Трон Валузии
Андрей Анатольевич Легостаев




Андрей Легостаев

Трон Валузии





Глава 1. ТОСТ В ЧЕСТЬ ВЕЛИКОГО ХОТАТА


День всеславия великого бога Хотата жители Хрустального города испокон веков, с тех времен, как Атлантида и Лемурия поднялись из морских глубин, почитали больше всех остальных праздников, исключая, разумеется, лишь празднования дней всемогущего Валки.

Солнечные лучи переливались на золотых шпилях и отражались в окнах древних дворцов столицы Валузии. Нарядно одетые жители прославленного города, принеся жертвоприношение могущественному богу в величественном храме, торопились на улицу, уступая место следующим, жаждущим возблагодарить всемилостивого Хотата за спокойную жизнь и мудрого правителя, которым наградила их судьба.

Выходя из мраморного храма Валки и Хотата, горожане поспешали к площади перед царской Башней Великолепия. Там, у Топазового Трона правителей древней Валузии, в окружении лучших воинов мира Алых Убийц, на белоснежном коне с тщательно расчесанной длинной гривой, восседал неподвижно, словно непоколебимая статуя самому себе, правитель древней Валузии царь Кулл.

Те горожане, что были одеты победнее, издали любовались могучей фигурой царя-воина, восхищаясь его видом и невозмутимой, уверенной в себе позой. Они выкрикивали благодарности и мудрому Хотату, и всевидящему Валке, и справедливому мужественному царю Куллу, хранящему покой народа Валузии.

Жители и гости Хрустального города знали, что едва лишь огромное жизненесущее солнце начнет склоняться к земле, собираясь на покой, на площадь для простого народа выкатят огромное бочки с игристым янтарным вином и разведут костры, на которых зажарят для угощения сотни жертвенных быков. В предвкушении этого волнующего события валузийцы славили мудрого царя, введшего в празднование великого Хотата этот великолепный обычай.

Аристократы и богатые горожане, в сопровождении личной охраны приближались к царю, кланялись ему, касаясь пальцами унизанными перстнями с драгоценными каменьями каменных плит площади, и выражали благодарность – за процветание, за спокойную жизнь, за следование заветам могущественного Хотата.

Представители древних родов со всех городов Валузии, послы всех держав, известных Семи Империям, спешили поздравить царя Кулла с великим праздником, демонстрируя жителям столицы пышность своих нарядов и красоту сопровождавших их женщин, подчеркнутую изысканными украшениями и одеждами, не скрывающими их безукоризненных прелестей.

Царь, возвышавшийся над толпой на своем верном скакуне, лишь кивал в ответ на вычурные приветствия, зачастую переходящие в неприкрытую лесть. Он знал, что за этими словами нередко скрывается тщательно загнанная в закрома души, но от этого не менее лютая ненависть к нему. Многие представители древних родов Валузии презирали его, варвара, силой захватившего древний трон, голыми руками задушившего прежнего царя-деспота.

Кулл знал, что нельзя терять бдительности и осторожности ни на минуту – слишком многие жаждут его гибели. Ни один летописец не ведал, сколько за годы правления Кулла на него было совершено покушений, поскольку царь, в жилах которого текла дикая кровь атлантов, не считал нужным докладывать об этом кому бы то ним было, а сам давно сбился со счета. Лишь многочисленные шрамы на могучем бронзовом теле царя говорили о битвах, сражениях и поединках – как с благородными противниками в честном бою, так и с подлыми убийцами, пытавшимися нанести удар из-за угла.

Время покушений – мрак ночи; сейчас в сиянии ослепительного солнца, покровительствующего Валузии и ее царю, в окружении бесстрашных Алых Убийц, беззаветно преданных повелителю, под взглядами тысяч и тысяч подданных, ему не угрожали никакие покушения. И царь-воин, глядя на толстеющих мужей, забывших которой стороной берут в руки меч, мечтал о тех временах, когда в уши рвется грохот битвы, звон мечей и крики раненых, заглушая все остальные звуки, а безумный ветер обжигает лицо и только успеваешь наносить удары и отражать атаки, не разбираясь твоя ли кровь хлещет из ран, превратив белые одежды в красные, или это кровь многочисленных врагов, уже павших, но на смену им идут все новые и новые…

Но все спокойно на границах Валузии, враги, словно трусливые псы поджав хвосты, зализывают раны и присылают толстых напыщенных от собственной важности послов, подносящих дорогие и ненужные ему подарки – золотые статуи, бриллиантовые украшения, серебряную посуду… Изредка кто-нибудь догадается подарить оружие, но еще не видел Кулл меча лучше, чем его собственный, неоднократно спасавший ему жизнь.

Царь Кулл скучал на этом великолепном и пышном празднестве, изредка бросая взгляд в сторону неподвижных, но готовых в любую секунду броситься в бой, Алых Убийц. Лишь они радовали его взгляд.

Он почти не слышал льстивых и насквозь лживых речей кланяющихся ему знатных послов и аристократов. Он думал, куда бы отправить свою армию в поход. Войска, не должны застаиваться в столице, обрастая семьями и покрываясь ржавчиной безделья, как боевой меч не должен долго скрываться в ножнах, чтобы не потерять блеска и остроты. Но на границах все спокойно и даже лемурийские пираты, известные по всему миру дерзостью и отчаянностью, не смеют показаться в ближайших морях, страшась одного лишь вида валузийского флага.

Благородные лорды и знатные послы далеких стран, приветствовав царя, спешили в просторные сады с утопающими в зелени великолепными фонтанами искрящимися на солнце мириадами алмазных брызг, дожидаться часа, когда их пригласят на праздничный пир в царский зал, который мог вместить больше тысячи человек.

Казалось знатные люди, желающие выразить почтение царю древней Валузии, будут идти до поздней ночи, но Куллу не составляло труда сидеть в этой величественной позе воина, готового к бою, сколь угодно долго; его тело давно привыкло к любым нагрузкам, в том числе и вот к такому многочасовому сидению в седле с гордо расправленной спиной.

Но солнце, освещающее пышный и радостный праздник, перевалило высшую точку и скоро настанет пора идти в пиршественный зал и там вновь слушать здравицы и льстивые речи.

Алые Убийцы, стоявшие за царем, расступились и к Куллу подошел его главный советник Ту – уже немолодой, представительного вида мужчина, видевший на своем веку четверых валузийских царей, но считающий, что о лучшем, чем Кулл глупо даже и мечтать.

– Ваше величество, у меня важное сообщение, не предназначенное для чьих-либо ушей, кроме ваших, – с поклоном тихо произнес Ту.

Кулл повернулся к своему верному сановнику, не раз рисковавшему жизнью ради него и мудрыми советами доказавшему свою преданность, и по лицу стареющего царедворца понял, что речь действительно идет о чем-то крайне важном.

Царь легко соскочил на выложенную мрамором мостовую и кивнул одному из телохранителей. Тот взял коня за украшенную драгоценными каменьями сбрую и повел в царскую конюшню.

Кулл уселся на Топазный Трон и осмотрел людей, жаждущих поклониться ему. Заминка, вызванная его переходом из седла боевого коня на древний трон валузийских царей, слегка позабавила Кулла – знатные аристократы толкали друг друга, стремясь занять место поближе к величественному трону.

Очередной посол склонился в земном поклоне, две красавицы, не вызвавшие в царе никаких чувств, поставили к ногам повелителя древней страны золотые подносы с искусными ювелирными украшениями, предназначавшимися в подарок.

Кулл повернулся к советнику Ту:

– Брул наконец-то приехал? – Царь с нетерпением ожидал своего старого преданного друга – пикта Брула, который уехал на охоту и до сих пор не вернулся. Кулл даже начал немного беспокоиться о его судьбе.

Ту отрицательно покачал головой и прошептал так, чтобы кроме царя его никто не мог услышать:

– Мой царь, твои враги вновь замышляют против тебя. Они не успокоятся, пока не убьют тебя или не погибнут сами, но на место погибших придут другие злоумышленники.

– Ты не сказал мне ничего нового, Ту, – не повышая голоса и глядя на очередного посла, самозабвенно декламирующего изобилующее пышными сложными оборотами приветствие, произнес Кулл. – Я и так знаю, что против меня вечно устраивают заговоры и подсылают в мою опочивальню наемных убийц, хотя, видят Валка и Хотат, давно уже все спокойно. Почти месяц прошел, с тех пор, как тот дурачок подбежал ко мне из-за колонны с тем тонким ножичком…

– На этот раз, мой царь, все обстоит гораздо сложнее и опаснее. Неведомые заговорщики хотят отравить и тебя, и всех твоих советников, и гостей.

– С чего ты взял это, Ту? – нахмурил брови Кулл. – Меня пытались убить мечом, копьем и кинжалом, меня старались уничтожить колдовством и магией древних умерших богов, на меня нападали жуткие твари, но никогда еще никто не пытался убить меня столь подлым и недостойным воина способом. Ты что-то напутал, Ту. К старости ты стал слишком осторожен и шарахаешься от каждой примерещившейся тебе тени.

– Нет, мой царь, – твердо возразил сановник, – я уверен в своих словах. Главный виночерпий твоего дворца послал за мной, чтобы сообщить страшную новость: огромная бочка лучшего вина, чтобы приготовлена на пир и из которой наливали в золотые кувшины, предназначенные для царского стола, отравлена. Один из вороватых слуг, пользуясь тем, что все повара заняты стряпаньем, подкрался к бочке и зачерпнул полной кружкой. Он не успел допить украденное вино до дна, как его стало ломать и трясти от страшной боли, все тело пошло жуткими красными пятнами и через несколько минут несчастный скончался.

– Это ни о чем не говорит, Ту, – не поворачивая головы, сказал Кулл. – Этот воришка просто объелся накануне какой-нибудь дряни, вот его и скрутило. Чтобы выдвигать подобные обвинения, нужны доказательства повесомее. До начала пира осталось совсем немного, и я не хочу забивать себе голову всякой ерундой, что пришла в голову главному виночерпию, который наверняка сам отведовал этого вина и еще небось в дозах, которые не осилит и мамонт.

– Нет, ваше величества, – твердо стоял на своем Ту, – я проверил утверждение виночерпия. Я приказал дать немного вина собакам и сам видел, как они корчились и визжали перед смертью. Вино отравлено в этом нет сомнений. Тебя ждала неминуемая и страшная смерть, мой царь.

– Но я ведь не могу перенести пир из-за этого! – воскликнул Кулл.

– Не беспокойся, мой царь, – успокоил советник, – я распорядился, чтобы принесли новую бочку, раб на моих глазах испробовал вина и с ним ничего не произошло. Десять стражников стоят у бочки и никого к ней не подпустят. Нет необходимости переносить пир в честь великого Хотата! Спокойно веселитесь на пиру, все яства проверены, опасность устранена.

– Но виновный в попытке подлого отравления не найден! – с горечью молвил Кулл. – Хотел бы я, чтобы отравитель, или отравители, сколько бы их ни было, встали бы передо мной с оружием в руках. Лицом к лицу я бы показал им, кто есть кто. А как теперь узнаешь злоумышленника?

– Об этом-то я и собирался поговорить с тобой, мой царь! – все так же едва слышно прошептал Ту. – У меня есть кое-какие соображения, как узнать заговорщиков.

