Особый отдел и тринадцатый опыт
Николай Трофимович Чадович

Юрий Михайлович Брайдер


Особый отдел #2
Как это ни прискорбно для любителей фантастики, мы можем сказать точно чудес не бывает. Потому что в нашей доблестной милиции существует Особый отдел, который с этими самыми чудесами борется, и притом весьма успешно. Его сотрудникам не страшны ни черные маги, ни русалки, ни мертвые двойники действующего президента, ни таинственные пришельцы из ниоткуда. Слегка побаиваются они только собственного начальника. Поэтому кому как не им расследовать дело о серии загадочных взрывов, сотрясающих пределы нашей Родины и ее не в меру независимых соседей? Итак, подполковник Кондаков, майор Цимбаларь, лейтенант Лопаткина и примкнувший к ним карлик Ваня Коршун получают новое задание.





Николай Чадович, Юрий Брайдер

Особый отдел и тринадцатый опыт


Отравленные стрелы, выпущенные умирающим Гераклом, всё ещё летят в поисках своей жертвы…

    Ж. Ф. Мармонтель




Глава 1

Ангельский язык


Среди вещей и явлений, которые Саша Цимбаларь не мог выносить, что называется, органически, на одном из первых мест – наряду с женскими капризами, мужской трусостью, яичницей-глазуньей и выдохшимся пивом – значился детский плач.

И надо же было так случиться, что коварная судьба, на сей раз принявшая обличье служебной необходимости, забросила его в одно местечко, где от этого плача буквально сотрясались стены. На разные лады орали сразу две дюжины младенцев, воспринявших своё появление в бренном мире как величайшую личную трагедию (что в общем-то было недалеко от истины). Мамаши и папаши, состоявшие при них, даже не пытались угомонить своих чересчур горластых чад.

Молчал лишь ребёнок, возлежавший на руках у Людочки Лопаткиной. Причём молчал, как говорится, мёртво. Такое странное поведение новорождённого не могло, конечно же, остаться без внимания присутствующих, именно ради детского плача сюда и явившихся.

– Какой у вас ребёнок тихий, – сказала женщина (по виду бабушка), сидевшая напротив. – За полчаса ни разу не пискнул.

Цимбаларь, распираемый раздражением (а по шкале человеческих эмоций его раздражение приравнивалось к среднестатистическому бешенству), с обманчивой вежливостью ответил:

– Мы пользуемся последним изобретением немецких педиатров – детским кляпом. Дышать он не мешает, а кричать не даёт. Вынимаем только на время кормления. Очень удобная вещь. Особенно для малогабаритных квартир.

Бабушка, до этого тянувшая шею на манер любопытного страуса, сразу отпрянула, зато сообщением Цимбаларя очень заинтересовался мужчина, сидевший через два человека от Людочки.

– А нельзя ли узнать, где вы этот кляп приобрели? – полюбопытствовал он.

– По Интернету заказали, – сообщил Цимбаларь.

– Замечательно! Я бы целый комплект заказал. И ребёночку, и жене, и тёще… А посмотреть можно?

– Нельзя! – категорически заявила Людочка. – Очень уж у вас, гражданин, взгляд тяжёлый. Так и сглазить недолго.

Принуждённо извинившись, мужчина надел тёмные очки и углубился в чтение газеты. Его жена и тёща, сидевшие тут же, продолжали оживленно точить лясы. Ребёнок, которого они, словно баскетбольный мяч, то и дело перебрасывали друг другу, орал громче всех.



Очередь продвигалась крайне медленно, и родители от нечего делать судачили между собой.

– Моему вчера месяц исполнился. Не поздно будет? – осведомилась мамаша, сама недавно игравшая в куклы.

– Даже и не знаю, что сказать… Поздновато, конечно, – ответила ей соседка, судя по следам пластических операций на лице, весьма умудрённая жизненным опытом. – Самый лучший срок – первые три дня. Тут уж вся правда вскроется, без утайки.

– Меня только на седьмые сутки выписали, – пожаловалась юница. – Роды оказались тяжёлыми.

– Евгений Леонидович, если надо, и по вызовам ездит, – сообщила дама бальзаковского возраста. – Правда, пускают его не во все родильные дома. Считают шарлатаном.

– Ну конечно! – Мужчина в тёмных очках оторвался от газеты. – В своё время власть имущие ретрограды даже Иисуса Христа объявили шарлатаном. За что потом и поплатились. Так ведь то были иудеи, разумные и порядочные люди! Что уж тут про наших беспредельщиков говорить.

– А чья душа вселяется в новорождённого? – поинтересовался кто-то из самого конца очереди. – Новопреставленного покойника или, скажем, современника царя Ирода?

– Тут никаких правил быть не может, – с видом знатока заявила бабушка, недавно уязвлённая Цимбаларем. – Нельзя путать наши мелочные расчёты с божественным промыслом. Что может значить для всевышнего время, если он сам создал его! Даже слуги его, ангелы небесные, не видят никакой разницы между прошлым и будущим.

– Верно, – подтвердила блондинка, державшая на руках писклявых близнецов. – Говорят, что в одну девочку из приличной семьи вселился дух знаменитого маньяка Чикатило. А другой ребёнок, мужского пола, обрёл душу королевы Марии Стюарт, казнённой пять веков назад.

Бабушка немедля добавила:

– Но чаще всего, конечно, о себе дают знать души новопреставленных. В Индии, например, тигр загрыз неосторожного крестьянина, а в роддоме имени Грауэрмана в тот же момент заорал младенец, душа которого ещё трепещет от пережитого ужаса.

– Откуда вообще берутся эти души? – спросила юная мамаша. – Ведь людей сейчас раз в пять больше, чем было, скажем, при Иване Грозном.

– Так ведь сколько бычков и овечек зарезали за это время! – грубо пошутил кто-то.

– Повторяю: нельзя с нашими мерками подходить к божьим делам, – не унималась авторитетная бабушка. – Если бог-сын сумел накормить тремя хлебами целую толпу, то бог-отец сотворит столько душ, сколько сочтёт нужным.

– Понятное дело, – кивнул Цимбаларь. – Плановое производство, как при социализме. Гонка за валом в ущерб качеству. На одну добротную душу приходится миллион бракованных.

– Это вы по себе судите? – ехидно осведомилась бабушка.

– И по себе тоже… Слабенькая мне досталась душонка. Со всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. К тому же износилась куда раньше тела. У вас, кстати, всё наоборот.

Опять наперебой заговорили о вопиющей несправедливости, существующей при распределении душ, о фантастическом везении одних и чудовищных неудачах других, о явных упущениях в воспитательной работе, которая, как известно, ведётся с заблудшими душами в аду. Блондинка, ради кормления близнецов обнажившая арбузоподобную грудь, высказала мнение, что некоторые души, вроде той, которая тридцать лет назад вселилась в её мужа, вообще нельзя выпускать из преисподней. Пусть мучаются там без водки, шлюх и табака аж до скончания времён.

Перезрелая дама, машинально поглаживая лицо, кожа на котором была натянута, словно на полковом барабане, возразила:

– Милочка, ад не резиновый. Души хоть и бестелесные, но своё жизненное пространство тоже имеют. Вечное забвение полагается только за самые серьёзные преступления, как это, например, имело место с Каином или Иудой. Почитайте на досуге Данте.

– Нашли авторитета! – фыркнула блондинка. – Да он же всё из пальца высосал. Православная церковь такой ад не признаёт.

– Православная церковь и переселение душ не признаёт!

Со всех сторон посыпались самые разные замечания, а мужчина в тёмных очках, словно бы ещё раз уточняя некую бесспорную истину, произнёс:

– Неважно, чья душа вселилась в ребёнка – египетского фараона, палестинского боевика или соседа по дому, захлебнувшегося водкой. Его дальнейшая судьба будет зависеть только от условий бытия и примера родителей. Для нас важно другое: первое время все дети говорят на одном и том же языке.

– Да-да! – охотно подтвердила бабушка. – На ангельском языке, который взрослые люди ошибочно принимают за плач. Но очень скоро он забывается вместе с памятью о прежней жизни.

– Если ангелы разговаривают подобным образом, не хотел бы я оказаться в их компании, – заявил Цимбаларь.

– Это вы сейчас так думаете, пока обременены грешной плотью, – сказала всезнающая бабушка. – А для освободившейся от тела бессмертной души докучливый плач превратится в сладостную музыку.

– Возможно, вы и правы, но боюсь, что лично мне рай не грозит. – Цимбаларь картинно пригорюнился.

– Оно и видно. – Бабушка согласно затрясла головой. – Но в любом случае отчаиваться не стоит. Милосердие божье беспредельно.



– Ну и тягомотина! – Цимбаларь наклонился к уху Людочки. – По полчаса на каждого клиента… Знаешь, что это всё мне напоминает?

– Аттестационную комиссию в главке, – ответила Людочка, которую эта пренеприятнейшая процедура ожидала в самое ближайшее время.

– Нет. Шведский бордель, работающий по программе оказания социальной помощи. – Перехватив недоумённый взгляд Людочки, Цимбаларь пояснил: – В смысле обслуживающий инвалидов и малоимущих пенсионеров.

– Неужели шведские инвалиды подолгу задерживаются у проституток? – усомнилась Людочка.

– Представь себе! Делом-то они занимаются от силы одну минуту, но много времени уходит на то, чтобы снять протезы, мочеприемники и прочую инвалидную амуницию.

– А как ты в этом борделе оказался?

– Нас туда на экскурсию водили, дабы продемонстрировать преимущества шведской модели социального обеспечения. Но ты ничего такого не думай. Нашу делегацию дальше вестибюля не пустили… Да и слава богу! Проститутки там были самого последнего разбора, вроде той кикиморы, что сидит напротив.

Бабушка, видимо, догадавшись, что речь идёт о ней, сразу отозвалась:

– Я здесь уже в пятый раз. Вожу своих подруг, у которых внучата появились. Говорят, у меня лёгкая рука. Всем моим крестникам достались хорошие души. Представьте себе, в одного малыша вселился дух композитора Чайковского.

– И что тут хорошего? – Цимбаларь изобразил недоумение.

– Ну как же! Будет сочинять эстрадную музыку. За это сейчас щедро платят. Видели бы вы загородную виллу композитора Кривого или поэта-песенника Рублика.

– Будет он сочинять либо нет, это ещё бабушка надвое сказала, – возразил Цимбаларь. – Тем более что в связи с развитием компьютерных технологий это занятие может потерять актуальность. Зато в том, что по части сексуальной ориентации ваш крестник пойдет по стопам Чайковского, сомневаться не приходится.

Людочка, вовремя заметившая, что бабуся, и без того не отличавшаяся полнокровием, стала белее простыни, выстиранной с применением широко разрекламированного средства «Ваниш», поспешила прийти к ней на помощь.

– Вы этого балбеса не слушайте, – сказала она, ткнув Цимбаларя локтем в бок. – С ним в младенчестве казус произошел. Душа досталась не цельная, а как бы состоящая из двух частей. Одна половинка ещё ничего, терпеть можно. Зато другая, судя по всему, прежде принадлежала московскому приказному дьяку Тельпугову, за злословие и глумление наказанному вырыванием языка.

– Причём раскалёнными клещами, – добавил Цимбаларь.

– И поделом, – сдавленным голосом произнесла старушка, крестя сначала себя, а потом и ближайших младенцев.



И вот они оказались наконец перед заветной дверью, к которой так стремились все собравшиеся здесь мамаши, папаши и бабушки.

Человек, находившийся за ней, действительно звался Евгением Леонидовичем, однако свою простецкую фамилию Куляев он с некоторых пор сменил на звучный псевдоним Кульяно, под которым и значился в уголовном деле, заведённом подполковником Кондаковым, – значился не свидетелем и даже не потерпевшим, а обвиняемым.

Разобраться во всех околичностях его преступной деятельности и, главное, поймать подозреваемого за руку должен был капитан Цимбаларь вкупе с лейтенантом Лопаткиной, уже прижившейся в особом отделе.



В непосредственной близости от дверей кульяновского кабинета посетители почему-то умолкали, кроме младенцев, естественно. Чтобы не сидеть как в рот воды набравши, Цимбаларь обратился к Людочке:

– Как там наш ребёночек? Не описался ещё?

Ответ звучал весьма загадочно:

– Всё зависит от тебя. Только ты своей властью не злоупотребляй. Как бы накладочка не случилась.

– Надо бы голосок его на всякий случай проверить. Авось не испортился со вчерашнего дня.

Цимбаларь сунул руку в карман и, сосредоточенно морща лоб, произвёл там какие-то манипуляции. Малыш, запакованный в шикарный атласный конверт, басовито хрюкнул. Все, кто сидел поблизости, подозрительно покосились на Людочку.

От досужих расспросов её спасла своевременно распахнувшаяся дверь. Выпорхнувшая из кабинета молодая женщина не смогла сдержать своего восторга.

– Есть! – воскликнула она, чуть ли не подбрасывая ребёночка вверх. – Моя Дашенька – царица Савская!



В глубине просторного кабинета за столом, имевшим форму полумесяца, восседал волоокий мужчина с буйной чёрной шевелюрой и чувственным негритянским ртом.

Пока он рассматривал чек, предъявленный Цимбаларем, Людочка расположилась в кресле, предназначенном для клиентов. Её напарнику пришлось присесть на низенький диванчик, стоявший в сторонке.

– Каков возраст ребёнка? – первым делом поинтересовался Кульяно.

– Семь дней, – ответила Людочка, хотя ложь, как всегда, давалась ей нелегко.

– Прекрасно. Имя уже дали?

– Нет. Сначала хотели дождаться вашего решения.

– Я ничего не решаю, – веско произнёс Кульяно. – Я только перевожу ангельскую речь, которой владеют новорождённые дети, на общедоступный язык.

– Как же вы сами до сих пор ангельскую речь не забыли? – с самым наивным видом поинтересовался Цимбаларь.

– Это праздный вопрос, не имеющий никакого касательства к делу, которое привело вас сюда, – сухо ответил Кульяно.

– Я просто из любопытства, поскольку прежде увлекался лингвистикой. К тому же, если вы заметили, наш визит оплачен по двойному тарифу.

– Сейчас многие так делают. – В голосе Кульяно послышалось лёгкое раздражение. – А что касается лингвистики, можете быть спокойны. Ангельский язык не поддаётся анализу и расшифровке, точно так же, как существование ангелов недоступно объяснению с позиций здравого смысла… Почему ребёнок молчит?

– Спит, – незаметно подмигнув напарнику, ответила Людочка. – Умаялся… Сейчас разбужу.

Едва она откинула уголок конверта и дунула в красное детское личико, как раздался богатырский рёв, достойный души Ахилла или Ильи Муромца. Цимбаларь с довольным видом убрал руку из кармана.

Кульяно прикрыл глаза, подпёр голову кулаком и стал с неподдельным вниманием вслушиваться в детский плач, словно бы это действительно была исповедь исстрадавшейся души, только что вышвырнутой из родного тела.

По прошествии примерно пяти минут, когда стенания стали ослабевать, он сказал, чуть приоткрыв один глаз:

– Вы его пощекочите чем-нибудь или в крайнем случае ущипните… Информации, знаете ли, пока маловато.

Людочка бесцеремонно встряхнула младенца, дунула на него посильнее, и плач почти мгновенно достиг уровня, соответствующего рёву турбин стартующего истребителя «МиГ-29» или крику восходящей звезды отечественного тенниса Алёны Шумиловой, отражающей подачу соперницы на тайм-бреке.

Издевательство над ребёнком длилось ещё минут десять, и к концу этого срока он уже не плакал, а только тяжко, с перерывами всхлипывал.

– Притомился, – сказала Людочка, сохранявшая удивительное хладнокровие. – Можно, я его покормлю?

– Пожалуйста, пожалуйста! – Кульяно с нескрываемым интересом уставился на её бюст. – Не стесняйтесь.

Однако, вопреки ожиданиям, молодая мама извлекла из сумочки рожок с молоком и сунула его в детский ротик. Раздалось жадное чмоканье.

– Мы вас слушаем, профессор. – Цимбаларь деликатно кашлянул в кулак.

– Ну что можно сказать… – Кульяно откинулся на спинку кресла, как бы демонстрируя этим своё возвращение из мира ангелов в наши суровые будни. – Душа, бьющаяся в тесной оболочке нового тела, не способна осознать окружающую действительность. Слова, произносимые ею сейчас, это не связный рассказ о прошлой жизни, где упоминаются имена, даты и географические названия, а всего лишь горестные стенания, жалобы на свою долю.

– Зачем ей жаловаться, переселившись из дряхлого старческого тела в новенькую оболочку? – удивился Цимбаларь. – Тут ликовать надо.

– Кое-кто, замечу, и ликует. Но это случается крайне редко. За долгие годы совместного существования душа так прирастает к телу, что воспринимает естественный процесс разъединения как мучительную травму. Тем более что на первых порах новое тело кажется ей клеткой, а то и гробом. Она не способна управлять ни его движениями, ни его чувствами. Гадить под себя и осознавать это – не очень-то приятно. Пройдут долгие годы, прежде чем тело и душа вновь сольются воедино. Но к тому времени прежняя память будет давать о себе знать лишь мимолётными видениями, называемыми у нас «дежа вю»… Это я к тому, что от прослушивания плача новорождённого нельзя ожидать чересчур многого. Конечно, есть великие души, выдающие себя первым же сказанным словом, которое одновременно является и последним словом предыдущего хозяина, зафиксированным в воспоминаниях современников. Например, одна девочка пяти дней от роду всё время повторяла: «Поцелуйте меня в задницу, палачи!» Из достоверных источников известно, что таковы были последние слова наполеоновского маршала Нея, казнённого роялистами.

– Такую фразу могли произнести тысячи, если не миллионы людей. – Цимбаларь с сомнением покачал головой. – Вот если бы, к примеру, девочка упомянула именно королевских палачей, тогда совсем другое дело… Между прочим, в музее Владимирского централа имеется фотокопия надписи, сделанной в ночь перед расстрелом знаменитым налётчиком Пашкой Кречетом: «Поцелуйте меня в жопу, совдеповские палачи!» Как видите, один к одному.

– К сожалению, на ангельском языке не может существовать таких понятий, как «королевский», «совдеповский», «фашистский» и так далее. Это слова-уроды, придуманные смертными людьми, а ангелы употребляют только возвышенные, вечные понятия. Найти им аналоги в человеческой речи не так-то и просто.

– Действительно, нелёгкая у вас работёнка, – посочувствовал Цимбаларь.

– Я бы так не сказал, – возразил велеречивый Кульяно. – Понимание ангельской речи даётся мне так же легко, как сочинение музыки Моцарту или стихосложение Пушкину.

– Да и берёте вы за свои труды, наверное, не меньше, чем Моцарт. – Как Цимбаларь ни крепился, а удержаться от колкости всё же не смог.

Однако Кульяно пропустил эту реплику мимо ушей – надо полагать, уже привык. Тут в разговор мужчин вмешалась Людочка, уже покончившая с кормлением ребёнка.

– Всё это, конечно, весьма любопытно и поучительно, но нас больше занимает собственный ребёночек.

– Как раз к нему я сейчас и перехожу. – Кульяно принял строгий вид. – В нашем деле без преамбул никак нельзя… Если мне не изменяют врождённые способности, опыт и интуиция, душа, воплотившаяся в вашего ребёночка, прежде принадлежала особе мужского пола, умершей насильственной смертью в расцвете лет.

– Вот те на! – вырвалось у Цимбаларя.

– Кстати, ничего плохого в этом нет, – продолжал Кульяно. – Долгие годы увядания и немощи влияют на душу гораздо хуже, чем внезапная ранняя смерть. Кроме того, в случаях, подобных нашему, душа гораздо быстрее адаптируется в новом теле.

– Но это всё общие слова. – В голосе Людочки сквозило разочарование. – А нам хотелось бы знать подробности. Предыдущая клиентка, например, громогласно заявила, что её ребёнок обрёл душу царицы Савской.

– Это уже собственные домыслы мамаши! – поморщился Кульяно. – Я всего лишь сообщил, что душа, доставшаяся её дочке, прежде принадлежала страстной и властолюбивой женщине, за две тысячи лет до нашей эры обитавшей где-то в районе Африканского Рога. Ни про какую царицу даже слова не было сказано. Разве не бывает страстных и властолюбивых домохозяек?

– Сколько угодно, – подтвердил Цимбаларь.

