Отрава Эд Макбейн 87-й полицейский участок #40 Расследуя ряд убийств, один из детективов 87-го полицейского участка, Хэл Уиллис, влюбляется в основную подозреваемую. Эд Макбейн Отрава «Poison» 1987, перевод Т. Печурко Глава 1 – Ну и грязища здесь, – проворчал Моноган. – И запашок тоже, – добавил Монро. Оба детектива из отдела убийств внимательно посмотрели на лежащее на ковре мертвое тело, затем обошли Хэла Уиллиса, который, подбоченясь, стоял посреди комнаты и тоже рассматривал труп. Крошку Уиллиса было нетрудно обойти. Моноган и Монро, люди богатырского сложения, были очень рады, что им не придется работать в паре с таким недомерком, как Уиллис. В прежние времена подобный хиляк не попал бы в полицию; тогда необходимо было иметь рост не менее пяти футов восьми дюймов. Это сейчас запрещена всякая дискриминация, вот и ходят по городу копы, которых можно засунуть в кармашек для часов. И Моноган, и Монро были в темных костюмах-тройках, темных плащах и темных фетровых шляпах. Лица обоих раскраснелись от колючего мартовского ветра. Оба прижимали к носу платки, чтобы хоть как-то защититься от нестерпимого запаха рвотных масс и испражнений, заполнявшего квартиру. Невозможно было сделать ни шагу, чтобы не вляпаться в дерьмо или рвотную жижу. Честно говоря, все присутствующие с трудом сдерживали рвоту. Моноган и Монро ненавидели подобные дела. Они предпочитали хорошие старомодные методы, вроде пули или ножа. Помимо всего прочего, в комнате воняло застарелым табачным дымом. Все пепельницы были забиты окурками, очевидно, хозяин дымил, как паровоз. Убитый лежал в одних трусах возле кровати, лицом вверх, в собственных рвотных массах и испражнениях. Телефонная трубка была снята. «Возможно, он пытался позвонить кому-то, прежде чем сыграл в ящик», – подумал Монро. А может, просто сбил трубку, когда терял сознание. Его голубые глаза с расширенными зрачками смотрели в потолок, лицо было очень бледным. Над ним, ощупывая руки, чтобы определить приблизительную температуру тела, склонился порядком измученный эксперт, который выглядел даже несчастнее остальных, поскольку он находился ближе всего к телу, экскрементам и прочим мерзким выделениям. Два технических сотрудника из отдела фотографий усердно снимали место преступления на свои «Поляроиды». Моноган и Монро сделали несколько осторожных шагов назад, ступая грациозно, как пара эстрадных танцовщиков. – Сдается, я видел что-то подобное, – произнес Моноган, продолжая зажимать нос платком. – Ну, всю эту грязь. Помнишь старуху, которая упала в ванну и умерла там от голода, так как не смогла выбраться? Вся ванна была завалена дерьмом, ребята из Службы спасения буквально выкапывали ее оттуда лопатой. – Да, это было то еще дельце, мерзостное, – согласился Монро. Медэксперт промолчал, но про себя подумал, что это дело не менее мерзостное. И какая нелегкая заставила его бросить частную практику на Сэнд Спит! Воображение услужливо нарисовало аккуратную табличку «Доктор Фрэнк О'Нил», прибитую к деревянной стене такого же аккуратного домика. А что теперь? Раннее утро и мертвец, лежащий в собственных вонючих выделениях. – Ну и что ты думаешь? – спросил Уиллис. – Отравление? – пожал плечами О'Нил. – А может быть, сердце? – предположил Монро. – И они вытащили нас в понедельник на рассвете из-за того, что у какого-то парня случился сердечный приступ, – проворчал Моноган. – Это не сердечный приступ, – сказал О'Нил. И, добавим, уже не рассвет. Часы на тумбочке покойника показывали двадцать минут десятого. Это был первый вызов, полученный сегодня Уиллисом и Кареллой, – вот уж прекрасное начало недели. С того момента, как Карелла приехал сюда с Уиллисом, он почти ничего не сказал. Полицию вызвала женщина, приходившая убираться у покойного. А те в свою очередь сообщили в 87-й участок о трупе. Карелла и Уиллис поставили в известность отдел убийств, поскольку и вид, и запах в комнате подсказывали, что смерть вряд ли наступила в силу естественных причин. В этом городе убийства и самоубийства расследовались одинаково, и присутствие на месте происшествия представителей отдела убийств было обязательным, хотя официально дело числилось за местным участком. Карелла по-прежнему хранил молчание. Это был высокий темноволосый человек с карими, чуть раскосыми глазами, придававшими его лицу немного азиатский вид. Монро подозревал, что в школе Карелла играл в бейсбол. Карелла нравился Монро чуть больше остальных копов из 87-го. Эти типы из местного участка воспринимают все слишком серьезно. Вот и сейчас Карелла с чрезвычайно озабоченным, даже трагическим, выражением смотрел на лежащего на ковре покойника. – Так каково предварительное заключение? – спросил Моноган. – Отравление? – Сейчас ничего не могу сказать, – ответил О'Нил. – До тех пор, пока не сделаем вскрытия, причина неизвестна. – Эта причина вывалилась и заляпала ему трусы, – засмеялся Монро. – Причина в отсутствии навыков пользования туалетом, – со смехом добавил Моноган. – Так ты не знаешь, от чего он умер? – спросил Уиллис. – Нет, – сказал О'Нил, защелкивая свой чемоданчик. – Желаю приятно провести время, – с ехидной улыбочкой произнес он и вышел из комнаты. Чернокожая женщина, обнаружившая тело, явно была напугана. За всю жизнь ей ни разу не приходилось иметь дело с полицией, и теперь бедняжке казалось, что ее ждут сплошные неприятности. Она сидела в кресле в дальнем углу комнаты, наблюдая за группой криминалистов, окруживших тело. Без конца щелкали фотоаппараты. По комнате сновали люди с какими-то непонятными штуками. Когда доктор – она догадалась, что это доктор, потому что у него в руках был типичный докторский чемоданчик, – выходил из комнаты, кто-то сказал: «Вы закончили?», и он кивнул и махнул им на прощанье рукой. Какой-то человек стал распылять возле трупа порошок, как бы очерчивая его контур. – Не наступи в дерьмо, – предупредил Моноган. – Возможно, оно является уликой. Оно, действительно, являлось уликой. Лаборанты собирали экскременты и остатки рвотных масс в мешочки, чтобы отправить в лабораторию на Хай-стрит. Грязи и вони хватало на целый район. – Мы пока не нужны, – сказал Монро, – пойдем немного продышимся. – Когда техники закончат убираться, можно открыть окна, – предложил Моноган. Они пожали плечами, убрали носовые платки и направились к двери, обходя полицейских из Службы спасения 911, принесших носилки, большую клеенку и пластиковый мешок для тела. – Успешной вам работы, – пожелал Моноган и вышел из квартиры. Допрос работницы занял не больше пяти минут. Женщину убедили, что она никоим образом не связана с этим делом и что, напротив, действовала очень правильно, сразу же вызвав полицию. Во время допроса уборщица сообщила, что ее хозяина звали Джером МакКеннон. И теперь, когда техники-криминалисты обходили комнату, тщательно снимая все возможные отпечатки пальцев и собирая специальным пылесосом все волоски и пылинки, а также сгребая в специальный контейнер все малоаппетитные выделения, Уиллис и Карелла стали обыскивать квартиру, чтобы окончательно установить личность покойного. На туалетном столике напротив кровати они нашли бумажник, ключи, расческу и горсть мелочи. В бумажнике лежали две пятидесятидолларовые банкноты, одна двадцатка, бумажка в пять долларов, три долларовых купюры, несколько кредитных карточек и водительское удостоверение, в котором было написано, что покойника действительно звали Джером МакКеннон. Они обшарили все карманы вещей, висевших в шкафу, однако нашли лишь небольшой перочинный ножичек в одной из спортивных курток. Они перерыли все ящики комода. Но пустого пузырька от лекарства в комнате не было. В ящиках письменного стола небольшого кабинета, примыкавшего к спальне, они обнаружили несколько чековых книжек на имя Джерома Эдварда МакКеннона, телефонную книжку, а также пачку почтовой бумаги с его именем, адресом и номером телефона. Теперь было абсолютно ясно, что вынесенный из этой квартиры в пластиковом мешке человек является не кем иным, как Джеромом Эдвардом МакКенноном. Из верхнего ящика стола была извлечена небольшая записная книжка, которую они с любопытством пролистали и затем убрали в карман, чтобы получше с ней ознакомиться в участке. В аптечке в ванной стояло несколько пузырьков с какими-то лекарствами, но, судя по этикеткам, ни одно из них не могло представлять смертельной угрозы. Тем не менее они сложили пузырьки в мешочек, чтобы в лаборатории все тщательнейшим образом проверили. Больше никаких признаков лекарств в квартире не было. Они просмотрели все кухонные шкафчики, в надежде найти какие-нибудь средства от насекомых или прочие вещества, в которых мог бы содержаться яд. Однако они нашли лишь аэрозоль от тараканов с ненарушенной упаковкой. – Если он отравился сам, – сказал Уиллис, – то каким образом? В спальне лаборанты все еще продолжали свою работу. – Вы уже сняли отпечатки с телефона? – спросил Карелла. – Да, – ответил один из криминалистов, и Карелла взял трубку. – Кому ты хочешь позвонить, Стив? – спросил Уиллис. – В отдел медицинской экспертизы. Хочу, чтобы они побыстрее дали результат. – Он на секунду замолчал, разглядывая нижнюю часть аппарата. – Здесь есть кнопка повторного набора, – сообщил он. – Ну-ка попробуй. Карелла нажал на кнопку. Послышался гудок, затем стал набираться номер. – Привет, это... – Привет... – ...Мэрилин. Меня сейчас нет дома... – Автоответчик, – сказал он Уиллису. – ...но если вы оставите свое имя, номер телефона и сообщите время, в которое вы звонили, то я вам перезвоню сразу же, как смогу. Говорите, пожалуйста, после сигнала. Карелла подождал, пока прозвучит сигнал, затем сказал, что он является полицейским детективом, и попросил позвонить по телефону 377-80-24, это был номер их отдела. – Как ее зовут? – спросил Уиллис. – Просто Мэрилин. – Она не сообщила свой телефон? – Нет. – А батарейки здесь есть? Карелла перевернул аппарат и открыл емкость для батареек. – Да, – ответил он. – Тогда давай выдернем его и возьмем с собой, – предложил Уиллис. Прежде чем покинуть здание, они обошли все квартиры в доме. Это нудное занятие, от которого скисали мозги, составляло важную часть любого расследования. Половина жильцов и слыхом не слыхивала о МакКенноне, что неудивительно для этого города. Никто не знал, чем он занимается. Никто не видел, чтобы кто-нибудь входил в его квартиру вчера вечером или сегодня рано утром. Управляющий сообщил, что МакКеннон проживал в доме уже почти год, что он был просто идеальным жильцом, жалоб на него никогда не поступало. Они вернулись в отдел где-то около трех, прихватив с собой телефон МакКеннона и его записную книжку. Имя Мэрилин в книжке не значилось. Или он знал ее номер наизусть, или считал, что он для него не так уж важен. Большинство женщин этого города, дабы оградить себя от искателей приключений, указывали в городском телефонном справочнике лишь свои фамилии и инициалы. Но и это не спасало от всяких извращенцев – некоторым особенно нравится, когда вместо имени стоят лишь инициалы. Однако эта самая Мэрилин достаточно точно указала, что живет одна, сообщив: «я вам перезвоню». И что еще хуже, она еще говорила: «меня сейчас нет дома», что может послужить сигналом какому-нибудь предприимчивому взломщику для того, чтобы обчистить ее квартиру. В этом городе было бы безопаснее просто сказать: «Привет, вы набрали номер 846-3-18. Будьте любезны, оставьте свое сообщение после того, как услышите сигнал...» и так далее. Никаких зацепок ни для искателя приключений, ни