Шахматная партия Дерини
Кэтрин Куртц


Хроники Дерини #2


Кэтрин Куртц

Шахматная партия Дерини





Глава 1


Март всегда был месяцем бурь и штормов в Одиннадцати Королевствах: от великого Северного моря он приносил снег, который толстым слоем ложился на серебряные горы, вихрями кружился над серебряными долинами востока, пока наконец не извергался дождями на великую Гвинедскую долину.

Случалось – март был мягким, но жители Гвинеда никогда не надеялись на раннюю весну. Они по опыту знали, что март – месяц капризный, часто жестокий, и ему ни в коем случае не следует доверять.

В первый год царствования короля Келсона март не был исключением.

Над Ремутом – столицей государства Келсона, – буря разразилась в полдень. По навесам ларьков на рыночной площади ударил град размером с человеческий ноготь, и вскоре все надежды на то, что базарный день удастся спасти, исчезли. Торговцы начали неохотно собирать товары, запирать лавки и расходиться по домам. Над городом грохотал гром, висел острый запах озона.

С наступлением сумерек на улицах под дождем можно было встретить только тех, кого дела или служба принуждали находиться на улице в такую ненастную погоду: городских стражников, солдат, посыльных, спешащих с поручениями. А когда опустилась темнота, только дождь и ветер гуляли по узким улицам Ремута.

За стеклами окон, по которым ручьями стекала вода, под порывами проникавшего в щели дверей ветра, плясало пламя свечей. В домах и тавернах, в харчевнях и придорожных гостиницах жители города за ужином собирались у каминов, прихлебывали добрый эль, ведя разговоры о делах, ожидали, когда стихнет буря.

Над дворцом архиепископа, расположенным в северной части города, вспыхивали яркие молнии. В тени дворцовых стен угрюмо вырисовывалась громада собора Святого Георга с вонзавшейся во тьму иглой колокольни. Бронзовые ворота дворца были заперты на крепкие засовы.

Одетые в кожаные плащи стражники патрулировали вдоль границ дворцовых владений, низко опущенные капюшоны маслянисто блестели. Пламя факелов, укрепленных в углублениях стены, свистело и трещало, свирепый ветер завывал, пробирая до костей.

Сам архиепископ Ремута находился в своем кабинете: он стоял у пылающего камина, протянув к огню пухлые ладони, затем плотно закутался в подбитую мехом мантию и направился к письменному столу в глубине комнаты. За столом, склонившись над листом пергамента, сидел человек в фиолетовой сутане. Две свечи на столе создавали равномерное желтое освещение. С полдюжины свечей, установленных в разных частях комнаты, с трудом разгоняли мрак. Молодой секретарь со свечей в руке склонился над левым плечом сидящего, внимательно следя за ним, готовый по первому приказу капнуть на пергамент красный воск.

Корриган склонился над правым плечом читающего. Человек за столом окончил чтение, удовлетворенно кивнул, поднял перо и начертал свою подпись. Секретарь моментально капнул воском, человек в фиолетовой сутане спокойно припечатал его своим аметистовым перстнем, подышал на камень, потер о бархат рукава и снова надел перстень на палец.

– Это должно подействовать на Моргана, – сказал он.

Эдмонд Лорис, архиепископ Валорета, производил сильное впечатление. Он был строен, вьющиеся серебряные волосы создавали эффект нимба вокруг головы, на которой ловко сидела красная камилавка, прикрывающая тонзуру.

Однако голубые глаза его были холодными и жестокими. На смуглом, с ястребиным носом лице ничего нельзя было прочесть, кроме хищного удовлетворения: Лорис только что скрепил своей печатью документ, интердикт, которым довольно большая часть Гвинада отлучалась от церкви, именно та часть, где лежало богатое герцогство Корвин.

Это было трудное решение. Над ним Лорис и его коллега думали почти четыре месяца. Ведь народ Корвина не был повинен ни в чем таком, что могло бы оправдать такую крайнюю меру, как интердикт. Но, с другой стороны, в герцогстве сложилась та ситуация, которую терпеть больше было нельзя: ее следовало искоренить.

И достопочтенные прелаты успокаивали свою совесть тем, что угроза интердикта была направлена не против народа Корвина, а против одного человека, которого было невозможно достать другим способом. Господин Корвина Дюк Дерини Алярик Морган – вот кто был объектом священной мести. Морган, который применял свое нечестивое и святотатственное могущество Дерини, чтобы вмешиваться в людские дела, совращать невинных, пренебрегая церковной и светской властью. Морган, который посвятил мальчика-короля Келсона в запретные тайны древней магии и развязал дуэль магий в священном соборе во время коронации Келсона. Морган, который своей кровью Дерини обречен на вечные мучения в аду, если он не отречется от дьявольского наследия и не вернется для очищения в лоно святой церкви. Морган, вокруг которого, как вокруг столпа, сплачиваются все Дерини.

Архиепископ Корриган нахмурился и взял в руки документ. Его кустистые брови сдвинулись в одну линию, когда он начал перечитывать текст. Закончив чтение, он прикусил губу, но затем решительным движением сложил пергамент и кинул его на стол. Секретарь ловко капнул воск. Корриган, не колеблясь, приложил к нему и свой перстень, однако его пальцы беспокойно бегали по нагрудному кресту, когда он усаживался в кресло рядом с Лорисом.

– Эдмонд, ты уверен, что мы… – его речь была прервана коротким взглядом Лориса, и архиепископ вспомнил, что они не одни, что секретарь рядом и ждет дальнейших указаний.

– Пока все, отец Хью. Попросите войти монсеньора Горони, пожалуйста.

Секретарь поклонился и вышел. Корриган со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Ты знаешь, что Морган никогда не допустит того, чтобы Толливер его отлучил, – сказал Корриган. – Неужели ты думаешь, что угроза интердикта остановит Моргана?

Формально Дюк Алярик не подпадал под юрисдикцию обоих архиепископов, но они надеялись, что документ устранит эту досадную помеху.

Лорис щелкнул и взглянул на Корригана:

– Может или нет, – произнес он, – но на народ подействует. Уже ходят слухи, что на севере собираются банды повстанцев, желающих свергнуть власть дома Дерини.

– Фу! – фыркнул Корриган, поднимая перо и макая его в хрустальную чернильницу. – Что может сделать жалкая горстка повстанцев против могущества Дерини? А кроме того, народ его любит.

– Да. Пока любит, – согласился Лорис. Корриган начал старательно подписывать письмо, а Лорис с легкой улыбкой наблюдал, как кончик языка Корригана следует за каждым росчерком пера, выводящего затейливую роспись. – Но будут ли они любить его, когда вступит в силу интердикт?

Корриган с удовлетворением посмотрел на свою работу и энергично встряхнул над пергаментом серебряной песочницей.

– А кроме того, – сказал Лорис, глядя на Корригана сквозь опущенные ресницы, – говорят, что Барин, лидер повстанцев, объявил себя новым Мессией, чье божественное предназначение – освободить страну от засилия проклятых Дерини. Разве ты не видишь, что такое усердие нам на пользу?

Корриган задумчиво прикусил нижнюю губу и задумался.

– И мы позволим этому самозваному Мессии бродить по стране и будоражить народ? Эти восставшие для меня только еретики и ничего более.

– Я еще не дал официальных указаний, – сказал Лорис. – Я даже не встречался с этим Барином. Но ты должен признать, что это движение может нам помочь, если его направить туда, куда надо. А кроме того, – Лорис улыбнулся, – может, этот Барин действительно выполняет божественное предназначение.

– Я в этом сомневаюсь, – нахмурился Корриган. – И как далеко ты предполагаешь зайти в этом деле?

Лорис откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

– Штаб повстанцев находится на холмах близ Джассы. Горони, которого мы посылаем в епископство Корвин, свяжется с повстанцами и вернется в Джассу. Затем я сам предполагаю встретиться с предводителем.

– А до этого мы ничего предпринимать не будем?

Лорис кивнул:

– Мы не будем ничего предпринимать. Я не хочу, чтобы король понял, что мы что-то замышляем, и…

Послышался осторожный стук в дверь, и на пороге появился секретарь Корригана. С ним был ничем не примечательный человек в дорожной одежде простого священника. Отец Хью поклонился и представил вновь прибывшего:

– Монсеньор Горони, ваше преосвященство.

Горони подошел к креслу Корригана, опустился на одно колено, поцеловал кольцо архиепископа, а затем по жесту Корригана встал и приготовился слушать.

– Благодарю, отец Хью. Думаю, что вы сегодня больше не понадобитесь, – сказал Корриган.

Лорис кашлянул, и Корриган взглянул на него.

– А как же то, о чем мы говорили, Патрик?

– О да, конечно, – пробормотал Корриган. Он покопался в сложенных на краю стола бумагах, выбрал одну и подал ее секретарю через стол. – Это список вызванных в суд, который мне нужен как можно скорее. Как только подготовите официальный документ, принесите мне его на подпись.

– Хорошо, ваше преосвященство.

Хью взял бумагу и направился к выходу, а Корриган обратился к Горони.

– Это письмо следует доставить епископу Толливеру. Вас ждет судно, которое доставит вас в свободный порт Конкардин. Оттуда вы можете добраться до Корвина на купеческом судне. Так что на дорогу вам хватит трех дней…

Отец Хью де Берри закрыл за собой дверь в кабинет архиепископа, нахмурился и пошел по длинному коридору по направлению к канцелярии. В пустом коридоре было холодно и сыро. Хью шел по коридору, дрожа от холода и думая, что же ему делать.

Он был личным секретарем Патрика Корригана и имел доступ к тому, во что обычно не посвящали таких молодых людей, даже обладающих блестящими способностями, честных, благоразумных и преданных церкви. Однако вскоре его постигло тяжелое разочарование, не в церкви, а в человеке, которому он служил. Переписанное сегодня для Корригана письмо помогло ему в этом. Вспомнив про письмо, Хью задрожал – на этот раз не от холода.

Гвинед в опасности. Это было видно с того момента, как король Брион умер в Шандор Ги, это было очевидно после того, как его наследник, мальчик Келсон, был вынужден вступить в бой за трон с Чариссой всего через несколько недель после гибели отца. И это было очевидно с того момента, когда Моргану, покровителю мальчика, пришлось использовать свое могущество, чтобы замедлить разгорание того невидимого пожара, который мог вспыхнуть после всех этих событий. И теперь уже стало совершенно ясно, что пожар готов вспыхнуть.

Ни для кого не секрет, что тиран Дерини Венсит из Торента летом объявит войну Гвинеду. Кроме того, молодой король будет вынужден встретиться с народным волнением, вызванным враждебными чувствами к Дерини и разжигаемыми религиозными фанатиками. Келсон сам начал чувствовать тяжесть ситуации, когда выяснилось, что в нем снова течет кровь Дерини.

Теперь, когда над всем Корвином повисла угроза интердикта…

Хью прижал руку к груди, где покоилось письмо Корригана. Он знал, что архиепископ не одобрит то, что он собирается совершить – он рассвирепеет, если узнает об этом, – но дело было слишком серьезным, чтобы оно могло пройти мимо короля. Король должен быть предупрежден!

Когда интердикт вступит в силу, Моргану придется бороться на два фронта, в то время, когда все его силы должны быть сосредоточены на одном – на защите короля. Интердикт фатальным образом изменит планы короля и Моргана по подготовке к войне. И хотя Хью как священник решительно не одобрял запретное могущество Моргана, тем не менее, оно

– реальность и должно использоваться для Гвинеда при нападении врага.

Хью остановился у факела, немного не доходя до дверей канцелярии. Он начал рассматривать письмо, вертя его в руках. Пропустив обычные формулы вежливости, принятые для документов такого рода, он ахнул от изумления, когда прочитал имя адресата. Затем он пришел в себя и снова перечитал начало письма. Да, ошибки не было – монсеньор Дункан Гевард Мак Лэйн.

– Дункан! – подумал Хью вслух. Боже, что он сделал. Дункан был исповедником молодого короля и товарищем Хью с самого детства. Они вместе росли, вместе ходили в школу. Что же мог совершить Дункан, что вызвало такое действие со стороны архиепископа?

Со страхом Хью начал читать письмо, и ужас его все возрастал.

– ...приказываем предстать перед высшим церковным судом… дать ответ по поводу вашего участия в скандальных событиях во время коронации короля в ноябре… подозрительная деятельность… связь с еретиками…

Боже, подумал про себя Хью, будучи не в силах продолжать чтение, он тоже запятнан связью с Морганом. Интересно, знает ли он об этом?

Опустив бумагу, Хью принял решение. Сначала нужно идти к королю. Но затем необходимо найти Дункана и предупредить его. Если Дункан отдаст себя на суд архиепископов, то обстоятельства в данный момент таковы, что может случиться что угодно. Его могут даже отлучить от церкви.

Хью вздрогнул и перекрестился: угроза отлучения для человека – это такое же жуткое наказание, как угроза интердикта для провинции. Это значит, что преступники будут полностью отделены от церкви и лишены возможности общаться с богобоязненными и праведными людьми. Этого с Дунканом не должно произойти.

