Сволочи Владимир Владимирович Кунин Война – и дети... Пусть прошедшие огонь и воду беспризорники, пусть уличные озлобленные волчата, но – дети! Или – мальчишки, которые были детьми... пока не попали в школу горноальпийских диверсантов. Здесь из волчат готовят профессиональных убийц. Здесь очень непросто выжить... а выжившие скорее всего погибнут на первом же задании... А если – не погибнут? Это – правда о войне. Правда страшная и шокирующая. Сильная и жесткая книга талантливого автора. Владимир Кунин Сволочи * * * На небольшом плацу «показушной» элитной воинской части, расквартированной чуть ли не в самом центре Москвы, в тенечке сидит взмыленный и злой молоденький старший лейтенант. Он протирает изнутри мокрую от пота форменную фуражку с высоченной тульей и, не скрывая раздражения, говорит другому упарившемуся лейтенанту лет двадцати трех: – Понагнали чуть ли не со всей России... понимаешь, какую-то, блин, дохлую команду и хотят, чтобы я за пять дней что-то там из них, мать их в душу, толковое сделал!.. Юный лейтенантик устало опирается о большой магнитофон, стоящий на столике между ним и старшим лейтенантом, приваливается спиной к огромному динамику и глубокомысленно замечает: – Ну, полный атас, блин... Старший лейтенант выматерился одними губами, решительно надрючил на голову свою глуповатую огромную фуражку, встал и крикнул в глубину плаца: – Кончай перекур!!! Становись!.. ...Теперь мы увидим тех, кого собрали «чуть ли не со всей России». У высокого каменного забора, из-за которого в весеннее небо торчали приметы сегодняшней Москвы, под специальным навесом из камуфляжного брезентового тента, у длинных солдатских столов на скамейках сидели... ...несколько десятков измученных восьмидесятилетних стариков, скудно одетых, с протертыми орденскими колодками Второй мировой войны. Под этим же навесом расположился и медпункт воинской части: зеленая машина «скорой помощи», столик с лекарствами, доктор и фельдшер с погонами под белыми халатами... Сейчас фельдшер измерял давление на дряблой и высохшей руке одного из стариков... – Все! Все!.. Кончай ночевать!.. – снова раздраженно прокричал старший лейтенант зычным «командным» голосом. – Становись!!! Старики, тяжело дыша, стали медленно вставать со скамеек и неловко строиться. Кто еле волочил ноги, кто скрипел протезом, кто тяжело опирался на палку... ...и только один из них достаточно бодро затушил сигарету, растер окурок об асфальт плаца и быстро стал в строй. Это был красивый старик в модной спортивной куртке, в тщательно отглаженных брюках и дорогих, хорошо начищенных туфлях. Он явно был несколько моложе всех остальных. Может, семидесяти шести – семидесяти семи лет. Но у него были живые, ироничные глаза, да и держался он намного бодрее остальных. Единственное, что портило его, – глубокий старый шрам, перерезавший ему лоб, надбровную дугу, щеку и уходивший к правому уху... Старики кое-как, кряхтя и постанывая от усталости, построились. – Р-р-равняйсь! Смирно!!! – рявкнул старший лейтенант. Старики покорно подравнялись и подтянули животы. – Вольно... – с нескрываемым презрением скомандовал старший лейтенант. Строй обмяк. – Повторяю еще раз!.. – плачущим от отчаяния голосом прокричал старший лейтенант. – Через четыре дня, в день ознаменования великой Победы над фашизьмом, вы, дорогие наши граждане-господа-товарищи ветераны, должны будете чеканным строем... Подчеркиваю, чеканным!., строем пройти мимо трибун, где будут стоять все наше командование, все наше правительство, лучшие люди нашей страны и иностранные гости со всех стран мира, некоторые из которых тоже когда-то, понимаешь, ковали эту победу с точки зрения ихнего Второго фронта! Рядом с моложавым стариком со шрамом на лице стоял древний старик с единственной звездочкой Героя Советского Союза на какой-то шерстяной кофте грубой деревенской вязки. Этот старик напряженно пытался понять, что выкрикивает старший лейтенант, ничего из-за глухоты не разобрал и спросил у старика со шрамом: – Чего он блеет-то?.. – Говорит, что мы с тобой, корешок, еще ой-ой-ой какие молодцы!.. – ответил ему с усмешкой старик со шрамом. – Куда там... – грустно проговорил глухой Герой. Но в эту секунду откуда-то к старшему лейтенанту подкатил на древней ободранной инвалидной коляске безногий старик в шляпе. – Мне куды с моим тарантасом? – Вас-то где носило?! – возмутился старший лейтенант. – До ветру, сынок, ездил. А чего? Старший лейтенант беспомощно посмотрел на безногого и сказал: – Становитесь... В смысле – поезжайте в конец строя. – Это какого же хрена я должен в конец