10 баллов с острова Наварон
Алистер Маклин




Алистер Маклин

10 баллов с острова Наварон





Глава 1

Четверг. 00.00-06.00


Капитан Винсент Райан, командир эскадренного миноносца «Сирдар», новейшего корабля военно-морского флота Его Величества, стоя на мостике, наблюдал в ночной бинокль отливающую луной серебряную гладь Эгейского моря.

Прямо по курсу на север, поверх крутых, резко очерченных и фосфоресцирующих водяных валов, отбрасываемых в обе стороны острым форштевнем, милях в четырех, на фоне усыпанного звездами черно-синего неба, вырисовывалась мрачная громада скалистого острова Кирос. После долгих месяцев осады две тысячи английских солдат готовились ночью принять на этом острове смерть. Помощи они не ждали ниоткуда.

Райан развернул бинокль на 180 и одобрительно кивнул.

Картина радовала взор. Четыре эсминца, шедших с юга в кильватер флагману, настолько совершено держали строй, что корпус первого корабля совершенно закрывал собой остальных. Райан перевел бинокль на восток.

«Странно, – подумал он неожиданно, – насколько безобидными и незаметными могут оказаться последствия недавней катастрофы». Отвесная стена, ограждавшая гавань, выглядела, наверное, точно так же и во времена Гомера, и только тусклое красноватое свечение и струйка дыма над скалой внушали безотчетный страх и мысли о кругах Дантова ада. Огромный уступ в скале, издали такой гладкий и правильный, мог возникнуть естественным образом под действием морских ветров за какую-нибудь сотню миллионов лет. А может быть, именно здесь добывали мрамор для строительства Парфенона древние греки пятьдесят столетий назад. Казалось совершенно невероятным, что всего лишь десять минут назад этого уступа вообще не существовало. На его месте высилась тысячетонная каменная громада самой неприступной германской крепости на Эгейском море с двумя знаменитыми пушками острова Наварон, которые теперь благополучно покоились на девяностометровой глубине залива.

Покачав головой, капитан Райан опустил бинокль и взглянул на людей, которым удалось за пять минут достигнуть большего, чем природе за пять миллионов лет.

Капитан Меллори и капрал Миллер. На операцию их послал его старый друг, капитан флота по фамилии Дженсен. Райан, кстати, был чрезвычайно удивлен, узнав всего сутки назад, что Дженсен – начальник разведслужбы союзных войск в Средиземноморье. Вот и все, что он о них знал. Да и в этом не был уверен. Возможно, их и звали иначе, и воинские звания у них были другие. Таких капитанов и капралов он раньше не встречал. Вообще они не были похожи на военных. В намокшей, с бурыми пятнами крови немецкой форме, грязные, небритые, отчужденно глядящие вдаль, они не походили на тех людей, с которыми капитану приходилось встречаться. Он был уверен, видя покрасневшие от напряжения глаза, распухшие веки, изможденные, испещренные морщинами серые лица немолодых уже людей, только в том, что ему никогда еще не доводилось видеть людей, доведенных до такой степени измождения.

– Значит, так, – сказал Райан, – войска на Киросе ждут эвакуации. Мы им в этом поможем, а пушки Наварона больше не смогут нам помешать. Вы удовлетворены, капитан Меллори?

– Именно это и требовалось доказать, – согласился Меллори.

Райан снова прильнул к биноклю. На этот раз он с трудом различил на фоне моря резиновую лодку, приближающуюся к скалистому берегу острова с запада. Силуэты двух людей едва угадывались в темноте. Райан опустил бинокль и задумчиво произнес:

– Ваш приятель и подруга не любят зря терять время.

Кстати, вы меня им так и не представили, капитан Меллори.

– Не было подходящего случая. Мария и Андреа. Андреа полковник греческой армии, 199-я моторизованная дивизия.

– Андреа был полковником греческой армии, – заметил Миллер, – По-моему, он только что вышел в отставку.

– Может, и так. Они очень спешили, капитан. Ведь они греческие патриоты, местные, и у них много дел на Навароне.

Кроме того, как я понимаю, у них есть сугубо личная причина для спешки.

– Ясно. – Райан не стал углубляться в подробности и снова взглянул на дымящиеся остатки взорванной крепости, – Вроде бы, на сегодня достаточно, джентльмены?

Меллори едва заметно улыбнулся.

– Думаю, достаточно.

– В таком случае, предлагаю немного поспать.

– Чудесно. – Миллер с трудом оторвался от поручня и устало прикрыл рукой воспаленные глаза. – Разбудите меня, когда прибудем в Александрию.

– В Александрию? – удивленно переспросил Райан. – Туда не меньше тридцати часов хода.

– Именно это я и имел в виду, – сказал Миллер. Но ему не удалось поспать свои тридцать часов, через полчаса он проснулся от рези в глазах. Недовольно пробурчав что-то нечленораздельное в знак протеста, он с усилием приоткрыл один глаз и сразу понял, что ему мешало: яркая лампочка, расположенная над иллюминатором предоставленной им с Меллори каюты, светила ему в лицо. Миллер приподнялся на локте, привел второй глаз в работоспособное состояние и оглядел без энтузиазма двух других обитателей каюты. Меллори, сидя за столом, похоже, расшифровывал какую-то депешу. Капитан Райан стоял в дверях.

– Безобразие, – возмутился Миллер. – Я глаз не сомкнул.

– Вы спали тридцать пять минут, – сказал Райан. – Простите, но Каир настаивал. Срочное сообщение особей важности для капитана Меллори.

– Вот как? – подозрительно спросил Миллер. Затем обрадовался.

– Наверное, это насчет продвижения по службе, представления к награде и внеочередного отпуска, – он с надеждой взглянул на Меллори, который с облегчением откинулся на спинку стула, закончив расшифровку.

– Не совсем так. Начинается достаточно многообещающе: сердечно рад, горячо поздравляю и все такое… Но потом кое-что в другом стиле. – Меллори зачитал текст: "Сообщение получил.

Сердечно поздравляю. Замечательно потрудились. Почему отпустили Андреа, болваны? Срочно свяжитесь с ним. Вылетайте на рассвете под прикрытием бомбардировщиков. Взлетная полоса в двух километрах к северо-востоку от Мандракоса. Связь через «Сирдар». Готовность No 3. Повторяю, готовность No 3. Желаю успеха. Дженсен".

Миллер взял телеграмму у Меллори, долго вертел ее перед носом, пытаясь приспособиться к освещению, перечитал в зловещей тишине, вернул Меллори и растянулся во весь рост на своей койке.

– О Боже! – произнес он и впал в состояние прострации.

– Лучше не скажешь, – согласился Меллори. Он выразительно покачал головой и повернулся к Райану. – Простите, сэр, но нам придется попросить у вас три вещи. Резиновую лодку, портативный передатчик и срочное возвращение на Наварон. Проследите, пожалуйста, чтобы передатчик был настроен на постоянно контролируемую вашими радистами частоту. Когда получите сигнал «СИ», передайте в Каир.

– "СИ"? – переспросил Райан.

– Вот именно.

– И это все?

– Не помещала бы еще бутылка бренди, – сказал Миллер. – У нас впереди нелегкая ночь. Райан вопросительно вскинул брови:

– Пять звездочек, капрал, если я вас правильно понял?

– Неужели, – угрюмо заметил Миллер, – у вас хватит духа предложить три звездочки человеку, идущему на верную смерть?

Мрачный прогноз Миллера по поводу своей безвременной кончины, по крайней мере, в эту ночь не оправдался. Даже предполагаемые лишения на поверку обернулись лишь незначительными неудобствами.

К тому времени, когда «Сирдар» приблизился к скалистому берегу Наварена на минимально безопасное расстояние, небо заволокло тучами, задул зюйд-вест и хлынул ливень. И неудивительно, что Меллори с Миллером порядком промокли, пока гребли от корабля к берегу. Еще менее удивительным оказалось то, что на берегу они очутились в совершенно плачевном виде, ибо коварная волна, накатываясь на берег, перевернула резиновое суденышко, вынудив их принять морские ванны. Ничего страшного при этом не произошло, так как снаряжение – два «Шмайссера», радиопередатчик и фонари – было надежно спрятано в водонепроницаемых мешках и не пострадало. «В конце концов,подумал Меллори, – почти идеальная высадка по сравнению с предыдущей, когда мы подплыли к Наварону на лодке и штормовая волна разбила ее в щепы о неприступную вертикальную скалу Южного Мыса».

Скользя и спотыкаясь, не скупясь на крепкие выражения, они упрямо взбирались по мокрой гальке и скользким валунам, пока на их пути ни встала почти отвесная каменная стена. Меллори достал фонарь и принялся внимательно изучать склон, освещая его узким, как жало, лучом. Миллер тронул его за рукав.

– Мы не слишком рискуем? Я имею в виду фонарь.

– Никакого риска, – отозвался Меллори. – Сегодня ночью на берегу нет ни одного солдата. Они все тушат пожары в городе.

Кроме того, кого им бояться? Ведь мы – перелетные птицы.

Сделали дело и улетели. Только сумасшедшему взбредет в голову снова вернуться на остров.

– Кто мы такие, я и сам знаю, – выразительно произнес Миллер. – В подсказке не нуждаюсь.

Меллори усмехнулся и продолжал осмотр. Вскоре он обнаружил то, что искал: изломанную расщелину в скале, по дну которой струился ручей. Вместе с Миллером они начали карабкаться вверх вдоль его русла, по скользкой глине и осыпающимся камням. Через пятнадцать минут они выбрались на плато и с трудом перевели дыхание. Миллер запустил руку за пазуху, покопался там, и спустя мгновение его тяжелое дыхание сменилось булькающими звуками.

– Что ты делаешь? – спросил Миллер.

– У меня зуб на зуб не попадает от холода. А что значит «готовность No 3», как думаешь?

– Никогда таких указаний не получал. Но что это значит, знаю: кому-то где-то угрожает смертельная опасность.

– Как минимум двое для такого задания мне известны. А что, если Андреа не согласится? Он ведь не наш офицер и не обязан идти с нами. Кроме того, он собирался жениться.

– Андреа пойдет! – в тоне Меллори не было и тени сомнения.

– Почему ты так уверен?

– Потому, что он – единственный из всех, кого я знаю, – обладает чувством абсолютной ответственности. И за других, и за себя самого. Вот почему он вернулся на Наварон – знал, что нужен. И сразу же покинет Наварон, как только увидит сигнал «готовность No 3» – поймет, что где-то нужен еще больше.

Миллер забрал бутылку бренди у Меллори и водворил ее на прежнее место.

– Знаешь, что я тебе скажу? Будущей супруге Андреа Ставроса это не очень понравится.

– Да и сам Андреа Ставрос не будет в восторге. Мне совсем не хотелось бы портить ему настроение, – заметил Меллори. Он взглянул на светящийся циферблат своих часов. – Через полчаса будем в Мандракосе.

Ровно через тридцать минут, сняв водозащитные чехлы со «шмайссеров», Меллори и Миллер бесшумно, короткими перебежками от дерева к дереву, пробирались сквозь оливковую рощу на окраине селения Мандракос. Внезапно совсем рядом они услышали звук, который невозможно ни с чем спутать, – звяканье стакана о горлышко бутылки.

Оба настолько привыкли к неожиданностям, что среагировали одновременно: молча опустились на землю и продолжали двигаться ползком. Миллер с удовлетворением втянул носом воздух – у греческого самогона узо удивительно сильный дух.

Спрятавшись на опушке за низкорослым кустарником, Меллори и Миллер осторожно выглянули из укрытия.

Двое, сидящие под деревом на поляне, судя по расшитым тесьмой жилетам, широким поясам и причудливым шляпам, были местными жителями. Судя по винтовкам, лежащим на коленях, они что-то охраняли. Бутылка, из которой разливали остатки самогона, свидетельствовала о том, что к своим обязанностям они относятся не слишком серьезно.

