Мой дед, мой отец и я сам Владимир Владимирович Кунин Сага о семье цирковых артистов. Владимир Кунин Мой дед, мой отец и я сам Очень ранним летним утром по спящей улице вели слона. Вел его невыспавшийся человек в картузе и кургузом пиджачишке. Шли они медленно: слон осторожно ставил свои огромные ноги на булыжную мостовую, а человек то и дело сонно спотыкался и погромыхивал подковами высоких русских сапог. Шли они пустынной улицей мимо полицейского участка, мимо пожарной части с колоколом и низенькой деревянной вышкой, мимо купеческих лавочек и лабазов, мимо трактира с закрытыми ставнями, мимо увеселительного заведения «С иллюзионом и танцами „Орионъ“». Ни одна живая душа не встретилась слону и его сонному поводырю. Только у белого господского дома, сидя на каменной тумбе у ворот, спал дворник. Спал, задрав бороду кверху, широко открыв рот. Если бы мимо дворника шел только один слон, дворник никогда не проснулся бы. Но человек, который вел слона, споткнулся в очередной раз точно напротив господского дома и дворник открыл глаза. Увидел человека в картузе и сапогах... Веревку, уходящую из-за спины человека куда-то вверх... И наконец, увидел слона! Но это дворнику показалось невероятным и он снова заснул. А человек и слон подошли на перекрестке к чугунной водопроводной колонке и остановились. Человек снял с головы картуз, нажал на рычаг и, когда вода полилась из крана, нагнулся и напился воды. Он вытер рот и лицо картузом, напялил его на голову, и даже не посмотрев на слона, просто пошел дальше. А слон пошел за ним. Мой дед До берега было версты полторы. Лодка неподвижно стояла в стеклянно-спокойном море. Старая серая лодка казалась розовой, и море тоже было розовым, потому что солнце должно было вот-вот уйти за синие горы и на прощанье перекрашивало все, что видело под собой. В лодке сидели трое: два здоровенных мускулистых парня лет двадцати-двадцати двух и двенадцатилетний мальчишка. Все трое сидели голышом, спинами друг к другу, и каждый из них ловил ставриду на свой «самодур». То один, то другой вытаскивал «самодур» из воды, молча и деловито снимал с крючка серебряных рыбешек, нанизывал на кукан пойманную рыбу и снова опускал его за борт. Все трое работали слаженно и четко, видимо, уже не в первый раз, и поэтому им не было нужды разговаривать. Мальчишка посадил очередную порцию пойманной рыбы на кукан, с трудом приподнял его и показал парням. Наверное, они решили, что рыбы достаточно, – кукан был положен на дно лодки, а парни начали аккуратно сматывать снасти. Когда «самодуры» были намотаны на плоские дощечки, парни отдали их мальчишке. Тот, который был поздоровее, сел на весла, другой за руль, а мальчишка перебрался на нос лодки, где лежал увязанный мешок. По розовой воде лодка поплыла к берегу. Она плыла к синевато-серому берегу, в тень гор, оставляя за кормой короткую, искрящуюся, и тут же исчезающую дорожку. Они вытащили лодку на берег, закрутили цепь вокруг ветхого деревянного столбика и вынули из мешка одежду. Мальчишка натянул на себя штаны и старенькую ситцевую косовороточку. Парни же неожиданно стали облачаться в очень элегантные костюмы по последней моде сезона тысяча девятьсот двенадцатого-тринадцатого года: узкие брюки со штрипками, манишки со стоячими воротничками, галстуки бантами, узкие, в талию, светлые сюртуки, котелки и даже тросточки! Все это было вынуто из того же дерюжного мешка, в котором еще недавно покоились невероятные мальчишеские штаны и старенькая выцветшая косовороточка. Без всякого удивления мальчишка смотрел на превращение своих приятелей в важных господ. Мало того, он даже что-то строго сказал им и показал на заходящее солнце. И «господа» стали поспешно