Дьявол в бархате Джон Диксон Карр Джон Диксон Карр Дьявол в бархате Посвящается Лиллиан де ла Торре[1 - Торре Лиллиан де ла (р. 1902) – американская писательница и литературовед, работавшая в жанре исторического детектива (Здесь и далее примечания переводчика).] Глава 1. Туманные двери отворяются Что-то разбудило его среди ночи – возможно, тяжелый спертый воздух за задернутым пологом. Находясь в полудреме, он никак не мог припомнить, чтобы задергивал полог у кровати, которой было триста лет. В голове мелькнуло смутное воспоминание о солидной дозе хлорал-гидрата, принятой в качестве снотворного, что, очевидно, и явилось причиной забывчивости. Лекарство, казалось, продолжало действовать. Память пробуждала лишь неясные образы, словно скрытые туманной дымкой. Когда он пытался вспомнить слова, они получались безмолвными, как клубы дыма, поднимающиеся из трещин в земной поверхности. – Мое имя – Николас Фентон, – сказал он сам себе, стараясь рассеять туман в голове. – Я профессор истории в колледже Парацельса[2 - Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Хоэнхайм) (1493 – 1541) – швейцарский врач и естествоиспытатель.] в Кембридже. В нынешнем 1925 году мне пятьдесят восемь лет. Теперь он сознавал, что произносит слова едва слышным шепотом. В памяти постепенно пробуждались события минувшего вечера. Он сидел внизу, в гостиной дома, который арендовал на лето, так как в это в время года Лондон пустовал. Напротив него, на дубовом диване с парчовыми подушками, разместилась Мэри. Она не сняла шляпу-колокол, что указывало на краткость визита, и держала в руке стакан виски с содовой. Мэри была, разумеется, гораздо моложе его и почти что красива. – Мэри, – сообщил Николас Фентон, – я продал душу дьяволу. Он знал, что Мэри не засмеется и даже не улыбнется. И в самом деле, она всего лишь серьезно кивнула. – Неужели? И как же выглядел дьявол, профессор Фентон? – Знаешь, – ответил он, – никак не могу вспомнить. Казалось, он все время меняет облик. Свет был тусклый, он сидел вон в том кресле, а мое проклятое зрение… Мэри склонилась вперед. В более молодые годы Фентон назвал бы ее глаза дымчатыми: их цвет казался то серым, то почти черным. – И вы действительно продали вашу душу, профессор Фентон? – Ну, вообще-то, нет. – Его сухая усмешка была почти неслышной. – Во-первых, я не вполне убежден в реальности дьявола. Это мог быть кто-то из моих друзей, обладающий актерским дарованием и склонностью к мистификациям, – например, Паркинсон из колледжа Кайуса[3 - Один из колледжей Кембриджского университета, основанный в 1348 г. и реформированный в 1557 г. доктором Джоном Кайусом (1510 – 1573).]. Во-вторых… – Во-вторых? – подсказала Мэри. – За исключением, возможно, доктора Фауста, – промолвил Фентон, – дьяволу всегда удавалось слишком легко заключать сделки. – Что вы имеете в виду? – Вопреки популярной пословице, дьявол – не джентльмен. Его жертвы – обычно простофили, с которыми он играет краплеными картами. С умным человеком ему еще не приходилось сталкиваться. Если бы дьявол заключил сделку со мной, то угодил бы в ловушку, а я положил бы его на обе лопатки. Профессор улыбнулся, давая Мэри понять, чтобы она не принимала его чересчур всерьез. После этого сцена в гостиной стала еще сильнее походить на сон, что, возможно, просто казалось полуодурманенному лекарством человеку, лежащему в комнате наверху, в старинной кровати с задернутым пологом. Фентону на миг почудилось, что Мэри держит в руке не обычный стакан, а серебряный кубок, на полированной поверхности которого играет свет. Отражаемый свет по всем статьям должен быть холодным, но он сверкал, словно обжигая жаром. Действительно ли в углу что-то шевельнулось, как будто там прячется какой-то визитер? Нет-нет, это всего лишь иллюзия! И Мэри держит самый обыкновенный стакан. – Какой же дар вы попросили у дьявола? – спросила она. – Чтобы вы смогли вновь стать молодым, как Фауст? – Нет, такое меня не интересует. Это было не вполне правдой, так как Фентон постоянно уверял себя, что он молод, как прежде. – Значит, дело в том, что… что глупые люди называют вашей навязчивой идеей? – В известной степени, да. Я попросил, чтобы меня перенесли назад сквозь века – в ту определенную дату в третьей четверти семнадцатого столетия. – О, вы сможете с этим справиться! – прошептала Мэри. Фентон часто хотел, чтобы она не сидела напротив, глядя на него серьезными внимательными глазами. Он не мог понять, что Мэри находит интересного в беседах со старым занудой вроде него. – Вы единственный историк, – продолжала Мэри, – который в состоянии пойти на такое, так как знаете ту эпоху во всех мельчайших подробностях. Держитесь умно, особенно в том, что касается фразеологии, и никто вас не заподозрит. Интересно, подумал он, где она услышала оборот «держитесь умно»? Это было распространенным выражением в семнадцатом столетии. – И все-таки я не понимаю, – неожиданно добавила Мэри. – Я и сам не понимаю. Но если дьявол будет придерживаться условий сделки… – Нет, я не о том. Я имела в виду, что вы ведь, наверное, и раньше неоднократно желали перенестись в прошлое? – «Желал» это мягко сказано. Боже! – внезапно воскликнул Фентон, ощущая озноб. – Я этого жаждал, как иные жаждут денег или положения в обществе! Но мне это всегда казалось чисто научным любопытством. – А теперь? – Ну, во-первых, любопытство дошло до крайней степени. Во-вторых, у меня есть определенная миссия. А в-третьих, я никогда не знал, что вызвать дьявола так легко. Однако невозмутимую Мэри заинтересовало только «во-вторых». – Миссия, профессор Фентон? Какая миссия? Фентон был в нерешительности. Он машинально поправил пенсне и провел рукой по куполообразному черепу, где еще оставалось несколько прядей темно-рыжих волос, зачесанных назад. Профессор был очень худым человеком чуть выше среднего роста, сутулым от постоянного сидения над книгами; в выражении его лица своеобразно сочетались добродушие и педантизм. Поразмыслив как следует, Фентон бы понял, что он слишком слаб для того, чтобы бросаться в мутный поток, несущий в неведомое прошлое, где быстрое течение может расплющить его о скалы. Но он решил об этом не думать. – В этом доме, – ответил профессор, – 10 июня 1765 года определенное лицо погибло от яда. Это было медленным и жестоким убийством. – О! – воскликнула Мэри, поставив стакан на столик. – Простите, но имеются ли у вас достоверные свидетельства? – Да. У меня есть даже выгравированные портреты каждого обитателя дома размером ин-фолио. Войди кто-нибудь из них сейчас в эту комнату, я бы сразу же узнал его. – Убийство, – медленно произнесла девушка. – А кто были эти люди? – Трое были женщинами, притом очень красивыми. Нет, – поспешно добавил Фентон. – Это ни в коей мере не повлияло на мое решение. Внезапно он выпрямился. – Ты не слышала странный тихий смешок около этих книжных полок? – Нет. По обеим сторонам шляпы-колокола Мэри свешивались две пряди черных коротко подстриженных волос, казавшихся глянцевыми крыльями на фоне молочно-белого лица. Фентону показалось, что ее взгляд стал более суровым, – Что касается владельца дома, – быстро продолжил он, – то, как ни странно, он носил то же имя, что и я, – Николас Фентон. – Он был вашим предком? – Нет, даже не родственником – я тщательно в этом разобрался. Сэр Николас Фентон был баронетом. Его род прекратился в конце восемнадцатого столетия. Мэри, кто же совершил это убийство? – Вы хотите сказать, что это вам неизвестно? – недоверчиво спросила Мэри. – Нет! Нет! Нет! – Пожалуйста, профессор Фентон, не возбуждайтесь так! Ваш голос… – Прошу прощения, – Фентон взял себя в руки, хотя внутри он вновь ощущал озноб. – Мне это неизвестно по той причине, – продолжал он своим обычным мягким голосом, – что из рукописного отчета Джайлса Коллинса исчезли три листа. Кто-то был арестован, судим и казнен после добровольного признания. Но страницы, повествующие об этом, пропали или были украдены. Мы можем быть уверены в невиновности только двоих. – О! – воскликнула Мэри. – Кого же именно? Ее собеседник скорчил гримасу. – Один из них сам сэр Николас. Другая была женщина, ее имя не указано, но по отдельным деталям легко догадаться о ее личности. Я знаю это из примечаний в конце. Приходится полагаться на эти данные – у нас ведь нет глаз, способных видеть сквозь время. – Но, – возразила Мэри, – ведь, безусловно, были опубликованы и другие сообщения об этом убийстве, помимо принадлежащего Джайлсу Коллинсу. – Я тоже так считал. Но в «Судах над государственными преступниками» Хауэлла нет никаких сведений, как и в первом томе «Полного Ньюгейтского календаря»[4 - Издававшийся с XVIII века справочник о заключенных Ньюгейтской тюрьмы в Лондоне с описанием их преступлений.], потому что капитан Джонсон выбирал отдельные дела, а не перечислял все. Целые девять лет я рылся в библиотеках и давал объявления о покупке книг, памфлетов, даже настенных плакатов того времени. И все бесполезно! – Девять лет! – прошептала Мэри. – Вы никогда мне об этом не говорили. – Ее лицо, казалось, становится таким же туманным, как и глаза. – Вы упомянули о трех женщинах, фигурировавших в этом деле. Очевидно, ваш сэр Николас был безумно влюблен в одну из них? – Ну… да. Каким образом малышка об этом догадалась? Хотя Мэри было двадцать пять лет, Фентон считал ее ребенком, так как она была дочерью его старого друга, доктора Гренвилла из колледжа Парацельса. – Ты все еще не понимаешь, – продолжал он. – С помощью Бога… вернее, дьявола, я сделал все – даже проштудировал книги по криминалистике и судебной медицине, ибо речь шла об отравлении. Думаю, что я смог бы установить имя убийцы, но я должен твердо знать… – И поэтому, – промолвила Мэри, пожимая стройными плечами, – вы решили отправиться в прошлое и выяснить правду? – Помни, у меня есть миссия. Возможно, мне удастся предотвратить убийство. В последующей мертвой тишине не было слышно даже тиканья часов. – Предотвратить убийство? – переспросила наконец Мэри. – Да. – Но это невозможно! Конечно, среди случившихся за минувшие века грандиозных событий, это, в общем, маленькое происшествие, но, как бы то ни было, оно состоялось! Это часть истории, которую вы не можете изменить! – Мне это уже говорили, – сухо произнес Фентон. – И тем не менее, я попытаюсь! – Вам говорил об этом ваш друг из преисподней? Что же именно он вам сказал? Как трудно было описать Мэри беседу, казавшуюся такой обычной, словно разговор двух мужчин в курительной клуба! Дьявол нанес ему визит менее чем за час до прихода Мэри. Без всяких мрачных церемоний, которыми, судя по рассказам, как правило, сопровождается его появление, он опустился в стоящее в гостиной кресло. Фентон сказал Мэри истинную правду – освещение было тусклым. Горела только настольная лампа под абажуром из пурпурного шелка. Фентон видел лишь смутные колеблющиеся очертания собеседника и слышал казавшиеся беззвучными слова. – Да, профессор Фентон, – любезно заговорил гость на слегка архаичном английском, как подобает истинному джентльмену, коим он не являлся. – Думаю, что мне удастся устроить это дело к вашему полному удовлетворению. Другие неоднократно просили о том же. Дата, которую вы упомянули, кажется… – 10 мая 1675 года – как раз за месяц до убийства. – Да, я запомню. Визитер вздохнул. – Это было жестокое и кровавое время, если память мне не изменяет. Но дамы! – Он звучно причмокнул губами, вызвав у Фентона чувство отвращения. – Дорогой сэр, какие дамы! Фентон не ответил. – К несчастью, – с огорчением продолжал гость, – двоим джентльменам придется обсудить деловые вопросы. Но вы, очевидно, знаете мои условия и мою… э-э… цену. Не могли бы мы заключить сделку теперь же? Профессор улыбнулся. Он обладал высоким мнением о могуществе посетителя, но не о его уме. – Вы слишком торопитесь, сэр, – мягко промолвил Фентон, приглаживая ладонью редкие волосы на макушке. – Прежде чем заключать какую-либо сделку, я бы хотел, чтобы вы выслушали мои условия. – Ваши? Фентон ощутил исходящую из кресла угрозу, способную сокрушить весь дом. До сих пор «не испытывавший страха, он на мгновение был напуган. Однако угроза сменилась скучноватой вежливостью. – Давайте выслушаем ваши условия, – зевнул визитер. – Во-первых, я хочу отправиться в прошлое в качестве сэра Николаса Фентона. – Вот как? – Гость казался удивленным. – Ну что ж! Принято! – Так как мне не удалось многое разузнать о сэре Николасе, возникают дополнительные условия. Он был баронетом, но, как вам известно, в те дни этот титул иногда носили самые отъявленные сумасшедшие. – Совершенно верно. Но… – Так вот, – продолжал Фентон. – Я должен обладать солидным состоянием и благородной кровью. Должен быть молодым и не страдать никакими телесными или душевными недугами и уродствами. Вы не станете создавать никаких обстоятельств, которые могли бы нарушить упомянутые требования. На миг Фентону показалось, что он зашел слишком далеко. Из кресла на него пахнуло чисто детским огорчением, словно маленький мальчик топнул по полу ногой. – Я отка… – Последовала сердитая пауза. – Ладно. Принято! – Благодарю вас. Теперь, сэр, я слышал, что одна из ваших любимых шуток состоит в перепутывании дат и часов, как в старомодной детективной истории. Когда я называю вам 10 мая 1675 года, то именно эту дату я и имею в виду. Не должно быть также никакого извращения фактов. Например, вы не станете подстраивать, чтобы меня заключили в тюрьму и повесили за это убийство. Я проживу свою жизнь, как прожил ее сэр Николас. Принято? Хотя детского топота ножкой не последовало, ощущение гнева оставалось. – Принято, профессор Фентон. Надеюсь, это все? – Еще только одно, – ответил Фентон, потея от напряжения. – Хотя я буду пребывать в теле сэра Николаса, я должен сохранять собственные знания, ум, память и опыт такими, какими они являются в этом. 1925 году. – Одну минуту! – прервал его гость мелодичным успокаивающим голосом. – Боюсь, что здесь мне не удастся удовлетворить вас полностью. Заметьте, что я веду с вами дело открыто и честно. – Будьте любезны объясниться. – В сущности, – замурлыкал визитер, – вы добрый и хороший человек. Вот почему я нуждаюсь в вашей ду… вашей компании. Должен заметить, что в душе сэр Николас во многом походил на вас. Он был добрым, щедрым и доступным чувству сострадания. Но, являясь сыном своего века, он был гораздо грубее, обладал иным темпераментом и часто подвергался приступам бешеного гнева. – Я все еще не понимаю. – Гнев, – объяснил посетитель, – сильнейшая из всех эмоций. Поэтому, если вы сами – профессор Фентон в теле сэра Николаса – выйдете из себя, то сэр Николас будет владеть вашим умом, пока не иссякнет ваш гнев. На этот отрезок времени вы станете сэром Николасом. Все же, в качестве части сделки, я торжественно заявляю вам, что его приступы гнева никогда не продолжались более десяти минут. Если вы на это согласны, то я принимаю ваши условия. Что скажете, сэр? Вновь ощущая выступивший на лбу пот, Фентон задумался над словами гостя, пытаясь обнаружить в них ловушку. Однако это ему не удалось. Фентон раздраженно теребил лежащие рядом на полочке трубки. Конечно, человек, охваченный гневом, может наделать достаточно вреда за десять минут. Но другие условия Фентона, уже принятые его гостем, надежно защищали его от любых неприятностей, словно крепкие гвозди, заколоченные в дверь, которая служит препятствием дьяволу. Кроме того, с какой стати у него может случиться приступ бешеного гнева? У него, профессора Фентона? Черт бы побрал наглость гостя! Он вообще не впадает в гнев! Это просто чудовищное предположение! – Ну? – осведомился визитер. – Вы согласны? – Согласен! – фыркнул Фентон. – Отлично, мой дорогой сэр! Тогда нам остается только скрепить сделку. – Постойте! – начал Фентон и поспешно добавил: – Нет-нет! Больше никаких условий! Я только хочу задать вопрос. – Ну, разумеется! – проворковал посетитель. – Спрашивайте, друг мой. – Будет ли нарушением правил, если я захочу изменить историю, и в состоянии ли вы обеспечить мне это, или подобное находится за пределами даже вашего могущества? Чувства, хлынувшие на сей раз со стороны кресла, можно было охарактеризовать как чисто детское удивление и веселье. – Вы не можете изменить историю, – просто ответил визитер. – И вы в самом деле полагаете, – настаивал Фентон, – что, обладая всеми ресурсами двадцатого столетия и подробными знаниями того, что должно произойти, я не в состоянии изменить даже политические события? – О, вы можете изменить незначительные детали, – откликнулся собеседник. – Особенно в семейных делах. Но что бы вы ни сделали, общий результат останется тем же самым. Однако, – любезно добавил он, – вы в полном праве пытаться это сделать. – Благодарю вас. Обещаю, что непременно попытаюсь. Вскоре дьявол удалился без всяких церемоний, как и при появлении. Николас Фентон долго сидел, успокаивая нервы трубкой крепкого табака, пока не пришла Мэри. Когда он во всех подробностях пересказал ей свой разговор с гостем, она некоторое время не могла произнести ни слова. – Значит, вы продали вашу душу, – сказала наконец девушка. Это прозвучало скорее заявлением, чем вопросом. – Надеюсь, что нет, дорогая Мэри. – Но вы же сделали это! В этот момент Фентон ощутил стыд, чувствуя, что его тактика была несколько неспортивной, хотя и направленной против прародителя зла. – Дело в том, – неуверенно промолвил он, – что у меня в рукаве… э-э… так сказать, козырной туз, который полностью побьет дьявола. Нет, не спрашивайте, что я под этим подразумеваю. Возможно, я и так нагородил множество несусветной чепухи. Мэри резко поднялась. – Я должна идти, – заявила она. – Уже поздно, профессор Фентон. Фентон испытывал угрызения совести. Ему не следовало задерживать малышку позже десяти вечера – ведь родители могут начать беспокоиться. Тем не менее, провожая ее к дверям, он чувствовал себя задетым тем, что она не сделала никаких комментариев. – Что ты об этом думаешь? – осведомился профессор. – Только что ты, как будто, меня одобряла. – Одобряла, – ответила Мэри, – и сейчас одобряю. – Ну, тогда… – Вы смотрите на дьявола так, как вам подсказывает ваш ум, – продолжала она. – Все ваши интересы сконцентрированы, как зажигательное стекло, только на истории и литературе. В дьяволе вы видите комбинацию умного светского человека и наивного злого мальчишки – то есть подобие личности конца семнадцатого столетия. Девушка быстро сбежала по ступенькам на южную сторону Пэлл-Молл[5 - Улица в Лондоне.]