – и смех был единственным звуком, который слетал с ее нежных губ. Вот и все, чем мы с ней занимались. Она приносила мне свои прекрасные находки и охраняла от опасностей. Думаю, она делала это так же, как когда-то швырнула гальку. Я заметил, что в ее присутствии не происходит несчастных случаев – львы не нападали, овцы спокойно паслись, ягнята не терялись и не падали со скал. – Маленький Джон, ты не пойдешь сегодня вместе с нами наверх? – Хорошо, Чудик, если ты не думаешь... – Останешься дома. Увалень, Челка и я отправились с овцами. Она показывала мне облака, похожие на стаи белых соколов. Или самку сурка, приносящую посмотреть нам своих детенышей. – Увалень, здесь мало работы для всех. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь еще? – Но я люблю приходить сюда, Чудик. – Мы с Челкой сами позаботимся о стаде. – Но я не... – Пойди поищи отставших овец, Увалень. Он хотел сказать что-то еще, но я поднял с земли камень и стал подбрасывать на ладони. Увалень смущенно посмотрел на меня и неуклюже потопал прочь. Ну представьте себе, терпеть такого вот, как Увалень... На поле остались только я, Челка и стадо. Прекрасно было вместе с ней бегать по холмам среди дурманящих цветов. Если в траве были ядовитые змеи, то они никогда не кусались. И я, ах, играл на мачете. Что-то убило ее. Она спряталась среди плакучих ив, склонивших к земле ветви. Я искал ее, звал и смеялся. Вдруг она закричала – это был первый звук, который я услышал от нее (не смех). Заблеяли овцы. Я нашел Челку под деревом, она лежала, уткнувшись лицом в землю. Мирную тишину луга нарушало лишь блеянье коз. Я молчал, потрясенный. Я поднял ее и понес в деревню. Мне не забыть лица Ла Страшной, когда я вышел на деревенскую площадь с гибким телом на руках. – Чудик, что в мире... Как она... О, нет! Чудик, нет! Увалень и Маленький Джон снова стали пасти стадо. Я начал ходить к пещере, где бежал родничок: грелся на камне, точил мачете, грыз ногти, спал и размышлял. С этого мы как раз начали. * * * Пришел Увалень, чтобы поговорить со мной. – Эй, Чудик, помоги нам с овцами. Возвратились львы, и нам нужна твоя помощь. – Он присел на корточки, но все равно продолжал возвышаться надо мной. И покачал головой. – Бедный Чудик, – он погладил меня по голове. Ты нам нужен. А мы нужны тебе. Поможешь нам найти двух пропавших ягнят? – Уходи. – Бедный Чудик. Но он ушел. Потом пришел Маленький Джон. Он топтался за кустом, придумывая, что сказать, и выглядел очень взволнованным. Но так и не подошел. Приходил и Ло Ястреб. – Пойдем на охоту, Ло Чудик. В миле отсюда видели быка. Говорят, рога у этого буйвола длиной в твою руку. – Я сегодня чувствую себя неработоспособным, – ответил я. Я не хотел идти вместе с ним. Сгорбившись, Ло Ястреб попятился. Я не мог, просто был не в состоянии хотя бы выглядеть вежливым. * * * Когда пришла Ла Страшная, все вышло по-другому. Как я уже говорил, она обладала большим умом и ученостью. Она пришла с книгой и уселась с другой стороны камня, на котором я сидел, и не обращала на меня внимание целый час, пока я не рассердился. – Что вы здесь делаете? – не выдержал я. – Вероятно то же, что и ты. – Что же? Она выглядела серьезной. Я отвернулся к своему мачете. – Что же ты не договорил со мной? – Мне нужно наточить мачете. – А я оттачиваю свой ум, – сказала она. – Нужно точить и то и другое. – А? – Что за нечленораздельный способ задавать вопросы? – А? – повторил я. – Да. Зачем? – Надо уничтожить того, кто убил Челку, – она закрыла свою книгу. – Ты хочешь мне помочь? Я наклонился вперед, скрестив ноги, и открыл рот: Ла Страшная плакала, покачиваясь. Я вскрикнул. Это больше всего удивило меня. Я прислонился лбом к камню и зарыдал. – Ло Чудик, – сказала она, как Ло Ястреб, но совсем по-другому. Потом она погладила мои волосы, совсем как Увалень, только по-другому. Когда я чуть пришел в себя, то почувствовал, что она жалеет меня. Как Маленький Джон, но по-другому. Я лежал на боку и всхлипывал. Ла Страшная гладила мои плечи и руки, разгоняя тоску, открываясь мне ласковой и доброй. И говорила: – Позволь рассказать тебе миф, Чудик. Послушай. Мы долго думали, что этот миф разрушен. И неразумно разбрасывались проблемами. Ты помнишь легенду о Битлз? Ты помнишь, что один из них, битл по имени Ринго, покинул свою возлюбленную, хотя она и