Меллори и Миллер отползли назад, укрываясь уже не так тщательно, как прежде. Поднялись, взглянули друг на друга.

Комментарии были излишни. Меллори пожал плечами и пошел вперед, обходя поляну справа. Еще дважды, пока они перебежками от дерева к дереву и от дома к дому пробирались в центр Мандракоса, им встречались подобные часовые, также все довольно своеобразно трактующие поставленную перед ними задачу. Миллер потянул Меллори за рукав и спросил шепотом:

– Что отмечают наши друзья?

– Разве не понятно? Наварон теперь не представляет для немцев интереса. Через неделю их здесь вообще не останется.

– Зачем же в таком случае выставлять караул? – Миллер кивнул в сторону стоящей посреди площади греческой православной церквушки. Изнутри доносился приглушенный шум голосов, а сквозь небрежно затемненные окна на улицу проникал свет.

– Может быть, в этом причина?

– Есть только один способ выяснить, – сказал Меллори.

Они двинулись вперед, используя все возможные меры предосторожности, пока не оказались под надежным прикрытием древних церковных стен. Прямо перед ними высилось довольно тщательно занавешенное окно. Лишь узкая полоска света пробивалась на уровне подоконника. Они прильнули глазами к щели.

Изнутри церковь казалась еще более древней, чем снаружи.

Высокие, некрашеные скамьи из потемневшего многовекового струганного дуба были отполированы до блеска многими поколениями прихожан. Время не пощадило дерево, и оно было испещрено глубокими трещинами. Создавалось впечатление, что белые отштукатуренные стены и потолок готовы обрушиться в любой момент.

Местные жители всех возрастов, мужчины и женщины, некоторые в национальных праздничных, костюмах, заполнили все свободные места в церкви. Светло было от сотен зажженных свечей причудливой формы, закрепленных вдоль стен и алтаря. У алтаря невозмутимо ждал чего-то седобородый священник в позолоченных одеждах.

Меллори и Миллер вопросительно посмотрели друг на друга и собирались уже разогнуться, когда сзади раздался очень низкий и очень спокойный голос:

– Руки на затылок, – вежливо произнес он. – И без шуток.

У меня «шмайссер».

Медленно и очень осторожно Меллори и Миллер выполнили команду.

– Теперь повернитесь. Спокойно.

Они повернулись. Миллер взглянул на темную массивную фигуру, в руках которой действительно, как обещано, был автомат, и раздраженно сказал:

– Если не трудно, убери эту штуковину. Неизвестный от неожиданности крякнул, опустил автомат и наклонился вперед. На темном, словно вырубленном из камня, лице едва заметно промелькнуло удивление. Но подолгу Андреа Ставрос удивляться не привык, поэтому лицо его мгновенно приняло обычный невозмутимый вид.

– Немецкая форма сбила с толку, – произнес он, извиняясь.

– Твой костюм меня бы сбил с толку, – заметил Миллер и скептически оглядел Андреа: высокие черные сапоги, того же цвета неправдоподобно широкие галифе, вычурно расшитый жилет, ярко-красный широкий пояс. Миллер передернулся и прикрыл глаза. – Собрался к местному старьевщику?

– Праздничный наряд моих предков, – с достоинством ответил Андреа.

– А вы что, выпали за борт?

– Не совсем по своей воле, – ответил Меллори. – Вернулись, чтобы с тобой повидаться.

– Могли бы выбрать более удачное время. – Он посмотрел в сторону небольшого дома на противоположной стороне улицы. – Может, поговорим там?

Пропустив их вперед, Андреа закрыл дверь. Судя по спартанской обстановке и расставленным в ряд скамейкам, комната служила местом проведения общественных собраний. Деревенский клуб. Свет трех коптящих керосиновых ламп весело отражался на многочисленных винных бутылках и стаканах, которыми были вплотную уставлены два длинных стола. Тарелки с незамысловатой закуской свидетельствовали о том, что торжество импровизированное и готовилось на скорую руку. Но изобилие питья возвещало о явном желании компенсировать недостаток качества избытком количества.

Андреа подошел к ближайшему столу и взялся разливать Узо по стаканам. Миллер вытащил заветную бутылку бренди и протянул Андреа, но тот был слишком увлечен процессом. Каждый получил свой стакан.

– Будем здоровы! – Андреа осушил стакан и решил продолжить разговор. – Ты ведь не зря вернулся, старина Кейт?

В ответ Меллори достал радиограмму и вручил ее Андреа. Тот прочитал текст и нахмурился.

– Я правильно понимаю, что значит «готовность No 3»?

Меллори опять промолчал и только кивнул, пристально глядя на Андреа.

– Меня это не устраивает, – он нахмурился еще больше. – И очень у меня много дел на Навароне. Я нужен людям здесь.

– Можно подумать, что это меня устраивает! – подхватил Миллер. – Сколько полезного я бы сделал в лондонском Вест-Энде!

По мне там давно скучают. У любой официантки можете спросить.

Да что уж теперь.

Андреа невозмутимо промолчал и .посмотрел на Меллори.

– А ты что скажешь?

– Мне нечего сказать.

Недовольство на лице Андреа сменилось выражением угрюмого раздумья. Он помедлил и снова потянулся к бутылке Узо. Миллера слегка передернуло.

– Прошу, – протянул он бутылку бренди. Андреа едва заметно улыбнулся, впервые с момента встречи, и плеснул всем понемногу благородного напитка. Затем он еще раз перечитал радиограмму и вернул ее Меллори.

– Мне нужно подумать. Есть одно неотложное дело.

Меллори вопросительно взглянул на него.

– Я должен быть на свадьбе.

– На свадьбе? – вежливо переспросил Миллер.

– Представь себе, на свадьбе.

– Надо же! – пожал плечами Миллер, – В такое время, ночью?

– Для некоторых жителей Наварена, – сухо заметил Андреа, – ночь – единственное безопасное время суток. – Он резко повернулся, подошел к двери и остановился в нерешительности.

– А кто женится? – полюбопытствовал Меллори.

Вместо ответа Андреа вернулся к столу, налил себе добрых полстакана бренди, залпом выпил, пригладил пятерней густую черную шевелюру, подтянул пояс, расправил плечи и уже гораздо решительней зашагал к двери. Меллори и Миллер молча проводили его взглядом, а когда дверь за ним закрылась, так же молча уставились друг на друга. Минут пятнадцать спустя они все еще пялили друг на друга глаза, теперь уже с выражением легкого изумления.

Происходило это в церкви, где они сидели, примостившись на самой дальней от алтаря скамье. Свободных мест больше не было.

До алтаря было не меньше шестидесяти футов, но благодаря своему высокому росту и сравнительно удачному расположению мест они хорошо видели все происходящее.

По правде говоря, смотреть было уже не на что. Церемония окончилась. Православный священник торжественно благословил новобрачных, и Андреа с Марией, девушкой, показавшей им дорогу в крепость Наварена, повернули с соответствующим обстановке достоинствам к выходу. Андреа наклонился и прошептал что-то на ухо Марии. Лицо его при этом светилось нежностью и заботой. Но, видимо, смысл слов не вполне соответствовал выражению лица, поскольку между новобрачными сразу вспыхнула перебранка.

Правда, назвать это перебранкой было бы не совсем верно, ибо бранилась только Мария. Гневно сверкая черными глазами и выразительно жестикулируя, она даже не пыталась понизить голос, чтобы скрыть свое возмущение. Андреа же с видом побитой собаки умоляюще заглядывал ей в глаза и безуспешно пытался сдержать шквал обрушившейся на него ярости. Изредка он жалобно поглядывал по сторонам, как бы извиняясь перед присутствующими.

Лица гостей выражали разнообразную гамму чувств: от недоумения до полного замешательства и откровенного страха. Очевидно, этот спектакль показался всем весьма необычным послесловием к свадебной церемонии.

В тот момент, когда новобрачные поравнялись со скамьей, на которой сидели Меллори и Миллер, эта своеобразная беседа достигла своего апогея. Андреа прикрыл рот рукой, наклонился к Меллори.

– Это, – прошептал он с гордостью, – наша первая семейная сцена.

Больше ему ничего не дали сказать. Властно взяв мужа под руку, Мария буквально выволокла его из церкви, Даже после того, как они исчезли из виду, голос Марии, отчетливый и громкий, был хорошо слышен всем присутствующим в церкви. Миллер наконец отвел глаза от дверного проема и задумчиво посмотрел на Меллори.

– Очень экспансивная девушка. Жаль, я не понимаю по-гречески. Интересно, что она говорила? Лицо Меллори оставалось невозмутимым:

– А как же наш медовый месяц?

– Понятно, – так же невозмутимо протянул Миллер. – Может, нам лучше пойти за ними?

– Зачем?

– Андреа сильнее кого-либо, – Миллер, как всегда, не преувеличивал, – Но, по-моему, сейчас противник ему не по зубам.

Меллори понимающе улыбнулся и направился к выходу. За ним – Миллер, а за Миллером – толпа гостей, сгорающих от естественного желания не упустить второй акт этого незапланированного спектакля. Но деревенская площадь перед церковью была пустынна.

Меллори не раздумывал. Опыт долгого общения с Андреа безошибочно подсказал ему дорогу к дому, где совсем недавно тот потряс их своим неожиданным сообщением. Предчувствие его не обмануло. Андреа, со стаканом бренди в руке, потирал щеку, на которой алело внушительное пятно. Он поднял глаза на Меллори и Миллера.

– Она ушла к своей матери, – угрюмо сообщил он.

Миллер посмотрел на часы.

– Через минуту и двадцать пять секунд после свадьбы, восхищенно произнес он, – Мировой рекорд.

Андреа нахмурился, но тут быстро нашелся Меллори:

– Значит, ты идешь с нами?

– Конечно, – буркнул Андреа. Он с раздражением смотрел на ввалившуюся толпу. Гости, бесцеремонно расталкивая друг друга, ринулись к уставленным бутылками столам, словно изнуренные жаждой верблюды к заветному оазису в пустыне.

– Кто-то ведь должен за вами присматривать. Меллори посмотрел на часы.

– До отлета три с половиной часа. Мы умираем от усталости, Андреа. Где бы поспать? Но только в безопасном месте. Твоя охрана пьяна в стельку.

– Они не просыхают с тех пор, как крепость взлетела на воздух, – сказал Андреа. – Пойдемте, я проведу вас.

Миллер посмотрел на местных жителей, которые, весело переговариваясь, целиком сосредоточились на содержимом многочисленных бутылок.

– А как же твои гости?

– Что с ними будет? – Андреа обвел мрачным взглядом своих соотечественников. – Взгляните на них. Вы когда-нибудь бывали на свадьбе, где хоть кому-то было дело до жениха и невесты? Пошли.

Они направились к югу и скоро вышли за пределы Мандракоса.

Дважды их останавливал патруль, и дважды сердитое ворчание Андреа быстро возвращало стражу к вожделенным бутылкам. Дождь продолжал лить как из ведра, но Меллори и Миллер уже так промокли, что им было все равно. Что касается Андреа, он, похоже, просто не замечал дождя.

Минут через пятнадцать Андреа остановился перед распахнутой дверью маленького, полуразвалившегося и, очевидно, заброшенного сарая у обочины дороги.

– Там, внутри, сено, – сказал он. – Здесь мы будем в безопасности.

– Прекрасно, – сказал Меллори. – Сейчас передадим на «Сирдар», чтобы радировали в Каир, а потом…

– При чем тут Каир? – спросил Андреа.

– Каир должен знать, что мы тебя нашли и готовы к переброске… А потом можно целых три часа спать спокойно.

Андреа кивнул:

– Три часа осталось.

– Целых три часа, – мечтательно повторил Меллори.

Суровое лицо Андреа расплылось в улыбке. Он дружески похлопал Меллори по плечу.

– Такой человек, как я, за три часа может многое успеть.

Он повернулся и вскоре скрылся в темноте. Меллори и Миллер, не говоря ни слова, проводили его глазами, затем так же молча переглянулись и вошли в сарай.

