Исцеление Перекрестка
Ник О`Донохью


Перекресток #3
Блидж Воган начинала как ветеринар для единорогов, вервольфов, гирфонов и кентавров, как человеческая – и человечная – обитательница прекрасного параллельного мира, полного магических созданий и доброго волшебства.Теперь она стала почти богиней Перекрестка, могущественной и милосердной, и каждый мог рассчитывать на ее помощь, вступив под сень Знака Исцеления. Но силы Зла начинают новый поход против Добра, и, кажется, Бидж Воган снова и снова придется рисковать жизнью в борьбе с воинами Тьмы, что используют и магию, и меч, дабы принести на Перекресток кошмар кровавой бойни. В руках отважной женщины – исцеление Перекрестка...





Ник О'Донохью

Исцеление Перекрестка





Глава 1


Oрида механически пересекла холл колледжа, улыбаясь встречным, когда это от нее ожидалось, стараясь выглядеть деловитой и сообразительной, когда навстречу попадались преподаватели, но по возможности ни с кем не встречаясь глазами. Стены до высоты человеческого роста были выкрашены в бордовый цвет, а выше шла грязно-белая краска, наводящая на мысли о старине и запустении, хотя здание было выстроено всего два года назад. Элегантные серебристые рамки, развешанные тут и там, содержали изображения лишенных шкуры коров, частично выпотрошенных овец, расчлененных свиней; от заключенного в аккуратные квадраты текста к соответствующим органам тянулись стрелки. Крупные красочные эмблемы на всех плакатах рекламировали различные фармацевтические компании. Ни одно из нарисованных животных не обладало никакими индивидуальными чертами, боли оно тоже, похоже, не испытывало…

Фрида свернула в туннель, ведущий к аудиториям и в госпитальное крыло. Приемный покой, строительство которого наконец-то было завершено, мог похвастаться новой обитой плюшем мебелью и ковром, на котором благодаря специальной пропитке не оставляла следов моча любого животного. Бронзовые буквы на стеклянной стене гласили: Западно-Виргинский ветеринарный колледж.

Фрида открыла дверь и решительно прошла в учебный корпус. Здесь ей приходилось труднее: нужно было здороваться с однокурсниками, поддерживать разговор, интересоваться их работой. Эта последняя часть была не такой уж обременительной: у всех имелись пациенты, как и у нее самой, и по крайней мере пока еще все заболевания были для студентов новы и удивительны. Фрида останавливалась и что-то говорила, слушала и с симпатией прищелкивала языком, потом завернула еще за один угол и оказалась в холле, куда выходили кабинеты преподавателей.

– Эй, Фрида! – Она повернулась, услышав голос. – Не смотри все время под ноги: я уж думал, что налечу на тебя.

Девушка быстро подняла голову; ее руки нервным жестом стали поправлять одежду. Фрида была в джинсах и свободной блузе, которая, как ей было известно, заставляла ее казаться толстой; обычно это ее ж. волновало. В конце концов джинсы тоже не прибавляли ей изящества.

Но сейчас она была бы рада втянуть не только живот, но и бедра, и округлые плечи, да и все свое существо.

– Привет, Мэтт. – Фрида остро почувствовала, как хрипло и невыразительно прозвучал ее голос. – Как дела?

Мэтт Лютц выглядел как молодой Джеймс Бонд – гладкие безупречные волосы, белые безупречные зубы, одежда, которая казалась всегда свежевыглаженной и почему-то никогда не пачкалась, даже во время амбулаторной практики. Вот и сейчас на его белом халате не было ни пятнышка и ни морщинки.

– Я только что провел операцию, – сказал он, хотя выглядел так, словно часов восемь спокойно отдыхал.

– И как она прошла? С пациентом все в порядке? – Фрида поспешно поправилась: – Я, конечно, в этом не сомневаюсь. То есть ты здорово оперируешь… – Девушка не закончила фразы, не желая, чтобы ее слова прозвучали как лесть.

– Ну, не знаю, как там я оперирую. Это овцам решать. Сегодняшняя овечка проглотила упаковочную пластиковую тесьму; я извлек из первого отдела желудка трехдюймовый кусок. – Фрида нисколько не сомневалась в умениях Мэтта: они были на высоте. Иногда, перестав следить за собой, Мэтт сам это признавал; да и вообще ни в себе, ни в других он не терпел посредственности. Казалось, для него ничто никогда не оказывается внове.

– Ты проверил, нет ли еще тесьмы во втором отделе?

– Ясное дело, проверил.

Как будто в этом можно было сомневаться…

– Да, конечно. Я просто подумала… – Она снова не закончила фразу. – Я имею в виду, тесьма оказалась бы там вероятнее всего, правда? То есть это самое очевидное решение проблемы, а нас всегда учили не ограничиваться очевидным, на всякий случай… – Фрида с отвращением вслушивалась в собственный голос, ненавидя себя и за то, что оттягивает момент, когда придется задать действительно важный вопрос.

Мэтт терпеливо кивнул, ничуть не обиженный. Он был то, что отец Фриды – сын ремесленника из Хиббинга, Миннесота, – называл «герр высшей марки». При любых чрезвычайных обстоятельствах, когда не было надежды ни на чье-то вмешательство, ни на вторую попытку, Мэтт никогда не колебался. За все четыре года обучения в ветеринарном колледже Мэтту ни разу не случилось оказаться неуверенным в своем ответе на вопрос или попытаться переложить решение на кого-то другого в непростой ситуации.

Фрида завидовала этому его качеству со всей силой страсти.

И все же сейчас она заметила в его глазах выражение, совершенно ему не свойственное.

– Ты кажешься взволнованным. У тебя все в порядке?

На долю секунды Мэтт смутился, потом улыбнулся своей ослепительной улыбкой, производившей всегда поразительное впечатление на первокурсников. – Я немножко растерян, вот и все. Ничего такого, с чем я не справился бы. – Он двинулся дальше, оставив, как всегда, впечатление, будто халат развевается за ним, подобно рыцарскому плащу.

Фрида подошла к одной из выходящих в холл дверей. Табличка на ней гласила: «Доктор Конфетка Доббс». Также к двери был прикреплен рисунок, изображающий корову, лягающую человека в резиновом нарукавнике. Еще одна приколотая к двери бумажка предупреждала:

«Стучите, даже если открыто». Как почти всегда, дверь действительно была распахнута.

Фрида только однажды видела эту дверь закрытой, и было это сегодня утром. Когда же она открылась, из кабинета вышел ее однокурсник, Коди Сэйерс, дружелюбно улыбнулся ей и, хромая, удалился с встревоженным видом. Фрида представления не имела, в чем там было дело, но не сомневалась: это было что-то важное – Коди никогда раньше не выглядел обеспокоенным.

Девушка еще раз взглянула на записку: «Загляни в мой кабинет сегодня часа в два». Она проверила время по часам, спрятала в карман записку, подавив желание еще раз проверить, так ли она поняла ее содержание, сделала глубокий вдох и подняла руку, чтобы постучать.

Из кабинета раздался ироничный голос:

– Большинство студентов и не читает предупреждение, и не стучится. Те, кто читает, стучатся сразу же. Значит, пришла Фрида Кристофф.

Фрида зажмурилась и опустила руку, стиснув ее в кулак. Голос продолжал:

– Входи, Фрида.

Девушка взглянула на хозяина кабинета и, встретив его лукавую улыбку, быстро отвела глаза и принялась рассматривать книжный шкаф. Он содержал обычный набор учебников; ниже на полках располагались ряды черных, оранжевых, зеленых больших папок с надписями: «Осложненные роды», «Хирургия свиней», «Хирургия овец», «Хирургия лошадей».

Ближе к столу – так, чтобы можно было дотянуться не вставая, – хранились стопки растрепанного от постоянного употребления «Журнала Американской ветеринарной ассоциации» и в равной мере зачитанного «Американского стрелка».

На стене над столом красовался гринписовский плакат с изображением синего кита и эмблемой Американской ассоциации стрелков в правом нижнем углу.

Сам стол украшала тройная серебряная рамка. Слева в ней была фотография высокой атлетически сложенной женщины с длинными черными волосами и насмешливым взглядом на фоне Хэф-Доума в Йосемитском парке[Note1 - Йосемитский национальный парк в Калифорнии, в горах Сьерра-Невада. Одна из достопримечательностей – Йосемитская долина, по которой разбросаны гранитные пики (один из них – Хэф-Доум). – Здесь и далее примеч. ред]. В правую часть рамки оказалась вставлена вырезка из газеты: ковбой, накинувший лассо на взвившегося в воздух быка. Шляпа ковбоя была надвинута на глаза, почти закрывая лицо, однако, по общему мнению, газетный снимок запечатлел Конфетку Доббса. Центральное место занимал портрет младенца, лежащего между двух сапог для верховой езды, с крошечной ковбойской шляпой на голове и в футболке с надписью «Кейн».

За столом, откинувшись в кресле, в ленивой позе восседал доктор Конфетка Доббс.

На нем была выцветшая футболка с эмблемой Невадского общества наездников и ковбоев, а на крюке рядом с дверью висела строгая рубашка с длинным рукавом, в которой Конфетка читал лекции. Там же висел плетеный галстук, также иногда надеваемый по этому случаю; Фрида, правда, так и не смогла обнаружить закономерность: какие лекции доктор Доббс читает в галстуке, а какие – нет. Конфетка смотрел на девушку, по-прежнему лукаво улыбаясь.

Фрида снова отвела глаза. К стене над столом было приклеено множество разноцветных листочков – записок, которые Конфетка сам себе писал. Фрида прочла крупный заголовок:

СДЕЛАТЬ НЕ ОТКЛАДЫВАЯ:

Уложить чистый спальник.

Проверить сцепление у грузовика.

Купить запасные свечи и генератор переменного тока.

Запастись бензином и водой.

Вымыть канистру.

Еще. раз проверить аптечку первой, помощи.

Купить боеприпасы.

Ниже этого листочка виднелась голая поверхность стены, где явно были раньше приклеены еще две-три записки, а затем свернувшаяся в трубочку бумажка гласила: «Поговорить с Фридой».

Девушка по-прежнему стояла около двери, ожидая, что будет дальше.

Конфетка улыбнулся и покачал головой.

– Прости меня, Фрида. Из тебя получилась прекрасная студентка, но каждый раз, когда я вижу тебя рядом с тем рисунком, я вспоминаю тебя на первом курсе. – Он снова хихикнул, а Фрида поморщилась.



Это случилось во время первых практических занятий по акушерству. Сначала студенты должны были, натянув резиновый нарукавник, ввести руку в большую картонную коробку, на которой была изображена корова, и нащупать замороженный зародыш теленка, как если бы они принимали трудные роды.

В тот день они осматривали настоящую живую корову, и при этом присутствовал фотограф, старавшийся запечатлеть выражение лица каждого первокурсника – панику, отвращение, изумление, – когда они через прямую кишку пытались прощупать шейку матки у Миссис Гранди или еще одной демонстрационной коровы. Студентов было много, и поэтому Миссис Гранди вывели на середину загона, подальше от стойла.

Если бы студентов вызывали по алфавиту, а не по жребию, Фриде, возможно, повезло бы больше. Однако случилось так, что она оказалась пятой и последней в очереди, а Миссис Гранди к этому времени все это изрядно надоело.

Фрида натянула нарукавник, встала на цыпочки и осторожно ввела руку по самое плечо в прямую кишку коровы. Миссис Гранди, измученная до того, что даже коровье терпение лопнуло, стиснула ягодицы и с достоинством направилась к своему стойлу, таща за собой пораженную Фриду.

Девушка могла бы высвободиться, но предпочла этого не делать. Так она и ковыляла, спотыкаясь, за коровой, пока двое ее однокурсников не остановили животное. Вся группа покатывалась со смеху, и отчаянно покрасневшая Фрида была рада, что распустившиеся волосы скрыли ее лицо.



Сейчас Фрида могла только пробормотать что-то себе под нос.

– Что ты сказала?

– Я тогда нащупала яичники. Поэтому я и не вытащила руку. – Она вспомнила изумление, охватившее ее: посреди смеха и чувства унижения вдруг ощутить под своей рукой и опознать живой орган.

Конфетка кивнул.

– Я помню. – Он крутанулся в своем кресле и ногой захлопнул дверь. – Дальнейшее я предпочту сказать тебе при закрытой двери. Тебя это не смущает?

Еще как смущает…

– Нет, конечно. – Фрида прошла к стулу напротив стола, предназначенному для студентов – ободранному, с одной полуотломанной ножкой. Она опустила свой рюкзачок на сиденье, а сама встала, опираясь на спинку.

Конфетка взял со стола папку с синей наклейкой и стал сосредоточенно просматривать ее содержимое. Фрида с неловкостью заметила, что первая страница начинается с ее фамилии.

– О'кей, – сказал наконец Конфетка. – Фрида Джин Кристофф, родной город – Оберон, штат Висконсин. Высшие оценки все годы обучения в школе. Высшие оценки на первых трех курсах ветеринарного колледжа. Высшие оценки весь последний год. Правильно?

Фрида смущенно кивнула. Это было всего лишь вопросом усидчивости…

– Практику по крупным животным прошла тоже неплохо, – закончил Конфетка, к изумлению девушки. Он потянулся через стол и вручил ей фотографию.

– А теперь визуальный тест. Расскажи мне все, что только можешь, о своем пациенте по этому снимку.

Фрида взяла снимок, быстро взглянула на него, чуть не выронила, потом крепко сжала в руке. Конфетка подождал, потом сказал:

– Ты же знаешь, хирург должен быть уверен в своих действиях. Так что рассмотри все хорошенько и скажи мне о том, что не вызывает у тебя сомнения.

Молчание затянулось. Наконец он не выдержал:

– Скажи мне хоть что-нибудь.

На фотографии была запечатлена лужайка где-то в Аппалачах, высоко в горах; она была превращена в огороженное пастбище. Справа и слева от лужайки виднелись деревья, покрытые летней листвой, за ней, выше, темнели сосны. Высокая трава поражала сочной зеленью и густотой. На заднем плане виднелись сорок или пятьдесят крупных белых животных, на переднем же стояли Конфетка и молодая темноволосая женщина в комбинезоне, а между ними красивая девушка с темными глазами и пышными вьющимися волосами обнимала за шею небольшую белую лошадь с…

Фрида заморгала и присмотрелась еще раз. У лошади были козлиная борода и завивающийся спиралью белый рог на лбу.

Девушка вернула фотографию Конфетке.

– Это фотомонтаж или лошадь загримирована под единорога.

Тот отдернул руку, не взяв снимок.

– Посмотри как следует. Никогда не прекращай исследование, как только найдешь одно несоответствие; очень многие наши пациенты имеют не единственное отклонение или болезнь. Кстати, почему это животное нуждается в ветеринарной помощи?

Фрида неохотно снова взяла фотографию. И стала всматриваться. И заметила густую тень под выпирающими боками.

– Оно беременно.

– Ты уверена? Минуту назад ты даже не считала его настоящим.

Фрида теперь была слишком сильно озадачена, чтобы смутиться.

– Но ведь оно может быть беременным и ненастоящим одновременно, правда?

Конфетка неожиданно рассмеялся.

– Почти в яблочко – «беременное и ненастоящее». Фрида продолжала молча смотреть на снимок. Наконец доктор Доббс сухо сказал:

– Если ты способна поставить акушерский диагноз по этой фотографии, мне следует у тебя поучиться.

– Я сейчас смотрю не на… – Фрида запнулась, – пациента. – Она показала на штанины широкого комбинезона кудрявой девушки; ее щиколотки в чем-то вроде шерстяных носков были наполовину скрыты густой травой. – Разве нет какой-то странности в ногах клиента?

Конфетка поспешно отобрал у нее фотографию.

– Тебе вроде несвойственно обращать внимание на увечья других. Дело в том, что тебе предстоит работать вместе с…

– Коди? – Фрида была обрадована и несколько удивлена. – Нельзя сказать, что у него увечье.

Конфетка моргнул, начал что-то говорить, потом передумал.

– Так или иначе, тебе следует привыкнуть встречать разные странности. Этим летом ты увидишь их немало, не говоря уже о весьма необычных пациентах. Во-первых, практика будет носить амбулаторный характер. – Он постучал пальцем по фотографии. – И проходить будет в трудных условиях. А теперь расскажи мне что-нибудь еще про этот снимок.

Фрида простодушно посмотрела на него.

– Разве женщина справа не та, что оперировала барана, – на видеопленке, которую нам показывали на занятиях?

Конфетка ответил ей серьезным взглядом.

– Ты так думаешь?

Конечно, это была она. Фрида ругала себя за неуверенную интонацию.

– Я думаю… – Она прикусила язык: Конфетка ненавидел ответ «Я думаю». – Я уверена, что это она.

– У тебя цепкий взгляд. Рад, что ты так хорошо запоминаешь лица. Что-нибудь еще? – Конфетка снова лукаво улыбнулся.

Фрида еще раз вгляделась в фотографию; ей все еще не хотелось вслух сказать очевидную вещь.

– Более молодая из женщин – та, что с кудрявыми волосами… Ветер отбросил ее волосы, и там есть какое-то светлое пятно…

– Я хочу услышать про животное, – поспешно перебил ее Конфетка. – Поэтому-то ты, Фрида, и собираешься стать ветеринаром – чтобы говорить про животных.

Фрида в душе не согласилась. Она хотела быть с животными, а вовсе не говорить про них.

– Одну минуту. – Наконец она решилась: – Ну, животному может понадобиться помощь, чтобы ожеребиться, если это правильное слово.

– Какому животному?

Это и был тот вопрос, на который Фриде не хотелось отвечать. Только не на основании снимка, и не человеку, который способен ее высмеять; более того, человеку, от которого могла зависеть вся ее профессиональная карьера. Интересно, понимает ли он это? Для нее самой каждый день начинался с сомнения: насколько ее будущее как ветеринара может зависеть от единственной ошибки?

Все-таки она выдавила из себя:

– Это может быть подделка.

– Почему бы это? – Фрида на этот вопрос не ответила. – Ну хорошо, как такое можно сделать?

– Я уже говорила – фотомонтаж. Существует техника замены маленьких участков изображения… Конфетка нахмурился.

– Твое описание заставляет меня нервничать. Да и зачем бы я стал это делать? Фрида пожала плечами.

– Ради шутки. – Про себя же она сердито воскликнула: «Чтобы причинить мне боль. Разве непонятно?»

Конфетка поднял руки.

– Ладно, сдаюсь. Я ничего не могу доказать. Животное может быть настоящим, и оно может быть беременным. – Он наклонился вперед. – Если это так, то роды могут произойти в ночь на понедельник. Не хочешь ли ты притвориться, что примешь их – просто на всякий случай?

– Если я захочу, – осторожно ответила Фрида, – что я должна буду делать?

– Если ты захочешь, – сухо подчеркнул Конфетка, – то тебе придется первой делать доклад об этом пациенте. На самом деле вообще первый доклад о таком случае. – Он уточнил: – Первый доклад о родах, второй – о представителе данного вида. I Из своего портфеля он вытащил толстый конверт.

– Здесь результаты предыдущих исследований представителей того же вида, что и пациент. – Он ухмыльнулся, подзадоривая ее сказать что-то более определенное 6 животном. Непроизнесенное слово «единорог» висело в воздухе между ними, словно ужасное табу.

Фрида неуверенно взяла конверт. Для шутки все это становилось каким-то ужасно сложным…

Записи – отчет о студенческой практике – оказались еле читаемым текстом, напечатанным на сильно нуждающейся в чистке механической пишущей машинке с западающей буквой «К». Конфетка Доббс был знаменит своим неприятием компьютеров. Но все-таки отчеты об обычной практике теперь печатались на принтере: студенты-практиканты представляли свои доклады на дискетах, а те, кто делал по этим материалам курсовые работы, вносили в файл замечания преподавателя. Похоже, Конфетка не хотел, чтобы кто-нибудь видел этот отчет.

Фрида взяла себя в руки и посмотрела ему в глаза.

– Вы не хотите, чтобы я обсуждала это с другими студентами?

– Ну а ты собиралась это делать?

Как только он задал этот вопрос, ответ на него стал очевиден. У Фриды не было близких друзей, а обсуждать такую тему с кем-то посторонним было для нее немыслимо.

Она снова наклонилась над отчетом. В конверте вместе с ним лежали фотокопии страниц книги – судя по шрифту, весьма старой. На верхних полях оказалось нацарапано название: «Справочник Лао по небиологическим видам».

Через несколько секунд Фрида подняла глаза. Конфетка с усмешкой наблюдал за ней, ожидая, когда она на него посмотрит. Девушка поспешно отвела взгляд и наклонилась, так что волосы упали ей на лицо.

– Я мало что знаю о виде, к которому принадлежит пациент, – все еще с осторожностью пробормотала она. Конфетка фыркнул.

– Никто не знает много «о виде, к которому принадлежит пациент».

По крайней мере из записей следовало, что один доклад уже был сделан.

– Как удалось тому… первому студенту найти информацию по… по данной теме? Конфетка хмыкнул.