для квартирных воров. Никаких имен. Лишь, номер телефона, который звонивший знает и так. И никаких объяснений. Пусть возможный грабитель ломает себе голову – отсутствует ли жилец, или находится в ванной комнате, или просто спит. Больше всего грабители боятся вломиться в квартиру, где кто-то есть. Жаль, что Мэрилин не оставила свой телефон. И в настоящий момент в распоряжении следствия был только неизвестный номер, погребенный где-то в недрах аппарата, вынесенного из квартиры МакКеннона. Если звонок местный, то на телефонной станции он не зарегистрирован. На всякий случай решили проверить, не был ли это междугородный вызов. Карелла позвонил в телефонную компанию, где ему сообщили, что последний междугородный звонок из квартиры МакКеннона зафиксирован 13 марта, то есть одиннадцать дней назад. Вряд ли тот звонок был последним в жизни МакКеннона. Но тем не менее они позвонили по данному компанией номеру, который оказался телефоном агентства «Мужская одежда – почтой» в Калифорнии. Уиллис разузнал насчет батареек в аппарате, потому что боялся, что если отсоединить телефон, то автоматически сотрется все, что было в памяти; некоторые из этих новомодных аппаратов слишком капризны, а батарейки дают дополнительную гарантию. Сейчас они имели дело с современными аппаратами. Телефон МакКеннона автоматически набирал последний номер при нажатии небольшой кнопки «повторно» в нижней части аппарата. Телефон же Мэрилин был подключен к автоответчику. Сыщики не сомневались, что умельцы из центральной технической лаборатории смогут извлечь из памяти телефонного аппарата номер этой Мэрилин, однако операция могла занять недели две. И копы выбрали старый добрый способ, требующий, однако, немало нудной работы. Они включили телефон МакКеннона в сеть и попросили одного из служащих канцелярии регулярно нажимать на кнопку «повтор» до тех пор, пока трубку не снимет сама Мэрилин. Этот телефон ни в коем случае нельзя было использовать для каких-либо других разговоров, поскольку при этом из памяти сотрется номер последнего телефона, по которому звонил МакКеннон. Служащий был явно не в восторге от такого поручения. Заведующий канцелярией Альф Мисколо также не слишком обрадовался. Обычно он не вредничал. Но сейчас у него была срочная работа – предстояло навести порядок в своем хозяйстве за две недели. В синей шерстяной безрукавке, надетой на форменную рубашку, с мясистым крупным носом, темными глазами, кустистыми бровями и толстой шеей Мисколо выглядел довольно свирепой личностью. – Нам и без того хватает здесь работы, еще вы тут будете задания давать, – ворчал он, с ненавистью глядя на непрошенный аппарат. «Здесь» – означало небольшую захламленную комнатку на втором этаже старого здания на Гровер-авеню, воздух в которой был пропитан запахом кофе. Никому из детективов не нравились эксперименты Мисколо с кофе, однако в канцелярии круглые сутки булькал на плитке кофейник, в котором заведующий смешивал то колумбийский с венесуэльским, то кофе без кофеина с обычным. Сослуживцы частенько интересовались, уж не занят ли он изобретением эликсира вечной молодости, а тот в ответ посылал их куда подальше. Сопровождаемые кофейным ароматом, они вернулись в свой отдел, и Карелла позвонил медицинским экспертам. – Они там пыхтят вовсю, – сообщил он, вешая трубку. – Ну да, это значит, что к следующему Рождеству работа будет закончена, – ехидно заметил Уиллис. Однако он ошибся. В тот же день без двадцати четыре, перед самым концом первой смены позвонил Пол Блэни. – А что мне за это будет? – осведомился он. – Что ты выяснил? – спросил Карелла. – И можешь поверить, это было совсем непросто, – ответил Блэни. Карелла промолчал. Он знал, что Блэни все равно изложит все по-своему, не торопясь. – Этот яд нелегко определить, – сказал Блэни. Карелла ждал. – Правильный путь подсказал запах табачного дыма, – продолжал Блэни. – Хотя его не всегда можно уловить. Уиллис вопросительно посмотрел на держащего трубку Кареллу, однако тот лишь пожал плечами. В дальнем конце помещения через турникет протискивался Мейер. На нем было короткое пальто с воротником из искусственного меха и шерстяная шапочка, плотно нахлобученная на лысую голову. – И это март? – возмущенно спрашивал он, отогревая дыханием замерзшие руки. – Господи, неужели до Пасхи действительно осталась лишь одна неделя? – Конгестия и сильнейшее воспаление желудка и кишечника, – продолжал бубнить в трубку Блэни, – говорят о том, что яд проник через рот. Прилив крови ко всем органам, кровь очень темная и разжиженная. Я исследовал содержимое желудка, кишечника и мозга. Цветовые реакции оказались положительными. Желтый, с чуть оранжевым оттенком свидетельствует о наличии азотно-серной кислоты. Желтый с коричневатым оттенком говорит о концентрированной серной кислоте, при реакции Эрдманна и Мекке никаких изменений не отмечено. На реагент Маркиса дал бледно-оранжевую окраску с примесью коричневого. Винно-красный реагент Яновского, фуксин – на наличие пара-этила... ну, собственно говоря, вам не обязательно знать все эти технические подробности. У меня также имеются крупные желтые кристаллы с реагентом на платиновый хлорид и слабый осадок с хлоридом золота. Не сомневаюсь, что я его нашел. – Так, что же все-таки за яд? – спросил Карелла. – Никотин, – ответил Блэни. Мейер, еще не сбросив пальто и шапку, закуривал сигарету. – Никотин? – переспросил Карелла. – Ага, – подтвердил Блэни. Чувствовалось, что он очень доволен собой. Карелла мог представить себе, как тот улыбается во весь рот. – Смертельный яд, – сказал он. – И смерть, прямо скажу, не из приятных. Сильное жжение во всем пищеводе – от ротовой полости до самого желудка. Сильное слюноотделение, тошнота, рвота, понос, боль в животе. Потеря сознания, кома, падение кровяного давления, судороги и паралич дыхательных путей. Как подумаешь, так сразу хочется бросить курить, правда? – Я не курю, – Карелла посмотрел в противоположный угол, где Мейер пыхтел, как паровоз. – И какова смертельная доза? – Зависит от того, в чем она содержится. Минимум сорок миллиграмм. – И как быстро он действует? – Почти так же, как и цианистый калий. – И что это значит? – Цианистый калий убивает за считанные минуты, иногда даже секунды. – А никотин? – Судороги начинаются через несколько секунд, смерть наступает через несколько минут. Тебе нужно точное время смерти? – Да, разумеется! – Если учесть все – температуру тела, бледность, содержимое желудка и все остальное – думаю, что труп достаточно свеженький. – Например? – Сегодня рано утром. – Рано – это когда? – Он умер в семь часов двадцать четыре минуты, – сказал Блэни. – Если поточнее – семь часов, двадцать четыре минуты и тридцать шесть секунд. Карелла не сразу понял, что тот шутит. – Дай мне еще немного времени, ладно? – попросил Блэни. – Пока я могу лишь сказать, что это произошло сегодня рано утром. – И яд попал через рот? – Вне всякого сомнения. – По меньшей мере сорок миллиграмм? – Сорока вполне бы хватило. Шестьдесят ускорили бы процесс. Ну а про девяносто я и не говорю. Как подумаешь, так сразу хочется бросить курить, правда? – Сорок миллиграмм – это сколько? Чайная ложка? – спросил Карелла. – Ты что, шутишь? Это совсем ничтожное количество, капелюшечка, привкус. – Значит, яд очень сильный? – Относится к шестому разряду. Сверхтоксичен. – Ну что ж, спасибо, – сказал Карелла. – Очень тебе благодарен. Когда я смогу получить полный отчет? – Тебе нужна постоматологическая карта? Насколько я понял, личность покойного установлена? – Ничего, не помешает. – Дай мне пару дней. Идет? Ведь тебе не так уж важны бумаги? – Нет, если я могу полностью положиться на данные о никотине. – Даю честное слово, – сказал Блэни. – Отлично. Еще раз спасибо. – Приятно было поболтать, – отозвался Блэни. Карелла повесил трубку. В комнату входил Коттон Хейз, раскрасневшийся от сильного ветра. Красное лицо сливалось с рыжими волосами и придавало ему свирепый вид, слегка смягченный седой прядью на правом виске. Он бросил взгляд на часы и пробормотал: – Извините за опоздание. Уиллис подошел к столу Кареллы. – Ну и что там? – спросил он. – Никотин, – ответил Карелла. – Только давайте не будем, – Мейер направился к ним. – Это я и без того целыми сутками слышу от Сары. Никотин, никотин, никотин. – У нас сегодня утром было убийство, – объяснил Карелла. – Парня отравили никотином. – Да ладно, кончай травить. – Надо тебе бросать это дело, – посоветовал Хейз. – Я уже бросал. Целых пять раз. – Мы установили дежурство у телефона в канцелярии, – предупредил Карелла. – Так что не вздумайте им пользоваться. – Я что-то не понимаю, – произнес Хейз. – Понимать нечего. Просто не пользуйтесь телефоном в канцелярии, – сказал Уиллис. – Так что же сделал этот парень? – спросил Мейер. – Наелся окурков? В дверях появился Мисколо: – Там по вашему телефону отозвалась какая-то женщина. Глава 2 Когда они, пройдя через холл, поднялись в канцелярию, то услышали лишь короткие гудки отбоя. – Я велел ей не вешать трубку, – разозлился Мисколо. – Я сказал, что это полиция и что она не должна вешать трубку. – Ну-ка, попробуй еще раз, – сказал Уиллис. Карелла нажал на кнопку повторного набора. Раздался гудок, еще один, еще, еще... – Алло? Женский голос. Тот самый, что и на автоответчике. – С вами говорит детектив Стив Карелла. Восемьдесят седьмой участок. Это Мэрилин? – Послушайте, какого черта?.. – Я провожу расследование... – Пошел ты, – произнесла женщина и повесила трубку. Карелла уставился на телефон. – Опять повесила, – вздохнул он и тут же вновь нажал на кнопку повтора. Женщина сняла трубку и, не дожидаясь ответа, крикнула: – Оставьте меня в покое, слышите? – Мэрилин, – сказал Карелла, – я полицейский детектив, мой номер 714-5632... – И как же ты действуешь? Вынюхиваешь? Узнал по автоответчику мое имя? – Вот именно, – ответил Карелла. – Я работаю в восемьдесят седьмом участке, и этот звонок вполне обоснован. Я использовал кнопку повторного набора... – Что использовали? – Вам знаком человек по имени Джером Эдвард МакКеннон? Наступило молчание. – Он что-то натворил? – Вы его знаете? – спросил Карела. – Да. Что случилось? Он не?.. – Вы не можете сообщить нам свое полное имя? – Мэрилин Холлис. – Будьте добры, дайте свой адрес. – Зачем он вам? – Нам бы хотелось поговорить с вами, мисс Холлис. – О чем? – Вы сейчас дома? – Да, да. Послушайте, что?.. – Так какой у вас адрес? – Харборсайд 1211. Вы не могли бы сказать, какого черта?.. – Мы будем у вас через десять минут, – сказал Карелла. – Ждите. Улица Харборсайд Лейн, находившаяся на участке 87-го участка, была районом, не столь приятным, как Силвермейн Овал, но тем не менее вполне приличным, особенно если учесть остальную территорию, подведомственную этому участку. Овал, как все его называли для краткости, располагался в центре района Силвермейн, неподалеку от парка и роскошных домов, выходящих на реку Харб. Отсюда дорога шла вниз, как в прямом, так и переносном смысле. Стем представлял собой довольно пестрый квартал, застроенный по краям магазинчиками, ресторанами, кинотеатрами, а теперь еще и массажными салонами. К югу от него шла Эйнсли-авеню, а затем Калвер, обе эти улицы, казалось, подтверждали теорию американского «плавильного тигеля», поскольку здесь жили и правоверные евреи, и ирландцы, и итальянцы, не желающие уступать перед напирающими чернокожими и пуэрториканцами. Территория, подвластная 87-му участку, становилась все более разношерстной и убогой по мере