. Фентон остался у открытой двери, впускающей сырой вечерний воздух. Застарелый ревматизм напомнил о себе резкой болью. Закрыв и заперев дверь, профессор вернулся в тускло освещенную гостиную. В доме не было ни души – даже собаки, чтобы составить ему компанию. Пожилая и энергичная особа, миссис Уишуэлл, обещала приходить по утрам готовить завтрак и убирать. Каждую неделю она и ее дочь проделывали то, что они с энтузиазмом именовали» генеральной уборкой «. Пойти лечь спать? Фентон знал, что не сможет заснуть. Его врач выписал ему пузырек хлорал-гидрата, который он тайком спрятал в стоящий в гостиной дубовый посудный шкаф. Профессор Фентон был человеком весьма воздержанным, позволявшим себе только небольшую порцию виски с содовой на ночь. Налив себе стакан, он подошел к шкафу, достал оттуда пузырек с прозрачной жидкостью и добавил в виски солидную дозу, после чего, опустившись в кресло, стал потягивать приготовленную микстуру. Минут через десять профессор начал ощущать ее действие, возможно, слишком быстрое. Очертания предметов стали расплываться… Это все, что он мог воскресить в памяти, проснувшись среди ночи или, вернее, рано утром и едва не задохнувшись из-за оказавшегося задвинутым полога кровати. Его сердце напряженно колотилось, напомнив о предупреждении врача. Выветрив из мозга то, что он считал хлоралом, Фентон заставил себя снова лечь и восстановить в памяти события прошлого вечера. – Удивительно! – пробормотал он вслух, как обычно делают одинокие люди. – Какой странный сон! Очевидно, я выпил проклятое лекарство раньше, чем припоминаю теперь. Машинально профессор поднес руку к голове. Его ладонь притронулась к затылку, двинулась выше и задержалась. Все оставшиеся на его черепе пряди волос куда-то исчезли. Его голова была выбрита, как у заключенного в былые времена. Впрочем, выбрита она была не вполне чисто. Повсюду ощущалась колючая щетина, словно волосы росли на всей голове. Присев в постели, Фентон обратил внимание, что впервые за много лет на нем нет ни пижамы, ни вообще чего бы то ни было. « Ну знаете ли!»– подумал он. Перекатившись на левую сторону – простыни казались грубыми и сырыми – профессор притронулся к занавесу. Несмотря на темноту, он понимал, что находится в спальне дома, где недавно поселился. Полог был изготовлен из неотбеленного полотна и украшен с наружной стороны рисунком, вышитым красными нитями. Фентон видел кровать несколько дней назад, когда осматривал дом, и сидел тогда на ее краю, упираясь ногами в пол. Все еще с путаницей в голове профессор отодвинул полог с треском деревянных колец и повернулся, чтобы присесть на краю постели. Он должен найти на столике пенсне и нащупать выключатель у двери. Машинально проведя рукой по простыне, Фентон обнаружил то, что, как говорило ему подсознание, должно там находиться, – свободное, доходившее до лодыжек одеяние из шелка с подкладкой с полосками меха на воротнике и рукавах. Ночной халат! Профессор набросил его на себя, сунул руки в рукава и сделал взволновавшее его открытие. Его длинная и тощая фигура полностью преобразилась. У него появились широкая грудь, плоский живот и крепкие, мускулистые руки. Однако, когда он свесил ноги с кровати, они оказались не настолько длинными, чтобы достигнуть пола. Из горла Николаса Фентона, профессора истории Кембриджского университета, вырвалось чисто звериное рычание, куда более низкого тембра, нежели его обычный легкий баритон. Он не мог понять, ему ли принадлежит этот голос. Паника охватила профессора. Он боялся темноты, боялся самого себя, боялся неведомых первобытных сил. Фентон сидел на кровати, весь покрытый холодным потом, с нелепо болтающимися ногами. – Прыгай! – казалось, кричал ему чей-то громкий голос. – Пьяница, распутник, игрок, прыгай немедленно! Фентон прыгнул и тут же коснулся пятками пола, расстояние до которого оказалось весьма небольшим. – Где я? – крикнул он, отвечая таинственному голосу. – Кто я? Ответа не последовало. Окна плотно закрывали портьеры, поэтому в комнате было так темно. Правая нога Фентона неуверенно коснулась плотной кожи. Обнаружив, что это пара комнатных туфель) он быстро надел их на ноги. В комнате ощущался слабый, но неприятный запах, усиленный духотой. Что он искал? Ах да, пенсне и выключатель. Но если… Вцепившись в полог кровати, чтобы не потерять ориентацию, Фентон двинулся к изголовью. У стены и впрямь стоял стол. Он протянул руку и коснулся человеческих волос. На этот раз Фентон не вскрикнул и не почувствовал мурашек на коже. Он сразу понял, что притронулся к большому парику с локонами до плеч, который стоял на высокой подставке, приготовленный к утру. Профессор кивнул. Рядом с париком должно находиться еще кое-что. Его пальцы, скользнув направо, нащупали большой шелковый платок, сложенный в несколько раз и, вероятно, сверкающий яркими красками, как и его халат. Фентон развернул и встряхнул платок, а затем, с удивительным проворством, учитывая дрожащие руки, обмотал его вокруг головы наподобие тюрбана. Благодаря глубокому изучению эпохи, вплоть до мельчайших подробностей, он знал, что каждый джентльмен скрывал таким образом бритую голову, бродя по дому en deshabille[6 - В халате (франц.).]. Хотя дыхание все еще со свистом вырывалось из его легких – сильных легких молодого человека, нетронутых отравляющими газами во время второй битвы при Ипре[7 - 22 апреля 1915 г. во время второго сражения при Ипре (Юго-Западная Бельгия) германская армия впервые использовала газовую атаку в нарушение международной конвенции, вызвав массовые отравления в войсках противника.] – профессор заставил себя успокоиться. Все же он сделал еще одну проверку. Тщательно ощупывая стол, Фентон не обнаружил своего пенсне. Двигаясь вокруг стола, он добрался до довольно плохо пригнанной двери. Рядом с ней не было выключателя. На двери он не нашел фарфоровой ручки, а только деревянную щеколду, загнутую наружу и вниз наподобие когтя. – Ничего себе! – произнес вслух профессор и едва не рассмеялся, чувствуя банальность собственных слов. На столе стояла свеча в подсвечнике, но не было спичек… вернее, трутницы. Фентон физически не мог пребывать в темноте до утра. Однако, если произошло то, что он подозревал и в чем все еще сомневался, в доме должен находиться кто-то еще. Кто-то еще… Воображаемые лица поплыли перед ним. Профессор Фентон поднял щеколду и открыл дверь. Снова темнота. Но так как он выбрал большую спальню в задней части дома, значит, перед ним находится коридор с маленькими спальнями на каждой стороне. Впереди слева из-под двери выбивалась узенькая полоска света. Фентон двинулся вперед, ноги его дрожали. В коридоре ощущался тот же неприятный запах, что и в комнате. Добравшись до двери освещенного помещения, он не стал стучать, а просто, приподняв запор, открыл ее наполовину. Профессор почувствовал, как будто с его теперь ставших острыми глаз внезапно спала вуаль и он вышел из длинного тоннеля на открытое пространство. У стены, напротив двери, стояло нечто вроде туалетного столика. Единственная свеча, оплывающая в раскрашенном фарфоровом канделябре, отбрасывала тусклые отблески на золотую раму продолговатого зеркала, расположенного у стены узкой стороной к туалетному столу. Перед зеркалом кто-то сидел на дубовом стуле спиной к профессору. Но он не мог видеть лица, так как узкая спинка стула, обитая желтым узорчатым материалом с рядами маленьких круглых дырочек, загораживала ему зеркало. Фентон лишь понял, что это женщина, так как ее длинные черные волосы свободно опускались на плечи, прижимаясь к спинке стула. Казалось, незнакомка поджидала его, так как даже не шевельнулась при щелканье запора и скрипе открывающейся двери. На мгновение профессор испугался, что увидит ее лицо, чувствуя, что в этом случае рухнет последний барьер между его собственной жизнью и происходившим двести пятьдесят лет назад. Но женщина не дала Фентону времени задуматься над этим, даже если бы он того хотел. Она поднялась, отодвинула стул и повернулась к нему. Несколько секунд профессор смотрел на нее в тупом изумлении. – Мэри! – воскликнул он. Глава 2. Скандальное поведение двух леди – Ник! – ответила женщина, произнеся это короткое слово с какой-то странной интонацией. Звук собственного голоса нервировал Фентона, и поэтому он продолжал молча смотреть на женщину. Мэри Гренвилл никогда в жизни не называла его Ником. И тем не менее, это был ее голос. Более того, невзирая на различия – от едва заметных до… скажем, шокирующих – Фентон скорее ощущал, чем знал, что это Мэри. Так как профессор привык смотреть на девушку с высоты своего роста, ему было досадно обнаружить, что она всего на полголовы ниже его. Теперь его рост, должно быть, около пяти фунтов шести дюймов. А Мэри ни в каком смысле не выглядела ребенком. То, что Фентон заметил явственные свидетельства этого, весьма его напугало. Девушка стояла перед ним, завернувшись в искусно скроенный, хотя чем-то испачканный халат из желтого шелка, отороченный белым мехом на рукавах и воротнике. При тусклом пламени свечи ее белая кожа выглядела туманной и дымчатой, какой она показалась ему вчера вечером. Мэри слегка запрокинула голову. Улыбка и взгляд ее серых глаз вызывали у Фентона смутное беспокойство. Внезапно он решил, что понял все. – Мэри! – заговорил профессор, используя обычное современное произношение. – Мне не приснился этот разговор прошлым вечером, а ты сочувствовала мне искренне, а не из вежливости. Ты перенеслась в прошлое вместе со мной! Но это оказалось неправильным подходом. Женское кокетство моментально исчезло. Девушка испуганно отпрянула от него. – Ник! – воскликнула она, словно умоляя прекратить глупые шутки. – Ты говоришь по-английски, как какой-то черномазый! Если ты спятил, так перенеси свое внимание на какую-нибудь другую женщину! Слушая ее речь, Фентон вспомнил записанные им граммофонные пластинки. С помощью зафиксированных фонетически пьес и писем того времени стало возможным реконструировать тогдашнее произношение. Профессор часто имитировал его, забавляя своих коллег в Кембридже. Взяв себя в руки, он отвесил девушке куда более глубокий и изысканный поклон, чем это мог бы сделать сэр Николас Фентон. – Если это не слишком обеспокоит вас, мадам, – сказал он, подражая ее произношению, но выговаривая слова более мягко, – могу я попросить вас объясниться? Девушка отлично его поняла, но подход вновь оказался неправильным. – Безумец! – закричала она, задыхаясь от гнева и словно стараясь в него плюнуть. – Вино и шлюхи вышибли у тебя мозги, как у милорда Рочестера![8 - Рочестер Джон Уилмот, граф (1647 – 1680) – поэт и фаворит короля Карла II, прославившийся беспутным поведением.] « Должно быть, я сущий дьявол!»– с тревогой подумал профессор Фентон. Однако он наконец нашел верную тактику. – Придержи свой язык! – внезапно заорал он. – Тело Христово! Неужели нужно визжать, как рыбная торговка, если мужчина обращается с тобой с придворной галантностью? Правая рука женщины, поднятая, словно для защиты, безвольно опустилась. Огонек свечи колебался среди теней. Откинув назад черные вьющиеся волосы, женщина выпрямилась. Выражение ее лица стало робким и умоляющим, в глазах появились слезы. – Прости меня! – взмолилась она, ничуть не напоминая недавнюю тигрицу. – Я расстроилась, что ты поместил меня напротив спальни твоей жены, и едва помню, что говорила. – Ты сказала, что я пьян или спятил! – продолжал бушевать Фентон, довольный хорошим исполнением своей роли. – Дорогой, я признаю, что была неправа! – А я, со своей стороны, признаю, что вел не слишком праведную жизнь. Ну ничего, мы еще можем все исправить. А сейчас, – смеясь, предложил он, – давай притворимся, что начинаем все сначала, что мы с тобой никогда не встречались и не знаем друг друга. Кто вы такая? Длинные ресницы молодой женщины удивленно приподнялись, затем вновь опустились. Выражение ее лица стало слащавым и хитрым. – Если вы не знаете меня, сэр, – улыбаясь, ответила она, – значит, меня не знает ни один мужчина на земле! – Чума на всех мужчин на земле! Как ваше имя? – Я Мэгдален Йорк, кого вы, будучи в хорошем настроении, называли Мег. А кто такая Мэри? Мэгдален Йорк… В рукописи Джайлса Коллинса упоминалась» мадам Мэгдален Йорк «. Слово» мадам» обозначало не обязательно замужнюю женщину, а просто даму благородного происхождения, так же как вежливое «миссис» перед фамилией актрисы подчеркивало ее респектабельность. Однако эта женщина мало походила на свое изображение, возможно, по вине гравера. Она была… – Сэр Ник! – льстиво произнесла женщина по имени Мег, явно спрашивая себя, обнять ли ей собеседника или некоторое время держаться на расстоянии. Затем она выскользнула из-за туалетного столика, и Фентон впервые увидел в зеркале собственное отражение. – Черт возьми! – выругался он. На сей раз гравер сработал на славу. Из-за стекла и из-под коричневой в белую полоску шелковой чалмы на него смотрело смуглое, но отнюдь не некрасивое лицо с длинным носом и тонкой черточкой усов над добродушным ртом. «Сэр Николас Фентон, родился 25 декабря 1649 года, умер…» Да ведь ему сейчас не больше двадцати шести лет! Он всего на год старше Мэри… вернее этой женщины, Мег. Новые тревожные мысли зашевелились в голове профессора Фентона, пребывающего в облике сэра Ника. Под коричневым, расшитым алыми цветами халатом он напряг мускулы рук и ощупал плоский живот. – Ну что? – усмехнулась Мег за его плечом. – Надеюсь, ты не собираешься опять изображать сумасшедшего? – Конечно, нет. Я просто проверял, – и он провел рукой по подбородку, – хорошо ли я выбрит. – Как будто мне не все равно! – Ее тон внезапно изменился: – Дорогой, ты ведь не намерен и в самом деле изменить свой образ жизни? – А тебе бы этого не хотелось? Обернувшись, Фентон поставил свечу на стол, чтобы тусклый свет падал на Мег Йорк. – Что касается общения с другими женщинами, то безусловно, – теперь она говорила серьезно, ее лицо слегка порозовело, но голос звучал мягко. – Я ведь так любила тебя эти два года! Ты не оставишь меня? – Как бы я мог это сделать? – Ну, просто как предположение… – пробормотала Мег. Задумчиво глядя в пол, она как бы нечаянно позволила распахнуться халату, под которым не было положенной для леди семнадцатого столетия ночной рубашки. Приходится с сожалением признать, что желание тотчас обуяло Фентона. У него закружилась голова от ощущения ее близости. «Так не пойдет», – подумал член совета колледжа Парацельса, с максимальным достоинством опускаясь на стул с высокой спинкой. Но он забыл о своем уменьшившемся росте и неожиданно ударился о сиденье. Все это время Мег наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Не разжимая губ, она издала подобие усмешки. – Значит, ты исправившийся распутник? – заметила молодая женщина. – Фи! Поистине, женщины обладают весьма странным чувством юмора. Затем усмешка исчезла с губ Мег, хотя румянец по-прежнему оставался на ее щеках. – Я уже говорила тебе, – продолжала она. – Я так на тебя разозлилась за то, что ты поместил меня напротив комнаты твоей жены, в результате чего, если бы нас поймали, начался бы страшный скандал, что готова была тебя убить! Но я уже обо всем забыла. Почему нас должно заботить, что она подумает? – В самом деле, почему? – откликнулся Фентон хриплым голосом. Его нервы были напряжены, точно рыба на крючке; руки тряслись от напряжения. Фентон поднялся, и Мег раскрыла объятия. Но он не должен прикасаться к ней… по крайней мере, теперь. Внезапно Мег бросила быстрый взгляд через плечо. – Дверь! – прошептала она. – Глупец, ты забыл закрыть дверь! Слушай! Что это? – Какой-то шум!.. В чем дело?.. Я… – Ты не слышал треска трутницы? – осведомилась Мег, в бешенстве топнув ногой. – Мой дражайший кузен, твоя супруга будет здесь, прежде чем ты успеешь сосчитать у себя пальцы на руках! Садись скорее! Впоследствии профессор Фентон сконфуженно признавался, что произнес в этот момент ругательство, характерное для позднего периода Реставрации[9 - Имеется в виду царствование Карла II Стюарта, вернувшего трон в 1660 г..], даже не подозревая, что оно ему известно. Очевидно, на мгновение он полностью перевоплотился в сэра Ника. Но профессор опустился на стул, и сэр Ник исчез. Фентон пытался сконцентрировать внимание на чисто академических проблемах. Закусив губу, Мег продемонстрировала зубы, ровные и белые, как у собаки, хотя в то время только самые отчаянные чистюли уделяли зубам большее внимание, нежели редкая чистка их намыленным прутиком. Без сомнения, причина состояла в грубой и твердой пище. Однако тело Мег было белым и чистым, хотя в те годы… Стоп! Рассуждения на отвлеченные темы вновь устремили его мысли в ненужном направлении. В коридоре щелкнул запор. Шелест тафты и движущийся огонек свечи свидетельствовали, что в комнату кто-то вошел. – Дражайшая Лидия! – вполголоса произнесла Мег, закутываясь в халат и придавая взгляду выражение детской невинности. «Женщина, – подумал Фентон, не осмеливаясь глянуть через плечо, – изображение которой я… э-э… лелеял девять лет». Сделав над собой усилие, он повернулся. Лидия, леди Фентон, была полностью одета, словно отправляясь на бал при дворе. Платье из розовой тафты не имело рукавов; низкий вырез в форме сердца был оторочен венецианским кружевом; юбка, начинаясь от тонкой талии, доходила до лодыжек. Мягкие светло-каштановые волосы были уложены в виде чепца, с несколькими локонами, нависающими над ушами в соответствии с модой, введенной Луизой де Керуаль[10 - Луиза де Керуаль, герцогиня Портсмутская и Обиньи (1649 – 1734) – французская аристократка, фаворитка Карла II.]