была с ним нежна. Он был единственным из битлов, кто не пел, так говорят самые ранние легенды. После ночи трудного дня он и остальные битлы были разлучены и разорваны на части вопящими девчонками. И все они, Ринго и его друзья вернулись. С великим роком и великим роллом. Я положил голову на колени Ла Страшной. Она продолжила. – Да, но этот миф – вариант более древней истории, которая не так хорошо известна. Сорокапяток и долгоиграющих дисков не осталось. Сохранилось несколько рукописей, а молодежь утратила интерес к чтению. В этой старой истории Ринго зовется Орфеем. Орфей тоже был разлучен со своей возлюбленной, но в деталях истории не совпадают. Он потерял свою возлюбленную – по этой версии ее звали Эвридика – и она ушла в великий рок и великий ролл, куда последовал и он, чтобы разыскать ее и вернуть. Он шел и пел – по одной из версий он был великим певцом – вместо того, чтобы идти молча. Мифы всегда противоречат друг другу. Я спросил: – Как он мог пойти в великий рок и великий ролл? Это же сама смерть и сама жизнь. – Он смог. – Он вернул ее назад? – Нет. Я посмотрел на старое лицо Ла Страшной и снова опустил голову на ее колени. – Тогда он солгал. На самом деле он не ходил туда. Он наверное ушел куда-то в лес, отсиделся там и придумал для оправдания эту историю. – Возможно, – сказала Ла Страшная. Я снова посмотрел вверх. – Он хотел ее вернуть. Я знаю, он хотел ее вернуть. Но если он упустил случай обладать ею, то он не смог возвратить ее. Поэтому я думаю, что он солгал. О своем походе в великий рок и великий ролл. – Вся жизнь – это ритм, – произнесла она, когда я сел. – Смерть разрушение ритма, синкопа перед возобновлением жизни, – она прикоснулась к моему мачете. – Сыграй что-нибудь. Найди музыку! Я приложил рукоятку мачете ко рту, перекатился на спину и заиграл. Музыка рождалась с помощью моего языка, вылизывающего мачете, и дыхания, врывающегося в нож. Звук появлялся где-то в моей груди, и сначала тихий, он становился все громче и громче. Я закрыл глаза, чувствуя и ощущая каждую ноту. Они вырывались из меня в ритме дыхания. Пальцы рук и ног все крепче сжимали мачете, вот-вот – и их сведет судорогой, сердце учащенно билось, готовое в танце выпрыгнуть из груди. Звуки молитвенного гимна затрепетали. – Чудик, когда ты был мальчиком, ты обычно отбивал ритм ногой по камню, создавал танец, барабанил. Стучи, Чудик! Я ускорил мелодию, подражая барабанному бою, и поднял звуки на октаву выше, насколько позволяла длина рукояти. – Стучи, Чудик! Я потряс ногой и стал стучать ею по камню. – Стучи! Я открыл глаза. Музыка смеялась. Удар за ударом. Трель за трелью, и Ла Страшная тоже смеялась, склонившись надо мной. Пот, выступивший у меня на затылке, стекал по спине. Я отбивал ритм пятками и пальцами, устремив лезвие мачете к солнцу. Пот выступил уже на ушах и струился по шее. – Бей, мой Ло Ринго! Играй мой Ло Орфей! – кричала Ла Страшная. – Ох, Чудик. – Она хлопала и хлопала в ладоши. Потом, когда музыка утихла, и единственным звуком осталось мое дыхание, шелест листьев и журчание ручейка, она кивнула с улыбкой: – Теперь тебе можно погрустить. Моя грудь блестела от пота, живот поднялся и стал ровным, пыль на ногах превратилась в бурую липкую грязь. – Ты теперь почти готов к тому, что должен сделать. А сейчас иди охотиться, пасти овец... и побольше играй. Скоро за тобой придет Ле Навозник. Все для меня остановилось. Дыхание и сердце тоже. – Ле Навозник? – Иди, тебе надо развеяться перед путешествием. Испуганный, я затряс головой, повернулся и бросился от пещеры. Ле... Глава 3 Внезапно зверек выскочил из моего подола и бросился бежать – о, ужас – монстр, уродливый червь с человеческой головой. – Где твоя душа, которую я могу оседлать.     Алоизиус Бертран     «Карлик» Подходите ЖИВО! Вы из поколения ПЕПСИ!     Ряд фраз.     (Коммерция). ...