– Видишь ли, та первая студентка не задавала вопросов, а просто порылась в библиотеке и сделала доклад. Ей даже в голову не пришло, что я не знаю и половины раскопанного ею. – Конфетка протянул Фриде скрепленные в левом верхнем углу листы фотокопий; пачка была такая толстая, что последняя страница почти оторвалась.

Фрида прочла название на титульном листе: «Справочник Лао по небиологическим видам».

– «Справочник Лао», может быть, и древняя книга, но он остается лучшим пособием для нас, по крайней мере из напечатанных.

Девушка просмотрела одну из глав; ее внимание привлекла фраза: «Это животное, более проницательное, чем приматы, способно уловить тонкое различие между невинностью и девственностью. Помимо этого качества, его отличает теплое сочувствие к несчастьям невинного существа».

Фрида поспешно пролистала книгу.

– Откуда этот манускрипт?

Конфетка улыбнулся.

– Об этом тебе лучше спросить миссис Агнес Собелл в библиографическом отделе центральной библиотеки.

– Не в библиотеке ветеринарного колледжа? Конфетка пожал плечами.

– Когда создавался университет, существование ветеринарного колледжа не планировалось. Конечно, не повредит, если ты проштудируешь все, что сможешь, о лошадях и козах. И еще: доклад ты будешь делать в присутствии клиента. Мне следует тебя предупредить, что клиент здорово разбирается в медицинских вопросах.

Это оказалось последней каплей. Фрида вспомнила, какой испытала ужас, допустив ошибку, когда делала свой первый доклад.

– Доктор Доббс, вы уверены, что я подхожу для этой роли?

Конфетка наклонился вперед.

– Я скажу тебе все прямо. Клиенту нужны ветеринары – и безотлагательно. Одна причина, почему я предлагаю работу тебе, – это то, что ты одна из лучших на курсе. Дополнительная работа тебя не смутит. И еще: думаю, что ты и те, кому я тоже это предложил, могут быть готовы быстро. Так что, – добавил он беззаботно, – у тебя на подготовку есть два дня.

Два дня!

– Я сделаю все, что смогу. – Фрида постаралась говорить не запинаясь. – Доктор Доббс, а что еще будет на этой практике?

– Надо же! Все остальные практиканты были так увлечены собственными пациентами, что им даже в голову не пришло спросить, что еще предстоит.

Фрида восприняла это как упрек.

– Я просто интересовалась распорядком. Практика планируется на все лето? – Большинство студентов ненавидело летние занятия, предпочитая отправиться домой. Фрида никогда не жаловалась на тяготы.

– Дело не ограничится только летом, – сообщил ей Конфетка. – По крайней мере такая возможность существует.

– На выпускном курсе у меня запланировано и так уже много занятий. – В конце концов она сейчас проходит у него практику по крупным животным – должен же он это учитывать. – Новая работа не помешает остальному?

– Вряд ли. Никто в колледже ничего не заметит. Это, так сказать, входит в закрытое расписание. – Конфетка ухмыльнулся. – Какой лучший способ скрыть проведение практики, если ты хочешь оставить ее своим частным делом?

Вопрос был странноватый, но Фрида принялась обдумывать его со всей серьезностью – с вопросами, которые задавал Конфетка, приходилось поступать именно так.

– Дать ей такое же название, как и другой практике. – Конфетка покачал головой. – И еще запланировать на нее больше времени, чем нужно. – Он нахмурился и еле заметно кивнул. – И разбить ее на несколько частей.

– Верно. Так что эта практика будет нерегулярной, с промежутками, и продлится весь последний год. О расписании я позабочусь. – Конфетка поскреб в затылке. – Что касается того же названия, что и для другой практики, – надо будет попробовать. Мысль хорошая. Теперь о самой практике. Вас, студентов, участвовать в ней будет четверо, и продлится она, с перерывами, весь год. Предыдущая такая практика оказалась слишком короткой, а в прошлом году ее не было вовсе из-за, – он поморщился, – политических осложнений. – Конфетка не сказал, каких именно, а Фрида не стала спрашивать. – Не думаю, что кому-нибудь из вас потребуется кредит, однако такая возможность будет предусмотрена. Одно препятствие, однако, может возникнуть: это расписание ваших встреч с потенциальными работодателями. Ты уже спланировала его для себя? Девушка покачала головой.

– Я намечала заняться этим весной – когда буду уверена… – Уверена, что окончит колледж вообще. – Ну, буду более точно представлять, чем хотела бы заняться. – В настоящий момент она обдумывала две возможные линии поведения: вернуться домой и не практиковать совсем или найти работу в сельском хозяйстве, где нужно было бы только делать прививки и не пришлось бы сталкиваться с по-настоящему серьезными случаями. Вдруг случится так, что в один прекрасный день она проснется и узнает: из-за ее нерешительности операцию уже делать поздно…

Поэтому к третьей возможности она отнеслась очень осторожно.

Конфетка был этим, кажется, раздражен, и она не могла понять почему.

– Ну что ж, если тебе будет нужен совет, прежде чем ты решишь, приходи, поговорим. – Он хлопнул себя по ноге. – А пока займись домашним заданием. И вот еще что: тебе нужно быть готовой работать в команде, куда войдут не только остальные практиканты.

– В команде? – Фрида снова озадаченно посмотрела на фотографию. – Было бы нежелательно, чтобы с пациентом работало уж слишком много народу.

– Совершенно нежелательно. Но ты должна будешь руководить остальными студентами, одним добровольцем с младшего курса, работником с фермы и еще… некоторыми. – Конфетка снова наклонился вперед. – Мы ведь говорим не об одном пациенте. Их будет несколько дюжин, и у всех роды начнутся той же ночью.

Фрида присмотрелась к белым фигурам на заднем плане. Ее вдруг наполнило возбуждение, не оставившее места страху. Несколько дюжин?

Потом она опомнилась. Конечно, такое невозможно.

Конфетка громко вздохнул.

– Ну давай, говори, что ты об этом думаешь. Но могу поклясться на целой стопке Библий: я тебя не обманываю. Поможет тебе это?

– Как я могу поверить в такое? – взорвалась Фрида.

– Не можешь поверить или не хочешь? Часть ее сознания ответила: «Хочу больше всего на свете». С запозданием Фрида осознала, что снова стиснула кулак. Вслух же она произнесла:

– Трудно поверить в столь необычную вещь.

– Будет еще труднее. – Конфетка понизил голос. – На этой практике нам предстоит жить в странных мирах, есть странную пищу, бросать наши обычные занятия ради чего-то, что и во сне не приснится. Сможешь ты примириться с этим без жалоб? – Конфетка ухмыльнулся. – Конечно, сможешь. Ты ведь никогда ни на что не жалуешься.

Он, конечно, хотел сказать ей комплимент, но ее рассудок автоматически выдал фразу из прошлого:

«Славная старушка Фрида. Ты можешь плюнуть в ее чашку, и она поблагодарит тебя, прежде чем вылить свой кофе». Девушка наклонила голову еще ниже, придвинула к себе рюкзачок с книгами и ничего не ответила.

Конфетка, наблюдая за ней, проворчал:

– Ну, думаю, жаловаться на то, с кем тебе предстоит работать, ты уж точно не будешь.

Фрида с радостью предвкушала совместную работу с Коди. Он всегда такой жизнерадостный. Фриде хотелось бы самой ощутить что-то подобное. – А кто это?

– Валерия Уайт.

Улыбка Фриды погасла. Валерия была из тех, кого сводки новостей именовали первопроходцем: первая чернокожая студентка в ветеринарном колледже. Штат Виргиния, несмотря на все перемены последних тридцати лет, все еще не избавился полностью от наследия расизма.

Валерия имела раз в шесть больше комплексов, чем сама Фрида, и это все время проявлялось. Фриде было особенно трудно иметь с ней дело, потому что ее собственный родной город населяли по преимуществу белые; она вечно ходила вокруг Валерии на цыпочках, боясь сказать или сделать что-то не то. Фрида подозревала, что в результате Валерия не испытывает к ней ничего, кроме презрения.

– А еще кто?

– Мэтт Лютц.

– Ox… – Единственный человек, перед которым, как вечно молилась Фрида, она не должна никогда, никогда выглядеть дурой.

– Если ты кончила приплясывать от радости, мне, пожалуй, следует вернуться к делам.

Фрида уже была за дверью, когда раздался спокойный голос Конфетки:

– Фрида.

Девушка повернулась и остановилась в дверях.

– Тебе полагалось бы сказать: «Это просто сон». Перед Фридой промелькнуло яркое воспоминание о сне прошлой ночи: полностью выбритый котенок, по животу которого тянется сделанный Фридой кривой шов; котенок трогает ее лапой и жалобно мяучит, а шов расходится, и животное разваливается на глазах…

– Прошу… Прошу прощения, – ответила она беспомощно.

Конфетка посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

– Несколько лет назад мы столкнулись с проблемой: одна из студенток попыталась похитить лекарство из аптеки.

Фрида постаралась изобразить интерес, гадая, какое отношение это все имеет к ней.

– Как выяснилось, препарат был нужен ей для того, чтобы безболезненно совершить самоубийство. Теперь мы лучше храним лекарства, хотя и тогда не были безалаберными.

Нагрузка на студентов достаточно велика. Мы стараемся понять, как на них отражается стресс: это ведь то, что всегда будет присутствовать в работе ветеринара. Поэтому нас беспокоит возможность самоубийств среди студентов. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.

Ах…

– Мне это никогда не приходило в голову, – твердо ответила Фрида.

Закрывая за собой дверь, она подумала: «Такое никогда и не придет мне в голову. Я никогда не умру из-за случайности, никогда не совершу самоубийства и, несмотря на то, чего мне хотелось бы, всегда буду придерживаться этого решения».

Она прогнала эту мысль, как делала всегда, и отправилась в библиотеку.




Глава 2


Бидж отодвинула в сторону чашку чая, которого ей не хотелось, и прошла в комнату отдыха, чтобы привести себя в порядок. Можно было, конечно, воспользоваться зеркалом в зале для церемоний, но она не могла представить себе в такой ситуации свою мать; значит, и для нее это не подходит. Бидж впервые была на похоронах в качестве представительницы своей семьи.

Флюоресцентные лампы заставляли даже ее загорелую кожу выглядеть бледной. Бидж была в хорошей форме, но это освещение придавало ей анемичный вид. По привычке она стала искать симптомы болезни, потом быстро тряхнула головой, поправила жакет, получше заправила блузку и безуспешно попыталась пригладить волосы – слишком много странных ветров лохматило их за последнее время.

– Сошлюсь на выезд на пляж, если кто-нибудь спросит, – пробормотала она себе под нос. Было очень важно остаться незаметной и выглядеть как все.

Выглядеть так, как надо, было важно. Бидж вспомнила, как ее мать в таких случаях перед зеркалом в передней поправляла юбку, решительно одергивала рукава жакета – жакета более темного и строгого, чем любая одежда матери в другие дни. «Куда ты?» – спрашивала Бидж.

«Общественное мероприятие, – твердо отвечала ей мать, долго всматриваясь в собственное отражение. – Я должна представлять нашу семью». Она бывала серьезна и решительна – она, которая всегда все делала смеясь и с увлечением…

Прошло пятнадцать месяцев со дня смерти матери, ее похороны были самыми последними в семье. И вот теперь настала очередь Бидж выполнять те же обязанности.

Дорогу к похоронному бюро обозначали указатели, но даже не будь их, Бидж легко нашла бы дорогу. Она припарковала машину и быстро, хотя и несколько неуклюже из-за высоких каблуков парадных туфель прошла через площадку ко входу. Бидж вежливо кивнула швейцару – молодому человеку лет двадцати, на лице которого было написано сочувствие, но вовсе не печаль.

– Семейство Салем?

– Нет, Честертон… То есть да, спасибо. – Бидж представила, как ее мать снова и снова приезжала на похороны родственников, никогда ничего не говоря ни ей, ни Питеру. Бидж подошла к книге, лежащей на столике, и расписалась в ней: «Бидж Воган»; поколебавшись секунду, она добавила: «Абонентный ящик 795, Кендрик, Западная Виргиния». Зал для церемоний был украшен со вкусом. Викторианский стиль как нельзя лучше отвечал чувству, что смерти подобает торжественность ушедших веков. Простой ковер цвета шербета застилал пол, сочетая элегантность с прочностью асфальта. Бидж крепко стиснула в руке предписанную обычаем черную сумочку, которую она купила всего час назад, и прошла через зал, кивая тем, кто, как ей казалось, пытался ее узнать.

Лежащая в гробу женщина была страшно худа, и даже искусство кладбищенского гримера не смогло придать ее лицу безмятежный покой. Бидж присмотрелась внимательнее.

Она была ветеринаром, но и в человеке могла различить красноречивые признаки: мускулы, долго не получавшие нервных импульсов, атрофировались, поза, традиционно приданная телу кладбищенскими служителями, не была естественной для этой женщины. Тетя Кэтрин умерла после тяжелой болезни.

Бидж пробормотала молитву, закончив ее благодарностью от всего сердца за то, что теперь она сама не придет к такому же концу.

– Хелло! – Толстая седая женщина в черном грубошерстном костюме подошла вплотную к Бидж и остановилась рядом – чересчур близко. – Ты ведь дочка Лорел, верно? – Она крепко стиснула обе руки Бидж. – Я тебя помню. Спасибо, что приехала. Не очень достойные похороны, – пробормотала она, – на достойные похороны все должны бы приехать с поминальными пирогами для раздачи бедным. – Заметив недоуменный взгляд Бидж, она снизошла до того, чтобы назвать себя: – Элизабет Честертон Блаунт.

– Мамина тетушка Бетти. – Бидж, в свою очередь, стиснула руки женщины. – Я рада познакомиться с вами. Мама часто говорила о вас.

– Правда? – Женщина оттаяла и благодарно взглянула на Бидж.

У той никогда не хватило бы жестокосердия добавить: «Мама считала, что вы давно умерли». Вместо этого она сказала:

– Она часто вспоминала вас, рассказывая о своем детстве. И, – Бидж обвела взглядом зал, – о других случаях.

– Мы не очень дружная семья. Хорошо хоть, что по таким случаям собираемся все вместе. – Тетушка Бетти тоже огляделась. – А ты похожа на бедняжку Лорел, вот я и узнала тебя. И я запомнила тебя с ее… ну…

Бидж кивнула.

– Наверное, мы встречались на ее похоронах. Тогда так много было народу… – Подумав, Бидж добавила: – И на похоронах дедушки мы встречались.

Упоминание о дедушке было ошибкой: тетушка Бетти попятилась, что-то вежливо пробормотала и ретировалась к группе более тактичных родственников. Впрочем, Бидж была рада этому. Она смотрела на представителей старшего поколения, на родителей, знакомивших с родственниками своих детей. Если не считать того, что присутствующие разговаривали друг с другом как с не очень близкими знакомыми, все выглядело так, как выглядело бы при встрече членов любой другой семьи.

– Прости. Ты Бидж?

Она с удивлением повернулась на голос и увидела перед собой синий спортивный пиджак. Чтобы посмотреть в лицо говорящему, Бидж пришлось запрокинуть голову.

Белобрысому и светлоглазому молодому человеку было не больше двадцати. Он серьезно посмотрел на Бидж.

– Я слышал о тебе. Ты ведь занимаешься медициной.

Бидж поморщилась. Те члены ее семьи, которые заговаривали о медицине, бывали обычно ужасно неуверены в себе, безуспешно пытаясь разрешить проблему при помощи тестов, но все равно подозревая правду – как правило, из семейных преданий.

– Я ветеринар.

– Верно. – Молодой человек протянул руку. – Я Энди Честертон. Мы с тобой двоюродные.

– Бидж Воган… Ох, прости: ты же знаешь, как меня зовут. – Бидж пыталась проследить родственные связи. – Должно быть, твой отец – мой дядя Вайатт. – Она с беспокойством вспомнила, что дядя Вайатт давно умер – один из тех родственников, о которых в семье старались не говорить.

Юноша пожал плечами, и при обычных обстоятельствах Бидж и не догадалась бы, чего стоит такой небрежный жест.

– Мой отец сгорел в собственной постели во время пожара. Может, все и загорелось от его сигареты. Никто не знает, отчего начался пожар, хотя ни для кого в семье не секрет, почему он не смог погасить огонь.

– Мне очень жаль твою тетю…

– Мне тоже. Она, кстати, и твоя тетя. – Он еще раз тряхнул ее руку, не замечая, казалось, что делает.

– Ты был близок с ней? Молодой человек нахмурился.

– В нашей семье никто ни с кем не близок. Послушай, не можем ли мы выйти куда-нибудь и поговорить? – Он казался чем-то испуганным. – Это важно.

– В таком случае… Недалеко отсюда есть кафе, – сказала Бидж.

– Э-э… знаешь, если ты предпочитаешь не разговаривать со мной, я пойму. Бидж покачала головой.

– Всю мою жизнь родственники шарахались от меня. – Ей было всего двадцать восемь, но различие ее и Энди жизненного опыта было поразительным и слегка пугающим.



Бидж заказала чай и долила в него молока. Энди заказал черный кофе без сахара, но испортил эффект, соблазнившись ореховым пирожным. Юноша сгорбился в углу кабинки и ждал, пока Бидж начнет разговор.

– Энди, я что-то запуталась. Кто твои братья и сестры?

Юноша покачал головой.

– Я единственный ребенок.

– Так, Значит, у тебя никого нет, кроме матери…

– И от нее я ничего не могу узнать. – Он сделал большой глоток кофе, поморщился и откусил огромный кусок пирожного; сироп, которым были политы орехи, потянулся длинными извивающимися нитями. – Я хотел бы, чтобы ты взглянула кое на что. Сначала это кажется чистым безумием, но, клянусь тебе, тут не просто совпадение.

Он вытащил сложенный в несколько раз лист бумаги с аккуратно напечатанными именами.

– Это наше генеалогическое древо. – Энди расправил лист, прижав его подставкой для бумажных салфеток, солонкой и пепельницей. Схема включала четыре поколения. Около каждого имени значились даты рождения и смерти; указаны были и причины смерти, если они были известны. Когда же они известны не были, рядом красовались жирные черные вопросительные знаки.

Захваченная увиденным, Бидж разыскала на листе имена своего деда, матери (с вопросительным знаком) и Кэтрин Честертон Салем, потом коснулась пальцем собственного имени и имени своего брата Питера. Энди кашлянул.

– Знаешь, я совсем не хотел бы тебя пугать.

– Почему это должно меня испугать? – Но Бидж уже все было ясно, и теперь она старалась найти способ, как объяснить этому мальчику…

Энди вытащил второй лист; на нем имена были выстроены в колонки.

– Здесь у меня даты смерти и возраст, в котором умирали члены семьи, – отдельная колонка для каждой ветви. – Он постучал пальцем по первому листу. – На генеалогическом древе ранние смерти тоже помечены.

На Бидж это произвело впечатление. Почему такая мысль не пришла ей самой?

– Я обработал семейные архивы Дайзартов, Блаунтов, Воганов и Честертонов. Из всех ветвей большинство ранних смертей… ну если не ранних, то в среднем возрасте, приходится на Честертонов. – Энди виновато взглянул на нее. – Это та ветвь, из которой происходила твоя мать.

– Да, я знаю. – Бидж собралась с силами и тихо проговорила: – Моя мать покончила с собой.

– Ох… Похоже, что и мой отец тоже. – Энди закусил губу. – Мне действительно очень жаль, Бидж, но поэтому-то мне и приходится обратиться к тебе: может быть, твоя мать знала о чем-то? С нашей семьей что-то не так? – Когда Бидж ничего не ответила, он продолжал: – Пожалуйста, помоги мне. Я понимаю, мы только что встретились, и все это звучит странно и невразумительно. Но не говорила ли тебе чего-нибудь твоя мать? Папа ничего мне не рассказывал – просто отказывался говорить о родственниках.

Бидж долго молча смотрела на Энди. Молодой человек был загорелым, как на рекламе мужского одеколона, и мускулистым, хотя детский жирок еще был заметен. Глаза его, несмотря на тревогу, смотрели ясно и удивительно, как показалось Бидж, невинно.

В памяти Бидж всплыли строки предсмертной записки ее матери: «Бидж, писать это – самое трудное дело, которое только может выпасть матери. Особенно тяжело это делать мне – зная, что может наступить день, когда ты окажешься перед таким же выбором…» Бидж впервые сейчас поняла чувства, которые испытывала ее мать, и перестала горько упрекать ее в душе за то, что та никогда, пока была жива, ничего не говорила ей о семейной болезни.

Бидж сделала выразительный жест руками.

– Поверь, я не пытаюсь от тебя отделаться. – Она отхлебнула чаю, пытаясь найти подходящие слова, потом сдалась. Заставлять его ждать жестоко, а подготовиться к такому разговору все равно невозможно. – Ладно. Существует такое заболевание: болезнь Хантингтона, или хорея Хантингтона. Тебе приходилось о ней слышать?

Энди покачал головой. Его руки, лежавшие на пластиковой столешнице, сжались в кулаки с такой силой, что суставы побелели.