. Фигура также отличалась привлекательностью. Лидия была чуть ниже Мег; к тому же Фентон знал, что розово-голубая юбка скрывает высокие каблуки. Лидию Фентон можно было бы назвать более чем хорошенькой, если бы не одна деталь. Ее руки, плечи и грудь покрывал толстый слой белой пудры. Наскоро наложенная косметика превращала лицо в красно-белую маску. На белой, как у трупа, коже выделялись алыми пятнами щеки и губы. В углу рта и рядом с левым веком чернели микроскопические бумажные «мушки»в форме сердец. Результат получался более чем плачевным. Казалось, что на лице двадцатилетней девушки намалевана маска семидесятилетней старухи. Она выглядела восковой фигурой, спустившейся с постамента. – Дражайшая кузина! – любезно произнесла Мег. Нетвердой походкой Лидия двинулась к камину слева от нее. Накрыв свечу колпачком, она поставила ее на каминную полку. Фентон не мог разглядеть как следует ее лицо, но красивые голубые глаза, наполненные слезами, были видны и под безобразной маской. Тогда Фентон проделал странную вещь. Приподняв стул за высокую спинку, он с грохотом швырнул его на пол. – Наш добрый повелитель Карл II[11 - Карл II Стюарт (1630 – 1685) – король Англии с 1660 г..], – забубнил он, словно в трансе, – милостью Божией король Англии, Шотландии и Ирландии, почивает сейчас во дворце Уайтхолл[12 - Королевский дворец в Лондоне.]… – Или где-нибудь в другом месте, – хихикнула Мег, приподняв плечо. – А в чем дело? Лидия не удостоила ее вниманием. – Сэр, – тихим и нежным голосом обратилась она к Фентону, – признайтесь, что я терпела многое. Но чтобы вы и эта тварь в трех ярдах от моей двери… Мег облокотилась спиной на туалетный столик. Ее открытый рот символизировал удивление и оскорбленную невинность. – Это мерзко! Чудовищно! – Мег поежилась. – Любезная кузина! Надеюсь, вы не думаете, что Ник и я… Лидия по-прежнему не смотрела на нее. Возможно, именно это удерживало Мег от бегства, а может быть, поведение профессора Фентона. Низко поклонившись Лидии, он поднес к губам ее руку. – Миледи, – вежливо заговорил Фентон, – я не пребываю в неведении по поводу моей жестокости в отношении вас. Могу я попросить у вас прощения? – Опустившись на колени, он поднялся вновь. – Я ведь не грубый и бесчувственный мужлан, каковым вы меня считаете. Будет ли мне позволено изменить мое поведение? В голубых глазах Лидии появилось выражение, пронзившее его сердце жалостью, подобной физической боли. – Вы просите моего прощения? – прошептала она. – А я от всего сердца прошу у вас того же. Затем в ее взгляде мелькнул страх. – Поклянитесь, – взмолилась она, – что вы не играете мной! – Клянусь рыцарской честью, которая еще во мне осталась. – Тогда избавьтесь от нее! – заявила Лидия, сжимая руки. – Не удерживайте ее здесь ни на ночь, ни на один час! Умоляю! Я знаю, что она погубит вас! Она… Без колебаний Мег схватила со стола ручное зеркало и запустила им в Лидию. Не задев ни ее, ни Фентона, зеркало вылетело через открытую дверь и разбилось в коридоре. «Право, – подумал профессор Фентон из Кембриджа, – эти люди, кажется, абсолютно лишены сдерживающих центров». Однако он почувствовал, что вены у него на шее набухли от гнева, впадать в который вовсе не входило в его намерения. – Сука! – завизжала Мег. – Шлюха! – ответила Лидия. – Уродина! – Охотница за мужчинами! – Охотница за мужчинами, вот как? – повторила Мег, взбешенная этим самым страшным оскорблением. Резко повернувшись и не обращая внимание на состояние своего халата она указала на разбросанные на туалетном столике носовые платки, пузырьки и коробочки с мазями для удаления косметики. – Значит, это я не могу показать свое лицо, не намазавшись, потому что у меня французская болезнь?[13 - То есть сифилис.] – осведомилась она. – Или невинная добродетельная жена, дочь полоумного индепендента[14 - Индепенденты – протестантская религиозная секта в Англии, занимавшая во время революции середины XVII в. наиболее радикальную антимонархическую позицию.], внучка повешенного и проклятого цареубийцы, которая опасна для мужчин, потому что у нее… Мег снова сделала паузу. Фентон ощутил, как его лицо исказилось от бешеного гнева; тьма заволокла его зрение, разум и душу. Обеими руками он поднял над головой тяжелый стул, словно тот был сделан из фанеры, явно намереваясь размозжить им голову Мег Йорк. Впервые испугавшись по-настоящему, Мег завизжала, отскочила и опустилась на четвереньки, так что волосы полностью закрыли ей лицо. Пальцы с длинными ногтями подняли тучи пыли с яркого ковра. Жизнь ей спасло то, что сэр Ник питал к ней слишком сильную страсть, чтобы убить, а профессор Фентон, словно с усилиями удерживающий крышку гроба, откуда рвалась наружу душа сэра Ника, почувствовал, что борьба прекратилась, и позволил крышке захлопнуться. Руки и ноги Фентона дрожали, когда он опустил стул на пол. Внутри он ощущал тошноту. Заметив в зеркале собственное смертельно-бледное лицо с изогнутыми черными бровями и тонкой линией усов, Фентон не узнал себя и стал дико озираться в поисках постороннего. Наконец он начал успокаиваться. – Надеюсь, я не испугал вас, мадам? – хрипло осведомился профессор у Лидии, а не у Мег. – Только немного, – ответила Лидия. – Вы отошлете ее? За спиной Фентона послышалось тихое насмешливое хихиканье. Мег, все еще стоя на четвереньках между столом и кроватью, посмотрела на него сквозь пряди черных волос, прищурившись и усмехаясь плотно сжатым ртом. Он понимал, что, за исключением краткого момента испуга, эта царственная потаскуха наслаждалась происходящим. Фентон направился к двери, справедливо считая, что перенес более чем достаточно испытаний для одной ночи. – Все будет, как вы желаете, – сказал он Лидии, положив руку на ее обнаженное плечо. – Но… не сейчас. Этой ночью, дорогая мадам, я буду спать один. Мне надо подумать о будущем. Так что, – закончил он, стоя на пороге, – доброй ночи вам обеим. Хотя Фентон захлопнул за собой дверь, он забыл о деревянном запоре. Дверь вновь приоткрылась на дюйм, пропуская бледную вертикальную полоску света в темный коридор. На полпути к собственной спальне Фентон прислонил голову к стенной панели, пытаясь собраться с мыслями. Дважды за эту ночь сэр Ник почти, если не полностью, одержал над ним верх. И не только при помощи гнева. Дьявол (которого в дальнейшем не следует недооценивать) из осторожности упомянул только гнев, обойдя молчанием физическое влечение, каким-то непостижимым образом связанное с гневом и не уступающее ему в силе. Но физическое влечение подразумевалось само собой – оно становится автоматическим при двадцатишестилетнем возрасте и крепком здоровье. Фентон начинал понимать характер сэра Ника, Испытывая страсть к Мег Йорк, он не мог прогнать ее или причинить ей вред. Однако сэр Ник не мог так поступить и с женой, которую по-своему любил. Может ли справиться с подобной ситуацией мужчина в возрасте пятидесяти восьми лет? А так как это еще не возраст дряхлого старика, то хочет ли Фентон с ней справиться? Он с ужасом ощутил, что в глубине души разделяет чувства сэра Ника, хотя и обещал избавиться от Мег на следующий день. Однако его подлинная проблема заключалась не в этом, а в аккуратном манускрипте Джайлса Коллинса. Ровно через месяц, если ему не удастся это предотвратить, Лидия должна погибнуть от яда. Жертвой была она. А лицом, которое он давно подозревал в убийстве, благодаря определенным указаниям в рукописи, являлась Мег Йорк! Скрипя кожаными туфлями, Фентон двинулся к двери своей спальни. Глава 3. Лидия в коричневом и яд Проснувшись на следующее утро, Фентон не испытывал ощущения, как будто он спит, а сразу же понял, где находится. Тусклый утренний свет проникал сквозь полог кровати, вновь плотно задвинутый и усиливавший неприятный запах в комнате. Однако Фентон редко чувствовал себя таким счастливым и бодрым. Напрягая мускулы под ночным халатом, он глубоко втягивал воздух в легкие. Удивительно, когда испытываешь ощущение такой свежести в пятьдесят… нет, ведь ему только двадцать шесть! Ночные беспокойства казались ему легкими как перышко. Вышвырнуть Мег из дома и спасти жизнь Лидии – что может быть проще? Даже если Мег невиновна, все равно, скатертью ей дорога! – Мир, плоть и дьявол, – пробормотал профессор Фентон. – Я бросил вызов всем троим, – он улыбнулся. – Однако, «Si la jeunesse savait, si la vieillesse pouvait»[15 - Если бы молодость знала, если бы старость могла (франц.).], а так как во мне сочетаются молодость и старость, то я имею шанс выйти победителем. Внезапно кто-то резко отодвинул полог с левой стороны. В отверстии стоял худой низкорослый человек в темном костюме хорошего покроя и шелковых чулках. Чтобы определить его личность, Фентону оказалось достаточным вспомнить гравюру. Это был Джайлс Коллинс, слуга и секретарь сэра Ника. Его ярко-рыжие волосы торчали ежиком над длинной и тощей физиономией, как у пуританина[16 - Пуритане (от лат puritas – чистота) – последователи кальвинизма в Англии XVI-XVIII вв; выступали за углубление реформации, проповедовали строгость нравов.], однако в глазах и складке рта ощущалось нечто порочное. Природная наглость нередко побуждала его дерзить хозяину, правда, до известных пределов. В то же время, как Фентон знал не из рукописи Джайлса, а из других источников, он был во всех отношениях преданным слугой. – Доброго вам утра, сэр и хозяин, – подобострастно произнес Джайлс. Перевернувшись на другой бок, Фентон быстро продумал фразы и тон, которые ему следовало использовать. – Привет, проклятый мошенник! – проворчал он, абсолютно верно воссоздавая утреннюю манеру разговора сэра Ника. – Уже явился приставать со своими делами? – Да, и с вашими тоже. Вижу, что вчера вечером вы опять надрались. И почему вы не одеваете нормальную ночную рубашку, даже когда я ее для вас приготовлю? – Она чертовски неудобна. – В некоторых отношениях, безусловно, – согласился Джайлс, насмешливо улыбаясь. – Ох уж эти леди! Конечно, когда мадам Йорк… – последовало подробное и весьма пикантное описание действий упомянутой дамы, которое нет нужды здесь воспроизводить. – Придержи язык, черт бы тебя побрал! Рыжеволосый Джайлс сжался, словно воздушный шар, который проткнули иглой, и казался оскорбленным. – Ну-ну, – буркнул Фентон. – Я не хотел тебя обидеть. – А я хотел только верно служить вам, сэр, – льстиво ответил Джайлс. – Что касается шлюхи по имени Мэгдален Йорк, то она оставит этот дом, как только мы сможем найти для нее карету. Куда она отправится, меня не заботит. Я с ней покончил, понятно? Фентон умолк, видя, что Джайлс, склонив набок свою пуританскую физиономию, устремил на него взгляд, который нельзя было назвать ни льстивым, ни дерзким. – Что теперь беспокоит тебя, Джайлс? – Ничего, сэр, – ответил Джайлс. – Просто те же слова я неоднократно слышал от вас и раньше. Фентон сел в постели. Джайлс неслышно шагнул к столу у изголовья, где черный парик, заново причесанный и завитый, по-прежнему стоял на подставке. Рядом с ним теперь находился тяжелый серебряный поднос с серебряной чашкой; наполненной горячим шоколадом. Подняв поднос, Джайлс искусно поместил его на колени Фентону. Столь же проворно он отодвинул остальные занавесы, прикрепив их петлями к шестам в ногах кровати. Фентон, потягивая шоколад, украдкой оглядывал комнату. В окне сзади он мог видеть только клочок серого неба и колеблемые ветром верхушки деревьев. Оконные портьеры из красно-белой парчи были раздвинуты. Восточный ковер на полу играл такими яркими красками, что Фентон зажмурил глаза. Тяжеловесная дубовая мебель не вносила радости в обстановку. Профессору казалось, что низкий потолок и стены с коричневыми панелями сдавливают его со всех сторон. Он недовольно морщился над шоколадом, отличавшимся резким и приторным вкусом, однако молодое горло способно проглотить все что угодно. Джайлс внимательно наблюдал за ним. – Сэр, вам следует поторапливаться, – заныл он, ломая руки. – Уже поздно… – Как поздно? – Девятый час. А лорд Джордж скоро должен прийти. – По-твоему, это поздно? – осведомился Фентон, изображая зевоту с похмелья. – Ну, ты, Морковная Башка, быстро говори, какие сейчас день, число и месяц. А если хочешь, можешь назвать и год. Окинув его недовольным взглядом, Джайлс сообщил, что сегодня вторник, 10 мая 1675 года от Рождества Христова. Значит, подумал Фентон, он перенесся в прошлое сразу же после полуночи. Дьявол всегда придерживается если не духа, то буквы сделки. А лорд Джордж, очевидно, Джордж Харуэлл, второй сын графа Бристольского, ближайший друг и собутыльник сэра Ника. – Ваша одежда, дорогой сэр! – сказал Джайлс, бегавший от стула к стулу, на которых лежали различные детали костюма. – Скромные цвета, но они подчеркивают ваше благородство. Черные бархатные камзол и штаны, черные чулки и шпага работы Клеменса Хорнна. Джайлс задержался у стула, где висел узкий кожаный пояс, к которому была прикреплена шпага с серебряным эфесом. – Вам сегодня, возможно, предстоит кровавая работа, – добавил он. – Думаю, вы заходите слишком далеко. – Кровавая работа? – переспросил Фентон. – Захожу слишком далеко? Ни о чем подобном в манускрипте не упоминалось – возможно, это событие вовсе не произошло, или же о нем умолчали из деликатности. – Вам подходит одежда, хозяин? Фентон окинул ее взглядом. По многочисленным изображениям он хорошо знал, как она выглядит на людях, но понятия не имел, как ее надевать. Поэтому ему пришлось отдать единственно возможное распоряжение, впрочем, вполне естественное для того времени. – Одень меня! – скомандовал Фентон, чувствуя себя дураком. Джайлс подвел его к столу, похожему на туалетный столик Мег, но стоящему в углу между левым окном и стеной. На нем Джайлс поместил серебряный таз, огромный кувшин с горячей водой, большую бритву с прямым лезвием вместе с точильным камнем (при виде ее Фентону стало не по себе), несколько кусков душистого мыла, а также нагретые простыни и полотенца. У стола находился стул с круглым сиденьем, покрытым мягкой подушкой. По знаку Джайлса Фентон уселся на стул лицом к зеркалу. Слуга аккуратно снял с Фентона головной убор, торжественно, не расплескав ни капли воды, вымыл ему руки на два дюйма выше запястий и тщательно их высушил. Триумфальный возглас Джайлса «Voila!»