строя?!! – возмутился безногий. – Я полный кавалер орденов Славы, едрена вошь! Какой-такой еще «конец строя»?!! Я на энтим своем «мирседесе» еще кого хошь обгоню!.. Старик со шрамом улыбнулся, громко сказал из строя: – Тогда, браток, тебе нужно бронетанковую колонну возглавить. Стариковский строй задребезжал смехом... Старший лейтенант недобро покосился на моложавого старика со шрамом, скомандовал: – Прекратить хиханьки и хаханьки! – И к безногому: – А вы выбирайте себе место где хотите... И безногий уверенно покатил во главу строя, приговаривая: – Не знаю, как с бронетанковой колонной, а уж вас-то, старых пердунов, запросто возглавлю!!! – Равняйсь! Смирно!.. Направо! – отчаянно закричал старший лейтенант и повернулся к молоденькому лейтенантику у магнитофона: – Внимание! Как скажу: «Шагом марш!» – врубай музыку! И снова к стариковскому строю: – Внимательней, товарищи ветераны! Шаго-о-ом... марш!!! Лейтенантик нажал на клавишу в магнитофоне, и два гигантских динамика исторгли в небо Москвы звуки «Прощания славянки». Строй древних старцев, чудом зацепившихся за жизнь на этой Богом проклятой земле, шаркая пошел по плацу. – Выше ножку!.. – кричал старший лейтенант. – Прибавили темпу!.. Слушай музыку!.. Раз, два! Раз, два... Моложавый старик со шрамом шел за глухим Героем. Герой в вязаной кофте по слабости все никак не мог набрать нужный темп, и старик со шрамом каждую секунду об него спотыкался и, чтобы не уронить Героя, все время поддерживал его сзади... Но старший лейтенантик этого уже совсем не мог вынести! – Рота-а-а-а, стой! Налево! На полуноте оборвался марш «Прощание славянки»... Старики остановились. Довольно слаженно повернулись налево. Старший лейтенант аж клокотал от возмущения!.. Он подошел прямо к моложавому пижонистому старику и в назидание всем остальным громко спросил: – Вы что, уважаемый, строем никогда не ходили?! Старик со шрамом на лице посмотрел смешливым глазом на старшего лейтенанта, улыбнулся и ласково ответил: – Представь себе, малыш, – НИКОГДА... ...Этот же шрам, пересекающий чуть ли не все лицо, мы увидим у мальчишки четырнадцати лет от роду... ...каким и был далекой весной сорок третьего года прошлого столетия сегодняшний моложавый старик ветеран. И тогда мы поймем, что шрам этот – отнюдь не фронтовое ранение, а попросту след жестокой и кровавой драки между блатняками и уркаганами того времени... НОЧЬ. АЛМА-АТА СОРОК ТРЕТЬЕГО... Была ночь... Была окраина полуголодной, но спасительной Алма-Аты, забитой эвакуированными, военными госпиталями, изнемогавшей от жуликов-интендантов, семейных трагедий, спекуляции и жестоких детских банд карманников, «домушников», малолетних налетчиков и несовершеннолетних убийц... По-южному темной, непроглядной ночью под негромкое журчание арыков мальчишка со шрамом через все лицо сидел на облучке казахской арбы с высокими бортами, которую тащил самый обыкновенный степной ишак. Арба была чуть ли не до половины загружена, и груз этот от посторонних глаз прикрывал брошенный сверху брезент. Пасть у ишака была замотана тряпьем. Он тряс головой, силясь сбросить с себя этот намордник, но мальчишка со шрамом огревал ишака длинным кнутом и тихо приговаривал: – Ну, ты, сука!.. Не дергайся, как свинья на веревке. Заложить всех хочешь, падла?! Вперед смотри, мудила... НОЧЬ. РАЙОННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ Портрет Сталина, военные плакаты сорок третьего, грубо сделанный электрический стенд со схемой охраняемых объектов районно-государственного значения этой окраины Алма-Аты – продовольственные склады, территория военного госпиталя, военкомат и особняк второго секретаря коммунистической партии Казахской ССР... Это мы узнаем из надписей под «объектами». Двое милиционеров спят на деревянных скамейках... Один дежурит у коммутатора и поглядывает на стенд – не замигает ли лампочка, не прозвучит ли тревожный сигнал... Кто-то набивает диск автомата ППШ патронами... Двое играют в нарды: здоровенный детина-казах, старшина милиции, и молоденький белобрысый русский паренек со скрюченной левой рукой. На пиджаке у негр медаль «За отвагу» и нашивки ранений. Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха: – А почему в госпитале осколок не вынули? – Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу. – А с осколком не можешь? – Могу. Только когда совсем старый буду. А тебе что говорили? Белобрысый помахал искалеченной рукой: – Сказали – через год разработается и можно будет опять на фронт... НОЧЬ. ПОЧТИ НЕ ОСВЕЩЕННАЯ ОКРАИННАЯ УЛИЦА АЛМА-АТЫ Тащит ишак арбу вдоль высокого саманного забора. Поверх забора – колючая проволока, тусклые фонари. За забором длинный глинобитный барак типа железнодорожного пакгауза. Запертые ворота выходят прямо на деревянную эстакаду. Для удобства разгрузки и погрузки с грузовиков... Ишак протаскивает арбу еще метров сорок мимо запертой проходной, мимо слабо освещенного щита с надписью: «Продсклад № 4 Наркомата Обороны и Наркомата Здравоохранения СССР. Вход только по пропускам с предъявлением накладных и удостоверения личности». Мальчишка со шрамом останавливает ишака у кучи мусора, сваленной прямо на землю у забора, и негромко говорит: – Станция Березайка... Кому надо – вылезай-ка! В арбе откидывается брезент, и оттуда выскакивают четверо. Один лет пятнадцати, в кепочке-«восьмиклинке», в тельнике под рубашечкой. Коротенький пиджачок в талию, хромовые сапожки – гармошечкой с вывернутым белым «поднарядом». Двоим, одетым попроще, не больше четырнадцати. А четвертому и того меньше. Лет тринадцать, наверное... – Понеслась по проселочной, – командует старший. Двое стремительно начинают разгребать мусор у забора, освобождая внушительный подкоп. – Тяпа! Остаешься здесь, – говорит старший самому младшему. – Смотришь в оба. Держишь скотину, чтоб арбу не увела... Упустишь – весь портрет распишу!!! Тяпа деловито кивнул, взял ишака под уздцы. – Котька! Художник!.. На крышу, – приказывает старший мальчишке со шрамом. – Я прошу закурить – ты прыгаешь сверху. Как тогда в Каскелене... Ясно? Котя-художник подмигивает напарнику и ныряет в подкоп. – Чего стоите, как сявки обосранные?! – тихо рявкает урка на двух пацанов. – Пошел!!! Те быстро пролезают в подкоп под забором. Блатной оглядывается, достает из арбы короткую и мощную «фомку» – стальной ломик с расплющенным и загнутым концом, сует его под ремень и тоже исчезает в подкопе... НОЧЬ. ТУСКЛО ОСВЕЩЕННАЯ ТЕРРИТОРИЯ ПРОДСКЛАДА У дальнего торца складского барака Котя-художник достает из-за пазухи моток толстой веревки с петлей. Размахивается – петля летит наверх метров на пять и надевается на выступающий конек крыши склада. Котя мгновенно забирается по веревке на крышу... Двое пацанов ползут под эстакадой... Старший, почти не таясь, идет к дремлющему сторожу... Неслышно, мягкими тренированными прыжками Котя-художник бежит по крыше туда, куда направляется старший пацан – Лаврик. Все ближе стягиваются к сторожу детские «темные силы»... На краю крыши над сторожем уже стоит готовый к прыжку Котя. Лаврик вплотную подходит к дремлющему сторожу, ухмыляется: – Дядя! Закурить не найдется? Сторож открывает глаза, вскакивает, отшатывается в испуге... ...но тут с крыши на него прыгает Художник!.. Сторож падает на доски эстакады, пытается сбросить с себя Котьку-художника... ...блатной Лаврик вырывает у него двустволку, выхватывает из-за голенища финку и всаживает ее в живот сторожу. Тот сгибается пополам, зажимает живот руками, хрипит. Лаврик бросает ружье Художнику, вытаскивает «фомку», срывает ею замок с ворот склада, тихо приказывает: – Все тащите в арбу! Главное – сгущенка!!! – И вместе с двумя пацанами исчезает на складе. Котя смотрит на корчащегося сторожа, «разламывает» его ружье и видит, что... ...в стволах нет патронов! Он поднимает двустволку, смотрит сквозь пустые стволы на тусклую лампочку у забора... – Художник, бляха-муха!.. Ты где?! Давай сюда! Пацаны с коробками дешевых конфет и каменными мятными пряниками, с полными жующими ртами, выбегают из склада, мчатся к подкопу, протискивают коробки наружу, грузят в арбу... Бегут назад за новыми коробками. Старший тащит два тяжелых короба, хрипит от натуги: – Масло сливочное – тяжелое, сучара! Котька, помоги... Котя показывает ему пустые ружейные стволы: – У него даже патронов не было... – Да хер с ним! Были бы – он бы тебя и зашмолял, не пожалел. Помогай таскать! Порошок, яичный порошок ищите!.. И сгущенку... ...Грузят, грузят арбу коробками с продуктами, жрут что-то на ходу, давятся, снова бегут на склад... Один пацан уже блюет – обожрался от жадности и голодухи. Ишак трясет головой, старается сбросить намордник. Тяпа набирает из коробки полные карманы мятных пряников, снимает тряпье с морды ишака, начинает кормить его пряниками. – Ты только не ори, – шепчет он ишаку. – Я сейчас тебе еще что-нибудь притараню... ВНУТРИ СКЛАДА – Яичный порошок и сгущенку ищите! Барыга именно сгущенку заказывал! Говорил, все возьмет – под завязку!.. И порошок... Но только американский... – шипит Лаврик.. – Есть! Есть сгущенка!.. – несется из глубины склада. НОЧЬ. СКЛАДСКАЯ ЭСТАКАДА Под сторожем лужа крови... Кровь течет по доскам эстакады, капает