Кровавая жатва Дэшил Хэммет Оперативник агентства 'Континентал' #1 Книга, которая наряду с одним лишь «Мальтийским соколом» считается каноническим образцом англоязычного «черного романса» – жанра, в чем-то предшествующего современному триллеру. Заурядное дело частного детектива внезапно превращается в расследование запутанного убийства – в расследование, где доверять, похоже, нельзя вообще никому… Дэшил Хэммет Кровавая жатва 1. Женщина в зеленом и мужчина в сером Впервые город Отервилл назвали при мне Отравиллом в Бате, в заведении «Большой пароход». Но рыжий блатняга Хики Дьюи, от которого я это услышал, доберманов звал доброманами, так что я не удивился тому, как он вывернул название города. Впоследствии я услышал то же самое от людей, которым правильное произношение давалось полегче. Но я долго еще держал такое название за бессмысленную игру слов – люди ведь по-разному переиначивают слова, например, из полиглотки делают Полли-глотку и так далее. Через несколько лет я попал в Отервилл и тут уж сам разобрался, что к чему. Из автомата на вокзале я позвонил в редакцию «Геральда», попросил Дональда Уилсона и доложил о прибытии. – Вы можете приехать ко мне домой в десять вечера? – Голос у него был живой и приятный. – Адрес: бульвар Маунтин, дом 2101. Сядете в трамвай на Бродвее, доедете до Лорел-авеню и пройдете два квартала к западу. Я пообещал так и сделать. Потом отправился в гостиницу «Грейт Вестерн», забросил туда чемоданы и вышел взглянуть на город. Отервилл изысканностью не отличался. Строителей его явно тянуло к украшательству. Поначалу, может быть, что-то у них и получалось. Но потом кирпичные трубы сталеплавильных заводов, торчавшие в южной части на фоне угрюмой горы, прокоптили все вокруг желтым дымом до полного унылого единообразия. В результате получился уродливый город с населением в сорок тысяч человек, лежащий в уродливой впадине меж двух уродливых гор, сверху донизу пропитанных угольной пылью от рудников. Над всем этим расстилалось перепачканное небо, которое словно выползло из заводских труб. Первому полицейскому, которого я увидел, не мешало бы побриться. У второго на потрепанном мундире не хватало пары пуговиц. Третий управлял движением на главном перекрестке – Бродвея и Юнион-стрит – с сигарой в зубах. На этом я свое обследование закончил. В девять тридцать вечера я сел на Бродвее в трамвай и начал выполнять указания, которые дал мне Дональд Уилсон. Они привели меня к угловому дому на лужайке за живой изгородью. Горничная, открывшая дверь, сказала, что мистера Уилсона нет дома. Пока я объяснял, что у нас назначена встреча, к двери подошла стройная блондинка в чем-то зеленом шелковом, лет около тридцати. Она улыбнулась, но жестокость из ее голубых глаз не исчезла. Я объяснился повторно. – Мужа сейчас нет. – Она еле заметно шепелявила. – Но если вы условились, он, вероятно, скоро приедет. Женщина провела меня наверх – в красно-коричневую комнату, выходившую окнами на Лорел-авеню. Там было много книг. Мы сели в кожаные кресла, вполоборота к каминной решетке, за которой пылал уголь, и миссис Уилсон принялась выяснять, какие у меня дела с ее мужем. – Вы живете в Отервилле? – спросила она для начала. – Нет. В Сан-Франциско. – Но вы здесь не первый раз? – Первый. – Правда? Как вам нравится наш город? – Я еще мало видел. (Это была ложь. Я видел достаточно). Я приехал только сегодня днем. – Невеселое место, – сказала она, – сами увидите. И тут же вернулась к допросу: – Наверное, все шахтерские города такие. Вы занимаетесь горным делом? – Сейчас нет. Она посмотрела на каминные часы и заметила: – Невежливо со стороны Дональда заставлять вас ждать так долго после работы. Я сказал, что это не страшно. – Хотя, может быть, вы не по делу? – предположила она. Я промолчал. Женщина рассмеялась – коротко и резко. – Я не всегда такая любопытная, – сказала она весело. – Но у вас такой загадочный вид – просто нельзя удержаться. Может быть, вы бутлегер? Дональд так часто их меняет. Я состроил ухмылку, из которой она могла делать любые выводы. Внизу зазвонил телефон. Миссис Уилсон протянула к огню ноги в зеленых туфельках и притворилась, будто не слышит звонка. Интересно, зачем ей это понадобилось. Она начала новую фразу: «Боюсь, мне придет…» – и замолкла, увидев на пороге горничную. Горничная объявила, что хозяйку просят к телефону. Миссис Уилсон извинилась и вышла вслед за горничной. Вниз она не пошла, а говорила откуда-то поблизости. Я услыхал: «Миссис Уилсон слушает… Да… Как вы сказали? Кто? Вы не можете говорить погромче? Что?! Да… Да… Кто это говорит? Алло! Алло!» Звякнул телефонный рычажок. По коридору зазвучали быстрые шаги. Я поднес к сигаре спичку и смотрел на огонь, пока не услышал, что миссис Уилсон спускается по лестнице. Тогда я подошел к окну, приподнял уголок шторы и стал смотреть на Лорел-авеню и на белый кубик гаража, пристроенного к дому. Стройная женщина в темном пальто и шляпе вышла из дома и поспешно направилась к гаражу. Это была миссис Уилсон. Она уехала в закрытом «бьюике». Я вернулся в свое кресло и стал ждать. Прошло три четверти часа. В пять минут двенадцатого на улице завизжали автомобильные тормоза. Через две минуты миссис Уилсон вошла в комнату. Пальто и шляпу она сняла. Лицо у нее было белое, глаза потемнели. – Мне страшно жаль, – сказала она, тонкие губы ее подрагивали, – но вы прождали напрасно. Мой муж сегодня не придет. Я сказал, что завтра утром позвоню ему в редакцию. Уходя, я думал о том, откуда взялось на носке ее зеленой туфли мокрое пятно, которое вполне могло сойти за кровь. Я дошел до Бродвея и сел в трамвай. До гостиницы оставалось три квартала, когда у бокового входа в муниципалитет я увидел толпу и вышел посмотреть, что происходит. Тридцать – сорок мужчин и несколько женщин стояли на тротуаре и смотрели на дверь с надписью «Полиция». Здесь были шахтеры и сталевары, еще не снявшие рабочую одежду, щеголеватые парни из бильярдных и дансингов, гладко прилизанные типы с цепкими глазами на бледных лицах, мужчины с унылой внешностью респектабельных отцов семейства, две-три такие же унылые и респектабельные женщины и несколько ночных красавиц. Я остановился в стороне рядом с коренастым человеком в мятом сером костюме. Цвет лица у него был под стать костюму, и даже толстые губы казались серыми, хотя лет ему было не больше тридцати. Лицо широкое, с крупными чертами и умное. Единственный цвет, кроме серого, был представлен красным галстуком, пламеневшим на серой рубашке. – Что за шум? – спросил я. Прежде чем ответить, человек тщательно осмотрел меня, словно хотел удостовериться, что сообщение попадет в надежные руки. Глаза у него были такие же серые, как одежда, но из материала пожестче. – Дон Уилсон отправился воссесть рядом с Господом, если, конечно, Господь его примет такого – сплошь в дырках. – Кто его застрелил? – спросил я. Серый человек поскреб в затылке и сказал: – Тот, кто в него стрелял. Мне была нужна информация, а не остроумие. Можно было бы попытать удачи с кем-нибудь другим, но красный галстук меня заинтересовал. Я сказал: – Я здесь человек новый. Можете острить дальше. Приезжие для этого и существуют. – Дональда Уилсона, эсквайра, издателя утреннего и вечернего «геральдов», нашли недавно на Харрикейн-стрит, застреленного неизвестными лицами, – пропел он скороговоркой. – Теперь не так обидно? – Спасибо. – Я дотронулся до его галстука. – Это что-нибудь означает? Или просто так носите? – Я Билл Куинт. – Черт побери! – воскликнул я, пытаясь сообразить, что бы это значило. – Ей-Богу, рад с вами познакомиться! Я выудил из кармана бумажник и быстро перебрал пачку визиток, которые собрал в разных местах разными способами. Я искал красную карточку. Она удостоверяла, что я Генри Ф. Нилл, матрос первого класса, надежный член организации «Индустриальные рабочие»[1 - «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ) – одна из самых боевых и прогрессивных профсоюзных организаций США в 20-е годы. Основана в 1905 г.]. Во всем этом не было ни единого слова правды. Я передал карточку Биллу Куинту. Он внимательно, с обеих сторон, прочел ее, отдал обратно и осмотрел меня от шляпы до башмаков без особого доверия. – Ну, он уже не воскреснет, – сказал Куинт. – Вам в какую сторону? – В любую. Мы пошли рядом и завернули за угол – вроде бы без всякой цели. – Что вам здесь делать, если вы матрос? – спросил он небрежно. – Откуда вы это взяли? – Из карточки. – У меня и другая есть, там написано, что я лесоруб, – сказал я. – Хотите, чтобы я стал шахтером, – завтра достану и такую. – Не достанете. Здесь их выдаю я. – А если придет распоряжение из Чикаго? – Да пошел он, ваш Чикаго. Здесь их выдаю я. – Он кивнул на дверь ресторана и осведомился: – Зайдем? – Я вообще-то непьющий – когда нечего выпить. Мы прошли через ресторанный зал и поднялись на второй этаж, там вдоль длинной стены тянулась стойка бара и были расставлены столики. Билл Куинт кивнул и сказал «привет» кое-кому из парней и девушек, сидевших у стойки и за столами, а меня провел в одну из кабинок с зелеными занавесками. Потом мы часа два пили виски и разговаривали. Серый человек понимал, что у меня нет никаких прав на карточку, которую я ему показал, равно как и на ту, о которой я говорил. Он понимал, что я вовсе не принадлежу к честным «уоббли»[2 - От «wobble» – качаться из стороны в сторону, вилять, колебаться; жаргонное прозвище членов ИРМ.]