[17 - Вот! (франц.).] пробудил в Фентоне профессорское чувство юмора. – Отлично! – воскликнул он, обследуя правую руку. – Но достаточно ли этого? Что если я в настроении принять ванну? Рыжие брови Джайлса взлетели вверх двумя полукругами. – Что вы имеете в виду, дорогой хозяин? – удивленно спросил он. – Я слыхал, – ответил Фентон, – что королева Екатерина Браганца[18 - Португальская принцесса, с 1662 г. супруга Карла II и королева Англии.], когда она вышла замуж за нашего короля более десяти лет назад, поставила в своих апартаментах в Уайтхолле большую ванну с насосом, накачивающим воду. – Это верно, – усмехнулся Джайлс. – Но тот, кто моется в воде из Темзы, может с таким же успехом набирать ее из Флитского рва. – Он обернулся и сплюнул на ковер. – Эти иностранцы – ужасные грязнули! – Тогда не изображай из себя француза, Морковная Башка! В тебе слишком много английского. Джайлс Презрительно проигнорировал это замечание. – У нас есть ванна, – заметил он. – Большому Тому приходится шесть раз в году таскать ее из погреба, потому что миледи Фентон и мадам Йорк поднимают шум по этому поводу. – А ты считаешь, что им следует быть более умеренными? – Я ничего такого не говорил, – заявил Джайлс. Все это время пальцы его правой руки шевелились в мыльнице, готовя душистое и пенистое мыло для бритья. – Однако леди из нашего дома, – продолжал он, – могли бы мыться без этой огромной лоханки, куда нужно качать воду насосом. Естественно, что они моют шею, руки и плечи, которые показывают в общественных местах – например, на балу или в игорном доме. Но, насколько я понимаю, они иногда моются с ног до головы. При этом Джайлс подмигнул, явно намекая на нечто непристойное, однако он проделал это так весело, что его гримаса не казалась неприятной. – Джайлс, – заметил его хозяин, – ты просто сукин сын! – Покажите мне человека, который таковым не является, – ответил слуга. – Утверждать, что такие люди существуют, было бы лицемерием, а этот порок многократно осужден в Священном Писании. В этот момент по мановению левой руки Джайлса вокруг шеи Фентона скользнула теплая простыня. Его голова оказалась запрокинутой назад, а шея плотно и довольно болезненно прижатой к округлому верху спинки стула. Уставившись на участок грязного оштукатуренного потолка, он ощущал, как Джайлс ловко намыливает ему лицо. – Развивая далее мой тезис… – заговорил слуга. – Черт бы тебя побрал! Когда ты закончишь? – Сэр Ник, вы слишком много ругаетесь. Пожалуйста, голову назад. – Голову Фентона запрокинули в очередной раз, вызвав мучительную боль в шее. – Так вот, женщины – начиная от мадам Каруэлл[19 - То есть Луизы де Керуаль.], французской шлюхи, каким-то образом поймавшей в ловушку его величество, и кончая мисс Китти, нашей кухаркой, на которую вы часто бросаете похотливые взгляды… – Что?! – Закройте рот, сэр, или в него попадет мыло… Женщины должны заботиться о чистоте и красоте своего тела, ибо они часто появляются не вполне одетыми, дразня и соблазняя бедных мужчин. Мыло приятно холодило кожу, хотя его резкий запах раздражал Фентона. Он открыл один глаз. – Осторожней с этой бритвой! Мне так же хочется ею бриться, как и двуручным палашом! – Можете на меня положиться, – заверил Джайлс: – Она будет касаться вас легко, как перышко. Это оказалось правдой. Фентон едва ощущал прикосновение бритвы даже к шее и скулам. – Что касается мужчин, – продолжал Джайлс, – то им, особенно джентльменам, также иногда приходится мыться целиком. К тому же, следует почаще открывать окна в доме, дабы изгонять дурные запахи. – Кстати, объясни мне, – воскликнул Фентон, приподнявшись столь резко, что только благодаря проворству Джайлса его горло не оказалось перерезанным, – почему в этом доме такой скверный запах? Джайлс, стиравший мыло с простыни, пожал плечами. – Ну, сэр, если бы в этом был повинен я, а не вы… – Я? Каким образом? На сей раз плечи Джайлса поднялись почти до ушей. – Наш погреб наполовину забит нечистотами из дома, которые некуда девать, – печально промолвил он. – Вы, член парламента, горячий сторонник короля и придворной партии, пятьдесят раз ругались, стучали кулаком по столу и клялись, что заставите сэра Джона Гилеада[20 - Очевидно, тогдашний лорд-мэр Лондона.] провести трубу на три дюжины ярдов к основному канализационному стоку, но каждый раз забывали это сделать. – На сей раз не забуду, обещаю тебе, – сказал Фентон, вновь запрокидывая голову и подставляя шею под бритву. – Правда, есть еще один способ, – заметил Джайлс. – Какой? – Мы могли бы спускать все на улицу, как это делал сэр Франсис Норт[21 - Норт Франсис, барон Гилфорд (1637 – 1685) – английский государственный деятель и юрист, с 1682 г. лорд-хранитель большой печати.]. Но боюсь, что это разозлило бы соседей. Теперь слова Джайлса отнюдь не казались забавными. «Интересно, – подумал Фентон, – каким образом они все еще не перемерли от тифа, не говоря уже о чуме?» Тем не менее он разразился хохотом. – В самом деле, – начал Фентон, – Роджер Норт рассказывает в своей биографии о… – Тут он спохватился: – Мистер Норт рассказывает об этом каждый вечер, когда выпьет пинту-две в «Дьяволе» за Темпл-Баром[22 - Темпл-Бар – арочное строение в Лондоне, стоявшее на границе Темпла – района, где проживали адвокаты и стряпчие.]. Бритва прекратила движения. Фентон чувствовал, что Джайлс прекратил свои дерзкие проповеди, потому что его охватил страх. – Надеюсь, – заговорил слуга, – вы не пьете в таверне «Дьявол», а тем более в «Голове короля» на углу Чансери-Лейн? – А почему бы и нет? Здесь Фентон совершил первую крупную ошибку, хотя ни он, ни даже Джайлс этого не заметили. Озабоченный тем, чтобы не выдать себя в мелочах, Фентон не обратил внимания на более существенный момент. Узнав от старика, что сэр Ник – член парламента и принадлежит к придворной партии, он очень обрадовался, так как именно эти политики периода Реставрации вызывали его симпатии. Однако в тот момент Фентон не связывал эти факты с таверной «Голова короля». Холодное серое небо, казалось, давило на зловонную комнату. – Теперь наклоните голову над тазом, – велел Джайлс, – чтобы я мог вымыть вам лицо. Двадцать минут спустя, стоя перед большим зеркалом, Фентон недоверчиво взирал на свое отражение. Глянцевый черный парик с падающими на плечи локонами выглядел бы нелепо на голове профессора Фентона с пенсне на носу. Но когда он обрамлял широкое смуглое лицо сэра Ника с мрачными серыми глазами и узкой черточкой усов, то лишь подчеркивал его мужественные черты. Камзол из черного бархата был довольно длинным – почти до колен – но удобным. Хотя он был свободным и не предназначенным для застегивания, с правой стороны виднелась вертикальная полоска серебряных пуговиц. Драгоценности отсутствовали, за что Фентон был искренне благодарен. Небольшой кружевной воротник нависал над жилетом из черного атласа с красными полосами; бархатные штаны и чулки также были черными. Возражения вызвала лишь одна деталь туалета. – Послушай, ты, нахал, – заговорил Фентон. Он намеревался лишь слегка толкнуть в грудь Джайлса, чтобы тот прекратил суетиться вокруг него, но забыл о силе своих рук, в результате чего слуга отлетел в сторону и распростерся у противоположной стены. Джайлс сел, бормоча под нос ругательства. – Я одену все, что угодно, – взмолился Фентон, – только не эти нелепые туфли на высоких каблуках, да еще с бантами! Джайлс пробормотал что-то нечленораздельное и щелкнул пальцами. – На каблуках высотой в четыре дюйма, – продолжал Фентон, – я не смогу сделать и шести шагов, чтобы не упасть. Что касается лент на коленях и бантов на туфлях, я знаю, что их носят не только хлыщи и щеголи, но и достойные люди, но особой любви к ним не испытываю. Джайлс отпустил нелестное замечание относительно роста своего хозяина. – У меня вполне нормальный средний рост, – решительно заявил Фентон. – Джайлс, неужели у меня нет обычных кожаных туфель с низкими каблуками? Слуга саркастически усмехнулся. – Разумеется, – ответил он, – у вас есть старые туфли, которые вы иногда носите в доме. – Отлично! Пойди принеси их. Последовала длинная пауза, во время которой рыжие волосы Джайлса встали дыбом, как у домового. – Сэр Ник не боится ни Бога, ни черта, – заговорил он. – Сэр Ник мог бы выплеснуть вино в лицо самому милорду Шафтсбери[23 - Шафтсбери Энтони Эшли Купер, граф (1621 – 1683) – английский государственный деятель, в 1661 – 1672 гг. канцлер казначейства. Вдохновитель жестокой травли католиков, сторонник лишения брата короля, герцога Йоркского, права престолонаследия. В 1682 г. бежал в Голландию, где и умер.]. Но сэр Ник, будучи человеком а la mode[24 - Моды (франц.).], никогда не осмелится выйти на улицу в этих туфлях. – Пойди и принеси их! Джайлс смиренно поднялся и бросил на Фентона быстрый взгляд, в котором удивление смешивалось с иным, трудно объяснимым чувством. – Бегу, сэр, – сказал он и вылетел из комнаты, почти бесшумно закрыв за собой дверь. Фентон вновь повернулся к зеркалу. Машинально он положил руку на эфес шпаги, высовывавшийся из-под камзола на левом бедре. Тем же автоматическим движением Фентон передвинул пояс вправо, обнаружив на левом бедре две тонкие цепочки, которые поддерживали ножны, сделанные из узких деревянных полос, склеенных друг с другом и покрытых шагренью. Их вес был настолько легким, что дуэлянт мог не обращать на них внимания. – Клеменс Хорнн, – произнес Фентон, не сознавая, что говорит вслух. – Изготовляемые им шпаги в его время были лучшими в Англии. Схватившись правой рукой за эфес, он отошел от зеркала и выхватил рапиру из ножен. Клинок сверкнул в тусклом дневном свете. Это была не старомодная рапира с чашкой у рукоятки и чрезмерно длинным громоздким клинком. К тому времени люди уже открыли, что рубящий удар бессилен против молниеносного прямого выпада. Рапира Фентона уже обладала чертами шпаги нового образца. Эфес был начищен до блеска, дужки выполняли чисто декоративную роль. Клинок был короче, чем у старинных шпаг, и с тупыми гранями, сужаясь к острию на полдюйма, но гораздо легче и куда опаснее для противника. Прикоснувшись к гибкой стали, Фентон удивился охватившему его чувству гордости и радости, ощущению силы и спокойной уверенности. Ведь он ни в коей мере не был хорошим фехтовальщиком. Правда, с юных лет до среднего возраста Фентон ловко орудовал рапирой в гимнастическом зале. Но теперь воспоминание об этом вызвало у него смех. Учебное фехтование легкой рапирой было просто игрой – он не выстоял бы и двадцати секунд против боевой шпаги в руке опытного фехтовальщика. В то же время… «В моей беседе с дьяволом, – подумал Фентон, – не упоминались дуэли. Мы договорились, что я не умру преждевременно и не буду сражен болезнью. А как насчет удара шпагой?» – Ваши туфли, добрый сэр, – послышался голос Джайлса. Коллинса, так внезапно ворвавшийся в размышления Фентона, что тот от неожиданности едва не выронил из рук шпагу. Настроение Джайлса было невозможно предугадать. В данный момент он держался почтительно и весело. – Если вы будете любезны сесть, – сказал слуга, держа туфли словно пару драгоценностей, – то я надену их вам на ноги. Э, да вы, я вижу, практикуетесь в нанесении вашего секретного botte![25 - удара (в фехтовании) (франц.).] Фентон созерцал свое отражение, широко открыв глаза. Верхняя губа его приподнялась, обнажив белые зубы, словно у рычащего пса. Локоны парика соскользнули на лоб. Он стоял боком к зеркалу, выставив вперед согнутую в колене правую ногу и отставив в сторону левую. Рапира сверкала в его руке. Придя в себя, Фентон расхохотался. – Этот botte отнюдь не секретный, – сухо информировал его Джайлс, – хотя все забияки думают иначе. Обратите внимание, как ваша левая нога скользит к правой. А рукоятка шпаги слишком близка к вашему телу. – О, я плохой фехтовальщик, – легкомысленно ответил Фентон, кладя шпагу в ножны и опускаясь на стул. Снова Джайлс бросил на него странный взгляд. Он собирался заговорить, но Фентон опередил его. – У меня много дел, – заявил он резким тоном, подействовавшим на слугу, как удар. – Лорд Джордж Харуэлл еще не явился? – По-моему, нет, сэр. – Джайлс надел на ноги хозяину старые ' и изношенные, но удобные туфли. – Хорошо, а то ему пришлось бы ждать. У меня есть для тебя поручение. Передай мое почтение миледи – моей жене… Джайлс выпучил темные глаза под рыжими бровями. – Вашей жене?! – У тебя уши имеются? – осведомился Фентон. – Разумеется. Но я думал… – Спроси у нее, – продолжал Фентон, припоминая тогдашние правила вежливости в отношении жен, – не составит ли для нее труда зайти ко мне так скоро, как только она сможет. Муж должен вызывать жену к себе, а не ходить к ней, да еще при слугах. – Бегу, – пробормотал Джайлс, пытаясь скрыть усмешку. Когда он повернулся, Фентону очень хотелось дать ему хорошего пинка пониже спины, но он знал, что Джайлс, несмотря на свой возраст (на вид ему можно было дать от пятидесяти до семидесяти лет), был слишком проворен. – Простите мне мою дерзость, – пробормотал образцовый слуга, чьи достоинства, однако, внушали сомнения, – но… – В чем дело? – Если я, по несчастной случайности, встречу мадам Йорк… – Скажи ей, чтобы убиралась к дьяволу! Дверь закрылась. Фентон мерял шагами пол. Он знал, что, вызывая Лидию, дает свободу потоку эмоций, который прошлой ночью едва не затопил его. Но, благодаря смене возраста и внешности, Фентон с каждой минутой становился все смелее. В течение девяти лет бережно храня плохую гравюру и интересуясь, что из себя представляет ее оригинал, он не мог не испытывать к леди Фентон добрые чувства, встретившись с ней в молодом возрасте. Но все это (по крайней мере, так уверял себя Фентон) не имело большого значения. Прижав ладони к голове и удивившись присутствию локонов парика, о котором он забыл, профессор пытался оживить знания в области судебной медицины. Если бы прошлой ночью он не был так перевозбужден, то понял бы, почему Лидия носит так много косметики и двигается такой нетвердой походкой. Сэр Ник либо ненавидел Лидию, либо едва терпел ее. Следовательно, Лидии и Мег ни под каким видом нельзя позволять встречаться. Они действовали друг на друга, как огонь и порох, вспышка которого могла оказаться разрушительной. В коридоре послышались быстрые шаги маленьких каблуков, которые замедлились в двух ярдах от двери, словно тот, кому они принадлежали, пытался придать своему облику достоинство. Вскоре в дверь постучали. – Войдите! – крикнул Фентон. Дверь открыл Джайлс, которого обуреваемый эмоциями Фентон даже не сразу заметил. Лидия в нерешительности стояла на пороге. – Господи! – воскликнул Фентон и уставился на нее. Взгляд привел в замешательство молодую женщину, на ее щеках появился румянец. Сейчас на Лидии было светло-коричневое платье для дома с кружевами на рукавах и воротнике. Широкий белый корсаж имел форму треугольника, начинавшегося у шеи и сужавшегося к талии. Но самое странное, что на Лидии не было косметики, обезображивающей ее черты. Обрамленное полукругом светло-каштановых волос Лицо, благодаря свежему цвету, перестало казаться больным и изможденным. Голубые глаза Лидии были широко расставленными, нос – коротким, рот – широким и с полными губами, подбородок – округлым. Это не был тип красоты, который Джайлс назвал бы а la mode; в нем отсутствовали блеск и дерзость. Но сердце Фентона поплыло, словно бумажная стрела, выброшенная из окна. На низких каблуках Лидия казалась еще меньше ростом. – Вы находите меня… – она опустила глаза, словно пытаясь подобрать нужное слово, – привлекательной? – Привлекательной? – переспросил Фентон. Шагнув к ней, он приподнял ее кисть руки, поцеловал и прижал к щеке. – Прошлой ночью вы тоже это сделали, – пробормотала Лидия. – Вы не поступали так с тех пор… – Она умолкла. Стоя рядом с ней, Фентон мог различить слабые следы пудры на лбу, около линии волос, и на одной щеке. Возможно, пудра была также на руках и плечах» Он мог бы во всем разобраться даже при этом тусклом свете, если бы убедил ее лечь. – Миледи, – мягко заговорил Фентон, – не будете ли вы любезны лечь на кровать? В тот же момент шестое чувство внезапно раскрыло ему присутствие Джайлса Коллинса. Джайлсу незачем было уносить посуду из-под шоколада или бритвенные принадлежности – такую работу вполне могла выполнить горничная. Однако он стоял у туалетного стола, подняв рыжие брови почти до волос и скривив рот в довольной усмешке. – Наглая вошь! – заорал Фентон, подыскивая метательный снаряд. – Я тебя посажу к позорному столбу! Пошел вон! Когда слуга пробегал мимо кровати, Фентону вновь представился случай для пинка, но Джайлс опять увернулся. Фентон был вынужден в очередной раз напомнить себе, что эти люди, хотя и бывают весьма проницательными, во многих отношениях походят на детей или подростков. – Джайлс, – словно извиняясь, буркнул он слуге, злобно усмехающемуся за порогом. – Добрый хозяин? – Проследи, чтобы