– Это болезнь, вызывающая дегенерацию нервной системы, болезнь неизлечимая. Она связана с аутосомами[Note2 - Аутосома – неполовая хромосома.]… – Энди смотрел на нее непонимающе, но Бидж продолжала: – Это генетическое нарушение, поражен доминантный ген. В нашей семье заболевает половина родившихся, если, конечно, не оба родителя больны, тогда вероятность еще выше.

– В чем это проявляется? – спросил Энди напряженным дрожащим голосом.

Бидж снова взмахнула руками, не находя нужных слов. Какой-то частью сознания она отметила, что теперь часто делает этот жест: был период в ее жизни, когда она следила за своими руками, не позволяя им жестикулировать.

– Болезнь в чем-то сходна с рассеянным склерозом, в чем-то – с шизофренией. Ты не можешь управлять своими мускулами, как другие люди, твое настроение быстро меняется – от возбуждения к депрессии. На ранних стадиях часто ставят неверный диагноз – шизофрения или раздвоение личности, если не бывает известна история семьи.

Энди машинально откусил еще кусок пирожного, хотя казалось, что его вот-вот начнет тошнить.

– Что ты имеешь в виду насчет невозможности управлять мускулами? В чем это проявляется?

– Человек становится неуклюжим. У него дрожат руки. Ты все роняешь, часто теряешь равновесие… Вот что: тебе нужно посоветоваться с врачом, иначе ты будешь приходить в ужас каждый раз, как что-нибудь уронишь или разобьешь. – Бидж попыталась улыбнуться. – Мы ведь обыкновенные люди и бываем неуклюжи, как и все.

– Неуклюжи, как и все, – задумчиво повторил он. – Ко мне это подходит. – Он облизал губы. – А всегда ли… – юноша сглотнул, – это смертельная болезнь? Всегда ли она протекает одинаково?

Бидж вспомнила свою мать и родственников по материнской линии.

– Всегда. Как только появятся первые симптомы – обычно между тридцатью пятью и сорока пятью годами, – дальше болезнь прогрессирует безжалостно. – Бидж не стала отвлекаться на описание более легкой формы – ювенильной хореи. Если Энди так же страстно заинтересован, как была она сама, он скоро все узнает.

Дыхание молодого человека стало быстрым и поверхностным.

– Лекарство от нее существует?

Бидж почувствовала себя отвратительно эгоистичной.

– Пока еще нет. Ведутся эксперименты по лекарственной терапии: она замедляет вырождение клеток мозга. Больше в общем-то ничего.

– О'кей. – Но он пристально смотрел на столешницу, и было ясно, что все далеко не о'кей. В соседней кабинке две школьницы громко обсуждали кого-то по имени Трент: девственник он еще или нет? Это был глупый и бессмысленный разговор, живой и веселый – такой чуждый для Энди и Бидж.

Наконец он спросил:

– Так что я могу сделать?

Бидж не обратила внимания на это «я».

– Ты можешь пройти тестирование. Это не очень дорого, и после ты будешь знать наверняка. Знать, – откровенно призналась она, – много тяжелее, чем не знать. Я понимаю, тебе кажется, будто это не так, однако можешь мне поверить.

– Ты прошла тестирование? – Энди поспешно зажал рот рукой, словно пытаясь загнать вопрос обратно, но было поздно. Его резкое движение заставило чашку с кофе подпрыгнуть, и жидкость расплескалась: темное пятно на листе с генеалогическим древом накрыло половину имен.

Бидж промокнула лужу салфеткой.

– Я обдумывала это. – Бидж не стала говорить, что наличие у нее хореи Хантингтона подтвердилось, и уж тем более не стала сообщать, что теперь для нее это не имеет значения. – Сначала думаешь, будто знание принесет тебе облегчение, потом вспоминаешь об остальных своих родственниках.

Энди закрыл глаза, погрузившись в размышления.

– Конечно. Я понял. – Бидж видела, что он и в самом деле понял – немножко. Юноша обхватил себя за плечи, хотя в кафе не было холодно, и тихо пробормотал: – Спасибо.

Бидж была поражена.

– За что? Я узнала об этом два года назад, и вся моя жизнь тогда развалилась на части. Мне ужасно жаль говорить обо всем этом тебе.

Энди устало потер обеими руками лицо, став похожим на старика, огорченного семейной ссорой.

– И все-таки так гораздо лучше, чем догадываться о чем-то и ничего не знать достоверно. – Бидж подумала, что такой же жест он будет делать, когда ему исполнится пятьдесят, если, конечно, он сможет дожить до этого возраста. – Самое странное – как обыденно все это воспринимается, даже наш разговор. Можешь ты представить себе что-нибудь такое же странное в своей обычной жизни в реальном мире?

Бидж улыбнулась ему.

– А я и не живу в реальном мире.

Энди улыбнулся тоже, приняв ее ответ за шутку. Он настоял, что заплатит за чай Бидж, и они вместе прошли на автостоянку перед похоронным бюро.

– Ты пойдешь на кладбище? – спросила Бидж. Энди передернуло, и Бидж поняла, почему мать никогда не брала их с братом на похороны.

– Я должен уехать. – Резко повернувшись, Энди заглянул Бидж в глаза. – Неужели тебе не страшно? Не смотришь ли ты на календарь, гадая, сколько тебе отведено лет, не боишься ли, что это случится с тобой?

Бидж подумала: какой была бы его реакция, ответь она: «Со мной это уже случилось». Но произнесла она другое:

– Вроде бы, как мне говорили, ты собираешься поступать в Западно-Виргинский университет? – Совпадения тут не было; их семья предпочитала Западно-Виргинский Университету Виргинии.

– Да, на физический. Да, ведь верно: ты тоже там училась, только в ветеринарном колледже. А чем ты занимаешься после окончания?

– У меня частная практика, – пожала плечами Бидж.

Распрощались они с чувством неловкости: имевший место разговор едва ли располагал к обмену любезностями.

– Желаю тебе благополучно доехать до дому, – сказала Бидж.

– На самом деле я еду не домой. – Он слабо улыбнулся. – Я встречаюсь на побережье с друзьями, мы там сняли на неделю дом. – Он порылся в кармане своего спортивного пиджака. – Где-то у меня есть карта… Как только доберусь до побережья, там уже не заблужусь.

Бидж рассеянно откликнулась:

– На юг по 95 – му шоссе, потом объедешь Ричмонд по 295 – му, снова по 95 – му на 460 – е, напрямую к Питерсбергу, затем по 64 – му объедешь Норфолк, на юг по 17 – му через Дисмал-Суомп и свернешь на восток по 158 – му, не доезжая Элизабет-Сити.

Энди вытаращил на нее глаза.

– Ты уверена?

Бидж, заглянув в себя, могла бы перечислить все дренажные трубы, каждую неожиданную на южных дорогах трещину от мороза, каждую колдобину, не заделанную при ремонте.

– Более или менее уверена.

– О'кей. – Он сделал шаг вперед и обнял Бидж. – Спасибо, что рассказала мне. Тут Бидж решилась.

– Энди! Когда вернешься в университет, оставь мне записку в моем абонентном ящике на почте. – Она быстро написала свой адрес. – Есть один профессор физики, с которым я хочу тебя познакомить.

– Ладно. – Молодой человек сел в машину, и Бидж повернула ко входу на кладбище.

Церемония у могилы не заняла много времени. День был прекрасный, дул легкий теплый ветерок, и на ветке распевал кардинал – защищая свою гнездовую территорию, вспомнила Бидж. Теперь она гораздо лучше понимала дикую природу, чем раньше.

Священник произнес короткую молитву, потом прочел отрывок из «Книги Притчей Соломоновых»: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя»[Note3 - Библия, Книга Притчей Соломоновых, 24;10.]. Это должно было служить похвалой Кэтрин Салем.

Бидж, однако, подумала о своей матери и поморщилась. Быстрый взгляд на стоящих вокруг могилы родственников оставил у нее впечатление, что и они чувствуют вину. Только две дочери Кэтрин Салем, женщины лет под сорок, не обращали ни на что внимания.

Гроб опустили в могилу, и собравшиеся поспешно стали кидать на него горсти земли. Какой-то пожилой родственник из Западной Виргинии пропел гимн:

О, возрадуйся, брат мой возлюбленный,

Ты избавлен теперь от мучений.

Так забудь все свои испытанья,

Все заботы оставь в сей юдоли.

Бидж сочла, что с нее достаточно. Быстро кивнув собравшимся, она прошла к своей взятой напрокат машине.

До Кендрика было три с половиной часа езды по шоссе. У Бидж не было так много времени.

Вздохнув, она сняла парадные туфли, вытащила из-под сиденья кроссовки и надела их; потом достала из багажника рюкзак и пошла пешком. Бидж свернула направо в первый же переулок. Кирпичные стены домов по обе стороны скоро приобрели цвет песчаника, превратились в сложенную из крупных камней ограду, потом в стену каньона.

Еще сорок шагов, и она, пройдя между дюн, оказалась на песчаной дорожке, вьющейся между грудами водорослей. Арлингтон, оставшийся у нее за спиной, виден не был.

На протяжении следующей минуты Бидж дважды поворачивала на отходящие в сторону тропинки. Голоса морских птиц умолкли, воздух больше не пах солью. Справа поднялись глинистые кручи, впереди ветер гнал волны по заросшему клевером лугу. Одинокий крик похожей на сокола птицы отдался эхом от скал. Бидж улыбнулась и свернула налево.

Дорожка резко пошла в гору, песок под ногами сменился черноземом, потом поросшими мхом скалами. Среди мха начали попадаться пятна лишайников, тропинка была теперь усыпана сосновыми иглами. Облачное небо низко нависло над головой.

За последние пять минут Бидж не заметила на тропинке ни единой обертки от жвачки, банки из-под пива, контейнера от «бигмака».

Обойдя скалу, Бидж оказалась на озаренном солнцем склоне. Радуга висела над пустынной зеленой долиной, над струящимся с ее противоположной стороны водопадом. Бидж ощутила слезы на глазах: кто мог бы подумать, что по пути с похорон она увидит всю эту – красоту?

За поворотом дороги гравий сменился булыжником; по обеим сторонам появились глубокие канавы. Бидж пересекла не имеющий, казалось, возраста каменный мост через глубокий каньон. Несколько скоп или каких-то других похожих птиц парили ниже моста, высматривая добычу в скрытой туманом текущей по каньону реке. Одна из них вдруг резко нырнула вниз, исчезнув из виду. Бидж ощутила странную тоску по крупным хищным птицам.

Крутой склон ущелья сменился округлыми зелеными холмами. Их вершины тонули в тумане, но Бидж знала, что высоко они не поднимаются.

Через каждые несколько шагов характер дороги под ногами Бидж менялся, словно это было лоскутное одеяло: большие каменные плиты, булыжник, гравий. Преодолев небольшой подъем, Бидж оказалась на узком гребне, разделяющем глубокие долины.

Слева неуклюжее четвероногое размером с корову со странной формы челюстями и выступающими губами издало унылый рев и ринулось вниз по склону. Бидж, словно услышав сирену, подающую сигналы в тумане, вышла на середину дороги и постаралась не приближаться к обочинам.

Теперь скальный гребень перешел в пологую возвышенность, напоминающую старые сгладившиеся горы вроде Аппалачей. Туман ненадолго рассеялся, и Бидж увидела под ногами широкую долину. Девушка свернула на первую же тропинку, ведущую вниз, и вокруг нее снова сомкнулся туман.

Когда она вынырнула из влажной пелены, перед ней открылся великолепный вид на Кендрик и Западно-Виргинский университет. Ее отделяло от них не больше пяти миль.

Бидж шла теперь по проселочной дороге и почти сразу оказалась у въезда на ферму. Перед ней был типичный сельский дом, с белым штакетником вокруг, с большой верандой. Черепица на крыше поросла мхом; доски веранды были выщерблены и нуждались в покраске. Такая ферма могла быть где угодно в холмах Виргинии – обычный старый дом, принадлежащий самым обычным людям.

Сетчатая дверь широко распахнулась; появился огромный клюв, а затем хищная голова с пронзительными золотыми глазами – орлиная, но гораздо больше, чем у любой птицы. Страшные когти вцепились в дверь, и на веранду одним прыжком вылетело львиное крылатое тело.

Голова склонилась набок, глаз глянул на Бидж. Клюв раскрылся, и резкий ясный голос произнес:

– О, что за встреча. Царственная охотница, девственная и прекрасная. Ох… Прошу прощения – это другая богиня.

Бидж сказала с облегчением:

– Как же я рада тебя видеть. – Жизнь внезапно снова стала нормальной. Глава 3

Потом Бидж много раз думала, с нежностью и острым чувством сожаления, как похоже все это было на неспешный воскресный отдых – солнечный свет, друзья, семья. Тот день напоминал ей многие, проведенные в обществе матери, – номер «Вашингтон пост», валяющийся на полу гостиной, пересуды по поводу последнего безумного романа Питера, добродушное, почти безразличное обсуждение новостей…



Грифон склонил голову в любезном поклоне и протянул для пожатия когтистую лапу. Бидж была рада видеть, что он без труда сохраняет равновесие, а крылья, которые за время их знакомства не раз оказывались переломанными, благополучно срослись.

– Хелло, дорогая. Как же приятно тебя увидеть! Грифон разговаривал с ней, как интеллигентный и благовоспитанный дедушка, и вид у него был, как у сказочного противника героя мифа. «Это не так, – сердито поправила себя Бидж. – Он просто необыкновенно красив».

Она порылась в рюкзаке, неожиданно почувствовав смущение.

– Я тебе кое-что принесла.

– Мне? Как замечательно! Это что-то боится, молит о пощаде, залито кровью?

Раздался звучный низкий женский голос:

– Не обращай внимания, Бидж. Он сегодня просто не в настроении.

– Я никогда себе такого не позволяю – не обращать на него внимания. – Бидж прекрасно знала, что и Лори тоже всегда внимательна к настроениям грифона. – Принесла я книгу. – Она робко протянула грифону подарок, поняв, что он с самого начала видел, что лежит у нее в рюкзаке. Почему, разговаривая с грифоном, все время приходится сожалеть о неточности своих высказываний ?

Грифон жадно схватил подарок когтями и развернул бумагу.

– «Алиса в Стране Чудес». Кажется, ты как-то упоминала об этой книге.

– Я принесла тебе факсимильное воспроизведение первого издания – того, где иллюстрации Тенниела. – Бидж была ужасно рада, когда ей удалось найти его; она подумала, что грифон оценит подарок. – Полное название «Приключения Алисы в Подземном Царстве», и вот еще продолжение. – Бидж протянула грифону «Алису в Зазеркалье». – Надеюсь, тебе понравится.

– Еще бы, конечно. – Грифон прижал первую книгу к доскам пола и с интересом рассматривал иллюстрации, переворачивая страницы когтем. – Это чья-то фантазия или рассказ о действительно случившихся где-то событиях?

– Фантазия… – Бидж заколебалась, взглянув на лукавое лицо Лори, – насколько я знаю. Можно мне войти?

Грифон одним движением ухватил обе книги когтями и забросил себе на спину. Книги прочертили изящную дугу и скрылись между крыльями, заботливо сложившимися над ними.

– Прошу. – Грифон попятился, став еще более похожим на геральдическую фигуру на щите, и придержал дверь одной когтистой лапой, одновременно делая другой гостеприимный жест. – Пожалуйста, входи. – Он крикнул кому-то внутрь дома: – У нас сегодня к обеду, похоже, кто-то из мигрирующих сельскохозяйственных рабочих.

Бидж так и не вошла в дом: навстречу ей скользнул самый красивый мужчина из всех, кого только она знала.

– Бидж! – Он передвигался, опираясь на трость – последствие участия в недавней схватке, – а его улыбка была такой сияющей, что глазам становилось больно. – До чего же замечательно снова вас видеть! – Он низко поклонился и поцеловал ей руку, потом со смехом ловко, как танцор, привлек ее к себе и нежно поцеловал в губы. – Пожалуйста, не обижайтесь на нас.

– Я и не подумаю. – Она тоже обняла его, чувствуя собственную неуклюжесть, но совсем не огорченная ею. – Как идет ваше выздоровление?

– Неважно. – Солнечный луч блеснул на его гладко зачесанных волосах, безупречно гладкая бронзовая кожа, казалось, сияла отсветом послеполуденного солнца – перед Бидж был идеальный латиноамериканский возлюбленный, мечта любой женщины. – Я приехал сюда, чтобы миз Клейнман вынесла свое суждение. Она замечательно действует на выздоравливающих.

– Это все мое умение подойти к больному, – раздался голос из-за двери. Грифон и Протера машинально повернулись в ту сторону. Протера тут же снова обернулся к Бидж, улыбнулся и виновато пожал плечами.

Бидж коснулась его платья.

– Это что-то новое.

Протера кивнул и расправил подол.

– Мне повезло с покупкой: я заказал платье по каталогу, а сидит оно лучше сшитого на заказ. Но, пожалуйста, давайте уйдем с веранды: я чувствую себя здесь не очень уютно. – Выглядел он так же естественно и грациозно, как пантера на стволе дерева.

– Ну, когда я весь целиком на веранде, – заметил грифон, – вряд ли найдется что-то еще, что показалось бы странным.

– Вот как? – Протера предложил Бидж руку. – Прошу вас, входите.

Гостиная представляла собой странную смесь типичного для Западной Виргинии салона и восточного сераля. Посередине ее стояла старинная набитая конским волосом софа, достаточно большая и массивная, чтобы выдержать грифона. На стене красовались черно-белые фотографии: команда лесорубов, снятая в 1912 году, вид на Нью Ривер, нечеткий и неправдоподобный снимок слона на железнодорожной платформе: лебедка поднимала его за цепи, обмотанные вокруг шеи. На другой стене висели огромные цветные репродукции: несколько театрально разодетых римлян, приносящих клятву на мечах, и что-то похожее на охоту на львов. – Та, что слева, – «Клятва Горациев» Жака Луи Давида. Честь превыше жизни. Охота на львов справа – картина Делакруа. Обрати внимание, как изображена мускулатура. – Бидж уже заметила совершенное знание анатомии художником и подумала, что тот, должно быть, наблюдал львов с близкого расстояния. – Это, к сожалению, всего лишь репродукции. – Грифон огорченно смотрел на них. – Оригиналы один в Лувре, другой – в Чикагском институте искусств. Я хотел их получить, но миз Клейнман убедила меня, что это привлечет слишком много внимания.

Пока он рассматривал картины, Бидж заглянула в его спальню. Комната была обставлена по-спартански – огромный матрац на голом полу, поднос с единственной чайной чашкой, книжные полки от пола до потолка. Бидж с улыбкой глянула на лежащие у постели две пары вязаных домашних тапочек – набор для четырех лап. Или тапочки растянулись, или они были специально изготовлены так, чтобы подходить и орлиным, и львиным конечностям.

Грифон обернулся к Бидж.

– Надеюсь, ты оценишь компьютер, – сказал он, не скрывая гордости. – С тех пор, как ты была здесь в последний раз, появились кое-какие усовершенствования.

Действительно, увиденное ею было просто чудом. Монитор висел на прикрепленном к стене кронштейне; его можно было поворачивать под нужным углом. К стене же на петлях была подвешена изогнутая – в соответствии с требованиями эргономики – клавиатура. … Над ней висел ятаган, лезвие которого имело точно такую же кривизну. Под кушеткой виднелся явно мало употребляемый и приобретенный для полноты картины модем рядом с гнездом для подключения. Сам же компьютер со всеми его дисководами и дополнительной памятью стоял под изящным столом из вишневого дерева; на столе в низкой лаковой вазе лежала горка черных камней, из нее торчали темно-лиловые ирисы.

– Ты пользуешься Интернетом? – Бидж, которая за последние полтора года и телевизор-то видела редко, не говоря уже о компьютерах, выговорила название не очень уверенно.

– Иногда.

– Куда же от этого денешься, – сказала вошедшая в комнату и сразу же заполнившая ее Лори. Лори Клейнман страдала от ожирения, ее прическа – длинные прямые волосы – не изменилась с тех богемных дней, когда она занималась филологией и не стала еще лучшим анестезиологом ветеринарного колледжа. Совсем недавно, решительно высказав мнение по какому-либо поводу, она спряталась бы в облаке табачного дыма, боясь, что ее услышит кто-нибудь неподходящий. Теперь же она казалась уверенной в себе, как императрица, и грифон поклонился ей так же естественно, как в свое время кланялся королю.

Тут грифон заметил открытую дверь в спальню и стремительно нырнул туда.

– Ты видела мой справочный отдел? – Он указал на книжные полки, одновременно с деланно равнодушным видом накидывая покрывало на матрац и пряча тапочки. – Позволь показать тебе одну из моих любимых книг – своего рода бестиарий.

Грифон распахнул створки, вытащил когтем книгу и элегантным движением лапы стал перелистывать ее, склонив голову и устремив на страницу один золотой глаз.

– Вот, пожалуйста. Справочник профессора Саута по мифическим и сказочным животным. – Бережно держа книгу когтями, он с серьезностью начал читать вслух: – Вот описание грифона: «Это существо воинственное, хищное, бдительное. Если доверить ему охрану кого-либо, грифон заботлив и даже иногда нежен. Как мститель он безжалостен в своем преследовании врагов». – Грифон удовлетворенно кивнул. – Удивительно точная книга.