Ни одна авиационная служба мира не решилась бы зарегистрировать аэродром Мандракоса. Окруженная со всех сторон холмами узкая полоска земли длиной чуть более полумили служила взлетно-посадочной полосой. Обилие ухабов и ям гарантировало поломку шасси самолета любой конструкции. Однако британские ВВС уже использовали этот аэродром раньше. Поэтому возможность еще одной попытки не исключалась.

С юга к аэродрому примыкала роща фиговых деревьев. Под их ненадежным укрытием теперь и расположились Меллори, Миллер и Андреа. Первые двое, сжавшись в комок, дрожали от холода в насквозь промокшей одежде, зато Андреа, не обращая внимания на дождь, растянулся на траве во весь рост, подложил руки под голову и мечтательно смотрел в небо. Лицо его выражало неподдельное удовлетворение.

– А вот и они, – сказал Андреа.

Меллори и Миллер прислушались и вскоре тоже узнали характерный гул моторов приближающихся самолетов. Через минуту из-за северной гряды появилась эскадрилья из восемнадцати тяжелых «Веллингтонов», отчетливо видимых на сером фоне предрассветного неба. Они на бреющем полете прошли прямо над аэродромом, держа курс на город Наварон. Еще через пару минут послышались взрывы, и яркое зарево заалело на темном небе. Это «Веллингтоны» сбросили свой груз на остатки крепости. Редкие следы трассирующих пуль, выпущенных явно из ручного оружия, свидетельствовали о слабости противовоздушной обороны города.

Удивляться этому не приходилось. Крепость взлетела на воздух вместе со всеми зенитными батареями города. Атака была мощной и мгновенной. Не прошло и двух минут с начала бомбардировки, как взрывы прекратились и самолеты, развернувшись, взяли курс на запад и скрылись за горизонтом.

Еще минуту все трое смотрели им вслед, пока Миллер не нарушил молчание:

– С чего это нам такие почести?

– Представления не имею, – откликнулся Меллори. – Но думаю, что ничего приятного это нам не сулит.

– Теперь уже недолго ждать. – Андреа обернулся и посмотрел в сторону южных гор. – Слышите?

Никто ничего не слышал, но сомневаться в способностях Андреа не приходилось. Его слух был столь же безупречен, как и его феноменальное зрение. Теперь и они уже могли различить приглушенный звук мотора. Одинокий бомбардировщик, неизменный «Веллингтон», вынырнув из темноты, сделал круг над полосой в то время, как Меллори подавал фонарем условные знаки, и стал заходить на посадку. Приземлившись в дальнем конце полосы, самолет, угрожающе вздрагивая на ухабах, остановился в сотне .ярдов от ожидавших его людей.

– Прошу запомнить, – обратился к товарищам Андреа. – Я обещал вернуться через неделю.

– Никогда ничего не обещай, – сурово заметил Миллер. – А что, если мы через неделю не вернемся? Вдруг нас перебросят на Тихий океан?

– Вот и объяснишь это Марии. Миллер покачал головой.

– Так мы не договаривались.

– О твоей трусости мы порассуждаем позже, – перебил его Меллори. – Пошли скорее. Они побежали к ожидавшему самолету.

Прошло полчаса с тех пор, как «Веллингтон» взял курс на неизвестную пассажирам точку назначения. Андреа и Миллер, с чашками кофе в руках, безуспешно пытались поудобней устроиться на жестких соломенных тюфяках в среднем отсеке бомбардировщика, когда Меллори вышел из пилотской кабины. Миллер посмотрел на него с унылой покорностью. Энтузиазм и жажда приключений в его взгляде отсутствовали полностью.

– Ну, и что тебе удалось выяснить? – по тону, которым был задан вопрос, было совершенно ясно, что ничего хорошего от Меллори не ожидалось, – Куда теперь? На остров Родос или в Бейрут? А может быть, сразу в райские кущи?

– Этот парень сказал – в Термоли.

– Термоли, говоришь? Всю жизнь мечтал там побывать. – Миллер сделал паузу. – Где это Термоли, черт бы его побрал?

– По-моему, в Италии. Где-то на южном берегу Адриатики.

– Только не это! – Миллер повернулся к стене и натянул одеяло на голову. – Терпеть не могу спагетти!




Глава 2

Четверг. 14.00-23.30


Посадка в Термоли, на адриатическом побережье южной Италии, была точно такой же тряской, как печальной памяти взлет с полосы Мандракоса – База истребителей в Термоли гордо и оптимистично значилась в официальных документах сданной в эксплуатацию, однако достроить ее явно не удалось, судя по зверскому козлу при соприкосновении с землей и заячьим прыжкам самолета при пробежке к недостроенной контрольной вышке в восточной части летного поля.

Меллори и Андреа, ступившие наконец с трапа самолета на земную твердь, выглядели не слишком лучезарно. Что касается Миллера, знаменитого патологическим неприятием любого известного вида транспорта, то смотреть на него было просто жалко. Но ни попросить, ни тем более получить компенсации он не успел. Пятнистый «джип» с опознавательными знаками 5-й британской армии уже подрулил к самолету. Сидевший за рулем сержант, быстро проверив документы, молча пригласил их в машину. Он так и не раскрыл рта, пока они колесили по улицам изуродованного войной Термоли. Это не удивило Меллори.

Очевидно, шоферу было категорически запрещено с ними разговаривать. С подобной ситуацией Меллори приходилось сталкиваться неоднократно. Его группа принадлежала к редкой касте «неприкасаемых». За исключением двух – трех человек, никто не имел права заговорить с ними. Такое положение, понятное и обоснованное по своей сути, с годами было все труднее переносить. Вынужденная изоляция от окружающих действовала на нервы.

Через двадцать минут джип подъехал к одиноко стоящему зданию на окраине Термоли. Шофер отдал честь часовому у дверей.

Тот ответил небрежным приветствием. Меллори расценил это как свидетельство того, что они прибыли к месту назначения. Чтобы не заставлять шофера нарушать обет молчания, он сам, без приглашения, открыл дверцу и выбрался из машины. Остальные последовали его примеру. «Джип» тотчас уехал.

Дом, а скорее небольшой дворец, являл собой прекрасный образец архитектуры позднего Возрождения. Однако Меллори интересовали не внешние достоинства дворца, а то, что их ожидало внутри. В конце мраморной лестницы, ведущей к резным дверям, перед ними возник часовой в чине капрала, с автоматом наизготовку. По виду он напоминал школьника, сбежавшего с уроков.

– Фамилия!

– Капитан Меллори.

– Документы?

– Боже, – застонал Миллер, – меня тошнит.

– У нас нет документов, – вежливо сказал Меллори. Пропустите нас, пожалуйста.

– Не положено.

– Понятно, понятно, – успокоил его Андреа. Затем наклонился, легко, без видимого напряжения вырвал автомат из рук ошарашенного капрала, вынул обойму, положил в карман и вернул автомат часовому, – А теперь прошу.

Пунцовый от ярости капрал застыл на мгновение в нерешительности, внимательно осмотрел всех троих, распахнул дверь и жестом пригласил следовать за ним.

Перед ними открылся длинный, отделанный мрамором коридор, с высокими окнами по одну сторону. На другой стороне, в простенках между обитыми кожей двойными дверями, висели картины в золоченых рамах. Они уже прошли половину коридора, когда Андреа похлопал по плечу идущего впереди капрала и" не говоря ни слова, вернул обойму. Капрал еле заметно улыбнулся и тоже молча вставил ее на место. Шагов через двадцать он остановился у двери в конце коридора и постучал. Услышав произнесенное сквозь зубы согласие, он распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская гостей. Затем все так же молча прикрыл за ними дверь и, видимо, удалился.

Комната, обставленная со средневековой роскошью, вероятно, служила гостиной. Тяжелые парчовые портьеры спускались до самого пола, выложенного темным дубовым паркетом. Массивные кресла были обиты кожей. На стенах висели полотна несомненно старых мастеров. В глазах рябило от обилия бронзовых украшений.

Пожалуй, даже привередливый итальянский аристократ, очутившись здесь, не стал бы презрительно морщить нос.

Внушительных размеров камин, в котором свободно можно было бы зажарить крупного быка, находился в противоположном конце гостиной. Весело потрескивающие сосновые поленья наполняли комнату тонким хвойным ароматом. У камина стояли трое молодых людей, внешностью выгодно отличавшихся от недотепы-капрала. Они были постарше, крепко сбитые, широкоплечие и производили впечатление хорошо тренированных парней, уже побывавших в переделках. Форма морской пехоты была им явно к лицу.

Но ни роскошная обстановка, ни невесть откуда взявшиеся морские пехотинцы не производили впечатления на Меллори и его друзей. Их пристальное внимание привлек еще один человек, появившийся в комнате. Высокий, плотный, он склонился над столом. Мужественное лицо, изрезанное морщинами, властный проницательный взгляд, роскошная седая борода – он был как бы списан с портрета типичного британского капитана, каковым, собственно говоря, и являлся, судя по безупречно белоснежному кителю. С замиранием сердца Меллори, Андреа и Миллер уставились с очевидным отсутствием восторга на пиратскую фигуру капитана ВМФ Дженсена, руководителя разведки союзников в Средиземноморье, человека, который недавно отправил их с самоубийственной миссией на остров Наварен. Они многозначительно переглянулись и обреченно вздохнули.

Капитан Дженсен выпрямился в ослепительной улыбке, напоминающей тигриный оскал, и, приветственно вскинув руки, шагнул к ним навстречу.

– Меллори! Андреа! Миллер! – после каждого имени следовала театральная пятисекундная пауза. – У меня нет слов!

Просто нет слов! Великолепно потрудились, великолепно… – Он запнулся и внимательно посмотрел на вошедших. – А вы, похоже, не очень удивлены нашей встрече, капитан Меллори?

– Поймите меня правильно, сэр. Только когда появляется какая-нибудь грязная работенка, о нас вспоминают…

– Да, да, понимаю… Кстати, как ваше самочувствие?

– Устали, – твердо заявил Миллер. – Смертельно устали.

Необходим отдых. По крайней мере мне.

– Именно это вас и ожидает, мой друг, – серьезным тоном произнес Дженсен. – Продолжительный отдых. Весьма продолжительный.

– Весьма продолжительный? – во взгляде Миллера сквозило откровенное недоверие.

– Конечно. – Дженсен на мгновенье замешкался, пригладил бороду. – И немедленно… как только вернетесь из Югославии.

– Югославия? – Миллер явно не ожидал такого оборота.

– Сегодня же ночью.

– Сегодня!

– Парашютный десант.

– Парашютный десант!

– Я знаю, капрал Миллер, – сдержанно заметил Дженсен, – что вы получили классическое образование и, кроме того, только что вернулись из Греции. Тем не менее мы могли бы обойтись без рефренов, столь характерных для древнегреческого хора, если вы не против.

Миллер угрюмо посмотрел на Андреа.

– Накрылся твой медовый месяц.

– В чем дело? – строго спросил Дженсен.

– Солдатская шутка, сэр.

Меллори попытался робко протестовать.

– Вы забываете, сэр, что никто из нас не прыгал с парашютом.

– Я ничего не забываю. Всегда когда-то надо начинать. Что вы знаете о войне в Югославии, джентльмены?

– Какой войне? – осторожно переспросил Андреа.

– Я так и думал, – с удовлетворением констатировал Дженсен.

– Я кое-что слышал, – вызвался Миллер. – Группа, как их там называют, партизан, что ли, ведет подпольную борьбу с немецкими оккупационными войсками.

– Вам здорово повезло, – сурово сказал Дженсен, – что эти партизаны вас не слышат. Какое там подполье! По последним сведениям, в Югославии триста пятьдесят тысяч партизан сдерживают двадцать восемь немецких дивизий. – Он сделал паузу. – Это больше, чем противостоит союзным войскам здесь, в Италии.

– Откуда было мне знать, – посетовал Миллер и вдруг оживился. – Раз их там целых триста пятьдесят тысяч, зачем еще мы им понадобились?