Собравшись с духом, Хью толкнул дверь в канцелярию и спокойно подошел к столу, за которым сидел монах, затачивающий перо.

– Его Преосвященству это необходимо сделать как можно скорее. Он ждет, брат Джеймс, – сказал он, положив документ на стол. – Займитесь этим, пожалуйста. А мне необходимо выполнить еще несколько поручений.

– Хорошо, отец, – сказал монах.




Глава 2


– Еще оленины, сэр?

Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо с дымящейся олениной. Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил свои сапоги, предпочитая им удобные мягкие туфли. Он вздохнул и вытянул ноги к огню, а слуга, поднявшись с колен, начал убирать со стола.

Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и с принцем Нигелем, своим дядей. Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол. Огонь камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру бликов на столе и на фиолетовой сутане Дункана. С выражением спокойного удовлетворения священник взглянул на своего короля и улыбнулся. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с бутылкой вина, пытаясь вытащить тугую пробку.

– Тебе помочь, Нигель?

– Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, – хмыкнул Нигель.

– Конечно, – сказал Дункан и поднял руку.

Именно в этот момент пробка выскочила в сопровождении сильной струи красного вина. Нигель вовремя отскочил в сторону, Келсон тоже успел увернуться от струи, однако все усилия Нигеля спасти стол и ковер не увенчались успехом.

– О Святой Михаил! Ты действительно вмешался в это, Дункан!? – добродушно воскликнул принц Нигель, пока слуга вытирал пол, держа бутылку над столом. – Я же всегда говорил, что священникам доверять нельзя.

– То же самое я могу сказать про принцев, – заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.

Слуга вытер кресло Келсона и бутылку. Затем он выжал тряпку над огнем, и пламя в камине, выбрасывая зеленые языки испаряющегося вина, зашипело. Когда слуга закончил протирать стол, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и пододвинул его поближе к огню.

Принц Нигель был красив. В свои 34 года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через 20 лет, с широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой этого рода. Как и его брат Брион, Нигель был Халдан до мозга костей. Его военным искусством и образованностью восхищались во всех одиннадцати королевствах. Когда он сел на место, его правая рука быстро пригладила иссиня-черные волосы. Дункан заметил этот жест и у него защемило сердце: всего месяц назад этот жест можно было увидеть у Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет, у Бриона, жертвы жестокой борьбы, которая теперь вновь угрожает разорить страну, ввергнуть королевство в страшную катастрофу. Теперь Бриона нет. И его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца. А напряжение в королевстве возрастает…

Мрачные мысли Дункана были прерваны скрипом открывающейся двери: на пороге появился юный паж в малиновой ливрее с серебряной вазой. Белоснежное полотенце висело у него на плече. Слабый запах лимона защекотал ноздри Дункана, когда мальчик встал на колени перед королем и протянул ему вазу.

Келсон кивком поблагодарил, погрузил пальцы в теплую ароматную воду и вытер руки. Мальчик поклонился и поднес вазу Нигелю. Однако он даже не повернул головы в сторону принца. Затем наступила очередь Дункана, и священник тоже не удостоился взгляда юного пажа короля.

Дункан с трудом сдержал улыбку, когда возвращал полотенце. Но лишь мальчик вышел из комнаты, Дункан с усмешкой посмотрел на Нигеля.

– Это один из твоих учеников, Нигель? – спросил он, зная, что так оно и есть: Нигель занимался обучением пажей для королевского двора.

Нигель гордо кивнул:

– Это Пэйн. Самый юный. Ему еще много надо учиться, но с новыми пажами всегда так. Сегодня у него первый официальный выход для обслуживания.

Келсон засмеялся и поднял кубок, вертя его за ножку между пальцами так, что грани кубка отбрасывали яркие зайчики на его тунику и стены комнаты, обитые гобеленами.

– Я помню, как был у тебя пажом, дядя. Совсем недавно, когда ты впервые разрешил мне обслужить отца, я испугался до смерти. – Он откинул голову на спинку кресла и продолжал сонным голосом: – Конечно, бояться было нечего. Он оставался моим отцом, а я его сыном. И то, что я надел ливрею, ничего, в сущности, не меняло. И все же я боялся, потому что в тот момент я был не сыном своего отца. Я был только паж, обслуживающий своего короля. А это большая разница. – Он взглянул на Нигеля. – Пэйн сегодня чувствует то же самое. Хотя я его знаю всю жизнь и частенько играл с ним, теперь я для него король, а не товарищ по играм. Интересно, все ли чувствуют то же самое?

Слуга Ричард, который расстилал королевское ложе в дальнем конце комнаты, подошел к Келсону и поклонился.

– Я вам еще нужен, сэр?

– Думаю, что нет. Дядя? Отец Дункан?

Они покачали головами, и Келсон кивнул.

– На сегодня ты свободен, Ричард. Проверь охрану, когда пойдешь к себе. И распорядись, чтобы на улице ждала карета, чтобы отвезти отца Дункана домой.

– Не стоит беспокоиться, – запротестовал священник. – Я великолепно доберусь пешком.

– И где-нибудь по дороге замерзнешь? Нет. Эта ночь не располагает к прогулкам. Ричард, карета должна ждать отца Дункана. Ясно?

– Да, Ваше Величество.

Нигель осушил кубок и показал на дверь, которая закрылась за Ричардом.

– Прекрасный юноша, – сказал он, придвигаясь к столу, чтобы дотянуться до бутылки и налить себе вина. – Он вскоре будет готов к посвящению в рыцари. Один из лучших, кого я когда-либо обучал. Морган вполне согласен со мной в этом. Кому-нибудь налить еще?

Он помахал бутылкой, но Келсон отрицательно покачал головой. Дункан заглянул в свой кубок, обнаружил, что он наполовину пуст, и подставил его под струю вина. Когда Нигель поставил бутылку на прежнее место, Дункан стал размышлять вслух:

– Ричард Фиц Вильям. Ему сейчас около семнадцати?

– Почти восемнадцать, – поправил Келсон. – Он единственный сын барона Фульфа Фиц Вильямса. Я предполагал посвятить его в рыцари и еще дюжину других перед началом военной кампании, которая начнется летом. Его отец будет очень рад.

Нигель кивнул, а затем спросил:

– А что слышно о Венсите из Торента? Или о Кардоссе?

– За последние три месяца ничего, – ответил Келсон, – в городе сильный гарнизон, как вам известно, и он отрезан снегопадом. Но как только дороги очистятся от снега, Венсит нападет на город. Мы не сможем послать войска на помощь до тех пор, пока не наступит настоящая весна. А тогда уже будет поздно.

– Так мы потеряем Кардоссу, – вздохнул Нигель, задумчиво глядя на свой кубок.

– И все договоры прекратят действие, и начнется война, – добавил Дункан.

Нигель пожал плечами и провел кончиком пальца по краю кубка.

– Разве это не было ясно с самого начала? Брион знал, где опасность, и послал Алярика в Кардоссу прошлым летом. Когда Брион умер, мы вызвали Алярика сюда, чтобы спасти тебя, Келсон. Я думаю, что это был хороший и выгодный обмен: город на короля. А, кроме того, мы пока не потеряли Кардоссу.

– Но потеряем, дядя, – пробормотал Келсон, опустив глаза и задумчиво рассматривая свою руку. – А сколько жизней мы потеряем при таком обмене… – Я иногда думаю, стою ли я тех жизней., действительно ли моя жизнь имеет такую ценность?

Дункан наклонился и успокаивающе похлопал Келсона по руке.

– Короли всегда думают об этом, Келсон. Как только настает день, когда ты перестаешь об этом думать, перестаешь оценивать свою жизнь, ты потеряешь право быть королем.

Юный король посмотрел на него с усмешкой.

– Ты всегда знаешь, что сказать, Дункан. Однако твои слова не спасают жизни людей или города от разорения. Они только убаюкивают совесть королей, которые должны решать, кому не жить. – Он снова опустил глаза. – Прости. Это прозвучало чересчур жестоко, не так ли?

Дункан не успел ничего сказать: раздался стук в дверь и на пороге появился Ричард. Его красивое лицо было напряжено, он явно нервничал, а глаза Ричарда, когда он поклонился королю, сверкнули.

– Прошу прощения, сэр, но прибыл священник, который настоятельно требует вашей аудиенции. Я ему сказал, что вы собираетесь спать и что ему лучше явиться завтра, но он утверждает, что должен немедленно поговорить с вами по очень важному делу.

Прежде чем Келсон ответил, из-за спины Ричарда вынырнул священник в темной сутане и бросился на колени перед Келсоном. В руке короля мгновенно появился стилет, Нигель привстал с кресла, держа наготове оружие, но колени священника еще не успели коснуться пола, а Ричард уже прыгнул ему на спину , одной рукой обхватил его горло удушающим приемом, а в другой держал кинжал у самой шеи священника.

Священник морщился от боли, но не вырывался, чтобы защитить себя или напасть на короля. Он закрыл глаза и раскинул в сторону руки, показывая, что у него нет оружия.

– Сэр, я не желаю причинить вам вреда, – прохрипел он, – я отец Хью де Берри, секретарь архиепископа Корригана.

– Хью! – воскликнул Дункан, с тревогой наклонившись вперед, и знаком приказал Ричарду священника отпустить. Какого дьявола? Почему ты здесь?

Услышав голос Дункана, Хью открыл глаза и умоляюще посмотрел на него: в его глазах смешивался страх и решимость. Ричард отпустил горло Хью и, подчиняясь жесту Дункана, шагнул назад, но кинжал оставался в его руке в полной готовности. Нигель медленно опустился в кресло, а Келсон все еще держал стилет в руке.

– Ты знаешь этого человека, отец Дункан? – спросил он.

– Он действительно тот, кем назвался, – осторожно ответил Дункан.

– Но я ничего не могу сказать относительно намерений, с которыми он явился сюда. Объясни, Хью.

Хью проглотил комок в горле, а затем посмотрел на Келсона и склонил голову.

– Я прошу прощения, сэр, но мне необходимо видеть вас. У меня есть сведения, которые я не могу доверить никому, и…

Он снова посмотрел на Келсона и начал вытаскивать сложенный лист пергамента из рукава мокрой сутаны. Его пальцы дрожали, когда он протянул пергамент Келсону: он опустил глаза и, чтобы скрыть дрожь, втянул руки в рукава.

Келсон нахмурился и вложил стилет в ножны. Нигель придвинул поближе свечу, а Дункан обошел стол, чтобы иметь возможность прочесть документ через плечо Келсона. Его лицо потемнело, когда он пробежал глазами первые строки. Подавив поднимающийся гнев, он выпрямился и посмотрел на Ричарда.

– Ричард, будь любезен, подожди в коридоре. Я послежу за этим человеком, – и он взглядом указал на склонившего голову Хью.

– Хорошо, сэр.

Когда дверь за Ричардом закрылась, Дункан вернулся в свое кресло, а затем посмотрел на Келсона, который уже закончил чтение и положил пергамент на стол.

– Благодарю тебя за ценные сведения, – сказал Келсон, приглашая Хью подняться. – И прошу простить за грубое обращение.

– Конечно, сэр, – пробормотал Хью. – Вы же не могли знать, кто я и зачем прибыл. Я благодарю бога, что Дункан здесь и спас меня от последствий моего вторжения.

Дункан кивнул. Его глаза налились кровью и потемнели. Было ясно, что он совсем не думал о Хью. Его руки судорожно стиснули серебряный кубок и пальцы побелели от напряжения. Келсон посмотрел на документ, лежавший перед ним.

– Полагаю, это письмо будет отправлено незамедлительно, – сказал он и получил утвердительный кивок Хью. – Отец Дункан, все это означает именно то, о чем я думал?

– Сатана бы их обоих забрал и вверг на веки вечные в геенну огненную! – пробормотал Дункан сквозь зубы, покачал головой и оставил кубок в покое: теперь кубок стал овальным.

– Простите меня, принц, – пробормотал он и, продолжая, тряхнул головой: – Кажется, что Лорис и Корриган наконец решили расправиться с Морганом. Я этого давно ждал, но никак не предполагал, что они наложат интердикт на весь народ Корвина за действия одного человека.

– И, тем не менее, они собираются это сделать. Мы можем остановить их? – спросил обеспокоенный Келсон.

Дункан глубоко вздохнул и постарался подавить вспыхнувший гнев.

– Мы должны помнить, что Лорис и Корриган видят в Алярике ключ ко всей проблеме Дерини. Он занимает самый высокий пост из всех известных в королевстве Дерини и никогда не скрывал своего происхождения. Однако никогда и не рекламировал своего могущества. Но когда умер Брион, обстоятельства сложились так, что ему пришлось могуществом воспользоваться, иначе бы ты погиб.

– А кроме того, для архиепископов магия – зло, – смешался Нигель.

– И не забывайте, как Алярик дурачил их во время коронации. Я думаю, что это один из основных мотивов их теперешнего нападения на Моргана.

Келсон повернулся в кресле и стал изучать кольцо с рубином на своем пальце.