– Ну еще бы, – фыркнула Лори. – Автор становится таким объективным, стоит ему заговорить о грифонах…

– Можно взглянуть? – Бидж взяла у грифона книгу и стала ее просматривать. – Как интересно! «Говорят, коготь грифона, если сделать из него чашу, меняет цвет при соприкосновении с ядом».

– Это, несомненно, преувеличение, но вокруг знаменитых животных слагаются многочисленные мифы. Протера лукаво поднял бровь.

– «Средневековый немецкий трактат, – читала дальше Бидж, – предписывает даже поместить живого грифона на грудь женщины, чтобы излечить ее от бесплодия».

– Безотказное средство, – хихикнула Лори. Грифон несколько раз смущенно и обиженно щелкнул клювом. Бидж взглянула на Протеру; к ее удивлению, на его лице лукавую улыбку сменило задумчивое выражение.

– Думаю, этот немецкий автор был хорошим наблюдателем, но плохо умел интерпретировать увиденное. Что касается когтя грифона и яда… – Протера махнул рукой с безукоризненным маникюром. – Возможно, если автор попал туда, где мог видеть грифонов, то и ускоренное и легкое исцеление он видел там же.

Это заставило умолкнуть всех, особенно грифона.

– Боже мой, доктор, неужели вы думаете, что он посетил…

– Мне кажется, – твердо ответил Протера, – что свои наблюдения он сделал не в Германии. Похоже, он побывал в стране, где плодовитость – норма; там же он встретил и грифонов. – Протера слегка стукнул тростью по полу. – Думаю также, что нам пора за стол.

Лори приняла позу усталой официантки. – Добро пожаловать в «Клейнман и Грифон». Вам в зал для курящих или некурящих?

– Это не имеет значения, не правда ли, дорогая? – откликнулся Протера. – Ведь никто из нас не курит.

Лори просияла. Отказ от сигарет был ее величайшим достижением.

– Тогда почему бы вам не сесть во главе стола? По дороге в столовую Бидж сказала Лори:

– Пахнет изумительно.

– Конечно, – ответила та, погладив грифона по спине. – На самом деле это он готовил.

Грифон согнул переднюю лапу с когтями, которые, как знала Бидж, с легкостью рассекали камень.

– Я умею срезать шкурку, резать ломтиками и кубиками, а также, подозреваю, сумел бы сделать пюре.

В руке Протеры словно по волшебству появилась бутылка белого совиньона.

– И вытащить пробку из бутылки тоже. – Он бросил бутылку грифону.

Великолепное животное взвилось на дыбы, почти достав до потолка, и поймало бутылку, умудрившись ее не взболтать. Через секунду раздался громкий хлопок, и грифон помахал лапой с надетой на коготь пробкой. Все поспешно протянули ему свои бокалы.

Ни у кого и сомнения не возникло, что именно грифон произнесет тост. Он высоко поднял бокал, чуть заметно дрогнувший в его когтях.

– За Перекресток. Все повторили за ним:

– За Перекресток.

Молча пригубив вино, все подумали об этом месте – месте, ради которого каждый из них рисковал жизнью, но которое не всем было известно в равной мере. Лори бывала на Перекрестке только в чрезвычайных обстоятельствах, Протера в течение года занимался исследованиями, а Бидж как ветеринар нашла там своих первых пациентов. Грифон же был величайшим и отважнейшим защитником Перекрестка.

Протера поставил бокал на стол.

– Это вино из Мальской долины в Чили. – На секунду его акцент сделался более заметным. – Странно, чем дальше ты оказываешься от дома, тем легче напоминают о нем даже мелочи.

Бидж ничего не ответила, все еще погруженная в мысли о Перекрестке. Сегодня ей пришлось слишком близко соприкоснуться со своим родным домом и семьей, и она чувствовала себя значительно лучше на расстоянии от них.

– А как насчет жаркого? – мягко поинтересовался грифон. – Оно тоже напоминает тебе родные края, Эстебан?

Протера попробовал мясо.

– Великолепно, хотя, должен сказать, если бы готовил я, специи были бы совсем другие. Я предпочитаю шафран, тмин и кориандр.

Лори вмешалась прежде, чем грифон успел ответить:

– Не начинайте препираться. Бидж сказала только:

– Жаркое превосходное. – Так это и было на самом деле: обилие лука, сладкого перца, томатов и моркови в густом соусе прекрасно сочеталось с нашпигованным чесноком мясом. – Что собой представляет основной ингредиент?

– Оленина.

Бидж бросила на грифона внимательный взгляд, и тот смущенно кашлянул.

– Я нуждаюсь в гимнастике, и на самом деле некоторое прореживание идет на пользу местному стаду оленей. Надеюсь, ты не возражаешь…

– Конечно, нет. – Против чего же тут возражать, стала оправдывать себя в душе Бидж: действительно, у оленей в Западной Виргинии не было естественных врагов, кроме горных львов, редких настолько, что само их существование иногда подвергалось сомнению. Она отправила в рот еще один кусок мяса и виновато признала про себя: но ведь оно действительно такое вкусное…

Через несколько минут разговор за столом отвлек ее от этих мыслей, и Бидж смогла спокойно наслаждаться превосходным жарким. Лори, грифон и Протера говорили и спорили обо всем на свете, меняя темы с такой же легкостью, с какой передавали друг другу солонку: о последних фильмах, о телескопе «Хаббл», о возможном возрасте Вселенной… О том, как удается уловить мгновение на своих полотнах Ватто и Фрагонару… О том, влияет ли хоть чем-нибудь возраст Вселенной на изображенную на картине увлеченную легким флиртом красавицу на качелях… О лекарственных растениях и лечении запахами стресса – и имеет ли значение снятие стресса в борьбе с раком и СПИДом… О релятивистской и фундаменталистской этике (по мере того как опустошалась вторая бутылка) и о том, существует ли этика универсальная, пригодная для всех известных им миров: грифон утверждал, что существует, Протера отрицал это, Лори Клейнман выступала в роли рефери.

Бидж, по очереди испытывая восхищение, изумление, возмущение, говорила совсем мало; она чувствовала себя ребенком в компании взрослых. «Сколько, интересно, пройдет лет, – думала она, – прежде чем это чувство исчезнет?»

Постепенно разговор переключился на проблемы искусственного интеллекта и тест Тьюринга[Note4 - Тест Тьюринга – предложенный Аланом М. Тьюрингом, английским ученым, одним из основоположников компьютерной технологии, критерий для определения, является ли вычислительная машина мыслящейесли при общении человек никаким образом не может определить, является ли его собеседник другим человеком или машиной, машина может быть признана мыслящей.], а потом угас. Грифон повернулся к Бидж.

– Как замечательно, что ты вернулась сюда. Ты шла пешком?

– Да, – кивнула Бидж. – В Вашингтоне я взяла напрокат автомобиль и, чтобы попасть сюда, проехала немного на попутной машине, но в основном шла пешком.

Лори, вытирая хлебом соус с тарелки, фыркнула.

– Только послушать, как вы двое играете в слова. Можно подумать, что, если назвать вещи своими именами, начнется забастовка летного состава.

Но грифон продолжал внимательно смотреть на Бидж.

– Так, значит, ты шла пешком. Как я понимаю, дорога повсюду была достаточно проходима?

– По большей части. Дорога достаточно широка для автомобиля или конного фургона. Ее поверхность была неодинаковой: то булыжник, то гравий или песок. – Бидж нахмурилась. – Местами даже она была вымощена панцирями омаров. Грифон посмотрел на нее с восхищением.

– Великолепно. Все дороги проходят через несколько разных миров. Бидж задумчиво смотрела на деревья за окном.

– А это значит, что на каждой дороге пришельцы могут появиться из нескольких мест. Грифон чуть поколебался.

– Но у них и столь же много шансов потерять дорогу. Только мыслящие существа способны ее проследить, да и то лишь те, кто умеет читать карту.

– Это палка о двух концах. – Бидж давно уже мучительно обдумывала проблему: любой вид, спасающийся по дороге из одного мира в другой, может ведь и не найти безопасного убежища. – Теперь очень трудно попасть на Перекресток.

Грифон стукнул лапой по столу так, что тарелки подпрыгнули.

– Ты не можешь одновременно защитить Перекресток и оставить его у всех на виду.

– Но Перекресток бесполезен, – напомнила ему Бидж, – если он не на виду. Я могла не выжить, – а следовало бы сказать: «Не осталась бы в живых наверняка», – если бы не Перекресток и Книга Странных Путей.

– Книга Странных Путей… – Протера, хмурясь, смотрел в свой бокал. – Собрание карт, позволяющее путешествовать между мирами. Дар богов. Как жаль, что все экземпляры, насколько нам известно, уничтожены. – Он быстро добавил, взглянув на Бидж: – Впрочем, в этом вопросе я доверяю твоему суждению.

– Теперь существует новая Книга Странных Путей, – сказала Бидж.

Она почувствовала странную гордость, когда все молча вытаращили на нее глаза. Не так легко было заставить умолкнуть сидящих за этим столом.

– Прошу прощения. – Она сбегала в гостиную и вернулась, неся свой рюкзак. Оттуда она вытащила несколько книг в тщательно прошитых переплетах из мраморной бумаги. На обрезе было заметно, из какой особой – содержащей много текстильных волокон – бумаги сделаны книги. Бидж долго искала по книжным ярмаркам и лавкам, прежде чем нашла достаточно искусного переплетчика; тот подробно расспросил ее, и на каждый экземпляр ушло очень много времени. Первую книгу Бидж вручила грифону, как и подобало.

Он положил книгу на стол, чтобы всем было видно, и стал осторожно переворачивать страницы.

– Карты изготовлены замечательно. Ты пользовалась перьевой ручкой?

– Вроде того. Я имею в виду, что ручка перьевая, но заряжается картриджами с чернилами. – Бидж была горда тем, как у нее получились карты. Ее мать вела дневник, посвященный их саду, и часто делала в нем зарисовки. Бидж постаралась начертить карты с той же тщательностью и вниманием к деталям.

Грифон рассматривал страницы книги, прослеживая извилистые линии, обозначающие дороги: через реки, горы, труднодоступные каньоны.

– И все эти дороги проложила ты? Бидж подумала о своем путешествии в Кендрик из Вашингтона.

– Другие тоже, но я стираю их за собой. – Она снова порылась в рюкзаке. – И я заказала еще пять книг – пока пустых. – Она выложила их на стол. – Клянусь, как только у меня будет время, я нарисую новые карты и в…

Ее голос прервался.

Лори, заглянув через ее плечо, только и сказала:

– Замечательно начерчено. – Грифон, потянувшись через стол, перекинул одну книгу Лори (она схватила ее, как неумелый игрок в регби – мяч) и две – Протере; тот, не сделав, казалось, ни малейшего движения, ловко поймал по одной в каждую руку. Все принялись листать книги, показывая друг другу искусно вычерченные карты без всяких комментариев. Бидж нарушила молчание:

– Я этого не делала. Понятия не имею, как такое получилось.

– Невежественная богиня, – проворчал грифон.

– Я не хотела бы, чтобы меня так называли.

– Тебе придется привыкнуть. – Грифон опустил клюв и искоса посмотрел на Бидж, словно нахмурившись. – Это признание твоих заслуг: создательницы дорог, хранительницы Перекрестка, наследницы и избранницы Бога-Отчима, благодаря которому так много видов живых существ нашли пристанище на Перекрестке. Тебе предстоит научиться смотреть на то, что тебя называют богиней, так же, как на обращение по фамилии или как когда тебя называют доктором. – Грифон ловко подцепил кусок мяса вилкой и отправил его в клюв. Бидж постаралась переменить тему разговора.

– Разве тебе не удобнее есть при помощи твоих… не прибегая к вилке?

– Безусловно – как и тебе было бы удобнее есть, опустив лицо в тарелку. Не ради этого нас учат правильно вести себя за столом.

– Как и многому другому, – добавил Протера, делая глоток вина. – Раньше я думал, что стремление к удобству – характерная черта физики; теперь я в этом не так уж уверен. Бидж, можно предложить тебе еще жаркого?

Она с благодарностью протянула тарелку.

– Спасибо. Да, и мне следовало поинтересоваться раньше…

– Тогда тебе пришлось бы перебить говорящего, – прокомментировала Лори.

– …в каком состоянии твоя нога.

– Постепенно заживает, спасибо. И я должен бы радоваться: впервые в жизни я обзавелся частью тела, которая предсказывает дождь или снег. Теперь уже я могу двигаться почти так же быстро, как и раньше. – Почти помимо воли он признался: – Правда, я ожидал, что она заживет быстрее.

– Мне известно место, где ты выздоровел бы быстрее, – сказала Бидж и прикусила губу. Там и грифон бы скорее поправился.

Лори поднялась из-за стола и встала спиной к ним, глядя в окно. Грифон, казалось, ничего не заметил.

– Ценю твое приглашение, – ровным голосом ответил Протера, – но у меня есть обязательства здесь я ведь преподаю. – Он лукаво взглянул на грифона. – Как и мой коллега.

Бидж пришла в замешательство. Она попыталась представить себе грифона в одном из университетских зданий, показывающего на исчерканную мелом доску и разделывающегося (словесно) с каким-нибудь несчастным студентом. Впрочем, лучшие профессора на последних курсах именно такими и были.

– Так ты преподаешь?

– Пока еще нет. – Однако в голосе грифона прозвучало самодовольство: как если бы он привел неопровержимый довод в споре с умным противником Он кашлянул – Если спрос на консультации профессора Протеры и более постоянен, то все же моя академическая карьера позволяет мне, несмотря на выход на пенсию .

– Не может быть! – расхохоталась Бидж. – Ты – удалившийся от дел преподаватель университета? – Впрочем, конечно. Грифон был никак не меньше чем профессором. – Как это тебе удалось? Боже мой, не вломился ли ты в университетский архив и не подделал ли там документы?

– Конечно, нет, – искренне обиделся грифон. – Да и это было бы немедленно обнаружено. Против подобного рода вторжений существуют предосторожности.

– К тому же, – добавил Протера, – это было бы бесполезно. На самом деле произошло вот что: несколько недель назад, в пятницу вечером, в компьютерном центре административного здания случился пожар. Все записи оказались уничтожены.

– Все? – Бидж, которая относилась к компьютерам с известным недоверием, вспомнила одного выпускника, у которого полетел твердый диск с единственным экземпляром его магистерской диссертации. – Там хранилась выписка из моего диплома.

– К счастью, имелись копии на дискетах, – не глядя на нее, продолжал Протера. – Они находились в другом помещении, их должны были вновь загрузить в центральный компьютер после выходных дней.

Бидж понадобилось несколько секунд, чтобы разобраться в случившемся.

– Так вы поработали с дискетами… Протера поклонился.

– Благодаря наличию дискет все утраченные записи удалось восстановить. Ну и вскоре после этого на имя почетного профессора А. Грифона в Кендрик стала поступать почта.

– Вы проделали все это только вдвоем? Протера был явно шокирован.

– Мы никогда бы такого не осилили Все необходимые программы написала Харриет Винтерфар с математического факультета Я только узнал необходимые коды, а наш друг, – он показал на грифона, – обрисовал стратегию в целом.

Бидж заинтересованно повернулась к грифону.

– Эта доктор Винтерфар… – У нее сохранились смутные воспоминания о написанной Харриет Винтерфар статье о Перекрестке и его нестабильности. – Она знает о тебе?

– Дорогая Харриет, – грифон приоткрыл клюв, что было удивительно похоже на улыбку, – так увлекательно рассказывает о своих исследованиях.

– Если бы я не доверяла твоей чести, – вмешалась Лори, – я бы прикончила ее.

– Не преувеличивай. Мы общаемся по электронной почте, и, по-моему, она подозревает, кто я на самом деле.

– Доктор Винтерфар – мой друг, – добавил Протера. – Мы оба изучаем Перекресток, мы разделяем любовь к Перу, хотя она бывала там только как туристка. – Он лукаво улыбнулся и кокетливо расправил платье. – Мне кажется, она немного в меня влюблена.

Лори хихикнула, но закашлялась, чтобы скрыть это.

– Что вполне понятно, – кивнул Протера. Бидж подумала: взгляд Лори на такие вещи стал более снисходительным – недаром у нее самой роман с грифоном.

Отодвинув тарелку, Бидж вздохнула:

– Как хотелось бы, чтобы и Мелина смогла прийти сегодня.

Лори покачала головой.

– Мы приглашали ее, но она не захотела оставить свою работу. Сейчас у нее напряженное время – она даже спит в поле, вместе со своим стадом. Со своим содружеством, – поправилась Лори, и никто не возразил. «Содружество» было правильным названием.

– Почему? – спросила Бидж, хотя тут же догадалась, каков будет ответ, и затаила дыхание.

Грифон наклонился вперед и произнес, подчеркивая каждое слово:

– Они наконец-то готовы принести потомство. Бидж не нужно было спрашивать, кого он имел в виду. У нее неожиданно возникло желание по-детски запрыгать – она была слишком взволнована, чтобы усидеть на месте.

– Не может быть! Это же должно произойти осенью.

– На этот раз они рано спаривались, – решительно заявил грифон. – Если помнишь, на Перекрестке тогда все шло не как обычно.

Бидж моргнула. Даже для грифона такое описание происшедшего – нашествия врагов, гибели полубога-хранителя, смерти короля и необходимости эвакуировать население целого мира – было уж очень сжатым.

– Похоже, – продолжал грифон, – что все те события несколько сбили их обычный ритм.

– И когда же это должно случиться?

– Мелина говорит, что ночью послезавтра – в первое летнее полнолуние. Бидж сглотнула.

– Я должна буду помогать.

Грифон поднял вверх когтистый палец.

– Обязательно. К тому же потребуется еще чья-нибудь помощь. Жаль, что Стефан еще не окончил колледж…

Лори нахмурила брови.

– Он же пастух. Если Мелина может помогать, то и он может, – Значит, он примет участие тоже. – Грифон постучал лапой по полу красного дерева, размышляя. Бидж заметила, что пол в столовой носит множество отпечатков его когтей. – Хорошо, но что еще можно предпринять? – Он пристально посмотрел на Бидж.

– Я могла бы обратиться к своим друзьям, окончившим колледж одновременно со мной, – медленно проговорила она, – но никто из них не успеет прибыть вовремя даже… ну, даже с моей помощью.

Бидж помолчала, ожидая, не предложит ли кто-нибудь еще чего-то. Никто ничего не сказал. Наконец она решила:

– Я повидаюсь с доктором Доббсом, – ей все еще трудно было называть его Конфеткой, – и узнаю, не сможет ли он помочь.

– Прекрасный выбор.

– Почему решение предоставлено мне? – поинтересовалась Бидж.

– Потому что ты лечишь животных и тех, кто животное лишь отчасти. Потому что ты знаешь, какие меры нужно принять. Наконец, потому, что у Перекрестка нет правителя и ты – его единственная предводительница.

Грифон, казалось, смотрел куда-то вдаль, и Лори ласково положила руку ему на спину. Король Перекрестка был самым близким другом грифона.

Бидж нарушила молчание.

– Но предводитель – ты. Ты же… – Она запнулась.

– Генеральный инспектор? Да. Наш непредсказуемый профессор Протера уже знает об этом, как, к сожалению, и многие другие. Я лучше всего выполняю свои обязанности, когда работаю один и втайне. Я не предводитель. – Он хотел сказать что-то еще, но внезапно умолк.

– Я поговорю с Конфеткой Доббсом. Его это не удивит: вы с Лори… – Бидж сделала резкий вдох. – Он как раз планировал проведение студенческой практики в это время. Поэтому-то ты и одобрил мое предложение.

Смех грифона прозвучал как приглушенный львиный рык.

– Тебя по-прежнему нелегко провести.

Бидж раздраженно поставила на стол свой бокал.

– Единственное, что мне не нравится, – это что все, касающееся Перекрестка, всегда имеет несколько скрытых сторон.

Грифон спокойно посмотрел на нее.

– Чем дольше ты будешь там жить, чем дороже станет тебе Перекресток, тем больше вероятность, что ты начнешь действовать так же.

Бидж энергично затрясла головой, так что темные волосы взметнулись вверх.

– Никогда. – Но она не могла долго сердиться на него. – Так или иначе, хорошо, что мы получим помощь. Не могу дождаться, когда же появятся жеребята… козлята… как бы их ни назвать.

Даже Лори казалась взволнованной, перья на шее грифона встали дыбом, а Протера, по какой-то непонятной Бидж причине, выглядел встревоженным.

Он покачал головой и улыбнулся сидящим за столом.

– Обед был превосходен, однако не следует позволять времени ускользать у нас между пальцами. – Он резко постучал по столу, чтобы привлечь внимание. – Пора переходить к боевым действиям.

Грифон напряженно кивнул.

– Охотники накормлены, но война ненасытна. Лори поморщилась.

– Мне, конечно, придется мыть посуду. Лентяи вы.

– На войне как на войне, мадам.

– Подумаешь, новости. – Лори обернулась к Бидж. – Поможешь мне? В конце концов готовил-то он.

