Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
Сюэцинь Цао


«Сон в красном тереме» – самый знаменитый и крупнейший китайский роман. Цао Сюэцинь (1724 – 1764) создал захватывающую сагу о трех поколениях большой аристократической семьи. Она возвышается, когда император берет в наложницы одну из девушек рода Цзя. Главный герой Цзя Баоюй с юных лет купается в роскоши, ему доступны все земные блага. Роман насыщен любовью, многочисленные герои связаны между собой чувственными отношениями, которым сопутствуют ревность и интриги. Сложная структура этого замечательного произведения, психологическая мотивированность поступков его героев, органически входящие в ткань повествования стихи – все это составляет убедительные достоинства «Сна в красном тереме» – признанного шедевра не только китайской, но и мировой литературы.





Цао Сюэцинь

Сон в красном тереме





Главы LXXXI – CXX





Глава восемьдесят первая



Удя рыбу, четыре красавицы гадают о счастье;


строго наставив сына, отец отправляет его в домашнюю школу



После отъезда Инчунь госпожа Син держала себя так, будто ничего не случилось. Зато госпожа Ван долго вздыхала у себя в комнате. Она воспитывала девушку с самого детства и была расстроена. Как раз в это время к ней пришел Баоюй справиться о здоровье. Заметив слезы на глазах матери, он молча стал в стороне и, лишь когда госпожа Ван сделала ему знак, сел рядом с нею на кан.

– О чем ты думаешь? – спросила госпожа Ван, видя, что сын не решается заговорить.

– Да так, ни о чем особенном, – ответил Баоюй. – Узнал, что второй сестре Инчунь тяжело живется, и стало больно. Бабушке ничего не сказал, а сам вторую ночь не сплю. Ни одна из наших барышень не смогла бы вынести подобных обид, что же говорить об Инчунь! Она самая слабая, самая робкая. Ни разу ни с кем не поссорилась. А сейчас вынуждена терпеть издевательства негодяя, не способного понять страдания женщины.

Баоюй едва не плакал.

– Ничего не поделаешь, – проговорила госпожа Ван. – Недаром говорится в пословице: «Выданная замуж дочь – все равно что выплеснутая из ковша вода». Чем я могу помочь?

– Я знаю, что делать, – заявил Баоюй. – Надо обо всем рассказать бабушке, попросить взять сестру Инчунь домой и поселить на острове Водяных каштанов, чтобы она могла по-прежнему играть с сестрами и не терпела издевательств Сунь Шаоцзу. Пусть хоть сто раз присылает за ней людей – мы ее не отпустим. Скажем, что таков приказ старой госпожи. Хорошо я придумал?

Слова Баоюя и рассердили и рассмешили госпожу Ван.

– Так нельзя! – сказала она. – Неужели ты не понимаешь, что девочка, когда вырастет, должна выйти замуж и переехать в дом мужа. А уж там как повезет, мать не может за нее вступиться, хороший попадется муж – ее счастье, плохой – ничего не поделаешь. Как говорится: «Выйдешь за петуха – угождай петуху, за собаку – собаке!» Не каждой суждено стать государыней, как твоей старшей сестре Юаньчунь. Инчунь еще молода, да и господин Сунь Шаоцзу не стар. У каждого свой характер, вот они и не ладят, но это только на первых порах. Пройдет несколько лет, появятся дети, и все образуется. Смотри только, ничего не говори бабушке! Проболтаешься – пеняй на себя! А теперь иди, хватит бездельничать!

Баоюй не проронил больше ни слова и, понурившись, вышел. Так хотелось излить тоску, но кому? Миновав ворота сада, он машинально направился к павильону Реки Сяосян и, едва переступив порог, не выдержал и громко заплакал.

Дайюй только что привела себя в порядок. Увидев Баоюя расстроенным, она встревоженно спросила:

– Что-нибудь случилось?

И несколько раз повторила этот вопрос, но Баоюй ответить не мог, наклонился над столом и всхлипывал.

Дайюй долго в упор смотрела на него, а потом с досадой спросила:

– Кто расстроил тебя? Уж не я ли?

– Нет, нет! – махнул рукой Баоюй.

– Тогда почему ты грустишь?

– Просто я подумал, что лучше умереть раньше, чем позже. Жить совсем неинтересно!

– Уж не рехнулся ли ты? – изумленно спросила Дайюй.

– Нет. – Баоюй покачал головой. – Сейчас я тебе кое-что расскажу, и ты все поймешь. Слышала, что рассказывала вторая сестра Инчунь? Видела, на кого она стала похожа? Вот я и думаю: стоит ли выходить замуж, если это приносит одни страдания? Вспомнилось мне, как мы создавали нашу «Бегонию», как сочиняли стихи и были счастливы! А сейчас сестра Баочай живет у себя дома, даже Сянлин не может нас навещать. Инчунь замужем. Иных уже нет среди нас. Пусто в доме! Я хотел попросить бабушку взять сестрицу Инчунь обратно, но матушка говорит, что я вздор болтаю. За короткое время сад наш стал просто неузнаваем! Что же будет здесь через несколько лет? Трудно даже себе представить! Чем больше я думаю, тем тяжелее становится на душе…

Дайюй все ниже склоняла голову и в конце концов с тяжелым вздохом опустилась на кан, отвернувшись от Баоюя. В это время Цзыцзюань принесла чай и остановилась в растерянности.

Появилась Сижэнь.

– Так я и знала, что вы здесь, второй господин! – воскликнула она. – Бабушка вас зовет.

Дайюй поднялась и пригласила Сижэнь сесть. Глаза ее были красны от слез. Баоюй принялся ее утешать:

– Не расстраивайся, сестрица! Я наговорил глупостей. Вдумайся в мои слова – и поймешь, что главное – это здоровье. Я скоро вернусь от бабушки, а ты пока отдыхай.

После ухода Баоюя Сижэнь тихонько спросила у Дайюй:

– Что случилось?

– Баоюю жаль вторую сестру Инчунь, – ответила Дайюй, – вот он и расстроился, а у меня глаза красные потому, что я их растерла. Как видишь, ничего не случилось.

Сижэнь промолчала и поспешила за Баоюем.

Когда Баоюй пришел к матушке Цзя, она спала, и ему пришлось вернуться во двор Наслаждения пурпуром.

До полудня Баоюй отдыхал, а проснувшись, взялся от скуки за первую попавшуюся книгу. Это были «Древние напевы». Баоюй наугад раскрыл книгу, и в глаза бросились строки:

		Если только песни петь за хмельным вином,
		Разве может человек долгий век прожить?

Стихотворение принадлежало Цао Мэндэ[1 - Цао Мэндэ (Цао Цао) – поэт и полководец эпохи Троецарствия (II —III вв.).]. У Баоюя болезненно сжалось сердце. Он отложил книгу, взял другую. Это оказались сочинения времен династии Цзинь. Баоюй полистал ее и тоже бросил. Подперев голову руками, он погрузился в задумчивость.

– Ты почему не читаешь? – спросила Сижэнь, заваривая чай.

Баоюй промолчал, взял чашку, отпил глоток. Сижэнь не понимала, что с ним творится. Вдруг Баоюй приподнялся и пробормотал:

– Душа бродит за пределами тела!..

Сижэнь чуть не прыснула со смеху. Спросить, что это значит, она не решалась и стала уговаривать Баоюя:

– Не хочешь читать, пойди в сад, погуляй. А то заболеешь от скуки.

Баоюй машинально кивнул и вышел.

Он сам не заметил, как очутился у беседки Струящихся ароматов. Там царило запустение. Со двора Душистых трав, куда направился Баоюй, доносились цветочные ароматы. Но двери и окна там были заперты, и Баоюй зашагал к павильону Благоухающего лотоса. Еще издали он заметил у отмели Осоки нескольких девушек, они стояли опершись на перила, а служанки, присев на корточки, что-то искали на земле.

Спрятавшись за искусственной горкой, Баоюй прислушался.

– Посмотрим, клюнет или нет? – сказала одна из девушек, судя по голосу, Ли Вэнь.

– Уплыла! – раздался голос Таньчунь. – Я знала, что не клюнет!

– Подожди, сестра, стой смирно, – послышался третий голос. – Она сейчас приплывет.

– Приплыла!

Это крикнули Ли Ци и Сюянь.

Баоюй, не утерпев, поднял камешек и бросил в воду. Послышался всплеск. Девушки вздрогнули.

– Кто это нас пугает?

Баоюй выбежал из-за горки и воскликнул:

– Хороши! Сами развлекаетесь, а мне ни слова!

– Так я и знала, что это брат Баоюй! – воскликнула Таньчунь. – Теперь плати за вспугнутую рыбу! Она наверняка бы клюнула, да ты помешал!

– Это я должен вас наказать за то, что не позвали меня с собой!

Все рассмеялись.

– Давайте ловить по очереди, – предложил Баоюй. – Загадаем: кто поймает, у того будет счастливый год, а кто не поймает – у того несчастливый! Ну, кто первый?

Таньчунь предложила Ли Вэнь, но та отказалась.

– В таком случае я буду первой, – заявила Таньчунь и обернулась к Баоюю: – Попробуй только опять вспугнуть рыбу!

– Я не рыбу пугал, а вас, – возразил Баоюй. – Лови сколько душе угодно!

Таньчунь закинула удочку. Вскоре поплавок дрогнул и ушел под воду. Девушка дернула удилище, и все увидели на берегу трепещущую рыбку. Шишу схватила ее и пустила в кувшин с водой. Таньчунь передала удочку Ли Вэнь. Та забросила ее и, как только дрогнул поплавок, выдернула. Крючок был пуст. Девушка забросила вновь, но едва дрогнула леска, снова выдернула. Опять ничего. Ли Вэнь взяла крючок, осмотрела – он был согнут.

– Теперь понятно, почему не ловится! – воскликнула она, приказала Суюнь выправить крючок, насадить нового червяка и поправить тростниковый поплавок. После этого она вновь закинула удочку. Поплавок погрузился в воду, и девушка, дернув удилище, вытащила карасика величиной не больше двух цуней.

– Теперь пусть ловит брат Баоюй, – сказала Ли Вэнь.

– Нет, сначала сестры Ли Ци и Син Сюянь, – возразил Баоюй. – А я после.

Сюянь ничего не ответила, а Ли Ци сказала:

– Нет, пусть все же попробует брат Баоюй!

– Хватит препираться! – воскликнула тут Таньчунь. – Глядите, вся рыба ушла в сторону сестрицы Ли Ци! Пусть она и ловит…

Ли Ци взяла удочку и не успела закинуть, как поймала рыбешку. Син Сюянь тоже повезло. Затем удочка снова очутилась у Таньчунь, и та протянула ее Баоюю.

– Что ж, придется мне быть Тайгуном![2 - Цзян Тайгун – один из советников чжоуского государя Вэнь-вана (XII в. до н.э.). Любил удить рыбу на пустой крючок. Люди шутили, что на этот крючок попадется лишь та рыба, которая сама желает быть пойманной.] – воскликнул Баоюй и, встав на камень у самой воды, закинул удочку.

Ему и в голову не пришло, что рыбки, заметив тень на воде, скроются. Напрасно ждал он, когда дрогнет леска. Одна рыбка плеснулась было поблизости, но Баоюй ее спугнул, качнув удилище.

– Я нетерпелив, – с досадой произнес Баоюй, – а она не торопится. Как же быть? Милая рыбка, приди же скорее! Выручи меня!

И такая мольба звучала в его голосе, что девушки невольно рассмеялись. В этот момент поплавок дрогнул. Вне себя от радости, Баоюй с силой дернул удилище. Оно ударилось о камень и сломалось; леска оборвалась, крючок отлетел в сторону. Девушки покатились со смеху.

– Никогда не видела таких неуклюжих, как ты! – сквозь смех заметила Таньчунь.

Прибежала запыхавшаяся Шэюэ.

– Старая госпожа проснулась и зовет вас к себе, второй господин! – крикнула она. – Идите немедля!

Все встревожились.

– Зачем старая госпожа зовет второго господина? – осведомилась у служанки Таньчунь.

– Не знаю, – ответила Шэюэ. – Слышала, будто что-то случилось, а что – не знаю. За второй госпожой Фэнцзе тоже послали служанку.

Бледный от волнения Баоюй промолвил:

– Опять, наверное, с кем-нибудь из служанок случилось несчастье!

– Не знаешь – не говори! – сказала Таньчунь. – Поспеши лучше к бабушке. А потом через Шэюэ сообщишь нам в чем дело.

У матушки Цзя была госпожа Ван, и у Баоюя отлегло от сердца. Женщины играли в домино, значит, ничего особенного не случилось.

Едва Баоюй появился, как матушка Цзя спросила:

– Не помнишь, что ты чувствовал во время болезни в позапрошлом году, когда буддийский и даосский монахи тебя исцелили?

– Вначале сильно болел затылок, – ответил Баоюй, – будто меня ударили палкой. Даже в глазах от боли потемнело, и показалось, будто комната полна демонов с черными лицами и оскаленными клыками. Это они меня избивали. Потом голову будто сдавило железными обручами, и от боли я перестал соображать. Но вскоре пришел в себя, и мне почудилось, будто в комнату льется золотое сияние. Как только оно достигло моей постели, демоны скрылись. Голова перестала болеть, на душе стало легко и свободно.

– А ведь там как раз было нечто подобное, – сказала матушка Цзя госпоже Ван.

Пришла Фэнцзе и, поприветствовав матушку Цзя и госпожу Ван, спросила:

– Вы хотели мне что-то сказать, бабушка?

– Помнишь, как в позапрошлом году на тебя нашло наваждение? – обратилась к ней матушка Цзя.

– Очень смутно, – ответила Фэнцзе. – Помню только, что потеряла власть над собой, хватала что под руку попадет, бросалась на всех, хотела убить, дошла до полного изнеможения, но остановиться не могла.

– А как стала поправляться, помнишь? – снова спросила матушка Цзя.

– Как будто услышала чей-то голос, а чей – не знаю, и слов не припомню.

– Наверняка все это дело ее рук, – сказала матушка Цзя. – С ними случилось то же, что с женой хозяина закладной лавки. Какая негодная женщина! А Баоюй считал ее приемной матерью! Хвала богу, буддийский монах и даос спасли мальчику жизнь. А мы их так и не наградили.

– Что это вы, бабушка, вдруг вспомнили о нашей болезни? – поинтересовалась Фэнцзе.

– Спроси мою невестку, – ответила матушка Цзя.

И госпожа Ван начала:

– Муж рассказал, что приемная мать – женщина злая и к тому же колдунья. Как только это выяснилось, ее забрали в Приказ парчовых одежд[3 - Приказ парчовых одежд – тайная императорская полиция при династии Мин. Позднее, при династии Цин, это название употреблялось как образное обозначение ведомства юстиции.], а потом передали в ведомство наказаний. Преступница приговорена к смертной казни. А донес на нее не то Пань Саньбао, не то еще кто-то. Имени точно не помню, знаю только, что человек этот продал свой дом владельцу закладной лавки втридорога, а потом стал требовать еще денег. Хозяин, само собой, отказался их дать. Тогда Пань Саньбао за крупную сумму сговорился с колдуньей, она пришла в дом хозяина лавки, где часто бывала, сотворила заклинание, после чего жена хозяина все в доме перевернула вверх дном. А колдунья, как ни в чем не бывало, заявилась к хозяину и пообещала вылечить его жену. Взяла немного жертвенных бумажных денег, фигурки лошадей, сожгла их, и больной стало легче. Знали бы вы, сколько денег она взяла за лечение! Не подумала, что Будда все видит и знает и злодеяние ее раскроется. Так и случилось. В тот день она в спешке обронила узелок, а хозяйские слуги его подобрали. В узелке оказалось множество вырезанных из бумаги человеческих фигурок и четыре каких-то странных пахучих пилюли. Пока слуги рассматривали находку, старуха вернулась искать узелок. Тут ее и задержали. Стали обыскивать и нашли коробочку. Открыли, а там – два голых демона, вырезанных из слоновой кости, и семь покрытых киноварью иголок для вышивания. Старуху тогда отправили в Приказ парчовых одежд, и на допросе она призналась, что к ее услугам прибегали многие женщины и барышни из знатных семей. Дома у нее нашли вырезанных из дерева злых демонов и коробочки с благовониями, нагоняющими тоску. Мало того. В тайнике за каном обнаружили фонарь с изображением семи звезд, а под фонарем – несколько сделанных из травы человечков – у одних головы стянуты обручами, у других из груди торчат гвозди, у третьих на шее замки. Шкаф весь завален фигурками, вырезанными из бумаги, а под ними – счета, – из них ясно, кому и за какую плату старуха оказывала услуги. Столько денег ей передавали на масло и благовония, что и не счесть.

– Теперь все ясно, – вскричала Фэнцзе. – Это она навела на нас порчу! Потом, когда я уже выздоровела, не раз видела, как эта колдунья приходила к наложнице Чжао за деньгами. Увидит меня, побледнеет, глаза забегают, как у воровки. Смотрела я на нее и думала – в чем дело? А оно вот, оказывается, в чем. Что же, все ясно. Кому-то завидно, что я заправляю всеми хозяйственными делами в доме, вот и хотели меня извести. Но Баоюя за что? Чем он виноват? И как можно было дойти до такой жестокости!

– А Баоюя за то, – заметила матушка Цзя, – что он – мой любимец. Не Цзя Хуань, а он. Разве не может такого быть?

– Жаль, что колдунья в тюрьме и нельзя ее вызвать сюда, допросить. А без доказательств наложница Чжао ни в чем не признается. Так стоит ли затевать скандал? Ведь дело очень серьезное. Как бы нам не попасть в неловкое положение! Когда-нибудь и наложницу Чжао настигнет кара, и тогда она сама все расскажет.

– Ты, пожалуй, права, – согласилась матушка Цзя. – В таком деле без доказательств никак нельзя. Но милосердный Будда все видит. Разве не помог он Фэнцзе и Баоюю? Ладно, дело прошлое, не надо больше о нем вспоминать. Поужинайте со мной, а потом вместе домой пойдете!

И матушка Цзя распорядилась подать ужин.

– Ну что вы, бабушка, о нас беспокоитесь? – улыбнулась Фэнцзе и велела девочке-служанке, стоявшей в ожидании приказаний, нести еду.

В это время вошла Юйчуань и обратилась к госпоже Ван:

– Господин Цзя Чжэн ищет какую-то вещь и просит вас, госпожа, сразу после ужина прийти и помочь ему.

– Не задерживайся, – сказала матушка Цзя госпоже Ван. – Может быть, у твоего мужа какое-нибудь важное дело.

Не успела госпожа Ван вернуться к себе, как сразу же нашла то, что искал Цзя Чжэн. Они завели разговор о разных пустяках, и Цзя Чжэн, как бы между прочим, осведомился:

– Инчунь уехала?

– Уехала. Знаешь, она все время плачет. Говорит, что господин Сунь жесток и невыносим.

И госпожа Ван рассказала мужу все, что слышала от самой Инчунь.

– Я всегда знал, что они друг другу не пара, – вздохнул Цзя Чжэн. – К несчастью, мой старший брат давно просватал Инчунь, и я ничего не мог сделать!

– Они только что поженились. Надеюсь, со временем все уладится, – сказала госпожа Ван и вдруг рассмеялась.

– Ты что смеешься? – удивился Цзя Чжэн.

– Вспомнила рассуждения Баоюя на этот счет, – ответила госпожа Ван. – Он совсем еще глуп. Как малый ребенок.

– Что же он говорил? – заинтересовался Цзя Чжэн.

Госпожа Ван передала мужу свой разговор с сыном.

Цзя Чжэн не сдержал улыбки и произнес:

– Кстати, я вспомнил об одном деле. Плохо, что мальчик целые дни проводит в саду. С дочерью проще – она все равно уйдет в чужую семью, а сына надо учить и воспитывать, иначе добром дело не кончится. Тут как-то мне порекомендовали учителя, уроженца юга, человека весьма ученого и высокой нравственности. Но я подумал, что южане обычно отличаются мягким характером, а городские дети избалованы и не в меру хитры, кого хочешь одурачат. Но учитель, чтобы не потерять лица, ни за что не признается в этом и таким образом будет воспитаннику потакать. Вот почему старшие нашего рода никогда не приглашали учителей, а выбирали пожилого и самого ученого человека из своей же семьи и делали учителем домашней школы. Нынешний учитель господин Цзя Дайжу ученостью не отличается, зато держит учеников в строгости. Чем праздно проводить время, пусть лучше Баоюй ходит в школу.

– Вы совершенно правы, – согласилась госпожа Ван. – Пока вы отлучались по служебным делам, мальчик болел, а теперь пусть возобновит учение.

На том разговор окончился.

На следующее утро, как только Баоюй привел себя в порядок после сна, слуги сообщили:

– Старший господин велит господину Баоюю пожаловать.

Баоюй поспешил к отцу, справился о его здоровье и молча стал в сторонке.

– Ты совсем забросил учение, – строго произнес Цзя Чжэн. – Несколько переписанных тобою текстов не в счет. Говорят, ты ссылаешься на болезнь и не желаешь учиться. Совсем распустился. Ведь ты сейчас совершенно здоров. Целыми днями играешь с сестрами, устраиваешь возню со служанками, а делом не занимаешься. Стишки пишешь, и те посредственные. А на государственных экзаменах главное – написать восьмичленное сочинение на заданную тему. Если за год не сделаешь никаких успехов, учиться тебе незачем, а мне сын-неуч не нужен.

Цзя Чжэн позвал Ли Гуя и приказал:

– С завтрашнего дня пусть Бэймин сопровождает Баоюя в школу. Приведите в порядок учебники и принесите мне посмотреть. В первый день я сам отведу Баоюя в школу! Иди! – крикнул он сыну. – Утром буду ждать тебя!

Баоюй ничего не ответил, постоял немного и возвратился во двор Наслаждения пурпуром.

Сижэнь с волнением дожидалась его. Когда же он приказал ей собрать учебники, обрадовалась. Баоюй послал служанку известить матушку Цзя о решении отца, надеясь, что бабушка пожалеет его и оставит дома. Но матушка Цзя велела позвать его и сказала:

– Выполни волю отца. Не серди его. А будет тяжело – скажешь мне!

Пришлось Баоюю смириться.

– Разбудите меня завтра пораньше, – приказал он служанкам, – отец собирается вести меня в школу.

Чтобы Баоюй не проспал, Сижэнь с Шэюэ всю ночь попеременно сидели у его постели.

Приведя себя утром в порядок, Баоюй послал девочку-служанку передать Бэймину, чтобы тот ждал его у вторых ворот с учебниками и остальными школьными принадлежностями.

Сижэнь все поторапливала Баоюя. Наконец он собрался и вышел из дому. Но, прежде чем пойти к отцу, послал разузнать, у себя ли он.

– К господину пожаловал гость, – ответил мальчик-слуга, – и ждет, пока господин оденется.

Баоюй вошел в кабинет, когда Цзя Чжэн как раз собирался посылать за ним слугу. Отец дал ему еще несколько наставлений, после чего оба сели в коляску. За коляской следовал Бэймин, неся книги.

Цзя Дайжу уже был предупрежден, что придет Цзя Чжэн и приведет Баоюя, и как только тот появился, поднялся ему навстречу. Цзя Чжэн и учитель справились о здоровье друг друга, и учитель спросил:

– Как поживает ваша почтенная матушка?

Баоюй тем временем подошел к Дайжу, поклонился. Цзя Чжэн попросил Дайжу сесть и лишь после этого сел сам.

– Я хочу вас кое о чем попросить, потому и приехал вместе с сыном, – начал он. – Мальчик вырос и должен готовиться к государственным экзаменам, дабы в будущем добиться высокого положения и славы. Дома – одно баловство. Единственное, чем он занимается, – это сочиняет стихи, дело малополезное, да и сами по себе стихи несерьезные: про облака, росу и луну. В жизни это не пригодится.

– Мальчик не только красивый, но и умный, почему же не учится, а увлекается ребяческими забавами? – сокрушенно покачал головой Дайжу. – Стихами, конечно, заниматься не вредно, но после того, как постигнешь остальные науки.

– Совершенно с вами согласен, – промолвил Цзя Чжэн. – Потому прошу вас отныне заставлять его побольше читать, учить наизусть канонические книги и писать сочинения. Будет лениться – строго его наказывайте. Это пойдет ему только на пользу. По крайней мере не зря проживет жизнь.

Цзя Чжэн встал, поклонился Дайжу, поговорил с ним еще немного и попрощался. Дайжу проводил его до ворот и попросил передать старой госпоже пожелания здоровья. Цзя Чжэн сказал, что непременно передаст, и уехал. Когда Дайжу вернулся, Баоюй сидел возле окна в юго-западном углу комнаты, а перед ним на столе лежали две стопки книг и тетрадки с сочинениями. Бумагу, тушь, кисти и тушечницу он велел Бэймину убрать в ящик.

– Я слышал, Баоюй, ты болел, – обратился к юноше Дайжу. – Как сейчас себя чувствуешь?

– Хорошо, – вставая, ответил Баоюй.

– Тогда приступим к занятиям, – заявил Дайжу. – Учись усердно! Тогда оправдаешь надежды отца, станешь настоящим человеком. Начнем с пройденного. Каждое утро, до завтрака, будешь читать канонические книги, после завтрака – писать сочинение, в полдень толковать прочитанные тексты и несколько раз повторять их вслух.

– Слушаюсь, – ответил Баоюй, снова сел, огляделся. Ни Цзинь Жуна, ни других его сверстников не было. Баоюй увидел каких-то незнакомых мальчиков, маленьких и очень невоспитанных. Баоюй вспомнил о Цинь Чжуне и загрустил. С ним, по крайней мере, можно было делиться своими сокровенными мыслями.

От чтения Баоюя оторвал голос Дайжу:

– Сегодня можешь уйти пораньше! Толкованием текстов займемся завтра. Ты мальчик способный, вот и подготовь две главы. Я посмотрю, что ты знаешь, достиг ли каких-нибудь успехов за последнее время.

Слова учителя привели Баоюя в волнение.

Если хотите узнать, как прошел следующий день Баоюя в школе, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят вторая



Старый учитель предостерегает упорствующего в своих заблуждениях юношу;


дурной сон повергает в смятение обитательницу павильона Реки Сяосян



Итак, Баоюй возвратился из школы и первым долгом навестил матушку Цзя.

– Вот и хорошо! – с улыбкой промолвила старая госпожа. – Наконец-то дикого коня обуздали! Иди повидайся с отцом, а потом можешь гулять!

Баоюй поддакнул и отправился к Цзя Чжэну.

– Уже окончились занятия? – удивленно спросил Цзя Чжэн. – А задание тебе учитель дал?

– Дал, – ответил Баоюй. – Утром буду читать канонические книги, после завтрака – писать сочинение, в полдень – заниматься толкованием текстов и читать их вслух.

– Сходи к бабушке, побудь с ней немного, – велел отец. – И хорошенько запомни: прежде всего дело, а потом забавы. Спать ложись и вставай пораньше. И не пропускай занятий! Понял?

Баоюй почтительно поддакнул и вышел. Он навестил госпожу Ван, потом матушку Цзя и поспешил в сад, досадуя, что не может сразу перенестись в павильон Реки Сяосян.

Добравшись наконец до павильона, он, едва переступив порог, рассмеялся и захлопал в ладоши:

– А вот и я!

Дайюй вздрогнула от неожиданности. Цзыцзюань поспешила откинуть дверную занавеску, и Баоюй вошел.

– Говорят, ты сегодня отправился в школу, – промолвила Дайюй, – почему же так рано вернулся?

– Представь! – вскричал Баоюй. – Отец велит мне посещать школу! Насилу дождался, пока отпустили, думал, уже никогда не увижусь с тобой! А сейчас будто заново родился. Недаром древние говорили: «В разлуке день кажется годом».

– Родителей навестил? – спросила Дайюй.

– Навестил.

– А сестер?

– Еще не успел.

– Сейчас же отправляйся к сестрам!

– Не хочется, – заявил Баоюй. – Давай лучше поговорим. Отец велел рано ложиться и рано вставать. Так что сестер я навещу завтра.

– Можно и поговорить, – согласилась Дайюй, – только лучше тебе сейчас отдохнуть.

– Я не устал, – возразил Баоюй. – Не гони меня. Мне очень грустно. А с тобой я немного рассеюсь.

Дайюй тихонько рассмеялась и приказала Цзыцзюань:

– Завари для второго господина моего любимого чаю «колодец дракона». Второй господин нынче не бездельничал, как обычно, а в школу ходил.

Цзыцзюань с улыбкой отсыпала чая и велела девочкам-служанкам заварить.

– Не вспоминай о занятиях, – попросил девушку Баоюй. – Надоели мне эти каноны, слышать о них не могу. Особенно о восьмичленных! С их помощью только и можно, что добиться славы да высокой должности. Зачем же говорить, что они развивают глубокие мысли древних мудрецов! Даже лучшие из таких сочинений представляют собой не что иное, как сваленные в кучу цитаты из древних книг. А в некоторых, с позволения сказать, ученых трактатах вообще ничего не найдешь кроме нелепостей! Но отец строго-настрого приказал мне учить всю эту чушь, и я не смею ослушаться.

– Девушкам все это не нужно, – заметила Дайюй, – но в детстве, когда моим учителем был Цзя Юйцунь, я читала подобные сочинения. Встречаются среди них и интересные – глубокие по содержанию и свежие по мысли. Я не очень-то в них разбиралась, но не отвергала. И тебе не советую. Подумай о будущем. Ты непременно должен добиться высокого положения.

Баоюй был неприятно удивлен. Прежде Дайюй, в отличие от других, ничего подобного не говорила. Откуда у нее эти честолюбивые помыслы? Но спорить с ней Баоюй не стал, лишь усмехнулся.

Пришли Цзыцзюань и Цювэнь. Цювэнь сказала:

– Сестра Сижэнь послала меня за ним к старой госпоже, а он, оказывается, вот где.

– Мы только что заварили чай, – ответила Цзыцзюань, – пусть господин выпьет чашечку, а потом идет.

– Я сейчас! —откликнулся Баоюй. – Прости, что доставил тебе хлопоты!

Не успела Цювэнь рта открыть, как Цзыцзюань выпалила:

– Пей скорее! Ведь там тебя целый день ждут! Соскучились!

– Тьфу! Паршивка! – рассердилась Цювэнь.

Баоюй попрощался, Дайюй проводила его до дверей, а Цзыцзюань – до крыльца, после чего вернулась в дом.

Во дворе Наслаждения пурпуром Баоюя встретила Сижэнь:

– Вернулся?

– Второй господин давно вернулся, – ответила за Баоюя Цювэнь. – Он был у барышни Линь Дайюй.

– Что-нибудь случилось? – осведомился Баоюй.

– Ничего не случилось, – ответила Сижэнь. – Просто госпожа просила передать через Юаньян, что отец велел тебе хорошенько учиться, а служанок, которые осмелятся с тобой заигрывать, гнать, как Цинвэнь и Сыци. Я подумала, что такая награда за службу мне не нужна. – Сижэнь была явно расстроена.

– Дорогая сестра! – воскликнул Баоюй. – Не беспокойся! Я буду прилежно учиться, чтобы моя матушка ни в чем не могла тебя упрекнуть. Нынче же прочту все главы, которые задал на завтра учитель. Шэюэ и Цювэнь сделают все, что мне понадобится, а ты отдыхай!

– Мы рады прислуживать тебе, – ответила Сижэнь. – Только учись усердно.

Наскоро поужинав, Баоюй велел зажечь лампу и раскрыл уже знакомое ему «Четверокнижие». С чего же начать?» – размышлял Баоюй.

Он прочел первую главу – как будто все ясно. Стал думать – нет, не все, есть много непонятных мест. Обратился к отдельным примечаниям, затем к комментарию.

«В поэзии я легко разбираюсь, – подумал Баоюй, – а здесь никак не докопаюсь до сути!»

Заметив, что Баоюй напряженно думает, Сижэнь сказала:

– Отдохни! За один раз всего не выучишь!

Баоюй машинально кивнул. Сижэнь позвала Шэюэ, они помогли Баоюю раздеться и лечь, потом сами легли.

Проснувшись среди ночи, Сижэнь услышала, что Баоюй ворочается на постели.

– Не спишь? – удивилась она. – Не думай ни о чем, отдыхай! Будешь завтра опять заниматься!

– Все так, – отвечал Баоюй, – только сон не идет. Сними с меня ватное одеяло!

– Зачем? – возразила Сижэнь. – Сейчас совсем не жарко.

– На сердце какая-то тяжесть, – сказал Баоюй и сбросил теплое одеяло.

Сижэнь поднялась, чтобы снова положить одеяло, и случайно коснулась головы Баоюя – она была горячей.

– Лежи спокойно, у тебя жар, – промолвила Сижэнь.

– Еще бы! – отозвался юноша.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Сижэнь.

– Не бойся, это у меня от волнения, и шум подымать незачем, – успокоил ее Баоюй. – Узнает отец, скажет, что я притворяюсь больным, не желаю учиться. «Почему, – спросит, – ты заболел именно сейчас?» К утру все пройдет, и я пойду в школу.

– Позволь, я лягу рядом с тобой, – попросила Сижэнь – ей было жаль Баоюя.

Она принялась растирать ему спину, и оба незаметно уснули. Проснулись, когда солнце уже стояло высоко над головой.

– Ай-ай-ай! – воскликнул Баоюй. – Уже поздно!

Он быстро оделся, побежал справиться о здоровье родителей и отправился в школу.

Баоюй опоздал, и Цзя Дайжу сердито сказал:

– Неудивительно, что отец тобой недоволен. На второй же день опоздал! Что случилось?

Баоюй ответил, что ночью у него был жар, он долго не спал, но к утру стало лучше, и он решил пойти в школу.

В полдень Дайжу сказал юноше:

– Вот тебе раздел из книги! Дай к нему свое толкование!

Баоюй заглянул в книгу. «К молодым людям нужно относиться с почтением», – назывался раздел.

«Хорошо, что не из „Великого учения“ и не из „Учения о середине“![4 - «Великое учение» («Тайсюэ»), «Учение о середине» («Чжунъюн») – названия книг, входящих в конфуцианский канон.]» – обрадовался Баоюй.

– Как давать толкование? – спросил Баоюй.

– На каждое слово, и поподробнее!

Баоюй четко и выразительно прочел весь раздел вслух, подумал и сказал:

– В этом разделе мудрец учит молодых людей не щадить сил своих, чтобы добиться…

Баоюй умолк и вопросительно посмотрел на Дайжу.

– Продолжай, продолжай! – улыбнулся старик. – При толковании канонических книг дозволено произносить любые слова. В «Записках об этикете» говорится: «При толковании текста нет ничего запретного». Ну, так чего же следует добиться?!

– Славы и высокого положения, – выпалил Баоюй. – Словами «нужно относиться с почтением» мудрец побуждает молодых людей старательно учиться, а словами «не достойны почтения» предостерегает на будущее.

– Допустим, что так, – кивнул Дайжу. – Ну, а точнее?

– Мудрец хочет сказать, – продолжал Баоюй, – что в молодых бывают сокрыты такие таланты, о которых старикам и мечтать не приходится. Но если отлынивать от учебы и проявлять леность, таланты не разовьются, и к сорока – пятидесяти годам человек каким был, таким и останется, ничего не добьется.

– Что же, – произнес учитель. – Толкование вполне приемлемое. Правда, некоторые фразы ты толкуешь по-детски. Например, «не получить известности» здесь вовсе не означает, что подобные люди не могут стать чиновниками и занять высокое положение. Смысл здесь другой: человек, даже не будучи чиновником, может прославиться, если глубоко познает высшую справедливость и истинный путь. Среди древних мудрецов есть отшельники, презревшие мирскую суету. Они не были чиновниками, но прославились! Как это объяснить? «Не достойны» ты тоже истолковал не совсем точно. Это выражение лишь противопоставляется словам «откуда знать». Оно вовсе не означает, что перед молодыми следует трепетать от страха. Здесь имеется в виду трепет восторга, восхищение человеком, сумевшим вознестись на недосягаемую высоту благодаря своим талантам. Лишь при таком толковании можно проникнуть в суть этого раздела. Понял?

– Понял.

– Дай толкование второму разделу, – велел Дайжу, полистав книгу и найдя нужное место.

– «Я не встречал людей, влекомых к добродетели так же, как к пороку», – прочел Баоюй.

Ему показалось, что Дайжу нарочно подбирает разделы, чтобы поддеть его. Баоюй смущенно улыбнулся и произнес:

– В этой фразе нет ничего, что требовало бы толкования.

– Глупости! – оборвал его Дайжу. – А если тебе эту тему предложат на экзаменах, ты тоже так ответишь?

Баоюю нечего было возразить, и он снова принялся за толкование:

– Смысл этой фразы таков: люди ценят добродетель, а стремятся к пороку, не ведая, что добродетель свойственна человеческой природе. Свойствен человеку и порок, к нему тоже влечет. Добродетель – дар Неба, а Небо от нас далеко, порок же – в самом человеке. Трудно ценить далекое больше, чем близкое. Об этом с горечью говорил Кун-цзы, но все же надеялся, что люди вернутся на истинный путь. Тяжко было ему видеть прослывших добродетельными, а на деле тяготевших к пороку. Будь влечение к добродетели так же сильно, как влечение к пороку, лучшего можно бы и не желать.

– Пожалуй, верно, – согласился Цзя Дайжу. – А теперь скажи: если тебе понятны мысли мудреца, почему сам ты подвержен порокам?! Мне никто ничего не рассказывал. Я не живу в вашем доме. Я все понял с первого взгляда. Ты не думаешь о праведном пути. А ведь именно в твоем возрасте формируются качества, без которых нельзя «быть достойным почтения». Прославишься ты или же окажешься «не достойным почтения», зависит от одного тебя. Даю тебе месяц на повторение пройденного, после чего ты будешь писать сочинения на заданную тему. Не вздумай отлынивать, спуску не дам. Еще древние говорили: «Не будешь лениться – преуспеешь. Будешь лениться – не преуспеешь». Хорошенько запомни все, что я тебе сказал.

С этого дня Баоюй стал усердно учиться, аккуратно выполнял все задания, но рассказывать об этом мы не будем.

Теперь Баоюй целые дни проводил в школе, и его служанкам нечего было делать, Сижэнь даже занялась вышиванием. «Хорошо, что Баоюй стал учиться, – подумала однажды Сижэнь, вышивая сумочку. – И хлопот меньше, и неприятностей. Начни он раньше посещать школу, не случилось бы несчастья с Цинвэнь. Есть поговорка: „Когда гибнет заяц, лисица плачет“. Сижэнь вспомнила о Цинвэнь и тяжело вздохнула. Сама она – наложница Баоюя. А что, если попадется ему злая жена? Не постигнет ли Сижэнь участь Ю Эрцзе или Сянлин?! Хорошо, если Баоюя женят на Дайюй, хотя и у нее много странностей.

Сижэнь разволновалась, лицо горело, работа валилась из рук. В конце концов она отложила вышивание и побежала к Дайюй. Дайюй, которая в это время читала, поднялась навстречу Сижэнь, пригласила ее сесть.

– Как чувствуете себя, барышня? – осведомилась Сижэнь. – Выздоровели?

– Что ты! Просто мне стало немного лучше! А ты что поделываешь?

– Да так, ничего. Второй господин целыми днями в школе, дел нет, вот я и решила вас навестить.

Цзыцзюань подала чай.