в щели между досок. Сторож приходит в сознание, подползает к стене, приподнимается из последних сил, одной рукой зажимает рану в животе – кровь сочится сквозь пальцы, – второй рукой нажимает на кнопку сигнала тревоги... НОЧЬ. РАЙОННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ Короткие резкие звонки тревоги понеслись из старенького динамика под стендом-схемой охраняемых объектов! Часто и пугающе мигает одна лампочка. – Опять четвертый продсклад шарашат! – орет дежурный. – Уголовка – на выезд!!! Талгарская, угол Коммунаров!.. Летят на пол нарды, рассыпаются шашки и кости, вскакивают со своих скамеек сонные милиционеры – в галифе, сапогах, а поверх гимнастерок гражданские пиджачки с оттопыренной наганом правой полой... А на голове обязательная кепочка – за версту узнаваемая форма сотрудника уголовного розыска сорок третьего... Старшина-казах схватил автомат ППШ, метнулся к дежурному: – Давай дубликат ключей от их въездных ворот! – Распишись сначала. – Дежурный протягивает старшине канцелярскую книгу, в другой руке держит ключи. – Пошел ты, сучий потрох!!! – взъярился белобрысый с искалеченной рукой и вырвал ключи из рук дежурного. – Там, может, людей режут, а ты!.. Айда в машину, мужики!!! НОЧЬ. ТЕРРИТОРИЯ ПРОДСКЛАДА Надрываясь от тяжести, двое пацанов волокут по земле восмидесятикилограммовый мешок с сахарным песком. Дотаскивают до подкопа, пытаются протиснуть его наружу... ...где стоит в темноте арба и Тяпа кормит ишака пряниками... НОЧЬ. ОКРАИННЫЕ УЛИЦЫ СПЯЩЕЙ АЛМА-АТЫ... Мчится открытый расхлябанный американский «додж-три четверти» с пятью сотрудниками уголовного розыска. В форме только двое – старшина-казах и водитель. – У Талгарской выключи фары, чтобы не спугнуть, – говорит водителю один в кепке. – Слушаюсь, товарищ лейтенант. – Если что – всех на поражение! Закон – тайга, медведь – хозяин... – говорит лейтенант. Огромный казах и белобрысый переглянулись. – Ой-бояй, – сплюнул казах. – «Начальник в законе»! – А ты что думал – только у вас на фронте гибнут?! – окрысился лейтенант в кепке. – Мало они наших в землю поклали!.. За полгода три состава «уголовки» сменили... НОЧЬ. ТАЛГАРСКАЯ УЛИЦА Двое пацанов уже протащили тяжеленный мешок с сахаром сквозь подкоп и теперь силились забросить его в арбу. Тихо урча двигателем, на Талгарскую выкатился милицейский «додж» с потушенными фарами и осторожно поехал вдоль складского забора к запертым воротам... Тяпа и пацаны увидели, как из кузова «доджа» на ходу выпрыгнули трое и стали перелезать через забор... – Мусора!!! – выдохнул Тяпа. Пацаны выронили мешок с сахаром. Мешок брякнулся о землю, лопнул. Посыпался сахарный песок прямо в арык... – Атас!.. – всхлипнул один и рванул в темноту. Второй мгновенно отбросил Тяпу от ишака, вскочил в арбу и сильно хлестнул ишака кнутом, надеясь умчаться на арбе от милиции. Но ишак даже ухом не повел! Он смотрел на Тяпу... – Ты что, падла?! – ломким детским голосом тихо прокричал Тяпа этому пацану. – Там же Кот, Лаврик... Там же наши!!! Предупредить надо, сучара поганый!.. Бздила вонючая!.. Но пацан, с искаженным от ужаса лицом, лупил ишака. Тот стоял как вкопанный, смотрел на Тяпу, жевал пряники... – Ой, бля, мамочка, роди меня обратно!.. – в ужасе простонал пацан, спрыгнул с арбы и тоже растворился в темноте... ...а Тяпа, словно ящерица, проскользнул в подкоп и помчался по территории склада, к эстакаде... Он взлетел на эстакаду, тут же споткнулся о мертвого сторожа и упал прямо в кровавую лужу. Вскочил, снова поскользнулся в крови, но удержался на ногах, увидел свои ладони в крови сторожа, кровавые пятна на клифте, на коленях и рванул во взломанные ворота... ...где Котя-художник и блатной Лаврик откуда-то сверху доставали ящики с лендлизовскими американскими консервами. – Менты!!! – закричал Тяпа. Первым от секундного шока очнулся Лаврик: – Не бзди горохом! Мы – «малолетки», статья за нас!.. Котя схватил кусок толстой доски, которой изнутри запирали ворота, спрятался у самого входа за пустую деревянную тару, крикнул оттуда: – Как войдут, одного я вырублю, а вы сквозите!.. – Глянул на слуховое окно в потолке у самого штабеля коробок с консервами: – А я по крыше уйду... Заныкайтесь пока за мешками с пшеном! – А где пшено? – растерялся Тяпа. Лаврик затолкал Тяпу за мешки, отбросил финский нож, а короткую стальную тяжелую «фомку» спрятал в рукав пиджака... НОЧЬ. СЛАБО ОСВЕЩЕННАЯ ТЕРРИТОРИЯ ПРОДСКЛАДА Милиция с разных сторон окружает складской барак. Один уже на крыше – у слухового окна, второй остался стоять напротив ворот – чтобы никто не выскочил... Лейтенант в кепочке, с наганом в руке, молча, жестом, посылает на склад старшину-казаха и колчерукого паренька, а сам... ...