– Я был бы рад… – неуверенно начал Протера.

– Ни в коем случае. Силы вам еще пригодятся. – Лори поднялась и решительно скомандовала: – Пошли, Бидж. – Домашняя работа явно действовала ей на нервы.

Бидж поспешно отнесла тарелки на кухню. Лори принялась тереть их с такой силой, что мускулы на руках стали рельефно выделяться.

– Что теперь будет? – поинтересовалась Бидж.

– Обычный послеобеденный ритуал. Сама увидишь. Когда половина посуды была перемыта, Бидж робко сказала:

– Знаешь, я ведь до сих пор видела тебя по большей части в операционной. Никогда не могла представить тебя в качестве домашней хозяйки.

– Я тоже не могла представить себе такого, – откровенно ответила Лори. – И никак не ожидала, что он окажется таким домовитым – спасибо богам.

Бидж глянула через плечо на грифона; тот разговаривал через дверь с переодевающимся в спальне Протерой.

– Как его раны? У меня не было времени для осмотра.

– Он поправляется, – ответила Лори, потом ворчливо добавила: – Но медленно. Кости срослись, а вот мышцы…

– Ox… – Бидж заморгала и перестала вытирать тарелки. – Поэтому он и охотится на оленей, правда?

– Надо сказать, это помогает.

– Но все равно дело идет медленно? На это Лори ничего не ответила.

– Удастся ли исправить весь причиненный ему урон, если он останется в Виргинии? – спросила Бидж. Лори снова промолчала, и наконец Бидж решила: – Ему нужно вернуться на Перекресток.

– Конечно, нужно, – согласилась Лори. Она мрачно посмотрела на посуду, не желая признаваться в своих чувствах, потом круто повернулась, так резко поставив стопку тарелок на кухонный стол, что одна из них разбилась. – А он ни за что не согласится, пока считает, что нужен мне больше, чем вашему проклятому Перекрестку.

Лори в гневе вышла из кухни, хлопнув дверью, а Бидж смела осколки, удивляясь тому, что Лори не высказывает этого грифону открыто.

В кухню заглянул Протера, одетый в фехтовальный пластрон, мешковатые штаны и сетчатую маску; в сочетании со всем этим трость, на которую он опирался, выглядела странно. Сломанная нога Протеры была все еще заключена в пластиковые шины.

– Не выйти ли нам во двор? Сходя с веранды, Протера споткнулся, и Лори поспешно схватила его за руку.

– Спасибо. – Несмотря на хромоту, передвигался Протера достаточно легко; он занял позицию между двумя растущими во дворе соснами. – Я готов. – Он стоял неподвижно, опираясь на трость, и только теплый ветер шевелил его волосы.

Лори кинула ему рапиру, клинок которой странно блеснул. Протера поймал ее свободной рукой.

– Острие покрыто пластиком, – объяснил он Бидж. Протера отсалютовал ей рапирой. – Я доверяю самообладанию грифона больше, чем своему собственному.

– Я это заметил и оценил. – Грифон присел, готовый к прыжку, потом помедлил и повернул голову к Бидж. – Когда-нибудь и тебе понадобится такая тренировка. – Он смотрел на нее одним глазом, и на секунду Бидж ощутила себя беззащитной добычей. – Скажи по правде, у кого из нас ты предпочла бы учиться сражаться?

– У профессора Протеры, – немедленно ответила Бидж: ей нужен был учитель-человек. Однако, чтобы не задеть чувств друга, она поспешно добавила: – Надеюсь, мне никогда не придется сражаться с грифоном.

Тот кивнул.

– Разумно. Однако от меня ты узнала бы больше.

– Ты вполне в этом уверен, сэр? – поднял бровь Протера.

– Конечно, уверен, но готов это продемонстрировать. – Он отсалютовал женщинам – движение было таким быстрым, что лапа мелькнула смазанным силуэтом. Бидж невольно поежилась: когти рассекли воздух с таким же свистом, как и стальная рапира.

– Что ж, начнем. – Протера поднял клинок, сместив его немного от центра, чтобы защитить свою искалеченную ногу.

Грифон припал к земле, его хвост хлестал по бокам. Протера, отведя трость для опоры назад, сделал выпад, держа рапиру без всякого напряжения, не теряя равновесия, готовый и к нападению, и к защите.

Грифон прыгнул; его львиные задние лапы распрямились, как пружины, и восемь футов, отделяющих его от Протеры, он преодолел в долю секунды. Протера упал на землю и перекатился влево. Рапира в его руке угрожающе покачивалась – подняв ее вертикально, он не давал грифону возможности напасть сверху. В тот момент, когда грифон приземлился на три лапы, подняв четвертую для удара, Протера поднялся на одно колено. Рапира рассекла воздух, целясь в то место, где на груди грифона орлиные перья мешались с шерстью льва.

Могучие когти грифона сделали такое быстрое движение, что Бидж не смогла уследить за ним, и отбили клинок. Рапира отклонилась в сторону, но Протера скользнул вперед, просунул лезвие под занесенной передней лапой и каким-то непонятным образом на одной ноге ринулся вперед, опершись в последний момент на трость, чтобы нанести удар.

Грифон с кряхтением перенес весь вес на задние лапы и парировал удар когтями. Протера едва не потерял равновесия, отчаянно взмахнул рапирой и заскакал, отступая, на здоровой ноге. Однако, прежде чем грифон успел напасть, трость взвилась в обманном движении и стукнула его по клюву. Грифон заморгал и попятился.

Противники снова оказались лицом к лицу. Грифон прыгнул, и Протера приготовился отразить атаку, как матадор, выбирающий момент для смертельного удара. У Лори вырвался жалобный писк.

С громким шелестом огромные крылья грифона развернулись в воздухе, и он внезапно взмыл вверх вместе с вечерним ветром. Грифон проплыл над Протерой – вне досягаемости рапиры, – потом сложил крылья так же молниеносно, как и распахнул их.

Протера не мог достаточно быстро повернуться и распластался по земле; огромные когти свистнули в воздухе там, где он только что был. Протера подтянулся, опираясь на трость, как пародия на циркового гимнаста на трапеции, и зажатой в другой руке рапирой отразил удар могучих когтей. Неожиданно он оказался на ногах и нанес удар по лапе прежде, чем грифон успел ее отдернуть. Тот поспешно отступил. Протера стал преследовать его, без зазрения совести нанося удары по голове и груди. Когти сомкнулись на клинке в последний момент, однако контратаковать грифон уже не мог. Грифон попятился, открыв свою покрытую шрамами грудь для удара, и Протера, ожидавший, что его выпад будет отражен, споткнулся. Когти тут же сомкнулись на рапире, и Протере еле-еле удалось высвободить клинок.

Грифон снова кинулся на него, а Бидж с чувством беспомощности подумала: «Протера уже бывал в такой ситуации и знает, что делать». Профессор был лучшим фехтовальщиком из всех ей известных, но мысль о том, что грифон может проиграть, оказалась нестерпимой.

Протера пригнулся, переместился влево, развернулся, опираясь на трость, чтобы оказаться лицом к грифону. На этот раз его готовность к защите, как и положение трости, была безупречной.

Однако перед ним был пустой двор и живая изгородь за ним.

Протеру решительно похлопали сзади по плечу, и он выронил рапиру, сокрушенно улыбаясь и качая головой.

– Как это тебе удалось?

– Ты ожидал, что я снова прыгну или взлечу над тобой, а я перекатился по земле, как раньше это сделал ты, и оказался сзади. – Грифон захлопал крыльями, вытряхивая из них травинки и пыль. – Вместо того чтобы обегать вокруг, я убедил тебя самого повернуться ко мне спиной – не очень, кстати, благоразумное действие.

– Великолепный маневр. – Протера поклонился и, опираясь на трость, поднял рапиру. – И превосходная тренировка. Ты не возражаешь, если мы немного отдохнем?

– Столько, сколько захочешь, доктор, – спокойно ответил грифон. – Мы начнем снова, как только ты будешь готов. – Однако клюв его был раскрыт, а рыжие бока тяжело вздымались, Лори отправилась в дом, и Бидж встретила ее на крыльце, чтобы помочь: та несла кувшин с водой, стакан и большую хрустальную чашу для грифона.

– Такие сражения нужны им для выздоровления, да? – тихо спросила Бидж.

– Надеюсь, – фыркнула Лори. – Он думает, что таким образом готовится к настоящим сражениям. – Тревога проложила морщины на ее лбу. – Все началось с месяц назад. Тогда схватки были короткими, и Протера каждый раз побеждал. Грифон никогда не жаловался, но, думаю, ему было нелегко с этим примириться. – Лори взглянула на тяжело дышащего грифона и тихо добавила: – Если тебе удастся уговорить его вернуться на Перекресток, я смогу это пережить.

Прежде чем Бидж успела что-нибудь сказать в ответ, Лори двинулась к грифону, сжимая в руке маленькую металлическую щетку.

– Надо вычесать траву из шерсти.

– Дорогая, – укоризненно сказал грифон, – я предпочитаю не заниматься своим туалетом при гостях.

– Они совсем как члены семьи. И потом, разве лучше, если ты будешь при них таким грязным? Ты слишком геральдическая фигура для этого. – Лори плавными движениями щетки стала вычесывать траву и сучки со спины и боков грифона, потом опустилась на колени и принялась за живот – чтобы грифону не пришлось переворачиваться на спину. Ее руки обнимали его, и грифон, на минуту позабыв о сдержанности и достоинстве, повернул свою огромную голову и принялся клювом гладить ее волосы. Протера и Бидж молча смотрели на них.

Закончив, Лори поднялась на ноги.

– А как насчет вас, Эстебан? Я понимаю, щетка не годится. Не принести ли вам полотенце или… – Она умолкла, когда он смущенно покачал головой. Невероятно, но на Протере не было ни пылинки.

Лори бросила взгляд на глубокие борозды, оставленные когтями в земле, траве и камне.

– Плохо от вас приходится газону. Грифон поднял пушистую бровь.

– Газон – атрибут цивилизации, а вовсе не ее цель.

– Да и к тому же вы получаете такое удовольствие, приводя газон в плачевное состояние.

– Работа должна быть удовольствием, потому что, когда стареешь, даже удовольствие становится работой. – Грифон встряхнулся и взъерошил перья. – Профессор Протера, готов ли ты для следующего раунда?

Бидж взглянула на часы и вздохнула.

– Мне ужасно не хочется уходить, но мне нужно еще забрать машину и доехать до общежития Стефана.

– Ну конечно, – ответила Лори. – Думаю, твои удовольствия еще не стали работой.

Бидж стала придумывать едкий ответ, обнаружила, что краснеет, и сказала только:

– Спасибо за чудесный обед.

Грифон и Протера поклонились ей, потом повернулись друг к другу, готовые К новой схватке. Лори улыбнулась и кивнула, не обращая внимания на. возобновившуюся дуэль.

Бидж со вздохом свернула на дорогу. Она была так взволнована, что прошла три с лишним сотни миль, отделяющие ее от Вашингтона, меньше чем за двадцать минут.




Глава 4


Фрида поспешно шла по вестибюлю основного здания ветеринарного колледжа, когда кто-то хлопнул ее по плечу. Она обернулась, и улыбающийся, но встревоженный Коди показал ей на входную дверь.

Мэтт изрядно опередил их, шагая, как всегда, с сумасшедшей скоростью. Коди еще раз показал на него и хмыкнул:

– Мне за ним ни за что не угнаться.

– И никому не угнаться, – раздался сзади голос Валерии. – Он просто выпендривается. Пошли, Фрида. – Девушка передала Фриде записку: обычные для Конфетки неразборчивые каракули и нарисованная под ними карта. В записке говорилось только: «Встречу вас на месте. Найди кого-нибудь, кто хорошо читает карту. Фрида, надеюсь, ты не возражаешь против перспективы делать доклад в присутствии клиента».

Фрида зажмурилась, отчаянно надеясь, что слушателей все-таки не окажется особенно много.



По тому, каким был закат, Бидж могла предсказать великолепную ночь. В горах Виргинии летом погода чудесная: теплые солнечные дни, глубокое синее небо и дымка на горизонте, прохладные ясные ночи с легким ветерком и мириадами звезд. Бидж с удовольствием предвкушала ночь, проведенную под открытым небом.

Однако наличие теплой куртки в походном рюкзаке ее радовало. В горах холодает быстро, и, когда они свернули на дорогу, ведущую к ферме Лори и грифона, и оказались в тени, отбрасываемой горной вершиной, Бидж поежилась. Стефан обнял ее за плечи.

– Надела бы ты куртку, любовь моя.

Бидж улыбнулась ему и, сдвинув на затылок подаренную ею же мягкую шляпу, почесала рожки, выглядывающие из курчавых волос. Стефан был в легкой рубашке и летних брюках. Бидж позавидовала шерсти, покрывающей большую часть его тела, хотя раньше часто и дразнила его по этому поводу.

Впрочем, однажды он смутил ее, ответив со смехом:

«Но тебе же нравится, когда мои мохнатые ноги прижимаются к твоим гладеньким»; Бидж покраснела и с тех пор поддразнивала его редко.

Лори ждала их на крыльце, нервно катая карандаш между пальцами. Время от времени она машинально подносила его к губам, потом, бросив недовольный взгляд, опускала руку. Ей очень не хватало сигареты – Черт возьми, Бидж, наконец-то!

– У меня были еще дела.

Стефан весело улыбнулся Лори; та скорчила гримасу.

– Ну ясное дело, были! Как же без этого! Бидж предпочла не реагировать.

– Грифон отправляется с нами?

– Чтобы он да ушел из дому? Попробуй его вытащить! – Она кивнула на дверь в дом. – Зайдите на секунду.

Они последовали приглашению; Стефан уверенно вспрыгнул на крыльцо, несмотря на набитые бумагой кроссовки на копытах.

Над компьютером грифона горела единственная лампа, освещая дюжины справочников и авиационных журналов, разбросанных вокруг. Грифон склонил голову, приветствуя вошедших, но продолжал смотреть на экран.

– Мне очень жаль, что я не смогу присоединиться к вам. Сегодня ночь вторжения.

– Ночь вторжения?

– Шестнадцатое мая 1943 года, если быть точным. – Голос грифона, всегда звучавший несколько высокопарно, сейчас был особенно напыщен и приобрел английский акцент.

Лори вздохнула.

– Он смотрит слишком много военных фильмов. И как это я не догадалась вовремя сломать видеомагнитофон! – Она показала на джойстик рядом с клавиатурой. – Он сейчас пилот, и включена имитационная программа.

– Более того, я веду эскадрилью Королевского воздушного флота. Извините, мои ребята ждут – Его когти заскользили по клавиатуре с такой скоростью, что за ними было невозможно уследить. Грифон решительно и отчетливо произносил текст, который набирал: «Добрый вечер, друзья. Я только что вернулся из Лондона, где разговаривал с сэром Артуром Харрисом, заглянув для этого на Даунинг-стрит. Мы с сэром Артуром просмотрели боевое расписание на сегодня и отчет о потерях за месяц. Мне не стыдно признаться, что глаза у нас обоих стали влажными, когда мы перечитали список тех, кто навсегда составит славу Королевского воздушного флота, но кого уже нет с нами. Мы никогда их не забудем».

Грифон покачал головой и стал печатать дальше:

«Впрочем, хватит об этом. Сегодняшний налет на Рур должен разрушить Монскую плотину – основной источник гидроэлектроэнергии, от которого вермахт зависит больше, чем сами немцы это понимают. Впрочем, германское командование уверено, что плотина хорошо защищена: и люфтваффе, и зенитками.

Боюсь, фрицы будут ждать нас этой ночью, и мне не нужно говорить вам, что судьба и Британии, и всей Европы, а может быть, и всего свободного мира зависит от того, что нам удастся сделать. В связи с важностью нашей миссии я сам полечу сегодня с вами на» Спитфайре «. Это все. Удачи и хорошей охоты».

На экране замелькали отклики: «Спасибо, сэр», «Сделаем, сэр», «Вы будете нами гордиться».

Грифон склонился к клавиатуре, сжимая в когтях джойстик, лихорадочно нажимая клавиши и что-то бормоча.

– Некоторые из этих сумасшедших готовы жизнь за него отдать – ив имитационной программе, и в реальном мире, – сказала Лори. – Можете вы в такое поверить?

Но глаза ее сияли, и Бидж подумала, что вполне может поверить.



Лори поехала впереди в своем пикапе. В кузове лежали одеяла, носилки и, как с нехорошим предчувствием отметила Бидж, портативный анестезиологический аппарат для полевой хирургии. Там же находился мощный, работающий от аккумулятора фонарь. Бидж и Стефан ехали следом; фавн подпрыгивал на сиденье, как взволнованный ребенок, не в силах сидеть спокойно.

– Я так благодарен тебе, что ты взяла меня с собой! Я сделаю все, что смогу. Ох, любимая! – Он неожиданно поцеловал Бидж. – Я знаю, ты занималась этим много раз, а для меня все впервые!

– Не так уж много раз – всего несколько жеребят и ягнят…

– Ну, ягнят! – серьезно возразил он. – Ты же знаешь, я принимал их тоже, Бидж. Я же был пастухом, когда мы встретились. – Стефан задумчиво добавил: – Я и сам был когда-то козленком.

– Тогда сегодня тебе все дастся легко. – Бидж положила руку ему на плечо – и чтобы ободрить, и чтобы удержать на сиденье. – Единороги – просто более крупные копытные. – Стефан засмеялся, и она засмеялась тоже, в первый раз позволив прорваться своему возбуждению. – Я знаю, конечно, что на самом деле это не так. Единороги – это единороги.

Они свернули на еле заметную дорогу – просто две колеи с примятой травой между ними. В свете фар было видно, как выпрямляются метелки, которые пригнул к земле пикап Лори, и как танцуют поднятые шинами пылинки. Впрочем, Бидж была слишком занята тем, чтобы удержать машину на дороге, и не смотрела по сторонам.

Затем подфарники пикапа Лори мигнули, когда она затормозила, и машины съехали с дороги. Трава здесь была гораздо короче, чем между колеями: это было пастбище. Бидж остановила свою машину рядом с пикапом.

Только что появившаяся над окружающими долину горами луна была красно-оранжевой; она освещала скошенное поле между двумя рядами лиственных деревьев, выше по склонам переходивших в сосняк.

Бидж зачарованно смотрела вниз. Кендрик был всего в восьми или десяти милях отсюда, и она могла отчетливо видеть огни университетского стадиона.

Стук копыт сзади смутил Бидж. Она удивленно оглянулась. На поле выехал Конфетка верхом на Скайуокер.

– Как дела?

Бидж улыбнулась ему.

– На секунду мне показалось, что это кто-то другой.

Конфетка ухмыльнулся и похлопал кобылу по боку.

– Не нервничай, красотка. – Скайуокер передал ветеринарному колледжу клиент – лошадь нужно было лечить или уничтожить, – и теперь она номинально была университетской собственностью, хотя на самом деле принадлежала Конфетке. Он всегда говорил, что так много ездит на ней потому, что кобыла нуждается в тренировке. Конфетка легко спрыгнул на землю и привязал поводья к антенне пикапа Лори.

– Что слышно о моих ветеринарах нового урожая? Лори показала куда-то в сторону.

– Если это не они, то мы расспросов не оберемся.

Однако пока это им не угрожает, поняла Бидж, озабоченно оглянувшись: пациентов не было видно.

Она смотрела, как подпрыгивает на ухабах принадлежащий ветеринарному колледжу грузовик, и ощущала странную ностальгию. Ничто, казалось, не заставило бы ее скучать по ужасной перегрузке и отчаянию ее студенческих лет, и тем не менее благодаря им она была теперь тем, чем была.

Фары грузовика осветили поле. Из него повыпрыгивали студенты и начали растерянно озираться, и не думая пока разгружать всевозможные ящики в кузове.

Фрида, соскользнув с переднего пассажирского сиденья, благодарила богов, что правильно разобралась в карте и что Мэтт послушался ее указаний. Работать командой было здорово; она только молилась, чтобы и дальше все шло так же гладко.

Бидж подождала, не заговорит ли Конфетка, и, когда он промолчал, сделала шаг вперед.

– Я рада, что вы смогли приехать. Меня зовут Бидж Воган, я… – Она оборвала фразу прежде, чем назвала себя ветеринаром. – Я одна из клиентов. Фрида узнала Бидж – она видела ее и на фотографии, и на видеоленте, когда та оперировала барана.

– Я тоже одна из клиентов! – Все повернулись к темноволосой женщине, сбежавшей с холма. – Извини меня, Бидж, за опоздание, но они теперь идут так медленно и к тому же, как ты знаешь, избегают дорог ..

– Рада тебя видеть, Мелина. – Бидж поклялась в душе, что не позволит себе ухмыляться, как Конфетка за спиной девушки, но энтузиазм Мелины был так забавен!

Фрида внимательно наблюдала за ними, безуспешно пытаясь определить происхождение акцента Мелины. Та казалась удивительно похожей на молодого человека в нарядной шляпе. Она была и на фотографии – более молодая из двух женщин. Второй была Бидж. А где же?.. Фрида сглотнула, подумав, не шутка ли все это на самом деле.