Навозник! Через час я спрятался возле клетки. Но ни во дворе, ни поблизости Ле Навозника не было видно. Белокожий урод (я вспомнил, что его извергла из своего чрева мать Увальня, после чего умерла), ползал возле энергетической изгороди, пуская слюни. Он, вероятно, скоро умрет. Потом я заметил по-идиотски смеющегося Грига. Он был Ла Григом, пока ему не исполнилось шестнадцать лет. Но что-то – никто не знал генетика это или нет – сломалось у парня в голове, и с его губ полился смех; он стал смеяться безостановочно. Его лишили звания Ло и поместили в клетку. Ле Навозник, вероятно, находился в здании: раздавал пищу, лечил, если это было нужно и убивал, если лечение не помогало. Много горя и ужасов хранится здесь, и тяжело осознавать, что они тоже люди. Они не были рождены с высоким званием, но все же они – люди. Даже Ло Ястреб понимал, как тяжело работать в клетке. – Вы не знаете, что делали с ними, когда я был мальчиком, молодым Ло. Несколько из них умудрились сбежать из клетки, и вы не видели, как они тащились из джунглей. Вы не читали жестоких параграфов указа об общей норме, от которых кровь стыла в жилах. Многим людям, которых мы сейчас называем Ла и Ло, пятьдесят лет назад не разрешили бы жить. Будьте довольны, что вы – дети более цивилизованного времени. Да, они были людьми. Но я давно задаюсь вопросом и удивляюсь, что заставляет заботиться о них Ле Навозника? Я возвратился в деревню. Ло Ястреб разглядывал свой арбалет, подняв его над головой. Возле его ног лежала куча стрел. – Как поживаешь, Ло Чудик? Я поднял стрелу ногой и повертел ее. – Уже поймал быка? – Нет. Я хорошо владел мачете. Был у меня и особый удар – моя гордость. – Пойдем, – сказал я. – Сначала присядь и отдохни. Пока я отдыхал, он закончил натягивать тетиву арбалета, принес второй для меня, и мы спустились к реке. Вода в реке была желтой от ила. Течение было сильным; над водой, словно волосы, свисали папоротники и длинные стебли травы. Мы прошли по берегу около двух миль. – Что убило Челку? – спросил я наконец. Ло Ястреб присел на корточки и стал разглядывать бревно, на котором виднелись следы от рогов. – Ты был там. Ты видел. Только у Ла Страшной есть какие-то догадки. Мы отошли от реки. Кусты ежевики царапали краги Ло Ястреба. Мне обувь была не нужна: кожа у меня крепкая, ее не сравнить например с кожей Увальня или Маленького Джона. – Я ничего не видел, – сказал я. – Что предполагает Ла Страшная? С дерева сорвался большой белый ястреб и полетел прочь. Челке обувь тоже была не нужна. – Что-то убило Челку, потому что она была неработоспособной. – Челка была работоспособной! Была! – Тише, тише, мальчик. – Она пасла стадо, – заговорил я, немного успокоившись. – Она умела ухаживать за животными и понимала их. Опасности миновали ее, а все прекрасное стремилось к ней. – Глупости, – сказал Ло Ястреб, перешагивая через грязную лужу. – Она без помощи жестов и слов перегоняла животных, куда хотела или куда нужно было мне. – Этого вздора ты наслушался от Ла Страшной. – Нет. Я сам видел. Она могла передвигать животных, как гальку. Ло Ястреб начал говорить что-то еще, но вдруг запнулся, как будто только услышал, что я сказал. – Какую гальку? – Гальку, которую она подняла и швырнула. – Какую гальку, Чудик? И тут я рассказал ему ту историю. – ...И она использовала это свойство, – закончил я. – Она охраняла стадо, она охраняла его даже без меня. – Только сама не смогла уберечься, – сказал Ло Ястреб и зашагал дальше. Мы пошли молча, только шепот листьев нарушал тишину. Я размышлял. Вдруг: – Аааааааа... – три разных голоса. Листья взметнулись, и троица братьев Блой стремглав понеслась к нам. Один из них бросился на меня, и я схватил в охапку этого бьющегося в истерике, рыжеволосого десятилетнего мальчишку. – Э-эй, ты уже здесь, – сказал я спокойно. – Ло Ястреб, Чудик! Там... – Успокойся, ты уже прибежал, – прибавил я, пытаясь уклониться от его локтя. – ...там! Он топчет все и бьет копытами по камням... – Это где-то под боком завопил другой из братьев. – Где там? – спросил Ло Ястреб. – Что случилось? – Там, где... – ...возле старого дома, недалеко от того места, где провалилась крыша пещеры в... – ...бык пришел сверху и... – ...он ужасно огромен и ходил... – ...он зашел в старый дом... – ...