. Как заправила «Индустриальных рабочих мира» в Отервилле, он считал своим долгом докопаться до моей сути и при этом не дать мне выудить из себя ни полслова о делах городских радикалов. Меня это устраивало. Я интересовался общим положением дел в Отервилле. Об этом Куинт был не прочь побеседовать. Время от времени он небрежно пытался выяснить, какое отношение я имею к красным карточкам. Я извлек из него следующее. Сорок лет подряд Отервиллом безраздельно правил старик Илайхью Уилсон – отец того Уилсона, которого убили сегодня вечером. Он был президентом и главным акционером Горнодобывающей корпорации Отервилла, Первого Национального банка, владельцем обеих городских газет – «Морнинг Геральд» и «Ивнинг Геральд» – и хозяином – по крайней мере, наполовину – почти всех сколько-нибудь стоящих здешних предприятий. Помимо этой собственности, ему принадлежал сенатор Соединенных Штатов, парочка членов Палаты представителей, губернатор, мэр и большинство законодателей штата. Илайхью Уилсон – это и был, в сущности, Отервилл, а может быть, даже – почти штат. Во время войны ИРМ, процветавшая тогда повсюду на Западе, сумела сколотить рабочую организацию в Горнодобывающей корпорации Отервилла. Рабочий люд здесь был, мягко говоря, не слишком избалован. Организация воспользовалась новой ситуацией и выдвинула кое-какие требования. Старик Илайхью пошел на небольшие уступки, а затем затаился в ожидании. Его час настал в 1921 году. Дела пошли скверно. Старика Илайхью не волновало, что предприятия на время придется закрыть – все равно от них было мало толку. Он разорвал соглашения, заключенные с рабочими, и стал пинками загонять их на место – туда, где они были до войны. Конечно, раздался крик о помощи. Из штаб-квартиры ИРМ, находившейся в Чикаго, сюда прислали Билла Куинта. Он выступил против стачки, осудил открытый невыход на работу и посоветовал применить старый прием – саботаж, то есть оставаться на рабочих местах и не расходовать силы. Но отервиллским ребятам этого было мало. Они хотели действовать, хотели попасть в историю рабочего движения. И забастовали. Стачка длилась восемь месяцев. Обе стороны потеряли много крови – в фигуральном смысле. «Уоббли» отдали ее и в буквальном. Старик Илайхью нанял для кровопусканий бандитов, штрейкбрехеров, национальную гвардию, даже части регулярной армии. Когда был проломлен последний череп и хрустнуло последнее ребро, в рабочей организации Отервилла осталось столько же пороха, сколько в отгоревшей хлопушке. И все же, сказал Билл Куинт, старик Илайхью слегка просчитался. Он задавил стачку, но потерял власть над городом и штатом. Чтобы одолеть шахтеров, ему пришлось дать полную волю своим наемным головорезам. Когда битва закончилась, он не сумел от них избавиться. Старик Илайхью уже отдал им город, и забрать его назад не хватило силенок. Отервилл приглянулся бандюгам, и они здесь окопались. Они выиграли для старика бой, а город взяли себе в уплату за труды. Открыто порвать с ними Илайхью не мог. У костоломов было что порассказать о нем. Старик нес ответственность за все, что они понавытворяли во время стачки. Дойдя до этого места, мы с Биллом Куинтом уже порядком набрались. Он осушил еще стакан, отбросил волосы, которые лезли ему в глаза, и обрисовал нынешнее положение: – Сейчас, пожалуй, в самой большой силе Пит Финн. Вот это, что мы пьем, – его товар. Потом еще есть Лу Ярд. Он дает деньги в рост и занимается выкупом под залог. Завел контору на Паркер-стрит, скупает там, говорят, почти весь левый товар в городе и корешит с Нунаном, шефом полиции. Потом еще этот парень Макс Талер, по прозвищу Шепот, у него тоже много дружков. Такой чернявый, гладкий паренек, у него с горлом что-то не в порядке. Не может говорить громко. Игрок. Вот эта троица, за компанию с Нунаном, помогает Илайхью управлять городом – только помощи от них больше, чем ему надо. Но старику приходится с ними водиться, а то… – А где в этой раскладке парень, которого сегодня пришили, сын Илайхью? – спросил я. – Был там, куда его папаша поставил, и вот где он теперь… – Ты хочешь сказать, что сам старик велел его… – Возможно, но, по-моему, вряд ли. Этот Дон, когда вернулся домой, стал редактировать папашины газеты. Старый черт, хоть и стоит одной ногой в могиле, все еще норовит брыкаться. Он привез парня с этой француженкой из Парижа и сделал из него себе обезьянку – хорошо придумал, по-отцовски. Дон начал в своих газетах кампанию за реформы: очистить городок от преступности и коррупции. Это значит, если доводить дело до конца, очистить его от Пита, Лу и Шепота. Понял? Старик использовал парня, чтобы встряхнуть их как следует. Так вот, по-моему, ребятам это надоело. – А по-моему, в твоей раскладке не все сходится, – сказал я. – В этом паршивом городишке многое не сходится. Будешь еще пить эту бурду? – Я сказал, что не буду. Мы вышли на улицу. Билл Куинт объявил, что живет в гостинице «Шахтерская» на Форест-стрит. Нам было по пути, и мы пошли вместе. Возле моей гостиницы стоял мясистый парень, похожий на полицейского в штатском, и разговаривал с пассажиром большого автомобиля. – В машине – Шепот, – сказал мне Билл Куинт. Я заглянул за плечо мясистому и увидел Талера в профиль. Он был маленький, молодой и смуглый, с красивыми чертами лица, будто выточенными острым резцом. – Аккуратный, – сказал я. – Угу, – согласился серый человек. – Динамит в упаковке – он тоже аккуратный. 2. Царь Отравилла «Морнинг Геральд» посвятила две страницы Дональду Уилсону и его смерти. На фотографии у него было приятное умное лицо – вьющиеся волосы, смешливые рот и глаза, на подбородке ямочка, галстук в полоску. Описание смерти не отличалось сложностью. Вчера вечером в десять сорок в Дона всадили четыре пули: в живот, грудь и спину. Он умер мгновенно. Произошло это на Харрикейн-стрит, в квартале, где шли дома с номерами от 1100 и дальше. Жильцы, выглянувшие на выстрелы, увидели, что на тротуаре лежит человек. Над ним стояли, нагнувшись, мужчина и женщина. Было темно и плохо видно. Когда люди выскочили на улицу, мужчина и женщина уже исчезли. Никто не разобрал, как они выглядели. Никто не видел, куда они скрылись. В Уилсона выстрелили шесть раз из пистолета калибра 8, 13 миллиметра. Две пули в него не попали и засели в фасаде дома. Проследив траекторию этих пуль, полиция выяснила, что стреляли из узкого проулка на другой стороне. Вот все, что стало известно. «Морнинг Геральд» в передовице излагала короткую историю борьбы своего покойного редактора за общественные реформы и выражала мнение, что его убили те, кто не хотел, чтобы Отервилл был очищен. «Геральд» писала, что если шеф полиции хочет доказать свою непричастность к делу, ему следует срочно поймать и представить суду убийцу или убийц. Статья была откровенная и злая. Я дочитал ее за второй чашкой кофе, вскочил на Бродвее в трамвай, сошел на Лорел-авеню и направился к дому убитого. Когда мне оставалось всего полквартала, направление моих мыслей и шагов изменилось. Передо мной переходил улицу невысокий молодой человек, одетый в коричневое трех оттенков. У него было смуглое красивое лицо. Это был Макс Талер, он же Шепот. Я оказался на углу бульвара Маунтин как раз вовремя, чтобы увидеть, как нога в коричневой штанине исчезает в дверях дома покойного Дональда Уилсона. Я вернулся на Бродвей, нашел аптеку с телефонной будкой, отыскал в справочнике домашний номер Илайхью Уилсона, позвонил туда и сказал кому-то, кто назвался секретарем старика, что Дональд Уилсон вызвал меня из Сан-Франциско, что мне известно кое-что с его смерти и что я хочу видеть Уилсона-старшего. Когда я повторил это достаточно выразительно, меня пригласили приехать. Секретарь – худой, бесшумный человек лет сорока с острым взглядом – ввел меня в спальню. Царь Отравилла сидел в постели. У старика была небольшая и почти абсолютно круглая голова, покрытая коротко стриженными седыми волосами. Уши у него были такие маленькие и так плотно прилегали к голове, что не нарушали впечатления сферичности. Нос тоже был маленький, в одну линию с костистым лбом. Прямой рот перерезал окружность, прямой подбородок отсекал ее от шеи, короткой и толстой, уходившей в белую пижаму между квадратными мясистыми плечами. Одну руку – короткую, плотную, с толстыми пальцами – он держал поверх одеяла. Глаза у него были крошечные, круглые, голубые и водянистые. Они словно прятались за водянистой пленкой под кустистыми седыми бровями и ожидали момента, когда можно будет выскочить и что-то углядеть. К такому человеку в карман не полезешь, если не слишком уверен в ловкости рук. Старик резко дернул круглой головой, приказывая мне сесть рядом с кроватью, тем же способом отослал секретаря вон и спросил: – Ну, что там насчет моего сына? Голос у него был грубый. Слова он произносил не очень-то разборчиво, потому что его грудь принимала в этом слишком много участия, а губы слишком мало. – Я из сыскного агентства «Континентал», отделение в Сан-Франциско, – сообщил я ему. – Два дня назад мы получили от вашего сына чек и письмо с просьбой прислать человека для работы. Я этот человек. Вчера вечером Дональд Уилсон попросил меня приехать к нему домой. Я приехал, но он не появился. Когда я вернулся в центр, то узнал, что его убили. Илайхью Уилсон с подозрением воззрился на меня и спросил: – Ну и что? – Пока я ждал, ваша невестка поговорила по телефону, уехала, вернулась – ее туфля была запачкана чем-то похожим на кровь – и сказала, что мужа дома не будет. Его застрелили в десять сорок. Она уехала в десять двадцать, вернулась в одиннадцать ноль пять. Старик сел поудобнее в постели и нашел много определений для молодой миссис Уилсон. Когда запас этих слов у него наконец исчерпался, в груди еще оставалось немного воздуха. Он употребил его на то, чтобы рявкнуть на меня: – Она уже в тюрьме? Я сказал, вряд ли. Ему не понравилось, что она еще не в тюрьме. Это его рассердило. Он прорычал много такого, что не понравилось мне, и в конце осведомился: – Какого черта вы ждете? Он был слишком стар и слишком болен, чтобы схлопотать от меня по физиономии. Я засмеялся и сказал: – Жду улик. – Улик? Каких еще улик? Вы что… – Не будьте идиотом, – прервал я его завывания. – Зачем ей было его убивать? – Потому что она французская шлюха! Потому что она… В двери появился испуганный секретарь. – Вон отсюда! – заорал Илайхью Уилсон, и тот исчез. – Она ревнива? – спросил я, пока старик не принялся орать снова. – Я, пожалуй, расслышу, даже если вы не будете вопить. Я теперь пью дрожжи, и глухота почти прошла. Он уперся кулаками в бугры ляжек под одеялом и выпятил в мою сторону квадратный подбородок. – Я человек больной и старый, – сообщил он, цедя сквозь зубы каждое слово, – но я сильно настроен встать и как следует пнуть вас в задницу. Не обратив на это внимания, я повторил: – Она его ревновала? – Она ревнива, – сказал он, уже без крика, – и испорченна, и подозрительна, и скупа, и зла, и бессовестна, и лжива, и эгоистична, и вообще омерзительна – вся, с головы до ног, черт бы ее побрал! – Причины для ревности были? – Надеюсь, – сказал он злобно. – Противно думать, что мой родной сын хранил ей верность. Хотя, вполне возможно, так и было. Он такой. Это на него похоже. – Но поводов для убийства у нее не было? – Каких еще поводов? – Он опять перешел на рев. – Говорят же вам, что… – Угу. Говорят. Но это ничего не значит. Детский лепет. Илайхью Уилсон запрокинул багровое лицо и завопил: – Стэнли! В открывшуюся дверь проскользнул секретарь. – Вышвырни этого подонка! – приказал ему хозяин, потрясая кулаком. Секретарь повернулся ко мне. Я покачал головой и внес предложение: – Пошлите за подмогой. Он нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был тощий, почти на голову выше меня, но килограммов на двадцать пять легче. Из моих девяноста пяти килограммов часть веса приходится на жир, но далеко не главная. Секретарь переступил с ноги на ногу, улыбнулся извиняющейся улыбкой и удалился. – Я вот что хотел сказать, – сообщил я старику. – Сегодня утром я собирался поговорить с вашей невесткой. Но увидел, что к ней направляется Макс Талер, и отложил свой визит. Илайхью Уилсон аккуратно натянул одеяло, откинулся на подушки, ввинтился глазами в потолок и сказал: – Гм. Значит, вот как. – В чем тут дело? – Она его убила, – сказал он уверенно. – Вот в чем тут дело. В коридоре послышались шаги – потяжелее, чем секретарские. Когда они раздались совсем близко, я начал фразу: – Вы использовали своего сына, чтобы… – Вон отсюда! – заорал старик на того, кто подошел к спальне. – И чтоб дверь была закрыта! – Он злобно покосился на меня и осведомился: – Для чего я использовал своего сына? – Чтобы всадить нож в спину Талеру, Ярду и Финну. – Врете. – Зачем мне выдумывать? Весь Отервилл это знает. – Это ложь. Я отдал ему газеты. Он делал с ними что хотел. – Объясните это своим дружкам. Так они вам и поверят. – Мне плевать, что они думают! Раз я говорю, значит, это так. – Ну и что? Даже если вашего сына убили по ошибке, к жизни его уже не вернуть. Хотя я сомневаюсь насчет ошибки. – Его убила эта женщина. – Возможно. – Идите вы с вашим «возможно»! Она убила. – Возможно. Но тут есть и другая сторона – политика. Можете вы мне сказать… – Я могу вам сказать, что его убила эта французская шлюха, и еще могу вам сказать, что все ваши остальные проклятые кретинские домыслы взяты с потолка. – Но пораскинуть мозгами все-таки стоит, – не уступал я. – А вы знаете изнанку отервиллской политики лучше всех. Это был ваш сын. Вы можете хотя бы… – Я могу хотя бы, – прорычал он, – велеть вам убираться ко всем чертям во Фриско вместе с вашими кретинскими… Я встал и холодно сказал: – Я в гостинице «Грейт Вестерн». Не беспокойте меня, пока не захотите для разнообразия поговорить толково, – и вышел из спальни. Секретарь переминался внизу с извиняющейся улыбкой. – Хорош старичок! – бросил я на ходу. – Чрезвычайно яркая индивидуальность, – пробормотал он. В редакции «Геральда» я застал секретаршу убитого. Это была невысокая девушка лет двадцати, с широко раскрытыми карими глазами, светлыми волосами и бледным хорошеньким личиком. Фамилия ее была Луис. Она сказала, что не знает, зачем ее хозяин вызвал меня в Отервилл. – Мистер Уилсон, – пояснила она, – никому не рассказывал о своих делах. Он… По-моему, он здесь никому не доверял полностью. – А вам? Девушка покраснела и сказала: – Мне тоже. Но он здесь так недавно и никого из нас как следует не знал. – Дело, наверное, не только в этом. – Ну… – Она прикусила губу и стала тыкать указательным пальцем в полированную крышку стола. – Его отец… он не очень одобрял то, что делал сын. А ведь истинным владельцем газет был отец, и мистер Дональд, естественно, думал, что некоторые служащие больше слушаются мистера Илайхью, чем его. – Старик был против кампании за реформы, верно? Как же он позволял своим газетам ее проводить? Секретарша наклонила голову и стала изучать отпечатки своих пальцев на полировке. Говорила она еле слышно. – Это трудно понять, раз вы не знаете… Когда в прошлый раз мистер Илайхью заболел, он послал за Дональдом… за мистером Дональдом. Вы знаете, мистер Дональд почти всю жизнь прожил в Европе. Доктор Прайд сказал мистеру Илайхью, что ему больше нельзя управлять делами, и он послал сыну телеграмму, чтобы тот приехал. Но когда мистер Дональд вернулся, мистер Илайхью не мог решиться все выпустить из рук. Конечно, он хотел, чтобы мистер Дональд здесь остался, и поэтому отдал ему газеты – то есть сделал его издателем. Мистеру Дональду это понравилось. Он и в Париже интересовался журналистикой. Когда он понял, как здесь все ужасно – все эти дела с гражданскими правами и вообще, – он начал кампанию за реформы. Он не знал… он же с детства здесь не был… он не знал… – Он не знал, что его отец увяз в этом так же глубоко, как и все остальные, – пришел я ей на помощь. Она передернула плечами, но ничего не возразила и продолжила: – Они с мистером Илайхью поссорились. Мистер Илайхью велел ему не лезть в чужие дела, но мистер Дональд продолжал свое. Может быть, он перестал бы, если бы знал… все. Но, по-моему, ему не приходило в голову, что его отец действительно в этом серьезно замешан. А отец ему не говорил. Наверное, отцу трудно сказать такое сыну. Он пригрозил, что отнимет у мистера Дональда газеты. Не знаю, всерьез он грозил или нет. Но тут мистер Илайхью заболел, и все осталось как было. – Дональд Уилсон рассказывал вам об этом? – спросил я. – Нет. – Теперь она говорила почти шепотом. – Но вы это узнали. Откуда же? – Я хочу помочь… помочь вам выяснить, кто его убил, – сказала она горячо. – Больше всего вы мне поможете, если скажете, где все это узнали, – настойчиво повторил я. Она смотрела на стол, прикусив нижнюю губу. Я ждал. Наконец она решилась: – Мой отец – секретарь мистера Илайхью Уилсона. – Спасибо. – Но не думайте, что мы… – Мне это все равно, – заверил я ее. – Что делал Уилсон вчера вечером на Харрикейн-стрит, когда дома у него была назначена встреча со мной? Она сказала, что не знает. Я спросил, слышала ли она, как он просил меня по телефону приехать к нему в десять часов. Она сказала, что слышала. – Что он делал потом? Попробуйте вспомнить все, до мелочей, что он говорил и делал, пока вы не ушли с работы. Секретарша откинулась на спинку стула и закрыла глаза. – Вы позвонили – если это действительно вас он приглашал к себе домой – в два часа. После этого мистер Дональд продиктовал письма, одно на бумажную фабрику, второе сенатору Киферу насчет изменений в почтовых правилах, и… ах, да! Около трех он вышел, минут на двадцать. А перед уходом выписал чек. – На чье имя? – Не знаю, но я видела, как он писал. – Где его чековая книжка? Он носил ее с собой? – Она здесь. – Девушка вскочила, обошла вокруг письменного стола и потянула верхний ящик. – Заперто. Я подошел, разогнул скрепку для бумаг и, помогая лезвием ножа, открыл ею ящик. Девушка достала тонкую плоскую чековую книжку Первого Национального банка. На последнем корешке было проставлено 5000. Больше ничего. Никаких имен. Никаких объяснений. – Он ушел с этим чеком, – спросил я, – и его не было двадцать минут? Можно успеть за это время в банк и обратно? – До банка всего пять минут. – А что еще произошло перед тем, как он выписал чек? Подумайте. Писем не приносили? Звонил ему кто-нибудь? – Дайте вспомнить. – Она опять закрыла глаза. – Он диктовал письма и… Ну и дура же я! Ему позвонили по телефону. Он сказал: «Да, я могу быть в десять, но очень ненадолго». Потом он сказал: «Очень хорошо, в десять». Больше он ничего не говорил, только несколько раз «да, да». – С мужчиной говорил или с женщиной? – Не знаю. – Подумайте. По голосу можно понять разницу. Она подумала и сказала: – Тогда с женщиной. – Кто раньше ушел с работы – он или вы? – Я. Я вам говорила, что мой отец – секретарь мистера Илайхью. У них с мистером Дональдом на конец дня была назначена встреча – что-то насчет финансовых дел газеты. Отец пришел около пяти. Кажется, они собирались вместе обедать. Это было все, что могла мне сообщить Луис. Она сказала, что не может объяснить, как Уилсон оказался на Харрикейн-стрит. Она ничего не знала про миссис Уилсон. Мы обшарили стол убитого, но не откопали ничего полезного. Я навестил телефонисток и ничего не узнал. Час я поработал с посыльными, редакторами и прочими служащими, но ничего не выкачал и из них. Как сказала секретарша, свои дела Уилсон держал при себе – и в этом не знал равных. 