– Значит, Дерини будет объявлена война? Отец Дункан, мы не можем разводить религиозные распри перед большой войной, которая угрожает нашему государству. Как нам остановить их?

Дункан покачал головой.

– Я не знаю. Я поговорю об этом с Аляриком. Хью, у тебя есть еще что-нибудь для нас? Кто повезет письмо? И каким путем?

– Монсеньор Горони из приближенных Лориса, – ответил Хью. – Он и вооруженный эскорт на судне доберутся до Свободного порта Конкарадико, а оттуда поплывут на каком-нибудь купеческом судне.

– Я знаю Горони, – кивнул Дункан. – К окончательному варианту письма ничего добавлено не было?

– Ничего, – ответил Хью. – Я сделал окончательную копию с этого письма, – он показал на стол, – и они при мне подписывали и запечатывали его. Конечно, я не знаю, что они сказали Горони, когда я ушел. Я понятия не имею, что они могли сказать ему раньше.

– Ясно, – Дункан кивнул. – Есть что-нибудь еще, что мы должны знать?

Хью опустил глаза и медленно, словно подбирая слова, начал:

– Да, у меня есть еще кое-что, что вы должны знать, отец Дункан, – он замолчал в нерешительности. – Я не думал, что увижу вас здесь, но под мое перо сегодня попал еще один документ. И он касается уже вас лично.

– Меня? – Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. – Продолжай, ты можешь говорить здесь свободно.

Хью с трудом проглотил комок в горле.

– Дункан, Корриган обвиняет вас. Он вызывает вас в церковный суд, возможно, завтра утром, чтобы отстранить вас от должности.

– Что?

Дункан встал, не в силах поверить этому. Его лицо стало мертвенно бледным.



– Мне очень жаль, Дункан, – прошептал Хью. – Вероятно, архиепископ думает, что вы ответственны за то, что произошло во время коронации. – Он посмотрел на Келсона. – Прошу прощения, сэр. Корриган дал мне этот черновик час тому назад и сказал, что письмо ему нужно как можно быстрее. Я отдал его одному из моих клерков, а сам пошел прямо сюда, намереваясь отыскать вас после того, как сообщу Его Величеству о первом письме.

Наконец он рискнул поднять глаза на Дункана и тихо произнес:

– Дункан, неужели ты замешан в магии?

Дункан как в трансе пошел к камину. Глаза его расширились.

– Обвиняюсь, – прошептал он, не обращая внимания на вопрос Хью. – Я вызываюсь на суд.

Он посмотрел на Келсона.

– Мой принц, завтра меня здесь быть не должно. Это не потому, что я испугался, ты же знаешь. Но если Корриган возьмет меня под арест…

Келсон кивнул.

– Я понимаю. Что от меня нужно?

Дункан подумал немного, посмотрел на Нигеля, а затем снова на Келсона.

– Пошлите меня к Алярику, сэр. Его все равно нужно предупредить об угрозе интердикта, а я буду в безопасности при его дворе. И может быть мне удастся склонить епископа Толливера задержать введение интердикта.

– Я дам вам дюжину моих лучших людей, – согласился Келсон. – Еще что-нибудь?

Дункан покачал головой, пытаясь сформулировать свой план действий.

– Хью, ты сказал, что Горони поедет по морю. Это путешествие займет три дня, а может меньше, если ветер будет сильным, и они пойдут на всех парусах. Нигель, какая дорога в это время года между Ремутом и столицей Корвина?

– Ужасная. Но ты можешь опередить Горони, если будешь чаще менять лошадей в пути. К тому же, ты едешь на юг, так что погода будет лучше.

Дункан пригладил свои короткие коричневые волосы и кивнул.

– Хорошо. Я попытаюсь. Но по крайней мере я буду за пределами достижимости Корригана, как только пересеку границу Корвина. Епископ Толливер когда-то был со мной в дружеских отношениях. Я сомневаюсь, что он арестует меня по одному слову Горони. А кроме того, Горони может и не знать об обвинениях против меня, даже если и прибудет туда раньше.

– Ну, хорошо, пусть так и будет, – сказал Келсон, вставая. Затем он обратился к Хью: – Отец, я благодарен тебе за преданность и не останусь в долгу. Но может тебе небезопасно возвращаться во дворец архиепископа после того, как ты раскрыл нам их карты? Я могу предложить тебе свою защиту. Или, если хочешь, поезжай с отцом Дунканом.

Хью засмеялся:

– Благодарю за заботу, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я буду еще в чем-то полезен.

– Отлично, – Келсон кивнул. – Удачи тебе, отец.

– Благодарю, сэр. – Хью поклонился. – А вы, Дункан, – он пожал Дункану руку и постарался заглянуть тому в глаза, – будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не хочу знать, но буду молиться за вас.

Дункан похлопал его по плечу, кивнул, и затем Хью покинул покои короля. Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать. Шелест пергамента был единственным звуком в комнате. Теперь, когда у Дункана созрел план, он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан, пряча письмо в карман своей сутаны, взглянул на Келсона: мальчик стоял у кресла, глядя невидящими глазами на дверь.

– Я хочу взять это письмо с собой, если у тебя нет возражений, мой принц, – ведя пальцем по погнутому краю кубка, сказал Дункан. – Алярик наверняка захочет взглянуть на него.

– Да, конечно, – придя в себя, ответил Келсон. – Дядя, ты позаботишься об эскорте. И скажи Ричарду, что он тоже поедет. Отцу Дункану может понадобиться надежный человек.

– Хорошо, Келсон.

Кошачьим движением Нигель поднялся из-за стола и направился к дверям, мимоходом похлопав Дункана по плечу, а Келсон подошел к камину и пристально посмотрел в огонь.

Дункан, заложив руки за спину, рассматривал пол перед собой. Были некоторые вещи, которые они могли обсуждать столько втроем: он, Алярик и Келсон. И Дункан почувствовал, что мальчик встревожен.

Дункан кашлянул и увидел, что плечи Келсона вздрогнули.

– Келсон, – сказал он, – мне пора.

– Я знаю.

– Ты не хочешь передать что-нибудь Моргану… какое-нибудь послание?

– Нет. – Голос мальчика был напряженным, звенящим. – Только скажи ему… скажи ему…

Он повернул к Дункану бледное лицо. Дункан в тревоге подошел к Келсону, обнял за плечи, повернул к себе, взглянул в его расширившиеся испуганные глаза. Мальчик стоял весь сжавшийся, напряженный, пальцы были стиснуты в кулаки, но не от негодования и ярости – от страха. Серые глаза Келсона, наполненные непрошенными слезами, не были глазами отважного юного короля, в смертельной схватке, чтобы сохранить свой трон, победившего и уничтожившего зло. Это были глаза ребенка, которого судьба слишком рано заставила повзрослеть и жить в этом суровом и безжалостном мире. Дункан посмотрел на мальчика с состраданием: несмотря на то, что Келсон был король – он все еще четырнадцатилетний мальчик.

– Келсон?

– Пожалуйста, будь осторожен, отец, – дрожащим голосом прошептал Келсон.

Дункан притянул мальчика к себе, прижал к груди, почувствовал, как все тело Келсона содрогается и понял, что юный король отдался очищающему и успокаивающему действию слез. Дункан погладил Келсона по голове, ощутил, что его рыдания стали тише. Священник еще крепче прижал к себе мальчика и произнес мягким голосом:

– Давай поговорим, Келсон. Происходящее не так ужасно, если внимательно рассмотреть все обстоятельства.

– Да, – всхлипнул Келсон, пряча лицо на груди Дункана.

– Давай предположим, что случится самое худшее, – сказал Дункан.

– Х-хорошо.

– Ну, отлично, тогда говори, о чем ты думаешь?

Келсон немного отстранился от Дункана, посмотрел на него сверху вниз, затем вытер глаза, повернулся к камину.

– Что… – пробормотал он дрожащим голосом. – Что случится, если тебя и Алярика арестуют, отец?

– Хм, это зависит от того, кто и когда, – уклончиво

ответил Дункан.

– Предположим, Лорис.

– Сначала я предстану перед духовным судом, – после недолгого молчания сказал Дункан. – Если они могут что-то доказать, то они лишат меня сана, а может даже и отлучат от церкви.

– А если обнаружат, что ты наполовину Дерини, они убьют тебя?

Дункан задумчиво поднял брови.

Даже трудно предположить, что произойдет, если они раскроют мою тайну, – сказал он. – Поэтому я бы лучше согласился на отлучение, чем на это. Вот первая причина, почему я не хочу, чтобы меня арестовали. Это будет ужасно.

Келсон улыбнулся сквозь слезы.

– Ужасно… Да, я согласен. А ты можешь убить их, если это произойдет?

– Скорее всего, нет, – ответил Дункан. – И это вторая причина, почему я не хочу попасть к ним в руки.

– А Алярик?

– Алярик? – Дункан пожал плечами. – Трудно сказать, Келсон. КАжется, Лорис просто хочет, чтобы Морган ему подчинялся. Если Морган отречется от своего могущества и даст клятву не пользоваться никогда им, Лорис отменит интердикт.

– Алярик так не поступит, – горячо воскликнул Келсон.

– О, я в этом уверен, – согласился Дункан. – Тогда интердикт обрушится на Корвин, и мы будем втянуты как в политические, так и религиозные столкновения.

Келсон удивленно посмотрел на него.

– Почему политические? Что случится?

– Так как Алярик – это основная причина интердикта, все люди Корвина откажутся идти на летнюю кампанию под его знаменем, таким образом, ты лишишься пятой части своей армии. Алярик будет отлучен, так же как и я. Ну, а дальнейшее ты можешь представить и сам.

– Я? Как?

– Все очень просто. Так как я и Алярик будем преданы анафеме, то мы будем, словно прокаженные. Любой, кто осмелится с нами общаться, тоже подвергнется наказанию. Так что перед тобой будет альтернатива. Или ты подчинишься диктату архиепископа и отречешься от меня и Алярика, потеряв лучшего генерала перед самой войной, или же ты пошлешь к дьяволу архиепископов и примешь Алярика – тогда весь Гвинед подвергнется интердикту.

– Они не посмеют.

– О, они посмеют. Пока сан короля тебя защищает, Келсон, но боюсь, этому может прийти конец. Твоя мать предвидела это.

Келсон опустил голову, вспоминая случившееся неделю назад – как его мать, может, случайно – описала все, что теперь происходило…

– Но я не понимаю, почему ты хочешь уехать так далеко? – спросил Келсон. – Почему Святой Киль? Ты же знаешь – от него всего несколько часов езды до Истмарта, а там через несколько месяцев начнется война.

Дженана спокойно продолжала собираться, передавая платья из гардероба девушке-служанке, которая складывала их в обитый кожей дорожный сундук. Она была в трауре по мужу, так как прошло всего четыре месяца со дня смерти Бриона: голова непокрыта, каштановые волосы красно-золотым каскадом струились по спине, схваченные у шеи одной единственной золотой булавкой. Она повернулась к Келсону, а Нигель предостерегающе нахмурился у нее за спиной.

– Почему Святой Киль? – переспросила она. – Потому что я жила там несколько месяцев много лет назад, еще до твоего рождения. Мне нужно уехать, если я хочу еще жить.

– Есть же тысячи более безопасных мест, если уж ты решила уехать,

– сказал Нигель, нервно комкая края голубого плаща. – У нас много других забот, кроме беспокойства о том, что на монастырь могут напасть разбойники и похитить тебя – если не хуже.

Дженана нахмурилась и покачала головой.

– Дорогой Нигель, брат, как ты не можешь понять? Мне нужно уехать. Если я останусь и буду знать, что Келсон в любой момент может прибегнуть к своему могуществу, я буду вынуждена использовать свое, чтобы его остановить. Я разумом понимаю, что если я хочу, чтобы он жил, мешать ему нельзя. Но сердце, душа, все говорит мне: я не должна позволять ему пользоваться его могуществом ни при каких обстоятельствах. Это могущество – святотатство, страшный грех. – Она повернулась к Келсону. – Если я останусь, Келсон, я буду вынуждена уничтожить тебя.

– Неужели ты сможешь сделать это, мать? – прошептал Келсон. – Неужели ты, Дерини, несмотря на то, что отреклась от своих предков, неужели ты сможешь уничтожить своего сына только за то, что он будет вынужден использовать свое могущество, которое ты сама дала ему?

Дженана вздрогнула, как будто ее ударили. Она отвернулась, тяжело оперлась о стул, наклонила голову, как бы сдерживая дрожь.

– Келсон, – сказала она слабым, почти детским голосом, – неужели ты не видишь, может, я и Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я – человек. Всю жизнь меня мучили, учили, что Дерини – это грех, это зло.

– Она повернулась к Келсону. Глаза ее расширились, в них был страх. – А если те люди, которых я люблю – Дерини, используют могущество Дерини, запрещенное святой церковью, я этого не смогу пережить, это разрывает меня на части. Я с ужасом жду того, что опять начнутся гонения на Дерини, как было двести лет назад. Я не перенесу этого, если окажусь в самом центре событий.

– Ты уже в самом центре, – сказал Нигель, – хочешь ты этого или нет. И если случится то, чего ты боишься, то ты все равно не сможешь оказаться в стороне.