мы играли внутри... – Держись, – я поставил Блоя-3 на землю. – Где все это было? Они повернулись и указали на лес. Ястреб сжал свой арбалет. – Прекрасно. Вы, мальчики, возвращайтесь в деревню. – Скажи... – я поймал Блоя-2 за плечо. – Какой он величины? Он заморгал. – Не помнишь, – сказал я, – Тогда идите. Они посмотрели на меня, на Ло Ястреба, оглянулись на лес, откуда прибежали, и побрели к деревне. В молчаливом согласии мы с Ястребом повернулись и пошли по следу ребятишек, отмеченному сломанными ветками и сбитыми листьями. Бревно, раздробленное с одного конца, лежало поперек тропинки. Мы перешагнули его и, продравшись сквозь кустарник, вышли на поляну. Тут валялось множество разбитых в щепки досок. Пятифунтовые балки дома тоже были разбиты, и только одна из четырех выдержала. Соломенная крыша была сорвана и отброшена на ярд в сторону. Когда-то давно Кэрол выращивала в этом саду цветы; ей тогда пришлось покинуть деревню. Мы шли вниз, к ее бревенчатому дому, который был настолько уютным, что... да, она там вырастила живую изгородь из таких пушистых оранжевых цветов, ну, вы знаете... Я остановился возле бычьего следа, впечатавшего в землю ветки и листья. Моя нога свободно поместилась в оттиске. Два дерева на поляне были вырваны с корнями. А другие два, побольше, – сломаны; оставшиеся от них «пни» были гораздо выше меня. Путь быка на поляне можно было легко определить по вывороченным и разбросанным кустам и виноградным лозам. Ло Ястреб легкой походкой расхаживал по поляне, беззаботно размахивая арбалетом. – Надо бы держаться поосторожней, – я рассматривал следы разрушения. – Бык, кажется, огромен. – Ты же не первый раз охотишься со мной. – Да, конечно. Но разъяренного быка нельзя надолго терять из виду. Ло Ястреб направился к лесу, и я пошел за ним. Пройдя десять шагов вглубь леса, мы услышали, как где-то с грохотом упало дерево – тишина – потом снова упало дерево. – Конечно, если зверь такой большой, то он себе спокойно разгуливает по лесу, – сказал я. Снова затрещали деревья. Потом раздался душераздирающий рев. В нем звучал металл. Ярость, пафос и гром вырывались из бычьих легких с такой силой, что дрожали деревья. Мы крались под серебристо-зеленой листвой по прохладной и опасной прогалине, шаг за шагом, осторожно переводя дыхание. Потом слева, среди деревьев... Он двигался скачками, сотрясая землю так, что с деревьев осыпались листья и ветки. Бык уставил на нас мутные, бурые, налитые кровью глаза. Из мокрых черных ноздрей вырывался пар. Глазные яблоки громадины были больше моей головы. Он был очень величественен. Потом бык опустил голову, мотнул ею, сломал ветку и опустил свои руки на землю – у него было две руки с ороговевшими пальцами, каждый толщиной с мою руку – замычал, снова поднялся и запрыгал прочь. Ло Ястреб выстрелил. Стрела пролетела между деревьями и попала животному в бок. И великан с ревом умчался. – Бежим! – крикнул Ястреб и побежал за быком. И я помчался за этим сумасшедшим стариком, побежал убивать прекрасного зверя. Мы карабкались по раздробленным камням ущелья (они были целыми совсем недавно, когда я бродил здесь в послеполуденное время. Дул ветерок, и в моей руке – рука Челки... на моем плече, на моей щеке). Я спрыгнул вниз на дорогу и, поскользнувшись, растянулся на заросших мхом кирпичах, которыми была вымощена дорога. Мы побежали вперед и... Некоторые вещи настолько малы, что их трудно увидеть. Другие настолько велики, что нужно отойти, удалиться, чтобы понять, что это такое. * * * Мы наткнулись на дыру в земле, отверстие около двадцати метров в диаметре. Под ним, вероятно, находилась пещера. Я не знал, что и здесь появился такой пролом. Бык внезапно заревел из него, выдав свое местонахождение. Когда эхо затихло, мы подползли к осыпающемуся краю и заглянули в пещеру. Внизу я увидел солнечные пятна на шкуре быка, вертящегося в яме. Внезапно он выпрямился, ворочая глазами и размахивая волосатыми руками. Ло Ястреб отпрыгнул назад. Когти были всего в пятнадцати футах от нас. – Похоже, этот тоннель ведет в пещеры, из которых вытекают родники, – прошептал я. Перед чем-нибудь величественным – только шепотом. Ло Ястреб кивнул: – Говорят, некоторые тоннели ведут на сотни метров вглубь, некоторые – на тысячи. А этот – один из самых больших. «Может ли он вылезти из ямы?» – глупый вопрос. С другой стороны дыры показалась рогатая голова и плечи быка. Там пол пещеры был повыше, и бык надеялся выбраться наружу. Он посмотрел на нас, пригнулся, замычал, высунув длинный красный язык, покрытый пеной, и попытался прыгнуть. Он не мог достать нас, но мы отбежали назад. Над краем провала появилась рука и стала шарить в поисках, за что бы зацепиться. Я услышал, как сзади закричал Ло Ястреб (я бегал быстрее, чем он). Обернувшись, я увидел, что рука поднялась над ним! Хлоп! Ястреб лежал на земле. Рука