3. Дина Бранд В Первом Национальном банке я занялся помощником кассира по фамилии Олбури, молодым, приятного вида блондином лет двадцати пяти. – Я заверял чек для Уилсона, – сказал он, когда я объяснил, что мне нужно. – Пять тысяч, на имя Дины Бранд. – Знаете, кто она такая? – Да, конечно! Я ее знаю. – Можете что-нибудь о ней рассказать? – Пожалуйста, с удовольствием. Вот только я уже на восемь минут опоздал на встречу… – Тогда, может быть, поужинаем вместе? – Прекрасно, – сказал он. – В семь часов в «Грейт Вестерн»? – Договорились. – Я уже исчезаю и отпускаю вас, только скажите, у нее открыт здесь счет? – Да, и сегодня утром она получила по чеку деньги. Чек в полиции. – А где живет эта дама? – Харрикейн-стрит, дом 1232. Я сказал «так, так», потом «ну, до вечера» и ушел. Следующую остановку я сделал в муниципалитете, у шефа полиции. Шеф Нунан был толстяком с круглым добродушным лицом и зелеными глазами. Когда я сказал, чем занимаюсь у него в городе, он как будто обрадовался и предложил мне рукопожатие, сигару и стул. – Ну, – сказал он, когда мы расположились поудобнее, – теперь говорите, кто выкинул эту штуку. – Я умею хранить тайны. – Я тоже, – весело заверил он сквозь клубы дыма. – Так что вы предполагаете? – Трудно гадать, особенно когда нет фактов. – Факты выложить недолго, – сказал он. – Вчера, перед закрытием банка, Уилсон заверил чек на пять тысчонок на имя Дины Бранд. Вечером его продырявили пулей калибра 8, 13 недалеко от ее дома. Те, кто слышал стрельбу, видели возле трупа мужчину и женщину. А на следующее дивное утро вышеуказанная Дина Бранд депонирует вышеуказанный чек в вышеуказанном банке. Ну? – Кто такая эта Дина Бранд? Шеф стряхнул пепел на середину стола, помахал сигарой, зажатой в толстых пальцах, и сказал: – Порочная голубица, как сказал бы поэт. Шикарная потаскуха, первоклассная золотоискательница. – Вы уже были у нее? – Нет. Сперва надо сделать еще пару заходов. Мы приглядываем за ней и ждем. Это я вам не для разглашения. – Ясно. Теперь послушайте. – И я рассказал ему о том, что видел и слышал вчера, пока ждал Дональда Уилсона у него дома. Когда я кончил, шеф выпятил толстые губы, тихонько свистнул и воскликнул: – Ну и ну, интересные штучки вы рассказываете! Так у нее туфля была в крови? И она сказала, что мужа не будет дома? На первый вопрос я ответил: «Так мне показалось», а на второй «Угу». – А вы после этого с ней говорили? – спросил он. – Нет. Я шел к ней сегодня утром, но молодой человек по имени Талер забежал туда первым, и я отложил визит. – Мать честная! – Его зеленые глаза заблестели от восторга. – Это что же, у нее был Шепот? – Вот именно. Он швырнул сигару на пол, встал, оперся пухлыми руками на стол и перегнулся ко мне, излучая восторг. – Ну, вы и поработали, – промурлыкал он. – Да ведь Дина Бранд живет с этим Шепотом. А теперь давайте-ка поедем и побеседуем с вдовой. Мы вышли из машины шефа полиции у дома миссис Уилсон. У первой ступеньки шеф задержался на секунду и взглянул на черный креп над звонком. Потом сказал: «Что делать – приходится», – и мы поднялись на крыльцо. Миссис Уилсон не особенно жаждала этой встречи, но если шефы полиции настаивают, их обычно принимают. Этот шеф настаивал. Нас провели наверх в библиотеку, где сидела вдова. Она была в черном. В ее голубых глазах сквозил лютый холод. Мы с Нунаном по очереди пробормотали соболезнования, и затем он приступил к делу: – Хотелось бы задать вам несколько вопросов. Вот, например, куда вы ездили вчера вечером? Она неприязненно взглянула на меня, затем на шефа, нахмурилась и высокомерно произнесла: – Можно узнать, почему меня допрашивают? Пока я вспоминал, сколько раз в жизни я слышал эту фразу – слово в слово, интонация в интонацию, – шеф, не обратив ни малейшего внимания на вопрос, благодушно продолжал: – И потом еще, у вас на туфле оказалось пятно. На правой, а может, на левой. В общем, на какой-то было. Верхняя губа у нее начала подергиваться. – Вроде все? – спросил у меня шеф. Не успел я ответить, как он прищелкнул языком и снова обратил к миссис Уилсон свое добродушное лицо. – Чуть не забыл. Еще вопрос – как вы узнали, что ваш муж не вернется домой? Она, пошатываясь, поднялась на ноги, – рука, которой она схватилась за спинку стула, побелела. – Надеюсь, вы извините… – Да, пожалуйста. – Шеф сделал широкий жест своей мясистой дланью. – Не будем вас беспокоить. Вот только куда вы ездили, и насчет туфли, и откуда вы знали, что он не вернется. Да, и, пожалуй, вот еще что – зачем сегодня утром у вас был Талер? Миссис Уилсон опять села, пытаясь сохранять самообладание. Шеф поглядел на нее. Улыбка, в которую он старался вложить побольше сердечности, образовала на его жирном лице странные складки и бугры. Немного погодя плечи у нее обмякли, подбородок коснулся груди, спина согнулась. Я подвинул стул и сел напротив. – Придется рассказать, миссис Уилсон, – сказал я как можно более сочувственно. – Такие вещи надо объяснять. – Вы считаете, я что-то скрываю? – с вызовом спросила миссис Уилсон. Она снова выпрямилась и произносила каждое слово очень тщательно – разве что слегка шепелявила. – Да, я уезжала. На туфле была кровь. Я знала, что мой муж мертв. Талер приходил в связи с его смертью. Я на все ответила? – Это мы и так знаем, – сказал я. – Мы просим объяснить. Она опять встала и рассерженно воскликнула: – Мне не нравится, как вы со мной обращаетесь. Я отказываюсь подвергаться… Нунан сказал: – Да пожалуйста, миссис Уилсон, только уж тогда попросим вас проехать с нами в полицию. Она повернулась к нему спиной, сделала глубокий вдох и стала бросать мне в лицо: – Когда вы ждали здесь Дональда, мне позвонили. Звонил мужчина, он не назвался. Сказал, что Дональд поехал к женщине по имени Дина Бранд с чеком на пять тысяч долларов, и дал мне ее адрес. Я поехала туда и стала ждать в машине, когда появится Дональд. Потом увидела Макса Талера, я знаю его в лицо. Он подошел к дому этой женщины, но входить не стал. Прошел мимо. Тут вышел Дональд. Меня он не заметил. Я этого и не хотела. Я собиралась ехать обратно, чтобы очутиться дома первой. Едва я включила мотор, как услышала выстрелы и увидела, что Дональд упал. Я выскочила из машины и побежала к нему. Он был мертв. Я словно обезумела. Тут появился Талер. Он сказал, что если меня здесь найдут, то скажут, что это я убила Дональда. Талер заставил меня бегом вернуться к машине и уехать домой. В глазах у женщины стояли слезы. Сквозь их пелену она изучала мое лицо, явно пытаясь понять, как я воспринял всю эту историю. Я ничего не сказал. – Вот это вам было нужно? – спросила она. – В общем, да, – ответил Нунан. Он подошел к ней сбоку. – О чем говорил с вами Талер сегодня днем? – Он советовал мне молчать. – Голос у нее стал тихим и бесцветным. – Он сказал – если узнают, что мы там были, нас заподозрят, поодиночке или обоих. Потому что Дональда убили возле дома этой женщины после того, как он отдал ей деньги. – С какой стороны стреляли? – спросил шеф. – Не знаю. Я ничего не видела… Только посмотрела… а Дональд уже падает. – Это Талер стрелял? – Нет, – быстро ответила она. Тут глаза у нее затуманились. Она приложила руку к груди. – Не знаю. Не думаю. Он ведь сказал, что стрелял кто-то другой, а где он был в тот момент – не знаю. Мне в голову не пришло, что это мог сделать он. – А теперь вы как думаете? – поинтересовался Нунан. – Может быть… Может быть, он. Шеф, сделав мощное усилие, подмигнул мне так, что в этом приняли участие сразу все лицевые мускулы, и двинулся дальше: – Так вы не знаете, кто вам звонил? – Он не назвался. – Голос не узнали. – Нет. – А какой был голос? – Тихий такой, словно этот человек боялся, что его подслушивают. Я с трудом разбирала слова. – Он говорил шепотом? – Промолвив это, шеф застыл с открытым ртом. Зеленоватые глаза на жирном лице алчно заискрились. – Да, хриплым шепотом. Шеф звучно захлопнул рот и открыл его снова, чтобы вкрадчиво пробормотать: – Вы говорили с Талером… Миссис Уилсон вздрогнула и перевела широко раскрытые глаза с шефа на меня. – Это был он! – вскричала она. – Это был он! Когда я вернулся в гостиницу, Роберт Олбури, молодой помощник кассира из Первого Национального банка, сидел в вестибюле. Мы поднялись ко мне в комнату и попросили воды со льдом, – лед был нужен, чтобы охладить смесь виски, лимонного сока и гранатового сиропа. Потом мы спустились в ресторан. – Расскажите мне про эту даму, – сказал я, когда мы приступили к супу. – А вы ее видели? – спросил он. – Нет еще. – Но слышали о ней? – Слышал только, что она мастерица своего дела. – Это да, – согласился он. – Вы, наверное, с ней познакомитесь. Сперва вы будете разочарованы. Потом, не понимая, как это случилось, вы вдруг забудете о разочаровании