– Вам пора научиться сдерживать эмоции, капрал, – едко заметил Дженсен. – Партизаны сами знают, что им делать. Они ведут бои в тяжелейших, пожалуй, самых суровых сегодня условиях в Европе. Беспощадная, жестокая битва за каждую пядь земли.

Оружие, боеприпасы, продукты, одежда – всего этого партизанам отчаянно не хватает. Но эти двадцать восемь немецких дивизий они зацепили крепко.

– Всю жизнь мечтал им помочь, – пробурчал Миллер.

– Что от нас требуется, сэр? – перебил его Меллори.

Дженсен смерил Миллера ледяным взглядом:

– Мало кто отдает себе отчет в том, что югославы – наши самые главные союзники на юге Европы. Их война – наша война. У них нет шансов на победу, если только…

– Если только мы им не поможем, – понимающе кивнул Меллори.

– Совершенно верно, хотя и неоригинально. Им нужно помочь. На сегодняшний день мы – единственные, кто может снабжать их оружием, боеприпасами, одеждой и медикаментами. Но грузы не доходят до цели. – Он повернулся и стремительно подошел к висящей на стене карте Европы. – Центральная Югославия, Босния и Герцеговина, джентльмены, – конец бамбуковой указки, казалось, готов был просверлить карту насквозь. – За последние два месяца мы предприняли четыре попытки переправить груз партизанам. Все связные бесследно исчезли. Девяносто процентов снаряжения, сброшенного с самолетов, попало в руки фашистов. Они подобрали ключ к нашим радиошифрам и создали широкую агентурную сеть здесь, на юге Италии, у нас под носом. Как им это удалось? Вот в чем вопрос, джентльмены. Жизненно важный вопрос. Мне необходим ответ.

«Десять баллов» этот ответ добудут.

– Десять баллов? – вежливо переспросил Меллори.

– Кодовое название вашей операции.

– Почему такое странное название? – спросил Андреа.

– Ничего странного. Вы когда-нибудь слышали, чтобы название операции имело прямое отношение к сути дела? В этом весь фокус, дорогой мой.

– Я надеюсь, это название не подразумевает штыковую атаку или штурм крепости, – ледяным тоном произнес Меллори. Дженсен и бровью не повел. Тогда Меллори продолжил:

– По шкале Бофорта 10 баллов означают шторм.

– Шторм! – Казалось бы, трудно выразить в одном слове удивление и скорбь одновременно, но Миллеру это удалось. – Боже мой! А я всю свою жизнь мечтаю о штиле!

– Даже моему терпению есть предел, капрал Миллер, – в голосе Дженсена появились угрожающие нотки. – Я могу, повторяю, именно могу отменить свое сегодняшнее распоряжение по вашему поводу!

– По моему поводу? – настороженно переспросил Миллер.

– Представление к медали «За выдающиеся заслуги».

– Она будет прекрасно смотреться на крышке моего гроба, – мрачно буркнул Миллер.

– Что вы сказали?

– Капрал Миллер хотел выразить благодарность командованию, – Меллори подошел к карте вплотную. – Босния и Герцеговина – это довольно большая территория, сэр.

– Согласен. Но мы с точностью до двадцати миль знаем место, где произошли столь неприятные для нас пропажи груза.

Меллори отвернулся от карты и медленно произнес:

– Подготовка проведена внушительная. Утренний налет на Наварон. Бомбардировщик для нашей переправки сюда. И все это, как я понял из ваших слов, для того, чтобы немедленно приступить к выполнению операции. Значит, все было известно заранее?

– Мы разрабатываем план этой операции уже почти два месяца. Предполагалось, что вы прибудете сюда за несколько дней, но… вы сами знаете, как получилось.

– Мы знаем. – Угроза лишиться медали не охладила пыл Миллера. – Возникли некоторые непредвиденные обстоятельства.

Послушайте, сэр, а при чем тут мы? Это работа для опытных разведчиков, а не специалистов по диверсиям, взрывам и рукопашному бою. Мы ведь даже не говорим на сербско-хорватском или как там его называют…

– Позвольте мне самому решать, – Дженсен опять продемонстрировал им свой тигриный оскал. – Кроме всего прочего, вам всегда везет.

– Удача отворачивается от усталого человека, – заметил Андреа. – А мы действительно очень устали.

– Устали или нет, а мне не найти другой команды в Южной Европе, способной конкурировать с вами в профессиональной подготовке и опыте. – Дженсен опять улыбнулся. – И везении. Мне приходится быть жестоким, Андреа. Мне это не по душе, но я вынужден. Я понимаю, что вы устали. Поэтому я и решил дать вам подкрепление.

Меллори посмотрел на трех молодых солдат, стоящих у камина, потом перевел взгляд на Дженсена. Тот утвердительно кивнул.

– Они молоды, полны сил и желания их применить. Коммандос – самые квалифицированные солдаты на сегодняшний день. Очень многое умеют, уверяю вас. Возьмите, например, Рейнольдса, – Дженсен кивнул в сторону высокого, темноволосого сержанта лет тридцати, смуглого, с крупными чертами лица. – Умеет делать все, от подводных взрывных работ до управления самолетом.

Кстати, сегодня он будет сидеть за штурвалом. Кроме того, сами видите, он может пригодиться, когда нужно будет поднести что-нибудь тяжелое.

Меллори сухо заметил:

– Мне всегда казалось, что лучшего носильщика, чем Андреа, не найти.

Дженсен обернулся к Рейнольдсу:

– У них возникли сомнения. Продемонстрируйте свои способности.

Рейнольдс помедлил, потом наклонился и взял в руки массивную бронзовую кочергу, стоящую у камина. Согнуть ее было совсем не просто. Лицо его побагровело, на шее вздулись желваки, руки подрагивали от напряжения. И все же медленно, но неумолимо кочерга сгибалась, превращаясь в гигантскую подкову.

С виноватой улыбкой Рейнольдс передал кочергу Андреа. Тот нехотя принял ее. Согнул плечи, напрягся так, что костяшки пальцев, сжимающих кочергу, на глазах побелели. Однако металл не поддавался. Кочерга упрямо не желала принимать первоначальную форму. Андреа смерил Рейнольдса оценивающим взглядом и медленно положил кочергу на прежнее место.

– Это я и имел в виду, – произнес Дженсен. – Усталость. А вот сержант Гроувс. Прибыл к нам из Лондона через Ближний Восток. В прошлом – авиационный штурман. Знаком с последними новинками в области диверсий, взрывных работ и электроники.

Специалист по подслушивающим устройствам, бомбам-сюрпризам, часовым механизмам. Человек-миноискатель. И, наконец, сержант Саундерс радист высочайшего класса.

– А ты – старый, беззубый лев, по которому живодерня плачет, – обращаясь к Меллори, мрачно процедил Миллер.

– Не говорите глупостей, капрал! – резко сказал Дженсен. – Шесть – идеальное число. Вас подстрахуют со всех сторон. Парни знают свое дело. Без них вам не обойтись. Если это задевает ваше самолюбие, то хочу заметить, что они должны были идти не с вами, а после вас, в том случае, если… Ну, сами понимаете.

– Понимаем, – в тоне Миллера не было и намека на уверенность.

– Все ясно?

– Не совсем, – сказал Меллори. – Кто назначается старшим?

Дженсен искренне удивился:

– Конечно, вы, что за вопрос!

– Тогда так, – Меллори говорил спокойно и доброжелательно. – Насколько мне известно, сегодня в военной подготовке, особенно у коммандос, упор делается на инициативу, независимость, способность самостоятельно принимать решения.

Это прекрасно, особенно если нашим друзьям представится возможность действовать в одиночку. – Он выдавил из себя улыбку. Видно было, что ему не по себе. – Во всех других случаях я буду требовать строгого и безоговорочного подчинения приказам. Моим приказам. Мгновенно и беспрекословно.

– В противном случае? – спросил Рейнольдс.

– Излишний вопрос, сержант. Вам хорошо известно, что бывает за неподчинение боевому приказу в военное время.

– На ваших друзей тоже распространяется это требование?

– Нет.

Рейнольдс повернулся к Дженсену:

– Мне это не нравится, сэр. Меллори устало опустился в кресло, закурил сигарету и кивнул в сторону Рейнольдса:

– Замените его.

– Что? – Дженсен был не готов к такому повороту событий.

– Я сказал, что его нужно заменить. Мы еще не вышли отсюда, а он уже подвергает сомнению мою точку зрения. Что же будет потом? Он опасен. Все равно что взять с собой бомбу замедленного действия.

– Но послушайте, Меллори…

– Либо он, либо я.

– И я, – тихо произнес Андреа.

– И я тоже, – присоединился Миллер. В комнате воцарилось напряженное молчание. Рейнольдс подошел к Меллори.

– Сэр.

Меллори неодобрительно посмотрел в его сторону.

– Простите меня, – продолжал Рейнольдс. – Я был не прав.

Это больше никогда не повторится. Я очень хочу работать с вами, сэр.

Меллори перевел взгляд на Андреа и Миллера. На лице Миллера застыло неподдельное удивление. Энтузиазм Рейнольдса был ему непонятен. Невозмутимый, как всегда, Андреа еле заметно кивнул головой. Меллори улыбнулся.

– Уверен, что капитан Дженсен в вас не ошибся, сержант Рейнольдс.

– Вот и договорились. – Дженсен сделал вид, будто ничего не случилось. – Теперь – спать. Но прежде мне хотелось бы услышать краткий отчет о событиях на Навароне. – Он посмотрел в сторону морских пехотинцев. – Вам придется оставить нас одних.

– Слушаюсь, сэр, – Рейнольдс вновь обрел уверенность. – Разрешите пройти на летное поле, проверить готовность самолета и снаряжение.

Дженсен утвердительно кивнул. Как только дверь за десантниками закрылась, Дженсен подошел к боковой двери и приоткрыл ее:

– Заходите, генерал.

Вошедший был очень высок и худ. Вероятно, ему было лет тридцать пять, но выглядел он существенно старше.

Переутомление, усталость, лишения, годы отчаянной борьбы за существование не прошли для него даром. Преждевременная седина, глубокие морщины на смуглом лице – бесстрастные свидетели перенесенных страданий. Темные, блестящие глаза горели внутренним огнем. Такие глаза бывают у человека, фанатически преданного прекрасной, но пока недостижимой идее. На нем была форма британского офицера без погон и знаков различия.

Дженсен заговорил:

– Познакомьтесь, джентльмены. Генерал Вукалович.

Заместитель командующего партизанскими соединениями Боснии и Герцеговины. Вчера доставлен самолетом из Югославии под видом врача для организации поставок медикаментов партизанам. Его настоящее имя знаем только мы с вами. Генерал, это – ваши люди.

Вукалович оглядел их изучающим взглядом. Лицо его было непроницаемым.

– Эти люди устали, капитан Дженсен. Слишком многое поставлено на карту… Они не справятся.

– Он абсолютно прав, – с готовностью поддержал Миллер.

– Они, конечно, немного устали с дороги, – мягко произнес Дженсен. – От Наварена путь неблизкий… Тем не менее…

– Наварон? – перебил его Вукалович. – Эти трое – те самые люди?..

– Трудно в это поверить, я согласен.

– Наверное, я был к ним несправедлив.

– Абсолютно справедливы, генерал, – вступил снова Миллер. – Мы истощены. Мы совершенно ни на что не способны.

– Прекратить разговоры, – Дженсена трудно было сбить с толку. – Капитан Меллори, кроме генерала и еще двух человек, в Боснии никому не будет известно, кто вы и какова истинная цель вашей экспедиции. Представит ли вам генерал этих двух, его дело. Кстати, генерал Вукалович одновременно с вами полетит в Югославию. Только на другом самолете.

– Почему на другом? – спросил Меллори.

– Потому, что его самолет должен вернуться, а ваш – нет.