никто нас не беспокоил. – Пожалуй мне лучше самому стать на часах, сэр Ник. И Джайлс закрыл на запор дверь, не имеющую замка. Фентон повернулся к кровати. Послушная Лидия лежала, слегка дрожа, среди разбросанной серебряной посуды. Фентон сел рядом с ней. – Миледи… – начал он.. – Неужели в тебе совсем не осталось нежности? – прошептала она, не открывая глаз. – Зови меня Лидия или… – она помедлила, не сразу решаясь на столь смелое предложение, – моя дорогая. Фентон ощутил угрызения совести, не из-за наивности Лидии, а из-за ее преданности человеку, за которого она его принимала. – Моя дорогая, – вновь заговорил он, взяв ее за руку и незаметно пытаясь прощупать пульс, – ты помнишь былые дни? Как я в семнадцать лет получил степень magister artium[26 - магистра искусств (лат.).]] в колледж Парацельса и хотел изучать медицину, но мой отец решил, что это ниже моего достоинства? Лидия кивнула в ответ на информацию, почерпнутую из рукописи Джайлса. Хотя у Фентона не было часов, он не нуждался в них для открытия, что ее пульс слабый, редкий и нерегулярный. Прикоснувшись к ее щеке, он почувствовал, что она холодная и влажная. – Должен сообщить, – продолжал Фентон, – что я изучал медицину тайно и могу тебя исцелить. Доверяешь ли ты мне? Голубые глаза широко открылись. – Как же я могу не доверять тебе? Разве ты не мой муж? Разве я не… люблю тебя? Она говорила с таким искренним удивлением, что Фентон заскрежетал зубами. – Ну, тогда, – улыбнулся он, – еще» несколько минут! Фентон встал, ножны его шпаги ударились о борт кровати, прежде чем его туфли достигли пола. Подойдя к туалетному столу, он нашел чистое полотенце, окунул его конец в уже остывшую воду в кувшине и вернулся назад с пол9тенцем в руке. – А теперь, Лидия, – продолжал Фентон, прикладывая влажную ткань к ее лбу, где была пудра, – нам придется… – Нет! Никогда! В тот момент, когда полотенце коснулось ее лба, Лидия резко тряхнула головой и отвернулась. Но Фентон успел увидеть то, что ожидал: сыпь, похожую на экзему, хотя и более слабую. Под пудрой на щеке оказалось то же самое. Осторожно прикоснувшись к икрам обеих ног Лидии, Фентон обнаружил, что они слегка раздуты и, очевидно, болезненны при прикосновении. Только выдержка молодой женщины и ее желание, чтобы муж ни о чем не догадывался, заставляло ее убеждать даже саму себя, что с ней все в порядке. – Лидия! – резко произнес Фентон. Она повернулась к нему лицом, слегка приподнявшись на подушке. Быстрым движением женщина развязала бант корсажа, после чего платье словно распалось надвое сверху. Гибким движением Лидия извлекла из него руки и плечи и разорвала мешающее ей шелковое белье. Оставшись обнаженной до пояса, она выхватила у Фентона полотенце и начала стирать пудру с левого плеча, руки и бока. – Теперь ты видишь мой позор! – сказала Лидия. Хотя это была всего лишь небольшая сыпь, напоминавшая экзему, в глазах женщины блестели слезы. – Могу я появиться в обществе и не чувствовать, что надо мной смеются? Неужели ты не испытываешь ко мне отвращения? – Ни в малейшей степени, – улыбнулся Фентон. – Лидия, что, по-твоему, происходит с тобой? Но молодая женщина снова отвернулась и заплакала. – Прошлой ночью, – бормотала она, – когда эта тварь сказала, что у меня французская болезнь, я едва не умерла со стыда. Она и раньше так говорила. А каким образом я могла ею заразиться? Видит Бог, я никогда… И все равно мне страшно! Фентон приподнял ее за обнаженные плечи и усадил в постели. – Лидия, ты сказала, что доверяешь мне. Тогда слушай! Он отпустил ее, но она осталась сидеть, полуотвернувшись. – У тебя нет болезни, которой ты боишься, и вообще никакой болезни, насылаемой природой. Я могу вылечить тебя меньше чем за день. – Фентон засмеялся но негромко, чтобы еще сильнее не напугать ее. – Позволь представить тебе доказательства моих знаний. Ты иногда испытываешь сильную жажду? – Я пью столько ячменного отвара, что могу лопнуть. Но откуда ты знаешь? – Ты часто страдаешь от болей здесь? – Он снова притронулся к ее икрам. Лидия посмотрела на него. Затуманенные голубые глаза, короткий нос с расширившимися ноздрями, дрожащие губы свидетельствовали о почти благоговейном страхе. – После того, как ты принимаешь пищу или питье – скажем, через четверть часа – ты чувствуешь, не всегда, но часто, сильные боли в животе и тошноту? – Да, очень часто! По-моему, тебе известно все, что только может знать человек! Но что.. ? Фентон боялся говорить ей правду, но у него не было выбора. – Лидия, кто-то пытается постепенно отравить тебя мышьяком. Глава 4. Мег в алом и кинжал Он был прав, что боялся сказать ей об этом. Само слово «яд» внушало Лидии, впрочем, как и многим другим, непреодолимый ужас. От него веяло колдовством и чародейством, оно появлялось из ничего, словно ветер, воющий в трубе, и от него нельзя было спастись. Фентону понадобилось немало времени, чтобы успокоить ее. – Значит… я не умру? – Конечно, нет! А разве ты чувствуешь себя умирающей? – Откровенно говоря, нет. Просто мне немного не по себе – вот и все. – Это потому, что отравитель давал тебе слишком маленькие дозы и через слишком большие интервалы. Если ты будешь принимать лекарство, которое я назначу, то тебе нечего бояться. Лидия поднесла руку ко лбу. – А эти… эти пятна? – Они исчезнут. Это просто симптомы отравления мышьяком. – Но кто может хотеть… ? – дрожащим голосом начала Лидия. Фентон остановил ее. – Об этом мы поговорим позднее, – сказал он. – Сначала тебя нужно вылечить. Лидия, обрадованная, что ей не надо ломать голову относительно личности убийцы, устремила на него радостный взгляд. Ее поведение стало более спокойным. Фентон попытался объяснить простейшими словами природу и действие яда. Но он видел, что она ничего не понимает, впрочем, тогда бы этого не поняло и Королевское общество[27 - Научное общество, созданное в Лондоне в 1660 г.]. Прошлой ночью Фентон заметил, что у Лидии весьма привлекательная фигура, а в ее теперешнем положении этот факт просто бросался в глаза. – Легенды о крови летучей мыши, внутренностях лягушки и прочих, хотя и тошнотворных, но безвредных вещах, становятся смешными в свете… в свете… – Он сделал паузу. – Прошу прощения, о чем я говорил? – Дорогой, – нежно ответила Лидия, слегка покраснев, – ты просто смотрел на… – Ах да! Я отвлекся. Фентон соскользнул с края кровати. – Это меня устраивает, – заявила Лидия. Фентон сделал последнюю попытку держаться по-отечески. Подойдя к изголовью кровати, он склонился над Лидией и быстро чмокнул ее в губы. Внезапно руки Лидии обвились вокруг его шеи, вернее, вокруг треклятого парика. Фентону пришлось поцеловать ее с определенной степенью интимности. – Ник, – прошептала Лидия, оторвавшись от его губ. – Д-да? – Когда ты велел мне лечь, я подумала о том же, что и Джайлс. Но потом я решила, что кругом слишком много людей… Так может, отложим наше настоящее свидание до ночи? Это совсем не подходило для женщины, получившей даже небольшую дозу яда. Но Фентон быстро терял способность соображать. – Ночью, Лидия, ты, возможно, будешь не в настроении, чтобы… , – Я в настроении любить тебя, даже если буду умирать! – свирепо заявила Лидия. – Разве я умираю? – Да нет же, черт возьми! – Тогда этой ночью я составлю тебе компанию? – Да! Его руки обвились вокруг нее. Кожа Лидии (таково действие сил природы) уже не казалась холодной и влажной. Поцелуй был таким горячим, что обоим показалось глупым и ненужным откладывать свидание, но в этот момент… Джайлс в коридоре отчаянно держал оборону. Но в итоге дверь открылась, и в комнату вошла Мег. Фентон был напуган, однако в нем закипел гнев, застилая ему глаза. Бросив взгляд на отодвинутые занавесы кровати, Мег отвернулась и медленно направилась к окнам, по пути обдумывая ситуацию. Руки ее слегка дрожали. Лидия, напротив, ни в коей мере не ощущала смущения. Еще до взгляда Мег она умудрилась завернуться в простыню таким образом, что казалась еще менее одетой, чем на самом деле. – Итак, вы почтили нас своим присутствием, мадам? – проворчал Фентон. – Как видите, – холодно ответила Мег. Величественно выпрямившись, она повернулась к ним лицом. На Мег была черная соломенная шляпа с очень широкими полями, вынуждавшими ее держать голову приподнятой. Вдоль изгиба полей сзади лежало единственное золотое перо. Черные волосы, причесанные так же, как у Лидии, оттеняли туманную белизну ее лица. Несмотря на теплую погоду, Мег носила вокруг шеи короткую мантилью из черного меха, доходившую только до локтей. Она была расстегнута, демонстрируя верх платья в черно-красных вертикальных полосах, с низким корсажем, украшенным по краям короткими черными кружевами. Болтавшийся на правом бедре маленький кошелек сверкал золотом и рубинами. Обе руки были спрятаны в черную меховую муфту, согласно требованиям моды. Под ярко-алой юбкой Мег носила такое количество атласных нижних юбок, что при движении издавала звук, напоминавший шум ливня. – Ник, дорогой, – беспечно заговорила Мег, – я распорядилась подать для меня твою карету. Я знаю, что ты мне не откажешь. – В самом деле, мадам? Мег, очевидно, решила игнорировать происходящее в комнате и не замечать присутствия Лидии. Лидия, также притворяясь незаинтересованной, смотрела в никуда мечтательными глазами и с подобием улыбки на губах. Мег не могла удержаться, чтобы не бросить на нее взгляд, и сделав это, едва подавила бешеное восклицание. – Я намерена, – продолжала она тем же легкомысленным тоном, – проехаться в Новую биржу. Похожу по галереям, возможно, куплю пару мелочей. Я так расточительна, дорогой! Но думаю, что двенадцати гиней на сегодня хватит. – Вы уверены, мадам? Мег бросила на него быстрый оценивающий взгляд. Фентон приближался к ней зловещим медленным шагом. Отойдя от окон и миновав туалетный стол, Мег стала спиной к левой стене. Фентон медленно повернулся, чтобы смотреть ей в лицо. Он закусил губы, чело его потемнело от гнева. Чувствуя стеснение в груди, Фентон едва мог дышать. Ему казалось, что что-то черное, похожее на капюшон палача, наброшено ему на голову и сдавливает мозг. Он пытался бороться с этим ощущением, но… – Фи! – воскликнула Мег с принужденным смехом. – Уверена, что ты не будешь ревновать к щеголям, которые бродят за мной по Новой бирже, пожирая меня влюбленными взглядами. Одному из них я дам подержать манто – вот так – другому муфту – вот так – а третьему… Мег обозвала свою фразу. У нее не хватило времени ни завизжать, ни даже пошевелиться. С тихим свистом рапира вылетела из ножен, блеснув в тусклом сером свете. Острие остановилось у тела Мег, чуть выше середины корсажа. Если бы оно двинулось вперед хоть на волосок, женщина была бы ранена. – Прежде чем мы продолжим разговор, – послышался хриплый голос, – выбросьте кинжал из вашей муфты. – Кинжал? – прошептала Мег, приподняв длинные черные ресницы. – Рукоятка торчит из вашей руки, ваш большой палец лежит на клинке – этого невозможно не заметить. – Чудовищно! Подумать, что я… – Выбросьте кинжал, или я проткну вас шпагой. Выбор за вами, мадам. Мег, безусловно, не сомневалась, что сэр Ник осуществит свою угрозу. Ее серые глаза скользнули по нему. Большой и указательный пальцы сэра Ника сжимали эфес шпаги, готовой вонзиться в тело молодой женщины, в то время как профессор Фентон отчаянно пытался удержать свою руку. Мег извлекла правую руку из муфты. Выражение ее лица было холодно-презрительным. Маленький венецианский кинжал с тусклым неполированным клинком стукнулся о доски пола, неподалеку от ковра. – Весьма обязан вам, – промолвил Фентон. Человек в парике, двигавшийся быстро и бесшумно, как кошка, опустил шпагу, подобрал кинжал, швырнул его в угол комнаты и сунул рапиру в ножны. – А теперь, – осведомился он, кивнув в сторону лежащей на кровати Лидии, – кого из нас вы собирались заколоть? Изумление Мег было непритворным. – Кого же, как не эту дочь круглоголового?[28 - Круглоголовые – во время гражданской войны в Англии в середине XVII в. прозвище пуритан, обычно носивших короткую стрижку.] – откликнулась она, указывая на кровать. – Я видела, как она бежит сюда, и сразу поняла, что к чему. Некоторые вещи я не считаю преступлением. – Черт возьми, тут вы правы. – Голос Фентона внезапно стал мягким. – Но не пытайтесь причинить вред моей жене или мне, Мег, или вы горько об этом пожалеете. Прошлой ночью вы сказали о Лидии грязные и несправедливые слова. Мег пожала плечами. – Почему бы и нет, если мне этого захотелось? – осведомилась она. – Ах вот как? Джайлс! Державшийся подальше от греха Джайлс скользнул в комнату с искаженным от ужаса лицом. – Проследите, чтобы мадам Йорк получила деньги, которые она просила, – Фентон повернулся к Мег: – Можете взять карету, но верните ее… Подождите минуту, это не все. – Пальцы Фентона вновь сжали эфес шпаги. – Джордж Харуэлл и я отправляемся на Стрэнд и, возможно, на Аллею Мертвеца. Если, вернувшись, я застану вас здесь, если к тому времени вы не уберетесь со всеми вашими пожитками, то я не стану рисковать своей шеей, используя это. – Он пошевелил ножны. – Я вызову магистрата, и вас засадят за решетку. Мег тряхнула шляпой. – Интересно, по какому обвинению? – Это вы узнаете. Но можете не сомневаться, что в преступлении, за которое вешают. А теперь убирайтесь! – Уходить насовсем? Вы не можете этого хотеть! Шпага наполовину показалась из ножен. Лицо Фентона почернело от гнева. Мег отшатнулась к стене, отчего ее шляпа съехала набок. Поправляя шляпу, она прищурила глаза и улыбнулась, не открывая рта и распространяя аромат, который пьянил мужчин крепче вина. Любое ее движение могло напомнить… – Вам известно, – спросила она, – что капитан Дюрок из личной охраны французского короля уже снял для меня апартаменты на Чансери-Лейн? Что он умолял меня на коленях, как подобает дворянину, чтобы я позволила ему содержать меня? – Желаю успеха капитану Дюроку. – Ник! – завизжала Мег, поняв, что он говорит серьезно. – Убирайтесь! – Если вы гоните меня, – холодно заговорила молодая женщина, – я не стану протестовать. Но почему сейчас же? – Ее голос смягчился. – Дайте мне время собрать мои жалкие мелочи. Сэр, неужели вы не позволите мне провести здесь еще только одну ночь? – Я… Ну хорошо! Одна ночь не причинит вреда. В этот момент Лидия, успевшая завернуться в халат, присела на кровати; выражение ее лица внезапно изменилось. – Вот и я того же мнения. – Слезы бежали по щекам Мег, ее страдания вполне можно было счесть искренними. – Хоть вы и прогоняете меня к капитану Дюроку или к кому бы то ни было, мы все равно встретимся вновь. Не знаю, почему, но я поняла это прошлой ночью: мы каким-то образом связаны в жизни и в смерти. Последовало молчание, нарушаемое только ветром, который тряс оконные рамы и раскачивал верхушки деревьев. – Мэри! – заговорил сэр Ник внезапно изменившимся голосом. – Неужели… После недолгой борьбы Фентон сумел удержать крышку гроба с таящимися в нем ужасами. Однако ему нельзя ни на мгновение ослаблять усилий. Эта женщина, Мег (даже если она Мэри, что сомнительно), уберется из дома завтра, иначе ее влияние испортит все. – Ваше время истекло, – проворчал он. – Уходите! – Ножны слабо звякнули. Мег, очевидно, решив, что продолжать разговор слишком опасно, скользнула мимо него. В середине комнаты она задержалась, чтобы накинуть на шею мантилью и поправить шляпу с золотистым пером. Шелестя нижними юбками, молодая женщина с достоинством вышла. Если бы кто-нибудь находился в тусклом коридоре, он мог бы увидеть, что ее лицо изменилось, а на губах заиграла улыбка. Фентон стоял неподвижно. Дважды ему удалось одержать верх над сэром Ником, но что если тот в итоге окажется сильней? Машинально Фентон позволил шпаге скользнуть в ножны. Борьба истощила его. К тому же он уставал, постоянно следя за произношением, хотя досконально изучил тогдашнюю речь. Поднеся руку к шее, Фентон коснулся кружевного воротника. Прекрасный камзол из черного бархата казался безвольно повисшим. «Что если все мы – призраки?»