склоняется над телом сторожа – жив тот еще или уже нет? ВНУТРИ СКЛАДА... У взломанных ворот товарные весы, столик с документацией... Осторожно входят старшина-казах и колчерукий паренек. За ними, вытирая руки от крови сторожа, в проеме у пирамиды с пустой тарой проходит и останавливается лейтенант, спрашивает: – Что, фронтовички, очко играет? – И кричит в темноту: – Выходи с поднятыми руками!!! Стреляю без предупреждения!.. Котька-художник взмахивает короткой толстой доской и сильно бьет лейтенанта по затылку, а сам, словно обезьяна, в мгновение ока взлетает по консервным коробкам к слуховому окну в потолке, ведущему на крышу склада... Лейтенант падает, наган вылетает из его руки, стремительно скользит по полу и, вертясь волчком между мешками с пшеном, попадает прямо в руки маленькому Тяпе!.. ...как только Котькина голова показывается в слуховом окне на крыше, его тут же за шиворот перехватывает сотрудник милиции и не раздумывая ударяет рукояткой нагана по голове! А потом вытаскивает на крышу уже бесчувственное тело Котьки-художника... – Порядок! – кричит милиционер с крыши. – Один есть!.. Старшина-казах поднимает ствол автомата, короткой очередью прошивает мешки с пшеном: – Выходи кара-курты сраны!!! Счас беш-бармак из всех сделаю! Лаврик выходит из-за мешков с поднятыми руками. В правой руке у него кепочка-«восьмиклинка»... Маленький Тяпа тоже вроде бы начинает приподниматься... Белобрысый паренек с медалью «За отвагу» видит детскую Тяпину физиономию, испуганно кричит старшине: – Не стреляй, Тлеухан!.. Это дети! Дети, старшина!!! Но тут Лаврик неожиданно отбрасывает кепку, под которой в руке у него оказывается короткая тяжелая «фомка». Лаврик резко и сильно кидает «фомку», и та попадает прямо в голову... ...гиганту-казаху, старшине с осколком под самым сердцем... Падая, старшина нажимает на спусковой крючок автомата, и его предсмертная очередь в клочья разносит тело пятнадцатилетнего уркагана-убийцы Лаврика, отбрасывая его на простреленные мешки... А Тяпа встает из-за мешков и наставляет лейтенантский наган на колчерукого паренька-фронтовика. Силится нажать на курок... Но тугой самовзвод нагана не поддается маленькому Тяпе! – Стой! Стой!.. – кричит колчерукий Тяпе. – Положи, дурила!.. Он же выстрелить может!.. Брось его, пацанчик... Но Тяпа помогает себе второй рукой и умудряется нажать курок! Гремит одиночный выстрел, пуля попадает в грудь колчерукого паренька с медалью «За отвагу». Он опускается на колени, захлебывается кровью и шепчет: – Что же вы делаете, пацаны?.. Что же вы делаете, сволочи?! КАМЕРА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ Помещение полуподвальное. Потолок низкий. Под потолком небольшое окошечко с толстой железной решеткой. Стекло грязное, пыльное. Уличная мостовая режет окошко камеры пополам: в верхней половине окна идут ноги прохожих. Видно их всего по щиколотку... Вот прошлепали разбитые армейские ботинки «ГД» – говнодавы... ...быстро пробежали женские туфельки на высоком каблуке... ...прошагали начищенные хромовые офицерские сапоги... ...полуботинки на босу ногу, а навстречу им раздолбанные сандалии с рваными носками и грязными пальцами прошлепали в другую сторону... ...самодельные казахские степные обувки из сыромятной кожи... ...женские босоножки на деревянной толстой подошве... ...в ногу прошли две пары кирзовых солдатских сапог... Весь этот парад обуви сорок третьего года с тоской принимает маленький Тяпа – Валентин Сергеевич Тяпкин – тринадцатилетний «форточник» и убийца... В пятнадцатиметровой камере двухъярусные деревянные нары. Маются в камере человек восемь – десять. Одни малолетки. По внешнему краю нары окантованы толстым металлическим «уголком». На верхних нарах, лицом к камере, ногами к стене, лежит Котя-художник с перевязанной головой и об металлический край нар сосредоточенно затачивает черенок ложки до бритвенной остроты... Котя-художник – «кликуха». Или – «погоняло». По многочисленным протоколам «приводов» и по нынешнему уголовному делу, он – Константин Аркадьевич Чернов, бывший ученик средней художественной школы при ленинградской Академии художеств. Вор смелый, опытный и очень авторитетный. Несмотря на свои четырнадцать... Два пацана в глубине нижних нар играют в «двадцать одно» без карт. На пальцах. Кто-то спит... Кто-то всхлипывает в подушку, набитую соломой. Один мочится в парашу... Еще один поет «Тюрьму Таганскую...», а его приятель записывает слова песни огрызком карандаша на клочке бумаги. Торопится, не успевает, переспрашивает: – Как, как?.. – «...