– Ясно, – сказал Меллори. В наступившей тишине он, Андреа и Миллер пытались вникнуть в смысл последней фразы Дженсена. Погруженный в мысли, Андреа машинально подбросил дров в догорающий камин и оглянулся в поисках кочерги. Единственная кочерга в комнате, согнутая Рейнольдсом в подкову, сиротливо валялась у камина. Андреа поднял ее, рассеянно покрутил в руках, без видимых усилий разогнул, поворошил дрова и поставил на место, продолжая сосредоточенно хмуриться. Вукалович наблюдал за этой сценой, не отрываясь.

Дженсен продолжал:

– Ваш самолет, капитан Меллори, не вернется потому, что им можно пожертвовать в интересах достоверности легенды.

– Нами тоже придется пожертвовать? – поинтересовался Миллер.

– Вам не удастся ничего сделать, пока вы не окажетесь на земле, капрал Миллер. Там, куда вам надо попасть, ни один самолет не сядет. Поэтому вы – прыгаете, а самолет разбивается.

– Звучит очень достоверно, – пробурчал Миллер. Дженсен пропустил это замечание мимо ушей.

– Действительность на войне порой слишком сурова. Поэтому я и отослал троих молодых людей. Не хотелось остужать их энтузиазм.

– А мой уже совсем остыл, – скорбно заметил Миллер.

– Помолчите же, наконец. Было бы все же неплохо узнать, почему восемьдесят процентов наших поставок попадает в руки фашистов. Хорошо также, если вам удастся обнаружить и освободить наших связных, захваченных немцами. Но это не самое главное. Этими грузами и даже связными можно пожертвовать в интересах дела. Но мы никак не можем пожертвовать жизнями семи тысяч людей, находящихся под командованием генерала Вукаловича.

Семь тысяч партизан окружены гитлеровцами в горах Боснии, без боеприпасов, без продовольствия, без будущего.

– И мы должны им помочь? – мрачно спросил Андреа. – Вшестером?

– Во всяком случае, попытаться, – откровенно ответил Дженсен.

– Но у вас есть хотя бы план?

– Пока нет. Только наметки. Общие идеи, не больше. – Дженсен устало приложил руку ко лбу. – Я сам всего шесть часов назад прилетел из Александрии. – Он помедлил, потом пожал плечами. – До вечера далеко. Кто знает, все еще может измениться. Несколько часов сна способны сотворить чудо. Но прежде всего – отчет о наваронской операции. Вам троим не имеет смысла здесь оставаться, джентльмены. Думаю, что капитан Меллори один сможет удовлетворить мое любопытство. Спальные комнаты в противоположном конце коридора.

Меллори дождался, пока дверь за Вукаловичем, Андреа и Миллером закрылась, после чего спросил:

– Как доложить, сэр?

– Что именно?

– О Навароне, естественно.

– К черту Наварон. Дело кончено, о нем можно забыть. Он взял со стола указку и подошел к карте. – Итак, начнем.

– Значит, план все-таки существует? – осторожно спросил Меллори.

– Конечно, существует, – бесстрастно подтвердил Дженсен и повернулся к карте. – В десяти милях отсюда проходит линия Густава. Пересекает Италию вдоль рек Сангро и Лири. По этой линии немцы построили самые мощные на сегодняшний день оборонительные сооружения. Здесь, у Монте-Кассино, безуспешно пытались прорваться лучшие дивизии союзников. А здесь, в Анцио, пятьдесят тысяч американцев стоят не на жизнь, а на смерть. Вот уже пять долгих месяцев мы, словно головой стену, пробиваем эту проклятую линию Густава. Наши потери в живой силе и технике невозможно сосчитать. И пока мы не продвинулись ни на дюйм.

– Вы, кажется, что-то говорили о Югославии, сэр, – неуверенно напомнил Меллори.

– Я подхожу к этому, – успокоил его Дженсен. – Прорвать линию Густава можно, только ослабив немецкую оборону. А достичь этого можно, только убедив немцев оттянуть часть своих дивизий с линии фронта. Приходится использовать тактику Алленби.

– Ясно.

– Ничего вам не ясно. Генерал Алленби во время войны с турками в Палестине, в 1918 году, безуспешно пытался прорваться сквозь массированную линию обороны противника, протянувшуюся с запада на восток от Иордании до Средиземного моря. Тогда он пустился на хитрость. Собираясь прорываться на западном, убедил турков, что готовит атаку на восточном фланге обороны. Для этого он велел разбить огромный палаточный лагерь, в котором находилось всего несколько сот человек. В их задачу входило создавать впечатление кипучей активности во время разведывательных полетов противника. Разведке предоставлялась возможность наблюдать нескончаемое движение армейских грузовиков на востоке в течение всего дня. Конечно, туркам было невдомек, что та же колонна всю ночь двигалась в обратном направлении. Пришлось даже изготовить пятнадцать тысяч лошадей из брезента. Мы действуем в том же духе.

– Шьете лошадиные чучела?

– Весьма остроумно. – Дженсен опять повернулся к карте. – Все аэродромы между Термоли и Бари заполнены макетами бомбардировщиков и истребителей. Рядом с Фоей разбит гигантский военный лагерь, в котором всего двести человек контингента.

Гавани Бари и Таранто буквально забиты десантными кораблями.

Фанерными, разумеется. С утра до позднего вечера колонны танков и грузовиков движутся в направлении адриатического побережья.

Будь вы, Меллори, в составе германского командования, какие бы выводы вы сделали из этого?

– Я предположил бы подготовку воздушного и морского десанта в Югославию. С некоторой долей сомнения, разумеется.

– Именно так отреагировали немцы, – с удовлетворением заметил Дженсен. – Они очень обеспокоены. Обеспокоены до такой степени, что уже перевели две дивизии из Италии в Югославию для отражения возможной атаки.

– Но их мучают сомнения?

– Уже почти нет. – Дженсен откашлялся. – Видите ли, у всех четверых наших связных, схваченных гитлеровцами, была на руках информация о готовящемся вторжении на территорию Югославии в начале мая.

– Информация была у них на руках… – Меллори запнулся, пристально посмотрел на Дженсена и продолжил:

– А как немцам удалось схватить всех четверых?

– Мы их предупредили.

– Что?!

– Мы никого не принуждали. Они шли добровольно, – быстро пробормотал Дженсен. Очевидно, что даже ему было неприятно останавливаться на суровых реальностях войны. – Ваша задача, мой мальчик, состоит в том, чтобы превратить сомнения в твердую уверенность. – Подчеркнуто игнорируя замешательство Меллори, Дженсен развернулся к карте и ткнул указкой приблизительно в центр Югославии. – Долина реки Неретвы, – произнес он, – Жизненно важный участок на пути с севера на юг Югославии. Тот, кто контролирует эту долину, держит контроль над всей страной, и немцам это известно не хуже нашего. Если готовится наступление, то главный удар должен быть нанесен именно здесь.

Вопрос о вторжении в Югославию – дело ближайшего будущего, и они понимают это. Больше всего их страшит возможность объединения сил союзников с русскими, наступающими с востока.

Такая встреча, если ей суждено случиться, возможна только в этой долине. Они уже сосредоточили по берегам Неретвы две бронетанковые дивизии. В случае вторжения эти две дивизии не продержатся и сутки. Отсюда, с севера, немцы пытаются перебросить в долину Неретвы целый армейский корпус, но для этого им нужно миновать перевал – Клеть Зеницы. Другого пути нет. Именно здесь сосредоточены семь тысяч партизан генерала Вукаловича.

– Вукалович в курсе дела? – спросил Меллори. – Он знает, что вы задумали?

– Да. Так же, как и другие представители командования. Им понятна степень сложности и риска предстоящей акции. Они согласны.

– У вас есть фотографии?

– Прошу. – Дженсен достал из ящика стопку фотографий, отобрал одну и положил на стол перед Меллори. – Вот это – так называемая Клеть Зеницы. Очень точное название: настоящая клетка, идеальная западня. С севера и запада – непроходимые горы. С востока – Неретвинское водохранилище и каньон. С юга – река Неретва. К северу от Клети, на перевале Зеницы, пытается пробиться одиннадцатый корпус германской армии. С запада, через ущелье, в Клеть Зеницы так же отчаянно рвутся отдельные части гитлеровцев. С юга, за рекой, под прикрытием леса расположились две бронетанковые дивизии генерала Циммермана.

– А это что? – Меллори обратил внимание на темную полоску, пересекающую русло реки чуть севернее места расположения немецких танковых дивизий.

– Это, – многозначительно произнес Дженсен, – мост через Неретву.

Вблизи мост через Неретву выглядел куда более внушительно, чем на фотографии, сделанной с самолета. Массивная стальная громадина, увенчанная сверху темной полосой бетонной эстакады, возносилась над стремительными серо-зелеными валами бурной Неретвы. На южном берегу за узкой полоской прибрежного луга темнел густой сосновый лес. Под надежным его прикрытием притаились в напряженном ожидании две бронетанковые дивизии генерала Циммермана.

Искусно замаскированная командирская дивизионная радиостанция располагалась недалеко от реки, на опушке леса.

Громоздкий длинный грузовик был неразличим уже с двадцати шагов.

Именно на этом грузовике в данный момент находились генерал Циммерман и его адъютант, капитан Варбург. Их настроение было под стать вечным сумеркам окружающего леса.

Высокий лоб, орлиный профиль, благородные черты лица Циммермана никак не вязались с его беспокойством. Он с явным нетерпением сорвал с головы фуражку, судорожно пригладил седеющую шевелюру и обратился к сидящему за передатчиком радисту:

– Неужели ничего до сих пор?

– Никак нет, господин генерал.

– Вы поддерживаете связь с лагерем капитана Нойфельда?

– Да, ваша честь.

– Его радисты продолжают наблюдение?

– Постоянно. Никаких известий. Ничего нового. Циммерман повернулся и вышел. Варбург – за ним. Отойдя на подобающее расстояние от станции, генерал в сердцах выругался:

– Проклятье! Черт бы их всех побрал!

– Вы уверены, господин генерал, – Варбург был высоким, светловолосым приятным молодым человеком лет тридцати. Было видно, что он тоже искренне переживает, – что они готовят наступление?

– Я это нутром чувствую, мой мальчик. Развязка неминуемо приближается.

– Но вы не можете знать наверняка, господин генерал! возразил Варбург.

– Это верно, – Циммерман тяжело вздохнул. – Я знаю только, что если они действительно окажутся здесь и одиннадцатая армия так и не сможет прорваться на севере, а нам не удастся перебить этих проклятых партизан, то…

Варбург ждал окончания фразы, но Циммерман вдруг замолчал, угрюмо погрузившись в свои размышления. Неожиданно у Варбурга вырвалось:

– Я бы так хотел снова увидеть Германию, господин генерал! Хотя бы еще один раз!

– Нам всем этого хочется, мой мальчик. – Циммерман медленно дошел до опушки леса и остановился. Долго и пристально смотрел он в сторону моста через Неретву. Покачал головой, повернулся и усталой походкой зашагал обратно. Через мгновение он скрылся во мраке леса.

Камин в роскошной гостиной дворца в Термоли догорал.

Дженсен подбросил дров, выпрямился, подошел к столу и наполнил две рюмки. Протянул одну Меллори и произнес:

– Что скажете?

– Это и есть план? – Непроницаемое лицо Меллори надежно скрывало раздирающие его сомнения. – Это все?

– Да.

– Ваше здоровье. – Меллори поднял рюмку. – И мое тоже. – Вторая пауза была более продолжительной:

– Любопытно будет посмотреть на реакцию Дасти Миллера, когда он все узнает.

Как и думал Меллори, реакция Миллера была любопытной, хотя и вполне предсказуемой. Спустя шесть часов облаченный в британскую форму, так же как Меллори и Андреа, Миллер с нескрываемым ужасом слушал рассказ Дженсена о том, что, по его мнению, предлагалось им совершить в ближайшие двадцать четыре часа. Закончив, Дженсен посмотрел прямо на Миллера и спросил:

– Ну как? Выполнимо?