– Садись, сестрица, – обратилась к ней Сижэнь. – Я слышала от Цювэнь, будто ты что-то про нас болтала.

– И ты ей поверила? – засмеялась Цзыцзюань. – Ничего плохого я не говорила, сказала только, что второй господин ходит в школу, барышня Баочай нас покинула. Сянлин тоже забыла, и теперь у нас скучно.

– Бедняжка Сянлин! – печально произнесла Сижэнь. – Не позавидуешь ей! Такая злая госпожа ей попалась. Покруче той!.. – Сижэнь подняла два пальца, намекая на Фэнцзе. – Никаких приличий не понимает.

– Фэнцзе тоже хороша! – промолвила Дайюй. – Помнишь, как умерла Ю Эрцзе?

– Еще бы не помнить! – вскричала Сижэнь. – Все мы – люди. Только положение у нас разное. Но разве можно проявлять такую жестокость?! Вот она и снискала себе дурную славу!

Дайюй никогда не слышала, чтобы Сижэнь кого-нибудь осуждала, и очень разволновалась.

– Что тут скажешь, – произнесла она. – В семейных делах всегда так бывает. «Не одолеет восточный ветер западный, западный одолеет восточный».

– Наложницы всегда держатся робко, – возразила Сижэнь. – Разве посмела бы Сянлин кого-нибудь обидеть?

Пока они разговаривали, во дворе появилась женщина и спросила:

– Здесь живет барышня Линь Дайюй? Кто есть в доме?

Сюэянь выбежала во двор и увидела одну из служанок тетушки Сюэ.

– Вам что-нибудь нужно? – спросила Сюэянь.

– Наша барышня прислала барышне Линь Дайюй подарок, – ответила женщина.

– Подожди! – сказала Сюэянь и побежала к Дайюй.

Дайюй велела привести женщину.

Женщина справилась о здоровье Дайюй и вперила в нее пристальный взгляд. Дайюй стало не по себе, она спросила:

– Какой же подарок прислала мне Баочай?

– Барышня посылает вам банку засахаренных фруктов, – с улыбкой ответила женщина и, заметив Сижэнь, спросила: – Это, кажется, барышня Хуа Сижэнь, из комнат второго господина Баоюя?

– Откуда вы меня знаете, тетушка? – изумилась Сижэнь.

– Я-то вас знаю, – ответила женщина. – Вы бывали у нас, и не раз. А вот вы меня не знаете. Я не сопровождаю господ при выездах, а присматриваю за комнатами.

Она передала Сюэянь банку с фруктами, снова взглянула на Дайюй и обратилась к Сижэнь:

– Неудивительно, что наша госпожа считает барышню Линь Дайюй самой подходящей парой второму господину Баоюю. Она настоящая фея!

– Тетушка, ты устала, – перебила ее Сижэнь, смекнув, что та говорит не то, что следует. – Присядь, выпей чайку!

– Что и говорить! – захихикала женщина. – Хлопот по горло. Скоро свадьба барышни Баоцинь. Еще надо отнести подарок второму господину Баоюю – две банки личжи.

Сказав это, женщина стала прощаться.

Дайюй рассердилась на женщину за бесцеремонность, но промолчала – ведь ее прислала Баочай. Лишь когда женщина собралась уходить, Дайюй проговорила:

– Поблагодари барышню за подарок!

А женщина, направляясь к двери, не переставала бормотать:

– Только второй господин Баоюй достоин такой красавицы!

Дайюй притворилась, будто не слышит, потом сказала:

– Почему человек, как только состарится, начинает болтать всякие глупости? Право, досадно и в то же время смешно.

Сюэянь подала банку с фруктами.

– Убери, – махнула рукой Дайюй. – Я сейчас не хочу!

Пока они беседовали с Сижэнь, настал вечер. Сижэнь ушла, а Дайюй сняла украшения и отправилась в боковую комнату, где стояла банка с фруктами. Поглядев на нее, Дайюй вспомнила болтовню женщины. И словно игла вонзилась ей в сердце. Все уже спали, дом словно замер, и от этого было еще тоскливей.

Мысли одна печальней другой лезли в голову. Здоровье у нее слабое, она уже взрослая, но ни тетя, ни бабушка пока ни словом не обмолвились о замужестве, хотя сердце Баоюя принадлежит ей, сомнения тут нет. Как жаль, что родители в свое время не помолвили ее с Баоюем! Но ведь могло быть и хуже – просватали бы за другого, и неизвестно, каким бы он оказался – хорошим или плохим.

Нет, пусть лучше все будет так, как сейчас. По крайней мере, есть хоть какая-то надежда.

Терзаемая сомнениями, Дайюй вздохнула и, как была, не раздеваясь, прилегла на постель…

– Барышня, к вам пожаловал господин Цзя Юйцунь! – вдруг услышала она голос девочки-служанки.

«С какой стати он явился? – удивилась Дайюй. – Ну, училась я у него, и что? Не мальчишка же я, чтобы так запросто ко мне заявляться. И хотя он друг моего дяди, мне незачем к нему выходить».

– Поблагодари господина Цзя Юйцуня за внимание и скажи, что я нездорова и выйти никак не могу, – приказала Дайюй служанке.

– Он пожаловал с доброй вестью. За вами приехали из Нанкина, – произнесла служанка.

Вдруг появились Фэнцзе, госпожи Син и Ван и с ними Баоюй.

– Мы пришли тебя обрадовать, – сказали они, – и проводить в путь.

– Я вас не понимаю, – промолвила Дайюй.

– Не строй из себя дурочку, – покачала головой Фэнцзе. – Ты прекрасно знаешь, что твой отец назначен на должность начальника провиантского управления провинции Хубэй, что он женат вторым браком и живет с новой супругой в полном согласии. В нынешнем его положении он не может допустить, чтобы дочь его находилась у чужих, это наносит ущерб его достоинству. Вот он и поручил господину Цзя Юйцуню просватать тебя за вдовца, родственника твоей мачехи, и сразу после возвращения в родительский дом тебе предстоит переехать к мужу. Так решила мачеха и попросила, чтобы в пути тебя сопровождал господин Цзя Лянь.

От услышанного Дайюй покрылась холодным потом, но, взяв себя в руки, решительно заявила:

– Все это выдумки сестры Фэнцзе!

Госпожи Син и Ван переглянулись:

– Ну, раз она не верит, пойдем!..

– Не уходите, – сдерживая слезы, взмолилась Дайюй. Но женщины, будто не слыша, холодно усмехнулись и пошли к выходу.

У Дайюй комок подступил к горлу. «Надо бежать к старой госпоже, – подумала девушка, – просить, умолять. Некому больше меня спасти».

Она помчалась к матушке Цзя, пала перед ней на колени, взмолилась:

– Бабушка, спасите меня! Я лучше умру, чем уеду отсюда! Позвольте мне быть всегда возле вас!

– Мне нет до этого никакого дела, – ответила матушка Цзя равнодушно.

– Как же быть, бабушка! – Дайюй разрыдалась.

– Ты выходишь за вдовца? И прекрасно! – произнесла матушка Цзя. – По крайней мере, у тебя будет два туалетных ящика – один твой, другой – первой жены!

– Бабушка! – молила Дайюй. – Мне ничего не нужно, спасите меня!

– Глупости! – отвечала матушка Цзя. – Ты как малый ребенок. Девушка рано или поздно должна выйти замуж. Не вековать же тебе у нас!

– Не гоните меня! Я готова быть вашей рабыней, чтобы заработать на пропитание! Заступитесь же за меня! – Дайюй еще крепче прижалась к коленям старой госпожи. – Ведь вы любили и жалели меня! А в такой тяжелый момент хотите покинуть? Я – ваша внучка, дочь вашей дочери! Хоть ради нее спасите меня!

– Юаньян, отведи барышню, – промолвила матушка Цзя. – Я устала от ее нытья!

Поняв, что мольбы тщетны и остается лишь покончить с собой, Дайюй вышла. Значит, все это время бабушка и сестры лишь притворялись добрыми, лицемерили! Да и зачем, кому нужна сирота?

Может быть, Баоюй поможет? Что-то его не видно? В тот же миг появился Баоюй.

– Поздравляю, сестрица! – захихикал он.

Дайюй не выдержала и прямо при посторонних напустилась на него:

– Теперь я вижу, какой ты безжалостный!

– Безжалостный? – удивился Баоюй. – Но у тебя есть жених, и отныне каждый из нас пойдет своей дорогой.

Гнев душил Дайюй, но она не знала, что делать. Схватила за руку Баоюя и воскликнула:

– Дорогой брат! И ты гонишь меня.

– Я тебя не гоню! Живи здесь, если хочешь, – ответил Баоюй. – Ты приехала к нам потому, что мы с тобой были помолвлены. Вспомни, как я относился к тебе!

Может быть, их и в самом деле в детстве помолвили, – подумала Дайюй, и печаль ее сменилась радостью.

– Я поклялась хранить верность тебе всю жизнь! – воскликнула девушка. – Ты не отвергнешь меня?

– Я же сказал, оставайся! Не веришь словам – загляни в мое сердце.

Он схватил нож, ударил себя в грудь, хлынула кровь. Дайюй подбежала, зажала рану рукой, зарыдала:

– Зачем ты это сделал? Лучше меня убил бы!

– Не плачь! – стал успокаивать ее Баоюй. – Я просто хотел показать тебе свое сердце!

Дайюй, плача, обняла его.

– Да, плохо дело! – вздохнул Баоюй. – Как же мне теперь жить без сердца?

Глаза его закатились, и он со стоном рухнул на пол. Дайюй закричала и тут же услышала голос Цзыцзюань:

– Барышня, барышня! Вам что-то страшное приснилось? Проснитесь же! Разденьтесь и снова ляжете!

Дайюй открыла глаза. Это был дурной сон. В горле пересохло, сердце неровно билось, все тело было в поту, даже подушка намокла.

«Родители не успели помолвить нас с Баоюем. Что же это мне вдруг приснилось?»

Она вспомнила, какой одинокой и бесприютной видела себя во сне, и представила, что было бы с нею, не стань Баоюя. С трудом заставила она себя раздеться, легла и велела Цзыцзюань накрыть ее одеялом. Однако уснуть не могла и ворочалась с боку на бок. Ей чудились чьи-то жалобные стоны – не то дождь шумел, не то завывал ветер. С этими звуками смешивалось мерное похрапывание Цзыцзюань.

Из окна потянуло холодом, Дайюй стало знобить, она приподнялась, натянула одеяло на плечи. Снова легла и задремала было, но в это время в ветвях бамбука защебетали птицы. За окном посветлело.

Сон как рукой сняло. Дайюй закашлялась и позвала Цзыцзюань.

– Вы не спите, барышня? – удивилась Цзыцзюань. – Опять кашляете? Может, простудились? Уже светает. Скоро солнце взойдет. Поспите хоть немного, не думайте ни о чем. Сон придаст вам сил!

– Неужели ты думаешь, что я не хочу уснуть? – усмехнулась Дайюй. – Просто не могу. Это ты спишь себе да похрапываешь.

Дайюй снова закашлялась, а потом спросила:

– С чего это вдруг ты проснулась?

– Так ведь утро уже, – ответила Цзыцзюань.

– Раз проснулась, дай мне другую плевательницу, – попросила Дайюй.

Цзыцзюань взяла плевательницу, чтобы сменить, и заметила в ней кровь.

– Вот беда! – не сдержала она испуганного возгласа.

– Что случилось? – спросила Дайюй.

– Ничего особенного, – спохватившись, ответила Цзыцзюань. – Я чуть не уронила плевательницу.

– Только-то? – с сомнением произнесла Дайюй.

– Конечно! – быстро ответила Цзыцзюань.

Голос ее дрогнул, комок подступил к горлу, из глаз покатились слезы. Дайюй не раз чувствовала во рту сладковатый привкус крови, и сейчас, по взволнованному голосу Цзыцзюань, все поняла.

– Иди в комнату, а то простудишься!

Цзыцзюань поддакнула, голос ее прозвучал еще печальнее – казалось, девушка всхлипывает. Дайюй похолодела от страха.

– Почему ты плачешь? – спросила она Цзыцзюань, когда та подошла, утирая слезы.

– А я не плачу, – с притворным изумлением произнесла девушка. – Что-то в глаз попало. – И добавила: – Сегодня, барышня, вы полночи кашляли и проснулись раньше обычного!

– Мне очень хотелось спать, – ответила Дайюй. – Но, как нарочно, сон бежал от меня.

– Вы нездоровы, барышня! – встревожилась Цзыцзюань. – Постарайтесь не думать о печальном. Главное – здоровье. Недаром пословица гласит: «Хочешь, чтобы всегда был огонь в очаге, береги деревья!» Кто здоровье бережет, тот долго проживет. Уж если о себе не думаете, пожалейте старую госпожу и госпожу, они вас так любят!

Тут на память Дайюй пришел недавний сон, в глазах потемнело, словно от сильного удара…

Цзыцзюань быстро поднесла Дайюй плевательницу, а Сюэянь стала хлопать ее по спине. Дайюй выплюнула кровь. Заметив в плевательнице кровь, служанки побледнели от страха и едва успели подхватить под руки лишившуюся сознания Дайюй.

Цзыцзюань сделала знак Сюэянь позвать кого-нибудь на помощь.

Сюэянь бросилась из комнаты и столкнулась с Цуйлюй и Цуймо, которые весело хихикали.

– Что это барышни Линь Дайюй не видно? – спросила Цуйлюй. – Наша барышня Сянъюнь с третьей барышней Таньчунь пошли к четвертой барышне Сичунь посмотреть, как она нарисовала сад.

Сюэянь замахала руками.

– В чем дело? – в один голос спросили Цуйлюй и Цуймо. Сюэянь рассказала о том, что только что произошло.

– Ну и глупы же вы! – воскликнули Цуйлюй и Цуймо. – Разве можно такое скрывать? Бегите скорее к старой госпоже!

– Я к ней как раз и направлялась, – ответила Сюэянь. – И вот встретила вас!

– О чем вы там разговариваете? – послышался голос Цзыцзюань. – Барышня спрашивает…

Цуйлюй, Цуймо и Сюэянь поспешили в комнату. Дайюй лежала в кровати.

– Кто вам обо мне рассказал? – спросила Дайюй. – Не надо поднимать шум!

– Барышня Сянъюнь и барышня Таньчунь пошли к барышне Сичунь смотреть, как она нарисовала сад, – принялась рассказывать Цуймо. – И велели мне пригласить вас, – они не знают, что вам нездоровится.

– Ничего страшного, просто слабость, – улыбнулась Дайюй. – Полежу немного, и пройдет. Так и передайте барышням. И попросите после завтрака прийти, если будет свободное время. Второй господин Баоюй у вас не был?

– Не был.

– Второму господину Баоюю теперь некогда, он ходит в школу, и отец каждый день проверяет, как он занимается.

Дайюй молчала. Девушки-служанки постояли немного и потихоньку вышли.

Незадолго до этого Таньчунь и Сянъюнь обсуждали картину «Сад Роскошных зрелищ». Не все им нравилось.

Когда же речь зашла о стихотворной надписи к картине, девушки решили посоветоваться с Дайюй и послали за нею Цуйлюй и Цуймо. Служанки вернулись озабоченные.

– Что с барышней Дайюй? – спросила Сянъюнь.

– Ей нездоровится, – ответила Цуйлюй. – Всю ночь она кашляла. А Сюэянь сказала, что в мокроте у нее – кровь.

– Не может быть! – воскликнула Таньчунь.

– Разве я стану врать?! – проговорила Цуйлюй.

– Мы только что были у барышни Дайюй, – подтвердила Цуймо. – На ней лица нет, она даже говорить не может…

– Говорить не может! – вскричала Сянъюнь. – А как же с вами разговаривала?

– Дуры вы! – обругала Таньчунь служанок. – Когда человек не может говорить, значит, он…

Таньчунь спохватилась и умолкла.

– Барышня Дайюй умна, а по пустякам расстраивается, – заметила Сичунь. – Разве можно верить всему, что болтают в Поднебесной?

– Давайте навестим ее, – предложила Таньчунь. – Если она и в самом деле серьезно больна, скажем старой госпоже и Фэнцзе, пусть пригласят врача.

– Вот это верно! – согласилась Сянъюнь.

– Вы прямо сейчас идите, – обратилась к сестрам Сичунь, – а я следом за вами.

Таньчунь и Сянъюнь со своими служанками отправились в павильон Реки Сяосян.

Увидев их, Дайюй расстроилась. Ей снова вспомнился недавний сон. «Если даже бабушка меня не любит, что говорить о сестрах?! Не пригласи я их, ни за что не пришли бы!» Однако Дайюй не подала виду, что расстроена; попросила Цзыцзюань помочь ей подняться и пригласила сестер сесть.

Таньчунь и Сянъюнь сели на краю кровати. Они видели, что Дайюй и в самом деле серьезно больна, и опечалились.

– Что, сестрица, опять нездоровится? – спросила Таньчунь.

– Ничего особенного, – отвечала Дайюй. – Просто слабость, и все.

Цзыцзюань, стоявшая за ее спиной, показала на плевательницу. Сянъюнь заглянула в нее и, не умея скрывать своих чувств, вскричала:

– Сестрица, ты погляди! Какой ужас!

Только сейчас Дайюй увидела кровь и совсем пала духом.

Таньчунь попыталась исправить положение и сказала:

– Ничего особенного, такое случается, когда усиливается огонь в легких. А эта Сянъюнь невесть что болтает!

Сянъюнь покраснела от смущения и раскаивалась в своей неосторожности.

Таньчунь, обеспокоенная болезненным видом Дайюй, поднялась со словами:

– Старайся не волноваться, сестра! Мы еще к тебе зайдем!

– Спасибо! – с горькой усмешкой произнесла Дайюй.

– Хорошенько заботься о барышне! – приказала Таньчунь, обращаясь к Цзыцзюань.

Цзыцзюань кивнула. Только Таньчунь собралась уходить, как снаружи послышался голос. Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят третья



Родные навещают заболевшую Юаньчунь в покоях императорского дворца;


Баочай удерживается от слез во время скандала на женской половине дома



Итак, когда Таньчунь и Сянъюнь собрались уходить, снаружи послышался голос:

– Ах, негодяйка! Кто позволил тебе в саду безобразничать?

– Здесь совершенно невозможно жить! – вскричала Дайюй, указав рукой на окно.

Хотя Дайюй была любимицей матушки Цзя, служанки не очень-то ее жаловали. И вот сейчас Дайюй решила, что кто-то подбил старуху ее обругать, потому что она сирота. Как же стерпеть подобную обиду? Внутри у Дайюй все перевернулось, к горлу подступил комок, и она лишилась сознания.

– Барышня! – с горестным воплем бросилась к ней Цзыцзюань. – Что с вами? Очнитесь!

Мало-помалу к Дайюй вернулось сознание, но, все еще не в силах произнести ни слова, она только указывала рукой на окно.

Таньчунь вышла во двор и увидела старуху с костылем, которая гнала грязную, растрепанную девчонку.

– Я здесь присматриваю за фруктами, а ты зачем явилась? – орала старуха. – Погоди, придешь домой, живого места на тебе не оставлю!

Девчонка стояла поодаль и, сунув в рот палец, смеялась.

– Бессовестная! – напустилась на старуху Таньчунь. – Как ты смеешь здесь ругаться?

Старуха с заискивающей улыбкой ответила:

– Да я не ругаюсь. Внучку отсылаю домой. Чтобы не натворила чего-нибудь. А то увязалась за мной.

– Нечего оправдываться! Живо убирайся отсюда! – оборвала ее Таньчунь. – Барышня Линь Дайюй нездорова, а ты здесь кричишь!

Старуха сокрушенно покачала головой и поспешила ретироваться. Следом за ней убежала девчонка.

Вернувшись в комнату, Таньчунь увидела, что Сянъюнь держит Дайюй за руку и плачет, а Цзыцзюань, обняв барышню, растирает ей грудь.

Наконец Дайюй приоткрыла глаза.

– Ты подумала, что старуха тебя ругает? – спросила Таньчунь.

Дайюй кивнула.

– Она внучку свою ругала, – продолжала Таньчунь. – Этим грубиянкам все нипочем. Ни с чем не считаются!

Дайюй вздохнула, взяла Таньчунь за руку, промолвила:

– Сестрица… – и умолкла.

– Не тревожься, – сказала Таньчунь. – Я пришла навестить тебя, как сестра сестру. У тебя мало преданных служанок. А тебе сейчас нужны покой и забота. Надо вовремя принимать лекарства и выбросить из головы мрачные мысли. Тогда ты поправишься, и мы снова соберем наше поэтическое общество. Как это будет прекрасно!

– Это будет для нас просто счастьем, – добавила Сянъюнь.

– Вы хотите меня утешить, я понимаю, но мне не дожить до этого дня! – прерывающимся голосом произнесла Дайюй.

– Ну что ты! – возразила Таньчунь. – Кому не приходится болеть? И как только ты могла такое подумать! Лучше отдыхай! Мы пойдем к старой госпоже и скоро вернемся. А что-нибудь понадобится – пусть Цзыцзюань скажет мне.

– Дорогая сестренка! – сквозь слезы проговорила Дайюй. – Скажи старой госпоже, что я хотела справиться о ее здоровье, но из-за болезни не смогла прийти. И непременно передай, что у меня ничего серьезного, пусть не беспокоится.

– Все передадим, как ты просишь, – пообещала Таньчунь. – А ты лечись!

Она вышла, а следом за ней Сянъюнь.

Цзыцзюань помогла Дайюй лечь и села возле нее, поручив все домашние дела Сюэянь. При взгляде на Дайюй сердце ее сжималось от жалости, и она с трудом сдерживала слезы.

Дайюй долго лежала с закрытыми глазами, однако уснуть не могла. Раньше сад казался ей глухим и безлюдным, а сейчас чудился шум ветра, стрекот насекомых, пение птиц, чьи-то шаги, детский плач – все это тревожило, и Дайюй велела опустить полог над кроватью.

Сюэянь принесла суп из ласточкиных гнезд. Цзыцзюань подняла полог и тихо спросила:

– Барышня, может быть, съедите немного супа?

– Съем, – еле слышно отозвалась Дайюй.

Цзыцзюань помогла Дайюй сесть. Потом взяла чашку с супом, прежде сама попробовала, а затем поднесла чашку к губам Дайюй. Девушка открыла глаза, начала есть, отпила несколько глотков и покачала головой – не хватило сил сказать, что не хочет. Цзыцзюань отдала чашку Сюэянь и осторожно уложила Дайюй.

Полежав немного, Дайюй почувствовала себя спокойнее, но тут за окном послышался тихий голос:

– Сестра Цзыцзюань дома?

Сюэянь выбежала во двор, увидела Сижэнь и еще тише ответила:

– Она в комнате у барышни.

– Что с барышней? – спросила Сижэнь.

Они вошли в дом, и Сюэянь все подробно рассказала: что было ночью и что случилось сейчас.

Сижэнь взволнованно произнесла:

– К нам только что приходила Цуйлюй, сказала, что ваша барышня заболела. Второй господин Баоюй как услышал, так сразу послал меня узнать, что с ней.

В это время из-за дверной занавески показалась Цзыцзюань и поманила рукой Сижэнь.

– Барышня уснула? – спросила, подходя, Сижэнь.

– Слышала, что рассказала сестра Сюэянь? – вопросом на вопрос ответила Цзыцзюань.

Сижэнь кивнула и, нахмурившись, спросила:

– Что же делать? Прошлой ночью Баоюй до смерти перепугал меня.

– Баоюй? – изумилась Цзыцзюань.

– Да, Баоюй. Когда он ложился спать, все как будто было в порядке, – стала рассказывать Сижэнь. – И вдруг среди ночи он стал кричать, что у него болит душа, что кто-то ножом вырезал ему сердце – словом, болтал всякий вздор. Лишь на рассвете немного успокоился. Ну скажи, как тут не напугаться! Нынче он даже в школу не пойдет, надо звать врача.

В этот момент Дайюй снова закашлялась и слабым голосом спросила:

– С кем ты там разговариваешь?

– Это сестра Сижэнь пришла навестить вас, барышня, – отвечала Цзыцзюань.

Дайюй попросила Цзыцзюань помочь ей подняться и жестом пригласила Сижэнь сесть. Сижэнь принялась уговаривать Дайюй:

– Не надо вам подниматься, барышня, лучше лежите.

– Ладно, – отвечала Дайюй, – не волнуйся по пустякам. Ты, кажется, говорила, что ночью у кого-то болела душа? У кого же?

– У второго господина Баоюя, – отвечала Сижэнь. – Наваждение на него нашло. На самом деле ничего не было.

Дайюй поняла, что Сижэнь не хочет ее огорчать, и, тронутая заботой девушки, опечалилась. Затем, помолчав, спросила:

– А еще что он говорил?

– Больше ничего.

Дайюй кивнула, снова умолкла, а потом со вздохом промолвила:

– Не говори второму господину, что я болею, а то забросит занятия и навлечет гнев отца.

Сижэнь обещала.

– Барышня, ложитесь, – продолжала она уговаривать Дайюй.

Дайюй послушалась и легла. Сижэнь посидела еще немного и вернулась во двор Наслаждения пурпуром. Она сказала Баоюю, что у Дайюй ничего серьезного, и он успокоился.



А сейчас расскажем о Таньчунь и Сянъюнь. Покинув павильон Реки Сяосян, они отправились к матушке Цзя.

По дороге Таньчунь предупредила Сянъюнь:

– Будь осторожна, сестрица, не расстраивай старую госпожу, не болтай лишнего, как только что у Дайюй.

– Да, да, – с улыбкой отвечала Сянъюнь. – Это я от расстройства забыла об осторожности!

Услышав, что Дайюй нездорова, матушка Цзя сокрушенно сказала:

– Как часто она болеет! И Баоюй тоже. Дайюй выросла, и теперь ей особенно надо беречь здоровье. Уж очень она впечатлительна.

Все молча слушали матушку Цзя, никто ни слова не проронил.

– Распорядись, чтобы врач, который придет к Баоюю, заодно и барышню Линь Дайюй осмотрел, – обратилась матушка Цзя к Юаньян, и та пошла выполнять приказание старой госпожи.

Поужинав у матушки Цзя, Таньчунь и Сянъюнь возвратились в сад, но об этом мы рассказывать не будем.



На следующий день пришел доктор Ван, осмотрел Баоюя и сказал, что никакой опасности нет; немного нарушено пищеварение и легкая простуда.

В это время к Дайюй послали служанок предупредить, что к ней сейчас придет врач.

Цзыцзюань поспешила укрыть Дайюй одеялом, опустила полог над кроватью, а Сюэянь принялась за уборку.

Вскоре появился Цзя Лянь в сопровождении врача и сказал:

– Барышни могут остаться, почтенный доктор – свой человек в доме.

Старуха служанка откинула дверную занавеску и пропустила врача в прихожую, где его пригласили сесть.

– Сестра Цзыцзюань, – сказал Цзя Лянь, – расскажи доктору о болезни твоей барышни.

– Погодите, – остановил его доктор. – Разрешите сначала исследовать пульс больной, выслушайте мое заключение, а потом скажете, прав ли я. Если ошибусь, барышни мне подскажут.

Цзыцзюань высвободила из-под полога руку Дайюй, положила на подушку, сняла браслеты.

Доктор долго прощупывал пульс то на одной руке, то на другой, после чего вышел в прихожую и сказал Цзя Ляню:

– Все шесть пульсов бьются неровно. Причиной тому, пожалуй, меланхолия.

Заметив Цзыцзюань, стоявшую в дверях, ведущих во внутреннюю комнату, доктор Ван обратился к ней:

– При такой болезни бывают головокружения, потеря аппетита, дурные сны; мучает бессонница, повышается раздражительность. Неосведомленные могут счесть все это капризами, на самом же деле так происходит потому, что сила «инь» в печени подавлена, деятельность сердца ослаблена. Словом, причина кроется в болезни… Прав я или не прав?

Цзыцзюань кивнула и повернулась к Цзя Ляню:

– Доктор совершенно прав.

– В таком случае разговор на этом можно окончить, – сказал доктор и вместе с Цзя Лянем отправился во внешний кабинет, чтобы выписать лекарство. Мальчики-слуги заранее приготовили розовую бумагу.

Доктор Ван выпил чаю, попросил кисть и написал:

«Все шесть пульсов бьются неровно, причина тому – печальные мысли, расстраивающие больную. Левый пульс почти не прощупывается – что свидетельствует об упадке сердечной деятельности. Средний пульс напряженный, в этом сказывается нарушение деятельности печени. Печень входит в сферу влияния стихии дерева и в свою очередь действует на селезенку, которая подчиняется влиянию стихии земли. От этого потеря аппетита. Непрерывная борьба между силами стихий дерева и земли оказывает неблагоприятное влияние на легкие, подвластные стихии металла. Воздух не проникает в легкие, и в них образуется мокрота. Дыхание становится прерывистым, что вызывает кипение крови, отсюда и кровохарканье. Поэтому прежде всего необходимо очистить печень и легкие и поддержать деятельность сердца и селезенки. Укрепляющее средство при болезнях такого рода есть, но злоупотреблять им не следует, поэтому для начала предлагаю „черное скитание“, которое впоследствии следует заменить более сильным средством для восстановления деятельности легких. Если сочтете мой рецепт пригодным, счастлив буду его предложить».

Он прописал семь средств, их нужно было принимать вместе с дополнительными настоями, чтобы лучше усваивались.

Посмотрев рецепт, Цзя Лянь спросил:

– Разве володушка употребляется при усиленном кипении крови?

– Вам известно лишь, что володушка – средство возбуждающее и при кровохарканье противопоказано, – улыбнулся доктор, – а знаете ли вы, что володушка, сваренная на крови черепахи, незаменимое средство для восполнения недостатка частиц «ян» в печени? Она не только не способствует кипению крови, но, наоборот, укрепляет печень. В «Медицинском каноне» говорится: «Если познал причину болезни – непременно найдешь и лекарство, если не познал, тщетно его искать». Володушка на крови черепахи успокаивающе действует на больного, как Чжоу Бо на Лю Бана[5 - Чжоу Бо. – один из сановников основателя Ханьской династии Гао-цзу (Лю Бана), оказывавший на императора большое влияние.].

Цзя Лянь согласно кивнул и сказал:

– Так вот оно что, оказывается! Прекрасно!

– Пусть больная соизволит принять лекарство дважды, – промолвил доктор Ван, – потом дозу следует изменить или же выписать новый рецепт. Извините, но мне пора, дел много. Если позволите, зайду в другой день.

Провожая доктора, Цзя Лянь спросил:

– Значит, Баоюю лекарства не нужны?

– Второй господин Баоюй вполне здоров, – отвечал доктор Ван. – Пусть погуляет, подышит воздухом, и все будет в порядке.

После ухода доктора Цзя Лянь велел приготовить лекарство и вернулся домой, где рассказал Фэнцзе о болезни Дайюй.

Вскоре явилась с докладом жена Чжоу Жуя. Цзя Лянь на половине ее прервал, сказав:

– Я занят, докладывайте теперь второй госпоже, – и ушел.

Жена Чжоу Жуя так и сделала, а доложив все до конца, сказала Фэнцзе:

– Барышня Линь Дайюй совсем плоха, – я только сейчас от нее, – бледная, худая, кожа да кости. Спрашиваю, как она себя чувствует, ничего не говорит, только плачет. А Цзыцзюань мне вот что сказала: «Барышня наша совсем расхворалась, а с деньгами туго. Попросить барышня не решается, вот я и хочу получить у второй госпожи Фэнцзе свое жалованье вперед за два месяца. Захочется барышне чего-нибудь, будет на что купить. Лекарства, правда, нам ничего не стоят, на них идут деньги из общей казны, но ведь есть и другие расходы». Я обещала помочь ей, поэтому прошу вас, доложите мою просьбу госпоже Ван.

– Ладно, сделаем так, – после некоторого раздумья ответила Фэнцзе. – Я дам Цзыцзюань несколько лянов серебра на расходы. Только смотри, чтобы не узнала барышня Дайюй. А месячное жалованье выдать сейчас нельзя. Выдашь тебе – остальные начнут требовать. Помнишь, как наложница Чжао вступила в перепалку с третьей барышней Таньчунь? А все из-за жалованья! Кроме того, ты ведь знаешь, как увеличились у нас расходы и сократились доходы. Положение нелегкое, не знаю, как вывернуться. А меня обвиняют в нерасчетливости, мало того, говорят, будто я все деньги отсылаю матери и ее семье. Но они либо ничего не смыслят, либо просто так болтают. Ты, тетушка, сама ведешь хозяйство и знаешь, что делается в доме!

– Обижают вас незаслуженно! – поддакнула жена Чжоу Жуя. – Семья большая! Кто кроме вас мог бы вести хозяйство? О женщинах я уже не говорю, но даже мужчины, будь они о трех головах и шести руках, и то не справились бы! У кого же это поворачивается язык такое про вас говорить? – Она усмехнулась и добавила: – Ах, вторая госпожа, дураков на свете немало! Чжоу Жуй недавно ездил по разным местам, так он рассказывал, что нас считают очень богатыми. Про какие-то кладовые болтают, набитые драгоценностями, про посуду, отделанную золотом и яшмой. Про то, что старшая барышня, супруга государя, чуть ли не половину вещей из императорского дворца переслала родителям. А когда приезжала недавно их навестить, золото и серебро повозками везла. И будто теперь убранство в доме как в хрустальном дворце царя Драконов. А на жертвоприношения, говорят, за один день было истрачено несколько десятков тысяч лянов серебра! Но для семьи Цзя это все равно что вырвать шерстинку у быка. Львы у ворот дворцов Нинго и Жунго сделаны из яшмы! В саду стоит золотой цилинь. Было два, но одного украли. Взрослые служанки, не говоря уже о госпожах и барышнях, только и знают, что пить вино, слушать музыку, играть в шахматы да заниматься рисованием – за них все делают девочки-служанки. А уж в какие шелка наряжаются, какие яства вкушают – простому человеку и во сне не приснится! Для господ молодых и барышень ни в чем нет отказа: захотят луну с неба – им тотчас принесут для забавы. Даже песенку про это сочинили:

		Богатства много в вотчине Нинго,
		И в вотчине Жунго полно добра,
		И ценятся не больше, чем навоз,
		Там золото и слитки серебра.

		Одежды там – носить не износить,
		Там пищи самой вкусной – есть не съесть…

Тут жена Чжоу Жуя запнулась и умолкла. Дело в том, что следующая строка песенки была такая:

		Напрасно их сокровища считать, —
		Ведь все равно ни счесть их, ни учесть!

Тетушка так увлеклась, что совсем забыла об этом.

Фэнцзе сразу смекнула в чем дело и потребовала, чтобы тетушка продолжала, сказав при этом:

– Все это глупости! Хотелось бы мне только знать, кто распускает слухи о золотых цилинях.

– Наверняка имеют в виду маленького золотого цилиня, которого старый даос когда-то подарил второму господину Баоюю, – пояснила жена Чжоу Жуя. – Второй господин его потерял, а барышня Ши Сянъюнь нашла и вернула ему, – вот откуда, я думаю, пошли слухи. Ну, скажите, госпожа, не смешно ли?

– Скорее грустно, а не смешно, – возразила Фэнцзе. – Мы все беднеем, а про наши богатства легенды рассказывают. Недаром пословица гласит: «Свинье лучше не быть чересчур жирной, а человеку – чересчур знаменитым». Ума не приложу, что делать!

– И не зря беспокоитесь, – согласилась жена Чжоу Жуя. – В городе только об этом и говорят – и в чайных, и в винных лавках, и даже на улицах. На чужой роток не накинешь платок!

Фэнцзе велела Пинъэр отвесить несколько лянов серебра, отдала их тетушке Чжоу и сказала:

– Передай серебро Цзыцзюань и предупреди, что это на дополнительные расходы. Если еще потребуется, пусть берет из казны, а о своем месячном жалованье и не заикается. Девушка она умная и поймет, отчего я так говорю. Как выберу свободное время, зайду навестить барышню Линь Дайюй.

Тетушка Чжоу взяла серебро, поклонилась и вышла.

На этом мы ее и оставим.

Вернемся теперь к Цзя Ляню. Только он вышел из дома, как навстречу ему бросился мальчик-слуга:

– Батюшка вас зовет! Хочет с вами поговорить.

Цзя Лянь поспешил к отцу. Усадив его, Цзя Шэ сказал:

– Говорят, будто из лекарского приказа вызвали в императорский дворец старшего врача и двух младших. Заболела какая-то женщина, но не из придворных, повыше. От нашей государыни были вести?

– Не было, – ответил Цзя Лянь.

– Расспроси-ка Цзя Чжэна и Цзя Чжэня, – велел Цзя Шэ. – Если и они ничего не знают, придется посылать человека в лекарский приказ.

Выйдя от отца, Цзя Лянь первым долгом послал слугу в лекарский приказ, а сам отправился к Цзя Чжэну.

– Откуда ты это взял? – выслушав Цзя Ляня, спросил Цзя Чжэн.

– Отец сказал, – ответил Цзя Лянь.

– В таком случае придется вам с Цзя Чжэнем поехать и все подробно разузнать, – промолвил Цзя Чжэн.

– Я послал в лекарский приказ человека, – сказал Цзя Лянь.

От Цзя Чжэна он отправился к Цзя Чжэню, но встретил его по пути и рассказал обо всем.

– Я тоже об этом слышал и вот иду рассказать твоему отцу и господину Цзя Чжэну, – ответил Цзя Чжэнь.

Цзя Лянь вместе с Цзя Чжэнем снова пошел к Цзя Чжэну. Тот сказал:

– Если заболела Юаньчунь, нам сообщат.

Пришел Цзя Шэ.

Между тем наступил полдень, а слуга, посланный в лекарский приказ, все не возвращался. Неожиданно появился привратник и доложил:

– У ворот дожидаются два члена императорской академии Ханьлинь; хотят о чем-то поговорить с господами.

– Проси, – распорядился Цзя Шэ.

Почтенных мужей Цзя Шэ и Цзя Чжэн встретили у ворот, первым долгом справились о здоровье государыни и проводили гостей в зал.

– Третьего дня гуйфэй почувствовала недомогание, и Высочайший милостиво разрешил четырем родственницам прибыть во дворец навестить ее, – промолвил один из почтенных мужей. – Каждой родственнице иметь при себе одну служанку, не больше. Мужчинам дозволено приблизиться к воротам дворца, передать свою визитную карточку, справиться о здоровье гуйфэй и дождаться ответа через придворных, самовольно во дворец не входить. Посетить больную дозволено завтра, когда будет угодно – с утра до вечера.

Выслушав повеление государя, Цзя Шэ и Цзя Чжэн сели. Почтенные мужи выпили чаю, поболтали о разных пустяках и откланялись. Цзя Шэ и Цзя Чжэн проводили их до ворот, а затем пошли к матушке Цзя сообщить новость. Матушка Цзя сказала:

– Итак, во дворец поеду я с двумя невестками. А еще кого взять?

Все молчали.

– Пожалуй, Фэнцзе, – подумав, промолвила матушка Цзя, – она знает, как себя вести в подобных случаях. Кто из мужчин поедет, мужчины пусть и решают.

Цзя Шэ и Цзя Чжэн вышли, посоветовались и решили, что ехать надо всем младшим родственникам, только Цзя Лянь и Цзя Жун останутся присматривать за домом.