заканчивать свой туалет. Потом мальчишка вложил один угол мешка в другой и надел его на голову, как капюшон. Он надел его так, как это делали все черноморские грузчики. А потом перекинул через плечо тяжелый кукан с рыбой и первым направился к городу. Два щеголя последовали за ним. * * * По мере того, как город приближался к ним, мальчишка все больше и больше отходил от молодых господ в сторону. Не забегал вперед, не отставал, а просто держался так, чтобы никто не мог заподозрить их в знакомстве. Только один раз мальчишка оглянулся по сторонам, остановился и подозвал молодых людей к себе. Они подошли. Мальчишка вынул из кармана своих необъятных штанов увесистый шмат хлеба, осторожно разломил его на три равные части и две отдал молодым господам. А свою часть спрятал в карман и тут же отошел от господ в сторонку. Молодые господа незамедлительно слопали свой хлеб и двинулись дальше. И опять между этими тремя странными особами не было сказано ни единого слова. Не было даже слов благодарности, что само по себе уже удивительно! Так они дошли до городской набережной: два молодых элегантных барина, небрежно помахивающих тросточками, и метрах в десяти сбоку от господ – мальчишка с куканом ставриды. И никто на этой прекрасной набережной не смог бы догадаться, что все трое между собой очень даже знакомы. А набережная была действительно прекрасна! Ну может ли быть быть в приморских южных городах место более замечательное, чем набережная! Так есть, было и будет всегда. И это вполне справедливо. Так было и тогда – совсем незадолго до Первой мировой войны. На набережной стайками стояли столики кофеен, с набережной в море глазели витрины магазинов, магазинчиков и лавчонок, на набережной знакомились и заключали сделки, острили и ухаживали за женщинами, мужчины демонстрировали новые покрои жилетов – «всемирно известный парижский портной Луи Гершкович. Для господ офицеров семь процентов скидка», женщины кокетничали и дурно французили с очаровательным южно-русским акцентом. Томные местные красавцы с удивительным достоинством топорщили усики, а приехавшие «на воды» москвичи и петербуржцы сонно и слегка небрежно, что вполне извинительно на юге, раскланивались со знакомыми. Набережная перешептывалась, сплетничала и с нагловатым весельем смотрела вослед чуть ли не каждой смазливой бабенке. У мангала с шашлыками молодой человек в лихом канотье обучал двух своих приятельниц зубами снимать кусочки горячего мяса с шампуров. И так как дамы с удовольствием делали все не так, как им показывал молодой человек, – всем троим было очень смешно. И молодой человек, и его дамы, отчаянно веселясь, все время поглядывали на гуляющих – с кем-то здоровались, кому-то помахивали ручкой, а кому-то даже и подмигивали. Это была «их» набережная и тех, с кем они здоровались. Вдруг молодой человек засуетился, торопливо вытер платочком рот, перехватил шампур с шашлыком в левую руку и, держа его двумя пальцами – большим и указательным, словно дирижерскую палочку, правой рукой почтительно приподнял соломенное канотье. – Мосье Жорж! Бонжур, мосье! Молодой человек в восторге от того, что увидел какого-то мосье Жоржа дернулся и, взмахнув ручками, сделал этакое «антраша». Застыли перепачканные мордашки двух дам. Они удивленно посмотрели на своего кавалера, а потом улыбнулись тому, с кем он здоровался. А раскланивался их кавалер со знакомыми уже нам двумя молодыми щеголями, которые еще совсем недавно голыми ловили с лодки ставриду на «самодур». Щеголи остановились. В сторонке остановился и мальчишка с рыбой. Тот, который был поменьше, смотрел на шашлык, пляшущий в руке у молодого человека, а его приятель, элегантный верзила, принюхался и откровенно проглотил