– Нет людей более тщеславных, чем родители маленьких детишек! – Видимо, замечание Людочки задело Кульяно за живое. – Каждый видит в своем наследнике потенциального гения: музыканта, спортсмена, учёного, военачальника. Позже, когда эти юные дарования превращаются в бездельников, алкоголиков и домашних тиранов, амбиции улетучиваются, но, склонившись над колыбелью, каждый надеется на лучшее… Так и быть, я попытаюсь восстановить некоторые моменты, способные пролить свет на прошлое новоявленной души. – Он наморщил лоб, как бы пытаясь освежить память и активизировать мыслительные процессы.

– Почему бы вам для удобства не пользоваться магнитофоном? – поинтересовалась Людочка.

– Я не уверен, что с помощью технических средств можно воспроизвести все тончайшие нюансы ангельской речи. Плач, конечно, запишется, но сохранится ли в нём прежний глубокий смысл – вот в чём вопрос.

– Это уж точно, – кивнул Цимбаларь. – Мистика и наука несовместимы.

– Не мешай! – цыкнула на него Людочка. – А вы, профессор, продолжайте, продолжайте.

– Обычно воины, погибшие в бою, проклинают своих врагов, – задумчиво произнёс Кульяно. – В нашем случае всё иначе. Душа, ещё не до конца осознавшая случившуюся с ней перемену, до сих пор пребывает в состоянии тягостного недоумения. Она пытается взывать к своей супруге, судя по всему, венценосной особе, к родному брату, состоявшему прежде в ближайших советниках, к взрослому сыну, находящемуся на чужбине, к осиротевшему народу… И вот что ещё – у души сохранилось воспоминание о резкой боли, возникшей где-то в районе уха.

– Пальнули в ухо из волыны, вот и все дела, – с видом знатока промолвил Цимбаларь.

– Нет, такая боль в памяти не сохраняется, говорю вам это как дипломированный врач. Между первыми болезненными ощущениями и смертью прошло достаточно много времени, что при выстреле в упор невозможно…

– Значит, в ухо влили сильнодействующий яд, что в Средние века случалось сплошь и рядом, – заявила Людочка. – Тогда здесь и голову ломать нечего! Это датский король, уж и не помню, как его звали, отец принца Гамлета и муж королевы Гертруды, погибший в результате заговора.

– Ну вот, сразу пошли в ход ярлыки, – огорчился Кульяно. – Но в речах, которые мне только что довелось услышать, не было и намёка на Данию, замок Эльсинор, холодное море и христианские традиции. Наоборот, некоторые слова можно истолковать как память о пальмах, верблюдах, раскалённых песках. Мне даже кажется, что боль в ухе как-то связана с укусом ядовитой змеи. Возможно, спящему человеку сунули в ухо разъярённую змею небольшого размера – песчаную эфу или карликовую мамбу. Такой укус всегда смертелен, поскольку не позволяет отсосать яд или удалить поражённые ткани.

– Пусть это был не датский король, а, скажем, дагомейский, – примирительно произнёс Цимбаларь. – Разница несущественная.

– Готов согласиться с вами. – Кульяно демонстративно глянул на часы. – К сожалению, ничего более определённого сообщить не могу… К тому же ваше время истекло, даже учитывая двойной тариф.



– Тем не менее нашему знакомству суждено продолжиться, – переглянувшись с Людочкой, сообщил Цимбаларь. – Скажем прямо, сюда мы явились не из праздного любопытства, а по долгу службы. Желаете взглянуть на наши удостоверения?

– Не мешало бы. – На пухлой физиономии Кульяно появилась кислая улыбочка.

– Мне это нетрудно, но в удостоверение вложено постановление о вашем аресте. Если я предъявлю его вам, обратной дороги уже не будет.

– А разве сейчас она есть? – демонстрируя чудеса самообладания, осведомился Кульяно.

– Есть, – кивнул Цимбаларь. – Хотя, честно сказать, шансов немного. Примерно пять из ста.

– Вполне приличные шансы, – обрадовался Кульяно. – Поэтому, с вашего позволения, я не буду распускать посетителей.

– Шутка неуместная! – Цимбаларь придал своему лицу так называемое прокурорское выражение, подсмотренное по телевизору у одного весьма видного деятеля российской юриспруденции. – Лейтенант Лопаткина, заприте дверь.

– Слушаюсь! – Людочка встала и, держа ребёнка под мышкой, словно свёрток с грязным бельём, выполнила распоряжение напарника.

Цимбаларь между тем завёл с Кульяно задушевный разговор:

– Не догадываетесь, почему мы здесь?

– Я не гадалка… Но раньше мне представлялось, что для предъявления обвинения людей вызывают в прокуратуру или милицию.

– Вам правильно представлялось. Однако обвинение может быть предъявлено и непосредственно на месте преступления.

– И таким местом вы посчитали мой кабинет? – Кульяно постучал по столу костяшками пальцев.

– Именно! Бандит орудует на большой дороге, ширмач режет карманы в общественном транспорте, а вы нарушаете закон, даже не покидая кресла. Разве то, чем вы занимаетесь, не является шарлатанством?

– Сначала это надо доказать. До сих пор такое не удавалось ни одному из моих оппонентов.

– Зато нам удалось!

Цимбаларь кивнул Людочке, и та, развернув конверт и пелёнки, вывалила на стол голого ребёночка.

Впервые хладнокровие оставило Кульяно, и он вместе с креслом подался назад. Как бы подливая горючего в огонь его паники, младенец напустил под себя обширную лужу, а потом сложил крошечные пальчики в дулю.

– Не пугайтесь, – доставая из кармана пульт управления, сказал Цимбаларь. – Это всего лишь электромеханическая кукла, созданная по нашему заказу известным конструктором Аркадием Рэмовичем Христодуловым. Умеет орать благим матом, мочиться, кормиться, двигать конечностями, гримасничать и многое другое. Подобных игрушек нет, наверное, даже в Голливуде.

– Зачем вам понадобилась эта бессовестная провокация? – сквозь зубы процедил Кульяно.

– Чтобы доказать вашу преступную деятельность. Сейчас вы слышали не детский плач, а звуковую композицию, синтезированную на компьютере из случайных шумов. Смысла в ней не больше, чем в писке комара. – Цимбаларь нажал соответствующую кнопку на пульте, и из животика младенца выдвинулась миниатюрная магнитофонная кассета. – А вы развели бодягу про убиенного в ухо туземного короля, ядовитых змей и верблюдов. Прямо сказка Шахерезады. Тысяча вторая ночь… Разве это не обман, не вымогательство и не шарлатанство?

– Учтите, всё происходящее здесь фиксируется скрытой камерой. – Людочка указала на свою сумочку, массивный замок которой украшал изумрудный страз.

– Спасибо за предупреждение… Но я всё же хотел бы взглянуть на ваши удостоверения, – сказал Кульяно, уже овладевший собой.

– Прошу, – недобро усмехнулся Цимбаларь. – Вы имеете на это полное право… Ордер мы оставим на столе.

Близоруко сощурясь, Кульяно прочёл:

– «Капитан милиции Цимбаларь»… «Оперативный сотрудник особого отдела»… Простите за неуместный вопрос, но какое дело до меня особому отделу? Я ведь не ожившая мумия и не инопланетянин. Преступлениями, вменяемыми мне, занимаются совсем другие службы.

– Можете быть спокойны, они в стороне тоже не останутся. А по линии особого отдела вы обвиняетесь в злостной клевете на должностное лицо, повлёкшей за собой тяжкие последствия и помешавшей отправлению правосудия. Причём ваша клевета не укладывается в рамки здравого смысла.

– Вот, оказывается, откуда уши торчат. – Кульяно понимающе кивнул.

– Наконец-то догадались! Тем не менее придётся напомнить вам некоторые факты. Несколько дней назад вы были вызваны в суд по какому-то смехотворному поводу. Лишение имущественных прав, не так ли?

– Ну да… Бывший компаньон хотел пустить меня по миру буквально голым.

– Судья Валентина Владимировна Чечёткина приняла сторону истца, и вы, выйдя из себя, обвинили её в зверском убийстве собственного мужа, на тот момент числившегося без вести пропавшим. При этом упоминались такие душераздирающие подробности, что судья Чечёткина получила обширный инфаркт. Было такое?

– Было. – Кульяно виновато кивнул. – Сорвался… Но я не клеветал. Незадолго до этого случая мне довелось выслушать жалобы души, напрямую обвинявшей в убийстве свою супругу Валентину Чечёткину. Несчастного оглушили, а потом живьём закопали в землю. Умирал он долго и мучительно, а такой стресс даёт о себе знать даже спустя несколько поколений… И вот я сталкиваюсь в суде с некой Чечёткиной, которая к тому же ведёт мое дело. Естественно, разобрало любопытство. Адвокат подтвердил, что у Чечёткиной действительно пропал муж. Совпадение, прямо скажем, удивительное. И вот когда она стала бессовестно засуживать меня, каюсь, не выдержал. Понесло. Сказал ей прямо в лицо всё, что накипело. Кто же мог знать заранее, что она хлопнется в обморок.

– Молитесь богу, чтобы этот обморок закончился благополучно. Иначе вам может грозить совсем другая статья.

Людочка, всё это время возившаяся с куклой, незаметно сунула Цимбаларю записку. Продолжая беседовать с Кульяно, он развернул её у себя на колене и прочёл: «Лопух, ты включил не ту кассету! Это была запись реального плача моей новорождённой племянницы».

Скомкав записку, Цимбаларь как ни в чём не бывало продолжал:

– Следовательно, вы настаиваете на том, что слова, сказанные в адрес судьи Чечёткиной, были не облыжной клеветой, а вполне обоснованным обвинением?

– В моём понимании – да, – кивнул Кульяно.

– Но подтвердить это фактами не можете?

– Увы!

– Хорошо, продолжим эксперимент. Прослушайте другую запись.

Теперь пультом завладела Людочка, смыслившая в управлении куклой побольше, чем Цимбаларь. Снова раздался душераздирающий рёв, исходивший не только из глотки, но даже из брюшка фальшивого младенца.

Уже спустя минуту Кульяно замахал руками:

– Вот это уже явная бессмыслица! Напоминает вой стиральной машины, насилуемой перфоратором.

Подобные опыты Людочка проделала ещё раз пять, чередуя записи натурального детского плача с подделкой. Кульяно реагировал абсолютно безошибочно.

Настроение обоих оперов заметно упало. Простенькое задание, казалось, уже выполненное, нежданно-негаданно превратилось в неразрешимую проблему. Выход из положения, как всегда сомнительный, нашёл Цимбаларь.

– Есть верный способ снять с вас все обвинения, – сказал он, уже воспламенённый собственной идеей. – Помогите найти труп Чечёткина, и за решетку попадёт она, а не вы. Но для этого вам придётся припомнить каждое слово, сказанное его душой.



– Знаете ли, я уже почти всё позабыл, – извиняющимся тоном произнёс Кульяно. – Учитывая специфику моей профессии, это неудивительно. Я буквально захлебываюсь в океане самой разнообразной информации.

– А если допросить родителей, присутствовавших на сеансе? – предложила Людочка.

– Ну что вы! Я их в такие ужасы не посвящал. Вскользь упомянул о насильственной и весьма мучительной смерти, которую пережила душа, вселившаяся в ребёнка. Остальное было болтологией чистейшей воды. – Он смущенно потупился.

– И всё же вам придётся поднапрячь память, – сказал Цимбаларь. – От этого зависят условия вашего существования на несколько ближайших лет… В зале суда вы, кажется, упоминали о каких-то колготках.

– Совершенно верно, – ожил Кульяно. – Чечёткина засунула в рот мужу колготки, случайно забытые любовницей в его автомашине.

– Выходит, и у Чечёткина рыльце было в пушку?

– Да, но за супружескую измену заживо не хоронят.

– Ещё как хоронят! – возразил Цимбаларь. – И хоронят, и душат, и сжигают, и кастрируют. Вспомните классические примеры. Хотя бы того же Отелло… Кстати, а как Чечёткина сумела справиться с мужем?

– Видели бы вы её! Не баба, а молотобоец! Из тех, кто не только коня на скаку остановит, но и медведя до смерти напугает. Не могу утверждать категорически, но со слов души у меня создалось впечатление, что сначала Чечёткина ударила мужа лопатой. Тяжелой, острой лопатой. А пока он пребывал в бессознательном состоянии, той же лопатой вырыла могилу.

– Нда-а… – задумался Цимбаларь. – Меня чем только в жизни не били, даже епископским крестом и урной с человеческим прахом, а вот лопатой ещё никогда.

– Интересная получается цепочка, – заметила Людочка. – Автомашина, колготки, лопата, могила. В городе такого случиться не могло. Возле подъезда могилу не выроешь. А в машине лопаты обычно не возят.

– Хочешь сказать, что разборка случилась где-то на лоне природы?.. А когда вам довелось услышать жуткую историю про зверски убиенного муженька? – Последний вопрос, конечно же, адресовался Кульяно.

– Э-э-э… Где-то весной или в самом начала лета. Можно уточнить по регистрационному журналу.

– Пока не надо. Если я что-то смыслю в этой жизни, горожане пользуются лопатами два раза в году. Весной, когда вскапывают дачные сотки, и осенью, убирая стопудовый урожай. Естественно, что большинство преступлений, связанных с применением лопаты, выпадает на эти периоды… Надо уточнить, имелась ли у Чечёткиных дача.

– Тут без помощи Петра Фомича Кондакова никак не обойтись, – сказала Людочка. – Надо звонить ему.

Спустя четверть часа она уже записывала адрес загородного домовладения, числившегося за федеральным судьей Валентиной Чечёткиной.



Едва Цимбаларь и Людочка покинули кабинет, как очередь, и без того наэлектризованная долгим ожиданием, взорвалась возгласами возмущения, которые заглушили даже детский плач. Однако появившийся следом Кульяно разом смирил разгулявшиеся страсти.

– К сожалению, неотложные дела вынуждают меня прервать приём. Приношу вам свои самые искренние извинения. – Он поклонился на все четыре стороны, словно злодей, осуждённый на казнь. – Желающие могут получить деньги обратно, а всех остальных я ожидаю завтра с утра.

– Похоже, вы абсолютно уверены в своей правоте, – сказала Людочка, когда они уже подходили к служебной машине, оставленной за углом.

– Способность блефовать – это тоже дар божий, – обронил Цимбаларь, в поисках ключа зажигания выворачивая карманы.

– Позвольте оставить ваше голословное обвинение без ответа, – парировал Кульяно. – А по поводу слов девушки можно выразиться следующим образом: я уверен в своей правоте, но не уверен в том, что смогу убедить в этом других… Мне на заднее сиденье?

– Конечно. – Цимбаларь распахнул дверцу. – Поедем с вами в обнимочку, а машину поведёт лейтенант Лопаткина… Почему вы тянете руки, словно нищий на паперти?

– Ожидаю, когда меня закуют в наручники.

– Как-нибудь обойдёмся без них, – сказал Цимбаларь. – Да и куда вы денетесь? Я мастер спорта по военному троеборью, в которое, как известно, входят стрельба из табельного оружия и бег по пересечённой местности, а лейтенант Лопаткина обладает редким даром превращать мужчин в камень.

– Я обратил на это внимание, – молвил Кульяно, уже забравшийся внутрь машины. – Лишь её служебное положение заставляет меня воздержаться от комплиментов.

– И тем не менее я не отказалась бы их послушать. – Кокетство, увы, не оставляло Людочку даже в самых не подходящих для этого ситуациях.

– А ваш спутник не похоронит меня заживо и не кастрирует? – опасливо поинтересовался Кульяно.

– Можете не беспокоиться. Он хоть и сумасшедший, но Уголовный кодекс чтит.

– Тогда бы я сказал примерно следующее, – оживился Кульяно. – Наш мир прекрасен тем, что в нём не только звучит ангельская речь, но и порхают ангельские создания.

– Не оригинально и не остроумно, – заявил Цимбаларь. – В коллективе особого отдела лейтенант Лопаткина уже давно имеет кличку Метатрон, то есть ангел божьего лица.

– Не оригинально, зато от души! – Людочка была явно польщена. – Ты ведь и такого не скажешь. Одни пошлости да скабрёзности. То грозишь примерно отодрать, то предлагаешь прикрыть меня с тыла.

– Не путай скабрёзности с профессиональным сленгом, – возразил Цимбаларь. – Когда я в последний раз прикрывал тебя с тыла, прикрывал, заметь, а не покрывал, ты и царапины не получила. Кондаков между тем заработал касательное ранение голени, а майор Дичко – сквозную дырку в брюхо.

– За тот случай я тебе сто раз спасибо сказала и, по-моему, однажды даже поцеловала… И давай прекратим муссировать служебные темы. Не следует забывать, что гражданин Кульяно всё ещё находится под подозрением.

– Под вашим подозрением я согласен находиться до конца своих дней. – Кульяно прижал руки к груди. – И мой энтузиазм не смогли бы охладить ни наручники, ни карцер, ни даже камера смертников.

– Это уже лучше, – похвалил Цимбаларь. – Ощущается истинная страсть. Но не следует забывать, что под личиной ангелов частенько скрываются самые отпетые из чертей…

Сквозь шипение радиостанции донёсся участливый голос Кондакова:

– «Гнездо» вызывает «Орлёнка – двадцать первого». У вас всё в порядке?

Людочка ответила:

– «Орлёнок – двадцать первый» на связи. У нас всё в порядке. Следуем по Каширскому шоссе в сторону Кольцевой автодороги. Подробности письмом.

Кондаков, уже привыкший к чудачествам своих молодых коллег, пожелал им удачи и дал отбой.



Чечёткина владела не дачей, а так называемым садовым участком, где в прежние времена позволялось строить только убежище от дождя да сарай для подручного инвентаря.

Правда, с тех пор в мире многое изменилось и прежние сараюшки, словно бы по мановению волшебного жезла бога Меркурия, покровительствовавшего не только торговле, но и воровству, превратились в подобие рыцарских замков и кафедральных соборов. В этом смысле судья Чечёткина ничем особым похвалиться не могла. Её загородный дом хоть и превосходил размерами хоромы небезызвестного купца Калашникова, однако значительно уступал соседям, как слева, так и справа.

Рассматривая высоченный забор, окружавший садовый участок, Цимбаларь произнес:

– Если в этом теремке обитает сейчас какая-нибудь мышка-норушка, то у нас могут возникнуть определённые проблемы.

– Связанные с отсутствием ордера на обыск? – уточнила Людочка.

– Именно.

– С каких это пор всякие бумажные формальности стали пугать тебя?

– Не забывай, что мы собираемся бомбить частное владение, принадлежащее не какому-нибудь бандитскому авторитету и не чиновнику-взяточнику, а федеральному судье Чечёткиной, известной своим тяжёлым нравом. Если наши смелые предположения не оправдаются, можем загреметь вместе с гражданином Кульяно.

– Тогда и рисковать не стоит, – отозвался знаток ангельской речи. – Вы ведь в конце концов карающий меч, а не адвокатская контора.

– Мы меч, защищающий справедливость, – с пафосом произнес Цимбаларь. – И перед преступной лопатой пасовать не собираемся. К тому же вы нам чем-то симпатичны. Пошли!

Не обращая внимания на табличку, предупреждающую незваных гостей о наличии злой собаки, он подёргал калитку, но та не поддалась. Перспектива лезть через забор не устраивала никого, в том числе и Цимбаларя, ради визита к Кульяно облачившегося в свой наилучший костюм.

На их счастье из окошка соседнего дома выглянула благообразная, хотя и слегка растрёпанная со сна старушка.

– Здрасьте! Вы к кому? – вежливо поинтересовалась она, похоже, сразу разглядев и приличные костюмы мужчин, и элегантный наряд дамы.

– Добрый день. У Чечёткиных дома есть кто-нибудь? – Дабы не спугнуть старушку раньше срока, ведение переговоров взяла на себя Людочка.

– Кому же там быть! Хозяин без вести сгинул, а хозяйка в сердечной клинике лежит, – охотно ответила старушка.

– Кто тогда собаку кормит?

– Нету уже собаки. Отмучилась, бедолага… А за домом я приглядываю. Огурцы поливаю. Вот только полоть силушек нет… Вы не знаете, Валентина Владимировна скоро вернётся?

– Даже затрудняюсь сказать… А разве у Чечёткиных детей не было?

– Да откуда они у такой гренадёрши возьмутся? Говорят, хотели ребёночка усыновить, да так и не собрались.

– Кому же дом достанется, если, не дай бог, беда случится? – в разговор вмешался Цимбаларь.

– Кто-нибудь обязательно найдётся. Чужое добро делить – это не огород полоть.

– А как вас зовут? – поинтересовалась Людочка.

– Агафья Кузьминишна. Если попросту, то баба Гафа, – сообщила словоохотливая старушка.