Слугам приказано было приготовить четыре зеленых паланкина и более десятка крытых колясок, после чего Цзя Шэ и Цзя Чжэн вернулись в покои матушки Цзя и сказали:

– Завтра встанем пораньше и займемся сборами. Возвратимся после полудня. А сейчас надо отдыхать.

– Хорошо, можете идти, – ответила матушка Цзя.

После ухода Цзя Шэ и Цзя Чжэна госпожа Син, госпожа Ван и Фэнцзе поговорили еще немного и разошлись.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, во дворце поднялась суматоха. Зажгли фонари и факелы, служанки помогали госпожам приводить себя в порядок, слуги собирали господ. Но вот ко вторым воротам приблизились Линь Чжисяо и Лай Да и доложили:

– Паланкины и коляски поданы!

Немного погодя пришли Цзя Шэ и госпожа Син. После завтрака все направились к паланкинам. Впереди шла матушка Цзя, поддерживаемая Фэнцзе. Согласно высочайшему повелению каждую госпожу сопровождала всего одна служанка.

Наконец, тронулись в путь. Слугам приказали мчаться верхом к воротам императорского дворца и там встречать процессию.

Старшие члены рода Цзя возглавляли шествие, младшие – замыкали. Одни ехали в колясках, другие – верхом.

Когда приблизились к западным воротам императорского дворца, из ворот вышли два евнуха и объявили:

– Госпожи и невестки из семьи Цзя могут пожаловать. Господам велено ждать у ворот.

Ворота распахнулись, и в них медленно внесли паланкины семьи Цзя, сопровождаемые евнухами. Мужчины проводили их до запретного дворца, где у входа сидело несколько почтенных мужей.

При появлении паланкинов они поднялись и возвестили:

– Прибыли господа из рода Цзя!..

Цзя Шэ и Цзя Чжэн тотчас отошли в сторону, пропуская вперед паланкины.

Когда внутренние дворцовые ворота остались позади, женщины вышли из паланкинов. Здесь их встретили евнухи и повели дальше.

Матушку Цзя поддерживали под руки служанки.

Вот и спальня Юаньчунь. Глазам стало больно от блеска золота и яшмы, глазури, хрусталя.

Вышедшие навстречу придворные барышни сказали:

– Не нужно никаких церемоний, достаточно справиться о здоровье.

Матушка Цзя поблагодарила за милость, приблизилась к постели Юаньчунь, спросила, как она себя чувствует. Юаньчунь пригласила бабушку сесть. Матушка Цзя села, а следом за ней и все остальные.

– Как ваше здоровье, бабушка? – осведомилась Юаньчунь.

Матушка Цзя поднялась и ответила:

– Благодаря твоей счастливой судьбе пока здорова. – Голос ее дрожал от волнения.

Юаньчунь также справилась о здоровье госпожи Син и госпожи Ван. Те тоже встали со своих мест и ответили, что все хорошо. Наконец Юаньчунь поинтересовалась, как поживает Фэнцзе.

– Пока не жалуюсь, – ответила та, почтительно вставая.

– За последние годы тебе немало пришлось потрудиться! – вздохнула Юаньчунь.

Только было хотела Фэнцзе ответить, как появилась дворцовая служанка со стопкой визитных карточек и попросила государыню их просмотреть.

Это были карточки Цзя Шэ, Цзя Чжэна и других родственников по мужской линии. Юаньчунь невольно вспомнила родительский дом и расстроилась до слез.

– Мне уже лучше, – слабым голосом произнесла Юаньчунь, – передайте им, чтобы не беспокоились.

Матушка Цзя снова поблагодарила за милость.

– Как тяжело жить в разлуке с близкими! – снова вздохнула Юаньчунь. – Совсем другое дело в простых семьях!

– Не расстраивайся! – сдерживая слезы, успокаивала ее матушка Цзя. – Благодаря твоим заботам в доме у нас все благополучно.

Юаньчунь спросила о Баоюе.

– Он стал прилежно учиться, пишет сочинения, – сообщила матушка Цзя. – Отец внимательно следит за его занятиями.

– Это хорошо, – кивнула Юаньчунь.

Она приказала устроить для родственников угощение во внешнем дворце, куда их и отвели две дворцовых служанки и четыре евнуха. Там все было уже приготовлено, оставалось лишь занять места в порядке старшинства.

После угощения члены семьи Цзя поблагодарили за оказанную им честь и, поскольку дело близилось к вечеру, попрощались с Юаньчунь и собрались в обратный путь.

Юаньчунь приказала служанкам проводить гостей до ворот, где их встретили и повели дальше четыре младших евнуха. Женщины сели в паланкины и направились к внешним воротам, там их дожидались мужчины. Все вместе они отправились домой.

На следующий день все снова отбыли во дворец, но об этом мы рассказывать не будем.



Вы знаете, что Цзиньгуй прогнала от себя Сюэ Паня, Цюлин ушла к Баочай, и теперь Цзиньгуй не на ком было вымещать свою злость. С ней осталась лишь Баочань. Но служанка, с тех пор как стала наложницей Сюэ Паня, очень изменилась – не была больше кроткой, как прежде.

Почуяв в Баочань опасную соперницу, Цзиньгуй уже раскаивалась, что свела ее с Сюэ Панем. Выпив однажды вина, она позвала Баочань, велела приготовить отрезвляющий отвар и как бы между прочим спросила:

– Куда это третьего дня ездил твой господин?

– Откуда мне знать?! – огрызнулась Баочань. – Уж если он вам, госпожа, не сказал, неужели мне скажет?!

– Какая я госпожа! – воскликнула Цзиньгуй. – У меня все отобрали, всего лишили. Того не тронь, этого не задень – у каждого находится защитник! Так что незачем мне лезть на рожон, как говорится, «ловить вшей у тигра». Даже ты, моя служанка, грубишь, обрываешь меня на полуслове, – так уж лучше придушила бы сразу! Тогда вы с Цюлин станете госпожами! А то я, будто назло, живу и живу, стою на вашем пути!

Баочань вышла из себя и, тараща глаза на Цзиньгуй, заорала:

– Не вам говорить, не мне слушать подобные глупости, госпожа! Ничего такого я не думала, и вы это хорошо знаете! Может, вы и боитесь кого-нибудь тронуть, только не ничтожных служанок, и нечего на нас срывать свою злость! Будто вам неизвестно, что в доме творится! Да вы это лучше меня знаете!

Она заплакала в голос. Цзиньгуй, не владея собой, вскочила с кана и бросилась на Баочань с кулаками.

Но Баочань переняла уловки хозяйки. Она вопила, что ее бьют, звала на помощь, хотя Цзиньгуй пальцем ее не тронула, только перевернула все вверх дном и перебила посуду.

В это время, надобно вам сказать, тетушка Сюэ находилась в комнате Баочай и, услышав шум, приказала:

– Сянлин, пойди взгляни, что там творится, и передай, чтобы угомонились!

– Не надо Сянлин туда ходить, мама, – вмешалась Баочай. – Разве ей с ними справиться? Ее появление только подольет масла в огонь.

– В таком случае я сама пойду, – заявила тетушка Сюэ.

– Вам тоже не стоит ходить – пусть скандалят, – проговорила Баочай. – На них нет управы!

– Нет, так не годится! – возмутилась тетушка Сюэ и, взяв с собой служанку, решительно направилась в комнату Цзиньгуй. Пришлось Баочай последовать за матерью.

– А ты останься! – приказала она Сянлин.

– Что у вас тут происходит? – крикнула тетушка Сюэ, подойдя к комнате Цзиньгуй. – Перевернули все вверх дном. Разве подобает так себя вести? А услышат люди, негодницы вы этакие? Ведь осудят!

– А мне нечего бояться! – крикнула в свою очередь Цзиньгуй. – Это у вас все вверх дном, не поймешь, где хозяева, где слуги, где старшие жены, где наложницы! В нашей семье ничего подобного не было! Я не вынесу таких оскорблений!

– Старшая сестра, – попыталась вразумить ее Баочай, – мама пришла на шум. И не придавай значения тому, что она сказала «вы», не делая различия между невесткой и служанкой. Объясни, в чем дело, и давай жить в мире, чтобы не волновать маму.

– Вот именно! – промолвила тетушка Сюэ. – Объясни, что случилось, а потом разберемся, в чем я виновата!

– Ах, дорогая барышня! – насмешливо воскликнула Цзиньгуй. – Ты такая мудрая, такая добродетельная! У тебя наверняка будет хороший муж, а у твоей матери хороший зять, тебе не придется жить вдовой при живом муже, как живу я. Некому за меня вступиться, все только обижают. Хитрить я не умею, говорю все прямо, так что ты уж не придирайся к словам. Даже родители меня не поучали. А до моих служанок тебе и подавно нет дела!

Баочай и растерялась и рассердилась, к тому же ей стало обидно за мать.

– Прошу тебя, сестра, не говори лишнего! – сдерживая закипавший в душе гнев, произнесла она. – Кто к тебе придирается? Кто обижает? Даже Цюлин я ни разу не обидела!

Тут Цзиньгуй совсем разошлась, заколотила ногами по кану, зарыдала:

– Где уж мне равняться с Цюлин? Я не стою даже земли, которую она топчет ногами! Она живет здесь давно, знает все твои тайны, а главное – умеет льстить. Я же приехала недавно, а льстить вообще не умею! Да что об этом толковать! Много ли в Поднебесной девушек, которым судьба даровала счастье стать гуйфэй! Я дам тебе хороший совет. Не выходи замуж за дурака, чтобы при живом муже не остаться вдовой! Пусть мой пример послужит тебе уроком!

Тут уж тетушка Сюэ не могла сдержаться.

– Я не защищаю свою дочь, – произнесла она, гордо выпрямившись. – Она старалась тебя успокоить, а ты ее – уколоть. Уж лучше задушила бы меня, чем ее обижать. Может, тебе от этого легче станет!

– Мама, – сказала Баочай, – вам вредно волноваться! Мы хотели успокоить сестру, а рассердили ее еще больше и сами расстроились. Лучше уйдем, а когда сестра перестанет гневаться, поговорим с нею. И ты угомонись, хватит шуметь, – обратилась Баочай к Баочань.

И они с тетушкой Сюэ вышли. Едва миновали двор, как увидели девочку-служанку матушки Цзя, вместе с Цюлин она шла им навстречу.

– Ты откуда? – спросила служанку тетушка Сюэ. – Как чувствует себя старая госпожа?

– Старая госпожа здорова, – отвечала девочка. – Она справляется о вашем здоровье и благодарит за фрукты, которые вы ей третьего дня прислали, еще она просит передать поздравления барышне Баоцинь.

– Давно пришла? – спросила девочку Баочай.

– Давно, – ответила та.

Тетушка Сюэ подумала, что девочка слышала их разговор с Цзиньгуй.

– У нас в доме только что был скандал, – краснея, произнесла она, – не умеем жить как порядочные люди! Ты, наверное, все слышала, и теперь над нами будут смеяться.

– Что вы, госпожа! – проговорила девочка. – Есть ли дом, где, как говорится, тарелки и чашки не бьются друг о друга?! Стоит ли, госпожа, придавать значение таким пустякам!

Девочка прошла с тетушкой Сюэ в комнату, посидела немного и ушла.

Баочай позвала было Цюлин, чтобы дать ей кое-какие приказания, но тетушка Сюэ вдруг вскрикнула:

– Ой, в боку закололо!

И тут же опустилась на кан. Баочай и Цюлин испугались, не зная, что делать.

Если вас интересует, что произошло дальше, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят четвертая



Проверив знания Баоюя, заводят речь о его женитьбе;


навестив заболевшую Цяоцзе, Цзя Хуань вызывает ненависть



Цзиньгуй так рассердила тетушку Сюэ, что у той начались колики в боку. Баочай сразу поняла, в чем причина болезни. Не дожидаясь врача, она велела купить несколько цяней лекарственной травы гоутэн, приготовила крепкий отвар и дала матери выпить. Затем вместе с Цюлин принялась растирать больной ноги и грудь. Вскоре тетушке Сюэ полегчало.

Надобно вам сказать, что тетушка и в самом деле была не на шутку рассержена и огорчена. Мало того что Цзиньгуй невесть что творила, так она еще незаслуженно оскорбляла Баочай, и той приходилось терпеть. Баочай не уставала успокаивать мать, и тетушка Сюэ вскоре уснула.

Когда она проснулась, Баочай ей сказала:

– Не принимайте близко к сердцу всякие пустяки, мама! А поправитесь, поезжайте к старой госпоже во дворец Жунго, рассейтесь! Мы с Цюлин присмотрим за домом. Надеюсь, невестка образумится.

– Дня через два, пожалуй, съезжу, – согласилась тетушка Сюэ.



Тем временем в дом пришла радость – Юаньчунь выздоровела. Придворные евнухи по повелению государыни привезли в награду деньги и подарки всем родственникам за то, что они так пеклись о Юаньчунь, навещали ее. В перечне даров было точно указано, что кому предназначается.

Евнухов поблагодарили за оказанную милость, напоили чаем, и те уехали.

После этого все собрались у матушки Цзя, стали шутить и смеяться, как вдруг вошла служанка и доложила:

– Мальчики-слуги сказали, что старшего господина Цзя Шэ приглашают во дворец Нинго по важному делу.

Цзя Шэ почтительно поклонился матушке Цзя и вышел. Тут матушка Цзя обратилась к Цзя Чжэну:

– Совсем забыла! Наша государыня очень заботится о Баоюе и недавно о нем справлялась.

– А Баоюй вместо благодарности ленится, не хочет учиться! – с улыбкой произнес Цзя Чжэн.

– Но мне известно, что Баоюй сделал большие успехи в учебе, даже стал писать сочинения, – возразила матушка Цзя. – Так я и велела передать государыне.

– Что вы, – снова улыбнулся Цзя Чжэн, – какие там успехи!

– Вспомни, – стояла на своем матушка Цзя, – когда ты брал его с собой и велел писать стихи, разве он не справлялся? Ведь Баоюй совсем еще юный, а учиться надо постоянно, сразу всего не постигнешь. Не зря говорят: «Сколько ни съешь в один присест, не располнеешь».

– Вы совершенно правы, – поддакнул Цзя Чжэн.

– Раз зашел разговор о Баоюе, – промолвила матушка Цзя, – мне хотелось бы поговорить об одном деле. Не пора ли подыскать Баоюю невесту? Брак – дело всей жизни, и нужно все хорошенько обдумать. Ни родство, ни богатство не имеют значения, главное, чтобы невеста была доброй и миловидной.

– Вы правы, матушка, – сказал Цзя Чжэн, – но так же важно, чтобы сам Баоюй вел себя достойно. Иначе он загубит жизнь будущей жены, как сорная трава – цветы. И останется лишь глубоко сожалеть об этом!

– Говоря по справедливости, женитьба сына – дело родителей, так стоит ли мне беспокоиться? – недовольным тоном произнесла матушка Цзя. – Что говорить, Баоюй вырос у меня на глазах. Я люблю его больше других детей и, возможно, избаловала. И все же считаю, что и собой он хорош, и нрава доброго, так что вряд ли способен загубить чью-либо жизнь, как ты говоришь. Может быть, я пристрастна, но мне кажется, Баоюй по своим достоинствам намного превосходит Цзя Хуаня. Или вы с женой думаете иначе?

Цзя Чжэн виновато улыбнулся и промолвил:

– Вы, матушка, умудрены опытом и хорошо разбираетесь в людях. Возможно, я чересчур строг к Баоюю или же, как говорят древние, «не знаю достоинств собственного сына».

Матушка Цзя усмехнулась.

– Ты уже не молод, занимаешь высокую должность, пора бы набраться опыта, – промолвила она. И, в упор поглядев на госпожу Син и госпожу Ван, добавила: – У моего сына было в детстве еще больше странностей, чем у Баоюя, лишь после женитьбы он образумился. А к своему сыну строг сверх меры. Да Баоюй более обходителен с людьми, чем отец! Лучше их понимает.

Госпожи Син и Ван с улыбкой заметили:

– Шутить изволите, госпожа!

Пришли девочки-служанки и тихонько доложили Юаньян, что ужин готов.

– О чем вы там шепчетесь? – поинтересовалась матушка Цзя и, узнав, что ужин готов, распорядилась: – Пусть все идут ужинать, а со мной останутся Фэнцзе и жена Цзя Чжэня.

Цзя Чжэн, госпожи Син и Ван стали было помогать накрывать на стол, но матушка Цзя велела им уходить.



Госпожа Син отправилась к себе, пошли домой и госпожа Ван с Цзя Чжэном. По дороге Цзя Чжэн говорил жене:

– Матушка так любит Баоюя, что он должен оправдать ее надежды, стать настоящим ученым, прославиться, а также сделать счастливой свою будущую жену.

– Совершенно с вами согласна, – ответила госпожа Ван.

Цзя Чжэн послал девочку-служанку передать Ли Гую:

– Как только Баоюй вернется из школы и поест, пусть немедля идет ко мне. Я хочу с ним поговорить.

Ли Гуй все в точности передал Баоюю, когда тот вернулся из школы, но Баоюй все же пошел навестить бабушку, после чего наспех поел и побежал к отцу.

Войдя в кабинет, он справился о здоровье отца и молча встал в сторонке – само смирение.

– Я давно собирался поговорить с тобой, только мешали дела, – начал Цзя Чжэн. – Ты мне как-то рассказывал, что учитель велел тебе месяц заниматься толкованием канонов, а потом приступить к сочинениям. Прошло два месяца – ты начал писать сочинения?

– Три раза писал, – ответил Баоюй. – Но учитель сказал: «Когда как следует научишься писать сочинения, доложишь отцу, а пока не надо». Потому я и не сказал вам.

– А на какую тему? – поинтересовался Цзя Чжэн.

– Первая тема: «В пятнадцать лет стремлюсь учиться», вторая: «Если люди тебя не знают, не сердись на них» – и третья: «Тогда обращаются к Мо-цзы».

– Черновики есть? – спросил Цзя Чжэн.

– Я все переписал набело, и учитель сделал исправления, – ответил Баоюй.

– Сочинения дома?

– Нет, в школе.

– Скажи, чтобы принесли, я хочу посмотреть.

Баоюй вышел и приказал слугам:

– Пусть Бэймин сходит в школу и принесет тетрадь с надписью «Учебные задания». Она в ящике моего стола.

Бэймин мигом сбегал, и Баоюй почтительно вручил тетрадь отцу. Цзя Чжэн полистал ее и, увидев на одной из страниц заголовок «В пятнадцать лет стремлюсь учиться», стал читать. Первая строка, поясняющая тему, в изложении Баоюя гласила: «Мудрец всегда стремился к учению, это стремление появилось у него с самого детства». Рукой учителя Дайжу было зачеркнуто «с самого детства» и написано «с пятнадцати лет».

– Словом «детство» ты и показал, что не понимаешь темы, – заметил Цзя Чжэн. – Ведь детство – это от рождения до шестнадцати лет. А мудрец говорит, что учиться надо всю жизнь, постоянно углубляя знания – в пятнадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и семьдесят лет. Поэтому учитель и исправил «с самого детства» на «с пятнадцати лет».

Дойдя до зачеркнутой Цзя Дайжу фразы «Нерадивость к учению часто встречается у людей», Цзя Чжэн покачал головой и сказал:

– Эта фраза свидетельствует не только о твоей незрелости, но и о равнодушии к знаниям, что недопустимо для истинного ученого.

Затем шла фраза: «Мудрец стремился к знаниям в пятнадцать лет, явление поистине редкое».

– А здесь вообще бессмыслица!

Цзя Чжэн просмотрел исправления учителя Дайжу. Его рукой было написано: «Почти все учатся. Но мало кто со всем усердием стремится к знаниям. Даже мудрец в пятнадцатилетнем возрасте не отличается настоящим усердием».

– Понимаешь, почему это место следовало исправить? – спросил Цзя Чжэн.

– Понимаю.

Цзя Чжэн стал просматривать сочинение на тему: «Если люди тебя не знают, не сердись на них».

Здесь он сперва прочел исправления Дайжу: «Тот, кто не сердится на людей, если они чего-то не знают, всегда сохраняет хорошее настроение», пробежал глазами зачеркнутый текст и обратился к Баоюю:

– Что это ты написал? «Тот, кто не сердится на других, и есть настоящий ученый». Первая часть фразы у Кун-цзы целиком построена на сочетании «не сердись», а вторая часть сочинения говорит о совершенном человеке. Чтобы эта часть соответствовала заданной теме, нужно было написать так, как исправил учитель. К тому же необходимо, чтобы вторая часть фразы разъясняла первую, только в этом случае не будут нарушаться правила составления таких сочинений. Тебе следовало поглубже проникнуть в смысл, заключенный в теме.

Баоюй не смел возражать и только поддакивал.

Цзя Чжэн снова углубился в чтение:

– «Нет никого, кто бы не сердился на людей, если они чего-то не знают. Учитель же не сердился на людей, если кто-то чего-то не знал, и радовался, если его собеседник обладал знаниями. Как же достигнуть этого?»

Последняя фраза «Разве это не настоящий ученый?» была написана Баоюем.

– Здесь у тебя та же ошибка, что и в первой фразе, – заметил Цзя Чжэн. – Исправление на первый взгляд незначительное, но сразу проясняет тему.

Третье сочинение было озаглавлено «Тогда обращаются к Мо-цзы».

Прочитав заголовок, Цзя Чжэн немного подумал и спросил Баоюя:

– Неужели ты дошел до этого места?

– Учитель сказал, что Мэн-цзы более легок для понимания, – отвечал Баоюй, – и велел мне заняться сначала толкованием его сочинений. Третьего дня я полностью их закончил. А сейчас мы приступили к изучению «Изречений» Кун-цзы.

Цзя Чжэн прочел пояснение к теме, в нем не было серьезных исправлений.

«Говорят, будто не к кому обращаться за объяснениями, кроме Ян Хо!»

– Вторая фраза, пожалуй, неплоха, – заметил Цзя Чжэн, читая дальше: – «Пусть даже некоторые не желали обращаться к Мо-цзы, все равно его учение распространилось почти по всей Поднебесной, и тот, кто отрицал учение Ян Хо, неизбежно обращался к Мо-цзы». Это тоже ты сам написал?

– Сам, – ответил Баоюй.

– Впрочем, ничего особенного в этой фразе нет, – заметил Цзя Чжэн, – на первый раз сойдет. В позапрошлом году, когда я ездил по делам государственных экзаменов, то предложил тему для сочинений из раздела «Только ученые способны на это». Экзаменующиеся оказались неспособны что-либо добавить к этому разделу и предпочли для легкости просто переписать его по памяти. Ты этот раздел читал?

– Читал, – ответил Баоюй.

– Так вот, напиши сочинение на эту тему, только самостоятельно, не повторяя предшественников, – велел Цзя Чжэн. – А сейчас напиши вступление к теме!

Баоюй опустил голову и задумался. Цзя Чжэн заложил руки за спину и стоял, прислонившись к дверям. Мимо пробегал мальчик-слуга, но, увидев Цзя Чжэна, оробел и встал навытяжку.

– Тебе чего? – спросил Цзя Чжэн.

– К старой госпоже приехала госпожа Сюэ, – сказал мальчик, – и вторая госпожа Фэнцзе велела мне передать на кухню, чтобы приготовили угощение.

Цзя Чжэн ничего не ответил, и мальчик побежал дальше.



После того как Баочай ушла жить домой, Баоюй часто о ней думал и очень скучал. Поэтому, услыхав о приезде тетушки Сюэ, он решил, что с нею приехала Баочай, и ему так захотелось скорее освободиться, увидеть ее, что, набравшись смелости, он сказал отцу:

– Я придумал вступление, только не знаю, понравится ли вам.

– Говори!

– Не обязательно стать ученым, главное – не стремиться к наживе.

– Неплохо, – кивнул Цзя Чжэн. – Отныне, если будешь писать сочинения, четко разграничивай понятия, и лишь когда постигнешь мысль мудреца, берись за кисть. Бабушка знает, что ты у меня?

– Знает, – ответил Баоюй.

– Иди к ней, – сказал Цзя Чжэн.

– Слушаюсь.

Выйдя из кабинета и миновав ворота, Баоюй со всех ног помчался к матушке Цзя. Бэймин едва поспевал за ним, крича:

– Не торопитесь, споткнетесь! Отец увидит!

Но Баоюй, будто не слыша, продолжал бежать. Добежав до ворот дома матушки Цзя, он услышал доносившиеся из комнаты голоса и смех. Там были госпожа Ван, Фэнцзе и Таньчунь. Девочки-служанки отодвинули дверную занавеску и потихоньку сообщили Баоюю:

– Ваша тетушка пожаловала.

Баоюй справился о здоровье тетушки Сюэ, поклонился матушке Цзя.

– Почему ты так поздно? – спросила матушка Цзя.

Баоюй рассказал, как отец проверял его сочинения, как велел придумать вступление к сочинению на заданную тему. Матушка Цзя просияла улыбкой.

– А где сестра Баочай? – спросил Баоюй.

– Твоя сестра не смогла приехать, – ответила тетушка Сюэ, – они с Цюлин остались дома.

На душе у Баоюя стало тоскливо, но сразу уйти он счел неудобным.

В это время накрыли на стол. Матушка Цзя и тетушка Сюэ заняли места во главе стола. Затем сели Таньчунь и все остальные.

– А Баоюй где сядет? – поинтересовалась тетушка Сюэ.

– Рядом со мной, – отвечала матушка Цзя.

Но Баоюй сказал:

– Отец велел мне сразу после еды идти к нему, поэтому я поел и больше не хочу.

– Тогда ты, Фэнцзе, садись рядом со мной, – промолвила матушка Цзя. – Твоя свекровь нынче постится, и твоих услуг ей не понадобится.

– Да, да! Садись с бабушкой и тетей, – поддакнула госпожа Ван, – у меня пост.

Фэнцзе поблагодарила за оказанную ей честь и, когда девочки-служанки расставили на столе кубки и разложили палочки для еды, наполнила кубки вином и заняла свое место.

Все выпили, и матушка Цзя обратилась к тетушке Сюэ:

– Вы, если я не ослышалась, Сянлин почему-то назвали Цюлин. И служанки ее так зовут. Что это вам ни с того ни с сего вздумалось имя ей изменить?

Тетушка Сюэ покраснела, тяжело вздохнула.

– Ох, почтенная госпожа, лучше не вспоминать об этом! С тех пор как мой Сюэ Пань женился на этой дерзкой девчонке, дня не проходит без скандала! Я сколько раз увещевала ее – упряма как ослица, слушать ничего не желает. Мне с ней не сладить. Пришлось махнуть рукой. Не понравилось ей имя Сянлин, взяла да и переменила на Цюлин!

– Что же ей не понравилось? – удивилась матушка Цзя.

– Стыдно рассказывать, – ответила тетушка. – Но перед вами, почтенная госпожа, я не стану таиться! Дело в том, что имя девочке дала Баочай, так Цзиньгуй ей назло его изменила.

– Без всякой причины? – изумилась матушка Цзя.

Тетушка Сюэ вытерла слезы и со вздохом ответила:

– Неужели вы, почтенная госпожа, ничего не знаете! Эта женщина все время придирается к Баочай. Скандал разыгрался как раз в то время, когда от вас пришла служанка!

– Да, я посылала служанку, когда узнала, что вы заболели, справиться о вашем здоровье, – промолвила матушка Цзя. – А вообще-то я посоветовала бы не обращать внимания на всякие мелочи. Сын ваш женился недавно, пройдет время, и все образуется. Баочай добрая, кроткая, а умом некоторым взрослым не уступит. Служанка рассказала, что у вас там произошло, так мы все хвалили Баочай. На сто девушек едва ли найдется одна такая! Захваливать ее я не хочу, но выйдет замуж, свекор и свекровь на нее не нарадуются, а слуги во всем будут повиноваться.

Баоюй, искавший предлога как-нибудь улизнуть, когда речь зашла о Баочай, стал прислушиваться.

Тетушка Сюэ между тем говорила:

– Все это пустое. Девушка есть девушка – чего от нее ждать? А вот что сын непутевый – плохо. Того и гляди напьется, в беду попадет. Счастье еще, что господа Цзя Чжэнь и Цзя Лянь его опекают.

– Вам, тетушка, незачем волноваться! – сказал Баоюй. – Старший брат Сюэ Пань водит дружбу с торговцами, а это люди солидные. В какую же беду он может попасть?

– Ну, раз ты так считаешь, значит, и в самом деле можно не беспокоиться, – со смехом отвечала тетушка Сюэ.

После ужина Баоюй попрощался с матушкой Цзя и поспешил домой, чтобы немного почитать.

Девочки-служанки подали чай. В это время к матушке Цзя подошла Хупо и прошептала что-то на ухо.

– Пойди посмотри, что случилось с твоей Цяоцзе, – обратилась матушка Цзя к Фэнцзе.

– Мне только что сказала Пинъэр, что послала за вами девочку-служанку, – повернувшись к Фэнцзе, произнесла Хупо. – Цяоцзе захворала.

– Поторопись же, – сказала матушка Цзя. – Тетушка не чужая, простит тебя.

Фэнцзе попрощалась и вышла.

– Я тоже сейчас приду, – проговорила вслед Фэнцзе госпожа Ван. – Дети обычно отличаются слабым здоровьем, и нечего шум поднимать, пусть лучше служанки следят за тем, чтобы кошки и собаки не тревожили девочку. Особенно часто болеют дети в богатых семьях – они изнежены.

После ухода Фэнцзе тетушка Сюэ стала расспрашивать о Дайюй.

– Девочка она хорошая, только очень впечатлительная, все принимает чересчур близко к сердцу, – отвечала матушка Цзя, – вот и сгубила здоровье. Умом и характером она очень похожа на Баочай, но в доброте и умении обходиться с людьми уступает ей.

Тетушка Сюэ произнесла для приличия еще несколько фраз и стала прощаться.

– Вам пора отдыхать, почтенная госпожа, – сказала она, – а мне – домой, ведь Баочай и Сянлин одни. Кстати, по пути мы с сестрой навестим Цяоцзе.

– Вот и хорошо! – промолвила матушка Цзя. – Вы достаточно опытны, и девочке будут полезны ваши советы.

Тетушка Сюэ теперь уже окончательно попрощалась и в сопровождении госпожи Ван вышла, направившись к дому Фэнцзе.



Цзя Чжэн между тем остался очень доволен успехами Баоюя в учебе и отправился к друзьям поболтать. Зашла речь о Баоюе, и Ван Эрдяо, друг Цзя Чжэна, по прозвищу Цзомэй, замечательный игрок в шахматы, недавно приехавший в столицу, сказал:

– На мой взгляд, второй господин Баоюй преуспел в науках!

– Да разве это успехи?! – скромно отвечал Цзя Чжэн. – Он просто стал немного лучше разбираться в канонах. Что до наук, то он их пока не постиг.

– Вы скромничаете, почтенный друг, – возразил Чжань Гуан, тоже друг Цзя Чжэна. – Не только старший брат Эрдяо, но все мы считаем, что второй господин Баоюй далеко пойдет.

– Вы любите его сверх меры, – заметил Цзя Чжэн улыбаясь.

– Есть у меня к вам разговор, – промолвил Ван Эрдяо, – только не сочтите меня безрассудным.

– В чем дело? – осведомился Цзя Чжэн.

– У моего давнишнего друга, господина Чжана, правителя округа Наньшао, есть дочь, – начал Ван Эрдяо. – Говорят, она добродетельна и красива, но до сих пор не просватана. Сыновей у господина Чжана нет, а состояние огромное. Зятя он хочет благородного происхождения и непременно выдающихся способностей. За два месяца моего пребывания здесь я успел убедиться, что второй господин Баоюй – юноша весьма достойный, не лишенный талантов, с блестящим будущим. Думаю, вы не станете возражать против такого родства! Если я переговорю с господином Чжаном – успех сватовства обеспечен.

– Да, Баоюй в таком возрасте, что следует подумать о женитьбе, – согласился Цзя Чжэн, – старая госпожа об этом говорила не раз. Вот только почтенного господина Чжана я мало знаю.

– Семья Чжан хорошо мне известна, – вмешался тут Чжань Гуан. – Они ведь давно состоят в родстве со старшим господином Цзя Шэ, и если хотите узнать о них поподробней, можете спросить у него.

– Родственники Цзя Шэ? – удивился Цзя Чжэн. – Что-то не припомню таких.

– Вы просто не знаете, почтенный друг, что эти Чжаны доводятся родственниками дядюшке Сину, брату супруги господина Цзя Шэ.

Только сейчас Цзя Чжэн догадался, что речь идет о родственниках госпожи Син. Посидев еще немного с друзьями, он отправился во внутренние покои, намереваясь поговорить с госпожой Ван и попросить разузнать у госпожи Син о семье Чжан.

Но госпожи Ван дома не оказалось, она с тетушкой Сюэ ушла к Фэнцзе посмотреть, что случилось с Цяоцзе, и лишь в сумерки вернулась домой.

Цзя Чжэн передал ей свой разговор с Ван Эрдяо и Чжань Гуаном и спросил:

– Что с Цяоцзе?

– Видимо, девочку испугали, – ответила госпожа Ван.

– Надеюсь, не сильно? – поинтересовался Цзя Чжэн.

– Боюсь, что сильно. У нее судороги.

Цзя Чжэн кашлянул и умолк. Вскоре они разошлись по своим комнатам отдыхать. Но об этом мы рассказывать не будем.



На следующий день, когда госпожа Син пришла к матушке Цзя справиться о здоровье, госпожа Ван завела речь о семье Чжан. Она рассказала матушке Цзя все, что слышала от Цзя Чжэна, и поинтересовалась мнением госпожи Син.

– Чжаны и в самом деле доводятся нам родственниками, но мы давно не общаемся, и я ничего не могу сказать об их барышне, – ответила госпожа Син. – Недавно ко мне приходила старуха передать поклон от наших родственников из семьи Сунь и немного рассказала о семье Чжан. От нее я как раз узнала, что господин Чжан просил семью Сунь найти подходящего жениха для его дочери. Говорят, барышня Чжан – единственное чадо в семье; очень мила и воспитанна, грамотна и до того скромна, что стесняется бывать на людях, все время проводит в своих покоях. Господин Чжан не хочет отпускать дочь в чужую семью, боится, как бы свекровь не попалась слишком суровая, не обижала невестку, и решил зятя взять в дом, чтобы вместо него управлял хозяйством.

– Это не годится, – не дослушав, заявила матушка Цзя. – За Баоюем самим нужен глаз да глаз! Где уж ему вести хозяйство в чужом доме!

– Вы совершенно правы, почтенная госпожа, – согласилась госпожа Син.

– Передай мужу, – обратилась матушка Цзя к госпоже Ван, – что мы никак не можем породниться с семьей Чжан, – и спросила: – Как себя чувствует Цяоцзе? Пинъэр говорит, что плохо, и я хочу навестить девочку.

– Почтенная госпожа! – в один голос воскликнули госпожи Син и Ван. – Вы души не чаете в девочке, слишком много внимания ей уделяете!

– Да я не только ради нее, – возразила матушка Цзя, – просто надо пройтись и немного размяться… Пойдите поешьте, а потом возвращайтесь сюда, и пойдем вместе!

Госпожи Син и Ван пошли к себе, поели и вскоре вместе с матушкой Цзя отправились к Фэнцзе. Она торопливо выбежала навстречу, пригласила войти.

– Как чувствует себя Цяоцзе? – первым долгом спросила матушка Цзя.

– Плохо, судороги никак не проходят, – отвечала Фэнцзе.

– Почему же не позовете врача?

– За ним уже послали!

Кормилица держала на руках Цяоцзе, закутанную в розовое ватное одеяло. Лицо девочки посинело, брови нервно подрагивали, ноздри едва заметно трепетали.

Внимательно оглядев девочку, матушка Цзя, а также госпожи Син и Ван вышли в переднюю.

Завязавшийся было разговор вскоре был прерван появлением девочки-служанки, которая обратилась к Фэнцзе:

– Господин Цзя Чжэн велел спросить, как чувствует себя ваша дочь!

– Передай господину, что мы пригласили доктора, – ответила Фэнцзе. – И сообщим господину результаты визита.

Матушка Цзя вдруг вспомнила разговор о сватовстве Баоюя.

– Сейчас же передай мужу, чтобы не засылал сватов к Чжанам, а то откажемся от сговора – не избежать неприятностей, – сказала она и обратилась к госпоже Син: – Почему вы не поддерживаете связи с семьей Чжан?

– Говоря по правде, Чжаны эти до того скупы, что лучше не иметь с ними дела, – отвечала госпожа Син. – Как бы не испортить жизнь Баоюю!

Услышав это, Фэнцзе догадалась в чем дело и спросила:

– Вы говорите о женитьбе Баоюя?

– Разумеется, – ответила госпожа Син.

Тут матушка Цзя передала Фэнцзе только что состоявшийся разговор.

– Не сочтите мои слова за дерзость, – промолвила Фэнцзе. – Но стоит ли искать Баоюю невесту на стороне, если самому Небу угодно, чтобы женой его стала девушка, которая живет совсем рядом?

– Кто же это? – удивилась матушка Цзя.

– Неужели забыли, что «драгоценная яшма» сочетается с «золотым замком»? – улыбнулась Фэнцзе.

– Почему ты вчера об этом не напомнила, когда тетушка была здесь? – очень довольная, спросила матушка Цзя.

– Слишком я молода, чтобы давать советы почтенным госпожам, – ответила Фэнцзе. – К тому же тетушка пришла в гости, и неудобно было заводить разговор о подобных вещах. Госпожи сами должны устроить это сватовство.

Матушка Цзя, а следом за нею госпожи Син и Ван рассмеялись.

– Это я от старости поглупела, – промолвила матушка Цзя.

Тут служанка сообщила, что пришел доктор. Матушка Цзя осталась в передней, а госпожи Ван и Син поспешили скрыться.

Доктор вошел в комнату в сопровождении Цзя Ляня, справился о здоровье матушки Цзя и лишь после этого проследовал во внутренние покои. Осмотрев девочку, он вышел, почтительно поклонился матушке Цзя и сказал:

– У ребенка судороги от испуга, да еще жар от простуды. Состояние тяжелое. Прежде всего необходимо отхаркивающее средство, а потом уже порошок для изгнания четырех духов. Еще очень хорошо безоар. Но в лавках безоар поддельный, а надо раздобыть настоящий.

Матушка Цзя поблагодарила врача. Он прописал лекарство и уехал.

– Женьшень в доме есть, – сказала Фэнцзе, пробежав глазами рецепт, – а вот безоар – не знаю. Если покупать, то непременно настоящий.

– Погоди, надо спросить у тетушки, – предложила госпожа Ван. – Ведь Сюэ Пань ведет торговлю с купцами из западных стран, может, у них найдется. Сейчас пошлю служанку разузнать.

Пришли сестры, посидели немного, потом проводили матушку Цзя.

Когда Цяоцзе дали лекарство, ее стошнило. Фэнцзе немного успокоилась – по крайней мере девочка вышла из оцепенения.

Вскоре служанка госпожи Ван принесла пакетик и отдала Фэнцзе со словами:

– Вторая госпожа, вот безоар! Госпожа сказала, чтобы взяли сколько нужно!

Фэнцзе велела Пинъэр заварить мелко толченный жемчуг, камфару и киноварь. Отвесила на весах безоар, добавила к горячей смеси, и лекарство было готово. Теперь осталось ждать, когда проснется Цяоцзе.

Тут раздвинулась дверная занавеска, и на пороге появился Цзя Хуань.