– Говори быстрее, Ту! – не выдержал заинтригованный Кулл. – Скоро уже пора идти ополаскивать пальцы и садиться за стол. Как ты можешь узнать отравителей?

– Тебя ненавидят слишком многие, мой повелитель, – печально констатировал сановник. – И очень многие хотели бы убить тебя. Я не сомневаюсь, что заговорщики – не из бедноты, наверняка это представители древних благородных родов.

– Да, – вздохнул Кулл, – они не могут простить того, что на древнем троне Валузии, сижу я, атлант, силой, мужеством и умом сваливший кровавого тирана Борну.

– И они наверняка будут присутствовать на пиру, – продолжал советник Ту. – Они не упустят возможности поглядеть на твою мучительную смерть и возжелают провозгласить своего ставленника царем, когда ты еще мучился бы от страшного яда, не прознай мы об их коварном замысле.

– Ты прав, – согласился царь, – но ведь на пиру будут сотни лордов и послов. Как же мы узнаем, кто именно подсыпал отраву в вино?

– Они отравили всю бочку, – напомнил Ту, – по их замыслу должны погибнуть все, кто поднимет первый кубок в честь великого Хотата – и ты, и твои советники, и послы, и все гости. Кроме, самих отравителей. Но ведь в их кубках тоже должно быть отравленное вино, как и у всех прочих гостей и они единственные, кто знает об отраве. Значит, они поднимут кубки, но даже не пригубят – будут ожидать, пока все выпьют и повалятся с кресел на пол, мучимые жестокими внутренними болями.

– Воистину ты прав, мудрый Ту! – воскликнул царь, хлопнув в ладоши. – Те, кто не будет пить вино – и есть истинные злоумышленники. Клянусь всевидящим Валкой, мы поймаем их всех, до единого. Алые Убийцы будут пристально следить за каждым гостем! Что ж, с удовольствием посмотрю, как палачи снимут с заговорщиков по десять шкур. Немедленно позови ко мне Келькора, я отдам ему распоряжения.

Советник Ту с поклоном отошел от трона и через минуту к царю приблизился закованный с ног до головы в алые доспехи командир личных телохранителей царя Келькор. Кулл едва слышно что-то прошептал ему, тот согласно кивнул и быстро ушел.

Кулл встал с Топазного Трона, показывая, что праздник приближается к своему торжественному и длительному завершению.

– Хвала великому Хотату! – произнес царь громко, так, что казалось его голос был слышен в дальних уголках огромной площади, полной народа. – Граждане Валузии выпьем в честь великого бога, покровителя нашей прекрасной страны!

На площадь, давно ожидая команды, выкатили огромные деревянные бочки. Каждая бочка была выше любого самого рослого валузийца. Могучие кузнецы приготовили кувалды, чтобы вышибить днища у бочек. Горожане в предвкушении дарового угощения торопились к ближайшим бочкам, доставая заранее прихваченные из дома кто кубки, кто кружки. По опыту прошлых праздников в честь Валки и Хотата, проводимых царем Куллом, все знали, что вина, как и жареного бычьего мяса, с избытком хватит каждому и так, что можно будет и на завтра прихватить говядинки и кувшин доброго винца. Но все равно у бочек началась давка, поскольку промочить в честь великого бога и мудрого царя глотку хотелось как можно быстрее.

Послы дружественных держав и представители древних валузийских родов, не успевшие выразить свое почтение и поздравить с празднеством царя, со вздохами – кто досады, а кто и облегчения – потянулись в изумрудные сады Пурпурной Башни, чтобы в прохладе деревьев любоваться прекрасными фонтанами в ожидании приглашения в пиршественный зал.

Царь Кулл под охраной воинов в алых одеяниях отправился во дворец. Он прошел в свои личные покои, где слуги давно приготовили пиршественный наряд. Кулл с некоторым сожалением снял золоченые парадные доспехи и облачился в царские парчовые одеяния. Золотой меч в ножнах, усыпанных изумрудами и рубинами, складывающимися в сложный, чрезвычайно красивый узор, завершил наряд.

Кулл в нетерпении вышагивал по комнате из угла в угол, то и дело бросая взгляды на дверь.

Наконец, вошел советник Ту, лицо старого царедворца ничего не выражало, словно ничего особенного и не произошло. Кулл вопросительно взглянул на него. Советник Ту подождал, пока слуги покинут помещение и двери плотно закроются за ними.

– Брул вернулся?

– Нет, но как только он появится, его сразу проведут к вам, – поклонился сановник, – Гости ждут вас, мой царь. Скоро вы узнаете кто замышлял против вас в этот раз. Но послушайте моего совета.

– Какого совета? – нахмурил брови царь. – Те, кто хотел отравить меня и моих гостей не заслуживают ни малейшего снисхождения…

– Я не об этом говорю, ваше величество, – снова поклонился Ту. – Разумеется, зло должно быть примерно наказано, чтобы другим впредь не повадно было покушаться на древний трон Валузии, который сейчас занимает наиболее достойный из всех царей. Напротив, я как раз хочу, чтобы все заговорщики были выявлены, поэтому и осмеливаюсь дать совет. Забудьте о покушении, ваше величество, это уже дело доблестного Келькора и его воинов – они не пропустят ни единого человека, кто не пригубит вина после вашего тоста в честь великого Хотата. Ведите себя просто, словно думаете о том, как бы повкуснее поесть и попить. А то сейчас по вашему грозному виду сразу всем ясно, что вы словно готовитесь к бою. Это отпугнет заговорщиков раньше времени, они смогут понять, что их злокозненный замысел раскрыт и вино успели заменить на доброкачественное. Тогда мы не узнаем имен преступников, и они будут плести свои зловредные сети и следующий их удар может оказаться роковым. Сейчас вы напоминаете разъяренного тигра, вышедшего на охотничью тропу в поисках добычи.

– Ты прав, старый Ту, – согласился царь, оправляя на себе прекрасные одежды. – Я хочу узнать имена преступников, а посему буду вести себя как ни в чем не бывало. Слава Валке, ждать осталось совсем недолго. Идем же скорее в пиршественный зал!

Фанфары возвестили о том, что царь древней Валузии прибыл в пиршественный зал, чтобы отпраздновать со знатнейшими и благороднейшими людьми страны, а также послами дружественных держав праздник великого Хотата.

Гости стоя приветствовали царя восторженными криками:

– Славься царь Валузии, Кулл, мудрейший и справедливейший из всех царей!

– Хвала Валке и Хотату, что послали Валузии такого бесстрашного и мужественного царя!

– Да пребудет во веки веков царь Кулл в добром здравии, а царство его пусть процветает и богатеет!

Но не все восхищенно смотрели на рослого и красивого мужчину в золотых парчовых одеждах и царским мечом в роскошных ножнах, не все восторженно приветствовали его, некоторые цедили хмуро сквозь зубы, так что сами расслышать почти не могли:

– Да будь ты проклят, кровавый тиран! Смерть царя Борны жаждет отмщения ненавистному убийце!

– Позор для древней Валузии, что варвар восседает на ее троне!

– Смердячий узурпатор с грязных языческих островов!

Куллу было совершенно наплевать, как на лживые льстивые речи, так и на искренние ненавистные взгляды врагов. Большинство врагов способны были лишь бросать яростные взгляды, да бессильно цедить сквозь зубы проклятия, в честный бой – меч против меча, сила против силы, они вступать не отваживались и потому служили валузийскому царю верой и правдой. Самое смешное, что им царь доверял порой даже больше, чем тем, кто восторженно расточал ему похвалы и здравицы. И почему-то Кулл был уверен, что отравителем окажется совсем не тот, кто отводит хмурый взор, а тот кто восхищенно приветствует его с благостной улыбкой.

Кулл сел на точное, только значительно меньшее, подобие Топазного Трона во главе огромного стола. Вернее, к главному столу, у которого были приготовлены места царю, его сановникам и ближайшим друзьям, а также послам самых могущественных держав, были приставлены семь длиннейших столов, по обе стороны которых и рассадили дорогих гостей.

По правую руку от царя сел советник Ту. Кресло по левую руку было оставлено для Брула, а следующее занимал посол пиктов Ка-ну, которому Кулл был многим обязан и очень любил старика, за живой ум и многие знания прощая ему маленькие слабости, такие как излишнее пристрастие к вину и слабому полу.

Собравшиеся на пир гости по приглашающему знаку царя сели в кресла, многочисленные рабы проворно наполнили всем кубки прекрасным янтарным вином, один запах которого мог вскружить голову. Все смотрели на царя Валузии.

Наступило решающее мгновение. Кулл поднял свой кубок и все последовали его примеру.

– Я поднимаю этот золотой кубок с прекрасным вином, – громким, полным непередаваемого достоинства, голосом произнес царь, – за древнего покровителя Валузии – великого Хотата, единоутробного младшего брата могущественного Валки, которого в Валузии чтили с незапамятным времен и почитать будут всегда. Да не оставит Хотат без своего великодушного покровительства прекрасную Валузию и дружественные ей страны, да будет славиться имя Хотата в веках! В честь него я опорожню сейчас этот кубок до дна и кто из моих дорогих гостей думает так же, как я, пусть последует моему примеру!

Почти все гости не впервые оказались за царским столом и уже привыкли к лаконизму его тостов. Все в один голос вторили: «Да будет славиться имя Хотата в веках!»и приложились к серебряным кубкам из древнего сервиза валузийских царей. Не все, подобно могучему атланту смогли одним залпом осушить столь приличную порцию холодного терпкого вина, но отпить хотя бы до половины каждый посчитал своим долгом.

Кубки звякнули о дерева стола, гости потянулись к огромным серебряным блюдам с искусными яствами, над которыми с самого восхода солнца трудилась целая армию опытнейших царских поваров.

Кулл поставил царский кубок на стол, но даже не посмотрел на золотую тарелку, полную заботливо уложенными рабами изысканнейшими закусками.

Семь человек дружно встали в разных концах огромного пиршественного зала.

– Да будь ты проклят, мерзкий узурпатор, убийца царя Борны, в чьих жилах текла благородная кровь древних владык Валузии! – с пафосом воскликнул старик с длинной седой бородой.

Веселые возгласы в зале мгновенно затихли, все посмотрели на седобородого, по гербу узнав в нем одного из аристократов города Грелиманус, что у дальних юго-восточных границ Валузии.

– Радуйся, изверг, последние минуты! – продолжал старец. – Сейчас ты умрешь и будет на то воля великих древних богов, которых ты оскорбил, оставив их имена в беспамяти и прославляя лишь одних Валку и Хотата, которые были лишь дальними потомками великих богов, покровительствовавших Валузии. Ты испил чашу терпения до последней капли и гнев древних богов пусть обрушится на тебя, поганый варвар, выходец из разбойничьей Атлантиды. И пусть мучения твои перед смертью будут ужасны!

Мрачная тишина повисла в просторном зале, до того полного радостных воскликов и женских улыбок.

Кулл смотрел на старика, прищурив глаза, вспомнив, как на редких советах, на которые этот аристократ соизволял явиться, он всегда был источником свар и нудных споров. Кулл давно хотел прихлопнуть его могучей ладонью, как надоедливую козявку, и лишь уважение к сединам не позволяло царю исполнить желаемое.