– Мы из милиции. – Людочка издали показала удостоверение. – Вы бы не могли пустить нас в дом Чечёткиных?

– От дома у меня ключей нет, – машинально крестясь, ответила старушка. – Неужто несчастье какое-нибудь приключилось?

– Ничего особенного… А как во двор войти?

– Сейчас, сейчас…

Баба Гафа исчезла и спустя минут пять выкатилась на улицу, но уже гладко причёсанная и даже слегка подкрашенная. Женщина оставалась женщиной в любом возрасте и в любой ситуации.

Потянув за рычаг, который почему-то не заметили оперативники, она открыла калитку и первой вступила на соседскую территорию.

Огород ещё не успел зарасти сорняками, но некоторое запустение уже наблюдалось. Среди кустиков клубники возвышались земляные холмики, нарытые кротом. Огуречные плети расползлись по соседним грядкам. Лук пошёл в стрелку. Непрореженная морковь превратилась в миниатюрные джунгли. Салат вымахал высотою в пояс.

– Где у Чечёткиной хранится садовый инвентарь? – зыркая по сторонам, осведомился Цимбаларь.

– В сараюшке, – ответила баба Гафа, ловко дергая лебеду и пырей.

Лопат оказалось сразу две – совковая, сплошь покрытая засохшим навозом, и штыковая, годная и на труд, и на бой.

– Копать собрались? – полюбопытствовала старушка.

– Может быть, – уклончиво произнес Цимбаларь. – Собака когда околела? До болезни Чечёткиной или после?

– Она сначала сбесилась. Как только хозяин пропал, стала скулить, бросаться на всех, землю рыть. Хозяйка позвала знакомого охотника, он её и пристрелил.

– Видать, любила хозяина?

– Конечно. Он её щенком с базара привёз. Сам кормил. Хозяйка живых тварей не уважала. Сколько раз предлагала ей котёночка взять…

– Труп собачий куда дели?

– Здесь и схоронили. Возле заборчика.

– Охотник схоронил?

– Нет, сама хозяйка. Она землю рыла, что твой колхозный трактор.

– Покажите место.

Пока старушка пробиралась между грядок к забору, Людочка вполголоса осведомилась:

– Думаешь, собака и хозяин лежат в одной могиле?

– Почему бы и нет? Типичный бандитский приёмчик.

– Но ведь Чечёткина не бандит, а судья.

– Вот именно. С кем поведёшься, от того и наберёшься.

В указанном бабой Гафой месте земля успела заметно просесть. Не спрашивая разрешения, Цимбаларь приступил к раскопкам. Пиджак и сорочку он предусмотрительно снял, зато брюки вскоре потеряли свой безупречный вид.

Уже на глубине двух штыков лопата наткнулась на что-то твердое, и Цимбаларь выволок наружу мешок, из которого торчали собачьи лапы и хвост. Тошнотворный запах заставил людей отступить, но привлёк тучи мух.

– Как пса звали? – спросил Цимбаларь.

– Матрос, – утирая слезу, ответила баба Гафа.

– Значит, отплавался…

Он опять взялся за лопату и на глубине полутора метров достиг слоя глины, сохранившейся в неприкосновенности ещё, наверное, с эпохи последнего оледенения.

– Похоже, ошибочка вышла, – сказал Цимбаларь, недобро косясь на Кульяно. – Не по делу ангелы лепетали.

Тот лишь удручённо развел руками – дескать, за что купил, за то и продал.

К яме, зажимая платочком нос, приблизилась Людочка:

– А если Чечёткина спустя некоторое время откопала труп и перевезла в другое место? Машина ведь под рукой была.

– Ещё неизвестно, умела ли она на этой машине ездить, – буркнул Цимбаларь, отмахиваясь от мух, спутавших дохлого пса с живым человеком. – Спроси у бабки. Она к тебе вроде благоволит.

– Она, бедная, уже и не рада, что с нами связалась… Агафья Кузьминишна, – Людочка призывно помахала старушке, предусмотрительно отступившей к калитке, – Чечёткина машину водила?

– Упаси боже! Даже не притрагивалась к ней. После пропажи хозяина машина неделю посреди двора стояла. Потом за ней покупатели прикатили. Грузинцы.

– В грядках надо искать, – вполголоса произнёс Цимбаларь. – Только в грядках. Во всех других местах земля как камень убитая. А могилу для оглушённого мужика надо было в темпе копать. Причём случилось это в конце мая или в начале июня, когда всё посаженное уже проросло. Вникаешь?

– Агафья Кузьминишна! – Людочка вновь обратилась к старушке. – Чечёткина в огородном деле разбиралась?

– Это уж не отнимешь! Как, бывало, из города приедет, сразу за грабли и лейку хватается. Семена хорошие покупала. Газету «Сад и огород» выписывала. Помидоры у неё, почитай, во всём посёлке самые лучшие были.

– Я попрошу вас взглянуть на грядки. Нет ли среди них такой, где овощи посажены как-то не так: то ли в спешке, то ли не в срок, то ли не по правилам.

– Гляну, почему же не глянуть… – Старушка засеменила вдоль грядок. – Свекла мелковатая, но это потому, что весна холодная выдалась. У меня самой такая же беда… Капусточка хорошая, опрыскивать пора… Лук перерос… Клубника уже налилась… А вот тут непорядочек! – Она замерла, словно охотничья собака, почуявшая дичь. – На этой грядке у хозяйки кабачки предполагались. А теперь не разбери-поймёшь. И горошек, и сельдерей, и крапива, и прошлогодний укроп посеялся. На Валентину Владимировну совсем не похоже…

– Должно быть, на заседании суда переутомилась… Эй, любезный! – Цимбаларь подозвал Кульяно и торжественно вручил ему лопату. – Теперь ваша очередь копать. Если и сейчас ничего не найдём, вы в этой яме и останетесь.



Кульяно в чём был, в том и за работу взялся – даже узел на галстуке не ослабил. Возможно, он и в самом деле был уверен, что роет собственную могилу. Тем не менее работа продвигалась споро.

– Да вы никак с лопатой в руках родились, – пошутил Цимбаларь.

– Прежде чем посвятить себя медицине, я закончил историко-архивный факультет, – сообщил Кульяно, углубившийся в землю уже по пояс. – Каждое лето выезжал на археологические раскопки. Однажды откопал скелет сарматского воина в полном боевом облачении.

– Тогда вам обязательно повезёт.

Как бы в подтверждение этих слов лезвие лопаты звучно лязгнуло. Кульяно присел и принялся разгребать землю руками. Затем из ямы раздался его сдавленный голос:

– Зубы.

– Чьи? – хором воскликнули Цимбаларь и Людочка.

– Похоже, человеческие… А вот и колготки!.. – Кульяно потянул вверх что-то полупрозрачное и невесомое, похожее на паутину огромного паука.



На забор взлетел конопатый мальчишка и взволнованно сообщил:

– Там в машине радиостанция надрывается. Какое-то гнездо вызывает орлёнка. Кажись, двадцать первого.

Пока Людочка бегала на улицу, Цимбаларь с Кульяно жадно курили, а баба Гафа пила валерьянку, которую постоянно носила при себе.

– Вот вы общаетесь, так сказать, с переселившимися душами… А что вас при этом поражает больше всего? – поинтересовался Цимбаларь.

– То, что в младенцев, родившихся здесь и сейчас, нередко вселяются души, прибывшие из ещё не наступивших времён.

– Вы их понимаете?

– Да, хотя и в гораздо меньшей степени, чем другие.

– В будущем люди тоже будут убивать друг друга?

– Ещё как! Но уже не лопатами и ядами, а каким-то ужасным оружием, принцип действия которого я так и не понял.

– Ну и дела… – Заметив возвращающуюся Людочку, Цимбаларь торопливо загасил окурок.

– Кондаков нас разыскивает, – сказала она, стараясь ничем не выдать своих чувств. – Велел сворачивать операцию. Чечёткина после очередного инфаркта умерла в реанимации. Перед смертью призналась в убийстве мужа. Оправдывалась тем, что действовала в состоянии аффекта.

– Что ещё говорил Кондаков?

– Посоветовал извиниться перед гражданином Кульяно. Лишние жалобы нам сейчас ни к чему.

– Это мы запросто. Сейчас надлежащим образом задокументируем труп и сразу в «Метрополь». Самое подходящее место для извинений.

– Сойдёт и скромная забегаловка, – сказал Кульяно, вытирая галстуком пот, катившийся по его лицу. – А если лейтенант Лопаткина одарит меня целомудренным поцелуем, то я даже согласен спеть на ангельском языке.

– Вот этого не надо! – решительно запротестовал Цимбаларь. – Иначе я в целях самообороны прочту стихи собственного сочинения.

– Неужели они такие страшные? – удивился Кульяно.

– Страшные – не то слово, – вздохнула Людочка. – От таких стихов умом можно тронуться. Бурлюк и Хлебников отдыхают…




Глава 2

Черноморско-Балтийский зигзаг


Цимбаларя, как всегда явившегося на службу с опозданием, ожидал сюрприз. В его кабинете, накануне запертом на все замки и тщательно опечатанном, за письменным столом восседал Ваня Коршун.

– Привет, – сказал Цимбаларь, не видевший маленького сыщика уже месяца два. – Как ты здесь оказался?

– Форточки надо закрывать, – ответил тот.

– Оплошал, не спорю. Но и тебя такие фокусы не красят. Приличные люди в форточки не лазят.

– Кто сказал, что я приличный человек? – Ваня соскользнул с кресла, и его вихрастая макушка оказалась вровень со столешницей. – Говорят, что бытие определяет сознание. А моё сознание определяют антропометрические данные.

– Ладно, не заводись с утра пораньше. – Цимбаларь похлопал Ваню по плечу. – Лучше расскажи, где пропадал столько времени?

– В командировку ездил, – сдержанно ответил тот. – Улучшал породу африканских пигмеев.

– А сейчас, значит, сюда, – понимающе кивнул Цимбаларь. – Улучшать показатели особого отдела.

– Сюда… Похоже, опять будем работать в одной команде. Как там остальные поживают?

– Нормально. Кондакову в очередной раз продлили срок службы. Полковник Горемыкин по этому поводу к самому министру ездил… Людочка заочно учится на факультете оккультных наук. Цветёт, как чайная роза.

– Хм, – задумался Ваня. – Цвести розой, тем более чайной, свойственно скорее брюнетке. А Людочка, учитывая её масть, должна цвести ландышем. В крайнем случае лилией.

– Да по мне хоть чертополохом!

– Я-то думал, вы уже поженились.

– Скажешь тоже… Два мента в одной семье – это уже чересчур… А что за операция намечается?

– Сам не знаю, – пожал плечами Ваня. – Хотел у тебя узнать.

– Надо Кондакова расспросить. Он всегда нос по ветру держит.

Цимбаларь постучал кулаком в дверь соседнего кабинета, но там его сигнал проигнорировали. Безрезультатным оказался и телефонный звонок. Пришлось связаться с дежурным по отделу.

– Кондаков пришёл?

– Раньше всех, – ответил дежурный. – Тебе бы с него пример брать.

– Молодой волк никогда не берет пример с дохлого льва…. Где он сейчас?

– У начальника.

– Вот те на! В такую рань и уже у начальника.

– Руководство Петра Фомича уважает. Мы с тобой в его годы окажемся на свалке истории.

– Ты за других-то не ручайся!

– Не хочешь на свалку? – хохотнул дежурный. – Тогда поезжай на Шибаевский пруд. Спасатели сообщают, что там утопленница всплыла. С хвостом, вроде русалки. Местный участковый это тоже подтверждает. Я заявление уже зарегистрировал.

– Звони в научно-исследовательский институт биологии земноводных. А я занят. – Цимбаларь положил трубку. – Слышал? Кондаков с восьми утра у начальника парится… Как выражался пророк Даниил: что-то страшное грядёт.

– Врешь ты всё, – фыркнул Ваня. – Пророк Даниил много разного наплёл, но до такой ахинеи не додумался.

– Ты это потому так говоришь, что знаком только с синодальным переводом Библии, сделанным опять же с греческого перевода, называемого «Септуагинтой», – возразил Цимбаларь. – Я же имел удовольствие читать Ветхий Завет в подлиннике. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Ты Кондакову баки забивай, а мне не надо, – отмахнулся Ваня. – Тоже мне, лингвист ментовский…

В этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась Людочка, одетая в джинсовый костюмчик, брюки которого были сплошь покрыты соблазнительными прорехами.

– Наше вам с кисточкой, – поздоровалась она. – Ваня Коршун у тебя?

Однако за мгновение до этого шустрый лилипут успел юркнуть в стенной шкаф и оттуда замогильным голосом произнёс:

– Здесь его бестелесный дух! Кто посмел беспокоить астральное создание?

– Хватит придуриваться, – сказала Людочка. – Иди, обнимемся.

Обрушив несколько полок, Ваня стремительно покинул шкаф, но в руки Людочке не дался, а обнял её за ногу, припав носом к самой обширной прорехе.

– Я по тебе соскучилась! – Девушка погладила его по вихрам.

– Думаешь, я не соскучился? Как увижу жирафу, сразу сердце трепещет.

– Где же тебе жирафы встречаются? – манерно удивилась Людочка. – Неужели ты в зоопарке мартышкой работаешь?

– Ваня только что прибыл из Африки, – пояснил Цимбаларь. – Охотился с пигмеями на крупную дичь и обучал их женщин приёмам цивилизованного секса.

– Ну ладно, обменялись любезностями, и хватит. – Людочка приподняла Ваню и легко посадила на стол. – А сейчас вернёмся к суровым служебным будням. Нас всех вызывает к себе начальник отдела.



Несмотря на зябкую искусственную прохладу, царившую в кабинете Горемыкина, Кондаков, находившийся здесь уже больше часа, лоснился от пота. Как видно, досталось ему уже изрядно, хотя и неизвестно, за что.

Да и вообще, сегодня начальник был явно не в духе. Если обычно при разговоре с подчинёнными он не поднимал глаз, разглядывая полированную поверхность стола, то теперь поминутно метал в них взгляды-молнии, не делая различия между правыми и виноватыми.

Первой на орехи досталось Людочке.

– Лейтенант Лопаткина, у вас с материальным положением всё в порядке? – сухо поинтересовался Горемыкин.

– Не жалуюсь, – ответила Людочка.

– Оклад содержания получаете в полной мере?

– Так точно.

– И надбавку за звание?

– Да.

– И надбавку за выслугу лет?

– Пять процентов.

– И премиальные по итогам работы за квартал?

– Спасибо, получила.

– Тогда почему вы ходите в лохмотьях?.. Не слышу ответа.

– Так уж случилось, – виновато вздохнула Людочка, стараясь прикрыть ладонями самые вызывающие прорехи.

– Подполковник Кондаков, случалось ли вам на протяжении долгой службы хоть однажды ходить в лохмотьях? – То, что Горемыкин обратился за посредничеством к третьему лицу, тоже служило недобрым знаком.

– Случалось, – пытаясь оттянуть часть начальственного гнева на себя, признался Пётр Фомич. – Причём неоднократно. Последний такой факт имел место в дружественной Эфиопии, когда эритрейские мятежники прорвали фронт и нашим военным советникам пришлось в одних подштанниках удирать через колючие заросли. Пёрли аж до города Макале.

– Это было вызвано форсмажорной ситуацией! – Испепеляющий взор сверкнул в сторону Кондакова. – Но даже в тех непростых обстоятельствах вы обязаны были поддерживать опрятный внешний вид. Старая армейская пословица гласит: можно быть босым, но обязательно при шпорах.

Тут на помощь Людочке пришёл Ваня Коршун, в силу своих уникальных способностей как бы застрахованный от начальственной немилости.

– Мода нынче такая, – болтая ногами, сказал он. – Все в дырявых штанах ходят. И Филипп Киркоров, и Мадонна, и Майкл Джексон.

– Джексону закон не писан. Это человек без пола, возраста и национальности. Мы не на него должны равняться, а уж тем более не на Мадонну. Лучше припомните, приходилось ли вам видеть хоть одного агента ФБР в лохмотьях? Имеется в виду не проведение спецмероприятий, а обычное служебное время.

– Я этих агентов, кроме как в кино, вообще никогда не видел, – смело парировал Ваня. – А кто же голливудским фильмам верит? У них по городским улицам Годзилла наперегонки с Кинг-Конгом бегает… Кроме того, вы в прошлый раз сами говорили, что ФБР нам не указ.

– Тогда я подразумевал исключительно тактические приёмы оперативной деятельности. И не надо передёргивать факты… Да и вам самому пора остепениться. С утра пьют только лица свободных профессий, к числу которых вы пока не принадлежите. – Взгляд Горемыкина уже высматривал очередную жертву. – Капитан Цимбаларь, а вы почему отмалчиваетесь? Лопаткину приняли в особый отдел исключительно благодаря вашему ходатайству.

Цимбаларь, которому подходило время получать майорские погоны, старался держаться тише воды ниже травы.

– Виноват, – пробормотал он. – Недосмотрел. Обещаю взять внешний вид Лопаткиной под особый контроль.

– Если вся проблема только в моих брюках, я согласна до конца рабочего дня походить без них, – сказала Людочка смиренным голосом.

– Я тебе свои могу на время одолжить! – немедленно отреагировал Цимбаларь и даже взялся за пряжку ремня. – Мне сейчас всё равно на Шибаевский пруд ехать, утопленницу осматривать.

– Какую ещё утопленницу? – удивился начальник. – С каких это пор особый отдел выезжает на утопленников?

– Да что-то там неясное… Свидетели утверждают, что она будто бы с хвостом. Как русалка… Вот дежурный и попросил меня съездить.

– Передайте дежурному, чтобы послал кого-нибудь другого. С нынешнего дня приказом по отделу вы включены в состав оперативной группы, которой поручаются совсем иные задачи… Хочу дать вам наперёд один совет. Следите за своей лексикой. Русалка не может быть утопленницей, поскольку вода является естественной средой её обитания. Вы ведь не назовёте утопленником дохлого карася, выброшенного волной на берег?

– Не назову, – согласился Цимбаларь, которого второй раз за нынешнее утро упрекнули в отсутствии чутья на живое слово, хотя в глубине души он мнил себя прирождённым лингвистом. – В Шибаевском пруду обнаружена особа женского пола… э-э-э… предположительно с хвостом, скончавшаяся по неизвестной причине.

– Так-то лучше. – Склонив голову, Горемыкин уставился на свое собственное отражение, что означало конец грозы. – А сейчас, с вашего позволения, приступим к обсуждению деталей предстоящей операции.

Мгновенные переходы от гнева и мелочных придирок к предельной корректности должны были создать у подчинённых обманчивое представление о том, что начальник по натуре своей человек воспитанный и покладистый, а редкие вспышки грубости объясняются исключительно громадным грузом ответственности, лежащим на его плечах.

Короче, это была очередная маска, скрывавшая истинное лицо Горемыкина, неведомое даже его ближайшему окружению.



Оказалось, что неделю назад на перегоне Остров – Пыталово, невдалеке от латвийской границы, произошел взрыв, крайне озадачивший все компетентные органы, призванные предотвращать и раскрывать подобные чрезвычайные происшествия.

Достаточно сказать, что он сопровождался необъяснимыми природными явлениями, не имеющими аналогов в практике террористических актов и техногенных катастроф.

Примерно за полминуты до взрыва появилось странное свечение, словно бы фосфоресцировал сам воздух. Загадочные оптические иллюзии наблюдались не только в окружающем пространстве, но и на небесах. По одним версиям, полная луна, сиявшая до этого, пропала, по другим – сменилась тонким серпом убывающего месяца.

Свечение быстро разгоралось, а затем непосредственно на уровне земли образовался огненный шар, по показаниям некоторых очевидцев, понюхавших пороху в Афгане, похожий на так называемый объёмный взрыв, вызванный применением вакуумного оружия. Взрыв сопровождался грохотом, который, казалось, шёл со всех сторон.

Ударная волна и световое излучение затронули сравнительно небольшую площадь, однако на расстоянии двухсот-трёхсот метров не только вылетели стекла и воспламенились оконные занавески, но и на ветвях фруктовых деревьев спеклись уже начавшие созревать груши и яблоки. К счастью, прошедший накануне ливень не благоприятствовал возникновению пожаров, хотя стог прошлогодней соломы всё же сгорел.

Разрушения, случившиеся в эпицентре взрыва, оказались на удивление незначительными. Был разбросан балласт, то есть строительный щебень, укрепляющий железнодорожную насыпь, да перекошено несколько шпал. Рельсы не пострадали, однако на протяжении нескольких сот метров приобрели странный зеленоватый отлив, пропавший на следующие сутки.