слюну. – Коман са ва? – великосветски спросил молодой человек, исчерпав половину своих познаний во французском языке. Щеголь медленно перевел взгляд с шашлыка на лицо молодого человека, приподнял котелок, вежливо поклонился дамам и ответил: – Са ва бьен. Он еще раз поклонился и, взмахнув палочкой, собрался было продолжить свой путь, но молодой человек сделал к нему движение и, показывая на десятки шампуров, лежащих на мангале, сказал: – Силь ву пле, мосье Жорж, силь ву пле, мосье Антуан! Как говорят у нас в России, не откажите составить компанию... Эх, забыл я как это по-вашему! Мальчишка напряженно смотрел на своих приятелей из-за угла греческой кофейни. Верзила снова проглотил слюну. Щеголь приподнял котелок и, благодарно улыбаясь, развел руками – дескать, с удовольствием бы, но... Тут уж и верзила поклонился. Оба они незаметно для всех глазами поискали мальчишку с рыбой и смешались с толпой гуляющих. Мальчишка, ухмыляясь, посмотрел на молодого человека с шашлыками и, презрительно цыкнув сквозь редкие зубы, побежал за своими приятелями. – Кто это? – спросила одна из дам, ловко стягивая зубами мясо с шампура. – Это знаменитейшие французские циркачи, воздушные гимнасты Антуан и Жорж! – ответил молодой человек. – Хочу в цирк! Хочу в цирк! Хочу посмотреть на французиков! – капризно надувая губки, затараторила вторая дама. Их кавалер набил рот шашлыком, и с трудом, но очень галантно произнес: – Мадам! Желание женщины – закон для джентельмена! * * * Теперь Антуан и Жорж шли у самой воды, а в стороне от них плелся мальчишка с рыбой. – Васька, – сказал Антуан Жоржу. – Так больше жить нельзя. У меня голова с голодухи кружится. – Ну потерпи еще немного, – ответил Жорж. – Потерпи, Феденька. Нажарят нам сейчас ставридки... – Каждый день ставридка, ставридка, ставридка! – зло проговорил верзила Федя. – До каких пор? – А я тебе сколько раз говорил, давай сорвемся из этого цирка к чертовой матери! – сказал Вася и негромко свистнул. Мальчишка вопросительно посмотрел на него. Вася сделал какой-то жест руками, понятный только одному мальчишке, и мальчишка умчался, размахивая куканом с рыбой. – Куда ты сорвешься? Куда ты сорвешься? Ни денег, ни ангажемента... Трапеции, и те хозяйские! Попасть бы к Саламонскому, к Никитину, к Чинизелли. Показать бы им нашу работу, найти бы себе хорошего хозяина... Вася нагнулся, поднял плоский голыш и с силой пустил его по воде «блинчиками». – А нельзя ли вообще без хозяина? – спросил он, глядя как камень скачет по воде. – Это как же? – испугался Федя. – А очень просто, – ответил Вася и бросил второй голыш. – А жить как же? – Товарищество организовать, – задумчиво произнес Вася и пустил по воде третий голыш. – И начать жить по-новому... – Какое товарищество? – спросил Федя. – Цирковое? – Ну, мы с тобой цирковое, а другие – общее. Российское. – Кто это такие «другие»? – подозрительно спросил Федя. – Есть люди, – коротко ответил Вася. – Знаю я этих людей, – зло сказал Федя. – Это те люди, к которым ты в Тамбове по ночам на сходки бегал, а мне врал, что на рандеву к барышне Кошкиной собираешься. Я, если хочешь, все про тебя понимаю! Я не дурак какой-нибудь! Ты лучше придумай, как у нашего хозяина хоть пятерочку выманить! – Нет. Надо, чтобы эта сволочь отдала все наши деньги, которые мы заработали за последние полтора месяца! – решительно возразил Вася. – Часть на дорогу пойдет, а на остальные... Нам бы только до Тамбова добраться! * * * В глубине набережной стоял богатый провинциальный цирк. Он светился огнями и вход его, украшенный яркими и наивными афишами, был уже забит публикой, которая вливалась в три настежь открытые двери. Афишы были прекрасны: «Стой, прохожий! Один ты или