и поймаете себя на том, что уже рассказываете ей всю свою жизнь и поверяете все беды и надежды. – Он засмеялся по-мальчишески застенчиво. – Вот тут-то вы и попались окончательно. – Спасибо за предупреждение. А у вас откуда такие сведения? Он пристыженно улыбнулся, застыв с ложкой у рта, и сознался: – Купил. – Наверное, недешево? По слухам, она любит деньги. – Она и правда помешана на деньгах, но это почему-то не вызывает протеста. Она настолько не скрывает своей алчности, что на это как-то нечего и возразить. Сами увидите, когда познакомитесь. – Вероятно, увижу. Можно спросить, почему вы с ней расстались? – Можно. У меня кончились деньги, вот и все. – Так просто? Он слегка покраснел и кивнул. – Кажется, вы легко это пережили, – сказал я. – А что было делать? – По его симпатичному юному лицу еще шире разлилась краска. Он заговорил, запинаясь: – Собственно, я ей кое-чем обязан. Она… Пожалуй, я вам расскажу. Я хочу, чтобы вы знали ее и с этой стороны. У меня было немного денег. Когда от них ничего не осталось… Учтите, я был молод и сходил по ней с ума. У меня деньги кончились, но в банке их было много. Тогда я… Неважно, сделал я что-то или просто подумал… В общем, она про это узнала. От нее ничего не скроешь. Тут и наступил конец. – Она с вами порвала? – Да, слава Богу! Если бы не она, может быть, сейчас вы разыскивали бы меня за кражу. Я ей обязан! – Он сосредоточенно наморщил лоб. – Пусть это останется между нами. Ладно? Просто я хотел, чтобы вы знали – в ней есть не только плохое. О нем вам и без меня наговорят. – Возможно, что-то в ней есть и хорошее. А возможно, она рассчитала, что не стоит рисковать и впутываться в историю за такую цену. Он поразмышлял над этим и покачал головой. – Может быть, вы и правы, но не совсем. – Я так понял, что к ней вход строго по оплаченным билетам. – А как же Дэн Ролф? – спросил Олбури. – Это кто такой? – Считается, что он ей не то родной брат, не то сводный. Но это неправда. Он смертник – чахоточный. Живет у нее. Дина его содержит. Она в него не влюблена и ничего такого. Просто подобрала где-то и привела к себе. – Еще примеры есть? – Еще она с радикалом встречалась. Хотя вряд ли ей было от него много выгоды. – С каким радикалом? – Который приехал сюда во время стачки. Куинт его зовут. – Значит, он тоже был у нее в списке? – Похоже, из-за этого он и остался здесь, когда стачка кончилась. – Куинт до сих пор значится в списке? – Нет. Она мне говорила, что боится его. Он грозил ее убить. – В этом списке, кажется, в свое время перебывали все, – заметил я. – Ей стоило только захотеть, – сказал он, и это прозвучало серьезно. – Кто был последним – Дональд Уилсон? – спросил я. – Не знаю, – сказал Олбури. – Я про них никогда не слышал и ничего такого не видел. Шеф полиции велел нам проверить, не выписывал ли он ей чеков раньше, до вчерашнего дня, но мы ничего не нашли. И никто таких чеков не помнит. – Кто, по-вашему, был ее последним клиентом? – Я часто видел ее в городе с парнем по имени Талер, у него тут пара игорных домов. Кличка Шепот. Вы, наверное, про него слыхали. В восемь тридцать я расстался с Олбури и направился в гостиницу «Шахтерская» на Форест-стрит. За полквартала от гостиницы я встретил Билла Куинта. – Привет! – окликнул я его. – А я к тебе шел. Он остановился, оглядел меня с ног до головы и проворчал: – Так ты легавый. – Вот невезуха, – пожаловался я. – Иду тебя заарканивать, а тебе уже настучали. – Что ты теперь хочешь знать? – спросил он. – Про Дональда Уилсона. Вы были знакомы? – Были. – Хорошо? – Нет. – Как ты к нему относился? Куинт выпятил толстые губы, издал звук, словно рвется тряпка, и заявил: – Либерал он был паршивый. – Ты знаешь Дину Бранд? – спросил я. – Знаю. – Шея у него сделалась короче и толще. – Могла она убить Уилсона? – Запросто. Это уж точно. – Значит, не ты его убил? – Кто же, как не я, – сказал он. – Мы с ней вместе, на пару. Еще вопросы есть? – Есть, но не стану тратиться попусту. Ты же все равно соврешь. Я вернулся на Бродвей, нашел такси и велел водителю отвезти меня на Харрикейн-стрит, дом 1232. 4. Харрикейн-стрит Пунктом моего назначения оказался серый сборный домик. На мой звонок дверь открыл худой человек. В усталом его лице не было ни кровинки, только яркие пятна величиной с полдоллара розовели на каждой скуле. Это, подумал я, и есть чахоточный Дэн Ролф. – Я бы хотел видеть мисс Бранд, – сказал я ему. – Как передать – кто ее спрашивает? – Голос тоже выдавал в нем больного человека – и, кстати, образованного. – Моя фамилия ей ничего не скажет. Я по поводу смерти Уилсона. Чахоточный посмотрел на меня усталыми темными глазами и сказал: – И что же? – Я из сан-францисского отделения сыскного агентства «Континентал». Нас интересует это убийство. – Очень любезно с вашей стороны, – заметил он иронически. – Входите. В комнате на первом этаже, за столом, заваленным бумагами, сидела молодая женщина. Кипами лежали бюллетени финансовых контор, биржевые сводки и облигации. Была здесь и программа лошадиных бегов. Комната выглядела неприбранной и захламленной. Мебели было слишком много, и казалось, что все стоит не на месте. – Вот, – кивнул в мою сторону чахоточный, – этот джентльмен приехал из Сан-Франциско по поручению сыскного агентства «Континентал». Он будет расследовать обстоятельства смерти мистера Дональда Уилсона. Молодая женщина встала, отшвырнула ногой с прохода несколько газет и подошла ко мне, протягивая руку. Росту в ней было сантиметров на три-четыре больше моего, из чего следовало, что она тянет примерно на метр семьдесят. Широкоплечая, полногрудая женщина с округлыми бедрами, крупными мускулистыми ногами. Я пожал ей руку – мягкую, теплую и сильную. Судя по внешности, ей было лет двадцать пять, но на лице уже появились признаки усталости: от углов крупного сочного рта разбегались явственные морщинки, вокруг больших голубых, слегка воспаленных глаз с накрашенными ресницами уже начали собираться морщинки потоньше. Жесткие каштановые волосы давно пора было подровнять, пробор шел криво. Губная помада с одной стороны была наложена выше, чем с другой. Платье винного цвета удивительно ей не шло, и местами на нем виднелись прорехи – там, где пуговицы отлетели и она забыла их застегнуть. Спереди на левом чулке спустилась петля. Такова была Дина Бранд, которая, судя по рассказам, свободно выбирала кого хотела среди мужчин Отервилла. – Вас, конечно, вызвал его отец, – сказала она, убирая со стула туфли из змеиной кожи и чашку с блюдцем, чтобы освободить мне место. Голос у нее был мягкий и ленивый. Я сказал ей правду: – Меня вызвал Дональд Уилсон. Я ждал встречи с ним в то время, как его убивали. – Не уходи, Дэн, – окликнула она Ролфа. Он вернулся в комнату. Дина заняла свое место за столом, Ролф сел напротив, подперев худую щеку худой рукой, и стал смотреть на меня без всякого интереса. Она нахмурила брови – между ними при этом появились две морщинки – и спросила: – Значит, он знал, что его хотят убить? – Понятия не имею. Он не сказал, что ему нужно. Может быть, просто хотел помощи в своей кампании за реформы. – Но разве вы… Я пожаловался: – Нелегко быть ищейкой. То и дело тебя перебивают и задают вопросы. – Люблю все знать, – сказала она со слабым гортанным смешком. – Вот и я тоже. Например – зачем вы заставили его идти в банк и заверять чек. Очень небрежно Дэн Ролф пошевелился на стуле и откинулся назад, его худые руки скрылись под столом. – Так вам и про это известно? – спросила Дина Бранд. Она закинула ногу на ногу и посмотрела вниз. Взгляд ее остановился на спущенной петле. – Ну, ей-Богу, хоть совсем их не надевай! – пожаловалась она. – Скоро буду носить туфли на босу ногу. Вчера отдала за эти проклятые чулки целую пятерку. И вот вам, пожалуйста! Каждый день – то дорожка, то дырка! – Это не тайна, – сказал я. – Я имею в виду чек, а не дырки. Чек у Нунана. Дина посмотрела на Ролфа, который оторвался от наблюдения за мной и коротко кивнул. – Если бы мы с вами нашли общий язык, – протяжно сказала Дина Бранд и прищурилась, – я, может быть, вам помогла бы. – А что это за язык? – Деньги, – объяснила она. – И чем больше, тем лучше. Я их люблю. Я тут же взял наставительный тон: – Деньги сберечь – все равно что заработать. Я помогу вам сэкономить деньги, а заодно избавлю от неприятностей. – Это мне непонятно, – заявила она, – хотя все слова вроде знакомые. – Вас полиция не спрашивала насчет чека? Она отрицательно покачала головой. Я сказал: – Нунан шьет дело вам и Шепоту. – Ой, не пугайте, – пролепетала она. – Я ведь маленькая девочка. – Нунану известно, что Талер знал про чек. Нунан в курсе, что, когда Уилсон был у вас, Талер приехал сюда, но не вошел в дом. Нунан знает, что, когда Уилсона застрелили. Талер ошивался где-то поблизости. Нунану известно также, что возле трупа видели Талера с какой-то женщиной. Девушка взяла со стола карандаш и задумчиво почесала им щеку. Грифель оставил на румянах черные полоски. Из глаз Ролфа исчезла усталость. Он впился в меня блестящим лихорадочным взглядом и подался вперед, но руки по-прежнему прятал под столом. – Все это, – сказал он, – касается только Талера, мисс Бранд тут ни при чем. – Талер и мисс Бранд друг другу не чужие, – заметил я. – Уилсон принес сюда чек на пять тысяч долларов и был убит на выходе. У мисс Бранд могли быть неприятности в банке, если бы… если бы Уилсон не позаботился об этом заранее