– Выполнимо? – Миллер был потрясен. – Это самоубийство.

– Андреа?

Андреа пожал плечами, развел руки и промолчал. Дженсен кивнул и добавил:

– Извините, но выбора у меня нет. Пора идти. Остальные уже на летном поле.

Андреа и Миллер вышли из комнаты и побрели по коридору.

Меллори задержался в дверях и нерешительно повернулся к Дженсену. Тот вопросительно поднял брови.

Меллори тихо произнес:

– Разрешите хотя бы Андреа сказать.

Дженсен пристально посмотрел на него и, отрицательно покачав головой, решительно направился к двери.

Через двадцать минут в полном молчании они прибыли на аэродром Термоли, где их ждали Вукалович и двое сержантов.

Третий, Рейнольдс, уже сидел в кабине одного из двух «Веллингтонов», стоящих на взлетной полосе, и разогревал двигатели. Через десять минут они уже были в воздухе. В одном самолете Вукалович, в другом Меллори, Миллер, Андреа и трое сержантов. Самолеты взяли курс в разных направлениях.

Дженсен, оставшись в одиночестве на поле аэродрома, еще долго смотрел вслед набиравшим высоту самолетам, пока они не исчезли в темном безлунном небе. Затем, совсем как генерал Циммерман незадолго до этого, сокрушенно покачал головой, медленно повернулся и тяжело зашагал прочь.




Глава 3

Пятница. 00.30-02.00


Сержант Рейнольдс, отметил про себя Меллори, действительно умел обращаться с самолетом. Хотя глаза его выдавали постоянное напряжение, внешне он был спокоен и уверен в себе. Движения точны и продуманны. Такое же впечатление оставляла работа Гроувса, который привычно обосновался в штурманском кресле.

Тусклый свет и стесненные условия не слишком его удручали.

Меллори взглянул в иллюминатор и увидел белые буруны Адриатического моря в какой-нибудь сотне футов под ними. Он повернулся к Гроувсу.

– Мы по плану должны лететь так низко?

– Да. У немцев радарные установки на одном из островов вблизи побережья. Начнем набирать высоту, когда подлетим к Далмадии.

Меллори кивнул и обратился к Рейнольдсу. В его взгляде сквозило любопытство:

– Капитан Дженсен был прав, когда говорил, что вы прекрасный пилот. Как удалось морскому десантнику научиться так водить эту штуку?

– Опыта мне не занимать, – ответил Рейнольдс. – Три года службы в ВВС, из них два года – в качестве пилота в полку бомбардировщиков. Однажды в Египте я решил полетать без разрешения на новом самолете. Такое случалось нередко и раньше, но мне чертовски не повезло. У машины оказался неисправный расходомер.

– Вам пришлось приземлиться?

– Да. И с очень большой скоростью, – он усмехнулся. – Никто не возражал, когда я подал рапорт о переводе. Видимо, они решили, что я не вполне соответствую требуемому образу военного летчика.

Меллори перевел глаза на Гроувса:

– А вы?

Гроувс широко улыбнулся и кивнул в сторону Рейнольдса:

– Я был его штурманом в тот день. Нас выгнали одновременно.

– Ну что ж, я думаю, это неплохо, – задумчиво произнес Меллори.

– Что неплохо? – переспросил Рейнольдс.

– То, что вам доводилось бывать в немилости. Тем лучше вы сыграете свою роль, когда наступит время. Если оно наступит, конечно.

– Я не совсем понимаю, – начал было Рейнольдс. Но Меллори перебил его:

– Перед началом операции я хочу, чтобы вы все, без исключения, сорвали знаки различия и нашивки. – Он кивнул в сторону Андреа и Миллера, давая понять, что к ним это тоже относится, и снова взглянул на Рейнольдса. – Сержантские нашивки, значки, награды. Все.

– С какой стати, черт возьми, я должен это делать! – У Рейнольдса, заметил Меллори, была весьма низкая температура кипения. Ничего приятного это не сулило. – Я, между прочим, заслужил эти нашивки, эти награды и знаки различия! Какого черта, спрашивается…

Меллори улыбнулся:

– Неподчинение старшему по званию в боевой обстановке?

– Бросьте придираться! – возмутился Рейнольдс.

– Не «бросьте придираться», а «бросьте придираться, сэр»!

– Бросьте придираться, сэр, – Рейнольдс неожиданно улыбнулся. – Ладно уж, давайте ножницы.

– Видите ли, – пояснил Меллори, – мне меньше всего хочется попасть в лапы фашистов.

– Аминь, – не удержался Миллер.

– Но для того, чтобы добыть необходимую информацию, нам придется действовать в непосредственной близости, а возможно, даже и за линией фронта. Нас могут схватить. На этот случай у нас есть легенда.

– А можно узнать, что это за легенда, сэр? – вежливо поинтересовался Гроувс.

– Разумеется, – с раздражением произнес Меллори. Потом продолжил уже спокойнее:

– Неужели вы не понимаете, что в нашем деле успех определяется одним условием – полным взаимным доверием? Как только у нас возникнут секреты друг от друга нам конец!

В сумраке кабины невозможно было заметить, как сидящие в дальнем углу Андреа и Миллер при этих словах многозначительно переглянулись и обменялись кривыми ухмылками.

Выходя из пилотской кабины, Меллори незаметно тронул Миллера за плечо. Минуты через две после этого Миллер зевнул, потянулся, потом встал и пошел следом за Меллори. Тот ждал его в дальнем конце грузового отсека. В руках у него были два сложенных листка бумаги. Он развернул один из них и показал Миллеру, осветив его карманным фонариком. Миллер внимательно изучил бумагу и вопросительно посмотрел на Меллори.

– Что это такое?

– Пусковой механизм подводной мины. На полторы тысячи фунтов. Запомни наизусть.

Миллер долго рассматривал листок, потом кивнул в сторону другой бумаги в руке Меллори.

– А здесь что?

Меллори развернул бумагу. Это была крупномасштабная карта, в центре которой изображен причудливо изогнутый контур водохранилища, вытянутого сначала с востока на запад, а затем под прямым углом поворачивающего на юг до плотины. Южнее плотины по дну извилистого ущелья текла река.

– Эти бумаги надо показать Андреа, после чего уничтожить.

Меллори оставил Миллера учить уроки в одиночестве и, вернувшись в пилотскую кабину, наклонился над столом штурмана.

– Следуем намеченным курсом? – спросил он Гроувса.

– Так точно, сэр. В данный момент огибаем южную оконечность острова Хвар. Впереди уже виден берег, можете убедиться.

Меллори посмотрел в направлении, указанном Гроувсом, и различил впереди несколько едва заметных огоньков. Но тут ему пришлось схватиться рукой за спинку кресла Гроувса, чтобы не потерять равновесие. Самолет начал резко набирать высоту.

Меллори взглянул на Рейнольдса.

– Поднимаемся, сэр. Впереди высокая горка. Посадочные огни партизан должны показаться через полчаса.

– Через тридцать три минуты, – уточнил Гроувс. – Ровно в час двадцать.

Еще около получаса Меллори провел в пилотской кабине, примостившись на откидном стуле. Андреа вышел и больше не появлялся. Миллер тоже отсутствовал. Гроувс склонился над приборами, Рейнольдс не выпускал из рук штурвал, Саундерс приник к своему передатчику. Все молчали. В час пятнадцать Меллори поднялся, велел Саундерсу упаковывать аппаратуру и вышел из кабины. Он обнаружил Андреа и все-таки жалобно выглядящего Миллера полностью экипированными, уже пристегнувшими парашютные кольца к страховочному шнуру. Андреа отдраил люк и методично бросал обрывки бумаги в зияющую пустоту. Меллори поежился от холода. Андреа ухмыльнулся, жестом подозвал его к себе и кивнул в сторону распахнутого люка.

– Внизу полно снега, – прокричал он. Внизу было действительно много снега. Теперь Меллори стало ясно, почему Дженсен не допускал мысли о посадке самолета в этих местах.

Земля внизу была гористая, крутые склоны чередовались с глубокими ущельями. Долины и подножия гор, поросшие густым сосновым лесом, были покрыты плотным снежным ковром. Меллори отошел в глубь отсека, подальше от двери, и взглянул на часы.

– Час шестнадцать! – ему тоже приходилось кричать.

– У тебя, наверное, часы спешат, – недовольно проорал Миллер. Меллори отрицательно покачал головой. Миллер уныло опустил глаза. Прозвенел звонок, и Меллори направился в кабину, пропустив вышедшего оттуда Саундерса. Когда он вошел, Рейнольдс обернулся, затем показал взглядом вперед. Меллори посмотрел туда и понимающе кивнул.

Три огня, образовав букву "Л", отчетливо виднелись прямо по курсу самолета всего в нескольких милях. Меллори повернулся, тронул Гроувса за плечо и кивнул в сторону выхода. Гроувс вышел. Меллори спросил у Рейнольдса:

– Как подается сигнал готовности к прыжку? Рейнольдс показал на зеленую и красную кнопки.

– Объявите предварительную готовность. Сколько осталось?

– Около тридцати секунд.

Меллори опять посмотрел в иллюминатор. Огни были уже совсем близко. Он повернулся к Рейнольдсу:

– Включите автопилот. Перекройте кран подачи топлива.

– Как же так? У нас достаточно горючего, чтобы…

– Перекройте этот чертов кран! И выходите. Даю пять секунд.

Рейнольдс выполнил приказ. Меллори последний раз взглянул на приближающиеся огни, нажал на зеленую кнопку, поднялся и быстро вышел из кабины. Когда он подошел к открытому люку, в самолете уже никого не осталось. Меллори закрепил кольцо на страховочном шнуре, ухватился руками за края люка и резким движением вытолкнул себя в черноту суровой боснийской ночи.

Сильный неожиданный рывок заставил Меллори посмотреть наверх. Вид раскрывшегося парашюта его успокоил. Он взглянул вниз и увидел еще пять таких же куполов, два из которых раскачивались так же, как и его собственный, упрямо не желая сохранять равновесие. Ему с Андреа и Миллером еще есть чему поучиться, отметил про себя Меллори. Обращаться с парашютом, к примеру.

Меллори посмотрел на восток, пытаясь разглядеть покинутый ими самолет, но тот уже скрылся из виду. Внезапно еще различимый шум двигателей прекратился. Несколько долгих секунд он слышал только свист ветра в ушах. Вслед за этим раздался мощный глухой звук от удара врезавшегося в землю самолета.

Вспышки не было, во всяком случае, он ее не видел. Только взрыв, затем тишина. Впервые за эту ночь на небе появилась луна.

Андреа, грузно приземлившись, не удержался на ногах, прокатился по снегу и попробовал быстро встать. Обнаружив, что руки и ноги целы, отстегнул парашют и инстинктивно – сработала внутренняя система самосохранения – повернулся на 360 . Ничего подозрительного вокруг. Теперь он уже более внимательно осмотрел место приземления.

Им чертовски повезло. Окажись они сотней футов южнее, пришлось бы провести остаток ночи, а может быть, и подождать окончания войны, болтаясь на верхушках высоченных сосен.

Приземлиться на узком клочке земли между лесом и скалистой горной стеной – вот уж действительно удача!

Впрочем, не все так легко отделались. Метрах в пятнадцати от места приземления Андреа стояло одинокое дерево. В его ветвях запутался парашют. Андреа в изумлении поднял глаза и сорвался с места.

Парашютист повис на стропах, зацепившись за мощный сук вековой сосны. Пальцы его рук были судорожно сжаты в кулаки, колени подтянуты, локти прижаты к туловищу в классической позе для приземления. Однако до земли оставалось чуть более полуметра. Глаза его были крепко зажмурены. Очевидно, происходящее не доставляло Миллеру удовольствие.

Андреа подошел и слегка тронул его за плечо. Миллер раскрыл глаза и посмотрел вниз. Затем медленно разогнул колени.