– Ешьте же, гости проклятого древними богами тирана, пришедшие поклониться и возрадовать узурпатора. Ешьте эти яства, потому что это последнее, что вы видите в своей жизни! Вино было отравлено божьим провидением, рука человека лишь направлялась им, и не успею я договорить, как все вы падете от праведного гнева истинных богов!

Раздался женский визг, кто-то в ужасе бросил прямо на стол серебряный кубок, разбрызгивая изысканное вино, кто-то отпрянул, опрокинув резное кресло, кто-то бросился к дверям в сад, на воздух, чтобы стошнило, а кто-то замер, не в силах пошевелиться, словно высеченная из белейшего мрамора статуя.

Праздничный зал вмиг наполнился страхом, криком и тревогой, точно сама смерть явился требовать свое место за накрытым столом.

Посол пиктов в Валузии Ка-ну, посмотрел на вполовину опустошенный кубок в своей руке, и, верно подумав, что раз все равно умирать, то хоть перед смертью урвать еще чуточку удовольствий, бесстрашно влил в себя остатки вина.

– Успокойтесь! – перекрыл крики ужаса мощный уверенный голос царя. – Я не позволю никому в мире напоить моих гостей отравленным вином. Я сам пил, вот мой пустой кубок, но я здоров, как всегда – смотрите на меня!

Все, словно зачарованные звуком его спокойного голоса, посмотрели на царя.

На лице Кулла не было ни малейшего признака тревоги или волнения.

Потихоньку все успокоились, лишь седобородый грелиманусец, гневно тыкал в царя скрюченным от старости пальцем, унизанным перстнем с благородным черным опалом.

– Будь ты проклят, варвар, ввергающий древнюю Валузию в пропасть распутства и порока, изверг! Да будет проклято имя твое и потомков твоих до самых последних времен, когда всю землю скуют вечные льды и замрет всякая жизнь. Сгинешь ты все равно, мучимый страшными огненными болями и кровь твоя по капле ссохнет и тело сморщится до клочка никому не нужного пуха!

– Келькор! – не обращая внимания на проклятия старца, позвал царь. – Взять его под стражу. Вы наблюдали, кто не пригубил из бокалов, всех заметили?

– Да, мой царь, – склонился в поклоне военачальник Алых Убийц, – Восемь человек после вашего тоста в честь великого Хотата, поставили свои кубки на место не коснувшись губами вина.

– Садитесь на места, гости дорогие, – обратился ко всем присутствующим царь Валузии. – Вино была предусмотрительно заменено – вы пили неотравленный напиток и, надеюсь, по достоинствам оценили его бесподобный вкус. Но все вы могли действительно корчиться сейчас в предсмертных муках, поскольку злоумышленники подло отравили вино, приготовленное на сегодняшний пир, собираясь отправить в Царство Теней меня и моих друзей, собравшихся здесь. Чистая случайность, а скорее милость великого Хотата, чей день мы сегодня празднуем, уберегли нас от неминуемой смерти. И сейчас мы допросим злоумышленников, целиком выдавших себя, поскольку не пригубили вина, которое, как они думали, было отравлено. А пока пусть рабы наполнят кубки вновь и выпьем за Хотата, уберегшего нас от жуткой и бесславной смерти.

– Слава великому Хотату! – искренне вскричали гости, поистине чудом избежавшие смерти.

Все с ненавистью смотрели на седобородого старца и еще семерых людей, которых Алые Убийцы, подталкивая мечами, подвели к царю для суда скорого и справедливого.

– Смерть подлым отравителям! – кричали даже те, кто всей душой жаждал гибели царю-атланту. Отравить-то ведь хотели не только Кулла, возможно и заслужившего такую смерть, но и всех, собравшихся сегодня в этом зале.

Плененных злоумышленников подвели к царю.

Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан – все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца – заставил их принять участие в богомерзком преступлении.

Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага – царя Валузии, Кулла.

Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.

Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.

Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.

– Прекратите, жалкие трусы! – вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. – Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни – Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!

Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.

Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.

Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.

Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.

На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо – седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского – чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.

Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.

Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады – Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.

Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей – самая сладостная мелодия на свете.

Монстр приближался. Медленно, сладострастно ревя, выставив вперед жуткие когти, одно движение которых снесло попавшемуся на пути рабу голову. Чудовище не торопилось, широкие ноздри раздувались от предвкушении смерти Кулла. Казалось, ничто, даже всемогущий Хотат, не сможет остановить его неотвратимого приближения.

Если бы мог, Кулл закрыл бы глаза – хотя никогда не отворачивался от смерти. Быть в роли связанного кролика, к которому подходит живодер, ему ни разу доселе не доводилось, и он не представлял раньше насколько это страшно и мерзко.

Монстр был уже совсем близко, ему оставалось преодолеть каких-то несколько шагов, скоро уже коготь-лезвие полоснет по груди Кулла и брызнет первая кровь.

В это мгновение, когда обездвиженный царь прощался с жизнью, моля великих Валку и Хотата об одном – вернуть ему возможность двигаться, Кулл боковым зрением не заметил даже, а скорее почувствовал, какую-то быстро появившуюся тень и на весь огромный зал прозвучали странные слова:

– Ка нама каа лайерама!

Кулл еще не успел понять, что же означают эти слова, где, когда и от кого он уже слышал их, как почувствовал, что неведомая магическая сила черного опала седобородого Сан-Сана рухнула, как не было, и его ничто больше не держит.

Еще не осознавая, что произошло, он снизу вверх нанес удар мечом прямо в белую шерсть груди переродившегося мага. И тот час же выдернул меч, в глаза ему брызнуло черной зловонной кровью, а уши заполнил дикий нечеловеческий рев чудовища.

Острые когти-кинжалы устремились к нему, Кулл едва успел увернуться – когти скользнули по левому плечу, оставляя глубокие борозды.

Рукав парчовой рубахи сразу стал темно-алым, но Кулл, не обращая ни малейшего внимания на боль, нанес новый удар – туда, где у монстра, по его расчетам, должно было быть сердце.

Ноги чудовища разъехались, уже не в силах держать огромное туловище, но мощные передние лапы со свистящими воздухе когтями пытались настигнуть врага.

Кулл занес над головой меч, держа рукоять обеими руками, и в прекрасном неповторимом прыжке, видный всем присутствующим, под общий вздох облегчения, одним мощным ударом отсек чудовищу безобразную голову.

Она, оставляя черный кровавый след подкатилась к ногам Келькора. Командир Алых Убийц с отвращением отпихнул ее ногой.

Тело монстра словно обмякло и рухнуло бесформенной кучей на мраморные плиты. Над останками чудовища заклубился черный дым, а когда он рассеялся, Кулл увидел лишь лужу отвратительной, булькающей черной слизи, в центре которой сверкал золотой перстень с черным магическим опалом.

Царь подошел и поднял перстень.

– Пусть уберут эту гадость! – поморщившись, приказал он рабам и посмотрел на свое опрокинутое кресло, которое двое стражников тут же кинулись поднимать. – Садитесь, дорогие гости! – громко пригласил Кулл. – Продолжим пир. Великий Хотат не оставил нас. Пусть нальют еще вина!

Слуги, выйдя из оцепенения, бросились со всех ног, кто наливать вина, кто убирать жуткую лужу. Хотя им было страшно даже подойти к останкам злобного колдуна, гнев царя был еще страшнее.

Гости, обсуждая удивительное происшествие, спешили залить пережитые страхи и волнения прекрасным вином.

– Слава Куллу – победителю человека-дракона!

– Слава мужественному и отважному царю-воину!

– Наконец-то на троне Валузии настоящий царь, которому не страшны никакие противники.

В эти мгновения, пережив ледяной холодок ужаса, здравицы Куллу кричали и те, кто всей душой желал бы ему смерти.

Но Кулл не слышал слов благодарности, он высматривал человека, который спас ему жизнь. И, наконец заметив, встал, раскрыв объятия.

– Брул! Как я рад тебя видеть!

– Извини, Кулл, что я опоздал на праздник великого Хотата! – произнес подошедший к царю пикт.

Это был, как и все люди его народа, темноволосый широкоплечий воин среднего роста и крепкого сложения. На смелом лице блестели непроницаемые, неустрашимые глаза.

Давние друзья крепко обнялись.

– Я спешил, как мог, – виновато сказал Брул, – но мой конь сломал ногу и оставшуюся часть пути мне пришлось преодолеть пешком.

– Ты появился вовремя, – ответил Кулл и показал ему место рядом со своим креслом. – Откуда ты знал, что надо произнести именно эти слова? Помнится, это заклинание против змеелюдей?

– А я и не знал, что надо произнести именно это заклинание, – усмехнулся Брул. – Просто увидев тебя, замершего словно утес над морем, и этого монстра, я сразу понял, что без магии здесь не обошлось. И выкрикнул единственное заклинание, которое знал. Я рад, что оно помогло.

– Помогло?! Да ты мне спас жизнь. – Кулл поднял кубок. – Выпьем за бесстрашного Брула Убивающего Копьем, который всем здесь присутствующим спас сегодня жизнь!

Собравшиеся в царском зале гости с радостью осушили кубки и потянулись к закускам – после таких переживаний просыпается зверский аппетит.

– Угощайся, Брул, ты наверное голоден с дороги, – предложил Кулл, отодвинув золотое блюдо, к яствам на котором так и не притронулся.

– Ваше величество, – осмелился с поклоном обратится к царю военачальник Алых Убийц. – А с этими что будем делать?

Он указал на так и стоявших на коленях шестерых пленников и юношу с древним гербом на груди.

– Отвести их в тюрьму или позвать палачей прямо сюда?

– Что с ними делать, Келькор? – переспросил Кулл. – А пусть мои гости подскажут, как поступить с теми, кто знал о готовящемся преступлении, о том, что вино отравлено и молчал, явился сюда, чтобы полюбоваться нашими смертями. Что думаете об этом, доблестные и благородные граждане Валузии?

– Смерть им!

– Прямо сейчас, они не заслуживают пощады!

– Пусть палачи отсекут негодяям головы!

– Нет, пусть принесут то самое отравленное вино и напоят им самих отравителей. А мы полюбуемся!

– Смерть им, смерть!

Кулл поднял руку, призывая ко вниманию. Он принял решение, достойное царя. Все смолкли, ожидая, что он скажет, зазевавшихся соседи бесцеремонно толкали локтями в бок, чтобы замолчали и посмотрели на царя.

Шестеро заговорщиков, размазывая по щекам недостойные мужчин слезы с мольбой в глазах воззрились на повелителя Валузии.

Кулл встал и произнес так, что его слышали в самых дальних уголках огромного зала:

– Эти люди, вместе со своим главарем, пытались отравить меня и моих гостей самым подлым образом. Они не вышли, как подобает мужчине, против меня с мечом в руке, не вызвали на честный бой! Смерть – вот, что они заслужили.

Одобрительный гул был ему ответом. Некоторые, особо довольные этими словами царя, протягивали рабам кубки, чтобы те вновь наполнили их, и залпом осушали в честь справедливого и мудрого решения.

Кулл вновь поднял руку, требуя тишины.

– Но сегодня – праздник милостивого Хотата, который иногда прощал своих врагов. И я, в честь праздника, дарю им жизнь!