пошлепала его немножко (Бум! Бум! Бум!), и пальцы заскользили вниз, обрушивая за собой камни, кирпичи и три маленьких деревца, вниз, вниз, вниз. Ло Ястреб не погиб. (На следующий день мы обнаружили, что у него трещина в ребре, но тогда было не до этого.) Он попытался приподняться. Я испугался за этого придавленного жука, за этого пострадавшего, пострадавшего ребенка. Я схватил его за плечи. – Ястреб! Ты... Он не слышал меня из-за рева быка в яме. Но поднялся, хлопая глазами. Из его носа хлынула кровь, а руку он прижимал к раненой груди. Ло Ястреба просто отбросило ударом и, к счастью, важнейшие органы не пострадали; его только контузило. – Пойдем отсюда! – и я потащил его к деревьям. – ...нет, подожди, Чудик... – прозвучал его хриплый голос во время какого-то короткого затишья между ревом. Когда я подтащил его к дереву и прислонил к стволу, Ястреб схватил меня за руки. – Надо торопиться, Ястреб! Сможешь идти? Мы должны уходить. Я понесу тебя... – Нет, – дыхание с клекотом выходило из его легких. – Ну, пойдем, Ястреб. Шутки шутками. Но ты уже поохотился и бык этот намного больше, чем другие. Он, наверное, мутант, родившийся в пещере с высоким уровнем радиации. Он снова схватил меня за руку. – Мы должны остаться и убить его. – Ты думаешь, что он сможет вылезти наверх и причинить вред деревне? Он сидит в слишком глубокой яме. – Нет... – Ястреб закашлялся. – Да где бы он там не сидел... Я охотник, Чудик... – Посмотри на себя... – И я буду учить тебя охотиться, – он попытался сесть. – Только тебе придется выучить первый урок самостоятельно. – Ха? – Ла Страшная говорила, что ты готовишься к путешествию. – О, ради бога... – я искоса посмотрел на него: возраст, самоуверенность и страдание отражались на этом лице. – Что я должен делать? Из ямы опять раздался протяжный рев. – Спускайся туда, выследи зверя и убей его. – Нет! – Это ради Челки. – Как это? – требовательно спросил я. Он пожал плечами. – Это знает Ла Страшная. Она сказала, что ты должен научиться хорошо охотиться. Потом он еще раз повторил эту фразу. – Я уже проверял свою смелость. Но... – Тут другие причины, Чудик. – Но... – Чудик, – он повысил голос. – Я старше тебя и знаю об этом больше, чем ты. Бери арбалет и иди в пещеру. Иди. Я сел и решил все обдумать. Храбрость – очень глупая вещь. И удивительно, как это я боялся и уважал Ло Ястреба с самого детства. Снова раздался рев. Я встал, взял арбалет в руку, а мачете засунул за пояс. Если совершать что-нибудь глупое, – а мы все это когда-нибудь совершаем, – то надо делать это смело и безрассудно. Я похлопал Ло Ястреба по плечу и направился к яме. С той стороны, куда я подошел, стены провала были слишком крутыми. Я обошел яму и стал спускаться там, где спуск казался более пологим. В высоком потолке тоннеля было много трещин. Сквозь них на пол падал свет, там же, на полу, валялись ветви, сухие листья и все, что могло упасть через щели в несколько дюймов шириной или просочиться из пещер с родниками, которые были на несколько футов ниже. Я подошел к развилке тоннеля, свернул налево, прошел в темноте футов десять и споткнулся. Удерживая равновесие, пробежал вперед на цыпочках (вытянув руки вперед), по лужам и сухим листьям (они шелестели у меня под ногами), попал в луч света и приземлился ладонями и коленями на гравий. Грохот! Грохот! Немного ближе. Грохот! Я вскочил на ноги и выбежал из предательского потока света, подняв столб пыли. Кружась, она медленно осела. Я затаил дыхание. Вообще-то, пойти туда, на этот шум – а он утих было несложно. Подними ногу, наклонись вперед, опусти ногу вниз. Хорошо. Теперь подними другую, наклонись... Неожиданно впереди, ярдах в ста от меня, показался еще один просвет; до этого что-то очень большое заслоняло его. Треск! Треск! Треск! Храп! Ему хватило и трех шагов, чтобы оказаться рядом со мной. Оглушительный треск! Я отскочил к стене и вжался в землю и корни. Но звук стал отдаляться. Я проглотил комок, подступивший к горлу и отошел от стены. Быстро пошел вслед за ним под осыпающимся сводом. А потом и побежал. Шум раздался справа. Я свернул в опустевший тоннель. До меня доносился скрежет: тоннель был таким низким, что рога быка задевали за потолок. При каждом движении неповоротливых плеч громадины на пол сыпались камни и старые прогнившие листья. Вдоль стены