Азартные игры высшего порядка
Мария Геннадьевна Симонова


Когда роли распределены, сценарий прописан и выигрыш исчисляется кругленькой суммой, единственный способ освободиться от этого наваждения – либо поломать игру, либо выиграть, и тогда… на новом этапе устанавливать свои правила. Но перед этим еще надо понять, что все происходящее вокруг тебя – игра и ты против воли оказался ее участником. Так Чарли Новак не сомневалась в том, что ее космический корабль погиб на подлете к Земле, пока не увидела эту самую Землю, чуть не ударилась об одну из ее заточенных граней и не убедилась, что все происходящее – не плод ее больного воображения.





Мария СИМОНОВА

АЗАРТНЫЕ ИГРЫ ВЫСШЕГО ПОРЯДКА





Глава 1


Ключевой объект: 7; 342 Чарли Новак.

Статус: Партнер. Атрибут: ручной хлитс.

Ввод объекта: через 10/7 стандартные хроноединицы. При вводе объекта рекомендован Посредник.



		Как снег, медведь полярный бел,
		Ребенка малого он съел.
		Но тот не знает, что он съеден
		Мохнатым северным медведем.

На бревенчатом потолке маленькой спальни сидит большой солнечный заяц. То есть он там возлежит. На бревнышках. Вальяжно. И при этом, хитрюга, ползет. Исподтишка так, неприметно, как бы с инспекцией мелких дефектов потолочной древесины. Солидный такой зайчила. Упитанный. Прожектор прям, а не заяц.

Интересно, откуда его заячье сиятельство упало? На наш-то колдобистый потолок?..

– Чарли! Пора вставать!.. Чар! Завтрак стынет!

– Янек, не буди ребенка. Пускай понежится последний денек.

Последний денек. До чего ж безысходно сказано! Просто топором под корень всему солнечному утру с таким замечательным зайцем.

– Она вчера домой пришла в час ночи.

– Ого! И где же это мы так неслабо гуляем? До часу-то ночи?

Громкий мужской голос, доносящийся в приоткрытую дверь из гостиной, адресуется, без сомнения, к отсыпающейся нарушительнице режима, с очевидным намерением разбудить.

– А то ты не знаешь? – тихо, чтобы не разбудить, отвечает женский. – Молодежь сегодня всю ночь гуляла. Наша еще рано пришла.

Ох, мама, твоя правда! Рано она вчера пришла! Вернее – сегодня. Гораздо раньше, чем сама планировала. Знал бы ты, папа, что возвращение домой этой ночью не планировалось вообще, а было отложено на раннее утро. Что же касается ночи, то конкретно к часу заводилами молодежного разгуляя была уже разработана шикарная программа – с танцами, с вояжем по окрестностям на двух открытых тачках, с купанием в речке под луной и с посиделками у костра под гитару. Словом, нескучной обещала быть ночка – одной из тех, что запоминаются потом на всю жизнь. Да вот не вышло. Вернее, у других-то очень даже вышло, а вот у Чарли – нет. И вместо веселой ночи она теперь запомнит на всю жизнь, как ее этой веселой ночи лишили. А поломал ей все загульное расписание один странный тип… Как бишь его… Имя – вот ирония-то – из памяти выпало… Хотя всю окрестную тусовку Чарли знала если не по именам, то в лица-то уж точно. А этого типа, может быть, просто не замечала раньше. А вчера вдруг заметила. На свою голову. Или это он ее заметил (и скорее всего не вдруг), набрался храбрости и сумел-таки в последний вечер обратить на себя ее драгоценное внимание. И даже уговорил немного пройтись, пока ребята возились на танцплощадке с аппаратурой.

Но имени своего так и не сказал – не до того было, всю дорогу что-то такое увлекательное плел, не мог остановиться, словно не верил, что удалось подцепить таку гарну дивчину, боялся, как бы невзначай не сорвалась. А ведь и впрямь увлек своими байками: она и не заметила, как довел ее до самой двери дома. Положим, к нему в дом Чарли заходить не собиралась – и не таких донжуанов доводилось спускать с небес под звон пощечин. Она не сразу сообразила, что стоит у дверей собственного дома. Просто не ожидала такого поворота. А пока она опознавала родную дверь, кавалер уже постучался культурно и сдал ее маме, можно сказать, с рук на руки чуть не под расписку. Пару тебе в контрольном зачете! По провожаниям! С минусом! Она же – кол с плюсом. Только до плюса ты пока еще не дорос. Выходит, просто кол. Но опять же с минусом. Он же – ноль с плюсом. А поскольку до плюса ты пока еще не дорос… То выплывает тебе, безымянный герой, в зачете по провожаниям абсолютный ноль. Он же – облом. Окончательный и бесповоротный.

– Вот так-то, заяц, – сообщила Чарли грустным шепотом солнечному гостю, добравшемуся уже со своей инспекцией до продолговатой вмятинки от сучка прямо над ее головой. Облюбованная зайцем вмятинка, будто в ответ на злые мысли Чарли, зыркнула на нее сверху пронзительно и с укором, наподобие всевидящего ока.

Ока?.. А что ж, очень даже может быть.

Чарли на всякий случай подмигнула «оку». Мол, подглядываем? Ну-ну.

Заяц вдруг резко, словно в испуге, отскочил от «ока», пометался по потолку и так же внезапно замер. Чарли, удивленно пронаблюдав за его метаниями, бросила взгляд на туалетный столик у окна – она-то подозревала, что солнечного зайца отбрасывает ее настольное зеркало. Зеркало стояло на своем обычном месте в центре стола – овальное, величиной с ладонь, на подставке с шариковым держателем. Вот только повернуто оно было так, что зайца – по крайней мере данного зайца – породить никак не могло. Значит, кто-то развлекается на улице. Скорее всего – кто-то из ребят, вероятно, Курт Ростов. Отгудел ночью по полной программе, а теперь интересуется, куда это она вчера запропала.

Ну и пусть.

Чарли еще немного полежала, прислушиваясь к голосам родителей из столовой, одновременно медленно сбивая одеяло к ногам. Наконец резко села, потянулась, подцепив заодно со спинки кровати кофточку, но надевать не стала, а закинула на шею наподобие полотенца, состроила в направлении окна презрительную рожицу Курту, потом встала и гордо прошествовала в глубь спальни, к двери в собственную душевую.

Курт, как пить дать, специально устроил эту завлекалочку с солнечным зайчиком и теперь ждет не дождется, когда она засветится спросонья в окне в одних трусиках. Других-то девчонок он наверняка уже лицезрел в этой форме одежды – сегодня ночью, во время совместного купания. А с кого-то, возможно, ему даже повезло этот последний бастион стянуть. Курт парень настырный, а уж руки у него – если судить по невинному, как у ангела, голубому взгляду – имеют порой обыкновение жить совершенно самостоятельной жизнью. Так что, может, оно и к лучшему, что ее там не было. До каких только интимных подробностей не разденешься под распутницей-луной, да на общем сумасбродном порыве. А теперь ужасалась бы, вспоминая, свое ночное легкомыслие, и краснела бы в подушку.

Вниз она спустилась только после того, как за родителями с многозначительным треском захлопнулась входная дверь. Предки умотали на какое-то культурное мероприятие с друзьями на лоне природы, как она поняла из подслушанных обрывков их утреннего разговора. Ладно уж, пусть погуляют. И у них сегодня, как-никак, «последний день». Спасибо, что с собой не потащили. Хорошие у нее предки. Но и она у них, чего уж там скромничать, хорошая. Другая бы увязалась с ними на пикник, отравила бы родителям весь отдых. Чарли же предпочитает родителей не напрягать: подметила как-то со стороны, что без детей они молодеют всей стариковской компанией лет на десять. Как минимум.

Завтракала Чарли не торопясь, нарочно растягивая нехитрую утреннюю трапезу в чинную церемонию – так трапезничают одинокие старушки, у которых нелегкие счеты со временем и из всех удовольствий в жизни остались только два – еда да телевизор. У Чарли, в отличие от старушек, дел и удовольствий было предостаточно, и счет времени она пока еще предъявляла сама, так как этого времени на все про все ей постоянно не хватало. Однако сегодня, в «последний день», его не грех было и потянуть. И пусть кое-кто не надеется, что она выпорхнет к нему из дома на крыльях любви, не успев как следует одеться, минуя в полете ванну, кухню и столовую. А то и прямо из окна – чего там далеко летать. Для подобных полетов Курту надо бы выбрать себе даму сердца с реактивной тягой к его персоне. Ритку Иволгу, например. А мы птицы слабые. Нам лететь тяжело. Сначала мы должны насытить хилый, прозрачный организм – с чувством, с толком, с сервировкой.

Хилый организм между тем уже проявлял все признаки насыщения – много ли ему, прозрачному, надо – и порывался дернуть из-за стола куда-нибудь на свободу, в пампасы, и Чарли стоило немалых усилий сдерживать его первобытные порывы. Время в очередной раз показывало свой вредный и каверзный характер; оно и впрямь принялось тянуться, причем в скверном варианте: каждая минутка превратилась в длинную, как удав, минутищу и поползла в точности так же – лениво, чуть не останавливаясь, как сытый удав. Удав, сожравший зайца. Наверное, того самого.

Так что из дома Чарли, как ни старалась, вышла – вернее, вылетела, спасаясь в панике от очередного сонного удава – от силы минут через двадцать после родителей.

Она не ошиблась: ее действительно ждали. Вернее, ошиблась лишь наполовину, потому что ожидал ее вовсе не Курт Ростов. А тот, кого она ну никак не чаяла увидеть вновь у дверей своего дома: неизвестная, но очень высокоморальная личность, своего рода мистер Икс, геройски уводящий молоденьких девушек от ночных соблазнов большой деревни. И чем только он ей вчера приглянулся? Мелкий (с нее ростом!), черные прямые волосы, отросшие почти до плеч, как носят сейчас поголовно все ребята, невпечатляющая, прямо скажем, фигура, лицо тоже обычное. Словом, ни грамма шарма, без особых примет, ничего конкретного про такого не скажешь. Разве что взгляд – режущий, совершенно чуждый приветливому выражению лица и нарочито развязной манере держаться, общей для всех ее знакомых мальчишек.

Он стоял, прислонясь спиной к большому старому дубу, что рос у них прямо перед домом, и, вопреки ожиданиям, не держал в руках ничего, похожего на зеркало. И одет он был в точности так же, как вчера при знакомстве – в белой рубашке, при галстуке-селедке, черные штаны с идеальными стрелками, узконосые, начищенные до блеска ботинки. Самое оно для утренней пробежки к дому любимой девушки. И не портят же некоторых бурные ночи под луною у костров! Не пачкают и не мнут. Пожалуй, если по справедливости, без сердца, то насчет отсутствия шарма это она слегка погорячилась: ему бы еще стильный пиджачок от «Борджи» – и хоть сейчас на витрину супермаркета. И даже ботиночки умудрился не запылить. Стиляга.

Парень поднял голову, и Чарли невольно увидела себя со стороны, как бы его глазами. Картина под названием «Отпуск в деревне»: прическа «сельский бриз», бирюзовая кофточка, тертые джинсы, босоножки… Но шарма, конечно, море. Бидона вот только не хватает.

А не простенько ли я с утра упаковалась?..

Сфотографировав взглядом сие непритязательное произведение искусства, парень оторвался от дуба и сразу пошел ей навстречу – очень быстро, будто опасаясь, что юная молочница опомнится и кинется обратно в дом – на поиски бидона.

Зря опасался. Убегать Чарли не собиралась. Скорее даже наоборот. Она стояла на месте и закипала по мере его приближения.

– Привет, – подходя, обронил он так беззаботно, словно они, расставаясь ночью у дверей, назначили здесь поутру встречу. И добавил ни к селу ни к городу: – Леха.

Леха он. Алексей, стало быть. С ума сойти можно. Бывают же такие припарки.

– Привет-привет, – отозвалась она холодно и продолжала в том же ледяном тоне: – Ты что, всю ночь здесь так и прокараулил? Под деревцем?

Он молчал, глядя куда-то в сторону. Растерялся как будто. Словно и впрямь караулил под ее окнами всю ночь.

Не дождавшись ответа, она осведомилась едко:

– Всех вчера по домам развел? Или только меня? Он посмотрел мельком на часы, потом глянул коротко ей в глаза – как кольнул взглядом, и что-то сместилось на мгновение в ее личном восприятии мира. Будто этот его короткий взгляд сдвинул в ней какой-то важный внутренний рычажок. Ничего себе взглядик у парня! Словно под самые основы ее благополучной жизни заложена бомба с часовым механизмом, а он – единственный, кому об этом известно. И он как бы ненароком дал ей это понять. Чарли даже показалось на миг, что она услышала, как щелкает таймер с обратным отсчетом ее счастливого времени. Куда только сгинула вся ее злость?! Сердце сжала неясная тоска – подержала секунду и отпустила, затихая в душе смутным эхом необъяснимой тревоги. Она поспешно задавила в себе отголоски странного ощущения. Сопереживание, должно быть. У человека, очевидно, серьезные жизненные проблемы. Но это его проблемы.

При чем тут я?

– Тебя ведь Чарли зовут? Необычное имя… Мне нравится.

Нет уж, увольте.

Она сделала движение, собираясь обойти его, как неодушевленный предмет – к примеру столб, оказавшийся почему-то на дороге. Он вновь заговорил – торопливо, сбивчиво и чуть виновато, как и полагается подростку, желающему удержать понравившуюся девушку:

– Я из младшего служебного персонала «Ковчега». Хотел показать тебе ведущий корабль. Скоро моя смена, я мог бы провести тебя с собой. И сегодня последний день…

Чарли резко остановилась – с виду по-прежнему ледяная и неприступная, как пик Капитализма на Глобе (юморными ребятами были там первопроходчики), но мысленно уронив челюсть. В очередной раз. Ничего не скажешь – этот парень умел удивлять. Причем ежеминутно. Ценный кадр. Ему же на вид лет семнадцать – немного старше ее. А уже в персонале «Ковчега». Не зря он все-таки ей понравился. Сначала. Рассуждая логически: если бы он не отвел ее вчера домой, то она дрыхла бы все утро без задних ног, чем сейчас и занимается вся окрестная молодежь, в том числе, конечно, и Курт Ростов. Хотя что мешало этому странному Лехе объяснить ей все сразу по-человечески?

– А раньше ты мне этого не мог сказать? Вчера, например?

– Я боялся, что ты не поверишь. Откажешься.

Отказаться и сейчас еще не поздно. Да кто ж от такого откажется? Тем более что жертва ею уже принесена. Хотя принесена как-то сомнительно – без ее на то согласия.

– Ладно, – уронила она, однако не слишком-то благосклонным тоном: с этим парнем расслабляться нельзя. Крыша у него не на месте – это факт. Стоило согласиться, тут же сгреб ее под локоть и потащил чуть не бегом по направлению к главной улице.

И почему ей всегда нравятся какие-то ненормальные?

Заборов в поселке не было совсем, дома были разбросаны среди деревьев в живописном беспорядке, и как таковая улица имелась только одна, она же и величалась главной – по ней проходила единственная в селении проезжая дорога.

При дороге у Лехи, оказывается, стоял автомобиль – миниатюрный электрик-"кап", забавная машинка – полукруглая, как перевернутая соусница без донышка и вся вдоль полосатая, словно колорадский жук. Расцветка транспортной службы «Ковчега». Стало быть, точно не врет. Если только не угнал. Хотя это был бы уже полный бред: мальчишка угоняет из бункеров «Ковчега» служебную машину. Зачем? Чтобы ее, Чарли, похитить спозаранку и покатать по окрестностям?..

Открывался автомобиль тоже забавно – «жук» поднимал свои полосатые крылышки, будто собирался взлететь, но увы: Чарли знала точно, что эта. модель не летает, как, впрочем, и ее прообраз – колорадский жук.

«Похититель» запрыгнул лихо на водительское место, включил двигатель и обернулся вопросительно на Чарли, все еще стоящую у машины с признаками последних сомнений на лице:

– Едешь?

По тону ей сразу стало ясно – уговаривать больше не будет, скажи она сейчас «нет», сложит «жуку» «крылышки» и упылит в гордом одиночестве на свое дежурство.

Ладно. Жуков бояться – приключений не видать. И она нырнула «под крылышко» в объятия удобного пружинистого кресла. «Крылышки» сомкнулись и тотчас «исчезли» – изнутри они были настолько идеально прозрачными, что двухместный салон «капа» казался открытым, так что Чарли невольно ожидала порыва ветра в лицо, когда машина рванула с места – лихо взяла, словно со створки отпустили.

Чарли судорожно сглотнула. В-веселая скоростушка. Опаздываем, видимо. Хорошо, что улица совсем пустая. День сегодня такой – кто отсыпается после вчерашнего, кто вещички собирает, а кто-то и расслабляется с друзьями на природе.

Поселок миновали моментально, речку практически перепрыгнули, не заметив моста. За рекой дорога разветвлялась: правая лента вела вдоль реки, через расположенные по этому берегу поселки-люкс; прямой путь убегал в свободные территории, «на Простор». Они поехали по прямой.

Скорость Леха выжимал предельную, но теперь она стала менее заметна: по обе стороны стелился до горизонта сплошной ковер невысокой травы, сочно-изумрудной, неестественно яркой и все же настоящей – проверено. Время от времени пейзаж разнообразили деревья – могучие, с раскидистыми кронами, в некоторых из них – Чарли сама однажды видела – жили птицы.

Ехали молча. Задавать вопросы Чарли была совершенно не в настроении: надо будет, сам все расскажет. Пока что спутник помалкивал, и это слегка ее настораживало: во время ночного провожания он вовсе не произвел на нее впечатления молчуна.