Обошлось без жертв, лишь одна женщина, разбуженная странным свечением и опрометчиво сунувшаяся к окну, получила порезы осколками стекла.

Ближе всех к месту взрыва оказался путейский рабочий Посибеев, муж той самой пострадавшей женщины, хотя в это время ему полагалось спать дома крепким сном.

Посибеева оглушило и обожгло, но, прежде чем потерять сознание, он узрел какие-то кошмарные видения, описаниями которых не стал делиться ни с милицией, ни с прокурорскими работниками, ни с собственным начальством.

Это происшествие афишировать не стали, списав на гигантскую шаровую молнию, тем более что график движения поездов нарушен не был.

Анализ почвы, воды и атмосферы показал полное отсутствие радиации и отравляющих веществ. Анализ продуктов взрыва не был произведён в связи с полным отсутствием таковых. Даже самая совершенная криминалистическая аппаратура не обнаружила никаких следов взрывчатки и деталей адской машинки, а призывать на помощь экспертов ФБР, как это повелось в странах ближнего зарубежья, было неудобно – гордость заедала, да и ущерб оказался слишком уж мизерным.

Путейца Посибеева на всякий случай лишили премиальных и обещали посадить за систематические кражи угля и не менее систематические избиения жены.

Спустя три дня взрыв повторился на побережье Финского залива, тоже, кстати сказать, в двух шагах от железной дороги, но уже в светлое время суток.

И хотя это произошло в обжитом, можно даже сказать, курортном месте, свидетелей так и не нашлось. Погода стояла не по-летнему пасмурная. Пляж был пуст, дачники сидели по домам, неугомонные дети смотрели телевизионные передачи.

Правда, в Невской губе плавали рыбачьи лодки, но рыбаки, как известно, во время клёва по сторонам не зыркают.

Взрыв почти не оставил воронки, однако повредил ближайшие опоры линии электропередачи и опрокинул несколько лодок. Жертв опять удалось избежать. Оказавшиеся в лодках рыбаки были людьми тёртыми и спаслись бы, наверное, даже в момент гибели «Титаника».

Этот случай получил довольно широкую огласку, но всё опять списали на шаровую молнию, хотя сразу три террористические организации взяли ответственность на себя.

Продуктов взрыва опять не обнаружили, что с научной точки зрения объяснений не имело. Хотя Пулковская обсерватория, проводившая какие-то свои эксперименты, зарегистрировала два мощных электромагнитных импульса, отстоявших друг от друга на пять часов. Последний по времени совпадал со взрывом на берегу.

Всё бы успокоилось само собой, что было характерно для страны, где ежегодно происходит до трёхсот террористических актов, связанных с применением взрывчатых веществ, но пару дней назад в одну газетку, известную своими связями с правоохранительными органами, поступило письмо за подписью некоего Гладиатора.

В кратких и энергичных фразах тот сообщал, что выходит на бой с системой, правда, не уточнил, с какой именно. Первые четыре взрыва были проведены якобы исключительно в целях демонстрации силы. Вскоре наступит время серьёзных дел. От оружия, которым владеет Гладиатор, нет никакого спасения, и, дабы доказать это, он обещал в самом ближайшем будущем взорвать несколько тщательно охраняемых объектов в разных регионах страны. Тем не менее Гладиатор обещал по мере возможности воздерживаться от излишних жертв, а в дальнейшем выдвинуть свои требования.

Дактилоскопическая экспертиза отпечатков на письме не обнаружила, а текст, выполненный при помощи трафарета, почерковедческому анализу не подлежал.

Психолингвистическая экспертиза пришла к выводу, что автором письма является достаточно образованный мужчина в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, славянской национальности, психически здоровый, но обладающий неуравновешенным характером, родившийся и выросший в городской среде, по работе связанный с составлением официальных документов, не обладающий выдающейся силой воли и непоследовательный в своих поступках.

(«Ну будто бы про тебя сказано!» – шепнула Людочка на ухо Цимбаларю.)

Сразу возник вопрос, какие четыре взрыва имеет в виду Гладиатор, если их было зарегистрировано всего два. На уточнение ушли ещё одни сутки, и в конце концов выяснилось, что незадолго до взрыва на перегоне Остров—Пыталово похожие происшествия имели место на территории независимой Украины. Одно в Крыму, вблизи Большого Ливадийского дворца, другое – на Харьковском вокзале. В первом случае ближе к вечеру, во втором – утром. Каких-либо подробностей от украинских коллег получить не удалось.

В заключение Горемыкин сказал:

– Как видите, это не тот случай, когда расследование приходится начинать на пустом месте. Но временами избыток информации только мешает. Знаю это по собственному опыту… Теперь можете задавать вопросы и высказывать собственные версии. Однако заранее предупреждаю, что совещание должно закончиться к часу дня.

– Да мы и сейчас можем уйти, – поглядывая на начальника исподлобья, заявил Ваня Коршун.

– Нет уж, потерпите меня ещё немного. – Горемыкин еле заметно поморщился. – Не хочу, чтобы в этом деле остались какие-нибудь недомолвки.

Наступившую тишину прервал Кондаков, печёнками чувствовавший, когда надо смолчать, а когда и слово молвить.

– Дельце, конечно, занятное, но, насколько я понимаю, такие происшествия относятся к компетенции ФСБ, – осторожно заметил он.

– ФСБ от расследования не уклоняется, – сообщил Горемыкин, обводя пальцем контуры своего отражения. – Вы же будете проводить параллельное дознание. Так сказать, для страховки. Зная методы вашей работы, уверен, что вы с этой почтенной организацией нигде не пересечётесь. В конце концов наличие солнца не отменяет значения луны. И в некоторых вопросах, например, в возбуждении приливов и отливов, она действует гораздо эффективнее дневного светила.

Людочка и Цимбаларь обменялись многозначительными взглядами – дескать, где ещё доведётся услышать столь красочные сравнения.

– Не связаны ли все эти взрывы с очередными манёврами украинской армии? – поинтересовался Ваня. – Как известно, наши юго-западные соседи частенько допускают на учениях обидные промашки.

– Это исключено! – Горемыкин сказал, словно гвоздь молотком забил. – Тем более что картина взрывов совсем иная.

– Ну а если взять географическую карту и соединить все места взрывов одной линией? Ливадия, Харьков, перегон Остров—Пыталово, берег Финского залива, – продолжал Ваня. – Возможно, получится прямая черта или какая-нибудь символическая фигура.

– Насколько я разбираюсь в географии, получится зигзаг. Черноморско-Балтийский зигзаг.

– Разрешите мне, – деликатно откашлялся Цимбаларь. – Как я понимаю, во всех случаях имело место выделение практически чистой энергии, не оставляющей после себя побочных продуктов. А если это падение ледяных метеоритов? Ведь на месте Тунгусской катастрофы тоже не обнаружили каких-либо осколков. И лес в эпицентре почти не пострадал, хотя на периферии лежал вповалку.

– Чтобы достичь поверхности Земли, ледяной метеорит должен иметь громадную массу. Приближение к нашей планете столь крупного небесного тела обязательно зафиксировали бы системы дальнего космического обнаружения. К тому же падение четырёх достаточно массивных и, похоже, однотипных метеоритов подряд противоречит теории вероятности. Научные авторитеты, привлечённые в качестве консультантов, категорически отвергают внеземную природу взрывов. Подобной благоглупости, признаться, я от вас не ожидал.

Цимбаларь сел как оплёванный, а слово попросила Людочка.

– Мне кажется, что ключевой фигурой в расследовании является этот самый Гладиатор, – заявила она. – Сначала я решила, что это мелкий неврастеник, пытающийся примазаться к громкому происшествию, но то, что ему известно точное количество взрывов, меняет дело. Ведь до самого последнего времени этой информацией не располагала даже ФСБ.

– Совершенно верно, – закивал Кондаков. – Любопытный типчик. Образованный, а впутался в такую скверную историю. Хотелось бы знать, каким путём он намерен предъявить свои требования.

– Скорее всего, опять пришлёт письмо в газету, – промолвил Горемыкин. – Или вступит в прямую переписку с правоохранительными органами.

– Метод, надо сказать, устаревший.

– Зато верный. Засечь автора практически невозможно. Ни телефон, ни Интернет анонимности не гарантирует.

– Интересная получается картина. – Людочка обвела всех присутствующих вопрошающим взглядом. – Неизвестный преступник производит четыре взрыва подряд, причём в соседних государствах, имеющих существенные взаимные претензии, что исключает политическую или националистическую подоплёку. После четвёртого взрыва он внезапно объявляет о своем авторстве, сыплет необоснованными угрозами, однако никаких требований по-прежнему не выдвигает. Почему?

– Убедительными оказались лишь результаты четвёртого взрыва, – сказал Ваня, поглаживая себя по карману, где лежали сигареты. – Вот он и нарисовался на радостях. А требования будут соответствовать эффекту, произведённому пятым или шестым взрывом. Чем больше кровушки прольётся, тем выше станет цена.

– У меня другое мнение, – вновь осмелел Цимбаларь. – Пока взрывы происходили на чужой территории или вблизи границы, Гладиатор молчал, дабы зря не подставляться. Ведь пограничники могли устроить поголовный шмон. А теперь он вырвался на оперативный простор… Что касается требований, то их, возможно, вообще не будет. Его цель не нажиться, а посеять панику.

Своё предположение выдвинул и Кондаков:

– Неизвестный преступник в равной степени ненавидит и Россию, и Украину. Как он ещё Белоруссию не тронул… И никакой это не Гладиатор, а замаскировавшийся прихвостень Дяди Сэма. Поэтому и след его надо искать во вполне определённых сферах.

– Расцениваю это заявление как отрыжку «холодной войны», на которой вы не только потеряли подштанники, но и получили немалое количество душевных и физических травм. – Горемыкин вновь посуровел лицом. – Впредь попрошу высказываться только по существу обсуждаемого вопроса.

– Кстати, а откуда было отправлено письмо? – поинтересовалась Людочка.

– Из почтового ящика, находящегося на территории Ленинградского вокзала, – ответил Горемыкин.

– Оригинал остался в ФСБ?

– Естественно. Но ксерокопия имеется и у нас. Даже цветная. – Горемыкин покосился сначала на напольные часы, показывавшие глубокую ночь, а потом на свой ручной хронометр. – Через пятьдесят пять минут вы получите её вместе с другими документами, касающимися расследуемого дела. Что ещё?

– Меня настораживает тот факт, что взрывам, по крайней мере двум последним, предшествовали явления, как бы и не связанные с деятельностью человека, – произнёс Ваня. – Фосфорическое сияние, оптические иллюзии… Такая картина обычно предваряет природные катастрофы. Землетрясения, например.

– Если бы я знал ответы на эти вопросы, то вполне обошёлся бы без вашей помощи. – Горемыкин щелчком сбил со стола невидимую соринку. – Не хочу никого пугать, но порученное вам дело состоит из целой череды загадок, которые придётся решать по ходу расследования. Только не позволяйте увлечь себя на ложный путь.

– Хорошо бы побыстрее поймать Гладиатора, – мечтательно произнёс Кондаков. – Тогда все рутинные хлопоты отпадут сами собой…. А ведь он, чую, где-то рядом.

– Может быть, – с сомнением произнёс Горемыкин. – Хотя я совсем не уверен, что это реальное лицо. Возможно, речь идёт о коллективном псевдониме, а возможно, нас просто водят за нос.

– Что могло послужить причиной мощного электромагнитного импульса, про который вы недавно упоминали? – поинтересовался Цимбаларь. – Я к тому, что давно ходят слухи о создании секретного оружия, работающего на этом принципе.

– Электромагнитные бомбы уже поступили на вооружение как у нас, так и за рубежом, но характер их действия совершенно иной. А если говорить о природных факторах, то такое могло бы произойти в случае прорыва вещества земного ядра к поверхности, вероятность чего практически равна нулю… По-моему, вы ищете причину взрывов совсем не там. Эта причина кроется в извращённом человеческом сознании. – Горемыкин постучал пальцем по собственной голове.

– Совершенно верно! – подтвердил Кондаков. – Помню, в тысяча девятьсот семьдесят первом году было со мной одно происшествие…

– Оно имеет отношение к делу? – перебил его Горемыкин.

– Я бы не сказал. Но случай поучительный.

– Тогда оставьте его до следующего раза.

– Конечно, конечно, – не стал упираться Кондаков. – В общем-то направление расследования понятно. Только уж больно сил маловато. Эпизодов в деле немерено, а нас всего четверо.

– И, кроме того, неограниченная помощь всех служб отдела, – напомнил Горемыкин. – Да и вам пора наконец заняться громким, значимым делом. Хватит размениваться по мелочам. Пусть ни у кого в верхах не возникнет даже мысли об иждивенческой позиции особого отдела. Так что придётся постараться… А свободных оперативников у нас, сами знаете, нет. Штаты и так каждый год урезают.

– Вот это уже форменный непорядок, – скорбно вздохнул Кондаков. – Не ценят у нас истинных профессионалов, ох не ценят! То ли дело было при Юрии Владимировиче Андропове!

– А тем более при Лаврентии Павловиче Берии, – в тон ему добавил Цимбаларь.

– Каковы сроки расследования? – осведомился Ваня.

– Неопределённые. – Горемыкин пожал плечами. – Если верить письму, скоро могут последовать новые взрывы. А мы пока не имеем никакой возможности предотвратить их. Охота за преступниками ещё только началась. Трудно сказать, как долго она продлится. Но успех придёт лишь тогда, когда вы сможете работать на опережение.

За всех ответил Кондаков:

– Постараемся оправдать оказанное нам доверие.

– Тогда можете быть свободны. От еженедельных отчётов я вас освобождаю. На доклад явитесь после завершения операции… Или после её провала.

– А удачи вы нам не пожелаете? – осведомилась повеселевшая Людочка.

– В структуре особого отдела имеется специальная группа, работающая над тем, чтобы перевести такое понятие, как «удача», из сферы идеалистической в сферу рационально-материалистическую, – ответил Горемыкин. – В списке на получение готового продукта вы значитесь первыми.

Скорее всего, это была шутка, но Горемыкин выдал её с убийственной серьёзностью.



После завершения аудиенции оперативная группа в полном составе переместилась в кабинет Кондакова, хотя и не самый просторный на этаже, но самый обжитой. Здесь и электроплитка имелась, и кое-какая посуда, и даже маленький холодильник, встроенный в канцелярский шкаф.

Что касается кабинета Цимбаларя, то там никотиновым ядом пропитались даже шторы, а уборщицы воздерживались от скандала только благодаря богатой ежедневной добыче в виде пустой стеклотары. Людочка персонального кабинета вообще не имела, деля служебный кров со стервозной Шуркой Капитоновой, специалисткой по аномальному поведению животных, у которой в ящике стола жили африканские тараканы, способные предсказывать мор, засуху и военные перевороты.

Когда все с комфортом разместились в мягких креслах, временно позаимствованных Кондаковым в хранилище вещественных доказательств, Людочка откровенно призналась:

– Приступая к новому делу, я почему-то каждый раз испытываю опасение сесть в галошу. Вам, Пётр Фомич, такое чувство, наверное, незнакомо?

– Почему же… Только у меня возникают опасения совсем другого рода. А вдруг это последнее дело, доверенное мне? Отстранят от оперативной работы – я и засохну с тоски.

– Уверен, что в ближайшее время тебе это не грозит, – сказал Ваня, целиком утонувший в кресле, мало того, что мягком, так ещё и основательно продавленном. – Цвети себе и дальше.

– Хватит вам, в натуре, придуриваться, – поморщился Цимбаларь. – ФСБ по этому делу уже целую неделю работает, а мы всё ещё раскачиваемся. Обмениваемся впечатлениями о личных переживаниях… Надо бы подсуетиться.

– Честно сказать, больше всего меня волнуют не эти уму непостижимые взрывы и даже не таинственный Гладиатор, а то, что параллельное расследование проводит другая оперативная группа, причём обладающая гораздо большими возможностями, чем мы, – произнёс Ваня. – Похоже на соревнование рысака с борзой. Если борзая и победит, её всё равно затопчут… В моей профессиональной практике подобного прецедента ещё не случалось.

– А в моей сколько угодно, – сообщил Кондаков. – По теракту, случившемуся в московском метро в семидесятые годы, работали все вместе – и комитет, и милиция, и даже военная контрразведка. Правда, милиция была в основном на подхвате. Но армянский след нащупала именно она. Министр внутренних дел Щёлоков за это боевой орден получил.

– Ну-ну, – скептически усмехнулся Цимбаларь. – А теперь говорят, что тот взрыв в метро устроила сама милиция, дабы раздуть штаты и получить чрезвычайные полномочия. Армян-диссидентов просто подставили. Недаром на суде они отказались от всех предыдущих показаний.

– Это кто говорит? – вспылил Кондаков. – Враги! А ты, олух царя небесного, поёшь, как попугай, под их дудку!

– Ты сам попугай щёлоковский, – не остался в долгу Цимбаларь. – От старости все извилины в мозгу сгладились.

Конфликт погасила Людочка, что с некоторых пор чуть ли не стало входить в круг её обязанностей.

– Как мне показалось, дурное настроение Горемыкина связано именно с тем, что он оказался в положении мальчика для битья, – задумчиво произнесла она, зажимая ладошкой злоехидный рот Цимбаларя. – Во многом я солидарна с Ваней. Если преступление останется нераскрытым, это может навлечь репрессии на особый отдел, который и без того многим стоит поперёк горла. А в случае удачи все заслуги припишет себе ФСБ. Мы так или иначе останемся в дураках.

– Лично я придерживаюсь другого мнения, – заявил Кондаков, уже заразившийся от Цимбаларя духом противоречия. – Здесь просматривается какая-то особая, скрытая политика. Действуя параллельно с ФСБ, нам поневоле придётся придерживаться методов, которые у них считаются неприемлемыми или малоэффективными. Новейшим спецсредствам и психотропным веществам мы противопоставим пронырливость Вани, очарование Людочки, напор Сашки Цимбаларя и мой колоссальный опыт. Вероятность конечного успеха от этого многократно возрастёт… Помню, в июле тысяча девятьсот восемьдесят второго года…

– Как я погляжу, завидная у тебя память, Пётр Фомич, – на этот раз ветерана прервал Ваня Коршун. – А про тысчонку, позаимствованную у меня три месяца назад, ты, похоже, напрочь забыл.

– Неужели? – Слегка огорошенный таким заявлением Кондаков принялся перелистывать настольный календарь. – Действительно, был такой грех! Как это у меня из головы выскочило! Надо же – целая тысяча рублей… Ввиду временной неплатёжеспособности должника предлагаю данную сумму реструктурировать и разместить в ценных бумагах сроком, скажем, на год. Так сейчас во всём мире делается. Внутренний долг Штатов, например, составляет астрономическую сумму в несколько триллионов долларов. И ничего, живут себе припеваючи.

– Что ты имеешь в виду под ценными бумагами? – осведомился Ваня. – Расписки?

– Можно сказать и так.

– Понятно… Ты, Пётр Фомич, в современной экономике сильно преуспел. Излагаешь как профессор. А вот про такую мелочь, как проценты, забыл. Непорядок получается.

– Да ты все эти проценты сдобными булочками и ванильными сухариками давно выбрал, – не растерялся Кондаков. – Это не считая чаёв с вареньем да домашнего кваса с мочёным горохом. Ты ведь только с виду маленький, а жрёшь, как годовалый подсвинок.

– Все слышали? – Ваня призвал в свидетели Цимбаларя и Людочку. – Впредь этому сквалыжнику ни копейки не давать. Что касается меня, адекватные экономические санкции не заставят себя ждать. Припомню я тебе и горох, и варенье!

– Ладно, ладно, я пошутил. – Кондаков, что называется, решил сделать хорошую мину при плохой игре. – С первых же премиальных обязательно отдам. Представляешь, сколько нам отвалят, коли Гладиатора выловим! По окладу, не меньше.

– Так и быть, – буркнул Ваня. – Пару недель подожду…



– С чего начнём расследование? – осведомился Цимбаларь, когда вопрос о долге с грехом пополам утрясли.

– Как всегда, со сбора информации на местах, – сказал Кондаков таким тоном, будто бы минуту назад его не кляли самыми последними словами. – Кому-то надо отправляться на перегон Остров—Пыталово и всё там досконально разузнать. А главное, поговорить по душам с путейцем Посибеевым. О каких это кошмарных видениях он, интересно, умолчал? Учитывая специфику задания, справиться с ним может только Сашка Цимбаларь.

– Кто же ещё… – с ехидцей произнёс будущий майор. – Оказывается, я крупный специалист по таким типам, как Посибеев. А в особенности по их алкогольным кошмарам.