– подумал он Однако стул, к которому притронулся Фентон, был из крепкого дуба. Красота и привлекательность Лидии, которая смотрела на него, стоя на коленях в кровати, также были вполне реальными. Он шагнул к ней, стараясь сохранять спокойствие. – Лидия, – заговорил Фентон, прикоснувшись к ее щеке, – ты должна простить мне, что я забыл о тебе, имея дело с… с твоей кузиной. Лидия смотрела на него с обожанием, приводившим его в смущение. – Забыл обо мне? – переспросила она. – Дорогой, именно тогда ты обо мне и помнил! – Ее полные влажные губы дрогнули. – На сей раз эта тварь уберется отсюда? Ты твердо решил? – Она уйдет! – уверенно заявил Фентон. Его убеждение передалось даже Джайлсу, уже пришедшему в себя, но молча стоявшему в стороне. – Теперь, что касается твоей болезни… – К чему суетиться из-за такого пустяка? – воскликнула Лидия. Однако это не было пустяком. Если ему не удастся изменить курс истории, то эта женщина погибнет от смертельной дозы мышьяка через месяц без одного дня! Его собственная жена – но является ли она таковой? Конечно, является, иначе вся эта трагикомедия не имеет никакого смысла. Он должен послужить ей щитом. – Вспомни, Лидия, когда тебя начали беспокоить боли в животе и тошнота? Примерно недели три назад? Лидия медленно посчитала на пальцах. – Абсолютно точно! Три недели и один день! – Что ты обычно ешь и пьешь? – Когда после обеда у меня впервые начались боли, я побежала к себе в комнату и закрылась там. После этого я не впускала к себе даже горничную, когда чувствовала боль и тошноту. Я старалась, чтобы никто ничего не «знал, – прошептала Лидия, тщетно пытаясь казаться хитрой. – Но после первых болей… – Я перестала выходить к столу. Я могла питаться только поссетом[29 - Поссет – горячий напиток из молока, вина и пряностей.], который мне приносила горничная каждый день, ровно в полдень. Но и от него мне становилось плохо! – На лице Лидии впервые появилось выражение боли и одиночества. – И что, по-твоему, с тобой происходило? – Я думала, что умираю. Люди ведь часто умирают от неизвестных причин… – Лидия колебалась, словно испытывая внутреннюю борьбу. – Хорошо, я скажу все, и да простит меня Бог! Один-два раза мне пришла в голову мысль о яде. Но я подумала, что его даешь мне ты, и потому ничего не сказала. Фентон отвернулся, сжав кулаки. Лидия неправильно поняла его чувства. Он ощущал только жалость к ней и стыд за ее мужа. – Да простит меня Бог! – повторила она. – Что мне оставалось делать? Клянусь, Ник, эти глупости полезли мне в голову только однажды или дважды! Теперь я все знаю! Я и так причинила тебе столько вреда! Фентон повернулся к ней и улыбнулся. , – Вреда? – переспросил он, чмокнув ее в губы. – Ты причинишь мне вред, только если будешь уклоняться от моих вопросов. Скажи, во время болезни ты ела или пила что-нибудь, кроме поссета? Лидия задумалась. – Нет. Только ячменный отвар, но он в большой бутыли, из которой пьют все. – А как готовят поссет? – Обычно. Взбивают в миске четыре яйца, переливают их в другой сосуд, куда добавляют полпинты молока, четыре куска сахара и полпинты Канарского вина – вот и все. Наклонившись, Фентон подобрал кинжал Мег и задумчиво взвесил его на ладони. – Джайлс! – Да, добрый сэр? – Ты, кажется, знаком с нашим» секретом «? – Вы соизволили ознакомить меня с ним, сэр, когда вчера открыли, что… – Отлично! – прервал Фентон. – Собери в моем кабинете всю кухонную прислугу, особенно тех, кто мог готовить этот поссет, а также тех, кто относил его наверх. Джайлс поклонился, все еще не обнаруживая обычной наглости. – Скажи им, – продолжал Фентон, – что миледи была отравлена мышьяком, и что вскоре я с ними потолкую. При этом, несомненно, поднимется визг и вой… – Визг и вой? – переспросил Джайлс. – Что вы, сэр, это будет ад, почище чем в театре, когда там разыгрывают сцену шабаша ведьм. Этих скотов следовало бы хорошенько огреть кошкой-девятихвосткой![30 - Хлыст с девятью плетьми.] Но А смогу с ними справиться, сэр! И Джайлс удалился, закрыв за собой дверь, прежде чем Фентон успел возразить. Лидия, явно не доверявшая Джайлсу, все еще стояла на коленях на краю кровати, но теперь ее голубые глаза смеялись. – Я знала это! – воскликнула она. – О, я была уверена в этом с тех пор, как мы поженились… – Лидия подняла глаза кверху, – три года, один месяц и четыре дня тому назад. – Уверена в чем, дорогая? – Подойди, и я шепну тебе на ухо. Ближе! Еще ближе! Фентон послушно склонился к ней, приподняв локоны парика. Лидия слегка укусила его за ухо, заставив подпрыгнуть от неожиданности, хотя это отнюдь не было неприятным. – Что за шутки? – проворчал он, все еще держа в руке кинжал и насмешливо глядя на нее. – И где же ты это узнала? – Ты сам научил меня, – ответила Лидия. Внезапно ее голос стал серьезным. – Ник, ты стал сегодня другим, и поэтому я скажу тебе… Перед тем, как мы поженились, я говорила с моим отцом. Он тебя ненавидел. Знаешь, что я ему о тебе сказала? – Понятия не имею. Лидия с гордостью произнесла, не сознавая, насколько нелепо звучат ее слова: , –» Он добр, как священник, – сказала я, – и храбр, как «железнобокий»[31 - Во время гражданской войны прозвище солдат парламентской армии.]. Последовала пауза. Крышка гроба вновь угрожающе заколебалась. Худшего комплимента Лидия не могла ему сделать. В происходившей более тридцати лет назад гражданской войне[32 - То есть войне между королем и парламентом, происходившей с перерывами в 1642 – 1649 гг. и закончившейся казнью Карла I и провозглашением республики.] кавалеров[33 - Прозвище роялистов во время гражданской войны.] с круглоголовыми не было более отчаянных роялистов, чем отец и дед сэра Ника. К тому же в своих научных изысканиях, волновавших его куда больше, нежели текущая политика, профессор Фентон был таким же убежденным кавалером, как его тезка. Споря о взглядах круглоголовых с Паркинсоном из колледжа Кайуса, он его по-настоящему ненавидел. — – Я не заслуживаю подобного комплимента, – чрезмерно вежливо откликнулся Фентон. – Все же, если бы вы сказали: «храбр, как кавалер»… В глазах Лидии появилось испуганное выражение. – Не надо! – взмолилась она, закрыв лицо руками. – Да простит меня Бог! Еще одно слово, и мы опять все разрушим! – Каким образом, миледи? Лидия устало откинулась на подушки, поддерживая голову правой рукой. Казалось, что она вот-вот лишится чувств. – Ник, – тихо промолвила Лидия, – почему ты захотел жениться на мне? – Потому что я любил тебя. – Я тоже так думала и на это надеялась. Но в этом ужасном доме достаточно было лишь краткого упоминания о ком-нибудь, кого меня с детства учили любить и почитать, как ты сразу же разражался насмешками. Даже если речь заходила о великом Оливере… – «О великом Оливере!»– передразнил Фентон, вцепившись левой рукой в столбик кровати, а правой в рукоятку кинжала. – Ты имеешь в виду Кромвеля?[34 - Кромвель Оливер (1599 – 1658) – лидер английской революции, с 1653 г. – лорд-протектор Англии, обладавший диктаторской властью.] Он произнес эту фамилию с такой ненавистью, какую только можно было вложить в одно слово. И ненависть эта была абсолютно искренней. – Я родился, – заговорил сэр Ник, – в год, когда твои доблестные круглоголовые отрубили голову королю Карлу I[35 - Карл I Стюарт (1600 – 1649) – король Англии с 1625 г., казнен 30 января 1649 г. во время революции.]. Они установили эшафот у окна Банкетного флигеля. Короля вывели из Сент-Джеймсского дворца, провели через парк и ворота Хольбейна[36 - Xоль6ейн Ханс Младший (1497 или 1498 – 1543) – немецкий художник, работал в Англии.] в длинные комнаты Уайтхолла, к окну, у которого стоял эшафот. Снежным январским днем они отрубили ему голову. Сэр Ник, а может быть, профессор Фентон глубоко вздохнул. – Ни один человек не умирал так храбро. Ни один король не вел себя так благородно, хотя они в него плевали и пускали ему в лицо табачный дым, когда он проходил мимо. – Повернувшись, сэр Ник вонзил кинжал по рукоятку в столбик кровати с такой точностью, что не отломилась ни одна щепка. – Пусть обрушится Божье проклятье на них и им подобных! Лидия приподнялась, ее халат снова распахнулся. В глубине души все это ее не так уж интересовало. – Ты женился на мне, – спросила она, – чтобы «укротить круглоголовую девку», как хвастался в таверне «Борзая»? – Нет. – А я слышала, что да. – Тогда, черт возьми, считай, как тебе угодно! – Ну, так ты не укротил ее, – взволнованно произнесла Лидия. – Мой дед и вправду был цареубийцей, как твоя потаскуха Мег сказала прошлой ночью. В начале Реставрации я была еще маленькой девочкой, и меня не взяли смотреть, как его повесят и четвертуют, а останки бросят в огонь, но я слышала, что он тоже умер храбро. – Лидия, ты знаешь, как мало цареубийц было казнено? – А ты? – За столом Совета король Карл II бросил записку милорду Кларендону[37 - Кларендон Эдуард Хайд, граф (1609 – 1674) – английский государственный деятель и историк, в 1660 – 1667 гг. первый министр Карла II.]: «Я устал от повешений. Пусть они прекратятся». – И эта тварь Мег, – продолжала Лидия, не обращая внимания на его слова, – сказала грязную ложь, назвав моего отца полоумным индепендентом. Он был не индепендентом, а умеренным пресвитерианином[38 - Пресвитериане – одно из направлений кальвинизма в Англии и англоязычных странах. Во время гражданской войны составляли большинство в парламенте, однако в основном занимали умеренную позицию и были против казни короля.], и, как все люди его убеждений, ужасался убийству короля и голосовал против казни, о чем свидетельствуют записи. – Она вновь прижала руку ко лбу. – Отец никогда не был безумным, Ник. Все это знали. Его заперли в тюрьму, потому что он проповедовал Слово Божие так, как велела ему его религия. Все это не так уж важно, но из-за этого мы стали чужими! Зачем мне жить, если твои ум и сердце больше не со мной? «Это нужно немедленно прекратить!»– в отчаянии думал Фентон. Опустившись на колени, он вцепился в борт кровати. Фентон. знал, что должен победить сэра Ника ради Лидии. Ему казалось, что из гроба высунулась извивающаяся бесплотная рука, пытаясь схватить его. – Помоги мне, Лидия! – воскликнул он, протягивая к ней руки. Хотя Лидия не понимала его мучений и жестокой внутренней борьбы, она прижала его руки к своей груди и с радостью увидела, что его взгляд вновь просветлел. – Лидия, – тяжело дыша, заговорил Фентон, – есть вещи, которые я не могу объяснить. Если бы ты могла себе представить… нет, лучше не надо. Но иногда я сам не свой, даже будучи трезвым. Оставайся со мной… – Разве я хочу чего-нибудь другого? – …и если бессмысленный гнев снова овладеет мной, кричи: «Вернись! Вернись!» Что нам с тобой до старых ссор наших предков? – мягко добавил он. – Даже шпаги и пистолеты теперь другие. Круглоголовые пользуются не меньшим уважением, чем принадлежащие к государственной церкви[39 - То есть к англиканской церкви – официальной религии Англии.]. А что касается Оливера, то пусть его старая и твердая душа покоится в мире. – Тогда… Да хранит Бог короля Карла! – страстно воскликнула Лидия, обняла его за шею и заплакала. Таким образом, между ними наступил мир, если и не взаимопонимание. – Я хотела спросить тебя, – заговорила Лидия. – Нет, это тебя не рассердит. Почему тебя сегодня так заботит политика, о которой без умолку кричат все мужчины, и в которой я ничего не смыслю? Фентон погладил ее мягкие светло-каштановые волосы. – Неужели это и в самом деле – так? – рассеянно произнес он и почувствовал, как Лидия вздрогнула. – Очевидно, причина в том, что та же старая трагедия разыгрывается теперь. – Как? – А вот как. Король Карл I умер. Кромвель почти десять лет красовался в седле, хвастаясь силой, которой у него не было. Затем он также умер, оставив полупустую казну, которую опустошили окончательно последующие шаткие правительства. В благословенном (или проклятом) 1660 году сын покойного монарха, король Карл II, вернулся из изгнания, чтобы править нами. – Я все это помню. – Некоторое время, дорогая, дела шли хорошо – как в трактире, где хозяин кричит: «Веселитесь, джентльмены!»В течение десяти лет иногда происходили волнения, которые удавалось улаживать. Но твой парламент начал показывать коготки в вопросах денег и религии, как и при Карле I. Их любимый клич: «Нет папизму!» – Тише! – шепнула Лидия, испуганно оглядевшись вокруг. – А вдруг паписты нас подслушивают? Она была куда более испуганной, чем раньше, не замечая улыбку Фентона. – Хорошо, я буду говорить тихо, но выскажу все, что у меня на душе. Почему я должен не доверять людям – я бы предпочел, чтобы ты называла их католиками – которые жертвовали золото и кровь, защищая отца нашего короля? Которые не обращали внимания на то, что горят их дома, лишь бы разбивать шлемы круглоголовых? Могу я поверить, что они хотят причинить вред сыну старого короля? Если бы я не принадлежал к англиканской церкви, то, может быть, и сам стал бы католиком! – Господи, на тебя снова нашло наваждение! – пробормотала Лидия и придвинулась к нему. – Вернись! – воскликнула она. – Вернись! – Посмотри мне в глаза, малышка, и ты увидишь, что со мной все в порядке. – И правда, вроде бы так. Но, если ты позволишь мне сказать… – Конечно, позволю! – Наш бедный король, – продолжала Лидия, – слабый человек… Улыбка Фентона осталась ею незамеченной. – На него легко влияют распутные женщины. Королева – папистка[40 - Португальская принцесса Екатерина Браганца была католичкой.]. Королем вертит, как хочет, Луиза де Керуаль, мадам Каруэлл или герцогиня Портсмутская, – все равно, как ее называть, но она папистка и французская шпионка. О брате короля открыто говорят, что он стал папистом[41 - Джеймс Стюарт, герцог Йоркский (1633 – 1701) – младший брат Карла II, в 1685 – 1688 гг. король Англии Иаков II Открыто исповедовавший католицизм, он был свергнут в результате Славной революции 1688 г..]. Неужели здесь нет зловещих признаков? Фентон приподнял ее голову за подбородок. – Раз уж ты так во всем разбираешься, то неужели тебе не известно, как ведут себя так называемые друзья короля из его же собственного Совета? – Ник, я ничего не смыслю в политике! Меня интересуют только ты и я… – Они предают его, Лидия, или собираются это сделать. Милорд Шафтсбери, маленький человечек с нарывом на боку, изменил королю уже два года назад, хотя по-прежнему заседает в Совете, считая себя слишком могущественным, чтобы его удалили. Его светлость герцог Бакингем[42 - Герцог Бакингем Джордж Вилльерс (1628 – 1687) – фаворит Карла II, одаренный драматург.], способный человек, несмотря на глупые выходки, тоже переметнулся. Многие другие пэры королевства также вопят: «Нет папизму!», но они ничего из себя не представляют. Шафтсбери и Бакс основали то, что они именуют Клубом зеленой ленты в таверне «Голова короля». Они и впрямь носят зеленые ленты в качестве эмблемы. Их сборища ты смело можешь назвать партией оппозиции, а вернее партией измены. Однако они не выступают открыто и честно, как это делали круглоголовые. Их методы: распространение в Лондоне слухов и памфлетов, нашептывания грязной лжи и клеветы – все то, что честные люди считают мелким и низким. Я скажу тебе еще только одно: сейчас у нас временное успокоение, но через три года – запомни это хорошенько – начнется величайшая политическая битва, и… В дверь тихонько постучали, и появился Джайлс. – Стадо в загоне, сэр, – доложил он со злобной усмешкой, явно наслаждаясь своей властью. – Они ждут в вашем кабинете. – Все прошло спокойно, Джайлс? – Теперь уже все спокойно, сэр. Лидия передвинулась в изголовье кровати, где, будучи защищенной отодвинутым пологом, влезла в рукава халата, попутно бросая на Фентона ласковые взгляды. Недавние ее слова вонзились в его сердце, точно маленький нож. «Он добр, как священник, и храбр, как» железнобокий!» « Господи! – взмолился он про себя. – Если бы только высохший старик в теле юноши мог бы быть достоин такой любви!» Но он знал, что это безнадежно. – Когда ты закончишь одеваться, – сказал Фентон Лидии, – вернись к себе в комнату. Там вроде бы есть засов? – Да, крепкий деревянный засов. Но… – Запри дверь и открывай, только если услышишь мой голос. Сегодня ты не должна ничего есть – просто примешь лекарства, которые я тебе дам. На физиономии Джайлса отразилось подобие страха. – Но, сэр! – фыркнул он, впрочем, без особой уверенности. – Вы же не думаете, что… – Вот именно думаю, мошенник! Способность мыслить – моя единственная добродетель. В этом доме скрывается ужас, куда более опасный и отвратительный, чем погреб с нечистотами. Я немедленно отправлюсь на его поиски. Глава 5. Китти в сером и кошка-девятихвостка В коридоре снаружи было только два окна: одно в дальнем конце, а другое справа над лестничной площадкой. Когда Джайлс отвесил поклон Фентону, тот вспомнил еще об одном затруднении. – Джайлс! – К вашим услугам, хозяин! – отозвался Джайлс, вытянув сморщенную и дерзкую физиономию. – В этой рукопи… я хочу сказать, этим утром, – поспешно поправился Фентон, – ты упомянул некую Китти?.. – Китти Софткавер, кухарку? – Тьфу! Ну и фамилия! Soft cover – мягкое покрывало (англ.).