Пока машина заглатывала километры Простора, безоблачное утреннее небо как-то оперативно заволоклось тучками, по обтекателю зачастил мелкий дождик, и невидимый колпак над салоном обрел на время текучее подобие материальности. Лишь лобовое суперстекло оставалось полностью прозрачным.

Дорога между тем плавно пошла в гору: Простор по всей протяженности стал заметно загибаться вверх. Неожиданно дождь прекратился, словно там, в небесах, кто-то резко завернул кран. Из звуков остались только ровный шум мотора и едва слышный, но ощутимый почему-то всем телом шорох колес по сухой дороге.

Чарли обернулась – дождь, оказывается, остался позади, они попросту выехали с территории дождя, четко обозначенной сзади полосой на дороге – граница мокрого покрытия и сухого со следами шин единственного нарушителя. Облачность наверху также придерживалась этой незримой границы, словно обрезанная по ней огромными ножницами. Дальше шло чистейшее голубое небо.

Окинув дорогу и небеса быстрым любопытным взглядом, Чарли вновь поглядела вперед. Там, впереди, картина открывалась теперь более чем впечатляющая, однако Чарли отнеслась к ней спокойно, поскольку видела уже не впервые: нечто вроде реально достижимого края мира, где земля сходится с небом по идеальной горизонтали.

Чарли покосилась на спутника – пока она вертелась, он достал откуда-то странного вида пузырек, длинный и ребристый, с какой-то синей жидкостью внутри, и как раз занимался поглощением из пузырька синей жидкости. Покосился на Чарли, оторвался от горлышка и протянул ей:

– Глотни.

Она машинально взяла, подозрительно поглядела на жидкость:

– Что это?

– Тонизирующее. Попробуй.

Глотнула.

Ух ты! Вкусно – неописуемо! И так же неописуемо крепко. Ну ясно – тонизирующее.

Наверное, стоило отказаться. Но это тогда надо было сразу. И Чарли не удержалась – сделала еще глоток, а потом еще несколько. Тут тонизирующее и кончилось. Она с удивлением посмотрела на пустой пузырек, потом с укором – на Леху. Он виновато развел руками. Чарли вспыхнула:

– Ты что, алкоголик?

– Нет. Это я специально тебе взял. Для храбрости.

– Мне?.. Для храбрости?

Она секунду хлопала глазами, потом засмеялась, откидываясь на спинку. От тонизирующего стало тепло и весело. Тут и до храбрости, как говорится, один шаг. Сказать ей было нечего. Да и что тут скажешь?

Леха сбросил скорость, к горизонту подъезжали на самой малой. Дорога впереди упиралась в голубой небесный свод, обрываясь как бы в никуда. Машина ползла прямо к этому обрыву – медленно и решительно, как танк с двумя камикадзе внутри.

Чарли ожидала, что Леха велит ей пригнуться или даже залечь от греха на пол под сиденья: силовое поле «свода» – это вам не декоративная голубая портьера: насмерть скорее всего не убьет, но если приграничные сканеры засекут постороннего, сознание может вышибить суток на трое, и не факт, что без пожизненных клинических последствий. Автомобиль коснулся уже «свода» капотом, а никаких руководящих указаний типа «ложись!» от соседа все не поступало.

Они пересекали границу силового поля. Сюрреальное должно быть зрелище, если глядеть со стороны: машина, достигнув обрыва, не падает в бездну, а начинает постепенно исчезать в небосводе, сошедшемся с землей, словно тонет в бесплотной голубизне, уходя сквозь нее в какое-то иное измерение.

Когда сияющая полоска «свода» стала наплывать, мерцая, на прозрачный колпак кабины, Чарли невольно съежилась, поджав ноги, и все-таки нашла в себе силы не зажмуриться, проследила глазами, как поле «свода» проходит мимо, совсем рядом с ее плечом и уходит дальше назад, обтекая неоновой лентой полусферу защитного колпака.

Надо же – пропустило.

В полуметре за границей поля шла отвесная металлическая стена, прямо напротив дороги в этой стене имелись огромные ворота, разъехавшиеся перед ними с тихим гулом. Машина миновала ворота, и те вновь натужно загудели позади, закрываясь.

«Кап» въехал в просторное помещение, напоминающее большой гараж. Чарли машинально окинула взглядом знакомую картину: по правую сторону отдыхают в ряд грустные мастодонты – допотопные туристические автобусы, по левую раскинулась крытая грузовая платформа, вдоль нее дремлют рядком, как кабанята возле матери, полосатые электрик-"капы".

Здесь Чарли тоже уже приходилось бывать. Вот только попадала она сюда преимущественно в одном из мастодонтов и исключительно при выключенном «своде». Сюда же им очень скоро предстоит приехать в последний раз: сегодня завершается очередной галактический рейс «Ковчега» – гигантского межзвездного комплекса, своего рода курорта, а по сути транспортника, соединившего в себе воедино космический корабль с уникальной станцией – рукотворным уголком Земли, призванным быть для людей родным домом в течение долгих месяцев межзвездных перелетов. Сегодня «Ковчег» прибывает в Солнечную систему после обычного своего полугодового рейса по галактическим колониям Земли. На Землю многокилометровый комплекс, само собой, не опустится; выйдет из экс-пространства, ляжет на околоземную орбиту, после чего пассажирам останется только дождаться, сидя на чемоданах, грузопассажирских челноков с Земли.

Чарли хоть и родилась на Земле, большую часть сознательной жизни провела вдали от родной планеты, в развивающихся колониях, где ее трудяги-родители долгие годы пытались сколотить себе капитал. На пятнадцатом году самоотверженного труда на ниве колонизации им наконец повезло, хотя и не совсем в той области, на которую они делали основную ставку, поскольку вгрохали в нее все силы, знания и лучшие годы своей жизни. А удачу им принесло в конце концов побочное увлечение мамы, служившее с момента создания семьи главной мишенью для папиных шуточек и едких подковырок: любимым маминым хобби с младых ногтей были азартные игры с государством и владельцами крупных межзвездных компаний – в лотереи, плэнет-рулетки, галактик-лотто и прочие лохотроны. Каково же было их всеобщее удивление – в том числе и самой мамы, – когда в каком-то очередном вояж-гейме она выиграла самый дорогой круиз по галактике, с заходом в крупнейшие процветающие колонии Земли. Им обламывалось путешествие для всей семьи на грандиозном, единственном в своем роде межзвездном лайнере-станции. Правда, вторым классом и в один конец – до пункта назначения «Ковчега», то есть до самой матушки-Земли. Родителями это знаменательное событие было воспринято как знак Судьбы. Всего семейного капитала, сколоченного за четырнадцать лет, должно было хватить на перелет от Глоба, который они в последнее время осваивали, к Адонису – ближайшей из развитых планет, куда заходил «Ковчег», на покупку домика на Земле, где-нибудь в Австралии или, на худой конец, в южных областях исторической родины – Польши, и на открытие там своего маленького дела, а какого именно – на месте будет видно. В полете семья Чарли находилась три с лишним месяца, четыре раза они покидали «Ковчег» ради дежурных экскурсий по колониям; и вот, надо же такому случиться, в последний день полета у Чарли нежданно-негаданно появилась возможность попасть в строжайше запретную для пассажиров зону – в помещения ведущего корабля.

Поставив машину в рядок с другими «капами», Леха выскочил первым и быстро пошел к задней стене гаража, не говоря ни слова и не оглядываясь. Именно там около больших ворот, выводящих в предшлюзовую зону, находилась служебная дверь для персонала.'

Однако мог бы и сказать пару слов, не собачку прогуливает, раздраженно подумала Чарли, следуя за ним без особой поспешности – не потерять бы из виду, да и ладно. Чувствовала она себя, надо сказать, прескверно – так, словно сама навязалась с Лехой на эту экскурсию, а не он ее сюда заманил – кстати говоря, обманным путем. Только подойдя к двери, он наконец обернулся – кажется, вспомнил, что не один явился сегодня на дежурство.

– Чарли!

Так произносить ее имя умел только отец. «Торопись, копуха! Шевели фигурой! Опаздываем, черт возьми!» – все это и многое другое, в зависимости от обстоятельств, у него умещалось без проблем в одном только звуке ее имени, в точности как сейчас у Лехи. Только у того в голосе отчетливо прозвучало еще и «пожалуйста!». Поэтому она ускорила шаг. Все-таки можно понять человека: должно быть, всерьез рискует, проводя на ведущий корабль постороннего. А если система допуска сработает, как ей и положено, то ему еще придется выводить Чарли из гаража обратно на Простор. После чего ей вероятно, предстоит пилить до дому пешим ходом. Причем перспектива утреннего променада казалась ей с каждым шагом все более реальной.

Остановившись рядом с Лехой напротив двери, она спросила с сомнением:

– Уверен, что меня пропустит?..

– Не дрейфь, прорвемся, – авторитетно заверил он. – Автоматику обмануть легче, чем живого человека. Даже детям порой это удается. Ну мы-то, понятно, давно уже не дети. Он взял ее за запястье, строго, по-инструкторски глянул в глаза.

– А теперь ты должна меня слушаться и делать все в точности, как я скажу. Да?

Что он ее, за дурочку держит?

Чарли кивнула энергично, и еще раз – для вящей убедительности.

Он подвел ее за руку к самой двери, поставил к ней лицом почти вплотную, сам встал позади и вдруг крепко обхватил Чарли обеими руками – за талию и через плечо, поперек груди. Она ворохнулась было, в инстинктивном стремлении вывернуться, а то и закричать, тогда он сказал ей прямо в ухо:

– Как только откроется, шагай вперед. Резко. С правой ноги. Готова?

Чарли в ответ только скрипнула зубами, сглотнув возмущенную реплику: «Идиот. Предупреждать же надо».

Охота была пререкаться в дверях. Над ухом прозвучало:

– Дорогу!

Дверь быстро скользнула в сторону. Чарли, не ожидавшая от двери такой прыти, на мгновение замешкалась, но Леха позади налег, подтолкнув своей ногой ее правую ногу. В результате они дружно шагнули за дверь. Едва переступив порог, Чарли тут же выскользнула из кольца обнимающих рук: потискал немного в целях конспирации и хватит, а то, того и гляди, понравится. Ему, конечно.

Дверь за их спинами моментально закрылась, не заподозрив никакого подвоха – система, видимо, анализировала голос допускаемого, а не его удельный вес.

Они стояли теперь в широком коридоре, относящемся к предшлюзовым зонам станции. Надо сказать, что от ведущего корабля данное помещение отделяло расстояние в добрый десяток километров. Однако отсюда попасть на корабль можно было уже за несколько секунд с помощью экспресс-лифта: лифтовые двери располагались во множестве вдоль левой стены коридора. Правую же стену украшали прозрачные шкафы, похожие на витрины, демонстрирующие фантастически прочный, невероятно комфортный и самый дорогой вид одежды, созданный когда-либо человеком, способный полностью поддерживать и даже стимулировать жизнедеятельность человеческого организма на протяжении многих часов – а то и суток – в условиях критических температур и абсолютного вакуума. Короче говоря, в шкафах хранились суперпластичные космические скафандры новейшего поколения. Для счастливчика, которому повезло влезть в такой скафандр, выход в открытый космос становился чем-то вроде экзотической экскурсии.

Следуя за Лехой по коридору, Чарли на ходу разглядывала скафандры, прикидывая мысленно, пошел бы или нет такой силуэт к ее фигуре, и представляя в матово отсвечивающих окошках шлемов свое лицо. Похожие мысли одолевают обычно женщину перед витриной очень дорогой одежды, которую она не в состоянии себе позволить.

– Нравится? – поинтересовался Леха, при этом неожиданно меняя направление и двигаясь прямиком к ближайшей витрине со скафандром. И, остановившись рядом с витриной, деловито обернулся к Чарли:

– Хочешь его примерить?

Да он, оказывается, еще и приколист.

– А на дежурство ты что, уже не торопишься?

Он нетерпеливо мотнул головой:

– Я отметился при входе, и теперь, считай, пошло мое рабочее время. Так ты не против, чтобы его надеть?..

Мерить этот спецкостюм?.. Сейчас, здесь, при нем?.. Зачем? Чтобы ощутить себя на минутку в шкуре крутого космонавта?.. Заманчиво, конечно, кто бы спорил: право влезть в подобную супершкуру имеют лишь очень немногие избранные. А все остальные, те, которые не избранные, только безнадежно мечтают – даже не выйти в этом скафандре в космос, а прожить хотя бы пару минут внутри такого наряда. Да кто ж признается в столь откровенном детстве?

Заметив ее колебания, Леха пояснил, исподтишка посматривая на часы:

– Это не шутка. Ты бы мне очень помогла: в следующей скорлупе барахлит система связи, я попытаюсь ее наладить, а ты влезешь в эту и послушаешь, трещит там что-нибудь или нет.

Но это же совсем другое дело! На таких условиях не согласиться было просто грех.

Прыгать и хлопать в ладоши Чарли, разумеется, не стала, чтобы не ронять достоинства по пустякам, а просто пожала снисходительно плечами: помогу, мол, что ж делать, раз уж без меня вам никак не справиться. Леха этого аристократического жеста, увы, не видел и не оценил: словно и не сомневаясь в ее согласии, он уже всунулся за прозрачную дверь шкафа и освобождал там от держателей скафандр. Тягая скафандр, он зачем-то принялся просвещать Чарли по поводу отдельных элементов его устройства:

– Видишь клаву на левом запястье? Ну, кнопочки с буквами? Это как бы пульт управления скафандром. Включается левой верхней, следующая – амортизаторный антиграв… – Леха осекся, вопросительно взглянув на Чарли – понимает ли, о чем речь? Она сделала брови домиком – дескать, вольно ж вам девушку технической лабудой грузить? Леха, проигнорировав ее красноречивую мимику, разъяснил настойчиво: – При падении на планету амортизатор постепенно погасит скорость, не даст тебе разбиться, понимаешь?.. Третья кнопка – двигатель, вон там ранец за спиной, здесь вот на кисти рычажок, вот он, видишь – вправо-влево, вверх-вниз, куда тебе надо лететь, туда смещаешь. Ну и так далее, остальное тебе ни к чему.

«А этот самый амортиграв с двигателем мне, можно подумать, к чему?..» – изобразила она недоуменной гримаской, но Леха вновь глядел на часы. Чарли скептически хмыкнула: не иначе как парень собирался засекать время ее одевания в скафандр. Инструктора из себя изображает, не иначе. Между тем Леха неожиданно бросил скафандр наполовину извлеченным из шкафа, схватился за свое левое запястье, нащупал там что-то под манжетом – ясно, что не часы – и потянул наружу.

Чарли хоть и поняла уже, что подлинное призвание Лехи – стоматология, и заранее дала себе слово больше не ронять при нем челюсть, сейчас невольно нарушила это слово, при этом отступив на шаг. Леха, как заправский факир, вытягивал из своего рукава что-то длинное, тонкое и извивающееся, играющее по всей длине мягкими радужными переливами, что-то, напоминающее одновременно лазерную ленту, тонкое боевое лезвие из сверхгибкого сплава и экзотическую змею.

Чарли даже не нашла в себе силы набрать в грудь достаточную порцию воздуха, чтобы спросить, что это такое и зачем оно надо. Она просто стояла, открыв рот, и едва ли не шире – глаза, позабывшие на какое-то время моргать.

Лишь окончательно вытянув «змею» из рукава, Леха заметил состояние Чарли и очень натурально удивился:

– Неужели никогда не видела такой штуки?..

«Штуку» он держал двумя пальцами в опущенной руке, она свисала до полу, нервно, словно в нетерпении подрагивая и переливаясь, как настоящая змея.

Вопрос – глупее некуда. Зачем спрашивать, когда и без того весь ее вид говорил о том, что да – не видела.

– Это же хлитс. Прибор такой, вроде сенсора.

Он поднял руку с «прибором» и проделал несколько быстрых движений пальцами. Хлитс засвистал, рассекая воздух едва уловимым радужным призраком, создав вокруг Лехи зримую иллюзию шального смертоносного ветра. Чарли шустро сделала еще пару шагов назад; общее представление о том, что такое сенсоры, у нее имелось, но, признаться, она как-то не так представляла себе эти «приборы».

Совсем не так.

Леха опустил хлитс в прежнее положение и продолжил как ни в чем не бывало:

– Ты должна надеть его на руку. Он нам проанализирует заодно внутреннее состояние скафандра.

– Н-на руку?.. – растерялась Чарли, непроизвольно пряча за спину обе руки.

– Ты ведь левша? Тогда лучше на левую, – подходя, деловито сообщил Леха и коснулся рукой ее левого локтя – давай, мол, поскорее, время не терпит!

Он вел себя настолько уверенно, что Чарли невольно подчинилась и нерешительно протянула ему руку – эх, была не была, пропадай моя рученька, не поминай меня лихом! Одно утешение, что это скорее всего ненадолго. Ей даже стало любопытно – как он собирается надевать ей этот странный сенсор – накручивать на руку будет, что ли? Кофта у нее была с длинным рукавом – может, требуется задрать рукав? Не успела спросить – Леха уже приложил основание хлитса к ее запястью, и «змея» сама холодной молнией скользнула под рукав, мгновенно обвив руку прохладными кольцами от запястья до самого плеча. Чарли, дрогнув всем телом, скакнула от Лехи на добрый метр, словно всполошенная лань, но лента уже была на ней, приникла, чуть холодя кожу, и слегка еще пошевеливалась там под материей, как бы пристраиваясь поудобнее на новой, непривычно нежной и чересчур изящной ветви.

–О-ох! – запоздало охнула Чарли, держа полоненную руку на отлете и глядя на нее с таким неподдельным ужасом, словно рука эта уже больше ей не принадлежала, а должна была в самом скором времени почернеть и отвалиться.