все ночи, полные огня...» – Ага... – записывает. – Дальше! – «Тюрьма Таганская, зачем сгубила ты меня?..» – Ну, бля!.. Медленнее пой! Видишь, не успеваю?! Костя Чернов усмехается на верхних нарах, затачивает ложку. КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОГО ИЗОЛЯТОРА Два конвоира ведут двух великовозрастных парней. Их останавливает встречный капитан: – Осадчий, Рыскулов! Вы куда этих гастролеров ведете? – В седьмую, товарищ капитан! – Чего, совсем охренели?! Там же одни малолетки!.. Парни весело переглянулись. Один подмигнул другому. – Товарищ майор Сапаргалиев приказали, – говорит Осадчий. – Взрослы камеры – местов нету, – добавляет Рыскулов. КАМЕРА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ Скрипит дверной засов, поворачивается ключ в замке. Котя-художник молниеносно прячет ложку с заточенным черенком. Тяпа отрывается от созерцания уличных ног, поворачивается... Всхлипывающий пацан испуганно будит спящего. Все настораживаются. Открывается дверь камеры. – Заходи! – командует Рыскулов. Двое великовозрастных входят в камеру малолеток. Дверь закрывается. Слышен засов, слышен поворот ключа... – Тэ-э-экс... – протягивает Первый взрослый парень и внимательно разглядывает своих новых сокамерников. Второй тут же берет за ноги лежащего на нижних нарах пацана и сдергивает его на пол. Потом второго – того, который плакал. – Не по чину место занимаете, малыши! – улыбается Первый. – К парашке, к парашке... – говорит Второй. Первый садится на нижние нары, точно под лежащим на верхних Котей-художником... – Бугор в камере есть? – спрашивает он. – Нету... – растерянно говорит один из пацанов. – Врешь, есть! – уверенно говорит Первый. – Кто?.. – удивленно спрашивает Тяпа и оглядывается. – Я! – отвечает Первый. Он оглядывает Тяпу с головы до ног и говорит корешу: – А не поставить ли нам этого маленького штымпа на усиленное питание? Второй смотрит на Тяпу, весело говорит: – Точняк! – И к Тяпе: – Тебя как звать-то, сявочка? – Тяпа... – Это – кликуха. А в протоколе? – Тяпкин Валентин Петрович. Первый заржал: – Вот ты у нас и будешь не Валентин, а Валентина!.. Валюшка ты наша... Сейчас ты у нас, как киска, сосать будешь!.. – Чего «сосать»? – не понял Тяпа. Двое парней зашлись в хохоте! Даже не заметили, как медленно стали слезать с нар остальные пацаны... – Пиписечки наши сосать будешь, – объяснил Первый Тяпе. – А потом мы тебя в очко отшворим... – Поставим в очередь и так аккуратненько каждую ночь харить в жопочку тебя будем. Теперь понял? – ласково сказал Второй. Первый, сидящий под Костей Черновым, под Котей-художником, сладко потянулся, сказал напарнику: – Ну-ка, стань к двери, перекрой глазок... Сейчас мы один тренировочный отсосик замостырим. Второй парень перекрыл собой дверной глазок, а Первый, не вставая, стал расстегивать пуговицы на ширинке, приговаривая: – Иди-ка сюда, моя кисочка, Валюшка наша ненаглядная... Открой-ка ротик поширше... Но в эту секунду лежащий на верхних нарах Костя Чернов – Котя-художник – ухватил двумя пальцами левой руки Первого парня за ноздри, рванул его голову вверх, а второй рукой приставил к горлу парня острый как бритва черенок обычной суповой ложки!.. Второй парень захотел было рвануться, но Костя быстро сказал: – Стой, где стоишь, сучара поганая! А то я сейчас твоего подельничка вскрою!!! И тут, словно по команде, вся дикая свора малолеток молча бросилась на обоих парней... КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОГО ИЗОЛЯТОРА – Теперь, уже в обратную сторону, двое охранников волокли бесчувственное тело Первого парня, а Осадчий и Рыскулов – Второго... За ними, стараясь не наступать чистыми сапогами на кровавые следы, тянущиеся за искалеченными парнями, шел уже знакомый нам капитан и говорил плачущим голосом: – Ну предупреждал же – не подсаживайте взрослых в камеры малолеток!!! Десятки же раз предупреждал!.. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ЦЕНТР АЛМА-АТЫ СОРОК ТРЕТЬЕГО ГОДА Старый, солидный трехэтажный купеческий дом. Широкие двустворчатые двери. Слева от дверей под черным стеклом герб Казахстана, а ниже – золотые буквы: НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КАЗАХСКОЙ ССР. Справа от дверей такое же черное стекло, но по-казахски... У дома НКВД несколько автомобилей – большой роскошный «линкольн», легковая М-1 «эмка», пара американских «виллисов», грузовой «студебеккер», а совсем с краю – белый фургон ЗИС-5 с надписью по бортам – «Казплодовощторг»... КАБИНЕТ НАРКОМА НКВД КАЗАХСТАНА В кресле наркома – потный генерал лет сорока с добрым и простоватым русским лицом. Напротив него сидит сухопарый человек в гражданском костюме. Заметно, что сухопарый гораздо «выше» хозяина кабинета... – ...