и не заверил чек. – Господи, – запротестовала девушка, – если бы я хотела его убить, я бы сделала это здесь, без свидетелей, или дала бы ему отойти подальше от дома. Что ж я, по-вашему, дура набитая? – Я не уверен, что его убили вы, – сказал я. – Но уверен, что толстый шеф собирается свалить все на вас. – А вам-то что нужно? – спросила она. – Узнать, кто убил Уилсона. Мне не интересно, кто хотел или кто мог его убить. Мне надо знать, кто это сделал. – Могу помочь, – сказала она, – но мне нужно с этого что-то иметь. – А безопасность? – напомнил я, но она покачала головой. – Безопасность – одно, деньги – другое. Вам моя помощь пригодится, но придется заплатить. Я много не запрошу. – Не пойдет, – улыбнулся я. – Забудьте о наличных и займитесь благотворительностью. Представьте себе, будто я Билл Куинт. Дэн Ролф рванулся со стула, губы его побелели, слившись с цветом лица. Он сел, только когда девушка засмеялась – лениво и добродушно. – Сыщик думает, Дэн, что мне от Билла не было никакой прибыли. – Она перегнулась и положила руку мне на колено. – А если вы знаете заранее о забастовке, о том, когда она начнется и когда закончится? Разве нельзя с такой информацией и с небольшим капиталом съездить на биржу и сыграть на акциях той компании, где бастуют? Можно, и еще как! – победоносно воскликнула она. – Так что не думайте, будто Билл прошел бесплатно. – Избаловали вас тут, – сказал я. – Господи, ну к чему такая скупость? – спросила она с упреком. – Как будто вы из своего кармана. Вам же выделяют на непредвиденные расходы. Я ничего не ответил. Она перевела хмурый взгляд с меня на чулок, потом на Ролфа. Ему она сказала: – Может, он подобреет, если выпьет? Ролф встал и вышел. Дина надула губы, легонько пнула меня носком в голень и сказала: – Дело даже не в деньгах. Дело в принципе. Если у девушки есть что-то такое, что нужно другим, дура она последняя, если не сорвет куш. Я ухмыльнулся. – Ну, будьте умницей, – принялась она клянчить. Вошел Дэн Ролф с бутылкой джина, сифоном, лимонами и миской колотого льда. Мы выпили по одной. Чахоточный удалился. Мы с Диной уперлись в денежный вопрос и продолжали пить. Я старался склонить ее к беседе о Талере и Уилсоне. Она упорно переводила разговор на суммы, которые ей причитаются. Так шло до тех пор, пока бутылка не опустела. На моих часах было четверть второго. Жуя лимонную корочку, Дина сказала, уже в третий или четвертый раз: – Не из вашего же кармана. Какая вам разница? – Дело не в деньгах, – отвечал я, – дело в принципе. Она скорчила гримасу и поставила стакан туда, где по ее расчетам, был стол. Ошиблась она сантиметров на двадцать. Не помню, разбился ли стакан, долетев до пола, не могу сказать, что с ним было дальше. Но эта ее ошибка придала мне сил. – И вообще, – зашел я с новой стороны, – я не уверен, что мне так уж нужны ваши воспоминания. Обойдусь и без них. – Прекрасно, но не забывайте, что я последняя, кто видел Дона в живых, если не считать убийцы. – Вот и нет, – сказал я. – Его жена видела, как он вышел, сделал несколько шагов и упал. – Его жена! – Угу. Она сидела в машине поблизости. – Как она узнала, что Дон здесь? – Говорит, что ей позвонил Талер и сказал, будто бы ее муж повез сюда чек. – Разыгрываете, – сказала девушка. – Макс этого знать не мог. – Я только передаю, что миссис Уилсон сказала нам с Нунаном. Дина выплюнула на пол остатки лимонной корочки, пригладила рукой волосы, от чего они еще больше взлохматились, вытерла пальцами рот и хлопнула по столу. – Ладно, мистер Всезнайка, – сказала она. – Начинаю игру на вашей стороне. Можете считать пока, что это вам обошлось даром, но я свое еще возьму. Думаете, не возьму? – Она вызывающе прищурилась и поглядела на меня так, словно я был на другом конце улицы. Снова заводить дискуссию о деньгах не было времени, и я сказал: – Надеюсь, что возьмете. Кажется, я повторил это несколько раз, горячо и убежденно. – Еще бы. Теперь слушайте. Вы пьяны, и я пьяна, и как раз настолько, чтобы все вам выложить. Такая уж я девушка. Если мне кто понравился, я все расскажу. Стоит только спросить. Ну, давайте, спрашивайте. Что я и сделал: – За что Уилсон дал вам пять тысяч долларов? – Не «за что», а «отчего». От хорошего настроения. – Она откинулась назад, чтобы всласть посмеяться. Потом продолжила: – Ну слушайте. Он выискивал какой-нибудь скандал, а у меня были факты. Заверенные заявления, свидетельства и всякое прочее, что я приберегла для обмена на живую монету. Уж я такая – выкраиваю мелочишку где только можно. В общем, у меня все это было припрятано. Когда Дональд начал охотиться за скальпами, я дала ему знать, что у меня есть кое-что на продажу, и позволила ему взглянуть на бумажки одним глазком, чтобы он понял – товар стоящий. Товар и правда был стоящий. Потом пошел разговор насчет цены. Он был не таким скрягой, как вы, – таких я в жизни еще не видала, – но сперва немножко заупрямился. Так что дело застопорилось. А вчера я решила поднажать. Позвонила ему и сказала, что у меня есть другой покупатель и, если товар ему нужен, пусть является вечером либо с пятью тысячами наличными, либо с заверенным чеком. Я ему, конечно, баки забивала, но он в таких делах плохо разбирался и заглотнул крючок. – Почему в десять вечера? – спросил я. – А почему нет? Нормальное время, не хуже любого другого. В таких переговорах главное – назначить точный час. Ах, да, вы хотите знать, почему наличными или заверенным чеком? Ладно, скажу. Все вам скажу, что хотите. Уж я такая. И всегда была такая. Тут она задержалась минут на пять, объясняя мне в подробностях, какая она, и как она всегда была такая, и почему. Я поддакивал, пока не сумел вставить: – Ладно, так зачем было заверять чек? Она прикрыла один глаз, помахала пальцами у меня перед носом и ответила: – Чтобы он не мог приостановить выплату. Потому что товар, который я продала, ему не годился. Хороший был товар. Слишком хороший. Если бы он опубликовал эти бумажки – его старик сел бы в кутузку со всеми остальными. Папаша Илайхью увяз бы глубже всех. Я посмеялся с ней, пытаясь разогнать пары джина, клубившиеся у меня в голове. – А кто бы еще погорел? – спросил я. – Да все, будь они прокляты. – Она небрежно отмахнулась. – Макс, Лу Ярд, Пит, Нунан и Илайхью Уилсон – все, пропади они пропадом. – Макс Талер знал, что происходит? – Конечно нет. Знал только Дональд Уилсон. – Это точно? – Точнее некуда. Вы что думаете, я звонила на всех углах? – А как вы считаете, кто теперь про это знает? – Не интересуюсь, – сказала она. – Я просто хотела сыграть с ним шутку. Он не стал бы пускать в ход этот товар. – А вам не кажется, что ребятки, секреты которых вы продали, не поймут ваших шуток? Нунан пытается пришить это убийство вам и Талеру. Значит, шеф полиции нашел ваши бумаги в кармане Дональда Уилсона. Эта компания и без того думала, что старик Илайхью при помощи сына хочет со всеми разделаться, верно? – Так точно, сэр, – сказала она, – и тут я с ними согласна. – Скорее всего, вы ошибаетесь, но это неважно. Если Нунан нашел в кармане у Дональда Уилсона ваш товар и узнал, что вы продавец, он, ясно, решил, что вы с дружком Талером переметнулись на сторону старика Илайхью. – Он же понимает, что старик Илайхью на этом горит не меньше других. – А что же все-таки вы продали Дональду? – Три года назад они тут строили новое здание муниципалитета, – сказала она, – и никто из них при этом не обеднел. Если бумаги у Нунана, он сразу сообразит, что старик Илайхью на этом замазан, как все, а то и посерьезнее. – Это не имеет значения. Он сразу решит, что старик задумал выпутаться в одиночку. Уж поверьте, сестренка, – Нунан и его дружки считают, что вы, Талер и Илайхью сговорились их утопить. – Мне плевать, что они там считают, – упрямо заявила она. – Это была просто шутка. Я так задумала. Так оно и было. – Вот и славно, – согласился я. – Значит, пойдете на виселицу с чистой совестью. Вы видели Талера после убийства? – Нет. Но Макс не убивал Дональда, хотя и был поблизости. – Почему? – Много есть причин. Во-первых, Макс не стал бы делать этого своими руками. Он нашел бы кого-нибудь, а сам был бы далеко отсюда и с железным алиби. Во-вторых, у Макса револьвер калибра 9, 65 и тот, кому он поручил бы эту работу, стрелял бы из пушки не слабее. Что это за профессионал с калибром 8, 13? – Тогда кто стрелял? – Я вам рассказала все, что знаю, – пробормотала она. – И то слишком много. Я встал: – Нет, вы мне рассказали ровно столько, сколько надо. – Вы что, уже знаете, кто его убил? – Угу. Хотя надо уточнить еще кое-что, прежде чем я буду его брать. – Кто это? Кто? – Она вскочила, внезапно почти протрезвев, и вцепилась мне в лацканы. – Скажите, кто. – Потом. Она отпустила лацканы, заложила руки за спину и расхохоталась мне в лицо. – Ладно. Не хотите – не надо. А на досуге погадайте, сколько правды было в моей истории. Я сказал: – Сколько бы ни было – спасибо. За джин тоже. И если Макс Талер для вас что-нибудь значит, вы бы шепнули ему, что Нунан пытается его зацапать. 