с дамой, остановись перед рекламой, читай, не ленись, сегодня – бенефис!» «Сегодня, в субботу, 18 июля 1913 года – граф Люксембург в волнах страстей! Дуэты из опереток!» «В последний раз! Опасный жокейский трюк!» «Чудо воздуха! Шедевр полетов! С новыми трюками исполняют г. г. Жорж и Антуан – Париж» Такие же замечательные афиши украшали стены кабинета хозяина цирка. Здесь все было плюшевое и золотое. Висели гравюры из лошадиной жизни, у двери стоял манекен, одетый во фрак, и у резной ножки манекена – лакированные башмаки с «ушками». А рядом в углу – «шамбарьеры» и стэки разных сортов. За столом сидел удивительно симпатичный, дородный господин лет сорока пяти и, мечтательно подняв к потолку глаза, ласково улыбаясь, изредка шевелил губами, будто повторял про себя чьи-то прекрасные строки. Однако, если бы мы посмотрим на стол, то увидили бы руки господина. Господина директора цирка. Его руки, вернее, пальцы – длинные, красивые с фантастической быстротой пересчитывали деньги. Пересчитывали так, как это мог сделать только профессиональный банковский кассир с тридцатилетним стажем. Раздался стук в дверь. Хозяин цирка мгновенно сдернул с головы турецкую феску и прикрыл ею пачку денег. А затем, не изменяя выражения лица, повернулся и пророкотал: – Антрэ! В дверь просунулась чья-то испуганная усатая морда и прохрипела: – Сергей Прокофьевич! К вам господин городской голова и господин полицмейстер идут-с! – Очень мило с их стороны, – улыбнулся хозяин цирка и щелкнул пальцами. Морда исчезла. Хозяин цирка приподнял феску, не торопясь снял с пачки несколько крупных бумажек и положил их в правый карман шелкового стеганого халата с кистями, а потом снял с пачки еще несколько бумажек и положил их в левый карман. Оставшуюся пачку он спрятал в ящик письменного стола и замкнул на ключ. А феску снова надел на голову. И в эту секунду открылась дверь и в кабинет вошли городской голова и полицмейстер. – Очень мило с вашей стороны, ваше превосходительство! И с вашей, ваше превосходительство! – хозяин цирка широко раскинул руки, встал навстречу важным гостям. – Прошу покорнейше, прошу покорнейше... * * * К «черной», служебной двери цирка подходили Васька-Жорж и Антуан-Фе-дя. Слышно было, как оркестр настраивал свои инструменты. На почтительном расстоянии от входа слонялись мальчишки, стараясь хоть краешком глаза проникнуть за таинственную дверь. – Здрасьте, дяденька Жорж! – крикнули мальчишки. – Привет, – ответил Вася и внимательно вгляделся в стайку мальчишек. – Здеся я, здеся, – негромко проговорил мальчишеский голос за из спинами. Вася и Федя обернулись и увидели своего приятеля. Он стоял у самой двери, в тени, и будто бы безразлично смотрел в сторону. – Рыба пожарена хлеба я не достал куды ее девать? – спросил он без запятых. – Подожди нас после представления на берегу. Там и поужинаем, – сказал Федя. Мальчишка кивнул и повернулся к Васе. – Проведите, дяденька Жорж. Вася изобразил удивление и спросил: – Куда? – Не смешите меня, дяденька. Или вы не знаете! – В цирк, что ли? – А то вы не знаете! – Ты же раз двадцать смотрел, – сказал Федя. – Мне опять смерть как охота! – Я пойду, – сказал Федя Васе. – Может быть, успею до представления у него хоть несколько рублей попросить. Вася посмотрел на Федю, на мальчишку, и снова на Федю. Казалось, что в голове у него сейчас рождается какой-то план. – Иди, – сказал он Феде. – Я мигом... Федя ушел за кулисы, а Вася взял мальчишку за шиворот и отвел его в сторону. Приятели завистливо смотрели им вслед. – Я вам завтра ставридки – мильен наловлю! А хочете во-от такенного краба? – и мальчишка развел руками на добрый метр. – Да заткнись ты! Не нужен мне твой краб. Ты язык за зубами