того, как разрасталась к югу в сторону Мейсон-авеню, где трудились уличные проститутки, возмущенные тем, что массажные салоны передвигались к северу, тем самым посягая на их исключительные права на древнейшую из профессий. Харборсайд Лейн находилась за Силвермейн-роуд, выходила на реку Харб, и оттуда также открывался прекрасный вид на небоскребы на противоположной стороне реки, принадлежащей уже другому штату. Это была довольно широкая улица, вдоль которой выстроились некогда роскошные особнячки из темного песчаника. Стены домов, где поселились теперь молодые и честолюбивые люди, были покрыты всевозможными надписями. Казалось, что эти надписи сделаны кириллицей. Можно было подумать, что находишься в России – только вот в России на стенах домов не пишут, если только не хотят отправиться на отдых в Сибирь. Авторы надписей называли себя «писателями». Впрочем, для всех оставалось тайной, что именно они пишут, поскольку разобрать эти каракули было совершенно невозможно. Недавно принятый закон обязывал тщательно регистрировать продаваемое количество аэрозольных красок. Однако за выполнением этого закона никто не следил, и «писатели» продолжали писать, хотя никто их творений и не понимал. Творцы этих надписей, вероятно, рассчитывали получить Нобелевскую премию. Дом 1211 по Харборсайд Лейн, стоявший в ряду коричневатых зданий, также был украшен неразборчивыми надписями. От чугунных ворот справа от дома тянулась дорожка к гаражу, находящемуся где-то на расстоянии метров пятидесяти от тротуара. Ворота были заперты на висячий замок. Окна первого и второго этажей были прикрыты декоративной чугунной решеткой, а вдоль крыши над третьим этажом виднелась колючая проволока. На табличке у дома значилось только одно имя: «М.Холлис». Очевидно, она и занимала все три этажа. Уиллис позвонил. Никакого ответа. – Думаешь, она сбежала? – спросил он и еще раз нажал на кнопку звонка. Динамик ожил. – Да? – произнес женский голос. – Мисс Холлис? – спросил Уиллис. – Да? – Это полиция. Мы только что вам звонили... – Да. Заходите, – пригласила она. С металлическим скрежетом дверь отворилась. Сопровождаемые жужжанием домофона, копы прошли в дом и остановились перед деревянной дверью, ведущей во внутренние помещения. На двери тоже красовалась медная табличка со словами «МЭРИЛИН ХОЛЛИС». Ниже находилась кнопка звонка. Уиллис нажал на кнопку. Дверь, очевидно, была довольно массивной, поскольку они не слышали звонка. Им открыла женщина лет двадцати шести – двадцати восьми, высокого роста, с длинными светлыми волосами, сердитыми голубыми глазами и бледным, как молоко, без намека на румянец лицо. На ней была мешковатая синяя мужская кофта крупной вязки, белая футболка и голубые джинсы. Белая лошадка, бледный наездник, – подумал Уиллис, интересная бледность. – Документы, – без всякого выражения произнесла она. «Эта – из местных», – решил Уиллис. Карелла показал ей значок и удостоверение. – Мне надо уходить, – сказала она, возвращая ему корочки. – Так что давайте побыстрее. Женщина вежливо проводила их в гостиную, чем еще больше подчеркнула свое раздражение. Прихожая и гостиная были отделаны панелями из красного дерева, на потолке скрещивались толстые дубовые балки. Комната, обставленная в викторианском стиле, выглядела чрезвычайно изысканной. На мгновение Карелла как бы перенесся в те времена, когда люди жили в роскошных домах, еще не исписанных дурацкими надписями. – Миссис Холлис, – начал он, – не могли бы вы сказать нам, не разговаривали ли вы прошлой ночью или вечером с мистером МакКенноном? – Нет, не разговаривала, – ответила она. – И была бы чрезвычайно вам благодарна, если бы вы мне сообщили, в чем, собственно, дело. Вы позвонили, когда я одевалась, и ничего не объяснили... – Он умер, – сказал Карелла. Голубые глаза широко раскрылись. – Что? – выдохнула она. – Мне очень жаль, но... – Господи, что вы такое говорите? Джерри? Умер? Что? – Мне очень жаль. – Господи, что же случилось?.. Голубые глаза распахнулись еще шире. Они выражали явное потрясение. Может быть, даже чересчур явное. – Как? – спросила она. – Пока еще не знаем. Он говорил неправду, однако нигде не написано, что коп должен быть откровенным со свидетелем. – Его убили? – произнесла Мэрилин. – Вы полицейские, значит, в дело вмешалась полиция, вы не пришли бы сюда, если он просто умер во сне. – Нет, он не умер во сне. – Так что – его застрелили, зарезали, сбила машина? – Мы узнаем о причине его смерти только после того, как получим данные вскрытия, – сказал Карелла. Иногда им говоришь все, что знаешь сам, иногда ничего не говоришь, а иногда – вот как сейчас – сообщаешь ровно столько, чтобы заставить перехватить мяч и лететь с ним по полю. Казалось, она перебирает любые возможности и, напрягая извилины, изображает из себя сыщика-любителя, – этакая услужливая маленькая мисс Холлис, правда, не такая уж маленькая со своим ростом более ста семидесяти сантиметров. Однако они не забывали, что именно ей Джером МакКеннон звонил последний раз в своей жизни. – Когда это случилось? – спросила она. – Сегодня утром. – Где? – В его квартире. – Вы нашли его? – Его обнаружила уборщица. – В какое время? – Около девяти, – сказал Карелла. – Вы хорошо его знали? – спросил Уиллис. – Так, значит, это все-таки убийство? – проговорила она. – Никто не говорит, что... – Нет? Тогда почему вам надо знать, хорошо ли я его знала? – Потому что последний звонок был им сделан вам. – И какое это имеет значение, если его не убивали? – Могло быть и самоубийство, – Уиллис решил дать ей еще одну наживку. А вдруг она ухватится за нее и начнет распространяться о такой возможности. Но она категорически отвергла подобное предположение. – Джерри убил себя? Это совершеннейшая нелепость. – Почему вы так считаете, мисс Холлис? – спросил Карелла. – У него было все – интересная внешность, новая работа... – И чем он занимался? – поинтересовался Уиллис. – Он был вице-президентом фирмы «Истек Системз», занимался маркетингом. – А что это за фирма? – спросил Карелла. – Системы безопасности. – То есть фирма производит оборудование, защищающее от квартирных взломщиков? – Да, радиотелеметрия, цифровой контроль. Не только против воров, но также и от пожаров, мороза... короче говоря, самые разнообразные системы охраны. – Она находится здесь, в городе? – Да, на авеню Джей. – Вы говорили что-то о новой работе? – Сравнительно новая. Он пришел туда вскоре после того, как мы познакомились. Ну вот, наконец-то добрались. – И когда это произошло, мисс Холлис? – Незадолго до Рождества. Уиллис начал мысленно прикидывать. Сейчас конец марта. Примерно три месяца. – И с тех пор вы встречались? – Да. – Вы не могли бы сказать нам, хорошо ли вы знали его? – Это эвфемизм? – Не понимаю. – Я полагаю, вы хотите спросить, не спала ли я с ним? – Так как? – Да. Хотя это тоже эвфемизм. Уиллис решил дома посмотреть в словарике слово «эвфемизм», чтобы убедиться, что он понял его правильно. – Не могли бы вы сказать нам, это были серьезные отношения? – спросил он. Мэрилин пожала плечами. – Что вы считаете серьезными отношениями? – А что вы считаете серьезными отношениями? Она опять пожала плечами. – Иногда нам было очень хорошо вместе, – сказала она. – Он был единственным мужчиной в вашей жизни? – Нет. – Значит, это не было серьезно. – Если серьезные отношения означают признания в вечной любви и предложения руки и сердца, то тогда их нельзя считать серьезными. Возможно, под серьезными отношениями вы понимаете именно это, я же считаю по-другому. – Она помолчала. Затем продолжала: – Он нравился мне, очень нравился. Нам было хорошо вместе. Мне очень жаль, что он умер. – Мисс Холлис, – спросил Карелла, – когда вы в последний раз говорили с мистером МакКенноном по телефону? – Где-то на прошлой неделе. – Вы не могли бы вспомнить, когда именно? – По-моему, в четверг. – Это он вам позвонил? Или вы звонили ему? – Он мне. – И после четверга он вам больше не звонил? – Нет. – Вы были дома вчера вечером? – Нет. Я уезжала на выходные. – Да? А куда? – Думаю, это вас не касается. – Вы не могли бы сказать, когда вы вышли из дома? – А зачем вам? – Это могло бы помочь определить точное время смерти мистера МакКеннона. Нам известно, что последний звонок из квартиры на Силвермейн Овал был сделан сюда, в ваш дом. Если бы мы смогли... – Как вы это узнали? – У его телефона есть кнопка повторного набора. Последний набранный номер регистрируется в памяти аппарата. Вполне возможно, хотя и сомнительно, что последний звонок он сделал именно в четверг. Скорее всего, он все-таки пытался связаться с вами после этого. Возможно, вчера вечером. Или даже сегодня рано утром... – Меня не было дома с пятницы. – И когда вы уехали? – Около половины шестого. – А когда вернулись? – спросил Уиллис. – Полчаса назад. За минуту до того, как зазвонил телефон. – Значит, где-то часа в четыре? – А вы не собираетесь спросить меня, с кем я уезжала? – Разумеется, если вы захотите ответить. – С человеком по имени Нелсон Райли. – Благодарю вас. Девица начинала раздражать Уиллиса. Возможно, из-за того, что уж чересчур вызывающе держалась. Ее никто ни в чем не обвинял – по крайней мере пока. Но она держалась исключительно враждебно, как будто была убеждена, что если не будет соблюдать осторожность, то ее тут же отправят в тюрьму. Иногда подобным образом ведут себя люди совершенно невиновные. А иногда преступники. – Если я вас правильно понял, вы пришли сегодня домой где-то в районе четырех? – спросил Карелла. – Да, около четырех, – ответила Мэрилин. – Вы говорили, что встречаетесь и с другими мужчинами? – сказал Уиллис. – Да. – И со многими? – Какое это имеет отношение к убийству Джерри? – Или к самоубийству – все может быть, – покачал головой Уиллис. – Так со сколькими? – Ой, пожалуйста не надо. Никто из моих друзей не убивал Джерри. – Откуда вы знаете? – Потому что никто из них даже не знал его. – Вы в этом уверены? – Абсолютно. У меня нет привычки рассказывать Тому или Дику о Гарри. – Так сколько Томов, Диков и Гарри у вас было? – продолжал настаивать Уиллис. Мэрилин вздохнула. – В настоящее время я встречаюсь с тремя-четырьмя мужчинами. – А поточнее? – сказал Уиллис. – С тремя или четырьмя? – Если считать Джерри, то с четырьмя. – Так, значит, остается три. – Да. Если вы имеете в виду, не сплю ли я со всеми ними, то отвечу, что иногда. – Не могли бы вы дать нам их имена и адреса? – попросил Карелла. – Зачем? Вы хотите их впутать в это дело? – Человек погиб... – Я это понимаю. Но ни я, ни мои друзья... – Мы были бы очень благодарны, если бы вы нам сообщили их имена и адреса. Мэрилин снова вздохнула, подошла к секретеру в углу комнаты, вынула из него адресную книжку и стала выписывать имена и адреса на листок бумаги. Карелла пробежал по списку глазами, сунул его в карман и затем спросил: – Вы еще не включали автоответчик, когда вернулись домой? – Я только собиралась это сделать, – сказала Мэрилин. – Но затем полиция начала звонить через каждые три минуты. – Вы не могли бы включить его сейчас? – попросил Карелла. Она подошла к магнитофону, стоящему на столе, и нажала кнопку. Уиллис раскрыл записную книжку. – Привет, Мэрилин, – произнес женский голос, – это Диди. Позвони мне, как сможешь, хорошо? В своей книжке Уиллис отметил «Диди». Щелчок, гудок, затем другой голос. – Мисс Холлис, говорит Хэдли Филдз из «Меррил Линч». Позвоните мне, пожалуйста. Уиллис записывал: «Хэдли Филдз, Меррил Линч». Щелчок, гудок, потом: – Мэрилин, это Бэз. У меня