– Да не бойся ты! Забудь, как будто там ничего нет!

Говорил это Леха между делом, уже волоча к ней скафандр. Подволок, расправил и велел деловито:

– Давай забирайся!

И опять зыркнул на часы.

«На корабле пожарная тревога?» – хотела съехидничать Чарли и непременно съехидничала бы, да только в этот самый момент в помещении раздался гулкий, словно бы подземный удар.

Пол под ногами двух крутых космонавтов дрогнул. Правда, всего один раз. И даже не очень крупно. На ногах, по крайней мере, оба устояли.

Чарли вскинула на Леху удивленные глаза: испугаться она пока еще не успела, ведь о том, что гигантский комплекс не должен содрогаться ни при каких обстоятельствах, знала только теоретически; для находящихся в нем людей он всегда оставался спокоен и недвижим: ни выход «Ковчега» из экс-пространства, ни торможение, ни пристыковка транспортных кораблей не сопровождались подобными эффектами. Ими вообще ничто не сопровождалось. Вроде бы.

– Надевай! – резко приказал Леха, тряхнув скафандром, и, словно не выдержав, сам попытался вдеть в рукав ее левую руку, временно отошедшую для нее на второй план, но все еще брезгливо отставленную в сторону. – Черт! Сначала надо ноги! Да залезай же в него, чтоб тебя!

– Погоди! – Чарли попыталась остановить его натиск. Она даже на время забыла, как он и советовал, про завладевший ее рукой и ставший уже неощутимым хлитс. – Ты слышал? Ты почувствовал?.. Что это было?

Леха выпрямился, окинув ее каким-то совершенно отстраненным и в то же время очень решительным взглядом. Словно прикидывая, достанет ли у него сейчас силы самому запихнуть эту непонятливую девчонку в скафандр.

В Чарли наконец-то вспыхнуло раздражение. Долго она крепилась, но тут ее ангельской кротости наступил предел. «Да иди ты со своим скафандром знаешь куда?» – чуть было не вспылила она. Но опять же не вспылила, потому что именно в это мгновение комплекс сотряс второй удар. Куда мощнее первого. На сей раз Чарли упала – пол словно выбило у нее из-под ног, и, уже лежа, она почувствовала, что пол под ней продолжает мелко вибрировать. Леха, кажется, сумел удержаться на ногах – по крайней мере, через мгновение он уже был рядом, с неизменным скафандром в руках, и тут же, даже не давая себе труда поднять Чарли, бесцеремонно принялся ее в этот скафандр утрамбовывать.

– Погоди! Ай! Прекрати! Уау!!! – вопила Чарли, отчаянно отбиваясь. – Ты хоть можешь мне объяснить, что происходит?!

– Авария происходит! Дубина!.. – процедил он, обхватив одной рукой ее поперек, а другой пытаясь заправить ее дергающуюся ногу в штанину скафандра. – Столкновение!

Чарли перестала отбиваться. Он соображает, что говорит? Разве такое возможно?.. Однако что это все может означать?.. Никаких других версий в ее смятенном мозгу что-то не возникало.

– Дошло? – уронил он, управляясь в то же время со второй ее ногой.

– С-столкновение?.. С-с.. кем?.. – с трудом выдавила Чарли, уже поднятая Лехой на ноги, едва держась на трясущемся полу, не метко пихая руки в подставленные Лехой рукава скафандра. Ошарашенная его словами и главное – его уверенностью в этих словах, она даже пропустила мимо ушей обидную «дубину».

Заправив наконец Чарли в скафандр всю полностью, он надел ей шлем и глянул в лицо через прозрачное забрало неожиданно пристально и с интересом. Губы его зашевелились почти беззвучно:

– Правильно ставишь вопрос. Именно – с кем. Кабы знать… – едва слышно донеслось до Чарли, потом он щелкнул застежкой у нее на плече, и косой разрез впереди на скафандре сросся герметично так что до Чарли перестали долетать звуки снаружи. Стоило ей оказаться в полной звуковой изоляции, как у нее возникла к Лехе масса вопросов. Вопросы рождались и, должно быть, вследствие тряски сталкивались в голове беспорядочно, как молекулы жидкости при взгляде на них через микроскоп. Что творится с «Ковчегом»? Серьезна ли авария? Велика ли опасность, грозящая ее маме, отцу и другим пассажирам? Что они вдвоем с Лехой могут сейчас предпринять, чтобы помочь им? И главное – как же ей теперь обо всем этом у него спросить?..

Она схватила Леху за рукав рубашки – скафандр оказался на удивление легким и мягким, словно был изготовлен не из пластика, а из дорогой замши, совсем не сковывал движений, только ранец за спиной ощутимо давил. Вдруг стали открываться одна за другой двери лифтов. Из дверей повалили люди – суматошные, не обращавшие никакого внимания на странную парочку: стоят какие-то двое в коридоре лицом к лицу, словно беседуют, но один почему-то в скафандре, а другой без. Чем интересоваться этой подозрительной парой, все вновь прибывшие сразу кидались к шкафам. В помещении моментально возникла сутолока. Трясло теперь так, что Чарли с Лехой да и все окружающие едва держались на ногах. Среди общей паники Леха взял Чарли за плечо, приблизил лицо вплотную к окошку ее шлема, стал что-то раздельно говорить. «Не бой-ся», – прочла она по губам. «Я те-бя най-ду там», – и он ткнул пальцем куда-то вниз.

Но если опасность и впрямь настолько реальна, что же он сам-то не спешит залезать в скафандр? Вон народ у шкафов какой ажиотаж устроил – кстати, судя по форменной одежде, тоже обслуживающий персонал…

Господи, а как же там мама, отец?!

Чарли затрясла головой в отчаянии от того, что не может спросить о родных – просто не будет услышана. Леха взял ее за левую руку, сделал вокруг нее круговой жест и произнес что-то длинное – не разобрать. «Что?» – крикнула она беззвучно, одними губами. Он повторил, но она вновь не поняла. Ах да, на ней ведь этот его прибор – хлитс, кажется, – обвился ручной змеюкой и затих, словно врос в руку, ну и черт с ним, до того ли сейчас, нашел о чем вспомнить в такую минуту!..

Как раз в эту минуту, точнее, в эту самую секунду на станцию и обрушился третий удар.

Чарли так и не узнала, что произошло с остальными, с Лехой, потому что на нее и впрямь словно что-то обрушилось. Возможно, потолок. Может быть, даже вместе со стенами. Или ее саму швырнуло и ударило со страшной силой о какую-то из стен или об тот же потолок, но швырнуло настолько резко, что самого момента броска ее сознание просто не успело воспринять. И потом еще долго ничего не воспринимало. Совсем ничего.

Чернота в сознании постепенно рассеивалась, редела, обретала глубину, пока не сменилась безбрежным золотым пространством – легким, сияющим, пронзительно нежным. Чарли плыла по этому чудесному пространству, свободная и невесомая, точно перышко, лишенное каких бы то ни было мыслей и желаний, – век бы так плыть. Однако вскоре ее беззаботный полет омрачила неясная тревога, с каждым мигом все растущая. Что-то произошло с ней… Совсем недавно… В каком-то ином, далеком мире… Что-то страшное, необратимое, о чем нельзя вспоминать, к чему не хочется возвращаться… Но оно догоняет, надвигается, вот-вот настигнет… Чарли-перышко заметалась, ища защиты, но вокруг были лишь сияние и пустота – не спрятаться, не улететь…

Настигло. Окатило. Задушило отчаянием. Просочилось в душу обрывками образов:

Леха, запихивающий ее в скафандр. Содрогающийся «Ковчег». Паникующие люди. И в самый критический момент – внезапный провал в сознании…

Авария.

Стоило пережитой катастрофе вернуться в ее память, как Чарли рухнула с золотых высот в беспощадную реальность, где, покинутое и безвольное, обреталось какое-то неопределенное время без присмотра ее бедное тело.

Не открывая глаз, прислушалась для начала к собственным ощущениям: легко. Слишком легко. И немного муторно. Словно она падает и падает в пропасть без дна.

Резко распахнув глаза, Чарли с облегчением поняла, что никуда она на самом деле не падает, а вроде как опять же парит. Напротив чего-то яркого. С чем именно по соседству она парит, Чарли сообразила не сразу, поскольку на первом плане, прямо перед ее лицом, висели чьи-то две руки в серебристых перчатках и загораживали обзор.

Чарли вздрогнула в секундном ужасе. Одновременно вздрогнули эти непонятные руки и моментально убрались обе из поля зрения. Чарли подняла правую руку, левую, помахала ими перед глазами. До нее с облегчением дошло, чьи это перед ней висели руки.

Обозвав мысленно в сердцах собственные руки «плавучими заготовками», она сфокусировала наконец внимание на ярком объекте. При пристальном рассмотрении объект оказался яростно пылающим желтым шаром.

Космос. Она в космосе.

Выходит, что все это не было сном, огромный «непотопляемый» межзвездный комплекс попал в аварию, в результате чего она, Чарли, каким-то необъяснимым образом оказалась в открытом космосе.

В полном одиночестве.

Сердце судорожно булькнуло. Почему-то в горле. И этот бульк протолкнул в голову пакет суматошных мыслей: где Леха и все те люди, что толклись в момент аварии вокруг? Что произошло с ее родителями? Где, наконец, сам «Ковчег»? Развалился, взорвался?.. Где же тогда обломки?..

С трудом проглотив заблудившееся сердце, Чарли завертела головой, пытаясь оглядеться. Голова ответила болью и головокружением. Чарли машинально подняла руку ко лбу, но вместо лба рука, одетая в скафандр, легла на стекло шлема перед глазами. Секунду она глядела на эту руку. Потом затряслась, еле сдерживаясь, и наконец не выдержала, зашлась неодолимым надрывным смехом, чем дальше, тем больше смахивающим на истерику. Голова отзывалась на смех вспышками резкой боли, но Чарли все глядела на свою руку и никак не могла остановиться.

Висит в космосе одинокий скафандр – жалкий обломок кораблекрушения – и озабоченно держится верхней конечностью за шарообразную голову.

Чарли задыхалась от смеха – звуки, запертые в скафандре, гулко отдавались в ушах, – казалось, что она хохочет на всю вселенную, как истеричный демон. В памяти опять возникли отец с матерью, и смех стал рыдающим, а из глаз брызнули слезы – вот именно брызнули и закружились перед лицом крохотными водяными шариками. Так и есть – здравствуй, истерика! Чарли сцепила зубы, усилием воли сдерживая рыдания, давя в себе боль. Дрогнула еще несколько раз и затихла, дыша прерывисто через стиснутые зубы, – нельзя, даже поплакать теперь нельзя, не то наплачешь пригоршню слез, надышишься ими и, чего доброго, захлебнешься в собственных слезах. Тот, кто придумал выражение «утонуть в слезах», даже не подозревал, насколько реальна может стать со временем для человека, особенно для женщины, подобная перспектива – в определенных условиях.

Оглядеться практически так и не получилось: голова поворачивалась внутри шлема, сам же шлем оставался неподвижен, не позволяя несчастной, больной и зареванной голове произвести круговой обзор. По крайней мере, в доступной обозрению части вселенной не летало ничего, хоть сколько-то смахивающего на людей или на обломки комплекса. Там вообще ничего не летало, за исключением раскаленного шара. Хотя он вовсе не летал, не плыл и даже не парил, а просто был. Как некая данность.

На взрыв космического комплекса сие шарообразное образование не походило вовсе. Скорее оно напоминало звезду.

Неужели Солнце?..

Солнце и есть. «Ковчег» ведь перед аварией приближался к Земле, а где Земля, там непременно поблизости обретается и Солнце – народная примета. Тонированное стекло шлема сильно приглушало его блеск, и все же смотреть на него, не жмурясь, было трудновато.

Итак: она висит в космосе, словно какая-то кукла в скафандре, подвешенная на ниточке, а впереди, в далеком далеке, на такой же незримой ниточке подвешен гигантский светильник – Солнце. А где-то в окрестностях Солнца, соответственно тем же народным приметам, обязательно должна дефилировать некая планета Земля. Теперь возле Солнца появилась еще одна крошечная планетка по имени Чарли Новак. И перед этой планеткой стоит конкретная задача – отыскать большую планету Земля и упасть на нее.

Дай только бог, чтобы эта самая Земля оказалась в пределах досягаемости!

Чарли вспомнила, что у маленькой планетки имеется свой персональный двигатель, и подняла к лицу руку с клавиатурой.

Она пыталась бодриться, потому что снаружи, из космоса, в ее герметичный скафандр просачивался страх. И даже не страх, а какой-то первобытный ужас. Зубы начали дробно постукивать, хотя система обогрева в скафандре не вызывала нареканий. Бескрайняя пустота подавляла живую песчинку Чарли своей необъятностью, норовя смять крохотную звездочку души ощущением ее мизерности и бесконечного одиночества на фоне грандиозности вселенной.

Чарли сроду не боялась открытых пространств.

Просто не привыкла ощущать себя планетой, никогда в жизни даже не представляла, каково это – оказаться одной посреди распахнутого во все стороны пустого пространства, где нет поблизости никаких привычных предметов. Да что предметы – не на что даже опереться, хотя бы одним пальчиком!.. М-да, знатная, что и говорить, была бы опора… А и той нету.

Чтобы вконец не свихнуться от страха, она постаралась переключиться с абстрактных ощущений на конкретные, те, что должны помочь одинокой планетке Чарли найти планету Земля и воссоединиться с нею.

Вспоминая указания Лехи, она привела в действие пульт и ткнула первым делом в третью кнопку (третья – двигатель?..). После чего ощутила толчок в спину. Вроде бы заработало.

Надо же, Леха-то – как знал! – объяснил ей перед самой аварией устройство пульта. Кстати, а сам-то Леха успел надеть скафандр? И вообще, куда он подевался?.. Куда они все подевались?.. Впрочем, пока еще было неясно, что там находится у нее за спиной. Может быть – вот уж не дай бог! – —Леха без скафандра. Парит в полном вакууме в окружении сослуживцев, на фоне обломков комплекса. От подобного зрелища – пока только мысленного – ей напрочь расхотелось оглядываться, а захотелось дунуть без оглядки в космические дали, не разбирая дороги.

А ведь Леха-то, получается, ее спас. А сам скорее всего не успел… Хотя и надеялся, раз обещал найти ее. Где-то «там». Наверное, на Земле. Если все обойдется…

Хороший он все-таки был парень…

Между тем, поскольку двигатель за спиной работал, Чарли уже, надо понимать, куда-то летела: может быть, вперед, а может, и вверх. Солнце, по крайней мере, висело все там же – прямо по курсу и никуда по отношению к ней не смещалось. Пора было куда-нибудь сворачивать: так вот в задумчивости устремишься по прямой и, чего доброго, свалишься в довершение всех бед прямо на Солнце.

Чарли перевела рычажок на клавиатуре в положение «налево». Звезда сдвинулась с места и приступила-таки к вращению вокруг планеты Чарли. Заодно со звездой тронулась и остальная вселенная: такая уж у нее, нерушимой, участь – кружить вокруг планет всем своим звездным массивом. Поскольку все в ней, в нерушимой, относительно.

У Чарли наконец-то появилась возможность оглядеться, не вертя головой. Поворачиваясь вокруг своей оси, Чарли готовилась увидеть в скором времени океан обломков и – мужество, не оставь! – жертвы кораблекрушения, плавающие среди этого океана.

Все-таки, быть может, рядом есть еще кто-то живой, кто-то, также успевший надеть спасительный скафандр?.. Где-то на дне души среди дымного пепелища тлел еще уголек надежды: а вдруг и мама с папой успели?..

Пока что космос был пуст. Ни жертв, ни обломков – ничего, кроме звезд. Отсутствовал также предполагаемый виновник аварии – тот роковой объект, таинственный космический айсберг, на который напоролся «Ковчег».

А может, это было и не столкновение? Тогда что? Неполадки в двигателях, взрыв?.. Но не мог же взрыв разнести гигантскую станцию в пыль? Или раскидать обломки на такие расстояния, что ни кусочка не оказалось поблизости от нее, Чарли?.. Впрочем, почему не мог?.. Смотря какой взрыв. Вселенную же вон как разнесло…

Наконец в поле зрения стало вплывать что-то, помимо звезд. На обломки это определенно не походило. На жертвы – тем более. Вплывало оно углом. Какой-то странный прямой угол ярко-голубого цвета. С белыми разводами.

Так. Спокойно и без паники. Что это у нас может быть? Правильно – космическое тело. Большое. Очень большое. С атмосферой. Голубое. Квадратное.

Планета. К-кубической формы…

Брежу… дю… Факт.

И нечего удивляться.

Раз я все равно бредю… жу… дю…

«Космическое тело» все продолжало вплывать в поле зрения, и оказалось, что оно вовсе не правильной кубической формы, а представляет собой бессистемное нагромождение огромаднейших кубиков. Словно детская игрушка-головоломка, подаренная матушкой-вселенной Чарли в честь спасения, только почему-то в разобранном виде – вот, мол, тебе, дитя мое, на твой второй день рождения сооружение из кубиков, попробуй сложить из него круглую планету. По кубическим океанам раскинулись искаженные материки, прихотливые разводы облаков преломлялись под идеальными углами, повторяя в своем вольном полете точные геометрические формы невероятной планеты.

Чудо-планета продефилировала мимо и ушла за пределы видимости. Перед Чарли поплыл насмехающийся над своей сюрреальной шуткой космос, вскоре слева опять появилась звезда (слава богу, она-то хоть круглая!) и величаво проехала направо: потрясенная Чарли забыла выйти из разворота (до рычажков ли тут и кнопочек, когда на космической кухне пекутся такие пироги!) и продолжала вращаться между Солнцем – Солнцем?.. – и этим странным геометрическим э-э… феноменом. Да и не феноменом вовсе: планета, ясное дело, нормальная, шарообразная. Скорее всего – искомая Земля. Просто (будем называть вещи своими именами) крошечный неприкаянный метеорит Чарли обуяли какие-то квадратные космические глюки в кубических степенях, как следствие легкого сотрясения мозга, пустоты, одиночества, отчаяния и общей эмоциональной встряски.