[43 - Герцог Бакингем Джордж Вилльерс (1628 – 1687) – фаворит Карла II, одаренный драматург.] – Я также упомянул, – безжалостно добавил Джайлс, – что вы часто бросаете на нее похотливые взгляды. – Вполне возможно. И что же, мы с ней уже… ? – Послушайте, откуда мне знать? – осведомился Джайлс, скривив губы с видом святой невинности. – Если это неизвестно вам самому, то может быть известно только Богу! Все же, хозяин, мне кажется, что ваша речь стала до странности деликатной. Я ведь только сказал, – на его лице вновь мелькнула злобная усмешка, – что вы часто смотрите на нее соответствующим образом. Все остальное для вас должно быть ясным, как книга с крупным шрифтом. Короче говоря, я собрал их всех у вас в кабинете. Джайлсу ничуть не казалось странным, что он должен представлять хозяина дома его же собственным слугам. Однако Фентон счел это вполне естественным. Человеку благородного происхождения не следует снисходить до того, чтобы запоминать имена и лица низшей прислуги, если только у него нет на то особой причины. Свернув на лестницу, они спустились в нижний холл, который сильно изменился с тех пор, как Фентон прощался в передней слева с Мэри Гренвилл. Серебряные канделябры оттеняли стенные панели из темного дуба, на полу стоял деревянный сундук с причудливой резьбой. Парадная дверь была открыта настежь. Хотя Фентон был к этому подготовлен, все же он изумился, увидев на месте современной Пэлл-Молл маленькую зеленую аллею. Перед входом в его дом росли липы, наполняя холл сладковатым ароматом. Фентон знал, что одной из его соседок была мадам Элинор Гуинн[44 - Гуинн Элинор (Нелли) (1650 – l687) – актриса, любовница Карла II.], но не мог вспомнить, переехала ли она уже с северной стороны на южную. – Если вам будет угодно, сэр… – пробормотал Джайлс. – Погоди! Лорд Джордж уже прибыл? – Более часа назад, сэр. – В каком он настроении? Не кричал на тебя? – Нет, сэр. Сейчас он в конюшне и вроде бы всем доволен. Он только сказал… если, конечно, ваш слух для этого не слишком деликатен… – Чума на твою наглость! – рявкнул Фентон настолько в духе сэра Ника, что Джайлс отшатнулся, словно от удара. – Что он сказал? Говори прямо! –» Если Ник имеет дело только с одной, а не с двумя, – осведомился его лордство, – то почему он так дьявольски долго ею занимается?» – Но этим утром. – Я ответил, – продолжал Джайлс, – что вы, будучи отменным едоком, любите питаться несколько раз из одной и той же тарелки.» Ну, что ж, – заметил он, – это веская причина. Не тревожьте его «. Фентон снова бросил взгляд наружу. У парадного входа в величественной позе неподвижно стоял привратник с жезлом в руке, впускавший желанных гостей и отгонявший нежеланных без ненужного открывания и закрывания дверей и беспокойства обитателей дома. Фентон всегда считал, что этот великолепный древний обычай следовало бы поддерживать. – Сэр, – напомнил Джайлс, открывая дверь в задней стене холла, – не соизволите ли вы войти? Фентон так и сделал. Кабинет, хотя и маленький, был заполнен книгами в переплетах из телячьей кожи форматом от половины до одной восьмой листа. Боком к одному из окон стоял громоздкий письменный стол из темного полированного дерева. Остальная мебель была дубовой, а Ост-Индская компания[45 - Возникшая в 1600 г. английская компания для торговли с Индией.] уже успела внести свой вклад в виде ковра. Войдя, Фентон сразу же ощутил атмосферу оскорбленных криков, визгов и рыданий, только что раздававшихся в этих стенах. Думая о Лидии, он становился более суровым и безжалостным, нежели сэр Ник, чей гнев мог продолжаться самое большее десять минут. Четверо слуг, стоявших полукругом на некотором расстоянии друг от друга, смотрели на него. На резном шкафу в человеческий рост стоял серебряный канделябр с тремя свечами. Джайлс хладнокровно снял с крюка у двери хлыст с девятью кожаными плетьми, каждая из которых имела стальной наконечник. Закон дозволял применение кошки-девятихвостки, но только в случае очень серьезного проступка. – Я напомню вам, кто есть кто, сэр, – заговорил Джайлс, указывая на полукруг из одного мужчины и троих женщин. Для начала он ткнул рукояткой хлыста в сторону стоящего на левом краю мужчины. – Это Большой Том, буфетчик, – сказал он. Большой Том, чьи рост и и ширина полностью соответствовали прозвищу, переминался с ноги на ногу, как будто таким образом он мог оставить на ковре меньше грязи. Его физиономия, обрамленная копной волос, была покрыта грязью, так же как и фланелевая рубашка, куртка из буйволовой кожи и кожаный фартук. Очевидно, Большой Том выполнял в доме случайную работу. Относясь к Джайлсу с явным презрением, он рассматривал Фентона с благоговейным страхом, склонив голову, притронувшись к пряди волос на лбу и издав нечленораздельное бульканье. Хлыст передвинулся вправо. – Нэн Кертис, судомойка, – доложил. Джайлс. Нэн Кертис была толстухой, едва ли достигшей тридцати лет, чье круглое лицо утратило от страха обычный румянец, а нижняя губа оттопырилась, как у обиженного младенца. Она носила чепчик и, если не считать нескольких пятен сажи, выглядела довольно чистоплотной. Издав громкое хныканье, женщина умолкла. Каждый раз, когда хлыст двигался дальше, подавленная судорога гнева или страха словно сотрясала уставленные книгами стены, заставляя трепетать пламя свечей в серебряных канделябрах на полированных деревянных панелях. – Справа от нее, – продолжал Джайлс, – Джудит Пэмфлин, горничная нашей леди. Вспомнив слова Лидии, Фентон внимательно посмотрел на горничную. Джудит Пэмфлин была высокой и тощей старой девой лет под пятьдесят с резкими и неприятными чертами лица. Ее редкие волосы были собраны в тугие локоны. Облаченная в серое шерстяное платье с кружевами, она стояла, выпрямившись и сложив руки. Да, Джудит Пэмфлин едва ли нравилась Лидии. И все же… – Наконец, – сказал Джайлс, снова передвинув хлыст, – Китти Софткавер, кухарка. Фентон устремил на нее холодный оценивающий взгляд. Китти казалась самой кроткой из всех. Это была маленькая пухленькая девица лет девятнадцати. Хотя ее блуза из грубой ткани и коричневая шерстяная рубашка пострадали от возни с огнем и вертелом, за исключением пятнышка сажи на носу ее лицо было чистым. Фентон сразу же обратил внимание на ее волосы, густые, темно-рыжие и словно перемежавшиеся более светлыми прядями. Пламя свечей, казалось, раскаляло их докрасна. Подняв голову, Китти бросила на Фентона быстрый взгляд темно-синих, почти черных глаз, чересчур больших в сравнении с маленьким личиком и чрезмерно дерзким носом. Взгляд этот, таинственный, многозначительный и вызывающий, мог свидетельствовать об определенной степени интимности отношений с хозяином. Китти была единственной из четырех слуг, позволившей себе заговорить. – Сэр, вы не обидите меня? – робко спросила она, произнося слова так невнятно, что Фентон едва ее понял. – Вы все знаете, – начал он, не обратив на нее внимания и повернувшись к остальным, – что вашу хозяйку пытались отравить медленно действующим ядом, именуемым мышьяком. Она принимала его, как нам кажется, вместе с поссетом, который готовили на кухне и приносили ей каждый день. Такой яд не принимают случайно. Кто готовил этот поссет? – Я, сэр, – ответила Китти, снова бросив на него быстрый взгляд, казалось, говорящий:» Мне кое-что известно!» – Ты всегда его готовила? – Всегда, – кивнула Китти. – Но в кухне постоянно кто-то толчется, так что не могу поклясться, что никто к нему не притрагивался. – Кто относил поссет моей жене? Он перевел взгляд на неподвижные резкие черты Джудит Пэмфлин, скрестившей руки на груди. Ее плотно сжатые губы побелели. Она, казалось, раздумывает, стоит ли отвечать на вопрос. – Я, – наконец промолвила Джудит. – Джудит Пэмфлин, – осведомился Фентон, – сколько времени ты служишь горничной у моей жены? – Задолго до того, как она имела несчастье выйти за вас замуж, – ответила Джудит гнусавым голосом, глядя ему в глаза. – Когда вчера вечером вы хватили лишнего, я слышала, как вы называли ее круглоголовой сукой, паршивой пуританкой и отродьем цареубийцы. Фентон посмотрел на нее. – Джайлс, дай мне хлыст, – спокойно сказал он. Джайлс выполнил приказ. Фентон не сводил взгляда с лица Джудит. В отличие от тактики сэра Ника, который набросился бы на нее с бранью и угрозами, едва ли способными испугать женщину с сильным характером, он медленно подчинял ее ум и волю своим, более сильным. Секунды переходили в минуты, когда веки Джудит Пэмфлин дрогнули и опустились. Справа от Фентона стоял тяжелый стул. Подняв кошку-девятихвостку, он изо всех сил со свистом опустил ее на высокую спинку стула. Стальные наконечники оставили в дереве глубокие трещины, похожие на раны. – Женщина, – тихо произнес Фентон, – никогда больше не говори со мной так! Последовала пауза. Джайлс Коллинс побледнел, как привидение. – Хорошо, – пробормотала Джудит. – Не буду. – Как ты меня назвала? – Хозяин… Вся группа содрогнулась, исключая Большого Тома. – Отлично, – промолвил Фентон тем же бесстрастным тоном и передал хлыст Джайлсу. – Когда поссет готовили в кухне, Джудит, ты когда-нибудь наблюдала за этим? – Всегда, – ответила Джудит Пэмфлин, все еще прямая, как жердь, но явно побежденная. – Почему? Ты подозревала яд? – Нет, не яд. Но эта неряха, – она ткнула костлявой рукой в сторону Китти, – стала распутной и вороватой, едва выйдя из детского возраста. Она обхаживала подмастерьев и заставляла их красть для нее. – Джудит возвысила голос: – Правосудие Божье уже приговорило ее к вечному огню и… – Прекрати это пуританское нытье! Не желаю его слушать! Джудит Пэмфлин умолкла, вновь скрестив руки на груди. Но Китти, как заметил Фентон краем глаза, уже не пыталась прикидываться кроткой. Ее большие глаза с ненавистью смотрели на Джудит; полная верхняя губа приподнялась, обнажив плохие зубы. – Мышьяк, – продолжал Фентон, – представляет собой белый порошок, или, – он вспомнил, как мог выглядеть яд в то время, – он может походить на кусок большой белой плитки. Джудит, могла кухарка положить нечто подобное в поссет так, чтобы ты этого не заметила? Джудит, хотя и ненавидела Китти, не позволила себе солгать. – Нет, – ответила она. – Ты уверена? – От меня бы такое не ускользнуло. – Когда ты относила поссет наверх, в комнату моей жены, не пытался ли кто-нибудь тебя отвлечь, чтобы подложить туда яд? – Нет, никогда. – Хорошо, – сказал Фентон. – Я верю в твою преданность и хочу поговорить с тобой наедине. Фентон подошел к двери и приоткрыл ее. Джудит Пэмфлин, стоящая спиной к письменному столу, столь часто фигурирующему в рукописи Джайлса Коллинса, бросила на него подозрительный взгляд. Но она казалась менее скованной, когда направилась к двери. – Прошу, – резко скомандовал Фентон горничной, задержавшейся у двери. Склонив голову, женщина послушно вышла. Фентон, последовав за ней в тусклый холл, закрыл за собой дверь и остановился. – Быстро иди в кухню, – приказал он. – У тебя есть горчичный порошок? Джудит молча кивнула. – Растворишь большую ложку, какую я видел в музее… я хотел сказать, какой едят суп, в стакане теплой воды. Если жену будет тошнить, дашь ей соленой воды. – Он изо всех сил напрягал память. – Оливковое масло у тебя есть? Джудит снова кивнула. – Давай ей его почаще пополам с мандариновым соком. Побольше ячменного отвара. К ногам будешь прикладывать горячие камни. Все это должно помочь. На живот надо класть горячую простыню и… Нет, морфия, конечно, тогда не могло быть… В доме имеется лауданум?[46 - Снотворное, препарат опиума.] Еще один кивок. – Сильная доза порошка лауданума, растворенного в воде, заставит ее проспать несколько часов. К концу дня мы увидим совсем другую женщину. Ну, быстро! Поставь на поднос все, что тебе нужно, а потом возвращайся и постучи в дверь. Джудит кивнула и повернулась. – Погоди минуту! – остановил ее Фентон.. – К вашим услугам, хозяин. – Я верю в твою преданность. Виновная не смогла бы говорить так смело, как ты. Тогда скажи мне, почему моя жена тебя не любит, почему запирает перед тобой дверь, когда она больна? На бесстрастном лице Джудит Пэмфлин появилось некое подобие эмоций. – Потому, что я некрасива, хотя такова Божья воля. Потому что, хоть я и хочу ей помочь, но она знает, что я ненавижу вас. Потому что с детства я учила ее быть послушной Господу… – Женщина, ты опять за свои пуританские заклинания! – Я знаю, в чем состоит Божья воля! – Какая скромность! Выходит, ты умнее всех людей! – Нет! – Джудит вся сжалась. – Я скромнейшая из Божьих созданий… – Однако тебе доподлинно известно, в чем состоит Божья воля. Так слушай: если ты будешь продолжать говорить эту чушь моей жене, я не стану бить тебя хлыстом – этого ты не боишься. – Женщина отвела взгляд, чувствуя, что он раскусил ее. – Но я вышвырну тебя на улицу, а она умрет! – Иногда вы поступаете правильно, – заметила снова побежденная Джудит Пэмфлин и не без уважения добавила: – хозяин. Выпрямившись, она направилась к маленькой лесенке, ведущей вниз и расположенной под большой лестницей. Некоторое время Фентон стоял неподвижно, придерживая дверь в кабинет и глядя на липы снаружи парадного входа. Ко всему, что угрожало жизни Лидии, он не испытывал жалости, поклявшись, что она не умрет, даже если ему придется ради этого бороться одновременно с историей и дьяволом. Но от кого же исходит угроза? Проще всего было заподозрить Китти Софткавер, несмотря на заявление Джудит. Несомненно, Китти была последней победой сэра Ника. Фентону она не нравилась ни в малейшей степени. Несмотря на ее аппетитную фигурку, вызывающие большие глаза и великолепные рыжие волосы, он чувствовал, что Китти холодна, как рыба, и обладает инстинктами сороки. Каким же дураком был сэр Ник! Если сравнить эту рыжеволосую тупицу, например, с Мег Йорк, с ее живым умом и удивительной привлекательностью! (Интересно, почему ему в голову пришло такое сравнение?) Говоря откровенно, он с самого начала подозревал Мег, однако это подозрение являлось исключительно следствием чтения рукописи Джайлса Коллинса. Теперь, когда Фентон повидал большую часть обитателей дома и вынес о них суждение, его мнение о Мег изменилось. Конечно, Мег легко могла совершить убийство. Фентон почти готов был представить ее за этим занятием. Но Мег была способна только застрелить или заколоть кого-нибудь кинжалом в приступе гнева – медленное, тщательно продуманное отравление было не в ее стиле. Она бы подсыпала дозу мышьяка, способную убить десять человек, или же вовсе не стала бы этого делать. И все же кто-то… Фентон колебался. Существовала возможность, непредусмотренная в отчете Джайлса. Он должен провести определенную проверку… Поправив парик и все еще негодуя на историю и дьявола, Фентон вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Все стояли на прежних местах. Только пламя свечей дрогнуло от сквозняка. – По всей вероятности, – заявил Фентон, – мисс Пэмфлин очищена от подозрений. Остаетесь только вы трое. Нэн Кертис, молодая толстуха-судомойка в чепчике, больше не могла сдерживаться. Она схватилась за голову, словно испытывая зубную боль; слезы потекли по ее щекам. – Какое несчастье! – зарыдала она так отчаянно, что Фентон не мог ей не посочувствовать. – Мы погибли, Том! Погибли! – Да нет же! – рявкнул Большой Том тяжелым басом и прогремел нечто столь нечленораздельное, что Фентону пришлось просить Джайлса перевести сказанное. – Ну, сэр, – улыбнулся Джайлс, поигрывая хлыстом, – Том всегда так говорит, но он вами искренне восхищается.» Кто может причинить вред ему или его близким? – сказал он. – Ему, лучшему фехтовальщику во всей Англии!» Фентон был Ошеломлен. « Совершенно ясно, – подумал он, – что я прославился искусным обращением с рапирой. Если бы они только знали постыдную правду!» – Спасибо, Том, – вежливо поблагодарил он. – Хотел бы я, чтобы это и в самом деле было так. Все это время Китти Софткавер открыто и с явным беспокойством наблюдала за Фентоном, словно видя на его месте кого-то другого. Взгляд ее был быстрым и настороженным, как у сороки, зажавшей в клюве блестящий наперсток. Она бочком приблизилась к Фентону. – Сэр, – взмолилась Китти с льстивой улыбкой, – вы говорите, что мисс Пэмфлин очищена от подозрений. А я разве не очищена? Вы же слышали, как она сказала, что я не подсыпала никакого яду! – Ее голос перешел в интимный шепот. – Неужели я еще под подозрением, пирожок? Фентон окинул ее весьма неласковым взглядом. – Это, добрая девушка, зависит от зоркости мисс Пэмфлин и твоей смелости. Все же давайте предположим, что вы все невиновны. Отойди-ка в сторону! Китти показала зубы в усмешке. Не обращая на нее внимания, Фентон двинулся к письменному столу из полированного черного дерева, стоящему боком к окну. Он столько лет изучал рукопись Джайлса, что помнил ее почти наизусть, словно видя перед собой сейчас мелкий узорчатый почерк. «…в полдень, в понедельник 9 мая (9 мая было вчера), сэр Николас Фентон обнаружил в письменном столе своего кабинета бумажный пакет. На нем было написано отличным почерком: „Мышьяк, смертельный яд“. Под этим стоял какой-то знак или эмблема, изображенная синими чернилами. Будучи очень удивленным, сэр Николас вызвал меня и спросил, как это сюда попало. Я ответил, что не знаю. „А что, по-твоему, означает этот знак?