Гул разочарования пронесся над столами, но царь еще не закончил свою речь.

– Да, я дарю им жизнь, они не встретятся сегодня с острыми топорами палачей! Но я не могу отпустить их с жаждой мести в сердцах, чтобы они вынашивали коварные замыслы, против меня, царя Валузии, а значит и всей страны. Я вызываю их на честный бой! Всех семерых сразу. Пусть умрут с оружием в руках, как и подобает мужчинам. Или убьют меня и тогда провозгласят царем Валузии, кого пожелают! Стража, дайте им щиты и мечи!

В зале вновь воцарилась мертвая тишина. Заговорщики, просветлевшие лицами при первых словах Кулла, вновь принялись умолять о пощаде.

– Поднимите их с колен, Келькор, – недовольно приказал Кулл. – И дайте им оружие! Если они так хотят жить – пусть попробуют убить меня не подлой отравой, а острым мечом в открытом бою!

– Слава Куллу, справедливейшему и отважному царю Валузии! – крикнул кто-то, но крик утонул в общем молчании.

Гости позабыли о прекрасном вине и изысканных угощениях на серебряных блюдах. Все молча смотрели на царя-воина, который скинул с себя парчовые одежды, оставшись обнаженным до пояса. Многочисленные гости, среди которых было немало женщин, непроизвольно любовались его могучим, загорелым телом, украшенным многочисленными шрамами и не имеющего ни единой складки жира.

Алые Убийцы довольно грубо подняли шестерых пленных с колен и вручили каждому острый меч и щит. Увидев, что им реально выдали без всякого обмана боевое остро отточенное оружие, а Кулл, выхватив меч, один идет на них, они решили дорого продать свои жизни. А может, в отчаянном безумии, они вдруг на мгновение поверили, что смогут справиться все вместе с одним воином.

Сотни глаз устремились на то место, где шестеро заговорщиков вытянули мечи в сторону приближающегося Кулла. Седьмой, юноша с бледным лицом, меч из рук Алого Убийцы взял, но держал его острием вниз.

– Бей его, смерть узурпатору! – вскричал один из тех, кто несколько минут назад молил о пощаде.

Шестеро грелиманусцев вмиг окружили царя, как комары облепляют случайно забредшего на болота медведя. Но так же легко, как от жала комара, Кулл уворачивался от их ударов.

Для Кулла не имело значения, кто стоит перед ним с оружием в руках, для него исчез огромный роскошный пиршественный зал и сотни глаз, неотрывно следящих за ним, он забыл, что за его спиной стоят Алые Убийцы, лучшие в мире воины, на их алых доспехах незаметна кровь, ни своя, ни противника, чтобы не отвлекала от важного дела – убивать, убивать, убивать.

Кулл забыл обо всем, кроме жалких противников, в глупости своей возомнивших, что могут победить его, варвара, выходца из Атланты. Удар сверху вниз – и вот уже первый противник упал с раскроенным черепом, и тут же удар снизу вверх и второй грелиманусец заорал предсмертным криком. Третий, самый отчаянный, нанес резкий рубящий удар, но Кулл с разворота покончил и с ним, не обратив ни малейшего внимания на рану, на то, что он весь обрызган кровью – своей и чужой. Он провел выпад, который невозможно отразить, и еще один заговорщик упал, распростившись с жизнью.

Один из двоих оставшихся закричал в испуге, поняв неотвратимость смерти, и, выставив меч вперед, бросился прочь от Кулла, надеясь протаранить себе путь среди рабов и слуг и выскочить из дворца, позорным бегством спасая жизнь. Рабы разбегались пред блеском стали, испуганные искаженным страхом и ненавистью лицом беглецам.

До спасительных дверей оставалось совсем немного, в лицо беглецу уже пахнуло опьяняющим ветром свободы, как путь заговорщику преградили двое Алых Убийц, хмурых и безжалостных. Словно молнии сверкнули два клинка и из спины грелиманусца показались два обагренных кровью острия.

Кулл тем временем покончил с еще одним заговорщиком, у ног его валялись пять трупов. Он подлетел к последнему, не отпившему вина, бледному юноше с гордым гербом на груди.

– Подними меч и защищайся, подлый отравитель! – крикнул ему Кулл. – Прими смерть, как мужчина.

– Моя жизнь принадлежит тебе, мой царь, – не поднимая клинка ответил молодой человек. – И если тебе так нужно, убей меня.

– Ты вместе с этими мерзавцами пытался отравить меня!

– Как я мог хотеть смерти царя, за которого отдал жизнь мой отец, и за которого я сам проливал кровь уже в трех битвах?

Кулл остановился.

– Да, я помню в прошлом сражении ты проявил мужество и бесстрашие, достойное воина. Тем более я удивлен тем, что представитель столь благородного рода оказался среди заговорщиков.

– Я не имею к ним никакого отношения, – спокойно ответил юноша, глядя царю прямо в глаза и готовый принять смерть, но не поднять меча на своего повелителя.

– Почему же ты не прикоснулся к вину, когда я провозгласил тост за великого Хотата? – удивленно спросил Кулл, которому очень хотелось, чтобы юноша доказал свою невиновность – ему он нравился.

– Я не пил вина, – спокойно ответил тот, – потому, что дал обет не прикасаться к вину и изысканным яствам до тех пор, пока не обвенчаюсь со своей возлюбленной, ее зовут Фейра, дочь известного вам гора-Марина. Но она отправилась за благословением к своему деду в Грелиманус и я с тревогой ожидаю ее возвращения. Я поехал бы вместе с ней, но я обязан был присутствовать на вашем пире, мой царь, я не мог нарушить традиций. Но я не мог и нарушить обета не пить ничего, кроме родниковой воды и не есть ничего, кроме черного хлеба. Я все сказал, если сомневаешься в моих словах, мой повелитель, убей меня, я с удовольствием приму смерть за своего царя.

– Как твое имя?

– Хеерст из рода Дракбары.

Кулл опустил меч и обнял юношу.

– Твои слова обогревают мое сердце, – сказал царь. – Не все в моем царстве думают лишь о том, как погубить меня и завладеть моим троном. Я бы выпил с тобой вина, отважный Хеерст, но я уважаю твой обет. У меня к тебе есть поручение, готов ли ты выполнить его прямо сейчас?

– Что прикажете, мой повелитель?

– Отправляйся немедленно в Грелиманус и проверь слова этих, – Кулл брезгливо указал на трупы, которых уносили рабы. – Но, что бы там не происходило, ты обязан вернуться живым и все рассказать мне. Если там все в порядке, передай отцам города, что как только справлюсь со срочными делами, сам приеду посмотреть, как они живут, я давно собирался съездить туда.

– Я уже мчусь в конюшню, мой повелитель! – пылко воскликнул юноша из рода Дракбары.

Царь уселся в свое кресло. Бокал перед ним был полон. Тут же подошли три женщины с тазами, полными воды, чтобы промыть и перевязать его раны.

За все время, что происходили описанные события, гости словно забыли о своих голоде и жажде, но сейчас, когда все благополучно завершилось, аппетит давал знать о себе со зверской силой.

Те, кто не успел произнести здравицы днем на площади перед царским дворцом, рассчитывали наверстать упущенное, готовясь произнести пышные слова в надежде обратить на себя взгляд царя. Кулл, прекрасно зная об этом, сожалел, что сладостные мгновения схватки пролетели столь стремительно и вновь подкатила скука застолья.

Какое-то время он слушал витиеватый тост Ка-ну, любившего поговорить не менее, чем пить вино или обнимать знойных красоток.

Знатные гости и послы вставали один за другим, произнося хвалебные речи царю Куллу и восславления великому Хотату. Кулл сидел, закрыв глаза – может, он заснул, но все считали, что он слушает или думает о важных неотложных государственных делах.

Очень скоро пирующие дошли до того состояния, когда уже не слышат речи других, а когда произносят речь сами, не обращают внимания: слушает ли их хоть кто-нибудь.

– Кулл, пойдем в сад, – тихо предложил на ухо царю Брул. – У меня для тебя есть подарок. Заодно и поговорим. Гости уже не заметят твоего ухода.

Кулл обвел взглядом зал, посмотрел на золотое блюдо с изысканными деликатесами, к которым так и не притронулся.

– Да, Брул, ты прав. Пойдем поговорим наедине. Советник Ту, посол Ка-ну, не хотите присоединиться к нам, пройтись по свежему воздуху? Здесь стало чересчур душно.

Ту без слов поставил на стол кубок и встал. Ка-ну с благодушной улыбкой согнал черноволосую красотку, пристроившуюся у него на коленях.

– Иди-иди, крошка, – сказал посол пиктов девушке. – Я вернусь и у нас еще будет время обсудить твои прелести.

Царь и трое его ближайших друзей вышли в сад, восемь Алых Убийц во главе с Келькором на приличном расстоянии следовали за ними.

Никто из гостей, увлеченных прекрасным вином и изумительными угощениями, которых на столе не уменьшалось, поскольку едва блюдо пустело, рабы тут же заменяли его полным, не обратил внимания на уход царя из пиршественного зала.

Брул уверенно вел царя и его спутников в дальний, заросший вековыми деревьями уголок сада, почти у самой каменной стены, огораживающей царский дворец. Ноздри царя раздулись, почувствовав полузабытый запах костра.

– Я, кажется, понял, Брул, какой подарок ты мне приготовил, – сказал Кулл.

– Я заметил, что ты ничего не ел во время пира.

Они вышли на небольшую лужайку. Двое царских рабов жарили на костре тушу животного.

Брул подошел к ним и придирчиво осмотрел мясо.

– Скоро будет совсем готово, – сообщил он, усаживаясь прямо в траву. – Этот олень сегодня бегал по лесу.

– Я пьян уже от самого запаха, – сказал Кулл, также усаживаясь в траву. – Удружил, Брул. Я сам не понимал, что мне хочется, а оказалось, все так просто… Что-то приобретая, обязательно что-то теряешь и в этом дворце тоскуешь по воле гор, по охоте… Как мне надоели эти покушения, если бы ты знал, Брул! Я не могу думать о делах страны – я все время вынужден защищать свой трон. Вместо того, чтобы продумать, где строить новый порт и съездить самому все посмотреть на месте, мне теперь придется заниматься этими заговорщиками в Грелиманусе.

– Это наказание каждого царя, – со вздохом сказал старый Ка-ну. – Стоит на мгновение ослабить внимание и запросто можно лишиться короны. Вместе с головой.

– Что мой царь думает о сообщенном грелиманусцами? – спросил советник Ту. – Возможно ли, чтобы повелитель змей вместе со своими змеелюдьми и Тулса Дуум, наш заклятый враг, заключили союз?

– Валка и Хотат, если б я знал! – воскликнул Кулл. – Но змеелюди коварны и хитры, они могут пойти на что угодно, чтобы покорить Валузию, а затем и все Семь Империй, весь мир…

– Если это так, нельзя давать им время накопить силы. Сейчас они могут лишь засылать подлых убийц, но пройдет несколько лет и они двинут на столицу целую армию жутких чудовищ.

Брул снял поджарившуюся оленину с костра и отрезал лучший кусок царю. Тот с дикарской жадностью принялся есть. Да и походил сейчас Кулл больше на дикаря – едва умывшись после схватки, еще взлохмаченный, со свежими ранами.