Ошалевшая Чарли продолжала разворот, и вскоре пред ее испуганные очи вновь явился феномен во всей своей потрясающей квадратуре. Синдром кубика-рубика не исчез, он оказался подозрительно стойким и навязчивым: за время полного оборота Чарли вокруг своей оси никаких округлостей в планете так и не наметилось – предполагаемая колыбель человеческой цивилизации вызывающе распирала космос многочисленными правильными углами, упорно маскируясь под сложную кристаллическую структуру.

Вместо того чтобы остановиться и как следует, в деталях, рассмотреть феномен – глядишь, от пристального вглядывания он бы и начал постепенно округляться, – потрясенная Чарли продолжала вращаться. Когда грандиозная конструкция, закутанная в атмосферу, явилась перед ней в третий раз, ничуть не изменив очертаний, Чарли наконец сдвинула рычажок поворота в среднее положение («Здравствуй, рычажок, ты пока еще круглый? Спасибо тебе, рычажок! Ты свой парень, рычажок, так держать!»).

«Планета» застыла перед нею. Горячка белая. (Кстати, а почему «белая»?..) Потому что пить надо меньше. И только из круглой посуды. А голову при авариях рекомендуется прятать под мышку. Чарли не спрятала, поэтому глаза у нее после катастрофы заквадратились и искажают круглую перспективу. Жаль, зеркальца нет, забавное должно быть зрелище – квадратные глаза.

Как бы там ни было, а двигатель за спиной по-прежнему работал, и Чарли медленно шла на сближение с нереальной планетой. То есть, наверное, падала на нее. Хотела было остановиться. Да передумала: Земля это или что другое, а деваться ей все равно тут было больше некуда. Глядишь, по мере приближения наваждение развеется, все эти непонятные углы сами собой разгладятся и рассосутся по приветливому ландшафту.

Время шло. «Планета» медленно, но верно разрасталась. Чарли таращилась на нее изо всех сил квадратными глазами, время от времени накрепко зажмуриваясь, в надежде прогнать крупномасштабную галлюцинацию. Кое-какие изменения в надвигающейся галлюцинации действительно происходили: над «планетой» неуловимо менялся рисунок облаков да гигантские тени, отбрасываемые друг на друга ее кубическими формами, едва ощутимо смещались – несмотря на антинаучные метаморфозы, «планета» все же вращалась вокруг какой-то там своей внутриквадратной оси.

Прошло, должно быть, что-то около часа. Чарли волей-неволей начинала верить своим глазам: незаметно увеличиваясь в размерах, «планета» заполнила собою уже все пространство впереди, и, хотя до входа в стратосферу пока еще не дошло, на Чарли нацелилось, угрожающе посверкивая острым краем, ребро ближайшего кубика. Кстати говоря, этот самый кубик, претендующий уже на роль посадочного, был полностью голубого цвета. То есть, надо понимать, состоял из воды на все свои сто кубических процентов.

«И куда же это мы, интересно, рухнем? – меланхолично думала Чарли, с интересом наблюдая эволюции облачной спирали над обращенным к ней прямым углом. – Неужто в море-окиян?..»

Океан под облачной кисеей казался конструкцией из грандиозных кубиков льда, твердых и скользких, словно только что выплывших в слепленном виде из какого-то гигантского космического морозильного шкафа. Это притупляло бдительность: в таком нелепом виде океан, как ни странно, выглядел вполне надежным местом для посадки.

Представив очень живо, чем для нее закончится подобная «посадка», Чарли поначалу слегка запаниковала, затем попыталась сконцентрироваться, вообразив себя, недолго думая, тоже кубиком льда – холодным, квадратным и вследствие всего этого очень расчетливым: глюки глюками, а не мешало бы космическому кубику льда, именуемому Чарли Новак, спланировать собственное приземление. Причем на эти самые глюки. То бишь приглю… Приглю… чение. Нет, приглючение – это как раз то, что с ней приключилось – в смысле приглючилось – и продолжает приглючаться. А теперь ей грозит приглю-чи-ва-ние. Да, так. Раз в ближайшем космосе одинокой льдинке некуда приземлиться, придется ей приглючиваться. Кстати, приглючивание назревало в самом ближайшем будущем: Чарли уже входила в стратосферу, так что необходимо было действовать, пока еще в ближайшем окружении имелась пустота, а вместе с ней относительная свобода маневра.

Чарли принялась мучить клавиатуру, насколько это было возможно, зная назначение лишь трех кнопок и одного рычажка. То ли поэтому, а может, вследствие полного отсутствия опыта, все ее маневры привели к тому, что она почти полностью погасила собственную скорость, закрутилась кувырком, еле остановилась и на этом с испугу выключила двигатель. В результате, вместо того чтобы пойти на облет «планеты», она стала на нее отвесно падать. Вот когда она сильно пожалела о том, что не расспросила Леху о назначении остальных кнопок, которых насчитывалось на запястье еще не менее дюжины, – наверняка среди них имелись и такие, что должны были обеспечивать обитателю скафандра горизонтальный полет в атмосфере.

Отчаявшись добиться горизонтального полета, Чарли ткнула в кнопку амортизаторного антиграва. Антиграв, кажется, не действовал. При его включении Чарли ожидала если и не полной своей остановки в воздухе, то хотя бы резкого толчка, свидетельствующего о снижении скорости падения, – словом, каких-то благотворных для себя перемен. Но их не было. В полной панике, растопырив руки и ноги, она продолжала падать уже сквозь более плотные слои атмосферы, а гигантский куб океана под ней неумолимо рос, предоставляя ей для падения свою верхнюю плоскость, распахивающуюся все шире – гостеприимно, зрелищно и с катастрофической быстротой.

«Утопну… – всхлипнула бессильная мысль. – Нет, сначала разобьюсь. О воду…»

С трудом оторвав взгляд от могучей океанской глыбы, на которую ей в очень скором времени предстояло упасть, Чарли вновь поглядела на клавиатуру – была не была, хуже все равно не будет – и ткнула наугад в самую середину кнопочного скопления. Ничего страшного, равно как и спасительного, не произошло, только сверху над кнопками пробежала надпись:

«ПРИКАЗ О СНЯТИИ СКАФАНДРА ТРЕБУЕТ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ТРОЙНЫМ НАЖАТИЕМ».

Ага. Нет, это, пожалуй, нам сейчас лишнее. Ткнула еще:

«БОЕВОЙ БЛОК НА КОНСЕРВАЦИИ». И слава богу. Идем дальше:

«РЕКОМЕНДУЕТСЯ ПОДЗАРЯДКА КИСЛОРОДНОГО БЛОКА И ДВИГАТЕЛЬНЫХ БАТАРЕЙ».

До воды дотянем. Что еще?

«РАССТОЯНИЕ ДО ПОВЕРХНОСТИ – 9, 3 KM. 9, 2. 9, 1. 9, 0».

Большое спасибо. Чем еще порадуешь?

«ЗАДЕЙСТВОВАН РЕЖИМ АМОРТИЗАЦИИ. ВРЕМЯ ТОРМОЖЕНИЯ – 20 СЕК. 21. 22. 23. 24».

Уф!

Стало быть, все-таки тормозим. Помалу. Но тормозим. А ближе к воде, глядишь, планировать начнем. Ура! Панихида откладывается. Можно перевести дух. А заодно и вглядеться – нет ли в квадрате – гляди-ка, а ведь и впрямь в квадрате – предстоящей посадки каких-нибудь островов.

Квадрат посадки, кстати говоря, отличался безоблачностью, был идеально чист и светел и смахивал на грандиозную синюю простыню, растянутую специально по случаю падения Чарли, как бы с целью ей его смягчить. Как ни странно, но сама Чарли предпочла бы при падении с неба попасть на твердую почву. Но на водной простыне не виднелось ни одного сухого клочка.

Чарли шарила взглядом по океанской равнине, выискивая землю, как вдруг взгляд ее зацепился за нечто необычное: прямая и узкая, как клинок, полоса словно перечеркивала бирюзовую гладь – чуть наискось, от края до края.

Чарли вгляделась пристальней, боясь ошибиться. Похоже, что глаза ее не обманывали: через океанское полотно, рассекая его надвое, тянулась ровная, бликующая на солнце лента.

Мост! Конечно же, мост! Что же еще?

Чарли ощутила настоящее облегчение. Наличие моста означало в первую очередь возросший шанс на спасение. А во вторую очередь это значило, что она, несмотря на все свои более чем основательные сомнения, падает не куда-нибудь, а на родную Землю: Земля была единственной «планетой» в галактике, где через океаны, от материка к материку, тянулись антигравитационные мосты.

Теперь можно было не сомневаться, что весь ее дикий кубизм не что иное, как обыкновенный заскок в психике; в душевных расстройствах она не сильна, но на Земле с этим разберутся – обследуют, классифицируют и вылечат. Она, Чарли, единственная, выжившая после гибели «Ковчега», она уже столько преодолела, осталось совсем немного – всего лишь успешно приземлиться, а вернее, примоститься на этот мост.

Было уже очевидно, что ее падение замедлилось и продолжает замедляться. Но, падая так и дальше, она в конце концов окажется довольно далеко от моста. Необходимо было срочно что-то предпринять, чтобы превратить свое падение в полет и направить этот полет в нужном направлении.

Стало быть, предстоит еще поэкспериментировать с пультом.

Понажимав наугад разные кнопки и получив много новой информации о состоянии скафандра внутри и снаружи, а также о составе воздуха, наличии в нем вредных бактерий и о климате данной «планеты» (резюме – «полностью пригодна для жизни»), Чарли решилась наконец просто вновь включить двигатель. Она не представляла, чем это может кончиться, поскольку знала из курса физики, что законы движения в атмосфере «планеты» должны быть несколько иными, чем в космосе. Однако электроника скафандра сделала, должно быть, необходимые скидки и поправки на атмосферу и на гравитацию, поскольку ничего плохого при включении двигателя не случилось, а даже совсем наоборот: ее движение не то чтобы стало горизонтальным, но приобрело в падении некоторую горизонтальную направленность. Отчаявшаяся было Чарли вновь воспряла духом и с помощью верного рычажка подкорректировала эту направленность в сторону спасительного моста. Ее так и подмывало сделать еще что-нибудь – может быть, еще попытать пульт, чтобы совсем остановить падение или усилить горизонтальный момент, но теперь самым разумным было расслабиться – насколько это получится – и просто ждать.

Океан приближался. Он уже не казался простыней – углы сгладились горизонтом. Мост тоже приближался – стальная полоса становилась все шире, теперь Чарли ясно различала здания, выстроенные по обеим его сторонам. Мост был огромен: по сути, каждый такой мост представлял собой своеобразный город, вытянутый в длину через океан и состоящий из одной лишь улицы. Чарли видела сверху, как по этой улице ползут редкие машины. Земля, конечно же, была в полном порядке, здесь шла своим чередом обычная жизнь, которой дела не было до сумасшедших галлюцинаций шальной девчонки, чудом выжившей в катастрофе, потерявшей родных и прилетевшей в одиночку из космоса, чтобы свалиться в довершение всех бед в земной океан.

Постепенно Чарли стало ясно, что до моста ей не дотянуть: хотя снижалась она теперь гораздо медленней, но воды, судя по всему, должна была достичь прежде, чем долетит до моста. И теперь ей не мешало бы подумать, как до него добираться. То есть, что добираться придется вплавь, – это очевидно, а вот как, к примеру, вплавь – в скафандре или без?.. Скользя стремительно над самой поверхностью воды, уже ложась плашмя на мелкие волны, Чарли еще не знала, как ей быть, а вернее, как ей плыть – в скафандре или без. Но при погружении сразу стало ясно, что в скафандре, каким бы легким он ни казался, она может только пойти на дно, причем весьма скоропостижно. Едва попав в воду, Чарли моментально затонула и уже не могла вынырнуть: скафандр, как выяснилось, не умел плавать, он предпочитал погружаться – где-то со скоростью топора, а то и быстрее. При этом ни удушья, ни каких-либо других неудобств Чарли не ощущала – космический скафандр, оказывается, с успехом заменял водолазный, не исключено, что в нем можно было бы какое-то время прожить и на дне морском. Вот только Чарли об этом вовсе не мечтала. Вдохнув поглубже и задержав дыхание, она нажала на клавиатуре приказ о снятии скафандра и подтвердила его, как оно и требовалось, тройным нажатием.

Нечего и говорить, что процесс снятия верного скафандра на глубине десятка метров оказался процедурой не из приятных. Но пережить эти неприятности было делом нескольких секунд, после чего Чарли, свободная и легкая, устремилась к поверхности воды, а скафандр, столь же свободный, но тяжелый, продолжил свой исследовательский путь вниз, в таинственные пучины океана.

Вынырнув и отдышавшись, Чарли нашла глазами мост – мощную стальную конструкцию, подвешенную изощренным человеческим гением безо всяких опор на сотни метров над океанской гладью. Решительно вздохнув, Чарли поплыла к мосту. Ломая по пути голову: как же ей теперь на него взбираться?..

Она плыла, и с каждым гребком в душе ее все более формировалось ледяное подрагивающее желе, очень смахивающее на отчаяние. Но ее все-таки еще согревала надежда на тот же самый человеческий гений, что подвесил конструкцию: этот гений просто обязан был снабдить свое детище по всей длине системой обнаружения человека, оказавшегося «за бортом», то есть в воде под мостом. И разработать комплекс мер по его спасению.

Утешаясь такими мыслями, Чарли медленно приближалась к мосту. Поначалу она старалась плыть быстрее, но вскоре выдохлась и стала экономить силы. Временами – хочешь не хочешь – ей пришлось отдыхать, лежа на воде. Во время очередного такого отдыха она и ощутила впервые этот запах – в солоноватом морском воздухе появилась слабая тошнотворная струя. Чарли принюхалась, неприятно удивленная. Поразмыслив, она решила, что запах свидетельствует о близости моста: очевидно, так пахли отходы человеческой жизнедеятельности, которые сбрасывали или сливали оттуда в океан.

Она поплыла дальше, готовясь к нарастанию вони. Запах то появлялся, то исчезал, потом вдруг резко усилился, и, повернувшись по ветру, Чарли наконец увидела его источник: впереди и сильно левее качалась на волнах бесформенная раздутая груда. Подплывать и выяснять, что это такое, у Чарли не возникло ни малейшего желания; она собиралась плыть своей дорогой, но мгновенно изменила это решение, когда, невольно вглядевшись, с ужасом поняла, что безобразная груда не что иное, как человеческий труп.

Чарли, забыв о мосте, отчаянно заработала руками и ногами, стараясь только отплыть подальше от неожиданной находки. Она не хотела оборачиваться, но ей все казалось, что труп не отстает, что он по-прежнему близко, и она несколько раз оглянулась через плечо. Лишь убедившись, что мертвец остался далеко позади, Чарли немного отдышалась, раскинувшись на воде и уставясь невидящими глазами в небо. Потом вновь поплыла к мосту.

До чего же он страшный… Весь раздут… И глаз – водянистый, выпученный, как у глубоководной рыбы… Наверное, упал с моста. И… давно. И никто его с воды на мост не поднял. Потому что он был все равно мертвый – сразу разбился о воду. Но все-таки… А почему же тогда его не… М-мамочки!..

Подувший в лицо теплый ветерок нес с собой новый поток зловония. Одновременно Чарли увидела еще трупы: громада моста, загородившая собою уже добрую четверть неба, отбрасывала на воду гигантскую длинную тень, и в этой тени покачивались острова разбухших тел.

Чарли завертелась в воде, в ужасе оглядываясь. На сей раз ужас ее был вызван не только появлением новых трупов: за секунду до того ей пришла мысль куда более пугающая, чем соседство мертвецов. Теперь она повторилась с клацающей отчетливостью: «Почему же их всех не съели акулы?..» Чарли и не заметила, что клацает вовсе не мысль, а ее зубы.

Она ведь прекрасно знала – как же она могла забыть! – что на любой «планете», где есть моря и океаны, в которых кипит жизнь, имеются и хищники, так называемые «санитары» этих морей и океанов. Они бывают разных форм и размеров, ученые дают им разные мудреные имена, но в очень многих мирах моряки – потомки колонизаторов называют их по-прежнему, так же, как издревле звали земные мореплаватели, – акулами.

Чарли не могла вспомнить, как именно выглядят земные акулы и по каким признакам люди узнают об их приближении. Единственным «утешением» ей могло служить обилие трупов: раз они еще не съедены, значит, акул здесь пока не было. Но это же говорило и о том, что акулы могут появиться тут с минуты на минуту.

Сцепив зубы, Чарли продолжила путь вперед – к мосту, словно больше не замечая, что вскоре ей предстоит плыть среди мертвецов. Ей просто некуда было больше плыть. Мост был ее последней надеждой. Другая дорога лежала на дно. Или к акуле в зубы.

Может быть, у них там на мосту такой обычай – скидывать своих мертвецов в воду. Другое дело – живой человек. Ее должны заметить. И спасти. А если нет, то на дно можно отправиться и прямо из-под моста – в те края никогда не поздно.

Она плыла, как в больном кошмаре – когда уже не помнишь, что ты спишь, поэтому и не можешь проснуться, – высоко задирая кверху голову, – так она видела мост и не видела мертвых, так отравленная ими вода не касалась хотя бы ее лица. Она глядела только на мост – на нем было спасение, на нем была жизнь – и вскоре заметила, что наверху у самого парапета что-то движется.