5. Старик Илайхью согласен поговорить толково Было почти полтретьего ночи, когда я добрался до гостиницы. Вместе, с ключом ночной дежурный передал мне записку с просьбой позвонить по номеру Тополь 605. Я знал этот номер. Это был телефон Илайхью Уилсона. – Когда звонили? – спросил я дежурного. – Около часу ночи. Похоже было, что дело срочное. Я вошел в будку и набрал номер. Секретарь старика попросил меня немедленно приехать. Я обещал поторопиться, сказал дежурному, чтобы он вызвал мне такси, и поднялся к себе глотнуть виски. Лучше было бы, конечно, ехать трезвым, но это все равно было исключено. Раз уж меня ожидала новая работа, я не хотел бы приступать к ней, если спиртное у меня в желудке при последнем издыхании. Стаканчик меня взбодрил. Я налил про запас во фляжку, сунул ее в карман и спустился в такси. Дом Илайхью Уилсона был освещен сверху донизу. Не успел я притронуться к звонку, как секретарь открыл дверь. Он трясся всем тощим телом под голубой пижамой и синим халатом. Худое лицо его пылало от возбуждения. – Скорее! – сказал он. – Мистер Уилсон вас ждет. И, пожалуйста, уговорите его, чтобы он разрешил убрать тело. Я пообещал уговорить и пошел за секретарем в спальню к старику. Старик Илайхью был по-прежнему в постели, но теперь на одеяле, возле его пухлой руки, лежал черный автоматический пистолет. Едва я появился, старик оторвал голову от подушек, выпрямился и гаркнул на меня: – Есть у вас храбрость или одно только нахальство? Лицо его было нездорового багрового цвета. Пленка с глаз исчезла. Они были жесткие и злобные. Я подождал с ответом, разглядывая труп, распростертый на полу, между дверью и кроватью. Невысокий коренастый человек в коричневом костюме лежал на спине, уставив в потолок мертвые глаза из-под козырька серой кепки. Выстрелом у него снесло кусок челюсти. Под задранным подбородком виднелся след второй пули, которая пробила галстук, воротничок и продырявила шею. Одна рука была подвернута, другая сжимала дубинку величиной с молочную бутылку. Вокруг было много крови. Я перевел взгляд с этой некрасивой картинки на старика. Он глупо и злобно ухмылялся. – Болтать вы мастер, – сказал он. – Это мне известно. На словах все вы горазды кулаками махать. А что у вас за душой? Храбрость или одно нахальство? Или все в болтовню ушло? Урезонивать его не было смысла. Я нахмурился и напомнил: – Я ведь просил меня не беспокоить, пока вы не захотите для разнообразия поговорить толково. – Вот именно, мой мальчик. – В его голосе звучало дурацкое торжество. – Будем говорить толково. Мне нужен человек, который смог бы очистить отравиллский свинарник, выкурить отсюда крыс, больших и малых. Это мужская работа. Вы мужчина? – Не стоит ударяться в поэзию, – проворчал я. – Если у вас есть честная работенка по моей специальности и вы согласны прилично заплатить, может, я и возьмусь. Но все эти глупые слова насчет выкуривания крыс и очистки свинарников для меня пустой звук. – Ладно. Я хочу, чтобы Отервилл был очищен от мошенников и взяточников. Так вам понятно? – Сегодня утром вы этого не хотели, – заметил я. – Почему захотели теперь? Он объяснил мне – громко, бурно и пространно, большей частью в непечатных выражениях. Общий смысл сводился к тому, что он построил Отервилл буквально по кирпичу, собственными руками, и намеревался оставить его в своем полном владении, а в противном случае – стереть с горного склона. Как ему посмели угрожать в его собственном городе?! Он их не трогал, но когда некоторые стали указывать ему, Илайхью Уилсону, что ему можно, а чего нельзя, он решил показать, кто есть кто. К концу речи он указал на труп и хвастливо произнес: – Теперь увидят, что старик еще не совсем выдохся. Шутовство Уилсона сбивало меня с толку. Мне не удавалось нащупать, что за этим скрывалось. – Это ваши дружки его подослали? – спросил я, кивнув на мертвеца. – Я с ним говорил только на этом языке, – сказал он, похлопывая по пистолету. – Но думаю, что они. – Как это случилось? – Как, как – очень просто. Я услышал, как открылась дверь, зажег свет, увидел его, выстрелил, и вот он, любуйтесь. – Когда? – Около часу ночи. – И с тех пор он тут валяется? – Вот именно. – Старик свирепо захохотал и снова принялся за свое: – Вам что, вид мертвеца действует на нервы? Или вы призраков боитесь? Я засмеялся. Наконец-то я понял. Старый черт был смертельно напуган. За его кривлянием скрывался страх. Поэтому он и шумел, поэтому и не давал убрать тело. Ему нужно было все время видеть покойника, чтобы отогнать ужас – это было наглядное доказательство, что он сумеет за себя постоять. Теперь я имел точку опоры. – Вы действительно хотите очистить город? – спросил я. – Сказал – хочу, значит – хочу. – Мне нужна полная свобода, никому никаких поблажек, и я веду дело, как считаю нужным. И задаток в десять тысяч. – Десять тысяч долларов! Какого черта я стану давать столько денег человеку, которого вижу впервые? И который пока что только болтает! – Не дурите! Когда я говорю «мне», это значит агентству «Континентал». Их-то вы знаете. – Знаю. И они знают меня. И пора бы понять, что я могу… – Не в том дело. Люди, которых вы хотите отдать в химчистку еще вчера были вашими друзьями. Может быть, завтра вы опять подружитесь. Мне на это плевать. Но в ваших политических играх я не участвую. Меня нельзя нанять, чтобы я их только припугнул, а потом дать мне отставку. Если вы хотите, чтобы дело было сделано, то заплатите за все целиком. Что останется, вам вернут. Или делать работу с начала до конца, или не делать ее вовсе. Вот так. Да или нет? – Какого черта, конечно нет! – взревел он. Уилсон подождал, пока я спущусь по лестнице, и потребовал меня обратно. – Я старый человек, – проворчал он. – Будь я лет на десять помоложе… – Он насупился и пожевал губами. – Я дам вам этот паршивый чек. – И разрешение действовать до конца, как я сочту нужным. – Хорошо. – Тогда перейдем к делу. Где ваш секретарь? Уилсон нажал кнопку у кровати, и бесшумный секретарь явился из какого-то тайного убежища. Я сказал ему: – Мистер Уилсон хочет выписать чек на десять тысяч долларов сыскному агентству «Континентал» и послать агентству в Сан-Франциско письмо с разрешением использовать эту сумму для расследования преступности и политической коррупции в Отервилле. В письме должно быть ясно указано, что агентство может вести расследование по своему усмотрению. Секретарь вопросительно взглянул на старика. Тот набычился и кивнул круглой седой головой. – Но сперва, – сказал я, когда секретарь заскользил к двери, – позвоните-ка в полицию, что у нас здесь убитый грабитель. И вызовите врача мистера Уилсона. Старик объявил, что ему не нужны никакие чертовы доктора. – Сейчас получите хороший укол в руку и заснете, – пообещал я, перешагивая через труп, чтобы забрать с постели черный пистолет. – Я останусь у вас, и завтра начнем разбираться в отравиллских делишках. Старик явно устал. Когда он принялся нецензурно и довольно длинно объяснять, что думает о моей наглости и как никому не позволит тут распоряжаться, от его голоса почти не вздрагивали стекла. Я снял с мертвеца кепку, чтобы получше его разглядеть. Лицо его ничего мне не говорило. Я водрузил кепку на место. Когда я разогнулся, старик, несколько умерив пыл, осведомился: – Получается у вас что-нибудь с поимкой убийцы Дональда? – По-моему, да. Через день все будет кончено. – Кто он? – спросил старик. Вошел секретарь с чеком и письмом. Я передал их старику вместо ответа на его вопрос. Он поставил на обоих документах волнистую подпись, и, когда явилась полиция, бумаги, сложенные вчетверо, уже лежали у меня в кармане. Первым из блюстителей закона в комнате оказался сам шеф, жирный Нунан. Он дружески кивнул Уилсону, пожал руку мне и взглянул искрящимися зеленоватыми глазами на мертвеца. – Ну и ну, – заметил он. – На совесть сработано. Это Коротышка Якима. Глядите, какую мотыгу притаранил. – Он вышиб ногой дубинку из руки убитого. – Такой можно линкор потопить. Это вы его прихлопнули? – спросил он меня. – Мистер Уилсон. – Просто замечательно, – поздравил он старика. – Сколько народу избавили от хлопот, меня в том числе. Приберите тут, ребята, – велел он четверым полицейским, топтавшимся сзади. Двое в мундирах подхватили Коротышку Якиму за ноги и плечи и удалились, а один из оставшихся подобрал дубинку и фонарик, лежавший под трупом. – Вот здорово было бы, если бы все так разделывались с грабителями, – продолжал без остановки шеф. Он извлек из кармана три сигары, одну бросил на постель, другую сунул мне, а третью себе в зубы. – А я как раз интересовался, куда вы подевались, – сообщил он мне, прикуривая. – Тут намечается одна работенка, и я подумал, что вам будет интересно поучаствовать. Поэтому я здесь и оказался. – Он приблизил губы к моему уху и прошептал: – Едем брать Шепота. Хотите с нами? – Угу. – Я так и думал. Привет, док! Он пожал руку новоприбывшему – круглому человечку с серыми глазами, из которых еще не выветрился сон. Врач подошел к постели. Один из людей Нунана расспрашивал Уилсона насчет стрельбы. Я вышел вслед за секретарем в коридор и осведомился: – В доме есть еще кто-нибудь, кроме вас? – Да, шофер и повар-китаец. – Пусть шофер побудет сегодня в спальне у старика. Я уезжаю с Нунаном. Вернусь, как только смогу. Не думаю, что здесь еще что-нибудь произойдет, но ни за что не бросайте старика без присмотра. И не оставляйте его наедине с Нунаном или с кем-нибудь из его команды. У секретаря отвисла челюсть. – В котором часу вы расстались вчера с Дональдом Уилсоном? – спросил я. – Вы хотите сказать, позавчера, когда он был убит? Ровно в половине десятого вечера. – Вы с ним были все время с пяти часов? – С четверти шестого? Мы работали у него в редакции почти до восьми. Потом поехали в ресторан к Байярду и за ужином