– Около года назад, по дороге в Зальфхаану, я был в Грелиманусе, – наконец произнес царь. – И там принимали меня, как подобает. Я не верю в слова этих заговорщиков. Они могли мать родную облыжно обвинить в любых мерзостях, лишь бы сохранить жизнь. Но завтра же мы отправляемся в поход и разберемся во всем сами.

– Ты ничего не увидишь, мой царь, – возразил Ка-ну. – У твоих врагов еще мало сил, и они тщательно прячутся. Нет смысла тебе ехать в пышном окружении свиты под охраной Алых Убийц. Коварные враги проведают о твоем приближении и успеют спрятать все, что не захотят показывать. Ты вновь увидишь лишь улыбки и довольных людей.

– А что ты можешь предложить?

– Пусть советник Ту вместе со всей свитой отправляется в другую сторону, на запад, по побережью, а твои одежды и золотой шлем оденет схожий по сложению воин. О том, что ты якобы отправился туда, узнают все. И враги, ничего не заподозрив, будут продолжать свои грязные дела. Сам же, вместе с Брулом, переоденься в наемных воинов и, под видом обычных путников, разведай все.

Кулл встал, обтерев о траву жирные руки. Долго думал.

– Что ж, Ка-ну, ты дал мудрый совет. Брул, ты готов ехать со мной в Грелиманус?

– Я всегда готов, – осклабился в улыбке пикт. – Лес мне дом родной, а отец – вольный ветер. Скучно жить без опасностей, как есть пресную лепешку без мяса и вина.

– Значит, с восходом солнца и отправимся, – решил Кулл. – Я разворошу это осиное гнездо, кто бы ни объединялся в союз против меня – будь это Тулса Дуум, змеелюди, пираты, древние боги или совсем уж непредставимые силы. Я знаю, что трон Валузии принадлежит мне и никому не уступлю его!




Глава 2. ДАВНЕЕ СНОВИДЕНИЕ, ИЗМЕНИВШЕЕ ЖИЗНЬ


Валузия – прекраснейшая и самая большая и могущественная страна во всем цивилизованном мире, нет сомнений. Когда Ка, птица творения, лишь просыпалась, чтобы волей своей родить из пыли космической землю и воду, над которыми поставит править Валку, то тогда, наверняка, первой мыслю чудесного создания было рождение Валузии, центра земли, сосредоточия древней мудрости и жизни.

Птица Ка щедро одарила любимую землю – плодородные реки пересекали зеленеющие долины, богатые моря омывали страну с востока и севера, горячие пустыни обогревали ее с юга, непроходимые горы защищали от жестоких восточных ветров.

И как сама Валузия была торсом мира, сердцем Валузии являлся Хрустальный город, расположенный почти в самом центре страны – до ближайших северных границ было не менее десяти дней бешеной скачки на лучшем скакуне.

Древнюю Валузию пересекало множество торговых путей. Царь Кулл, денно и нощно болеющий за свою страну, выделял из казны огромные средства на ремонт многочисленных дорог и благоустройство новых и его радение окупалось сторицей – верулийские купцы предпочитали везти товары в Грондар, Зарфхаану и малые княжества через Валузию, значительно пополняя пошлиной все ту же царскую казну и принося прибыль многочисленным придорожным тавернам, из которых не слишком обременительные налоги малыми ручейками стекались в полноводную реку, поддерживающую роскошь и блеск древней и самой красивой в мире столицы.

Из этой же денежной реки оплачивалась хорошо обученная регулярная армия, готовая отразить любые нападения жадных до валузийских богатств соседей; береговая охрана оберегала страну от вылазок атлантских племен и набегов лемурийских пиратов, внутренние отряды поддерживали порядок в больших и малых городах и в густо населенной части страны за годы правления Кулла почти полностью были изничтожены многочисленные разбойничьи ватаги – жалкие остатки банд затаились в неприступных горах Зальгары или убрались за пустыню, в малые княжества, изредка и от отчаянья отваживаясь на короткий рейд в могучую богатую страну.

А ведь все-то чуть больше десяти лет назад Валузию сотрясали бунты черни, бароны угрожали безопасности столицы, царь Борна в бессильной жестокости пытался потопить в реках крови недовольство собственного народа…

Царь Кулл во главе многочисленного отряда подъезжал по мощеной тесаным булыжником дороге к городу Дапрезу. Огромное заходящее солнце подчеркивало спокойное выражение лица с серыми, как холодное море, глазами, играло на золотом шлеме, в вечерних тенях более рельефно выпирали могучие мускулы – почти нереальное зрелище, он напоминал мифического древнего великана с храмовых фресок.

Чуть позади Кулла следовали Брул и Келькор. За ними сорок, похожих на монументы, подобранных один к одному всадников царапали небо копьями с царскими флажками. Все знали, что это личная гвардия царя – легендарные Алые Убийцы. Позади них виднелась роскошная карета, в которой находились немолодые советники царя – убеленный сединами главный сановник Ту и чуть расплывшийся в стороны от излишеств в пище и вине, с неизменным кубком в руке и красоткой на коленях, посол пиктов в Валузии Ка-ну.

Царь с кортежем пятый день следовал на восток, к побережью, чтобы нанести визит царю соседней Верулии.

Караваны купцов, узрев на дороге царя, сгоняли повозки на обочину, а сами становились на колени, в глубоком поклоне приветствуя Кулла, воздавая ему благодарности за безопасность на торговых путях и радение о качестве валузийских дорог. В больших и малых городах народ высыпал на улицу, отцы города приветствовали царя и предлагали в лучшем доме или дворце отдохнуть с дороги и отобедать. Но у царя все было спланировано заранее – вестовые мчались на три дня впереди, оповещая подданных о приближении повелителя и подготавливая ночлег и отдых в городах, которые выбирал советник Ту.

Но остановку в крупном, многонаселенном и богатом Дапрезе, а не в предыдущем более маленьком Гаазаре, предложил сам царь, проскакав на четыре часа дольше, чем обычно, доставив тем самым некоторые неудобства пожилым Ту и Ка-ну.

У Кулла были причины остановиться на отдых именно в Дапрезе. С этим городом у царя были связаны особые воспоминания…



Если бы кто-нибудь сказал Куллу, когда он мускулистым юношей бродил с товарищами в поисках добычи по горной Атлантиде в одной повязке из леопардовой шкуры на бедрах, что у него в душе могут проснуться другие чувства, кроме постоянного голода и жажды битвы, он рассмеялся бы наглецу в лицо, а то и просто проткнул бы острым копьем.

В то время он не задумывался о том, зачем живет, каков будет его дальнейший жизненный путь – прекрасные дикие горы заполняли для него весь огромный мир.

Но иногда, вечерами у костра, он слушал удивительные рассказы о далекой Валузии и Хрустальном городе со стенами в дюжину раз выше самого высокого мужчины, где величественные дворцы восхищают красотой и величием, где женщины ходят в ослепительных одеждах из странных блестящих тканей…

Сердце юного Кулла непонятно от чего замирало, но все это было так далеко и нереально…

Атлант может попасть в Валузию только рабом, поэтому все валузийцы – враги и заслуживают лишь одного: немедленной смерти.

И он готов был резать, колоть, убивать любых врагов родной Атлантиды – будь то валузийские Черные Отряды смерти, будь то беспощадные лемурийские пираты, или пиктские варвары. Кулл считал, что человек рожден для того, чтобы охотиться для утоления голода и убивать врагов, защищая родную землю и завоевывая для своего племени рабов и богатую добычу.

Кулл не очень любил людей, считая своими братьями тигров, и был уверен, что человек отличается от зверей лишь похотью и жадностью.

Гораздо позже он понял, что есть еще одна черта, разнящая человека от животного – ненужная жестокость, когда враг уже не сражается или просто в силу своей слабости и безоружности не может оказать сопротивления. Ни один тигр в мире не убьет добычи больше, чем сможет съесть…

Но в том юном возрасте Кулл не думал об этом. Его больше беспокоила мысль, что он не знает своего происхождения – его нашли голым младенцем в лесу и приняли в племени, как родного, хотя и похож он был больше не на атланта, а на людей из рода изгнанников, когда-то, до Великого Наводнения, живших в Долине Тигров.

И если бы кто-то сказал юному Куллу после сытного ужина у костра в горах, когда он вместе с другом Ам-ра и наставником Хор-наком, возвращался с охоты на пещерную стоянку своего племени, что такое чувство как сострадание изменит всю его жизнь, он бы не поверил.

В те мгновения, когда он заснул на ласковой траве рядом с Хор-наком, а Ам-ра бронзовым монументом стоял на страже их покоя, поразительное, ни на что прежнее не похожее сновидение растревожило его: яркие зеленые звезды разогнали тьму сна и вспыхнули, открыв ослепительно яркий солнечный день, тишину прорезали звуки тысячи труб и огромная толпа людей восхищенно кричала здравицы одному человеку – высокому мужчине в золотых воинских доспехах с обнаженным мечом в руке, стоявшему у огромного трона, гордо расправив плечи. И крики этих людей, сквозь сон запечатлелись навечно в памяти юного атланта: «Да здравствует царь Кулл, вечная ему слава!»

Царь Кулл… Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове, что оно означало?

Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.

Когда они втроем – Хор-нак, Ам-ра и Кулл – подходили к знакомой, переливающейся в лучах утреннего солнца, реке, у которой в береговой скале темнели зевы родных пещер, Кулл еще не осознал этого изменения.

Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все племя. Угадать причину оказалось несложно издалека: к столбу была привязана Сарита, рядом с зажженным факелом в руке прыгал жрец племени, выкаркивая заклинания и проклятия, готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.

– Попалась, распутница! – зло процедил Хор-нак, не сбавляя шага. – Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым лемурийцем! Не он ли там валяется?

Кулл, стараясь не отстать от старшего, вгляделся вдаль. Неподалеку от позорного столба казни валялось изуродованное тело лемурийского моряка. Одна из собак пыталась оторвать мертвецу ухо, остальные, свернув кольцами хвосты, брехали рядом, но на них никто из собравшихся не обращал ни малейшего внимания.

Охотники сбросили добычу с плеч, уложили на специальных камнях, чтобы потом оленину обработали женщины, положили рядом копья и подошли к толпе.

Жрец, размахивая дымящимся в левой руке факелом, продолжал выкрикивать проклятия предательнице, поправшей законы своего народа.

Кулл бросил быстрый взгляд на Ам-ра. Юноша был бледен, прикусил губу, чтобы не закричать.

На лице опозоренной обнаженной Сариты тоже не было ни кровинки; деревянная цепь некрасиво задрала вверх правую грудь. Девушка боялась – уже не смерти, быстрая гибель была бы для нее сейчас подарком свыше. Она боялась неминуемой боли и долгой муки. И ни в ком, ни в одном взгляде, не видела ни искры сочувствия.

Даже мать Сариты – пожилая женщина со взлохмаченными волосами и в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше всех:

– Видит Валка, что я кляну миг, когда родила тебя, позор Атлантиды! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!