Там были люди, живые люди.

Чарли хотела крикнуть им, позвать на помощь, но у нее не хватило дыхания – крик получился короткий, слишком слабый. Такой призыв о помощи, конечно, не мог быть услышан на мосту. Однако, к ее удивлению и восторгу, движение у парапета оживилось, оттуда вроде бы замахали руками, до Чарли даже донесся едва слышный свист. В довершение всего сверху сбросили что-то на длинной веревке. По мере падения стало видно, что к концу веревки привязан короткий обрезок трубы и получилось что-то вроде «тарзанки». До воды это приспособление не долетело, а остановилось где-то на две трети пути; повисело немного, затем стало медленно опускаться.

Забыв об усталости, еще не веря своему счастью, Чарли изо всех сил отчаянными рывками поплыла туда, где спасительный снаряд должен был коснуться воды. То, что в непосредственной близости от этого места колыхались на воде два трупа, уже не имело значения. Как не имело значения примитивное устройство этого «подъемника»: среди предполагаемых ею способов подъема на мост такой экзотики, как обрезок трубы на веревке, даже близко не промелькнуло. Однако сейчас Чарли недалека была от того, чтобы признать «тарзанку» лучшим изобретением человечества.

Когда Чарли доплыла до «подъемного устройства», оно уже достигло воды и даже немного притонуло, что облегчило Чарли задачу на него взобраться. Веревка была пропущена через трубу и сверху завязана на узел, образуя петлю. Продевшись в эту петлю и пристроившись поудобнее, Чарли взялась за узел и пару раз сильно дернула. В ответ сверху тоже сперва подергали – мол, все, что ли? Уселась? Она дернула утвердительно. И тут увидела их.

«Санитаров».

Они двигались вдоль моста большой стаей – вода там, где они шли, как бы кипела. В этом кипении то и дело мелькали бугристые спины и игольчатые хвосты, порой возникало из воды безобразное зубастое рыло, а за ним выплескивались когтистые перепончатые лапы-плавники.

Они хватали мертвецов.

И жрали.

Чарли отчаянно задергала веревку. Она и представить себе не могла, насколько чудовищны земные акулы. Иначе от одной мысли о падении в земной океан ее забили бы нервные судороги.

Чудовища приближались быстро. Веревка уже напряглась и потянула Чарли из воды, но с натугой и неспешно. А здешним акулам, очевидно, было далеко не все равно, что жрать: хотя от мертвечины их явно не тошнило, но заметив, что впереди плещется еще что-то живое и, значит, свеженькое, они радостно кинулись к деликатесу.

При виде их кипучего порыва Чарли, все еще находящаяся в воде, ощутила полуобморочный ужас. Вода, взбитая ватагой кровожадных «санитаров», бурлила уже в паре метров от нее, когда веревку сверху потащили резче. Чарли рывком отделилась от воды, спешно поджимая ноги. Там, где они только что висели, пролетела набитая зубами пасть трупоеда. Челюсти при этом, как ни странно, не клацнули – так и прошли открытыми, как бы в немом удивлении от этакого коварства со стороны очевидной еды. Круглые мутные глаза тупо проследили за ускользающими от них розовыми пятками. Чарли вдруг страшно захотелось заехать этому «санитару» пяткой в глаз. Почему-то вместе с водой с нее схлынул и страх, хотя расстроенные зубастики уже устроили под ней общее собрание, тщетно пытаясь по очереди ее достать.

– Учитесь прыгать, – сиплым голосом посоветовала им сверху Чарли, которую тем временем короткими рывками поднимали все выше.

Сидеть на «тарзанке» оказалось чертовски неудобно, держаться было трудно – руки быстро устали, а она ведь здорово вымоталась еще в воде. Наверху ничего не было видно, кроме громады моста, а внизу картина открывалась безрадостная: в той стороне, где еще не прошли «акулы», по океану вдоль всего следования моста были щедро разбросаны трупы. Это обилие трупов не на шутку тревожило Чарли: не могло их быть так много, если бы океан использовали как простое кладбище. Может быть, на Земле эпидемия?.. Или война?.. Так почему же об этом ничего не известно в колониях? Разве что она началась недавно?.. Только этого ей не хватало в довершение всех несчастий!

Стоп. Зачем сразу предполагать самое худшее?.. А что же еще можно предположить, как не самое худшее, при виде океана, заваленного трупами?!

Она с трудом осадила панические мысли. Что в них толку? Главное сейчас – подняться наверх. Пройти это последнее испытание, дотянуть, не обессилеть.

Там, наверху, она получит ответы на все вопросы.

Чарли неимоверно устала, ее била нервная дрожь, мокрая одежда усиливала озноб. Руки совсем занемели, она их не чувствовала и, глядя на них, удивлялась, как это они так крепко, до белизны в костяшках, вцепились в веревку. От бесконечных рывков и раскачивания ее тошнило, голова кружилась, она уже не в силах была оценить расстояния – ни пройденного, ни оставшегося, да и не пыталась больше ничего оценивать: все мысли и воля сосредоточились на одном – держаться. Крепко.

Иначе – смерть.

Внезапно рывки прекратились – сверху перестали тянуть, хотя до моста осталось еще порядочное расстояние. Отчаиваясь из-за остановки – каждая лишняя секунда несла мучения, отнимала силы, – Чарли закачалась на огромной высоте над океаном.

Кач-кач, только не плачь…

И вдруг заскользила вверх – стремительно и ровно, словно в чудесном сне.

Расстояние, оставшееся до моста, она пролетела уже в несколько секунд, замедлившись лишь перед стальным массивом верхнего перекрытия. Отсюда ее поднимали медленно и осторожно, явно стараясь лишний раз не ударить.

Ей уже было все равно.

Только держаться…

Скребя всем боком по шершавому железу долгожданного моста, она подняла голову и увидела их – настоящие, живые человеческие лица. Одновременно сверху к ней протянулись сразу несколько грязных рук.




Глава 2


Служебный объект: 4851; 9-16 Ларри Шанс.

Функция: водитель транспортного средства. Дана привязка к наземному транспортному средству четырехместного типа.



		Разве что рухнут неба выси
		В стихий последнем мятеже,
		Все сплющив и, как точки, сблизив,
		Два полюса – на чертеже.

Помимо женщин, основой жизненных интересов Ларри Шанса с юных лет были машины – не те, которые что-то производят, или, допустим, летают по небу, или там плавают по рекам и морям, а те, что ездят по земле посредством четырех колес, то есть те самые, что до сих пор еще величались автомобилями. Питал Ларри с детства такую слабость к самодвижущимся, так сказать, наземным экипажам. Благо они в последние времена опять вошли моду и имели большой спрос на рынке. Однако собственной машиной Ларри так и не обзавелся – как и собственной женщиной, – виной чему был такой досадный пустяк, как декларация о доходах. Будучи первоклассным автослесарем и неплохим водителем, Ларри предпочитал зарабатывать на жизнь продажей краденых запчастей, а также автомобилей, собранных из тех же самых краденых запчастей. То есть не то чтобы предпочитал, просто жизнь так сложилась, что заниматься законной продажей чего бы то ни было Ларри не имел ни морального, ни юридического права: грехи юности, как это порой бывает, предопределили дальнейший торный путь. И хотя на этом пути у Ларри давно все было смазано, но в связи с нестабильностью поставок дефицитного товара, а также дилетантством и как следствие – высокой текучкой в рядах поставщиков доводилось порой идти на риск и демонстрировать салажатам настоящее искусство, то есть красть самому – как отдельные запчасти (иногда партиями), так и целые машины (увы, только по одной).

Впоследствии он так и не смог окончательно понять, было ли все произошедшее наказанием за грехи ему лично, либо его сравнительно привилегированное положение стало случайным подарком судьбы опять же ему лично, в то время как за грехи расплачивался весь мир, вследствие таинственной метаморфозы космических масштабов превратившийся в чистилище. К Ларри, по крайней мере, этот новый мир повернулся не самым худшим своим местом.

А если по порядку, так все началось с того, что однажды, угнав очередную тачку, Ларри уже не смог от нее отделаться. То есть почти буквально прилип, или это она к нему прилипла. Словом, перегонял как-то Ларри через бугор украденную на заказ красавицу «NISSAN R5001», закамуфлировав ее маскировочным полем под серенький неприметный «Форд». В пути ему приспичило, и пришлось притормозить у одного из зеленых «шкафов» – скромных прибежищ страждущих, украшающих дорогу вдоль всего моста. Открыв дверцу и выйдя из машины, Ларри смог удалиться от нее лишь на два шага. Третий шаг ноги делать почему-то отказались – что правая, что левая. Выяснять, в чем именно тут закавыка, было в тот момент недосуг, так что Ларри, потоптавшись немного на месте и обежав разок вокруг машины, в конце концов сел обратно за руль и просто подъехал к «шкафу» вплотную, буквально «дверь в дверь». Но потом-то, конечно, занялся исследованием явления более скрупулезно и выяснил, что машина его как бы «поймала» и держит в своеобразном поле, не позволяющем ему отойти от нее далее чем на полтора метра, что соответствовало примерно двум его шагам. Поначалу Ларри пришел в бешенство и одновременно упал духом, сделав из происходящего единственный логичный вывод: с ним случилось то, чего он подсознательно ждал и боялся все эти годы – он, широко известный в узких кругах специалист по нейтрализации охранных систем, попал на какую-то новейшую противоугонную хрень. Можно было не сомневаться, что его уже ведут и в ближайшие же часы его лебединая ария, то есть дуэт, с крошкой «Ниссаном» будет спет.

Не стоило даже и трепыхаться, оставалось дожидаться полиции прямо здесь, по соседству со «шкафом», однако Ларри Шанс принадлежал к числу тех, кто трепыхается до последнего. Поэтому он сел за руль и продолжил путь. Гнал на протяжении всего дня, а когда стемнело, заночевал прямо в машине, припарковав ее на стоянке возле отеля «Максима» (к слову, выбора – оставаться в машине или пойти ночевать в отель – у него не было). В тот день он и сделал первые удивительные открытия, касавшиеся пока только машины, приписав их вначале какому-то секретному экспериментальному оборудованию автомобиля. Во-первых, ему ни разу не пришлось останавливаться для подзарядки двигательных батарей: если верить индикатору мощности, застрявшему на максимуме, энергетические батареи машины просто не нуждались в подпитке. Когда же проголодался сам Ларри, то он обнаружил в мини-баре, опустошенном им еще с утра, консервированный обед – из двух вполне съедобных блюд, очень смахивающих на натуральные, плюс бутылка лимонада. Изменения, происходящие вне салона автомобиля, то есть в окружающем мире, ускользали вначале от его не пристального внимания. Ларри начал замечать их спустя примерно сутки, все более убеждаясь в отсутствии за собой полицейской слежки.

Черту он в первый раз проскочил, даже не подозревая о ее наличии. Точкой отсчета нового миропорядка стал для него отель «Максима», промелькнувший по ту сторону трассы: явление точной копии вчерашнего отеля на другой стороне не то чтобы поразило Ларри, тогда он, можно сказать, едва обратил на него внимание, зато впоследствии отель стал для него чем-то вроде приграничного столба – первым знаком, свидетельствующим о приближении к Черте. Что его тогда действительно удивило, так это поведение людей – коренных обитателей моста. Мост по обе стороны трассы был густо заселен, среди застройки попадались и небоскребы, где располагались в основном конторы и банки, имелись рестораны, кинотеатры, казино, деловые и увеселительные отрезки моста перемежались километрами жилых кварталов. Ларри не обращал внимания на людей до тех пор, пока они не начали выходить прямо на трассу – сначала поодиночке, а затем и большими группами. Точнее сказать, стаями. Одиночки вели себя более чем странно – бегали по дороге зигзагами, как зайцы, или бродили потерянно по проезжей части, словно отродясь не слыхивали ни о каких машинах, для которых и существовала эта проезжая часть. Ларри пришлось часто притормаживать, чтобы не переехать очередного психа. Было очевидно, что психов этих тянет друг к другу, потому что постепенно они группировались. Сбившись в стаю, люди утрачивали потерянный вид, становились более целенаправленными и агрессивными: вдоль дороги то и дело слышался звон разбиваемых витрин, затевались драки, пару раз Ларри останавливали, загородив ему дорогу, после чего машину окружали, однако никто из нападавших не смог подойти к ней ближе, чем на те же полтора метра. Потом он перестал останавливаться – просто сбрасывал скорость перед очередными толпами налетчиков, а те в свою очередь якобы вежливо расступались перед ним.

Так было поначалу, когда Ларри еще надеялся достичь материка и тогда уже разобраться в происходящем – радио-то в его машине отказало еще до всего, а потом вдруг заработало, но понесло что-то несусветное: увеселительные программы вперемешку с записями новостей каких-то доисторических времен, начиная, похоже, чуть ни с самого открытия на «планете» радиовещания.

Выключив радио и бросив машинально взгляд наверх, на информативную метку, чтобы узнать, сколько километров этого съехавшего с катушек моста ему еще осталось преодолеть до большой земли, он и обнаружил, что едет вовсе не из Америки в Европу, как он с самого начала предполагал, а наоборот, то есть уже назад – из Европы в Америку. Остановившись и обмозговав данную ситуацию, Ларри пришел к выводу, что перемена направления была не его случайной ошибкой, а чьим-то организованным актом, произведенным коварно под покровом ночи: пока Ларри мирно спал, местные приколисты, по которым давно уже плачет психдиспансер, отбуксировали его машину через дорогу. Правда, вывод этот прогибался в одном очень важном пункте: Ларри помнил, что припарковался он вечером у отеля и что отпарковался утром от того же самого отеля. Но тут ему припомнился точно такой же отель на другой стороне трассы – в этом, очевидно, и состоял весь их подлый план: два отеля-близнеца на противоположных сторонах, поди-ка догадайся, что заснул ты возле одного, а проснулся уже у другого – того, что напротив!

Склоняя поэтажно сквозь зубы этих сбрендивших идиотов – обитателей моста, Ларри развернул машину на встречную полосу и продолжил свой прерванный путь в Европу. Когда он вновь миновал отель «Максима», окна его первых этажей уже были выбиты и народ под веселый звон трудился над остальными этажами. Вскоре Ларри пересек Черту во второй раз, но опять же этого не заметил. Через какое-то время по другую сторону дороги явился отель-близнец, где работа по битью стекол велась с не меньшим энтузиазмом и уже почти подходила к концу. Стоит ли говорить, что когда взгляд его вновь обратился к дорожной справке, то она оповещала, сколько километров пути ему осталось проехать, чтобы попасть в Америку. Нет смысла описывать его недоумение и панику после этого открытия, тем паче что описанию они все равно не поддавались, стоит лишь упомянуть, что мимо двух отелей «Максима» он проехал в то утро еще не менее десятка раз, делая различные мелкие заметки, пока не уверился окончательно в том, что оба отеля являются на самом деле одним и тем же сооружением, а самого его, Ларри, в определенной точке пути разворачивает мгновенно на встречную полосу какой-то неведомой силой. Что это за сила и каков ее источник, ведомо было, очевидно, одному лишь дьяволу, Ларри же вынужден был просто признать факт ее наличия и осмысливать план своих дальнейших действий, считаясь с этим фактом. Надо отдать ему должное – с мечтой попасть в Европу Ларри расстался не сразу: он прорывался туда с завидным упорством в течение примерно еще двух суток, благо машина давала ему теперь не только кров, но и стол, причем то и другое бесплатно, как и – благодарение Небу! – возможность быстро передвигаться.

О том, что подобная же «затычка» имеется и по дороге в Америку, на расстоянии нескольких тысяч километров от первой, Ларри узнал значительно позже, когда, отчаявшись наконец попасть в Старый Свет, смирился с мыслью о возвращении в Штаты (какая, черт, разница, лишь бы убраться поскорее с этого дьявольского моста!) и поехал-таки назад. В середине третьих суток пути его опять развернуло. Не в силах поверить в очевидное – в то, что ему не суждено больше ступить на твердую землю, ни на европейскую, ни на американскую, – он бросился на штурм новой преграды. Лишь после ряда безуспешных попыток Ларри окончательно осознал, что находится он в ловушке. И дальнейшая его участь – ездить по мосту взад-вперед, от «затычки» к «затычке». В то время, когда любой удачливый карманник мог не только наслаждаться роскошью ступать по Земле в любой ее точке, но и бороздить просторы вселенной в космических лайнерах, он, Ларри Шанс, заперт на каком-то паршивом мосту, да к тому же еще прикован к машине, как Прометей к скале. Что же он теперь, обречен ездить дозором по этому мосту всю жизнь, до самой своей смерти? Или только до тех пор, пока не сгинет проклятый барьер?.. Второе, конечно, было куда предпочтительней. И в ожидании этого второго Ларри ничего другого не оставалось, как заниматься первым, то есть ездить туда-сюда по ограниченному неведомыми силами отрезку моста. Других дел у него теперь все равно не было, да и это занятие нельзя было назвать делом – рулем не приходилось крутить даже в двух критических «поворотных» точках. Поэтому все внимание Ларри невольно сосредоточилось на проблемах и образе жизни обитателей моста – его фактических товарищей по несчастью. Разумеется, кроме его «Ниссана», на мосту оказалось заперто некоторое количество транспортных средств, в том числе и несколько полицейских машин. И у всех водителей, как он вскоре выяснил, появились аналогичные проблемы: никто из них не мог отойти от машины дальше чем на два шага, а взятые до катаклизма пассажиры, выйдя из машины, уже не имели возможности вновь в нее вернуться.