есть билеты в филармонию на среду. Позвони мне, если свободна. Не позднее понедельника, ладно? Кассета крутилась, и Уиллис продолжал записывать. – Мэрилин, я ненавижу твой ответчик. Это Чип, позвони мне, ладно? Щелчок, гудок... кто-то повесил трубку. – Терпеть этого не могу, – сказала Мэрилин. Опять щелчок, опять гудок. – Мэрилин, это опять Диди. Где тебя носит? Звонки шли один за другим. «Очень занятая дама», – подумал Уиллис. И затем где-то среди всех этих голосов... – Мэрилин... ты мне нужна... я... я... Резкий вдох... Затем такой звук, как будто трубка ударилась о что-то твердое... Послышались звуки, как будто кого-то рвет... Щелчок, гудок, и опять череда вызовов. – Мэрилин, это Диди. Я звоню тебе все выходные. Может быть, ты все же позвонишь мне? – Мэрилин, это Элис, это Чип (и я по-прежнему ненавижу твой автоответчик), это Бэз (опять про концерт в филармонии), это Сэм, это Джейн, это Энди... Среди звонивших ни одного Тома, Дика или Гарри. Карелла вынул листок, который она дала им, и спросил: – Вы уверены, что это все мужчины, с которыми вы встречаетесь? – Да, на настоящий момент, – ответила Мэрилин. – А остальные? – спросил Уиллис. – Какие остальные? – Которые звонили. – Просто приятели. – Но с ними у вас ничего нет? – Нет. – Это был голос МакКеннона? – спросил Карелла. Она ответила не сразу. Затем сказала: «Да» – и опустила взгляд. Карелла закрыл свою книжку. – Возможно, нам понадобится связаться с вами в будние дни. Вы не могли бы дать нам свой рабочий телефон? – Я сейчас не работаю, – ответила она. Уиллису казалось, что его лицо ничего не выражает, однако Мэрилин, очевидно, что-то заметила. – Это не то, что вы думаете, – тут же добавила она. – А что я думаю? – поинтересовался он. – Вы думаете: дорогой, хорошо обставленный дом – наверное, у нее богатенький покровитель – этакий па-пик. Вы ошибаетесь. У меня действительно есть папочка, нефтепромышленник в Техасе, и он не позволит, чтобы его единственная дочь умирала бы с голода в этом большом противном городе. – Понятно. – Ну что ж, простите, что заняли у вас так много времени, – сказал Карелла. – Вы нам действительно очень помогли... – Чем же? – спросила она, провожая их до дверей. На улице было холодно, дул пронизывающий противный ветер. Глава 3 Они называли это 24-24. Схема относилась к делам об убийстве, когда особенно важны для расследования были двадцать четыре часа до смерти человека и двадцать четыре часа после нее. Сутки накануне смерти имели огромное значение, поскольку все то, что делал покойный, куда он ходил, с кем встречался, все это могло быть каким-то образом связано с его смертью. Официально Джером МакКеннон считался жертвой, даже если и проглотил никотин по своей собственной воле. Сутки после смерти имели смысл лишь в том случае, если речь шла об убийстве, поскольку время работало против детективов, и по мере того, как шло время, след становится все бледнее и бледнее, давая убийце больше шансов. В полиции считалось, что если в течение недели не удается найти надежную зацепку, то дело можно спокойно отправлять в «Папку нераскрытых преступлений». Эта папка являлась кладбищем многих расследований. Над делом МакКеннона работали всего два детектива. Это убийство не относилось к разряду особо выдающихся, таких, которыми заполнялись полосы местных газет. Убитый являлся не слишком известной личностью, никаких необычных обстоятельств с этим делом связано не было, обычное бытовое убийство в городе, плодившем подобные преступления в огромных количествах. Да, яд, действительно, оказался весьма необычным орудием убийства, однако даже это не наводило на мысль о чем-либо экзотическом. Средства информации были полны сообщениями о сенсационных убийствах, а поскольку данный случай не представлял пример того, что копы называют «гладиаторской привлекательностью», то в газетах и телевизионных новостях ему было уделено самое незначительное внимание. Лишь во вторник один из комментаторов утренней программы, который уже полгода обрушивался на курение, как на одно из величайших зол, поскольку именно полгода назад сам бросил курить (известно, что самыми фанатичными праведниками становятся раскаявшиеся грешники), – использовал этот случай для иллюстрации высказывания «никотин – это яд», однако это был глас вопиющего в пустыне. Дело имело значение только для Уиллиса и Кареллы, да и то лишь потому, что им выпало дежурить в тот день, когда пришел вызов. Оба без восторга относились к сильно– и быстродействующим ядам. Подобный яд сразу наводил на мысль о самоубийстве. Однако им платили за то, чтобы они расследовали дело, которое вполне могло оказаться убийством. Но никотин действовал в течение минут, даже секунд, а Джером МакКеннон умер от отравления никотином, и поэтому сейчас необходимо работать по схеме 24-24, и сделать это как можно скорее, поскольку если кто-нибудь и капнул ему никотин в стакан с пивом или заставил проглотить яд, то с каждой секундой, с каждым движением часовой стрелки этот тип получал преимущество. Их было всего двое. 24 часа до смерти оказалось не так-то легко проследить – в квартире МакКеннона они не нашли никакого еженедельника с записями деловых и прочих встреч. Однако Мэрилин Холлис сообщила, что он работал вице-президентом по маркетингу в фирме «Истек Системз» на авеню Джей, поэтому Карелла направился прямо туда. Уиллис занялся списком из трех человек, предоставленным Мэрилин. Фактически, он уже работал над той частью схемы, которая называлась «24 после». Мэрилин заверила их, что никто из этих людей не знает МакКеннона: «У меня нет привычки рассказывать Тому и Дику о Гарри». Однако множество убийств, совершенных в этом городе, происходили на почве ревности. Муж кидался с ножом на любовника жены. Парни убивали своих девушек или их новых друзей, а то и обоих сразу. Парни убивали своих дружков или их матерей. Сочетания были самыми невероятными; ревность – это зеленоглазое чудовище – при малейшей провокации прибегало к жестокости и насилию. Если у Мэрилин было три приятеля, не считая МакКеннона, то существует вероятность того, что одному из них не понравились отношения между ней и МакКенноном, и он решил их прекратить. Вероятность эта была весьма незначительной, что Уиллис прекрасно понимал. Однако в схеме «24 после» необходимо хоть за что-то зацепиться. Первым в списке значился Нелсон Райли. Это с ним она провела выходные. Но если Райли уезжал с Мэрилин, то он никак не мог находиться в городе и отравить МакКеннона – никотин действует в течение нескольких минут. Детективам оставалось лишь поверить Мэрилин на слово. Уиллис позвонил Райли, назвался и сказал, что будет у него через полчаса. Нелсон Райли оказался высоким мужчиной лет сорока с копной рыжих волос, рыжими, закрученными вверх усами, зелеными глазами, широкими плечами и грудью, с крепкими лапищами уличного драчуна. Он был художником, и студия его находилась в мансарде одного из домов на Карлсон-стрит, ближе к центру. По стенам студии были развешаны огромные полотна, освещенные холодноватым зимним светом, проникающим сквозь мансардное окно. Невысокая, не достигающая потолка стена отделяла студию от жилого помещения. Через щель Уиллис заметил еще не прибранную постель с водяным матрацем. Картины, развешанные по стенам, были выполнены в реалистической манере. Виды города, обнаженные натуры, натюрморты. Одна из обнаженных натур чрезвычайно напоминала Мэрилин Холлис. На мольберте стоял неоконченный натюрморт с арбузом. Краски на палитре Райли, лежавшей на высоком столике рядом с мольбертом, были преимущественно красных и зеленых тонов. Его джинсы и футболка, равно как и громадные ручищи, были перепачканы краской. Уиллис подумал, что он не слишком обрадовался бы, встретив Райли где-нибудь в пустынной аллее в безлунную ночь. Даже если у того и душа художника. – Так в чем дело? – спросил Райли. – Мы ведем расследование возможного самоубийства человека по имени МакКеннон. Уиллис пристально посмотрел в глаза собеседнику. И не увидел даже намека на то, что имя покойного ему знакомо. – Вы его знаете? – Никогда не слышал, – сказал Райли. – Не хотите кофе? – Спасибо, – ответил Уиллис. Он прошел за Райли в довольно большую комнату, где кроме кровати с водяным матрацем находились комод, раковина, холодильник, стенной шкафчик для посуды, торшер, кухонный столик со стульями и электроплитка на заляпанном красками столике. Холодный мартовский ветер бился в небольшое окошко возле изножья кровати. Райли налил воды в чайник и поставил его на плитку. – У меня только растворимый, – сказал он. – Не возражаете? – Растворимый – это отлично, – ответил Уиллис. Райли подошел к шкафчику и вытащил оттуда две испачканные краской кружки. – Вы, по-моему, сказали «возможного» самоубийства, так? – спросил он. – Да. – Вы имеете в виду, что это может быть и не самоубийство? – Мы еще не знаем. – И что же здесь может быть? Убийство? – Не исключено. – И каким образом это связано со мной? Что общего... – Вы знаете женщину по имени Мэрилин Холлис? – Разумеется. А какое отношение имеет к этому она? – Вы уезжали с ней на эти выходные? – Да, и что? – Куда вы ездили, мистер Райли? – А при чем здесь чье-то там самоубийство? Или убийство? – Это обычная процедура. – Да? – произнес Райли и насмешливо взглянул на Уиллиса. Новый порыв ветра заставил окошко зазвенеть. – Мистер Райли, – сказал Уиллис, – я действительно буду вам очень благодарен, если вы скажете мне, куда ездили с мисс Холлис, в какое время уехали из города и когда вернулись. Прошу вас, поймите... – Понятно, понятно, просто обычная процедура, – насмешливо повторил Райли. – Мы ездили в Сноуфолк, немного покататься на лыжах. Напоследок – ведь зима уже кончается. Но катание было то еще – горы покрыты коркой льда. – И где этот Сноуфолк? – Вермонт. Как я понимаю, вы на лыжах не катаетесь? – Нет. – Иногда я жалею, что занимаюсь этим, – сказал Райли. – И когда вы выехали из города? – Я заехал за Мэрилин где-то около половины пятого. Мне нравится работать полный день. Многие считают, что художники работают лишь когда на них находит вдохновение. Все это чушь. Я работаю по восемь часов в сутки, с девяти до пяти каждый день, кроме выходных. Раньше я был художественным руководителем одного рекламного агентства, но затем ушел оттуда, чтобы больше времени отдавать своему творчеству. А то прежде мне приходилось рисовать по ночам или в выходные. Однажды я сделал перерыв и дал себе слово, что больше никогда в жизни не стану работать по ночам или в выходные. Так я и делаю. – Он пожал плечами. – А у вас так не получается, верно? – Да уж, – улыбнулся Уиллис. – Значит, вы выехали из города в половине шестого в пятницу... – Да, примерно так. – А когда вернулись? – Вчера днем. Я знаю, что вы подумали. Я сказал вам, что работаю с девяти до пяти каждый день, а сам возвращаюсь в город лишь вчера в четыре дня. – Он опять пожал плечами. – Но я только что закончил эту здоровую тетку, вон стоит здесь у стены, и подумал, что имею право... «Здоровая тетка» у стены была картиной, на которой изображалась уличная сценка, – небольшая, мощенная булыжником улочка в центре города неподалеку от Ловер Платформ; сквозь узкую щель между домами проникал робкий зимний свет, внизу мела поземка, мужчина в мешковатом пальто обгонял женщин, идущих с опущенными навстречу ветру головами и сжимавших у горла воротники пальто; на мостовой, как одинокая чайка, билась брошенная кем-то газета. Можно было просто-таки почувствовать ледяной порыв