– Я знаю, – прошептала она.

– Тогда почему же Святой Киль? – сердито продолжал Нигель. – Это ведь владения архиепископа Лориса. Или ты думаешь, что он поможет тебе разрешить твой душевный разлад? Ведь этот Лорис – самый яростный гонитель Дерини на севере. Он скоро начнет действовать, Дженана. Он не может забыть о том, что произошло на коронации. А когда он начнет свой крестовый поход против Дерини, я сомневаюсь, что даже положение Келсона сможет защитить тебя.

– Вам меня не переубедить, – упрямо сказала Дженана. – Я поеду к сестрам в Святой Киль, я буду там молиться, чтобы меня наставили на истинный путь. Так будет, Нигель. И пока я не уехала, я не смогу никому приносить пользу.

– Ты мне нужна, мать, – сказал спокойно Келсон, глядя на нее нежным взглядом серых глаз. – Оставайся, пожалуйста.

– Я не могу, – подавляя рыдания прошептала Дженана.

– А если… если я прикажу как король, – звенящим голосом спросил Келсон. – Ты – останешься?

Дженана застыла на мгновение, глаза подернулись дымкой боли, а затем она отвернулась.

– Не спрашивай меня об этом, Келсон, – прошептала она. – Пожалуйста, не спрашивай и не заставляй отвечать.

Келсон попытался двинуться к ней, намереваясь все-таки уговорить, но Нигель приложил палец к губам, призывая к молчанию, и покачал головой. Пригласив Келсона следовать за собой, он пошел к двери. Они вышли медленными тяжелыми шагами, а приглушенные рыдания Дженаны еще долго звучали в ушах Келсона.

Келсон продолжал внимательно смотреть на огонь в камине.

– Значит, ты считаешь, что архиепископ нападет на меня?

– Может, попозже. Пока что они решили закрыть глаза на то, что ты тоже Дерини. Но если ты пренебрежешь интердиктом, они вспомнят об этом.

– Я могу уничтожить их! – прошептал Келсон. Его глаза сузились, кулаки сжались: он вспомнил о своем могуществе.

– Но ты этого не сделаешь, – сказал Дункан. – Потому что если ты используешь свое могущество против архиепископов, независимо от того, правы они или нет, то это будет последним доказательством того, что Дерини действительно хотят уничтожить церковь и установить новую диктатуру. Тебе любыми путями следует избегать прямой конфронтации.

– Значит, церковь загнала меня в тупик?

– Не церковь, мой принц.

– Пусть так. Люди, которые ей управляют. Разве это не одно и то же?

– Не совсем. – Дункан покачал головой. – Мы не с церковью боремся, хотя с первого взгляда может показаться, что именно с ней. Мы боремся с идеологией, основным постулатом которой является то, что то, что необычно – то грешно. Поэтому люди, родившиеся с экстраординарными талантами и могуществом, грешны от рождения, независимо от того, для каких целей они пользуются своей силой.

Мы боремся с идиотской точкой зрения, что человек ответственен за случайность своего рождения. И все это потому, что какие-то люди совершили ошибку более трехсот лет назад, назвав целую расу людей другим именем. И эта раса с тех пор проклята и страдает от несправедливости, одно поколение за другим.

Вот с чем мы боремся, Келсон. Корриган, Лорис, даже Венсит из Торента – все они просто пешки в большой игре, целью которой является доказать, что человек ценен тем, что с помощью своих способностей делает в жизни – добро или зло, независимо от того, кто он. Разве это имеет значение?

Келсон улыбнулся и опустил глаза.

– Ты говоришь совсем как Алярик. Или отец. Он часто говорил со мной так.

– Он бы гордился тобой, Келсон. Он был бы счастлив, если бы видел, каким ты стал. Если бы я имел сына… – Он посмотрел на Келсона, и их взгляды встретились. Затем Дункан ласково потрепал мальчика по плечу и подошел к столу.

– Мне пора, мой принц. Алярик и я постараемся держать тебя в курсе всех наших успехов и неудач. А ты во всем доверься Нигелю. Советуйся с ним. И не запугивай архиепископов, пока я и Алярик готовим почву.

– Не беспокойся, отец, – засмеялся Келсон. – Я не буду спешить. Я больше не боюсь.

– Да, постарайся удерживать свой темперамент Халданов, – увещевающе произнес Дункан. – Через неделю увидимся в Кулди, храни тебя Господь.

– И тебя тоже, отец, – прошептал Келсон, когда священник исчез за дверью.




Глава 3


Лорд Роберт Тендель монотонно читал счета арендаторов Лорда Алярика Моргана. Закончив абзац, он поднял глаза от документа и, нахмурившись, посмотрел на своего хозяина. Дюк смотрел через окно соляриума на пустынный луг внизу, мысли его были где-то далеко. Ноги покоились на низенькой скамеечке, обитой зеленым бархатом, а голова лежала на спинке высокого кресла. По выражению его лица было ясно, что он ничего не слышит.

Лорд Роберт осторожно кашлянул, но ответа не последовало. Он поджал губы и снова посмотрел на Дюка, затем поднял свиток, который читал, и сбросил его со стола. Звук от удара гулко разнесся по тесной комнате, и падение свитка вывело Дюка из состояния полной отрешенности: лорд Морган встрепенулся и попытался смущенной улыбкой оправдаться в том, что его застали за таким недостойным занятием, как сон днем.

– Ваша милость, вы же не слышали ни слова из того, что я читал, – с укором сказал Роберт.

Морган покачал головой и, лениво проведя по лицу рукой, улыбнулся.

– Прошу прощения, Роберт. Я просто задумался.

– Конечно.

Когда Роберт снова привел в порядок документы, Морган встал и потянулся. Он пригладил волосы, осмотрел комнату и снова сел.

– Хорошо, – он вздохнул, склонился к столу и постучал по документам согнутым пальцем. – Мы рассмотрели счета Доннореля, да? Кажется, они в полном порядке.

Роберт отодвинул на несколько дюймов свое кресло и опустил перо.

– Конечно, они в порядке, Алярик. Но мы должны были выполнить эту формальность. Ведь эти счета касаются части ваших владений – и довольно большой части, – которую вы скоро потеряете, так как она войдет в приданое леди Бронвин. И даже если вы с лордом Кевином думаете как-то договориться, то отец Кевина хочет, чтобы все было по закону.

– Но ведь не отец Кевина женится на моей сестре, – возразил Морган. Он искоса посмотрел на Роберта, а затем позволил себе улыбнуться. – Послушай, Робби, будь добрым парнем, дай мне отдохнуть остаток дня. Мы ведь знаем, что все счета и документы в полном порядке. И если ты не хочешь избавить меня от просмотра, то давай хотя бы отложим на завтра.

Роберт, как бы осуждая поведение Моргана, постарался придать своему лицу суровое выражение, но затем сдался и поднял руки вверх.

– Хорошо, ваша милость, – сказал он, собирая свитки. – Но как ваш секретарь, я должен указать, что до свадьбы осталось менее двух недель. И что у вас завтра приемный день, и что завтра прибудет посол из Хотра Орсаля, и что лорд Генри де Вера хочет знать, что вы намерены делать с этим Барином де Греем, и…

– Да, Роберт, завтра, – невинно сказал Морган и с трудом сдержал торжествующую улыбку. – Ну, а теперь я надеюсь, что ты меня извинишь, Роберт?

Роберт, как бы призывая Бога в свидетели, поднял глаза к небу, затем махнул рукой в жесте отчаяния. Морган вскочил, с шутливым почтением поклонился и выбежал из соляриума в большой холл. Роберт посмотрел ему вслед, вспомнив тощего вихрастого мальчика, который стал этим мужчиной – Дюком Аляриком – Дюком Корвином и – колдуном Дерини.

Роберт истово перекрестился при этой последней мысли, так как кровь Дерини в жилах Моргана была тем единственным, о чем он не хотел вспоминать, он, который служил семье Корвинов всю жизнь. Корвины всегда относились к нему хорошо. Его семья, лорды Тендели, были секретарями Корвинов уже в течение двухсот лет, со времени Реставрации этот пост передавался по наследству. И все эти годы Корвины, несмотря на то, что они были Дерини, правили честно и справедливо, и Роберт не имел к ним никаких претензий.

Конечно, временами ему приходилось считаться с капризами Моргана. Но это было лишь частью игры, в которую они играли: у Дюка наверняка есть серьезные причины настаивать на том, чтобы не заниматься сегодня разбором документов.

Роберт собрал бумаги и запер их в ящик у окна. В действительности, было совсем неплохо, что Дюк отменил работу еще до полудня: видимо Морган совершенно забыл о назначенном на сегодняшний вечер большом обеде. И если Роберт не отдаст необходимых распоряжений, то может случиться большой конфуз. Морган всегда старался уклоняться от выполнения формальных обязанностей, если, конечно, они не были абсолютно необходимы. А то, что на обеде будут присутствовать многие молодые дамы, страстно желающие стать следующей герцогиней Корвина, не улучшило бы настроения Моргана.

Тихонько насвистывая и потирая руки, Роберт направился к двери, через которую вышел Морган. Смотреть на Моргана, который будет вертеться под шпильками молодых леди сегодня вечером будет, очень интересно: Роберт едва мог дождаться вечера.

Выйдя из холла на улицу, Морган окинул взглядом двор. Вдали, у конюшен он увидел мальчика, бежавшего за огромным гнедым жеребцем. Этого жеребца Морган недавно приобрел у купцов из Хорта. Лошадь была великолепна. Каждый ее шаг равнялся трем или четырем шагам мальчика. Взглянув налево, Морган увидел своего помощника лорда Дерри, который горячо спорил с кузнецом Джеймсоном, очевидно, пытаясь согласовать вопрос о том, как же подковать жеребца.

Дерри увидел Моргана, поднял руку в знак приветствия, но свою перебранку с кузнецом не прекратил: считая себя большим знатоком лошадей, Дерри относился к лошадям очень серьезно. Впрочем, он действительно знал в них толк, и поэтому не мог уступить в споре простому кузнецу.

Морган был рад, что Дерри не подошел к нему. Молодой лорд был всем хорош, но он не всегда улавливал настроение своего хозяина. И хотя Морган любил Дерри, сейчас он хотел побыть в одиночестве. Поэтому он сбежал от счетов лорда Роберта при первой же возможности: в преддверии трудного вечера ему нужно было многое обдумать.

Морган прошел к боковым воротам и вышел в сад. Там после долгой зимы все еще было мертво, но Морган увидел человека, чистившего клетки соколов в той части сада, которая примыкала к конюшням. Однако он знал, что этот человек не нарушит его уединения: Миль, сокольничий, был немым, но обладал острым слухом и зрением, которые как бы компенсировали его недостатки.

Морган, заложив руки за спину, медленно пошел по дорожке. Он знал, почему сегодня ему так тревожно. Во-первых, неблагоприятная политическая обстановка, развитие которой победа Келсона только замедлила: Чарисса мертва, ее советник, предатель Ян – тоже. Но теперь на сцену выходит гораздо более опасный и могущественный враг – Венсит из Торента. Уже поступали сообщения о его отрядах у северных ворот.

И Кароса – вторая проблема. Как только Венсит сможет преодолеть снежные перевалы – а это будет уже скоро, – он снова нападет на город: подойти к Каросе с востока будет возможно уже через неделю. А вот с запада, откуда может подойти помощь, дорога с марта по май совершенно непроходима. Так что помощь сможет подоспеть только в конце мая, когда высохнут все топи и трясины. Но тогда будет уже поздно.

Морган остановился у одного из садовых прудов и окунул рассеянный взгляд в его глубину. Садовники уже убрали остатки льда и расчистили дно, и теперь длиннохвостые золотые рыбки как бы парили в спокойной воде, лениво шевеля плавниками, словно подвешенные во времени и пространстве.

Он улыбнулся, вспомнив, что может их позвать, и они приплывут на его зов. Но сегодня ему было не до рыбок. Он стал изучать свое отражение: высокий светловолосый мужчина смотрел на него с гладкой поверхности пруда.

Большие серые глаза на овальном лице, бледном после долгой зимы. Коротко остриженные волосы отливают золотом в лучах яркого вечернего солнца. Широкий рот, полные губы, квадратный подбородок, бакенбарды подчеркивают острые скулы.

Морган поморщился, увидев на своем отражении короткий зеленый камзол с вышитым золотым грифоном – эффектно, но цвета подобраны неправильно: грифон Корвина должен быть зеленым на черном фоне, а не золотым на зеленом. А эта маленькая шпажонка, осыпанная бриллиантами, которая болталась у него не поясе? Это же пародия на боевое оружие! Лорд же Ратхольд, заведовавший его гардеробом, уверял, что она совершенно необходима для человека его положения.

Морган хмуро смотрел на свое отражение в воде. Когда он мог одеваться по собственному вкусу, он предпочитал черный бархатный костюм поверх кольчуги и обтягивающие ноги кожаные брюки для верховой езды, а вовсе не яркие шелка, кружева и осыпанные драгоценностями булавки, которые, как считают многие, должен носить герцог.