Спустя пару дней Ларри даже отключил маскировочное поле: если приметы его машины и имелись в здешних полицейских участках; то сделать ему теперь все равно ничего не могли, а кроме того, полиции сейчас было не до него, если она вообще функционировала на данном замкнутом отрезке моста, в чем Ларри не без оснований сомневался: в течение тех первых дней, что он вне себя от злости мерил трассу из конца в конец, на обочинах закипала настоящая гражданская война. Перебив все, что можно было разбить – даже окна небоскребов, – и разграбив банки, магазины и конторы – короче, все, что только можно было ограбить, неуправляемые стаи народа начали становиться более организованными и постепенно превратились в группировки, которые – должно быть, от нечего делать – занялись истреблением друг друга. Теперь, куда бы Ларри ни ехал – на запад или на восток, – справа и слева между зданиями и внутри них постоянно велись бои и потасовки, гремели выстрелы, свистели пули и мелькали вспышки лазеров, особенно хорошо видные по ночам. Кстати говоря, лихих шоферов, носящихся в панике по мосту, тоже не обходили вниманием: на первых порах их закидывали тяжелыми предметами обихода, пытались обстреливать из разных видов оружия и устраивали им поперек дороги баррикады. Все это поначалу изрядно потрепало шоферам нервы, но зато помогло им выявить еще одну непрошеную благодать, снизошедшую исключительно на водителей транспортных средств: оказалось, что под незримым полем-тюрьмой, накрывавшим каждую машину, их не берут ни пули, ни лазеры, а баррикады под воздействием этого поля сами собой разваливаются и даже как бы расступаются, постепенно освобождая дорогу движущемуся автомобилю. Поняв, что владельцы автотранспорта практически неуязвимы, их в конце концов оставили в покое. И с этого дня они стали полными хозяевами трассы, превратившись в своеобразную касту неприкосновенных, отделенную от общественных проблем волею судьбы, или, скорее, тех треклятых сил, что имели наглость, перелопатив земной миропорядок, заменить собой судьбу. Словом, все водители, и Ларри в том числе, остались среди всеобщего безумия как бы не у дел.

Наблюдать нейтрально из уютной машины за военными действиями, развивающимися снаружи, Ларри вскоре до смерти надоело, и он стал по мере сил к ним подключаться – благо, съезжать с дороги в проулки между домами ему ничто не мешало, и за свою жизнь он мог быть при этом абсолютно спокоен. Правда, участие его было весьма пассивным – ну, разгонит очередную поножовщину либо, вклинившись в перестрелку, загородит от пуль пару-другую оболтусов. Зато он приобрел вскоре новые знакомства среди местного населения, общаться с людьми, находящимися вне его «защитного» поля, он мог только посредством разговора, и Ларри не упускал такой возможности – на контакт с ним, как правило, шли охотно, надеясь, должно быть, со временем вызнать секрет шоферской неуязвимости, который был загадкой и для самого Ларри, о чем он, разумеется, предпочитал не распространяться. Вскоре, кстати, выяснилось, что предметы и вещи, никак не угрожающие его жизни и не мешающие машине передвигаться вперед, вполне способны проходить сквозь поле, и он стал милостиво выполнять некоторые просьбы, связанные с мелкими перевозками, а также передавал между группировками разного рода послания и ультиматумы. Все это как-то скрашивало его «принудительное заключение» и подавляло ощущение полной отрезанности от внешнего мира.

Пока Ларри пытался вникнуть в смысл окружающих разборок и хотя бы примерно уяснить себе, что за цель они преследуют, разборки эти принимали все более угрожающий характер: сначала они имели вид междоусобиц и происходили между отдельными группами по обе стороны дороги. Потом правая сторона моста ополчилась на левую; тогда-то и началась настоящая гражданская война – правых с левыми, в которой была своя линия фронта – дорога и даже свои нейтралы, сиречь водители транспортных средств, беспрепятственно фланирующие взад-вперед прямо по линии фронта. Среди них у Ларри, само собой, тоже завязались знакомства, в том числе, как это ни странно, и с двумя полицейскими, также принимавшими живейшее участие в общественной жизни. Что касается «пешей» полиции, то она не то чтобы оказалась полностью деморализована, а превратилась поначалу в отдельную группировку, довольно влиятельную, но впоследствии растворившуюся в разрозненных рядах «правых» и «левых» армий. Водителей же патрульных машин – знакомых Ларри – больше всего занимал вопрос: откуда у гражданского населения моста взялось в мирное время столько оружия и боеприпасов? Население отнюдь не склонно было откровенничать с ними на сей счет, но как-то при разговоре «из окна в окно» один из полицейских с косой ухмылкой поведал Ларри о том, что, встречая порой бывших сослуживцев, слышал от них, будто оружие, так же, как и продукты питания, они находят прямо в домах, порой лежащими на виду, порой хитро спрятанными, и что в промежутках между стычками все якобы заняты тем, что рыщут по зданиям в поисках боеприпасов и еды. После этого разговора Ларри, готовый в свете последних событий поверить во что угодно, вплоть до превращения оружия в продукты питания и наоборот, пошарил хорошенько по салону своей машины и не слишком удивился, обнаружив под вторым креслом маленький тайник, а в нем – лазерный пистолет «вигла» с шестью запасными батареями. В былые времена подобная находка в украденной машине привела бы его в панику, теперь же он отнесся к ней спокойно, даже как к должному, и переложил лазерник и батареи в бардачок. Пистолет мог, конечно, принадлежать прежнему хозяину автомобиля, но Ларри почему-то так не думал: он начал уже немного осваиваться с сюрпризами нового мира и даже находить в них определенную логику, как, впрочем, и перестал изводить себя бесполезным вопросом, откуда в этом новом мире что берется. Хоть пистолет был ему в принципе не нужен, но, раз уж он появился, значит, грядут события, когда он может пригодиться.

Дней Ларри не считал, но прошло, должно быть, еще не менее недели опостылевшей жизни на колесах, прежде чем оправдалось его предположение о пистолете. Неделя была для жителей тяжелой, бои велись непрерывно по всей «линии фронта», последние три дня были особенно жаркими – на некоторых участках «правые» и «левые» менялись территорией по нескольку раз за сутки. В то утро впервые наступило затишье: противники «зализывали раны» (Ларри подозревал, что медикаменты они находят так же, как и все остальное), запасались боеприпасами и едой и очищали отвоеванное жизненное пространство от трупов вчерашних соратников и врагов: уделом тех и других был головокружительный полет с родного моста в далекие океанские волны.

Ларри с утра был в пути, намереваясь весь день провести на трассе: трупы с нее оттащили в первую очередь, вместе с ранеными, еще до рассвета. На обочинах делать сегодня было нечего, кроме как наблюдать массовые проводы «в последний путь», до чего Ларри был не охотник.

Уже во второй половине дня он увидел впереди уродливую фигуру, выскочившую чуть ли ему не наперерез, и притормозил: бояться ему было нечего, к тому же человек был ему знаком – молодой еще мужчина по прозвищу Свищ, казавшийся стариком из-за своего уродства: горбатому, с перекошенным плечом и вечным слащавым выражением на кривой физиономии, Свищу вроде бы первому была дорога с моста в океан, но его почему-то не брали ни пули, ни лазеры.

Ларри вдруг страшно захотелось выйти из машины, размяться – просидел уже на этом чертовом кресле всю задницу, скоро пролежни появятся, а ноги так и вовсе разучатся ходить по земле.

По Земле… Ступить бы на нее когда-нибудь вновь, на Землю.

Сдержался и просто опустил боковое стекло. Вначале Свищ, топчась напротив окна у самой границы поля, попросил о помощи, чего, собственно, Ларри и ожидал. На вопрос: «В чем дело?» Свищ, торопясь, с трудом подбирая слова и помогая себе руками, рассказал следующую историю: он, оказывается, был сегодня в похоронной команде – работы, сам понимаешь, лом, руки отрываются, и вот, кантуя очередного мертвяка, один доходяга из их бригады сильно перегнулся через барьер, не удержался и улетел вслед за покойником. Все думали, что ему уже крышка, поглядели – ан нет, он там, внизу, еще вроде как плавает. Тогда ему, само собой, сбросили веревку, и как раз теперь тянут его этой веревкой наверх. Да парень-то попался больно хилый – видать, еле держится, и, если Ларри не подсобит подтянуть его доверху своей машиной, то как пить дать оборвется.

Помочь Ларри согласился сразу; нереальной история показалась ему лишь в одном пункте – когда бригада Свища бросилась сломя голову спасать товарища из океана. Да кто ж его знает – быть может, война учит в конце концов и состраданию. Обогнав Свища, Ларри проехал между домами до ограждения, где и нашел остальную бригаду – человек семь, тянущих веревку, перекинутую за барьер. Вышел из машины, закрепил брошенный ему без единого слова трос, сел обратно и сдал назад – меж домами, через трассу и вновь меж домами – уже по ту сторону моста. Если на враждующей стороне и притаились наблюдатели, ни остановить его, ни помешать они были не в силах. Тормознуть пришлось, едва не доезжая другого края моста, когда с той стороны трассы, как стрекозел из садка, выскочил горбун и отчаянно замахал разнодлинными руками. Стоило Ларри остановить машину, как Свищ сгинул из поля зрения.

Наскоро отвязав ослабевший конец, Ларри упал на сиденье и двинулся снова на ту сторону – поглядеть, что за персону спасла сегодня из бездны похоронная команда и отчасти он сам. Успеть бы взглянуть на везунчика, пока счастливые друзья спасенного не задушили его на радостях и не скинули обратно.

Выехав «на набережную», Ларри несколько секунд сидел не шевелясь и наблюдая, что происходит у борта. Потом достал из бардачка лазерник и резко покинул салон машины. Стрелял он плохо, но лучевик превосходит аналогичную себе по размерам огнестрелку не только по степени поражения, а еще и тем, что не имеет отдачи. К тому же девушки почти не было видно за напряженными мужскими спинами. Должна быть хорошенькой, раз они даже не дали себе труда оттащить ее в какой-нибудь укромный закоулок. Кинулись на нее тут же, на месте, едва вытащив.

Война учит состраданию?..

Все может быть.

Кто воевал – знает.

Ларри Шансу было тридцать, и он никогда не воевал. Поэтому, возможно, и не сострадал никому из них. Ни даже ей. Он знал, что нечто подобное происходит по обе стороны моста ежедневно и повсеместно, и привык относиться к этому равнодушно. Просто никогда не видел воочию и не подозревал даже близко, как на него подействует такая картина – белые девичьи ножки, бессильно дергающиеся в красных тисках десятка нетерпеливых лап.

За миг до нахлынувшего слепого бешенства он осознал, что не может больше этого видеть, а развернувшись сейчас и уехав, не сможет дальше нормально жить.

Когда Ларри подъехал, чтобы вытащить ее из-под шевелящейся еще груды тел, в сторону домов двигался только один уцелевший – это был Свищ. Ему всегда везло – «повезло» и на этот раз: он полз, поскуливая и всхлипывая, на одних руках, тем не менее довольно быстро, оставляя за собой на асфальте широкую красную полосу.

Того и гляди, могли нагрянуть другие его соратники, поэтому Ларри спешил. Хоть ему и удалось с помощью поля немного высвободить девушку, все равно вытягивать ее из-под мертвых туловищ пришлось за ногу, попавшую в радиус поля. Вытаскивая ее – что поделать, довольно резкими рывками, – он автоматически, безо всяких эмоций отмечал, что девушка практически полностью раздета, что она вся в крови – похоже, что не в своей – и что она, слава богу, без сознания.

Ларри открыл в автомобиле вторую дверь и, подняв на руки безвольное, словно налитое прохладной водой тело, уложил его во второе кресло. Обошел машину, сел сам, приказал дверям закрыться, дал газ и выехал задним ходом на трассу.

Лишь спустя минут десять, несясь как чумовой вперед по трассе и поглядывая изредка на спасенную, он постепенно начал «въезжать» в ситуацию, иными словами, приближаться к осмыслению происходящего.

Ее подняли на мост снизу, из океана, в смысле, конечно, с его поверхности. Но это еще не значит, что она упала с моста. Ясно, что нет. Она могла попасть в океан с корабля, потерпевшего крушение, с прогулочной яхты, вынырнуть с субмариной, могла, в конце концов, свалиться с неба, но все это малозначительные детали. Факт тот, что она появилась на мосту извне, то есть из внешнего мира. Второй факт говорит сам за себя – вот она сидит рядом, в его машине. Ее сюда впустило! Что, кстати, еще не говорит за то, что ее отсюда выпустит. И если ее не выпустит, то это значит… М-да. Ну, тогда разберемся. А если выпустит, то, значит… Что она, куда хочет, туда и входит и потом оттуда выходит… В машину – из машины, на мост… – с моста?

И выходит тогда, что она…

Так, спокойно. Легче, Ларри, легче. Без брызг.

Кто она, чья она, откуда, куда и зачем – это все пустой базар, сплошное засорение мозгов. Главное – какая со всего этого светит выгода конкретно нам? И тут уже после фильтрации остается одно ценное зерно. Пока одно.

Но очень ценное.

С моста.

Ладно. Запишем пока на подкорку. А теперь самое время подумать, как быть и что говорить сейчас, через несколько минут, секунд, часов?.. Словом – что впаривать нимфе, когда она очнется.

Ларри, повернув голову, стал более пристально изучать свою первую пассажирку. Изучать, в общем-то, очень даже было чего: из одежды на спасенной были только браслет на левой руке – чудной переливчатый змей до самого плеча, и трусики, немного надорванные. Но до насилия – слава те господи – кажется, не дошло, хоть она вся и в крови – в их крови, как это ни пошло – она, словно насильник, в их жертвенной крови, уже засохшей бурыми разводами по ее шелковистой коже. Так что в первую очередь ее не мешало бы отмыть от крови. Хотя если мыть, то надо было мыть сразу. А теперь можно только осторожно ее протереть… Или просто слегка погладить… Остановить машину и просто ее погладить… С-стряхнуть с нее эту с-сухую кр-ровь… Или слизать… Очень медленно и нежно… Слизать с ее шелковой кожи… Кровь подонков… Она и не заметит… А когда проснется, то не вспомнит… Ведь проснется она, когда… Ей понравится… Иначе ведь все равно не будет…

Ч-черт…

Ларри, уже склонившийся над бесчувственной девчонкой, почти прикоснувшись уже губами к ее груди, безо всякой видимой причины резко откинулся назад, в свое кресло, и будто окаменел в нем, не дыша, уставясь прямо перед собой ослепшими от ненависти глазами.

Впрочем, кое-что он там все-таки видел.

Вздрагивающие белые ножки в тисках десятка грязных лап.

Да нет же, черт возьми, нет! Он же не хотел ей плохого. Ну, повело слегка – вот и все. Просто давно не видел женщины вблизи. Не трогал, не дышал ею. Так близко.

Вот челюсти и свело, как с голодухи. И если б только челюсти!.. Похоже, что у него с минуту назад свело просто все, что возможно, и в первую очередь мозги: что ж, здоровая и исключительно добрая мужская реакция на голую бабу. А если она при этом еще и лежит, раскинувшись, как на полатях в бане, в твоей собственной машине – так ведь это, считай, то же самое, что в твоей собственной постели, только куда круче.

Так, ладно, все. Про баб забыл.

Одежду мы ей, пожалуй, раздобудем. Вот только когда это будет? Она до того, может, сто раз уже проснется. Голая в машине рядом с одетым мужиком. Картинка. А прикрыть ее… Прикрыть ее нам абсолютно нечем. Стало быть, предстоит оправдываться. Причем молниеносно. Для молниеносного оправдания требовалось подготовить железную легенду, потому что в басни про отважного спасателя, устроившего из банды насильников братскую могилу, она наверняка не поверит. А если и поверит, то все равно забьется в угол, прикрывая самые красивые места, которые он уже рассмотрел во всех подробностях, изящными конечностями. Кстати, оригинальный у нее браслет. Интересно, что за материал – ничего подобного раньше не видел.

– Ах-м-м, – сказала она. Повернула голову. И открыла глаза.

Ларри перевел взгляд на дорогу впереди. И только теперь обратил внимание, что они вовсе не мчатся по трассе, а стоят на месте – тормознул, видимо, на автомате, когда «повело».

Она молчала. Долго. Ларри напряженно смотрел вперед, готовый к любой ее реакции. Наконец не выдержал – глянул. Она сидела прямо, закрыв руками лицо.

Тоже своего рода реакция.

– Все в порядке. Ничего страшного не произошло, – быстро сказал он. Она отняла руки, повернула голову и посмотрела на него – удивленно, словно силясь узнать.

– Меня ты можешь не бояться… Я тебя спас.

Она все смотрела. Ларри сделал вид, что поборол смущение, и, облокотившись о руль, продолжил:

– И я… Врач.

В подтверждение своих слов он кивнул ей как можно энергичней и непринужденней.

Она поглядела на себя. Растерянно провела руками по телу – от ключиц к животу, взглянула на ладони, потерла между пальцами прилипшую к ним сухую кровь и произнесла наконец первые членораздельные слова:

– Что со мной?..

Ларри немного расслабился: слава богу, сработало! Его внезапное озарение оказалось в самую точку! Она воспринимает его как доктора, совсем не стесняется и даже задает вопросы. А это значит, что и он вскоре сможет задавать вопросы – разумеется, не только медицинского характера. И, как врач, настаивать на ответах.

– Ты испытала потрясение, – сообщил он мягко. – Но скоро придешь в норму.

Полный абзац!.. Если она ничего не помнит из последних событий, то как объяснить ей, почему она сидит у него в машине голая?..