Она плюнула в собственную дочь и стоявший рядом вождь с убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя, пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с лемурийцем – ее похитили прошлой осенью. Ам-ра, влюбленный в девушку, и его верный друг Кулл участвовали в погоне, но лишь проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Ам-ра хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Кулл не позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Кулл поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал молодых женщин племени даже мимолетных взглядов.

Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Кулла, и он не мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки, и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную кожу.

Кулл бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож и вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и кивнула.

Эту предсмертную улыбку Кулл не забудет до самой смерти.

Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался бы к столбу, он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Кулл не мог. Ам-ра уткнул взгляд в землю, ему было плохо и он упал бы без сил, если б Хор-нак не положил юноше руку на плечи.

Кулл выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельств – смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки, прекратив ее муки до начала пытки.

По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Кулла.

За такую провинность по законам Атлантиды его ждало лишь одно наказание – он заменит на позорном столбе казни убитую.

Кулл не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и, обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней, словно у него выросли крылья.

По всем законам дикой страны он должен быть убит и его наставник Хор-нак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. Во мгновение ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг, когда пальцы Хор-нака готовы были отпустить тетиву, Ам-ра, кем-то задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть и стрела со свистом ушла в небо.

Кулл достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он понимал, что или больше никогда не увидит Атлантиды (но для этого сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет схвачен и его счастье, если он погибнет в схватке. И Кулл бежал так быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.

Где-то там, далеко внизу, раздавались крики разгоряченных гневом и жаждой мести бывших сородичей.

Кулл, в надежде, что в устье реки какой-нибудь корабль набирает пресную воду, рвался туда.

На морском берегу он все понял, увидев полусожженный лемурийский корабль с порванным парусом и переломанными веслами, вытащенный на берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов, ни немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение было сделано лишь для Сариты, и то, чтобы казнить ее публично. Засада, по всему видать, была хорошо подготовлена – ни одного погибшего атланта на берегу не видно.

Кулл, постояв мгновение, резко развернулся и побежал обратно в горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе отчет, что на Атлантиде ему не жить. К вечеру гонцы и барабанный бой оповестят все племена о скрывшемся беглеце, нарушившим и осквернившим законы чести атлантов. Но и выбраться с Атлантиды пока было невозможно – даже самый могучий и опытный пловец не в состоянии переплыть море, отделявшее Атлантиду от Лемурии или материка.

Оставалось одно – спрятаться в знакомых горах и, охотясь на диких животных, пересидеть погоню и дождаться какого-либо корабля, наняться выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной Валузии.

Кулл и верил, и не верил одновременно в чудесное сновидение, посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась его жизнь. Не поддайся он странному порыву сострадания – когда-нибудь стал бы мудрым и уважаемым вождем своего народа…

Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие оружия не беспокоило юного варвара – в горах Атлантиды он вырос и чувствовал себя, как дома.

Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый нож, вырубил из молодого стройного деревца копье. Справил новую шкуру, выдержав изнурительный поединок с двухгодовалым ягуаром, оставившим отметины когтей на плече и спине Кулла на всю жизнь. Однажды он увидел издали белого жителя гор – ужасного монстра, который издает звуки, напоминающие рев роговых труб, которые завораживают любое живое существо, будь то хищник, олень или человек, подманивают к себе и убивают. Каждый атлант, заметив белого жителя гор, обязан был бросить все, охоту или путешествие к другом племени, и бежать к ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении чудовища. Любой атлант так и поступил бы. Но Кулл никуда не пошел, он уже не атлант, он – изгой, приговоренный собственным народом к жуткой казни.

И каждый вечер Кулл взбирался на высокое облюбованное дерево, чтобы, прячась в густой листве, посмотреть на море, где за далеким маревом горизонта скрывалась Валузия, явившаяся ему в чудесном сне. Он смотрел – не появится ли где в предзакатной мгле корабль, чтобы пополнить в реке запасы пресной воды.

Своего часа он, наконец-то, дождался – корабль не был похож ни на валузийский фрегат, ни на быстроходную пиктскую галеру, хотя тоже был с длинным рядом мощных весел и под парусом.

Кулл быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности – ведь он приговорен соплеменниками к смертной казни, бросился к морскому берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия: долго у берегов Атлантиды корабли старались не задерживаться.

Он успел во-время – почти в полной темноте хмурые матросы закатывали по трапу бочки с водой. Кулл подошел к стоявшему в стороне мрачному мужчине с витой плетью в руке.

– Довезите меня до Валузии, – попросил Кулл, – во время пути я буду выполнять любую самую тяжелую работу.

Только сейчас до юноши дошло, что мужчина может не знать языка атлантов. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом дикаря и кивнул на последнюю бочку:

– Взвали на плечи и тащи, – немного коверкая слова, сказал он. – Посмотрим, на что ты способен, атлант.

Кулл с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не побежал по трапу: дивная Валузия уже маячила у него перед глазами. Он поставил бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему на борт мужчине с плетью.

– Ну как, гожусь?

– Годишься, – с усмешкой на губах кивнул тот.

И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Куллу на голову.

Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.

– Очухался, атлант? – еще сильнее, чем первый мужчина коверкая слова, произнес огромный лемуриец со свисающими складками густо поросших волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже без сапог. Лицо его украшала отвратительная гримаса, долженствующая означать улыбку. – Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!

Кулла бросили в грязное, темное, вонючее помещение, переполненное людьми – такими же, как он теперь, рабами-галерниками.

К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.

– О, какой очаровательный мальчик! – воскликнул один из них. – Не хочешь полюбить меня, птенчик?

Кулл промолчал, поскольку фраза была произнесена на лемурийском, из которого он знал едва несколько слов, да и те имели отношение не к любви, а к смерти.

Детина приблизился к Куллу, обнял его, обдав волной отвратительной вони. Привыкший к запаху пота и смерти Кулл и то почувствовал дикие отвращение. С Кулла попытались снять его шкуру, обернутую вокруг бедер. Кулл оттолкнул незнакомца.

– Ах ты, тварь, не хочешь по-доброму?! – ничего хорошего в тоне детины не было.

Намерения его ясно отражались на лице. Вокруг сверкало множество любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.

Кулл звериным, варварским чутьем понял, что опасность надвигается стремительно и времени на раздумья или переговоры нет. Да он и не собирался вступать в переговоры – перед ним враг. А с врагом разговор короткий. Кулл словно забыл, что с ним произошло и где он.

Он взмахнул правой рукой с тяжелым кандалом, одновременно поведя левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил кулаком – железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с диким криком инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.

В грязном помещении на мгновение повисла мертвая тишина. И тут же взорвалась десятком криков – слов было не разобрать.

Распахнулся люк и по лестнице быстро спустились в трюм четверо воинов с мечами и плетями. Галерники подались к стенам, указывая на Кулла и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ убитого, что-то быстро говорил солдатам на лемурийском.

Двое подхватили мертвеца за ноги и подняли наверх – голова со спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом билась о жерди лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Кулла, чтобы тот тоже выбирался на палубу.

Наверху его били – кулаками, рукоятями мечей, ногами в тяжелых сапогах.

Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен к борту, в весельную прорезь лился добрый свет, столь неподходящий для вонючего полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер трепал Куллу волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли трое соседей по скамье.

– Пить! – едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и опухших как шляпки лесных грибов губ.

Ответом ему последовал свист плети и острая боль в плече; соседи отодвинулись, чтобы ненароком не досталось и им, но не прекратили натужного движения весла. Бой большого барабана задавал медленный, непрерывный ритм.

Так дикий вольный варвар стал галерником на пиратском корабле.

Больше полугода гребцы не выдерживают – умирают от непомерных нагрузок и постоянных ударов плетьми. Кулл сидел за тяжелым веслом почти два года.

В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы он хотел покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный прекрасный город из сновидения встал во всех своих сказочных подробностях перед глазами. И Кулл решил бежать.

Он пытался бежать семь раз, но всегда его ловили и нещадно били, иногда ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при каждом взмахе весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни секунды. Но после каждого избиения, прежде чем вновь усесться за весло, он еще несколько суток маялся привязанным к мачте на верхней палубе, под палящим солнцем, облепленный слепнями и прочей гнусью. И в полдень, когда терпеть сил уже нет, пираты специально выводили остальных гребцов, чтобы полюбовались, какие муки ждут провинившегося.

Дни для Кулла смешались в один, он перестал думать о чем либо, кроме этого равномерного движения весла, грохота барабана, короткого отдыха в вонючем трюме и скудной корки хлеба и жидкой похлебки на ночь.

В трюме, после того памятного всем случая, когда двое пиктов пытались изнасиловать новичка, к нему больше не подходили – боялись. С дружбой особого не навязывались, но Кулл к этому и не стремился. Гребцов выводили не каждый день, да, случалось, когда и выводили, дул попутный ветер, сушили весла, выпадала возможность чуть отдохнуть и перекинуться несколькими словами с ближайшими соседями. Сам того не желая Кулл выучил лемурийский, немного валузийский и пиктский языки. Хотя галерники были на корабле любых национальностей – и верулийцы, и зальгарцы, и беловолосые люди с далеких северных просторов, и смуглокожие чернявые южане, и даже один совсем чернокожий, словно обугленная головешка…

Судьба, то ли в насмешку, то ли в уважение к его будущей великой судьбе – кто мог знать об этом?! – удружила Куллу. Он попал на корабль к самому знаменитому, наглому и удачливому пирату всех морей – капитану Антишу, который славился не только среди лемурийских пиратов, но и всех прочих, своей отчаянной решимостью и легендарной смелостью. Поговаривали, что в одном бою Антиш лично зарубил мечом тридцать три противника и что ему покровительствует сам повелитель морей за то, что Антиш ежегодно приносит ему в жертву самую красивую из плененных девушек.

Капитан Антиш был не только безгранично смел, но и умен, он понимал, что значительную часть его преимущества перед врагом составляет скорость его неуловимой галеры. А ее обеспечивали гребцы. И всегда в его трюме было больше рабов, чем мест на веслах. Он не жалел гребцов, выбрасывая за борт умерших от напряжения или продавая в Лемурии тех, кто уже не был способен грести с полной отдачей. При необходимости – когда не было пленных – капитан не жалел денег на покупку новых рабов, чтобы посадить их на галеры. Команда же, тоже, к слову, часто менявшаяся, но пополняемая не рабами, а свободными лемурийцами либо прочими авантюристами, которых бросает в поисках удачи по всему миру, была подобрана исключительно из бесстрашных негодяев, за головы которых в Верулии, Валузии и других странах Семи Империй были назначены немалые призы. Разумеется, за голову самого капитана Антиша была обещана фантастическая награда, к которой многие купцы от себя добавили бы солидный кошелек.

Время от времени, скорее чаще, чем реже, пиратский корабль с нежным именем «Лорелла» вступал в бой со встречными кораблями – пиктскими, валузийскими, зарфхаанскими… Как правило, это были купеческие корабли и схватка продолжалась недолго, но иногда «Лорелла» нарывалась на военные верулийские, либо валузийские корабли и тогда капитан Антиш – тот самый мрачный человек с плетью, к которому когда-то, целую вечность назад, подошел Кулл с просьбой взять на борт – решал: принимать бой или спасаться бегством.