держать умеешь? – Могила! – мрачно и твердо проговорил мальчишка. – Ну так слушай, «могила»... Ты лошадь сможешь достать? В кабинете хозяина шел приятный разговор. – Ах, господа, артисты – это дети, – говорил хозяин, мягко улыбаясь и приветствуя гостей рюмочкой коньяка. – Милые, неразумные, требующие постоянного внимания и заботы. Каждый из них сохранил ребячью душу и, что иногда прискорбно, младенческое отношение к миру. Клянусь вам, господа, я несу этот крест исключительно из любви к искусству! В дверь просунулась усатая морда. – Сергей Прокофьич! На один моментик-с... – сладко прохрипела морда. – Прошу прощения, господа, – улыбнулся хозяин цирка и вышел из кабинета. * * * В коридоре усатый громила одной рукой прижимал к стенке Федю и шептал хозяину: – Скандал грозится устроить, гнида этакая!.. – Сергей Прокофьевич, ну хоть часть денег-то отдайте! Хоть сколько-нибудь! Мы же с Васькой с голоду дохнем! – Тих-хо! – усатый поднес огромный кулак к носу Феди. – Он правильно говорит «тихо», – ласково сказал хозяин. – Тихо. До конца сезона – ни копейки. Вон отсюда! Хозяин цирка вернулся в кабинет, сел, как ни в чем ни бывало в кресло, и продолжил свой монолог: – Поверьте мне, что сегодня управлять цирком с пользой для народа и просвещением для умов может только человек, обладающий мудростью Талейрана и нежным сердцем многодетной матери... Их превосходительства молча выразили свое восхищение хозяину цирка, а одно из превосходительств правой рукой приподнял рюмку, левой же умильно приложил платок к глазам. * * * А потом их превосходительства сидели в ложе со своими чадами и домочадцами, аплодировали первому номеру – гротеск-наездницам на двух толстозадых битюгах, и все время незаметно, стараясь не привлечь внимания друг друга, пытались хоть краем глаза, хоть наощупь, определить количество денег, врученных каждому хозяином цирка. Хозяин во фраке, с бутоньеркой в петлице стоял посреди арены с длинным шамбарьером в руке и улыбался их превосходительствам и всей почтенной публике. * * * Вася и Федя переодевались в крохотной гордеробной. Они натягивали трико с блестками, а вещи, снятые с себя, увязывали в свертки. Федя достал моток шпагата. Он уже собирался перевязать узел, как Вася решительно отобрал у него моток и засунул его за вырез трико. – Перетяни чем-нибудь другим, – сказал он Феде. – Шпагат может еще понадобиться. А с манежа доносилась цирковая музыка, шум и аплодисменты. – Пропадем, Васька, пропадем... – Держи хвост морковкой! Слышен был визг рыжего и хохот зала. – Ты здесь? – спросил Вася в маленькое окошко. – Интересно, где же мне быть? – обиженно ответил мальчишеский голос. Вася поднял два свертка с афишами, обувью и «цивильными» костюмами и стал просовывать их в окошко. Тоненькие мальчишеские руки приняли вещи и снова протянулись в окно. – Давайте! – Все. – Все? – руки мальчишки легли на нижний край окна и презрительно забарабанили пальцами. – И это весь багаж? Вы меня уморите! И мальчишка захихикал под окном. – Антуан и Жорж! Антуан и Жорж! Приготовиться к выходу! – послышалось из-за двери. Вася метнулся к окну и быстро спросил: – Ты достал? То, что я просил, достал? Руки мальчишки снова ухватились за нижний край окошка, он подтянулся и в окне показалась его голова. – Слушайте, дяденька Жорж, – сказал он сдавленным от напряжения голосом. – Вы меня удивляете! Что я, нанялся здесь зря сидеть? * * * На арене рыжий ездил на свинье, пел куплеты про тещу и очень веселил знакомого нам молодого человека в соломенном канотье и его двух дам, тоже знакомых нам по приморской набережной. – А когда будут французики? – обиженно надувая хорошенькие губки спрашивала одна из дам и кокетливо била щеголя веером