– А…

Она вновь посмотрела на себя, потерла пальцами на плече засохшую кровь. Она не спрашивала, что это на ней за грязь, – возможно, догадывалась. Провела осторожно одним пальчиком по своему браслету. Потом вопросительно взглянула на Ларри. И он поспешил ее опередить:

– Выслушай внимательно. Ты попала в лапы к бандитам, была без сознания, но, повторяю, ничего страшного не случилось, они только сорвали с тебя одежду. Я стал нечаянным свидетелем, отбил тебя у бандитов и увез. И очень скоро достану тебе новую одежду… А пока постарайся вспомнить все, что с тобой происходило в последние дни и вообще в последнее время, – это очень важно… Для восстановления твоего душевного равновесия.

Она глядела на него двумя серыми туманами – лицо чуть вытянутое, темно-русая прядь так и норовит упасть на лоб, губы… Не детские, а… Трудно было смотреть на ее губы.

– Я все помню, – сказала она.

– Что? – Ларри напрягся, но старался продолжать в тоне доверительной беседы. – Расскажи, что ты помнишь.

Ему казалось, что он уже завоевал достаточно доверия, чтобы задать такой вопрос. Не принимая во внимание то, что он до сих пор еще ей не представился. В конце концов, он ведь действительно спас эту девчонку! И имел полное право узнать хотя бы, кто она такая и откуда.

Вместо ответа она попросила:

– Дайте мне, пожалуйста, свою рубашку. Ларри на мгновение растерялся, потом кивнул – елы-палы, как же он сам не догадался! – снял рубашку и передал ей, не глядя, сжав зубы – ладно, не сейчас. Погоди, ты еще разденешь меня и для другого – времени у нас впереди достаточно.

Застегнув последнюю пуговицу, она вдруг спросила, вскинув испытующий взгляд ему в глаза, которые, не спросясь, уже вновь какое-то время за ней наблюдали:

– На Земле война?

Факт – она не падала с моста. Откуда ж она сюда упала?

– Ты откуда взялась? С неба свалилась, что ли?

– Да, – просто сказала она. – …Так на Земле война?

Она глядела в упор, ожидая ответа. И вообще, она вела себя очень уверенно для голой девчонки, очнувшейся в машине, то есть практически в постели (что, кстати, менее круто) у незнакомого одетого мужчины. Ларри ожидал от нее совсем иного. Теперь, когда она была худо-бедно одета, он сам чувствовал перед ней некоторое смущение. К такому он не был готов ни как мужчина, ни как даже врач. И все-таки он обязан был подобрать ответ, способный вызвать ее на откровенность. Ему нечего было скрывать, он мог бы рассказать ей все, что знал и предполагал сам, чтобы получить от нее хотя бы толику новой информации о большом мире. Там-то, без сомнения, все шло по-прежнему. Ларри полагал себя жертвой абсурдного случая, своего рода сенсации, достойной первых полос ведущих мировых газет: участок моста выбран неким высшим разумом под полигон для своих божественных экспериментов и отделен от остального мира! И – чтоб этому высшему разуму повылазило! – именно в тот момент, когда на нем находился Ларри Шанс. Его главной мечтой стало вырваться с этого треклятого участка, на что у него впервые появилась реальная надежда – вместе с этой непростой – ох и непростой! – девчонкой. Но она, похоже, и впрямь свалилась с неба – ничего не понимает и смотрит на него так, словно все, что здесь творится, дело его рук.

– Ты не понимаешь, что тут происходит, верно? И хочешь, чтобы я объяснил тебе то, чего никто не понимает? Ты теперь тоже здесь и можешь узнать, что мы тут заперты на отрезке около трех с половиной тысяч километров и здесь действительно идет война. Но тебе нечего бояться: пока ты в моей машине, ты неуязвима, как и я.

– Почему?

– Я не знаю почему. Но таковы правила.

– Правила?..

– Да, правила чьей-то игры. Только не спрашивай меня – чьей. Я простой… врач, а не господь бог. Когда все это началось, я был в машине, ехал по своим делам в Европу. И оказался заперт на мосту. Мне повезло немногим больше, чем другим, – по правилам их можно убить, а меня нельзя. Но я в этой игре такая же слепая пешка, как и все остальные. Нам надо отсюда вырваться, пересечь границу, понимаешь?

– Как?..

– Ты ведь не с моста, верно? Ты приплыла из большого мира?

Кажется, он сумел-таки вывести ее из шока, растормошить и втянуть в разговор – эх, пропадает в нем великий психотерапевт! Она замотала головой:

– Я… из космоса.

– В смысле?..

Она нахмурилась, напряглась, как будто собираясь с силами для рассказа, в конце концов потрясла головой и молча откинулась на спинку кресла.

Так. Поторопился он обрадоваться. Спасенная, ясен перец, нуждается в покое. Не исключено, кстати, что у нее от переживаний поехала крыша, и ей теперь мерещится, что она не плавала в океане, а летала в космосе. – Ладно.

Тем паче что план номер один уже какое-то время маячил перед Ларри, и ее участие в этом плане состояло лишь в том, чтобы она сидела рядом в машине и не трепыхалась.

– Отдыхай, – уронил он, трогая вперед. И тут только вспомнил мимолетно, что так и не спросил ее имени и сам ей не представился.

Успеется.

Ларри гнал по «линии фронта», выжимая из автомобиля предельную скорость, почти что полет – вполне возможно, что он поставил сегодня на этой трассе рекорд скорости. Окружающие разборки его больше не интересовали. Его целью вновь, в который уже раз, была Черта, но по дороге еще предстояло раздобыть для попутчицы какую-нибудь одежду. Она, кажется, уснула, и он не собирался ее будить. Черты он рассчитывал достигнуть ближе к вечеру, и действительно уже вечерело, когда впереди завиднелся достопамятный отель «Максима». У отеля Ларри скрепя сердце притормозил – до Черты отсюда уже было рукой подать, но в отеле наверняка сохранились какие-нибудь шмотки, кроме того, здесь обретались некоторые его знакомые.

На стоянке оказался уже припаркован знакомый полицейский «Форд». Его хозяин стоял снаружи, облокотившись о заднюю дверь, и при виде подъезжающего Ларри вначале узнавающе помахал рукой, а потом, заметив в его машине пассажирку, кажется, впал в ступор.

– Привет, – бросил ему Ларри, вылезая из машины. Ответом ему было гробовое молчание. Но Ларри его не слышал: он уже махал руками и кричал «эй!», пытаясь привлечь внимание обитателей отеля. Без рубашки на улице было довольно прохладно, но, главное, безветренно: ветроуловители на мосту до сих пор, несмотря на все катаклизмы, исправно работали – благо что добраться до них и испортить было практически невозможно. Вскоре его заметили и вышли – сразу человек пять, все с оружием на изготовку, хотя никакой диверсии – ни с той стороны, ни со стороны Ларри им вроде бы не грозило. Удивления при виде девушки в его машине они не выказали, как бы даже ее не заметили. Перебросившись с ними парой общих фраз, поинтересовавшись, живы ли после затяжных боев те и эти, Ларри сам сказал как бы между делом, что добыл наконец себе девчонку, и, не вдаваясь в детали, попросил для нее какой-нибудь одежды. В ответ последовали плоские шуточки про то, что женщинам – в смысле бабам – одежда не нужна, что всех своих они давно уже раздели, потому что так удобнее, и одевать не собираются, что и ему советуют. На что Ларри, посмеиваясь, высказался в том смысле, что раздевать – это как раз его любимое занятие, ради которого он пожертвовал даже своей рубашкой.

Его заклеймили извращением. Ларри не сомневался, что в конце «пикировки» случит шмотки – добрые отношения с шоферами были выгодны и тоже чего-то стоили, но расчеты его нарушила сама пассажирка: пока он договаривался, она просто-напросто вышла из машины и побежала к отелю.

Ларри, забыв о преграде, бросился вслед и, встреченный полем, был отброшен спиной на свою машину. Зато его собеседнички среагировали молниеносно, словно только и ждали чего-то в этом роде: все пятеро кинулись за девчонкой и, разумеется, моментально ее догнали.

Ларри тем временем сунулся в машину и вынырнул из нее уже с лазерником в руке. Но за те секунды, что он доставал из бардачка лазерник, снаружи успело произойти кое-что непредвиденное: те пятеро схватили девчонку, она еще отбивалась, а его приятель-полицейский, уже благополучно оправившийся от своего столбняка, подъехал к ним почти вплотную и как раз в этот момент начал косить ребят в упор лазером. Они падали один за другим, как снопы, не успев ничего понять, увлекаемая ими, упала и девчонка. При падении она попала в поле «Форда». Бывший страж порядка тут же бросил свой лазерник и вцепился в нее, окончательно затаскивая к себе в поле. Она извивалась и царапалась, один раз вырвалась с треском, он успел ее поймать за полу рубашки, рванул обратно. Она завизжала коротко, отчаянно – Ларри сцепил зубы, словно очнувшись, кинулся за руль и, уже трогая, увидел, как между полицейским и девушкой возникла бледно-мерцающая полоса, словно радужный шнур, – изогнулась, мелькнула с тихим шелестом – ш-ш-чавк! И исчезла.

Хрипло заорал, отваливаясь на капот, полицейский. Фигура его утратила симметрию: правое плечо вместе с рукой валялись бревном у его ног. А девчонка уже бежала Ларри навстречу, ныряла в заранее открытую им дверь – рубашки на ней как не бывало. Из отеля выбегали еще люди. Только зря они спешили, потому что добраться до Ларри им было все равно что до территории за Чертой, они и сами это отлично понимали, оттого и орали на бегу всяческие ругательства. В то время как Ларри, цедя сквозь зубы что-то еще более непотребное, без лишней поспешности выруливал на трассу. На выезде он включил фары – стемнело, а ночная иллюминация на мосту давно уже приказала долго жить – конденсаторы солнечного света, дающие по ночам дневное освещение, были расстреляны в первые же дни – точнее, в первые ночи.

Первое, что он сказал соседке, уже дав полный газ, было:

– Как тебя зовут?

Она ответила:

– Чарли.

Все у нее не по-людски. С неба падает. Полицейских калечит. И даже имя какое-то неженское.

– Ларри. Чем ты его?..

– Это не я, – сказала она, отвернувшись. – Это хлитс.

И протянула ему, не глядя, руку в браслете. Потом произнесла в сторону, словно убеждая саму себя или оправдываясь:

– Я не хотела, я о нем только подумала – что он мог бы меня защитить… И тут он… Сам.

Ларри покосился на браслет – симпатичная дамская штучка. Вполне безобидная на вид. Что-то из экспериментального?..

До Черты три сотни метров – не до выяснений.

Отвернулся, спросил еще:

– Кой черт тебя туда понес?

– Я думала, мы там остановимся, что там друзья… Хотела поскорей отмыться.

– Возьмешь потом в баре бутылку с водой, польешься.

Он и сам в последнее время совершал омовения исключительно из бутылок – чаще всего с газировкой, если она была без сиропа. Только ее, в отличие от него, будет кому полить.

Вот перемахнем Черту, а там уж…

Она вдруг уцепилась за его локоть, как птица за ветку в ураган:

– Стой, погоди! Остановись! Там ведь…

Он даже не покосился.

Сейчас…

Он ожидал чего-то необычного – вспышки, толчка, ну хоть чего-нибудь, свидетельствующего о том, что машина пересекает-таки заветный барьер. Но ничего сверхъестественного не происходило – сумерки да дорога, как обычно летящая навстречу в свете фар. Словно и не было в этом месте никакой роковой Черты, таинственным образом разворачивающей машины в обратную сторону. Только спутница отпустила его руку и резко обернулась назад, поглядела немного, потом медленно опустилась на свое место.

– Ты там что-то видела? Что-то необычное?

Его все еще не оставляла надежда. Хотя он уже и приготовился вскоре вновь увидеть отель – как всегда, по ту сторону дороги.

Она взглянула непонимающе:

– Там ведь… Был обрыв?

– Обрыв?..

– Ну да, ровная черта и мост… он… Может, поедем назад, посмотрим?..

– Может быть, попозже.

Вот еще новости! Она видела там какой-то обрыв?..

– Это и была та граница? О которой ты говорил? И мы ее проехали?

– Погоди. Сейчас узнаем.

Очертания домов и мелкие ориентиры скрадывались темнотой, разлегшейся по обе стороны трассы, однако что-что, а уж отель «Максима» Ларри не прозевал бы. Однако все новые сотни метров оставались позади, а отеля все не было.

Они преодолели Черту. В этом уже не оставалось сомнений.

Ларри поглядел на девчонку – свой счастливый ключ – и засмеялся. Безумная жизнь на колесах, дурацкая война, одиночество в машине – все теперь было позади! Он был свободен и мчался к долгожданной Большой земле, к цивилизации – в благословенный Старый Свет! Соседка, похоже, не слишком-то разделяла его радость, что и понятно: это ведь не она была заперта в двойной тюрьме – на мосту и в машине, не она проносилась сотни раз по этому месту в надежде обрести свободу, не она наблюдала неделями, как толпы спятивших придурков убивают друг друга. Может быть, ее смущало то, что вокруг по-прежнему было темно и безлюдно: по идее, мост за Чертой должен был сиять огнями и быть полным жизни, но Ларри видел этому вполне логичное объяснение: мост, понятно, в последнее время не функционирует, поскольку на нем изолирован изрядный кусок; население, должно быть, эвакуировали на землю, потому что кто его знает, что там творится, за незримым барьером, не ровен час, все сооружение обвалится в океан.

Короче говоря, тревожиться больше не о чем, остается только набраться терпения на те несколько дней, которые им теперь требуются, чтобы добраться до континента. Ларри готов был гнать весь этот путь без остановки, что было бы вполне реально, если окажется, что девчонка умеет водить машину. А если не умеет, так он ее моментально научит: велика наука – газовать все время по прямой.

Ларри тормознул, не съезжая с дороги – других машин здесь все равно не было, и вряд ли стоило опасаться их появления. Повернулся к попутчице и… На несколько секунд неожиданно запамятовал, что именно хотел ей сказать. Она сидела, откинувшись в кресле, ничуть не стесняясь своей беззащитной наготы – впрочем, как выяснилось, не такой уж и беззащитной, – вопросительно глядя на него. Не иначе как привыкла. Впрочем, она и сразу не больно-то стеснялась: не зря же говорят в народе, что доктора и художники не мужики.

Прямого и безгрешного недельного пути рядом с такой голенькой киской не перенес бы и сам Папа Римский. А Ларри был не Папа Римский, к тому же он сам был до пояса голый, и подъехал бы к ней прямо теперь – ох и подъехал бы! Кабы не этот ее самострельный браслет. Так ведь и он не насильник какой-нибудь, он ей только хорошего желает – еще как желает! И она тоже живая, не железная. Главное – найти к девушке правильный подход, чтобы ее саму к тебе потянуло. Кстати, она, кажется, мечтала помыться. Пожалуй, не мешает устроить передышку, чтобы подкрепиться и, кстати, сполоснуть попутчицу перед дальней дорогой.

– Ты вся грязная, знаешь? Достань вон там внизу бутылку и давай-ка выйдем, я на тебя полью.

И потру спинку. Есть на теле женщины такие места, вроде бы нейтральные, но если их знать, то, считай, она твоя, нажми только вовремя где надо да погладь – не опомнится, как сама на тебя прыгнет. Ларри знал. И как никогда хотел применить свои знания на практике.

Первое неприятное открытие ждало его сразу по выходе из автомобиля: поле, оказывается, было на месте, оно никуда не делось даже после выезда из постылой «резервации» и не позволило ему отойти от автомобиля дальше, чем на старые добрые два шага. Пока он переваривал этот факт, Чарли крикнула ему с той стороны машины, что ей надо на пару минут отлучиться, и, поставив на капот бутылку, побежала прочь, белея в темноте узкой спиной и мелькая голыми пятками – на ту сторону дороги, к темнеющему там у обочины «шкафу».

Черт возьми, ну что он мог возразить?..

Стоя у машины в ожидании, Ларри на всякий случай достал лазерник, хотя от него вряд ли сейчас был бы толк: в случае опасности ей стоило полагаться только на этот свой браслет, и оставалось надеяться, что ее не успеют оглушить до того, как она о нем вспомнит.

Ларри поймал себя на том, что продолжает думать прежними категориями – отчасти по привычке, но главное – потому, что и здесь, за Чертой, продолжала существовать его незримая индивидуальная тюрьма, она же защитница. Значит, законы проклятой территории простирались на какое-то расстояние и за ее пределы, стало быть, и тут могли сохраниться после эвакуации чокнутые граждане, зараженные вирусом междоусобной войны. И ему следовало получше присматривать за девчонкой, не выпускать ее больше за пределы поля – благо что «шкаф» входит в него без проблем почти полностью.

Он и не думал о том, чтобы в ближайшее время расстаться с Чарли. Хотя она сослужила уже ему свою службу – как живая отмычка – и теперь была попросту больше не нужна. Мало того, она была опасна. Слов нет, девочка ему попалась не простая, а прямо скажем, отмеченная, и не иначе как самолично теми, кому под силу воздвигать барьеры на мостах и руководить потом всей этой глобальной катавасией. Может быть, ее миссия была связана с неизвестным оружием на ее руке. А может быть, это ценное оружие было придано ей, как наиболее ценной, для защиты. Так или иначе, за девчонкой незримо стояли чьи-то интересы – слишком могущественные, чтобы пытаться разобраться, чьи они и откуда, а тем паче вставать на их пути или вмешиваться в их грязные авантюры; ну да, именно в их грязные, кровавые, гнилые, вонючие авантюры! Поэтому самым разумным сейчас для Ларри было бы сесть немедленно в свою машину и дуть вперед, не останавливаясь и не оглядываясь до самой Европы, или куда там вела теперь эта чертова гиблая трасса.

Несмотря на все эти более чем разумные доводы, Ларри стоял как врытый, опершись на капот. С лазерником в руке.

И ждал.