До земли оставалось сантиметров десять. Андреа вытащил нож, полоснул по стропам, и Миллер благополучно завершил свой затянувшийся прыжок. Спокойно одернул куртку и вопросительно посмотрел на Андреа. Андреа также невозмутимо кивнул в сторону поляны. Трое из оставшихся благополучно приземлились, четвертый, Меллори, вот-вот должен был коснуться земли.

Через пару минут, когда все шестеро подходили к догорающему сигнальному костру, послышался крик, и они увидели фигуру бегущего к ним человека. Сначала они машинально схватились за автоматы, но тут же опустили их, поняв, что в этом нет необходимости – бегущий держал автомат в левой руке, дулом вниз, а правой приветственно размахивал над головой. Он был облачен в выцветшие лохмотья, некогда бывшие военной формой незнакомой армии. Длинные волосы до плеч, всклокоченная рыжая борода и косящий правый глаз довершали живописную картину. То, что он их приветствовал, не вызывало сомнений. Бормоча что-то непонятное, он по очереди пожал всем руки и безобразно осклабился, выражая таким образом свою радость.

Вскоре к нему присоединилось еще человек десять. Все бородатые, все в непонятной форме самой разнообразной принадлежности, и все в праздничном настроении. Вдруг, словно по сигналу, они замолкли и почтительно расступились, пропуская появившегося из леса человека, очевидно, их командира. Он был совсем не похож на своих подчиненных. В первую очередь тем, что был гладко выбрит и облачен в форму британского солдата. Кроме того, он не улыбался. По угрюмому выражению его лица трудно было предположить, что он вообще способен улыбаться. Он выделялся среди остальных, помимо прочего, гигантским ростом под два метра и хищным орлиным профилем. На поясе – четыре зловеще изогнутых кинжала. Подобные излишества могли показаться нелепыми и даже смешными, но, глядя на него, почему-то смеяться не хотелось. Он заговорил по-английски немного напыщенно, но правильно строя фразы.

– Добрый вечер. Я – капитан Дрошный. Меллори сделал шаг вперед:

– Капитан Меллори.

– Добро пожаловать, капитан Меллори, к партизанам Югославии. – Дрошный кивнул в сторону догорающих костров и скривил лицо, пытаясь изобразить улыбку. Он так и не протянул руку Меллори. – Как видите, мы вас ждали.

– Ваши костры нам очень помогли, – отметил Меллори.

– Я рад. – Дрошный посмотрел на восток, потом перевел взгляд на Меллори и покачал головой. – Приходится сожалеть о самолете.

– На войне потери неизбежны. Дрошный кивнул.

– Пойдемте. Наш штаб расположен неподалеку. Больше не было сказано ни слова. Дрошный повернулся и направился в глубь леса. Идя за ним, Меллори обратил внимание на следы ботинок Дрошного, отчетливо видимые на снегу в ярком свете взошедшей луны. Они показались Меллори весьма любопытными. Рисунок ребристой подошвы отпечатывался в виде трех расположенных друг под другом уголков. При этом на правой подметке верхний уголок был наполовину стерт. Эту особенность Меллори подсознательно отметил. Он не смог бы объяснить, зачем ему это нужно. Просто люди, подобные Меллори, всегда стараются отметить и запомнить все необычное. Это помогает им выжить.

Склон становился круче, снег – глубже. Бледный свет луны с трудом пробивался сквозь покрытые снегом густые ветки сосен.

Дул слабый ветерок, было очень холодно. Минут десять они шли в тишине. Потом послышался твердый, властный голос Дрошного:

– Не двигаться, – он театральным жестом вскинул руку вверх. – Стойте! Слушайте!

Они остановились, посмотрели вверх и прислушались. Во всяком случае, так поступили Меллори и его товарищи, тогда как югославы повели себя по-другому. Быстро, умело, без дополнительной команды они взяли в кольцо шестерых парашютистов, упершись дулами винтовок в их бока и спины с решительностью, не оставляющей сомнений в серьезности их намерений.

Реакцию Меллори и его спутников легко было предугадать.

Менее привыкшие к превратностям судьбы, Рейнольдс, Гроувс и Саундерс буквально оторопели от столь неожиданного поворота событий. Меллори посерьезнел. Миллер вопросительно поднял брови. А вот Андреа, как и можно было предвидеть, даже бровью не повел, он отреагировал на попытку применить насилие по-своему. Правая рука его, медленно поднимаясь вверх в знак капитуляции, неожиданно рванулась в сторону. Он крепко обхватил пальцами ствол винтовки одного из своих сторожей и выхватил ее.

В то же время локтем левой руки он нанес сильнейший удар в солнечное сплетение второму, который, скорчившись от боли, опустился на снег. Взявшись за ствол обеими руками, Андреа размахнулся винтовкой и со всего маху опустил ее на голову стоящего справа. Все произошло так стремительно, что тот не успел увернуться и рухнул, словно подкошенный. Второй конвойный с трудом приподнялся на колено и вскинул винтовку, но не успел спустить курок. Штык винтовки Андреа вонзился ему в горло. Он захрипел и повалился в снег.

Трех секунд, в течение которых это произошло, хватило остальным югославам, чтобы прийти в себя от неожиданности.

Полдюжины солдат набросились на Андреа, повалив его на землю.

Клубок тел покатился по снегу. Сначала Андреа в привычном стиле крушил нападавших, но силы были неравны. Когда один из югославов начал бить его рукояткой пистолета по голове, Андреа понял, что сопротивление бесполезно. Под дулами винтовок его с трудом поставили на ноги. Но и нападавшие были в плачевном виде.

Дрошный, сверкая глазами, медленно подошел, выхватил из-за пояса один из своих кинжалов и приставил клинок к горлу Андреа, поранив кожу. Тонкая струйка крови поползла по блестящему лезвию. Казалось, что Дрошный вот-вот вонзит кинжал по самую рукоятку, но он перевел взгляд на лежащих на снегу.

– Как там они?

Молодой югослав присел на корточки. Сначала осмотрел того, кому досталось прикладом по голове. Пощупал его голову и перешел к следующему. Затем поднялся на ноги. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным.

– Иосиф мертв. У него проломлен череп. Его брат еще дышит… Боюсь, что и его дело плохо.

Дрошный перевел глаза на Андреа, губы расползлись в зловещей улыбке. Он слегка надавил на кинжал.

– Надо бы убить тебя сейчас, но я сделаю это позже. – Он убрал нож и поднес руки к лицу Андреа, растопырив крючковатые пальцы:

– Вот этими самыми руками!

– Этими руками. – Андреа с серьезным видом осмотрел четыре пары рук, вцепившихся в него с двух сторон, и презрительно взглянул на Дрошного:

– Ваша смелость меня потрясает.

На мгновение воцарилась тишина. Трое юных сержантов наблюдали за происходящим с нескрываемым удивлением. Меллори и Миллер сохраняли спокойствие. Сначала показалось, что смысл сказанного не дошел до Дрошного. Вдруг его лицо перекосила злобная гримаса, и он с размаху ударил Андреа по лицу тыльной стороной ладони. В уголке рта Андреа появилась кровь, но сам он не шелохнулся. Лицо его сохраняло бесстрастное выражение, а затем он снова еле заметно улыбнулся.

Дрошный злобно сощурился и еще раз ударил, на этот раз другой рукой. Эффект был тот же самый, за исключением того, что кровь появилась в другом уголке рта. Андреа опять улыбнулся, но от взгляда его повеяло могильным холодом. Дрошный повернулся и пошел прочь. Перед Меллори он остановился.

– Вы командуете этими людьми, капитан Меллори?

– Так точно, я.

– Впервые встречаю такого молчаливого командира!

– Что я могу сказать человеку, который обращает оружие против своих друзей и союзников? – хладнокровно заметил Меллори. – Я буду говорить с вашим командиром. Нет смысла разговаривать с сумасшедшим.

Дрошный побагровел. Он сделал шаг вперед и размахнулся.

Быстрым уверенным движением, не обращая внимания на два дула винтовок, упершиеся ему в спину, Меллори выхватил парабеллум и направил на Дрошного. Щелчок предохранителя отчетливо прозвучал в наступившей неестественной тишине. И партизаны, и парашютисты застыли в оцепенении. Трое сержантов, как и большинство партизан, – выглядели растерянными. Конвоиры Меллори вопросительно смотрели на Дрошного, Дрошный смотрел на Меллори как на безумца. Андреа ни на кого не смотрел. Миллер принял свойственное только ему выражение полного безразличия к происходящему. Но именно Миллер, единственный из всех, сделал едва заметное движение, положив палец на спусковой крючок своего «шмайссера». Однако мгновение спустя убрал его, решив, что время «шмайссеров» пока не наступило.

Дрошный медленно опустил руку и сделал два шага назад. Его лицо потемнело от злобы, в глазах светилась ненависть. Но он держал себя в руках.

– Разве вы не понимаете, что мы обязаны действовать осторожно, пока не удостоверимся окончательно в ваших намерениях?

– Откуда я мог это знать? – Меллори кивнул в сторону Андреа. – В следующий раз попросите своих людей поделикатней обращаться с моим другом. Он не любит, когда ему грубят. Он иначе не умеет, и я его понимаю.

– Объясняться будете позже. А сейчас сдайте оружие.

– Это исключено. – Меллори вложил пистолет в кобуру.

– Вы спятили? Я могу силой разоружить вас.

– Верно, – согласился Меллори. – Правда, сначала вам придется убить нас. И, боюсь, после этого вы недолго останетесь капитаном, приятель.

Дрошный задумался. Резко произнес что-то на своем языке.

Солдаты опять подняли винтовки на Меллори и его друзей. Однако приказа сдать оружие не последовало. Дрошный повернулся, махнул рукой остальным и вновь двинулся вверх по склону. Меллори понял, что Дрошный предпочел лишний раз не испытывать судьбу.

Минут двадцать они взбирались вверх. Впереди, из темноты, послышался чей-то голос. Дрошный ответил, не замедляя шага.

Вскоре они миновали двух часовых, вооруженных автоматами, и оказались в расположении лагеря, если так можно было назвать несколько наспех срубленных деревянных бараков.

Поляну, на которой был разбит лагерь, со всех сторон обступили плотные ряды самых высоких в Европе сосен. Их раскидистые кроны так плотно смыкались над лагерем на высоте от восьмидесяти до ста футов, что сквозь образовавшийся купол ни одна снежинка не упала на землю. В другую сторону этот купол не пропускал и луча света.

Ярко горели керосиновые фонари, освещая территорию лагеря.

Дрошный остановился и обратился к Мел-лори:

– Вы пойдете со мной. Остальные останутся здесь. Он подвел Меллори к двери самого большого барака. Не ожидая приглашения, Андреа сбросил с плеч рюкзак и уселся на него.

Остальные, немного помедлив, последовали его примеру. Конвоиры застыли в нерешительности, переглянулись и, на всякий случай, взяли сидящих в кольцо. Рейнольдс повернулся к Андреа. В выражении его лица полностью отсутствовали восхищение или доброжелательность.

– Вы спятили, – с негодованием прошептал Рейнольдс. – Это просто сумасшествие. Вас могли убить. Нас всех могли убить. Вы, случайно, не контуженный?

Андреа промолчал. Он закурил свою вонючую сигару и пристально посмотрел на Рейнольдса, пытаясь придать лицу миролюбивое выражение.

– Спятил – это слабо сказано. – Гроувс был взбешен не меньше Рейнольдса. – Вы же убили партизана! Вы понимаете, что это значит? Вам невдомек, что осторожность для них превыше всего?

Степень его осведомленности так и не удалось выяснить.

Вместо ответа Андреа глубоко затянулся, выпустил облако ядовитого дыма и перевел умиротворенный взгляд с Рейнольдса на Гроувса.

Миллер попытался разрядить обстановку:

– Будет вам. Не надо преувеличивать. Андреа действительно чуть-чуть погорячился.