И все же ему приходилось идти на уступки. Народ Корвина не видел своего герцога больше года. И теперь, когда он, наконец, здесь, люди имеют право на то, чтобы видеть его в той одежде, которая соответствует его званию.

Но они видят далеко не все. Они, например, не знают, что эта шпажонка – вовсе не единственное оружие, что у него в потайных ножнах в рукаве таится грозный стилет, а что его пышная одежда на сегодняшнем обеде будет скрывать тончайшую, но прочную кольчугу. Ведь показывать недоверие к гостям – это грубейшее нарушение этикета, освященного веками.

Однако этот обед будет последним, подумал Морган и пошел по дорожке дальше. Как только просохнут дороги, пора возвращаться в Ремут на службу к королю. В этом году уже другой король. Ведь Брион умер. А последнее послание Келсона означает…

Течение его мыслей было прервано звуком шагов по гравию. Повернувшись, он увидел лорда Хилари, командира гарнизона замка: Хилари быстро шел к нему, голубой плащ развивался по ветру, а круглое лицо Хилари выражало растерянность.

– Что случилось, Хилари? – спросил Морган, когда Хилари приблизился и поспешно отсалютовал.

– Ваша милость, дозорные в гавани доносят, что к нам поворачивают несколько кораблей и к вечернем приливу они будут здесь. Ваш корабль «Рофалия» во главе флотилии несет на себе вымпел, означающий, что на борту донесение короля. Может, это приказ о мобилизации, сэр?

– Вряд ли, – ответил Морган и отрицательно покачал головой. – Келсон не доверил бы такое важное послание транспортному кораблю. Он бы послал курьера. – Морган нахмурился. – А мне казалось, что флот был послан только до Конкардина.

– Так было приказано, милорд. А они возвращаются на день раньше.

– Странно, – прошептал Морган, словно забыв про Хилари. – Ну, что же. Пошлите эскорт встретить «Рофалию», когда она бросит якорь. Дайте мне знать, как только прибудет посланец короля.

– Хорошо, милорд.

Хилари удалился, а Морган озадаченно провел рукой по волосам и снова стал расхаживать по саду.

То, что Келсон послал письмо с кораблем, казалось странным: он никогда так раньше не поступал. Особенно в это время года, когда погода здесь, на севере, очень неустойчива. На всем этом лежала печать чего-то зловещего, как в том сне!

И он внезапно вспомнил сон, что видел прошлой ночью, и понял: сон тоже был одной из причин сегодняшнего беспокойства.

Он спал плохо, его мучили кошмары, которые заставляли его просыпаться в холодном поту: он видел Келсона, напряженно кого-то слушавшего, и Дункана, чье лицо, обычно спокойное и бесстрастное, на сей раз было встревоженным, разгневанным, совсем не похожим на лицо его кузена. А затем – призрачное, наполовину спрятанное под капюшоном лицо, лицо человека из легенды, лицо Камбера Кулди, бывшего святого, основателя магии Дерини.

Морган очнулся от дум и увидел, что стоит перед гротом Времени, который служил местом уединения Дюков Корвина уже триста лет. Садовники поработали уже и здесь: у входа в грот они сожгли старые листья. Повинуясь импульсу, Морган потянул на себя скрипучую дверь, взяв горящий факел со стены у входа, отбросил ногами обломки льда и вошел в холодную глубину грота.

Грот Времени был невелик, но, будучи сделанным из огромных камней, снаружи возвышался над уровнем сада на двадцать футов. Летом и весной эти камни зарастали густым кустарником и небольшими деревьями, с одной из каменных стен пещеры стекал ручеек, образуя небольшой водопад.

Внутри это строение выглядело, как настоящая пещера. Стены были неотделанными, грубыми и сырыми. Когда Морган вошел туда, он почувствовал, что низкий потолок давит на него. Слабый солнечный свет проникал сквозь маленькое зарешеченное окно в дальнем конце пещеры и падал на черный мраморный саркофаг, занимавший большую часть пространства грота. Это была гробница Доминика, первого Дюка Корвина. В центре пещеры стояло вырубленное из целого камня кресло, обращенное к саркофагу. На саркофаге стоял подсвечник со свечами. Но металл его потускнел за долгую зиму. Наполовину сгоревшие свечи были изъедены мышами.

Однако Морган пришел сюда не для того, чтобы почтить память своего предка. Его влекло другое: на боковой тщательно отделанной стене пещеры были портреты тех, кто покровительствовал дому Корвинов.

Морган одним взглядом окинул покровителей: Троицу, Архангела Михаила, поражающего мечом дракона Тьмы, Святого Георга и его дракона. Были еще и другие, но Моргана интересовал только один. Повернувшись налево, он сделал три привычных шага, которые привели его к противоположной стене. Затем он поднял факел, и перед ним возникло изображение Камбера Кулди, лорда Дерини Кулди, Дефенсора Хомини.

Морган так и не мог расшифровать те странные чувства, которые посещали его при виде портрета этого святого. Он оценил Камбера Кулди совсем недавно, когда он и Дункан боролись за то, чтобы сохранить Келсона на троне.

Тогда у него были видения. В первый раз он ощутил чье-то присутствие. У него возникло чувство, что его коснулись чьи-то руки, и чья-то энергия протекла через него. Но затем он увидел лицо – а может, он просто думал, что видел его. И все это оказалось каким-то образом связано с легендарным Дерини.

Святой Камбер. Камбер Кулди. Имя, которое громко прозвучало в истории Дерини. Камбер, который открыл в мрачные годы царствования, что могущество Дерини может быть в некоторых случаях передано человеку. Камбер, который возглавил движение за Реставрацию и снова привел людей к власти.

За это он был канонизирован, причислен к лику святых. Благодарное человечество воздало пышные почести тому, кто покончил с ненавистной диктатурой Дерини. Но память человечества коротка. Пришло время, когда люди забыли, кому они обязаны своим спасением, забыли про те мучения, что они приняли от злых Дерини: настали времена черной реакции, бурей пронесшейся по одиннадцати королевствам.

Тысячи невинных Дерини пали жертвами начавшихся гонений и приняли смерть. Считалось, что они принимали кару за все то, что делали их отцы. Когда гроза утихла, осталась только горстка Дерини. Некоторые из них скрывались в убежищах, другие получили покровительство у некоторых высокопоставленных лордов, которые еще не забыли, как все было на самом деле. Естественно, что в годы реакции первой жертвой пал и Камбер Кулди: он был вычеркнут из списков святых.

Камбер Кулди, Дефенсор Хомини. Камбер Кулди, основатель магии Дерини. Камбер Кулди, вот на кого смотрел сейчас Морган с нетерпеливым любопытством, пытаясь понять, какие же странные узы связывают его с давно умершим лордом Дерини.

Морган поднес факел поближе, стараясь различить более тонкие черты лица на грубом мозаичном изображении. Глаза смотрели прямо на него – глаза и твердый решительный подбородок: остальная часть лица скрывалась тенью монашеского капюшона.

Однако у Моргана сложилось твердое впечатление, что у Камбера светлые волосы. Он не мог сказать, откуда это у него. Возможно – отголоски бывших у него видений.

Холодок пробежал у него по спине, когда он вспомнил видения. Был ли это действительно Камбер Кулди? Или нет?

Ну, а если не святой Камбер, тогда кто же? Другой Дерини? Никто из людей не смог бы так сильно воздействовать на его мозг. А если это Дерини, то почему он не объявится и не поговорит? Ведь он знает, что должен чувствовать Морган при своих видениях. Кажется, он помогает Моргану, но почему же тайно? Наверное, это все-таки святой Камбер.

Он вздрогнул при этой мысли и перекрестился, а затем взял себя в руки. Такие размышления могут привести его бог знает куда. Он должен мыслить здраво и хладнокровно.

Внезапно он услышал какой-то шум во дворе за садом, а затем шаги бегущего по дорожке сада человека.

– Морган! Морган!

Это был голос Дерри.

Проскользнув по узкому проходу обратно, Морган вставил факел в отверстие в стене и вышел из грота на солнечный свет. Дерри тут же заметил его и побежал по газонам.

– Лорд! – кричал Дерри. Его лицо светилось от возбуждения. – Выходите во двор, посмотрите, кто здесь!

– «Рофалия» еще не в порту? – спросил Морган, направляясь к Дерри.

– Нет, сэр, – засмеялся Дерри, качая головой. – Вы сами увидите, идем!

Заинтересованный Морган, удивленно подняв брови, пошел за Дерри. На лице Дерри светилась широкая улыбка. А это означало присутствие хорошей лошади, красивой женщины или…

– Дункан! – Морган выкрикнул, прошел через садовые ворота и во дворе увидел своего кузена.

Дункан слезал со своего огромного жеребца серой масти. Черный плащ был сырой и забрызган грязью, полы дорожной сутаны обтрепаны и тоже в грязи. Дюжина воинов в королевских цветах, сопровождавшие его, тоже спрыгивали со своих лошадей. Среди них Морган узнал личного слугу Келсона молодого Ричарда Фиц Вильямса, который держал под уздцы жеребца, когда Дункан спешивался.

– Дункан! Старый проныра! – воскликнул Морган, широкими шагами пересекая мощеный булыжниками двор и раскрывая объятия навстречу кузену. – Какого дьявола ты здесь делаешь?

– Решил заехать в гости, – ответил Дункан. Его глаза светились удовольствием, когда он и Морган обнялись, радостно приветствуя друг друга. – В Ремуте стало слишком жарко, и я решил навестить любимого кузена. Уверен, что архиепископ очень рад, что избавился от меня.

– Это хорошо, что он сейчас не видит тебя, – смеясь сказал Морган, когда Дункан снял с лошади пару седельных сумок и перебросил их себе на плечо. – Ты только посмотри на себя! Весь в грязи и пахнет от тебя, как от лошади. Пойдем, ты вымоешься. Дерри, проследи, чтобы об охране Дункана тоже позаботились. А потом пришли слуг, чтобы приготовили ванну.

– Хорошо, милорд, – сказал Дерри, кланяясь и направляясь к воинам.

Морган и Дункан поднялись по ступеням и вошли в большой холл. Там царила суета: шла подготовка к сегодняшнему банкету. Толпы слуг и служанок носились взад и вперед, расставляя столы и скамьи, развешивая гобелены, снятые раньше для чистки по случаю этого события. Через холл туда и обратно бегала кухонная прислуга и повара, очевидно, уже вовсю занятые своим делом. Пажи тщательно полировали металлические части кресел, стоящих вокруг главного стола. Всей этой кутерьмой управлял сэр Роберт. Ничего не ускользало от его сиятельного взора. Когда столы были расставлены, Роберт приказал девушкам принести из кухни масло и протереть им столы, чтобы снять паутину, образовавшуюся за долгие годы. Затем он стал руководить размещением на столах роскошных канделябров из сокровищницы герцога. Справа, в холле, лорд Гамильтон, главный сенешаль замка Корот, обдумывал план размещения музыкантов, обязанных во время обеда услаждать слух гостей. В данный момент он горячо спорил с знаменитым трубадуром Гвидоном, приглашенным Морганом.

Когда подошли Морган и Дункан, маленький трубадур уже был вне себя от гнева. Он приплясывал на полу, чуть не выскакивая из своего камзола. В его глазах горела ярость. Он топнул ногой и отвернулся от Гамильтона с явным отвращением. Морган поймал его взгляд и поманил пальцем. Трубадур бросил на Гамильтона последний негодующий взгляд и подошел к Моргану. Он поклонился Дюку и сказал:

– Ваша милость! Я не желаю больше работать с этим человеком. Он туп, самодоволен и вовсе не имеет к искусству никакого отношения.

Морган постарался скрыть улыбку.

– Дункан, я имею честь представить тебе мистера Гвидона Пленнета. Это самый яркий талант при моем дворе. Должен добавить, что он самый искусный исполнитель баллад во всех Одиннадцати Королевствах – конечно, когда он не ссорится с моими слугами. Гвидон, это мой кузен по отцу, монсеньор Дункан Мак Лэйн.

– Добро пожаловать в Корот, монсеньор! – пробормотал Гвидон, игнорируя пышные похвалы и ехидство Моргана. – Его милость много и хорошо говорил о вас. Я думаю, что пребывание здесь доставит вам удовольствие.

– Благодарю, – ответил Дункан с поклоном. – В Ремуте о тебе много говорят. Утверждают, что ты лучший трубадур со времен Левиллина. Я уверен, что ты с успехом подтвердишь свою репутацию.

– Гвидон будет петь сегодня вечером, если ему разрешат самому расположить музыкантов, монсеньор. – Трубадур поклонился. – Но если лорд Гамильтон настоит на своей идиотской расстановке, то я боюсь, что мое пение ничего, кроме головной боли, не вызовет. Тогда я, конечно, принимать участие в концерте не буду.

Он величественно выпрямился и сложил руки на груди театральным жестом. Морган едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Отлично, – сказал он, кашлянув, чтобы подавить улыбку. – Передай Гамильтону, что я разрешил тебе сажать музыкантов по своему усмотрению. И больше о ссорах я не желаю слышать, понятно?