Потом он подумал, что надо было просто подъехать к этому «шкафу», чтобы не волноваться лишний раз, но тут она как раз появилась – возникла беловатым призраком на портьере ночи. Воротилась, как ни странно, безо всяких приключений: выходит, что на этом участке и впрямь было безопасно, иначе уж на чью-чью голую задницу, а на ее-то приключений бы точно нашлось.

Глубоко вздохнув, Ларри отложил лазерник и потянулся назад – за бутылкой. Свинтил крышку. Глотнул – елы-палы, да это ж… коньяк! Глотнул еще – да первоклассный! И в такой крупной таре – литра два! Ничего себе презент – коньяком его не баловали за все «время заключения» ни разу. А тут – на тебе! Хоть залейся! В честь ее спасения, не иначе. Или же тот, кто поставлял ему напитки, считал, что коньяк – лучшее средство для отмытая девушек. От мужской крови.

Чарли тем временем подошла к двери машины и мялась там в темноте и в явной нерешительности.

– Иди сюда, – позвал ее Ларри, стоявший на свету фар. – Здесь виднее.

– Может, я сама?..

Застеснялась наконец. С чего бы? Ларри глотнул еще раз. Хорошо!

– Черта ли ты там сама отмоешь, – спокойно сказал он, подходя к ней. – Я на тебя полью.

Он поднял бутылку и стал лить коньяк ей на грудь. Несколько секунд они так и стояли: он – с поднятой бутылкой, она – напротив, не двигаясь, заливаемая коньяком. А потом…

Черт, ее даже трогать не пришлось! Пойди пойми этих женщин – прикидываешь так и эдак, ломаешь мозги, как к ним подступиться, а они…

Потом она шагнула к нему. И положила руки ему на плечи.

Сама.

Ларри уронил бутылку. С коньяком.

И моментально про нее забыл.

Просто рукам нашлось другое занятие – обнимать мокрую девчонку.

В темноте, у машины, замершей на пустой трассе.

На мертвом мосту.

В съехавшем с катушек мире.

Все. Она была в его руках. Вся, до конца – он это чувствовал.

Теперь он знал, что делать. И умел это делать. Ларри-то Шанс? Записной кобель, бездипломный врач-сексотерапевт, отпетый бабник с самого нежного возраста, когда знакомым девчонкам, вроде этой, спасу от него не было ни днем ни – тем более – ночью. Помешать ему сейчас взять эту крошку могло…

Ну, разве что крушение моста.

То, что началось потом, смахивало на самое настоящее мостокрушение. Словно Ларри сам вызвал его своей мимолетной мыслью.

Сначала задрожала дорога под ногами. Такого не случалось никогда раньше, да и не могло случиться – гигантское стабильное антигравитационное поле удерживало мост в полной неподвижности, какие бы бури ни бушевали над океаном.

Сообразив, что творится что-то серьезное, Ларри моментально впихнул девушку в машину, ввалился туда сам и закрыл двери. Машину сначала просто трясло, потом она стала резко дергаться и подскакивать – мост ходил ходуном, словно легкое подвесное сооружение под воздействием грубой природной стихии. Потом впереди на фоне темного неба промелькнуло что-то, еще более темное – какое-то огромное вытянутое тело, и, ломая дома, обрушилось поперек дороги. Мост содрогнулся более капитально. Машину подкинуло и садануло всеми колесами об трассу – благо что не перевернуло. Девчонка с коротким вскриком впилась ногтями в Ларри. Он стерпел. Вскоре последовал второй такой же удар: еще одно грандиозное тело упало на дорогу позади. Потом третий, четвертый и пятый – что-то подобное же падало на мост, но где-то за пределами видимости. С каждым новым ударом машина подскакивала, как ополоумевший горный козел. Ларри крепко прижимал к себе девчонку – так умирать ему было куда приятней и так их, по крайней мере, не ударяло друг об друга.

Между тем толчки прекратились, и мост начал мерно раскачиваться. При этом необъятное тело, перекрывшее путь, стало перемещаться – справа налево, длинными волнообразными рывками. Позади происходило примерно то же самое: грандиозные бревна – а точнее, как теперь было ясно, щупальца – ползли, подтягивая на мост из океана остальное туловище. Что это было за туловище, Ларри не хотелось себе даже представлять – да и зачем, когда они и так, судя по всему, должны были в очень скором времени его увидеть.

Он не ошибся: через какое-то время широкое равномерное раскачивание сошло на нет, превратившись в крупные содрогания, мост сильно накренился набок, и на дома с правой стороны трассы стала наползать, круша их и заслоняя собою постепенно звездное небо, необъятная, черная, как бездонный космический провал, масса. По всему судя, она намеревалась взгромоздиться на мост, и как раз в той его части, где стояла одинокая машина с живой начинкой внутри. Черт его знает, может быть, тварь подкарауливала каким-то образом снизу движение на мосту? Тогда понятно, отчего в этой части моста такое запустение.

Но с каких это пор в земном океане водятся подобные октопусы?.. С длиною щупалец… М-мать честная!.. Какова ж тогда должна быть его общая масса?.. Если эта туша нас и не проглотит – что вряд ли, – так наверняка раздавит в лепешку. А скорее всего и то, и другое. Главное, что убраться с пути ее следования совершенно невозможно. Попробовать расстрелять из лазерника?.. Так наверняка у этой твари кожа толщиною не меньше чем в метр – не прожжешь. Разозлишь только.

Тут, кстати, Ларри вспомнил, что лазерник его остался лежать снаружи на капоте, и, разумеется, давно уже с этого капота куда-то улетел. Ларри рассеянно пошарил взглядом окрест машины. В этот момент гороподобная масса медленным тяжелым рывком поглотила большую часть встречной полосы. Ларри почему-то вспомнил брошенную бутылку – наверное, потому, что от приникшей к нему Чарли пахло коньяком. Хорошо хоть коньяка удалось глотнуть напоследок. Жалко вот, не удалось… Он лизнул ее в плечо – оно было еще влажным, горьковатым. Омыл, выходит, девочку перед смертью в двух водах – в крови и в коньяке. Даже монстру литра полтора коньяка перепало.

И мы.-на закуску.

Еще какое-то время он глядел на ее плечо, потом обернулся на чудовище – что-то оно не торопилось их заглатывать. Темная стена бугристой плоти колыхалась в нескольких шагах от машины, сотрясая мост, но уже не накатывалась, а наоборот – медленно подавалась назад, все дальше, постепенно, словно бы нехотя освобождая уже захваченную ею часть дороги. Взгляд Ларри, скользнув оценивающе по этой стене вверх-вниз и туда-сюда, остановился на участке напротив двери машины: там стена не просто отступала, а как бы проваливалась внутрь – разлагалась, фосфоресцируя, прямо на глазах оседала на дорогу, испуская в темноте бледные – и наверняка вонючие – испарения и образуя в гигантском теле монстра все более чудовищную дыру.

– Гляди-ка, – произнес Ларри, и девушка, оцепеневшая в его руках, тоже обернулась. – Что же это, выходит… коньяк?..

Она посмотрела на него совершенно безумными глазами.

– К-какой коньяк?..

– Какой – тот самый, которым я тебя поливал. – Ларри хмыкнул: – Да нет, не может быть. Чтобы с коньяка, да эдак-то поплохело?.. Хотя… – Он кивнул: – Бывает.

Монстр, громыхая на весь мост разбитым булыжником, отваливался все дальше и все быстрее: этот грандиозный спрут, пораженный во время охоты коварным биологическим оружием, соскальзывал с моста, как какая-нибудь обессилевшая пиявка. Гигантская туша перевалилась за барьер, и зашуршали с двух сторон безжизненные щупальца, ускользая вниз вслед за падающим телом. Мост качнулся в последний раз, окончательно выравниваясь, а через какое-то время снизу от океана докатился оглушительный всплеск, подобный залпу сразу всех орудий какой-нибудь супертяжелой батареи – чудовище гробанулось о родную стихию.

Чарли вздрогнула. Ларри глубоко вдохнул ее коньячный запах. Резко выдохнул, отпустил девчонку и откинулся в свое кресло.

Надраться бы сейчас.

Она лежала рядом – расслабленная, совсем без сил. Как после хорошего секса.

Ларри усмехнулся:

– Посмотри там в баре чего-нибудь выпить. И пожрать. Потом надо будет отоспаться.

– Давай уедем отсюда, – сказала она.

– Нет. Это сейчас, наверное, самое безопасное место на всем мосту.

Она приподнялась, оглядывая дорогу и темнеющие окрест руины.

Пусто, мертво и оглушительно тихо. Так, будто чудовище им только что привиделось, а океана, из которого оно вылезло и куда потом обратно упало, внизу вообще нет: штиль, должно быть.

Коротко вздохнув, Чарли потянулась к бару.

Гляди-ка, послушалась. Прогресс.

Ларри, затемнив по привычке стекла, включил в салоне внутреннее освещение.

Добытую ею из бара новую бутылку Ларри опробовал сразу – на коньяк он больше не рассчитывал, но должны же им были прислать что-нибудь на помин монстра. И для ликвидации следующих.

В бутылке оказалась обыкновенная вода. Мойся – не хочу. Ладно. Помоемся еще. А пока запили этой водой горячую картошку с мясом и овощным салатом.

– Пропагандируют, значит, среди нас здоровый образ жизни, – ворчал Ларри, угрюмо дожевывая салат. Тем временем Чарли, ни слова не говоря, опять шарила в баре. Похоже, она тоже хотела помянуть монстра и еще надеялась найти там что-нибудь помимо воды.

– О!

Она развернулась к нему, гордо держа в руках две какие-то синие склянки. И протянула ему одну. Ларри взял склянку, скептически поглядел на просвет:

– Уверена, что не отрава?

– А хоть бы и отрава. Давай, за знакомство.

– Давай. Выпили.

Что ж, неплохо. Очень даже. Сладковато, пожалуй, скорее – на женский вкус. Для нее и доставили.

– Больше нет?

– Не-а.

Точно – для нее.

Ларри глянул на девчонку – отошла, взбодрилась? Он-то уже давно взбодрился – еще как взбодрился, просто поглядывая на нее. И не сидел бы тут, жуя салат и потупясь, как праведник, кабы не эта ее нервная «бижутерия». Было у нее настроение, а сейчас, глядишь, уже нет. Так она, если что, невзначай про браслетик-то и вспомнит.

– Тогда давай спать?.. – сказала она, укладываясь в услужливо откинувшееся кресло, принявшее моментально форму лежащего на нем тела.

– Давай.

Он погасил свет, улегся тоже. Пропади оно все…

– Ларри.

–Да.

– У тебя есть чем накрыться?

– Что, замерзаешь?

– …Да.

Он нашел на ощупь ее руку: пальцы его предательски подрагивали, ее же оказались совсем холодными. Он сжал их, осторожно приподнялся и медленно, почти перестав дышать, провел по ее замеревшей руке вверх – от запястья, где начинался хлитс до его последнего витка у плеча. Здесь приостановился на миг, подумал: напряжен боевой браслетик – что сторожевая гадюка… Да бог с ним. Он же не может ее согреть. Не в его силах заставить ее забыться. Или сделать хоть немного счастливей.

– Есть.




Глава 3


Служебный объект: 8979; 5/3-17 Аарон Лобстер.

Функция: отмычка для межуровневого силового канала «малый мост».



		Те, кто были, по-моему, сплыли,
		А те, кто остался, – спят.
		Один лишь я сижу на этой стене
		(Как свойственно мне).
		Мне сказали, что к этим винам
		Подмешан таинственный яд.

Лобстер жил на мосту возле самого провала. Вернее… Ну да – жил. Хотя сам он придерживался на этот счет прямо противоположного мнения. Он много спал, ел до отвалу и главное – пил. Пил сколько влезет. Причем исключительно коньяк. И лучший – другого тут просто не было.

И все-таки Лобстер считал, что живет – то есть не живет, а недавно умер и находится уже после своей кончины – в персональном, специально для него предназначенном аду.

Нет, Лобстер далек был от мании величия и не понимал, почему в настоящий ад не допустили больше ни единой живой души, с которой он мог бы перекинуться хоть словечком. Только душу, бог с ним, с телом! Но живую! Ведь и сам он считал теперь себя лишь душой, хотя и порядком упитанной. И в самой глубине этой своей упитанной души Лобстер подозревал, что заслужил такое наказание.

Именно такое.

Поэтому он возненавидел коньяк, проклял его и предал своей собственной анафеме. И все равно продолжал его пить. От одиночества. И еще от вынесенного из «земной жизни» алкоголизма.

Надо сказать, что при жизни Лобстер редко употреблял коньяк – по причинам чисто финансового характера, к делу не относящимся, – зато уважал его больше всех других напитков. Уважать приходилось втайне, а наяву пить иногда водку, порой дешевое виски, глотать ежедневно суррогатное вино и по нескольку раз на дню утешаться пивом – чаще, увы, слабоалкогольным, потому что крепкое пиво в рабочее время было для дорожного смотрителя под строжайшим запретом.

Внушительным в профессии Лобстера было только второе слово в ее названии. Обязанности «смотрителя» состояли в том, чтобы на вверенном ему участке моста «Смотреть!» – а точнее, следить – за состоянием трассы: проверять изношенность покрытия, подновлять краску – на переходах, «шкафах», столбах, барьерах и так далее, а также производить по мере надобности мелкие ремонтные работы. На своем участке каждый «шкаф» был Лобстеру как родной, потому что он жил тут с самого рождения и уже долгие годы никуда отсюда не отлучался – ни на Большую землю, ни, упаси господи, за ее пределы. Кстати, на последнее он все равно не заработал бы и за всю жизнь, даже если бы и не тратил все почти деньги на спиртное, совсем не ел бы и не пил, а копил бы их на билет на какую-нибудь Венеру. А и свались на него непонятно с какого рожна такие бешеные деньги – ни за что не полетел бы! Поскольку считал космические полеты ошибкой человечества и очень любил развивать эту тему за кружкой пива в «теплом» кругу приданной ему бригады ремонтников. Радел при этом Лобстер не столько за себя, как за все человечество: разлетелись черт-те куда и живут теперь на чужих «планетах», а какая, спрашивается, разница? На Земле им земли мало? Лобстеру, например, земля под ногами была и вовсе не нужна, ему вполне хватало для счастливого существования родного отрезка моста. Хотя «при жизни» Лобстер не считал себя счастливым человеком – жил себе да и жил, и многое его в той жизни не устраивало (в первую очередь – чего греха таить – недоступность коньяка). И только после своей «кончины» понял, что настоящий рай остался именно там – в его увядшей внезапно, как анемон, «земной» жизни. Каясь, он винил в ее утрате только себя. И пиво.

А ведь все могло быть совсем иначе, он и по сей день работал бы смотрителем в раю (пускай и не подозревая об этом), если бы разорился тогда на одну-единственную бутылку этого проклятущего коньяка, хотя бы и не лучшего: всех тех денег, что он потратил в тот роковой вечер на скверное пиво, вполне могло бы на нее хватить. Ну, на полбутылки-то уж точно хватило бы. Но чем отмеривать себе аптекарскими дозами коньяк, Лобстер предпочел залиться пивом, хоть оно ему, как он впоследствии припоминал, сразу не понравилось. Верный организм способен был перегонять с нужным результатом – в чем Лобстер не раз уже убеждался – самые смелые и неожиданные вливания. Но, видно, что-то уж совсем не так было с этим пивом: приняв его во вполне умеренном – по своим меркам – количестве, он впервые за всю историю своего алкоголизма не смог преодолеть ста метров, отделявших родной кабак «Альбатрос» от родного же дома.

Дурноту он ощутил сразу же по выходе из «Альбатроса» и, собрав тающие силы, истратил их абсолютно все на рывок до ближайшего «шкафа»: не пристало смотрителю «метать харчи» на обочине вверенной ему дороги. Что он стал делать в «шкафу», Лобстер не помнил абсолютно и предполагал, что сие укромное сооружение стало последним приютом, чем-то вроде временной гробницы для его несчастного, отравленного злодейским пивом тела.

Очнулся Лобстер оттого, что его били судороги. И обнаружил себя лежащим на дощатом полу того самого «шкафа». После двух безуспешных попыток подняться, чудом избежав кунания головой в сортир, Лобстер пришел к удивительному выводу: в судорогах сотрясается вовсе не его тело, а сам «шкаф». Мгновенно ощутив себя «при исполнении», Лобстер рывком встал на ноги и распахнул дверь, собираясь разобраться по всей строгости, кто там снаружи безобразничает, тряся с помощью неизвестного приспособления кабинку.

«Разборки» длились не более секунды.

Лобстер все еще возился с задвижкой – руки что-то плохо слушались, когда снаружи кто-то попытался к нему вломиться, и он очень хотел бы думать, что это просто проезжий, которому стало невтерпеж. Хотя успел очень хорошо разглядеть мелькнувшую в полуметре от двери зубастую пасть… Крокодила? Может быть. А может, и ящерицы. С тремя парами длинных многосуставчатых лап.

Вот, значит, как она начинается, горячка-то белая…

Мысль о том, что он находится в аду, Лобстеру в тот момент еще не пришла: слишком уж все вокруг – сам Лобстер и окружающий его тесный сортир – было грубым и материальным. И даже надписи на стенах были те же самые, столько раз читанные им в родном «шкафу».

Рухнув задницей на унитаз, Лобстер со вставшими дыбом и, наверное, поседевшими волосами ожидал продолжения бреда. Но удары в дверь вскоре прекратились. Однако кабинку продолжало лихорадить, хотя теперь-то Лобстер понимал, кого это на самом деле лихорадит. Вот когда он осознал, что белая горячка – это и впрямь серьезно. Настолько серьезно, что собственные кошмары способны, пожалуй, разорвать его в клочки.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=127610) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.