– Спаси нас Бог, – выразительно произнес Рейнольдс и в отчаянии посмотрел на своих товарищей. – Оказаться за тысячу миль от дома, от своих, в компании убийц-маньяков! – Он поглядел на Миллера и язвительно передразнил:

– "Не надо преувеличивать…"

Миллер обиженно отвернулся.

Комната была просторной и почти пустой: деревянный стол, скамья и два стула. Только потрескивание дров в печке создавало относительный уют.

Все это Меллори отметил про себя машинально. Он даже не отреагировал на слова Дрошного:

– Капитан Меллори. Разрешите представить вам моего командира. – Его взгляд был прикован к человеку, сидящему за столом.

Небольшого роста, коренастый, на вид ему было лет тридцать пять. Морщинки у глаз и в уголках рта, застывшего в полуулыбке, свидетельствовали о доброжелательном настроении. Он был одет в форму капитана германской армии. На шее тускло поблескивал Железный Крест.




Глава 4

Пятница. 02.00-03.30


Сидящий за столом гитлеровец откинулся на спинку стула и удовлетворенно потер руки. Ситуация явно доставляла ему удовольствие.

– Гауптман Нойфельд к вашим услугам, капитан Меллори. – Он взглянул на то место, где на форме Меллори должны были быть нашивки. – Если я правильно понял, конечно. Вы не ожидали меня увидеть?

– Я сердечно рад вас видеть, герр гауптман. – Выражение удивления на лице Меллори сменилось радостной улыбкой. Он с глубоким облегчением вздохнул. – Вы даже представить себе не можете, как я рад. – Улыбаясь, он повернулся к Дрошному и застыл в замешательстве. – Кто же вы? Кто этот человек, капитан Нойфельд? Что это за люди, которые привели нас сюда? Они, должно быть…

Дрошный мрачным голосом прервал:

– Один из его группы убил нашего человека.

– Что? – улыбка мгновенно исчезла с лица Нойфельда. Он резко встал, опрокинув стул. Меллори, не обращая на него внимания, продолжал смотреть на Дрошного.

– Кто вы такой? Скажите мне, ради Бога!

– Нас называют «четниками», – угрюмо процедил Дрошный.

– Четники? Четники? Что еще за четники?

– Позвольте усомниться в вашей искренности, капитан. – Нойфельд уже взял себя в руки. Его лицо стало непроницаемым.

Только глаза метали молнии. Людям, недооценивающим капитана Нойфельда, грозят большие неприятности, отметил про себя Меллори. – Вам, командиру отряда, заброшенного в эту страну со спецзаданием, неизвестно, что четники – наши югославские друзья?

– Друзья? Понятно. – Лицо Меллори прояснилось. – Предатели, коллаборационисты, другими словами.

Дрошный, издав горлом подобие львиного рыка, схватился за нож и двинулся на Меллори. Резкий окрик Нойфельда заставил его остановиться.

– Кстати, о каком спецзадании вы говорили? – спросил Меллори. Он внимательно оглядел каждого из присутствующих и понимающе усмехнулся. – У нас действительно специальное задание, но совсем не в том смысле, как вам кажется. По крайней мере, не в том смысле, как мне кажется, что вам кажется.

– Вот как? – Нойфельд умел вскидывать брови ничуть не хуже Миллера, отметил Меллори. – Тогда почему мы ждали вашего появления? Объясните, если можете.

– Одному Богу известно, – честно признался Меллори. – Мы приняли ваших людей за партизан. Именно поэтому один из них был убит, как мне кажется.

– Именно поэтому? – Нойфельд с интересом посмотрел на Меллори, придвинул стул, уселся и приготовился слушать. – Объясните все по порядку.

Как подобает истинному представителю лондонского Вест-Энда, Миллер имел обыкновение во время еды пользоваться салфеткой. Он не изменил своей привычке и сейчас, сидя на рюкзаке и придирчиво ковыряя вилкой в банке с консервами. Трое сержантов, сидящие рядом, с недоумением взирали на эту картину.

Андреа„ пыхтя неизменной сигарой и не обращая никакого внимания на охрану, не спускавшую с него глаз, неторопливо разгуливал по территории лагеря, отравляя окрестности ядовитым дымом. В морозном воздухе ясно послышались звуки пения под аккомпанемент гитары. Когда Андреа закончил обход лагеря, Миллер взглянул на него и кивнул в ту сторону, откуда доносилась музыка.

– Кто солирует? Андреа пожал плечами.

– Радио, "наверное.

– Надо бы им купить в таком случае новый приемник. Мой музыкальный слух не в силах это вынести.

– Послушайте, – возбужденным шепотом перебил его Рейнольдс, – Мы тут кое о чем поговорили…

Миллер картинно вытер губы торчащей из-под ворота салфеткой и мягко сказал:

– Не надо. Подумайте, как будут убиваться ваши матери и невесты.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду побег, – спокойно ответил Миллер. – Может быть, оставим до следующего раза?

– Почему не сейчас? – Гроувс был воинственно настроен. – Конвоиры ушли…

– Вам так кажется? – Миллер тяжело вздохнул. – Ах, молодежь, молодежь. Посмотрите внимательней. Вам кажется, что Андреа решил прогуляться от нечего делать?

Они быстро исподтишка огляделись, затем вопросительно посмотрели на Андреа.

– Пять темных окон, – тихо произнес Андреа. – За ними пять темных силуэтов. С пятью темными автоматами.

Рейнольдс кивнул и отвернулся.

– Ну, что же. – Привычка Нойфельда потирать руки напомнила Меллори одного судью. Тот всегда так же потирал руки перед объявлением смертного приговора. – Вы рассказали нам весьма необычную историю, дорогой капитан Меллори.

– Вот именно, – согласился Меллори. – Как необычно и то положение, в котором мы теперь оказались.

– Еще один аргумент. – Медленно загибая пальцы, Нойфельд перечислил доводы Меллори. – Итак, вы утверждаете, что в течение нескольких месяцев занимались контрабандой пенициллина и наркотиков на юге Италии. Как офицер связи союзной армии, вы имели доступ на склады американских военных баз.

– В конце концов у нас возникли некоторые затруднения, – признал Меллори.

– Я подхожу к этому. Всему свое время. Эти товары, но вашим словам, переправлялись вермахту.

– Предпочел бы, чтобы вы произносили фразу «по вашим словам» другим тоном, – с раздражением заметил Меллори. Наведите справки у командующего военной разведкой в Падуе. Он подчинен непосредственно фельдмаршалу Кессельрингу.

– С удовольствием. – Нойфельд поднял телефонную трубку и произнес что-то по-немецки. Меллори был искренне удивлен:

– У вас прямая связь с внешним миром? Непосредственно отсюда?!

– У меня прямая связь с сараем, расположенным в пятидесяти ярдах отсюда. Там установлен мощный передатчик.

Продолжим. Вы утверждаете далее, что вас раскрыли, судили военным трибуналом и приговорили к расстрелу. Верно?

– Если ваша хваленая шпионская сеть в Италии действительно существует, вы узнаете об этом не позднее завтрашнего дня, – сухо заметил Меллори.

– Узнаем, непременно узнаем. Итак, вам удалось бежать из-под стражи, убив охранников. Там же, в здании разведуправления, вы случайно подслушали, как инструктировали группу десантников перед отправкой в Боснию. – Он загнул еще один палец. – Возможно, вы говорите правду. В чем, вы сказали, заключалась их миссия?

– Я ничего не говорил. Мне было не до подробностей.

Что-то, касающееся освобождения британских связных и перекрытия каналов утечки информации. Я не совсем уверен. У нас были более серьезные проблемы.

– Я в этом не сомневаюсь, – презрительно произнес Нойфельд. – Вам надо было спасать свои шкуры. А что случилось с вашими погонами, капитан? Где нашивки, орденские планки?

– Вы, очевидно, не знаете, что такое британский военный трибунал, гауптман Нойфельд.

– Вы могли сами от них избавиться, – мягко заметил Нойфельд.

– А после этого опорожнить наполовину баки захваченного нами самолета, если следовать вашей логике?

– Баки были полупустыми? Разве ваш самолет при падении не взорвался?

– Падение самолета никак не входило в наши планы, – сказал Меллори. – Мы предполагали приземлиться, но неожиданно кончилось горючее. В самый неподходящий момент, как я теперь понимаю.

Нойфельд задумчиво произнес:

– Каждый раз, когда партизаны разводят костры, мы следуем их примеру. В данном случае мы знали, что вы или кто-нибудь другой обязательно прилетите. Горючее кончилось, говорите? Он опять что-то сказал в трубку и повернулся к Меллори. – Звучит правдоподобно. Остается только объяснить смерть подчиненного капитана Дрошного.

– Здесь я должен извиниться. Это была нелепая ошибка. Но вы должны нас понять. Меньше всего нам хотелось попасть к вам.

Мы слышали, что бывает с английскими парашютистами, попавшими к немцам.

Нойфельд загнул еще один палец.

– На войне как на войне. Продолжайте.

– Мы собирались приземлиться в расположении партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошный приказал своим людям взять нас на мушку, мы решили, что партизаны нас раскрыли, что их предупредили об угоне самолета. В таком случае у нас просто не было выбора.

– Подождите на улице. Мы с капитаном Дрошным сейчас выйдем.

Меллори вышел. Андреа, Миллер и трое сержантов терпеливо ждали, сидя на рюкзаках. Откуда-то продолжала доноситься музыка. На мгновение Меллори повернул голову и прислушался, затем направился к остальным. Миллер деликатно вытер губы салфеткой и вопросительно взглянул на Меллори.

– Мило поболтали?

– Навесил ему лапшу на уши. То, о чем мы говорили в самолете. – Он взглянул на сержантов. – Кто-нибудь говорит по-немецки?

Все дружно отрицательно покачали головами.

– Прекрасно. Советую забыть также и английский. Если вас спросят, вы ничего не знаете.

– Даже если меня не спросят, – язвительно добавил Рейнольдс, – я все равно ничего не знаю.

– Тем лучше, – одобрительно заметил Меллори. – Значит, вы никому ничего не расскажете, верно?

Он замолчал и повернулся. Дрошный и Нойфельд показались в дверях барака. Нойфельд подошел ближе и сказал:

– Не желаете немного выпить и подкрепиться, пока мы ждем подтверждения вашей информации? – Как только что Меллори до этого, он повернулся и прислушался к доносящемуся издалека пению. – Но прежде я хочу познакомить вас с нашим менестрелем.

– Мы готовы обойтись выпивкой и закуской, – заметил Андреа.

– Вы сейчас поймете, что были не правы. Пойдемте.

Столовая, если ее можно было так назвать, находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь наспех сколоченной времянки, и они оказались в длинной, неуютной комнате. Два деревянных стола на козлах и четыре скамьи стояли на земляном полу. В дальнем конце комнаты горел очаг. Ближе к печке, за дальним концом стола, расположились трое мужчин. Судя по шинелям с поднятыми воротниками и висящим на ремнях винтовкам, – недавно сменившиеся часовые. Они пили кофе и слушали тихое пение человека, сидящего на полу у огня.

На плечи певца была накинута видавшая виды куртка, залатанные брюки заправлены в драные сапоги. Его лицо невозможно было разглядеть под копной густых черных волос и темными очками в металлической оправе.

Рядом с ним сидела девушка. Она дремала, положив голову ему на плечо. Обтрепанная английская шинель, доходящая ей до пят, прикрывала ноги. Пышные русые волосы, небрежно разметавшиеся по плечам, сделали бы честь жительнице Скандинавии, но широкие выдающиеся скулы, густые черные брови и длинные ресницы выдавали славянское происхождение.

Нойфельд прошел в дальний конец комнаты и остановился у печки. Он наклонился к певцу и тронул его за плечо:

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, Петар. Петар опустил гитару, поднял голову и тронул девушку за рукав. Она тотчас встрепенулась и широко раскрыла глаза. Ее взгляд напоминал взгляд попавшего в капкан зверя. Она быстро оглянулась и вскочила на ноги. Потом наклонилась и помогла встать гитаристу.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=122525) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.