– Как Цяоцзе? – спросил он. – Матушка велела справиться о ее здоровье.

Фэнцзе насторожилась: с чего это Цзя Хуань и его мать стали вдруг так внимательны? – и ответила:

– Ей получше, поблагодари матушку за заботу!

Каждое слово Фэнцзе Цзя Хуань сопровождал кивком головы, а сам все что-то высматривал, глаза так и шныряли по комнате.

– Вы, я слышал, говорили о безоаре, – произнес он наконец. – Что это такое? Может, позволите посмотреть?

– Не шуми, девочку потревожишь, – цыкнула на него Фэнцзе. – А безоар я тебе показать не могу. Его уже сварили.

Тут Цзя Хуань потянулся рукой к висевшему над очагом котелку и ненароком опрокинул его. Содержимое вылилось прямо в огонь, а Цзя Хуань убежал.

– И зачем только сюда принесло этого выродка! – крикнула вслед ему Фэнцзе. – Твоя мать хотела меня погубить, а теперь ты явился погубить мою девочку! Не иначе как в прошлой жизни мы были заклятыми врагами!

Затем Фэнцзе напустилась на Пинъэр, обвиняя во всем ее. В это время пришла служанка за Цзя Хуанем.

– Скажи тетушке Чжао, что очень хорошо она заботится о нас! – в сердцах крикнула Фэнцзе. – Пусть успокоится. Цяоцзе не выжить!

Пинъэр снова стала готовить лекарство. Ничего не понимая, служанка спросила шепотом у Пинъэр:

– Почему госпожа сердится?

Пинъэр рассказала, что Цзя Хуань опрокинул котелок с лекарством.

– Теперь понятно, почему он куда-то скрылся! – воскликнула служанка. – Не знаю, что с ним дальше будет! Давай помогу тебе, сестра Пинъэр!

– Не надо, – ответила Пинъэр. – Можешь идти! К счастью, осталось еще немного безоара, и лекарство можно снова приготовить.

– Я все расскажу тетушке Чжао, – пообещала девочка, – пусть знает, какой у нее сын, и не ругает других.

Девочка действительно рассказала обо всем наложнице Чжао. Та рассердилась и приказала немедленно позвать Цзя Хуаня. Служанки нашли его в передней.

– Ах ты, мерзавец! – напустилась на него мать. – Зачем разлил лекарство? Теперь тебя проклинают! Ведь я велела только справиться о здоровье девочки! Зачем же было лезть в комнату? Как говорится, «искать вшей у тигра»! Погоди, расскажу отцу, он тебя поколотит.

В ответ Цзя Хуань нагрубил матери…

Если хотите знать, что он сказал, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят пятая



Цзя Чжэн получает повышение по службе и принимает поздравления;


Сюэ Пань совершает преступление, и его ждет наказание



Итак, в ответ на упреки матери Цзя Хуань крикнул:

– Что такого я сделал? Пролил немного лекарства? С девочкой ничего не случилось, а меня и там и тут обругали! В злом умысле обвинили! Смерти моей захотели? Погодите, разделаюсь я с этой девчонкой! Пусть убираются отсюда!

Чжао бросилась к Цзя Хуаню, зажала ему рот рукой.

– Замолчи! Как бы за такие слова из тебя первого душу не вытряхнули!

Поссорившись с сыном, наложница Чжао в то же время затаила обиду на Фэнцзе. Она даже не послала к ней служанку попросить извинения за сына.

Цяоцзе через несколько дней поправилась, но вражда между обеими семьями не проходила.

Как-то к Цзя Чжэну пришел Линь Чжисяо и сказал:

– Нынче день рождения Бэйцзинского вана. Жду ваших распоряжений, господин!

– Надо все сделать так, как и в прошлые годы, – ответил Цзя Чжэн. – Доложи об этом старшему господину Цзя Шэ и отошли подарки!

Линь Чжисяо не стал мешкать и отправился выполнять приказание. Вскоре пришел Цзя Шэ, и они вместе с Цзя Чжэнем, Цзя Лянем и Баоюем собрались к Бэйцзинскому вану пожелать долголетия.

Красивая внешность и величественная осанка Бэйцзинского вана всегда внушали Баоюю благоговение, и он радовался предстоящей встрече.

Прибыв ко дворцу Бэйцзинского вана, Цзя Шэ и Цзя Чжэн отослали со слугой свои визитные карточки и стали дожидаться приглашения. Вскоре появился евнух, перебирая четки, и, хихикая, обратился к Цзя Шэ и Цзя Чжэну:

– Как изволите поживать, почтенные господа?

Гости в свою очередь справились о здоровье евнуха, после чего тот сказал:

– Ван милостиво просит вас пожаловать!

Все пятеро последовали за евнухом. Они миновали высокие двухъярусные ворота, обогнули зал и лишь после этого подошли ко входу, ведущему во внутренние покои дворца. Здесь евнух их оставил, а сам пошел доложить вану о прибытии гостей. Вскоре к ним вышли младшие евнухи, справились о здоровье. Потом появился первый евнух и произнес:

– Прошу!

Гости вошли во внутренние покои и на террасе увидели Бэйцзинского вана в парадном одеянии. Он поднялся им' навстречу. Цзя Шэ и Цзя Чжэн первыми приблизились к вану, справились о его здоровье, следом за ними Бэйцзинского вана приветствовали Цзя Чжэнь, Цзя Лянь и Баоюй.

Бэйцзинский ван взял Баоюя за руку:

– Давно не виделись, и я часто о тебе вспоминаю. Как твоя яшма?

– Спасибо за заботу, все хорошо, – почтительно кланяясь, отвечал Баоюй.

– Чем бы таким тебя угостить? – спросил Бэйцзинский ван и сказал: – Пойдемте побеседуем!

Евнухи отодвинули дверную занавеску, и Бэйцзинский ван, промолвив: «Прошу!», пошел вперед, за ним, кланяясь, последовали гости.

Цзя Шэ опустился на колени и принес Бэйцзинскому вану свои поздравления, а вслед за ним и все остальные. Но об этом мы рассказывать не будем.



Немного погодя Бэйцзинский ван приказал евнуху проводить гостей в зал, где собрались родственники и друзья, и угостить на славу. Баоюя он оставил у себя и даже пригласил сесть.

Отвесив вану земной поклон и поблагодарив за оказанную честь, Баоюй сел на краешек табурета у дверей и принялся рассказывать о том, как постигает науки. На сей раз он особенно пришелся по душе Бэйцзинскому вану. Тот угостил его чаем, завел разговор.

– Вчера его превосходительство военный губернатор господин У, прибывший в столицу на высочайшую аудиенцию, – проговорил ван, – сказал, что твой батюшка был весьма справедлив, принимая государственные экзамены, чем завоевал симпатии буквально всех экзаменующихся. Во время аудиенции, когда государь завел речь об экзаменах, господин У даже рекомендовал государю наградить твоего батюшку как одного из достойнейших людей государства. Это, конечно, счастливое предзнаменование.

Баоюй выслушал вана стоя и ответил:

– А ведь все это благодаря милости вашей и его превосходительства господина У.

Вошел младший евнух и доложил:

– Почтенные гости просят передать благодарность за угощение.

С этими словами он вручил вану карточки с благодарностями и пожеланиями спокойного полуденного отдыха.

Ван пробежал их глазами, возвратил евнуху и промолвил:

– Извинись перед гостями за доставленное беспокойство.

– Кушанья для Цзя Баоюя готовы, – доложил евнух.

Бэйцзинский ван приказал отвести Баоюя на маленький живописный дворик, угостить, а затем привести обратно, чтобы он мог поблагодарить за милость.

Когда Баоюй вернулся, Бэйцзинский ван сказал ему еще несколько ласковых слов, рассмеялся и произнес:

– Мне так понравилась твоя яшма, что, возвратившись домой, я рассказал мастерам, какая она, и велел сделать точно такую же. Ты весьма кстати приехал. Сейчас я тебе ее отдам.

Он приказал евнуху принести яшму и отдал Баоюю.

Баоюй поблагодарил, после чего два младших евнуха его проводили, и вместе с Цзя Шэ и другими он возвратился домой. Цзя Шэ, повидавшись с матушкой Цзя, сразу ушел к себе.

А остальные принялись рассказывать о том, как побывали у Бэйцзинского вана. Баоюй не преминул сообщить, что отца представили к награде как одного из достойнейших людей государства, и все это благодаря господину У.

– Его превосходительство – наш давний друг, – ответил Цзя Чжэн. – Мы с ним ровесники. Человек он прямой и решительный.

После этого разговор зашел о разных пустяках, и наконец матушка Цзя сказала:

– Идите отдыхать!

Цзя Чжэн не мешкая встал, сказав собравшимся вместе с ним уходить Цзя Чжэню, Цзя Ляню и Баоюю:

– Посидели бы еще немного со старой госпожой.

Не успел Цзя Чжэн прийти к себе, как явилась девочка-служанка.

– Господин Линь Чжисяо просит вашего дозволения войти, – произнесла она. – Ему надо вам что-то сказать.

И она протянула Цзя Чжэну красный листок с именем военного губернатора господина У. Значит, господин У приезжал, когда Цзя Чжэна не было дома. Цзя Чжэн велел служанке немедленно позвать Линь Чжисяо и вышел на террасу.

– Нынче приезжал военный губернатор господин У поклониться вам, – приблизившись, произнес Линь Чжисяо, – но, узнав, что вы отлучились, уехал. Слыхал я, что вас прочат на вакантную должность ланчжуна без испытательного срока.

– Поживем – увидим, – произнес Цзя Чжэн.

Доложив о других делах, Линь Чжисяо откланялся.



Тем временем Цзя Чжэнь с Цзя Лянем ушли к себе, и у матушки Цзя остался один Баоюй. Он рассказал о приеме у Бэйцзинского вана и показал подаренную ему яшму.

Все, кто был в комнате, стали разглядывать яшму, посмеялись немного.

Матушка Цзя приказала:

– Пусть спрячут, а то затеряется, – и обратилась к Баоюю: – А твоя яшма где? Носишь? Смотри не спутай с этой!

Баоюй снял с шеи яшму и сказал:

– Вот моя яшма! Как я могу ее потерять! Да и спутать нельзя. Они разные. Забыл вам, бабушка, сказать, что третьего дня вечером, когда я лег спать и повесил яшму под пологом, она вдруг стала излучать свет и полог сделался красным!

– Не болтай глупости! – попеняла внуку матушка Цзя. – Края полога обшиты красной материей, вот он и стал красным от света лампы.

– Нет, – возразил Баоюй, – лампы уже не горели, было совсем темно, и я хорошо видел, что свет исходит от яшмы.

Госпожи Син и Ван не могли сдержать смеха.

– А по-моему, это счастливое предзнаменование, – заметила Фэнцзе.

– Какое еще предзнаменование? – спросил Баоюй.

– Рано тебе про это знать, – сказала матушка Цзя. – Ты весь день на ногах, так что иди отдыхать!

Баоюй постоял в нерешительности, попрощался и ушел.

Между тем матушка Цзя обратилась к невесткам:

– Вы часто бываете у тетушки Сюэ – о сватовстве сказали?

– Только сегодня. До этого никак не могли, Цяоцзе болела, и Фэнцзе никуда не ходила. Госпожа Сюэ обрадовалась, услышав о сватовстве, но сказала, что должна посоветоваться с сыном – ведь отца у Баочай нет.

– Само собой, – согласилась матушка Цзя. – Пока тетушка не посоветуется с сыном, не будем заводить речи об этом. А потом все подробно обсудим.



Баоюй между тем, придя домой, сказал Сижэнь:

– Бабушка и Фэнцзе вели только что какой-то странный разговор, одними намеками, и я ничего не понял.

– Да, иногда трудно бывает догадаться, – немного подумав, сказала Сижэнь. – А барышня Линь Дайюй там была?

– Как она могла быть, если болеет? – удивился Баоюй.

В это время в передней затеяли ссору Шэюэ и Цювэнь.

– Чего расшумелись? – крикнула им Сижэнь.

– Цювэнь проиграла мне в кости и не хочет отдавать деньги, – ответила Шэюэ. – Я ей сразу отдала, когда проиграла. Мало того, она еще и мои деньги отняла!

– Подумаешь, несколько медных монет! – засмеялся Баоюй. – Дурочки вы, стоит ли из-за этого шум поднимать?

Девушки поворчали и умолкли, а Сижэнь стала укладывать Баоюя спать.

Но об этом мы рассказывать не будем.



Надобно вам сказать, что Сижэнь сразу догадалась, о чем шла речь у матушки Цзя. Конечно же о женитьбе Баоюя. Но говорить об этом юноше не стала, боялась, как бы он не натворил глупостей. Но поскольку дело это и к ней имело касательство, ночью, лежа в постели, она подумала: «Надо пойти к Цзыцзюань, посмотреть что да как, и все станет ясно».

Утром, едва отправив Баоюя в школу, Сижэнь привела себя в порядок и не торопясь отправилась в павильон Реки Сяосян. Цзыцзюань как раз рвала цветы в садике.

– Пройди в комнату, посиди, сестра, – сказала она Сижэнь.

– Ладно, – отвечала та. – А долго ты будешь рвать цветы? Как твоя барышня?

– Барышня только что встала и ждет, когда согреется лекарство, – ответила Цзыцзюань.

Сижэнь вошла в дом, Цзыцзюань – следом за ней.

Увидев Дайюй с книгой в руках, Сижэнь улыбнулась.

– Неудивительно, что вы устаете, барышня, – только с постели, и сразу за книгу! Вот бы второму господину Баоюю ваше усердие!

Дайюй, смеясь, отложила книгу. Сюэянь на подносе подала ей две чашки – с лекарством и с водой, вторая служанка, стоя у девушки за спиной, держала наготове плевательницу и полоскательную чашку.

Сижэнь шла сюда что-либо выведать, но не знала, с чего начать разговор. К тому же Дайюй чересчур подозрительна, узнать от нее ничего не удастся, а расстроить очень просто. Поэтому Сижэнь еще немного поболтала и ушла.

У ворот двора Наслаждения пурпуром она увидела двух юношей и в нерешительности остановилась. Один из юношей, заметив Сижэнь, подбежал к ней. Это был Чуяо.

– Ты зачем пришел? – спросила Сижэнь.

– Меня прислал второй господин Цзя Юнь, – отвечал юноша. – Он принес второму господину Баоюю письмо, велел передать и ждать ответа.

– Неужели ты не знаешь, что господин Баоюй в школе? Как он может ответить?

– Я так и сказал господину Цзя Юню, но он надеется получить ответ от вас.

Не успела Сижэнь слово произнести, как к ней вразвалку подошел второй юноша. Сижэнь пригляделась и узнала Цзя Юня.

– Скажи второму господину, – обратилась она к Чуяо, – что ты передал мне его просьбу. Как только господин Баоюй вернется из школы, я вручу ему письмо!

А дело было в том, что Цзя Юню приглянулась Сижэнь, но действовать открыто он боялся и пошел на хитрость с письмом. Он было направился к Сижэнь, но, услышав ее последние слова, остановился в замешательстве. Сижэнь круто повернулась и скрылась за воротами. Цзя Юню ничего не оставалось, как вместе с Чуяо покинуть сад.

Когда Баоюй вернулся из школы, Сижэнь ему сказала:

– Приходил второй господин Цзя Юнь.

– Зачем?

– Не знаю, оставил записку.

– Дай сюда!

В это время в комнату вошла Шэюэ, взяла письмо и протянула Баоюю. Сверху было написано: «Почтительно вручаю дяде».

– Почему он перестал называть меня своим приемным отцом? – удивился Баоюй.

– О чем ты? – спросила Сижэнь.

– Однажды он подарил мне бегонию и признал своим отцом, – объяснил Баоюй. – А сейчас, видно, отказался от меня, раз называет дядей.

– Он такой же бесстыжий, как ты! – ответила Сижэнь. – Совсем взрослый – и вздумал звать тебя отцом? В самом деле, ты даже…

Она осеклась, покраснела и рассмеялась.

Баоюй догадался, что она имеет в виду, и улыбнулся:

– Трудно что-либо сказать, но, как гласит пословица: «У монаха нет родных сыновей, зато много почтительных детей»! Я согласился называть его своим сыном лишь потому, что он умен и внушает симпатию. А не желает считать меня отцом – я возражать не стану. – Он развернул записку.

– Этот Цзя Юнь дьявольски хитер, – сказала между тем Сижэнь, – то появляется, то прячется! Что-то недоброе у него на уме!

Баоюй, занятый письмом, пропустил слова Сижэнь мимо ушей. Сначала он нахмурился, потом усмехнулся, покачал головой, и на лице его отразилось недовольство. Как только Баоюй прочел, Сижэнь, наблюдавшая за ним, спросила, в чем дело.

Баоюй ничего не ответил и разорвал письмо на мелкие клочки.

Сижэнь не стала допытываться, только спросила, будет ли он сегодня учить уроки.

– Просто забавно! Этот мальчишка Цзя Юнь оказался настоящим наглецом! – заметил Баоюй.

Сижэнь повторила вопрос:

– Скажи, в конце концов, в чем дело?

– Нечего спрашивать! – ответил Баоюй. – Давай лучше поедим и ляжем спать. Что-то тревожно на душе.

Он велел девочке-служанке зажечь лампу и сжег обрывки письма.

Вскоре служанки накрыли на стол, и Баоюй с расстроенным видом сел ужинать. Он едва прикоснулся к еде, и то лишь благодаря уговорам Сижэнь, лег спать и заплакал. Сижэнь и Шэюэ гадали, что могло так его опечалить.

– Что с ним? – недоумевала Шэюэ. – Наверняка Цзя Юнь его расстроил! Как прочел Баоюй его дурацкое письмо, так словно умом тронулся – то плачет, то смеется. Что делать, если так будет продолжаться? Ума не приложу!

У Шэюэ был такой несчастный вид, что, глядя на нее, Сижэнь едва сдержала смех.

– Дорогая сестрица, – принялась она уговаривать Шэюэ, – возьми себя в руки, а то Баоюй еще больше расстроится! А про письмо забудь! Оно совершенно тебя не касается!

– Глупости! – вспыхнула Шэюэ. – При чем тут я? Мало ли какую можно написать пакость? Уж если на то пошло, оно скорее тебя касается!

Тут Баоюй вскочил с постели и, смеясь, закричал:

– Хватит вам! Спать не даете! А мне завтра рано вставать.

Он снова лег и вскоре уснул. О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем.



Утром Баоюй, как обычно, отправился в школу. Но, едва выйдя за ворота, вернулся в дом и позвал Шэюэ.

– Что случилось? – отозвалась Шэюэ, выбегая навстречу.

– Если придет Цзя Юнь, скажи, пусть ведет себя поприличней, – приказал Баоюй, – не то пожалуюсь бабушке и отцу.

Он уже собрался уйти, как вдруг увидел запыхавшегося Цзя Юня. Тот подбежал к Баоюю, приветствовал его и сказал:

– С великой радостью вас, дядюшка!

Баоюй вспомнил о том, что было в письме, и крикнул в сердцах:

– Опять явился меня тревожить?! Ну и нахал!

– Если не верите, дядюшка, поглядите за ворота, сколько там собралось людей!

– Ты о чем? – сердито спросил Баоюй.

В это время за воротами послышался шум, и Баоюй насторожился.

– Теперь видите, что я правду сказал, – произнес Цзя Юнь.

Тут у ворот кто-то крикнул:

– Вы что, порядка не знаете? Не положено здесь шуметь!

Снова раздались возмущенные голоса:

– Старого господина в чине повысили, а нам даже радоваться запрещают!

– Не в каждом доме такое случается!

Наконец Баоюй понял, что отца повысили в чине и люди пришли поздравить его. Нечего и говорить, что радости Баоюя не было предела.

Он продолжал свой путь, когда Цзя Юнь догнал его и спросил:

– Ну что, рады? А впереди у вас еще большая радость – свадьба!

Баоюй густо покраснел и плюнул с досады.

– Бессовестный! Уйди с глаз моих!

– Как это понять? – смутился Цзя Юнь. – А я думал, вы не…

– Что «не»? – оборвал его Баоюй, и Цзя Юнь не посмел сказать больше ни слова.

Учитель встретил Баоюя с улыбкой и промолвил:

– Слышал, твоего отца повысили в чине! Мог бы сегодня не приходить в школу.

– Я скоро уйду поздравлять батюшку, – отвечал Баоюй.

– Иди прямо сейчас, иди же! Отпускаю тебя. Только смотри не озорничай! Ты хоть и взрослый, а должен брать пример со своих старших братьев!

Баоюй поддакнул и ушел. У вторых ворот ему встретился Ли Гуй.

– Хорошо, что вы пришли, второй господин! – сказал Ли Гуй. – Я уже собирался за вами в школу!

– А кто приказал? – поинтересовался Баоюй.

– Старая госпожа, – ответил слуга. – Она велела искать вас в саду, а барышни сказали, что вы в школе, и просили передать учителю, чтобы отпустил вас на несколько дней – пока будут принимать поздравления. Еще я слышал, что по этому поводу пригласили актеров, и они дадут представление.

Они миновали вторые ворота и вошли во двор. Лица служанок сияли улыбками.

– Что вы так поздно? – сказали Баоюю служанки. – Скорее идите к старой госпоже, поздравьте с радостным событием!

У матушки Цзя собрались почти все. Не было только Баочай, Баоцинь и Инчунь.

Захлебываясь от радости, Баоюй поздравил матушку Цзя, госпожу Син и госпожу Ван, поздоровался с сестрами и обратился к Дайюй:

– Ты уже выздоровела, сестрица?

– Выздоровела, – слегка улыбнувшись, отвечала Дайюй. – Говорят, и ты прихворнул. Как сейчас себя чувствуешь?

– Как-то ночью вдруг заболело сердце, – сказал Баоюй, – а потом прошло, и я отправился в школу, даже некогда было тебя навестить.

Дайюй, не дослушав, повернулась к Таньчунь и о чем-то с ней заговорила.

– Глядя на вас, не скажешь, что вы целые дни проводите вместе, – засмеялась Фэнцзе, обращаясь к Баоюю и Дайюй. – Обмениваетесь вежливыми фразами, точь-в-точь как хозяин с гостем.

Все рассмеялись. Краска стыда залила лицо Дайюй, она растерялась, но после некоторого молчания воскликнула:

– Ничего вы не понимаете!

Снова раздался взрыв смеха.

Фэнцзе поняла, что сболтнула лишнее, и уже хотела перевести разговор на другую тему, но тут Баоюй вдруг сказал Дайюй:

– Представь, сестрица, какой наглец этот Цзя Юнь…

Сказал – и сразу осекся.

Все еще громче рассмеялись, а потом спросили:

– Что же ты замолчал?

Дайюй не знала, что ей хотел сказать Баоюй, и стала насмехаться над ним вместе со всеми. Ответить Баоюю было нечего, и он, улыбаясь, произнес:

– Я слышал, пригласили актеров. Когда же они приедут?

Все продолжали смеяться, в упор глядя на Баоюя.

– Ты слышал, ты и скажи, – произнесла Фэнцзе. – Зачем у нас спрашивать?

– Сейчас сбегаю расспрошу, – промолвил Баоюй.

– Погоди! – остановила его матушка Цзя. – Там люди пришли с поздравлениями, увидят, что ты носишься, – засмеют. Не серди отца, у него великая радость!

– Слушаюсь, – ответил Баоюй и степенно вышел.

Матушка Цзя обратилась к Фэнцзе:

– Кто говорил, что пригласили актеров?

– Второй дядя. Он и приглашал. Послезавтра счастливый день, и он хочет устроить чествование старой госпожи, господина и госпожи, – отвечала Фэнцзе. – Кроме того, день не только счастливый, но и праздничный! Послезавтра…

Она умолкла, поглядев на Дайюй. Та улыбнулась.

– И правда! – воскликнула госпожа Ван. – Ведь послезавтра день рождения моей племянницы!

Матушка Цзя стала припоминать, потом улыбнулась:

– Совсем я состарилась, все забываю, все путаю. Спасибо моей Фэнцзе! Она у меня вместо советника. Такое совпадение весьма кстати. Семья дядюшки нашей Фэнцзе пусть устроит праздник для всех, а семья Дайюй отпразднует день ее рождения!

– У бабушки все так складно, как в книге! – заявили все в один голос. – Неудивительно, что судьба даровала ей великое счастье!

В это время вошел Баоюй. Он слышал последние слова матушки Цзя и чуть не запрыгал от радости.

Обедали все вместе у матушки Цзя, было шумно и весело. Но рассказывать об этом мы не будем.



После обеда Цзя Чжэн возвратился из императорского дворца, куда ездил благодарить за милость, пошел поклониться в храм предков, а затем явился к матушке Цзя. Он даже не стал садиться и сразу вышел к гостям.

Во дворец Жунго непрерывным потоком шли родственники, у ворот сгрудились кони и коляски, в доме толпились знатные сановники. Поистине:

		…Вот уже и распускаются цветы,
		Пчел и бабочек шумлива суета.

		В полнолунье перед нами вся как есть
		Предстает небес и моря широта.

Через два дня состоялась церемония поздравлений. С самого утра приехали актеры. Перед гостиной матушки Цзя соорудили помост.

Мужчины в праздничных одеждах прислуживали снаружи у входа. Для родственников, явившихся с поздравлениями, накрыли столов десять, а то и больше, с угощениями и вином. Матушка Цзя выразила желание посмотреть новую интересную пьесу, и для нее поставили стеклянную ширму, отделявшую женскую половину от мужской. За ширмой тоже накрыли столы.

За главным столом сидели тетушка Сюэ с госпожой Ван и Баоцинь, за столом напротив – матушка Цзя с госпожой Син и Сюянь.

Два стола оставались свободными, и матушка Цзя приказала позвать девушек.

Вскоре Фэнцзе с целой толпой служанок привела Дайюй.

Одетая во все новое, она была так прелестна и грациозна, что казалось, сама Чан Э спустилась в мир смертных. С лица ее не сходила застенчивая улыбка. Сянъюнь, Ли Вань и Ли Ци хотели усадить Дайюй на почетное место, но она никак не соглашалась.

– Садись, садись, сегодня можно, – махнула рукой матушка Цзя.

– Разве у барышни Линь Дайюй сегодня тоже радостный день? – спросила тетушка Сюэ, вставая.

– Да, у нее день рождения, – улыбнулась в ответ матушка Цзя.

– Ай-я! Как же это я забыла! – воскликнула тетушка Сюэ и, подойдя к Дайюй, промолвила: – Прости мне мою рассеянность! Как только вернусь домой, пришлю Баоцинь пожелать тебе долголетия.

– Что вы, что вы! – воскликнула смущенная Дайюй.

Наконец все расселись.

Дайюй огляделась по сторонам и увидела, что нет Баочай.

– Как чувствует себя сестра Баочай? – спросила она тетушку Сюэ. – Отчего не пришла?

– Некому за домом присматривать, – ответила тетушка.

– Ведь у вас теперь есть невестка, – робко заметила Дайюй. – Можно было ее оставить. Видимо, сестре Баочай не захотелось идти, потому что здесь очень шумно. А я так по ней соскучилась!

– Спасибо тебе за заботу, – ответила тетушка Сюэ. – Она часто вас всех вспоминает. Непременно велю ей в самое ближайшее время навестить тебя и сестер!

Пока они вели разговор, девочки-служанки наполнили вином кубки, поднесли закуски. А немного спустя начался спектакль.

Первые два акта были поздравительными. Когда же начался третий, на сцене появились золотой отрок и яшмовая дева[6 - Золотой отрок и яшмовая дева – по преданию, слуги богини Гуаньинь.]. Отрок размахивал флагом, дева – драгоценным бунчуком. Они ввели под руки молодую женщину в одеянии из перьев всех цветов радуги, с черной повязкой на голове. Женщина пропела несколько тактов и ушла. Никто не знал, что это значит, но кто-то громким голосом объяснил:

– Этот акт называется «Ушедшая в мир иной», он из новой пьесы «Дворец Жуйчжу». Содержание пьесы следующее: Чан Э спускается в мир людей, где должна выйти замуж за простого смертного, но, к счастью, этому помешала богиня Гуаньинь, и Чан Э покинула мир, не успев выйти замуж. В этом акте показано, как она вознеслась на луну. Вы ведь слышали, какую она поет арию:

		Средь людей мы всегда помышляем
		Лишь о ветрах земных вожделений, —
		Но не вечны осенние луны
		И цветы при расцвете весеннем!
		А дворец Гуаньхань в отдаленье
		Неподвластен мирскому забвенью.

Четвертый акт назывался «Есть отруби», а пятый «Бодхисаттва с учениками переправляется через реку». Во время этого акта на сцене появились призрачный город и башни, поднялся шум.

В самый разгар веселья из дома Сюэ прибежала запыхавшаяся служанка и сказала Сюэ Кэ:

– Второй господин, поспешите домой! И госпоже надо ехать! Случилось несчастье!

– Какое несчастье? – встревожился Сюэ Кэ.

– Дома все узнаете! – отвечала служанка.

Не успев попрощаться, Сюэ Кэ помчался домой. Тетушка Сюэ в лице переменилась от испуга и вместе с Баоцинь немедля уехала. Начинался переполох.

– Нужно послать людей следом, пусть разузнают, что там стряслось, – промолвила матушка Цзя. – Может, это и нас касается!

– Вы совершенно правы, – поддакнули остальные.



А теперь оставим на время дворец Жунго и последуем за тетушкой Сюэ.

Возвратившись домой, она увидела у ворот служителей ямыня и приказчиков из лавки. Они закричали:

– Госпожа вернулась!

– Она скажет, что делать!

Увидев почтенных лет женщину в сопровождении целой толпы слуг и служанок, служители ямыня сразу поняли, что это и есть мать Сюэ Паня. Они оробели, встали навытяжку и пропустили тетушку Сюэ в дом.

Войдя в гостиную, тетушка Сюэ услышала вопли и плач Цзиньгуй.

Появилась Баочай со следами слез на лице.

– Мама! – вскричала девушка. – Успокойтесь! Сейчас необходимо действовать!

Вместе с Баочай тетушка Сюэ прошла во внутреннюю комнату. Узнав дорогой от служанки, что с сыном произошло несчастье, она никак не могла унять бившую ее дрожь.

– Ну кого же он?.. – сквозь рыдания спрашивала тетушка Сюэ.

– Ни о чем не спрашивайте, госпожа, – отвечали домашние. – Кого бы он ни убил, наказания ему не избежать! Подумаем лучше, что делать.

– О чем тут думать! – сквозь слезы воскликнула тетушка.

– Первым долгом надо собрать деньги, – посоветовали слуги. – Второй господин Сюэ Кэ повидается со старшим господином Сюэ Панем, а деньги отдаст чиновнику, который ведет дело, и попросит смягчить наказание. Надо также попросить господ из семьи Цзя замолвить за господина словечко перед высшим начальством. Служителям ямыня, которые стоят у ворот, тоже надо дать немного денег и отпустить. А мы тем временем начнем действовать.

– Прежде всего следует щедро вознаградить пострадавших и оплатить расходы на похороны убитого, – сказала тетушка Сюэ. – Если они не подадут в суд, дело можно будет замять.

– Нет, мама, – возразила Баочай. – Швыряться деньгами не нужно. Уж если дать – то немного. Слуги правы.

– И зачем только я родилась на свет? – запричитала тетушка Сюэ. – Хоть бы мне вместе с ним умереть, тогда сразу всему конец!

Баочай принялась ее утешать и, откинув дверную занавеску, крикнула слугам:

– Поезжайте вместе со вторым господином Сюэ Кэ к чиновнику и постарайтесь все уладить! Только живо! Не мешкайте!

Сюэ Кэ собрался уходить, а тетушку Сюэ служанки увели во внутренние покои.

– Непременно сообщай через слуг, как идут дела, – попросила Баочай. – Не обязательно всякий раз ездить домой.

Как только Сюэ Кэ ушел, Баочай вернулась к матери, стараясь хоть как-то ее успокоить.

Между тем Цзиньгуй напустилась на Цюлин:

– Вы вот хвастались, что как-то убили человека и вам с рук сошло, даже в столицу смогли уехать! Что у вас деньги и влиятельная родня. Сюэ Пань наслушался и тоже убил, надеясь на безнаказанность. А сейчас, смотрю, вы трясетесь от страха. Засудят господина Сюэ Паня, вы разбредетесь кто куда, а я страдай…

Она опять заплакала в голос.

Тетушка Сюэ так разгневалась, слыша это, что едва не лишилась рассудка, Баочай от волнения места себе не находила. От госпожи Ван пришла девочка-служанка узнать, что случилось.

Баочай уже считала себя членом семьи Цзя и решила от служанки ничего не скрывать.

– Подробностей мы не знаем, – проговорила она. – Знаем лишь, что брат кого-то убил и его арестовали. Какое будет предъявлено обвинение, сейчас неизвестно. Второй господин Сюэ Кэ поехал разузнать. Мы ждем от него вестей и тогда сообщим вашей госпоже! А пока передай госпоже благодарность за внимание. Может быть, нам придется обратиться к ней за помощью!

После ухода служанки тетушка Сюэ и Баочай не знали, чем заняться, так были растерянны.

Через два дня вернулся слуга, ездивший вместе с Сюэ Кэ, и привез от него письмо, которое девочка-служанка не мешкая передала Баочай.

Вот что писал Сюэ Кэ:

«Старший брат не совершал преднамеренного убийства. Нынче утром я подал прошение, но ответа пока нет. Показания старшего брата не в его пользу. После ответа на мое прошение снова будет суд, и если брату удастся изменить показания, ему, возможно, сохранят жизнь. Пришлите немедля пятьсот лянов серебра на расходы! Пусть матушка ни о чем не беспокоится! Подробности расскажут слуги».

Баочай прочла письмо вслух тетушке Сюэ.

Утирая катившиеся по щекам слезы, тетушка Сюэ сказала:

– Судя по письму, неизвестно, помилуют его или приговорят к казни!

– Не убивайтесь так, мама! – просила Баочай. – Послушаем, что скажет слуга, а потом подумаем, что делать.

Тетушка Сюэ послала служанку за слугой, приехавшим от Сюэ Кэ, и, когда тот явился, велела:

– Расскажи подробно, что случилось с Сюэ Панем!

– Вечером, накануне отъезда, старший господин Сюэ Пань сказал второму господину такое, что вспомнить страшно… – начал слуга.

Если хотите узнать, что рассказал слуга, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят шестая



Продажный чиновник, получив взятку, изменяет содержание судебного постановления;


непорочная дева, затаившая нежные чувства, объясняет правила игры на цине



Итак, Баочай прочла матери письмо Сюэ Кэ, после чего тетушка Сюэ вызвала слугу и спросила:

– Можешь ли ты рассказать подробно, как старший господин убил человека?

– Подробностей не знаю, – отвечал слуга. – В день отъезда старший господин сказал второму господину…

Тут слуга огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, продолжал:

– Старший господин сказал, что ему надоели домашние скандалы, и он решил отправиться на юг за товарами с еще одним торговцем, который живет примерно в двухстах ли к югу от нашего города. К этому торговцу и отправился старший господин. По пути он встретил знакомого актера Цзян Юйханя, ехавшего с труппой в тот же город, и они зашли в кабачок выпить вина и закусить. Трактирный слуга все время поглядывал на Цзян Юйханя, что рассердило старшего господина. После отъезда Цзян Юйханя старший господин разыскал нужного ему человека и пригласил в кабачок. Захмелев, старший господин велел трактирному слуге заменить вино, но тот замешкался, и старший господин принялся его ругать. Слуга стал огрызаться; старший господин замахнулся на него чашкой, но тот оказался не робкого десятка и подставил голову, крикнув господину: «Бей!» Старший господин хватил слугу чашкой по голове, хлынула кровь, и слуга упал. Некоторое время он продолжал браниться, а потом умолк.

– Почему же старшего господина никто не удержал?! – вскричала тетушка Сюэ.

– Я не посмел, – отвечал слуга.

– Ладно, иди, – сказала тетушка Сюэ и, когда слуга ушел, отправилась к госпоже Ван попросить ее переговорить с Цзя Чжэном. Цзя Чжэн расспросил об обстоятельствах дела, но ничего определенного не обещал, сказав, что надо дождаться ответа на прошение Сюэ Кэ.

Тетушка Сюэ тем временем отвесила в лавке серебро, вручила слуге и велела немедленно доставить Сюэ Кэ.

Через три дня от Сюэ Кэ прибыло письмо, в котором говорилось:

«Деньги получил, раздал служителям ямыня.

Старший брат под стражей, но пыткам не подвергается, поэтому не беспокойтесь.

Здешние люди хитры и коварны, родственники убитого и свидетели никаким уговорам не поддаются, даже друг старшего брата, с которым они вместе ходили в трактир, на их стороне.

В этом незнакомом месте, среди чужих людей нам с Ли Сяном посчастливилось встретить доброго человека, и он дал полезный совет, разумеется за вознаграждение. Необходимо, сказал он, связаться с тем самым У Ляном, с которым старший брат ходил в кабачок, посулить ему денег и попросить взять брата на поруки и уладить дело. Если же тот не согласится, заявить, что Чжан Саня, трактирного слугу, убил он, У Лян, а всю вину свалил на человека, приехавшего из чужих краев. Если он испугается, все будет в порядке.

Я разыскал У Ляна, и он согласился. Подкупил родственников покойного и свидетелей и написал новое прошение. На первое прошение пришел ответ. Привожу его полностью, а также само прошение:

«Сие прошение от такого-то.

Обращаюсь по делу старшего брата, несправедливо обвиненного.

Мой старший брат Сюэ Пань, уроженец Нанкина, временно проживающий в Сицзине, такого-то числа, месяца и года отправился из вышеупомянутого места жительства на юг по торговым делам. Не минуло и нескольких дней после его отъезда, как слуга вернулся домой с письмом, в котором говорилось, будто мой старший брат учинил убийство. Я прибыл на место происшествия и здесь узнал, что брат случайно убил некоего Чжан Саня.

Я побывал в тюрьме, где содержится брат, и тот слезно молил о помощи, уверяя, что никогда не был знаком с семьей Чжанов и не питал к ней вражды.

Но случилось так, что старший брат потребовал у трактирного слуги заменить вино, а тот замешкался, и брат в гневе выплеснул вино из своей чашки на пол. Чашка выскользнула из рук, угодила в голову Чжан Саню, который в это время нагнулся, чтобы поднять что-то с полу, и убила оного насмерть.

Удостоившись великой милости предстать пред глазами начальства для допроса, мой брат, убоявшись пыток, признал себя виновным в убийстве, совершенном во время драки.

К счастью, будучи гуманным и великодушным и зная, что брат мой обвинен несправедливо, Вы не вынесли ему поспешного приговора.

Ныне старший брат содержится под стражей, и я, подавая сие прошение, нарушаю закон. Только любовь к брату заставила меня идти на риск, пренебрегая опасностью. Почтительно кланяюсь, умоляя о милосердии, и прошу снова допросить брата и свидетелей и проявить милость, дабы наша семья, испытав на себе Вашу высочайшую гуманность, была вечно и беспредельно счастлива!

С чем и обращаюсь к Вам в сем прошении».

Далее следовало решение по делу:

«Тело убитого освидетельствовано, улики не вызывают никаких сомнений. Пытки по отношению к арестованному не применялись. Он сам признался, что во время драки совершил убийство, о чем его собственные показания имеются в деле. Вы прибыли издалека и не присутствовали при убийстве, как же вы можете по выдуманным показаниям обжаловать наше решение?!