В последнем случае барабан менял размеренный ритм на сумасшедшую дробь и гребцы выбивались из сил. После таких побегов более половины рабов приходилось выбрасывать на борт. Но если шел бой, Куллу было еще невыносимее от доносившихся сверху звуков сражения – он должен быть там, круша врагов и подставляя грудь опасности, а не налегать на тяжелое весло.

Однажды, после того как битва отшумела, а пираты праздновали очередную победу, наливаясь пенящимся верулийским вином, Кулл сказал надсмотрщику, что больше пользы принесет с мечом в руках, а не двигая веслом вместе с другими рабами. К тому времени почти все гребцы, что встретили Кулла в первую ночь на галере погибли, и надсмотрщик, удивляясь выносливости и жизнеспособности молодого атланта всегда сажал его с краю в левом первом ряду, чтобы он своим примером заводил остальных.

Надсмотрщик посмотрел на Кулла, усмехнулся и пошел к капитану.

Капитан Антиш внешне не был могуч, но его сухощавая фигура состояла из одних мышц. Довольный только что одержанной победой и богатой добычей капитан снизошел до того, что приказал привести Кулла на палубу, расковать его и дать ему оружие.

– Если нанесешь мне хоть царапину, так и быть, возьму в команду! – пообещал капитан.

Кулл надел небольшой круглый лемурийский щит на левую руку, взмахнул правой, проверяя как лежит в руке меч, насколько он тяжел и сбалансирован, и бросился в бой.

Он не привык сражаться на шаткой палубе, но если б дело происходило в родных горах, то и тогда, скорее всего, поединок закончился бы с тем же исходом. Кулл был силен и бесстрашен, тело соскучилось по битве. Но он встретился с настоящим мастером боя.

Капитан играючи, с легкой усмешкой под тонкими щегольскими усиками, отражал сумасшедшие выпады Кулла или просто уворачивался от них, не нападая сам. Куллом от бессилия овладела ярость, глаза застлала кровавая пелена – он стремился уже не просто ранить, как договаривались, а убить ненавистного лемурийца. Но тот, видимо, прошел великолепную школу – движения капитана пиратов были стремительны и уверены.

Наконец, Антишу это все надоело, он парировал очередной могучий выпад Кулла и на противоходе выбил клинок из рук атланта. Приставил меч к его горлу.

– Иди на весла, гнусный раб, – с непередаваемым презрением, процедил пират. – Благородный бой не для тебя.

В эту ночь Кулл хотел покончить с собой во второй раз. Он передумал, но поклялся себе, что сбежит, научится бою на мечах, познает все премудрости этой науки – поскольку одного желания победить оказывалось достаточным в сражениях с такими же как он варварами и простыми солдатами, но мало против настоящего мастера – и убьет капитана пиратов. Он убьет проклятого лемурийца. Ради этого стоило жить.

Но Кулл больше не желал сломя голову пытаться бежать и стал тщательно продумывать побег, чтобы подготовить все загодя и избежать любых случайностей.

Своего часа он дождался раньше, чем предполагал.

Капитан Антиш щедро прикармливал на побережьях Верулии и Валузии множество нищих бродяг, зато располагал необходимыми для его дерзких операций сведениями. Вот и в этот раз он знал, когда из верулийского северного порта выйдет караван из трех купеческих судов, груженых драгоценными шелками и пряностями и собирался их перехватить у берегов Валузии.

Что такое три торговых судна для быстроходной галеры с четырьмя дюжинами хорошо вооруженных и обученных отчаянных морских дьяволов на борту? Пустяк. Ничто не предвещало беды.

Но купцам многих стран и капитану Антишу уже было тесно вместе на бескрайних просторах средних морей. На охотника поставили капкан.

Когда «Лорелла», всю ночь мчавшая на веслах к Валузии, вынырнула из предрассветной темноты, три купеческих судна, едва завидев знакомый силуэт, резко развернулись по курсу, пытаясь уйти к безопасным берегам. Их безнадежный маневр лишь вызвал грустно-ироническую усмешку на красивом узком лице капитана Антиша. Бешено застучал барабан, выжимая последние силы из утомленных гребцов.

«Лорелла» стремительно приближалась к жертвам, отрезая им путь.

Но во мгновение ока роли поменялись. Перед лемурийским пиратом оказались не купеческие суда, доверху груженные желанной добычей, а боевые верулийские корабли, вместо шелков и пряностей переполненные солдатами. Когда Антиш сообразил, что его предали, что он угодил в смертельную ловушку, из-за горизонта появились еще три галеры, закрывая ему все возможности для бегства.

«Лорелла» была мгновенно зажата меж корпусов двух псевдо-купцов – с ужасным треском, заполнившим гребцам все звуки мира, треснули вовремя не убранные внутрь весла.

Капитан Антиш был не из тех, кто мог, сложив руки, ждать, пока его потащат на виселицу. Он обратился к своим воякам с речью:

– Пришел, братья, последний час, покажем этим верулийцам на что мы способны и, может быть, удача улыбнется нам вновь. Отступления нет, пощады не будет.

Помолчал и добавил:

– Освободите гребцов, выпустите запасных из трюма, дайте им оружие. Объясните, что противник не пощадит и их тоже. Пусть подороже продадут свои жизни, если смогут. Двое из них убьют одного врага – нам будет радость в царстве мертвых. А если уж вдруг отобьемся – освободим, Валка им в помощь. К бою! И да помогут нам Холгар и Хонен!

Гребцы на «Лорелле» сидели по четверо на весле, скованные железными поясами с соединяющей цепью по двое. Через каждую двойку рабов пропускалась общая, рыжая от ржавчины, толстая как питон цепь. С Куллом сегодня в двойке был прикован новый галерник – на ночной переход все слабые были отбракованы и посажены свежие, из резерва. Кулл поначалу не обратил внимания на тощего черноволосого валузийца, с которым его сковала прочная цепь. Хотя он уже немного знал валузийский, разговаривать с новичком было не о чем, да и во время ночного рейда, когда глухо-натужно ухает барабан и в любой момент на спину за нерадивость может опуститься витая плеть, особо не поговоришь.

Когда два вражеских корабля зажали с двух сторон «Лореллу», треснувшее весло резко ударило неопытного валузийца по лицу, и он сейчас сидел сжавшись, закрыв рот руками, по которым стекала кровавая слюна, время от времени он выплевывал выбитые зубы. Кулла все это не касалось, но он не расслаблялся ни на мгновение, готовый в любой момент воспользоваться одним-единственным шансом для побега, если великий Хотат предоставит его.

К надсмотрщику подбежал один из пиратов и что-то быстро зашептал ему на ухо. Надсмотрщик удивленно посмотрел на товарища, пожал плечами, но кивнул в знак согласия – приказы капитана не обсуждаются. Еще двое пиратов принесли огромную охапку старых мечей и сложили у барабана. Один побежал отпирать люки в помещение, где томились запасные гребцы, двое стали освобождать уставших галерников от толстой цепи.

– Вы! – прокричал надсмотрщик, перекрывая голосом усиливающийся шум сражения. – Вы можете стать свободными лемурийцами – так сказал капитан Антиш. Если наш корабль возьмут верулийцы, все, и мы и вы без разбора, будем болтаться на реях, пощады не будет ни для кого. И капитан Антиш милостиво предоставил вам шанс умереть не как рабам, а как воинам. Разбирайте оружие и ступайте наверх, на корму.

Гребцы молчали, не зная как воспринимать сказанное. Каждый из них был готов к смерти, но не к сражению.

– Пояса с них тоже снимать? – спросил один из тех пиратов, что освобождал общую цепь.

– Некогда, – махнул рукой надсмотрщик. – Будут защищать друг другу спины… Вы! – вновь обратился он к гребцам, – тот, кто будет прятаться за другими, будет убит лично мной, обещаю! Вперед, мерзавцы, ваши жизни в ваших руках!

Он посторонился, пропуская гребцов на верхнюю палубу, где вовсю шло ожесточенное сражение.

Кулл с зазубренным мечом в руках, который выхватил не глядя из общей кучи, практически волоча за собой валузийца, поднялся по лестнице наверх, где шла яростная схватка.

От края борта на него тут же прыгнул верулиец в сверкающих доспехах, взмахнув тяжелым топором.

Изменение в жизни с бесправного гребца на участвующего в битве воина не может произойти мгновенно. Если бы не полустертые в памяти, но вбитые в кровь тренировки Хор-нака, это была бы последняя секунда в жизни Кулла. Он каким-то звериным чутьем успел отстраниться, толкнув в бок скованного с ним валузийца, и топор напавшего бойца просвистел буквально в дюйме от обнаженного, блестящего от пота плеча атланта.

Кулл моментально вонзил зазубренный меч прямо в грудь противника, прорубив яростным ударом оказавшиеся не столь уж и прочными доспехи. Попробовал выдернуть свой меч, но мертвый верулиец в падении вырвал оружие из рук Кулла. Атлант плюнул, быстро наклонился и схватил топор поверженного врага. Резко повернулся – еще двое верулийцев бросились к нему, но удар приняли вышедшие вслед за Куллом пикты-галерники.

Кулл отступил, прижавшись спиной к стене надпалубной постройки. Рядом тяжело дышал валузиец, он, кажется так до сих пор и не понял, что происходит.

Звуки битвы – хэки и боевые кличи, проклятия, предсмертные крики и стоны боли, звон сталкивающихся мечей и треск ломающегося дерева – возрождали в сердце Кулла давно забытые чувства, кровь манила своими запахами. Но тут он вдруг ошеломленно понял, что это не его битва, что он не хочет ни убивать, ни погибать. У него есть клятва, которую он обязан выполнить. Он осмотрелся – капитана Антиша нигде было не видно.

Кто-то из галерников, притаившись у выхода с лестницы, дождался пока появится ненавистный надсмотрщик с плетью в левой руке и мечом в правой. Ржавый клинок с криком: «На, жирная свинья, получай!» вонзился в обнаженное брюхо, поросшее густым неприятным волосом. Кулл брезгливо отвернулся, чтобы не видеть, как надсмотрщик повалился на дощатую палубу, толстыми окровавленными пальцами заправляя вываливающиеся кишки обратно, и тонко, по-женски, визжа. Скованный цепью с всадившим клинком рабом гребец засадил упавшему надсмотрщику босой ногой под ребра и плюнул в искаженное агонией лицо.

Один из нападающих верулийцев замахнулся на валузийца и Кулл в последний момент успел подставить топор. В следующее мгновение он размозжил голову врага. Сбоку на них напирала толпа. Кулл быстро посмотрел на железный пояс, к которому была прикована цепь, связывающая его с валузийцем – никаких возможностей быстро освободится от напарника не было.

Он выдернул оружие из рук мертвеца, на ходу выдирая из-за его пояса тонкий кинжал.

– Брось свою железку, – крикнул он валузийцу, который мертвой хваткой зажал в обеих руках рукоять негодного зазубренного меча, вытащенного из хлама, что принесли пираты. – Держи топор! Прикрывай мне спину, если хочешь жить!

Кулл, нанося удары направо и налево, двинулся к центру корабля. Но капитана Антиша нигде не увидел – возможно, отважный пират пал одним из первых. На носу корабля уже что-то горело.

