Ложь во спасение любви Барбара Картленд Юная Кармела была готова, во имя своей лучшей подруги Фелисити, решительно на все – даже на обман. Впрочем, выдать себя ненадолго за Фелисити в доме ее опекуна, графа Гэйлетона, не видавшего свою «подопечную» уже больше десяти лет, – обман, на первый взгляд, вполне невинный. На первый взгляд… Потому что Кармела, покоренная поистине магическим очарованием Гэйлетона, очень скоро понимает: этот блистательный, мужественный аристократ предназначен ей самой судьбою… Однако рано или поздно ложь девушки откроется – и не обратится ли тогда любовь Гэйлетона в холодное презрение к «самозванке»? Барбара Картленд Ложь во спасение любви ОТ АВТОРА В начале XIX столетия воровство в королевстве Великобритании каралось очень жестоко. Виселица ждала каждого, виновного даже в самой незначительной краже, «если таковая имела место быть в лавке или амбаре, на конюшне или в дилижансе, на сумму не менее пяти шиллингов». Подстреленный в чужих угодьях заяц или фазан в лучшем случае предполагал как особую милость каторжные работы в Новом Южном Уэльсе сроком до семи лет. Тюрьмы содержались отвратительно, полицейских не хватало. Работа полиции страдала скверной организацией и плохо оплачивалась, что часто вело к злоупотреблениям со стороны полицейских. Ребенка, стащившего кусок хлеба, могли арестовать, забрать в тюрьму, выпороть, а потом отправить домой без единого пенни в кармане. Выборные комитеты, созданные в 1817 году, направляли в Парламент многочисленные ходатайства, но принятия новых законов оставалось ждать еще долгие годы. Глава 1 – Тимоти, прекрати пинать Люси и есть ее кашу! – сказала Кармела. – Нет! Тимоти, толстый противный мальчишка лет семи от роду, по мнению Кармелы, совершенно не умел себя вести. Чтобы досадить своей воспитательнице, он отвесил сестре Люси очередной пинок, и та расплакалась. – Сейчас же перестаньте, слышите? – резко, повысила, голос Кармела, не сомневаясь, что ее слова не возымеют никакого эффекта. Она оказалась права. В ответ Тимоти лишь поднял свою тарелку с овсянкой и нарочно опрокинул ее на скатерть. Ко всему прочему младенец, разбуженный всхлипываниями Люси, тоже начал плакать в своей кроватке. Кармела с тоской подумала, тяжело все-таки справляться с детьми пастора. «Этого следовало ожидать, – размышляла она, и подобные мысли уже не в первый раз приходили ей на ум с тех пор, как она пришла в пасторский дом, – поскольку эти дети наверняка хуже всех детей в деревне, и взрослым с ними сложнее всего». Чувствуя, что ей и сейчас не совладать с Тимоти, а Люси ни за что не заставить успокоиться, она подошла к детской кроватке и стала утешать малыша, покачивая его на руках. Тут дверь открылась, и сама пасторша просунула голову в дверной проем: – Неужели нельзя заставить детей замолчать? Ты же знаешь, пастор пишет завтрашнюю проповедь, – проворчала она. – Простите, госпожа Купер, – извинилась Кармела. Жена священника не стала дожидаться ответа, лишь-с силой захлопнула дверь. Как только мать исчезла за дверью, Тимоти заорал во все горло, пытаясь перекричать сестру: – Дай мне яйцо! – Вы получите его после овсянки, – спокойно ответила Кармела, понимая, что сражается с ветряными мельницами. И словно в подтверждение ее мыслям, стоило только девушке отойти от стола, Тимоти схватил подставку с яйцом (из тех, что были приготовлены для него, Люси и Кармелы), срезал верхушку и начал нетерпеливо поедать его. Кармела с отчаянием сознавала всю тщетность своих попыток сговориться с этим мальчишкой. Став нянькой в пасторском доме, она была почти уверена, что не поладит с Тимоти, несмотря на свой опыт и умение общаться с разными детьми. Родители, должно быть, так же бессильны перед ним с самого появления его на свет. Они всякий раз потакали его выходкам и разрешали вести себя, как вздумается. В результате Тимоти, подобно кукушонку в чужом гнезде, отпихивая и отталкивая других детей в сторону, неизменно получал желаемое. Иногда вечерами, ложась спать, Кармела чувствовала себя слишком утомленной и подолгу не засыпала. Она думала, что не смогла бы посвятить свою жизнь заботе о детях, подобных Тимоти. Она слишком явно сознавала неспособность оказать пусть малое, но положительное влияние на этого безобразника. После смерти отца она вынуждена была искать себе хоть какую-то работу. И когда жена пастора, госпожа Купер, предложила ей место в своем доме, это показалось девушке лучшим решением всех проблем. «По крайней мере, – говорила она себе, – я останусь среди знакомых мне людей, которых не буду бояться». Она стойко сносила все удары судьбы, но признавалась себе, что страшится одиночества, выхода в чужой, враждебный ей мир, и больше всего – боится показаться неспособной к труду и мало знающей. И хотя отец всегда считал Кармелу весьма образованной девушкой, этого оказалось совсем недостаточно, чтобы уметь самостоятельно зарабатывать, используя свои способности и полученное образование. Сам отец пытался обеспечивать семью, продавая свои картины, но они, к сожалению, не пользовались спросом. Лишь изредка, если речь шла, например, о портрете местного сановника, отцу удавалось получить кое-какие деньги, которые казались Кармеле и ее матери огромной суммой. Но картины, особенно любимые отцом, получались, как правило, «слишком хорошими, чтобы их можно было купить за деньги». Именно так мама однажды образно обрисовала ситуацию, и они с отцом долго смеялись над маминой шуткой. Однако Кармела правильно угадывала подтекст, понимая, почему работы не находили отклика у традиционного покупателя. Ей же самой картины отца казались изумительными. Когда она рассматривала его пейзажи – туман, поднимающийся над рекой на рассвете, или закат на фоне отдаленных холмов, – она ощущала, как оказывается в том мистическом мире, который существовал только для них с отцом. С этим миром она познакомилась еще ребенком, когда отец рассказывал ей истории про фей и волшебников, эльфов и нимф, показывал шляпки большущих грибов на полянах, где маленькие гномы танцевали ночью, ожидая их прихода. Кармела никогда не сомневалась в реальности этого дивного сказочного мира, но вряд ли его стоило переносить на холст. Чарующие картины Перегрина Линдона так и оставались стоять в магазине продавца художественных ценностей, пока тот не отсылал их обратно владельцу как непроданные вещи. Мама Кармелы умерла раньше отца, и с тех пор в их крохотном доме на краю деревни достатка стало еще меньше. Отец Кармелы сильно горевал по любимой жене, и находил слабое утешение, лишь творя на свои любимые сюжеты. Он отказывался рисовать упитанных членов городской управы торгового городка, находившегося в пяти милях от их селения, или писать портреты местных эсквайров. Ее отца местные жители считали очень милым и отзывчивым, называли даже «респектабельным джентльменом», и каждый считал большой честью, если он соглашался писать чей-либо портрет. Но, к сожалению, лишь немногие в Хантингдоне могли позволить себе подобную роскошь, и доходы Перегрина Линдона оказывались ничтожны. Постепенно дом заполнялся картинами. После смерти матери Кармела иногда по вечерам, когда день уже близился к закату, заходила посмотреть, что нарисовал отец. Он слишком часто браковал свои картины, уничтожал написанное, затем заново грунтовал холст и все начинал