тянулся каменный желоб, покрытый фосфоресцирующим илом. И на спуске струйка воды превращалась в пенящийся поток, который обгонял меня слева. Наверное, на одном из копыт быка была металлическая подкова; при беге из-под его ног вылетали оранжевые искры, высвечивая мощную мохнатую грудь и живот. Нас разделяло всего метров тридцать. Искры взметнулись снова – он свернул за угол. Я почувствовал под ногами камень, а потом холодный гладкий металл. Я прошел по сухим, занесенным сюда какими-то ветрами листьям, загоревшимся от искр из-под копыт быка. Они корчились в огне, вспыхивая вокруг моих ног. И темнота на миг слилась с запахом осени. Я подошел к следующему повороту и заглянул за угол. Повернувшись ко мне, он мычал. Его нога била о землю в метре от моих ног. Искры из-под копыт освещали его влажные глаза, его ноздри. А на меня надвигалась рука. Она опускалась, падала. Я отскочил назад и выхватил мачете. Его ладонь – как в замедленной съемке, Ястреб, – лязгнула по металлической плите, на которой я только что был. И тут же опустилась снова – прямо на меня. Я лежал на спине. Рядом на полу – мачете, острием вверх. Очень немногие люди, а тем более быки, могут ударить ногтем (с десятипенсовую монету) и попасть при этом в рукоятку ножа. Повезло. Он рванул меня с пола, и я оказался зажатым в его ладони (отбиваясь руками и ногами и визжа во всю глотку), как в тисках. И все же я умудрился воткнуть мачете в его руку. Он тоже завизжал, подпрыгнул, ударился головой о потолок; сверху посыпались земля и камни. Через двадцать футов он ловко сбросил меня. Мачете свободно вышло у него из раны – моя флейта наполнилась его кровью. Я метнулся к стене и покатился куда-то вниз. Он зашатался: ударился плечом об одну стену, потом о другую. Его тень, колеблющаяся под потолком, была огромной. Он спускался ко мне, а я полз на коленях (я растянул сухожилие на ноге) по острым камням и оглядывался при каждом его шаге. В стене возле меня оказалась ржавая решетка около трех футов высотой с разошедшимися прутьями. Похоже, дренажная труба. Я пролез внутрь, пролетел около четырех футов и упал на мокрый пол. Непроглядный мрак... и рука, хватающая и хватающая в темноте. Я слышал, как она царапает стену. Я взмахнул мачете над головой и лезвие впилось во что-то движущееся. – Роааааааа... Сквозь камень рев звучал приглушенно. А ладонь захлопала по стене. Я бросился вглубь, в темноту. Уклон все рос, и внезапно я поскользнулся и полетел вперед, сильно исцарапавшись. Упал, поднялся и полез вверх по крутым трубам. * * * Я лежал с закрытыми глазами. Арбалет давил в плечо, лезвие мачете кололо бок; затекшее тело ныло. Если вы действительно ослабли, глаза у вас закрываются и веки поднять очень тяжело. Когда я впал в полузабытье, какой-то свет брызнул мне в глаза и полился, как молоко на дно кубка. Свет? Я заморгал. Тусклый серый свет проникал через решетку. Я очутился на два этажа ниже, на решетке дренажной канавы, такой же, как и первая, в которую я пролез. Где-то заревел бык, и сквозь мрачные камни эхо донесло до меня его приглушенный рев. Я вскочил, больно ударился локтями, набил на плечах синяки, поцарапал обо что-то ноющий бок и заглянул вниз. Подо мной был пол из решетки, но большей частью она прогнила и обвалилась, и получилась как бы одна комната, но в два раза выше; до другого решетчатого пола было по меньшей мере футов пятнадцать. Комната была круглой, семнадцать-восемнадцать метров в диаметре. Кое-где стены были украшены драгоценными камнями. Сводчатые входы, – а их были много, – вели в темные тоннели. В центре находилась машина. Пока я все рассматривал, она печально загудела, и несколько волн света пробежало по морозному узору, покрывающему корпус машины. Это был компьютер старого времени (когда-то вы владели этой Землей, вы – воспоминание, вы – призраки). Немногие уцелевшие компьютеры трещали и кудахтали в пещерах. У меня хранились их обломки, но целый компьютер я видел впервые. Меня разбудил... (я уснул? Да, задремал с волнующим образом перед глазами. Челка?) ...