Мелина по очереди обняла Бидж, Стефана и Лори, потом одернула себя и неуклюже кивнула Конфетке.

– Я так рада видеть вас всех.

– Как дела, Мелина? – спросил ее Конфетка.

– Прекрасно. – Она потеребила висящий на груди коптский крест – подарок бывшей его ученицы В присутствии Конфетки Мелина, казалось, смущалась, хоть и не была его студенткой. Фрида подумала, что хорошо ее понимает.

За спинами собравшихся луна, поднимаясь все выше, наливалась белым сиянием. Когда глаза привыкли к лунному свету, стал виден каждый стебель травы, кивающий собственной тени.

Из фургона-амбулатории Конфетка достал керосиновый фонарь, повесил его на дерево и зажег, чиркнув спичкой по молнии собственной куртки. Режущий глаза свет фонаря отбросил четкие тени, такие отличные от рожденных луной Коди и Мэтт выгружали из грузовика подушки, положенные туда Конфеткой. Фрида удивилась: зачем они нужны? Мэтт бросил взгляд на фонарь.

– Если сегодня мы столкнемся с осложнениями, мы будем путаться в отбрасываемых таким освещением тенях. Почему мы занимаемся пациентами, когда уже стемнело?

– Потому что малыши рождаются тогда, когда решат родиться, – протянул Конфетка. – Спроси свою маму. Сегодня тебе придется терпеть неудобства, а не доставлять их.

Мэтт снова принялся за разгрузку, но решительно возразил:

– Тогда нужно было стимулировать роды, чтобы они проходили при дневном свете. – Конфетка бросил на него странный взгляд, которого тот не заметил. Фрида подумала, что Мэтт, наверное, прав, но промолчала.

Коди выпрямился и стал отряхивать приставшие к комбинезону семена.

– Вот, пожалуй, и все, что будет нужно. Да, Валерия?

Она рассматривала что-то в глубине фургона.

– Тут есть кое-что, что может понадобиться позже. – Голос ее звучал мрачно и неодобрительно. Фрида взглянула на ящик у дальней стенки: спицы Гигли для расчленения плода, цепи для извлечения его при трудных родах, шприцы и бутыль Т – 61 для эвтаназий.

– Наверное, достали все нужное, – тихо сказала она и оглянулась. Но на поляне не было ничего, кроме переливающейся перламутром травы, уже покрытой росой. – А где же… где пациенты?

– Сначала познакомьтесь с клиентом, – ответил Конфетка. – Бидж Воган, позволь представить: Коди Сэйерс.

Коди смущенно улыбнулся и, хромая, подошел, чтобы пожать Бидж руку. Бидж хотела было пойти ему навстречу, но одернула себя и осталась на месте.

– Валерия Уайт.

Валерия рассеянно кивнула, все еще оглядываясь в поисках пациентов. – Мэтью Лютц.

– Рад познакомиться. – У Мэтта был приятный голос и твердое рукопожатие. То, что на поле, кроме людей, все еще никого нет, его, казалось, не смущало вовсе.

– И, наконец, сегодняшняя докладчица – Фрида Кристофф.

– Хелло. – Фриде хотелось задать множество вопросов, но она сдержалась. – Через минуту я начну доклад.

– В моем присутствии? – Бидж взглянула на Конфетку, который ответил ей невинным взглядом. – Я способна это оценить. Я сама однажды делала доклад о единорогах, когда была студенткой.

Так, значит, теперь все проясняется.

– Доктор Доббс говорил мне. Точнее, он не сказал, что это были вы, но я догадалась.

– Правильная догадка. – Бидж поймала себя на том, что говорит совсем как Конфетка. – А это Стефан. – Юноша взволнованно переминался с ноги на ногу у нее за спиной, умирая от желания быть представленным. – Он – студент Западно-Виргинского, готовится стать ветеринаром, но уже имеет опыт работы с единорогами в естественных условиях.

Бидж услышала, как Стефан хмыкнул, и решительно сказала себе, что не покраснеет, хоть в темноте этого и не было бы видно. Год назад они со Стефаном наблюдали за ритуалом спаривания единорогов. – Он тоже с интересом ждет вашего доклада, – закончила она, смешавшись.

Фрида молчала. Бидж ждала, сначала просто с интересом, потом начав переживать за студентку.

Фрида все еще молчала.

– Лучше начинай, – поторопил ее Конфетка. – Они скоро появятся.

– Простите, Фрида, – начала Бидж. Девушка испуганно подняла глаза и посмотрела на нее – той только это и требовалось. – Разве вам не нужны ваши записи?

– Я не была уверена, что смогу ими пользоваться, поэтому заучила все наизусть. Впрочем, они у меня с собой – в грузовике, – быстро и благодарно ответила Фрида. – Так что я могу их достать, если они вам нужны.

Бидж покачала головой.

– Может, доктор Доббс захочет их просмотреть. Много вам удалось найти материалов по данному виду?

– Не так уж много, – ответила Фрида. Она облегченно перевела дух – интерес Бидж помог снять напряжение. Спасибо ей за сочувствие. – Кое-что я нашла в «Справочнике Лао»…

Теперь она уже говорила легко, увлекшись излагаемым материалом. Остальные студенты слушали, не скрывая изумления: Коди и Валерия с удовольствием, Мэтт – задумчиво. Фрида закончила перечислением дополнительных сведений, обнаруженных в библиотеке Западно-Виргинского университета, и помолчала.

– Вот примерно и все, что мне удалось найти по медицинским вопросам; работ по естественной истории мало, если не считать Плиния и Ктесия[Note5 - Плиний Старший – римский государственный деятель, историк и писатель, автор энциклопедического труда «Естественная история»]. – Фрида снова помолчала. – Поэтому я решила…

– Решила поверить трудам, основанным на легендах, – спокойно закончил за нее Конфетка.

– Ох, нет. Я решила их прочесть. Я хочу сказать… – Фрида смешалась. – Я не верила в существование единорогов, а авторы этих трудов верили. Оказалось, что они правы, а я ошибаюсь, так что я решила выяснить, в чем еще они могут быть правы.

– Разумно. – Конфетка взглянул на часы. – Теперь пациенты могут появиться в любую минуту… Должны бы уже появиться. Хочешь добавить еще что-нибудь разумное насчет единорожат?

– Да нет… – Фрида надеялась, что в неярком свете не будет заметно, как она покраснела. – Очевидно, можно провести параллели с лошадьми и козами. Наверное, они приносят по одному детенышу, изредка по два. Плод пойдет головой вперед, малыш почти сразу сможет стоять на ногах. Некоторые родятся в амниотическом пузыре, но как только освободятся от него, сразу начнут сосать. Думаю, что самки рожают стоя. – Фрида озабоченно взглянула на Бидж. – Есть какие-нибудь основания ожидать осложнений?

Бидж собралась ответить «нет», потом вспомнила задумчивое выражение лица Протеры.

– Не знаю. Они не должны бы жеребиться сейчас, но малыши уже вполне доношенные.

– Они всегда рожают ночью?

В ответ на этот вопрос Конфетка только нахмурился;

Бидж показала на полную луну.

– Я думаю, что их физиологией управляет луна. По крайней мере от нее зависит их спаривание. – Бидж смутилась: – Ну, оно возможно только в полнолуние.

Фрида бросила на нее быстрый взгляд. Конфетка, скрытый тенями, ухмыльнулся, Стефан тоже.

Прежде чем Фрида успела задать еще вопрос, Мелина радостно воскликнула:

– Наконец!

Все собравшиеся вокруг фонаря принялись всматриваться в темноту.

По склону медленно двигались животные, такие же светлые и сияющие, как луна: округлые белые фигуры, рядом с которыми шли более поджарые; белые рога вспыхивали ярче, чем это можно было бы объяснить просто лунным светом. Шаг животных был неровен – они обходили препятствия и протоптанные тропинки. Наблюдатели замерли на месте; прежде чем они успели опомниться, стадо (содружество, напомнила себе правильное название Фрида) окружило их, единороги принялись с любопытством обнюхивать пришедших оказать им помощь. Животные остановились перед колеями, ни одно не ступило на дорогу.

Конфетка недоверчиво покачал головой, и Бидж улыбнулась, заметив, как позади него Скайуокер покачала головой точно таким же движением.

Бидж слушала, как Фрида сообщает знакомые, но так и не ставшие прозаическими подробности; с мимолетной болью она вспомнила, как странно казалось делать на ветеринарной практике доклад о животном, которое считалось несуществующим.

Единорог-самец подошел к Бидж и склонил голову. Как ни невероятно это выглядело, посередине его рога было видно широкое золотое кольцо. Бидж улыбнулась и осторожно коснулась рога. Фрида позавидовала ее уверенности в себе.

Рог, сухой и гладкий, не имел ни трещин, ни наростов. Если перелом и не сросся, по крайней мере крепление держалось хорошо. Бидж отошла от единорога.

– Удалось вам найти в книгах что-нибудь о родах?..

Она удивленно оглянулась: Фриды перед ней не было. Потом кудрявая человеческая голова с блестящими глазами и широкой улыбкой вынырнула в середине содружества. Ощупывая выпирающие бока животного, Фрида возбужденно воскликнула:

– Двойня! Эта родит двойню!

– Правда? – Бидж внезапно ощутила глубоко внутри холод; она быстро подошла к животному и тоже ощупала его живот. – Вы правы. Мне следовало бы догадаться…

– Что? – насторожилась Фрида. – Что-то не так?

– Да нет, – ответила Бидж. – Только она должна бы уже разродиться. – Бидж сглотнула, вспоминая, как ощупывала этот живот десять месяцев назад. – Давным-давно.

Фрида коснулась бока самки осторожным движением, как слепая, впервые пробующая читать выпуклый шрифт.

– Может быть, они вынашивают близнецов вдвое дольше?

Бидж непонимающе взглянула на нее, потом кивнула.

– Мы просто не знаем, в том-то и дело. – Конфетка нахмурился: он ужасно не любил признаваться студентам, что врач-ветеринар чего-то может не знать.

– А возможно, у разных видов единорогов разные сроки беременности.

Это был первый ляп, допущенный Фридой; Бидж ужасно не хотелось поправлять ее в присутствии Конфетки. Она сказала мягко:

– Насколько я знаю, существует всего один вид. Фрида кашлянула, смутилась и поспешила скрыть это за озабоченностью.

– На самом деле это может быть не так, – Ее голос дрожал, превращая утверждения в вопросы она ожидала возражений. – Ведь в Китае существовал мудрец – единорог Ки-Лин, а в Индии и в Персии – единороги с коричневыми головами и голубыми глазами?

Бидж сказала так мягко, как только могла:

– Этот вид – единственный, насчет которого существуют фактические доказательства.

Фрида быстро кивнула и снова наклонилась к животному; спутанные волосы упали ей на лицо. Один из единорогов-самцов приблизился к ней, повернулся так, чтобы она могла видеть его морду, склонил голову и слегка потыкал рогом. Девушка подняла взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть: его морда стала коричневой, а глаза – голубыми.

Фрида радостно рассмеялась и не колеблясь обняла единорога за шею.

Остальные студенты вытаращили на животное глаза;

Бидж с интересом наблюдала за Фридой. Конфетка спросил, почти не двигая губами.

– Ты знала, что они способны на такое?

– Понятия не имела, – ответила Бидж. Она смотрела на Фриду и думала: «И еще я не знала, что она окажется способна на такое». Похожая на мышку неуверенная в себе девочка исчезла, Фрида неожиданно стала раскованной и красивой. «Она счастлива, – подумала Бидж – Я вижу ее такой, какой она бывает, когда счастлива»

Фрида отпустила единорога и снова наклонилась – Мне, пожалуй, пора начинать. – Единорог-самец кивнул – его морда снова стала белой – и скользнул вбок, оставшись рядом с девушкой, словно охраняя ее.

Фрида, не глядя на остальных студентов, начала отдавать распоряжения:

– Мэтт, будь добр, осмотри остальное стадо…

– Содружество, – в один голос поправили ее Бидж и Мелина.

– Спасибо, – откликнулась Фрида. – Осмотри содружество и по возможности определи, у каких животных возможны осложнения.

– С удовольствием. – Мэтт сделал шаг вперед, не смущаясь и не проявляя страха, так спокойно, словно он находился в загоне с пони.

– Спасибо, – с облегчением пробормотала Фрида. – Валерия!

– Угу. – Валерия смотрела на Мэтта с чем-то вроде отвращения.

– Ты осмотри другую половину содружества. И вы оба зовите Коди или меня, если обнаружите какие-нибудь отклонения.

– Как я узнаю, что это отклонение? – откровенно пожала плечами Валерия, но заметила, как поморщился Конфетка. – Ладно. В случае, если я сама не справлюсь, позову тебя. – Она пошла вперед; хоть рост девушки был невелик, она шагала столь решительно, что двигалась почти так же быстро, как и Мэтт.

В последующие несколько минут царила, казалось, неразбериха: студенты переходили от самки к самке, осматривая их. Бидж понимала, в чем причина кажущейся бессистемности: ветеринары набирались знаний о единорогах, стараясь узнать о них достаточно, чтобы быть в состоянии применить свои умения и прошлый опыт. Бидж понимала и то, что Конфетка уже успел забыть: мучительную неуверенность в себе студентов, ощущающих, как мало у них опыта и как много им еще предстоит узнать.

Мелина опустилась на колени рядом с одной из самок. Штанина ее комбинезона задралась, обнажив покрытую шерстью ногу, согнутую под странным углом. Один башмак свалился, и сквозь дырку в носке было видно копыто.

Фрида, проходя мимо, застыла на месте и вытаращила глаза. Поспешно оглядевшись по сторонам, она стащила с себя свитер и прикрыла им ноги Мелины.

– Вам, наверное, холодно.

Мелина бросила на нее быстрый взгляд, смутилась и натянула свитер себе на ноги.

– Спасибо.

Фрида, ничего не говоря, опустилась на колени рядом с ней и принялась осматривать животное. Бидж, заметившая происшедшее, с внезапным теплым чувством подумала: «Ты мне нравишься».

Единорог-самец, изменявший окраску, ласково, но твердо стал отталкивать Фриду в сторону. Та мягко отстранила его, пробормотав:

– Мне же нужно работать! Единорог наклонил голову и носом стал отводить ее руку от самки, которую она осматривала.

– Не надо этого делать, – с отчаянием прошептала Фрида. – Я же должна ею заняться!

– Повернитесь, – неожиданно сказала Бидж. – Идите туда, куда он хочет.

Фрида через плечо взглянула на Конфетку, ожидая подтверждения.

– Тебе решать, – пожал плечами тот.

– Ну, если ты уверен… – обратилась Фрида к единорогу – Валерия, – добавила она, – не могла бы ты присмотреть за этой самкой? Я буду чувствовать себя ужасно, если что-нибудь…

– Поняла. – Валерия обошла единорога-самца, бдительно следя за его задними ногами, и нагнулась к самке – Матка сокращается, но пока еще никаких признаков начала родов. Может быть, самцы присматривают за роженицами?

– Продолжай наблюдать, – сказала Фрида и, заметив, как вскинулась Валерия в ответ на приказ, добавила: – И спасибо У меня теперь гораздо спокойнее на душе. – Она повернулась и осторожно, как канатоходец, пошла за единорогом. Бидж двинулась следом.

Они остановились перед самкой, смотревшей на них так же спокойно, как и остальные, но у которой были заметны белки выкатившихся глаз. Уши животного периодически дергались, когда спазмы сотрясали тело. Фрида потрогала нос, провела рукой по бокам и наконец добралась до крупа.

Бидж с интересом наблюдала. Сейчас перед ней была и не жалкая испуганная девочка, прячущая смущение за растрепанными волосами, и не смеющаяся красавица, которая обнимала единорога; эта новая девушка целиком сосредоточилась на своем деле.

Влагалище не было сухим, животное не напряглось. И Фрида, и Бидж подумали, что роды будут легкими.

Фрида ввела руку во влагалище. Матка внезапно сократилась, и два крохотных копытца выскользнули наружу, словно стремясь навстречу руке девушки.

Фрида резко втянула в себя воздух, потом крикнула:

– Вижу передние ноги! – Она ухватила копытца и слегка повернула руку, чтобы убедиться, что та не соскользнет с влажной поверхности. – Попробую потянуть осторожно, – она подчеркнула последнее слово, – и приложу силу, только если жеребенок…

– Единороженок.

– …Только если единороженок застрянет. – Твердо, без следа сомнения в голосе она добавила: – Если почувствуете сильное сопротивление, когда будете тянуть, сразу же просите помочь.

– Так точно, мэм, – серьезно ответил Коди. Он только отчасти шутил: единорог-самец подталкивал его, хотя и более медленно, чем Фриду, к другой самке.

– У меня не было трудностей, когда я принимал жеребят у лошадей, – спокойно сказал Мэтт. Он переходил от самки к самке, быстро обследуя их на предмет возможных осложнений. – Тут все должно быть сходно.

– Не совсем? – От волнения Фрида снова стала говорить с вопросительными интонациями. Она надавила на ножки единороженка, поворачивая тельце вокруг оси. – Ведь самка единорога настолько миниатюрнее кобылы? И мне кажется, что козленок относительно более крупный, чем жеребенок?

Бидж быстро опустилась на колени рядом.

– Что застряло?

Фрида просунула руку вдоль ножек.

– Головка, – сказала она удивленно. – Как это может головка застрять?.. Ох, только не это! Они что, рождаются уже с рогом?

– Не знаю. – Бидж поддержала Фриду, когда та чуть не потеряла равновесие. – Сомневаюсь. Проверьте положение головки – проведите по шее, выясните, не откинута ли головка назад.

– Вот оно! – с облегчением выдохнула Фрида. – Я нащупала подбородок. – Она осторожно просунула руку глубже. – Вот лобик, и никакого рога, даже намека нет. Только головка ужасно большая, – добавила она с сомнением, – и запрокинута, как будто он пятится внутри матери.

– Нужно подать его назад, – решительно сказала Бидж, – потянуть за подбородок и прижать головку вниз.

Фрида взглянула на нее и быстро кивнула; она начала толкать плод и одновременно позвала:

– Доктор Доббс!

– Делай как сказано! – Он двинулся к ним, расталкивая единорогов, но опоздал: Фрида удачно подала назад тельце, потянула, как говорила ей Бидж, и головка освободилась; мокрый единороженок выскользнул из матки, легко и без сопротивления, прямо в руки Фриды. Она опрокинулась на землю, держа над собой крохотное тельце, словно игрок в бейсбол, поймавший трудный мяч. – Бидж!

Бидж подхватила малыша и стала ощупывать мокрые бока. Вместе с Фридой они начали похлопывать его, чтобы освободить от слизи дыхательные пути. Из ноздрей новорожденного потекла жидкость; Бидж и Фрида столкнулись головами, так что из глаз звезды посыпались, когда наклонялись, чтобы дунуть малышу в рот и нос.

Когда они отстранились, обе вытаращили глаза от изумления. Между ушками единороженка сиял маленький диск. Бидж протянула руку, и диск исчез в тени; она оглянулась на полную луну в небе.

Маленькие копытца замелькали в воздухе, малыш кашлянул и начал вырываться. Бидж выхватила его у Фриды и поставила на землю, чтобы дать сделать первый вдох, потом повела к сосцам матери, с радостью наблюдая, как он переставляет дрожащие, но уже решительно шагающие ножки.

Бидж и Фрида вместе смотрели, как он начал сосать. «Молоко единорога», – подумала Бидж, вспоминая книгу, которую видела в доме Лори в Виргинии. Интересно, какие свойства средневековые авторы приписали бы ему? Глядя, как сосет малыш, она поняла, что это никакого значения не имеет.

Бидж повернулась к Фриде.

– Мы сделали это!

Девушка ответила ей унылым взглядом.

– Нет, сделали это вы. Одна я не смогла бы. – Она тут же нырнула в гущу содружества, нуждаясь в единорогах не меньше, чем они в ней.

Бидж почувствовала, как что-то твердое уперлось ей в спину – рог единорога подталкивал ее к следующей роженице.

– Я готова, – сказала она самцу и пошла туда, куда он ее вел.

Она едва успела вовремя. Роды были легкими, малыш быстро вынырнул из тьмы к свету. Бидж поспешно опустилась на колени, подхватила детеныша, покачнувшись под его весом, но не дала ему упасть на землю. Она поискала на лбу новорожденного диск и нашла его, хотя и менее заметный, чем у первого единороженка: может быть, в момент рождения луна зашла за облако. Бидж выпрямилась и поставила малыша на дрожащие ножки, чтобы дать ему возможность обрести равновесие.

Но ножки подломились, и Бидж обнаружила, что единороженок не дышит. Она откинулась назад, поддерживая его, и громко позвала:

– Конфетка!

Тот подхватил новорожденного, и Бидж неловко упала на землю, почувствовав, как небольшой камень вонзился ей в плечо. В один момент она была уже на ногах и сунула пальцы в рот малыша, чтобы освободить его от слизи. Конфетка толкнул ее в бок, и она убрала пальцы: на все это ушло три секунды.