для чего я и прилетел к вам, Алексей Степанович! – Очень интересное решение, – пробормотал «казахский» нарком. – К сожалению, пока единственное. К осени мы столкнемся с боевыми действиями по всему югу. А это – горы... Что противопоставить соединениям «Эдельвейс» с их альпинистами и скалолазами? «Казахский» нарком молча и сокрушенно покачал головой. – Значит, необходимо создать что-то очень жесткое, компактное, неожиданное. По принципу японских камикадзе. – Увидел, что нарком не понял, переспросил: – Знаете, что это такое, Алексей Степанович? – Никак нет. Мне еще не докладывали, – смутился нарком. – Смертники. Добровольные причем... Ну, нашим об этом знать незачем, а мы с вами – обязаны. Ибо если в ходе исполнения будущих акций кто-то из них случайно останется в живых – он становится чрезвычайно опасен как потенциальный носитель сугубо секретной информации. – Понял. – Нарком вытер пот с шеи и лица большим платком. – Вот мы в Главке и решили, что ваши Заилийские Алатау могут стать прекрасным ландшафтом для создания такой вот горноальпийской диверсионной школы... – Благодарю за доверие! – Вишневецкого вызвали? – Так точно. – Давайте его сюда. Нарком нажал кнопку. В дверях неслышно появился майор НКВД. – Полковника Вишневецкого! Через тамбур... – сказал нарком. Человек в штатском и нарком повернулись к стене кабинета за креслом наркома. Между портретами Сталина и Дзержинского в стене была неброская дверь. Эта дверь тихо отворилась, и в кабинет вошел крепкий бронзово-загорелый человек лет тридцати пяти. Тоже в гражданском, но не в рубашке с галстуком, а в свитере под пиджаком. Нарком и человек из Главка встали ему навстречу. – Заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму полковник Вишневецкий, – представил нарком загорелого в свитере. – Здравствуйте, Антон Вячеславович. – Штатский протянул руку. – Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! – Меня зовут Николай Александрович, – сказал штатский. – Слушаюсь, Николай Александрович. – Присаживайтесь и почитайте вот эти разработочки... – И Николай Александрович пододвинул Вишневецкому бумаги. – Особо обратите внимание на заключения наших психологов. По-моему, там есть очень любопытные выводы. Вишневецкий внимательно проглядел бумаги, отложил их в сторону. – Довольно циничная штука, – сказал он. Нарком с испугом посмотрел на Николая Александровича. Тот спокойно спустил на тормозах фразу Вишневецкого и улыбнулся: – Вот вам и поручено возглавить эту «штуку». – Штат? – коротко спросил Вишневецкий. – По вашему усмотрению. Мы, конечно, отфильтруем, но... Называйте фамилии – будем снимать с фронтов, отзывать из эвакуации. Только у меня к вам просьба, Антон Вячеславович: подбором кадров займитесь лично. – Естественно, Николай Александрович. Разрешите и мне обратиться к вам с просьбой? – Слушаю вас. – Месяц тому назад мы с женой похоронили десятилетнего сына. Брюшной тиф... Жена сейчас в очень тяжелом состоянии. Оставить ее на полгода не имею права. Нельзя ли определить ее куда-нибудь поблизости от меня? Чтобы я мог ее изредка навешать? – Кто она по специальности? – Тоже альпинист. Мастер спорта, – подсказал нарком. – Капитан медслужбы. Травматолог, – уточнил Вишневецкий. – Что-нибудь придумаем. Есть еще неясности? – спросил Николай Александрович. – Когда начнет прибывать обучаемый контингент? – Уже пара дней, как наши люди по всему Казахстану начали самый тщательный отбор этого «контингента», – усмехнулся генерал-полковник в штатском. СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ИЗОЛЯТОРА В кабинете майора Сапаргалиева над уголовными делами подследственных сидели уже знакомый нам капитан милиции и двое в штатском: толстомордый лет сорока и худощавый, молодой, с веселым блудливым глазом. С милицейскими они оба разговаривали на ты и покровительственным тоном, как и по сей день разговаривают сотрудники государственной безопасности с представителями органов милиции. – Слушай сюда, капитан! – говорил молодой. – И ты, майор, постарайся врубиться... Мы же вам еще вчера поставили задачку: четырнадцать-пятнадцать лет – не старше!.. – А вы, понимаешь, нам чего напихали?! – возмутился толстомордый. – Говорили же, чтоб обязательно сироты были, – сказал молодой, сделав ударение в слове «сироты» на первый слог. – Чтоб никаких там папы-мамы, тети-дяди, бабушки-дедушки!.. Это нам совсем