вопль зверя. В соседней комнате был бык. Капли воды, падающие с потолка серебрились на его шкуре. Опустив голову и сгорбившись, он брел, волоча одну руку; другую – которую я дважды ранил – зверь прижимал к животу. И он прихрамывал. Бык остановился и снова взвыл, яростно и гневно. Замолчал и стал озираться... и тут он увидел меня. О, как я захотел, чтобы меня на этом месте не было. Я съежился за решеткой и стал лихорадочно осматриваться в надежде найти выход, но лазейки нигде не было. «Иди, охоться», – так, кажется, сказал Ло Ястреб. Охотником могло стать хорошенькое трогательное создание. Он качнул головой, втянул воздух, и его поврежденная рука на животе судорожно сжалась. Компьютер просвистел несколько нот древней мелодии – что-то из «Кармен». Скотина-бык непонимающе посмотрел на меня. Как я должен охотиться на него? Я поднял арбалет и прицелился. Нужно было попасть в глаз, но бык на меня не смотрел. Тогда я опустил арбалет и взял мачете. Поднес рукоятку ко рту и дунул. Бычья кровь забулькала в отверстиях, брызнула во все стороны, и вслед за ней прорвались и закружились по комнате ноты. Он поднял голову и посмотрел на меня. Подняв арбалет, я прицелился сквозь решетку и нажал на спусковой крючок... Бык в ярости бросился вперед, потрясая рогами. Он становился все больше и больше, вырастая в каменной раме двери. Я упал на спину, рев накатывался на меня и ослеплял. Из бычьего глаза хлестала кровь. Он схватился за прутья разделявшей нас решетки. Металл заскрежетал, с грохотом посыпались камни. Зверь смял решетку, пронесся по комнате и врезался в стену, вызвав целый камнепад. Метнулся ко мне, и пол провалился. Бык потянулся и схватил меня: ноги оказались зажатыми в его кулаке. И я повис вниз головой, раскачиваясь высоко в воздухе над его мычащей головой с вытекшим левым глазом. Комната вертелась подо мной, а голова болталась от плеча к плечу. Я попытался навести арбалет – одна стрела раздробила камень под его копытом и отлетела в сторону. Другая вонзилась рядом со стрелой, которую выпустил Ло Ястреб. Не дожидаясь, пока от стены вот-вот отлетит камень и размозжит мне голову, я нашарил в колчане последнюю стрелу. Морду быка заливала кровь. Последний выстрел – и кровь хлынула потоком. Стрела пробила второй глаз и проникла в мозг. Он выронил меня. Не бросил, просто выронил. Уже в воздухе я схватился за его запястье, но не удержался и соскользнул вниз на согнутый локоть. Его рука начала падать, я попытался удержаться. Рука ударилась о пол, задние ноги животного подогнулись. Бык захрипел, и я стал сползать вниз, цепляясь за щетину. Увернувшись от огромной ладони, я, пошатываясь, отошел в сторону. Поврежденное бедро ныло. Я сделал еще шаг и остановился, не в силах идти дальше. Он покачивался надо мной, устремив на меня ослепшие глаза, и тряс головой. И он был величественен. И умирая надо мной, он был все еще силен. И он был огромен. В исступленном неистовстве я раскачивался в такт ему, сжав кулаки и стиснув зубы. Он был огромен. И он был прекрасен. И он все еще бросал мне вызов – умирая, он насмехался над моими синяками. Одна его рука подогнулась, и бык с грохотом рухнул. Что-то заклокотало внутри его – тише... тише. Ребра тяжело вздымались. Опираясь на арбалет, я захромал к его голове, вытащил стрелу из левого глаза и выстрелил прямо в мозг. Руки быстро задергались (Бум! Бум!) и замерли. Когда он окончательно затих, я подошел к компьютеру, сел и склонился над металлическим ящиком. Внутри его что-то щелкнуло. Все тело у меня болело. Я закрыл глаза. – Это было очень выразительно, – произнес кто-то у моего правого уха. – Мне понравилось смотреть, как ты работаешь мулетой. Оле! Оле! Сначала вероника, затем двойной проворот. Я открыл глаза. – Нет, я не смеюсь над вашими уроками мастерства. Я повернул голову. Возле моего уха был маленький репродуктор. Компьютер произнес утверждающе: – Но вы ужасно искушены в жизни. Все вы. Молодые. Но чрезвычайно очаровательны. Ты хорошо сражался. Не хочешь ли о чем-нибудь спросить у меня? – Да, – я перевел дыхание. – Как мне выбраться отсюда? На стенах поблескивали циферблатами древние приборы. – Позволь мне посмотреть, – надо мной зажглись огни, осветив колени. – Я могу выпустить наружу компьютерную ленту, а ты возьмешься за ее конец и выберешься отсюда. Но взамен ты иногда будешь приходить сюда побеседовать со мной – уже после того, как совершишь свой путь к сердцу своей возлюбленной. Чего ты больше всего желаешь, герой? – Я хочу домой. – Тск-тск-тск, – защелкала машина. – А что еще? – Ты действительно хочешь знать? – Я сочувственно