– Уж этого от тебя не отнимешь, – развела руками Людочка. – Сам знаешь, что сапожнику проще разговаривать с сапожником, а рыбаку с рыбаком… Кроме того, не мешало бы побывать на берегу Финского залива, а заодно поинтересоваться почтовым ящиком, в который было брошено письмо Гладиатора.

– На предмет чего? – спросил Ваня.

– На предмет установления истинного автора письма. Сомневаюсь, что ради такой нужды москвич попрётся на Ленинградский вокзал, ведь в округе и других ящиков предостаточно. По штемпелю на конверте можно определить не только дату, но и промежуток времени, в который письмо было опущено в ящик. На Ленинградский вокзал, как мне известно, прибывает гораздо меньше составов, чем, скажем, на Киевский или Ярославский. Желательно опросить проводников всех поездов, которые могли доставить письмо в Москву, например, из Петербурга или Мурманска… Авось кто-то из них нарисует нам словесный портрет Гладиатора. Я бы рекомендовала привлечь на помощь транспортную милицию. У них есть радиосвязь с каждым пассажирским составом. Шанс невелик, но он существует.

– Никто из проводников не признается. – Ваня с сомнением покачал головой. – Сейчас за это и работы можно лишиться.

– Мы ведь их не под протокол будем допрашивать. Пусть просто шепнут на ушко.

– Похоже, за это безнадёжное дело придётся взяться мне, – сказал Кондаков. – С почтовой службой я сталкивался неоднократно. Однажды пришлось целые сутки просидеть в зашитом мешке со страховой корреспонденцией. Специально перед этим сделал себе клизму, чтобы не опростоволоситься, а преступник так и не явился. Впоследствии выяснилось, что бандероли и ценные письма похищала сама начальница страхового участка, прекрасно знавшая о засаде. А я, дурак, переспал с ней накануне.

– Только не надо этих гривуазных подробностей, – запротестовала деликатная Людочка. – Пожилой человек, а туда же… Постеснялись бы.

– Это, миленькая, не гривуазности, а повседневная жизнь нормального сыскаря, – произнёс Кондаков покровительственным тоном. – Сегодня он нежится на махровых простынях в обнимку с аппетитной осведомительницей, а завтра ныряет в переполненный до краёв нужник. Причём без всякого водолазного снаряжения, как говорится, на голом энтузиазме… То же самое касается и сыскарей дамского пола. Прослужишь ещё хотя бы десять лет, так ради оперативной необходимости и в стриптизе спляшешь, и на панель выйдешь, и хипесницей поработаешь. В каждой профессии имеются свои издержки. Любишь с парашютом прыгать, готовься и об землю расшибиться.

– На это я не подписывалась. – Похоже, Людочка воспринимала слова Кондакова как очередной грубоватый розыгрыш.

– А куда денешься, если приспичит? Дублёршу вместе себя пошлёшь? Или переодетого Цимбаларя? Так он даже в парике и с накладной грудью за полноценную бабенку не сойдёт.

– Ты, Пётр Фомич, девушку зря не запугивай, – сказал Ваня Коршун, за годы неблагодарной, но любимой работы тоже вдоволь нахлебавшийся всякого дерьма. – Ишь, разошёлся на старости лет! На словах многое куда страшней, чем на самом деле. Охота, говорят, пуще неволи. В запале, бывает, такое совершишь, о чём раньше и подумать не смел… Но если с умом действовать, можно и задание выполнить, и невинность соблюсти. Всё от человека зависит. Хотя среди сыскарей женского пола имеются любительницы совместить приятное с полезным. Между прочим, начальство на это смотрит сквозь пальцы.

– Ну и пусть! В таких вопросах начальство мне не указ, – стояла на своем Людочка. – А перед богом и своими близкими они обыкновенные стервы. И я их понять не могу.

– Тут, знаешь ли, многое от темперамента зависит. – Кондаков продолжал демонстрировать свои богатые познания в сексуальных вопросах, к сожалению, чисто теоретические. – Случается, что и особы королевских кровей в блуд пускаются… Неужели у тебя самой не бывает эротических фантазий?

– Ну, начинается, – застонал Цимбаларь, но на этот крик души никто даже внимания не обратил.

– Фантазии бывают, – не стала отпираться Людочка. – Вчера ночью, например, я целовалась во сне с тенью отца Гамлета. Это всё благодаря влиянию знатока ангельской речи господина Кульяно.

– Уж лучше бы с Полонием, – скривился Цимбаларь. – Тот хоть понимал толк в альковных забавах.

– Отстань! – отмахнулась Людочка. – А однажды мне приснился папа римский. Подкатывал с нескромными предложениями и обещал причислить к лику святых. Но это уже из разряда кошмаров.

– Нет, ты явно больной человек, – посочувствовал Цимбаларь. – Или, наоборот, чересчур здоровый. Поэтому езжай ты лучше по маршруту Харьков—Ливадия.

– Не откажусь. Мы с Ваней, как всегда, берём на себя самые рискованные и ответственные задания, – заявила раскрасневшаяся Людочка.

– Ничего себе! По-твоему, гулять под пальмами Ливадии рискованней, чем скитаться в топях, окружающих такую глухомань, как Пыталово?

– Вне всякого сомнения! Ведь это как-никак заграница. Несанкционированная деятельность иностранных спецслужб не поощряется даже братьями-славянами. Упекут нас с Ваней в ту самую колонию, где Макаренко малолетних бандитов перевоспитывал. Это как раз где-то под Харьковом.

– Точно! – встрепенулся Кондаков. – Про фактор риска забывать нельзя. Ты там поосторожнее себя веди. Прикинься любопытной туристочкой или журналисткой, собирающей всякие курьёзные истории. К сожалению, изготовить фальшивые украинские документы мы не имеем права. Может случиться нешуточный дипломатический скандал, которым не преминут воспользоваться наши недоброжелатели на Западе.

– Как-нибудь и без твоих советов обойдёмся, – огрызнулся Ваня. – Не в первый раз. Кто осмелится подозревать в неблаговидной деятельности молодую мамашу и её трогательного ребёнка, отставших от поезда? Да тут любая душа растает, особенно украинская. Галушками закидают.

– Думаешь? – усомнился Цимбаларь. – А забыл, как казаки Тараса Бульбы нанизывали на пики ляхских младенцев?

– Это было давно и неправда. – Ваню неудержимо тянуло на свежий воздух, где можно было наконец вдоволь накуриться. – Давайте-ка сворачивать эту говорильню. От слов пора переходить к делу. Если сегодня вечером успеем разъехаться по своим маршрутам, то завтра спозаранку приступим к работе. Я без неё, признаться, уже места себе не нахожу.



Уходя, все попрощались с дежурным за руку.

– В командировку, наверное, собрались? – с завистью осведомился тот.

– Это как водится, – ответил за всех Цимбаларь. – Начальство засиживаться в кабинетах не даёт. Будем проводить спецоперацию за пределами нашей родины. Кому достался Лазурный берег, кому остров Ибица, известный своим развратом, а мне, бедолаге, – Лас-Вегас, город игорного бизнеса.

– Привези мне оттуда хорошую сигару, – попросил дежурный.

– Настоящая контрабандная гавана ручной работы стоит в Штатах от двухсот до пятисот долларов. Боюсь, что тебе это не по карману… Кстати, а что слышно про русалку из Шибаевского пруда?

– Ложная тревога. Никакая это не русалка, а обыкновенная утопленница, одетая в вечернее платье из зеленой парчи. Верхняя часть вместе с лифчиком где-то пропала, а длинную и узкую юбку нетрезвая публика приняла за хвост. И пошла писать губерния! В смысле, звонить во все инстанции.

– Вот так всегда и бывает, – горестно молвил Цимбаларь. – Золотой самородок оказывается засохшей куриной какашкой, а путеводная звезда – сигаретным огоньком бездомного бродяги. В этом мире на нашу долю достались лишь миражи да фальшивые ценности.

– Может, тебе выпить дать? – участливо предложил дежурный.

– Нет. Водка, сделанная по рецептам и ГОСТам приснопамятного Минпищепрома, не может развеять мою вселенскую скорбь. Единственное лекарство от неё – текила пополам с кровью беременной игуаны. В крайнем случае коктейль «Манхэттен». Взбалтывать, но не смешивать.

– А раньше ты и стакану бормотухи был рад, – с уважением произнес дежурный. – Растёшь прямо на глазах…

Когда все оказались на крыльце, недавно оснащённом симпатичным прозрачным навесиком, Людочка вдруг сказала:

– Цели, как говорится, ясны, задачи определены. А про то, что взрывы, которыми нам придётся заниматься, не поддаются объяснению с научной точки зрения, никто и не вспомнил. Опять мы, подобно древним ацтекам, выходим с каменными дубинками против пушек и панцирной кавалерии…




Глава 3

Люди на болоте


В путешествие, не слишком дальнее, но и не такое уж близкое, Цимбаларь пустился на собственной автомашине «Мицубиси-Лансер», недавно приобретённой по дешёвке на складе конфиската. Среди её достоинств можно было назвать оборотистый движок и послушность в управлении, а среди недостатков – десятилетний возраст, изрядно помятый правый бок и родной голландский номер, сменить который всё как-то не доходили руки.

Водительские права Цимбаларь имел чуть ли не с младых ногтей, но посидеть за рулём удавалось лишь урывками – либо на провальном задании, перехватив его из рук раненого напарника, либо отгоняя задержанный транспорт в отдел, либо просто одолжив машину у более состоятельного приятеля.

Большой экономии во времени личная тачка не обещала – в пограничную Псковскую область можно было попасть и куда более быстрыми, а главное, комфортабельными способами, – но Цимбаларь полагал, что ответственность, порождённая наличием частной собственности, тем более четырёхколесной, не позволит напиваться зря. (Напиваться по делу было для него занятием святым.)

Выехав в ранних сумерках, Цимбаларь к полудню достиг окраины городка Опёнки, где и пообедал в частной придорожной пельменной, предварительно отказавшись от услуг трассовых проституток, рядком сидевших на скамеечке снаружи. От всех остальных представительниц этой древнейшей и, можно сказать, вечной профессии они отличались особой формой – поношенными спортивными костюмами и босоножками на низком каблуке. Впрочем, за свои услуги «плечевые» просили сравнительно недорого.

Интересующее Цимбаларя место располагалось между райцентрами Остров и Пыталово, но поближе к последнему. Туда Цимбаларь и отправился, подробно расспросив по дороге гостеприимную хозяйку пельменной, по совместительству являвшуюся бандершей развесёлых девиц, поплёвывавших на улице семечками.

Спустя час, поплутав по просёлкам, не обозначенным ни на одной дорожной карте, он прибыл в типичный среднерусский городишко, кроме своей железнодорожной станции славный ещё только речкой Утроей, льноперерабатывающей промышленностью, злейшими комарами да болотными топями, подступавшими к самым окраинам.

Первым делом Цимбаларь заглянул в линейный отдел милиции и за пятьсот рублей сговорился о постое для своей железной лошадки. Шиковать на ней перед очевидцами взрыва он не собирался, памятуя, что в патриархальной российской глубинке до сих пор почитают сирых и убогих, а не удачливых и процветающих.

Про таинственное происшествие, случившееся неподалёку, здесь уже успели подзабыть, а на прямые вопросы отвечали по-разному: винили и шаровую молнию, что соответствовало официальной версии, и выброс болотного газа, и козни соседей-латышей, чуть ли не открыто претендовавших на эту территорию, и оплошность, случившуюся при испытании секретного оружия (военных полигонов вокруг хватало).

Куда более плодотворным оказался разговор с участковым, обслуживавшим весь железнодорожный перегон и прилегающую к нему территорию, включая два вокзала, три дюжины переездов, локомотивное депо и разбросанные вдоль полотна будки, в которых обитали путейцы.

По соображениям Цимбаларя, загадочный взрыв должен был сидеть у участкового в печёнках, однако тот относился к происшествию более чем прохладно.

– Подумаешь, тайны мадридского двора, – с пренебрежением молвил он. – Подняли шумиху на всю область… В этих краях фронт два раза стоял, пусть и недолго. То отступали, то наступали. В лесах и болотах тысячи тонн всякого армейского добра осталось. За грибами пойдёшь, обязательно на мину нарвёшься. Ёлочки, подрастая, с земли гранаты на ветвях поднимают. Здесь каждый третий мужик старше сорока лет то ли пальцев лишился, то ли всей руки… Я, признаться, в детстве и сам со смертью баловался. Набрёл как-то раз с друзьями на немецкую самоходку, по самую башню в землю вросшую. Недолго думая, забили снаряд в казённик и по капсюлю обухом топора врезали. Дым, искры, грохот! Чудом из башни живыми выскочили. А снаряд наш попал в коровник за пять вёрст от того места. Хорошо хоть, что бурёнки на выгоне паслись. Однако деда-скотника и его собаку контузило. Дед оглох, а собака лаять перестала. Мы в своей проделке, конечно, не признавались, но с год примерно от леса подальше держались.

– Так ведь это, наверное, днём было, – заметил Цимбаларь. – А тут глухая ночь. Особо не пошалишь.

– Но и молодежь нынче совсем другая пошла, – резонно возразил участковый. – Предприимчивая. На ходу подмётки режут.

– Тогда объясните мне, почему на месте взрыва не было обнаружено никаких следов снаряда или мины?

– Ну, не знаю… Тут в сорок четвертом году танковая дивизия «Викинг» дралась. А у них командирские машины стреляли термитными снарядами. Эти дотла сгорали, даже золы не оставалось.

– Термитный снаряд обязательно повредил бы рельсы. А там, – Цимбаларь махнул рукой на северо-восток, в сторону неведомого ему Острова, – только щебень разворотило.

– Кто может знать, как поведёт себя термитный снаряд, полвека пролежавший в сырой земле?

– Тоже логично… Вы-то сами никаких соображений по поводу взрыва не имеете?

– Будто бы мне других хлопот мало! – Участковый хотел сплюнуть, но постеснялся столичного гостя. – За мной сейчас девятнадцать заявлений числится. И по всем поджимают сроки, и все стоят на контроле в прокуратуре. А сегодня с утра новый сюрпризец подбросили! Стали пограничники осматривать контейнер, следовавший из Японии в Швецию, а он вскрыт. Пропало полсотни новейших телевизоров. Их где угодно могли украсть. Хоть во Владивостоке, хоть в Хабаровске, хоть в Москве. А искать поручено мне. Хорошо ещё, что один телевизор из той же серии мне в качестве вещдока выделили. Правда, начальник грозится отобрать.

– Сочувствую… Вы на месте происшествия были?

– Никто не вызывал. Понаехали тут разные. Из Пскова, из Питера. На машинах, на автобусах. Даже вертолёт над полотном летал. Всё что-то измеряли да фотографировали.

– Вас, значит, по этому делу не допрашивали?

– Обошлось. – Довольная улыбка промелькнула на лице участкового.

– Странно… Скажите, кто первым известил о взрыве? Очевидцы, спасатели, путейцы?

– Из дорожной будки посибеевская баба позвонила. У них там для всяких экстренных случаев подстанционная связь имеется.

– Вы в ту ночь зарево видели?

– Не довелось. Спал с устатку. – Участковый доверительно подмигнул Цимбаларю.

– А что за человек этот Посибеев? Слышать о нём мне уже доводилось.

– Человек как человек. Тут почти все такие. Пьёт не в свою меру, но дело знает. Я с ним особых хлопот пока не имел.

– Говорят, не пошёл он на контакт со следователями. Скрывает что-то.

– Да нечего ему скрывать! – В словах участкового звучала непоколебимая уверенность. – Может, нёс с собой что-нибудь ворованное, потому и молчит.

– Как бы мне с ним повидаться?

– Нет ничего проще. Скоро в сторону Острова маневровый пойдет. Вы погуляйте часок поблизости, а я скажу машинисту, чтобы он возле посибеевской будки скорость сбавил… Только не говорите там, что вы из милиции. Он хоть и алкаш, но человеческий подход любит. С ним сдружиться надо. А на почве чего, сами должны понимать.

– Понимаю, – кивнул Цимбаларь.

– Только бабы его остерегайтесь. Она на мужиков дюже падкая. Посибеева напоит и шурует с первым встречным, аж крыша на будке трясётся. За это и на орехи частенько получает. От синяков чёрная ходит, как негритянка.

– Она хоть симпатичная? – без всякой задней мысли поинтересовался Цимбаларь.

– Хуже каракатицы, но завлекать нашего брата умеет. Короче, колдунья.

– Учту на всякий случай.

Поняв, что разговор идёт на убыль, участковый вдруг задал встречный вопрос:

– А вам-то в этом взрыве какой интерес? Если не секрет, конечно…

– Секрет, но коллеге шепну на ушко. Есть сведения, что на железнодорожных путях приземлилась летающая тарелка, заразившая Посибеева личинкой инопланетного чудовища, которое должно вылупиться через два-три месяца. В этом случае на судьбе рода человеческого можно будет поставить крест. Вот я и прибыл сюда, чтобы предотвратить эту катастрофу.

– Врёте, наверное… – На простоватом лице участкового появилось смешанное выражение изумления и недоверия. – Зачем инопланетянам с таким ханыгой связываться?

– А никого другого поблизости просто не оказалось, – сохраняя абсолютно серьёзный вид, пояснил Цимбаларь. – Считай, вашему Посибееву сильно подфартило. Войдет в историю планеты как могильщик человечества.

– И как же вы с ним намерены поступить? Сразу убьёте или заспиртуете для науки?

– Ну зачем же такие ужасы! У нас сейчас даже матёрых преступников не убивают. Либерализм… Под видом водки я напою Посибеева специальным зельем, которое изгонит личинку наружу. Заодно со всеми глистами.

– Разве она для вас самих не опасная?

– В таком возрасте ещё нет. Она будто бы сонная. Крови человеческой не успела насосаться. Дави её, как обыкновенную аскариду. Только вы никому про мои планы не рассказывайте.

– Боже упаси! – Участковый перекрестился распухшим от бумаг планшетом. – Меня, откровенно говоря, другое волнует. А вдруг эта личинка не одна была?

– Такое совершенно исключено. Два существа подобного вида на одной планете ужиться не могут. Вот и расселяются по галактике.

– Как же они размножаются в одиночестве?

– Делением, только делением.

– Всё равно, как-то не верится… На сказку похоже.

– Да я, собственно говоря, и не настаиваю. – Цимбаларь небрежно пожал плечами. – Но подразделение, в котором я имею честь состоять, именно на таких сказках и специализируется. Делает всё возможное и невозможное, чтобы они никогда не стали былью.



В городские кварталы Цимбаларь углубляться не стал, а решил прогуляться вдоль окраины, по зыбкой границе между твердью и хлябью, оставшейся здесь в неприкосновенном состоянии ещё, наверное, со времен сотворения мира.

Взоры его невольно обращались на запад, где в паре часов езды от Пыталова находился другой город, теперь уже иностранный – город, в котором он хлебнул тягот армейской службы, научился обращаться с боевым оружием и познал мучительную сладость первой чувственной любви.

Там, на берегах медлительной Даугавы, развеялись многие иллюзии юности, осталась синеглазая девушка со странным именем Огре и случилось то, что психологи называют возрастной переоценкой ценностей.

На своём долгом веку тот город как только не назывался – и Динабургом, и Борисоглебском, и Двинском, и Даугавпилсом. Ливонские рыцари построили его как опорный пункт против жмуди, поляков и русских, но потом крепостные стены много раз сносились и снова надстраивались. Царь Алексей Михайлович однажды сжёг город дотла, зато другой царь, Александр Николаевич, одарил железной дорогой, одной из первых в империи.

Именно в Двинске родился хороший русский писатель Леонид Добычин, в зловещую предвоенную пору признанный товарищами по литературному цеху «лицом несуществующим» и вследствие этого утопившийся в другой речке того же самого северо-западного региона – Неве.

Больше всего Цимбаларя удивляло то обстоятельство, что сразу после пересечения рубежа, издревле разделявшего Псковскую землю и Курляндию, вся обстановка вдруг разительно менялась. Дальше к западу леса вдруг сразу становились чище, дороги шире, пиво вкуснее, водители дисциплинированней. Болота, извечный бич этих мест, отступали, затрапезные деревеньки сменялись ухоженными мызами, а полуразрушенные церквушки – величественными кирхами.

По ночам там ярко светились фонари, отражаясь не в грязи, а в асфальте. Каждый пригодный для земледелия клочок почвы был засеян. Люди по выходным не глушили сивуху, а хором пели протяжные старинные песни, напрочь лишённые русского надрыва. Даже местные комары кусались не столь отчаянно.