закончили дела. Он уехал в половине десятого, пояснив, что у него назначена встреча. – Что еще он говорил об этой встрече? – Больше ничего. – Не намекнул, куда едет, с кем встреча? – Нет, просто сказал, что назначена встреча. – И вы не догадывались, в чем дело? – Нет. А что? Вы думаете, что я что-то знаю? – Я думал, что он что-нибудь сказал. – Я переключился на последние события. – Кто из посетителей был сегодня у Уилсона, не считая того, которого он застрелил? – Вам придется меня извинить, – сказал секретарь, умоляюще улыбаясь. – Этого я не могу вам сказать без разрешения мистера Уилсона. Мне очень жаль. – Не приходил кто-нибудь из местных заправил? Скажем, Лу Ярд или… Секретарь покачал головой и повторил: – Мне очень жаль. – Не будем из-за этого ссориться, – сказал я и направился к двери спальни. Вышел доктор, застегивая пальто. – Сейчас заснет, – торопливо сообщил он. – Пусть кто-нибудь с ним побудет. Я заеду утром. – Он пустился бегом вниз по лестнице. Я вошел в спальню. Шеф и полицейский, который допрашивал Уилсона, стояли у кровати. Шеф расплылся в улыбке, словно мой приход доставил ему большую радость. Полисмен нахмурился. Уилсон лежал на спине и глядел в потолок. – Здесь, пожалуй, все, – сказал Нунан. – Поплелись дальше? Я не возражал и сказал старику: «Спокойной ночи». Он не глядя ответил: «И вам того же». Вошел секретарь с шофером – рослым, загорелым молодцом. Шеф, второй блюститель порядка – лейтенант по имени Магро – и я спустились и сели в машину шефа. Магро рядом с водителем, мы позади. – Будем брать на рассвете, – объяснил по пути Нунан. – У Шепота есть заведение на Кинг-стрит. Он обычно оттуда уходит, когда светает. Можно было бы разнести это местечко в пух и прах, но зачем нам лишние хлопоты? Возьмем его, когда будет уходить. Я размышлял, собирается ли он брать Шепота или убрать. И спросил: – А хватит у вас материала для ареста? – У меня-то? – Он добродушно рассмеялся. – Если того, что дала нам эта дамочка Уилсон, не хватит, тогда я не я, а карманник. Мне пришло в голову несколько остроумных ответов. Я оставил их при себе. 6. Заведение Шепота Наша поездка закончилась на темной, обсаженной деревьями улице недалеко от центра. Мы вылезли из машины и направились к перекрестку. Появился плотный человек в сером пальто и надвинутой на глаза серой шляпе. – С Шепотом все накрылось, – сообщил плотный человек шефу. – Он позвонил по телефону и сказал, что решил засесть у себя в лавке. Говорит, попробуйте-ка меня отсюда выкурить, если сможете. Нунан хихикнул, почесал ухо и весело осведомился: – Сколько там с ним народу, по-твоему? – Полсотни есть. – Брось! Откуда столько в такое время? – Все оттуда же, – огрызнулся плотный человек. – Они туда с полуночи перли без остановки. – Да? Значит, кто-то ему стукнул. Может, не надо было тебе их туда пропускать. – Может быть. – Плотный рассердился. – Но я делал, как вы велели. Вы сказали, впускать и выпускать всех, кто пожелает, а когда покажется Шепот… – Взять его, – сказал шеф. – Вот именно, – согласился плотный, свирепо взглянув на меня. К нам подошли еще несколько человек и принялись молоть языками. Все были в плохом настроении, кроме шефа. Он как будто наслаждался всем этим. Я не понимал, что его так радовало. Заведение Шепота размещалось в трехэтажном кирпичном здании посреди квартала. Первый этаж занимала табачная лавочка, служившая прикрытием для игорного зала наверху. В доме, если можно было доверять информации плотного, Шепот собрал полсотни друзей, настроенных на битву. Силы Нунана были рассредоточены вокруг здания – на улице перед входом и на соседних крышах. – Ну, ребята, – дружелюбно заявил шеф, когда все высказались, – по-моему, Шепот так же хочет неприятностей, как и мы. Иначе он давно уже попытался бы прорваться, если там у него столько народу, хотя лично я не думаю, что они все в доме. Вряд ли их так много. Плотный сказал: – Черта с два их не много. – А если он не хочет неприятностей, – продолжал Нунан, – может быть, имеет смысл с ним поговорить. Сходи, Ник, попробуй настроить его на мирный лад. Плотный сказал: – Черта с два я пойду. – Тогда позвони ему, – предложил шеф. Плотный проворчал: – Ну, это еще туда-сюда, – и удалился. Вернулся он абсолютно счастливый. – Он говорит, – доложил плотный, – «пошли вы знаете куда». – Вызывайте сюда всех ребят, – радостно приказал Нунан. – Как рассветет, так сразу и ударим. Плотный Ник и я сопровождали шефа, пока он лично не удостоверился, что его люди расставлены правильно. Они не произвели на меня особого впечатления – потрепанная компания, глаза бегают, никакого интереса к предстоящей работе. Небо из черного стало серым. Шеф, Ник и я встали в дверях мастерской водопроводчика – напротив нашей цели, чуть наискосок. У Шепота свет не включали. Окна верхнего этажа пустые, на дверях и окнах табачной лавочки – плотные жалюзи. – Душа не лежит начинать, пока я не дал Шепоту последний шанс, – сказал Нунан. – Он парень ничего. Но меня к себе не подпустит. Он всегда меня недолюбливал. Шеф посмотрел на меня. Я ничего не сказал. – Не хотите рискнуть? – предложил он. – Ладно, попробую. – Очень красиво с вашей стороны. Буду премного благодарен. Попробуйте уговорить Шепота выйти без шума. Вы знаете, что сказать, – мол, для его собственного блага, и все такое, в общем, правду скажите. – Угу, – сказал я и пошел к табачной лавочке, особенно следя за тем, чтобы оттуда было видно, как болтаются на ходу мои пустые руки. До рассвета оставалась самая малость. Улица была цвета дыма. Мои ноги звучно шаркали по мостовой. Я остановился у двери и костяшками пальцев негромко постучал по стеклу. Зеленая штора за дверью превратила стекло в зеркало. В нем я увидел, как на той стороне улицы задвигались две фигуры. Изнутри не слышалось ни звука. Я постучал сильнее, потом опустил руку, чтобы подергать дверную ручку. Из лавочки донесся совет: – Иди отсюда, пока можешь. Голос был приглушенный, но он принадлежал не Шепоту. Наверное, кто-то из помощников. – Я хочу поговорить с Талером, – сказал я. – Иди поговори с бочкой сала, которая тебя послала. – Я не от Нунана. Талер меня слышит? Пауза. Потом приглушенный голос сказал: – Да. – Я тот оперативник из «Континентал», который шепнул Дине Бранд, что Нунан шьет тебе дело, – сказал я. – Мне надо поговорить с тобой пять минут. С Нунаном у меня никаких дел – и я не прочь вывести его на чистую воду. Я один. Если велишь, брошу свою пушку на мостовую. Впусти меня. Я подождал. Все зависело от того, успела ли Дина довести до его сведения нашу беседу. Мне показалось, что я жду долго. Приглушенный голос сказал: – Когда откроем, входи быстро. И без фокусов. – Договорились. Звякнула щеколда. Я нырнул внутрь, словно привязанный к двери. На той стороне бабахнул десяток револьверных выстрелов. Вокруг нас зазвенело стекло, выбитое пулями из двери и окон. Кто-то подставил мне ногу. От страха у меня словно утроились мозги и глаза. Я попал в переплет. Нунан подсидел меня как надо – эти ребята, конечно, теперь думают, что я веду его игру. Я полетел на пол, извернувшись так, чтобы оказаться лицом к двери. К моменту приземления револьвер был у меня уже в руке. На той стороне улицы из дверного проема выступал плотный Ник, поливая нас огнем с обеих рук. Я поудобнее уткнул в пол правый локоть. Плечи Ника появились у меня над мушкой. Я нажал на спусковой крючок. Ник перестал стрелять. Он скрестил на груди руки с пистолетами и мешком свалился на тротуар. Кто-то схватил меня за щиколотки и поволок назад. Пол обдирал мне подбородок. Дверь захлопнулась. Какой-то остряк сказал: – М-да, никто тебя, бедного, не любит. Я сел и заорал, перекрикивая весь этот тарарам: – Я тут ни при чем! Стрельба поутихла, потом прекратилась. Жалюзи на двери и окнах были в серых дырочках. В темноте глухим шепотом сказали: – Тощий, вы с Лисой присмотрите тут. Остальным можно наверх. Мы пересекли комнату за лавчонкой, прошли коридором, поднялись по лестнице, покрытой ковром, и очутились в комнате на втором этаже, где стоял зеленый стол для игры в кости. Комната была маленькая, без окон, в ней горел свет. Нас собралось там пятеро. Талер сел и закурил сигарету – невысокий, смуглый молодой человек с красивым лицом, будто созданным для варьете – но это лишь на первый взгляд, пока не разглядишь его тонкогубый жесткий рот. Угловатый светловолосый парнишка, не старше двадцати, валялся на диване в твидовом костюме и пускал к потолку сигаретный дым. Другой паренек, такой же молодой и такой же светловолосый, но не столь угловатый, занимался тем, что то и дело поправлял свой алый галстук и приглаживал соломенную шевелюру. Худой человек лет тридцати, у которого под широким расхлябанным ртом почти не было подбородка, со скучающим видом слонялся по комнате, напевая под нос «Румяные щечки». Я сел на стул в двух шагах от Талера. – Долго еще Нунан будет ошиваться? – спросил он. Беспокойства в его хриплом шепоте не было, разве что легкое раздражение. – На этот раз он не отстанет, – ответил я. – По-моему, пойдет до конца. Игрок улыбнулся слабой презрительной улыбкой. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=126854) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ) – одна из самых боевых и прогрессивных профсоюзных организаций США в 20-е годы. Основана в 1905 г. 2 От «wobble» – качаться из стороны в сторону, вилять, колебаться; жаргонное прозвище членов ИРМ.