В соответствии с законом вас следовало бы наказать. Но, помня о ваших чувствах к брату, прощаю вас. Прошение отклоняется…»

Тут тетушка Сюэ воскликнула:

– Значит, спасти его невозможно?! Как же быть?

– Тут еще что-то написано, – заметила Баочай и прочла: – «Об одном весьма важном обстоятельстве вы узнаете от посланного мной слуги».

Тетушка Сюэ позвала слугу, и тот сказал:

– В уезде, где сейчас находится ваш сын, хорошо известно о богатстве и могуществе вашей семьи. Необходимо добиться покровительства в столице и преподнести богатые подарки начальнику уезда, тогда дело могут пересмотреть и смягчить приговор. Только медлить нельзя, не то будет поздно.

Тетушка Сюэ отпустила слугу, а сама отправилась во дворец Жунго и рассказала о случившемся госпоже Ван, умоляя еще раз поговорить с Цзя Чжэном.

Ходатайствовать через кого-нибудь перед начальником уезда Цзя Чжэн согласился, а о деньгах и подарках слышать не хотел. Видя, что от Цзя Чжэна толку не добиться, тетушка Сюэ обратилась к Фэнцзе и Цзя Ляню. Истратив несколько тысяч лянов серебра, она наконец подкупила начальника уезда, и Сюэ Кэ получил возможность действовать.

Через некоторое время состоялся суд, на который были вызваны свидетели и родственники убитого.

Привели и Сюэ Паня. Чиновник-делопроизводитель проверил но списку имена пришедших. Начальник уезда велел старосте сличить прежние показания свидетелей с нынешними, а затем стал допрашивать Чжан Ван, мать убитого, и Чжан Эра – его дядю.

Вот что рассказала мать:

– Мой муж Чжан Да умер восемнадцать лет назад. Старшего и второго сына тоже нет в живых, оставался лишь младший сын – Чжан Сань, еще не женатый. В нынешнем году ему исполнилось двадцать три года. Средств к существованию у нас не было, и сыну пришлось работать в кабачке семьи Ли. Я была вне себя от горя, узнав, что с ним случилось. О, господин, я чуть не умерла! Побежала туда. Смотрю, сын мой лежит на полу, из головы хлещет кровь, вот-вот скончается. Я бросилась к нему, стала спрашивать, кто его так отделал, но он уже не мог ответить. Не помня себя, я вцепилась в убийцу, этого выродка!..

Служители прикрикнули на женщину, чтобы осторожнее выражалась. Чжан Ван стукнулась лбом об пол и продолжала:

– Умоляю вас, светлейший господин, не оставьте преступника безнаказанным! Ведь он отнял у меня единственного сына!

Начальник уезда приказал увести женщину и стал допрашивать слугу из кабачка.

– Чжан Сань был у вас в лавке в работниках?

– Не в работниках, в половых, – отвечал тот.

– В день убийства ты показал, что Чжан Саня убил Сюэ Пань, ударив чашкой по голове, – продолжал начальник уезда. – Ты сам это видел?

– Я в это время был за прилавком, – отвечал Ли Эр, – только слышал, что кто-то в комнате для гостей требует вина, а потом раздался крик: «Он убит!» Я побежал туда и увидел Чжан Саня. Он лежал на полу и не двигался. Я сообщил старосте стодворки и матери пострадавшего. Как все это произошло, не знаю, почтеннейший господин, поэтому прошу вас допросить тех, кто находился в комнате для гостей.

– На следствии ты показал, что видел все собственными глазами! – закричал начальник уезда. – А сейчас говоришь, «ничего не знаю»!

– Это я с перепугу говорил всякие глупости, – отвечал Ли Эр.

Служители ямыня прикрикнули на него, чтобы не болтал лишнего.

Затем начальник вызвал У Ляна:

– Ты был в кабачке вместе с обвиняемым? Каким образом Сюэ Пань ударил пострадавшего? Говори правду!

– В тот день господин Сюэ Пань пригласил меня выпить вина, – стал рассказывать У Лян. – Вино ему не понравилось, и он потребовал его заменить, но Чжан Сань не соглашался. Тогда господин Сюэ Пань рассердился и выплеснул ему вино прямо в лицо, но тут выпустил ненароком чашку, и она угодила Чжан Саню в голову. Все это я видел собственными глазами.

– Ерунда! – вскричал начальник уезда. – Сюэ Пань был пойман с поличным и признал себя виноватым. Первый раз ты говорил по-другому!.. Всыпать ему!

Служители схватили У Ляна.

– Я говорю правду. Сюэ Пань не дрался с Чжан Санем! – вскричал У Лян. – У него чашка выскользнула из рук и угодила Чжан Саню в голову. Явите милость, почтенный господин, спросите у Сюэ Паня. Он скажет!

Начальник велел подвести Сюэ Паня и спросил:

– Почему ты обозлился на Чжан Саня? Как убил его? Говори!

– Будьте милосердны, почтенный господин! – взмолился Сюэ Пань. – Я не хотел бить Чжан Саня, только выплеснул вино на пол, потому что он не хотел его заменить. Но чашка выскользнула у меня из рук и попала ему в голову. Я бросился к Чжан Саню, хотел помочь, но тщетно, вскоре он умер от потери крови. А в убийстве я признался лишь потому, что боялся пыток. Прошу вас, почтенный господин, явить снисхождение!

– Ну и глуп же ты! – крикнул начальник уезда. – То говорил, что в гневе ударил его чашкой по голове, теперь утверждаешь, что чашка выскользнула из рук!

Как ни сердился начальник, грозя пытками и побоями, Сюэ Пань стоял на своем.

Начальник приказал следователю огласить результаты обследования трупа.

– При обследовании на теле убитого ран не обнаружено, – доложил следователь. – На темени – рана длиною в один цунь и семь фэней, от удара тяжелым предметом, и трещина на кости в три фэня шириной, что тоже свидетельствует о нанесении удара.

Начальник уезда знал, что в эту бумагу уже внесены изменения, поэтому прекратил допрос и велел свидетелям подписать новые показания.

– Высокочтимый начальник! – вдруг завопила Чжан Ван. – Я слышала, что на теле моего сына обнаружено еще несколько ран! Почему же о них умолчали?

– Эта женщина болтает всякую чушь! – вскричал начальник. – Вот бумага с результатами обследования трупа! Видишь?

Он вызвал Чжан Эра – дядю убитого и спросил:

– Помнишь, сколько было ран на теле твоего племянника?

– Одна рана, на голове, – отвечал Чжан Эр.

– Подойди-ка сюда! – подозвал начальник уезда Чжан Ван. Он приказал писарю показать женщине акт обследования, а старосте стодворки и дяде убитого – разъяснить ей его содержание. После этого начальник велел всем подписать свои показания, а обвиняемого содержать под стражей до получения указаний высшего начальства. На том суд закончился и все разошлись, а Чжан Ван начальник велел выгнать, поскольку она не уходила и продолжала кричать.

– Зачем понапрасну оговаривать человека, если все получилось случайно? – пытался урезонить женщину Чжан Эр. – Господин начальник уезда уже вынес решение, и нечего скандалить!

Сюэ Кэ, дожидавшийся окончания суда снаружи, очень обрадовался, узнав о решении, и послал нарочного домой сообщить, что, как только решение по делу будет утверждено, Сюэ Пань сможет откупиться от наказания. А он, Сюэ Кэ, пока будет жить здесь и ждать новостей.

Вдруг Сюэ Кэ заметил, что народ на улице перешептывается:

– Умерла какая-то гуйфэй, и государь на три дня отменил всякие аудиенции.

Город, в котором находился Сюэ Кэ, был расположен неподалеку от императорских усыпальниц, поэтому начальник уезда занялся приведением в порядок дорог. Теперь ему не до Сюэ Паня, – решил Сюэ Кэ, отправился в тюрьму и сказал брату:

– Не беспокойся и ожидай решения! Я съезжу на несколько дней домой и вернусь!

Сюэ Пань очень переживал за мать и велел Сюэ Кэ передать ей, что с ним ничего не случится, надо только сделать щедрые подношения начальнику уезда, и он сможет вернуться домой.

С Сюэ Панем остался Ли Сян, а Сюэ Кэ отправился домой и рассказал матери о том, как начальник уезда из корысти вынес решение на основании ложных показаний.

– Придется дать еще денег родственникам убитого, – заключил Сюэ Кэ, – и раскошелиться на подарки для важных чиновников.

Тетушка Сюэ немного успокоилась и сказала:

– Хорошо, что ты приехал! Столько дел накопилось. Прежде всего надо пойти во дворец Жунго поблагодарить за помощь. В связи с кончиной Чжоу-гуйфэй почти все члены рода Цзя ежедневно ездят ко двору, и мне следовало бы переехать к ним присматривать за домом, но я не могла, ведь и у нас почти никого нет. Так что приехал ты весьма кстати.

– А я приехал только потому, что услышал о кончине Цзя-гуйфэй. Только мне показалось странным, что она ни с того ни с сего умерла.

– В прошлом году она болела, – промолвила тетушка Сюэ, – но потом поправилась и до последнего времени была здорова. Вот только со старой госпожой из дворца Жунго несколько дней назад произошло нечто странное – стоило ей закрыть глаза, как мерещилась Юаньчунь. Что за причина – понять никто не мог. Стали разузнавать, оказалось, с Юаньчунь ничего не случилось. А третьего дня старая госпожа вдруг говорит: «Как это Юаньчунь одна приехала к нам?..» Все подумали, что старая госпожа бредит, и не придали ее словам значения. А она опять говорит: «Вы вот не верите, а не кто иной, как Юаньчунь мне сказала: „О, как быстро минута расцвета прошла! Вы должны бы себя оградить поскорей от житейского зла!“ Все говорили: „Чувствуя приближение смерти, человек всегда вспоминает о прошлом и задумывается о будущем“. А на следующее утро в доме поднялся переполох, прошел слух, будто наша государыня тяжело больна, и женщинам из семьи Цзя велено прибыть во дворец ее навестить. Все принялись собираться в дорогу, но только вышли за порог, как пришла весть о кончине Чжоу-гуйфэй. Не кажется ли тебе странным, что слухи, о которых ты говоришь, совпали с тем, что у нас происходило?

– Слухи есть слухи! – вмешалась в разговор Баочай. – Даже во дворце Жунго слово «государыня» всех сбило с толку, поднялся переполох, и успокоились, лишь когда выяснилось, что умерла другая гуйфэй. В последнее время из дворца Жунго приходили и молодые и старые служанки и все в один голос уверяли, будто знали, что умрет не наша государыня. Я их спросила: «Откуда же вы это знали?» Они ответили: «Как-то раз из провинции приехал гадатель, чьи предсказания всегда сбываются. Старая госпожа велела написать гороскоп Юаньчунь, положить между другими гороскопами и отправить гадателю. Тот заявил: „По-моему, время рождения барышни, явившейся на свет в первый день первого месяца, указано неверно. А если верно, она не может жить в вашем доме, слишком высоко ее положение“. – „Это не важно, – сказали гадателю, – предскажите судьбу согласно гороскопу“. Тогда гадатель промолвил: „Из циклических знаков „цзя“ и „жэнь“, означающих год рождения, и „бин“ и „инь“, означающих месяц рождения, три знака символизируют „утерю чинов и разорение семьи“. Только знак „шэнь“ толкуют как „достижение высокого положения вдали от дома“; это значит, что барышня в семье проживет недолго и пользы от нее для родных не будет. Что касается дня рождения, то он падает на циклические знаки „и“ и „мао“ и означает дерево в начале весны – оно расцветает и с каждым днем становится краше, чем больше его полируют, тем изящнее из него получается вещь. Первый циклический знак „син“, означающий час ее рождения, относится к стихии „золота“, что предвещает знатность, второй знак „сы“ предсказывает, что высокого положения добьется лишь тот, кто окажется вдали от дома. Такое сочетание знаков истолковывается как „взлет к небу на крылатом коне“. Еще гадатель говорил, что в один прекрасный день барышне улыбнется счастье и она станет знатной. „Небо и луна будут ей покровительствовать, и она удостоится милости стать обитательницей перечных покоев. Если гороскоп этой барышни правилен, быть ей государыней…“ Не значит ли это, что гадатель предсказал все точно? Мы помним, как он сказал: „Жаль, что слава ее и процветание недолговечны! Год со знаком „инь“ и месяц со знаком „мао“ грозят ей гибелью, ибо к тому времени она уподобится дереву с ажурной, очень непрочной резьбой“. Это предсказание, видимо, все забыли и напрасно беспокоились. Мне случайно пришли на память слова гадателя, и я хочу спросить старшую госпожу Ли Вань: разве в обозначение нынешнего года входит циклический знак „инь“, а в обозначение нынешнего месяца – знак «мао“?

Едва Баочай умолкла, как в разговор вмешался Сюэ Кэ.

– Чужие дела нас не касаются, – сказал он. —А вот какая злая звезда принесла старшему брату такое несчастье, хотелось бы знать. Возьму-ка я гороскоп Сюэ Паня, отнесу гадателю, пусть скажет, грозит ли брату опасность.

– Этот гадатель откуда-то приезжал, не знаю, в столице ли он сейчас, – заметила Баочай и принялась помогать тетушке Сюэ собираться во дворец Жунго. Там ее первым долгом спросили, как обстоят дела у Сюэ Паня, на что тетушка Сюэ ответила:

– Ожидаем решения высших чиновников. До смертной казни, надеемся, дело не дойдет!

Услышав это, все немного успокоились, а Таньчунь обратилась к тетушке Сюэ:

– В прошлый раз, когда все разъехались, дом оставили на ваше попечение, но сейчас у вас у самих полно забот, и неловко вас просить о таком одолжении. Поэтому госпожа беспокоится.

– Все это время я и в самом деле не могла вам помочь. Сюэ Кэ уехал выручать Сюэ Паня, от нашей невестки проку никакого, а Баочай одной не управиться. Но сейчас начальник уезда, где находится Сюэ Пань, занят приготовлениями к похоронам Чжоу-гуйфэй и судебными делами не занимается. Сюэ Кэ вернулся домой, и я смогла навестить вас.

– Поживите у меня несколько дней, тетушка, – попросила Ли Вань. – Я буду рада.

– Мне и самой хочется у вас пожить, – ответила тетушка, – вот только Баочай одной дома тоскливо.

– Взяли бы ее с собой, – произнесла Сичунь.

– Как-то неловко, – ответила тетушка. – Ведь раньше она жила здесь.

– Ничего ты не понимаешь, – вмешалась Ли Вань. – Как она может прийти, если у них в доме такое несчастье?!

Сичунь смутилась и не произнесла больше ни слова.

Пришла матушка Цзя, возвратившаяся из дворца, справилась о здоровье тетушки Сюэ и поинтересовалась, как дела у Сюэ Паня. Тетушка ей все подробно рассказала.

Баоюй, который тоже был здесь, услышав, что тетушка Сюэ упомянула о Цзян Юйхане, подумал: «Если он в столице, почему не навестил меня?» Но расспрашивать не решился.

Заметив, что нет Баочай, Баоюй опечалился, но тут пришла Дайюй, и он сразу повеселел и вместе с сестрами остался ужинать у матушки Цзя.

Тетушка Сюэ согласилась погостить у старой госпожи и расположилась в ее флигеле.

Баоюй, возвратившись домой, едва переоделся, как вдруг вспомнил о поясе, некогда подаренном ему Цзян Юйханем.

– У тебя сохранился красный пояс, который я тебе отдал? – спросил он у Сижэнь.

– Сохранился, – ответила Сижэнь. – Что это ты о нем вспомнил?

– Просто так!

– Говорят, старший господин Сюэ Пань связался с негодяями и совершил убийство! Слышал? – спросила Сижэнь. – Чем думать о всяких глупостях, занимался бы лучше науками! А то беспокоишься о каком-то поясе.

– А я не беспокоюсь, – возразил Баоюй. – Есть он или пропал, мне все равно. Я только спросил, а ты невесть что наговорила!

– Ничего плохого я не сказала, – отвечала Сижэнь. – Кто постигает науки и знает правила поведения, должен неустанно совершенствоваться. Радоваться любимому другу, когда тот приходит, относиться к нему с уважением.

Слова Сижэнь взволновали Баоюя, и он воскликнул:

– Нескладно получилось! Я только что от бабушки, у нее собралось столько народа, что мне не удалось перемолвиться и словечком с сестрицей Дайюй. А она словно не замечала меня и ушла первая. Сейчас сбегаю к ней на минутку!

– Поскорее возвращайся! – крикнула вслед Сижэнь. – Я заговорила о друге, а ты и обрадовался!

Баоюй промолчал и направился к павильону Реки Сяосян. Дайюй он застал за книгой.

– Почему ты так рано домой убежала, сестрица? – с улыбкой спросил Баоюй, подойдя к девушке.

– Ты не обращал на меня внимания, не разговаривал, что же мне оставалось делать? – ответила Дайюй тоже с улыбкой.

– Все так шумели, что я слова не мог сказать, – оправдывался Баоюй. Он старался угадать, что читает Дайюй, но ничего не понимал. Не мог найти ни одного знакомого иероглифа. Все они, правда, что-то напоминали. Один иероглиф, казалось ему, обозначает «гортензию», другой – слово «безбрежный», третий – слово «большой», рядом стоял иероглиф «девять», только с лишней чертой, между иероглифами «большой» и «девять» – иероглиф «пять», затем подряд шли иероглифы «пять», «шесть» и «дерево», а под ними – снова «пять».

Баоюй смотрел и не переставал удивляться. Потом сказал:

– Ты сделала поистине огромные успехи, сестрица. Даже книги по магии выучилась читать!

Дайюй прыснула со смеху.

– Ты что, не видел нот для циня? А еще считаешь себя ученым!

– Это я нот не видел?! – вскричал Баоюй. – Но ведь здесь нет ни одного знакомого иероглифа! А тебе откуда эти знаки известны?

– Не были бы известны – не стала бы читать! – возразила Дайюй.

– Не верю, – произнес Баоюй. – Впервые слышу, что ты умеешь играть на цине. У нас в кабинете их несколько висит. В позапрошлом году к нам приезжал один музыкант, кажется, Цзи Хаогу. Отец попросил его что-нибудь сыграть, но гость, повертев в руках цинь, заявил, что инструмент никуда не годится, и обратился к отцу: «Если вам, почтенный господин, хочется послушать мою игру, я как-нибудь приеду со своим цинем и охотно исполню вашу просьбу». Но он так и не приехал. Видимо, решил, что батюшка не разбирается в музыке. А ты почему вздумала скрывать свои способности?

– Ничего я не скрываю! – воскликнула Дайюй; – Я и в самом деле не умею играть. Просто почувствовала себя лучше и стала просматривать книги. Заметила на полке ноты для циня и заинтересовалась. Объяснения в начале книги к правилам и приемам игры на инструменте оказались понятными. Игрой на цине древние успокаивали душу и воспитывали характер. Когда я была в Янчжоу, то брала уроки музыки, даже научилась играть, но потом все забросила. Верно говорят: «Три дня не поиграешь – пальцы теряют гибкость». Недавно мне попались ноты, но текстов песен при них не было, только указаны названия, поэтому я уловила мелодию лишь после того, как разыскала слова песен. Хорошо исполнять песни – трудно. В книге говорится, что Ши Куан[7 - Ши Куан – знаменитый музыкант, живший в княжестве Цзинь в эпоху Чуньцю (722—481 гг. до н.э.).] игрой на цине мог вызвать ветер и гром, драконов и фениксов. Мудрейший Кун-цзы учился играть на цине у Ши Сяна[8 - Ши Сян – музыкант из княжества Лу, современник Конфуция (551—479 гг. до н.э.).] и считал, что в игре на этом инструменте его учитель не уступает Вэнь-вану. Когда истинный музыкант встречает человека, способного понять музыку его души…

Ресницы Дайюй дрогнули, она опустила голову.

– Милая сестрица, как все это интересно! – воскликнул Баоюй. – Но прошу тебя, объясни мне хоть несколько из тех знаков, которые перед тобой!

– А что тут объяснять, – промолвила Дайюй, – ты с одного слова все поймешь!

– Я, видимо, туп. Объясни, что значит иероглиф «большой» с крючком и знак «пять» между ними, – попросил Баоюй.

– Ну ладно, смотри, – засмеялась Дайюй. – Иероглиф «большой» со знаком «девять» означает, что во время игры на цине большой палец следует положить на девятый лад. Знак «пять» с крючком – что правой рукой надо ударить по пятой струне; таким образом, это не иероглифы, а условные значки для обозначения определенного музыкального тона. Все очень просто. Что касается слов «протяжно», «мягко», «свободно», «плавно», «бодро», «весело», то они означают, как надо играть, обычно – в каком темпе.

– Милая сестрица, ты так хорошо знаешь правила игры на цине, что можешь научить всех нас играть, – сказал Баоюй.

– Злоупотреблять игрой на цине нельзя, – ответила Дайюй. – Древние брали цинь в руки, чтобы успокоить душу и заглушить низменные страсти. Уходили в самую дальнюю комнату внутренних покоев, в лес, в горы либо на берег реки, где тишина, где дует свежий ветерок и светит луна. Там они, бывало, погружаются в благовонные волны, их не тревожат суетные мысли, плоть и дух пребывают в равновесии, и тогда душою они сливаются с божествами и проникают в сущность самого «дао». Вот почему древние говорили: «Трудно встретить того, кто понял бы музыку души твоей». И они играли в одиночестве под свежим ветром и ясной луной, среди голубых сосен и причудливых скал, среди диких обезьян и старых аистов, чтобы не осквернить цинь. Игра на нем – большое искусство. Прежде чем взять в руки цинь, необходимо привести в порядок одежду, начиная с головного убора, надеть следует плащ из перьев аиста либо широкий халат, подражая предкам, – лишь тогда ты достоин коснуться божественного инструмента. Вымой руки, воскури благовония, сядь на мягкое ложе, положи цинь на столик так, чтобы его пятый лад находился против твоего сердца, и начинай играть обеими руками – лишь тогда тело и душа придут в гармонию. Играть следует торжественно или бодро, в зависимости от настроения…

– Я хотел учиться развлечения ради, – сказал Баоюй. – А так, как ты говоришь, действительно трудно!..

Вошла Цзыцзюань и, взглянув на Баоюя, с улыбкой спросила:

– Чем это второй господин так взволнован?

– Сестрица просвещает меня в моем невежестве! – воскликнул Баоюй. – Так бы и слушал ее без конца.

– Я не об этом, – сказала Цзыцзюань. – Скажите лучше, что привело вас нынче сюда? Почему раньше не приходили?

– Я слышал, сестрица больна, и не хотел ее беспокоить, – ответил Баоюй. – Кроме того, школа отнимает все время.

– Не утруждайте, пожалуйста, барышню, – прервала его Цзыцзюань. – Она лишь недавно поправилась.

– А я заслушался и не подумал, что она устала! – воскликнул Баоюй.

– Я совсем не устала, – возразила Дайюй, – напротив, эта беседа для меня – развлечение. Боюсь только, что не очень хорошо объясняю.

– Не бойся, постепенно я все пойму! – заверил ее Баоюй, вставая, и добавил: – В самом деле, сестрица, тебе нужно отдохнуть! Завтра расскажу о нашем разговоре Таньчунь и Сичунь и пришлю их к тебе, пусть учатся музыке, а я буду вас слушать.

– Выбрал для себя самое легкое, – засмеялась Дайюй. – Но если слушать не понимая… – Она осеклась, подумав о своих чувствах к Баоюю.

– Главное – научитесь играть, я буду с удовольствием слушать, – промолвил Баоюй. – А окажусь «быком»[9 - …окажусь «быком»… – Намек на поговорку «Не играй на цине перед быком».], не обращайте внимания.

Дайюй слегка улыбнулась и покраснела, а Цзыцзюань и Сюэянь рассмеялись.

Баоюй собрался уходить, когда вошла Цювэнь, а с ней другая служанка, державшая в руках горшок с орхидеей.

– Госпоже прислали в подарок четыре горшка с орхидеями, – сказала Цювэнь, – но ей некогда заниматься цветами, и она велела один цветок отнести второму господину Баоюю, а другой – барышне Дайюй.

Дайюй заметила два бутона на одной веточке – и сердце ее дрогнуло. Она не знала, счастливое это предзнаменование или несчастливое. Из задумчивости ее вывел Баоюй. Поглощенный мыслями о цине, он сказал:

– А почему бы тебе, сестрица, не сочинить песню на мотив «Гляжу на орхидею»?

Дайюй стало не по себе. Проводив Баоюя и вернувшись в комнату, она поглядела на цветок и подумала: «Весной все расцветает, на деревьях появляются листья, а я молода, но немощна, словно тростник или ива осенью! Если бы мои мечты сбылись, возможно, я постепенно поправилась бы! Но проходит весна, и ветер и дождь срывают лепестки!»

При этой мысли слезы заструились из глаз Дайюй. «Что это с барышней? – подумала Цзыцзюань. – Только что была веселой, а поглядела на цветы – и расстроилась».

Цзыцзюань всячески старалась развлечь барышню, когда явилась служанка от Баочай.

Если хотите узнать, с чем она пришла, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят седьмая



Расстроенная печальными стихами и воспоминаниями, девушка играет на цине;


в предающуюся созерцанию молодую монахиню вселяется дух блуждающего огня



Итак, Дайюй велела впустить служанку. Та справилась о здоровье Дайюй и отдала письмо. Дайюй предложила служанке чаю, а сама принялась читать письмо:

«Увы, я не смогла провести с тобой день твоего рождения. На нас обрушилось столько неприятностей, а мать уже стара, ей не углядеть за всем. По целым дням у нас грызня и скандалы, а тут еще свалилось несчастье – неотвратимое, как ветер или дождь. Я совершенно не сплю, ночами ворочаюсь с боку на бок, одолевают мрачные мысли! Мы с тобой очень близки по духу, и ты должна меня понять!

Помнишь нашу «Бегонию»? А как мы осенью любовались хризантемами и ели крабов, помнишь? Весело тогда было. Запали в душу такие строки:

		Ты родилась в недобрый день, под несчастливою звездой.
		Тогда предчувствие невзгод жизнь омрачило всей семье.
		Сковала, как сирот, сестер неодолимая печаль,
		А матушка в года свои совсем ослабла, одряхлела…
		Покоя не было у нас весь день, с рассвета до темна
		Рычанье тигра, песий лай[10 - …Рычанье тигра, песий лай… – Баочай имеет в виду брань жены старшего брата Ся Цзиньгуй.] не утихали ни на миг,
		Потом обрушилась беда… Весь дом несчастье потрясло, —
		Неистовей, чем ветра шквал, сильней, чем ливень в непогоду[11 - …Ветра шквал… ливень в непогоду… – Образы из стихотворения танского поэта Лю Цзунъюаня «Поднимаясь на городскую стену города Лючжоу…», в котором есть строки:Ветра шквал разбросал небрежноЛистья лотоса на воде,И смоковницу дождь жестокийИсхлестал и прибил к стене.].
		Ночь глубока, а я томлюсь. Ворочаюсь, и – не заснуть.
		О, бесконечная печаль! Нет ей начала, нет конца!
		С тобою мысленно делю раздумья грустные свои,
		Лишь у тебя могу искать сочувствие и пониманье…
		Я вспоминаю, как возник наш круг – «Бегония» – в те дни,
		Когда осенняя пора в нас породила свежесть чувств,
		Любуясь хризантемой, мы вкушали крабов не спеша,
		Был тесен долгий наш союз, и всем казалась жизнь отрадной.

		…Я помню фразу из стиха, которую хочу прочесть:
		«Одну лишь верхнюю из веток
		Не заслоняет тень от мира,

		А веток остальных удел
		Неторопливо расцветать…»

		Никто так горько не вздыхал о быстротечности расцвета,
		Как мы с тобою в те часы, когда одни цветам внимали…

		…Воспоминанья о былом сейчас растрогали меня,
		Я в четырех строфах тебе поведать так хочу об этом.
		Нельзя сказать, что нет причин прорваться стону моему;
		И все же песню предпочту, в которой растворятся слезы.

		Прискорбно: меняется времени счет,
		И снова холодная осень подкралась.
		Тревожит по-прежнему горе семьи,
		Живу одиноко, в разлуке печалясь…

		Мне чудится в северной комнате мать, —
		Возможно ль не помнить ее треволненья?
		Печаль ее, нет, не могла я унять,
		Поэтому в сердце, как прежде, – смятенье…


* * *

		Сгущается в небе копна облаков,
		И ветер вздыхает и стонет уныло,
		Иду к середине двора, где листва
		Под инеем белым засохла, застыла.

		Куда мне податься? Что делать? Как быть?
		Утрачена радость. Приходит усталость.
		Лишь горечь да жалость в глубинах души,
		Лишь горечь да жалость… Вот все, что осталось!


* * *

		Есть омут, где ищет покоя осетр;
		Есть балка под крышей – журавль к ней
		стремится; Дракон обретает жилье под водой,
		А мой где приют, незатейливой птицы?

		Я никну от горестных дум головой
		И так вопрошаю пространство и дали:
		«О, Неба бескрайность! О, толща земли!
		А вы б затаенную скорбь угадали?..»


* * *

		Серебряный в небе бледнеет поток[12 - Серебряный в небе бледнеет поток… – Имеется в виду Млечный Путь.],
		Тепло исчезает, и холодом веет.
		Луна искривила под утро лучи,
		А чайник затих и вот-вот опустеет…[13 - …А чайник затих и вот-вот опустеет… – Иносказание со смыслом: ночь уже на исходе, и скоро будет рассвет.]
		Печальное сердце стучит и стучит,
		Но вздох мой невольный – увы – не поможет.
		И все ж на призывный и жалобный стон
		Сочувственно ты отзовешься, быть может?»

Дайюй прочла и сама загрустила.

«Эти стихи, – подумала девушка, – Баочай послала не кому-нибудь, а именно мне, мы и в самом деле очень близки по духу и понимаем друг друга».

В это время снаружи донеслись голоса:

– Сестра Дайюй дома?

– Кто там? – отозвалась Дайюй, поспешно складывая письмо.

В комнату уже входили Таньчунь, Сянъюнь, Ли Вэнь и Ли Ци.

Девушки справились о здоровье Дайюй, выпили чаю и принялись болтать.

Они вспомнили, как сочиняли в минувшем году стихи о хризантеме, и Дайюй сказала:

– Странно! С тех пор как сестра Баочай поселилась у себя дома, она почти перестала бывать у нас. Всего раз или два заглядывала. Не знаю, что будет дальше?

– Придет еще, – улыбнулась Таньчунь. – Почему бы ей не прийти? Дело в том, что жена ее старшего брата оказалась слишком строптивой, тетушка Сюэ в летах, и ей трудно со всем управляться, а тут еще эта беда с Сюэ Панем – весь дом на Баочай. У нее нет свободной минутки.

За окном прошумел ветер, сорвал листья с деревьев, бросил в оконную бумагу, и по комнате разлился какой-то необыкновенный аромат.

– Что это? – изумились девушки. – Какой знакомый запах!

– Похоже на коричные цветы, – промолвила Дайюй.

– Сестра Линь Дайюй все еще думает, что живет на юге, – улыбнулась Таньчунь. – Откуда взяться осенью коричным цветам?

– Возможно, мне показалось, – проговорила Дайюй. – Я ведь сказала «похоже»!

– Лучше помолчала бы, третья сестра, – обратилась Сянъюнь к Таньчунь. – Разве не помнишь пословицу: «На десять ли струят аромат лотосы, всю осень благоухает коричник»? Сейчас на юге как раз расцветает поздний коричник. Съезди туда и узнаешь.

– Зачем я поеду на юг? – с улыбкой произнесла Таньчунь. – Все, что ты говоришь, мне известно, так что можешь не хвастаться своими познаниями!

Ли Вэнь и Ли Ци рассмеялись.

– К слову сказать, сестрица, ты не то говоришь, – заметила Дайюй. – Здесь уместна другая пословица: «Человек – это небожитель, странствующий по земле». Сегодня он здесь, завтра – там. Взять, к примеру, меня. Я – уроженка юга, а живу в этих краях!

– Молодец Дайюй! – смеясь, захлопала в ладоши Сянъюнь. – Ну, что ты теперь скажешь, третья сестра? Не только сестрица Дайюй из других мест, мы тоже. Есть среди нас коренные северянки. Есть уроженки юга, выросшие на севере. Некоторые выросли на юге, но сейчас живут на севере. Раз все мы вместе, значит, так предопределено судьбой.

Все были согласны с Сянъюнь. Таньчунь ничего не сказала, лишь засмеялась.

Поболтав еще немного, девушки стали расходиться, сказав вышедшей их проводить Дайюй:

– Иди в комнату, а то как бы не простудиться!

Дайюй постояла у дверей, сказала несколько слов сестрам на прощанье, а потом долго глядела им вслед.

Возвратившись к себе, она подошла к окну, в задумчивости созерцая закатное солнце и птиц, улетающих в горы.

Дайюй вспомнились слова Сянъюнь, и она подумала:

«Были бы живы отец с матерью, я и сейчас наслаждалась бы живописными пейзажами юга, весенними цветами, осенней луной, прекрасными реками и горами, „мостами Двадцати четырех“[14 - «Мосты Двадцати четырех» – название мостов в провинции Цзянсу, где в древности двадцать четыре знаменитые красавицы играли на флейтах.], памятниками времен Шести династий…[15 - …времен Шести династий… – То есть династий, правивших в Китае с конца III по VI в. (Лючао).] У меня было бы много служанок, роскошные коляски, расписные лодки, богато убранные покои. Не приходилось бы думать над каждым словом, над каждым шагом. Здесь мне хоть и оказывают всяческие знаки внимания, но чужой дом есть чужой дом. В чем провинилась я в одном из прежних рождений, что обречена на одиночество и печаль? Что «с утра до вечера слезами лицо умываю!», как сказал Хоучжу?»[16 - Хоучжу (Ли Хоучжу или Ли Юй) – правитель владения Южная Тан (937 – 975 гг.), выдающийся поэт.]

Мысли Дайюй витали сейчас далеко-далеко.

Взглянув на барышню, Цзыцзюань подумала, что это сестры расстроили ее своими разговорами о юге.

– Барышни вас утомили, – сказала Цзыцзюань. – Я велела Сюэянь распорядиться на кухне, чтобы для вас приготовили суп с капустой, креветками и ростками бамбука, а еще кашу из цзяннаньского риса. Что скажете, барышня?

– Это хорошо, – ответила Дайюй, – только кашу лучше дома сварить.

– Я тоже так думаю, – согласилась Цзыцзюань. – На кухне не очень чисто, но тетушка Лю обещала, что ее дочка, Уэр, все сварит дома.

– Дело не в том, что на кухне не чисто, – возразила Дайюй. – Просто неловко обременять людей. Когда я болела, мы ничего не готовили, брали еду у других.

Глаза у Дайюй покраснели.

– Ах, барышня, – заметила Цзыцзюань, – вы слишком мнительны. Вы – внучка старой госпожи и ее любимица. Служанки всячески стараются угодить вам. Кто же станет выражать недовольство?!

– Ты только что сказала вскользь об Уэр, – перевела Дайюй разговор на другое. – Не подруга ли она Фангуань, той, что прислуживала второму господину Баоюю?

– Она самая, – ответила Цзыцзюань.

– Говорят, ее собираются сделать служанкой. Слыхала?

– Слыхала, – ответила Цзыцзюань. – Она лишь недавно оправилась от болезни, и ее хотели взять служанкой в сад, но пока вопрос этот не решен из-за неприятности с Цинвэнь и другими девушками.

– Мне кажется, она скромная, хорошая девочка, – заметила Дайюй.

Пока они разговаривали, женщина-служанка принесла суп.

– Тетушка Лю велела передать барышне, – сказала она вышедшей навстречу Сюэянь, – что суп этот приготовила у себя дома Уэр, хотела угодить барышне – ведь на кухне не очень чисто.

Сюэянь отнесла суп в комнату и снова вышла, чтобы передать тетушке Лю благодарность за хлопоты.

Вернувшись, Сюэянь накрыла на стол и спросила:

– Не хотите ли, барышня, маринованной капусты с пряностями, конопляным маслом и уксусом, той, что нам привезли с юга?

– Давай, – отозвалась Дайюй, – только немного!

Она поела каши, запила супом и отодвинула чашку. Служанки убрали посуду, вынесли из комнаты стол, а взамен принесли маленький, которым обычно пользовалась Дайюй.

Вымыв руки и прополоскав рот, Дайюй обратилась к Цзыцзюань:

– Благовоний в курильницу добавляла?

– Сейчас добавлю, – ответила та.

– Кашу и суп можете доесть! – продолжала Дайюй. – Приготовлены они чисто и вкусно. А благовоний я добавлю сама.

Цзыцзюань и Сюэянь отправились в прихожую.

Дайюй добавила в курильницу благовоний, села к столу и собралась читать, но в это время в саду зашумел ветер, забренчали железные лошадки под стрехой[17 - …железные лошадки под стрехой. – Как гласит предание, однажды император Юань-ди (48—33 гг. до н.э.) увидел на берегу пруда бамбук. Вспомнив, что его жена не может уснуть, не слыша шелеста бамбука, он велел сделать из яшмы фигурки драконов и повесить их под стрехой покоев, где жила императрица. Когда дул ветер, фигурки ударялись друг о друга, и звук ударов напоминал шелест бамбука. Впоследствии это стало обычаем, но подвешивали фигурки лошадей, сделанные из металла, поскольку дракона отождествляли с императором, и никто не имел права держать у себя его изображение.].

В комнату вошла Сюэянь – она уже успела поесть.

– С каждым днем становится холоднее, – сказала Дайюй. – Вы проветрили теплую одежду, как я вчера приказала?

– Проветрили, – ответила Сюэянь.

– Принеси-ка мне что-нибудь теплое, – попросила Дайюй, – я накину на плечи.

Сюэянь принесла целый узел с одеждой.

Перебирая вещи, Дайюй вдруг заметила небольшой сверточек, перевязанный шелковым платком. В нем оказался платок, подаренный ей Баоюем во время ее болезни; на нем сохранились написанные ею стихи и следы слез. Здесь же лежал изрезанный в клочья мешочек для благовоний, чехол для веера и шнурок, на котором Баоюй прежде носил чудодейственную яшму.

Все это Цзыцзюань вытащила из сундука и сунула в узел, чтобы не затерялось.

Только сейчас Дайюй вспомнила об этих дорогих ей вещицах и, забыв, что хотела потеплее одеться, принялась перечитывать стихи на платке. Слезы навернулись ей на глаза.

В этот момент вошла Цзыцзюань. Она сразу заметила, что Дайюй, заплаканная, смотрит на столик, где лежат изрезанный мешочек для благовоний, чехол для веера и шнурок с бахромой, а рядом стоит Сюэянь с узлом.

Поистине:

		Потеряв человека, к которому сердце влекло,
		В жизни все потеряешь, чего ты мечтала добиться.
		И тогда на следы прежде пролитых, высохших слез
		В непредвиденный час могут новые слезы пролиться.

Цзыцзюань сразу догадалась, что эти вещи напомнили Дайюй прошлое, взволновали ее и расстроили. Утешать девушку было бесполезно, поэтому Цзыцзюань с улыбкой сказала:

– Что это вам, барышня, вздумалось рассматривать эти старые вещи? Вы с господином Баоюем тогда были еще детьми: то ссорились, то мирились. Глядя на вас, можно было только смеяться. Теперь вы совсем по-другому ведете себя и не стали бы ни с того ни с сего портить вещи!