На него с напарником навалились аж четверо нападавших, на плече Кулла растекалось кровавое пятно, но боли он пока не чувствовал. Валузиец наконец вышел из тупого оцепенения и стал столь же яростно, сколь и безрезультатно размахивать топором.

Их оттеснили к борту, Кулл убил очередного врага и занес топор, чтобы свалить следующего, как неожиданно для него, увлекаемый цепью, он полетел за борт – валузиец то ли оступился и полетел за невысокий поребрик, то ли его ранили, то ли убили.

Вода показалась ледяной – сердце замерло на мгновение, толща воды поглотила все звуки. Но Кулл нашел в себе силы вынырнуть, вытаскивая на свет валузийца. Схватил его за волосы, развернул лицом к себе. Тот открыл глаза и судорожно вобрал в себя воздух – живой. Пока живой, потому что им обоим угрожала смертельная опасность – корпуса пиратского и верулийского судов в любую секунду могли вновь соприкоснуться, раздавив обоих в кровавое месиво, которое тут же смоет волна.

Кулл отчаянно поплыл, волоча за собой валузийца в просвет между бортами. И выругался – напарник не умел плавать. Кулл схватил первый попавшийся обломок весла:

– Держи! И дрыгай ногами, надо выбираться отсюда!

На головы им валились обломки дерева, рядом падали сверху убитые. Кулл работал руками и ногами как никогда, хотя ему всю жизнь казалось, что он родился, уже умея плавать. Сейчас от этого умения зависела его жизнь. Валузиец, держась обеими руками за деревяшку, пытался барабанить ногами по воде, но Куллу от этого было не легче.

В то мгновение, когда они миновали корму судна, корабли с треском столкнулись вновь. Кулл вздохнул – он был так близок к гибели! Но ничего еще не закончилось – вражеские корабли окружили «Лореллу»и исход был ясен. Так же ясен, как и то, что ни один из бывших на борту «Лореллы» живым не уйдет, кто бы они ни был. Верулийцы разбираться не будут – капитан ты или раб-гребец.

Великий Валка помог Куллу в очередной раз – в нескольких ярдах от «Лореллы»в море плавала огромная бочка, на две трети ушедшая в воду. Раз не затонула сразу, значит и не утонет – это спасение. Это была одна из тех бочек с палубы «Лореллы» куда сливали питьевую воду. Кулл яростными гребками доплыл до спасительной скорлупы. Бочка была закрыта. Кулл заплыл за другую сторону, чтобы его не заметили с корабля.

– Осторожней! Держись за нее! – крикнул он валузийцу.

Он даже не замечал, что говорит на родном языке, который для валузийца был полной тарабарщиной. Но напарник понял.

Кулл топором, который так и не выпустил пока плыл, попытался открыть крышку. После нескольких попыток ему это, наконец, удалось.

– Залезай! – проорал он, скованному с ним одной цепью. – И держи крышку!

Тот, повинуясь движению головы Кулла, отпустил свой обломок весла, схватился руками за край бочки и пытался подтянуться. Атлант одним могучим движением правой руки выдернул его из воды и перекинул внутрь. Цепь была достаточно длинной, чтобы не стеснять их движений во время гребли, но недостаточной, чтобы чувствовать себя вольготно. Куллу пришлось буквально выпрыгивать из воды и, перегибаясь, забираться в бочку. Каким-то чудом валузиец сумел удержать тяжелую крышку и Кулл быстро задвинул ее на место, она впала в паз. Все это произошло за каких-то несколько едва уловимых несколько мгновений.

Они рухнули на дно. Было тесно и неудобно, с обоих стекала струями вода, под ногами хлюпало. И запах…

Кулл и валузиец попали в бочку, в которой когда-то хранилось вино, может остатки вина и заполняли днище. От запаха можно было сойти с ума, но они сидели в неудобных позах, прижавшись друг к другу, даже не пытаясь приоткрыть крышку. Сквозь дерево до них доносился неутихающий шум сражения, все чаще слышались победные крики на верулийском языке.

Валузиец, казалось, боялся совершить любое лишнее движение, лишь дышал тяжело и время от времени постанывал – видно, его тоже ранили. У Кулла рана саднила, но он привык стойко переносить боль еще в горах Атлантиды. Сейчас он молил всех известных богов – от великих Валки и Хотата до языческих Хонена и Холгара и дьявола морей и океанов – чтобы верулийцы не стали в поисках наживы вылавливать из воды одинокую бочку, на две трети ушедшую в воду. И еще он боялся, как бы действительно не перевернуть этот шаткий островок относительной безопасности.

В жуткой тесноте и в почти полной темноте, перебарывая одурманивающий запах перебродившего вина, Кулл подобранным на корабле кинжалом пытался разломать замок на железном поясе, что висел на талии, стараясь не делать резких движений. Наконец, это ему удалось, обруч звякнул и повис на цепочке.

Сколько прошло времени, Кулл не знал, но, казалось, над морем воцарилась тишина. Он осторожно приподнял крышку над мерно покачивающейся на волнах бочке и выглянул наружу. Осмотрелся.

Шесть верулийских кораблей с раскачивающимися на реях мертвецами двигались домой. Недалеко от бочки, не больше чем в двух десятках ярдов, тонула носом вверх опустевшая пиратская галера.

Вокруг плавали обломки весел, пристроек, всякий мусор и мертвецы.

Кулл подтянулся и сел на край бочки, старясь не опрокинуть ее. Надо было срочно придумать, что делать дальше – далеко в бочке не уплывешь. Ориентируясь по солнцу, можно добраться до валузийского берега, но кто знает как он далек? Пока галера не затонула окончательно, из деревянных стен надстроек можно сделать плот. К тому же необходима хоть какая-то еда и запас пресной воды. Куллу не было никакого дела до валузийца, но вдвоем шансов выжить больше. Хотя какой от него прок, даже плавать не умеет…

– Сиди тихо! – приказал Кулл и спрыгнул в воду.

Толкать бочку к тонущему кораблю, хоть и по ветру, оказалось не очень просто, к тому же надо было торопиться.

В конце концов он добрался до наполовину ушедшей в воду палубы, подтянул бочку.

– Дай топор! – сказал валузийцу Кулл. – И вылезай. Тебя как зовут-то, валузиец?

– Генбел из Дапреза, – гордо откликнулся тот.

– Я оторву вот эту крышу, сделаем плот. Быстро обеги то, что над водой, надо найти пресную воду, какую-нибудь еду и побольше веревок – срезай все, что подвернутся под руку. Затем раздень двух-трех верулийцев, одежда нам пригодится. И бери оружие, если найдешь. Давай живей, скоро корабль уйдет под воду.

Он, орудуя топором, принялся срывать бревенчатую крышу надстройки.

Через полчаса он и Генбел стояли на довольно просторном плоту, пытаясь выловить из воды все, что может пригодиться в многодневном путешествии по морю. Кулл хотел найти обломок весла подлиннее.

– Эй, смотри! – воскликнул Генбел. – Кажется, там кто-то живой!

Он указывал в сторону безжизненно уцепившегося за бревно человека.

– А нам-то какое до него дело?! – проворчал Кулл. Но согласился: – Давай, попробуем догрести. Эге, да ведь это… капитан Антиш! Валка великий, ты услышал мои молитвы!

Кулл прыгнул в воду и подогнал бревно к плоту. Лемуриец был тяжело ранен, без сознания, но сердце билось. Генбел помог перетащить его на плот.

Они видели, как вдали, у самой кромки горизонта, галеру, на которой Кулл провел два многажды проклятых года, поглотила морская пучина. Лишь бревна, мусор да тела убитых несколько дней еще будут напоминать о развернувшейся здесь трагедии, да поползут по всем береговым странам слухи, что легендарный неуловимый пират Антиш погиб, и хоть тело его не украшает виселицу, спастись он ну никак не мог. Разве знали хмельные от победы верулийцы, что исконный враг всех купцов лежит тяжело раненый на шатком небольшом плотике, затерянном в морских просторах, который медленно, но неуклонно приближается к валузийскому берегу, ведомый двумя бывшими рабами?

Небольшой самодельный плотик под импровизированным парусом носило по волнам три дня, пока вдали не показался долгожданный берег. За эти дни тяжело раненый капитан пиратов, единственный из команды чудом оставшийся в живых, так и не пришел в себя, лишь бредил время от времени. Кулл регулярно менял ему повязки на ранах и по глотку смачивал губы вином, что нашел Генбел на тонущей «Лорелле».

За эти три дня Кулл, возвращающийся к жизни после многодневного отупляющего нудного труда, подружился с Генбелом, часами слушая его рассказы о столь желанной Валузии и чуть ли не с любовью разглядывая лежавшего перед ним смертельного врага.

Генбел был средним сыном древнего, но порядком обедневшего аристократического рода. С юных лет он увлекался живописью и музыкой и подавал большие надежды, но пять зим назад, достигнув совершеннолетия, он по жребию отправился служить офицером в царские войска, отец выхлопотал ему почетное место в легендарных Черных Отрядах, защищающих северное побережье Валузии. И чуть ли не в первом же серьезном бою с лемурийскими пиратами Генбел попал в плен. Тогда захватили более ста валузийцев, погрузили в трюмы трех галер и отвезли на острова Лемурии. Вид у Генбела был не слишком внушителен и его продали с торгов на невольечьем рынке. Его чуть ли не за бесценок, польстившись на аристократическое происхождение валузийца, приобрел известный на все побережье трактирщик, у которого частенько оставляли свои честно награбленные золотые самые прославленные пираты. Аристократическая гордость утонченного валузийца, понимающего толк в изящных искусствах, потерпела колоссальный удар, когда его заставили протирать столы от объедков и подносить пьяно хохочущим пиратам и едва одетым девкам вино и закуски. Он запальчиво сказал трактирщику, что лучше смерть, чем подобное унижение. Пусть его немедленно убивают, но прислуживать он не собирается. Трактирщик хмыкнул и позвал своих мясников с заднего двора. Через три дня изощренных пыток Генбел был готов делать все, что угодно, а за пять прошедших в рабстве зим из него выветрились последние остатки родовой гордости. Совсем недавно трактирщик купил нового раба из валузийских аристократов, а надоевшего Генбела подарил капитану Антишу. Так он и оказался в одной связке с Куллом.

Генбел мог часами рассказывать о своей стране, которой не видел более пяти зим, о красоте родного Дапреза, о чудесах Хрустального города.

– Только бы доплыть до берега, – говорил Генбел. – Купим коней и через десять, в крайнем случае, пятнадцать дней будем в Дапрезе. Мой отец с благодарностью примет человека, освободившего его сына из рабства.

Чем заплатить за коней, новую одежду, ночлег и еду в придорожных трактирах у них было – в кошельке бредившего капитана, кроме прочих, нашлась пара золотых валузийских монет, на груди болтался золотой медальон с символическим изображением повелителя морских пучин.

Их плотик прибило к каменистому берегу почти к вечеру третьего дня. Моросил мелкий противный дождик, мрачные серые валуны не прибавляли радости от благополучного окончания путешествия, стена корабельных сосен вдали выглядела мрачно и угрюмо в сгущающихся сумерках.

– Не приветливо встречает нас твоя Валузия, Генбел, – проворчал Кулл.

– Первое впечатление обманчиво, – ответил обиженный валузиец.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=131884) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.