Конфетка встряхнул новорожденного, кряхтя, и похлопал его по бокам. На его руках напряглись жилы, когда он резко дернул головку малыша вниз, потом вверх, потом снова вниз. Изо рта и ноздрей единороженка потекла жидкость; Бидж поспешно вытерла ее, почти столкнувшись головой с Конфеткой, который, сделав глубокий вдох, наклонился, чтобы дунуть в ноздри. Он сделал это еще раз, и еще, и стал ждать.

Серебряный диск на лбу единороженка исчез. Бидж не нужно было смотреть на небо: она и так знала, что луна сияет, ничем не замутненная. На крошечный лобик легла тень – Конфетка снова пробовал заставить новорожденного сделать вдох.

Бидж наклонилась и принялась дуть в ноздри малыша, когда Конфетка отодвинулся. После шести или семи попыток он отстранил ее.

– Ничего не получается. – Решительно, словно разговаривая с одной из своих студенток, он добавил: – Сегодня ночью родится еще много единорожат.

Не сказав ни слова, Бидж поднялась и направилась к другим единорогам. Краем глаза она заметила, как Конфетка с нежностью, которой она в нем не заподозрила бы, положил мертвого малыша на землю рядом с матерью.

С другого конца содружества донесся голос Валерии:

– Здесь начинаются роды! Ох, Господи Боже мой! Бидж подбежала к ней. Из влагалища самки показался пузырь.

– Это амниотический пузырь, только и всего. Такое случается и у лошадей. Вы справитесь? Мелина, запыхавшись, кинулась к ним.

– Я помогу. – Валерия уже открыла рот, чтобы выразить неудовольствие, но промолчала, когда Мелина добавила: – Что мне делать, доктор?

Бидж сделала шаг в сторону и, следуя за деловитым единорогом-самцом, пошла принимать следующие роды.

В течение какого-то времени все шло нормально – если можно говорить о родах единорогов как о нормальном событии. Новорожденные появлялись как положено – легко выныривали передними копытцами и головой вперед. Освободив им от слизи ноздри, студенты ставили их на ножки и отправляли сосать матерей. Крошечные кружки лунного света вспыхивали по всему содружеству, и Бидж стала надеяться, что единственный мертворожденный окажется исключением.

– Доктор Доббс! – завопила Валерия так, что все головы – и человеческие, и единорожьи – повернулись к ней. Валерия поправилась: – То есть Фрида!

Фрида подбежала к ней. Конфетка заметным усилием воли заставил себя остаться на месте.

Бидж не стала демонстрировать сдержанность: она последовала за Фридой. Валерия показала вниз:

– Копыто.

Фрида взглянула, и ее замутило.

– Заднее копыто.

Бидж упала на колени рядом с самкой.

– Нужно подать плод назад.

Валерия ввела руку в матку, пощупала и прокряхтела:

– Нет места.

– Это из-за того, что там близнецы, – сказал Мэтт. – Положение плода очень неудачное. – По сравнению с остальными он казался ужасно многословным.

Неожиданно рядом оказался Конфетка.

– Несите из грузовика одеяла и хирургические инструменты. В одном из ящиков есть лидокаин. Извини, Валерия. – Он опустился рядом на колени; Валерия еле успела отодвинуться. – Уж прости, Фрида: я беру руководство на себя. Ты будешь ассистировать.

– Хорошо. Мэтт, – добавила она, – не мог бы ты перенести фонарь поближе? И еще – весь бетадин из грузовика для обеззараживания и перчатки. Бидж, Мелина, можете вы рассказать что-нибудь о кесаревых сечениях у единорогов?

После нескольких секунд молчания Конфетка проворчал:

– Вот тебе и ответ. А насчет фонаря и остального ты хорошо сообразила.

– Прошу прощения, – поспешно сказала Фрида. – Я подумала – вы ведь только теперь взялись…

– Ты все сделала правильно. Я же сказал – хорошо сообразила. – Фрида промолчала.

Еще через несколько секунд животное лежало на боку. Живот самки вздымался очень высоко: в этом положении детеныши-близнецы, по-видимому, оказались один на другом. Фрида, по знаку Конфетки, провела бетадином линии будущих разрезов. Препарат окрасил белый мех в коричневый цвет – пародия на окраску, которую раньше принимала морда самца. Самка спокойно наблюдала за происходящим; белки глаз почти не были видны.

Конфетка уважительно кивнул ей: достоинство и единороги были неразделимы.

– Я собираюсь ввести тебе лидокаин. Он обезболит то место, где я буду делать разрез.

Мэтт поднял бровь, глядя, как Конфетка делает несколько уколов рядом, создавая линейную блокаду.

Самка почти не прореагировала; по сравнению с Конфеткой она была удивительно безмятежна. Конфетка натянул хирургические перчатки и взялся за скальпель.

– У меня на шее кто-то сидит, – проворчал он. – Смахните, кто-нибудь.

Фрида, собрав все мужество, отстранила касающийся шеи Конфетки рог и погрозила пальцем смотревшему на нее не моргая единорогу-самцу. Тот развернул рог в ее сторону. После секундного колебания Фрида кивнула и повернулась к роженице, старательно держа потерявшую стерильность правую руку подальше от операционного поля.

Первый надрез был сделан быстро и легко – вертикальная линия на животе самки. Было что-то непристойное в том, как белая чистота меха пятнается сначала антисептиком, потом кровью.

За первым надрезом последовало еще несколько – Конфетка рассек мышечную ткань и удивительно светлый, переливающийся перламутром жировой слой, добравшись наконец до гладкой стенки матки. Студенты, и даже Бидж, напряглись, ожидая, что покажет окончательный разрез. Конфетка не колеблясь провел скальпелем по стенке матки, слегка задев при этом похожий на жеребячий нос, словно с любопытством выглянувший в отверстие.

Конфетка погрузил обе руки в рану, поднял тельце единороженка, испачканное кровью матери, и передал его Коди.

– Держишь?

– Держу. – Юноша застыл в позе штангиста, слегка согнув одно колено, чтобы компенсировать дефект своей более короткой ноги. – Привет, малыш. Мне нужна помощь. – Он встряхнул новорожденного, следуя указаниям Бидж. Стефан, приготовившийся помогать, отодвинулся. Валерия чуть не стукнулась зубами о мордочку малыша, так резко наклонилась она, чтобы дунуть ему в ноздри. Когда тот фыркнул и кашлянул, она выпрямилась, вытирая рот и широко улыбаясь.

– Один есть, – сказал Коди, с помощью Валерии ставя малыша на ножки. – Погодите-ка… Как же он будет сосать? – Юноша пришел в замешательство, когда к ним приблизилась самка, потыкала носом нетвердо держащегося на ногах малыша и обошла его так, что сосцы оказались перед жадно ищущим ртом.

– Кто-нибудь должен присмотреть за ними, – сказала Валерия.

– Ничем не могу помочь, – откликнулся Конфетка, руки которого по локоть были погружены в тело самки: он извлекал второго детеныша. – Мы тут, видишь ли, заняты.

Фрида наклонилась вперед, чтобы взять малыша, и в этот момент ее кто-то толкнул. Она обернулась, думая обнаружить самца-единорога, но это оказался Мэтт. Он опустился на колени рядом с роженицей.

– Готов, доктор Доббс.

– Давай. – Конфетка передал ему малыша, взглянул на мордочку и резко скомандовал: – Нужно освободить ему дыхательные пути – немедленно. Бидж, зашивай разрез. И говори, что ты делаешь.

– Хорошо. – Из набора хирургических инструментов она выбрала изогнутую иглу, думая о пациенте, а не о том, как еще совсем недавно она сама была студенткой. – Вы уже знаете, что это нить номер один. Для стенки матки… В общем, для шва с обратным движением иглы.

– Шов Кушинга-Коннелла, – пробормотал Мэтт.

– Вы знаете это из лабораторных занятий, – продолжала Бидж, словно не слышала Мэтта. – Кромки разреза заворачиваются внутрь органа. Таким образом почти гарантируется полное закрытие полости. – Она накладывала шов одновременно с объяснениями; ее пальцы двигались уверенно и быстро. Каким-то уголком сознания она вспоминала, как дрожали ее руки два года назад: она всегда была на грани того, чтобы выронить иглу. – Вам приходилось зашивать брюшину или желчный пузырь?

– Конечно, – ответила Валерия; даже ее задиристость поутихла. Если сначала все они смотрели на Бидж с вежливой отстраненностью, как всегда смотрят студенты на клиента, поскольку видят в преподавателе единственно важную фигуру, то теперь воспринимали ее как своего рода второго преподавателя.

– Да, ведь вы же на выпускном курсе. Для полых внутренних органов всегда применяется обратный шов. Обычно он не бывает крестообразным… – Бидж продолжала говорить, сама удивляясь тому, как много она, оказывается, знает о том, что делает. – Теперь еще один шов – на фасции, чтобы соединить края подкожного слоя. После этого зашивается кожа.

– Как вам удается избежать излишнего натяжения внутренних швов? – спросил Коди.

– Нужно соотносить плотность шва с зашиваемой тканью, – рассеянно пробормотала Фрида, удивив этим себя.

– Правильно, – откликнулась Бидж. – Постепенно вы начинаете это чувствовать. – Она делала последние стежки, зашивая кожу. – Это, конечно, лишь мое предположение, но в этом мире единорогу я назначила бы теперь антибиотики, тетрациклин или другой препарат широкого спектра действия. И нужно будет понаблюдать за малышами… – Она оглянулась через плечо и запнулась. Пустые глаза Конфетки и Мэтта, полная тишина у нее за спиной сказали Бидж больше, чем ей хотелось бы знать.

Бидж механически стала продолжать:

– В случае неудачных родов следует присматривать за матерью и, может быть, за отцом: возможны депрессия, отказ от еды. Знаток, с которым я была знакома, говорил: «Они очень одухотворенные животные». – Голос Бидж дрогнул, и неожиданно она ощутила тонкую руку Стефана на своем плече. – Если роженица сможет это вынести, ей лучше отправиться вместе с остальными животными, когда они двинутся в путь.

– Как вам удалось так быстро достичь такого прогресса в хирургии? – спросил Коди.

– Мне приходилось слишком много оперировать, – ответила Бидж. – Даже хорошее место работы не дает обычно такой нагрузки.

Валерия глубокомысленно кивнула:

– Конечно – как у врача в зоне военных действий. Бидж удивленно посмотрела на нее.

– Что-то в этом роде. – Она закончила наложение швов, уже больше ничего не объясняя, и молча отошла.

Остаток ночи прошел в таком же эмоциональном оцепенении и механических действиях, как это бывает после автомобильной аварии или авиационной катастрофы. Бидж раз за разом опускалась на колени рядом с самкой, принимая то брыкающегося, то неподвижного малыша. Все действия ветеринаров мало отражались на благополучном или неблагополучном исходе. Лишь у немногих рожениц были неправильное предлежание или затруднения при родах, и тем не менее почти треть единорожат оказались мертворожденными.

Стефан переходил от одного животного к другому, поглаживая, утешая. Казалось, он способен не замечать неподвижные тела и видеть только живых – тех, кто нуждается в его помощи. Время от времени он бросал завистливые взгляды на студентов-ветеринаров, но каждый раз, покачав головой, возвращался к собственным занятиям.

На рассвете студенты, врачи и добровольные помощники по одному начали собираться у грузовика – единороги больше в них не нуждались. Свитера и куртки были в крови, колени заляпаны грязью после многих часов работы, – ночь родов у единорогов закончилась.

Лицо Лори было похоже на бесстрастную маску. Стефан плакал, тихо и безнадежно. Мелина по-звериному уткнулась головой ему в плечо; они были похожи на брата и сестру, открыто выражающих свое горе.

Конфетка поскреб в затылке и тихо сказал стоящей рядом Бидж:

– Плохая ночь.

– Да.

– Ты знаешь что-нибудь – неизвестное мне – о причинах?

Она покачала головой, обхватив себя руками.

– Нет.

Но она вспомнила не высказанные вслух опасения Протеры и решила, что обязательно поговорит с ним.

Луна, неестественно разбухшая, клонилась к западу. В содружестве началось движение.

Единороги по двое – самец и самка – подходили к каждому мертворожденному малышу. Они осторожно подсовывали рога под неподвижное тельце и поднимали его к звездам. Потом единороги опускали головы так, что рога оказывались параллельно земле, и переносили тела к одеялу, на котором лежала самка, перенесшая кесарево сечение. Постепенно все содружество окружило ее, тесный круг сомкнулся вокруг груды маленьких тел. Морды всех животных были обращены внутрь.

Бидж вспомнила, чему ее учили и что она хорошо усвоила: единороги оберегают невинных и стараются облегчить страдания. Все правильно, сказала она себе: единороги собрались вместе, чтобы легче перенести собственное горе.

Конфетка с трудом выдавил из себя:

– Одно тело нужно для вскрытия. Бидж представила себе, как они возьмут одного из этих прелестных малышей, как будут его резать, извлекать органы. Она вспомнила, как еще студенткой слышала от первокурсника ужасное выражение: «лабораторное мясо».

– Подойдет любой, верно? – легкомысленно сказал Мэтт. Он сделал шаг вперед и потянулся к неподвижно лежащему на траве тельцу.

Одна из самок подошла к нему, как только он протянул руки, и не торопясь легко провела острием рога по его куртке, потом еще и еще раз. Ткань расползлась длинной лентой. Мэтт разинув рот смотрел на остатки своей джинсовой куртки.

– Что это она?

– Что это она? – повторила Валерия, оттаскивая его назад. – Она показала тебе, что еще чуть-чуть – и «лабораторным мясом» окажешься ты.

– Но почему? – упорствовал Мэтт.

– Серьезное предостережение, – сказал Коди; он присоединился к Валерии и положил руку на другое плечо Мэтта. Тот попытался стряхнуть их, обнаружил, что не может этого сделать, и в остолбенении позволил им оттащить себя.

Конфетка обратился и к студентам, и к единорогам одновременно:

– Согласен, это ужасно, но мы должны это сделать. Нам нужно понять, почему так случилось. Вскрытие многое нам объяснит.

Бидж кивнула и облизнула губы. Она совсем не была уверена, что единороги не убьют ее, но сделать вскрытие было действительно нужно, – а раз существовала опасность, она чувствовала, что должна действовать сама, прежде чем полные горя и неосмотрительные Мелина и Стефан окажутся под угрозой. Она попыталась встретиться с ними глазами…

…И чуть не упала, наткнувшись на Фриду, которая вышла вперед. Девушка двинулась сквозь содружество, сокрушенно бормоча: «Простите… простите… простите». Единороги один за другим уступали ей дорогу, пока она не оказалась в самой середине между телами животных. Бидж всматривалась, жалея о том, что Фрида маленького роста и ее почти не видно.

Когда девушка снова появилась на виду, она пошатывалась, неся тело новорожденного, как пожарник, выносящий из огня пострадавшего, и явно старалась не потерять достоинство. Мэтт кинулся к ней, расталкивая единорогов; Валерия, сердито фыркнув, двинулась следом. Однако в конце концов первым до нее добрался и помог нести тельце Коди, ласково отстранивший животных. Но даже и тогда Фрида не выпустила малыша.

Она отнесла его Бидж, а не Конфетке. Бидж удивилась, но потом вспомнила, что ведь она – клиент. Следом за Фридой она опустилась на колени и сняла ношу с плеч девушки, поблагодарив в душе Коди за ненавязчивую поддержку.

– Как это вам удалось?

– Мне позволила вон та. – Фрида показала на лежащую на одеяле самку; рядом с ней другая самка кормила переступающего подгибающимися ножками малыша.

– Та, у которой была двойня… – Бидж грустно оглядела единорогов. – Один живой, другой мертворожденный. Что ж…

Мелина отошла от Стефана, и Лори мягко сказала ей:

– Тебе лучше побыть пока у нас, голубушка. Мелина, все еще не пришедшая в себя, покачала головой. Она подошла к Бидж, обняла ее так крепко, что та едва могла дышать, и простодушно лизнула в нос. Стараясь не выдать удивления, Бидж поцеловала в нос Мелину и тоже обняла ее.

Среди единорогов снова началось движение. Они подняли рогами груду маленьких тел и распределили их между собой. Малыши, казалось, плыли теперь на спинах матерей. Парами единороги двинулись в глубь долины, Мелина пошла за ними следом. На месте осталась только та самка, которая перенесла кесарево сечение, и при ней самец. На глазах у людей животное медленно и с трудом встало на ноги.

– Ей безопасно идти вместе со всеми? – спросила Фрида. Рога и самки, и самца повернулись в сторону девушки.

– Попробуй сказать ей, что это не так, – проворчала Валерия. Коди устало улыбнулся, Мэтт, теребя остатки своей куртки, промолчал.

Фрида подошла к одеялу, бормоча ласковые слова, и наконец, не в силах удержаться, наклонилась к самке и молча стала гладить ее по боку. Единорог-самец наблюдал за ней, обратив в ее сторону рог. Бидж заметила, как пристально следит за всем Конфетка, сунув руку в карман куртки. Наконец Фрида поцеловала самку в нос, неловко погладила ее малыша и отошла к остальным студентам.

Они сгрудились рядом с грузовиком – единственным знакомым предметом на этом поле. Тишина ночи в сельской Виргинии была им непривычна, и студенты, по-видимому, не рассчитывали, что их голоса будут разноситься так далеко. Как ни была взволнована Бидж, она заметила, что Конфетка прислушивается к тому, что там говорится.

– Что пошло не так? – вяло поинтересовался Коди.

– Вряд ли мы узнаем это, – ответила Фрида, борясь со слезами.

– Ну, выяснить не так уж трудно. – Мэтт провожал взглядом печальных единорогов, не выказывая особого волнения.

– Тебе не следовало так радоваться, – сказала Фриде Валерия, – тогда, вначале.

Фрида удивленно посмотрела на нее.

– Почему? – Ей показалось, что Валерия упрекает ее, винит в том, что своего рода святотатство привело ко всем этим смертям.

Та покачала головой, не зная, как пояснить свою мысль.

– Ты должна больше заботиться о том, чтобы не выглядеть смешной перед клиентом.

– Она должна заботиться только о пациенте, – сказал Конфетка резко. Валерия умолкла.

Небо на востоке посветлело. Бидж обратилась ко всем:

– Спасибо за помощь. Те из вас, кто вызвался добровольцем… – Она сглотнула. – Хотела бы я, чтобы все прошло лучше. Что же касается студентов… – Она оглядела их, и ее голос дрогнул. Валерия, со слезами на глазах, гневно сжала кулаки. Мэтт был смущен, почти испуган. Коди больше не улыбался и казался растерянным и одиноким. Фрида с опущенной головой стояла в стороне от всех. – Все, что я могу вам сказать, – закончила Бидж, – пациенты умирают. Очень многие мои пациенты погибли. Я считаю, этой ночью вы прекрасно справились. Спросите доктора Доббса – делали ли вы что-то неправильно. Можете мне поверить – если делали, он обязательно вам об этом скажет. – Она слегка улыбнулась, надеясь добиться от них отклика. В отношении Валерии и Коди ей это удалось; Мэтт не обратил на ее слова внимания, а Фрида была по-прежнему безутешной. – Постарайтесь привыкнуть к этому, если сможете. – Она оглядела поле. – Сказать по правде, самой мне это никогда не удавалось.

Бидж повернулась к Конфетке.

– Счет у вас с собой?

Тот начал рыться в карманах, в кои-то веки смутившись.

– Черт, надо же! Я совсем не подумал о том, чтобы его захватить.

– Ничего страшного. – Бидж еще раньше зашла в банк, где хранились ее деньги, полученные за ветеринарную практику. – Я прикинула сумму сама. – Она отсчитала бумажки и протянула ему расписку. – Я исходила из прежних расценок.

Конфетка растерянно сунул деньги в карман и расписался: «Получено полностью».

– За вскрытие пришлите мне отдельный счет. И сообщите немедленно, как только получите результаты.

Я свяжусь с вами, если понадобится что-то еще. – Бидж лихорадочно думала, что бы такое обнадеживающее сказать студентам, потом махнула рукой. – А теперь лучше отправляйтесь по домам и отоспитесь.

Мэтт достал из кармана ключи от грузовика. Под их звон студенты, как овцы, следующие за вожаком, потянулись к фургону. Через три минуты грузовик скрылся из виду. Лори кивнула оставшимся и двинулась вверх по склону; Конфетка молча вскочил на Скайуокер и направил ее в сторону Кендрика.

Бидж стояла выпрямившись, пока все не отбыли, потом упала в объятия Стефана, сотрясаясь душераздирающими рыданиями. Она все еще плакала, когда кроваво-красная луна скрылась за горизонтом.




Глава 5


Прошло три дня. В глубине Джефферсоновского национального парка, в нескольких милях от Кендрика, Стефан вел машину по дороге, которая когда-то была заасфальтирована, но теперь состояла из отдельных островков сохранившегося покрытия. Вокруг раздавалось птичье пение: кардиналы, скворцы, вечно непредсказуемые пересмешники. Утренний ветер все еще колыхал ветви, но безоблачное небо и сияющее солнце предвещали жаркий день. Бидж, зевая, показала на ярко освещенное дерево около дороги:

– Вон оно.