ветра, услышать, как стучат дамские каблучки по тротуару, ощутить запах тушеной капусты, идущий от прилавка с горячими сардельками, на углу. – Когда-то я работал на этом участке, – сказал Уиллис. – Около Олд Ниуолл? – Ага. Отличный был участок. Ночью ни одной живой души не встретишь. Тихо. – А где вы работаете сейчас? – спросил Райли. – В восемьдесят седьмом. На окраине. Возле Гровер-парк. Чайник засвистел. Райли насыпал кофе в кружки, затем налил кипятка. – Сливки или сахар? – спросил он. – Нет, черный, – ответил Уиллис и взял одну из кружек. – Так, значит, вы никогда не встречались с Джерри МакКенноном? – Даже никогда не слышал о нем до сего момента. – Мисс Холлис никогда не упоминала его имени? – Нет. А что? Она его знала? – Да. – Гм. Ну что ж, думаю, что у Мэрилин много знакомых. Она очень привлекательная женщина. – А вы давно с ней знакомы? – С полгода или около того. – И как вы определите свои отношения с ней, мистер Райли? – Что вы имеете в виду? По шкале от одного до десяти? Уиллис снова улыбнулся. – Нет, нет. Я имел в виду в плане обязательств... обещаний... ну вы меня понимаете. – Мэрилин не давала никаких обязательств или обещаний. Возможно, у нее не было в этом необходимости. В этом городе полно молодых женщин, которым нужна поддержка, нужен кормилец. У Мэрилин же в Техасе проживает богатый отец, так что ей не приходится думать о деньгах. Она встречается с мужчиной, потому что ей так хочется, ей с ним хорошо. Я не говорю сейчас о постели. Это само собой разумеется. Если мужчина и женщина не могут поладить в постели, они не смогут поладить нигде, так ведь? Я имею в виду просто отношения. Вместе проводить время, разговаривать, смеяться. – Это тоже уже какие-то отношения, разве нет? – спросил Уиллис. – Я называю это дружбой. – Мэрилин тоже это так называет? – Мне хочется надеяться, что она считает меня своим очень близким другом. – А вы знакомы с другими ее друзьями? – Нет. – Никогда с ними не встречались? – Нет. – И не знаете человека по имени Чип Эндикотт? – Нет. – Бэзил Холландер? – Нет. – А ее отец? Вы когда-нибудь видели его? – Нет. – Вы знаете его имя? – По-моему Джесси. Или Джошуа. А может быть, и Джейсон. Я точно не знаю. – А вы не знаете, где именно в Техасе он проживает? – Хьюстон, по-моему. Или Даллас. Или Сан Антонио. Я точно не знаю. – Мистер Райли, а где вы останавливаетесь, когда приезжаете в Сноуфолк? – Небольшая гостиница «Саммит Лодж». Если будете проверять, могу дать вам номер телефона. – Буду вам очень благодарен. – Так, значит, это все-таки не самоубийство, а? – произнес Райли. – Самое настоящее убийство, простое и немудреное. Уиллис ничего не ответил. Он не думал, что это убийство является таким уж простым и немудреным. Вице-президент, курирующий маркетинг в фирме «Истек Системз». Можно было представить себе гигантскую корпорацию вроде «IBM» или «Дженерал Моторз». Можно было представить огромный кабинет, завешанный всевозможными картами областей, где цветными булавками обозначилось наличие продавцов на каждом участке. Это уж точно. В городе, где мусорщик назывался «оператор по санитарной обработке», а проститутка считалась «консультантом-сексологом», Джерри МакКеннон был вице-президентом по маркетингу в какой-нибудь занюханной конторе. Авеню Джей находилась в той части города, которую полицейские в честь алфавитных супов, производимых знаменитой фирмой, прозвали «Городом Кэмпбелла», впоследствии превратившегося просто в «Супницу». Улицы этого района, названные буквами алфавита, находились в центральной, но бедной части города и по неухоженности и нищете могли сравниться разве что с Калькуттой. Эти «алфавитные» улицы занимали приличную часть Айсолы и пересекали район с севера на юг от "А" и до "Д", где «Супница» упиралась в реку Дикс. На другой стороне реки виднелись дымящие трубы заводов Калм Пойнта. В начале века этот непрезентабельный район был заселен иммигрантами, ринувшимися в Америку за валяющимся под ногами золотом. Вместо золота они, однако, нашли лишь конский навоз, в изобилии устилавший мостовые. Однако сильное желание добиться успеха и выжить в этой стране заставило их передвигаться ближе к окраинам, где они расселялись в соответствии со страной своего происхождения, образуя что-то вроде гетто; таким образом появились окружающие город поселки вроде Риверхед, Калм Пойнт, Маджеста и Беттаун. В сороковых и пятидесятых сюда хлынула новая волна иммигрантов, которые со временем стали добропорядочными гражданами Соединенных Штатов – они расселились в этом районе, и испанская речь сменилась еврейской, итальянской, польской, немецкой и русской. Пуэрториканцы, которые приехали в поисках того же самого золота, которое искали переселенцы предшествующих поколений, встретили здесь уже не кучи навоза, но жестокое предубеждение против всех испано-говорящих, связывая их с криминальным миром. В этом городе и раньше хватало предубеждений. Предубеждения против первых ирландцев, сбежавших от голодной смерти в своей стране, предубеждения против итальянцев, после того как вредители погубили их драгоценные виноградники, предубеждения против евреев, спасающихся от религиозного преследования, – и, разумеется, всегда под самыми разумными предлогами – против темнокожих, населявших трущобный район Дайамондбек на окраине города. Но нынешние предубеждения носили более глубокий характер, поскольку пуэрториканцы упорно не отказывались ни от своих национальных традиций, ни от своего языка. И поэтому не мог не вызвать иронии тот факт, что сами пуэрториканцы яростно обрушились на хиппи, заселивших этот район в середине шестидесятых – начале семидесятых. И нередко тогда случалось, что покуривавшие травку молодые люди с недоумением наблюдали, как в их жилье врывается банда аборигенов «Супницы» (да, к тому времени они считали себя аборигенами, хотя другие американцы, разумеется, с этим никогда бы не согласились) и начинает грабить, – да, да, как бы оправдывая свою репутацию – насиловать, а иногда и убивать. «Мир», – говорили дети-цветы, «любовь» – говорили они, в то время как им проламывали черепа. Вскоре хиппи исчезли из этого района, однако в наследство оставили привычку к наркотикам, и теперь эти алфавитные улицы были местом, где хозяйничали торговцы запрещенным товаром всех мастей. Фирма «Истек Системз» располагалась в обшарпанном здании в южной части авеню «Джей». Секретарша с жвачкой во рту и пилкой для ногтей в руках, взглянув на значок и удостоверение Кареллы с благоговением и страхом, нажала на кнопку на телефонном аппарате и затем сообщила, что мистер Грегорио тотчас же примет, его. Карелла прошел по коридору до дверей с пластмассовой табличкой «Ральф Грегори, президент». Постучал – пригласил мужской голос: «Войдите». Он отворил дверь и остановился на пороге. Зеленая металлическая мебель, шкафчики для папок, пыльные венецианские жалюзи на окнах, выходящих на улицу... Невысокий толстяк лет сорока с небольшим, сияя широкой улыбкой на румяном лице, поднялся из-за стола и протянул руку. – Привет, земляк, – сказал он. – Чем могу помочь? Карелла не любил, когда его называли земляком. Слишком много бандитов итальянского происхождения называли его так, как бы желая подчеркнуть общность их корней. Он пожал протянутую руку. – Мистер Грегорию, я детектив Карелла, восемьдесят седьмой участок. – Прошу вас, садитесь, – пригласил Грегорио. – Вы ведь пришли из-за Джерри? – Да. – Это просто кошмар, ужас просто, – покачал головой Грегорию. – Я видел по телевизору, они сказали, что все произошло за полминуты? Ужасно, просто ужасно. Значит, он убил себя? – Когда вы видели его в последний раз? – спросил Карелла, пропустив мимо ушей его вопрос. – В пятницу. В пятницу во второй половине дня. – Он не казался вам чем-то подавленным? – Подавленным? Нет. Джерри? Подавленным? Нет, можете мне поверить, что это самоубийство явилось полной для меня неожиданностью. – Если я не ошибаюсь, он начал работать у вас незадолго до Рождества? – Да, это так. А как вы узнали? Думаю, у вас есть способы узнавать такие вещи, а, землячок? – подмигнул ему Грегорию. – Он когда-либо казался вам расстроенным или подавленным? За эти последние три месяца? – Нет. Он всегда улыбался. Он почти всегда напевал, ей-богу. Ведь настоящие певцы – это мы, правда, землячок? А Джерри был не то ирландцем, не то англичанином, черт его знает. Но он все время пел. Прямо-таки Паваротти в деле сигнальных систем. Знаете, мы продаем и устанавливаем сигнальные системы. Усложняем жизнь плохих людей. Чем-то даже помогаем и вам, – он снова подмигнул. – Когда он ушел отсюда в пятницу? – В половине шестого. Он был хорошим работником, Джерри. Иногда просиживал до шести или даже до семи. Понимаете, мы образовались недавно, но у нас прекрасные перспективы, и Джерри это понимал. Он отдавал нашей фирме всего себя. Ах, какой ужас! – Он ничего не говорил о своих планах на выходные? – Нет. – Не говорил, куда собирается поехать, что делать? – Нет. – Он никогда не упоминал женщину по имени Мэрилин Холлис? – Нет. – Мистер Грегорио... – Послушай, земляк, – с упреком проговорил Грегорио, широко разводя руки. – Ну что это за формальности? Зови меня просто Ральф. – Благодарю вас, – сказал Карелла, откашлявшись. - Так значит... Ральф... ты мне позволишь осмотреть кабинет мистера МакКеннона? – Ну конечно, это чуть подальше по коридору. А что ты ищешь? – Какую-нибудь зацепку. Карелла искал еженедельник покойного и тут же нашел его на столе у МакКеннона. – Можно я возьму его с собой? – Больше он Джерри не понадобится, – ответил Грегорио. – Я оставлю расписку... – Да ладно тебе, землячок, неужели нам с тобой нужны какие-то расписки? – Порядок есть порядок, – сказал Карелла и взял лист бумаги. Следующим в списке Мэрилин значился Чип Эндикотт. Дверная табличка сообщала: «Чарльз Ингерсол Эндикотт младший». Это именно он ненавидел автоответчик. Эндикотт младший работал юристом в компании «Хаккет, Ролингз, Пирсон, Эндикотт, Липстейн и Марш». Уиллис подумал, что еврею было нелегко проникнуть сюда. Эндикотт выглядел лет на пятьдесят, хотя, возможно, Уиллис и ошибался. Это был высокий человек, покрытый здоровым загаром, без признаков морщин на красивом узком лице, с которого смотрели темно-карие умные и проницательные глаза. Единственной приметой возраста были седые волосы – но, может быть, он просто рано поседел. Он приветствовал Уиллиса сильным рукопожатием. – Ваш приход, наверное, связан с Мэрилин? – поинтересовался он и указал ему на кресло напротив своего письменного стола. Юридический отдел компании «Хаккет, Ролингз и т.д. и т.