киваю. – Мне нужна Челка, но она умерла. – Кто такая Челка? Я задумался. Попытался что-то сказать, но все, что шло на язык, застревало в горле и получались только всхлипывания. – Ох, – через секунду она заговорила помягче. – Ты знаешь, что ты попал в неправильный лабиринт? – Я? Тогда что здесь делаешь ты? – Много лет назад меня сюда посадили люди, которым и не снилось, что когда-нибудь сюда придешь ты. Психическое Гармоническое Заграждение и Ассоциация Бредовых Ответов. Это было моей отраслью. И ты пришел и спрашиваешь мою память о потерянной девушке. Да, я вполне мог разговаривать сам с собой. Я настолько устал и так был всем измучен. – Как там наверху? – спросила ФЕДРА. – Где? – На поверхности. Я помню, что там было, когда здесь были люди. Они сделали меня, потом все ушли, а нас бросили здесь. А потом вместо них пришли вы. Это, наверное, трудно идти по городам и джунглям, сражаясь с мутировавшей флорой и фауной, заколдованными духами миллионолетней фантазии. – Мы стараемся. – Вы, по существу, не снаряжены для этого, – произнесла ФЕДРА. – Но я предполагала, что вы разрушите старые лабиринты, прежде чем сможете двинуться к новым. Это трудно. – Если речь о посредственном сражении с этим... – я кивнул в сторону бычьей туши. – То да. – Было довольно забавно. Я пропускаю метания, девичьи прыжки над рогами, барахтанье в воздухе с приземлением на потную спину и прыжок в песок. Человечество обладало вкусом. Ты еще можешь этого добиться, но пока ты слишком юн. – Куда ушли все эти люди, ФЕДРА? – Я полагаю, туда же, куда и Челка. Что-то музыкальное звучало внутри металлической коробки у моей головы. – Но ты не совсем человек и ты не сможешь оценить этого. И не пытайся. Мы здесь внизу несколько поколений стараемся следить за вами и отвечаем на вопросы, которые сами никогда и не подумали бы задать. С другой стороны, мы веками выжидаем крупицы информации о вас, которая может показаться наиболее очевидной и основополагающей: откуда вы и что вы делаете здесь. Тебе не приходило в голову, что ты можешь ее себе вернуть? – Челку? – я вскочил. – Где? Как? – я вспомнил загадочные слова Ла Страшной. – Ты в неправильном лабиринте, – повторила ФЕДРА. – А я не настолько ориентируюсь, чтобы указать тебе правильный путь. Кид Смерть прошел здесь совсем недавно, и, может быть, ты сможешь приблизиться к ней и успеешь просунуть ногу в дверь, а палец в пирог. Я встал на колени. – ФЕДРА, ты сбила меня с толку. – Беги. – Куда? Какой путь правильный? – Опять заводишься. Я же уже говорила, что ты обращаешься не по адресу. Я хочу помочь, но я не знаю куда тебе идти. Но лучше отправляйся побыстрее. Когда садится солнце и наступает прилив, здесь собираются и кричат привидения. Я вскочил и взглянул на несколько темнеющих входов. Ну, чуть-чуть логики... Зверь пришел оттуда. Что если я пойду именно в эту дверь? Долго в темноте слышалось только мое дыхание и дробь капель. Я споткнулся о ступеньку первой лестницы, вскочил и стал подниматься. Опять жестоко набивая шишки на голове и плечах, я на ощупь обошел всю лестничную площадку и наконец понял, что вокруг много маленьких проходов, которые, кажется, никуда не ведут. Я взял мачете и выдул из него остатки крови. Мелодия поплыла над камнями, кружась, как хлопья слюды в солнечном свете. Что-то ударило по пальцу на ноге. Я подпрыгнул, выругался и, продолжая играть, пошел дальше с милыми, любимыми звуками. – Эй... – ...Чудик... – ...это ты? – детские голоса проникали ко мне сквозь камни. – Да! Конечно я! – я повернулся и уперся руками в стену. – Мы прибежали назад... – ...смотрели и Ло Ястреб... – ...он велел нам идти вниз, в пещеру, искать тебя... – ...потому что думает, что ты заблудился... Я засунул мачете в ножны, висящие за спиной. – Прекрасно! – Где ты? – Напротив вас, с другой стороны. Я снова ощутил, что окружен каменными стенами. Мои пальцы нащупали какой-то проем. Он был около трех футов в ширину. – Подождите! Я подтянулся, вскарабкался на край и увидел слабый свет в конце тоннеля. Я пополз по нему, высунул голову и посмотрел вниз на троицу братьев Блой. Они стояли в пятне света, проникающего в подземный лабиринт сквозь провал. Блой-2 шмыгнул носом и утерся кулаком. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=122393) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.