Вместо того чтобы успокоиться после этих слов, Дайюй еще больше расстроилась: она вспомнила, каким был Баоюй, когда она приехала в этот дом, и из глаз ее покатились слезы, как жемчужины с разорвавшейся нитки.

– Оденьтесь потеплее, барышня! – сказала Цзыцзюань, – ведь Сюэянь ждет.

Дайюй бросила платок. Цзыцзюань завернула в него мешочек для благовоний и остальные вещи и поспешила убрать.

Дайюй набросила меховую накидку и, печальная, направилась в прихожую, но тут взгляд ее упал на стихи, присланные Баочай. Она взяла их со столика, дважды перечитала и со вздохом произнесла:

– Положение у нас разное, но мы обе страдаем. Сочиню стихотворение тоже из четырех разделов, переложу на музыку, чтобы можно было петь под аккомпанемент циня, и завтра же отошлю ей.

Она велела Сюэянь принести письменные принадлежности и написала стихотворение. Затем раскрыла ноты для циня, выбрала два мотива: «С жалостью гляжу на орхидею» и «Думаю о мудреце»[18 - …«С жалостью гляжу на орхидею», «Думаю о мудреце»… – В данном случае речь идет о Конфуции, которому приписывается авторство песни «С жалостью гляжу на орхидею». Как гласит предание, Конфуций одно время странствовал из княжества в княжество, желая поступить на службу к какому-нибудь князю. Направляясь вдоль ущелья из княжества Бэй в княжество Лу, он увидел одиноко растущую орхидею и со вздохом сказал: «Орхидея своим благоуханьем достойна услаждать вана, а растет она здесь, среди простых трав. Так и мудрец, – если время его не пришло, вынужден жить в окружении невежественных людей». Он остановил свою повозку и сочинил песню об орхидее.], переложила на них стихи и снова переписала. После этого она приказала Сюэянь достать из ящика маленький цинь, привезенный еще из дому, настроила его и попробовала сыграть сочиненные песни.

Надо сказать, что Дайюй и в самом деле была одаренной. Играть она училась давно, еще живя дома, и с тех пор не брала в руки инструмент, но сейчас быстро освоилась и играла до самого вечера, пока не пришло время ложиться спать. О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем.



А сейчас вернемся к Баоюю. В тот день он поднялся рано, как и обычно, быстро привел себя в порядок и собрался в школу, как вдруг прибежал мальчик-слуга и воскликнул:

– Вам повезло, второй господин! Господина учителя нынче нет в школе, и всех отпустили с занятий!

– А ты правду говоришь? – усомнился Баоюй.

– Если не верите, сами глядите! Третий господин Цзя Хуань и ваш племянник Цзя Лань возвращаются из школы!

Баоюй повнимательней присмотрелся – и в самом деле: Цзя Хуань и Цзя Лань в сопровождении мальчиков-слуг приближались к нему, о чем-то весело разговаривая, но, увидев Баоюя, остановились.

– Почему вы не в школе? – спросил Баоюй.

– Нас отпустил господин учитель, – отвечал Цзя Хуань.

Сомнений у Баоюя больше не было, он побежал сообщить отцу и бабушке, что в школу сегодня идти не надо, и вернулся к себе.

Рассказав удивленной Сижэнь, что занятий сегодня не будет, Баоюй посидел немного и собрался уходить.

– Ты куда торопишься? – крикнула вслед ему Сижэнь. – Отдохнул бы, раз отпустили!

– Ты, пожалуй, права, – ответил Баоюй, замедляя шаг. – Но очень хочется погулять. Ведь отпустили всего на день. Когда еще представится такой случай?! Ты должна меня понять.

– Ладно, иди, – улыбнулась Сижэнь – ей вдруг стало жаль Баоюя.

Пока они разговаривали, служанки принесли завтрак, и Баоюю пришлось остаться. Он наскоро поел и помчался к Дайюй. Во дворе Сюэянь сушила платок.

– Барышня позавтракала? – спросил Баоюй.

– Давно, еще когда встала. Выпила полчашки отвара, да и то через силу, – ответила Сюэянь. – Сейчас она отдыхает. Вы погуляйте, а попозже придете.

Идти Баоюю было некуда, но тут он вспомнил, что давно не навещал Сичунь, и направился к террасе Ветра в зарослях осоки.

Баоюй постоял у окна комнаты Сичунь. Там было тихо. Юноша уже хотел уйти, подумав, что девушка спит, как вдруг услышал шум. Что-то легонько стукнуло, и раздался голос:

– Надо было по-другому пойти!

Баоюй догадался, что в доме играют в облавные шашки, но кому принадлежит голос, не разобрал.

Тут совершенно отчетливо прозвучал голос Сичунь:

– Почему по-другому? Ты так идешь, а я вот так. А если ты пойдешь так, я тоже так пойду и замкну кольцо.

– А если я пойду так? – вновь послышался первый голос.

– Ох! – воскликнула Сичунь. – Значит, вот какой ход был у тебя в запасе! А я не приняла мер предосторожности!

Голос девушки, которая была у Сичунь, не принадлежал ни одной из сестер Баоюя, но показался ему очень знакомым. Решив, что посторонних здесь быть не может, Баоюй осторожно отодвинул занавеску и вошел. «Стоящая за порогом» – вот кто оказался в комнате – монахиня Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки. Юноша не осмелился мешать, а Мяоюй, увлеченная игрой, его не замечала. Баоюй молча стоял в стороне, наблюдая.

– Разве тебе не нужны мои шашки, что стоят в этом углу? – вдруг спросила Мяоюй у Сичунь.

– Почему не нужны? – ответила Сичунь. – Просто мне некуда торопиться! Им все равно не уйти!

– Не хвастайся, – отвечала Мяоюй, – посмотри-ка внимательней!

– Сейчас мне ходить, – заметила Сичунь, – пойду, а потом погляжу, как пойдешь ты.

Мяоюй тихонько рассмеялась и поставила шашку у края доски, заперев в углу все шашки Сичунь.

– Это называется «срезать на ходу подметки», – заметила она.

Не успела Сичунь ответить, как Баоюй не выдержал и расхохотался, да так громко, что девушки испуганно вздрогнули.

– Что же это такое! – возмутилась Сичунь. – Входишь не предупреждая! Так можно насмерть перепугать! Ты давно здесь?

– Давно, – отвечал Баоюй, – с того момента, как вы спорили из-за какого-то угла.

Он приветствовал Мяоюй, а затем с улыбкой промолвил:

– Почтенная Мяоюй редко выходит за ворота святого храма. Как же случилось, что я повстречал ее здесь?

Мяоюй ничего не ответила, покраснела и не поднимала головы от шашечной доски. Поняв, что сказал лишнее, Баоюй виновато улыбнулся:

– Что и говорить. Кто ушел в монастырь, того нельзя сравнивать с нами, мирянами. Прежде всего, душа монахини обретает покой. А раз так, совершенствуются ум и способности, рождается мудрость…

При этих словах Мяоюй подняла голову, бросила на него взгляд, еще больше покраснела и снова уткнулась в доску. Заметив, что она нарочно не замечает его, Баоюй в замешательстве сел рядом.

Сичунь предложила сыграть еще партию, и Мяоюй после длительной паузы произнесла:

– Ладно, давай!

Она встала, поправила одежду, снова села и как бы между прочим спросила у Баоюя:

– Ты откуда сейчас пришел?

Баоюю очень хотелось, чтобы Мяоюй с ним заговорила, тогда он ей все объяснил бы. Но ее вопрос заставил его насторожиться, неспроста Мяоюй его задала.

Поэтому он отвернулся и ничего не ответил. Мяоюй засмеялась и завела разговор с Сичунь.

– Ты почему не отвечаешь? – спросила Сичунь. – Ведь это самый обычный вопрос: «Ты откуда сейчас пришел?» Стоит ли смущаться?

Тут Мяоюй вспомнила, что надо возвращаться, сердце дрогнуло, и ей стало не по себе.

– Засиделась я, – сказала она, вставая, – мне пора.

Сичунь знала, что удерживать Мяоюй бесполезно, и проводила ее до ворот.

– Я давно не была у тебя, – сказала на прощание Мяоюй, – а дорога все время петляет, как бы не заблудиться.

– Можно, я тебя провожу? – спросил Баоюй.

– Не смею тебя утруждать, – ответила Мяоюй. – Но если хочешь, пожалуйста.

Они попрощались с Сичунь и покинули террасу Ветра в зарослях осоки. Проходя мимо павильона Реки Сяосян, они услышали звуки циня…

– Кто это играет? – с удивлением спросила Мяоюй.

– Наверное, сестрица Дайюй, – отвечал юноша.

– Разве она умеет? А я и не знала! – сказала Мяоюй.

Тогда Баоюй рассказал ей о недавней беседе с Дайюй и предложил:

– Давай зайдем, посмотрим!

– С древнейших времен цинь только слушают, но чтобы смотрели – такого еще не было, – усмехнулась Мяоюй.

– Давно известно, что я – человек невежественный, – сконфузившись, ответил Баоюй.

Они подошли к павильону Реки Сяосян, сели на камень и стали слушать чистую, трогательную мелодию. Вскоре нежный голос запел:

		Дует, воет ветер холодный.
		Воздух осенью напоен,
		Но вдали от прекрасной девы,
		Одинок ты и удручен…
		Где вдали селенье родное?
		Край отеческий лик свой скрыл!
		И на платье горькие слезы
		Лью и лью, склонясь у перил…

Голос умолк, а потом снова зазвучал:

		Беспокойны длинные реки,
		Вдалеке утесы круты,
		Свет луны на мое окошко
		Плавно падает с высоты.
		Путь Серебряный вижу в небе,
		Но и ночью мне не до сна!
		Я замерзла в тонкой рубашке,
		На ветру роса холодна…

Когда же опять наступила пауза, Мяоюй сказала:

– Первая строфа на одну рифму, вторая – на другую. Послушаем дальше.

Дайюй снова запела:

		Мне понятны ваши невзгоды,
		Нет свободы – и жизнь не та!
		У меня же свои напасти —
		Вечно хлопоты, суета…
		Если сердце твое горюет,
		Горе сердце мое поймет.
		Жены древности! Вы могли бы
		Мне помочь уйти от забот?[19 - Жены древности! Вы могли бы // Мне помочь уйти от забот? – Китайский комментатор считает, что строки эти созвучны строкам из стихотворения «Одежда зеленого цвета» («Книга песен», «Нравы царств». Песни царства Бэй).]

– Вот и еще строфа, – промолвила Мяоюй. – Сколько в ней глубокой печали!

– Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, – отозвался Баоюй.

Снова зазвенели струны циня.

– Слишком высоко взяла, – заметила Мяоюй, – не гармонирует с прежним.

Вновь послышалось пение:

		Жизнь людей в этом бренном мире —
		Пыль житейская, круговорот.
		Все, что в небе, и все, что в мире,
		В прошлой жизни исток берет;
		Обретя исток в прошлой жизни,
		В смерти жизнь не найдет конца,
		Но с луною сравнятся разве
		Человеческие сердца?[20 - …Но с луною сравнятся разве // Человеческие сердца? – Эти слова написаны в подражание строкам из стихотворения Цао Цао:Яркий свет —Такой, как у луны, —Может быть,Когда-нибудь погаснет?Цепь страданий,Свойственная нам,Не прервется, —То не в нашей власти.]

Мяоюй изменилась в лице.

– Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!

– Что значит «слишком»? – спросил Баоюй.

– А то, что она долго не проживет! – отвечала Мяоюй.

В это время послышался жалобный звук – будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала и пошла прочь.

– Что случилось? – окликнул ее Баоюй.

– Скоро сам поймешь, – последовал ответ, – не стоит сейчас об этом говорить!

Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.

Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.

Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.

В третью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.

Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.

Вспомнились слова Баоюя об успокоении души, сердце затрепетало, Мяоюй вся горела, но, овладев собой, вернулась в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа никак не могла успокоиться и вдруг рванулась куда-то; Мяоюй почувствовала, как коврик уходит из-под нее, ей почудилось, будто она вне кумирни. Вдруг появилась целая толпа знатных юношей, все они жаждали взять ее в жены, подхватили и потащили к коляске. Потом налетели разбойники и, угрожая ножами и палками, поволокли Мяоюй за собой. Она громко плакала, звала на помощь.

Разбуженные криками, прибежали монахини с факелами и светильниками, столпились вокруг Мяоюй, а она лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, она, с выпученными глазами и проступившими на щеках красными пятнами, закричала:

– Мне покровительствует бодхисаттва! Как вы, насильники, смеете так обращаться со мной?

Перепуганные монахини не знали, что делать.

– Очнитесь, это мы!

– Я хочу домой! – крикнула Мяоюй. – Отвезите меня!

– Ваш дом здесь, – сказала старая даосская монахиня. – Куда же вас везти?

Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуаньинь, а сама решила погадать. Вытащила гадательную бирку, открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяоюй можно объяснить ее встречей с духом зла в юго-западном углу.

– Да! – подтвердили остальные монахини. – В юго-западном углу сада Роскошных зрелищ никто никогда не жил. Наверняка там обитает дух зла.

Все переполошились, бегали вокруг Мяоюй.

Монахиня, которую Мяоюй привезла с собой с юга и которая была предана ей больше других, сидела на своем молитвенном коврике у постели Мяоюй, не отходя ни на шаг.

Вдруг Мяоюй повернулась к ней и спросила:

– Ты кто?

– Ведь это же я, – отвечала монахиня.

– Ах, ты! – произнесла Мяоюй, пристально посмотрела, обняла монахиню и сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!

Монахиня ласково гладила ее, утешала. Старуха даоска налила чаю, Мяоюй выпила немного и лишь на рассвете уснула. Послали за доктором и стали гадать, что за болезнь приключилась с монахиней.

Все говорили по-разному: нервное расстройство от чрезмерных забот, горячка, наваждение, простуда.

Пришел доктор и первым делом спросил:

– Она предается созерцанию?

– Постоянно, – последовал ответ.

– Заболела вечером?

– Да.

– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – определил доктор.

– Это опасно? – с беспокойством спрашивали монахини.

– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – ответил доктор, – злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.

Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.

Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.

– Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? – говорили люди. – Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?

Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по-прежнему пребывала в смятении, мысли путались.

Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:

– Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?

– Не слыхала. А что?

– Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, – принялась рассказывать Цайпинь, – на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?

Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»

Тут на Сичунь будто снизошло просветление, и она сочинила гату:

		Уж если великая сила миров[21 - Уж если великая сила миров… – Имеется в виду учение Будды.]
		Своих не оставит на свете следов, —
		На что уповать остается тому,
		Кто видит в Ученье основу основ?

		В том суть, что любой, кто на свете живет,
		Пришел в эту жизнь из пространства пустот,
		А после того, как свой век отживет, —
		Назад, в пустоту совершит поворот![22 - …Назад, в пустоту, совершит поворот!.. – Согласно чань-буддизму, вещам и явлениям не присуще тление: пустота порождает все сущее, а все сущее возвращается в пустоту.]

После этого Сичунь приказала девочке-служанке воскурить благовония, посидела немного, раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзисинем[23 - Кун Юн и Ван Цзисинь – знаменитые шашисты, первый из которых жил в эпоху Троецарствия, второй – при династии Тан.]. Здесь перечислялись приемы игры «как в лист лотоса завернуть краба», «как иволга сражается с зайцем», но этот раздел Сичунь показался скучным, а раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» – непонятным и путаным, остановилась она на разделе «десять драконов убегают от коня».

Но только было она углубилась в чтение, как во дворе послышались шаги и кто-то крикнул:

– Цайпинь!

Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят восьмая



Баоюй, к великой радости всей семьи, расхваливает сироту;


Цзя Чжэнь для поддержания порядка в доме наказывает дерзких слуг



Итак, кто-то снаружи позвал Цайпинь. Сичунь показалось, что это Юаньян, и она не ошиблась.

Цайпинь вышла и вскоре вернулась вместе с Юаньян и девочкой-служанкой, которая несла что-то завязанное в желтый платок.

– В будущем году старой госпоже исполняется восемьдесят один год, что соответствует «тайной девятке», – сказала Юаньян. – По этому случаю будут заказаны молебны на девять дней и девять ночей и дан обет переписать три тысячи шестьсот пятьдесят один раз «Алмазную сутру» – «Цзиньганцзин»[24 - «Алмазная сутра» («Цзиньганцзин»), «Книга сущности» («Синьцзин») – названия древних буддийских сутр.]. Переписчиков уже наняли. Обычно «Цзиньганцзин» считают оболочкой, а «Книгу сущности» – основой, поэтому при переписке в «Цзиньганцзин» решено включить «Книгу сущности». Старая госпожа высоко ценит эту книгу, а поскольку бодхисаттва Гуаньинь почти всегда является в облике женщины, необходимо, чтобы невестки и внучки старой госпожи переписали эту книгу триста шестьдесят пять раз. Так они проявят уважение к старой госпоже и сами очистятся от грехов. Все барышни грамотны, кроме второй госпожи Фэнцзе, у которой, кстати, и времени нет, и могут переписать каждая понемногу. Да и супруга старшего господина Цзя Чжэня на это согласна, что же говорить о нас?

– Чего-нибудь другого я, может быть, и не смогла бы сделать, а сутры перепишу с большой охотой, – промолвила Сичунь и предложила Юаньян: – Садись, выпей чаю!

Юаньян положила на стол сверток и села рядом с Сичунь.

– А сама ты будешь писать? – с улыбкой спросила Сичунь.

– Шутите, барышня! – укоризненно произнесла Юаньян. – В прежние годы я, правда, этим баловалась, но видели ли вы, чтобы в последнее время я кисть в руки брала?

– А ты возьми! По крайней мере зачтется тебе в заслугу, – отвечала Сичунь.

– Мне другое зачтется, – промолвила Юаньян. – Как уложу старую госпожу спать, так начинаю читать молитвы и после каждой молитвы откладываю по зернышку риса. Вот уже три года, а то и больше. Зернышки я храню, и когда старая госпожа в день своего рождения закажет молебствия, сварю их и поднесу Будде, выразив тем самым свое почтение старой госпоже.

– Ну, тогда старая госпожа наверняка превратится в Гуаньинь, а ты – в ее прислужницу Лунънюй! – засмеялась Сичунь.

– Разве я достойна такого счастья?.. – покачав головой, отвечала Юаньян. – Я никогда никому не прислуживала, кроме старой госпожи, и не знаю, какими узами нас связала судьба в прежней жизни!

Она поднялась, но прежде, чем уйти, велела девочке-служанке развернуть сверток, вынула содержимое и сказала:

– Здесь пачка тонкой белой бумаги, на нее и следует переписывать «Книгу сущности». А вот тибетские благовония, воскурите их, когда будете переписывать.

На том Юаньян распрощалась и вышла.

Вернувшись в комнаты матушки Цзя, она застала там Ли Вань – они играли со старой госпожой в нарды, и Ли Вань выигрывала.

Глядя на них, Юаньян едва сдерживала смех.

В этот момент вошел Баоюй с двумя бамбуковыми корзиночками в руках. В корзиночках были цикады.

– Я слышал, бабушка, вы по ночам плохо спите, – сказал, он, – вот и принес вам цикад, чтобы по ночам скучно не было.

– Опять балуешься! – засмеялась матушка Цзя. – Пользуешься тем, что отца дома нет.

– Я не балуюсь, – отвечал Баоюй.

– А почему цикад ловишь, вместо того чтобы в школу ходить? – спросила матушка Цзя.

– Я не ловил их, мне Цзя Хуань дал, – оправдывался Баоюй. – Тут как-то учитель велел Цзя Хуаню и Цзя Ланю придумать параллельные фразы, но Цзя Хуань не смог, и я подсказал ему. Учитель похвалил Цзя Хуаня, и он в благодарность купил мне этих цикад. А я вам их принес в знак своего глубокого уважения!

– Ведь Цзя Хуань каждый день ходит в школу, почему же не смог выполнить задания? Надо было учителю его побить хорошенько! Тебе и без того достается. Помнишь, как ты перепугался, когда отец заставлял тебя сочинять стихи? А ты еще лезешь с подсказкой? Этот Цзя Хуань просто бессовестный, воспользовался чужим трудом и решил подарком отделаться. И как только ему не стыдно! Ведь еще маленький, а какой хитрый! Представляю себе, что будет с ним, когда вырастет!

При этих словах все рассмеялись.

– А Цзя Лань сам выполнил задание, – спросила матушка Цзя, – или же ему Цзя Хуань подсказал? Ведь Цзя Лань младше.

– Цзя Лань сам все придумал, – отвечал Баоюй.

– Что-то не верится, – промолвила матушка Цзя. – За нос небось меня водишь! Куда это годится?! Ведь ты старший и должен среди них выделяться, как верблюд в стаде баранов. Ты уже и сочинения умеешь писать!

– Я правду говорю! – стоял на своем Баоюй. – Цзя Ланю никто не помогал, учитель его похвалил, сказал даже, что он сделает карьеру. Не верите – позовите Цзя Ланя и сами проверьте, каковы его знания!

– Если это и в самом деле так, я очень рада, – отвечала матушка Цзя. – Может быть, мальчик чего-то добьется в жизни.

Поглядев на Ли Вань, матушка Цзя вспомнила Цзя Чжу и с грустью сказала:

– Ты не опозорила памяти своего покойного мужа, сумела воспитать сына! Теперь у тебя будет опора в жизни и…

Слезы помешали ей договорить.

Сердце Ли Вань дрогнуло, но, желая утешить матушку Цзя, она улыбнулась:

– Все это благодаря вашим заботам, бабушка! Если Цзя Лань оправдает ваши надежды, мы будем бесконечно счастливы. Радоваться надо, а не печалиться! – И, обратившись к Баоюю, она продолжала: – А вы, дядя Баоюй, в другой раз не захваливайте Цзя Ланя, это ему только во вред – он ведь еще ребенок. Где ему понять, что вы любите его и жалеете? Того и гляди зазнается и перестанет стараться!

– Ли Вань права, – сказала матушка Цзя. – Цзя Лань еще мал, и перехваливать его не нужно, но и чрезмерная строгость ни к чему. Мальчик и без того робкий, может заболеть, и все наши старания пойдут насмарку.

Ли Вань быстро смахнула навернувшиеся на глаза слезы.

Как раз в это время пришли Цзя Хуань и Цзя Лань справиться о здоровье старой госпожи. Цзя Лань поклонился матери и встал возле бабушки, готовый ей услужить.

– Баоюй говорит, что учитель тебя похвалил за успехи в учебе, – сказала матушка Цзя. – Это правда?

Цзя Лань молчал, лишь смущенно улыбался.

– Ужин готов! – объявила Юаньян. – Какие будут распоряжения, почтенная госпожа?

– Пригласите тетушку Сюэ, – приказала матушка Цзя.

Хупо не мешкая послала за тетушкой Сюэ одну из младших служанок.

Между тем Баоюй с Цзя Хуанем ушли.

– А вы поужинаете со мной, – обратилась матушка Цзя к Ли Вань и Цзя Ланю.

Игру со стола убрали и поставили все для ужина. Вернулась девочка-служанка и доложила матушке Цзя:

– Госпожа велела вам передать, что тетушка Сюэ занята делами и у себя дома, и здесь и не может прийти.

После этого все сели ужинать, но об этом мы рассказывать не будем.



Поужинав, матушка Цзя прилегла и завела разговор о разных пустяках. Вошла девочка-служанка и что-то прошептала на ухо Хупо. Та подошла к матушке Цзя и доложила:

– Старший господин Цзя Чжэнь пришел справиться о вашем здоровье.

– Поблагодарите его за внимание и скажите, пусть идет отдыхать, за целый день он устал, – отвечала матушка Цзя.



Утром Цзя Чжэнь снова занялся делами, принимал слуг, дежуривших у ворот, которые явились к нему с докладами. Потом пришел мальчик-слуга и сообщил:

– Староста из поместья прислал фрукты.

– А список присланного есть? – осведомился Цзя Чжэнь.

Мальчик протянул ему лист бумаги; там значились кроме фруктов несколько сортов овощей и дичи.

– Кто раньше ведал приемом продуктов? – спросил Цзя Чжэнь, пробежав список глазами.

– Чжоу Жуй, – поспешил сообщить привратник.

Цзя Чжэнь распорядился позвать Чжоу Жуя.

– Проверь, все ли есть, что указано, и отправь в кладовые, я сниму копию со списка и потом еще раз проверю, – велел он Чжоу Жую и распорядился: – Передайте на кухню, чтобы дополнительно приготовили несколько блюд и хорошенько угостили людей, которые привезли фрукты. И проследите, чтобы им, как полагается, дали денег.

Чжоу Жуй почтительно поддакнул и удалился.

Распорядившись, чтобы фрукты вместе со списком отвезли во двор к Фэнцзе, он через некоторое время возвратился и спросил Цзя Чжэня:

– А вы, господин, проверили, сколько привезено фруктов?

– У меня на это нет времени! Список у тебя, сам бы и проверил, – сказал Цзя Чжэнь.

– Я проверил, – отвечал Чжоу Жуй. – Все в порядке. Ровно столько, сколько значится в списке. Копия у вас, господин, можете позвать людей старосты и спросить, не ошибся ли я.

– Что ты болтаешь! – произнес Цзя Чжэнь. – Подумаешь – фрукты! Не стану же я подозревать тебя в воровстве!

Пришел Баоэр и с почтительным поклоном обратился к Цзя Чжэню:

– Прошу вас, старший господин, поручите мне какое-нибудь дело вне дворца!

– Это почему?! – удивился Цзя Чжэнь.

– Я здесь слова не смею сказать, – ответил Баоэр.

– А зачем тебе говорить?

– В таком случае, зачем я один сберегаю ваше добро? – возразил Баоэр.

– Я ведаю арендной платой и доходами с поместий, – вмешался тут Чжоу Жуй, – через мои руки ежегодно проходят крупные суммы, и ни разу я от господ не слышал упрека! Стоит ли затевать разговор из-за пустяков? Послушать Баоэра, так можно подумать, мы все доходы от господских земель разворовали!

– Этот Баоэр, видимо, просто склочник. Нечего ему здесь делать, – произнес Цзя Чжэнь и крикнул: – Убирайся! – после чего обратился к Чжоу Жую: Твоих объяснений мне тоже не нужно – занимайся своими делами!

Когда Чжоу Жуй и Баоэр ушли, Цзя Чжэнь прилег было отдохнуть, как вдруг услышал шум у ворот. Он тут же послал слуг разузнать, что случилось.

– Баоэр подрался с приемным сыном Чжоу Жуя, – вернувшись, доложили слуги.

– А кто он, этот приемный сын? – осведомился Цзя Чжэнь.

– Зовут его Хэ Сань, – ответил привратник. – От нечего делать он вечно сидит у ворот, задирает каждого прохожего, пьянствует, скандалит. Узнал, что Баоэр поругался с Чжоу Жуем, и полез в драку.

– Возмутительно! – вскричал Цзя Чжэнь. – Ну-ка, свяжите Баоэра и этого, как его там, Хэ Саня! А Чжоу Жуй где?

– Сбежал! – ответил привратник. – Как только началась драка.

– Приведите его! – распорядился Цзя Чжэнь. – Не хватало еще таких безобразий!

В разгар скандала вернулся домой Цзя Лянь и, узнав от Цзя Чжэня о случившемся, тоже послал людей за Чжоу Жуем.

Видя, что скрыться не удастся, Чжоу Жуй явился, и Цзя Чжэнь велел его связать.

– Наболтали здесь невесть что, – обрушился на него Цзя Лянь, – а старший господин вас одернул! Зачем же было затевать драку? Да еще впутывать какого-то мерзавца Хэ Саня! Вместо того чтобы разнять дерущихся, ты сбежал!

Он несколько раз пнул Чжоу Жуя ногой.

– Что толку бить одного Чжоу Жуя, – остановил его Цзя Чжэнь. Он велел дать Баоэру и Хэ Саню но пятьдесят плетей каждому и выгнать вон, после чего принялся обсуждать с Цзя Лянем дела.

О случившемся люди говорили между собой всякое: одни считали, что Цзя Чжэнь поступил круто, чтобы замазать собственные грешки; другие – что он не умеет улаживать споры между прислугой, третьи – что он просто злой человек.

– Разве не потому второй господин Цзя Лянь взял Баоэра в дом, что тот в свое время помогал ему улаживать дело с сестрами Ю? – говорили слуги. – Жена Баоэра не сумела угодить господину Цзя Ляню, вот он и придрался к Баоэру.

Людей во дворце Жунго было полно, все они любили посплетничать, и слухи ходили самые невероятные.



Но сейчас об этом рассказывать мы не будем, а вернемся к Цзя Чжэну. После того как он получил высокую должность в ведомстве работ, многие в доме разбогатели. Захотел и Цзя Юнь урвать кое-что. Сговорившись с несколькими подрядчиками, он, в расчете на часть прибыли, накупил всевозможных вышивок и отправился к Фэнцзе просить покровительства.

Незадолго перед этим к Фэнцзе пришла девочка-служанка и доложила:

– У ворот произошла драка. Старший господин Цзя Чжэнь и второй господин Цзя Лянь гневаются.

Фэнцзе хотела было послать служанок разузнать подробности, но тут явился Цзя Лянь и все рассказал.

– Дело пустяковое, – сказала Фэнцзе, – но подобные безобразия следует пресекать сразу. Наша семья процветает, а слуги осмеливаются затевать драки! Что же будет, когда хозяйство перейдет в ведение младшего поколения? Ведь станет совершенно невозможно держать слуг в узде! В позапрошлом году я собственными глазами видела, как Цзяо Да во дворце Нинго напился до потери сознания, лежал у крыльца и поносил всех подряд – и господ и слуг. Пусть даже у него много достоинств, но слуга есть слуга и должен держаться скромнее. Старшая госпожа – супруга Цзя Чжэня, не в упрек ей будь сказано, распустила свою прислугу сверх всякой меры. А тут еще этот Баоэр! Говорят, и ты, и Цзя Чжэнь прибегали к его услугам! Зачем же приказали высечь его?

Это был удар в самое сердце, но Цзя Лянь постарался отделаться шуткой и, сославшись на дела, ретировался.

Вскоре вошла Сяохун и доложила:

– Второй господин Цзя Юнь просит дозволения войти!

«Зачем он явился?» – подумала Фэнцзе и сказала:

– Проси!

Сяохун вышла, улыбнулась Цзя Юню. Он приблизился и спросил:

– Вы доложили обо мне, барышня?

Вместо ответа Сяохун, краснея, сказала:

– Вы, наверное, очень заняты, второй господин! Почему не приходите?

– Особых дел у меня нет, – ответил Цзя Юнь. – Просто тревожить вас не осмеливался. Еще когда вы были служанкой у Баоюя, я с вами…

– Вы подарили мне тогда платочек, – прервала его Сяохун, опасаясь, как бы их кто-нибудь не услышал. – А мой платочек вы получили?

Цзя Юнь просиял от радости, но не успел слова сказать, как вышла девочка-служанка и пригласила его войти. Сяохун шла рядом, касаясь его плеча.

Цзя Юнь ей шепнул:

– Когда буду уходить, проводи меня, расскажу тебе что-то интересное!

Сяохун снова покраснела и пристально поглядела на Цзя Юня.

В комнату Сяохун вошла одна, потом вернулась, откинула дверную занавеску и, сделав юноше знак войти, нарочито громко сказала:

– Госпожа просит вас, второй господин Цзя Юнь!

Цзя Юнь с улыбкой вошел, справился о здоровье Фэнцзе и передал ей поклон от матери. Фэнцзе в свою очередь осведомилась, как его мать себя чувствует, и спросила:

– Ты зачем пришел?

– Чтобы отблагодарить вас за милости ваши и доброту, – отвечал Цзя Юнь. – Мне очень неловко, что я до сих нор этого не сделал. И вовсе не из корысти явился я к вам с подношениями – ведь близится праздник девятого числа девятого месяца. Все, что я принес, тетушка, у вас есть! Но я должен выразить вам свое уважение. Примите же мои скромные дары, не обижайте!

– Ладно, садись и выкладывай, что принес! – прервала его Фэнцзе.

Цзя Юнь сел с поклоном и положил подарки на столик.

– Ты ведь не живешь в роскоши, – заметила Фэнцзе, – зачем же было тратиться? Эти вещи мне не нужны. Говори прямо, зачем пришел?

– Я уже сказал, – отвечал Цзя Юнь, – чтобы наконец отблагодарить вас за милость и доброту.

Он снова улыбнулся.

– Хитришь! – воскликнула Фэнцзе. – Ведь денег у тебя нет, что же это ты вдруг раскошелился? Хочешь, чтобы я приняла подарки, – говори начистоту! А не скажешь – ничего не возьму!

– Что вы, что вы! Да разве я осмелюсь таиться от вас? – растерялся Цзя Юнь. – Тут как-то я узнал, что господин Цзя Чжэн назначен главным распорядителем работ на императорском кладбище, а у меня есть друзья, настоящие мастера этого дела, они могли бы оказаться полезными господину. Замолвите за них словечко – никогда не забуду ваших милостей. И готов всячески вам угождать, какое бы дело вы мне не поручили.

– В другом деле я бы еще могла помочь, а в служебном – увольте! Важные дела решают старшие чиновники в ямыне, не очень важные – их подчиненные, всякие там письмоводители. А со стороны чего-нибудь добиться – почти невозможно. Наши ближайшие родственники и те устроились всего лишь помощниками к господину Цзя Чжэну. Даже твоему второму брату Баоюю я не взялась бы помочь. А тебе что поручить, ума не приложу. С домашними делами даже сам господин Цзя Чжэнь не в силах управиться, до того они сложные. Где же тебе, молодому? Разве ты сможешь держать в руках наших слуг! К тому же дела, которые поручили нашему господину по служебной линии, почти все закончены, остались всякие мелкие хлопоты. Ты сам найди себе дело и заработай на чашку риса! Говорю тебе чистую правду, подумай – и сам все поймешь. Спасибо тебе за добрые слова и дружеские чувства, но подарки свои возьми обратно и верни тем, кто тебе их дал.

В это время няньки и мамки привели Цяоцзе, в ярком цветастом платье, с игрушками в руках. Девочка подбежала к матери и принялась болтать.

– Это моя сестрица? – улыбнулся Цзя Юнь, подходя к девочке, и спросил у нее: – Хочешь красивую вещицу? Я подарю тебе!

Цяоцзе вдруг заплакала. Смущенный Цзя Юнь отошел в сторону.

– Не бойся, крошка! – стала успокаивать дочку Фэнцзе, подхватив ее на руки. – Ведь это твой старший брат Цзя Юнь!

– Какая хорошенькая у меня сестрица! – воскликнул Цзя Юнь. – Она непременно будет счастливой!

Цзяоцзе покосилась на Цзя Юня и снова расплакалась. Так повторялось несколько раз. Цзя Юню стало неловко, и он собрался уходить.

– Не забудь свои вещи! – напомнила Фэнцзе.

– Неужели вы не примете от меня такую мелочь, тетушка? – стоял на своем Цзя Юнь.

– Не заберешь – велю отнести к тебе домой! – решительно заявила Фэнцзе. – Ведь ты нам не чужой. Если придумаешь что-нибудь подходящее, приходи! А в этом деле помочь тебе не могу! И не надо никаких подарков!

Решительность Фэнцзе привела Цзя Юня в замешательство.

– В таком случае, тетушка, – произнес он смущенно, – позвольте поднести то, что вам пригодится!

Фэнцзе ничего не ответила, велела Сяохун взять подарки и проводить Цзя Юня. По дороге Цзя Юнь размышлял:

«Правду говорили, что вторая госпожа Фэнцзе круче мужчины. К ней не подступишься. Неудивительно, что у нее нет сыновей! Странная она какая-то! А о Цяоцзе и говорить нечего! Увидела меня – и плакать стала, испугалась, как будто я врагом ей был в каком-то из рождений. Не повезло мне, только день напрасно потерял!»

Мрачное настроение Цзя Юня передалось Сяохун. Неожиданно Цзя Юнь взял у девушки узел с подарками, выбрал две вещицы и протянул ей.

– Что вы! Не надо! – стала отказываться Сяохун. – А если вторая госпожа Фэнцзе узнает?

– Бери, бери! – уговаривал Цзя Юнь. – Не бойся. Как она может узнать? Бери, не обижай меня!

– Не нужны они мне, – краснея, промолвила девушка, но подарки все же приняла.

– Дело не в том, нужны или не нужны, – улыбнулся Цзя Юнь. – Просто мне хочется сделать тебе подарок.

Когда дошли до вторых ворот, Цзя Юнь вынул вещи из узла и сунул за пазуху.

– Идите скорее, – торопила юношу Сяохун, – а надо будет, еще приходите, я сейчас в услужении у второй госпожи и смогу вам помочь.

– Вторая госпожа чересчур строга, – отвечал Цзя Юнь, – поэтому каждый раз сюда не придешь. А с тобой мы непременно встретимся и обо всем подробно поговорим, как только у меня будет свободное время.

– Ладно! – сказала Сяохун. – А ко второй госпоже, как надумаете, тоже приходите. Зачем от нее отдаляться?

– Возможно, ты и права, – ответил Цзя Юнь и ушел.

Взволнованная Сяохун смотрела юноше вслед, пока он не исчез из виду.

Между тем Фэнцзе приказала подавать ужин и спросила у служанок:

– Рис готов?

Девочки-служанки сбегали на кухню и, возвратившись, доложили:

– Готов.

– Принесите две тарелочки маринованных овощей, которые прислали с юга, – распорядилась Фэнцзе.

В это время появилась Пинъэр.

– Совсем забыла! – воскликнула она. – Нынче в полдень, когда вы были у старой госпожи, приходила монахиня из монастыря Шуйюэ с просьбой прислать им два кувшина маринованных овощей и деньги за несколько месяцев вперед, сказала, что настоятельница вот уже несколько дней болеет. Еще до болезни она постоянно напоминала буддийским и даосским послушницам, чтобы гасили на ночь светильники, но те ее не слушали. Как раз в тот вечер, когда настоятельница заболела, во время третьей стражи она заметила, что у послушниц все еще горит светильник, и крикнула, чтобы его погасили. Но послушницы уже спали и не слышали. Пришлось настоятельнице подняться с постели и самой погасить светильник. Вернувшись, она застала у себя неизвестных мужчину и женщину, окликнула их и тут же почувствовала петлю на шее. Стала звать на помощь. Сбежались все обитательницы монастыря и увидели, что она лежит на полу, а на губах – пена. К счастью, удалось привести ее в чувство!

Сейчас она ничего не может есть, потому и велела попросить у вас маринованных овощей. Вы, госпожа, тогда были у старшей госпожи, и я не могла без вашего разрешения выполнить просьбу монахини. А потом забыла. И только сейчас, когда вы заговорили о маринованных овощах, вспомнила.

После некоторой паузы Фэнцзе сказала:

– Неужели у нас мало маринованных овощей? Пусть отнесут. А что касается денег на содержание монастыря, то через несколько дней их привезет Цзя Цинь.

Вошла Сяохун и сказала:

– Второй господин Цзя Лянь прислал человека вам передать, что допоздна будет занят делами и не вернется домой.

Вскоре вбежала во двор запыхавшаяся девочка-служанка.