Иногда в голову Цимбаларя приходила еретическая мысль о том, что завидный порядок, давно ставший в Прибалтике нормой, связан вовсе не с характером населяющих её людей, а с веками датского, шведского и немецкого владычества. Ведь мордва и удмурты, ближайшие родственники эстонцев, здравомыслием, трудолюбием и трезвостью что-то не славились.

Неужели князь Александр Ярославович Невский допустил в своё время историческую ошибку, заступив Ливонскому ордену дорогу на восток?

Лучше бы пропустил мимо себя христианских рыцарей, стравив их с пришлыми степняками, а сам, подобно легендарной мудрой обезьяне, наблюдал со стороны за схваткой двух могучих и непримиримых хищников. От этого Руси всё равно хуже бы не стало.

Так нет же, отчаянно сопротивляясь западной экспансии, он побратался с Батыевым отродьем Сартаком, за что и был провозглашён великим князем, собирал для поганых дань, не забывая и о собственном кармане, а когда родной брат Андрей Ярославович, не стерпев подобного позора, поднял восстание, призвал себе на помощь орды хана Неврюя, причинившие Руси куда большее разорение, чем все предыдущие нашествия.

Но самое печальное даже не это, а то, что благодаря промонгольской ориентации Александра Ярославовича в русском национальном характере и в русской жизни на долгие века утвердились не самые лучшие качества конных варваров – презрение к регулярному, созидательному труду, раболепие перед властью, инстинктивная жажда разрушения.

Эх, история, царица всех наук… Чем глубже в неё вникаешь, тем больше впадаешь в недоумение и тихий ужас.

Школа, например, учила нас, что Грюнвальдская битва, в которой Тевтонский орден сошёлся с объединённым польско-литовским войском, есть яркий пример славянского братства, а смоленские полки, державшие центр, обеспечили союзникам победу.

Да только при более тщательном изучении вопроса вдруг выясняется, что смоляне, дравшиеся под Грюнвальдом, являлись подданными Великого Княжества Литовского и что почти все они, не имевшие опыта борьбы с рыцарской конницей, полегли в самом начале сечи, а центр удержала венгерская и чешская наёмная пехота, в таких делах, как говорится, собаку съевшая.

Что касается Московского княжества, то по тайному договору с Тевтонским орденом оно должно было ударить в тыл войску Ягайло. Но не успели. Промашка вышла. Пока собирались в поход, пока прощались с детками и жёнушками, пока пили отвальную, стремянную, оглоблёвую, а потом ещё добавляли на посошок, Грюнвальдская битва благополучно закончилась.

Один русский историк, причисленный потомками к демократическому крылу, по этому поводу стыдливо заметил: «Так уж случилось, что на определённом историческом этапе интересы Московской Руси и Ордена совпали».

Впрочем, аналогичным образом опростоволосилась и Литва, две трети населения которой составляли славяне, будущие украинцы и белорусы. Князь Витовт спешил на помощь хану Мамаю, но подошёл к Дону только спустя сутки после завершения Куликовской битвы, что называется, к шапочному разбору. Однако пограбить обозы отходящих восвояси русских дружин литвины ещё успели.



Маневровый тепловоз следовал на станцию Остров порожняком, и Цимбаларь, допущенный в кабину машиниста, мог без всяких помех созерцать окрестности, унылые и плоские, словно земля после всемирного потопа.

Сквозь кочки – главный компонент здешнего пейзажа – проступала ржавая вода, а лес, видневшийся на некотором отдалении, годился разве что на дрова. Попадавшиеся на пути деревеньки, как правило, не имели ни садов, ни заборов. Подкачала и телефонная линия, тянувшаяся вдоль полотна: деревянные опоры клонились во все стороны, словно стрелы язычников, поразившие святого Себастьяна на знаменитой картине художника Тициана, а провода провисали так, что коза могла зацепиться за них рогами.

Совершить террористический акт в такой скудной и малонаселённой местности мог только безумец. По крайней мере, такого мнения придерживался Цимбаларь.

С самого начала машинист поглядывал на случайного попутчика как-то странно и старался угождать любому его желанию. Скорее всего это было следствием наставлений, полученных от участкового. Хотелось надеяться, что тот проявил сдержанность и не стал характеризовать своего протеже как дипломированного охотника за инопланетными чудовищами.

– Вон уже и посибеевская будка виднеется, – сообщил машинист, стараясь перекричать гул могучего дизеля и стук колёс, свободно проникавшие в открытую кабину. – Вам где лучше сойти?

– Давайте прямо здесь, – ответил Цимбаларь, безуспешно пытаясь рассмотреть впереди хоть какие-то признаки человеческого жилья. – Немного пешочком прогуляюсь.

– Прямо здесь не получится. – Наивность пассажира заставила машиниста ухмыльнуться. – Это вам не «Жигули». У моей бандуры тормозной путь двести метров. Как раз к месту назначения и доставлю.

– Тогда я чуть подальше сойду. – Цимбаларю почему-то не хотелось покидать тепловоз на глазах у обитателей будки.



Десантирование прошло весьма успешно, если не считать досадного падения под откос, случившегося по вине самого Цимбаларя.

Будка, о которой ему уже все уши прожужжали, была вовсе и не будка, а полноценный жилой домик, судя по габаритам, перестроенный когда-то из товарного вагона.

На полотно железной дороги смотрели два мутноватых окошка и ещё четыре располагались по бокам. Уже одно это обстоятельство говорило о многом. В Псковской глубинке дом с шестью окошками был то же самое, что трёхмачтовая яхта в Карибском море.

Конечно, служебное жилище Посибеевых требовало хотя бы косметического ремонта, но в любом случае на лачугу оно не походило. Во дворе, огороженном казённым желто-зеленым штакетником, имелся сарай, сложенный из старых шпал, а на приусадебном участке росло с дюжину деревьев, часть из которых имела явные следы термического воздействия.

Только сейчас до Цимбаларя дошло, что место таинственного взрыва находится где-то совсем рядом. Впрочем, как он уже знал, искать там какие-либо улики было совершенно бесполезно – эксперты ФСБ тщательно собрали всё подозрительное, вплоть до пылинок, а железнодорожное начальство велело потом усилить железнодорожное полотно двумя платформами щебня.

На пути к будке Цимбаларь несколько раз сходил с насыпи и начерпал полные туфли болотной воды. Выглядел он сейчас не очень презентабельно: небритая рожа, воспалившиеся от бессонницы глаза, мятая одежда, грязная обувь. Однако столь неопрятный внешний вид как нельзя лучше отвечал той роли, которую Цимбаларь собирался сыграть в самое ближайшее время.

Окрестности посибеевской усадьбы патрулировали две овцы и целая стая пёстреньких курочек. Бесцеремонно отфутболив задиристого петуха, Цимбаларь приблизился к распахнутым настежь дверям и постучал в косяк:

– Эй, кто здесь есть! Войти можно?

В ответ изнутри раздался женский голос, напрочь лишённый теплоты и певучести, так свойственной потомственным крестьянкам, не испорченным урбанистической культурой:

– Войди, коли не шутишь.

В продолговатом помещении, расположенном сразу за сенями-тамбуром, царил полнейший кавардак, и то, что это кухня, можно было понять лишь по наличию заросшей жиром и копотью газовой плиты. Тут же стоял топчан, на котором кто-то спал, с головой накрывшись разноцветным тряпьём, а прямо на некрашеном дощатом полу лохматая дворняга грызла кость – по виду, баранью.

Женщина, сидевшая в закутке между стеной и газовым баллоном, вопросительно, хотя и без особого интереса, уставилась на гостя. Судя по увядшему, малоподвижному лицу, ей можно было дать лет сорок, а судя по красным, разбитым работой рукам – все шестьдесят. Просто не верилось, что в этом забитом и заезженном существе ещё сохранилась страсть к противоположному полу.

Несмотря на то что молва причислила Посибеевых к горьким пьяницам, нигде не было заметно ни одной пустой бутылки, хотя, например, в квартире Цимбаларя они стояли целыми батареями. Либо здесь предпочитали «рассыпуху», либо вовремя сдавали стеклотару.

– Вечер добрый, хозяюшка, – приглаживая растрёпанную шевелюру, сказал Цимбаларь. – Водички попить можно?

– Попей, – без всякого выражения сказала Посибеева. – Ведро за дверью стоит.

Кружку заменял почерневший деревянный ковш ёмкостью литра полтора, но Цимбаларь только смочил в нём губы – питьевая вода тоже отдавала болотом. После этого он без приглашения опустился на самодельный табурет, судя по всему, кроме своего прямого назначения служивший ещё и разделочной доской для мяса.

Жужжали мухи, собака упорно грызла свою добычу, хозяин храпел, иногда сбиваясь на тяжёлые стоны, хозяйка молчала, словно бы вместо гостя было пустое место. Почему-то не находил нужных слов и Цимбаларь. Его неудержимо клонило ко сну.

– Откуда путь держите? – осведомилась наконец хозяйка.

– Да сам не знаю, – сделав над собой усилие, ответил Цимбаларь. – Вчера на пикничок с друзьями выезжал. Выпил лишку, вот и отбился от компании. С утра по лесам и болотам шляюсь.

– Ну-ну, – равнодушно молвила хозяйка. – А документы у вас имеются?

– Конечно, – заверил её Цимбаларь, даже не пошевеливший пальцем.

– Это хорошо, – зябко кутаясь в серую старушечью шаль, сказала хозяйка. – У нас без документов нельзя. Граница рядом.

Внезапно храп резко оборвался, и Посибеев, отбросив тряпьё, заменявшее ему одеяло, вскочил на ноги. Выглядел он так, словно бы пресловутая инопланетная личинка, недавно выдуманная Цимбаларем, уже начала овладевать его телом и сознанием. Шею и лицо путейца покрывали багровые пятна ожогов.

– Стерва! – выламываясь как припадочный, завопил он. – Опять хахаля приволокла! Разорву обоих!

– Отвяжись. – Посибеева без особого усилия оттолкнула супружника, заставив вернуться на топчан. – Человек попить зашёл. Говорит, что заблудился. Врёт, конечно…

– Врёт, – вновь закутываясь в тряпки, подтвердил Посибеев. – В наших краях сейчас воды по колено, а в лесу и того больше. Утопиться там можно, а заблудиться нельзя.

– Я ничего не собираюсь вам доказывать. – По примеру хозяйки Цимбаларь тоже напустил на себя отрешённый вид. – Мне бы выпить чего-нибудь горячительного и отдохнуть чуток. А то ног от усталости не чувствую. За всё заплачу, можете не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь. – Посибеев опять вскочил, ещё резвее, чем прежде. – За отдых мы денег не берём, а горячительное в магазине даром не дают. Так что гони бабки.

– За этим дело не станет. – Цимбаларь выложил на подоконник (наверное, самое чистое место в комнате) заранее заготовленные купюры того достоинства, которые в народе называются «шушвалью». – Заодно и на зуб чего-нибудь возьмите.

– На зуб у нас и своё найдется. По такому случаю можно даже петушка зарезать. – Посибеев молниеносно сграбастал деньги, но тут же передал их своей благоверной: – Дуй на разъезд к Циле. Только в темпе. Одна нога здесь, другая там.

Посибеева, не говоря ни слова, перекинула платок с плеч на голову и степенно удалилась, будто бы ходить за водкой к чёрту на кулички было для неё самым обычным занятием.

– Курва! – сказал Посибеев ей вдогонку. – Пока где-нибудь не перепихнётся, домой не жди.

– Как же мы тогда без выпивки обойдёмся? – забеспокоился Цимбаларь.

– Не переживай. Уж она-то перепихнётся обязательно, – заверил гостя Посибеев. – Тут недалече пастухи стадо пасут, а на сороковом километре солдаты рельсы меняют. Найдет себе щекотунчика. Так что скоро обратно явится… Тебя как звать-величать?

– Александр, – представился Цимбаларь.

– А меня Никодим Иваныч. Для своих просто Никудыша… Надолго к нам?

– Отдохну немного и пойду дальше.

– Если тебе через границу надо, так и скажи, не робей. Ночью переведу. Всего за два пузыря, – предложил Посибеев.

– Спасибо, не надо. У меня семья в Пскове осталась, – соврал Цимбаларь. – Волноваться будут.

– Дело хозяйское, – не стал спорить Посибеев. – Семья, натурально, уважения требует. Хотя, с другой стороны, дешевле двух пузырей не бывает. Сходили бы на денёк и вернулись живым манером. За одну ходку можно на месяц веселой жизни заработать.

– Что же ты сам не ходишь? – поинтересовался Цимбаларь.

– В одиночку не дойду, – честно признался Посибеев. – Туда надо водяру нести и сигареты. Я по дороге нажрусь и засну прямо у пограничного столба… Да и оборотного капитала не имеется.

– Давно тут живёшь? – спросил Цимбаларь, начиная исподволь готовить почву для откровенного разговора.

– Давно. Ещё при советской власти сюда перебрался. Из Смоленской области.

– А там что не понравилось? Леса и болота те же самые.

– Долгая история. – Хотя возвращение посыльного (вернее, посыльной) ожидалось не раньше чем через час-два, Посибеев всё время поглядывал в окошко. – Я, между прочим, потомственный земледелец. Работал механизатором в колхозе «Заря коммунизма». За уборку зерновых имел кучу почётных грамот. Раз даже к ордену хотели представить… В восьмидесятом году перед жатвой началась эта всемирная Олимпиада. Нас она, конечно, ни хвостом, ни боком не касалась, но какой-то мудак из обкома партии объявил почин: дескать, каждый передовой комбайнер должен вызвать на социалистическое соревнование одного спортсмена-олимпийца, имеющего отношение к Смоленской области. Мне в соперники назначили боксёра. Не то Педридзе, не то Пердадзе. Грузина. Он у нас армейскую службу в спортбате проходил… Я, признаться, про эти дела сразу забыл. Своих забот хватало. Убрал за сезон пятьсот тонн зерна, а боксёра, как на беду, в первой же схватке вырубили. Нашла, как говорится, коса на камень… Всё бы хорошо, да по случаю Дня урожая решили подвести результаты соцсоревнования. Того боксёра чуть ли не силком из Москвы вытребовали. Мы с ним плечом к плечу на сцене стояли. Мне холодильник «Саратов» достался, а ему только букет цветов. Короче, шиш с маслом. Мне хлопают, а ему свистят. Знамо дело, чужой, да ещё чёрножопик. Он и так смурной был, а тут, вижу, мрачнеет час от часу. До самой ночи злобу копил, пока банкет не кончился. А потом в укромном местечке так дал мне по сусалам, что я только на второй день в хирургии очнулся. Сотрясение мозга и перелом челюсти в трёх местах. Способный, значит, боксёр был. На следующей Олимпиаде мог бы прославиться. А так срок схлопотал из-за собственной дурости. На суде этот Пердадзе вообще пообещал мне голову снять. Вот я и рванул сюда от греха подальше. Тем более что после сотрясения мозга мне уже не до комбайна было. Оставалось только подвозчиком кормов на свинарнике работать…

– Про героев социалистического соревнования я слышал, – сказал Цимбаларь, которого эта история весьма позабавила. – А вот про жертву социалистического соревнования слышу впервые. Прими, Никодим Иванович, мои самые искренние соболезнования.

– Тебе смешно, а у меня челюсть в сырую погоду словно разламывается, – обиделся Посибеев. – А поскольку другой погоды здесь не бывает, можешь представить мои мучения. Только чемергесом и спасаюсь. Раньше свой гнал, да участковый, иуда, аппарат разбил.

Цимбаларь, успевший составить об участковом самое положительное мнение, был неприятно удивлён. Лишать человека единственного лекарства – это грех при любом общественно-политическом строе, а тем более при таком, для которого ещё даже подходящего названия не придумали.

Так в уморительных разговорчиках прошло больше часу, и вскоре снаружи призывно заблеяли овцы и закудахтали куры.

– Возвращается, паскуда, – констатировал Посибеев. – Отдрючилась. Потешила блуд. Гадом буду, изувечу.

– Но только попозже, – посоветовал Цимбаларь. – Сначала пропустим по стопарю. А иначе я подхвачу крупозное воспаление легких.



Возвращение Посибеевой можно было отнести к редкому ныне жанру волшебной сказки.

Из дома уходила блёклая, затурканная, ко всему равнодушная баба, а назад явилась возбуждённая, похорошевшая, румяная дамочка с сияющими глазами. Даже её затасканный платок и мешковатая одежда смотрелись сейчас совсем по-другому. А уж как изменились говор, походочка и настроение – даже сказать невозможно.

О причинах, поспособствовавших такой разительной метаморфозе, постороннему человеку можно было только догадываться, однако зоркий Цимбаларь сразу подметил, что застёжка юбки, прежде находившаяся слева, теперь переместилась на правый бок.

Посибееву, знавшему свою жену как облупленную, только и оставалось, что злобно прошипеть:

– Убью, сука! Растерзаю!

Впрочем, первая рюмка, выпитая без всякой закуски, несколько смягчила его ожесточившееся сердце.

– Ладно, сильно лупить не буду, – пообещал он. – Только признайся, с кем трахалась: с пастухами или с солдатами?

– Да о чём ты, Никудыша? – Посибеева жеманно закатила глазки, всё ещё сиявшие огнем страсти. – Перед чужим человеком стыдно. Ещё невесть что подумает… Никуда я по дороге не заворачивала и посторонних мужчин даже не видела. Добежала до разъезда и сразу обратно. Если мне не веришь, у Цили спроси.

– Нашла свидетельницу! – фыркнул Посибеев. – Она с тобой одного поля ягодка, только трахается не ради удовольствия, а за деньги… Лучше скажи, почему к твоей юбке сено прилипло?

– Где ты видишь? – Она взмахнула подолом так, что собака опрометью выскочила из дома. – Если и прицепилась одна травиночка, так это из нашего курятника. Я ведь утром яйца собирала.

– Опять, шалава, врёшь! Чтобы тебе когда-нибудь этими яйцами и подавиться! Только не куриными, а другими… Готовь закусь, пока цела!

Резать петуха Посибеева не стала, зато зажарила яичницу с салом (брезгливого Цимбаларя от её вида аж передёрнуло), достала из погреба миску квашеной капусты, накрошила в кислое молоко репчатого лука и свеженьких огурцов.

Пока хозяйка, собирая на стол, то и дело выбегала по своим нуждам, Цимбаларь вполголоса спросил Посибеева:

– А ты, Никодим Иваныч, не пробовал сам её ублажить? Глядишь, и перестала бы на сторону гулять…

– Пробую, каждую ночь пробую. – Посибеев даже зубами заскрежетал. – Но дальше пробы дело не идёт. Износился, видать…

– Тогда не отпускай её одну из дома. Авось и перебесится.

– Здравствуйте! – возмутился Посибеев. – Кто же тогда за водкой будет бегать? Я сам не могу. У меня при виде бутылки организм идёт вразнос.

– Тогда купи в Пскове вибратор, – посоветовал Цимбаларь.

– Что это ещё за зверь? – удивился бывший комбайнер Посибеев.

– Штучка такая на батарейках, – попытался объяснить Цимбаларь, и сам имевший об этом срамном приборе весьма приблизительное представление. – Баб удовлетворять… Короче, искусственный член.

– Зачем ей искусственный, если вокруг натуральных как грязи! – отмахнулся Посибеев. – Нет, выход один: утопить падлу в болоте. Или под товарняк бросить. Пусть её на том свете черти раком ставят.

– Я бы не сказал, что это выход. – Цимбаларь приобнял нового знакомого за плечи. – Чертей тоже жалеть надо. У них своего горя хватает.



Посибеева пила вровень с мужчинами, однако в отличие от супруга почти не пьянела. А тот, наоборот, после третьей рюмки стал допускать в разговоре досадные оговорки, что весьма беспокоило Цимбаларя, ещё даже не приступившего к допросу, закамуфлированному под дружескую беседу.

Конечно, все интересующие следствие сведения можно было вытянуть из Посибеева и утром, умело воспользовавшись муками похмелья, ещё более тягостными, чем муки совести, но перспектива остаться на ночлег в этой вонючей берлоге, да ещё в обществе хозяйки-нимфоманки совершенно не прельщала Цимбаларя.

Надо было срочно форсировать события, то есть переводить застольный разговор в нужное русло и не позволять Посибееву упиться раньше срока.

– Будем теперь наливать по половинке, – сказал Цимбаларь, прибирая к рукам очередную бутылку (до этого роль разливающего выполняла коварная хозяйка). – Растянем удовольствие… Хорошо здесь у вас. Тишина, покой, чистый воздух, никаких треволнений. Ешь, пей да в потолок поплёвывай.