п.» находился на двенадцатом этаже самого высокого здания Джефферсон-авеню. Кабинет Эндикотта был обставлен строго и современно – письменный стол из тикового дерева, синий ковер, темно-синий диван и несколько кресел, абстрактная картина над диваном, в которой доминировали синие тона, с неожиданными, как брызги крови, красными пятнами. – Мисс Холлис назвала вас одним из своих близких друзей, – начал Уиллис. – Надеюсь, у нее нет никаких неприятностей? – сразу же спросил Эндикотт. – Нет, сэр, ничего такого. Мы расследуем одно дело... – Какое дело? – Вероятное самоубийство. – А... И кто же? – Человек по имени Джерри МакКеннон. И опять Уиллис вглядывался в его глаза. Ничего. Затем вдруг в них что-то промелькнуло. – Ах, да, да. Это где-то на окраине города? Я читал сообщение в сегодняшней газете. Затем озадаченный взгляд. – Простите, Мэрилин как-то с этим связана? – Он был ее другом. – О-о-о? – протянул Эндикотт. – Вы когда-нибудь с ним встречались? – Нет. А что, Мэрилин сказала, что встречались? – Нет, нет. Я просто хотел узнать. – Простите, но это имя мне ничего не говорит. МакКеннон? Нет. – Она никогда о нем не упоминала? – Нет, насколько я помню. – Эндикотт немного помолчал, затем добавил: – Как я понимаю, вы расследуете убийство, не так ли, мистер Уиллис? – Да не совсем так, сэр. Но обычно мы расследуем самоубийства таким же образом, как и убийства. Поскольку вы юрист, вы, возможно, это знаете. – Я занимаюсь корпоративным правом, – сказал Эндикотт. – Короче говоря, мы именно так и ведем расследование. – Так вы говорите, что этот человек был другом Мэрилин? – Да, сэр. – И она дала вам мое имя как одного из своих друзей? – Да, сэр. – Гм, – пробормотал Эндикотт. – Вы ведь ее друг, не так ли? – спросил Уиллис. – Да, разумеется. – И давно вы с ней знакомы? – Уже, пожалуй, почти год. Мы встретились вскоре после того, как она переехала сюда из Техаса. Ее отец миллионер, занимается нефтью или скотом. Я уже и не помню точно. Он поселил ее здесь в городе... вы были у нее? – Да, сэр. – Очень шикарный дом, для обожаемой доченьки – все самое лучшее. Судя по ее словам, он порядочный скряга, но когда речь заходит о единственной дочери, тут уж он не скупится. – А вы не знаете, где конкретно он живет? – По-моему, в Хьюстоне. Да, убежден, что она говорила про Хьюстон. – А как зовут ее отца? Она никогда не упоминала при вас его имени? – Если и упоминала, то я не помню. – Как вы с ней познакомились, мистер Эндикотт? – Я как раз разводился... вам когда-нибудь приходилось проходить через эту процедуру? – Нет, сэр. – А вы женаты? – Нет, сэр. – Так вот если брак – это чистилище, то развод – настоящий ад, – улыбнулся Эндикотт. – Тем не менее я испил эту чашу. Затем я приобрел хорошую одежду, стал пользоваться мужским одеколоном, чуть не купил мотоцикл, однако благоразумие одержало верх, стал ходить в бары, читать объявления о знакомствах в «Сэтердей Джорнал»... ну вы знаете... – Да, сэр. – ...и что самое главное для недавно разведенного мужчины, вышедшего на охоту, стал ходить по музеям. – По музеям? – Да, мистер Уиллис, по музеям. Множество приятных и интеллигентных дам посещает музеи этого города практически каждый день. Особенно картинные галереи. И особенно в дождливые дни. Таким образом я и встретил Мэрилин. В Музее изящных искусств на окраине города в одну дождливую субботу. – И это произошло почти год тому назад. – По-моему, в апреле. Да, почти год. – И после этого вы с ней встречались. – Да, конечно. Мы сразу поладили. Знаете, она необыкновенная женщина. Хорошо воспитана, умна, интеллигентна, ее общество доставляет удовольствие. – И вы часто с ней встречаетесь? – По крайней мере раз в неделю, иногда чаще. Иногда мы вместе уезжаем куда-нибудь на выходные, но это бывает не часто. Мы очень близкие друзья, мистер Уиллис. Мне пятьдесят семь... – Уиллис удивленно поднял брови. – ...И я рос в такое время, когда мужчина не рассматривал женщину как друга. Единственное, что нас интересовало, это как бы задрать ей юбку. Но времена изменились, и я тоже. Мне бы не хотелось обсуждать наши отношения, думаю, что и Мэрилин не станет этого делать. Но это все неважно. Важно то, что мы – настоящие друзья. Мы можем поделиться друг с другом своими переживаниями, мы можем полностью расслабиться в обществе друг друга, мы просто очень близкие и хорошие друзья, мистер Уиллис. И для меня это значит очень много. – Понимаю, – сказал Уиллис и неуверенно добавил: – А вас не беспокоит, что у нее кроме вас есть и еще друзья? – Ну почему же это меня должно беспокоить? Если бы мы с вами были друзьями, мистер Уиллис, разве бы меня беспокоило то, что вы дружите еще с кем-то? Вы рассуждаете так же, как и я прежде. Что невозможно мужчине и женщине оставаться хорошими друзьями без того, чтобы в их отношения не примешивалось множество всякой ерунды. Мэрилин встречается с другими мужчинами, и я знаю об этом. Она красива и умна. Я ничего другого и не ожидал. И я убежден, что некоторых из них она также считает своими друзьями. Но ведь дружба не требует исключительности? И если она спит с кем-либо из них – так это ее дело, я никогда ее об этом не спрашиваю – ведь и я сплю с другими женщинами? Вы меня понимаете, мистер Уиллис? Он пытался доказать, что в его душе нет места ревности. Что он не мог убить Джерри МакКеннона, поскольку не знал его и ему были безразличны их отношения с мисс Холлис, – даже если бы они с Мэрилин трахались сутки напролет на тротуаре прямо перед зданием полиции. – Думаю, да, – сказал Уиллис. – Спасибо за то, что уделили мне время и внимание. Они изучили еженедельник МакКеннона на март. Карелла стал проверять еженедельник по телефонному справочнику, взятому из квартиры МакКеннона, и по телефонной книжке из его кабинета в «Истеке». Часто упоминаемый «Ральф», безусловно, был президентом компании, а частые встречи с ним вполне вписывались в жизнь фирмы, имеющей «блестящее будущее». Из телефонной книжки МакКеннона Карелла узнал, что: 1. «Элтроникс» – это вовсе не неправильное написание «Электроникс». Действительно, в Калм Пойнте имеется фирма «Элтроникс», занимающаяся поставкой электронного оборудования для цифровых систем. 2. «Пирс Электроникс» – была еще одной фирмой-поставщиком, которая на сей раз находилась в самой Айсоле. 3. «Диномат» – фирма, занимающаяся охранной сигнализацией в Риверхеде. 4. Кари Зангер, Пол Хопкинс, Лоренс Барнз, Макс Стейнберг, Джеффри Инграмз, Сэмьюэл Оливер, Дейл Пакард, Льюис Кинг, Джордж Эндрюз, Ллойд Дейвис, Ирвин Фейн, Питер МакИнтайер, Фредерик Картер, Джозеф Ди Анджело, Майкл Лейн, Ричард Хеллер, Мартин Фаррен, Томас Хейли, Питер Лэндон, Джон Филдз, Леонард Харкеви, Джон Ангер, Бенджамин Джеггер и Алекс Сэндерсон – потенциальные клиенты «Истека», именно таким образом и указанные в телефонной книге МакКеннона. Некоторые из этих имен были уже вычеркнуты. Возможно, они уже стали постоянными покупателями или же потеряли интерес к продукции фирмы. Из телефонной книжки Айсолы Карелла узнал, хотя, разумеется, догадывался и без этого, что «Марио», «Кофейный домик», «Дом Аскота», «У Джекки», «У Джонси», «Л Италико» и «Нимрод» – это рестораны. Он не смог найти сведений насчет «Харольда», где МакКеннон ужинал в 7.00 восьмого марта, поэтому решил, что Харольд – это его приятель, как, возможно, и Хиллари (вечеринка 15 марта в восемь часов), а также Колли (вечеринка в семь часов, тридцатого марта, на которую МакКеннон никогда уже не сможет прийти). И тут Мейер, который дымил сигаретой и лез со своими советами, пока Карелла составлял список, между делом заметил, что он не стал бы игнорировать вечеринки 8-го и 15-го марта. Он напомнил Карелле давний случай, который они расследовали вдвоем, когда телевизионный комик по имени Стэн Гиффорд упал замертво во время прямого эфира прямо на глазах у примерно сорока миллионов зрителей. После вскрытия медэксперт – а это опять-таки был Пол Блэни – дал заключение, что Гиффорд проглотил дозу, в сто тридцать раз превышающую смертельную, некоего яда строфантина, гибель от которого наступает через несколько минут. – Помнишь, тогда выяснилось, что убийца сам изготовил желатиновую капсулу? – сказал Мейер. – Так что, возможно, здесь то же самое. – Возможно, – кивнул Карелла. Но он знал, что это было бы слишком просто. Тем не менее, проверяя все записи, он нашел имена Харольда Сэча и Хиллари Лоусон в личной записной книжке МакКеннона и отметил себе, что надо связаться с ними и поспрашивать насчет тех вечеринок. Он также выписал данные о Николасе Ди Марино, для которого, как он догадался, Колли собирался устраивать вечеринку в эту субботу, но пока не намеревался ему звонить. Одинаковые записи на одиннадцать часов восьмого, пятнадцатого и двадцать девятого марта (еще одна встреча, которая уже никогда не состоится) навели Кареллу на мысль, что «Элсворт» может быть врачом или стоматологом. Проверив записную книжку МакКеннона, он нашел телефон Рональда Элсворта, врача-стоматолога, там же был указан и адрес его кабинета – Каррингтон-стрит, 257, здесь, в Айсоле. Связавшись с начальником МакКеннона, Карелла выяснил, что Крюгер, у которого проводилась установка, являлся Генри Крюгером из Калм Пойнта. Однако Грегорио не знал ни Анни, ни Франка, и в записной книжке МакКеннона не значились эти имена. Карелла подумал, что этот самый Франк, очевидно, лежал в больнице – поэтому он послал ему цветы, и что МакКеннон звонил какой-то Анни, чтобы узнать, в какой именно больнице. Карелла не любил фильмов с большим количеством действующих лиц. Так же он терпеть не мог дел, где число связанных с преступлением лиц множилось в геометрической профессии. Как бы ему хотелось хоть раз в жизни расследовать дело, в котором было бы всего два человека на необитаемом острове – причем один из них – жертва, а второй – вероятный убийца. Хотя бы раз в жизни. Однако сейчас ему предстояло разбираться именно с этим делом. Глава 4 К восьми часам вечера этого вторника Уиллис успел поговорить со всеми мужчинами из короткого списка «друзей» Мэрилин Холлис, который она без особой радости им предоставила, и решил, что пора нанести этой даме еще один визит. Он не стал предупреждать ее о своем приходе. Без всякого приглашения он подъехал к дому 1211 на Харборсайд Лейн и припарковал машину у обочины на другой стороне улицы возле небольшого сквера. По-прежнему было холодно и ветрено. От ветра у него растрепались волосы и раскраснелось лицо. Он позвонил и стал ждать. – Микки, это ты? – заговорил динамик голосом Мэрилин Холлис. – Нет, – ответил он. – Это детектив Уиллис. Наступила продолжительная пауза. – Что вам нужно? – спросила она. – Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, если у вас найдется для меня пара минут. – Простите, но сейчас я не могу с вами разговаривать. Ко мне должны прийти. – Когда я смог бы зайти к вам? – спросил он. – Лучше бы никогда, – сказала она, и он мог поклясться, что женщина улыбнулась. – Может быть, немного попозже? – Простите, нет. – Мисс Холлис, речь идет об убийстве... – Простите, нет, – повторила она. Послышался щелчок, и наступила тишина. Он снова нажал на кнопку. – Послушайте, – послышался из динамика ее голос. – Мне действительно очень жаль, но... – Мисс Холлис, – сказал он, – неужели мне придется предъявить вам ордер лишь для того, чтобы с вами побеседовать? Молчание. – Хорошо, заходите. Зажужжал зуммер. Он повернул ручку и прошел в подъезд, затем загудел еще один зуммер, и открылась дверь, ведущая внутрь дома. Он отворил ее и осторожно вошел в отделанную деревянными панелями гостиную. В другом конце комнаты в камине горел огонь, тлели ароматные палочки. Хозяйки нигде не было. Он закрыл за собой дверь. – Мисс Холлис? – позвал он. – Я наверху. Снимайте пальто и садитесь. Я разговариваю по телефону. Он повесил пальто на вешалку у дверей и сел в обитое красным бархатом кресло. Микки, подумал он. Что еще за Микки? Наверху была тишина. – Мисс Холлис, – позвал он опять. – Сейчас, одну минуточку, – откликнулась она. Он ждал не менее десяти минут, пока, наконец, она не спустилась по деревянной с резными перилами лестнице. На ней было что-то бледно-голубое и облегающее, талия перетянута широким поясом, в ушах сверкали сапфировые серьги, на ногах голубые, в тон платью туфли на высоких каблуках. Светлые волосы были убраны назад, открывая бледное лицо. Голубые тени и никакой помады. – Вы пришли очень не