Пинъэр и еще несколько служанок окружили ее и долго оживленно беседовали.

– О чем вы там болтаете? – не выдержав, спросила Фэнцзе.

– Девочка боится каких-то привидений, – отвечала Пинъэр. – Трусиха, да и только.

Фэнцзе позвала девочку и спросила:

– Ты видела привидения?

– Я ходила во внутренний двор сказать, чтобы принесли угля, – стала рассказывать служанка, – подошла к дому, где никто не живет, вдруг слышу – шум. Я подумала, что это кошка или крыса, но потом до меня донеслись стоны. И тут я с перепугу бросилась бежать.

– Что ты мелешь! – проворчала Фэнцзе. – Не люблю россказни о всяких духах и бесах! И не поверю им. Убирайся-ка ты отсюда!

Девочка вышла, а Фэнцзе вместе с Цаймин до второй стражи проверяла расходные счета за день. После этого немного поболтала со служанками, отправила их спать и сама легла. Близилась третья стража, а Фэнцзе никак не могла уснуть. Вдруг ей показалось, что волосы у нее встали дыбом, и, охваченная страхом, она принялась звать Пинъэр и Цютун. Те спросонья никак не могли понять, в чем дело.

Цютун, в отличие от Пинъэр, недолюбливала Фэнцзе и нисколько ее не жалела. А после истории с Ю Эрцзе затаила к ней вражду. Но виду не подавала, поскольку Фэнцзе всячески старалась ее задобрить.

Выпив глоток чаю, который ей подала Цютун, Фэнцзе поблагодарила и сказала:

– Пусть со мной останется Пинъэр.

Цютун тоже хотелось услужить Фэнцзе, и она предложила:

– Мы можем по очереди сидеть возле вас!

В конце концов Фэнцзе уснула. Пинъэр и Цютун легли на рассвете, когда пропел петух, но не успели уснуть, как пришлось встать и помочь Фэнцзе одеться.

Весь день Фэнцзе не покидала тревога, но она крепилась.

– Барышня Пинъэр дома? – донесся голос снаружи.

Пинъэр отозвалась. Вошла служанка госпожи Ван и сказала:

– К господину Цзя Чжэну кто-то пришел по важному делу. Но господина нет дома, и госпожа велела позвать второго господина Цзя Ляня.

Фэнцзе вздрогнула.

Если хотите узнать, что случилось, прочтите следующую главу.




Глава восемьдесят девятая



Случайно попавшаяся на глаза вещь напоминает знатному юноше об умершей служанке;


страдающая чрезмерной мнительностью Чернобровка отказывается принимать пищу



Итак, услышав, что Цзя Ляня вызывают по какому-то делу, Фэнцзе испуганно вздрогнула и спросила:

– По какому делу? Служебному?

– Точно не знаю, – отвечала служанка. – Слуга, дежуривший у ворот, сообщил, что вызывали господина Цзя Чжэна, но господина Цзя Чжэна дома не оказалось, и госпожа просила прийти господина Цзя Ляня.

Тут Фэнцзе поняла, что дело касается ведомства работ, и, успокоившись, сказала:

– Передай госпоже, что второй господин еще накануне уехал. Пусть обратится к старшему господину Цзя Чжэню.

Цзя Чжэнь вышел к нарочному, посланному за Цзя Чжэном, узнал, в чем дело, и отправился с докладом к госпоже Ван:

– Из ведомства сообщили, что по донесению смотрителя защитных береговых сооружений в Хэнани прорвало дамбу и затопило несколько округов и уездов. Кроме того, требуются деньги на починку городских стен. Начальник ведомства занят и хотел поручить это дело господину Цзя Чжэну.

Цзя Чжэн вскоре вернулся, и ему все подробно передали.

До самой зимы у Цзя Чжэна не было ни одной свободной минуты, целые дни проводил он в ямыне. Воспользовавшись этим, Баоюй уже не проявлял в учебе прежнего усердия, но, боясь отцовского гнева, школу посещал аккуратно и не так часто бывал у Дайюй.

Близилась середина десятого месяца. В тот день погода резко изменилась, и когда Баоюй собрался в школу, Сижэнь приготовила теплую одежду и сказала:

– Одевайся потеплее, похолодало!

Она подала юноше теплый халат, а плащ завязала в узел и передала Бэймину на случай, если понадобится.

Придя в школу, Баоюй выполнил задание и тут вдруг услышал, что бумага на окне зашелестела.

– Опять погода переменилась, – произнес учитель Дайжу и распахнул форточку. С северо-запада медленно плыли на юго-восток клубящиеся черные тучи. В класс вошел Бэймин.

– Второй господин! – окликнул он Баоюя. – Похолодало, наденьте плащ!

Баоюй взял у Бэймина плащ и смутился. Все ученики уставились на него. Не взгляни Баоюй на плащ, все обошлось бы. Но он сразу определил, что это тот самый плащ из павлиньего пуха, который когда-то чинила Цинвэнь.

– Зачем ты взял этот плащ? – спросил Баоюй слугу. – Кто тебе его дал?

– Ваши служанки, – отвечал Бэймин.

– Мне не холодно, – решительно заявил Баоюй. – Спрячь его.

Учитель подумал, что Баоюю жалко такую дорогую одежду, и про себя оценил его бережливость.

– Надевайте, надевайте, второй господин! – уговаривал Бэймин. – Простудитесь – я буду виноват! Хоть меня пожалейте!..

Баоюй накинул плащ и с задумчивым видом склонился над книгой. Дайжу решил, что юноша углубился в чтение, и перестал обращать на него внимание.

После окончания занятий Баоюй, сославшись на недомогание, попросил у учителя разрешения не являться на следующий день в школу.

Дайжу был уже в летах, ничем не занимался и детей учил ради развлечения. Здоровьем похвастаться он не мог и радовался, если кто-нибудь из учеников пропускал занятия – по крайней мере хлопот меньше. Учитель знал, что Цзя Чжэн сейчас занят делами, а бабушка лелеет и балует внука, поэтому не задумываясь разрешил ему не приходить на следующий день в школу.

Возвратившись домой, Баоюй навестил матушку Цзя и госпожу Ван, рассказал, что отпросился на следующий день с занятий из-за плохого самочувствия, немного посидел и ушел в сад. Он не стал, как обычно, шутить и смеяться с Сижэнь и другими служанками и, не раздеваясь, прилег.

– Ужин готов, – сказала Сижэнь. – Сейчас поешь или немного погодя?

– Ешь без меня, – отозвался Баоюй. – Мне не хочется, плохо себя чувствую.

– Не хочешь – не ешь, но переоденься хотя бы, – заметила Сижэнь. – Не то всю одежду изомнешь. А она недешево стоит!

– И переодеваться не буду, – заявил Баоюй.

– Вещи надо беречь, – наставительно произнесла Сижэнь. – Взгляни, какая тонкая вышивка на плаще! А ты ее портишь!

Слова Сижэнь укололи Баоюя в самое сердце, и он ответил с тяжелым вздохом:

– В таком случае убери плащ подальше! Я больше не стану его надевать!

Он поднялся с кана, сбросил с себя плащ и аккуратно сложил, не дожидаясь, пока Сижэнь возьмет его.

– Что это вы, второй господин, так проворны сегодня? – насмешливо спросила Сижэнь.

– В какой платок завязать? – вместо ответа спросил Баоюй.

Шэюэ подала Баоюю платок, подмигнула Сижэнь и тихонько рассмеялась. Баоюй не обратил на нее никакого внимания и, опечаленный, сел. Из задумчивости его вывел бой часов – стрелки показывали половину шестого.

Служанка зажгла лампу.

– Не хочешь есть – выпей хоть полчашки рисового отвара, – предложила Сижэнь, – зачем морить себя голодом?! И волноваться не надо! Заболеешь – хлопот с тобой не оберешься!

– Я не голоден, – замотал головой Баоюй. – К чему есть через силу!

– Ну, тогда ложись спать пораньше, – предложила Сижэнь.

Они с Шэюэ постелили постель, и Баоюй лег. Всю ночь он ворочался с боку на бок и лишь перед рассветом уснул. Но вскоре снова проснулся. Пришлось встать и Сижэнь и Шэюэ.

– Ты почти до пятой стражи не спал, все ворочался, – сказала Сижэнь, – но я не осмелилась тревожить тебя расспросами. А потом сама уснула и не знаю, спал ли ты.

– Немного поспал, – отвечал Баоюй. – Сам не пойму, отчего так рано проснулся!

– Тебе нездоровится? – спросила Сижэнь.

– Нет, ничего. Только на душе неспокойно.

– В школу пойдешь?

– Меня освободили на день от занятий. Хотел погулять в саду, немного рассеяться, но боюсь, холодно будет. Вели девочкам убрать свободную комнату, поставить там курильницу, положить бумагу, тушь, кисть и тушечницу. И пусть никто меня не тревожит, я буду заниматься.

– Кто же осмелится тебя тревожить! – вмешалась в разговор Шэюэ.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Сижэнь. – И позанимаешься, и успокоишься, и простуду не подхватишь. А как аппетит? Может быть, съешь чего-нибудь? Скажи, чего тебе хочется, я велю приготовить.

– Мне все равно, не хлопочи по пустякам, – ответил Баоюй и добавил: – Пусть поставят в комнату немного фруктов. Они хорошо пахнут.

– А в какую комнату? – спросила Сижэнь. – В свободных комнатах беспорядок, лишь в той, где жила Цинвэнь, более-менее чисто. После ее смерти туда никто не заходил. Но там холодно.

– Ничего, – промолвил Баоюй. – Пусть принесут жаровню.

– Хорошо, – ответила Сижэнь.

Девочка-служанка принесла поднос, на котором стояла чашка и лежали палочки для еды.

– Здесь все, что просила барышня Хуа Сижэнь, – сказала девочка, передавая поднос Шэюэ, – это прислала старуха из кухни.

На подносе стояла чашка супа из ласточкиных гнезд.

– Это ты заказала, сестра? – спросила Шэюэ у Сижэнь.

– Да, я, – ответила Сижэнь. – Пусть Баоюй подкрепится немного. С вечера он не ел и всю ночь не спал.

Сижэнь велела накрыть на стол, а Шэюэ уговорила Баоюя немного поесть. Вскоре явилась Цювэнь и сказала:

– Комната прибрана! Пусть только рассеется дым от жаровни, и господин может туда идти!

Поглощенный своими думами, Баоюй не ответил, лишь кивнул головой.

– Кисть и тушечница на месте, там, где вы приказали, – сказала девочка-служанка, входя в комнату.

– Ладно, – откликнулся Баоюй.

– Завтрак готов, – доложила другая служанка. – Где будете есть, второй господин?

– Покоя от вас никакого нет, – рассердился Баоюй. – Ну, несите сюда!

Вскоре принесли завтрак, и Баоюй обратился к Шэюэ и Сижэнь:

– Поешьте со мной, одному не хочется, уж очень тоскливо на душе.

– Мы недостойны сидеть с тобой за столом, – возразила Шэюэ. – Твоя просьба – просто каприз.

– Ничего особенного здесь нет, – заметила Сижэнь. – Сколько раз ели и пили вместе! Если это пойдет ему на пользу, можно и нарушить обычай!

И вот Баоюй занял место в центре стола, Сижэнь и Шэюэ по обе стороны от него.

После еды девочки-служанки подали чай для полоскания рта.

Держа в руках чашку, Баоюй сидел молча, словно о чем-то задумавшись, а потом вдруг спросил:

– В комнате все прибрано? Можно идти?

– Ведь вам уже сказали об этом, – ответила Шэюэ, – к чему снова спрашивать?

Посидев немного, Баоюй ушел в приготовленную для него комнату, воскурил благовония, расставил на столе фрукты, велел всем уйти и запер дверь.

После этого он взял листок розовой бумаги, произнес молитву и, обмакнув кисть в тушь, написал:

«Владелец двора Наслаждения пурпуром воскуривает благовония и подносит ароматный чай в надежде, что душа сестры Цинвэнь снизойдет и насладится жертвами». Дальше шли стихи:

		Когда мое воображенье
		Твой светлый образ вдруг займет,
		Ко мне приходит озаренье,
		Безмерность чувств и дум полет.

		Кто может сделать так, чтоб ветер
		Вдруг волны вздыбил, мир потряс?
		Явилась ты – и незаметно
		Я успокоился тотчас.

		Кто мог бы так тепло и тихо
		Вести беседу, кроме нас?..

		Уносит быстрое теченье
		Речные воды на восток, —
		Когда б на запад возвращенья
		Навеки избежал поток?[25 - …Когда б на запад возвращенья // Навеки избежал поток? – Образ воды, устремленной к востоку, в поэзии олицетворял расцвет жизни; к западу – закат, уход из жизни.]

		Тебя узреть храню надежду,
		Но нет травы чудесной тут![26 - …Но нет травы чудесной тут! – В притче из книги жившего в ханьскую эпоху писателя Го Сяня «Записки о бездне Дунлин» рассказывается: ханьский император У-ди тосковал по рано умершей жене по имени Ли и мечтал хотя бы представить в воображении ее облик; придворный мудрец Дунфан Шо преподнес ему стебель чудо-травы, сказав, чтобы на ночь он положил его за пазуху, ближе к сердцу; во сне Ли явилась к нему, как наяву.]
		Лишь вижу, как твою одежду
		Окутал мягкий изумруд…[27 - Мягкий изумруд. – Баоюй видит в небе отливающее бирюзой облако и вспоминает, как во время болезни Цинвэнь штопала халат, украшенный золотым узором с изображением канарейки.]

		Поэтому меня, как прежде,
		Печали всюду стерегут!

Дописав последнюю строку, Баоюй зажег в курильнице благовонную свечу и сжег листок со стихами. Когда же свеча догорела, юноша отпер дверь и вышел из комнаты.

– Что-то ты очень быстро! – произнесла Сижэнь. – Тебе и там скучно стало?

Баоюй лукаво усмехнулся:

– На душе было тревожно, и хотелось побыть одному. А сейчас печаль рассеялась, и я решил прогуляться.

С этими словами он вышел в сад и, дойдя до павильона Реки Сяосян, крикнул:

– Сестрица Дайюй дома?

– Кто это? – послышался в ответ голос Цзыцзюань. Она откинула дверную занавеску, выглянула наружу и, увидев Баоюя, с улыбкой сказала: – Это вы, второй господин? Барышня дома! Пожалуйте!

Баоюй последовал за Цзыцзюань и услышал голос Дайюй:

– Скорее проси второго господина!

Подойдя к комнате Дайюй, Баоюй увидел по обе стороны двери параллельные надписи:

		В окошке, украшенном зеленью темной,
		Луна, проплывая, сияет.

		Создатели древние «книг о бамбуке»[28 - Создатели древние «книг о бамбуке»… – Имеются в виду древние книги о том, как пользоваться листвой бамбука для написания иероглифов. В книгах говорилось, что для этой цели следует счистить с бамбукового листа зеленое наслоение. Позднее под «книгами» (или «историческими трактатами») о бамбуке стали подразумевать «историю» в широком смысле.]
		Давно уж исчезли из мира.

Еще с порога юноша спросил:

– Чем занимаешься, сестрица?

– Сейчас допишу сутру, и поговорим, – ответила Дайюй, подходя к нему. – Посиди! Осталось две строчки.

Она приказала Сюэянь налить Баоюю чаю.

– Не беспокойся, пиши, – махнул рукой Баоюй, и тут взгляд его упал на висевшую на стене полосу шелка с изображением Чан Э и ее прислужницы, а рядом – девы-небожительницы, тоже с прислужницей, которая держала что-то наподобие узла. Обе как бы плыли в клубящихся облаках.

Эта картина, подражание Ли Лунмяню[29 - Ли Лунмянь (Ли Гунлинь) – знаменитый художник VIII в.], называлась «Соперничество в стужу», и надпись к ней была сделана смешанным каллиграфическим почерком.

– Ты, наверное, недавно повесила эту картину, сестрица? – спросил Баоюй.

– Да. Вчера служанки убирали в комнате, я вспомнила о ней, велела разыскать и повесить.

– А на какой сюжет картина? – поинтересовался Баоюй.

– Ты сам прекрасно знаешь! – засмеялась Дайюй. – А еще у меня спрашиваешь!

– Забыл, сестрица, – промолвил Баоюй. – Напомни, если не трудно!

– Неужели забыл изречение: «Луна льет на землю холодный свет, иней блестит, Циннюй и Суэ не боятся стужи, они соперничают в красоте».

– Вспомнил! – воскликнул Баоюй. – Сюжет оригинальный! И очень кстати, ведь наступили холода!

Он стал внимательно рассматривать картину.

Сюэянь тем временем подала Баоюю чай. Пока он пил, Дайюй окончила писать и сказала:

– Прости, что была к тебе невнимательна…

– К чему церемонии, сестрица! – прервал ее Баоюй и вдруг заметил, как хороша Дайюй в своей меховой куртке и надетой поверх нее белой безрукавке, подбитой горностаем, в расшитой цветами парчовой юбке, похожей на ту, что некогда носила Ян гуйфэй, с пышными волосами, заколотыми всего одной шпилькой.

Поистине:

		Ввысь устремилось древо из нефрита[30 - Древо из нефрита – то есть красивое, стройное дерево. В стихотворении танского поэта Ду Фу «За вином пою о восьмерых святых» есть строки:Беспечный в юности прекрасной,Смотрел я, кубок поднимая,На небосвод ненастный, —Подобно древу из нефрита,Всем ветрам неподвластный…],
		Оно стоит наперекор ветрам.
		Душистый лотос, томно расцветая,
		Едва хранит росу на лепестках.

– Ну что, сестрица, играешь на цине? – неожиданно спросил Баоюй.

– Нет, – отвечала девушка. – С утра до вечера пишу, руки совсем одеревенели. Где уж тут играть?!

– Не огорчайся, – промолвил Баоюй. – Цинь, конечно, инструмент благородный, но привлекательного в нем мало. Никогда не слышал, чтобы игра на цине принесла кому-нибудь богатство и долголетие, она только навевает печаль и горестные думы. А как трудно разобрать ноты, сколько надо потратить на это сил! У тебя и без того здоровье слабое, так что избегай лучше лишних хлопот.

Дайюй рассмеялась.

– Это он и есть? – спросил Баоюй, указывая на висевший на стене цинь. – А почему такой маленький?

– Не такой уж он маленький, – с улыбкой возразила Дайюй. – Я в детстве немного училась играть, и этот цинь приспособили нарочно для меня, с большим мне бы не управиться. Сделан он не из сухого тунга, как это бывает обычно, но так искусно, что звук удивительно приятный. Цинь этот старинный. Посмотри, сколько на нем трещинок! Как волосков в бычьем хвосте. Словом, инструмент хороший.

– А новых стихов не сочинила?

– С тех пор как появилось наше поэтическое общество, я почти не занимаюсь стихами, – отвечала Дайюй.

– Не обманывай, – засмеялся Баоюй. – Сам слышал, как ты пробовала положить на музыку вот эти строки:

		Не печалься, не унывай!
		Разве наши земные сердца
		Уподобить возможно луне,
		Что плывет в небесах?

Мелодия показалась мне необыкновенно чистой и красивой. Ну что, правду я говорю?

– Как мог ты услышать? – удивилась Дайюй.

– Я как раз возвращался домой с террасы Ветра в зарослях осоки, когда услышал прекрасную мелодию. Постоял немного и ушел – не захотел мешать. Ты мне только скажи: почему мелодия, ровная и спокойная в начале, стала к концу заунывной?

– Мелодия зависит от настроения, – объяснила Дайюй. – Меняется настроение, меняется и мелодия: здесь нет твердо установленных правил.

– Вот как! – произнес Баоюй. – Жаль, что я не разбираюсь в музыке! Выходит, я слушал напрасно!

– С древности и до наших дней редко встречаются люди, способные определить по игре состояние души играющего, – улыбнулась Дайюй.

Баоюй понял, что сказал лишнее, и умолк, не желая огорчать Дайюй. Так хотелось излить душу, но он не в силах был произнести ни слова. Дайюй тоже молчала, жалея о сказанном – слова вырвались сами собой, и Баоюй мог обидеться за чрезмерную холодность.

Баоюй же, опасаясь, что Дайюй истолковала его слова превратно, с улыбкой промолвил:

– Ладно, сестрица, пойду навещу третью сестру Таньчунь.

– Передай ей от меня поклон, – попросила девушка и, проводив Баоюя, задумалась: «Чего-то Баоюй недоговаривает; он то пылок, то холоден. Не пойму, в чем дело!»

Тут пришла Цзыцзюань и спросила:

– Вы больше не будете писать, барышня? Тогда я уберу кисть и тушечницу!

– Убери, – ответила Дайюй, прошла во внутренние покои, легла и снова задумалась.

– Может, выпьете чаю, барышня? – снова послышался голос Цзыцзюань.

– Не хочется. Я полежу, а ты занимайся своими делами!

Цзыцзюань вышла в прихожую и вдруг заметила Сюэянь, та тоже сидела задумавшись.

– И тебя что-то тревожит? – спросила Цзыцзюань.

– Не шуми, сестра, – ответила Сюэянь, вздрогнув от неожиданности. – Я нынче кое-что слышала, сейчас расскажу. Только смотри – никому ни слова!

Поджав губы, она кивнула на дверь, ведущую во внутренние покои, и сделала знак Цзыцзюань выйти.

На террасе Сюэянь тихо спросила:

– Ты слышала, сестра, что Баоюй помолвлен?

– Не может быть! – Цзыцзюань даже вздрогнула.

– Ну что ты говоришь! – вспыхнула Сюэянь. – Все, кроме нас, давно знают!

– Кто тебе сказал?

– Шишу. Говорит, будто невеста и богатая и красивая и способности у нее незаурядные. Дочь какого-то правителя.

В этот момент из комнаты послышался кашель. Опасаясь, как бы Дайюй не вышла и не услышала разговор, Цзыцзюань дернула Сюэянь за рукав, велев замолчать, а сама заглянула в комнату. Там было тихо, и девушка снова обернулась к подруге.

– Как же это Шишу тебе рассказала? – спросила она.

– Неужели не помнишь? Позавчера наша барышня послала меня к третьей барышне Таньчунь, но той дома не оказалось, была только Шишу. Мы с ней разговорились. Я мимоходом сказала, что второй господин Баоюй чересчур избалован, а она отвечает: «Что правда, то правда. Только и умеет, что играть да дурачиться! Как дитя малое, а ведь уже помолвлен!» Я спросила, было ли обручение, она ответила, что было, что сватом выступал какой-то господин Ван, родственник господ из восточного дворца Нинго, поэтому справок о невесте наводить не стали, сразу и сговорились.

«Странно!» – подумала Цзыцзюань и спросила:

– Почему же у нас в доме никто об этом не говорит?

– Таков наказ старой госпожи. Она боится, как бы Баоюй глупостей не натворил, если узнает… Шишу предупредила меня, чтобы никому ни слова. Если узнают, всем будет ясно, что это я проболталась.

Снова кивнув на дверь, ведущую во внутренние покои, она продолжала:

– Барышне я ничего не сказала, а тебя обманывать не хочу.

– Барышня вернулась! Наливайте чай! – вдруг прокричал попугай в клетке.

Девушки испуганно обернулись и пошли в комнату. Дайюй, тяжело дыша, сидела на стуле. Цзыцзюань принялась с ней болтать, чтобы немного развлечь, но Дайюй сердито сказала:

– Никого не дозовешься! Где вы были?

Она легла на кан и велела опустить полог. Цзыцзюань и Сюэянь вышли из комнаты, так и не узнав, слышала ли их разговор Дайюй.

Дайюй слышала, но не все поняла. Ее словно бросили в бушующее море, она подумала, что сбывается ее недавний сон, что, как говорится, на нее обрушились тысяча печалей и десять тысяч терзаний. Уж лучше умереть, чем стать свидетельницей крушения своей заветной мечты. Да и чего могла ждать она, сирота? Теперь она знает, что делать. День ото дня она будет подтачивать свое здоровье, чтобы через полгода, самое большее через год навсегда покинуть этот бренный мир.

Дайюй легла и притворилась спящей. Она не стала надевать теплую одежду, укрываться одеялом. Служанки то и дело заглядывали в комнату узнать, не нужно ли чего-нибудь, но Дайюй лежала не шевелясь, и девушки не стали ее тревожить. В этот вечер Дайюй не ужинала.

Когда настало время зажигать лампы, Цзыцзюань заглянула за полог, увидела, что одеяло лежит у барышни в ногах, и осторожно ее укрыла. Дайюй продолжала неподвижно лежать, но как только служанка отошла, снова сбросила одеяло.

Цзыцзюань между тем допытывалась у Сюэянь:

– Ты уверена, что все, о чем ты мне рассказывала, правда?

– Еще бы! – отвечала Сюэянь.

– А от кого узнала Шишу?

– От Сяохун.

– Боюсь, барышня слышала наш разговор, – покачала головой Цзыцзюань. – Видишь, какая она грустная! Лучше молчать об этом деле.

Поговорив еще немного, девушки собрались спать. Цзыцзюань снова зашла к Дайюй и снова ее укрыла. О том, как прошла ночь, мы рассказывать не будем.

На следующий день Дайюй проснулась рано, но не стала никого звать и, убитая горем, сидела на постели.

Цзыцзюань встревожилась:

– Что это вы, барышня, так рано проснулись?

– Легла рано, вот и проснулась, – бросила Дайюй.

Цзыцзюань разбудила Сюэянь, и они стали помогать Дайюй приводить себя в порядок. Дайюй невидящими глазами глядела в зеркало, но вдруг по щекам ее покатились слезы-жемчужины, омочив платочек.

Поистине:

		Я вижу застывающую тень —
		Мое в воде весенней отраженье.

		Тебя мне очень жалко, тень моя,
		Но ведь и я достоин сожаленья.

Цзыцзюань не посмела утешать барышню, боясь навлечь на себя гнев. Когда утренний туалет был закончен, Дайюй с мокрыми от слез глазами посидела еще немного и приказала Цзыцзюань:

– Зажги тибетские благовония!

– Барышня, вы не спали почти всю ночь! – сказала Цзыцзюань. – Зачем же вам благовония? Неужели снова будете писать?

Дайюй кивнула.

– Вы и так проснулись чуть свет, – произнесла Цзыцзюань. – Смотрите, как бы не переутомиться!

– Ничего! – ответила Дайюй. – Чем раньше я все перепишу, тем лучше! Хоть тоску немного развею. Память о себе оставлю. Увидите мой почерк – и вспомните!

Снова слезы покатились из глаз Дайюй. Цзыцзюань окончательно растерялась и, вместо того чтобы утешить Дайюй, сама расплакалась.

Дайюй теперь не прикасалась ни к чаю, ни к пище и постепенно слабела.

Изредка Баоюй, возвратившись из школы, забегал навестить ее, но Дайюй ничего ему не говорила, все таила в себе, понимая, что они уже не дети и нельзя вести себя так, как когда-то. Баоюю хотелось утешить девушку ласковыми словами, но он боялся ее расстроить – она и без того все время болела.

Теперь при встречах молодые люди обменивались ничего не значащими словами. Как говорится, желая сблизиться, все больше отдалялись друг от друга.

Матушка Цзя и госпожа Ван любили и жалели Дайюй, но забота их проявлялась лишь в том, что они не скупились на докторов. Откуда им было знать, что у нее на душе. Цзыцзюань знала, почему болеет барышня, но не смела об этом никому рассказать. Дайюй между тем таяла на глазах.

Через полмесяца она уже с трудом могла есть даже рисовый отвар. Ей казалось, что все только и говорят о свадьбе Баоюя, что люди со двора Наслаждения пурпуром заняты приготовлениями к предстоящему торжеству.

Иногда Дайюй навещала тетушка Сюэ, Баочай совсем не показывалась, и это усиливало подозрения Дайюй. Она не желала никого видеть, отказывалась от лекарств, единственное, чего ей хотелось, – это скорее умереть. Во сне ей чудилось, что кого-то уже называют второй госпожой, эти мысли зловещей тенью преследовали Дайюй.

Наступил день, когда она уже ничего не могла есть и лежала в полузабытьи, ожидая смерти.

Если хотите узнать, что было дальше с Дайюй, прочтите следующую главу.




Глава девяностая



Бедная девушка, потерявшая кофту, терпит обиды от служанок;


молодой человек, получивший в подарок фрукты, теряется в догадках



Итак, настал день, когда Дайюй совсем перестала есть, решив уморить себя голодом.

Первое время, когда Дайюй навещали, она еще заставляла себя что-то сказать, но в последние дни вообще перестала разговаривать. На душе у нее становилось то смутно, то светло.

Матушка Цзя понимала, что неспроста Дайюй тает день ото дня, и раза два с пристрастием допрашивала Цзыцзюань и Сюэянь. Но те не осмеливались сказать правду.

Цзыцзюань не терпелось узнать, как идут приготовления к свадьбе Баоюя, но она не решалась заговорить об этом с Шишу, опасаясь, как бы дело не получило огласки, ведь это убило бы Дайюй.

Сюэянь уже раскаивалась в том, что проболталась, и охотно взяла бы свои слова обратно, но знала, что это невозможно, и помалкивала.

Наконец Цзыцзюань поняла, что надежды на выздоровление нет никакой, поплакала и тихонько сказала Сюэянь:

– Присмотри за барышней, а я пойду к старой госпоже, госпоже Ван и второй госпоже Фэнцзе, спрошу, что делать. Барышне совсем плохо.

Только Цзыцзюань вышла, как Дайюй лишилась сознания. Сюэянь, юная и неопытная, подумала, что Дайюй умерла, и сердце у нее сжалось от страха и жалости, она уже сердилась на Цзыцзюань, что та долго не возвращается.

Наконец снаружи послышались шаги. Девочка с надеждой подбежала к двери, ведущей в прихожую, откинула занавеску, услышала, как зашуршала занавеска на наружной двери. Но вошла не Цзыцзюань, а Шишу. Ее послала Таньчунь справиться о здоровье Дайюй.

– Как чувствует себя барышня? – спросила Шишу.

Вместо ответа Сюэянь сделала ей знак войти. Поглядев на Дайюй, Шишу затрепетала от страха и спросила:

– Где сестра Цзыцзюань?

– У старой госпожи, – отвечала Сюэянь и, пользуясь тем, что Дайюй без сознания, а Цзыцзюань нет, осторожно тронула Шишу за руку и спросила: – Помнишь, ты говорила, что какой-то господин Ван сватал свою дочь за второго господина Баоюя? Это правда?

– Конечно правда!

– А сговор когда?

– Какой сговор? – удивилась Шишу. – Я рассказала тебе лишь то, что слышала от Сяохун. А потом ходила ко второй госпоже Фэнцзе и из ее разговора с сестрой Пинъэр узнала, что это сватовство друзья предлагали господину Цзя Чжэну, чтобы снискать его расположение и добиться покровительства. Между прочим, старшая госпожа плохо отозвалась о семье невесты, но не это главное, потому что с ее мнением никто не считается. Дело в том, что старая госпожа давно присмотрела для Баоюя невесту из девушек, живущих у нас в саду. Но старшая госпожа об этом не знала. А старая госпожа лишь приличия ради решила с ней посоветоваться о сватовстве. Еще госпожа Фэнцзе сказала, что старая госпожа решила просватать Баоюя по своему усмотрению и ни о каком другом сватовстве слышать не хочет.

– Что ты говоришь? – воскликнула Сюэянь, забыв об осторожности. – Выходит, напрасно наша барышня решила себя погубить.

– С чего ты это взяла? – удивилась Шишу.

– Ничего ты не знаешь! – воскликнула Сюэянь. – Недавно я рассказала Цзыцзюань о нашем с тобой разговоре, а барышня услышала и стала себя изводить.

– Тише! – сказала Шишу.

– Да она без сознания! – промолвила Сюэянь. – Сама погляди! И жить ей осталось не больше двух дней!

В это время вернулась Цзыцзюань.

– Неужели нет другого места для разговоров? – возмутилась она. – Уж лучше убейте ее прямо сейчас!

– Не верю, что эти разговоры так сильно подействовали на барышню! – вскричала Шишу.

– Не сердись на меня, сестра! – произнесла Цзыцзюань. – Ничего ты не понимаешь! Иначе не стала бы болтать!

Дайюй вдруг закашлялась. Цзыцзюань бросилась к ней, а Шишу и Сюэянь сразу умолкли.

Цзыцзюань тихо спросила:

– Барышня, пить хотите?

Дайюй кивнула. Сюэянь налила в чашку воды и подала Цзыцзюань. Шишу тоже подошла к кану. И только было хотела заговорить, как Цзыцзюань знаком велела ей молчать.

Дайюй снова закашлялась.

– Барышня, выпейте воды!

Дайюй попыталась поднять голову, но не могла. Цзыцзюань забралась на кан, взяла чашку, отпила немного воды сама, а потом, поддерживая голову Дайюй, поднесла чашку к ее губам.

Девушка отпила глоток, но когда Цзыцзюань хотела взять чашку, жестом остановила ее и выпила еще глоток, после чего, переведя дух, в изнеможении опустилась на подушку.

Через некоторое время она открыла глаза и спросила:

– Кто здесь только что был? Шишу?

– Да, – ответила Цзыцзюань.

Шишу снова приблизилась к Дайюй и справилась о ее здоровье.

Дайюй поглядела на нее широко открытыми глазами, несколько раз кивнула и сказала:

– Когда вернешься домой, кланяйся от меня своей барышне!

Шишу подумала, что Дайюй устала, и тихонько вышла.

Дайюй между тем слышала почти весь разговор Шишу с Сюэянь, она только делала вид, что потеряла сознание, потому что у нее не было сил говорить. Из слов Шишу она поняла, что Баоюя только хотели просватать, но ничего не получилось. Мало того, старая госпожа, оказывается, решила сама женить Баоюя и выбрала невесту среди девушек, живущих в саду. Кто же эта девушка, если не она, Дайюй? Чем темнее ночь, тем светлее утро – на душе у Дайюй рассеялся мрак. Она уже собралась подробнее расспросить обо всем Шишу, но в это время пришли матушка Цзя, госпожа Ван, Ли Вань и Фэнцзе.

Дайюй не думала больше о смерти, клубок сомнений был распутан, но ей стоило огромных усилий даже коротко отвечать на вопросы пришедших ее навестить.

Фэнцзе обратилась к Цзыцзюань:

– Ты зачем вздумала нас пугать? Барышне, я смотрю, полегче!

– Она была совсем плоха! – оправдывалась Цзыцзюань. – Иначе я не осмелилась бы вас побеспокоить. Я и сама удивляюсь, ей стало гораздо лучше!

– Не надо ее ругать, – остановила Фэнцзе матушка Цзя. – Ей показалось, что Дайюй плохо, она и прибежала к нам. Это ее обязанность. Такое старание достойно похвалы.

Женщины поговорили еще немного и разошлись.

Поистине:

		Сердечную болезнь излечишь
		Лекарством своего же сердца.
		На шею тигра кто подвесил,
		Тот сам и снимет колокольчик[31 - На шею тигра кто подвесил, // Тот сам и снимет колокольчик. – В трактате «О ближайших лунах» («Чжиюэлу») писатель минской эпохи Цюй Жуцзи приводит притчу о монахе Фа Дэне. У того был крутой нрав, поэтому люди его недолюбливали. С уважением к нему относился лишь проповедник Фа Ян. Однажды Фа Ян, обратившись к людям, спросил: «Кто может снять подвешенный к шее тигра золотой колокольчик?» Никто не ответил на этот вопрос. Тогда об этом же Фа Ян спросил Фа Дэна, и тот ответил: «Кто надел, тот и снимет!» Этот ответ с течением времени стал крылатой фразой.].

Мы не будем рассказывать о том, как с этого дня Дайюй постепенно поправлялась, а вернемся к Сюэянь и Цзыцзюань. Глядя на свою барышню, они то и дело благодарили Будду.

– Амитаба! Она выздоравливает! – говорила Сюэянь.

– Все это странно, – отвечала Цзыцзюань. – То вдруг заболела, а теперь сразу выздоровела.

– Что заболела, ничего странного в этом нет! Но так быстро выздороветь? Тут уж действительно есть чему удивляться! – произнесла Цзыцзюань. – Не иначе как судьба нашей барышни связана с судьбой Баоюя. Недаром говорят: «Свадьба – дело хлопотное, но нерасторжимы предначертанные судьбой брачные узы». Так случилось, что желание людей совпало с волей Неба… Помнишь, я как-то в шутку сказала Баоюю, что барышня Дайюй собирается уезжать на родину? Так он от волнения чуть не умер, подняв на ноги весь дом! А сейчас одного неосторожного слова оказалось достаточно, чтобы довести барышню чуть ли не до смерти! Верно говорят, что «судьба связывает людей за пятьсот лет до рождения».

Девушки засмеялись, а Сюэянь сказала:

– Счастье, что она поправилась! Впредь подобных разговоров заводить не будем! Если даже я увижу собственными глазами, что Баоюй женится, все равно не скажу ни слова.

– Так, пожалуй, лучше, – согласилась Цзыцзюань.

Не только Цзыцзюань и Сюэянь, остальные служанки тоже обсуждали случившееся каждая на свой лад, удивляясь странной болезни Дайюй.

Разговоры эти дошли до Фэнцзе, а также госпожи Ван и госпожи Син и очень их встревожили. Да и матушка Цзя догадывалась, в чем дело.

Однажды госпожи Син и Ван пришли вместе с Фэнцзе к матушке Цзя поболтать и завели разговор о Дайюй.

– Я и сама собиралась обсудить это с вами, – подхватила матушка Цзя. – Баоюй и Дайюй вместе росли, и привязанность их я считала детской. Но потом поняла, что Дайюй неравнодушна к Баоюю, и нередко именно это является причиной ее болезней. Им нельзя больше быть вместе, иначе это кончится плохо. Что вы на это скажете?

После некоторого раздумья госпожа Ван ответила:

– Барышня Дайюй себе на уме. А Баоюй простодушен и не умеет скрывать своих чувств. Он как дитя малое. Вряд ли стоит их разлучать, они сразу обо всем догадаются. Еще древние говорили: «Когда юноша становится взрослым, его надо женить. Когда взрослой становится девушка, ее следует выдать замуж». Так не поженить ли нам их?

– Настойчивость Дайюй заслуживает похвалы, – нахмурившись, произнесла матушка Цзя, – но именно поэтому она не пара Баоюю. Да и здоровьем слаба, долго не проживет. Баочай – вот невеста для Баоюя!

– Мы все тоже так думаем, почтенная госпожа, – отозвалась госпожа Ван. – Но в таком случае и барышню Линь Дайюй нужно просватать. Можно ли поручиться, что она не таит к Баоюю любовных чувств? И если узнает, что Баоюй помолвлен с Баочай, ничего хорошего ждать не приходится.

– Согласна, – произнесла матушка Цзя. – Женим Баоюя, а потом и ее выдадим замуж. Прежде всего надо заботиться о своих детях. Главное, чтобы Дайюй до времени ничего не знала.

– Слышали? – обратилась Фэнцзе к служанкам. – Ни слова о том, что второго господина Баоюя собираются женить! Проболтаетесь – спуску не дам!

– Девочка моя, – сказала Фэнцзе матушка Цзя, – из-за болезни ты не следишь за тем, что происходит в саду. Советую тебе быть повнимательнее! Я имею в виду не только нынешний случай, а и все остальное. К примеру, в минувшем году прислуга пьянствовала, играла в азартные игры! Надо построже держать людей! Тебя они не смеют ослушаться.