– Если бы! – возразила Посибеева, потихоньку подвигаясь поближе к Цимбаларю. – Недавно на путях так рвануло, что в нашем садике яблоки спеклись. Прямо на ветках. Вот ужас был! Пёс со двора сбежал и только через трое суток вернулся. Чудом живы остались!

– Что вы говорите! – воскликнул Цимбаларь. – Впервые слышу. И вы всё это своими глазами видели?

– Ну не всё, конечно… – замялась Посибеева. – Я спала тогда и от света неземного проснулась.

– То есть вы проснулись не от взрыва? – уточнил Цимбаларь.

– Нет-нет, меня во сне словно толкнуло что-то. Открываю глаза, а в комнате светло как днём. Только свет какой-то жутковатый… Сунулась сдуру к окну, а тут и рвануло. Едва не ослепла. Стекла вылетели и все руки мне посекли. – Подтянув рукав кофты, она представила на всеобщее обозрение предплечье, покрытое глубокими подживающими царапинами. – Хорошо ещё, что жилы не задело.

– Действительно, повезло вам, – только и сказал Цимбаларь.

– Потом городское начальство налетело. И милиция, и прокуратура, и пожарники, – продолжала Посибеева. – Сначала они мне всякие вопросы задавали, а потом велели кофточку снять и все свежие раны сфотографировали. Очень хвалили за то, что я первая в Пыталово позвонила. Даже оконные стёкла за казённый счёт вставили.

– Заодно и отодрали тебя, – клюя над рюмкой носом, пробормотал Посибеев. – Жаль, я тебя назавтра не придушил. Теперь бы не болтала лишнее.

Косясь на хозяина, вновь севшего на своего любимого конька, Цимбаларь поинтересовался:

– Где же во время взрыва находился ваш муж?

– Лучше у него самого спросите. Дома, по крайней мере, не ночевал.

– Молчи, шалашовка! – Посибеев затрясся, словно бы собираясь станцевать без музыки популярный некогда танец «шейк». – Язык вырву!

– Ты особо не разоряйся! – огрызнулась хозяйка. – Секреты, понимаешь ли, развёл… Все и так знают, что в ту ночь ты ходоков через границу водил, а на обратном пути под взрыв попал. Я даже больше могу сказать. Мне сегодня Циля по секрету шепнула, что это был вовсе и не взрыв, а приземление летающей тарелочки, на которой к нам космическая нечисть залетела. С целью продления рода. Вот им Никодим Иванович Посибеев под горячую руку и подвернулся. Теперь ты, друг любезный, будто беременная баба. В чреве своём поганом чужеродного червя вынашиваешь и собственными соками его питаешь. А когда он наружу выйдет, тут и конец света настанет. Про это в священных книгах написано.



Участковый, первоначально произведший на Цимбаларя весьма благоприятное впечатление, как выяснилось, оказался не только бездушным служакой, но вдобавок ещё и болтуном. Так или иначе, но пресловутая Циля, местная спекулянтка, сплетница и профурсетка, сумела вызвать его на откровенность.

Во всяком случае, о столичном визитёре, прибывшем в Пыталовский район с целью уничтожения личинки инопланетного чудовища, упомянуто не было – и то слава богу!

Посибеев страшную новость переваривал довольно долго и при этом даже слегка протрезвел. Словеса жены он под сомнение не ставил, в отличие, скажем, от её нравственности.

Допив рюмку, в которую Цимбаларь плеснул только на донышко, Посибеев принялся тщательно ощупывать своё тело, причём его ищущие руки раз за разом возвращались в район печени.

– Точно, – упавшим голосом сообщил он. – Здесь сидит. Пузо с правой стороны раздулось.

– Там у тебя цирроз сидит, – возразила хозяйка. – А червь должен в голове сидеть. Поближе к мозгу. Циля так сказала.

– Как же он наружу вылазить будет? – Проблема эта, похоже, волновала Посибеева больше всего. – Через рот или через другое отверстие?

– Не знаю. Но вместе со мной ты больше за стол не садись, – категорически заявила Посибеева. – И вообще, лучше бы тебе в сарай перебраться.

– Молчи, кляча! – Он попытался было достать жену кулаком, но дотянулся только до миски с капустой, которая тут же опрокинулась на пол. – Уж если мне и суждено какое-нибудь страшилище выродить, я его первым делом на тебя натравлю!

– Ты сначала доживи до этой счастливой минуты! – не осталась в долгу хозяйка. – Бациллоноситель! Козёл заразный!

Ситуация могла вот-вот выйти из-под контроля, и Цимбаларь поспешил вмешаться.

– Это просто идиотизм какой-то! – возмутился он. – Средневековое невежество! Говорю вам, как компетентный человек. Современная наука отвергает саму возможность существования летающих тарелочек, иначе называемых аномальными атмосферными явлениями. А про зловредных инопланетных монстров даже речи быть не может! Всё это досужая молва. Басни, рассчитанные на простачков! Они яйца выеденного не стоят! Посмеялись и забыли.

От этих речей, пусть и не очень убедительных, хозяйка насупилась, а хозяин повеселел.

– Правильно говоришь! Кто бабским сплетням поверит, тот последним дураком будет… В моём насквозь проспиртованном организме не то что червь, а даже посторонний микроб долго не протянет. Как-никак с младенческих лет профилактикой занимаюсь. Поживём ещё назло врагам!

На радостях Посибеев потянулся было к рюмке, но Цимбаларь, в планы которого неудержный разгул отнюдь не входил, вновь огорошил его:

– Впрочем, науке тоже свойственно ошибаться, чему есть немало примеров не только в средневековой, но и в новейшей истории. Очень многое говорит за то, что инопланетяне весьма интересуются нашей планетой. И в этом плане показания беспристрастных очевидцев имеют неоценимое значение… Признайся, Никодим Иванович, в момент взрыва ты видел что-нибудь сверхъестественное? Ведь ближе тебя там, похоже, никого не было.

– Может, и видел, – уклончиво произнес Посибеев. – Да только никому не скажу. Не хватало ещё, чтобы меня в дурдом отправили, как безнадёжного психа… Пусть тайна уйдёт вместе со мной в могилу.

– Скорее бы, – мечтательно вздохнула хозяйка, прижимаясь всей своей горячей ляжкой к бедру гостя.

Расколоть Посибеева с первого раза не удалось, но Цимбаларь напролом не попёр, а счёл за лучшее отступить и дождаться удобного момента (в том, что такой рано или поздно наступит, сомневаться не приходилось).

– Я вот что себе думаю, – с глубокомысленным видом произнёс он. – А не был ли тот загадочный свет, о котором вы оба неоднократно упоминали, полярным сиянием? Ведь, как известно, это прелюбопытнейшее природное явление изредка наблюдается и в наших широтах.

– Ничего подобного! – возразил Посибеев. – Я полярное сияние знаю. В Мурманске срочную служил. Там по небу сполохи гуляют. А в нашем случае они словно бы от земли пошли.

– Как туман? – попытался уточнить Цимбаларь.

– Не-е! Туман потихоньку поднимается. А тут вроде прожектор ударил. Только свет не лучом пошёл, а клочьями.

Цимбаларь попытался представить себе клочья света, летящие снизу вверх, не сумел и вынужден был задать следующий вопрос:

– Поговаривают, будто бы в момент взрыва даже полная луна превратилась в узенький серп?

Заговорившись, он как-то позабыл, что с самого начала прикидывался человеком в этой истории совершенно несведущим, однако бестолковые хозяева его промашку не заметили.

– Луна? – тупо удивился Посибеев. – Серп? Ничего не помню!

– Про месяц пастухи говорили, – вмешалась хозяйка. – Да только в ту ночь они были ещё пьянее моего Никудыши. Им всё, что угодно, могло привидеться.

– Опять пастухи! – взвился Посибеев. – Ни дня, ни ночи без них не можешь! Рогожа трёпаная!

Видя, что от хозяина сейчас толку мало, Цимбаларь сосредоточил своё внимание на хозяйке.

– А вы сами при взрыве ничего странного не заметили? – осведомился он.

– Честно сказать, ничего. – Ляжка у Посибеевой была горячая, а ладонь, тихой сапой проникшая под рубашку Цимбаларя, вообще раскалённая, словно снятое с огня тавро. – Я ведь со сна была. Соображала плохо. Ни про каких инопланетян тогда и мыслей не было. Думала, что это поезда столкнулись. Вот и бросилась сразу к телефону.

– Какие такие поезда? Что ты, шкура, порожняк гонишь? – Посибеев разволновался пуще прежнего. – Дальше собственного носа ничего не видишь, а туда же! Застегни рот, пока в погреб не запер!

– Да я про поезда просто так сказала, без задней мысли, – стала оправдываться хозяйка. – К слову пришлось…

– К слову? – продолжал бушевать Посибеев. – А помолчать слабо? Я ведь про то, что ты где-то триппер подхватила и у своей подружки Цили уколами лечишься, не разоряюсь! Особенно при посторонних!

– Ах, так! – Посибеева вскочила. – Ну погоди, боров холощёный! Этого я тебе по гроб жизни не прощу!

– Очень нужно мне твоё прощение! Испугала, чухонка бессемянная! Пошла вон отсюда! И можешь больше не вертаться!

Сметая на пути табуретки, вёдра, ухваты и горшки, Посибеева метеором покинула дом, а дверью на прощание саданула так, что с потолка обвалился кусок штукатурки. Оставалось лишь удивляться, откуда в этой замухрышке берётся столько энергии. Неужели её источником служило мужское семя, недавно принятое женским лоном? Или причиной всему была исключительно игра эмоций?



Такого поворота событий Цимбаларь, признаться, не ожидал. Не вызывало сомнений, что муж задел жену, как говорится, за живое вполне осознанно. Но выпад Посибеева был лишь ответной реакцией, пусть даже неадекватной, на некие слова, уязвившие его самого до глубины души.

Похоже, что тайна, ради которой Цимбаларь прибыл сюда, уже незримо витала где-то рядом. Осталось только материализовать её и облечь в доступную пониманию форму, то есть, говоря суконным языком официальных документов, «получить и по возможности зафиксировать устные сведения, касающиеся обстоятельств, существенных для данного дела».

– Так что это там насчёт поездов слышно? – заговорщицким тоном осведомился Цимбаларь. – С чего это тебя вдруг так заколбасило?

– Не лезь в душу, – буркнул Посибеев, алчно косясь на бутылку, которой демонстративно поигрывал Цимбаларь. – Что было, то прошло… А мне тут ещё жить да жить. Не хочу, чтобы вся округа меня шизиком считала.

– Сейчас я смоюсь отсюда, и больше мы никогда не встретимся, – пообещал Цимбаларь, поднося горлышко бутылки к краю пустой рюмки. – Плевать мне на ваше захолустье и вашу мышиную возню. Просто любопытство разобрало… А завтра всё забудется, как копеечный долг.

Некоторое время Посибеев потерянно молчал, но, когда водка равномерно забулькала, переливаясь из одной ёмкости в другую, не выдержал и дрогнувшим голосом произнёс:

– Только поклянись, что никому не сболтнёшь.

– Вот те крест! – с готовностью пообещал Цимбаларь, однако даже пальцем не шевельнул. – Не сойти мне с этого места! Чтобы у меня руки и ноги отсохли! Чтобы меня боженька наказал!

– Ну тогда слушай… Только я сначала выпью.

– Ишь чего захотел! – Цимбаларь придержал его за руку. – Сначала расскажи, а потом хоть залейся.

– Значит, так… – Посибеев заёрзал на табуретке. – Говорю как на духу… За пару секунд до того, как рвануло, по чётному пути в сторону Острова проследовал поезд.

Судя по всему, это признание далось хозяину нелегко, но гость, слабо ориентировавшийся в вопросах железнодорожного транспорта, не мог оценить его по достоинству, по крайней мере сразу.

– И всё? – осторожно спросил он.

– Всё, – подтвердил Посибеев.

– Откуда же он мог взяться?

– То-то и оно, что ниоткуда. Нет такого поезда в расписании, и при мне никогда не было. Причём, заметь, шёл он встречь нормальному движению.

– Взрыв его не повредил?

– Нет. Они друг друга как бы и не касались. Словно блик света на текучей воде… Взрыв себе, поезд себе.

– Загадками говоришь, Никодим Иванович.

– Приходится. Но не это главное.

– А что?

– Паровозы! Состав паровозы вели. Две штуки, сцепкой… Огромные. Дым аж за горизонт улетал… Такую технику уже лет сорок, а то и пятьдесят, как со всех дорог списали.

– Ты, Никодим Иванович, не ошибся?

– Какое там! Мне эта сцепка теперь каждую ночь снится, особенно если трезвый…

– Что-то вроде поезда в ад? – Цимбаларь припомнил название читанной в детстве книжки.

– Ага. Или оттуда…




Глава 4

Харьковские тополя


Путешествие на юг с самого начала как-то не заладилось.

Ване, как всегда косившему под малолетку, а потому вписанному в Людочкин паспорт на правах ребёнка, железнодорожные кассы отказали в предоставлении полного билета. Дескать, незачем в разгар курортного сезона всякой мелюзге отдельное место занимать.

Пришлось ему ехать на одной полке с Людочкой, ещё, слава богу, что на нижней полке.

Впрочем, в отличие от долговязой напарницы, его это скорее веселило, чем раздражало. Валяясь в ногах у Людочки, тоже принявшей горизонтальное положение, он как бы между делом щекотал её, запуская шаловливую ручку глубоко под одежду.

Людочка всё время вздрагивала, словно от блошиных укусов, а пожилая женщина, поместившаяся напротив, без устали нахваливала Ваню, вновь щеголявшего в бантах и косичках.

– Какая у вас доченька ласковая, – говорила она, умильно улыбаясь. – И по спинке мамочку погладит, и по ножке, и по животику.

– И по попке, – в очередной раз лягнув Ваню, буркнула Людочка.

Однако пассажирка, принимавшая возню на соседней полке за милые забавы, продолжала:

– А у моего родного сыночка детишки такие вредные, такие испорченные. – Она закатила глаза, указывая на двух угрюмых разнополых подростков, валявшихся на верхних полках. – Даже слова доброго не скажут. Только фыркают да кривляются… Вот бы мне такую внучку!

– На следующий день удавишься, – пискнул Ваня, но громкое покашливание Людочки заглушило эту хамскую реплику.

Однако в Курске вся эта троица сошла. Вместо них в купе вселилась парочка кавказцев, пахнувших отнюдь не мандаринами и розами, а скорее протухшим кебабом. Первым делом они сняли верхнюю одежду, оставшись в майках на голое тело (и то и другое давно утратило свежесть).

Обладателя розовой майки звал Мовсар, обладателя серой – Мамед.

Не спрашивая разрешения у попутчиков, они выставили на столик коньяк, вывалили кучу домашней снеди, вместе с которой, наверное, объехали уже пол-России, и принялись пировать, в качестве столовых приборов используя одни лишь кривые кинжалы, на блатном жаргоне называемые «бейбутами». Делали они всё это с той же истовостью, с которой молились Аллаху, навязывали покупателям свой залежалый товар и сражались с неверными.

Специфическая красота Людочки, конечно же, не могла оставить джигитов равнодушными. Какое-то время они ограничивались тем, что бросали на соседку по купе масленые взоры и отпускали на своём языке похабные замечания, а потом Мамед попытался завязать дорожное знакомство.

– Девушка, куда едешь? – спросил он, улыбаясь во весь рот. – В Крым?

– Нет, в Рим, – холодно ответила Людочка.

– В море купаться будешь? – Отступать было не в правилах Мамеда.

– Нет, в ванне.

– Тебе в ванне нельзя.

– Почему?

– Никто такой красоты не увидит! – Мамед заржал, а Мовсар набухал полный чайный стакан коньяка.

– Давай выпей с нами!

– За что? – осведомилась Людочка, убедившаяся, что просто отмолчаться не получится.

– Мы свой товар продали, – пояснил Мовсар. – Хорошо продали. С наваром назад едем.

– Я пью только за любовь, за родную страну и за общегосударственные праздники, – сказала Людочка. – За чужой навар не пью и другим не советую.

– Обижаешь, да? – Мамед зловеще прищурился. – Тогда просто так выпей. У вас такого коньяка даже начальник милиции не пьёт. Не коньяк, а слеза горской красавицы.

– Не позавидуешь вашим красавицам, если они столько наплакали, – с сочувствием произнесла Людочка. – А почему слёзы такие жёлтые? Разве ваши красавицы больны гепатитом?

– Какой ещё гепатит! – возмутился Мовсар. – У нас красавицы все здоровые. Не то что у вас! Каждая вторая между ног заразная.

– Ну, ничего, когда вы вернётесь к своим красавицам, им прежнего здоровья уже не видать, – посулила Людочка.

– Издеваешься? – Мовсар выпучил глаза. – Много из себя строишь? А почему одна на юг едешь? Загорать или деньги зарабатывать?

– Во-первых, это не ваше дело, а во-вторых, я не одна. Вот мой телохранитель. – Людочка, не оборачиваясь, нашла плечо Вани, который из-за её спины внимательно наблюдал за развитием событий.

– Это телохранитель? – удивились оба кавказца. – Такая маленькая? Пальцем задавить можно.

– Можно, – согласился Ваня. – Да только я тебя к себе не подпущу. Плевком зашибу.

– Какая злая девочка, – покачал головой Мамед, поедая с кинжала какие-то малоаппетитные куски. – Вся в маму!

– Я не в маму, а в прадедушку, – сообщил Ваня. – Про Глеба Жеглова, который банду Горбатого повязал, слыхали?.. Хотя где уж вам! В горах-то телевизоры, наверное, не работают. Бараны рогами программы разгоняют.

Назревал скандал, а до Харькова было ещё ехать и ехать.

Что-то злобно бормоча, кавказцы вышли в тамбур покурить, а Людочка, которую в экстремальных ситуациях немного слабило, отлучилась в туалет, строго-настрого наказав Ване никаких активных действий до её возвращения не предпринимать.

Оставшись в одиночестве, Ваня без промедления выжрал стакан коньяка, действительно весьма недурственного, а потом сунул в боковой карман чужого пиджака какой-то крошечный пакетик, предварительно чуть надорвав его.

Кавказцы вернулись чуть позже Людочки и пустой стакан приняли за знак примирения.

– Вот так-то лучше будет, – сказал Мамед, заранее раздевая Людочку глазами. – Если подружишься с нами, то не пожалеешь. Не надо будет в Крым ехать. Прямо здесь озолотишься.

– Я бы, может, и согласилась, да ваши деньги уж больно плохо пахнут, – дерзко ответила Людочка.

– А ты их нюхала? – Мовсар полез в штаны, где, по-видимому, находилась походная касса кавказцев.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось (Ваня в целях самообороны уже выдернул из окна металлический штырь, к которому крепились занавески), но в приоткрытую дверь заглянули люди в форме:

– Государственная граница! Приготовьтесь к паспортному и таможенному контролю!



Первым делом бравые ребята в зелёных фуражках проверили документы – у кавказцев чуть тщательнее, чем у Людочки, однако ничего подозрительного не обнаружили.

Мамед на радостях предложил выпить, но получил вежливый отказ и настоятельную просьбу вести себя поскромнее.

Пограничников сменила сонная девушка в накинутой на плечи синей шинели. Поочередно заходя в каждое купе, она без всякого выражения бормотала: «Имеются ли у вас наркотики, оружие, взрывчатые вещества, незадекларированные ценности?» – как будто надеясь, что совестливые пассажиры добровольно вывалят перед ней груды стволов, мешки гексогена, толстенные пачки валюты и немереное количество дури.

Людочка была вынуждена разочаровать непроспавшуюся таможенницу. В ответ на сакраментальное «Имеются ли у вас…» она обронила:

– Бог миловал.

Примерно то же самое утверждали и кавказцы:

– Ничего нету!

Общую благостную картину подпортил Ваня.

– А вот и врёте! – выпалил он, указывая пальчиком на соседей. – Когда мама выходила, вы какие-то фантики прятали и говорили, что это ширево.

Девушка в синем сразу дала задний ход. Мамед, проклиная коварных русских детишек, схватился за голову. Мовсар – за коньячную бутылку. Крошечное купе заполнили вернувшиеся назад пограничники и богатыри в чёрном демоническом прикиде, похожие на братишек Бэтмена. Людочку и Ваню выставили в коридор.

Лишившись возможности созерцать происходящее, они, естественно, обратились в слух. За тонкой стеночкой купе сначала говорили наперебой, а потом заорали все сразу (голос Мамеда звучал если и не убедительней, то выше других на целую октаву). Потом раздалось несколько увесистых оплеух и наступила сравнительная тишина.