ни к чему. Чтоб про его кто потом чего спрашивал... – И чтоб статьи за ими числились самые что ни есть тяжкие! – заметил толстомордый. – Ежели по-взрослому считать – от «десятки» и выше. А еще красивше – «расстрельная»! – вставил молодой. – Нам чем хуже – тем лучше. – Вот такая конфигурация, понимаешь... – Толстомордый отодвинул стопку уголовных дел, оставил себе две папки. – Всего только двоих у вас и отобрали. Теперь придется по детприемникам шастать, в колониях для несовершеннолеток рыться... – Кого отобрали-то? – спросил майор Сапаргалиев. Толстомордый раскрыл первую папку, прочитал: – «Чернов Константин Аркадьевич... Групповое вооруженное ограбление... Неоднократные кражи личного и социалистического имущества... Соучастие в убийствах сотрудников милиции...» Ну и так далее. Подходит, ничего не скажешь! За его – спасибо. Захлопнул папку, раскрыл другую: – «Тяпкин Валентин Петрович... Участие в банде... Убийство сотрудника милиции...» – Стойте, стойте!!! – всполошился капитан. – Тяпкину нету четырнадцати!.. Ему только тринадцать... Зачем он вам?! Толстомордый закрыл Тяпино уголовное дело, решительно сказал: – Этот вопрос, понимаешь, мы еще вчера отработали. Ему четырнадцать – аккурат третьего апреля... Вот он в нашей внутренней тюрьме и отпразднует. Значить, мы эти два уголовных дела у вас изымем, а вы нам комнатенку подготовьте, чтобы мы могли с ими с глазу на глаз по душам потолковать. По одному – не гамузом... – Вы же все равно их, как «малолеток», судить не сможете, – сказал молодой энкаведешник. – Начнете их по детдомам распихивать, по колониям, а они снова дрыснут оттуда и по новой начнут вас отстреливать. Толстомордый встал из-за стола, приказал капитану и майору: – Конвойным и надзирателям скажете, что, мол, представители Сталинского райвоенкомата города Алма-Аты с огольцами потолковать хотят... Повернулся к своему молодому коллеге: – А ты покаместь возьми у майора и капитана подписочки о неразглашении. А я поссать схожу... КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОЙ ТЮРЬМЫ Надзиратель Рыскулов открывает дверь камеры номер семь. «Выводной» конвоир Осадчий кричит в камеру: – Чернов! Встать!.. Выходи на беседу с представителями военкомата! ...идет Котя-художник по тюремному коридору. Сзади топает конвойный Осадчий. Тихо, не разжимая губ, говорит: – Просись в колонию... А то на фронт сошлют, как «сына полка», задницей амбразуры затыкать... В колонии-то оно безопасней, – как чревовещатель, шепчет Осадчий, а вслух орет на весь коридор: – Руки за спину!!! Кому сказано?! Костя Чернов, так же, не оборачиваясь, почти не открывая рта: – В колонии я уже был. Два раза... Лучше на фронт. – Хоть ты и Художник, хоть и вор авторитетный, а дурак... – шепчет ему Осадчий. КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ На окне решетка. Стол, два стула, табурет, привинченный к полу. Костя – на табурете, толстомордый за столом, молодой весело ходит по комнате, играет перед Костей «своего», приблатненного... – Это кто же тебя так расписал красиво? – Молодой показал на Костин шрам через все лицо. – Было в прошлом году одно толковище в стерлитамакской колонии, – нехотя ответил Костя. – Вы меня лучше на фронт отправьте... – Ну, Котька!.. Артист, мать твою!!! Да кому ты там на фронте нужен?! Интеллигент... – рассмеялся молодой. – Ох, не люблю я интеллигентов, – искренне вздохнул толстомордый. – Ну не люблю, и все тут! Ничего не могу с собой поделать. Костя Чернов посмотрел на одного, на другого, спросил: – А вы не понтуете, что из военкомата? А то я секу, будто вы какое-то фуфло гоните!.. Толстомордый и молодой растерянно переглянулись. Костя привстал, дотянулся до пачки «Дели», лежащей на столе, вытащил одну папироску и только потом спросил: – Я закурю? Молодой согласно кивнул головой. Толстомордый наконец спросил нехорошим голосом: – Это ты с чего же такой умный? Костя затянулся, пустил дым колечками: – Счастливое довоенное интеллигентное детство. – М-да... – выдавил толстомордый, но взял себя в руки, сыграл сомнение и спросил у молодого: – А вот, как думаешь, доверять этому Чернову, «художнику» этому, ети его мать, можно? Или нет?.. Молодой мгновенно включился в игру: – Котьке-то? Чернову? Самому классному вору среди малолеток, «скокарю» Божьей милостью?! Да запросто!!! – Хочешь искупить вину? – жестко спросил толстомордый. – Перед кем? – Костя презрительно цыкнул на пол сквозь зубы. – Перед людями, – сказал толстомордый. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=126409) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.