С этого дня Фэнцзе часто появлялась в саду. Однажды неподалеку от острова Водяных каштанов она приметила старуху, что-то бубнившую себе под нос.

Фэнцзе неслышно приблизилась к ней. Старуха увидела Фэнцзе, когда та была уже совсем рядом, и поспешила поклониться.

– Ты что бормочешь? – спросила Фэнцзе.

– Госпожи мне велели присматривать за цветами и фруктами, – отвечала старуха. – Уж я так старалась, так старалась, а тут заявилась служанка барышни Син Сюянь и меня воровкой обозвала!

– За что же это? – удивилась Фэнцзе.

– Вчера я взяла с собой мою Хэйер, пусть, думаю, здесь поиграет, – стала объяснять старуха, – а девочка забрела ненароком в дом барышни Син Сюянь. Я увела Хэйер оттуда. А нынче утром услышала от служанок, будто у барышни Син Сюянь что-то пропало. Спрашиваю, что пропало, а они отвечают: тебе, воровке, лучше знать!

– Ну пусть даже они обвинили тебя, стоит ли так сердиться? – проговорила Фэнцзе.

– Ведь сад этот не служанкам принадлежит – господам, – возразила старуха. – С какой же стати эти девчонки нас обзывают? Не они нам велели за садом присматривать, а госпожи!

– Не ворчи! – разозлилась Фэнцзе и плюнула старухе в лицо. – Вам велено здесь присматривать, и если У барышни что-то пропало, с кого же спрашивать, если не с вас?! Ишь разболталась! Позвать сюда жену Линь Чжисяо, пусть прогонит старуху!

Девочка-служанка бросилась было исполнять приказание, но тут появилась Син Сюянь и с улыбкой сказала:

– Ничего особенного не случилось. Да и дело прошлое.

– Не вмешивайся, – возразила Фэнцзе. – Как бы то ни было, нечего позволять этим бабам язык распускать!

Старуха пала на колени, моля о прощении, и Син Сюянь, пожалев ее, пригласила Фэнцзе к себе, чтобы упросить не наказывать женщину.

– Знаю я этих старух, – не унималась Фэнцзе. – Никого не признают, одну меня боятся!

Син Сюянь всячески ее успокаивала, заявила даже, что во всем виновата ее служанка.

– Ладно, – бросила Фэнцзе старухе. – Ради барышни Син прощаю тебя.

Женщина поднялась с колен и низко поклонилась.

– Что же у тебя пропало? – спросила Фэнцзе у Син Сюянь, когда старуха ушла.

– Ничего особенного – старая красная кофта, – отвечала Сюянь. – Я велела служанке поискать, а она не нашла и по глупости пошла спрашивать об этом старуху. Ну та и обиделась. Служанку я отругала, и больше не стоит упоминать о таком пустяке.

Фэнцзе оглядела комнату, окинула взглядом Син Сюянь: на девушке был сильно поношенный ватный халат, вряд ли защищавший от холода. Одеяла на кане лежали совсем тонкие, а вещи, подаренные Син Сюянь матушкой Цзя, были аккуратно сложены на столе – Сюянь, видно, ими не пользовалась.

Проникшись к девушке еще большей симпатией и уважением, Фэнцзе сказала:

– Кофта, конечно, не такая уж ценность, но в ней тебе было бы теплее. Прикажи служанкам ее разыскать! Эти девчонки совсем обнаглели!

Вернувшись к себе, Фэнцзе велела Пинъэр достать телогрейку, крытую красным заморским крепом, дымчато-зеленую шелковую куртку, подбитую мехом, бирюзового цвета юбку, расшитую бисером, синюю курму на беличьем меху и отнести все это Син Сюянь.

Несмотря на то что Фэнцзе быстро уняла старуху, на душе у девушки было неспокойно, и она думала: «Никого из сестер прислуга не осмеливается оговаривать, только меня, несчастную. И, как нарочно, это случилось при Фэнцзе!»

Сюянь чуть не плакала, когда появилась Фэнъэр с подарками от Фэнцзе, и ни за что не хотела их принимать.

– Госпожа наказывала все это вам передать, – говорила Фэнъэр, – а покажется вам одежда старой, она пришлет новую.

– Поблагодари госпожу за заботу, – отвечала Сюянь, – и скажи, что я не смею принять столько вещей взамен пропавшей кофты. Унеси все обратно и поблагодари госпожу! Ее внимание мне дороже всяких подарков!

Пришлось Фэнъэр взять узел с одеждой и отнести обратно.

Через некоторое время Фэнъэр снова явилась, но теперь уже вместе с Пинъэр. Сюянь выбежала навстречу, предложила сесть.

– Наша госпожа говорит, – промолвила Пинъэр, – что вы нас чуждаетесь!

– Не чуждаюсь я, просто неловко мне брать подарки, – отвечала Син Сюянь.

– Госпожа просила принять, иначе она подумает, что вы либо сердитесь на нее, либо пренебрегаете ее вниманием. Да и нам достанется.

Сюянь, краснея, улыбнулась:

– В таком случае не смею отказываться.

Она угостила девушек чаем.

Выйдя от Сюянь, служанки встретили по дороге старуху из семьи Сюэ. Старуха им поклонилась.

– Ты куда идешь? – спросила Пинъэр.

– Наша госпожа послала меня справиться о здоровье всех почтенных госпож, их невесток и барышень, – отвечала старуха. – Я только что была у вашей госпожи и справлялась о вас, но госпожа сказала, что вы ушли в сад. Вы сейчас от барышни Син?

– Как ты догадалась? – улыбнулась Пинъэр.

– Слышала, что ваша госпожа и вы совершили доброе дело, поистине достойное благодарности, – ответила женщина.

– Пойдем к нам, посидим, – улыбаясь, предложила Пинъэр.

– В другой раз, – ответила женщина. – Дел много!

Пинъэр, возвратившись домой, рассказала Фэнцзе о своем разговоре с Сюянь. Но речи об этом мы вести не будем.



В доме матушки Сюэ и без того хватало неприятностей из-за Цзиньгуй, а тут еще вернулась из дворца Жунго служанка и рассказала, как тяжело живется Син Сюянь. Тетушка Сюэ и Баочай даже прослезились.

– Чего только не приходится терпеть Сюянь из-за истории со старшим братом, – сказала Баочай. – Мы даже не можем взять ее к себе. Спасибо сестре Фэнцзе за ее доброту. Сюянь принадлежит к нашей семье и нам тоже нельзя ее забывать!

Вошел Сюэ Кэ и сказал:

– С какими же подлецами якшался мой старший брат! Ни одного порядочного человека! Хоть бы кто-нибудь из них проявил беспокойство! Только и знают, что шляться сюда да разнюхивать, как у Сюэ Паня дела, не удастся ли что-нибудь урвать. Мне надоело их гонять, теперь велю привратникам даже не докладывать, если кто-нибудь из этих негодяев явится!

– Что, опять Цзян Юйхань с дружками? – спросила тетушка Сюэ.

– Нет, другие, Цзян Юйхань не приходил, – отвечал Сюэ Кэ.

Тетушка Сюэ расстроилась.

– Мне кажется, нет у меня больше сына. Пусть даже его помилуют. Ты хоть и племянник, а станешь настоящим человеком, будешь мне всю жизнь опорой. Невеста твоя не из богатых, ее родители на тебя надеются, на твой ум и способности, считают, что ты в состоянии прокормить жену. Но если барышня Син окажется такой же дрянью… – Она указала на комнаты, где жила Цзиньгуй, и продолжала: – Ладно, не надо об этом. Уверена, что невеста твоя скромная и честная девушка, стойко переносит лишения и богатство ее не ослепит. Скорее бы у нас все уладилось и мы могли отпраздновать твою свадьбу!

– Прежде всего вам следовало бы побеспокоиться о сестрице Баоцинь, ведь она до сих пор не переехала в дом мужа, – возразил Сюэ Кэ. – А обо мне не думайте, не так уж это важно.

Поговорив еще немного с тетушкой, Сюэ Кэ возвратился к себе и стал думать о том, как тяжело живется Син Сюянь в семье Цзя, как она одинока и обездолена. Он давно был знаком с этой девушкой, и она ему нравилась – не только своей красотой, но и добрым характером. У него было много общего с Сюянь. «Небо не всегда справедливо к людям, – размышлял Сюэ Кэ. – Цзиньгуй и ей подобных наделяет богатством и в то же время несносным характером, а таким, как Сюянь, посылает страдания. А Янь-ван, видимо, распоряжается человеческими судьбами по настроению».

Печальные мысли навеяли вдохновение, и Сюэ Кэ захотелось выразить свою грусть в стихах. Но времени было мало, и он наспех набросал такие строки:

		И дракон, потерявший воду,
		Уподобится рыбе сухой[32 - И дракон, потерявший воду, // Уподобится рыбе сухой. – В классическом трактате «Чжуанцзы» есть притча о «дальней воде». Если вода далеко, рассказывается в ней, она не спасет жаждущего, а пока она будет течь издалека, живая рыба может превратиться в сухую – такую же, что продают в продуктовых лавках.].
		Наши чувства разбиты разлукой,
		Одинок я в жилище своем.

		Оказавшись в грязи невольно,
		Я объят гнетущей тоской, —
		Где то время, когда довольством
		Общий наш наполнится дом?

Прочел стихотворение и хотел наклеить на стену, но постеснялся – вдруг станут смеяться? Затем прочел его вслух и воскликнул:

– А! Пусть видят! Наклею на стену и сам иногда буду от скуки читать.

Сюэ Кэ снова перечел стихи, они показались ему плохими, и он сунул листок в книгу.

«На нашу семью без конца валятся несчастья, – думал он. – Когда же, наконец, я смогу устроить свою жизнь? Ведь из-за меня страдает беззащитная девушка!»

Его размышления были прерваны появлением Баочань. Она вошла, толкнув ногой дверь, и, хихикая, поставила на стол короб. Сюэ Кэ быстро вскочил и предложил девушке сесть.

– Моя госпожа посылает вам фрукты и чайник вина, – сказала Баочань.

– Передай твоей госпоже от меня благодарность, – улыбнулся Сюэ Кэ. – Только зачем она утруждает тебя, вместо того чтобы послать девочку-служанку?

– Это не важно, – ответила Баочань. – Мы люди свои, к чему церемонии? Право же, старший господин Сюэ Пань доставил вам немало хлопот, и госпожа давно хотела вас отблагодарить, но боялась, как бы вы не истолковали это превратно. Сами знаете, в доме у нас все как будто живут в согласии, а в душе ненавидят друг друга. Фрукты и вино – сущие пустяки, но кто знает, не вызовет ли это кривотолков? Поэтому моя госпожа и велела мне отнести их вам собственноручно.

Баочань пристально поглядела на Сюэ Кэ и продолжала с улыбкой:

– Надеюсь, второй господин, вы никому об этом не скажете? Мы, служанки, люди маленькие, и нам все равно, кому прислуживать – старшему господину или вам.

От природы прямодушный и честный, Сюэ Кэ был к тому же молод и простодушен и очень удивился, что Цзиньгуй и Баочань проявили о нем такую заботу. Но упоминание о Сюэ Пане рассеяло возникшее было подозрение, и он произнес:

– Фрукты оставьте, а вино унесите! Я редко пью. Только если заставляют, и то всего один кубок. Неужели вы с госпожой об этом не знаете?

– В другом случае я сделала бы так, как вы говорите, – ответила Баочань, – а сейчас не могу. Вы же знаете мою госпожу! Она не поверит, что вы не пьете, скажет, я не сумела уговорить вас.

Пришлось Сюэ Кэ оставить и фрукты и вино.

Уже у дверей Баочань обернулась и, лукаво улыбнувшись, указала пальцем в сторону внутренних покоев:

– Пожалуй, она и сама придет вас благодарить!..

Не понимая намека, Сюэ Кэ смущенно ответил:

– Лучше вы за меня поблагодарите свою госпожу! Сейчас холодно, простудиться можно. Да и к чему все эти церемонии, ведь она мне золовка.

Баочань, хихикая, выскользнула за дверь.

Сюэ Кэ сначала решил, что Цзиньгуй перед ним в долгу из-за истории с Сюэ Панем, и в благодарность прислала фрукты и вино. Но потом стал сомневаться. На что намекала Баочань? Неужели жена старшего брата способна на бесчестный поступок? Или же Баочань, говоря о госпоже, имела в виду себя? Но ведь она наложница старшего брата… Тут мысли его снова вернулись к Цзиньгуй. Она не желает вести себя как подобает порядочной женщине, не знает удержу в любовных утехах, наряжается, воображая себя красавицей. Вот и сейчас в голове у нее дурные мысли. А может быть, она не поладила с сестрицей Баоцинь и придумала этот коварный план, чтобы ей отомстить?

Молодого человека охватила тревога. В этот момент под окном раздался смешок. Сюэ Кэ испуганно вздрогнул.

Если хотите узнать, кто стоял под окном, прочтите следующую главу.




Глава девяносто первая



Баочань, поощряя разврат, пытается обольстить молодого человека;


Баоюй, запутавшись в сетях сомнений, рассуждает об истинах буддийского учения



Итак, под окном Сюэ Кэ кто-то рассмеялся, молодой человек вздрогнул от неожиданности и в голове мелькнула мысль: «Это Баочань или Цзиньгуй. Не буду откликаться!»

Он долго прислушивался, но стояла тишина.

Не решаясь прикоснуться к вину и фруктам, он запер дверь и собрался лечь спать, как вдруг зашуршала бумага на окне. А надо вам сказать, что Баочань смутила покой Сюэ Кэ, и сердце его неистово заколотилось. Что же делать? Он снова прислушался – нигде ни звука. «Померещилось», – подумал Сюэ Кэ, овладев собой, сел к лампе, протянул руку к блюду с фруктами, взял один и повертел в руке, внимательно разглядывая. Вдруг он заметил, что бумага на окне увлажнилась, и, подойдя ближе, услышал, как кто-то на нее снаружи шумно подул. Сюэ Кэ отпрянул назад, а под окном раздался смешок. Сюэ Кэ быстро погасил лампу и лег в постель, стараясь не дышать.

– Почему вы не отведали вина и фруктов, второй господин? – послышался за окном тихий голос.

Сюэ Кэ показалось, что это Баочань, и он притворился спящим. Наступило молчание, но вскоре снова раздался голос, в нем звучали нотки досады:

– И откуда только берутся в Поднебесной такие жалкие людишки?!

Нет, это не Баочань, скорее Цзиньгуй. Ясно, что они действуют заодно. До пятой стражи не мог Сюэ Кэ уснуть, все ворочался на постели. А едва рассвело, послышался стук в дверь.

– Кто там? – спросил Сюэ Кэ.

Ответа не последовало.

Сюэ Кэ открыл дверь. Перед ним стояла Баочань, неприбранная, в плотно облегающей кофте, перехваченной зеленым поясом, в темно-красных узких штанах и красных туфлях с узорами.

Баочань нарочно не стала приводить себя в порядок и поспешила к Сюэ Кэ пораньше, чтобы незамеченной унести блюдо с фруктами. Стоило Сюэ Кэ увидеть девушку, томную, в живописном наряде, как сердце его дрогнуло, и он улыбнулся:

– Что это вы в такую рань встали?

Баочань залилась румянцем, но ничего не ответила, собрала фрукты, сложила на блюдо и унесла.

Сюэ Кэ понял, что Баочань обижена за вчерашнее, и подумал: «Ну и пусть! По крайней мере приставать больше не будет».

Придя немного в себя, он умылся и решил день-другой посидеть дома. Отдохнуть и не показываться на глаза друзьям Сюэ Паня, которые не давали ему покоя. Пронюхав, что всеми делами теперь ведает Сюэ Кэ, человек молодой и неискушенный, они решили извлечь из этого выгоду. То добивались всяких мелких поручений, связанных с делом Сюэ Паня, то составляли бумаги, заводили знакомства с письмоводителями из ямыня, обещая их подкупить. Некоторые советовали Сюэ Кэ воспользоваться деньгами Сюэ Паня, шли на прямое вымогательство, на клевету.

Сюэ Кэ всячески избегал встреч с этими проходимцами, но обострять с ними отношения не решался, предпочел укрыться дома и ждать решения вышестоящих инстанций. Однако рассказывать об этом подробно мы не будем.



Между тем Цзиньгуй с нетерпением ждала Баочань, которую послала к Сюэ Кэ с вином и фруктами. Баочань вернулась и рассказала все, как было. Цзиньгуй поняла, что затея ее не удалась, и расстроилась. Однако виду не подала – чего доброго, Баочань станет над ней насмехаться – и переменила тему разговора. Но от намерения своего отказываться не собиралась.

Баочань чувствовала, что Сюэ Пань вряд ли вернется домой и надо как-то устраивать свою жизнь, но от Цзиньгуй свои планы скрывала. Неспроста вызвалась она пойти к Сюэ Кэ, это был прекрасный случай прибрать его к рукам. Соперничества госпожи Баочань не боялась. Однако завлечь в сети Сюэ Кэ оказалось не так-то легко, и Баочань действовала осторожно, в то же время подзадоривая Цзиньгуй быть настойчивее.

Сюэ Кэ своей робостью несколько разочаровал Баочань, и она решила ничего не предпринимать, пока не выяснит намерений Цзиньгуй.

Когда Баочань поняла, что Цзиньгуй готова отказаться от своей затеи, ей ничего не оставалось, как отправиться спать.

Но сон не шел к ней. Всю ночь она думала и, наконец, нашла выход: она встанет пораньше, пойдет к Сюэ Кэ неприбранная, в вызывающем наряде, притворится обиженной и совершенно равнодушной. Если Сюэ Кэ пожалеет о случившемся, значит, как говорится, он «повернул лодку к берегу» и теперь у нее в руках.

Однако Сюэ Кэ и не думал раскаиваться и вел себя так же, как накануне вечером, не поддаваясь соблазну. Тут Баочань рассердилась не на шутку, собрала фрукты и ушла, а вино оставила в качестве предлога, чтобы снова зайти.

Едва Баочань вернулась, как Цзиньгуй спросила:

– Ты никого не встретила по пути?

– Нет, не встретила, – отвечала Баочань.

– Второй господин тебя ни о чем не спрашивал?

– Ни о чем.

Цзиньгуй тоже всю ночь не спала, пытаясь что-то придумать, и, когда выслушала Баочань, в голове мелькнула мысль: «Можно обмануть кого угодно, только не Баочань. Придется делить с ней Сюэ Кэ, тогда, по крайней мере, она не будет мешать! Тем более что ходить к нему я не могу, надо прибегать к ее услугам. Уж лучше составить общий план действий».

– Ну, что скажешь? – спросила она служанку. – Какое впечатление производит на тебя второй господин?

– Дурак дураком, – ответила Баочань. – Не оправдал он ваших надежд, госпожа! – Баочань усмехнулась. – Потому я и говорю, что дурак!

– Что значит не оправдал надежд, ну-ка, говори! – вспыхнула Цзиньгуй.

– Не притронулся к угощению, которое вы ему послали! Вот что это значит! Неблагодарный!

Она лукаво глянула на Цзиньгуй.

– Что за глупые намеки! – засмеялась Цзиньгуй. – Я послала ему угощение в знак благодарности за то, что он, сил не щадя, старается выручить нашего господина. Я сама пошла бы, но послала тебя, чтобы не вызывать лишних толков и подозрений. Не понимаю, что значат твои слова!

– Вы чересчур мнительны, госпожа! – воскликнула Баочань. – Я – ваша служанка и не могу думать иначе, чем вы! Главное – все соблюсти в тайне, чтобы не нарваться на неприятности.

Цзиньгуй смутилась и покраснела.

– Дрянная девчонка! Он, видно, самой тебе приглянулся, вот ты и прячешься за мою спину, строишь всякие планы!

– Как вы могли такое подумать! – притворившись возмущенной, вскричала Баочань. – Но от вас я все готова стерпеть. Если он нравится вам, я скажу, что надо делать. Знаете пословицу: «Крыса не откажется от куска масла»? Второй господин боится, как бы все не раскрылось. Поэтому, госпожа, торопиться не следует. Старайтесь все время быть поближе к нему, расставляйте сети там, где он и не ждет. Оказывайте ему знаки внимания, ничего в этом странного нет. Ведь он вам доводится деверем и к тому же не женат. А когда он захочет отблагодарить вас за доброту, пригласите его на угощение, мы вместе напоим его, и ему некуда будет деваться. А захочет сбежать, вы поднимете шум, скажете, будто он заигрывал с вами. Он, конечно, испугается и будет согласен на все. А откажется – значит, он не мужчина и жалеть не о чем. Что вы на это скажете, госпожа?

– Ах ты дрянь! – презрительно усмехнулась Цзиньгуй. – Не одного мужчину, видно, совратила. То-то, я смотрю, Сюэ Пань прилип к тебе!

– Что вы, госпожа! – обиженно поджав губы, отвечала Баочань. – Для вас же стараюсь, а вы не верите!

С того дня в доме наступила тишина. Цзиньгуй больше не скандалила, все ее помыслы устремлены были к Сюэ Кэ.

Через некоторое время Баочань пришла за чайником, вела себя сдержанно, и в душу Сюэ Кэ снова закралось сомнение, не ошибся ли он в этой девушке и в ее госпоже. Ведь если они против него ничего не замышляют, значит, он оскорбил их в лучших чувствах! Сюэ Кэ уже готов был раскаяться.

Два дня прошли спокойно. При встречах с Сюэ Кэ Баочань проходила, скромно потупившись. Зато Цзиньгуй буквально обжигала его взглядом, жарким, как угли в жаровне, и Сюэ Кэ становилось не по себе.



Между тем Баочай и ее мать не переставали удивляться перемене, происшедшей с Цзиньгуй. Она ни с кем не ссорилась, напротив – была сама любезность.

Не скрывая радости, тетушка Сюэ думала: «Сразу после свадьбы на девушку наверняка нашло наваждение, и это все время портило жизнь. Хорошо еще, что родственники нам помогают в несчастье с Сюэ Панем, да и у нас самих есть деньги. Может быть, удастся его спасти. И добрый знак тому – перемена в характере его жены».

Словом, тетушка Сюэ считала чудом то, что произошло с Цзиньгуй, и однажды, после обеда, пошла ее навестить, взяв с собой служанку Тунгуй.

Но едва они вошли, как услышали доносившийся из комнаты Цзиньгуй мужской голос.

– Госпожа, матушка пришла вас навестить! – громко произнесла Тунгуй, желая предупредить молодую женщину.

Тетушка Сюэ собралась войти в дом, когда вдруг заметила, что кто-то спрятался за дверь. Тетушка вздрогнула и попятилась назад.

– Входите, пожалуйста, матушка! – пригласила ее Цзиньгуй. – Садитесь, тут посторонних нет. Это мой названый брат. Живет он в деревне и не привык бывать на людях. Он только сегодня приехал и не успел навестить вас и справиться о здоровье.

– Шурину моего сына незачем прятаться! – заметила тетушка Сюэ.

Цзиньгуй позвала молодого человека. Тот робея вошел и поклонился тетушке. Тетушка приветствовала его и пригласила сесть. Завязалась беседа.

– Когда вы приехали? – поинтересовалась тетушка.

Ся Сань, так звали молодого человека, стал объяснять:

– Моя названая мать объявила меня своим сыном в позапрошлом месяце – в доме у нее нет мужчин и некому присматривать за хозяйством. В столицу я приехал третьего дня и нынче утром пришел навестить старшую сестру.

Молодой человек не вызывал никаких подозрений, и тетушка Сюэ, побеседовав с ним, собралась уходить, сказав:

– Вы посидите, а мне пора! Цзиньгуй! Угости брата как следует, ведь он у нас в доме впервые!

Цзиньгуй кивнула, и тетушка Сюэ удалилась.

Тогда Цзиньгуй сказала Ся Саню:

– Не беспокойся, ты мой брат и можешь оставаться здесь совершенно открыто, второму господину не к чему будет придраться! А сейчас сбегай, пожалуйста, в лавку, я скажу тебе, что надо купить. Смотри только, чтобы тебя никто не заметил.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – ответил Ся Сань. – Давай деньги, и я куплю все, что захочешь.

– Ладно, не болтай лишнего, – засмеялась Цзиньгуй, – а то поставишь меня в дурацкое положение!

Цзиньгуй пригласила Ся Саня вместе поужинать, потом сказала, что он должен купить, напутствовала на дорогу, и молодой человек ушел.

Теперь Ся Сань почти каждый день появлялся в доме. Даже пожилые и опытные привратники, зная, что он доводится шурином господину Сюэ Паню, пропускали его, не докладывая госпожам.

С тех пор и начались в доме всякие происшествия, но о них мы расскажем позже.

В один прекрасный день пришло письмо от Сюэ Паня, и Баочай прочла его тетушке Сюэ.

«В уездной тюрьме, – писал Сюэ Пань, – я не терплю никаких лишений, так что не беспокойтесь обо мне, матушка!

Вчера уездный письмоводитель мне сообщил, что приговор по моему делу уже вынесен в области, и я понял, что наши хлопоты не пропали даром. Разве мог я предполагать, что в округе, куда переслали дело, отменят решение суда?

К счастью, главный уездный письмоводитель оказался хорошим человеком и составил ответную бумагу, опротестовав решение окружного суда. В ответ на это из округа пришло письмо с предостережением начальнику уезда.

В окружных инстанциях заинтересовались моим делом и хотят переслать его высшему начальству. Это может для меня плохо кончиться. Так произошло, видимо, потому, что вы не заручились поддержкой окружного начальства.

Как только получите это письмо, матушка, попросите кого-нибудь походатайствовать за меня перед начальником округа! И пусть брат Сюэ Кэ поскорее приезжает! Иначе меня отправят в округ! Денег не жалейте! Прошу вас, не медлите!»

Слушая письмо, тетушка Сюэ всплакнула. Баочай и Сюэ Кэ стали утешать ее:

– Не беспокойтесь, матушка! Все образуется, не надо только медлить!..

Тетушка Сюэ не знала, как поступить, и велела Сюэ Кэ ехать не мешкая к Сюэ Паню. Она приказала собрать необходимые вещи, отвесить серебро и велела одному из приказчиков сопровождать сына.

Поднялась суматоха. Баочай, опасаясь, что при сборах служанки могут чего-либо недосмотреть, сама помогала им до четвертой стражи и лишь после этого легла спать.

Как и все дети из богатых семей, Баочай была изнеженна, и утром, после бессонной ночи, у нее появился жар.

Взволнованная тетушка Сюэ, услыхав об этом от Инъэр, поспешила к дочери и увидела, что та вся горит и даже говорить не в силах.

Тетушка Сюэ и Цюлин, которая была тут же, расплакались. Баоцинь принялась утешать тетушку. Баочай заложило нос, как при насморке. Пришел доктор, прописал лекарство, и девушке стало немного лучше. Успокоилась и тетушка Сюэ.

Все переполошились во дворцах Жунго и Нинго, когда узнали о болезни Баочай. Фэнцзе прислала пилюли, госпожа Ван – эликсир, матушка Цзя, госпожи Ван и Син, а также госпожа Ю через своих служанок справлялись о здоровье Баочай. Только Баоюй ничего не знал – от него скрывали.

Прошла неделя, а Баочай, сколько ни лечилась, никак не могла поправиться. Потом наконец вспомнила о «пилюлях холодного аромата», три раза их приняла, и все прошло.

Лишь тогда Баоюй узнал о болезни Баочай, но поскольку она уже выздоровела, не пошел ее навещать.

Между тем Сюэ Кэ прислал письмо. Тетушка Сюэ повертела его в руках, но Баочай ничего не сказала, боясь расстроить, и отправилась к госпоже Ван, чтобы та ей прочла письмо, а заодно рассказала о состоянии Баочай.

После ухода тетушки Сюэ госпожа Ван обратилась к Цзя Чжэну с просьбой помочь Сюэ Паню.

– Если бы решение по делу зависело только от высшего начальства, было бы легче, а с низшим начальством без подкупа не обойтись!

Затем госпожа Ван заговорила о Баочай.

– Девочка так страдает, – сказала она. – Надо взять ее к нам, ведь она теперь член нашей семьи! Нельзя допускать, чтобы она напрасно губила свое здоровье.

– Вполне согласен с тобой, – ответил Цзя Чжэн. – Только сейчас не время. И у них полно хлопот с делом Сюэ Паня, и у нас – ведь Новый год на носу. Помолвка была зимой, а брачную церемонию устроим весной, когда именно – определим после дня рождения старой госпожи. Так и скажи тетушке Сюэ!

На следующий день госпожа Ван, к удовольствию тетушки Сюэ, передала ей свой разговор с Цзя Чжэном, и после обеда они вместе отправились к матушке Цзя.

– Вы только сейчас к нам пришли? – спросила тетушку старая госпожа.

– Нет, еще вчера, но было уже поздно, и я не могла вас навестить, – отвечала тетушка.

Госпожа Ван пересказала матушке Цзя свой разговор с Цзя Чжэном, и та осталась очень довольна.

Пока они вели разговор, пришел Баоюй.

– Ты поел? – спросила матушка Цзя.

– Я только из школы, – ответил юноша. – Сейчас поем и снова туда пойду. Я забежал навестить вас, бабушка, и справиться о здоровье тетушки, мне сказали, что она здесь… Сестра Баочай поправилась? – обратился он к тетушке Сюэ.

– Поправилась, – улыбнулась тетушка Сюэ.

От Баоюя не укрылось, что при его появлении тетушка прекратила разговор и вообще встретила его не как обычно, без прежнего тепла и ласки.

«Хоть она и расстроена, – подумал он, – но могла бы не прекращать разговора, когда я вошел…»

Что же случилось? Баоюй терялся в догадках, но пора было возвращаться в школу, и он убежал.

Вечером, вернувшись домой, он первым долгом навестил старших, а затем отправился в павильон Реки Сяосян.

Во внутренних комнатах никого не было.

– А где барышня? – спросил Баоюй.

– Ушла к госпоже, – ответила Цзыцзюань. – Узнала, что там тетушка Сюэ, и захотела с ней повидаться. А вы, господин, разве не были там?

– Я как раз оттуда, но твоей барышни не видел, – ответил удивленный Баоюй.

– Неужели ее там нет?

– Нет, – сказал Баоюй. – Куда же она могла уйти?

– Не знаю, – пожала плечами Цзыцзюань.

Баоюй уже собрался уходить, но в этот момент заметил Дайюй, которая в сопровождении Сюэянь медленно приближалась к дому.

– Сестрица вернулась! – обрадовался Баоюй и вместе с ней вошел в комнату.

Дайюй прошла во внутренние покои и пригласила Баоюя сесть. Затем отдала Цзыцзюань плащ и тоже села.

– Ты был у бабушки? – спросила Дайюй. – А тетушку Сюэ видел?

– Видел, – ответил Баоюй.

– Она обо мне что-нибудь говорила?

– Ничего не говорила, даже меня встретила как-то неласково. Я спросил, как чувствует себя сестра Баочай, а она засмеялась в ответ и ничего не сказала. Может быть, обижена за то, что не навещаю ее?

– А раньше навещал? – улыбнулась Дайюй.

– Я узнал о ее болезни лишь два дня назад, – оправдывался юноша. – Но навестить не успел.

– Значит, так оно и есть! – воскликнула Дайюй.

– Говоря по правде, – продолжал Баоюй, – мне матушка и батюшка запретили туда ходить. А маленькая садовая калитка, через которую хоть десять раз на день пройди, заперта, и попасть к тетушке Сюэ можно лишь через главные ворота, у всех на виду. А это не очень удобно.

– Но откуда ей знать, что ты не приходишь именно по этой причине? – спросила Дайюй.

– Сестра Баочай всегда меня понимала лучше других, – заметил юноша.

– Не обольщайся, – промолвила Дайюй. – Вряд ли она в данном случае тебя понимает. Ведь болела не тетушка, а сама Баочай. Помнишь, как весело было в саду, когда мы все собирались, писали стихи, пили вино и любовались цветами! А теперь сестра Баочай живет у себя дома, в семье у них неприятности, вдобавок она заболела, а ты ее даже не навестил! Будто чужой. Как же ей на тебя не сердиться?

– Неужели Баочай больше не будет со мной дружить? – воскликнул Баоюй.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=132340) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes



Примечания





1


Цао Мэндэ (Цао Цао) – поэт и полководец эпохи Троецарствия (II —III вв.).




2


Цзян Тайгун – один из советников чжоуского государя Вэнь-вана (XII в. до н.э.). Любил удить рыбу на пустой крючок. Люди шутили, что на этот крючок попадется лишь та рыба, которая сама желает быть пойманной.




3


Приказ парчовых одежд – тайная императорская полиция при династии Мин. Позднее, при династии Цин, это название употреблялось как образное обозначение ведомства юстиции.




4


«Великое учение» («Тайсюэ»), «Учение о середине» («Чжунъюн») – названия книг, входящих в конфуцианский канон.




5


Чжоу Бо. – один из сановников основателя Ханьской династии Гао-цзу (Лю Бана), оказывавший на императора большое влияние.




6


Золотой отрок и яшмовая дева – по преданию, слуги богини Гуаньинь.




7


Ши Куан – знаменитый музыкант, живший в княжестве Цзинь в эпоху Чуньцю (722—481 гг. до н.э.).




8


Ши Сян – музыкант из княжества Лу, современник Конфуция (551—479 гг. до н.э.).




9


…окажусь «быком»… – Намек на поговорку «Не играй на цине перед быком».




10


…Рычанье тигра, песий лай… – Баочай имеет в виду брань жены старшего брата Ся Цзиньгуй.




11


…Ветра шквал… ливень в непогоду… – Образы из стихотворения танского поэта Лю Цзунъюаня «Поднимаясь на городскую стену города Лючжоу…», в котором есть строки:

		Ветра шквал разбросал небрежно
		Листья лотоса на воде,

		И смоковницу дождь жестокий
		Исхлестал и прибил к стене.




12


Серебряный в небе бледнеет поток… – Имеется в виду Млечный Путь.




13


…А чайник затих и вот-вот опустеет… – Иносказание со смыслом: ночь уже на исходе, и скоро будет рассвет.




14


«Мосты Двадцати четырех» – название мостов в провинции Цзянсу, где в древности двадцать четыре знаменитые красавицы играли на флейтах.




15


…времен Шести династий… – То есть династий, правивших в Китае с конца III по VI в. (Лючао).




16


Хоучжу (Ли Хоучжу или Ли Юй) – правитель владения Южная Тан (937 – 975 гг.), выдающийся поэт.




17


…железные лошадки под стрехой. – Как гласит предание, однажды император Юань-ди (48—33 гг. до н.э.) увидел на берегу пруда бамбук. Вспомнив, что его жена не может уснуть, не слыша шелеста бамбука, он велел сделать из яшмы фигурки драконов и повесить их под стрехой покоев, где жила императрица. Когда дул ветер, фигурки ударялись друг о друга, и звук ударов напоминал шелест бамбука. Впоследствии это стало обычаем, но подвешивали фигурки лошадей, сделанные из металла, поскольку дракона отождествляли с императором, и никто не имел права держать у себя его изображение.




18


…«С жалостью гляжу на орхидею», «Думаю о мудреце»… – В данном случае речь идет о Конфуции, которому приписывается авторство песни «С жалостью гляжу на орхидею». Как гласит предание, Конфуций одно время странствовал из княжества в княжество, желая поступить на службу к какому-нибудь князю. Направляясь вдоль ущелья из княжества Бэй в княжество Лу, он увидел одиноко растущую орхидею и со вздохом сказал: «Орхидея своим благоуханьем достойна услаждать вана, а растет она здесь, среди простых трав. Так и мудрец, – если время его не пришло, вынужден жить в окружении невежественных людей». Он остановил свою повозку и сочинил песню об орхидее.




19


Жены древности! Вы могли бы // Мне помочь уйти от забот? – Китайский комментатор считает, что строки эти созвучны строкам из стихотворения «Одежда зеленого цвета» («Книга песен», «Нравы царств». Песни царства Бэй).




20


…Но с луною сравнятся разве // Человеческие сердца? – Эти слова написаны в подражание строкам из стихотворения Цао Цао:

		Яркий свет —
		Такой, как у луны, —
		Может быть,
		Когда-нибудь погаснет?
		Цепь страданий,
		Свойственная нам,
		Не прервется, —
		То не в нашей власти.




21


Уж если великая сила миров… – Имеется в виду учение Будды.




22


…Назад, в пустоту, совершит поворот!.. – Согласно чань-буддизму, вещам и явлениям не присуще тление: пустота порождает все сущее, а все сущее возвращается в пустоту.




23


Кун Юн и Ван Цзисинь – знаменитые шашисты, первый из которых жил в эпоху Троецарствия, второй – при династии Тан.




24


«Алмазная сутра» («Цзиньганцзин»), «Книга сущности» («Синьцзин») – названия древних буддийских сутр.




25


…Когда б на запад возвращенья // Навеки избежал поток? – Образ воды, устремленной к востоку, в поэзии олицетворял расцвет жизни; к западу – закат, уход из жизни.




26


…Но нет травы чудесной тут! – В притче из книги жившего в ханьскую эпоху писателя Го Сяня «Записки о бездне Дунлин» рассказывается: ханьский император У-ди тосковал по рано умершей жене по имени Ли и мечтал хотя бы представить в воображении ее облик; придворный мудрец Дунфан Шо преподнес ему стебель чудо-травы, сказав, чтобы на ночь он положил его за пазуху, ближе к сердцу; во сне Ли явилась к нему, как наяву.




27


Мягкий изумруд. – Баоюй видит в небе отливающее бирюзой облако и вспоминает, как во время болезни Цинвэнь штопала халат, украшенный золотым узором с изображением канарейки.




28


Создатели древние «книг о бамбуке»… – Имеются в виду древние книги о том, как пользоваться листвой бамбука для написания иероглифов. В книгах говорилось, что для этой цели следует счистить с бамбукового листа зеленое наслоение. Позднее под «книгами» (или «историческими трактатами») о бамбуке стали подразумевать «историю» в широком смысле.




29


Ли Лунмянь (Ли Гунлинь) – знаменитый художник VIII в.




30


Древо из нефрита – то есть красивое, стройное дерево. В стихотворении танского поэта Ду Фу «За вином пою о восьмерых святых» есть строки:

		Беспечный в юности прекрасной,
		Смотрел я, кубок поднимая,
		На небосвод ненастный, —
		Подобно древу из нефрита,
		Всем ветрам неподвластный…




31


На шею тигра кто подвесил, // Тот сам и снимет колокольчик. – В трактате «О ближайших лунах» («Чжиюэлу») писатель минской эпохи Цюй Жуцзи приводит притчу о монахе Фа Дэне. У того был крутой нрав, поэтому люди его недолюбливали. С уважением к нему относился лишь проповедник Фа Ян. Однажды Фа Ян, обратившись к людям, спросил: «Кто может снять подвешенный к шее тигра золотой колокольчик?» Никто не ответил на этот вопрос. Тогда об этом же Фа Ян спросил Фа Дэна, и тот ответил: «Кто надел, тот и снимет!» Этот ответ с течением времени стал крылатой фразой.




32


И дракон, потерявший воду, // Уподобится рыбе сухой. – В классическом трактате «Чжуанцзы» есть притча о «дальней воде». Если вода далеко, рассказывается в ней, она не спасет жаждущего, а пока она будет течь издалека, живая рыба может превратиться в сухую – такую же, что продают в продуктовых лавках.