Девица в синем, у которой сна теперь не было ни в одном глазу, торопливо возвращалась, сопровождая пограничника с пушистой, очень миролюбивой на вид собакой.

Войдя внутрь, собака сразу подняла истерический лай, словно бы каждый кавказец прятал в своём багаже по меньшей мере кошку. Спустя ещё пять минут все официальные лица покинули купе, уводя с собой Мамеда и Мовсара, скованных между собой наручниками. Отдельно несли их багаж и верхнюю одежду.

Пограничник-кинолог ласково поглаживал на ходу свою собачонку:

– Хороший пёсик, хороший… Сейчас я тебя кефирчиком угощу.

– А почему только кефирчиком? – не удержался Ваня. – Неужели всё мясо сами съели?

– Мясо он и так каждый день получает, – благодушно ответил пограничник. – Кефирчик полагается в знак поощрения за успешную работу. В этом поезде наркотики не каждый день попадаются…



– Ничего не понимаю, – сказала Людочка, наводя порядок в разгромленном купе. – Какие такие наркотики? Откуда им взяться? Не похожи эти двое на наркоманов… Что-то здесь нечисто… Признавайся, это ты им сам подкинул?

– Признаюсь, – ответил Ваня, успевший заначить недопитую бутылку коньяка. – Но ведь они на нас первыми наехали.

– Мало ли какие конфликты случаются в поездах! Они, конечно, хамы изрядные, но зачем же так строго наказывать? За наркотики и срок недолго схлопотать.

– Да ничего им не будет, – отмахнулся Ваня. – Подержат до утра и отпустят. В следующий раз умнее будут.

– Ты уверен, что отпустят?

– Конечно. Это ведь не настоящий наркотик, а обыкновенная обманка. Я её у ребят из криминалистической лаборатории выпросил. И на вид, и на вкус, и на запах – натуральный героин. Но простейшая химическая экспертиза наличие наркотических веществ не подтвердит.

– Пока дело до экспертизы дойдёт, им все бока намнут. Знаю я, каковы порядки в наших казённых домах.

– Скажи спасибо, что нам самим бока не намяли, – ухмыльнулся Ваня. – Тем более что у тебя вдобавок и передок мог пострадать… Разве такой хоккей нам нужен?

– И всё же ты не прав. Я, конечно, не последовательница Толстого и Ганди, но не считаю, что на каждое проявление зла, тем более неосознанное, нужно отвечать другим, куда более изощрённым злом.

– Послушай сюда. – Ваня, подогретый коньячными парами, уже завёлся. – Дело даже не во зле. Оно неистребимо. Но почему в своей собственной стране я должен терпеть унижение от чужаков? Представь себе на минутку, что кто-то из наших, пусть даже Сашка Цимбаларь, приедет на Кавказ и начнёт приставать к тамошним женщинам, третировать мужиков и хамить в общественных местах. Позволят ему такое?

– Ну ты сравнил! Там страны крохотные. Всё на виду. Все друг друга знают. Кругом одни родственники. А у нас, считай, проходной двор. Вселенский перекресток. Сосед соседа в упор не видит. Всем на всё наплевать. Говоря наукообразным языком, русский народ, достигший стадии суперэтноса, перестал идентифицировать себя как кровнородственное сообщество.

– Это не довод! Если приехал сюда из какого-нибудь горного аула, изволь быть ниже травы тише воды. Уважай наши порядки, если уважаешь наши деньги. А не нравится, вали домой, паси баранов… Две абсолютно разные цивилизации никогда не уживутся вместе. Кому-то одному обязательно придётся уступить. Пожертвовать своими традициями, верованиями, быть может, даже языком. А противостояние обязательно закончится кровью, большой кровью… Возьмем, к примеру, Штаты. Белые американцы прокляли тот день, когда их отцы надумали воспользоваться услугами чернокожих рабов. Как бы потомки этих самых рабов не взяли к ногтю бывших хозяев! Хорошо ещё, если выходцы из Латинской Америки, которых в Штатах уже больше четверти населения, станут на сторону янки. Этнический конфликт, моя дорогая, это тебе не фунт изюма. В ближайшие полвека американцев ждут крупные неприятности. Следующие на очереди – мы. В одной Москве проживает миллион мусульман. А знаешь, какая у них рождаемость?

– Что с тобой, Ваня? – Людочка подозрительно уставилась на него. – Ты случайно не выпил?

– А ты меня поила? – Ваня постарался уйти от прямого ответа. – У меня, может, душа горит! Ты только представь себе чикагское или нью-йоркское городское дно, где своего часа дожидаются миллионы подонков, которые ни разу в жизни палец о палец не ударили, а только курили травку, грабили белых старушек да горланили песни.

– Ты тоже особо не горлань, – попросила Людочка. – Не забывай, что нам ещё предстоит встреча с пограничниками братской Украины. Не дай бог, если ты попрёшь на них рогом, требуя возвращения Крыма… Лучше поспи.

– У тебя под бочком посплю без вопросов… – Это было последнее, что успел сказать Ваня, перед тем как задать храпака.



На украинской стороне никаких проблем не возникло, только хохол-пограничник, проверявший Людочкин паспорт, не без удивления заметил:

– Ну и храпущая у вас доченька. Совсем как пьяный сапожник.

– Приболела немножко, – искательно улыбаясь, пояснила Людочка. – Конфет с коньячной начинкой объелась.

– Бывает, – хмурясь неизвестно чему, сказал пограничник. – Особенно если конфеты шоколадные, а коньяк армянский… Счастливого пути!

До Харькова оставалось всего ничего, но Людочка решила тоже поспать, благо свободных полок в купе хватало. Но предварительно она отыскала недопитую бутылку, спрятанную Ваней в укромном месте, и заменила коньяк на крепкий кофе, кстати сказать, входивший в стоимость билета.

Проснулась Людочка уже при солнечном свете, когда за окном замелькали первые промышленные пригороды. Поднять на ноги Ваню труда не составило – это было даже проще, чем разбудить кошку.

Во время завтрака Людочка с немым укором косилась на его помятую рожицу, но от словесных упрёков воздержалась: не пойман – не вор.

Когда состав стал сбавлять ход, постукивая колесами на бесчисленных станционных стрелках, Людочка поспешила к проводнице, чтобы под благовидным предлогом забрать свой билет, купленный до Симферополя (это было частью плана, разработанного тёртым калачом Кондаковым).

Вернувшись в купе, она застала Ваню в самом дурном расположении духа. В стакане, на который тот с отвращением поглядывал, плескался холодный кофе, а по полу каталась пустая бутылка.

– Ты хоть раз в жизни испытывала крушение мечты? – произнёс Ваня с невыразимой тоской.

– Только в детстве, когда мне не купили говорящую куклу, – едва сдерживая улыбку, ответила Людочка.

– А со мной это случилось минуту назад. Всю ночь я провёл в сладких грёзах, а утром потерпел жестокое разочарование. Единственное, что мне остаётся, это до конца испить свою горькую чашу. – Он с брезгливой гримасой отхлебнул из стакана. – Неужели это расплата за мою невинную шутку? Попутчикам я подсунул фальшивый героин, а они одарили меня фальшивым коньяком. О времена, о нравы!

– А ведь я предупреждала тебя, что зло не конструктивно и к посторонним людям, пусть даже и не симпатичным тебе, следует относиться терпимо.

– Когда ты меня предупреждала? – удивился Ваня.

– Вчера ночью, когда ты вовсю костерил чужаков, не желающих принимать образ жизни, которого придерживается титульная нация. Особенно досталось нашим мусульманам и американским неграм.

– Быть такого не может! – возмутился Ваня. – Негры – лучшие на свете парни. А мусульманство – самая прогрессивная и динамично развивающаяся религия. За ней будущее! И вообще, я болельщик грозненского «Терека».

– Ладно, не кипятись. Сходить пора.



Харьковский вокзал был способен произвести впечатление на кого угодно, даже на искушённых москвичей: грандиозные размеры, величественная архитектура, мраморные полы, исправно действующие башенные часы. И хоть одна половина здания находилась на ремонте (говорят, чуть ли не со времён провозглашения независимости), другая исправно функционировала, предоставляя бывшим и будущим пассажирам весь спектр услуг, предусмотренных железнодорожным уставом. Пояснительные надписи на чистой украинской мове поддавались чтению, пусть и с некоторым усилием.

Людочка отослала в адрес Кондакова телеграмму с условным текстом и, держа Ваню за руку, вышла на привокзальную площадь. К ней примыкал сквер, в дальнем конце которого били фонтаны, всё время менявшие высоту и направление струй. Возможно, в завуалированной форме они олицетворяли собой внешнюю политику молодого государства.

Вокруг сквера на лошадях катались дети. Каждая цветочная клумба напоминала собой праздничный торт, и строгие охранники не позволяли прохожим похищать с них астры, бархатцы и анютины глазки. Наглые раскормленные голуби садились едва ли не на голову.

Везде говорили, пели, ругались, просили милостыню и рекламировали свой товар исключительно по-русски. О том, что это не какой-нибудь Тамбов или Белгород, напоминали лишь цены, выставленные не в рублях, а в гривнах, да желто-голубой флаг, полоскавшийся на здании железнодорожного управления.

Скользнув взглядом по рекламным щитам, украшавшим окрестные здания, Ваня сказал:

– Создаётся впечатление, что все харьковчане пьют пиво «Оболонь», едят колбасы Лубенского мясокомбината и хранят деньги в коммерческом банке «Базис».

– А ты хочешь, чтобы они пили настой опия, ели человечину и хранили деньги в чулке? – осведомилась Людочка. – Наличие рекламы, тем более национальной, свидетельствует о хорошо развитой экономике. Недавно я побывала в одной сопредельной стране, так там вместо рекламы висели только лозунги: «Мы любим нашего президента!»

– Что тут странного? А вдруг это красивая баба, вроде тебя.

– Да нет, это мужчина, причем уже изрядно потасканный.

Вокзальная стоянка была сплошь забита машинами, среди которых не замечалось ни единого «Запорожца», прежде наряду с длинными чубами и необъятными шароварами считавшегося чуть ли не символом Украины. Это тоже кое о чём говорило. Страна собиралась двигаться в будущее не на консервных банках, снабжённых колёсами, а на полноприводных джипах.

– С чего начнём? – оглядываясь по сторонам, осведомилась Людочка.

– Как всегда, с наведения мостов, – ответил Ваня, которого свет дня отнюдь не красил. – Я буду солировать, а ты подыграешь… Что так смотришь?

– Очень уж ты страшненький, – печально молвила Людочка. – Похож на чахоточного гномика.

– Ничего, страшненьким охотней подают. И доверия к нам больше. Ты и сама сегодня могла бы не краситься.

– Привычка – вторая натура. – Людочка развела руками.



В общих чертах их задача была определена ещё до отъезда: от контактов с официальными лицами воздерживаться, искать очевидцев, собирать любые сведения, касающиеся взрыва, не чураясь при этом и слухов, вне зависимости от достигнутых результатов вечером выехать в Крым и всю командировку завершить в течение двух суток.

Поменяв рубли на гривны, с непривычки казавшиеся ничего не стоящими пёстрыми бумажками, Людочка подвела Ваню к тому месту, где происходила посадка на прогулочных лошадок.

Обязанности форейтора, если можно так выразиться, выполняла девчонка лет семнадцати, одетая в спортивный костюм и мягкие полусапожки. С помощью Людочки она вскинула Ваню в седло и двинулась вдоль ограды сквера, ведя низкорослую спокойную лошадку под уздцы.

В компании двух особ одного с нею пола девчонка ощущала себя стеснённо и всё время стреляла глазками по сторонам: надо полагать, выискивала в пёстрой вокзальной толпе прекрасного принца.

– Как коняшку звать? – спросил Ваня.

– Дуся, – со вздохом ответила девчонка, изнемогающая от женского засилья.

– Можно её печеньем угостить? – Ваня погладил Дусю по давно нечёсаной гриве.

– Нельзя, – отрезала девчонка. – Она тебя за руку цапнет, а отвечать потом мне.

– Лошадь не собака, зачем ей кусаться? – Ваня изо всех сил старался разговорить строгую девчонку.

– У которых зубы есть, они все кусаются.

– А если я на Дусе в Москву уеду?

– Езжай. Только сначала заплати тысячу долларов, – пожала плечами девчонка.

– Почему так дорого? – в разговор поневоле вступила Людочка.

– Потому что породистая, – ответила девчонка. – Она раньше в цирке выступала.

– Мама, купи коняшку, – заныл Ваня. – Я не хочу больше на поезде ездить.

– Это она потому такая капризная, что в вагон боится заходить, – пожаловалась Людочка. – В прошлом году на станции метро, возле которой мы живём, случился террористический акт. Вот малышка и перепугалась.

– Лечить надо, – посоветовала девчонка. – Я в детстве тоже гуся испугалась. Даже заикаться стала.

– Вылечили?

– А то! – Девчонка гордо расправила плечи. – В самодеятельности пою.

– У нас, знаете ли, вообще жизнь нервная, – пожаловалась Людочка. – Взрывы, убийства, налёты… У вас, наверное, в этом смысле гораздо спокойнее?

– Спокойнее, – опять вздохнула девчонка. – Вечером даже сходить некуда.

– Кстати, я слыхала от попутчиков, что на вашей железнодорожной станции тоже произошёл взрыв. – Людочка решила, что собеседница созрела для доверительного разговора. – Это правда?

– Раз говорят, значит, правда… Но-о-о! – Девчонка заставила лошадку ускорить ход.

– Жертв, надеюсь, не было? – продолжала допытываться Людочка.

– Откуда мне знать? Я не в морге работаю, а на конюшне. Наши клячи целы – и слава богу… Слезайте, приехали.

Пока осоловевший от тряски Ваня сползал с лошадиной спины, девчонка с затаённой надеждой озиралась вокруг, но, как всегда, напрасно – прекрасные принцы, словно бы сговорившись, обходили харьковский вокзал стороной.

Окончательно убедившись, что раздобыть нужную информацию будет не так-то просто, Ваня и Людочка решили разделиться, дабы каждый действовал в своём привычном амплуа. Ведь недаром говорится: для тонкой работы второй пары рук не надо. А поговорку насчёт того, что гурьбой даже батьку бить легче, наверное, придумали слабаки и трусы.

Людочка проводила Ваню в женский туалет, где, запершись в кабинке, он сменил платьице, бантики и гольфики на костюм маленького бродяжки, до поры до времени хранившийся в дорожной сумке. В таком виде можно было смело отправляться в скитания по злачным местам, окружающим любой крупный железнодорожный узел.

Что касается Людочки, то она вернулась на вокзал и попыталась свести мимолётное знакомство последовательно с продавцом газетного киоска, носильщиком, парикмахершей и даже молоденьким милиционером, прохаживавшимся возле банкоматов, менявших на гривны любую конвертируемую валюту.

Харьковчане охотно шли на контакт, откровенно отвечали на любые вопросы, но, как только речь заходила о пресловутом взрыве, беспомощно разводили руками. Короче, разговоров было много, а толку мало.

После полудня они встретились в укромном месте. Людочка кушала мороженое, Ваня нервно курил.

– Ну что? – спросил он.

– Да ничего, – ответила она. – В смысле, ничего интересного.

– У меня то же самое. Узнал адреса пары здешних малин, видел, как вокзальные воры сбывают краденое, обещал взять на реализацию партию кокнара, но про взрыв ни-ни. Никто ничего не знает. Даже угловороты, которые всегда держат нос по ветру.

– Угловороты? – удивилась Людочка. – Это ещё кто такие?

– Чемоданные воры, – пояснил Ваня. – Какая ты ещё наивная!

– Какая есть. Зато не пью на работе, как некоторые.

– Ладно, не доставай… А если этого взрыва вообще не было? Шарахнула где-нибудь в депо бутыль с перебродившей брагой, вот и подняли хай.

– А как же письмо Гладиатора? Нет, будем копать дальше. Надо выходить непосредственно на железнодорожников. Ведь в тот день на путях работали десятки людей. Составители, смазчики, стрелочники, обходчики… Маневровый диспетчер в конце концов. Этот наряду с дежурным по станции должен знать больше всех.

– Скажет он тебе, как же… Давай лучше пообедаем. Деньги-то все у тебя остались.

– Ага, доверь их тебе! Я пошла занимать столик, а ты пока где-нибудь переоденься. В таком виде приличные места не посещают.



Они расположились в уютном летнем кафе, куда время от времени долетала водяная пыль фонтанов. Когда официант направился к их столику, Ваня тоном, не допускающим возражений, потребовал:

– Закажи мне сто грамм, иначе я за себя не ручаюсь.

– Хорошо. – Людочка поняла, что это тот самый случай, когда спорить себе дороже. – Сто грамм, но не больше. И пить будешь так, чтобы посторонние не заметили.

– Не учи учёного. – Глазки Вани, мутноватые после ночных возлияний, алчно зажглись.

Однако, паче чаяния, их заметили. Не успел Ваня опорожнить свой стакан, в который Людочка для вида плеснула немного минералки, как к их столику подошли двое молодых людей, блондин и брюнет, к числу обслуживающего персонала кафе не принадлежавшие.

– Добрый день, – сказал блондин, принявший довольно странную для этого места позу: руки по швам, каблуки вместе. – Почему вы спаиваете несовершеннолетнюю?

– Никто никого не спаивает, – стала неловко оправдываться Людочка, однако брюнет, всем другим вертикальным позам также предпочитавший стойку «смирно», понюхал злополучный стакан и брезгливо скривился, будто учуял не благородные алкогольные пары, а по меньшей мере смрад фекалий.

– Ваши документы! – потребовал блондин.

Пришлось предъявить свой когтистый-клювастый. Мельком глянув в паспорт, блондин сунул его в карман и сказал голосом, которым принято обращаться к уличным хулиганам, а отнюдь не к милым девушкам:

– Попрошу пройти с нами.

– Я гражданка России! – запротестовала Людочка.

– Да хоть Буркина-Фасо. Сопротивляться не в ваших интересах.

– Да кто вы такие?

– Об этом узнаете чуть позже.

– Придётся подчиниться силе… – Людочка отодвинула недоеденную котлету. – Пойдем, малышка.

– Куда? – наивно удивился Ваня. – А разве это не группа «Смэш»? Я думала, они нам споют…



Долго идти не пришлось. Пятиминутная прогулка по закоулкам огромного вокзального здания привела их в комнату, двери которой не имели ни таблички, ни номера.

За неказистым письменным столом сидел лысый мужчина преклонных лет с седыми вислыми усами, что делало его весьма похожим на гетмана Мазепу, как того изображают на иллюстрациях к поэме Пушкина «Полтава». Не хватало только широченных шаровар, булавы и оселедца.

Молодые люди оставили паспорт седоусому и, печатая шаг, удалились.

– Меня зовут Илья Тарасович Горигляд, – представился хозяин кабинета. – А вы, надо полагать, Людмила Савельевна Лопаткина? – Он раскрыл перед собой паспорт.

– Можно просто Люся.

– На службе предпочитаю воздерживаться от фамильярностей, – сообщил седоусый.

– А где вы, простите за любопытство, служите?

– В одном из правоохранительных ведомств Республики Украины, – ответил человек, назвавшийся Ильёй Тарасовичем. – Такое определение вас устраивает?

– Меня ничего не устраивает! Вызовите сюда российского консула.

– У консула и своих забот предостаточно. Зачем его зря беспокоить? Вас ведь не задержали, а просто пригласили для беседы.

– О чём, интересно?

– О вашем странном поведении, Людмила Савельевна. Вы четвёртый час кряду болтаетесь на вокзале, пристаёте к людям, задаёте провокационные вопросы. А ваша юная дочурка курит сигареты и хлещет водку.

– Я не намерена отвечать на ваши вопросы. Это вмешательство в мою личную жизнь.

– Не намерены, а придётся. – Илья Тарасович расправил свои усы, в каждом из которых было не меньше пятнадцати сантиметров длины. – С какой целью вы прибыли в город Харьков?

– Мы направлялись в Симферополь, но на подъезде к Харькову обнаружили, что чемодан с вещами и деньгами пропал. Продолжать путешествие дальше не имело смысла. Вот мы и сошли здесь. – Людочка передала Илье Тарасовичу свои железнодорожные билеты.

– Вы заявили о пропаже вещей?

– А какой смысл? Чемодан пропал на российской территории. Вор, скорее всего, сошёл в Белгороде. Там и разбираться будем.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/nikolay-chadovich/uriy-brayder/osobyy-otdel-i-trinadcatyy-opyt/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.