сначала. – Я всегда вспоминаю твою маму, когда смотрю на восход солнца и вижу, как оно появляется над линией горизонта. Добиваясь совершенства, он писал один и тот же сюжет много раз, но зачастую так и не находил удовлетворения. И лишь силой отобрав у него холсты после двух или трех неудачных по мнению отца попыток, Кармеле удавалось сохранять шедевры. Ей приходилось прятать картины в своей спальне и любоваться ими в одиночестве. Прошлой зимой ее отец умер от воспаления легких. Он простудился, поддавшись неудержному желанию писать звезды с натуры, когда на дворе стояла лютая стужа. Придя в себя от потрясения, Кармела поняла, что остались у нее в этом мире лишь картины, которые никто не хотел приобретать, и несколько фунтов стерлингов, вырученных от продажи кое-какой мебели. Дом они только недавно арендовали, и хотя арендная плата составляла крайне небольшую сумму, Кармела вынуждена была искать работу, чтобы оплачивать ее. Девушка пребывала в глубоком отчаянии после потери отца, которого она нежно любила, и в тот момент предложение госпожи Купер поработать у них показалось ей лучом света, прорвавшим мрак ее жизни. И только когда Кармела переехала в чужой дом и столкнулась с невероятно своевольными и непослушными детьми пастора, она поняла, что ошиблась. Но как иначе она могла поступить?! Здесь у нее, по крайней мере, были крыша над головой и пропитание – за все это она не смогла бы платить сама. Немного поколебавшись, госпожа Купер предложила девушке десять фунтов в год, и поскольку Кармела понятия не имела, щедро это или нет, она с благодарностью согласилась. Теперь же, ей казалось, она бы лучше голодала, чем мучилась с детьми, которые на все ее старания поладить с ними отвечали лишь грубостью и вызывающим непослушанием. Кармела полагала, что все люди в состоянии договориться друг с другом, какими бы разными и непохожими они не были. Они с отцом часто рассуждали о миссионерах, странствующих по местам, где живут дикие племена. Миссионеры, порой не зная языка этих племен, так или иначе добивались доверия населения. – И мужчинам, и женщинам следовало бы понимать друг друга без слов, ведь даже животные каким-то образом общаются между собой, – объяснял Перегрин Линдон. Он и сам был уверен, что в мире существуют люди, которые могут понять то сокровенное, которое он пытался выразить в своих творениях, ведь все нарисованное шло из глубины его сердца и отражало его восприятие мира. – Я думаю, папа, ты просто опередил свое время, – как-то сказала ему Кармела. – Сейчас художники предпочитают лишь зримые образы. Правда, в прошлом встречались мастера, подобные Боттичелли и Микеланджело, как и ты, воплощавшие в работах свои фантазии. – Я горжусь этими именами, к которым ты меня причисляешь, – улыбнулся отец. – Но ты права. Мне скорее хочется отобразить на холсте свои мысли и чувства, нежели реальную действительность. Но раз мы вдвоем, ты и я, это понимаем, зачем же волноваться за других? – И, право, зачем?! – согласилась Кармела. Однако богатое воображение не оплачивало счета ни мяснику, ни пекарю, ни бакалейщику, а их землевладелец и вовсе не смыслил ничего в высоком искусстве. Младенец, устав плакать, заснул, и Кармела осторожно уложила его в кроватку. Да, сейчас он замечательный малыш, но она знала, что пройдет время, и он станет похож на своих братца и сестрицу. Не успела она повернуться к столу, как Люси вскрикнула. – Тимоти ест мое яйцо! Остановите его, мисс Линдон, Он ест мое яйцо! Так и оказалось. Кармела увидела, как Тимоти, расправившись со своим яйцом, принялся за коричневое, стоявшее в Стороне специально для Люси. И это яйцо он заглатывал, поблескивая своими маленькими глазками, бросая вызов Кармеле и будто специально нарываясь на грубость. – Не переживай, Люси, – постаралась успокоить маленькую девочку Кармела, – ты можешь взять мое яйцо. – Но я хочу коричневое! – отчаянно настаивала Люси. – Я ненавижу своего брата, я ненавижу его! Он всегда таскает мои вещи! Кармела посмотрела на Тимоти и решила, что тоже ненавидит этого мальчишку. Из тарелки, которую Тимоти, переворачивая, разбил, выползала и растекалась по столу бесформенной жижей овсянка. Впопыхах он уронил и подставку для яйца. На скатерть вывалилась пустая яичная скорлупа, рядом лежала скорлупа от второго яйца. Вся его белая рубашка, которую Кармела вчера так долго и тщательно отстирывала и отглаживала, оказалась забрызгана. Девушка молча поставила свое яйцо перед Люси, срезала верхушку и вложила чистую ложку в ее руку. – Я хочу коричневое яйцо, коричневое! – голосила Люси. – Я не люблю белые! – Внутри они все одинаковые, – утешала ее Кармела. – Вы – лгунья! – дерзко бросил Тимоти. – Правильно! Вы – лгунья! – повторила за ним Люси, забыв про гнев на брата, довольная тем, что нашла союзника против общего врага. – Коричневые яйца совсем другие на вкус! Я хочу коричневое яйцо! Кармела вздохнула и присела за стол. Она наполнила свою чашку дешевым и дурно пахнущим чаем, который обыкновенно подавался в доме пастора, и отрезала кусок от вчерашнего, уже несвежего каравая. Люси все еще требовала коричневое яйцо, но тут, словно впадая в настоящую истерику, прихлопнула яйцо тыльной стороной ладони. Яйцо пролетело вдоль стола и разбилось о заварной чайник. Скорлупа разлетелась во все стороны, и большая часть ошметков попала Кармеле на руку. Она открыла рот, готовая отчитывать Люси, но внезапно осеклась: «Это уж слишком!». Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, но в этот миг дверь позади нее открылась. Она напряженно замерла, ожидая услышать брюзгливый голос госпожи Купер, требующий угомонить детей, пока пастор, окончательно выйдя из себя, не успокоил их всех силой. Но вошедший не проронил ни слова, и Кармела, повернув голову, оцепенела, не спуская глаз с дверного проема. Там, будто не решаясь ступить в эту неопрятную комнату, застыло само воплощенное очарование. Красавица в высокой шляпке, украшенной цветами, в узорчатом миткалевом платье с высокой талией, расшитом волнами сиреневых лент, с весьма привлекательным лицом, невероятно большими синими глазами и яркими губами улыбалась ей. – Привет, Кармела! – Фелисити! Кармела выскочила из-за стола, и, оттерев испачканную руку, подбежала и расцеловала девушку, так неожиданно появившуюся в доме пастора. Это была леди Фелисити Гэйл, самая близкая подруга Кармелы, с которой они почти не расставались, лишь когда Фелисити гостила у своих знакомых. – Давно ты вернулась? – спросила Кармела. – Я… так тосковала по… тебе. Эти слова, казалось, вырвались из груди Кармелы сами, и леди Фелисити, нежно поцеловав ее, ответила: – Я вернулась только вчера вечером. Мне все рассказали, но я никак не могла поверить, будто ты пошла служить в этот дом! – Мне некуда было больше податься после смерти папы. – О, Кармела, мне очень жаль! Я и не знала о его смерти. Кармела не ответила, не справившись со слезами, застилавшими глаза. Ей удавалось держаться, пока кто-нибудь не начинал разговор об отце. При одном упоминании о нем, сколько бы ни пыталась, она не могла скрыть тяжелых переживаний. – Теперь я вернулась, – решительно заявила леди Фелисити, – и ты мне нужна, нужна сейчас же. Немедленно собирайся, Кармела! – Но я… работаю… здесь. Леди Фелисити взглянула сначала на стол, потом на детей, которые при ее появлении раскрыли рты от удивления. – У меня найдется для тебя кое-что получше, нежели следить за этими маленькими дьяволятами! – сказала она. – Я помню Тимоти. Он всегда плевался и корчил рожицы в церкви, стоило его отцу отвернуться. Кармела рассмеялась. – А вы кто? – спросила Люси, обидевшись, что перестала быть в центре внимания. – Та, кто собирается увести эту хорошую, добрую мисс Линдон подальше от вас, – ответила ей леди Фелисити. – И я надеюсь, ваш отец все-таки найдет на ее место кого-нибудь, кто сумеет наподдать вам, как вы того заслуживаете! В ее голосе не было злобы, девушка явно подшучивала над детьми, произнося свою угрожающую речь. Затем, взяв Кармелу под руку, она потребовала: – Собирай свои вещи. Экипаж ждет у порога. – Но я не могу… уйти вот так… как же… – возразила Кармела. – Можешь, – ответила Фелисити, – А пока ты упаковываешь вещи, я объясню госпоже Купер, что мне просто необходимо забрать тебя с собой прямо сейчас. – Она будет вне себя! – заметила Кармела. – Она никогда не наймет меня снова. – Ей и не представится такой возможности, – заявила Фелисити. – Я все объясню тебе, когда мы уйдем отсюда. Она оглядела комнату и добавила: – Поспеши, Кармела, я не в состоянии находиться в таком беспорядке дольше нескольких минут. Представить не могу, как ты выносила это. – Это было неприятно, – призналась Кармела. – Но, Фелисити, я должна уведомить хозяев надлежащим образом. – Я все улажу, – настаивала Фелисити. – И делай, что я говорю. – Мне… Я думаю, мне не следует… так поступать… Не дав Кармеле договорить, Фелисити подтолкнула ее к выходу своей тонкой ручкой, затянутой в перчатку. – Ты мне нужна, я отчаянно нуждаюсь в твоей помощи, Кармела, и ты не можешь отказать мне. – Разумеется, нет, – все еще сомневаясь, соглашалась Кармела. – И ты знаешь, как я хочу уйти вместе с тобой, Фелисити. – Тогда пакуй вещи, впрочем… нет, не надо… они тебе больше не понадобятся. Для тебя все найдется в замке. Кармела озадаченно взглянула на нее, но та продолжала: – Делай, как я говорю. Захвати с собой лишь самое дорогое для тебя. Полагаю, в первую очередь надо взять картины. – Они там, внизу, в надворной постройке. Здесь для них не хватило места. – Я прикажу лакею забрать их, – решила Фелисити, – А затем он поднимется к тебе и возьмет твой дорожный сундук. Пойду, поговорю с госпожой Купер. Кармела не успела даже слово вымолвить в ответ, подруга повернулась и вышла из комнаты. Дети не отрываясь смотрели ей вслед, пока Люси не спросила: – Вы уходите с этой леди? – Мама не позволит вам уйти, – заметил Тимоти. Грубый тон этого наглого мальчишки заставил ее решиться. – Да, я ухожу, – отрезала Кармела и побежала в маленькую комнату по соседству со столовой. Нигде в доме не нашлось иного места для «ее одежды, кроме небольшого готового вот-вот развалиться комода, в котором хранилась одежда Люси, поэтому вещи Кармелы в основном так и лежали не распакованными в дорожном сундуке. Она поспешно упаковала остальное. Кинула туда же набор туалетных принадлежностей своей матери, сунула платок, заменявший ей одеяла, так как в доме их не хватало, и стянула ремнем свой сундук. В тот же миг в дверном проеме появился лакей в великолепной ливрее, украшенной серебряными пуговицами, с цилиндром в руке, на котором красовалась кокарда. – Доброе утро, мисс Кармела, – с улыбкой приветствовал он ее. – Доброе утро, Бен. – Ее милость приказала забрать ваш сундук. – Он там, – указала Кармела. – Вы один справитесь? – Конечно! Он надел цилиндр, поднял сундук и легко понес его к выходу. Дети все еще сидели за столом, с удивлением наблюдая за происходящим. Выйдя из спальни в плаще, который носила еще ее мама, и простой дешевой шляпке с черными лентами на тулье, Кармела подумала, что рядом с Фелисити, наверное, напоминает воробья подле райской птицы. К тому же она немного нервничала, представляя возможную реакцию госпожи Купер. Спускаясь по лестнице, она раздумывала над тем, что жена священника имеет полное право рассердиться и даже оскорбиться из-за столь стремительного отъезда няньки. Кармела всегда слушалась Фелисити, хотя и была всего на несколько месяцев младше подруги. Временами ей казалось, будто Фелисити много старше и умнее ее. Фелисити верховодила всегда и во всем. Она отличалась завидной уверенностью в себе и никогда ни в чем не сомневалась. Может быть, потому, что часто и подолгу путешествовала, и в своих странствиях встречалась со многими знатными и важными персонами. Она, как с улыбкой отмечала Кармела, в определенном смысле, повзрослела еще до того, как успела вволю побыть ребенком. В маленьком плохо освещенном холле Кармела увидела Фелисити, которая беседовала с госпожой Купер. С колотящимся от испуга сердцем, Кармела подошла ближе, приготовившись выслушать поток ворчливых нареканий, так свойственных вечно недовольной госпоже Купер. Но, к ее удивлению, жена пастора улыбалась. – О, вам везет, и не спорьте! – заговорила она, не дав Кармеле опомниться. – Ее светлость как раз сообщила мне о своих видах на вас, это пойдет вам на пользу. – Госпожа Купер проявила любезность и понимание. Она не станет препятствовать твоему благополучию, – сказала Фелисити. Кармеле стоило только взглянуть на подругу, чтобы заметить, как лукаво искрятся ее глаза. Фелисити заговорила пасторшу своим мягким вкрадчивым голосом, который всегда выручал ее, заставляя людей непременно с ней соглашаться. – Как вы… как любезно с вашей стороны, – Кармела запнулась. – Мне будет не хватать вас, не стану притворяться, будто это не так, – ворковала госпожа Купер. – Но ее милость обещала прислать мне одну из ее молодых служанок, чтобы уладить проблему, и это будет помощь, о, настоящая помощь! – Я пришлю сразу же по возвращении домой, – подтвердила Фелисити. – И спасибо еще раз, дорогая госпожа Купер, вы так добры. Пожалуйста, напомните обо мне пастору. К сожалению, я не смогу посетить церковь в это воскресенье, так как мы с Кармелой уезжаем, быть может, вы будете столь любезны и положите мою маленькую поминальную записку на поднос? Фелисити тут же открыла симпатичную атласную сумочку, которую держала в руках, вытащила небольшой кошелек с завязкой в виде петли, отсчитала пять золотых гиней и вложила в протянутую руку госпожи Купер. – Это действительно очень любезно с вашей стороны, – удовлетворенно повторила госпожа Купер. – Очень, очень любезно! – Она переложила монеты в другую руку, чтобы попрощаться с Кармелой. Подруги поспешили к поджидавшему их экипажу, причем Фелисити стремительно двигалась впереди, подобно судну под парусами при хорошем ветре. Кармела, следовавшая за ней, казалось, пребывала во сне. Госпожа Купер, проводив их, еще долго махала рукой, стоя на пороге. И только когда экипаж выехал через узкие ворота на широкую дорогу, Кармела смогла заговорить: – Неужели ты и правда… спасла… меня? – Похоже, ты действительно нуждалась в помощи, – заметила Фелисити. – Господи, Кармела, и все это приключилось с тобой за такое короткое время?! – Папа умер в конце января, – объяснила Кармела, – и я не могла ничего сообщить тебе, ведь я понятия не имела, где ты и куда тебе писать. – Я была во Франции, гостила сначала у одних друзей бабушки, потом у других, – рассказывала Фелисити, – поэтому, даже если бы ты и написала, сомневаюсь, что письмо нашло бы меня. – Ты, наверное, сильно тоскуешь по бабушке… Бабушка Фелисити, вдовствующая графиня Гэйлстон, жила с ней с детских лет. Эта властная женщина, внушавшая страх всем окружающим, тем не менее благоволила родителям Кармелы и даже поощряла ее отца заниматься живописью, приобретая кое-какие его картины. В окрестностях было не много детей возраста Фелисити, с которыми бабушка разрешала общаться, поэтому Кармелу иногда приглашали в замок. Со временем две девочки стали неразлучны, никто не сомневался, что произошло это не без влияния самой графини. Взрослея, девочки получали совсем разное воспитание и представление об окружающем их мире. Фелисити очень часто отправляли за границу, иногда даже одну, если сама бабушка не сопровождала ее по причине своего нездоровья. Но все-таки, как только она возвращалась домой, их дружба возобновлялась, Кармела каждый раз с удовольствием и без тени зависти выслушивала рассказы о путешествиях своей подруги. – Я имела успех! Большой успех! – хвасталась Фелисити после очередной поездки, и Кармела всегда доверчиво восхищалась ей. Вот и теперь, совсем как раньше, Фелисити найдет им обеим занятия, а сама Кармела с радостью будет во всем потакать подруге. – Каковы твои планы? – спросила она, очнувшись от грез. Экипаж в этот момент повернул к огромным кованым воротам с красивыми каменными башнями по обе стороны. За ними начиналась длинная парадная аллея, ведущая к замку. – Именно об этом мне надо поговорить с тобой, – начала Фелисити, – для осуществления моих планов нужна твоя помощь. – Моя помощь? – удивилась Кармела. Фелисити наклонилась к ней и заговорила, чуть понизив голос: – Ты поможешь мне, Кармела? Обещай, что ты поможешь мне! – Конечно, дорогая, – заверила Кармела. – Ты же знаешь, я сделаю для тебя все, что в моих силах. – Я ожидала услышать от тебя именно это, – обрадовалась Фелисити. – Все может показаться тебе немного странным, но я приехала к тебе. Я знаю, ты никогда не подведешь меня. – Разве я могу подвести тебя или отказать тебе? смутилась Кармела. – Ты всегда так по-доброму ко мне относилась. Она замолчала, мучительно раздумывая над словами подруги. Фелисити казалась слишком серьезной и слишком взволнованной. Было ясно, что речь пойдет о чем-то необычном и, возможно, трудновыполнимом. Фелисити все смотрела вперед, где возвышался замок, башни которого четкими линиями вырисовывались на фоне неба. Его заново перестраивали не так давно, поэтому замок был в современном стиле. Графиня купила его у предыдущего владельца после траура по графу Гэйлстону. Кармела не раз слышала эту историю. Графиня, первая красавица и душа общества, спустя какое-то время после смерти мужа поссорилась со своим сыном, вступившим в права наследования, и решила навсегда порвать с ним все отношения. Конечно, она слыла особой весьма властной и решительной, насчет всего имевшей собственное мнение, но все равно сначала никто не поверил в твердость ее намерений. Однако после длительных ожесточенных споров и бесконечных писем сыну графиня наконец оставила дом, доставшийся ей как вдове, в котором она поселилась после смерти графа. Забрав все свое имущество, графиня заявила семейству Гэйлов во главе с ее сыном, что впредь она не желает видеть кого-либо из них. Гэйлы поначалу не осознавали, насколько серьезна ситуация, тем не менее графиня увезла с собой крохотную дочь сына. По правде говоря, эта девочка и явилась основным поводом для раздора между графиней и ее сыном. Мать Фелисити умерла при родах, а графиня совсем не одобряла современные методы воспитания девочки. Все внимание молодой граф переключил на своего сына, а матери позволил взять на воспитание Фелисити, полагая, что ребенок поможет рано или поздно устранить конфликт между ними. Графиня, однако, окончательно обосновалась в другой части Англии и не имела ни малейшего желания мириться с сыном. Поскольку ее сын отличался таким же упрямством, их отношения с матерью лишь ухудшались, пока в конце концов связь между ними не прекратилась вовсе. Графиня умерла, а Фелисити направилась во Францию погостить к друзьям своей бабушки. Кармела не знала, вернется ли ее подруга в семью, в сущности совсем чужую и незнакомую для нее. Конечно, это маловероятно, но жить в замке одной, даже без компаньонки, вряд ли правильно. – Мы едем домой, – сказала Фелисити, – и дома, как только останемся одни, я расскажу тебе все по порядку. – Ты заинтриговала меня, – Кармеле не терпелось поскорее все выяснить. – Кто-то ждет нас в замке? – Нет, пока нет. Тон Фелисити звучал не совсем естественно, и Кармела всю дорогу боролась со снедающим ее любопытством. Что же собиралась сообщить ей подруга, и каким образом это касалось лично ее? Но сейчас более всего прочего Кармелу переполняло чувство благодарности к подруге. Фелисити дала ей возможность покинуть дом пастора, где все, абсолютно все, угнетало девушку, начиная от безобразной обстановки и заканчивая отвратительным поведением детей и грубостью их родителей. Кармела так и не смогла заставить себя хорошо относиться к пастору и его жене, хотя понимала, что должна благодарить этих людей, они совершенно не вызывали у нее никакой симпатии. Пастору особенно недоставало христианского милосердия и терпения, а госпожа Купер оказалась недалекой, утомительной в общении, нервной женщиной, перегруженной пустыми делами и заботами, к тому же совсем не любившей своих детей. Стоит заметить, что семья пастора была чужой здесь, они сравнительно недавно поселились в деревне, но так и оставались чужаками вот уже лет шесть. Новый пастор сменил предыдущего священника, который около полувека исполнял обязанности до самой своей смерти. И сейчас для Кармелы существовало только одно – она снова входила в замок и вновь видела перед собой образец совершенного вкуса, царившего во всем его убранстве. Портьеры не просто шили из дорогой парчи, но их тщательно подбирали под цвет стен, сохраняя тот же мягкий и. спокойный оттенок. Картины повсюду радовали взор. В комнатах в больших вазах стояли цветы, их благоухание ощущалось уже издали. Слуги в удобной, умело пошитой форменной одежде доброжелательно улыбались Кармеле, которую они хорошо знали. Все вокруг будто говорило ей, что и она сама, подобно Фелисити, вернулась домой. Фелисити, скинув плащ и сняв шляпу, направилась в очаровательную гостиную, еще с детства считавшуюся у обеих девочек их собственной. Графиня обставила эту комнату специально для внучки. Синяя обивка диванов и стульев гармонировала с цветом глаз Фелисити, по стенам были развешаны картины в стиле Фрагонара, изображавшие элегантных молодых женщин, Кармела никогда не сомневалась, что ее подруга не уступает в изяществе героиням сюжетов этих полотен. – Хотите что-нибудь освежающее, ваша светлость? – поинтересовался дворецкий, не переступая порог гостиной. Фелисити посмотрела на Кармелу, но та отрицательно покачала головой. – Нет, спасибо, Бат. Дворецкий закрыл дверь, и они остались одни. – Ты уверена, что не голодна? – уточнила Фелисити. – Ты же не съела тот ужасный завтрак! – От одного воспоминания о завтраке меня начинает мутить! – ответила Кармела. – О, Фелисити, я не смогла присматривать за детьми. По крайней мере – за такими детьми! – Меня это не удивляет, – заметила Фелисити. – Как ты вообще решилась на подобную глупость? Кто тебе сказал, будто это то место, где ты была бы счастлива? – А что мне оставалось делать? – оправдывалась Кармела. – Тебе не следовало забывать, что я с радостью приняла бы тебя здесь, – продолжала Фелисити, – и не притворяйся слишком гордой, я все равно тебе не поверю! Они обе рассмеялись, ведь это была их старая шутка о гордецах. – Когда люди говорят о милосердии, они обычно подразумевают деньги, – объясняла однажды им графиня. – Но гораздо труднее, хотя в этом и заключается милосердие, дарить людям свою душу, самого себя. Девочкам показалась забавной эта мысль старой графини, и однажды Фелисити, возвратясь в замок, поведала о своем поступке бабушке: – Я проявила большое милосердие сегодня, бабушка. Я проговорила дольше десяти минут с этой скучной мисс Добсон и не сомневаюсь теперь, что поднялась на несколько ступеней выше по лестнице к Небесам! – Ну да, я слишком гордая, – согласилась Кармела, – но, если ты желаешь проявить великодушие и позаботиться обо мне, я не против. – Я тоже, – промолвила Фелисити, – но теперь, дорогая, выслушай меня. – Я готова. Правда, у меня сильное предчувствие, что ты затеваешь какую-то авантюру. – Думаю, можно именно так сказать, – призналась Фелисити. – Как это ни странно, я собираюсь выйти замуж! Кармела выпрямилась. – Замуж? О, Фелисити, как романтично! Но… за кого? – За Джимми, за кого же еще? Кармела застыла. – Джимми Солвика? Но Фелисити, я и не знала, что его жена умерла. – Она не умерла! Кармела не спускала с подруги широко раскрытых глаз. – Как… я не понимаю. – Она при смерти, но еще не умерла. Мы уедем с Джимми во Францию, где и останемся, пока не сможем пожениться. Воцарилась тишина. Потом Кармела едва выговорила: – Но, Фелисити, ты не можешь так поступить! Подумай о своей репутации! – Тут не о чем спорить, – тихо сказала Фелисити. – Я не могу поступить иначе, и ты, Кармела, должна мне помочь! Кармела разволновалась. Она уже больше года знала о любви Фелисити и лорда Солвика, их ближайшего соседа. Этот симпатичный и очень обаятельный молодой человек стал владельцем огромного, но очень старого родового дома и обедневшего имения, и, как это часто бывает, не имел денег на содержание всего этого. Фелисити всегда знала, что сама она кое-что унаследует, поэтому молодые люди тщательно скрывали свои чувства. К тому же, узнай старая графиня о выборе Фелисити, она непременно бы воспротивилась этим отношениям. Ибо, даже если бы Джеймс Солвик был свободен, она никогда не сочла бы этого, пусть и весьма приятного молодого человека, достойной партией для своей внучки. Графиня всегда вращалась в самых высоких кругах общества, а в ранней молодости даже служила фрейлиной при королеве. Поэтому она готовила Фелисити в жены какому-нибудь именитому дворянину, состоявшему на службе при дворе и входившему в список наиболее влиятельных и состоятельных герцогов или маркизов. – Бесполезно спорить с бабушкой, – снова и снова Фелисити возвращалась к этой теме в разговорах с Кармелой. – Ты же знаешь, как она отстаивает свое мнение, ее совершенно невозможно переубедить. А если я буду упорствовать и говорить, что не пойду замуж ни за кого другого, она только изо всех сил начнет препятствовать нашим встречам. – Признаюсь, я тебя понимаю, – соглашалась Кармела, – но как быть, если она все-таки найдет того, кто, по ее мнению, станет для тебя идеальной парой? Впрочем, ничего подобного не случилось, так как графиня тяжело заболела, а Фелисити отослали к родственникам во Францию, которых было несметное количество, ибо в жилах графини текла преимущественно французская кровь. Как только война закончилась, и жизнь во Франции потихоньку наладилась, Фелисити отправили погостить в огромном замке на берегу реки Луары в общество аристократов, которые чудесным образом пережили не только революцию, но и все социальные реформы, проводимые Наполеоном Бонапартом. Правда, связи графини простирались далеко за пределы Франции. Фелисити совершила путешествие в Нортумберланд, где навестила герцога, в Корнуолле она останавливалась в некоторых семьях старинного знатного рода, гордившихся своими корнями и достойными потомками, и даже забралась далеко на север и побывала в Эдинбурге. Она всегда возвращалась домой с рассказами о многочисленных поклонниках, не сумевших устоять перед ее чарами. Но, оставаясь наедине с Кармелой, Фелисити признавалась: единственным любимым человеком для нее всегда будет Джимми Солвик. Родители Джимми устроили его брак, когда он был еще совсем молод. Его жена оказалась психически больной, и с годами ее состояние лишь ухудшалось. В конце концов ее поместили в частный приют для душевнобольных. Жестокая судьба для молодого человека. Он оказался навеки связан с женщиной, с которой никогда даже не общался, и избавление могла принести лишь ее смерть. Поэтому он не мог не отдать свое сердце той, которая оказывалась в трудную минуту рядом, пусть даже соседке, знакомой с детства. Неудивительно, что он полюбил Фелисити. Кармела не раз замечала, как при встрече с Джимми ее подруга вся преображалась, вся начинала сиять от переполняющих ее чувств. Мимо такого сияния прошел бы только слепой, коим лорд Солвик, конечно же, не был. Но Кармела и подумать не могла о бегстве Фелисити. Это было непостижимо. – Но объясни мне, милая, почему вы не можете подождать еще. Вы ведь столько ждали, и, если сейчас жена Джимми при смерти, то вам осталось всего лишь несколько месяцев, ну, возможно, год. Неужели это имеет значение? » Тем более, – подумала Кармела, – нет больше бабушки Фелисити, которая могла бы противиться выбору внучки «. – Да, ты права, но все обернулось гораздо сложнее. – Почему? – Видишь ли, вернувшись в Лондон из Франции, я узнала, что бабушка мне оставила огромное наследство. – Огромное наследство? – машинально переспросила Кармела. – Не просто огромное – колоссальное, действительно колоссальное! – подтвердила Фелисити. – Я никогда не имела ни малейшего понятия, насколько богата была моя бабушка. Кармела не произнесла ни слова, и, сделав паузу, Фелисити стала объяснять дальше: – Как ты знаешь, она рассорилась с моим отцом и другими родственниками. Она постоянно твердила, что они предпочитали жить в роскоши и безделье, причем за ее счет. Вечно ждали, когда она оплатит их счета, и это ее, естественно, раздражало. – Я никогда не сомневалась в ее богатстве, ведь она жила здесь, в этом замке, – задумчиво рассуждала Кармела. – Да, безусловно, богатой она и была, но я никогда не задумывалась, насколько, – продолжала Фелисити, – бабушка же обладала состоянием, в гигантские размеры которого я сама с трудом могу поверить! Она хранила это в тайне. – Видимо, она не желала, чтобы твой отец узнал о деньгах. – Теперь я ее понимаю, – согласилась Фелисити, – ведь все это намного усложнило мне жизнь. – Но как? – Сразу после разговора со своим поверенным, а он с нетерпением ожидал моего возвращения из Франции, я немедленно покинула Лондон и без промедления выехала сюда. Кармела не скрывала своего недоумения, а Фелисити про» должала: – Я твердо решила, что мне необходимо срочно уехать с Джимми, пока он не узнал о моем наследстве и пока Гэйлы не попытались прибрать к рукам бабушкино богатство. Кармела еще больше изумилась: – Ничего… не понимаю. – Ну, пойми же, все очень просто, – растолковывала Фелисити. – Во-первых, стоит только Джимми прослышать о моем состоянии, он тут же оставит меня. – – Почему ты так решила? – недоумевала Кармела. – Он слишком горд, и он не допустит того, чтобы всякий мог назвать его охотником за приданым. В конце концов он откажется от меня и разобьет мое сердце! Фелисити излагала свои доводы слишком убедительно, и Кармела не могла не признать ее правоту. Джеймс Солвик был гордым человеком. Его мучили отсутствие средств, неспособность восстановить дом и невозможность из-за этого управлять имением, как полагается. К тому же, очень много для него значило здоровье его жены, он глубоко переживал ее трагедию и стал излишне щепетилен в отношении людских пересудов. Кармела помнила, как долго он скрывал свои чувства к Фелисити, не в силах предложить ей ничего определенного. Фелисити влюбилась в него сразу же, как только увидела впервые на охоте. Каких только поводов ни находила Фелисити, дабы повидать возлюбленного, хотя он еще ни о чем не подозревал. Она отправляла к нему посыльных и заманивала его в замок под различными предлогами. Когда наконец, не в силах больше утаивать чувств, он признался ей в любви, Фелисити стало страшно потерять его. – Он любит меня, он любит меня! Но говорит, что не встанет у меня на пути, если я захочу выйти замуж за другого, просто исчезнет, и я никогда не увижу его снова! При этих словах Фелисити даже вскрикнула от ужаса и добавила: – Как я могу потерять его? О, Кармела, я не могу потерять его! Теперь Кармела вспомнила рассказы подруги и задумалась. Действительно, если Джеймс Солвик узнает об огромном богатстве любимой, он уйдет навсегда. Вслух она спросила: – А он поедет с тобой? – Он уедет, когда услышит о том, что должно случиться. – Ты мне еще чего-то не рассказала? – Когда я возвратилась сюда из Лондона, как ты думаешь, что я нашла здесь? – Что же? – Письмо от кузена Селвина, нового графа Гэйлстона. – С чего бы это он написал тебе? Кармела знала, что брат Фелисити, гордость и радость ее отца, погиб незадолго до битвы при Ватерлоо. Граф год назад умер от разрыва сердца, не оставив прямого наследника, к которому мог бы перейти его титул. Так титул достался сыну его брата. Таким образом, нынешним графом Гэйлстон стал двоюродный брат Фелисити по отцу, сравнительно молодой человек, служивший в армии и никогда раньше не мечтавший о графском титуле. Кармела помнила, что всегда рассеянно и без особенного внимания слушала рассказы Фелисити о Гэйлах, ведь та сама мало интересовалась родственниками, с которыми за всю свою жизнь ни разу не встречалась. Даже о смерти отца она узнала лишь из газетных сообщений. – Разве это имеет какое-нибудь отношение ко мне? – недоуменно спросила она, когда Кармела указала ей на некролог. – Бабушка терпеть его не могла, и мне было достаточно ее рассказов. Отец невзлюбил меня за то, что я стала причиной смерти матери при родах. – Как-то не совсем хорошо ненавидеть свою родню, – задумчиво произнесла Кармела. – Нянюшка всегда учила меня больше думать о друзьях, ведь родственники никуда не денутся, – парировала Фелисити. Кармела решила, что, очевидно, нет ничего странного в интересе, проявленном настоящим графом, теперь, когда Фелисити осталась совсем одна. Хотя не поздновато ли?! Ведь с тех пор как Фелисити исполнилось пять лет, они не пытались даже повидать ее. – И что же вынудило нового графа написать тебе? – поинтересовалась она. Выражение лица Фелисити стало жестким, и она сердито сказала: – Он проинформировал меня, что после смерти бабушки становится моим опекуном, и мне следует (приказывает, будто я один из его солдат), прибыть в Гэйлстон немедленно, поскольку у него есть планы относительно моего будущего. У Кармелы перехватило дыхание: – Неужели он так и написал! – Именно так! Ты должна увидеть письмо. Но если он Думает, что я собираюсь повиноваться, он сильно ошибается. – Но… а если он и правда твой опекун? – Сейчас он отстаивает свои права на опеку, так как прослышал про деньги, которые оставила мне бабушка, – прервала ее Фелисити. – Но я вовсе не такая глупышка. Если бы я унаследовала небольшую сумму, на которую можно прожить без лишнего шума, кузен Селвин и не побеспокоился бы обо мне, разве только поинтересовался, жива ли я еще. Но теперь я – богатая наследница, и это меняет дело! – Но откуда ты знаешь, будто он именно такой? – уточнила Кармела. Она никак не могла смириться с сердитым тоном подруги и ее ожесточенным взглядом. Все это, так или иначе, не нравилось Кармеле, она любила Фелисити слишком сильно и не ожидала увидеть ее когда-нибудь столь циничной. – Бабушка утверждала, будто все они «грабители с большой дороги», – и она не ошибалась! – заявила Фелисити, – Я совершенно уверена, он услышал о моих миллионах. Кузен Селвин хочет погреть свои грязные руки на этом! – О, Фелисити, ты заходишь слишком далеко! – восклицала Кармела. – Но почему ты-то его защищаешь? – насторожилась Фелисити. – Папа умер год назад, но только теперь, после смерти бабушки, объявился новый граф, приказывающий мне, – только подумайте! – прибыть в Гэйлстон. Да я лучше умру! – Нет, нет, только не это! Фелисити внезапно рассмеялась. – Ну, естественно, я и не думаю об этом. Я собираюсь жить и поскорее выйти замуж за Джимми, пока он не узнал, насколько я богата. Как только мы поженимся, и ему, и графу придется со всем этим смириться! – В твоем решении, конечно, есть смысл, – согласилась Кармела. – Но вы с Джимми не можете пожениться… ведь его жена… жива. – Она умирает! Я уже сказала тебе об этом! Джимми получил письмо от врача, который заботится о ней, и там сказано, что у нее опухоль мозга. Я спрашивала у многих, и все утверждают: человек с такой опухолью долго не живет. – Я не могу притворяться, что мне жаль, – заметила Кармела, – но, тем не менее, прошу тебя, пожалуйста, подожди, Фелисити. Пожалуйста, рассуди все здраво, прежде чем ты сделаешь что-нибудь… необдуманное. – Я ничем не рискую! – Но представь, граф находит вас там, где вы скрываетесь, и возвращает тебя? – Именно возможность подобной опасности я и собираюсь использовать, дабы заставить Джимми увезти меня, – призналась Фелисити. – Я покажу ему письмо кузена Селвина, он обо всем узнает и на все согласятся. Она замолчала, потом продолжила: – Джимми безусловно заподозрит тайный подвох, с чего вдруг кузен так интересуется мной, но я не дам ему догадаться о деньгах. Я принадлежу к роду Гэйлов и именно поэтому попадаю под опеку, а там уж граф сумеет воспользоваться моей молодостью и, несомненно, красотой! – Ты думаешь, Джимми тебе поверит? – Он поверит в это, если захочет поверить, и ты знаешь, так же как и я, Кармела, что он действительно любит меня. Голос Фелисити смягчился, и Кармела заторопилась сказать ей: – Да, дорогая, я знаю, он любит тебя, а ты любишь его. Однако это… все же… вам… нехорошо, ., не правильно быть… вместе, пока вы не… муж и жена. Кармела не сомневалась в своей правоте, все задуманное Фелисити сильно смущало ее, но не хотелось обижать подругу своими словами. Однако Фелисити взглянула на обескураженное выражение лица Кармелы и хмыкнула: – Понимаю, Кармела. Но не думаю, что тебе стоит так волноваться за меня. Джимми – лучшая мне защита и порука. Я совершенно уверена, он не станет делать ничего, по твоему мнению, предосудительного, пока мы по-настоящему не поженимся. – Тут ее подбородок задрожал от злости, и она продолжала: – Но если кузен Селвин только попытается аннулировать брак, так как я еще не достигла совершеннолетия, я сделаю все, чтобы забеременеть! Кармела запротестовала, Фелисити обхватила ее руки. – Пожалуйста, дорогая моя, поверь, я знаю, что делаю. В этой жизни у меня есть только Джимми, и мое счастье зависит от того, будем ли мы вместе. Именно поэтому ты должна мне помочь. – Но… каким образом, как я могу помочь? – удивилась Кармела. – Все просто, – ответила Фелисити. – Ты отправишься в Гэйлстон вместо меня и останешься там, пока я не выйду замуж за Джимми! Глава 2 – Я не могу этого сделать… Это невозможно! – в который раз попыталась протестовать Кармела. Но она чувствовала – ее голос звучит все менее убедительно, и ей все сложнее противостоять подруге. Так случалось всегда, с тех самых пор, когда они были еще совсем крохами. Если Фелисити что-нибудь замышляла, она так настойчиво и упорно доказывала это, что ей просто невозможно было отказать. – Но почему же? Ни один из моих родственников не видел меня с пяти лет, и до сих пор, как ты прекрасно знаешь, никто из них не проявлял никакого интереса к моей особе. Она перевела дыхание и, помолчав, с горечью заметила: – Я не получила от них ни единой весточки. После смерти бабушки никто из моих кузин, кузенов, тетей или дядей не позвал меня пожить с ними. И вот теперь пришло это письмо от Селвина! Но его-то уж явно интересует мое наследство. – И как это твоей бабушке удалось сохранить от всех такую важную тайну? – спросила Кармела. – Скорее всего, большая часть ее денег была вложена в дело на Ямайке, и ее капитал чрезвычайно возрос из-за спроса на сахар за эти несколько лет. Поверенный объяснил мне, что и здесь, в Англии, ее вложения оказались весьма прибыльными. По-видимому, так оно и есть, судя по сумме, которую она оставила мне, Кармела молчала. Фелисити вздохнула. – Право же, эти деньги для меня лишь большая ответственность, а вовсе не божья милость. Ведь, полагаю, Джимми будет отнюдь не в восторге от моего нового положения. А самой мне придется научиться разбираться в людях, ведь кому-то нужна буду именно я, а кому-то – мое состояние. – Но тебя всегда будут любить. Ведь ты – это ты, – подбадривала Кармела, и Фелисити улыбнулась подруге. – Как бы мне хотелось этому верить, – призналась она, – и я вовсе не желаю становиться похожей на бабушку. Она искренне ненавидела всех этих Гэйлов, которые, как ей всегда казалось, просто охотились за ее деньгами. – Пожалуйста, не позволяй деньгам испортить себя, – от всей души взмолилась Кармела. – Я понимаю, как тяжело тебе вынужденно скрывать все от Джимми. – Ну, раз ты все понимаешь, ты обязательно поможешь мне, – быстро сориентировалась Фелисити. – Но никто не поверит, будто я – это ты, – снова попыталась возразить Кармела. – Почему же нет? – удивлялась Фелисити. – Ты ничуть не хуже меня, такая же хорошенькая. А если ты наденешь мое платье, мы и вовсе станем похожи. Честно говоря, нас вообще легко принять за сестер. В ее словах имелась некоторая доля правды, обе девушки были светловолосы, голубоглазы, с чуть бледноватым оттенком лица и неизменным, будто застенчивым, легким румянцем на щеках, вызывающим восхищение у мужчин и зависть у женщин. Но если Фелисити отличалась утонченностью манер, изящностью и элегантностью, Кармела больше напоминала простушку, сельскую девушку, которой явно недоставало лоска. Правда, лоск можно было придать, заменив ее наряды и научив уверенно держаться и подавать себя в обществе. Критически осмотрев подругу, Фелисити встала и взяла ее за руку. – Пошли наверх, – сказала она. – Зачем? – поинтересовалась Кармела. – Надо, чтобы ты как можно больше походила на меня, – Объяснила Фелисити. – Начнем с прически. Тебя надо по-модному причесать, и я уже решила дать тебе с собой все те платья, которые я носила после смерти бабушки. Кармела подумала, что это было бы весьма кстати. Насколько она поняла, Фелисити еще не сняла траур, и лиловый цвет преобладал в ее нарядах. Сама она после смерти отца не сумела ни приобрести, ни сшить ничего нового. Единственное, что она могла себе позволить, это поменять ленты на шляпке и надеть черный пояс. Только сейчас, рядом с Фелисити, она увидела, настолько потрепанным и жалким выглядел ее наряд по сравнению с платьем подруги. К тому же ей не удалось переодеться, покидая дом пастора, и неудивительно, что на ее юбке виднелись не только старые разводы, но и красовались свежие пятна от яйца, разбитого Люси. Они поднялись по широкой лестнице в очаровательную спальню, принадлежавшую Фелисити. Горничной в комнате не оказалось. Несколько дорожных сундуков так и стояли нераспакованными. – Я велела не трогать вещи, поскольку завтра же уезжаю, – объяснила Фелисити Кармеле, не дожидаясь вопросов с ее стороны. – Но сундуки мне не пригодятся, ты возьмешь их с собой. Там все мои платья, сшитые за последнее время – черные либо лиловые. – А что же будешь носить ты сама? – едва улыбнувшись, поинтересовалась Кармела. – Я думаю заставить Джимми отвезти меня в Париж. Ну, а уж там я позабочусь о своих нарядах. – Париж? Разве это разумно, отправляться сейчас в Париж? – Видишь ли, все французские знакомые живут в других частях Франции, вряд ли я встречу кого-нибудь из них. Если же и встречу, всего лишь представлю Джимми своим мужем. Не вижу никаких причин, почему бы им не поверить мне. – Похоже, у тебя нет и тени сомнения, что Джимми согласится на столь рискованный план. При этих словах Кармела заметила беспокойство в глазах Фелисити, но та твердо заявила: – Если Джимми любит меня, а я уверена в его любви, он не захочет, чтобы я отправилась в Гэйлстон, где меня заставят вступить в брак с избранником моего кузена Селвина. Кармела не стала спорить, не находя аргументов против слов подруги: Но ей все же не хотелось верить, будто все Гэйлы так отвратительны, какими они казались Фелисити. Однако она прекрасно знала, что любой опекун обладал неограниченной властью над молоденькой девушкой, пока той не исполнится двадцать один год. Власть эта ничем не отличалась от дарованной богом родительской. И если граф действительно задумал выдать свою подопечную замуж, Фелисити никак не сможет помешать его планам, и ей придется предстать перед алтарем и поклясться в верности нелюбимому человеку. Родители Кармелы были для дочери образцом, счастья и любви. Ей всегда представлялось, как и они с Фелисити однажды найдут свое счастье. Теперь она надеялась, что Джимми окажется для ее подруги тем единственным любимым, о котором она грезила. – Но мне по-прежнему кажется… тебе не следует так поступать… Это не правильно. Фелисити даже не слушала ее, отбрасывая крышку дорожного сундука, с которого сняли перевязь, и открывая следующие замки. – Мне кажется, я заметила в Лондоне, как горничные, укладывая сундук, положили тот наряд на самый верх, – бормотала она, – я еще тогда подумала, что он отлично подойдет тебе для путешествия. – Вижу, тебе и в голову не приходило, будто я могу отказаться, – заметила Кармела. – Неужели ты смогла бы отказать мне, когда это так много для меня значит? – удивилась Фелисити. – Ты ведь знаешь, если бы существовало другое решение проблемы, я бы избавила тебя от всего этого. – Ты принесла мне избавление от этих ужасных детей, – улыбнулась Кармела. – И каким бы свирепым ни оказался кузен Селвин, он не может быть хуже Тимоти Купера! – проговорила она уже со смехом, но тут же серьезно сказала: – Мне становится страшно при одной мысли о… поездке в Гэйлстон… Я каждую минуту буду с ужасом ожидать разоблачения и позора… – Это не должно продлиться слишком долго, – успокаивающе заверила Фелисити. – Как только я выйду замуж за Джимми, ты уедешь оттуда. – А как мне поступить потом? – Отправишься сюда и в доме Джимми будешь ждать, пока мы не вернемся из-за границы. Тогда мы обсудим твое будущее, и я обещаю, дорогая моя подруга, мы все устроим. Так, чтобы тебе жилось спокойно и счастливо. – Ты же знаешь, я не смогу принять денег… – неловко запротестовала Кармела. – Если ты начнешь подобные разговоры, я тебя побью! – заявила Фелисити. – Ты думаешь, будто я собираюсь выслушивать все эти недовольства по поводу моего капитала от тебя или от Джимми, словно это какие-то грязные деньги? Вы дождетесь, что все, чем я обладаю, я засуну в мешок и выброшу в море! Ее яростный выпад заставил Кармелу засмеяться, тем не менее, она настаивала: – Я обязательно найду, чем заниматься, и стану сама зарабатывать себе на жизнь. – Тебе просто придется выйти замуж, – возразила Фелисити. – Мы отыщем тебе очаровательного мужа, почти такого же хорошего, как Джимми, и вы счастливо проживете всю оставшуюся жизнь вместе. – Вряд ли… – начала было Кармела, но Фелисити уже вытаскивала платья из дорожного сундука, и слова замерли на губах девушки. Она и представить себе не могла, насколько прекрасны эти наряды, сшитые по случаю траура из разных тканей лилового, фиолетового и сиреневого оттенков. В сундуке лежало и белое платье, расшитое фиалками, с лиловыми лентами в цвет вышивки, а также вечернее платье, все сверкавшее стразами, напоминавшими блеск аметистов и бриллиантов. – Ты и правда… собиралась надевать все эти наряды?.. – спросила Кармела. – Конечно! – ответила Фелисити. – Но, по правде сказать, дорогая, мне они смертельно надоели! Я тоскую без бабушки, тоскую без нее безмерно. Но ты же знаешь, она всегда говорила, люди, слишком долго оплакивающие умершего, невыносимы. Христиане должны верить в вечную жизнь своих близких там, на небесах. – И моя мама тоже так считала, – согласилась Кармела, – хотя, что говорить, я никак не могла себе позволить приобрести специальное платье в знак траура по отцу. – Ну, значит, ты сможешь надевать эти еще месяца два, и если жена Джимми не умрет к тому времени, я пришлю тебе что-нибудь более яркое из Парижа. – Не покажется ли это странным окружающим? – спросила Кармела. – С деньгами, которыми, как предполагается, владеешь ты, можно с головы до ног облачаться в золото и бриллианты! – Я и в этих нарядах буду ощущать себя так, словно на мне надеты все сокровища мира, – заметила Кармела. – Тогда давай скорее примерь что-нибудь, – заторопила ее Фелисити. – И нам следует как-нибудь уложить твои волосы. Спустя час Кармела смущенно разглядывала себя в зеркале. На ней было платье цвета пармских фиалок с большим букетом этих фиалок на талии. Марта, горничная Фелисити, слегка припудрила небольшой прямой нос девушки, чуть тронула бальзамом ее губы, и подруги стали похожи так, что вполне могли сойти за сестер-двойняшек. Марта, многие годы служившая Фелисити и хорошо знавшая с детства Кармелу, была единственным человеком, посвященным в, тайный план девушек. – Я не одобряю ее милость, – призналась Марта Кармеле, – но бесполезно спорить с барышней, раз она так задумала. – Это правда, – согласилась Кармела, – но неужели и ты, Марта, думаешь, будто кто-нибудь, хоть на секунду, сможет принять меня за Фелисити? – Подождите-ка, мисс, пока я закончу с волосами, – ответила Марта. С новой прической Кармела вынуждена была признать, что совсем не похожа на себя. – Будь очень осторожна, Марта, и не проговорись никому внизу, – предупредила горничную Фелисити, – говори только о нашем завтрашнем отъезде. – Они уже знают о вашем отъезде, – сказала Марта, – но меня ни о чем не расспрашивали. – Слава богу! Марта вышла из комнаты, и Кармела обратилась к подруге с вопросом: – Почему ты во всем так уверена? Ведь Джимми еще не согласился на твой план? – Он согласится, – уверила подругу Фелисити, – и он скоро должен приехать. – Ты хотела бы остаться с ним наедине? – спросила Кармела. – Да, непременно. Я покажу ему письмо кузена Селвина. И я знаю, когда он прочтет письмо, он согласится на мой план. Кармела минуту колебалась, потом все же решила высказаться: – Не думаешь ли ты, дорогая Фелисити, что честнее было бы сказать ему всю правду? Когда после вашего бракосочетания, он все же узнает о том, что ты скрыла от него свое богатство, разве он не разгневается и не перестанет доверять тебе в будущем? Глядя на плотно сжатые губы своей подруги, Кармела поняла, что та не раз уже думала и теперь твердо знала ответ. – Мне придется рискнуть, – призналась она, – но я не могу избавиться от чувства, что, когда мы с Джимми поженимся и сможем наконец быть вместе, все остальное не будет иметь уже никакого значения для нас обоих. Позже, размышляя над этими словами, Кармела поверила Фелисити, достаточно было взглянуть на лорда Солвика, когда он смотрел на Фелисити. Без сомнения, он сильно любил ее, любил всем сердцем. Для него идеальное счастье было связано только с этой девушкой, которой предстояло когда-нибудь стать его женой. Джимми Солвик прибыл как раз перед ланчем, и Фелисити не успела сообщить ему о случившемся. Ей пришлось дождаться, пока они не закончат небольшой, но восхитительный ланч, приготовленный поваром, служившим старой графине на протяжении десяти лет. Солвик, вероятно, мечтал увидеть Фелисити, и теперь он не мог отвести от нее глаз. Влюбленные старались спокойно рассказывать о днях, проведенных в разлуке, но порой в разговоре возникали паузы. Прерываясь на полуслове, они лишь молча обожающе взирали друг на друга. Когда Кармела перед ланчем спустилась вниз в гостиную, лорд Солвик сначала даже не узнал ее. Потом он воскликнул: – Как вы изменились, Кармела! Я было думал, что вы одна из знатных приятельниц Фелисити, приехавших с ней из Лондона. – Нет, это всего лишь я, – рассмеялась Кармела, – но яркие перья даже курицу могут превратить в павлина! – О, вы и одеты иначе, – растерянно произнес лорд Солвик, – и волосы уложены как-то совсем по-другому. – Совсем как у меня, – заметила Фелисити. – Дорогой, я обо всем расскажу тебе после ланча. Стоило только Фелисити заговорить с Джимми, он тут же забыл обо всем на свете, его внимание переключилось на возлюбленную, заполнившую своим присутствием для него весь мир вокруг. Как только они закончили трапезу, Кармела поспешила подняться наверх. – Я пошлю за тобой, когда смогу убедить Джимми последовать моему плану, – предупредила подругу Фелисити перед приездом лорда Солвика. – Будь осторожна и не запутайся в собственной лжи! – Конечно, я постараюсь, – согласилась девушка. Когда Кармела оказалась одна в спальне Фелисити, ее одолели тяжелые мысли. Глядя на сундук, в котором помещалось столько нарядов, сколько она не успела бы сносить за всю свою жизнь, она не могла отделаться от гнетущих сомнений: правильно ли они поступают, или их план – полнейшее безумие. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=130029) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.