по руке. – Мон шерочка! – мгновенно прерывая хохот, томно отвечал кавалер. – Вы заставляете меня страдать! М-м-м!.. Боготворю вас! Он прижимался губами к локтю своей дамы, незаметно поглаживал колено другой, которая молча и тупо набивала рот шоколадными конфетами. – Когда будут французики?! – капризничала первая. * * * Со стороны кулис «французики» уже стояли у занавеса и ждали своего выхода. Около них топтались двое громил – усатая морда и морда без усов – телохранители хозяина. Кроме всего, «морды» открывали занавес перед выпуском артистов на арену. – Ежели что себе позволите... – сказал один Феде. – Голову оторвем! – сказал другой Васе. Слегка раздвинулся занавес и между «мордами» показалось ласковое, доброе и улыбающееся лицо хозяина цирка. – Готовы? – мягко спросил он Васю и Федю. Вася кивнул головой. Хозяин скрылся за занавесом и тут же раздался его красивый голос: – Чудо воздуха! Шедевр полетов! Всемирно известные воздушные гимнасты из Парижа – Жорж и Антуан! Оркестрик грянул положенную музыку, морды распахнули занавес и «всемирно известные» вышли на арену. Проходя мимо хозяина, они слегка поклонились ему, и хозяин сделал благодушный круглый приглашающий жест рукой. Из-под купола уже свисали две веревочные лестницы. Вася и Федя вышли на середину арены и, улыбаясь, поклонились зрителям. Зрители зааплодировали. Вася и Федя взялись за свои лестницы и быстро полезли наверх. Они так красиво и ловко поднимались к куполу, что зрители продолжали аплодировать. И под аплодисменты, не прекращая движения, Вася сказал Феде: – Все помнишь? – Все... – Левое слуховое окно. Не перепутай! – Пропадем, Васька... – Держи хвост морковкой! Пятнадцать метров высоты. Узенькая дощечка – «мостик». На этот мостик встал Вася. Напротив него в нескольких метрах – «ловиторка». В нее сел Федя и сразу стал раскачиваться. Вася натер руки магнезией, взялся за трапецию и спрыгнул с мостика. Веревочные лестницы униформисты оттянули ко второму ярусу. Вася раскачивался на трапеции. Уже висел вниз головой в «ловиторке» Федя. Внизу соломенное канотье поглаживает колено дамы, перепачканной в шоколадке, и страстно пожимает руку второй своей приятельницы. Все трое смотрят вверх, следя за раскачивающимися гимнастами. – Алле... – негромко говорит Вася. – Ап! – командует Федя. И Вася перелетает с трапеции в руки Феди. – Ах! – вскрикивают дамы и цирк разражается аплодисментами. Трюк следует за трюком, сальто-мортале за сальто-мортале... Все задрали головы к куполу, на «всемирно известных Жоржа и Антуана», и только их превосходительства, отделенные друг от друга собственными женами и детьми, получили, наконец, возможность пересчитать деньги, лежащие у них в карманах. Одно превосходительство приятно удивлен суммой и, не в силах сдержать себя, бормочет: – Великолепно! – и начинает аплодировать. Другому превосходительству кажется, что денег могло быть и больше, и поэтому кисло соглашается: – Ничего, – и дважды вяло хлопает в ладоши. Усевшись в «ловиторке», Федя тоже делает «комплимент» публике. У занавеса стоит «рыжий». Он единственный из артистов труппы, которому разрешено находиться на манеже во время исполнения чужого номера. Вася улыбается публике и глазами показывает Феде на левое слуховое окно в куполе. Оно находится как раз на уровне мостика, ловиторки и трапеции. Под куполом жарко. Окно открыто для притока свежего воздуха и в него видна южная черно-синяя ночь, усыпанная звездами. Федя раскачивается в ловиторке, Вася на трапеции. Оба они не открывают глаз от окна. Оно то приближается к ним почти вплотную, то удаляется. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=127019) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.