вовремя, – сказала она. – Я одевалась. – А кто такой Микки? – спросил он. – Человек. Я только что позвонила, сказала, что задержусь. Надеюсь, вы ненадолго? Хотите чего-нибудь выпить? Это предложение его удивило. Обычно человеку не предлагают выпить, выставляя его из дома. – Вы все еще при исполнении? – Вроде бы. – В четверть девятого? – Много работы, – ответил он. – Так какая же ваша любимая отрава? – поинтересовалась она, и на мгновение ему показалось, что Мэрилин цинично пошутила. Однако она направилась в сторону бара в другом конце комнаты. – Виски, – сказал он. – Ага, – кивнула она, – значит, вас все-таки можно совратить, – и с улыбкой обернулась к нему: – Что-нибудь добавить? – Лед, пожалуйста. Он смотрел, как она кидает ледяные кубики в два невысоких стакана, а затем наливает ему виски, а себе джин; как несет эти стаканы в его сторону. Бледная лошадка, бледный всадник, интересная бледность. – Идите сюда, к камину, – пригласила она, – здесь уютнее. – С этими словами Мэрилин направилась к дивану, обитому таким же красным бархатом. Он встал, подождал, когда она сядет, и уселся рядом с ней. Она положила ногу на ногу. На мгновение мелькнуло обтянутое нейлоновым чулком колено, но она тут же одернула юбку со скромностью монашенки. Он почему-то вдруг подумал: зачем она выбрала такое слово – «уютнее»? – Так что это за Микки? – спросил он. – Маус, – сказала она и опять улыбнулась. – Ага, значит, это мужчина. – Нет, я пошутила. Микки – моя подруга. Мы собирались пойти куда-нибудь поужинать. – Она взглянула на часы. – Если, конечно, не засидимся с вами заполночь. Я обещала ей перезвонить. – Я ненадолго, – успокоил он. – А почему так срочно? – Это не срочно. – Значит, что-то важное? – Да нет, я бы не сказал. Просто меня кое-что беспокоит. – И что именно? – Ваши друзья. – Том, Дик и Гарри? – спросила она и снова улыбнулась. Мэрилин напомнила о их первой, довольно напряженной встрече, однако теперь говорила о ней с шуткой, как бы пытаясь наладить с ним отношения. Ему сразу же показалось, что женщина старается его как-то умаслить. И это навело его на мысль, что ей, очевидно, есть что скрывать. – Я говорю о том списке, что вы нам дали, – сказал он. – Мужчины, которых вы считаете своими близкими друзьями. – Да, так и есть, – кивнула она. – И они мне сказали то же самое. – Он помолчал. – Вот это-то меня и беспокоит. – Так что конкретно вас беспокоит, мистер Уиллис? – она уселась поудобнее и опять поправила юбку. – Нелсон Райли, Чип Эндикотт, Бэзил Холландер. – Да, да, я знаю их имена. Бэзил Холландер, тот самый тип, который сообщал по автоответчику о билетах в филармонию, ответил Уиллису то же самое, что Нелсон Райли и Чип Эндикотт. Он считал Мэрилин Холлис очень близким своим другом. Потрясающая девушка. С ней очень здорово. Однако Холландер (который на автоответчике назвался «Бэзом») оказался на редкость неразговорчивым собеседником – лишь «да» – «нет» – «ну» – то, чего терпеть не могут все детективы на свете. Каждое слово приходилось вытягивать из него клещами. – Вы давно ее знаете? – Да. – Как давно? – Ну... – Год? – Нет. – Больше? – Нет. – Десять месяцев? – Нет. – Меньше десяти месяцев? – Да. – Менее десяти месяцев, но больше, чем пять? – Да. – Восемь месяцев? – Да. – Вы хорошо ее знаете? – Ну... – Ну, к примеру, вы с ней спите? – Да. – Регулярно? – Нет. – Часто? – Нет. – Иногда? – Да. – Вы знаете человека по имени Джерри МакКеннон? – Нет. И далее все в этом духе. И больше всего Уиллиса беспокоило то, что вся эта троица говорила одно и то же. Несмотря на непохожую манеру разговаривать (например, Холландер вдруг неожиданно разразился целой речью в самой середине их беседы о каком-то пианисте, о котором Уиллис и слыхом не слыхивал), различные профессии и образ жизни (Холландер был бухгалтером, Райли – художником, Эндикотт – юристом), а также возраст (Эндикотту исполнилось пятьдесят семь, Райли – тридцать восемь или девять, Холландеру – сорок два), так вот, несмотря на все это, Уиллис не мог отделаться от чувства, что вполне достаточно было бы записать на пленку их первый разговор с Мэрилин и не тратить времени на беседы с этими тремя. Она говорила: – Мы очень близкие друзья. – Мы иногда спим. – Мы хорошо проводим время вдвоем. – Они не знают Джерри МакКеннона. – Они не знают друг друга. Тем не менее три разных человека, не знающие друг друга, определили свои отношения с Мэрилин Холлис буквально одними и теми же словами. И у каждого из них оказалось надежное алиби на ночь воскресенья или утро понедельника – когда МакКеннон убивал себя или же убивали его. Нелсон Райли катался с этой дамой на лыжах в Вермонте. Чип Эндикотт в воскресенье вечером присутствовал на банкете Ассоциации адвокатов, а рано утром в понедельник уже был на своем рабочем месте. В воскресенье вечером Холландер посетил музыкальный вечер в Рэнделл Форбз Холл в Спрингфилдовском Центре. В понедельник утром, когда, по всей вероятности, МакКеннон испускал последний вздох, цепляясь за телефон, Холландер ехал на метро в свою бухгалтерию компании «Кайли, Бенсон, Маркс и Рудольф». И все открыто, на виду у множества людей. Однако Уиллис не мог отделаться от чувства, что он три раза просмотрел одну и ту же пьесу, где главную роль играют три различных актера, повторяя слова драматурга в своей собственной творческой интерпретации. Была ли этим драматургом Мэрилин Холлис? Не сняла ли она трубку в ту самую минуту, как из ее дома вышли полицейские, чтобы позвонить Нельсону, Чипу и Бэзу, и сообщила им, что у нее только что была полиция и что она будет очень благодарна, если они скажут копам, что являются ее старыми, хорошими друзьями и в жизни не слышали о Джерри МакКенноне. Но если это и так – то почему? У нее самой железное алиби. Да и у других тоже. Если бы только они не говорили одно и то же. Ну и что? Может быть, у всех были с ней одинаковые отношения. Возможно, Мэрилин совершенно точно определила для них, что значит «дружба», и да поможет Господь тому бедняге, кто хоть на дюйм отклонился от предписанного курса. Возможно. – Расскажите мне о них поподробнее, – попросил он. – Да нечего особенно и рассказывать, просто хорошие друзья. – И вдруг неожиданно спросила: – А вы кого-нибудь убивали в своей жизни? Он с удивлением воззрился на нее. – Почему вы спрашиваете? – Так. Из любопытства. Он немного помолчал, затем сказал: – Да. – И как вы себя чувствовали? – Мне кажется, что это я пришел вас спрашивать. – Да черт с ними с вопросами, – отмахнулась она. – Я уже поговорила с ними всеми и точно знаю, что вы говорили и что говорили они, так что незачем к этому снова возвращаться. Ведь вы пришли сюда, потому что они вам рассказали совершенно одно и то же, так ведь? На сей раз пришла его очередь хлопать глазами. – Разве не так? – Ну... в общем, в общем, да, – промямлил он. – Вы говорите совсем как Бэз, – засмеялась она. – Я его обожаю, он такой душка. Я обожаю их всех, они хорошие друзья. – Да. И они так сказали. – Я прекрасно знаю, что именно они вам сказали. И вы решили, что они лгут, что это я их научила. Но зачем мне это делать? И разве не можем мы действительно относиться друг к другу именно таким образом? Просто как очень хорошие друзья? Все мы? Только по отдельности? – Возможно. – А у вас есть близкие друзья, мистер Уиллис? – Да. – И кто? – Ну... – Ага, опять вы говорите, как Бэз. – У меня есть друзья, – сказал он и впервые в жизни подумал, а так ли это. – И кто они? Тоже полицейские? – Да. – Женщины-полицейские? – Некоторые из них – да. – Так кто ваши друзья? – Ну... я не думаю, что моих знакомых женщин-полицейских можно так назвать в вашем понимании слова «друзья»... нет, пожалуй, нет. – Тогда кто они вам? Любовницы? – Нет, ни одна из женщин, с которой я встречаюсь, не является полицейским. – А у вас вообще есть настоящие друзья среди женщин? Женщин, которых вы могли бы назвать настоящими и близкими друзьями? – Ну... – Вы очень хорошо пародируете Бэза, мистер Уиллис. Так что, мне так и продолжать называть вас мистер Уиллис? А как ваше имя? – Харольд. – И именно так и называют вас ваши друзья? – Они зовут меня Хэл. – Можно я тоже буду называть вас Хэл? – Ну... – Ой да ладно тебе. Клянусь Богом, я его не убивала! Расслабься. Пей виски, грейся у огня, зови меня Мэрилин. Расслабься! – Ну... – Хэл, – сказала она. – Что? – Расслабься, Хэл. – Я расслабился, – ответил он. – Нет, ты не расслабился. Я знаю, когда мужчина расслабляется, а ты – нет. Ты очень напряжен. Это потому, что ты считаешь, что это я убила Джерри и именно поэтому угощаю тебя виски и приглашаю погреться у своего огня, разве не так? – Ну... – Если хочешь быть моим другом, будь со мной откровенен, договорились? Ненавижу лицемеров. Даже если они и копы. Уиллис не мог скрыть своего удивления. Он быстро сделал глоток виски – чтобы убедиться, что не спит, что находится при исполнении своих обязанностей и ему необходимо задать несколько важных вопросов, и затем спросил: – Да, но вы не можете не согласиться, – три разных человека говорят мне одно и то же, это, мягко говоря, выглядит несколько странно... – Ничего подобного, – возразила она. – Никто из них совершенно не умеет лгать, именно поэтому они мои друзья. Вот что нам нравится друг в друге, Хэл. Отношения, полностью лишенные всяческого притворства и вранья. Тебе когда-нибудь приходилось слышать о таких отношениях? – Ну... да нет, пожалуй. – Ты много потерял. Еще налить? – Я знаю, у вас встреча... – Она подождет, – Мэрилин встала с дивана. – Того же? – Да, пожалуйста, – Уиллис протянул стакан и не отрываясь следил за ней, пока она двигалась к бару. – Смотришь на мою попку? – спросила она. – Ну... – Если да, – так и скажи. – Да, смотрел. До тех пор, пока вы об этом не заговорили. Она вернулась, протянула ему наполненный стакан и села рядом. – Расскажи мне о мужчине, которого ты убил. – Это был не мужчина. Уиллис давно ни с кем не говорил об этом. Не хотел говорить и сейчас. – Значит, это была женщина. – Нет. – Тогда кто же? – Оставьте это, – сказал он. Он выпил виски одним глотком и встал: – Мисс Холлис, я знаю, что вы заняты, так что мне, пожалуй, лучше... – Испугался? – спросила она. – Да нет, не особенно. – Тогда сядь. – Зачем? – Потому что мне нравится с тобой разговаривать. Именно с разговора все это и начинается. Он взглянул на нее. – Что это? – Что значит «что»? Что значит «это»? – Я пришел сюда с улицы... – Да и... – Вы чуть не накинулись на меня, когда мы встретились в первый раз... – Это было в первый раз. – А теперь... – А теперь садись и поговори со мной. – Вас ждет ваша подруга... – Так кого ты убил? – сказала Мэрилин. Он продолжал смотреть на нее. – Сядь, – сказала она. – Ну пожалуйста. Он молчал. – Дай-ка я освежу, – она взяла у него пустой стакан. Он снова смотрел, как она идет к бару и наливает в один стакан виски, в другой – джин. Меньше всего ему хотелось говорить о том давнем случае. Он смотрел на ее попку и надеялся, что она больше не спросит, смотрит ли он на ее попку. Она не спросила, и он почувствовал облегчение. Мэрилин вернулась, протянула ему стакан с виски и снова села. Опять мелькнули обтянутые нейлоном коленки. Но на сей раз она не стала поправлять юбку. Уиллис продолжал стоять. – Садись, – сказала она, похлопывая по дивану. – Так кого ты убил, Хэл? – Почему вы хотите знать об этом? – Люблю откровенность, – она пожала плечами. Он молчал, не зная, как поступить. – Ну говори же, – потребовала она. В камине послышался треск. Осели прогоревшие дрова. – Ну