– Конечно, Ваша милость!

С коротким поклоном он повернулся на каблуках и пошел обратно со все еще сложенными на груди руками. Когда он подошел к лорду Гамильтону, тот заметил трубадура и повернулся к Моргану, прося поддержки. Но Морган только покачал головой и жестом показал на Гвидона. Со вздохом, который можно было услышать даже на улице, Гамильтон поклонился Моргану и оставил поле битвы своему сопернику, а Гвидон, с достоинством и напыжившись как петух, начал руководить работой.

– Он всегда так горяч? – спросил Дункан, оглядываясь назад, когда они с Морганом прошли через холл и стали подниматься по узкой лестнице.

– Нет, не всегда. Обычно еще хуже.

Они поднялись наверх, и остановились перед тяжелой дверью, в которую было вделано изображение грифона Корвина. Морган прикоснулся к глазу грифона своим перстнем, и дверь бесшумно отворилась: за дверью располагался личный кабинет Моргана, его комната магии, его святая святых.

Это была круглая комната примерно 30 футов в диаметре. Она размещалась в самой высокой башне замка. Толстые стены были сложены из грубого камня. Их прорезали семь окон с зелеными стеклами, и по ночам, когда в комнате горели свечи, свет был виден за много миль: семь окон светились, как семь зеленых маяков в ночном небе.

Справа от двери был большой камин. Над ним висело шелковое знамя с тем же изображением грифона, что и на двери кабинета, на каминной полке были расставлены различные предметы ритуального назначения. Гобеленовая карта всех Одиннадцати Королевств занимала почти всю противоположную стену. Рядом с ней был огромный книжный шкаф, набитый толстыми фолиантами, слева от шкафа стоял такой же огромный письменный стол с резным креслом возле него. Слева от стола находился диван, покрытый черной меховой накидкой. А справа от двери располагался большой алтарь темного дерева, на котором стояло распятие.

Все это Дункан охватил взглядом в одно мгновение, а затем его внимание было привлечено к центру комнаты, где в туманном изумрудном свете, струившемся из круглого окна на потолке, стоял небольшой круглый стол. У стола стояли два удобных обитых зеленой кожей кресла. В центре стола находилась золотая статуэтка грифона, в когтях которого покоился прозрачный янтарного цвета шар диаметром в три-четыре дюйма.

Дункан, не отрывая взгляда от шара, подошел к столу. Сначала он хотел дотронуться до него, но затем изменил свои намерения и стоял, восхищенно глядя на шар. Морган улыбнулся и облокотился о спинку кресла.

– Ну как? – спросил он. Вопрос был чисто риторическим, так как вид Дункана с полной очевидностью говорил о его реакции.

– Это изумительно, – прошептал Дункан с тем же благоговейным трепетом, с которым говорит знаток и любитель искусства при виде шедевра.

– Откуда у тебя такой огромный… ведь это же кристалл турмалина, да?

Морган кивнул:

– Да, конечно. Его привез для меня несколько месяцев назад один торговец из Хорт Орсаля. И должен добавить, что за огромные деньги. Ну, не бойся. Притронься, если хочешь.

Дункан сел в одно из кресел, и седельные сумки, о которых он совершенно забыл, стукнулись о край стола. Он с удивлением посмотрел на них, затем все вспомнил и на его лице появилось тревожное выражение. Дункан положил сумки на стол и хотел что-то сказать, но Морган покачал головой.

– Сначала кристалл, – сказал он, видя беспокойство кузена. – Я не знаю, что у тебя стряслось, но все равно, это может подождать.

Дункан прикусил губу и долго смотрел на Моргана. Затем он, согласившись, кивнул, и, опустив сумки на пол, глубоко вздохнул, сложил руки вместе, выдохнул и стал приближать ладони к шару. Как только он расслабился, шар начал светиться.

– Великолепно, – произнес Дункан, опуская руки ниже, чтобы видеть поверхность шара. – С кристаллом такого размера я могу формировать изображение без всякого труда и с первой попытки.

Снова сконцентрировавшись, он устремил взор вглубь кристалла, и свечение стало усиливаться. Шар перестал быть дымчатым и сделался совершенно прозрачным, ритмично подергиваясь дымкой, как будто внутри что-то дышало, а затем в далеком тумане стало вырисовываться человеческое изображение. Это был высокий мужчина с серебряными волосами, в одежде архиепископа, в митре, с тяжелым нагрудным крестом, усыпанным драгоценными камнями. Он был в гневе.

Лорис, подумал про себя Морган, наклоняясь поближе, чтобы рассмотреть изображение. Какого дьявола он здесь появился? Вероятно, он полностью занимает мысли Дункана.

Дункан резко отдернул руки от шара, будто тот внезапно раскалился и обжег ему руки. Черты его лица исказились выражением отвращения. Когда его руки потеряли контакт с шаром, изображение стало медленно таять, и шар постепенно приобрел первоначальный вид. Дункан обтер руки о сутану, как бы стараясь избавиться от чего-то мерзкого и противного, с трудом овладел собой и начал говорить, глядя на свои руки.

– Теперь тебе ясно, что я приехал не просто в гости, – горько сказал он. – Я не смог этого скрыть даже от кристалла.

Морган кивнул:

– Я это понял, как только ты спрыгнул с лошади. – Он рассеянно посмотрел на свое кольцо с грифоном. – Ты хочешь рассказать мне, что произошло?

Дункан вздрогнул.

– Это не просто, Алярик. Меня… меня лишают сана…

– Лишают сана? – в голосе Моргана звучало искреннее изумление. – За что?

Дункан сделал попытку улыбнуться.

– Разве ты не догадываешься? Архиепископ Лорис убедил Корригана, что мое участие в коронации не ограничивалось только ролью исповедника Келсона. А это, к несчастью, правда. Может, они уже подозревают, что я наполовину Дерини. Они хотели вызвать меня для ответа в церковный суд, но нашелся верный друг, который вовремя предупредил меня. В общем, случилось то, чего мы боялись.

Морган опустил глаза.

– Мне очень жаль, Дункан. Я же знаю, как много значит для тебя сан священника. Я… я не знаю, что сказать.

Дункан слабо улыбнулся.

– Все гораздо хуже, чем ты думаешь, мой друг. Если бы просто лишение сана, то бог с ним, я бы пережил. Я понял, что чем больше я действую как Дерини, тем меньшее значение для меня имеют мои религиозные обеты и клятвы. – Он сунул руку в карман, а затем в одну из седельных сумок, и достал свернутый лист пергамента, который положил на стол перед Морганом.

– Это копия письма, адресованная твоему епископу Толливеру. Мой друг, который служит в канцелярии Корригана, с большим риском выкрал его для меня. Основное в этом письме то, что Лорис и Корриган требуют от Толливера твоего отлучения от церкви, если ты не отречешься от своего могущества и не проведешь остаток дней в раскаянии и смирении. Это слова архиепископа Корригана.

– Мне – отречься? – фыркнул Морган. На его лице отразилось презрение. – Они, должно быть, шутят. – Он повернулся к письму, но Дункан перехватил его руку.

– Я еще не кончил, Алярик, – спокойно сказал он, глядя в глаза Моргану, – если ты не отречешься и пренебрежешь их приказом, то они не только отлучат тебя от церкви, но отлучат весь Корвин. Интердикт, понимаешь?

– Интердикт?

Дункан отпустил руку Моргана.

– А это означает, что во всем Корвине церковь прекратит функционировать. И не будет служб, крещений, обручений, похорон, отпеваний – ничего. Я не уверен, что народ Корвина положительно отреагирует на это.

Морган стиснул зубы и взял письмо. Он начал читать, и по мере чтения в его глазах появлялись сталь и холод.

– Его преосвященству Ральфу Толливеру, епископу Корота… дорогой брат, до нас дошли сведения… Дюк Алярик Морган… греховная магия… против законов церкви и государства… Если Дюк не отречется от своего запретного могущества Дерини… отлучить… интердикт на Корвин… надеемся, что вы это сделаете… Проклятие!

Яростно выругавшись, Морган скомкал письмо, швырнул его на стол и, тяжело дыша, сел в кресло.

– Чтоб их пожрали в аду отвратительные чудовища, чтоб им каждую ночь во сне являлись тринадцать демонов! Будь они прокляты, Дункан! Что они хотят сделать со мной?

Дункан улыбнулся:

– Ну, теперь ты успокоился?

– Нет! Ты понимаешь, что Лорис и Корриган нанесли мне удар в самое уязвимое место? Они знают – мое влияние в Корвине основано не на том, что мой народ любит Дерини, а на том, что он любит меня, Моргана, и если духовный суд Гвинеда предаст меня анафеме, я не смогу просить народ, чтобы они лишились всех таинств святой церкви.

Дункан откинулся в кресле и вызывающе посмотрел на Моргана.

– Так что же нам делать?

Морган расправил скомканное письмо, снова просмотрел, а затем вновь с отвращением отбросил.

– Толливер уже получил оригинал?

– Вряд ли. Монсеньор Горони отбыл на «Рофалии» два дня назад. По моим подсчетам, если они верны, он должен прибыть завтра.

– Вернее, через три часа, когда начнется прилив, – поправил Морган. – Горони, должно быть, хорошо заплатил капитану, чтобы добраться поскорее.

– Есть возможность перехватить письмо?

Морган поморщился и покачал головой:

– Я не хочу рисковать. Ведь в этом случае я посягну на неприкосновенность церкви. Нет, я должен допустить Горони к Толливеру.

– Ну а если я сначала нанесу Толливеру визит? Если я покажу Толливеру эту копию и объясню ситуацию, может, он согласится ничего не предпринимать несколько месяцев? А кроме того, я уверен, что ему вовсе не понравится получать приказы Лориса и Корригана. Ведь для него не секрет, что его используют как пешку в игре против нас. Мы можем сыграть на его самолюбии. Может быть, он тогда задержит интердикт? Как ты думаешь?

Морган кивнул:

– Это может получиться. Тогда иди готовься: мойся, переодевайся. И передай Дерри, чтобы он приготовил свежую лошадь для тебя. Пока ты будешь одеваться, я напишу Толливеру письмо с просьбой о поддержке. Это не совсем простое дело. – Он поднялся, подошел к письменному столу, разложил бумагу и пододвинул к себе чернильницу.

Через четверть часа Морган уже поставил подпись под письмом и украсил его затейливым росчерком, исключающим возможность подделки. Затем он капнул зеленый воск на лист и приложил к нему свой перстень. На воске четко отпечаталось изображение грифона.

Он мог бы сделать печать и без воска. Его кольцо Дерини могло отпечатываться прямо на бумаге, но Морган знал, что это не понравится епископу. Его преосвященство ничего не имел против Дерини, но все же существовали пределы, за которые Морган не хотел переступать. Лишь малейшее присутствие магии Дерини могло испортить все впечатление от письма. Морган свернул пергамент и приготовился положить еще одну печать. Тут как раз вернулся Дункан. Тяжелый шерстяной

плащ висел у него на руке. С ним был и Дерри.

– Готово? – спросил Дункан, подходя к столу и глядя через плечо кузена.

– Почти.

Морган капнул воск на письмо и быстро прижал к нему печать. Затем он подул на воск, чтобы тот затвердел, и подал письмо Дункану.

– Второе письмо у тебя?

– Хм-м… – Дункан щелкнул пальцами. – Дерри, подай мне письмо, – и он показал на пергамент, лежащий на круглом столе.

Дерри принес письмо, и Дункан тщательно спрятал его в складках своей сутаны.

– Вам нужен эскорт, отец? – спросил Дерри.

– Как решит Морган. Лично я думаю, что чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше. Ты согласен, Морган?

– Удачи тебе, – кивнул Морган.

Дункан улыбнулся и вышел из комнаты. Дерри несколько мгновений смотрел ему вслед, а затем повернулся к Моргану. Герцог не двинулся с места, и казалось, находится в глубокой задумчивости. Дерри долго колебался, прежде чем прервал течение мыслей своего господина.

– Милорд?

– Да?

– Можно задать вопрос?

Морган устало улыбнулся:

– Конечно. Ты, вероятно, не можешь понять, что происходит.

Дерри засмеялся.

– Это не так уж и плохо, милорд. Но, может , я могу чем-нибудь помочь?

Морган внимательно посмотрел на него. а затем кивнул:

– Возможно, – сказал он, подавшись вперед. – Дерри, ты служишь мне достаточно долго. Ты не хотел бы участвовать в магии вместе со мной?

Дерри широко улыбнулся.

– Вы же знаете, сэр. что я всегда готов.

– Отлично. Пойдем к карте.

Морган отправился к вытканной на гобелене карте. Он пробежал пальцами по широкой голубой полосе, пока не нашел то, что искал. Дерри наблюдал за ним и внимательно слушал начавшего говорить Моргана.

– Так. Корот здесь. А вот устье двух рек. Вверх по Уэстерн Ривер, служащей нашей восточной границей с Торентом, затем Фатан, который является торговым центром Торента. По этому району проходят все торговые пути Венсита.