Стефан поставил взятую Бидж напрокат машину на обочину, проворно выскочил из нее и обежал вокруг, чтобы открыть дверцу для пассажирки. При этом его любимая мягкая шляпа свалилась, и он нагнулся, чтобы подобрать ее; рожки оказались на виду.

Пассажирка, женщина лет пятидесяти, то ли не заметила, то ли притворилась, что не замечает рожек. Может быть, она и на самом деле не обратила внимания, подумала Бидж: математики часто отличаются странностями, а Харриет Винтерфар определенно казалась весьма эксцентричной.

Спутанные седые волосы до плеч не претендовали на то, что когда-то представляли собой прическу. Растрепанные пряди от лесной сырости начали завиваться. На женщине был длинный бесформенный свитер, распахнутый на шее – единственная ее уступка виргинской жаре; одна пуговица отсутствовала. Из карманов торчали неизвестно как туда попавшие разноцветные ручки и небрежно сложенные листки бумаги – результат процесса не менее загадочного, чем сам Перекресток: хотя по дороге из Кендрика Бидж сидела рядом с Харриет не более десяти минут, все ее ручки и карандаши исчезли.

Харриет суетливо порылась в карманах, чтобы убедиться: никакие из ее бумажек не пропали, и удовлетворенно кивнула.

– Спасибо, Стефан. – Она вытащила из-под сиденья машины удивительно древний армейский рюкзак и поставила его на землю, тщательно застегнув все отделения и проверив ремни.

Стефан обежал машину еще раз; поездка на рассвете и две бессонные ночи совсем на нем не сказались. Бидж уже вылезла из автомобиля и взяла с сиденья свой собственный рюкзак. Она решительно надела шляпу на голову Стефану.

– Тебе лучше с ней не расставаться. Он ухмыльнулся.

– Бидж, любимая, но здесь же нет никого, кроме нас. – Он снял шляпу, положил ее на крышу машины и поцеловал Бидж. Она ответила на его поцелуй, с тоской думая о том, как долго теперь его не увидит, и поцелуй завершился объятиями, которых даже самый эксцентричный профессор математики не мог бы не заметить.

Когда через минуту они, задыхаясь, оторвались друг от друга, Бидж бросила взгляд на обочину дороги. Харриет, сосредоточенно хмурясь, смотрела на дикий водосбор, словно растение сделало что-то нехорошее. Бидж подкинула шляпу Стефана в воздух; тот, подпрыгнув, поймал ее и сел в автомобиль.

– Я должен вернуть машину и еще успеть в библиотеку. Будь осторожна, моя Бидж. Я так тебя люблю! – Хотя они должны были увидеться через неделю или две, на глазах у него появились слезы. – Желаю удачи, доктор Винтерфар, – вежливо попрощался он. Та кивнула, не поднимая глаз. Из-под колес машины полетел гравий, и Стефан уехал. Бидж вздохнула, пожелав ему в душе не попасть в аварию.

Когда пыль улеглась, Харриет вышла на дорогу.

– Он такой милый. – Она улыбнулась Бидж и рассеянно добавила, смутив девушку: – Я чуть не назвала его милым молодым человеком, но это, боюсь, могло бы его обидеть.

– Стефану нравятся комплименты. – Бидж надеялась, что выглядит не особенно взлохмаченной и что ей удастся не покраснеть. С опозданием Бидж подумала, что ей нужно бы привести себя в порядок перед автомобильным зеркалом заднего вида, прежде чем Стефан уедет. Стефан так замечательно целуется. . Слава Богу, у него нормальный человеческий язык, а не шершавый, как у жвачного животного. Бидж также поблагодарила Бога за его другие человеческие органы и не в первый раз с благодарностью вспомнила о противозачаточных средствах.

– Я думала, ваш коллега присоединится к нам, – сказала Харриет.

– Он говорил, что будет здесь.

Харриет, моргая, посмотрела на Бидж. Ее бифокальные очки в темной оправе под седыми бровями придавали ей меланхолический и одновременно суровый вид.

– Вы думаете, он опоздает? Бидж покачала головой.

– Обычно он пунктуален, доктор Винтерфар. – Она обеспокоенно огляделась. – Я поражена.

– Ничего подобного, моя дорогая. – Из зарослей рододендронов на противоположной стороне дороги появился грифон и принялся когтями вычищать сучки и травинки из меха. – Ты удивлена. Это я поражен.

Сказанное им почти наверняка было цитатой, но очень подходящей к Харриет: та уронила руки и раскрыла рот.

– Ой, Боже! – Она смотрела на грифона несколько секунд, потом спохватилась: – Я не хотела быть бестактной. Я хочу сказать: вы очень впечатляете.

– Благодарю, – серьезно ответил грифон. – Ваши научные достижения также впечатляющи, доктор Винтерфар. И сообщения по электронной почте.

– Как давно ты здесь? – смущенно поинтересовалась Бидж.

– Мои навыки лесного жителя все еще на высоте. Я прибыл час назад и разведал, нет ли поблизости чужаков. Я ждал, – добавил он с шутливой торжественностью, – пока уедет ваш сопровождающий.

– В этом не было необходимости, – сказала Бидж. – Нас привез Стефан.

– Я так и понял. – Бидж покраснела. – Если мы готовы, пожалуй, нам следует отправляться. – Грифон показал на тропу. Бидж двинулась вперед, грифон замыкал шествие.

Первые двадцать ярдов они шли по Аппалачской туристической тропе, спускаясь вниз. Название «тропа» казалось неподходящим: здесь она была такой широкой, что по ней мог бы проехать грузовик. Бидж помедлила на развилке, потом показала на отходящую в сторону грунтовую дорогу:

– Нам налево.

Они пересекли небольшой овраг, в это время года сухой. Рододендроны сменились порослью кедровника у подножия высоких деревьев. – Еще раз налево. – Тропа вывела их к большому деревянному мосту, очень похожему на заброшенный железнодорожный, с поросшими мхом сваями. Бидж было протянула руку, чтобы помочь Харриет, но старая женщина, слегка придерживаясь за шаткие перила, шла легко и уверенно.

На другом берегу Бидж указала на грязную, но все же проходимую дорогу.

– И еще раз налево. – Харриет послушно свернула, но покашляла. Когда это случилось в третий раз, Бидж спросила: – Что-нибудь не так, доктор?

– Я хотела привлечь ваше внимание. Разве мы просто не возвращаемся вдоль той же дороги, по которой приехали? Мы ведь сейчас ее пересечем?

– Посмотрите вперед, доктор, – мягко сказал грифон.

Та подняла глаза. Утреннее солнце освещало гору с плоской вершиной, окрашивая голые скалы в невероятные цвета. У подножия виднелись растения, похожие на гигантские цереусы. Отростки кактусов были покрыты космами испанского мха или какого-то его родственника.

Профессор Винтерфар села на землю и протерла очки.

– На самом деле огромная разница, – проговорила она дрожащим голосом, – между тем, чтобы понимать что-то как модель и увидеть это в действительности.

– С вами все в порядке? – спросила Бидж. Харриет, тихонько улыбаясь, мечтательно пробормотала:

– Когда я была еще девчонкой и в первый раз уезжала из дому в школу, я отправилась в город, чтобы сесть на автобус. Денег на завтрак у меня не было. – Голос женщины утратил свое обычное звучание; стал заметен акцент Новой Англии, скорее даже глубинки штата Мэн. – И я думала: «Боже мой, до чего же есть хочется!» Так что я отошла подальше от домов и на обочине дороги нашла дикий лук. Он и был моим завтраком. На меня косились и в автобусе, и в школе, но я по крайней мере была сыта. – Харриет посмотрела на Бидж и грифона. – Вот и сейчас мне хочется есть. Думаю, такова моя реакция на новое окружение.

– Под конец сегодняшней прогулки, – ответил грифон, – вы получите самый лучший обед, какой только можно себе представить. Вам также ничто не грозит, уж можете на меня положиться.

Харриет взглянула на шрамы, покрывающие грудь грифона, но сказала только:

– Благодарю вас.

Бидж достала из рюкзака яблоко и дала ей; Харриет задумчиво жевала, глядя на повороты дороги впереди.

Вскоре путники свернули направо, спускаясь теперь сквозь сосновый лес. С деревьев доносились мелодичные, но совершенно незнакомые птичьи голоса.

– Теперь и я голоден, – сказал грифон. Дорога здесь была прорублена в скале, она шла вниз – к ревущему потоку, падающему водопадами двух-трех метров высотой, разделенными огромными валунами. Впереди виднелся мост из цельной каменной глыбы.

Грифон, подняв пушистую бровь, взглянул на Бидж:

– Сантименты?

– Я просто думаю, как же здесь красиво, – словно оправдываясь, ответила та. – К тому же здесь я впервые попала на Перекресток.

– Вы делаете дорогу? – неожиданно спросила Харриет. – Именно делаете, а не просто выбираете?

– Нет, не делаю. – Бидж взмахнула руками, пытаясь объяснить. – Я прокладываю маршрут, но сама дорога и все повороты уже существуют. Даже все миры, сквозь которые мы проходим, существуют независимо от меня. Насколько осмысленно это звучит?

– Вполне осмысленно, – решительно заявила Харриет. – Как я и писала в моем первом исследовании, здесь проявляется тектоника реальности. Миры соприкасаются, и вы переходите из одного в другой в месте контакта. Пересечение дорог похоже на береговую линию, фрактальную и теоретически бесконечную, какой бы короткой она ни была.

– Бесконечную? – Грифон склонил голову набок. – Короткую, но тем не менее бесконечную, потому что фрактальную? Доктор, возможно, Перекресток разочарует вас: он для вас недостаточно парадоксален.

Она ответила ему спокойной улыбкой. Грифон, заметила Бидж, хорошо умеет обращаться с женщинами.



Перейдя мост, они свернули налево. Дорога, хорошо знакомая для Бидж и несколько менее – для грифона, огибала скалу в том месте, где ущелье сужалось. Путники шли в прохладной тени. Харриет Винтерфар запахнула свитер.

Обогнув выступ утеса, они оказались на солнце: перед ними расстилалась долина реки Летьен. В этом месте поток был широк и быстр. В отдалении высились горы, не уступающие Скалистым.

Наконец Харриет хрипло пробормотала:

– Я имела дело с отчетами и данными исследований… Я и мечтать не могла… – Ее голос стих. – Какая потеря…

Бидж вспомнила, что статья Харриет Винтерфар, которую она читала в библиотеке Западно-Виргинского университета, касалась теории хаоса и неизбежной гибели Перекрестка.

Она коснулась руки старшей женщины.

– Нам еще довольно далеко идти. И мы многое еще увидим.

Харриет кивнула.

Скалистый склон сменился холмами. Бидж постоянно приходилось напоминать себе о том, что не следует ускорять шаг. Для нее эта часть дороги была длинной тропинкой к дому.

Харриет Винтерфар целеустремленно шагала вперед, не отставая от Бидж, несмотря на несколько расхлябанные башмаки. Она шла по обочине дороги, словно ожидая, что в любой момент может появиться встречный грузовик.

В результате она вздрогнула от неожиданности, когда маленькое серо-коричневое тело с длинным полосатым, как у енота, хвостом вылетело из густой травы и снова скрылось из виду.

– Боже мой, кто это был?

– Слишком быстро убегающая и не заботящаяся об удовлетворении аппетита прохожих закуска, – пророкотал грифон.

– Я назвала их молчунами. – Бидж было приятно показать грифону кое-что новенькое на Перекрестке. – Они явились по одной из первых проложенных мной дорог после… – Она спохватилась – После того как я научилась прокладывать дороги. – Грифон бросил на нее пристальный взгляд. – Это был детеныш, мне кажется. Обычно они бегают охапками.

– Охапками?

– Стадами, отарами, табунами, стаями – для молчунов еще никто не придумал подходящего названия. – Бидж оглядела травянистый склон. – Смотрите, что будет.

Она подпрыгнула на обочине и захлопала в ладоши.

Трава перед ней раздалась в стороны, и три десятка мохнатых тел взвились в воздух, прижав к головам округлые ушки и делая трехметровые прыжки благодаря мускулистым задним ногам. Животные одновременно свернули влево, расправили хвосты и позволили ветру подхватить себя – приземлились они метрах в десяти от места старта. Грифон принюхался.

– Их чертовски трудно поймать, если хотите знать мое мнение.

– Смотрите! – показала в сторону Бидж.

Приземление первой партии вспугнуло следующую – двадцать животных одновременно взвились в воздух: над горизонтом четко обрисовались их силуэты с вытянутыми назад ногами и напряженными телами.

– Никогда ничего подобного не видел. – Грифон рванулся вперед и метнулся в густую траву. Бидж молча с огорчением смотрела, какими медленными и неуклюжими были его движения.

Молчуны снова прыгнули, не дав ему даже приблизиться к ним, потом повернули и, уверенно используя ветер, скользнули к Бидж. На полпути они вспугнули первую партию животных, и те тоже быстро взлетели.

Рядом с Бидж зашелестела трава. Когтистая лапа мелькнула в воздухе и вцепилась в переднего молчуна Остальные поспешно рассыпались в стороны. Лапа снова скрылась в траве; раздался глухой вскрик, потом хруст. Грифон выбрался на дорогу, вытирая клюв. – Профессор Протера совершенно прав: обманный выпад приносит гораздо больше удовлетворения.

– Разве не по-спортивному было бы просто полететь за ними?

– Моя дорогая, – покровительственно ответил грифон. – Это же охота, а не состязание. Кстати, ты заметила, как много среди них молодняка?

Бидж этого не заметила. Она огляделась: трава на значительном пространстве была сгрызена под корень.

– Что-то я их больше не вижу. Интересно, это молчуны тут паслись?

– Если да, то я готов на добровольных началах заняться уменьшением поголовья – на вкус они замечательны.

Харриет нахмурилась. Бидж заметила, что, когда той приходила какая-то мысль, Харриет всегда хмурилась, словно любая идея обязательно была неприятна.

– Разве вы не догадываетесь, что этим только поспособствуете более быстрому размножению молчунов? Грифон склонил набок голову.

– Естественный отбор?

– Да. Условный рефлекс: они взлетают, чтобы спастись от любой опасности. Правило гласит: если тебя что-то испугало, взлетай; если взлетел другой молчун, взлетай; если там, куда ты приземлился, небезопасно, взлетай снова.

– Это очень похоже на поведение людей, – заметил грифон, – в результате которого в американских городах теперь становится все меньше жителей.

– Надеюсь, вы не думаете, будто люди умнее молчунов в этом отношении, – нетерпеливо отмахнулась Харриет. – Я хочу сказать вот что: вы ловите только тех, кто возвращается в исходную точку. Чем дальше от нее они улетят, тем в большей безопасности окажутся. Потребуется всего несколько поколений, чтобы их стало очень трудно поймать.

– Тогда я или другие представители моего вида придумают новую уловку.

– Если до того не умрете с голоду, – с мрачным удовлетворением сказала Харриет.

Бидж порадовалась, что идти им предстоит не особенно долго.



Дорога оказалась даже короче, чем она думала: когда они обошли утесы над рекой, откуда открывался великолепный вид на раздольные воды, Бидж непонимающе таращила глаза на побитый грузовик секунд десять, прежде чем поняла, что это ее собственный фургон.

К рулю оказалась прикреплена записка: «Бак полон, двигатель я прогревала каждую неделю. Ключи зажигания на месте. Фиона».

– Прошу прощения, – сказала Харриет, беззастенчиво читая записку через плечо Бидж. – Это Фиона Беннон? Она здесь?

– О да. – Бидж хмурилась, глядя на записку.

– Надо же! Значит, она все-таки нашла дорогу. Она просила меня дать ей совет, как это сделать, но я отказалась. Ее проект был слишком расплывчат, вряд ли ей удалось бы добиться результатов. – Ну, некоторых результатов она добилась, – пробормотала Бидж.

Грифон насмешливо взглянул на нее.

– Что тебя раздражает больше – то, что она ведет себя не так, как ты ожидала, или что наконец ты встретила кого-то, не уступающего тебе сообразительностью?

Бидж покачала головой.

– Она очень сообразительна. Дело просто в том… – Она искала оправдания своим чувствам, сознавая, что оба предположения грифона верны. – Мне хотелось бы точно знать, что она выкинет в следующий раз.

– Ну, это просто. – Грифон прикрыл клюв лапой, пряча улыбку. – Она обязательно заглянет, чтобы удостовериться: ей удалось удивить и разозлить тебя.

Это было правдой, подумала Бидж. Двигатель завелся с первой попытки; они поехали по склону, оставив позади маленькое облачко выхлопных газов. Поездка оставила у Бидж чувство ностальгии. За все время, проведенное ею на Перекрестке, только эта часть дороги оставалась неизменной: она извивалась между скал, пересекала долины, уходила в холмы и наконец выводила на равнину; там лежал перекресток нескольких дорог у подножия единственной возвышенности, на вершине которой скалы окружали два пруда и здание.

По склону холма вилась тропинка. Поднявшись по ней, они увидели знакомый земляной вал и русло, ведущее от верхнего пруда к нижнему; поток вращал мельничное колесо около гостиницы.

Никто не вышел, чтобы встретить их. Бидж осторожно открыла входную дверь и замерла на месте, услышав неожиданный щелчок.

Из темноты донеслось потрескивание, потом монотонный голос, которому важность момента вернула польский акцент, произнес: «Добро пожаловать в восстановленную гостиницу» Кружки «. Мы приложим все усилия, чтобы обслужить вас так, как это было принято у нас раньше, и просим вас соблюдать те же, что и раньше, правила: считается невежливым высмеивать чью-то расу, мир, вид или специфические части тела…»

Бидж слушала, как голос Кружки перечисляет знакомые правила: проклятия вне закона; допускаются лишь говорящие виды; азартные игры (без жульничества) разрешены; потасовки возможны только как часть развлечений… Когда Бидж впервые попала сюда, эти правила сообщал посетителям пользующийся дурной репутацией и корыстолюбивый попугай.

Его насест был на прежнем месте – к нему теперь оказался прикреплен магнитофон; сложная конструкция рычагов, соединенная веревочкой с входной дверью, приводила его в действие.

«А теперь самое трудное, – закончил голос Кружки. – На этой коробке есть кнопка, на которой нарисован квадрат, – чтобы остановить ленту. Другая кнопка, с двойной стрелкой, указывающей направо, предназначена для перемотки. Пожалуйста, нажмите сначала кнопку с квадратом, потом кнопку с двойной стрелкой, чтобы следующий посетитель мог услышать эти правила. Спасибо».

Бидж протянула руку и улыбнулась, услышав уже нормальный голос Кружки: «Ну как, получилось, Фиона? Клянусь, я скорее насажу эту штуку на вертел, чем снова стану все это произносить…»

Бидж остановила и перемотала ленту. Откуда-то из глубины донеслось:

– Спасибо, что выполнили просьбу. Пожалуйста, входите.

– Ты все еще не показываешься незнакомым гостям? – спокойно сказал грифон. – Боже мой, как невежливо!

– Хочешь, чтобы мои манеры улучшились, – помоги мне обзавестись более приличными посетителями. Или по крайней мере большим их количеством, – последовал ответ.

Если бы вновь прибывшие были захватчиками, амбразуры в стене вестибюля открылись бы и ощетинились оружием. Теперь же вместо этого открылась внутренняя дверь.

Бидж чуть ли не бегом кинулась внутрь и обняла трактирщика. Кружка, как всегда, казался безоружным. Он быстро прижал девушку к себе, потом отодвинул ее на расстояние вытянутой руки.

– Ну-ка дай мне на тебя посмотреть, – сказал он, глядя при этом на Харриет Винтерфар. Грифон поспешно представил:

– Доктор Винтерфар, это Кружка, здешний хозяин. Юная дама, недоверчиво взирающая на нас от камина, – Фиона Беннон…

– Мы встречались, – резко произнесла Фиона, но все же подошла к ним. – Рада, что вы нашли фургон. Бидж говорила вам, что здесь я научилась практической магии?

– Я понятия об этом не имела. Фиона хмыкнула.

– Мне удалось найти некоторый порядок в предполагаемо хаотической вселенной.

– Не стоит говорить об этом так легкомысленно, Фиона. Я посвятила хаосу большую часть жизни. Понятие хаоса – это доктрина. Как я подозреваю, магия по большей части хаотична.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=129307) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes



Note1


Йосемитский национальный парк в Калифорнии, в горах Сьерра-Невада. Одна из достопримечательностей – Йосемитская долина, по которой разбросаны гранитные пики (один из них – Хэф-Доум). – Здесь и далее примеч. ред




Note2


Аутосома – неполовая хромосома.




Note3


Библия, Книга Притчей Соломоновых, 24;10.




Note4


Тест Тьюринга – предложенный Аланом М. Тьюрингом, английским ученым, одним из основоположников компьютерной технологии, критерий для определения, является ли вычислительная машина мыслящейесли при общении человек никаким образом не может определить, является ли его собеседник другим человеком или машиной, машина может быть признана мыслящей.




Note5


Плиний Старший – римский государственный деятель, историк и писатель, автор энциклопедического труда «Естественная история»