скажи мне, Хэл! Он глубоко вздохнул. – Это был мальчик. – Что? – Это был мальчик. – Сколько лет? – Двенадцать. – О Господи, – тихо проговорила она. – И в руке у него был револьвер тридцать седьмого калибра. – И когда же это было? – Давно. – Как давно? – Я только пришел в полицию. – А он был белый или чернокожий? – Черный. – Это еще хуже. – Хуже уже быть не могло. – Я хотела сказать... – Я знаю, что вы хотели сказать. Это все, конечно, так, но... понимаете, для меня это было не так важно... то есть то, что писали газеты – белый коп убил невинного темнокожего мальчика... он совершил ограбление, он только что убил троих в винном магазине... мне пришлось его убить, иначе в следующую секунду он бы убил меня. Но... но ему было всего двенадцать лет. – Боже, – почти прошептала она. – Да, – сказал он. – В этом-то все и дело. – Какой же это был кошмар для тебя. Молчание. Он и сам не мог понять, почему рассказал ей об этом. Ах да, откровенность... – Его мать... его мать пришла в полицию, – продолжал он почти шепотом. – И она... она спросила сержанта, где можно найти постового Уиллиса... тогда они называли нас постовыми, так сейчас называют лишь офицеров патрульной службы... а я только что вернулся из Центрального управления, где мне пришлось все утро отвечать на вопросы, и сержант ей говорит: «Так вот он, мадам». Он же не знал, что она – мать мальчика, а она подошла ко мне и... и... плюнула в лицо. Она ничего не сказала. Просто плюнула мне в лицо и вышла. Я остался стоять... я... кругом были люди... полицейские... там всегда много народу... и я... по-моему... по-моему, я заплакал. Он пожал плечами. И снова замолчал. Она не спускала глаз с его лица. Два выстрела в грудь. А он продолжал идти в его сторону. И еще один выстрел в голову. Он попал ему между глаз. Потом было множество вопросов. Два громилы из отдела убийств. Было много шума. Какие-то ребята местной телестудии пытались проникнуть в винный магазин, снять сцену той бойни. Владелец и две женщины лежат на полу в луже крови, кругом разбитые бутылки. А на улице парнишка с размозженной головой. «Дерьмо», – подумал он. «Этот город, этот мерзкий, проклятый, вонючий город», – подумал он. – С тобой все в порядке? – спросила Мэрилин. – Да, – ответил он. – Ты даже не дотронулся до своего виски. – Да, пожалуй. Она подняла стакан. – За золотые дни и фиолетовые ночи! Он кивнул, но ничего не ответил. – Это любимый тост моего отца, – сказала она. – И сколько тебе лет, Хэл? – Тридцать четыре. – А сколько тебе было, когда это случилось? Он отпил виски. – Двадцать два. – Уиллис покачал головой. – Он только что убил троих в этом магазине. Владельца и двух женщин. – Я бы на твоем месте сделала то же самое, – сказала Мэрилин. – Ну... – Уиллис опять пожал плечами. – Если бы он хотя бы опустил пистолет... – Но ведь он этого не сделал... – Я приказал, чтобы он опустил, я предупреждал его... – он снова покачал головой. – Он шел прямо на меня. – И ты его застрелил. – Да. – И сколько раз ты выстрелил? – Три раза. – Это много. – Да. Оба замолкли. Уиллис пил виски. Мэрилин смотрела на него. – Ты маловат для полицейского, – заметила она. – Я знаю. Пять футов, восемь дюймов. – Большинство копов намного выше. Особенно детективы. Не хочу сказать, что я до этого сталкивалась с детективами, разве только в кино. Большинство из них очень крупные. – Ну, это в кино, – сказал Уиллис. – А до этого тебе не приходилось кого-нибудь убивать? – Нет. – Класс, – она замолчала. Потом спросила: – Который час? Он взглянул на часы. – Почти девять. – Мне действительно нужно позвонить Микки. Прости, я не хочу, чтобы ты подумал, что я тебя выгоняю. – Ничего, все в порядке. Я и так занял у вас много времени. – Допивай свое виски, – сказала она. – И послушай моего совета – выбрось все это из головы, ей-богу. Да, ты убил человека, но это не такая уж трагедия. Честное слово. Ты меня понимаешь? Он кивнул, но ничего не ответил. Он думал. Не мужчина. Мальчик. Уиллис допил виски. Стало тепло, в голове появилась некоторая легкость. Он поставил пустой стакан на маленький столик. – Спасибо за виски. – И куда ты теперь пойдешь? – спросила она. – В участок, печатать отчет. – Я тебя еще увижу? Она продолжала сидеть и смотрела на него, внимательно изучая его лицо своими голубыми глазами. Он не знал, что сказать. – Я не убивала Джерри, – она посмотрела ему прямо в глаза. – Позвони мне. Он не ответил. – Позвонишь? – Вы этого хотите? – Я хочу. – Тогда позвоню, – он пожал плечами. – Я принесу тебе пальто, – она встала. Опять мелькнули коленки. – Не надо, я сам найду выход, – сказал он. – Вы же торопитесь. – Не говори глупости. – Она сняла с вешалки пальто, помогла надеть его и напоследок повторила: – Не забудь мне позвонить. – Я позвоню, – пообещал он. Ледяной ветер обрушился на него в ту же минуту, как Уиллис вышел из дома, вышибая алкоголь и уютное тепло, грубо возвращая к действительности. Он прошел к тому месту, где стояла его машина, и долго возился с замерзшим замком, ему пришлось спичкой разогреть ключ, и только после этого дверца открылась. Он включил мотор и печку. Затем стал протирать перчаткой замерзшее стекло. Уиллис и сам не знал, почему решил остаться здесь в машине и понаблюдать за ее домом с другой стороны улицы. Возможно, он слишком долго работал детективом. Через двадцать минут перед воротами остановился черный «Мерседес-Бенц-560». Дверца открылась. «Подруга Микки», – подумал он. Лучше поздно, чем никогда. «Микки» заперла машину, прошла несколько шагов по направлению к дому Мэрилин, сняла перчатку и нажала на кнопку звонка. Через секунду «Микки» отворила дверь и вошла в дом. Подруга «Микки»... Это был здоровенный – шести футов с лишком росту и около ста килограммов веса белый мужчина в широченной енотовой шубе, в которой он казался еще крупнее, чем на самом деле. «Откровенность», – говорила эта дама. «Все это дерьмо и враки», – подумал Уиллис, записывая номер машины. Затем направился в сторону своего участка, чтобы напечатать отчет в трех экземплярах. Глава 5 Апрель наступил совершенно неожиданно. До этого, казалось, город пребывает в осаде – мартовские ветры завывали, как военные трубы, под ногами лежал черный, как бы утоптанный множеством солдатских ног снег, небо было закрыто чем-то похожим на клубы порохового дыма, не пропускавшие солнечные лучи. Жители торопливо шли по улицам, упакованные в громоздкие теплые пальто и куртки, лица у них были красными от мороза, а настроение хуже некуда. Холод – это противник, заставляющий жителей, и без того не очень-то душевно открытых, еще сильнее замыкаться в своей скорлупе. Уиллис ненавидел холод. Он чувствовал себя потерянным во времени и пространстве, жертвой безжалостного врага, атакующего без всякого повода и причины, полного решимости уничтожить город и проглотить его жителей. Приходилось лишь мечтать о послаблении. Синоптики без конца обещали приближение теплого фронта со стороны Джорджии, но эти фронты так и не появились. С каждым днем все мрачней становились серые мартовские дни, холод – этот всюду проникающий, безжалостный, злобный враг – заставлял покорно себе подчиняться. Но вдруг как-то сразу пришел апрель. Неожиданно со стороны Старого волнолома задул легкий ветерок, насыщенный ароматами весны. Головы, привычно склоненные перед безжалостным врагом, стали постепенно подниматься к светлеющему небу, окоченевшие носы недоверчиво вдыхали теплеющий воздух, слезящиеся глаза моргали удивленно и недоверчиво. Были сброшены пальто. Незнакомые люди улыбались друг другу на улицах этого города. На окраинах города вдоль каменной ограды Гровер-парка нежным робким желтым и розовым цветом распустились кусты мимозы и кизиловых деревьев, являя собой контраст по отношению к грязно-неопрятным участкам еще не растаявшего снега. Наконец-то наступил апрель. И как раз в апреле, через два дня после Пасхи, на 12-м участке обнаружили труп. Сосед покойного, вспомнив, очевидно, фильм «Свини Тодд», пожаловался управляющему домом, что из квартиры 401 исходит такой запах, будто там пекут пирожки из человеческого мяса. Полицейские из Службы спасения 911, приехавшие по вызову, тут же определили, что пахнет разлагающимся трупом. Проклиная теплую погоду, они приготовили мешок для тела у самых дверей в квартиру. Покойный оказался Бэзилем Холландером, бухгалтером фирмы «Кайли, Бенсон, Маркс и Рудольф». Детективов 12-го участка, которым было поручено вести дело, звали Сэм Кауфман и Джимми Ларкин (или просто Ларк). Ни тот, ни другой не знали, что два детектива в противоположном конце города занимаются расследованием дела об отравлении. Собственно говоря, Кауфман и Ларкин вообще не знали о существовании Кареллы и Уиллиса. Двух полицейских из отдела убийств, назначенных для выяснения обстоятельств дела, звали Мастрояно и Манзини. Они работали в Западном филиале отдела и весьма поверхностно знали Моногана и Монро, числившихся в Восточном филиале. Моноган и Монро, которые прочли практически все отчеты детективов 87-го участка по делу МакКенно-на, по всей вероятности, знали, что среди допрошенных был бухгалтер по имени Бэзил Холлендер. Но они не имели никакого отношения к делу, которое расследовалось 12-м участком – ведь это был большой город. И в сущности, даже если бы их и вызвали по этому делу, то они вряд ли нашли бы между этими двумя смертями какую-либо связь. Но их не вызвали, поскольку географические границы между участками соблюдались полицейскими столь же свято, как и собственная безупречная репутация. Да и вообще Моноган и Монро были очень занятыми людьми, обожавшими неприличные анекдоты. И поэтому лишь 2-го апреля, то есть на второй день, Уиллис случайно прочел об этом убийстве в газете. До того времени он занимался поисками владельца черного «мерседеса», облаченного в енотовую шубу. Он позвонил в Службу движения, и ему сообщили, что этот номер принадлежит президенту фирмы по пошиву женского платья «Лили Фэшенз», администрация которой располагалась в центре города на Берк-стрит. Президента звали Эбрахэм Лилиенталь, отсюда (по мнению Службы движения) и название фирмы «Лили Фэшенз». Однако, поговорив с мистером Лилиенталем по телефону, Уиллис выяснил, что машина была угнана в ночь на 23 марта и до сих пор еще не найдена. «А мистер Уиллис, наверное, звонит, чтобы сообщить о том, что машина нашлась?» Уиллис спросил Лилиенталя, не знает ли он кого-либо по имени Микки. «Что? – удивился Лилиенталь. – Микки? Вы что, издеваетесь надо мной?» Затем Уиллис позвонил в отдел по угону машин, где ему сообщили, что машину угнали от бара для гомосексуалистов в Квартере, хотя Лилиенталь уверял, что навещал приятеля, живущего в том доме, добродетельного, как методистский проповедник, человека. Во всяком случае, машина до сих пор еще не найдена. И по мнению детектива из отдела по угонам машин, этот автомобиль теперь находится на автомобильной свалке, а все его детали продаются в разных частях этой огромной страны. Когда Уиллис сообщил ему, что видел машину всего лишь вечером во вторник, детектив усмехнулся: «Так это был прошлый вторник, приятель, а сегодня уже среда». На сообщение же о том, что машину вел человек, которого, возможно, зовут Микки и который носит енотовую шубу, детектив из отдела угонов не без ехидства заметил: «Прекрасно, я проверю, не было ли почтовых переводов за енотовые шубы», – и повесил трубку. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=125044) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания