Кольцо мечей Элинор Арнасон Элинор Арнасон Кольцо мечей У всего есть следствия: у бездействия, как и у действия. Но обычно не делать ничего лучше, чем делать что-то, и меньше – лучше, чем больше.     Хвархатский афоризм Если ты должен действовать, действуй решительно.     Из хвархатских мужских правил ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА В первом десятилетий двадцать первого века группа гениальных мыслителей произвела коренной переворот в физике. К 2015 году стало несомненным, что идея сверхсветового двигателя вполне осуществима, и к 2030 году такой двигатель был создан. Человечество, верившее, что оно навеки приковано к Земле и обречено прозябать в ядах, им же созданных, внезапно вырвалось на просторы Галактики. Вернее, небольшая его часть. Большинство людей – а к 2070 году число их превысило девять миллиардов – осталось на родной планете, стараясь справиться с жуткими последствиями разрушения окружающей среды: «парниковым эффектом», истощением озонового слоя, кислотными дождями, со словно бы нескончаемыми эпидемиями, захлестывавшими планету, и всеми прочими порождениями загрязнения среды обитания. Космические экспедиции отыскали множество планет, не редко пригодных для жизни, хотя ни одна не была населена разумными существами. Проблема заключалась в том, что органический мир там не отвечал потребностям землян. Животные и растения оказывались токсичными или же просто не годились в пищу. Почти повсеместно среда обитания не подходила для земной фауны и флоры. Исследовательских экспедиций было много, как и научных станций, но колонизированных планет – лишь единицы. И все-таки космолеты продолжали преодолевать невообразимые расстояния, нередко соперничая друг с другом. (Деление на страны продолжало существовать до конца столетия.) Они искали планеты, пригодные для людей, и еще они искали иные разумные существа. ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА КАСАТЕЛЬНО: предстоящих переговоров ОТ: Сандерс Никласа, держателя (см. Приложения) информации при штабе первозащитника Эттин Гвархи КОМУ: первозащитнику Эттин Гвархе ТОЛЬКО ДЛЯ ЕГО ГЛАЗ Проблема, на мой взгляд, заключается в информационном разрыве. Люди знают о врагах гораздо больше, чем враги знают о них. Причина лежит, в основном, в различии двух культур, хотя свою роль сыграла и слепая удача. Долгое время это было преимуществом, как все еще считают многие головные. Я не согласен. Враги продолжают собирать информацию. В какой-то момент они будут знать достаточно для того, чтобы напасть на Сплетение. (Этот момент близок: все модели-прогнозы за прошлый год выглядят скверно.) Решат ли они атаковать, остается неясным, как и ущерб от их нападения. Но одно мне ясно: враги знают слишком мало для того, чтобы действовать разумно. Невежественный враг еще не самый худший. (В сравнении с глупым врагом или хитрым и безумным.) Но и невежество меня пугает. Противник не способен судить о последствиях. Он просто не знает, какое поведение неприемлемо или губительно. Он может уничтожить нас и себя по чистой случайности. Мне кажется, Сплетение должно безотлагательно найти способы поделиться информацией. Безусловно, не военной. Это мы обсуждали много раз. Обратись к своей памяти, к предыдущим запискам. Я отдаю себе отчет, что другие головные в подавляющем большинстве с этим не согласны. Они убеждены, что никаких перемен не требуется и Люди могут следовать давним обычаям. По их мнению, эту войну – с новым неизученным врагом – можно вести на манер всех прежних войн, и они не усматривают никакой опасности в том, что вести ее придется с противником, который понятия не имеет, чем чревато его поведение. Я отдаю себе отчет и в том, что предусмотрительность и честь требуют, чтобы ты ничего не предпринимал без согласия других головных. Так возникает капкан, способный захлопнуть нас всех: меня, тебя. Головных-в-Связке, Сплетение и Людей. Выхода я не вижу. Наверное, тебе надо обдумать ситуацию. С учетом компьютерных моделей. Они ничего хорошего не обещают. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛЖЕЦ НИКЛАС 1 Орбита планеты, где работала Анна, соответствовала орбите Земли – 148 миллионов планет от обычной звезды класса G2, невидимой с Земли. Ближе обращалась двойная планета, одна из тех аномалий, от которых теоретики звереют. Оба члена этой пары обладали атмосферой, плотной, ядовитой и ослепительно-белой при взгляде издали. На планете Анны они были утренне-вечерней звездой, которая становилась то бледнее, то ярче из-за их обращения вокруг друг друга. В точке максимального удаления они превращались в две звезды, сверкающие бок о бок в перламутровом небе сумерек и рассвета. Дальше (за ее планетой) располагались четыре газовых гиганта, все видимые в ночной небе, хотя и уступавшие в блеске Близняшкам. Никто не потрудился дать названия гигантам, обычным во всех отношениях. Вот, собственно, и все, не считая обычного космического мусора – комет и астероидов, лун и колец, а также темного компонента, который обращался вокруг G2 на довольно дальнем расстоянии. Вот это было редкой особенностью, превратившей систему в перевалочный пункт. Планета, на которой работала Анна, отвечала потребностям землян. Атмосфера до удивления походила на прежнюю до-индустриальную атмосферу Земли. Океан был Н2О и омывал два континента. Один лежал в южном полушарии и очертаниями несколько напоминал солнечные часы, а другой, значительно больший по размерам, изогнутый как бумеранг, протянулся от экватора до северного полюса. Ее станция была расположена в сужении песочных часов на восточном берегу перешейка. До самого последнего времени других человеческих опорных пунктов на этой планете с почти наверное разумной жизнью не было. А теперь на южном побережье бумеранга возникла база, построенная инопланетянами, которые называли себя хвархатами. Земляне называли их «враги», и ее станция – ее милая тихая станция для биологических наблюдений – была теперь битком набита дерьмовыми дипломатами. 2 С океана наползали темные тучи. В бухте на волнах появились белые барашки. Выйдя из центрального корпуса, Анна застегнула куртку и спустилась на пляж. Местный травяной покров, больше смахивающий на желтый мох, выбросил в последние дни стебли со спорами – высокие, перистые, они клонились под ветром. Начало осени. Океанские течения изменятся, принесут тех, кого она изучает, из холодных вод вокруг полюса. Они будут собираться в бухтах вроде этой, сигналя друг другу прихотливой игрой огней, затем обменяются генетическим материалом (осторожно-осторожно вытягивая брачные щупальца из гущи стрекательных), а затем на свет появится молодь. А потом некоторые – если будут в настроении – задержатся в бухте, чтобы поговорить с землянами. Она взобралась на причал, составной, вдающийся далеко в бухту. Ее любимое время дня. Шагая по узким сегментам, она словно совершала мини-путешествие. И как всегда, путешествуя, она (ненадолго) вырывалась за пределы своей жизни. Она была не той, что вышла из главного корпуса, и не той, что поднимется на исследовательский катер, и могла с равной отвлеченностью взвешивать прошлое и будущее. И особенно, воспринимать настоящее. Настил у нее под ногами поднимался и опускался в такт ее шагам и движению вод. Ее обдувал холодный и свежий ветер. На Земле в такой день вокруг метались бы чайки и кричали. Но на этой планете птиц не было, а перемена погоды заставила насекомых попрятаться. Она прислушалась, но услышала только волны и ветер, и металлический скрежет трущихся друг о друга сегментов причала. Катер стоял у дальнего его конца. А еще дальше, в середине бухты, покачивался на якорях плот для общения – десятиметровой длины, белый и, естественно, окрещенный «Моби Дик». Она поднялась на катер и нырнула в каюту. Иоши, прихлебывая чай, следил за экранами. Он обернулся к ней. – Вчера ночью приплыл Красно-красно-синий, во всю работая жгутами и показывая отличную скорость. – На три недели раньше обычного времени. Он кивнул. – Все как всегда? Иоши снова кивнул, из чего следовало, что инопланетянин зажигал огоньки сериями, которые означали «привет-рад-не нападу». – Я ответил. Сигнальные лампочки на Моби в полном порядке. Красный покружил, потом дал сигнал узнавания и уплыл. – Он постучал пальцем по экрану с мерцающей точкой. – Вот Красный. У входа в бухту и не двигается. Ждет кого-нибудь сексуально поинтереснее, чем Моби. За пять лет инопланетяне – ее инопланетяне – научились узнавать Моби и усвоили, что Моби не обменивается генетическим материалом. И до конца брачного сезона плот их интересовать не будет. Она посмотрела в иллюминатор на серо-зеленую бухту. Снаружи плекс был весь в каплях. Брызги или начался дождь? Где-то там на прибрежном островке, еле различимом в самую ясную погоду, находилась хварская вспомогательная база – настолько близко, что хвархаты могли ежедневно посещать дипломатический лагерь, и все же на достаточном расстоянии, чтобы они могли чувствовать себя недосягаемыми. – Они будут летать взад и вперед над бухтой каждый день, – сказала Анна. – Остается надеяться, что это ничему не помешает. – Не думаю, чтобы у Красного и прочей компании на уме было хоть что-то кроме секса и страха… Если у них есть ум. – Он встал и завинтил крышку термоса. – Желаю приятно провести время, Анна. Она приготовилась к восьмичасовому дежурству и налила чашку горячего кофе из своего термоса. Едва Иоши ушел, она включила аудиосистему. Иоши раздражали звуки, издававшиеся разными животными в водах бухты. Но ей они нравились – стоны и посвистывания различных видов рыб, а также громкое прерывистое щелканье, производимое (в этом они почти не сомневались) обитателями донного ила – членистоногими, которые напоминали трилобитов. А-а! Рыба-свисток! Анна пила кофе и слушала, время от времени поглядывая на экраны. В десять часов, услышав шум моря, она вышла на палубу. Ну, конечно! С востока приближался самолет хвархатов. Веерный, увидела она, когда он пронесся у нее над головой. Выглядит совсем обычно: пожалуй, немножко курносым и обрубленным. Такой же изящный, как их космолеты. Или это самовнушение? Мы же видим то, что хотим видеть. А дождь зарядил всерьез. Паршивый день для первой встречи землян с единственно пока известной расой звездолетчиков. Анна вернулась в каюту и включила коммуникационный аппарат. Как и было обещано, на экране возник аэродром – широкая полоса бетона под хлещущим дождем. Среди луж виднелся десяток фигур. Дипломаты-земляне. Все гражданские – в длинных темных пальто и с раскрытыми зонтиками. Только мужчины. Этого потребовали инопланетяне. Они отказывались вести переговоры с женщинами, что не свидетельствовало о широте взглядов. Но, возможно, есть какое-то объяснение, не сводящееся к предрассудкам. Имея дело с по-настоящему чужой культурой, никогда не следует спешить с выводами. Земляне-военные находились вне поля зрения камер, а все остальные остались на станции. Доступ на аэродром был закрыт до тех пор, пока официальная встреча не завершится и инопланетяне не будут благополучно препровождены в дипломатический лагерь. Но, как дань вежливости, на аэродроме работала камера, подключенная к коммуникационной системе станции. Любой землянин на планете мог созерцать момент, когда творилась история. Анна подлила себе еще кофе. Самолет приземлился, подняв тучи брызг. Полы пальто захлопали, зонтики черными воздушными змеями рвались ввысь. Один вывернуло наизнанку. Анна засмеялась. Все это выглядело так нелепо! Дверь самолета открылась, и рука Анны с чашкой замерла. Развернулась лестница, и по ней начали спускаться люди. Плотные широкоплечие гуманоиды, серые как небо над ними и сетка дождя. Ни пальто, ни зонтиков. Только облегающая одежда в цвет их меха. Они вышли под дождь так же спокойно – так же безразлично – как если бы погода не имела значения, попросту не замечая дождя. У первых были винтовки на ремне, перекинутом через плечо. Одна рука лежала на стволе, направляя его вниз. Вид у них был непринужденный, но движения, вдруг заметила она, отличались четкостью – не военной, а как у спортсменов или актеров. Как мило, подумала она. Как впечатляюще! Инопланетяне явно обладали дипломатическим чутьем. Они расступились вправо и влево, образовав живой коридор. Теперь начали выходить важные особы – снова плотные серые фигуры, а между ними одна заметно выше и тоньше, горбящая плечи от дождя. На миг – кто ею управляет? – камера выдала ближний план, и Анна увидела узкое длинное лицо без меха, мокрые волосы, прищуренные глаза. Человек! На этом передача оборвалась. Анна принялась нажимать кнопки – сначала, чтобы восстановить изображение, затем, чтобы связаться с кем-нибудь на станции. Но тщетно. Ее аппарат был включен, он едва слышно жужжал. Но и только. Что-то произошло с системой. Она вышла на палубу. Дипломатический лагерь находился на вершине холма, высившегося позади станции. Сборные купола, еле различимые за дождевыми струями. Аэродром лежал по ту сторону холма, полностью его заслонявшего. Но станция была видна, такая же, как всегда – низкие здания, вписанные в фон из желтого мха. Окна ярко светились. Из одной двери кто-то вышел, быстро пересек открытое пространство и скрылся в другой. Нет, он не бежал, сказала она себе, а просто спешил укрыться от дождя. Она вернулась в каюту и вновь поиграла кнопками КА. И опять безрезультатно. Да что происходит? Она попыталась сосредоточиться на своих обязанностях, но ее мысли упорно возвращались к аэродрому, к человеку, выходящему из самолета инопланетян. Человечество столкнулось с хвархатами… когда? Сорок лет назад? И за этот срок, насколько она знала, перебежчиков ни с той, ни с другой стороны не было. Они были иными, непознаваемыми. Людьми в уродливых космолетах-обрубках, которые появлялись в нашем космическом пространстве и при встрече с нашими космолетами либо ускользали, либо вступали в бой и уничтожались. После сорока лет стычек и шпионажа, что узнало о них человечество? Один из их языков. Кое-что об их военном потенциале. Мы нанесли на карты окраины их космического пространства, но не нашли ни единой заселенной планеты, а только космолеты, и еще космолеты, да несколько космических станций. (Она видела голограмму одной из них – огромный цилиндр, вращающийся в лучах тусклого красного солнца.) Все было военизировано. Насколько могли судить земляне, у инопланетян отсутствовало гражданское общество. Ни единая из человеческих культур за всю историю Земли – ни Спарта, ни Пруссия, ни Америка – не была настолько полностью посвящена войне. Так что делает этот человек – этот абсолютно заурядный на вид землянин с бледным лицом и прямыми волосами – что он делает среди инопланетян? Пленник? Но зачем им понадобился пленник, если эта делегация прибыла для мирных переговоров? Анна опять поднялась на палубу. Ничего не изменилось. Не сбегать ли узнать, что происходит? Но если что-то случилось, ей лучше держаться подальше. Да и конечно же, случись что-то, она видела бы мечущихся людей, видела бы вспышки винтовочных лучей? Почти час она то спускалась в каюту, то возвращалась на палубу. Ничего не менялось, только рыбы-свистки ушли на глубину, и больше их не было слышно. Черт! Черт! Если бы ей хотелось участвовать в войне, она поступила бы в армию и получила бы бесплатное образование! В конце концов в тринадцать часов экран КА засветился, и она увидела смуглое худое лицо Мохаммеда. – Что случилось? – спросила она. – Нам временно прервали подачу энергии, – ответил Мохаммед сдержанно. – Меня заверили, что в первый и последний раз. Мохаммед заведовал их коммуникационной системой и с любой технической проблемой справился бы сам. Значит, проблема не была технической. Кто-то выдернул пробку. – А инопланетяне? – Ушли в дипломатический лагерь, как планировалось. – Она открыла было рот, но он поднял ладонь. – Больше я ничего не знаю, Анна. Она выключила КА и уселась следить за остальными экранами. В четырнадцать часов один из собратьев Красного вплыл в бухту. Она засекла его на экране сонара, когда он быстро плыл по узкому проливу, а затем заметил Красного и остановился. Эти инопланетяне днем огоньками не пользовались, а общались с, помощью химических веществ, которые экскретировали в воду. На таком расстоянии ее приборы не могли уловить их, и ей оставалось только следить за двумя пятнышками на экране. Они долго сохраняли неподвижность. В конце концов второй инопланетянин вплыл в бухту. Он даже не приблизился к «Моби Дику», хотя обязательно должен был заметить плот, обладающий внешним сходством с его собратьями. Во всяком случае достаточным, чтобы ввести в заблуждение Красного, хотя бы в первые минуты. Но этот не проявил к плоту ни малейшего интереса, что как будто указывало, что он получил необходимую информацию от Красного. Она вообразила их разговор. «Тут есть еще кто-нибудь?» Только странная тварь, которая умеет разговаривать, как мы, но никогда не пытается сожрать кого-то или трахнуться. «А! Ну, так чего с ним здороваться.» Он остановился на середине бухты. В пятнадцать часов пришла Мария. – Ты опоздала. – Застряла на станции. Сумасшедший дом, Анна. Сотня научных сотрудников наперебой придумывают объяснения, и ни один не располагает сведениями, чтобы их подкрепить. – Замечательно. У Красного появился собеседник. Только что приплыл и полностью проигнорировал Моби. Если у них нет интеллекта, они здорово притворяются. Мария покачала головой. – Анна, они просто очень большие медузы с особой нервной системой. А интеллект – это то, чем обладают те, на холме. – Может быть, – сказала Анна. На станцию она шла медленно. Дождь превратился в туманную дымку, вечерние животные выбирались из нор. Почти все принадлежали к одному виду: длинные сегментированные многоножки. Их спины блестели в лучах уличных фонарей. (Можно ли называть их так в десятках световых лет от ближайшей улицы?) Охотники, знала она, в поисках червей, которых влага выманит на поверхность. Без малейших признаков интеллекта, хотя и великолепно приспособленные для своего образа жизни. Нет, ее инопланетяне не такие. У них есть мозг – до десяти у одной особи, все связанные между собой. Правда, у Красного и его приятелей в бухте их максимум пять. Они ведь еще подростки. Взрослые со щупальцами длинной в сотню метров никогда не спаривались и не покидали открытого океана. Мария точно описала то, что делалось на станции. Столовая была полна людей, и шум в ней стоял оглушительный. Она заполнила поднос, высматривая Мохаммеда. Он сидел за угловым столиком в кольце возбужденных людей, которые явно хотели узнать, что произошло с ком-системой. Анна остановилась с подносом в руках, и Мохаммед взглянул на нее. – Я не хотел говорить по ком-системе, Анна. Пока я вел передачу с аэродрома, за мной наблюдал военный тип. Чуть только он увидел, кто выходит из самолета, как отключил энергию и больше часа отказывался ее включить. Криптофашист! Можешь представить, как я был зол! – Про этого человека хоть что-нибудь известно? – спросил кто-то. – Он наверняка в дипломатическом лагере, так? На станции его нет, а они вряд ли оставили беднягу под дождем в темноте. Анна улыбнулась. В этом весь Мохаммед. Употребляет слова вроде «фашист», словно понимает их смысл, – и верит в цивилизованных людей. Есть же правила поведения, и члена дипломатической миссии оставлять под дождем не полагается. – Но это им так не сойдет, верно? – спросил еще кто-то. Она не поняла, кому «им». Хвархатам? Военным землянам? И взятые с потолка предположения ее не интересовали. Она кивнула Мохаммеду и отвернулась, ища взглядом свободный стул. Позднее, когда Анна шла из одного корпуса в другой, послышался рев инопланетянского аэроплана, и она посмотрела вверх. Над ее головой в сторону океана проплывали его огни – белый и янтарно-желтый. 3 На следующее утро самолет вновь прилетел, а улетел вечером. Это указывало, что переговоры идут, как запланировано. Официальных сообщений из лагеря не поступало. Переговоры были строго секретными – как обычно – и никак не освещались средствами массовой информации. Сотрудникам станции кое-какие сведения выдали, поскольку они находились под боком, но теперь и их держали в полной неизвестности. Через три дня она получила первые неофициальные сведения. От Кати, которая трахалась с дипломатом, каким-то младшим атташе, не сдержанным на язык. Катя извлекала информацию из своего дипломатика (носившего звучное имя Этьен Корбо) и делилась с избранными друзьями, на чью скромность могла положиться. Было бы жаль, если бы про это узнали другие члены миссии. – Он у них переводчик, – объяснила Катя. – Их старший переводчик. По словам Этьена в первый день он представил главного хвара (он у них вроде генерала), а потом сказал: «Меня зовут Никлас. Не впадите в ошибку, полагая, что я должен испытывать раздвоенность, и не считайте, что в дальнейшем мои слова будут моими. Когда я говорю, говорит генерал». Или что-то в этом роде. Этьен склонен приукрашивать свои истории. Военная разведка послала запрос за пределы системы. Хотят выяснить, что это за тип. – Ну, а что переговоры? – спросила Анна. – Есть продвижение? Катя обаятельно улыбнулась. Большинство ее предков происходило из Юго-Восточной Азии, а некоторые были африканцами. Она была невысокой, смуглой, худощавой – и самой красивой женщиной, каких доводилось видеть Анне, не считая голограмм. А еще она была первоклассным ботаником, и никто лучше нее не разбирался в желтых мхах наземного покрова. – Про это Этьен со мной не говорит. Эти сведения совершенно секретные, а вот пересказывать мне всякие сплетни можно. Он свободно владеет – по-настоящему свободно – главным хварским языком. – Таинственный человек? – спросила Анна. – Ну, да. Переводчики утверждают, что он пользуется по крайней мере еще одним языком – не часто, не подолгу и только, когда говорите генералом. Наши представления о втором языке не имеют. Естественно, мы все записываем, но переводчики утверждают, что фраз на втором языке слишком мало и разобраться в нем они не сумеют. Анну это все не слишком интересовало. Она не разделяла страсти Кати к интригующим загадкам, которую в ней, по ее словам, пробудило изучение растений. «Они жутко сложные и хитрые, и не дают мне успокоиться. Те, кто не способны убежать, должны находить самые увлекательные способы выживания». Все это не имело никакого отношения к человеку, назвавшемуся Никласом. Погода изменилась. Один солнечный день сменялся другим. Бабье лето, сказали бы на Земле. Ветер стих. Иногда в океане вздымались пенистые гребни, но не в закрытой бухте. Красный и его товарищ тихо плавали, и никакой деятельности инструменты не фиксировали. Экономят энергию, решила Анна. Они ведь ничего не едят, пока спаривание не завершается. Больше к ним никто не присоединился. Причина этого оставалась неясной. Может быть, погода? Анна сидела в каюте и читала последние профессиональные журналы, доставленные посыльным зондом, или писала письма домой. Короткие письма. Отчасти из-за запретов службы безопасности – переговоры упоминанию не подлежали – но еще и потому, что писать было, собственно, не о чем. Как рассказать о ее жизни людям, живущим среди девяти миллиардов других людей? Что они знают о мраке, о пустоте, о безмолвии, о чуждости? Для них живой реальностью было человечество. Ни с чем другим они не соприкасались. Хвархаты были легендой, а существа, которые она изучала, чем-то непостижимым. У нее больше общего с солдатами, во всяком случае с теми, кто служит на Краю. Как-то утром она надула резиновую лодочку, поставила мотор и, тарахтя, выехала в бухту. Была изумительная осенняя погода: ясная, тихая, теплая. Главное солнце планеты стояло в зените, и она могла заглядывать далеко в глубину прозрачной, почти неподвижной воды. Она направилась к Красному – медленно, не спуская глаз с портативного сонара. Он не шевелился. В десятке метров от него она выключила мотор, и лодка заскользила по инерции совсем бесшумно. Вот он! Плавает у самой поверхности. Верхняя часть животного, прозрачный, шириной в три метра колокол или зонт, мягко покачивался. Внутри смутно виднелись пищеварительные трубки и скопления нервной ткани. По нижнему краю колокола располагались щупальца. Она различила три разновидности – длинные толстые жгуты, с помощью которых Красный плавал, сенсорные щупальца, покороче и потоньше, и продуцирующие свет – совсем короткие, похожие на обрубки. Все они тихонько извивались в такт покачиванию колокола. Двадцатиметровых стрекательных щупалец и даже еще более длинных брачных она не увидела. Их заслонял колокол, из-под которого они свисали. Ее окружали небесно-синие воды бухты и золотистые холмы по берегам. Совсем рядом было животное, прозрачное, как стекло, и пульсирующее, как сердце. Ее охватило ощущение громадного счастья и удовлетворения: вот в чем заключался смысл ее жизни. Несколько минут спустя она прикрепила к веревке бутылку для взятия проб и начала погружать ее в воду очень медленно и осторожно. Красный заметил бутылку. С бока, ближайшего к ее лодке, протянулись щупальца. Рты на их концах открывались и всасывали воду, проверяя. По краю колокола пробежали огоньки. Интересно! Если бы Красный общался с другой псевдосифонофорой, он бы выбросил химические вещества. Но он, должно быть, понимал, что такой вести она не воспримет, и потому прибегнул к ночному языку. «Красно-красно-синий», сказали огоньки. (Первый цвет, собственно, был ближе к темно-розовому, и они даже хотели назвать его Розой. Но такое имя ему не подходило. Слишком он был велик и слишком опасен.) Первая весть дважды обежала периметр колокола. Затем последовала вторая. «Оранжевый-оранжевый-оранжевый». Оранжевый цвет выражал тревогу. «Я Красно-красно-синий», сообщало животное, «и мне не нравится то, что ты делаешь». Она вытащила бутылку, и животное успокоенно забормотало – бесцветный огонек обегал и обегал колокол. Она еще подождала. Красный потемнел. Теперь можно было без опасений включить мотор. Она двинулась на самой малой скорости, памятуя о длинных стрекательных щупальцах там внизу – скрытая от взгляда шелковая сеть в воде. 4 Три недели спустя начали приплывать остальные животные, одно, за другим минуя узкий пролив. Теперь началась настоящая работа. Анна изменила часы дежурства. Подавляющую часть ценной информации приносили ночи, когда животные плавали у самой поверхности и посылали вести-вспышки. Иногда (такое поведение наблюдалось только в брачный сезон) они повторяли одну и ту же либо все разом, либо по очереди, так что по бухте взад и вперед проносились одинаковые комбинации вспышек. В бухту заплывали только относительно крупные животные с щупальцами примерно одной длины, так что они друг другу не угрожали. Прочие псевдосифонофоры – их были сотни – плавали в океане за входом в бухту, привлекаемые чем-то (возможно, каким-то феромоном), но не решаясь свернуть в пролив. – Никаких признаков интеллекта, – заявила Мария. – Маленькие боятся больших, как заведено в природе. И всех влечет желание спариться, что также диктуется природой. Анна не стала спорить: она была поглощена работой и очень утомлена. Она знала, что переговоры продолжаются – самолет регулярно пролетал над бухтой, но давно потеряла всякое представление, как могут обстоять дела. Как-то утром после дежурства она поднялась на холм за станцией. Небо было темным и прозрачным, а над водой сияла утренне-вечерняя звезда – две ярко сверкающие точки. Псевдосифы принялись сигналить перед самым концом ее смены и теперь разошлись вовсю. Пульсирующие синие и зеленые огни метались по бухте, передавались через пролив в океан. Ритм и чередование оставались неизменными, но цвета там выглядели бледнее. Кое-где она замечала оранжевые вспышки. В такой ситуации этот цвет мог означать сексуальную фрустрацию. По какой-то причине, остававшейся пока не разгаданной, псевдосифы спаривались только в бухте. А в открытом океане – никогда. (Еще одно доказательство, что их нельзя считать разумными. Отсутствие гибкости в поведении, общепринятого признака разумности, заметила Мария.) Маленькие знали, что в этом году размножаться не будут, и все-таки устраивали настоящую иллюминацию. Вдали от берега их было заметно меньше, но и там они усеивали темную воду до самого горизонта, вспыхивая одновременно с большими в бухте. Изумительное зрелище. Спустя несколько минут из лагеря вышли двое очень вежливых солдат. Морские пехотинцы. Название не изменилось, хотя теперь их корабли бороздили космос. Они были в форме, головы выбриты, если не считать узкого гребешка волос ото лба до затылка. Волосы мальчика были светло-золотистыми, прямыми и тонкими, темные волосы девушки курчавились тугими завитками. – Холм входит в запретную зону, мэм, – сказала девушка. – Вы должны вернуться. Ее товарищ посмотрел вниз на бухту и океан. – Что это там? – спросил он. – Животные, – ответила она. – Сейчас у них брачный сезон. Это как пение лягушек или как Верди. Мы пока не знаем, разумны ли они. – А почему бы и нет? – сказал мальчик. – Киты ведь разумны. И дельфины. Он ошибался, но ей не хотелось спорить. – Я поднялась сюда, чтобы вести наблюдения. – Да, посмотреть стоит! – И так будет еще много недель. – Ого! – воскликнул он радостно. – Мэм, вы должны уйти отсюда, – сказала девушка. На следующий день самолет не улетел в обычный час. Хвархатов пригласили на званый вечер, объяснила Катя. – Этьен говорит, что они пытаются установить менее формальные отношения, поскольку вопрос о мебели был улажен. – О мебели? – переспросила Анна. – Меня не спрашивай, – сказала Катя. – Этьен сразу прикусил язык. Это засекреченные сведения. – Хм! – буркнула Анна и отправилась на дежурство. Иоши ушел с катера, когда уже стемнело. Анна поднялась на палубу. Вода в бухте была зеркальной. В ней неподвижно висели инопланетяне, не обмениваясь сигналами. По причалу к ней шли трое. Один впереди, двое следовали за ним. Толком она разглядела их, лишь когда они вошли в свет фонаря у края причала рядом с катером. Первый был человек, но она, едва взглянув на него, впилась глазами в одного из его спутников – плотного, в серой одежде. Его плоское широкое лицо покрывал серый мех, а глаза были сплошь синими – ни намека на белки – с горизонтальными полосками зрачков, в первый момент широкими, но тут же сузившимися на свету. Инопланетянин секунду смотрел на нее, потом опустил взгляд. Третьим был морской пехотинец, мальчик, с которым она говорила на холме. Он нес винтовку, как и инопланетянин. Человек впереди вооружен не был, во всяком случае она не увидела ничего, похожего на оружие. Его руки были засунуты в карманы куртки, простой, сшитой из коричневатой ткани и чуть странного покроя, словно ее сшил кто-то, имеющий лишь смутное представление о человеческих фасонах. Остальная его одежда тоже была простой, коричневатой и какой-то не такой. Одно из вознаграждений за измену? Скверно сшитая одежда неуклюжего покроя? А он сказал: – Прямой взгляд означает вызов. Одинаково у обеих рас. Вот почему он опустил глаза. Показывая, что не хочет боя. – Прекрасно, – сказала Анна. – Мне назвали вас как специалиста, от которого я могу узнать про огни в океане. Она кивнула, все еще глядя на серую фигуру. – Можно мне подняться на борт? Боюсь, они пойдут со мной и устроят проверку, нет ли тут чего-нибудь, чему могу повредить я или что может повредить мне. Она взглянула на него. Он был таким же непримечательным, как и на ком-экране, когда она увидела его в первый раз. Только волосы были сухими и вились – рыжевато-каштановые с заметной проседью. Лицо у него было очень бледным, словно годы и годы его не касались солнечные лучи. – Вы переводчик, – сказала она. Не называть же его предателем! Он кивнул. Какого черта? Почему бы и нет? Когда еще ей выпадет случай рассмотреть хвархата вблизи? Она указала на трап. Он что-то сказал инопланетянину. Оба солдата поднялись на катер и занялись обыском. – Поосторожнее! – крикнула Анна им вслед. Никлас добавил что-то на непонятном языке, шагнул на борт и оперся о поручень, оглядывая бухту. Кто-то из псевдосифонофор начал сигналить: желтый, зеленый, белый, желтый – почти наверное имя. «Я это я. Я это я». – Ну, так что же они такое? – спросил он. Она объяснила и затем добавила: – Беда в том… Мы знаем, что степень разумности у них связана с размерами. К такому выводу мы пришли, изучая маленьких. Эти ребята там еще подростки и не слишком сообразительны. А большие не покидают открытого океана, и мы еще не нашли способа подобраться к ним. Солдаты вышли из каюты и остановились, поглядывая на Никласа и друг на друга. Мальчик (морской пехотинец) как будто нервничал. Выражение лица инопланетянина ей ничего не сказало. Да и выражение ли это вообще? Поза указывала на настороженность, но без тревоги. Он не боялся, но ничего не упускал, хотя и не смотрел никому прямо в лицо. – Все это очень интересно, – сказал Никлас. – Но я не понимаю, почему вы полагаете, что эти животные могут быть разумными существами. Теперь сигналили шестеро-семеро. И все вести были разными. Нет, не хор. Может быть, секстет. Или просто какофония. – Что я могу вам сказать? Определить разумность расы не слишком трудно, когда ее представители похожи на нас, например, ваш серый приятель. Хвархаты с самого начала ни у кого сомнений не вызывали. Едва мы увидели их первый космолет, едва они произвели первый выстрел по нашему, мы поняли это. Он посмотрел на нее, но ничего не сказал. – А они там (она махнула рукой на бухту) иные в полном смысле слова. Мы не можем твердо решить, каковы признаки интеллекта у морских животных, не пользующихся орудиями. Но почему вас это заинтересовало? – Простое любопытство. Последние дни мы улетали после наступления темноты, и я видел внизу их огни. Их видно и с острова – пятна света, покачивающиеся в океане. Вы говорите, что это молодь? И еще, мне надо как-то убить время. Сегодня они устраивают светский вечер. Дурацкая затея, но генерал заинтересовался. Он никогда не видел, как развлекается компания землян. По-моему, из этого ничего не выйдет. Хвархаты не едят ради развлечения. Для них прием пищи либо необходимость, либо священнодействие. Пить ради развлечения они пьют, но их попойки – крайне неприятная штука, и я их избегаю, насколько могу. – Он помолчал, глядя на бухту. – Мне жутко подумать, как генерал пытается поддерживать светскую беседу или – впервые в жизни – разделывается с канапе. – А что с переговорами? – спросила она. – Это ведь еще только начало. – Он пожал плечами. – А дипломатия не входит в сферу моей деятельности. Ей хотелось задать вопрос, каким образом он оказался в таком положении, но она не представляла, как к нему подступиться. Как, ну, как предают свою расу? И она продолжала рассказывать о животных в бухте, официально именуемых Pseudosiphonophora gigantans(Псевдосифонофоры гигантские). Потом она умолкла, и они вместе продолжали смотреть на бухту. Стоял он спокойно, небрежно положив локти на поручень и свободно переплетя пальцы, но она ощущала судорожное напряжение и одиночество. Ну, на мысль о напряжении ее могло навести что-то в его позе, на что сознательно она внимания не обратила. А одиночество? Ее выдумка? Он выпрямился. – Мне пора. Насколько я знаю генерала, он уже скучает, а, возможно, и натоксичился. Алкоголь на хвархатов не действует, но он прихватил с собой свою дрянь. – Он помолчал. – Спасибо за информацию. В старинной книге, не помню ее заглавия, есть строка о познании нового: единственный абсолютно надежный источник радости и единственное подлинное утешение. – Он усмехнулся. – А последнее время новое я узнавал только о мебели. А это мало что дает, поверьте. Он ушел в сопровождении обоих солдат. Анна следила за ними, пока их фигуры не растаяли в темноте. На редкость странный разговор! 5 Утром, когда она сменилась с дежурства, ее вызвал Реймонд. – Будьте добры, Анна, зайдите ко мне. – Он заметил выражение ее лица и добавил: – Это очень важно. Она схватила в столовой чашку кофе с тартинкой и, злясь, пошла к нему. Рей никогда ей не нравился, и на последних выборах она за него не голосовала. Однако надо отдать ему должное, директором он был неплохим и умел ладить с дипломатами и военными. В данный момент – умение очень полезное. Он оказался не один. У большого письменного стола сидела женщина в форме. Ее кожа была такой же темной и такого же оттенка, как кофе, который только что выпила Анна. Она была острижена по уставу, и ее скальп блестел, как отполированный, а волосы – узкий уставной гребешок – были выбелены. В ее ушах болтались серьги из мелких бусин. – Майор Ндо, – сказал Реймонд. – Пожалуйста, садитесь, – сказала майор. Анна села. Ее охватила тревога. К ее блузе и брюкам прилипли крошки. Она смахнула их и повернула голову, ища, куда поставить чашку. Не найдя ничего подходящего, она поставила ее на пол. – Вчера вечером, – сказала майор, – вы разговаривали с Никласом Сандерсом. Я хотела бы, чтобы вы пересказали мне этот разговор. Пожалуйста, постарайтесь быть паточное и объясните биологическую часть. – С какой стати? – Анна, прошу вас! – сказал Реймонд. Она подчинилась. Когда она замолчала, майор кивнула. – Отлично. Очень близко к записи, только объяснения более подробные. Вы больше ничего не добавите? Какие-нибудь ваши наблюдения. Ей понравился Сандерс, но военным она ничего говорить не собиралась. – Нет. Кто он? Женщина засмеялась. – Ничего не могу вам ответить, мэм Перес. Это очень щекотливый материал. Не засекреченный, но не для огласки. – Я понимаю, что говорю слегка по-детски, но, по-моему, это не честно. Я ведь только что сообщила вам все, что вы потребовали. Майор кивнула. – Вы правы, это нечестно. Не сошлюсь на присловье, что жизнь нечестна изначально, так как всегда считала его глупым и бесполезным. Ваши трудности объясняются не тем, что нечестна жизнь, а тем, что нечестна я. – Она широко улыбнулась. – Всегда полезно проводить четкую границу между вооруженными силами и вселенной. И сказать я вам могу только то, что и так очевидно: переговоры очень важны, ситуация щекотливая, а этот мудак оказался в самом центре, и его охраняет дипломатическая неприкосновенность. Рей сказал: – Благодарю вас, Анна, за вашу помощь. Она ушла, забыв недопитую чашку. Ну, авось, Рей на нее наступит! В следующий раз она увидела Никласа у двери своей комнаты в сиянии солнечного света. Одежда на нем была точно такая же как прежде: сшита из коричневатой ткани по нелепому фасону. В солнечном свете его волосы выглядели гораздо более седыми. – Как вы меня отыскали? – Остановил какого-то человека и спросил. – Он ухмыльнулся. – Я не знал вашего имени, но оказалось достаточно сказать: «Женщина, которая без умолку говорит об этих тварях в бухте». Не хотите ли погулять? – А переговоры? – Я попросил у генерала выходной. Ведь есть и другие переводчики, а я попросту устал сидеть. Он знает, во что я превращаюсь без физических упражнений. Она подумала и кивнула. – В сопровождении близнецов. – Он чуть посторонился, и она увидела морского пехотинца – все того же мальчика – и инопланетянина. Но прежнего или нет, она не могла решить. – Дайте мне минуту. Он прислонился к косяку открытой двери. Тело его напряглось с маниакальной судорожностью. Она было подумала, что он принял какой-то наркотик, но его глаза смотрели ясно и нормально фокусировались. Поразил необычный цвет радужек – темно-зеленый, как у нефрита из Нового Света. Такой цвет она видела впервые, но наркотики же не меняют цвет глаз. Хотя она не специалист… Да и в любом случае, его лицо сохраняло бодрое выражение. Нет, наркотики тут ни при чем. Он просто счастлив, решила она. Анна взяла куртку, и они вышли за пределы станции. – На холм? – спросил Никлас. – Он в запретной зоне. – Капрал? – Никлас посмотрел на морского пехотинца. – Да, сэр. Для персонала станции. – Но не для меня? – Точно не знаю. Думаю, вам можно. Но не с мэм. – Бессмыслица какая-то! – Никлас посмотрел по сторонам. – Мне хочется взобраться повыше и поглядеть вдаль. Вон туда! – Он указал на холм с южной стороны станции. – Туда можно? – У меня нет распоряжений об этом холме. Наверное, можно. День был ясный и ветреный. Склон оказался крутым и скользким из-за растаявшего ночного инея. Поднимались они медленно, особенно солдаты, обремененные винтовками. – Эй! – не выдержал мальчик. – Не так быстро! Анна оглянулась – как и Никлас. Солдаты заметно отстали и находились гораздо ниже их. – Мы подождем на вершине, – ответил Никлас и продолжал взбираться. – Сэр! – Мальчик кинулся за ним, поскользнулся, упал и покатился вниз по склону, крепко держа винтовку. Никлас отдал распоряжение на языке хвархатов, и второй солдат начал спускаться следом за мальчиком. – Как бестолково! – заметил Никлас. И почему их не обучают лучше? Впрочем, их учат исполнять приказы, а не думать. Ему же, вероятно, отдали приказы, не слишком сочетающиеся друг с другом. Вряд ли в лагере пришли хоть к какому-то соглашению относительно меня. – На таком расстоянии магнитофон еще записывает? – спросила она. Мальчик уже достиг конца склона. Винтовку он все-таки выпустил, и теперь ее держал инопланетянин, ожидая, когда мальчик встанет. Тело инопланетянина выражало безразличную вежливость. – Такой, каким снабдили капрала? Вполне возможно, что он и сейчас нас записывает. – Никлас огляделся. – Богиня! Какой чудесный день. Всюду золото и лазурь. Мне действительно очень не хватает открытого неба и ветра. А если вас тревожат магнитофоны, так один есть и на мне. Не говорите ни о чем таком, чего не хотели бы представить для анализа хвархатской службе безопасности. – Да, по-видимому, такая жизнь должна быть нудноватой. С этой высоты уже открывался широкий вид на океан весь в белых барашках. Никлас был прав – день действительно выдался на редкость. – В данную минуту я нахожу ее очень забавной. Причина, возможно, заключена в погоде, и еще в том, что сегодня мне не придется сидеть в комнате без окон, храня неподвижность несколько часов и не разминаясь. Солдаты вскарабкались к ним. Лицо мальчика алело, форма измялась и испачкалась. – Больше не делайте этого, сэр! – Чего? – Не уходите вперед, когда я прошу вас подождать. Я ведь маг и выстрелить в вас. Никлас покачал головой. – Сначала хорошенько подумайте, капрал. Хаттин здесь для того, чтобы охранять мою жизнь. Приказ он получил очень четкий. Мальчик упрямо набычился. – Я выполняю свой долг. Инопланетянин Хаттин наблюдал за ними с обычной непроницаемостью. Как всегда он ни на кого прямо не смотрел, но Анна не сомневалась, что видит он практически все. – Он не знает английского, верно? – спросила она. – Нет, и не хочет знать. Хаттин очень милый мальчик, но совсем не любопытный. Инопланетные извращенцы его не интересуют. – И он никому не смотрит в глаза. – Я выше его по рангу. Хвархаты-мужчины строго соблюдают иерархию. Нижестоящий ни в коем случае не станет глядеть прямо на вышестоящего. Капрал равен ему, но он еще и враг. Посмотреть на врага прямо, значит, вызвать его на бой, и я уведомил его, что вы женщина. Хвархаты-мужчины не смотрят на женщин не из их рода. Они уже снова поднимались. Солдаты не отставали от них ни на шаг. Когда они вышли на вершину, Анна спросила: – Инопланетные извращенцы – что вы под этим подразумеваете? Нечто вроде «чужеземных дьяволов», как китайцы называли европейцев? – Отчасти. Хаттин… как бы это выразить? Он традиционалист. Он твердо знает, как кому положено вести себя. Он усвоил это в детстве в родном доме. Любое отклонение внушает либо брезгливость, либо опасение. Вы поглядите, какой вид! С одной стороны – бухта, станция, а над ними лагерь. Его купола очевидно поддались быстрой коррозии, во всяком случае на поверхности: они отливали зеленью ярь-медянки, рыжиной ржавчины, тусклым золотом грязного самородка. С другой стороны склон спускался к широкому пляжу и океану. Дно тут было мелким, и волны накатывались полого длинными белыми полосами. – Но как вы попали в такое положение? – вдруг спросила она. Он засмеялся. – Вопрос в хварском духе. Взятые в целом хвархаты очень прямолинейны. Когда хотят что-нибудь узнать, то спрашивают без обиняков, не деликатничая. Если вы не хотите ответить, то скажете: «Я не буду говорить об этом». Он умолк и несколько секунд смотрел на океан. – Они редко лгут. Помните, что написал о древних персах Геродот, если не ошибаюсь. Они учили своих сыновей ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду. Хвархаты именно такие, только оружием пользуются куда более внушительным. – Иными словами вы не хотите говорить об этом? – Не сейчас, – ответил он после некоторого молчания. Они пошли по гребню холма. Споры все облетели, и ножки уже не выглядели перистыми. Они гнулись на ветру точно камыши. Так хорошо! Так спокойно! Или это не то слово? Ветер, навевающий тихую радость, развеивающий скуку и апатию. Потом Никлас сказал: – Не думайте, что все хвархаты похожи на Хаттина. Они разнятся не меньше землян, хотя и в несколько иных планах. Генерал, например, далеко не так консервативен и очень любознателен. – Кому вы это говорите? – спросила Анна. – Вам в числе прочих. – Он улыбнулся. – Вернемся? Я хочу узнать побольше о ваших животных. Они направились к бухте, и солдаты за ними. Когда они прошли по причалу к катеру, Никлас остановился и что-то сказал хвархату. Анна спустилась в каюту. – У нас гости, Иош. Никлас вошел, пригнувшись в низкой двери. Иоши вежливо встал, но поежился. В присутствии незнакомых ему всегда было не по себе. – Это… – Анна замялась. – У вас есть какой-нибудь чин или ранг? Никлас кивнул. – «Держатель»в буквальном переводе. Чин, примерно равный капитану. – Капитан Сандерс. Доктор Нагамицу Иоши. Капитан интересуется нашими ребятами в бухте. Иоши выглядел озадаченным. Он тщетно пытался понять, кто такой Никлас. Кто-то из лагеря, это ясно: на станции незнакомым людям взяться больше было неоткуда. И тут он встал в тупик. Анна прямо-таки видела, как он силится вспомнить, в каком человеческом сообществе есть чин «держатель». – Иош, ты не объяснишь работу приборов? Он тут же принялся называть и объяснять. Сонар и радар, подводные камеры и микрофоны, приборы, фиксирующие движение воды в бухте. Он объяснил, как берутся и анализируются пробы. И в заключение рассказал о Моби. Все это время солдаты оставались снаружи. Мальчик стоял у самой двери. (Время от времени Иоши недоуменно посматривал на него.) Инопланетянина Анна не видела. – Вы разговариваете с ними при помощи этого плота? – сказал Никлас. – Вступаем в общение, – ответил Иоши. – Это бесспорно, но мы не уверены, что разговариваем с ними. Во-первых, грамматические категории у них словно бы отсутствуют. Мы запрограммированы считать, что любое разумное существо должно иметь способ выражать взаимоотношения и причинные связи. Мы говорим им слова. Они отвечают словами. Иногда теми же. Точно попугаи, особенно в брачный сезон. Вы же, конечно, видели игру огней все последние недели? Вы здесь давно? – Со времени прибытия хвархатов, – ответил Никлас. – А! – сказал Иоши. Он все еще не мог понять, кто этот человек. Анна подумала, что это блестящий пример ватсоновского мышления (естественно, названного так в честь друга Шерлока Холмса, предмета незаслуженных насмешек.) Почтенный доктор отнюдь не был дураком. Просто он не всегда умудрялся нащупать внутренние связи, вот как Иоши в эту минуту. Он перешел к тому, как они обучили животных петь «Был ягненочек у Мэри». – Мы перевели песенку на международный аварийный код и просигналили ее с Моби – разумеется во время брачного сезона. И они восприняли и подхватили. Но нам не удалось добиться, чтобы они повторяли ее поочередно. Им обязательно нужно было синхронизироваться. Великолепное зрелище, но не поведение разумных существ. – Но почему? – спросил Никлас. – Вы говорите про хоровое пение. Так поют и земляне. И хвархаты тоже. – Они поют хором? – сказал Иоши. – Я и не представлял себе. – Однако он продолжал пребывать в неведении. – Но я имел в виду попугайничанье. Слишком уж они склонны повторять – и с нами, и друг с другом. Это не признак интеллекта. – Мне кажется, это ложная проблема, – заметил Никлас. – Интеллект – скользкое слово, как и почти все его синонимы. Понимание, осознание, постижение, разум. В какой степени правомерно обсуждать интеллект любых существ? Будь то земляне или хвархаты, компьютеры, дельфины и киты? И вообще, чего вы, собственно, хотите? Иоши посмотрел на него укоризненным взглядом. – Нам нужен кто-то, с кем можно разговаривать. Кто поймет. – Так поговорите с ребятами на холме, хотя сколько они поймут, это большой вопрос. – Никлас посмотрел на капрала. – Вы можете сказать, сколько сейчас времени? Мальчик взглянул на приклад своей винтовки. – Пятнадцать пятьдесят. – Мне пора. Иногда самолет улетает рано. – Он повернулся к Иоши, у которого отвисла челюсть. – Благодарю вас, доктор Нагамицу. Всего хорошего, Анна. Он наклонился и вышел из каюты, а Иоши пробормотал: – Так это он… – Угу, – ответила Анна. – Я все ждала, когда ты сообразишь. Разве ты не заметил, как он одет? – Я подумал, что, возможно, на Земле появилась новая мода. Или это что-то форменное. Я военных плохо различаю. Их так много, и они делятся на такое количество разных служб… Кто их все запомнит? Во что ты впуталась, Анна? – Ерунда. В лагере все известно. Он не сбежал тайком. И не может никому причинить вреда. 6 Кабинет генерала (временный на острове) выглядит неуютно и убого, как все недолговечное: серые стены, серый ковер от стены до стены, рабочий стол и два кресла. Окон нет. Напротив стола повешен гобелен. Большой, незатейливый, словно бы предназначенный для общественных мест. Прежде я этого гобелена в его комнатах не видел. Наверное, забрал его из запасников флагмана, чтобы как-то замаскировать пустую стену. В центре гобелена – огонь в красных, оранжевых и желтых тонах. Границы огня обозначены такими же красками – чуть менее интенсивными, но яркими и теплыми, будто костер освещает окружающую землю. По мере удаления от костра краски слабеют и чуть сереют. Затем на полдороге до края гобелена цвета, исходящие от огня, сталкиваются с мечами, уже чисто и холодно серыми. Жесткий и беспощадный цвет. Они расположены кольцом, уложены так, что острие одного касается рукоятки следующего, пока кольцо не замыкается. Мне всегда казалось, что их следовало бы уложить лезвиями наружу. Но зрительное воздействие сильнее логики. За мечами гобелен становится черным и усеян белыми пятнышками – космос и звезды. Очаг в Кольце Мечей. Насколько мне известно, древнейшая эмблема Людей, хотя это, пожалуй, относительно недавний вариант, созданный после того, как Люди поняли, что их мир – их очаг – окружен мраком. (Да.) Для них этот образ обладает великой силой, а мне он всегда напоминает… как бы выразиться? Шар, слепленный из семян ценного пищевого растения, которое выращивается в Центральной Америке на Земле. (?) Каждый второй день я являюсь в кабинет. Генерал спокойно сидит за столом и смотрит на гобелен. Я пытаюсь сидеть спокойно в кресле напротив, хотя мне легче думается, когда я двигаюсь. Мы обсуждаем переговоры, дробим на части, пытаемся угадать замыслы землян, анализируем реакцию других людей в составе хварской делегации. Некоторые из них связаны тесными узами с другими головными. Они преданы ему не всецело. Если генерал увлекается обсуждением, интересуется чем-то по-настоящему, думает – он обычно берет стило и вертит его в руках. Совсем человеческая манера, только руки другие: мизинец гораздо длиннее, чем у землян, большой палец тоже очень длинный и узкий. Тыльная сторона ладоней покрыта серым бархатом меха. Ногти узкие – во всяком случае по сравнению с человеческими – и толстые. Если их не подстригать, они начинают изгибаться книзу, превращаясь в когти. Я могу день изо дня, неделю за неделей не замечать его внешности, и внезапно – вот он, реальный, из плоти и крови, инопланетный. Я сказал: – Мальчик, солдат-землянин, сказал мне, что готов меня убить. Генерал, сложив руки, ждал, что еще последует. – Вы дали понять совершенно ясно, что я буду рассматриваться, как персона грата, и земляне согласились, то есть их дипломаты. Он попросил объяснить, что значит «персона грата». – Это значит, что они не имеют права убить меня. Возможно, мы неверно оценили соотношение сил между дипломатами и военными. Мальчику отдают распоряжения военные. Если он сказал правду, а впечатления лжеца он не производит, из этого следует, что военные не подчиняются дипломатам. В его голосе появилась досада. – Неужели земляне ничего не способны делать упорядочение? Зачем они отправили две разные группы вести одни и те же переговоры? Мы говорим о войне и о правилах войны. И присутствовать должны только те, кто знает, как сражаться и ради чего. – Пока я предпочел бы иметь дело с дипломатами. Солдаты внушают мне тревогу. Он некоторое время смотрел на гобелен. – Этого слишком мало. Ты сообщил мне десяток слов, произнесенных исполнителем. Нам неизвестно, что точно он имел в виду и верно ли понял свои инструкции. Мы не знаем, что в мыслях у тех, кто впереди. Я открыл было рот, но он поднял ладонь. – Я не собираюсь зачеркнуть эту информацию, но пока отложу для дальнейшего. Будем продолжать по-прежнему и посмотрим, что произойдет. Он говорил своим публичным голосом, означавшим, что обсуждение закончено. Я встал. Он сказал: – Разузнай побольше о животных в океане, тех, которые, возможно, обладают разумом. – Во враги они все равно не годятся. Вряд ли они обладают хоть какой-нибудь технологией, а уж в космос не вырвутся никогда. Он неопределенно хмыкнул. Поиски врага никогда не бывают лишними. (Совершенно точно.) База расположена в середине острова. (Если хвархатам хочется поглядеть на океан, они включают голограмму.) Выйдя из его кабинета, я спустился на берег. Был отлив, как всегда здесь еле заметный. Я пошел по узкому галечному пляжу. Мне приходилось встречать людей, работающих на военную разведку. (Не среди хвархатов, которые тщательно не допускали таких соприкосновений. Но среди землян.) Они мне не нравятся. Слишком много интриг, слишком много игры – особенно в закаленность, слишком много секретности, слишком много интереса к технологии, слишком много ненужных сложностей. Опасные люди. Пожиратели крыс и отравители носков. (?) Они тут, на этой планете, я почти уверен. В коридорах дипломатического лагеря я видел таких людей, и они бросали на меня голодные взгляды. Я обошел по берегу весь островок. Отличная мысль. Дул ветер, пенились волны, и я хорошо поразмялся. На пляже из черного песка я увидел прямо-таки экспонат Филдского музея естественной истории в Чикаго, словно взятый из припудренной пылью старинной витрины на выставке «Жизнь в Девонский период». Длиной около метра, узкое сегментированное тело и очень широкая голова, формой напоминающая молоток. Чертова тварь медленно выбиралась из океана на множестве ножек, неуклюже ворочая головой из стороны в сторону, явно охотясь. Ни рта, ни глаз я не углядел. Я остановился. Она прошла в нескольких сантиметрах от моих ботинок. Видимо, я не стоил внимания – несъедобный и ничем не грозящий. Она медленно двигалась по мокрому черному песку, ворочая головой. Я пошел дальше. Из журнала Сандерс Никласа, держателя информации при штабе первозащитника Эттин Гвархи ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ЭТТИН ГВАРХИ 7 Утром ей снова позвонил Рей. Он казался усталым и встревоженным. – Опять то же? – спросила она. Он кивнул. Она пошла к нему в кабинет. Майор сидела в том же кресле, что и в первый раз. Но серьги на ней были другие – серебряные с миниатюрными летучими мышами. Их развернутые крылья сверкали в лучах утреннего солнца. Анна села и наклонилась, чтобы рассмотреть их получше. – Я член общества охраны летучих мышей, – объяснила майор. «Мышей?»– подумала Анна. – Очень полезные и интересные зверьки. Только Богу известно, сколько их видов погибло за последние двести лет. Мы проделывали с Землей ужасные вещи, мэм Перес. – Она помолчала, видимо, вспомнив что-то, ее бесившее. – Девять миллиардов человек! Как мы могли? – Затем посмотрела на Рея, укрывшегося за своим широким массивным столом словно за баррикадой. – Можете идти, саб Медауор. Благодарю вас за вашу помощь. Рей открыл было рот, закрыл его и встал. Когда дверь за ним захлопнулась, майор посмотрела на Анну. – Никлас Сандерс приходил к вам. – Да. – А вы что-нибудь знаете о причине? Анна задумалась. – Могу сказать вам только то, что слышала от него. Его интересуют мои исследования, и ему не хотелось гулять в одиночестве. Майор качнула головой, будто отметая свой вопрос. – Поступки людей не всегда основываются на конкретных причинах. И, безусловно, не всегда их причины понятны нам. Я хочу, чтобы вы нам помогли с этим человеком. – С какой стати? Майор покосилась на экран у себя на коленях и нажала на кнопку. – Люблю составлять списки. Я нашла три причины: вы будете помогать своему правительству и своей расе. Вы специалист по нечеловеческому интеллекту, а единственный безусловный пример нечеловеческого интеллекта… – Она умолкла и прислушалась. – Пролетает сейчас над нами. Хвархаты. Почти вся имеющаяся о них информация засекречена. Я могу ознакомить вас с некоторой ее частью. Не для опубликования, но вы пополните свои знания. – Это очень соблазнительно, – заметила Анна. – Третья причина – ваши медузы. – Майор помолчала. – Тут перед нами стоит дилемма. Если они интересуют Сандерса, значит, они интересуют тех, кто стоит за ним. То есть такая информация может иметь стратегическое значение, хотя мы и не представляем какое. Тем не менее ее, пожалуй, следует засекретить. – Погодите, – перебила Анна. – Не торопитесь сердиться! – Майор подняла ладонь. – Мы склонны сохранить все как есть. Нас куда больше интересует Сандерс. – По-моему, – сказала Анна, – мне предлагается работать на вас, чтобы оградить область моих исследований. Иначе ее оградите вы, и я не смогу опубликовать мои результаты. Майор кивнула. – Совершенно верно. Кнут, пряник и призыв к выполнению патриотического долга. Именно это я и предлагаю. – Мне нужно подумать. – Естественно. Анна направилась к двери. У нее за спиной раздался голос майора: – Нам известно, что вы сказали Сандерсу про магнитофон капрала Лима. Если, мэм Перес, вы решите помогать нам, вам следует неукоснительно помнить, на чьей вы стороне. – Учту. – Она вышла за дверь. День был теплый, почти безветренный. Она шагала по узкому галечному пляжу, окаймлявшему бухту. Между камешками сновали жучки. Солнечные лучи падали на воду точно под прямым углом. Там и сям она различала что-то поблескивающее у поверхности. Покачивающийся колокол. Извивающееся щупальце. У псевдосифонофор наступало время длительного и сложного ритуала успокаивания и… Она заколебалась. Можно ли назвать это обольщением? Теперь животные находились так близко друг от друга, что могли соприкоснуться. Стрекательные щупальца опущены и только иногда подрагивают. Этим животным было очень трудно воздерживаться от нападения на себе подобных. Она была твердо уверена, что брачные щупальца все еще надежно свернуты. Но скоро – в самые ближайшие дни – они будут вытянуты. Сама передача генетического материала происходила моментально, а затем начинался долгий медленный процесс разъединения. Не физического – оно было просто и завершалось почти сразу же – но эмоционального. Ну, вот опять она употребляет слишком значимые слова, толкуя заранее. Еще дни и дни животные будут повторять успокаивающие вести и определение себя. «Я это я. Я не причиню вреда». Постепенно краски начнут угасать, ритмы замедлятся, комбинации станут менее четкими, и один за другим псевдосифонофоры уплывут в океан. Она остановилась и посмотрела на бухту. Эти животные ей дороги. Как это – ничего не опубликовать? Никлас. Какое отношение он имеет к ней? Человек, не известный ей. Предатель. Она ответит майору «да». И когда она дала свой ответ, темное лицо просияло в улыбке. – Отлично. Вечером приходите в лагерь. Я хочу вас кое с кем познакомить. Думаю, он вам понравится. И, мэм, с этого момента, включая наш утренний разговор, все, что я говорю вам, оглашению не подлежит. Анна кивнула. Она пошла к себе, легла, но сон не шел. Скверно! Она поставила себя в положение этически двусмысленное, возможно, глупое и уж во всяком случае ей непонятное. Потом она задремала и оказалась во власти кошмара: что-то, связанное с катером, и огромное количество щупалец. Ее разбудил будильник. Она встала, приняла душ, оделась и пошла в лагерь. Сумерки наступали рано, и небо уже усыпали звезды. Над ней сверкал центр галактики – полоса бледного света. Видны были и два газовых гиганта – один прямо над ней (красный), а другой над лагерем (желтый). Охранник у входа был предупрежден о ней. Другой охранник проводил ее в кабинет майора, обширную комнату, отделанную панелями, нет, не деревянными, но убедительно похожими на деревянные. На одной стене была голограмма Земли, снятая из космоса: завихрялись белые облака, и сама планета медленно вращалась. Письменного стола не было, только кольцо из четырех кресел вокруг журнального столика – низких и глубоких. На столике стояли три фарфоровые чашки и серебряный чайный прибор. Анна ожидала чего угодно, только не этого. Или она вовсе не вступила в мир шпионажа, а попала в Страну Чудес или в страну Оз? Она поглядела на майора. Нет, та не превратилась в Сумасшедшего Шляпочника или в Страшилу. И щуплый человек в соседнем кресле выглядел совсем обыденно. – Капитан Ван, один из наших переводчиков, – сказала майор. Он встал, они обменялись рукопожатиями и сели. Майор разлила чай. Темно-коричневый. Индийский. И приглашающе приподняла тарелку с бутербродиками. – У майора своеобразное чувство юмора, – сказал капитан Ван. – Раз вы будете работать с нами, вам следует это знать. На качество ее работы это никак не влияет. Майор улыбнулась, съела бутербродик и взяла компьютер с дисплеем. – Все, что расскажу вам я и расскажет капитан, полностью засекречено. Официально засекречено с помощью штампов, замков и грифа «только для ваших глаз». В некоторых случаях это с самого начала было лишним. В материале нет ничего щекотливого и никогда не было. В других случаях материал был щекотливым двадцать лет назад, но положение изменилось. Кое-какая информация, которую мы намерены вам сообщить, по-настоящему секретна. Но в любом случае вы окажетесь по уши в дерьме, если проговоритесь хоть о чем-нибудь. Ясно? Анна кивнула и взяла еще один бутербродик. Изумительно вкусный. Майор включила дисплей. – Ну, хорошо. Двадцать лет назад исчез космолет «Гонец Свободного Рынка». – Она усмехнулась. – Название для грузового судна, но эта был скоростной космолет дальнего радиуса, лучший для того времени, и исчез он в хварском секторе. Мы не сомневались, что он был уничтожен. На борту «Гонца» находился, в частности, человек по имени Никлас Сандерс. Он был капитаном военной разведки. Что было ошибкой. По личным качествам он никак не подходил для такого рода деятельности. Но в тот момент он принадлежал к очень немногим специалистам, свободно владевшим главным хварским языком. – И сейчас он тут! – сказала Анна. Майор кивнула. – Точного опознания мы не проводили, но я уверена практически абсолютно. Когда космолет исчез, Сандерсу было двадцать шесть. Значит, теперь ему было бы сорок семь, а нашему Никласу я дала бы примерно столько же. Двадцать лет он прожил у врага. – Еще чаю? – спросил капитан Ван, и Анна кивнула. Капитан наполнил ее чашку, а майор продолжала: – Мне придется коснуться проблемы сбора информации в этом… в этой… какое слово тут подойдет? Война не объявлялась, не произошло ни одного генерального сражения. Почти сорок лет все исчерпывалось исследовательскими экспедициями, шпионскими миссиями и редкими стычками. Она взглянула на дисплей. – Тут существует несколько проблем. Во-первых, огромность космоса и свойства гипердвигателя. У нас нет никакой гарантии, что хвархаты здесь рядом с родной планетой. Мы полагаем, хотя и не абсолютно уверены, что они, как и мы, очень быстро проникли далеко за пределы родной солнечной системы. Видимо, две колоссальные и почти пустые сферы чуть соприкоснулись. Я сказала, пустые. Но они полны звезд – тысяч, может быть, миллионов. Мы же ищем обитаемые миры, число которых, возможно, равно десятку-другому. Прекрасный лектор, подумала Анна, но ее все равно не оставляло чувство, что она участвует в сумасшедшем чаепитии в Стране Чудес. Виной было сочетание непомерных расстояний с крохотными бутербродиками, а также маленький капитан, такой тихий, почти дремлющий. Ну, совсем Соня, пока ее не запихнули в чайник. – Это один круг проблем, – сказала майор. – Проблем пространства. Другой их круг связан с психологией. Хвархаты не то параноичны, не то очень осторожны, не то ими руководят побуждения, нами не воспринимаемые. При нашей первой встрече они были готовы к войне. Они искали нас или какого-то другого врага. Их космолеты и станции были не только полностью вооружены, но и оснащены всякими предупредительными ловушками. На всех, захваченных нами кораблях, навигационные системы были полностью выведены из строя. И допрос инопланетян – тех немногих, кого нам удавалось взять в плен, – тоже превратился в проблему. Вначале у нас не было возможности говорить с ними. Но затем нам удалось расшифровать – это верный термин? – их главный язык. Никлас Сандерс входил в бригаду, которая этого добилась. Он очень талантливый лингвист. Маленький капитан кивнул. – Одновременно мы столкнулись с другой проблемой и разрешить ее нам не удалось. Инопланетяне гибнут с большой легкостью. При малейшей возможности они кончают с собой. Или же отказываются есть. И не выдерживают насильственного кормления. «А кто выдержал бы?»– подумала Анна. Ей стало немного нехорошо при мысли, что таких людей, как Хаттин, привязывают, подсоединяют к ним трубки… Своего рода изнасилование. – Сохранять в живых наших немногих пленных на срок, достаточный, чтобы получить хоть какие-то сведения, было трудной задачей. Быть может, самые первые – те, с кем мы не могли говорить – оказались бы полезными, но они умерли прежде, чем мы были готовы их допросить. А те, кого мы уже были способны допрашивать… – она нахмурилась, – попросту не знали того, что требовалось нам. Не исключено, что это игра случая. Сколько военных специалистов приходится на каждую данную единицу населения, пусть даже на экипаж гиперзвездолета? И сколько специалистов по навигации? И какой шанс взять их в плен живыми? Или же, едва узнав о нашем присутствии, враги удалили носителей секретной информации назад в безопасное место, где бы они ни находились? Майор усмехнулась. Жутковатой усмешкой. – Иногда мне кажется, что я твержу одно: «Я не знаю. Мы не знаем. Они не знают. Никто не знает». – Но при чем здесь я? – спросила Анна. – После почти сорока лет тщетных стараний нам известна лишь самая чуточка об их военной технике и об их культуре. И вот перед нами человек, который прожил среди инопланетян двадцать лет. Один Бог знает, что он им рассказывал. Один Бог знает, сколько он узнал. – Что вы намерены сделать? – Попытаться вернуть его. Один раз он сменил стороны. И не исключено, что снова их сменит. – И вам нужна моя помощь. Майор кивнула. – Мне кажется, я не гожусь на роль Мата Хари. – А кто это? – спросил маленький капитан. – Шпионка, – ответила майор. – Из Западной истории. Соблазняла мужчин, чтобы получить информацию. – А! – Капитан поставил чашку на столик. – Видимо, мне следует рассказать о Сандерсе побольше. То, что мне стало ясно в ходе переговоров. – Он умолк, что-то обдумывая. – Я расскажу вам кое-что о главном языке хвархатов. Извините, что отниму у вас время. Майор уже ввела вас в курс. У Анны возникло ощущение, что, по мнению капитана, ей уже сказали слишком много. Но почему? Считает он эти сведения сугубо секретными? Или не относящимися к делу? В конце-то концов, все это она могла знать и так или иначе догадаться. Кроме, конечно, проблемы с пленными инопланетянами. И тяжело было думать о том, как они гибли. – В этом языке есть пятьдесят шесть вариантов местоимения второго лица единственного числа, – начал капитан. – Употребление их зависит от пола того, к кому обращаются, от рангов тех, кто разговаривает, от степени родства, если оно вообще есть. Они близкие родственники? Дальние? Или совсем чужие друг другу? И, наконец, степень эмоциональной близости. Близкий друг? Объект любви? Переводом почти все время занимается Сандерс. Он крайне официален, очень почтителен с хвархатами. Его чин – держатель – не очень высокий. – Единственно светлый момент во всей ситуации, – вставила майор. – Он был капитаном двадцать лет назад, и все еще капитан теперь. Смена сторон нисколько не содействовала его карьере. Капитан Ван кивнул. – Обращаясь к хвархатам, он всегда употребляет форму, соответствующую «вы»в обращения и указывающую, что он говорит с мужчиной более высокого ранга, не состоящим с ним в родстве и не имеющим с ним никаких эмоциональных отношений. А они – почти всегда – отвечают парным вариантом, указывающим, что они говорят с мужчиной ниже их рангом, не родственником и относительно мало знакомым. Но держатся с ним хвархаты странно… Капитан помолчал. – Тут я должен быть сугубо осторожен, поскольку перехожу от фактов к предположениям. Они – за исключением генерала – слишком с ним вежливы. Это проявляется в том, как они его обходят. Уступают ему место, учитывают, где он находится и что делает. Они не ждут, что он посторонится, и уклоняются от его взгляда. Сандерс прожил среди них много лет, и должен был бы научиться опускать глаза. Но иногда он забывается, и только генерал смотрит на него в упор, пока он их не опустит. Остальные отводят взгляд. Он ведет – и они ведут – себя так, словно он куда важнее, чем представляется. Это наталкивает на еще одно соображение. Иногда он и генерал переговариваются на языке, видимо, неизвестном другим хвархатам. Это почти несомненно хвархский язык, но не родственный тому, который мы изучили. У меня ощущение, что это родной язык генерала. По-моему, язык, известный нам, для него второй. Капитан Ван улыбнулся. – Во всяком случае его легче понимать, чем остальных хвархатов или Сандерса. Как бы то ни было, заметив все это, я начал обращать особое внимание на Сандерса и генерала. Я не главный переводчик с нашей стороны. Мне не приходилось тратить много времени на обдумывание языковых тонкостей, и я мог сосредоточиться на поведении инопланетян. И вот в конце очень долгого дня генерал перешел с одного языка на другой. Сказал что-то на родном языке, а потом заговорил снова на главном, и, видимо, мысленно переключился не сразу. Он обратился к Сандерсу, употребив интимную форму «ты». Самую интимную, которая не отражает ни ранга, ни семейного родства. Она указывает только на пол того, к кому обращаются. Категория рода для хвархатов крайне важна. Насколько можно судить, этой формой пользуются при обращении к членам семьи, самым близким друзьям – обычно друзьям детства – и к признанному предмету любви. – Я потом прослушал запись, – продолжал капитан Ван, – и убедился, что не ослышался, а кроме того получил возможность всмотреться по очереди в каждого члена хварской миссии. Все они буквально оледенели. У двоих было выражение, словно они смутились или почувствовали себя крайне неловко. Я с большим трудом разбираюсь в выражении их лиц. Хвархатский главный язык и жесты много понятнее. Но особенно заинтересовал меня Сандерс. Он никак не прореагировал, а уж человеческое смущение или растерянность я бы сумел уловить. И, отвечая генералу, употребил его полный титул. Не «первозащитник», как он обычно его называет, но «Защитник-Очага-С-Честью Первый-Впереди». – Я что-то не понимаю, – сказала Анна. – Мне кажется, генерал употребил форму, которой обычно пользуется в разговорах с Сандерсом – почти наверное ту, к которой прибегнул на другом языке за секунду до того. А Сандерс, употребив его полный титул, напомнил ему: «Тут так не годится». Анна обдумала объяснение капитана. – Иными словами, если я вас правильно поняла, вы говорите, что Никлас состоит в сексуальной связи с существом, покрытым серым мехом. – Так ведь, – заметила майор, – он не член семьи генерала и не его друг детства, а, насколько мы можем судить, враги обходятся без того, что мы считаем нормальной сексуальной жизнью. Все они. Анна засмеялась. – То есть как? – А вот так. Мы столкнулись с культурой, а, может быть, и целой расой, которая не практикует гетеросексуальности, разве что – тут у нас полной уверенности нет – как извращение. – Но каким образом они размножаются? – А как вы думаете? – Майор явно смущалась. (Странно, о войне, об умирающих пленных она говорила с полной безмятежностью.) – Достижения современной медицины. Искусственное осеменение. Логично. Но как могла возникнуть такая культура? И отчего? А как они обходились, пока медицина не достигла нынешнего уровня? Анна открыла рот, собираясь задать первый из этих вопросов. – Я заново проштудировала досье Сандерса, – опередила ее майор. – В нем нет ничего, абсолютно ничего, что указывало бы хоть на одну сексуальную проблему. Все психологические тесты он прошел прекрасно. Женат он не был ни разу, но в ВР многие избегают связывать себя на длительный срок. А как проверить склонность к сексуальному партнерству с инопланетянами? Особенно, когда в наличии не имеется ни одного инопланетянина? Анна попробовала вообразить соответствующий тест. (Отвечайте «да» или «нет». «Серый мех меня возбуждает сексуально». «Я испытываю тягу к людям с яркими синими глазами и горизонтальными зрачками».) Она поставила чашку на столик. – По-моему, я получила столько информации, сколько способна усвоить за один раз, и мне пора на дежурство. – Можно мы продолжим потом? Майор взглянула на капитана, он кивнул. В нем чувствовалось какое-то беспокойство, но Анна решила, что причина заключалась не в инопланетянах, а в майоре. Он, несомненно, специализировался в одной из наук о поведении. Скорее всего различия в расах и их культурах волновали его гораздо меньше. Анна встала. – Помните, – сказала майор, – ни единое из этих сведений не подлежит огласке. У Анны не возникало желания сбежать с холма, вцепиться в первого встречного и обсудить с ним сексуальную жизнь инопланетян, а также Никласа Сандерса или пожаловаться, что она вляпалась в довольно-таки жуткую ситуацию. – Не беспокойтесь, майор. В настоящую минуту я хочу только одного: заняться наблюдением за тварями, которые все без исключения двуполые, и в данный момент обольщают друг друга, чтобы трахнуться раз в году. Она спустилась с холма, глядя на широкую панораму бухты, пылающей огнями, как и пролив, как и океан за ним. Сперва это зрелище ее ошеломило, а потом она задумалась о хварской культуре. Очень интересной. Нет, скучать ей не придется! Вскоре у нее возникла потребность засмеяться. И она засмеялась. 8 Вечер я провел в помещении генерала – смотрел героическую пьесу. Гварха пил – не залпом, а понемножку. Верный знак, что к ночи он натоксичится. Это превращается в проблему. (Спасибо за предупреждение.) Я пил вино. Он прихватил полдюжины бутылок с банкета на материке. Пил я мало. От алкоголя я совсем отвык, а если бы мы напились оба, то конечно бы сцепились из-за пьесы или переговоров. Он навел голограф на дальнюю стену напротив дивана – длинного, низкого и не слишком удобного. Хварская мебель не рассчитана на людей моего роста. Когда он включил аппарат, стена исчезла и появилась сцена, а на ней – двое мужчин в ярко размалеванной броне. Длинные перья на шлемах колыхались при каждом движении и подпрыгивали. Это должно было казаться смешным, но не казалось. Мужчины стояли почти лицом к лицу, но под некоторым углом, так что их взгляды скрещивались на манер мечей в начале поединка. Зазвучала музыка, дисгармоничный хвархатский набор звуков, которые я теперь – через двадцать лет! – способен воспринимать как музыку. Пьеса было новой, но перелагала старинный сюжет, а потому инструменты все были древними – колокольные, гонг, свисток и барабан. Гварха принял тот сосредоточенный вид, с каким устраивается смотреть очередную дурацкую штучку. (?) Я приготовился не слушать. Музыка оборвалась. Мужчины посмотрели прямо друг на друга, и спектакль начался. Прежде я смотрел с интересом – в те дни, когда только знакомился с жизнью хвархатов. Костюмы всегда великолепны, а в спектаклях есть что-то от аскетической красоты театра. Но они редко длятся дольше пол-икуна. Число действующих лиц почти никогда не превышает пяти. Монологи коротки, а декораций практически нет. Сюжет неизменно строится вокруг мужчин, оказывающихся перед страшной этической дилеммой – конфликтом двух понятий о чести. Личная честь против рода. Возлюбленный против рода. Род против Людей. Немыслимый выбор, на который отводится менее часа. И почти всегда – гибель, независимо оттого, какой выбор сделан. Несколько дольше меня интересовали пьесы, где действовали женщины. (Разумеется, женские роли исполнялись мужчинами. Это чисто мужская форма искусства.) Что делать мужчине, когда он узнает, что его мать опасна для рода? Безусловно, ужасный конфликт. Ни один хвархат в здравом уме не способен причинить вред женщине или ребенку. Но род он обязан защищать, так же как женщин и детей. Серьезная дилемма. Думаю, интерес мой объяснялся тем, что узнать что-либо о хвархатских женщинах неимоверно трудно – во всяком случае мне, живущему на периметре (Гварха не торопился взять человека домой с собой, когда навещал священную семью и тетушек.) (Пожалуй, тут я воздержусь от замечаний.) Примерно, к той же категории, что и пьесы о женщинах, или чуть-чуть иной, относятся пьесы о гетеросексуальной любви. Меня они всегда смешат, что шокирует хвархатов. Для них эти пьесы – порождения больной фантазии, патологически привлекательные. Детям не разрешается смотреть их, а иногда, когда Сплетение впадает в консервативность, они вообще оказываются под запретом. В них всегда много насилия, часто до отвратительности, а кончаются они неизменно безумием и кровопролитием. Нередко в финале, когда трупы поднимаются и шествуют за кулисы, протагонист возвращается и произносит эпилог. (Хвархаты любят нравоучительность.) Вот, что происходит, когда необузданность периметра проникает в центр! Все гибнет. Семья не может уцелеть. И наконец, есть еще один вид героической пьесы, который, пожалуй, интересен мне и теперь. Пьесы о рахаках – мужчинах, которые не хотят умирать и остаются жить, когда всякий нормальный хвархат избрал бы смерть. Например, мужчина, чей род уничтожен: все мужчины убиты, кроме него, женщины и дети ассимилированы другим родом. Все его связи в мире разорваны, но он стремится выжить. Ради чего? Зачем? Хвархатов эта проблема завораживает. По сравнению с землянами они умирают легко и не понимают, почему некоторые цепляются за жизнь без всяких причин. Чаще всего они усматривают в этом слабость характера, но иногда готовы признать в этом особый вид героизма. Вот, например, старинная знаменитая пьеса о воине, медленно умирающем от какой-то неизлечимой болезни. Он сидит на сцене. Его навещают призраки и люди. Они беседуют. Ему предлагают выбор. Но он отказывается и продолжает медленно умирать. Под конец (эта пьеса длиннее обычных) у него уже нет сил сидеть. А в финале он еще чуть жив. В целом я все-таки предпочитаю комедии. Из журнала Сандерс Никласа, держателя информации при штабе первозащитника Эттин Гвархи ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ЭТТИН ГВАРХИ 9 Она вернулась на следующий день и получила магнитофон. Он выглядел как наручные часы и даже показывал время. Анна положила его в карман – ведь Никлас мог заметить, что прежде на ней часов не было. Несколько дней спустя Никлас позвонил и договорился встретиться с ней у катера под вечер, за два часа до ее дежурства. Погода держалась теплая и тихая. Они устроились на палубе. На этот раз Никлас пришел в серой хварской форме, скроенной по его фигуре и сидевшей на нем прекрасно. Следовательно, проблема заключалась не в искусстве хвархских портных, но в их восприятии человеческих мод. Глаза его были скрыты за человеческими солнцезащитными очками в оправе из тонкой золотой проволоки; радужно-зеленые стекла блестели точно спинки двух жуков-златок. Хаттин надел хварские солнцезащитные очки с прямоугольными черными стеклами и тяжелой оправой из черной пластмассы. На его плоском хварском лице они выглядели прекрасно, но человеческое изуродовали бы. – Это не вопрос стиля, – заметил Никлас. – Уши хвархатов расположены выше, а нос гораздо шире, чем у землян, и более плоский. Мне они не годятся. Я мог бы заказать специально, но не вижу нужды, я ведь значительную часть своей жизни провожу в закрытых помещениях Он забросил ноги на перила и оглядел бухту, сверкающую в косых лучах заходящего светила. – Теоретически я здесь, чтобы расспрашивать о ваших тварях. Кажется, я говорил вам, что генерал очень любознателен и интересуется самыми разными предметами. В частности, интеллектом обитателей иных миров, главным образом человеческим, но и всяким другим. Но я не в настроении обсуждать гигантских, возможно, разумных медуз. Почему бы вам не рассказать мне о Земле? Солдат-человек встревоженно переступил с ноги на ногу. Незнакомый. Коренастый паренек, чье лицо не соответствовало ни одной известной ей этнической группе. С берегов Черного моря? Продольная полоска волос была подстрижена ершиком и выкрашена в красно-кирпичный цвет, гармонирующий со смуглой кожей. Цвета его глаз она не различила – радужки прятались под угольно-черными контактными линзами. – Конечно, ничего стратегически важного, – добавил Никлас, взглянув на солдата. Но что именно представляет стратегическую важность? Анне требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и она спросила: – А вы скучаете по ней? – По Земле? Иногда. – Он помолчал. – Я не верю в сожаления. Есть эмоции-капканы, которые заставляют вашу жизнь застывать на месте. И сожаление – одно из этих чувств. Я предпочитаю быть в движении, то есть думать только о ситуации, в которой нахожусь в данный момент, о том, как мне распорядиться собой в ней. – Он повернул голову, блеснув стеклами очков. – И очень верю в пассивное ее принятие. По большей части мне не хватает самых простых обычных вещей – приличных человеческих контактных линз. Кофе. Бывают дни – даже через столько лет, когда я готов убить за чашку кофе. – Это дело поправимое. – Анна встала, спустилась в каюту и попросила Марию сварить кофе. – Надеюсь, Анна, ты знаешь, что делаешь, – заметила Мария. – Может быть. Анна вернулась на палубу, села и начала рассказывать о своей последней поездке в Нью-Йорк, который почти не изменился с его времени – все такой же огромный, грязный, запущенный и великолепный. И как всегда перестраивается. Чудовищные стеклянные башни конца двадцатого века, неутомимые пожиратели энергии, почти все исчезли. (Некоторые были сохранены как архитектурные памятники.) Последним стилем в архитектуре была «Тоска по Позолоченному веку». – Это общепринятое название? – спросил Никлас. Она кивнула. – Стены из кирпича или камня. Вентиляционные шахты. Открывающиеся окна. Фигурные водосточные трубы. – Вы ездили на экскурсию осматривать новейшую архитектуру? – И систему плотин. Гавань наконец полностью закрыли. Это был единственный способ оберечь город от океана. Нью-Йорк уже не порт. – Жаль. Мария принесла кофе, поставила поднос и остановилась у двери каюты. Родом она была из Центральной Америки – почти чистокровная индианка с бронзовой кожей и чудесными черными прямыми волосами. Анна рассказала, какие спектакли видела там. Ведь вряд ли «Месть человека-волка» или «Мера за меру» обладают стратегической важностью? – Эту пьесу я бы не отказался посмотреть еще раз, – сказал Никлас. – Помните речь, которую герцог произносит перед Клавдио, когда бедного дурачка должны казнить за блуд? Монолог, который начинается строкой «Готовься смерть принять?» Как она звучит! А затем он приводит доводы, почему жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться: Ты жизни так скажи: Тебя теряя, я теряю то, Чем дорожат одни глупцы лишь. – Какой великолепный язык! И какая бочка дерьма! – Он отхлебнул кофе. – Совсем не тот вкус, который я помню. – Отличный кофе из Никарагуа, – заявила Мария. – И я умею его варить! Он виновато поднял ладонь. – Я так давно не пил его, мэм. И, наверное, забыл. – И вы все двадцать лет хранили в памяти эти шекспировские строки? – спросила Анна. – Нет. Хвархаты собрали целую коллекцию разрозненных осколков человеческой культуры. В том числе собрание сочинений Уильяма Шекспира, и много китайских книг в переводе. А это не стратегическая информация? Сколько полезных сведений о хвархатах вы извлечете, узнав, что они никогда не читали Ибсена? Они продолжали говорить о том о сем и добрались до моды. Никласа эта тема не слишком интересовала – за исключением военной моды. В ней, сказал он, есть нечто завораживающее. – И я рад, что сменил стороны. За всю вселенную я не согласился бы, чтобы меня обстригли как Максуда. Солдат-человек насупился. – Ограничимся гражданской, – сказала Анна. – Уж в ней вряд ли отыщутся стратегические секреты. – И в ней нет ничего привлекательного, – вставила Мария. У нее в каюте был журнал, посвященный, правда, не моде, а поп-культуре. – Почти то же самое, особенно на севере. Янки всегда путали стили с жизнью. Но чего и ждать от тех, у кого нет ни настоящем политики, ни настоящей религии. – А откуда вы? – спросила Анна. – Откуда я родом? Из пылевой чаши. Из Канзаса. Выбрался оттуда при первом же удобном случае. Как-то я читал интервью… не помню фамилии, но с писательницей из Канзаса. Она сказала, что в детстве обожала «Волшебника страны Оз», потому что там объяснялось, что из Канзаса можно выбраться. – Он усмехнулся. – Мне всегда нравилась эта сказка. Мария принесла журнал, Никлас включил его и пересел так, чтобы на экран падала тень. (К этому времени солнце уже почти опустилось за холм с дипломатическим лагерем.) Замерцали яркие цвета, загремела музыка, которую он сразу приглушил. Анне с ее места изображение видно не было. И пусть. Ей больше нравилось следить за Никласом. Он несколько секунд смотрел на журнал, потом вздохнул и снял защитные очки. – Вы понятия не имеете, что такое ад, если дам не доводилось пользоваться инопланетными очками! – сказал он и извлек из кармана еще очки, явно хварского изготовления – прямоугольные стекла и толстая металлическая оправа. – Сделаны на заказ. Сидят хорошо, и стекла справляются со своей задачей, но посмотрите… – Он надел очки. Выглядели они ужасающе. Мария зажала рот ладонью. – Я лелею надежду, что хвархаты когда-нибудь захватят космолет с оптикой на борту. Но пока – увы! – Они бифокальные? – спросила Анна. – Я не видела, чтобы вы пользовались очками. – Мне – слава Богине – почти не требуется поправки на дальнозоркость, и проще обходиться без них, когда мне не нужно читать. – Он включил журнал. Вновь замерцали цвета. Время от времени он повторял: – Только подумать! Хаттин смотрел через его плечо, солдат-человек отвел глаза, из чего почти наверное следовало, что он принадлежит к религиозным консерваторам. Хаттин сказал что-то, Никлас поднял глаза и ухмыльнулся. – Он говорит, что все либо нелепо, либо омерзительно. Жаль, что у них с Максудом нет общего языка. Они могли бы дружно повозмущаться самым прелестным образом, пока не обнаружили бы, насколько различны их культуры. Солдат-человек снова насупился. Хаттин сохранял обычную безмятежность, но смотрел не на журнал, а на бухту, отвергнув человеческую поп-культуру, даже плечами не пожав. А впрочем, пожимают ли они плечами? Или хотя бы имеют аналогичный жест? – Что Хаттин думает о нас? – спросила она. – Он член личной охраны генерала и безоговорочно ему предан. Раз Эттин Гварха меня одобряет, этого для него достаточно. Рассуждать не его дело. Но с вашего разрешения мне хотелось бы досмотреть эту статью. Ну кому взбрело в голову назвать музгруппу «Сталин и эпигоны». Он сгорбился, сосредоточенно глядя на экран. Анна взглянула на небо над лагерем. Оно было все в полосках и клочках облаков. Странный день! И был бы очень приятным, если бы не магнитофон у нее в кармане. Она ощущала себя предательницей, хотя лояльно исполняла свой долг. Никлас дочитал статью, потом проиграл приложенную к ней запись «Сталина и эпигонов». – Противно, но – если я правильно понял статью – так и нужно. – Он выключил журнал и вернул его Марии. – Спасибо. А который сейчас час? Анна не вынула магнитофон, и Мария спустилась в каюту посмотреть на часы. Никлас снял инопланетные очки и спрятал в карман. – В следующий раз я буду расспрашивать вас о ваших тварях. Как они? – Все хорошо. Примерно, на следующей неделе световые демонстрации достигнут максимума. А потом они будут становиться все реже и тусклее. – Поразительное зрелище. Я завел привычку гулять вечером по пляжу. Конечно, иллюминация там поскромнее, чем в бухте, но все-таки в океане, куда хватает глаз, вспышки, вспышки, вспышки. – Он умолк и задумался. – Полагаю, мне следует прибавить, что островок по периметру отлично защищен. Он ушел в сопровождении солдат. – Странными ты обзаводишься друзьями, – сказала Мария. – Другом я бы его не назвала. Просто знакомый. – Так или не так, но я вижу, почему он тебе нравится. Но у знакомства с ним нет никакого будущего. – Несомненно. Вечером на следующий день она поднялась в лагерь к майору – в кабинет с отделкой из поддельного дерева. Земля на стене продолжала вращаться. Облачный покров стал еще гуще. Когда она умолкла, майор сказала: – В том, как островок защищен, Сандерс не ошибся. Подобраться к нему можно только тут. – Она помолчала. – И неизвестно, сколько еще продлятся переговоры. – Майор уставилась на Землю. Капитан Ван разлил чай. – Они и планировались, как предварительные. Просто, чтобы установить, способны ли мы общаться лицом к лицу, разработать протокол для будущих переговоров и уладить всякие мелочи. Например, вопрос о мебели. – Я уже в третий раз слышу про мебель, – сказала Анна. Капитан улыбнулся. – Хвархаты любят сидеть гораздо ниже, чем мы, и не желают, чтобы мы возвышались над ними, так что пришлось вести переговоры о высоте стульев в конференц-зале. И они требовали, чтобы стол был вынесен. Утверждали, что люди не могут вести серьезный разговор, если их разделяет сооружение из пластмассы. Их идиома, соответствующий нашему «поговорить по душам», переводится буквально «поговорить колено к колену». Майор наконец отвела взгляд от вращающейся планеты. – Продолжайте и дальше так, мэм Перес. Благодарю вас. Она ушла из лагеря. Иллюминация в бухте была еще небывало великолепной. Спускаясь к станции, она думала о том, как сейчас Никлас гуляет по островку у темного края ярко сверкающего сине-зелено-оранжевого океана. 10 Большая часть моего журнала находится не здесь, а на Тейлинской станции или на корабле. («Пересекающий великие расстояния хавата». Прелестное название, хотя сейчас я вдруг осознал, что толком не знаю, что такое хавата. Все еще есть вещи мне о Людях неизвестные, причем некоторые – вполне обиходные и очевидные). (Да.) А здесь при мне только заметки, которые я сделал после прибытия на эту планету. И я не могу порыться и найти систему аргументов, которая привела нас к нынешнему положению. Те разговоры на корабле или на Тейлине. А потому я вспоминаю и вспоминаю. Генерал назвал бы это зряшней тратой времени. Решение мы приняли. Новой информации не поступало, и нет оснований для нового продумывания. Лучше думать о чем-нибудь совсем другом. Но какого черта? Вреда от этого никому не будет, насколько я могу судить. (Тут я воздержусь от замечаний.) Идея была проста: чуточку – самую чуточку – изменить ситуацию в отношении землян. Попытаться снабдить противную сторону кое-какой информацией. Генерал не вполне представлял себе, как далеко он хотел бы зайти в этом направлении. (Да.) А я не люблю сложных планов. В голодрамах они прекрасны, но в реальной жизни дают отдачу и бьют тебя между глаз. В реальности слишком много переменных величин. Малые поступки лучше. Соверши. Посмотри, что получится. Соверши еще что-нибудь. Наш малый поступок – включение меня в переговоры. Это было не так просто. Другие головные (хотя бы некоторые) хотели сохранить мое существование в тайне. Но генерал сумел их переубедить. Как эксперт по землянам я первый впереди. Тут был – и есть – элемент риска, который тревожит меня больше, чем генерала. Но так было надо. Прелестный способ передать информацию! Эффектный. Мы знали, что земляне будут поражены. Быстрый. Достаточно секунды, одного взгляда на меня – и мы сообщим все, что хотим сообщить. И открытый. Генерал не хочет общаться с врагом секретно. Мне требовалось всего только выйти из самолета под ливень. Мы сказали врагу, что человек может жить с хвархатами и среди них. Мы сказали ему, что земляне могут договорится с врагом. Мы сказали ему, что земляне могут работать с хвархатами и на них. (Последнее двусмысленно. Но на мой взгляд, найм, угнетение и порабощение – это все отношения одинаковые по сути, хотя бы в некоторой степени. Нельзя нанять или поработить белую акулу или дерево. По-настоящему чуждое либо игнорируется, либо уничтожается.) (Хлипкий довод. Я уже вижу. А собаки и кошки? Коровы? Овцы? Клумбы? Дрожжи? А, брось!) (Пожалуйста, объясни все, что прямо впереди.) Мы привлекли их внимание к генералу, к его необычному интересу к человечеству и осведомленности в этой области. И мы привлекли их внимание ко мне. Мы сказали врагу, что есть кто-то не чуждый им, кто-то понятный им без вопросов, кто живет среди хвархатов. Если повезет, дипломаты поймут. Другое дело военная разведка. Вот из-за них я и тревожусь. Я подчитал о хавате. Крупный летающий хищник, напоминающий птицу, который обитает на родной планете хвархатов, на двух из трех северных континентов. Прежде он водился на всех пяти, но развитие цивилизации сократило его ареал. Он фигурирует в фольклоре и в мифологии, но только северного полушария. На юге, по-видимому, он вымер слишком давно. В легендах хавата способен похищать младенцев и маленьких детей. (Но только в легендах. Ученые указывают, что ни одного документального случая неизвестно.) Обычно в мифе или в сказке хавата похищает ребенка, но не съедает. Его или ее спасают члены другого рода и растят как собственных. Со временем, естественно, истинное происхождение ребенка устанавливается либо благодаря какому-нибудь предмету (драгоценности, например, которая была на ребенке, когда его похитил хавата), либо благодаря физической особенности. У ребенка особенные глаза или темная полоса на спине. Если это комедия, открытие ведет к примирению: враждующие роды прерывают войну, узнав, что у них есть общий сын или дочь. Чаще, однако, история принимает трагический оборот. Влюбленные обнаруживают, что они братья или сестры и их любовь запретна. Мужчина накануне битвы узнает, что враги – его истинные родичи. И должен сделать выбор. По какой-то причине хавата никогда не фигурирует в звериных пьесах, и, насколько мне удалось установить, ни в одной героической пьесе не используется похищение хаватой. А казалось бы, лучше завязки не придумать. Я так и представляю ужасную финальную сцену. Пожалуй, следует сообщить Эйх Матсехару. Из журнала Сандерс Никласа, держателя информации при штабе первозащитника Эттин Гвархи ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ ЭТТИН ГВАРХИ 11 Больше недели Никлас не давал о себе знать. Анну это устраивало. Брачный ритуал в бухте приближался к апогею. Насколько это подходящее слово? Надо будет заглянуть в словарь, когда найдется время. Днем вода насыщалась химическими вестями, часть которых фиксировалась чувствительными приборами, подвешенными к плотинам или буям. Иоши расположил их в бухте в самом начале миграции. Они ее просто усеивали. Но добраться до них пока было невозможно, не потревожив животных в процессе ухаживания, однако каждые несколько часов с них поступали радиосигналы. Животные пользовались и зрительными демонстрациями. Не столько для общения, решила она, но просто от избытка возбуждения. В солнечные дни огни эти были еле различимы, но почти все время стояла пасмурная погода. Серая вода посверкивала и мерцала под небом, затянутым черными тучами. После наступления темноты демонстрации, разумеется, выглядели ошеломляюще: розовые, красные, зеленые, синие, желтые, бледно-оранжевые и белые вспышки огней. Они заполняли бухту и развертывались в океане. Раза два, когда тучи нависали особенно низко, огни переливались над ней в небе – смутные, бледные, трудно различимые отблески, и все-таки, и все-таки… У нее не хватало времени на сон. Как-то утром позвонил Никлас. – Генерал снова приглашен на выпивку и канапе. Меня туда не тянет. Можно я приду и буду вам надоедать? Черт! У Анны слипались глаза. Мозг затягивала серая паутина. – В шестнадцать часов, – сказала она. – К тому времени я, наверное, проснусь. Встретимся на катере. На этот раз вы хотите говорить о животных? – Сойдут и они. – Никлас улыбнулся и выключил аппарат. Анна снова легла. Через полчаса новый звон. Она выругалась и выбралась из-под одеяла. На этот раз ее разбудила майор Ндо. – Вы можете прийти сюда? Как можно быстрее. Анна открыла было рот. Майор нахмурилась. – Это очень важно, мэм Перес. – Ладно. – Отлично! – Майор зубасто улыбнулась. Хищно, подумала Анна. Она оделась и поднялась на холм. Небо было облачным. Дул холодный ветер, пригибая бурые ножки без спор, теребя ее волосы, разметывая их пряди. Иногда бросая ей в лицо капли дождя. У входа в лагерь ее ждал капитан Ван. Лицо у него было встревоженное. – Что случилось? Он прижал палец к губам – международный призыв молчать. Она кивнула, и он повел ее к лифту. Они спустились на один этаж и вышли в коридор. Плафоны отбрасывали резкий белесый казенный свет. Воздух отдавал стерильностью. Чего, собственно, подумала она с удивлением. Металла и бетона. – Где мы? – спросила Анна. – В подвале. Они миновали серую металлическую дверь и по лестнице спустились в еще один коридор. Анна все больше недоумевала. Для чего временному сооружению подвал? Коридор упирался в еще одну металлическую дверь. Капитан остановился и нажал на кнопку в стене. Анна услышала жужжание и подняла глаза. Крохотная черная камера медленно повернулась, замерла и устремила на нее красный луч. Дверь заскользила и ушла в стену, капитан сделал знак, и Анна вошла. Комната с бетонными стенами, письменный стол из серого металла, за столом сидит майор – вот что она увидела в первый момент. Затем – мужчину, стоящего справа от стола. Высокий, худой, в бежевых брюках, бежевой рубашке и куртке. Никлас, подумала она. Сговаривается с Землей. Тут она заметила трех мужчин слева у стены. Один сидел в кресле, опустив голову, упираясь локтями в колени и переплетя пальцы. По сторонам стояли два солдата – два человека. Максуд. И невысокий темный индиец, ей незнакомый. Сидящий поднял голову. Никлас! Бледное лицо было все в красных пятнах, в глазах стыло что-то – она не поняла что. Его взгляд скользнул по ней, по капитану Вану, по майору и остановился на закрывшейся двери. Его парализовал ужас. Вот откуда пятна и этот взгляд. – Что происходит? – спросила Анна. – И где тот солдат? Инопланетянин? Хаттин? – Что происходит? Неужели не ясно? – сказала майор. – Это наш шанс захватить Сандерса. Хвархаты до позднего вечера его не хватятся. У нас есть пять, шесть, может быть, семь часов, чтобы увезти его отсюда. И нам нужна ваша помощь. – Зачем? – Для отвода глаз, – объяснила майор. – Нам нужно, чтобы вы пошли к катеру с лейтенантом Гисласоном. – Она кивнула на мужчину, похожего на Никласа. – Подниметесь на борт и выйдете в океан. Нам нужно, чтобы хвархаты были сбиты с толку. Пусть решат, что Сандерс скрылся по собственной воле. Он же явно проявил к вам большой интерес. – Вы с ума сошли! На этой планете некуда деться. Она пуста. И он вовсе мной не интересовался. Бога ради! Вы же говорили мне, что хварский генерал – его любовник. Все это время она краем глаза следила за Никласом. Он все время нервно двигался – поднимал глаза, опускал, менял позу, словно собираясь бежать и тут же передумывал. Бежать ему было некуда. Он не успел бы и двух шагов сделать к двери. Несомненно он это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Побуждение защищаться или бежать было слишком сильно. Майор сказала: – По нашим данным, двадцать лет назад он был совершенно нормальным гетеросексуальным мужчиной. Может быть, он опять стал прежним. Откуда им знать? Вряд ли они такие тонкие знатоки человеческой сексуальности. И нам все равно, что бы они там ни подумали – приятная прогулка, романтическая ночь, – лишь бы смотрели на океан. – Она умолкла, сверля Анну взглядом. – Мы не можем упустить такой шанс. В этом человеке скрыта информация, накопленная за двадцать лет. Мы обязаны захватить его. – Они не поверят, что он исчез по собственной воле, – возразила Анна. – Вспомните, кто он! Они не допустят этого. Они разберут лагерь по кусочкам. Майор покачала головой, и темный голый череп заблестел. – Благодаря Сандерсу хвархаты знают о нас больше, чем мы о них, но и мы кое-что установили. Они пойдут на все, чтобы защитить или спасти женщин и детей. Но все мужчины взаимозаменяемы. Наши специалисты абсолютно в этом уверены. Они верят – я говорю про инопланетян – что в природу мужчины заложено бросать вызов и воевать. И судьба мужчин – погибать насильственной смертью. Que sera sera[1 - Что будет, то будет (исп.)]. Воля Богини. Генерал Эттин не рискнет прервать переговоры из-за человека! – Ник, это правда? Он поднял голову. Его глаза сохраняли то же странное пустое выражение. – Да, – ответил он после некоторого молчания. – У нас нет времени для обсуждений, – сказала майор. – Вы нам поможете, мэм Перес? – А у меня есть выбор? – Нет. Если вы хотите опубликовать свои материалы и если не хотите, чтобы катер причинил вред вашим животным. С вами или без вас в море мы его выведем, мэм Перес. Их камуфляж – романтическая ночь – требовал, чтобы она исчезла. Анна внезапно почувствовала, что, отказавшись, останется пленницей в этой комнате, как Никлас. Нет, выбор у нее есть. Либо свобода, публикация ее исследований, безопасность животных в бухте. А против – только ее принципы и возмущение, что из нее делают орудие. Никлас тут никакой роли не играл. Ничего сделать для него она не может. Если она откажется сотрудничать с ними, майор найдет другой способ тайно забрать его из лагеря. Она посмотрела на него. Он смотрел на нее, и в его взгляде появилась твердость, а все тело заметно напряглось. Он заставлял себя не двигаться огромным усилием воли, и его глаза о чем-то просили ее. О чем? Она кивнула майору. – Хорошо. Никлас опустил глаза. – Отлично, – сказала майор. – Сейчас на катере Иоши Нагамицу. Позвоните ему и скажите, что придете пораньше. Скажите, что он может уйти. Анна шагнула к столу. – Не здесь, – остановила ее майор. – Гисласон проводит вас в другое помещение. Как только вы подниметесь наверх, тщательно следите за своими словами. У хвархатов есть просто замечательные подслушивающие устройства. Созданные не для нас. Видимо, они шпионят друг за другом. «Ха!»– подумала Анна. – Благодарю вас за вашу помощь, мэм Перес. Она не будет забыта. Гисласон повел ее к двери. Когда она открылась, Анна в последний раз поглядела на Никласа. Он смотрел в пол, ссутулив плечи. Поза человека, который получил… что? Смертный приговор? Дверь закрылась за ними, и Гисласон сказал: – Сюда, мэм. Он провел ее по коридору в комнату, точно такую же, как первая – светло-серые бетонные стены, серый ковер, серый металлический стол, а на нем коммуникационный аппарат. Она позвонила Иоши. Обычно он добросовестно доводил свое дежурство до конца, но на этот раз обрадовался, что может уйти пораньше. Она не бралась решить, удача это или неудача. Если бы он захотел обязательно дождаться ее, возможно, ей удалось бы выпутаться из этого дурацкого спектакля. Или не удалось бы? Майор как будто была полна решимости. Анна выключила КА и посмотрела на Гисласона. Не так уж он и похож на Никласа. Ну, тот же рост, общин тип сложения, бледность и рыжевато-седые волосы. Глаза зеленые, но много светлее, чем у Никласа. И совсем другой тип лица – рубленый, нордический. Красив, но не в ее вкусе. – Что будет с ним? – спросила она. – С Сандерсом? Об этом спросите майора. – Он говорил с легким скандинавским акцентом. – Он был скован ужасом. – А вы ожидали мужества от подобного человека? – Гисласон пожал плечами. – Но наше время рассчитано по минутам, мэм. Идемте. 12 Они поднялись на первый этаж, не встретив никого ни на лестнице, ни в лифте. Из-за дипломатического приема? Все отправились туда? Или у этих людей короткий рабочий день? Вышли они не в дверь, через которую она вошла с капитаном Ваном. Гисласон свернул в еще один коридор, который кончался дверью с надписью: АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД ВКЛЮЧИТСЯ СИГНАЛИЗАЦИЯ Гисласон открыл ее, и ничего не случилось. Только холодный ветер хлестнул дождем. Гисласон сделал приглашающий жест. Анна застегнула куртку, надела капюшон и вышла под дождь. Небо начинало темнеть, и заметно похолодало. Дождь как будто зарядил надолго. Гнусный вечер. Он последовал за ней и закрыл дверь. – В такую погоду в океан выходить не стоило бы, – сказала Анна. Он прижал палец к губам. Они направились в обход лагеря по тропке, утоптанной в пружинящем ковре псевдомха. У главного входа их тропка влилась в дорожку, которая вела вниз по склону, – настоящую, проложенную машиной и утрамбованную галькой с пляжа. Камешки были предательски скользкими, Анна шла медленно. Гисласон шагал сзади. Чем дольше она думала, тем сильнее становилась ее неуверенность. Никлас знал о военной разведке куда больше, чем она. И его состояние объяснялось вовсе не трусостью. Он знал, что с ним намерены сделать, вот чем объяснялся его ужас. Никогда еще она не видела, чтобы человек испытывал подобный страх. Ей вспомнились секретные службы современной истории – гестапо, ЦРУ, КГБ и другие – их названия она забыла, так как узнала о них только в университете из курса лекций, анализировавших звериную жестокость. Теоретически теперь с подобным было покончено. Но так ли это на деле? И вот, спускаясь с холма туда, где желтели огни научной станции, Анна сообразила, что дипломаты, возможно, не санкционировали похищения – ничто на их участие не указывало. А в таком случае, если майор действует на спой страх и риск, то она, Анна, предает не только Никласа и себя, но и свое правительство. Дерьмовое положение, дальше некуда. Холм остался позади, и идти стало легче. Дорожка вилась между зданиями поселка. За стеклами освещенных окон в кабинетах и лабораториях работали люди. А в комнате отдыха они собрались выпить перед ужином. Она увидела рюмки, бокалы и представила себе их содержимое: аперитивы, вино, какая-нибудь фантастическая вода. Такая уютная, такая домашняя обстановка. О, черт! Здесь струи дождя блестели серебром в свете фонарей. По сверкающей черной гальке ползали подобия мохнатых голубых гусениц. – Что это за омерзительные твари? – спросил Гисласон. – По сути, черви. Покров у них не волосяной и не служит для сохранения тепла. Собственно, это органы пищеварения. – Что? – Ясмин, зоолог, который ими занимается, называет эти волоски ресничками, но полагает, что это название вряд ли привьется. Реснички вырабатывают пищеварительные ферменты и всасывают растворяемую ими пищу. У них имеется кишечник, но нет рта – только анальное отверстие. Пища поступает в организм через реснички, а шлаки выбрасываются из задницы. – Чем они питаются? – По словам Ясмин, всем, что им попадается. Главным образом микроорганизмами в почве, но еще и падалью, а также, по мнению Ясмин, корнями живых растений. Они обитают в норках в своего рода питательном бульоне из пищеварительных соков и того, что эти соки переварили. Словно внутри собственного желудка. Поразительные существа! Гисласон неопределенно хмыкнул. – Выползли они из-за дождя. Их норки залило. Червей становилось все больше. Анна старалась не наступать на них и молчала – отчасти, потому что должна была следить, куда ставить ногу, но главное, потому что напряженно думала. Она не хотела выходить на катере в океан в такую погоду и не хотела участвовать в межпланетном инциденте. И еще она – совсем уж иррационально – не хотела быть соучастницей в том, что сделают с Никласом Сандерсом. Но как ей поступить? Бежать? Закричать? Гисласон рядом – высокий, сильный. Она почувствовала, как он хватает ее, душит или оглушает каким-нибудь особым приемом (их же обучают всяким тайнам рукопашной схватки). И она проснется под замком, восстановив против себя майора, а катер все равно уйдет в океан. Ей представилось, как он поднимает волны в бухте, пугает ее инопланетян, безвозвратно нарушает хрупкий мир брачного сезона. Если она и сумеет привлечь чье-то внимание, то лишь сотрудников станции. А что они смогут сделать против разведки? Последнее здание осталось позади. Впереди лежала бухта, непроницаемо темная в эту минуту. Ее инопланетяне еще не начали ночную демонстрацию, или же дождь затуманивает вспышки. Однако фонарь у причала горел ярко, и они различили очертания катера. Анна сошла на причал первой, ступая еще осторожней. Червей тут не было, но металлическая поверхность стала очень скользкой от дождя. В воде неподалеку она заметила слабую бледную вспышку неопределенного цвета. Кто-то из инопланетян заявлял о себе, но без настойчивости и убедительности. «Я это я. Мне кажется, я почти убежден, что я это я.» Гисласон почти наступал ей на пятки. Бежать некуда. И уж конечно, она не прыгнет в воду, повсюду пронизанную стрекательными щупальцами. Иоши ждал на катере в дверях каюты, прячась под зонтиком из солнечно-желтой промасленной бумаги. Едва они поднялись на борт, он сказал: – Это очень удачно, Анна. Я потом объясню. Добрый вечер… э… держатель. Так ведь? – Да, – ответил Гисласон. Анна покосилась на него. Он нахлобучил капюшон куртки на самые глаза, и не было никакой возможности догадаться, что он не Никлас. – Будьте как дома. Желаю приятно провести время. – Он поднял зонт и прошел мимо них, кивнув Гисласону. Анна вошла в каюту. Гисласон присоединился к ней через минуту. – Он ушел. Можно отчаливать. – Надо отсоединить кабели аппаратуры на плоту, – сказала Анна. – И я должна предупредить псевдосифонофор. – Как так? – В бухте их полно, и они достигли той стадии, когда не замечают ничего кроме друг друга. Мы можем натолкнуться на них, и, конечно, разрежем щупальца. – Как вы их предостережете? – Он нахмурился. – На плоту есть фонари – на большом, посреди бухты, и мы располагаем программой, переводящей английские фразы в световые сигналы. Они общаются именно так. Световыми вспышками. – Нет. – Он решительно покачал головой. – Я не отчалю, пока не предупрежу животных в бухте. Возможно, они разумны, но в любом случае очень уязвимы. И я отказываюсь причинить им вред. Такой ответственности я на себя не возьму. Бледно-зеленые глаза впились ей в лицо, на вытянутом лице появилось задумчивое выражение. Он взвешивал возможности, анализировал последствия, и у него возникло ощущение – абсолютно четкое – что некоторые из этих возможностей ничего хорошего ей не сулят. – Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Просигнальте им. Но я буду следить за вами. Она кивнула, отошла к компьютеру и отыскала директорию для перевода, включавшую две программы. Одна переводила английский на световой язык. Вторую составил Иоши, когда взялся научить животных петь «Был ягненочек у Мэри». Эта программа переводила английский на международный сигнальный код. Она включила вторую программу, озаглавленную «СП2 – МСК», стараясь придумать безобидную расшифровку для засветившихся на экране букв. Но Гисласон ее о них не спросил. – Я наберу восемь слов, которые программа преобразит в разноцветные вспышки. А именно: «Опасность. Непонятный друг». Так обозначается катер. – Она набрала. – И дальше: «Без промедления плывите к берегу». – И этого хватит? – поинтересовался Гисласон. – Угу. Она допечатала весть и нажала «ввод». В нижней части экрана появились вопросы. Какими цветами посылать? Как часто повторять и как быстро? Она ответила стремительно, надеясь, что Гисласон не успеет сообразить, что эти вопросы указывают не на перевод на язык псевдосифонофор, а совсем на другое, и опять нажала «ввод». Экран очистился, только курсор мигал в верхнем левом углу. – Можно отсоединять кабели. Плот переключен на автоматическую систему и будет сигналить на аккумуляторах. – Надеюсь, я не допустил ошибки, – заметил Гисласон. – Конечно, нет, – заверила она его. Они поднялись на палубу. Уже совсем стемнело, нее инопланетяне завели свой ночной разговор: предварительные бледные сине-зеленые вспышки, более тусклые, чем обычно, из-за дождя. В центре бухты «Моби Дик» переливался огнями, как приземляющийся туристический лайнер. Вся его поверхность – и над водой, и под водой – становилась то оранжевой, то голубой. – Давайте же! – нетерпеливо сказал Гисласон. – У нас, правда, нет лишнего времени, мэм Перес. Они начали отсоединять кабели, связывающие катер с «Моби Диком». Весть – чередование точек и тире – для ее инопланетян никакого смысла не имела, но цвета они должны были понять. Оранжевый – злоба или опасность, голубой – отсутствие агрессивности. Вместе – дружеское предупреждение. Есть опасность, сообщала она им, – но не нападение. Когда заработают моторы катера, они поймут, в чем заключается опасность. Они знали, что катера опасны. Когда земляне только появились на планете, катера не пользовались для охоты за ними. Именно это и дало толчок к предположению, что эти животные могут обладать интеллектом – так быстро они научились бояться катеров, и так быстро страх перед катерами охватил все особи. В любое другое время года звук моторов послужил бы достаточным предупреждением, но в данный момент они были сосредоточены на спаривании и либо не обратили бы внимания на катер, либо – еще того хуже – впали бы в панику, начали бы выбрасывать во все стороны стрекательные щупальца и поражать друг друга. Весть же предназначалась не для них. Но для кого, она и сама толком не представляла. Никлас говорил, что хварский генерал заинтересовался псевдосифонофорами. Значит, он мог пересказать генералу свой разговор с Иоши. Может быть, хвархаты уловят, что плот передает что-то совсем новое. Может, они сумеют расшифровать сигналы. Рассчитывать на это не приходилось. Она больше надеялась на Иоши. Он-то сразу поймет, что весть дается международным сигнальным кодом и сразу ее расшифрует. Но скорее всего не поймет. Зато, конечно, сообщит Марте, а Марта не страдает недугом доктора Ватсона. Она поймет смысл. «Мой неизвестный друг в опасности. Действуй без промедления и не смотри на океан, смотри на берег». Может, ей все-таки следовало закричать, когда они шли через станцию, или попробовать убежать, хотя она ниже Гисласона и всегда бегала плохо. Последний кабель ушел под воду. – Снимите чалки, – сказала она Гисласону и забралась в кресло моториста. Козырек крышки нависал над приборной доской и креслом, теоретически защищая их от дождя, но она уже промокла насквозь, а холодный ветер швырял брызги сбоку. Перед собой она видела ветровое стекло с ползущими каплями, козырек крыши и нос. С флагштока свисал намокший вымпел с девизом экспедиции «К звездам за знаниями!» Анна повернула выключатель, и на приборной доске зажглись лампочки. Басистый приятный мужской голос сказал: – Добрый вечер! Приветствую вас в волшебном мире энергоуправляемого плавания. Я ваш морской компьютер Марк Десятый. Если вам требуются сведения, как управлять вашей новой моделью «Звездный Семьсот», прошу, оставьте меня включенным или нажмите красную кнопку слева от штурвала. Она нажала на красную кнопку. – Теперь я умолкаю, – произнес голос, – если только не потребуется предупредить о чем-либо или возникнет что-либо непредвиденное. Она включила моторы. – Концы отданы, – крикнул Гисласон. Она прибавила мощности. Катер двинулся вперед, и она повернула штурвал, отводя его от причала и поворачивая носом к бухте. Многие животные еще давали синие или сине-зеленые вспышки, но ритм изменился. Он стал быстрым и отрывистым – ритмом кода. А кое-где вспыхивали оранжевые огни, словно рвались бомбы. – Перед вами какое-то препятствие, – заявил катерный компьютер. – Пожалуйста, посмотрите на экран вашего сонара. Она посмотрела: экран был усеян пятнышками, мерцавшими зелеными огоньками: псевдосифонофоры! И прямо у нее на глазах они начали отодвигаться вправо и влево к краям экрана. Анна посмотрела на бухту. Перед катером открывался темный проход. – Бог мой! – сказал Гисласон. Вся бухта вспыхивала темно-оранжевым огнем и холодной голубизной. «Опасность. Непонятный друг. Опасность.» Несмотря на дождь, который хлестал по воде и туманил ветровое стекло перед ней, она ясно читала весть. – Они расслышали вас, – с удивлением произнес Гисласон, – вернее, увидели. Поняли ваше предупреждение. – Они не идиоты. Темный коридор тянулся мимо «Моби Дика»к океану. Она вела катер по нему. Стеклоочистители метались по стеклу. Капли дождя, которые они не успевали смахнуть, сверкали как сапфиры и топазы. – И у них прекрасная память, – добавила она. – Некоторые, вероятно, бывали здесь прежде, когда катер покидал бухту. Вы обратили внимание, как они очистили нам дорогу? Они знали, куда мы направимся. – Она помолчала. – А может быть, они съели того, кто бывал здесь. – Они едят друг друга? – спросил Гисласон с неподдельным ужасом. – Это неточное слово. Вернее было бы сказать, поглощают. Они захватывают друг друга – обычно крупные мелких. Победитель, или хищник, если хотите, парализует жертву, производит разъятое и синтезирует части. – И у всех на этой планете такие омерзительные привычки? Они уже вошли в пролив. Вода была темной, и на радаре не мерцало ни единого пятнышка. Животных впереди катера не было. – У жизни много омерзительных привычек, – сказала Анна. – На Земле немало животных, особенно среди клещей и ос-паразитов, от способов размножения которых мурашки по коже бегают. Гисласон что-то неопределенно буркнул. Согласился? Возмутился? Или у него просто несварение желудка? Она сосредоточилась на управлении катером, пока сонар не показал, что пролив остался позади. Но она и без приборов знала, когда катер вышел в океан. Воздух изменился, крепкий бриз с востока нес вкус соли и брызги. И катер задрыгал по волнам. – Половая жизнь людей тоже не всегда аппетитна, – сказала Анна, доканчивая свою мысль. – Безусловно, – согласился Гисласон, и по его категоричному тону она заключила, что он думает о Никласе Сандерсе. Вокруг них повсюду были ее инопланетяне. Океан был усеян сверкающими огнями, качающимися с волнами, – синими, зелеными, желтыми, оранжевыми, розовыми. Некоторые повторяли ее весть. Другие продолжали свое обычное: «я это я, я не нападу.» – Поверните на юг, мэм, – сказал Гисласон. Она повернула катер. За спиной у них и справа тянулся мрак, означающий сушу. Океан простирался впереди и слева. Большинство животных располагалось поблизости от входов в бухту, удерживаемые химическими вестями, которые волны выносили из бухты, где крупные особи готовились к спариванию. Однако на юге и на востоке там и сям вспыхивали огни, где плавало одинокое животное, или скопления огней, где животные собирались группами. Анна решила вернуться к поглощению: тема все-таки более спокойная, чем сексуальное поведение человека. – Они не столько отдельные организмы, сколько колонии. – Кто? Она указала на свет в океане. – Различные их части во многом сохраняют древнюю самостоятельность. И разделяться для них дело относительно простое. Парализующее вещество обездвиживает схваченную особь, но временно. Затем другое вещество, а, вернее, комбинация веществ, отдает команду частям разъединиться и прирасти к победителю. Насколько мы пока можем судить, в размерах они увеличиваются именно таким способом, а, как показывают эксперименты, каждая часть сохраняет собственную память. Нам неизвестен предел их роста, а также сколько способна прожить крупная особь и что она помнит. Может, столетия… или тысячелетия. Не исключено, что где-то там в океанских глубинах плавает вся история этого вида. Ну вот, опять она читает лекцию, как на дорожке о червях. Почему? Чтобы заглушить страх? Ей же очень страшно! – Здесь штурвал возьму я, – сказал Гисласон. – Я знаю наш курс. Анна соскользнула с кресла, и он занял ее место. 13 Катер все так же плыл на юг сквозь завесу дождя. Судя по приборам, они шли более или менее параллельно берегу, только его скрывал мрак. Инопланетяне попадались все реже и реже: проблеск голубизны во тьме, мелькнувший и погасший, а через минуту-другую – еще проблеск – зеленый, синий или (очень редко) оранжевый. «Я это я. Опасность.» (Может быть, «Злоба»). «Я не нападу.» Анна осталась рядом с Гисласоном. Козырек крыши более или менее спасал ее от дождя, который заметно поутих, так что ветер теперь нес главным образом водяную пыль. – Нам эти тучи необходимы, – заметил Гисласон. – Надеюсь, они не разойдутся. – Но зачем? – спросила она. – Над нами, мэм, висит вражеский корабль с замечательными детекторами. Тучи хотя бы немного нас экранируют. Два корабля, мысленно поправила Анна. На стационарной орбите. Один доставил дипломатов, другой – инопланетян, покрытых серым мехом. В ясные ночи их можно было увидеть в небе над станцией, и ее коллеги – астрономы-любители и профессионалы – указывали ей на них. Две неподвижные звезды. Хварский космолет висел над океаном на востоке, земной – над дипломатическим лагерем. Их положение относительно станции и друг друга оставалось неизменным. Ответ Гисласона показался ей бессмысленным. Если приборы хвархатов настолько хороши, они безусловно обнаружат катер, пусть не визуально, а как-нибудь еще. Он же меньше всего шпионское судно и ничем не экранирован. Только Богу – во всяком случае не, ей! – известно, что именно он излучает, но в любом случае хвархаты сумеют зафиксировать это излучение и сразу установят, что оно означает. Ведь катер был единственным на планете. Анна посмотрела на своего спутника. Свет приборной доски озарял его худое вытянутое лицо снизу – зеленоватый призрачный свет. Привидение не из приятных. Она решила больше вопросов не задавать и отвернулась к океану. Тянулись минуты. Она совсем замерзла, но в каюту не спустилась, чтобы не оставлять Гисласона без наблюдения. Они миновали последнюю группу инопланетян – малышей, которые, вероятно, боялись приближаться к бухте. Они висели в воде к востоку от катера – огромное светящееся пятно, которое поднималось и опускалось с волнами. По нему пробегали цветные полосы – в основном синие и зелено-синие. Кое-где вспышки были оранжевыми и желтыми – злоба, обманутые ожидания, возбуждение, предостережение. Внезапно на минуту все пятно обрело удивительный лиловато-розовый цвет. Что он означал? Она не сумела уловить весть. Может быть, вариант успокаивающей вести, которой обменивались крупные особи? «Я это я. Не бойся.» Из скопления лились потоки света, вокруг него покачивались скопления поменьше. Хотя бы это она могла рассмотреть вопреки дождю и мраку. Ах, если бы у нее был самолет, а небо было бы ясным! Это требовало наблюдений сверху. – Что тут происходит? – спросил Гисласон. – Не знаю. Мы не занимались малышами, которые слишком молоды для спаривания. И, видимо, напрасно. Я бы очень хотела знать, чем вызвано такое поведение. Думается, они тут вне поля зрения других инопланетян, и, следовательно, реакция на свет не может быть побудительной причиной. И я хотела бы знать, почему они собрались тут. Во всяком случае не для обмена генетическим материалом. Они еще слишком молоды. – Она помолчала, глядя на качаемый волнами свет. – И еще я хотела бы знать, действуют ли они рефлекторно или отдают себе отчет в происходящем. Скопление инопланетян осталось позади. Катер продолжал плыть на юго-восток еще час. И больше нигде ни единой вспышки. Черт, ну и холодно же здесь! И страшно. На волнах появились еле различимые в темноте белые гребни. – Прошу прощения, – вдруг сказал приятный бас. – Ваш морской компьютер позволяет себе вмешаться второй раз. Если вы взглянете на экран радара, то обнаружите прямо по носу некий объект, примерное расстояние тысяча метров. Объект сплошной и плавает на поверхности. Он не движется. Если вы не хотите войти в соприкосновение с объектом, пожалуйста, измените курс. А если хотите войти в соприкосновение, пожалуйста, снизьте скорость. Гисласон ударил по красной кнопке. – Вы изъявили желание действовать самостоятельно. Я буду хранить молчание. – Жопа! – буркнул Гисласон. Катер сбавил ход. Анна всматривалась в темноту, но ничего не различала. – Что там? – Самолет. Тут мы сойдем. – Что-о?! Посреди океана? – Враги могут засечь катер, мэм. Вы, конечно, это понимаете. И оставаться на нем нам нельзя. Я предоставлю управление Марку Десятому. Полагаю, он справится. – Но это же единственный катер в радиусе десятков световых лет, оборудованный ценнейшими приборами для научной работы! Мы не можем его бросить! – И не бросим, мэм. Марку же не терпится приступить к делу. И мы дадим ему «добро». – Нет! – сказала Анна. – Мэм, у вас нет выбора. Она увидела впереди подпрыгивающие огни. Три огня над поверхностью океана – маленькие, тусклые, явно искусственные. Катер совсем замедлил ход. Анна различила силуэт самолета. Огни помечали его нос, хвост и крыло. – Невозможно! – сказала Анна. – Я потеряю работу! – Поверьте, мэм Перес, вам будет куда хуже, если вы откажетесь сотрудничать с майором. Катер стал боком к волне, и его закачало еще сильнее, пока Гисласон подводил его к самолету. Когда они уже почти соприкоснулись с его темным фюзеляжем, распахнулась дверца и в глаза Анне ударил желтый свет. Она замигала и увидела фигуру на фоне желтизны. – Лейтенант? – спросил мужской голос. – Нам придется причалиться, – сказал он. – Помогите Зангу, а потом поднимитесь в самолет. Она открыла было рот, чтобы возразить, но выражение на его лице заставило ее умолкнуть. Не слишком приятная личность, подумала она, помогая человеку в дверях привязать швартовы. Потом он протянул руку и втащил ее через узкую полоску воды в самолет. Теперь она могла его толком рассмотреть. Высокий восточный азиат в форме. Обычный гребень на голове выкрашен в бирюзовый цвет. И такие же брови – жуткая экзотика. Как бы отнесся к этому Никлас? Хотя сейчас ему, конечно, не до таких пустяков. – Добро пожаловать на борт «Воина-Тени»! – Солдат указал на узкое длинное помещение с сиденьями в дальнем конце перед металлической стенкой с закрытой дверью. Сиденья напоминали кресла ракетоплана или международного магнитопоезда на Земле… хотя в магнитке они без ремней. В остальном помещение было совершенно пустым. Грузовой самолет, подумала Анна. – Боюсь, у нас тут особых удобств не имеется, а я должен передать пакет лейтенанту Гисласону. Так вы присядьте, я через пару минут сварганю вам кофе. Она пошла к креслам и села лицом к стенке, до которой был какой-то метр. Ярко освещенное помещение напугало ее больше плавания по открытому океану. Действительно, азиат вернулся через пару минут, сошел в дверь в стенке и тут же появился снова, держа в руке тяжелую керамическую кружку без рисунка. – Боюсь, я могу предложить вам только черный. Но хоть кофе никуда не годится, чай еще хуже. Анна взяла кружку и отпила. Кофе действительно был из рук вон скверный. – Вы хоть иногда чистите кофеварку? – Это не первоочередное дело. Извините. – Он ушел. Она сделала еще глоток, совсем крохотный, и уставилась на стенку. Минут через двадцать в самолет поднялся Гисласон, сел рядом с ней и застегнул ремень. – Ну, вот. Теперь дело за Марком. Азиат закрыл наружную дверцу, забрал у нее кружку и прошел за стенку. Что там? Кофеварка? Рубка? Заработали двигатели. – Вы застегнули ремень? – спросил Гисласон. – Взлет будет не из легких. Так и оказалось, и Анна вспомнила, что никогда особенно не любила летать. Она вцепилась в ручки кресла. Гисласон прижал руки к лицу. Анну охватил ужас. – Что с вами? Самолет не в порядке? Самолет подпрыгнул еще раза два, а потом ровно взмыл в воздух. Гисласон посмотрел на нее. Цвет его глаз изменился. Они стали синими и настолько яркими, что словно светились изнутри. – Пресвятая Дева! – сказала Анна. Он ухватил прядь свисавших на лоб волос и дернул ее вверх и назад. – Черт! Больно. Волосы содрались, обнажив голый череп с обычным гребнем, желтым, как сливочное масло. Гисласон взлохматил гребень. Теперь он выглядел настоящим скандинавом, и всякое сходство с Никласом исчезло. Самолет повернул – она почувствовала, как накренилась кабина. – Куда мы летим? – У нас есть место, неизвестное врагу. – Он бросил парик на соседнее сиденье. – Располагайтесь поудобнее. Лететь нам долго. Анна откинулась на спинку и попыталась расслабиться. Она не представляла себе, куда они летят. На восток над океаном? На запад или на юг к суше? Если на юг, то окажутся над той частью материка, которая, насколько ей было известно, оставалась неисследованной. Аэросъемку, естественно, провели, и ее коллеги биологи взяли, несколько образцов фауны. Фотографии запечатлели невысокие голые горы и равнины, покрытые желтой мохообразной растительностью. Кое-где попадались лесочки из высоких кустов или из кустов и карликовых деревьев. На желтых мшистых равнинах паслись животные, смахивающие на помесь краба с броненосцем. В длину от кончиков передних клешней до конца покрытого броней хвоста они достигали двух метров. Самые крупные сухопутные животные на планете. Внешний скелет и умишка с дерьмишко, как выразился ее коллега. Но дыхательная система – поискать. Немного погодя Гисласон вытащил из кармана что-то вроде листа бумаги и развернул его. Получилась шахматная доска обычных размеров. Он постучал по краю и внезапно доска отвердела – негнущийся единый квадрат из металла и силикона. Красные поля засветились мягким розовым светом, черные остались черными, как окна, выходящие в космос. Впечатляет, подумала Анна. Он снова постучал по краю доски. Тотчас материализовались фигуры, хотя этот глагол тут не подходил, поскольку они были голограммными и слагались из света, а не из материи. Два ряда китайских воинов. А позади них слоны и советники, генералы верхом на конях и два великолепных императора, стоящие рядом со своими изящными нарядными супругами. Одежды одного императора были красными, другой был облачен в белые с серебром. – Вы играете? – спросил Гисласон. – Знаю ходы. – Этого маловато. – Он потрогал доску. Один воин выхватил меч. Крохотный клинок ярко блеснул. Воин взмахнул им над головой и шагнул вперед. Удержаться было невозможно, и Анна не отрывала взгляда от доски. Воины размахивали мечами и знаменами. Тяжело ступали слоны. Гарцевали генеральские кони. Советники скользили точно на шарнирах. Императоры двигались властно, а опасные императрицы семенили слегка покачиваясь. Да, впечатляет, хотя это и явная голограмма. Краски бледноваты. Красные и белые фигуры словно обведены радужным сиянием, и им недостает плотности, хотя они объемны и все детали четко проработаны. Время от времени они начинали мерцать или вовсе исчезали на секунду. Две призрачные армии, подумала Анна. И сражаются – ради чего? – Наверное, они очень дорогие, – сказала она вслух. – Шахматы? Да. Но в космосе деньги тратить почти не на что. А я люблю шахматы и всякие дорогие игрушки. Он продолжал играть, пока самолет не пошел на снижение. Тогда он отключил доску. Призрачные фигурки исчезли. Гисласон сложил доску и сунул в карман, когда самолет совершил посадку. На воду, решила Анна. Он погасил скорость, повернулся и остановился. Дверь перед ними открылась, из нее вышел синеглазый солдат. – Надо поторопиться, лейтенант. Облачный покров вот-вот разойдется. Гисласон кивнул и поднялся с кресла. – Мэм? Она пошла за ними к выходу. Синебровый открыл дверцу и прыгнул в темноту. Анна услышала всплеск. – Глубина метр, – сказал солдат. – Вода очень холодная. – Мэм! – сказал Гисласон. Она прыгнула, погрузилась в воду, почувствовала под ногами дно. Ступни заскользили по песку, и она чуть не упала, но солдат подхватил ее. – Все в порядке, мэм? – Да. Они побрели к берегу, Гисласон следовал за ними. Выбравшись на берег, Анна оглянулась и увидела в двери самолета еще одного солдата, женщину, которая сразу закрыла дверь и свет над водой исчез. И тут же на землю упал луч света – синебровый солдат держал в руке фонарик, освещая галечный пляж перед ними. – Идемте. И она пошла, как во сне. В пятне света галька сменилась желтым псевдомхом. Они начали подниматься на косогор. Вокруг них маячили какие-то фигуры в рост человека, но неподвижные. «Что это?!»– подумала Анна. И словно прочитав ее мысли, солдат навел луч на корявое деревце. Ствол и ветви были покрыты чем-то вроде густого пуха. Листья отсутствовали. – Где мы? – спросила она. – На южной половине континента? – Боюсь, я не могу вас просветить, – сказал Гисласон. Будь теперь день, она поискала бы взглядом крупных животных с клешнями. Но они вели дневной образ жизни. И им, и охотящимся на них хищникам требовалось солнечное тепло. Луч фонарика лег на обрыв впереди – низкий, сложенный из темных неровных камней. Они вошли в неглубокую пещеру. Ее замыкала дверь. Даже днем Анна ее не заметила бы, такой хорошей была маскировка. Солдат толкнул дверь, и она распахнулась. Открылся бетонный коридор с плафонами, отбрасывавшими бледный голубоватый свет. – Добро пожаловать в Лагерь Свободы! – сказал солдат. 14 Они вошли. Сначала Анна, за ней Гисласон, а последним солдат, который закрыл дверь. С внутренней стороны она оказалась металлической с колесом. Солдат повернул его, словно запирая подвал старинного банка. – Идите по коридору прямо, – сказал Гисласон. Их шаги отдавались легким эхом. Еще она слышала жужжание вентиляционной системы, и больше ничего. Метров через сто они подошли к новой двери. Солдат открыл ее. За ней сиял свет, играла музыка. Анна узнала мотив – самый модный, когда она впервые очутилась на Краю конфедерации: «Эта жизнь на Краю». Название группы она успела забыть. Они появлялись и исчезали, точно кометы. Но песня была потрясающая: «Где никто до меня не бывал, и все правила новы». А потом: «Вместо вести из дома помехи, помехи…» Но сейчас музыка гремела оглушительно, и она не могла разобрать слов. Звуковая аппаратура не лучшая во Вселенной. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=130120) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes 1 Что будет, то будет (исп.)