Я хочу, чтобы ты прошел вверх по реке по территории Торента вплоть до Фатана. Ты должен повернуть на запад и вдоль нашей северной границы вернуться обратно. Цель похода – сбор информации. Меня интересует следующее: каковы военные планы Венсита в этом районе, что слышно об этом шакале Барине, а также обо всем, что касается интердикта. Дункан посвятил тебя в это?

– Да, сэр.

– Отлично. Костюм ты выберешь сам. Я полагаю, что торговец мехами или охотник не вызовут подозрений. Лишь бы в тебе не опознали воина.

– Понял, сэр.

– Хорошо. Ну, а теперь займемся магией.

Он расстегнул ворот, достав тонкую серебряную цепочку, выпустил ее поверх своего камзола, и Дерри увидел, что на цепочке болтается серебряная медаль. Подчиняясь знаку Моргана, Дерри наклонил голову и Морган надел цепочку ему на шею. На медали было чье-то изображение, но Дерри не узнал того, кто там был изображен. Морган повернул медаль лицевой стороной вперед и направился к книжному шкафу.

– Отлично. Теперь я прошу тебя помочь. Я хочу провести сеанс. Ты был свидетелем подобных сеансов много раз. Тебе нужно расслабиться и постараться ни о чем не думать. Никаких неприятных ощущений не будет, не бойся, – добавил он, заметив в лице Дерри замешательство.

Дерри несмело кивнул.

– Хорошо. Теперь смотри на мой палец и расслабься.

Морган поднял указательный палец и стал медленно водить им перед лицом Дерри. Глаза молодого человека внимательно следили за пальцем до тех пор, пока тот не коснулся переносицы. Дерри вздрогнул, затем медленно вздохнул и обмяк.

Рука Моргана легла на его лоб.

Прошло полминуты. Ничего не происходило. Морган протянул другую руку к медали и, закрыв глаза, сжал ее в кулаке.

Через минуту он выпустил медаль, открыл глаза и убрал ладонь со лба Дерри. Глаза Дерри мгновенно открылись.

– Вы… вы говорили со мной! – изумленно прошептал он с благоговейным трепетом. – Вы… – он со страхом посмотрел на медаль. – Я могу использовать это для связи с вами во время путешествия до Фатана?

– Конечно, если в этом будет необходимость, – согласился Морган. – Только помни – это непросто. Если бы ты был Дерини, то ты мог бы связаться со мной когда угодно, но это потребовало бы немалых затрат энергии. Но ты сможешь связываться только в определенные, заранее условленные часы. Если я тебя не вызову, то у тебя самого не хватит сил, чтобы связаться со мной. Поэтому важно согласовать время. Я думаю, что первый контакт у нас будет завтра, через три часа после наступления темноты. Ты уже наверняка будешь в Фатане.

– Хорошо, милорд. И мне надо будет использовать то заклинание, которому вы обучили меня? – Его голубые глаза расширились от возбуждения.

– Верно.

Дерри кивнул и стал прятать медаль под тунику. Затем он снова достал ее и стал рассматривать.

– Что это за медаль, милорд? Я не могу узнать того, кто здесь изображен, и надпись мне непонятна.

– Я знал, что ты спросишь об этом, – усмехнулся Морган. – Это очень старая медаль Святого Камбера времен начала Реставрации. Она досталась мне в наследство от матери.

– Медаль Камбера? – переспросил Дерри. – А если ее кто-нибудь знает?

– Если ты не будешь раздеваться, то ее никто не увидит и, тем более, не узнает, мой друг, – рассмеялся Морган. – Как не жаль, но тебе придется в этом путешествии обойтись без женщин. Это очень важное и рискованное путешествие.

– Вы не упустите повода посмеяться, милорд, – смущенно пробормотал Дерри, затем улыбнулся, повернулся и вышел из комнаты.

Уже наступали сумерки, когда Дункан направил свою усталую лошадь к Короту. Ночной холод, спустившийся с гор, вызывал озноб, проникая под одежду.

Беседа с Толливером оказалась успешной лишь отчасти. Епископ согласился задержать свой ответ посланцу из Ремута до тех пор, пока он не оценит ситуацию. Кроме того, он обещал держать Моргана в курсе всех событий. Но то, что это все связано с Дерини, обеспокоило епископа, но Дункан этого и ожидал. Епископ настоятельно предупредил Дункана, чтобы тот больше не связывался с магией, если ему дороги его сан и бессмертие души.

Дункан плотнее закутался в плащ и пустил лошадь галопом, справедливо полагая, что Морган с нетерпением ждет известий. А кроме того Дункан с вожделением подумал о грандиозном обеде: в отличие от кузена, Дункану нравилась светская жизнь и пышные церемонии, а если он поторопится, то сможет успеть как раз вовремя.

Дункан не думал ни о чем другом, кроме как о предстоящем приеме, но, завернув за очередной поворот, он увидел в десяти ярдах перед собой чью-то высокую тень. Когда же Дункан натянул поводья, то заметил, что одинокий путник одет в сутану странствующего монаха: на голове – остроконечный капюшон, в руках – посох. Однако в облике монаха было что-то такое, отчего в Дункане проснулся воин и он почти автоматически протянул правую руку к рукоятке меча. Монах, до которого уже было не более десяти футов, повернулся к Дункану, и Дункан резко осадил лошадь: лицо, безмятежным взором смотревшее на него из-под серого капюшона, было тем лицом, которое он так часто видел в последние месяцы. Он и Алярик сотни раз натыкались на изображение этого лица, когда рылись в пыльных томах в поисках информации о знаменитом святом Дерини. Это было лицо Камбера Кулди!

Прежде чем пораженный Дункан смог заговорить или что-нибудь предпринять, человек церемонно поклонился и, демонстрируя свои мирные намерения, протянул вперед руку.

– Приветствую тебя, Дункан, Дункан из Корвина, – проговорил монах.




Глава 4


Дункан был уверен, что имя, которым назвал его этот человек, было известно лишь им троим: ему самому, Алярику и королю Келсону. Этот человек не мог знать, что он, Дункан, наполовину Дерини, что его мать и мать Моргана были сестрами-близнецами, чистокровными Дерини! И это была тайна, которую Дункан ревностно хранил всю жизнь.

– Что ты имеешь в виду? – с трудом, дрожащим от волнения голосом проговорил Дункан. – Я Мак Лэйн, из Лордов Керней и Кассан.

– А еще ты Корвин по материнской линии, – мягко возразил монах. – Нет никакого позора в том, что ты наполовину Дерини, Дункан.

Дункан нервно облизал губы и постарался овладеть собой.

– Кто ты? – настороженно спросил он, а его рука все же выпустила рукоять меча, которую он судорожно сжимал до этого момента. – Что тебе надо?

Монах дружелюбно улыбнулся и покачал головой.

– А сам ты не понимаешь? – прошептал он как бы про себя, а затем спокойно заговорил: – Тебе не следует бояться меня. Твоя тайна останется тайной. Но сейчас подойди ко мне. Слезь с лошади и пройдемся немного. Я должен тебе кое-что сообщить.

Дункан недолго колебался: он повиновался и соскочил с коня. Человек одобрительно кивнул.

– То, что я скажу тебе, следует считать предупреждением, а не угрозой, Дункан. То, что я скажу, я скажу для твоей же пользы. В следующие недели твое могущество подвергнется суровым испытаниям. Все чаще и чаще тебе придется открыто использовать магию. И в конце концов настанет момент, когда тебе надо будет выбирать: или признавать свое происхождение Дерини и применить свою магию в борьбе, или же навсегда отречься от него и лишиться магических способностей. Тебе понятно?

– Нет, – прошептал Дункан, и его глаза сузились. – Начнем с того, что я священник и мне запрещено заниматься оккультными искусствами.

– Разве? – спокойно произнес монах.

– Конечно. Мне запрещено заниматься магией.

– Нет. Я имею в виду, разве ты священник?

Дункан почувствовал, что его щеки загорелись. Он опустил глаза.

– В соответствии с ритуалом, которым я был произведен в сан, я священник на всю жизнь, и…

Монах улыбнулся.

– Я знаю, о чем говорится в клятве. Но разве ты действительно священник? А что произошло два дня назад?

– Меня просто вызывают в суд. Я еще не лишен сана и не отлучен от церкви.

– И все же, ты сам сказал, что отлучение тебя совершенно не волнует, что чем больше ты используешь могущество Дерини, тем менее важными становятся клятвы и обеты.

Дункан ахнул, инстинктивно сделал шаг вперед. Лошадь в испуге дернула головой.

– Откуда тебе это известно?

Монах мягко улыбнулся и взялся за поводья лошади.

– Я много чего знаю.

– Мы были одни, – прошептал Дункан. – Вся моя жизнь зависит от этих слов. Кто же ты?

– В могуществе Дерини нет ничего злого, запретного, сын мой, – сказал монах. Он отпустил повод и медленно пошел по дороге. Дункан, ведя лошадь за собой, пошел за ним. – Но и доброго тоже. Добро или зло таится в душе того, кто использует это могущество. Только злой разум может применить его для того, чтобы творить зло. – Он повернулся и посмотрел на Дункана. Затем продолжал: – Я давно наблюдаю, как ты применяешь свое могущество, и знаю, что ты используешь его правильно. У тебя нет сомнений, что творить с его помощью – добро или зло. Но у тебя сомнения в том, вправе ли ты его вообще использовать.

– Но…

– Больше ни слова, – сказал монах, жестом приказывая Дункану молчать. – Теперь я должен покинуть тебя. Я только прошу, чтобы ты помнил, о чем я тебя предупредил, и, помня об этом, подумал об использовании своего могущества. Возможно, на тебя обрушится такое, о чем ты еще и не предполагаешь. Думай о моих словах, и свет истины озарит тебя.

Сказав это, монах исчез. Пораженный Дункан остановился.

Исчез!

Без следа!

Он посмотрел на дорожную пыль, в которой только что стоял человек, но в ней не осталось никаких следов. Даже в спустившейся темноте он мог видеть следы своих ног, которые тянулись по дороге, следы копыт лошади, но больше никаких следов не было. Может, ему это все почудилось?

Нет!

Все, что он только что пережил, было абсолютно реальным, таким впечатляющим, что не могло быть плодом его воображения. Теперь он понимал, что должен был чувствовать Алярик, когда ему являлись видения. Это было прикосновением кого-то или чего-то. Этот монах был так же реален, как то сияющее, поддерживающее корону Гвинеда существо, которое он и другие Дерини видели во время коронации Келсона. Теперь, когда он вспомнил о коронации, ему показалось, что это был тот же самый человек. А если так…

Дункан вздрогнул, плотнее натянул плащ, вскочил на коня и вонзил ему в бока шпоры: он не собирался искать ответы на свои вопросы здесь, на пустынной дороге. Его кузену являлись видения в тяжелые времена, во времена кризисных ситуаций. Дункан надеялся, что эта его встреча не предзнаменование трудных дней.

Оставалось три мили до замка Корот. Дункану они показались тридцатью.

В замке Корот празднества начались с заходом солнца. Как только на землю опустилась темнота, в холле начали собираться роскошно разодетые лорды в окружении свиты. Оживленный шум, блеск драгоценностей заполнили весь холл. Гости ждали появления своего герцога. Лорд Роберт, верный своему слову, преобразил угрюмый мрачный холл, сделав из него оазис света и тепла, который с успехом противостоял промозглой тьме ночи.

Старинные бронзовые люстры свисали с потолка, блистая светом сотен высоких свечей. Свет, отражаясь от граней прекрасных хрустальных и серебряных кубков, бросал зайчики на стены, стол, полированную серебряную посуду, роскошную одежду гостей. Десятки пажей и слуг скользили вдоль стола, расставляя подносы с хлебом и графины прекрасного вина из Фианы. Лорд Роберт, поджидая своего господина и недремлющим оком наблюдая за порядком, болтал с двумя прекрасными женщинами. Приглушенная музыка служила аккомпанементом монотонному шуму голосов.

Магистр Рандольф, хирург Моргана, поминутно здороваясь со знакомыми, прохаживался по холлу. Его сегодняшней задачей, как и обычно в подобных случаях, была разведка настроения некоторых гостей Моргана. Потом он должен будет доложить Моргану о своих наблюдениях.

– Я не дал бы и медной монеты за этих наемников из Бремагии, – говорил один лорд другому, провожая взглядом проходящего мимо статного брюнета. – Им нельзя верить.

– А как насчет женщин из Бремагии? – прошептал другой, толкая собеседника локтем и поднимая бровь. – Им можно доверять?

– А…

Говорившие обменялись понимающими взглядами, принялись рассматривать леди в роскошном декольтированном платье и оказались так увлечены, что не заметили Рандольфа, подошедшего к ним с легкой улыбкой.

– И этого наш король, кажется, не понимает, – сказал какой-то юный рыцарь. – А между тем все так просто. Келсон знает, что Венсит выступит, когда сойдет снег и дороги будут непроходимыми. Почему же он не…

– Действительно, почему? – подумал Рандольф, кривовато улыбаясь. Ведь все так просто. Да, этот молодой человек с легкостью решил бы любую задачу или проблему.

– И не только это, – говорила рыжеволосая леди своей подруге-блондинке, – говорят, что он пробыл здесь столько времени, чтобы только переодеться. А затем опять вскочил на лошадь и уехал бог знает куда. Я надеюсь, что к обеду-то он вернется. А ты его видела?

– Да, – вздохнула с сожалением блондинка. – Конечно, только жаль, что он священник.

Магистр Рандольф в замешательстве опустил глаза, когда проходил мимо них. За бедным отцом Дунканом придворные леди всегда охотились почти так же, как и за его кузеном-герцогом. Это было нехорошо. Другое дело, если бы священник поощрял их. Но он был равнодушен. Да, если добрый отец хочет покоя, то ему лучше бы задержаться, пока обед кончится.

Проходя в толпе, Рандольф заметил трех лордов, чьи поместья располагались на границе Корвина. Они были заняты тихой беседой. Он знал, что Моргану будет интересно, о чем они говорят. Однако подойти Рандольф не рискнул: эти люди знали, что он близок к герцогу, и несомненно, изменили бы тему разговора. Он сделал вид, что прислушивается к разговору двух старичков об охотничьих соколах и таким образом смог разобрать о чем говорят лорды.

– .. и эти Карина прискакали прямо на мой двор и сказали: «Неужели тебе придется платить налоги его милости?» Я им ответил, что кому же приятно платить свои денежки, но ведь они нужны для армии и правительства!

Другой фыркнул:

– Хурд де Блэйк рассказывал мне, что Барин приказал ему платить контрибуцию, но он послал его к дьяволу!

Третий покачал головой и почесал бороду.

– И все же, у этого Барина есть основания. Наш лорд наполовину Дерини и не скрывает этого. Можно предположить, что он хочет присоединиться к Венситу, когда начнется война, и восстановить царствование Дерини в Одиннадцати Королевствах. Я не хочу, чтобы мои поместья были сожжены с помощью проклятой магии Дерини, если я не признаю их еретические воззрения.

– Но ты же знаешь, что наш Дюк не сделает этого, – возразил первый лорд.

Рандольф кивнул про себя и двинулся дальше, с удовлетворением отметив в уме, что с этой стороны непосредственной угрозы нет. Лорды только болтают о том, о чем сегодня болтают все. Конечно, народ желает знать, каковы планы герцога сейчас, когда вот-вот начнется война и он соберет под свое знамя весь цвет Корвина.

Однако постоянные упоминания о Барине и его банде были тревожными. За прошлый месяц Рандольф услышал о предводителе повстанцев гораздо больше, чем думал услышать. И очевидно, что проблема становилась все серьезнее и серьезнее. Земли Хурда де Блэйка, например, находятся за тридцать миль от границы. Рандольф еще не слышал, чтобы Барин проникал так глубоко: проблема перестала быть только пограничной. Морган должен знать об этом.

Рандольф бросил взгляд через зал, туда, где из-за штор обычно появлялся Морган. Шторы легонько колебались: это был знак, что Дюк вот-вот выйдет. Рандольф кивнул и начал пробираться по направлению к шторам.

Морган отпустил бархатные шторы и чуть-чуть отступил. Он был доволен, что Рандольф заметил знак и уже находится на пути к нему. Сзади него опять о чем-то спорили трубадур Гвидон и лорд Гамильтон. Они говорили тихо, но выражения их лиц были свирепыми. Морган огляделся.

– Ты наступил мне на ногу, – яростно шептал маленький трубадур, указывая на свои элегантные начищенные до блеска туфли, на боку одной из которых виднелся пыльный след туфли Гамильтона. Он был одет в фиолетовые и розовые цвета, так что пыль на туфле совершенно искажала всю тщательно продуманную игру цветов его костюма. Лютня Гвидона висела через плечо на золотом шнуре, на густых черных волосах эффектно сидела белая шляпа с кокардой, но на злом лице сверкали гневом глаза.

– Прощу прощения, – прошептал Гамильтон и, наклонившись, стал вытирать след своей туфли.

– Не прикасайся ко мне! – вскричал Гвидон, отскакивая назад с явным отвращением. – Ты тупой осел, ты сделаешь только хуже.

Он сам наклонился, чтобы стереть пыль, но длинные рукава его махнули по пыльному полу так, что тоже стали грязными. Гамильтон злорадно улыбнулся, но заметив, что за ним наблюдает Морган, сделал виноватый вид.

– Прощу прощения, милорд, – пробормотал он. – Я не хотел этого.

Прежде чем Морган смог ответить, тонкие занавеси колыхнулись и в маленьком алькове появился Рандольф.

– Ничего интересного, милорд, – сказал он. – Много разговоров об этом типе Барине, но нет ничего такого, что не могло бы подождать до утра.

– Отлично, – кивнул Морган, – Гвидон, если ты и Гамильтон сможете остановиться, то мы сейчас выходим.

– Милорд, – сказал Гвидон, показывая на себя, – это же не я затеял эту ссору. Эта дуб…

– Ваша милость, неужели из-за этого… – начал Гамильтон.

– Ну, хватит, оба! Я больше не хочу ничего слышать.

Лорд Гамильтон вышел в зал и попросил внимания. Шум в холле утих. Разнеслись три медленных гулких удара длинного церемониального жезла, и раздался голос Гамильтона:

– Его милость лорд Алярик Энтони Морган, Дон Корвина, господин Корота, лорд-генерал Королевских армий, Чемпион короля!

Прозвучали фанфары, и Морган вышел из-за занавесей и встал в дверном проеме. По толпе гостей пробежал шепот, и все с почтение поклонились. Затем, когда музыканты возобновили свою игру, Морган медленно двинулся к своему месту за столом, и вся свита немедленно потянулась за ним.

Сегодня Морган был во всем черном. Неприятные вести, которые привез Дункан, привели его в такое состояние духа, что он не мог подчиниться диктату своего церемонийместера, выбиравшего одежду, и надел черное: пусть что хотят, то и думают!

Черная шелковая туника, облегающая тело, узкие рукава, простой черный бархатный камзол с высоким воротом и широкими до локтя рукавами, из-под которых виднелись рукава туники, шелковые черные брюки скрывались в голенищах коротких черных сапог из тонкой кожи.

И ко всему этому несколько драгоценностей, которые Морган позволил себе сегодня надеть: кольцо на правой руке – изумрудный грифон на черной ониксовой пластинке, на левой руке – кольцо Чемпиона короля – золотой лев Гвинеда на черном поле. На голове Моргана красовалась золотая герцогская корона, золотая корона на золотовласой голове лорда Дерини Корвина.

Он казался безоружным, когда шел на свое место во главе стола. Таков был этикет: правителю Корвина не было нужды опасаться своих приглашенных на обед гостей. Но под туникой Моргана имелась тончайшая кольчуга, в потайных ножнах скрывался узкий стилет. А покрывало его могущества Дерини служило невидимой надежной защитой везде, где бы он ни был.

Теперь ему придется играть роль радушного хозяина, погрузиться в скуку официального обеда, в то время как он сгорал от нетерпения, поджидая Дункана.

Было уже совсем темно, когда Дункан вернулся в Корот. Его лошадь захромала, не доехав двух миль, и ему пришлось идти пешком. Дункан, несмотря на все свое нетерпение, старался вести ее осторожно, так как те полчаса, которые бы он выгадал, если бы торопился, могли погубить хорошую верховую лошадь Алярика. Да и не в правилах Дункана было мучить живые существа.

И когда он и усталая лошадь наконец вошли во двор, двор был почти пуст. Охранники у ворот пропустили его без слов, так как были предупреждены о его возвращении, но принять лошадь во дворе было некому: по пригашению Моргана все слуги и пажи, в том числе и конюхи, сейчас были у дверей в холл и слушали пение Гвидона. Наконец Дункан нашел кому отдать повод и пошел через двор ко входу в главный холл.

Как он понял, проталкиваясь через толпы слуг, обед уже кончился, а представление в самом разгаре. Гвидон сидел на возвышении в дальнем конце холла, лютня легко лежала у него в руках. Когда он запел, Дункан остановился: трубадур действительно оправдывал свою репутацию, которую приобрел во всех Одиннадцати Королевствах.

Он пел медленную размеренную песню, рожденную в горах Картнура, страны его детства. Мелодия была ритмична, полна печальными модуляциями, характерными для мелодий горных народов.

Чистый тенор Гвидона звенел в затихшем холле. Лилась печальная песня – история двух легендарных любовников, Матурина и Девергиль, которые погибли во времена царствования Дерини он рук жестокого лорда Герента. Не было ни одного человека в холле, кого бы не тронула эта грустная история.

Когда Дункан осмотрелся, он увидел Моргана, сидевшего на своем месте слева от возвышения для трубадура. Слева от Моргана находился лорд Роберт с двумя дамами, вожделенно смотревшими на слушавшего балладу Моргана. Место справа от Моргана было свободно, и Дункан решил, что он сможет пробраться туда, никого не беспокоя.

Однако прежде чем он успел двинуться, Морган заметил его и, покачав головой, встал сам.

– Что случилось? – прошептал он, толкнув Дункана за колонну и оглядываясь, не подслушивают ли их.

– Что касается епископа Толливера, то все более или менее хорошо,

– ответил Дункан, – он, конечно, был не в восторге, но согласился задержать ответ Лорису и Корригану, пока сам во всем не разберется. Он даст нам знать, когда примет решение.

– Ну что же, это лучше, чем ничего. А какова его общая реакция? Как ты думаешь, он на нашей стороне?

Дункан пожал плечами.

– Ты же знаешь Толливера. Он плохо относится к Дерини в целом, но это общее настроение. Но пока, кажется, он с нами. Однако это еще на все.

– Ну?

– Я думаю, что об этом лучше говорить не здесь, – сказал Дункан, многозначительно оглядываясь. – У меня по дороге назад была одна встреча…

– Встреча? – глаза Моргана расширились от удивления. – Ты имеешь в виду, как и у меня раньше?

Дункан кивнул.

– Мы встретимся с тобой в башне.

– Да, как только я смогу сбежать, – согласился Морган.

Дункан скрылся за дверью, а Морган глубоко вздохнул, чтобы скрыть следы волнения, и спокойно направился на место.

В башне Дункан ходил взад и вперед перед камином, сжимая и разжимая руки и пытаясь успокоить расходившиеся нервы.

Он оказался потрясенным встречей гораздо сильнее, чем предполагал. Как только он вошел в комнату и вспомнил о ней, его словно ударил порыв ледяного ветра.

Затем это ощущение прошло, он, скинув с себя мокрый дорожный плащ, встал на колени перед алтарем, чтобы произнести молитву. Но молитва не помогла: он не мог заставить себя сосредоточиться на словах, которые он произносил, и ему ничего не оставалось делать, как встать на ноги.

Ходьба взад-вперед тоже не помогла собраться с мыслями. Тогда он встал перед камином и протянул руки к огню: он понимал, что бивший его озноб был запоздалой реакцией на странную встречу.

Почему?

Дункан подошел к письменному столу Моргана и открыл хрустальный графин с крепким вином. Наполнив стакан, он выпил его залпом, а затем наполнил снова и поставил рядом с покрытым мехом диваном. Расстегнув сутану и ослабив ворот, он улегся на диван со стаканом в руке. Лежа, прихлебывая вино, он обдумывал все, что с ним случилось. Понемногу он расслабился. К тому времени, как открылась дверь и вошел Морган, Дункан чувствовал себя уже много лучше. Ему даже не хотелось подниматься и рассказывать.

– Тебе нехорошо? – спросил Морган, подходя к дивану и садясь.

– Да нет, теперь, полагаю, я буду жить, – сонным голосом ответил Дункан. – Совсем недавно я не был в этом уверен. Все, что случилось, слишком взволновало меня.

Морган кивнул.

– Мне это знакомо. Ты не хочешь рассказывать?

Дункан тяжело вздохнул:

– Он был там. Я ехал по дороге, завернул за поворот, примерно три или четыре мили отсюда, и увидел его. Он был одет в серую монашескую сутану, с посохом в руках, – он был абсолютной копией того, кого мы видели в старых исторических книгах.

– Он говорил с тобой?

– О да! – с чувством произнес Дункан. – Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это – он знал, кто я такой. Он назвал меня именем матери – Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я – Мак Лэйн, он сказал, что я еще и Корвин по моей матери.

– Дальше, – сказал Морган, встав, чтобы налить себе вина.

– А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто использовать его, или навсегда забыть о нем. Когда я возразил ему, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он знал весь наш разговор сегодня утром. Ты вспомни, я сказал, что отлучение на меня мало подействует, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Алярик, я никогда никому этого не говорил и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?

– Он знал, о чем мы говорили утром? – изумленно спросил Морган, садясь на диван снова.

– Почти дословно. И он не зондировал мой мозг, Алярик. Что мне делать?

– Я не знаю, – медленно ответил Морган. – Я не знаю, что и думать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым. – Он потер глаза и подумал несколько мгновений. – А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения или зрительная галлюцинация?




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=126537) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.