“– осведомился он. „Ну, сэр, – ответил я, – не сомневаюсь, что этот знак висит над дверью какого-нибудь аптекаря…“ Освежив в памяти фрагмент манускрипта, Фентон посмотрел на стол, который до сих пор – представлял себе лишь мысленно. В нем имелся только один ящик, находящийся под крышкой. Кто-то, причем не сэр Ник, положил в него «бумажный пакет». Фентон со скрипом выдвинул ящик. Да, пакет все еще был там, немного смятый, но свежий, около трех дюймов в ширину, довольно плотный и подвернутый с обоих краев. Прикоснувшись к нему, Фентон обнаружил, что внутри находится порошок. Белый мышьяк, известный с незапамятных времен, и в достаточном количестве, чтобы удовлетворить саму Локусту[47 - Локуста – знаменитая отравительница в Древнем Риме.]. Открыв пакет, Фентон отвернулся от стола. – Мышьяк, – сообщил он. – Кому из вас знаком этот пакет? Большой Том что-то буркнул и покачал головой. Нэн Кертис, бросив на пакет любопытный взгляд, снова начала плакать. Китти, отступившая в тень комода, шепнула так тихо, что Фентон едва ее расслышал: – Поменьше рыпайся, пирожок. – Скажи-ка, – обратился Фентон к Нэн Кертис, стараясь говорить как можно мягче, дабы предотвратить истерику. – Напитки и пряности, из которых готовили поссет для миледи, хранились отдельно или среди других продуктов? – Отдельно, сэр, – подумав, ответила Нэн. – Даже молоко использовали только самое свежее – доставленное прямо с фермы. – Великолепно! – заявил Фентон. – Это объясняет многое! Ты понял, о чем это говорит, Джайлс? Он обратился к слуге исключительно из злого озорства. В этот момент Джайлс, зайдя сбоку комода, пожирал глазами Китти, которая его не видела. Торчащие светло-рыжие волосы слуги и глянцевые темно-рыжие локоны Китти резко выделялись на фоне темного дерева с вырезанными на нем головами сатиров, чьи лица казались куда менее козлиными, чем лицо Джайлса. Однако ничто не могло вывести его из равновесия. – Это очень просто, сэр, – тотчас же ответил Джайлс. – А именно? – Сэр, мы узнали, что эта… эта бедная девушка не подсыпала яд в поссет. Мы узнали, что никто не прикасался к напитку, когда его относили наверх. Следовательно, яд, по-видимому, находился в одной из составных частей поссета, прежде чем он был приготовлен. – Отлично, честный Джайлс! – Фентон обернулся к трем остальным. – Таким образом, мы можем все проверить очень простым способом. Спустимся на кухню, приготовим точно такой же поссет, какой готовили для миледи, и вы все выпьете его. За исключением бьющегося в окно ветра, в кабинете стало абсолютно тихо. Лица присутствующих менялись в процессе постижения ими услышанного. – Хорошо! – рявкнул Большой Том и добавил еще несколько слов, очевидно, означавших одобрение. Нэн Кертис, у которой слезы покрывали даже чепчик, грохнулась на колени. – Хозяин, неужели вы убьете ваших верных слуг? – Убью? – переспросил Фентон. – Разве моя жена мертва? Сложив пакет с мышьяком и загнув кончики, он сунул его в правый карман камзола. – Вам придется лишь один день потерпеть спазмы, а если доза окажется сильной, то, возможно, и чувство жжения в животе. Это только одна часть испытания. Если же кто-нибудь уклонится от него или откажется выпить… Сделав паузу, он продолжал: – Нет, я еще не закончил. Возможно, в поссете вообще не окажется яда. Но, если кто-нибудь откажется выпить, то я могу сделать вывод, что там достаточно яда, чтобы вызвать смерть. Так что в итоге пострадает только виновный, а невинным не будет причинен вред. Во всяком случае, тот, кто откажется выпить… – Я отказываюсь! – заявила Китти. Фентон вновь окинул ее неласковым взглядом. – Вот как? Тогда придется попробовать другой способ. Китти открыла рот, показав скверные зубы, но тут же закрыла его опять. Она стояла спиной к комоду, вцепившись распростертыми руками в головы сатиров. – Если вы имеете в виду кошку-девятихвостку… – Вовсе нет. Мы будем водить тебя к одному магистрату за другим, пока не найдем такого, который выведет тебя на чистую воду. Ставлю золотой против шиллинга, что тебя уже обвиняли в краже, а может, и в другом преступлении, за которое отправляют на виселицу. Ты хорошенькая девчонка и слишком зрелая для своих девятнадцати лет. Чего же ты торчишь здесь, делая грязную работу? Наверняка, чтобы скрыться в безопасном местечке! Китти злобно прищурилась. – Спрячь крылышки, петушок! – фыркнула она. – Я воровка? Об этом ты никак не можешь знать! – Не могу? Полноте! Ты, конечно, злорадствовала, щебеча какую-нибудь сладенькую чепуху в уши тупоголового сэра Ника Фентона… я имею в виду, в мои уши! Смеялась, видя его одураченным! Голос Фентона зазвучал подобно ударам хлыста. – Но я не твой богатый любовник, хотя ты и дважды назвала меня «пирожком»! И мне незачем соблюдать осторожность, хотя ты шепнула, чтобы я «поменьше рыпался»! А советуя мне «спрятать крылышки», ты имела в виду, чтобы я следил за тем, что говорю. Но не забывай, что я понимаю воровской жаргон. Китти с усилием попыталась обойтись без упомянутого жаргона. – Ну, я могу вам кое-что сказать!.. – Тогда говори. Но сначала подумай, что ты предпочитаешь: поссет или магистрата? Послышался резкий стук в дверь, которая сразу же открылась. – Будь я проклят! – послышался веселый и добродушный голос. – Я искал тебя в каждом уголке этого дома, оставив комнату с книгами напоследок. Мне казалось, Ник, что тебе уже следовало удовлетворить свою супругу и одеться, чтобы встретить меня. Ведь мы условились на половину девятого. Я еле заставил себя проснуться. А теперь уже… В этот момент голос оборвался, не окончив фразу. Вместе с ароматом белого вина и конюшни в комнату ворвался куда более неприятный запах снизу. Обернувшись, Фентон усмехнулся. Граверу удалось точнее других изобразить лорда Джорджа Харуэлла. Широкополая касторовая шляпа Джорджа, украшенная золотой лентой, была лихо нахлобучена на соломенного цвета парик, локоны которого обрамляли веселое лицо с дерзкими карими глазами, солидных размеров носом, узкой светлой полоской усов, улыбающимся ртом и намеком на второй подбородок. Будучи дюйма на два выше Фентона, Джордж был не толще его, чем он был обязан, как писал Джайлс, усердным занятиям фехтованием. Облаченный в пурпурный бархат, с драгоценными камнями, сверкающими на пальцах, с белоснежными кружевами на шее и запястьях, он произвел своим появлением весьма яркий эффект. Джордж чувствовал, что в кабинете происходит нечто неприятное, но не мог понять, что именно. Он и Фентон обменялись традиционными дружескими приветствиями. – Джордж! – воскликнул последний. – Чтоб твоя душа сгнила среди золы и пепла, как душа Оливера![48 - То есть Кромвеля.] – Ник! – ответил Джордж столь же дружелюбно. – Чтоб тебя поразила дурная болезнь, худшая, чем у Джорджа Седли, и чтоб все доктора в мире при этом умерли! Во время обмена этими любезностями Джордж тщательно счищал конюшенную грязь с туфель о дверную панель. – Не обращайте внимания на мое поведение! – посоветовал он всем присутствующим, напуская на свое лицо трагическое выражение. – Я конченный человек с тех пор, как меня крестили, кроме шуток! Тысячу раз я говорил всем… – Его взгляд задержался на Джайлсе. – А вам я когда-нибудь говорил? – Нет, милорд, – солгал Джайлс, низко кланяясь. – Да ну? Будь я проклят! – воскликнул лорд Джордж Харуэлл, выпучив честные карие глаза. – В этом нет никакого секрета! В общем, мы старинная и знатная семья. Но моя чертова бабушка была паршивой немецкой лягушкой, а мои прокля… мои благословенные родители хотели ее денег и потому назвали меня Георгом (разумеется, я называю себя на английский лад Джорджем). От этого имечка несет германскими туманами, вызывающими ревматизм. Молю Бога, чтобы Он больше никогда не посылал в эту страну ни одного немца по имени Георг! – Аминь! – мрачно произнес Фентон. – Но боюсь, твое желание не будет исполнено[49 - В 1714 г. королем Англии стал Ганноверский курфюрст Георг I, основавший Ганноверскую династию (ныне именуемую Виндзорской). Фентон, будучи сторонником изгнанных Стюартов, отрицательно относится к появлению на английском престоле германского князя Имя Георг носили шесть английских королей.]. – То есть как? Если… Заметив в руке Джайлса Коллинса кошку-девятихвостку со стальными наконечниками, Джордж вновь почувствовал, что здесь что-то не так. Он щелкнул пальцами, сверкнувшими цветами бриллиантов, рубинов и изумрудов на серебряных перстнях. Китти, старавшаяся выглядеть попривлекательнее, не сводила с него глаз. – Вижу, что здесь настоящий процесс с судьями и присяжными, – заметил Джордж. Его шпага с серебряным эфесом ударилась о дверь, когда он повернулся. – Нет, Ник, я тебя покидаю. Конечно, эти вещи необходимы, но мне они не нравятся. Буду ждать в конюшне… Краем глаза Фентон увидел Джудит Пэмфлин, поднимающуюся с большим свинцовым подносом. – Не уходи, Джордж. Мое дело на данный момент закончено… Джайлс! – Сэр? – Держи их в этой комнате, – Фентон кивнул в сторону слуг, – пока я не вернусь. Пусть садятся и устраиваются поудобнее, но не уходят, пока все не будет улажено. У лорда Джорджа и у меня дело, но мы быстро с ним справимся. Почувствовав, что бичевание, способное изувечить женщину двадцатью ударами, временно откладывается, Джордж просиял и вновь обрел румяный цвет лица. – Будь я проклят, вот это красотка! – воскликнул он, кивая головой в широкополой шляпе и соломенном парике в сторону Китти. – Как поживаешь, моя девочка? – Лучше, чем может подумать ваша милость, – любезно ответила Китти, приседая в реверансе. – Ха! – довольно воскликнул Джордж. – Ник, она к тому же и остроумная, верно? – Не исключено. – Но послушай, Ник! Говоря о твоем «срочном деле»… В письме ты выражался так чертовски mysterieux[50 - Таинственно (франц.).] (как говорят французы, будь они прокляты!), что я не понял в нем ни единого слова. Фентон вынул из кармана пакет с ядом и протянул другу. – Я нашел это вчера, спрятанным без моего ведома. Прочти надпись. – Яд! – воскликнул Джордж, отшатываясь, словно пакет мог его обжечь. – Забери его скорее! Фентон взял у него пакет. Хотя Джордж бросался в драку очертя голову, уверяя со слезами на глазах, что он мирный человек, присутствие мышьяка согнало с его лица краску. – Как ты считаешь, – осведомился он, – яд уже не мог проникнуть в мою руку? Теперь она распухнет и почернеет? – Не бойся, никто не причинил тебе вреда! Смотри, как спокойно я держу пакет. Скажи, ты обратил внимание на эмблему или знак, изображенный под надписью синими чернилами? – Я… по правде говоря… – Я не мог понять, что он означает, пока мне не объяснил Джайлс Коллинс. Он сказал, что это знак, который висит над дверью аптеки. – А? Что? – Рисунок похож на ступку с пестиком над ней. Аптека может называться «Голубая ступка». (Здесь Джайлс самодовольно улыбнулся, устремив взгляд в угол потолка). Мы решили спросить у привратника, знает ли он такую аптеку. – И что ответил привратник? – Что аптека «Голубая ступка», – сказал Фентон, вспоминая рукопись, – находится» на Аллее Мертвеца, отходящей от Стрэнда у таверны «Голова дикаря». Мы отправимся туда и узнаем у аптекаря, кто покупал мышьяк. – Разумно! – одобрил Джордж, которого никак нельзя было заподозрить в избытке интеллекта. – Отправимся сейчас же? – Да. Я только поднимусь наверх и загляну к жене… Джордж выпучил глаза. – Черт возьми, Ник! Неужели с тебя не достаточно? – Твой ум, дружище, грязнее снежного сугроба в августе. Лидия должна еще раз услышать мой голос, чтобы сразу его узнавать. Тогда… Фентон сделал паузу. Непонятно почему, им внезапно овладело мрачное предчувствие. – Отправимся в «Голубую ступку» на Аллее Мертвеца! – заявил он. Глава 6. Конфиденциальные сообщения в «Голубой ступке» Висевшие над домами вывески со скрипом поворачивались, хлопая о стены, подобно пистолетным выстрелам. Сильный ветер гулял по Стрэнду, начиная от Черинг-Кросса, сбрасывая сажу с колпаков дымовых труб, угрожая шляпам и парикам и заставляя плясать вывески, большей частью старые и грязные. Однако временами выглядывающее солнце заставляло ярко сверкать эти грубые и причудливые эмблемы. Широко открытый красный рот возвещал об изготовлении колпаков для труб. Зеленая русалка трепыхалась на ветру над столовой. Глаза, собачьи головы, три пьяных рыбы подпрыгивали вверх-вниз, переливаясь алым и золотым цветами и смешиваясь с хлопьями сажи. Впрочем, шум, издаваемый вывесками, едва ли перекрывал шум, производимый всадниками и пешеходами. Если в прежние времена Стрэнд занимали исключительно дома знати, обращенные тыльной стороной к Темзе, то теперь здесь господствовала коммерция, вторгшаяся еще до того, как большой пожар опустошил Чип-сайд и Истчип. Среди тяжелых запахов, исходивших от сточной канавы в середине улицы, колеса с железными ободами скрипели по булыжникам мостовой, возницы отчаянно ругались, уличные торговцы громогласно рекламировали свои товары, лудильщик зазывал клиентов, колотя в медный чайник. Но громче всех кричали подмастерья, стоящие у дверей лавок. – Материя, сэр! Потрогайте – совсем, как бархат, но всего за четверть цены! – Лилейно-белый уксус! – Не нужно ли вам починить медный или железный котел, чайник, кастрюлю или сковороду? – Превосходный бордель! – кричал лорд Джордж Харуэлл в ухо своему спутнику. – Никогда не видел ничего подобного! Куда там заведение мамаши Кресуэлл! – Что, еще лучше? – Истинный храм Венеры, будь я проклят!.. Черт возьми, Ник, смотри по сторонам, не то угодишь под колеса или свалишься в канаву! Беспокойство по этому поводу продолжалось с тех пор, как Джордж и Фентон двинулись на восток по Пэлл-Молл. Пройдя высокую живую изгородь Весенних садов, они свернули на юг и вышли на открытое пространство, сухая земля которого была утоптана множеством солдатских сапог. – Что с тобой, Ник? – впервые осведомился Джордж. Глаза его спутника были остекленевшими и полузакрытыми. Очутившись на открытом пространстве, Фентон, продолжая идти вперед, начал поворачиваться в разные стороны. Замечая что-то знакомое, он молча открывал и закрывал рот, как бы произнося про себя его название. Джордж стал проявлять беспокойство. Дойдя до конной статуи Карла I, он положил руку на руку друга. – Черт возьми! – воскликнул Джордж. – Не мог же ты успеть, прежде чем вышел из дома, выпить столько кларета, чтобы дойти до такого состояния! Фентон, сердито отмахнувшись, ткнул пальцем в пространство. – На севере, – осведомился он, – находятся Королевские конюшни, где расквартированы солдаты? – Разумеется! Можно подумать, что ты никогда, стоя здесь, не слышал барабанного боя! – На северо-востоке церковь Святого Мартина в Полях? – Конечно! Но… – А на юге, – продолжал Фентон, повернувшись в упомянутую сторону, – Кинг-Стрит. Слева… Он указал рукой на группу старинных зданий из красного кирпича, полускрытую туманом и протянувшуюся на полмили между Кинг-Стрит и берегом реки. – Дворец Уайтхолл, – сказал Фентон, передвигая руку. – Справа, за железной оградой и живой изгородью, королевский сад, а за ним Сент-Джеймсский парк. – Ник, задняя сторона твоего дома выходит на Сент-Джеймсский парк! Где же ему еще находиться? Фентон все еще глядел в сторону Кинг-Стрит, на квадратную башню из красных, синих и желтых кирпичей, с флюгером на каждом углу. Она стояла посредине улицы и имела внизу арку, открывающую путь в Вестминстер. – Это ворота Хольбейна, – промолвил Фентон. – А на юго-западе должна быть дорога в Весенние сады. Тревога Джорджа рассеялась, и он начал посмеиваться. Если Ник притворяется, что незнаком с Весенними садами – местом действия «Любви в лесу» мистера Уичерли[51 - Уичерли Уильям (1640 – 1716) – английский драматург.] (прыткий парень всегда занимался там любовью) – то он не безумен, а просто мертвецки пьян. Хихиканье Джорджа перешло в громкий смех. Когда же Ник успел… – Прошу тебя, не смейся надо мной, – заговорил Фентон, так побледнев, что Джордж затих с открытым ртом. Фентон облизнул губы. Посмотрев на восток, в сторону Нортамберленд-Хауса, Новой биржи и начала Стрэнда, он снова повернулся, подошел к статуе, подобрал у ее подножья горсть земли и пропустил ее между пальцев. – Я здесь, – прошептал Фентон. Но Джордж забыл обо всем, когда они начали пробираться сквозь толпу на северной стороне Стрэнда. Он с увлечением описывал достоинства различных борделей, когда Фентон, по-прежнему глазевший по сторонам, едва не угодил под колеса катафалка. – Послушай, Ник, – успев оттащить друга, заговорил Джордж, не столь сердито, сколь встревоженно. – Мне абсолютно наплевать, кто сколько пьет – это дело вкуса. Но… – Прошу прощения, – ответил Фентон, пытаясь прочистить глаза от сажи. – Моя голова уже полностью свободна от винных паров. – Вот и отлично! Тогда не таращи глаза в разные стороны, иначе… – Иначе я свалюсь в сточную канаву? – Но здешние оборванцы – крутые ребята, и они могут… Один из юных чистильщиков обуви, шнырявших в проулках со смесью сажи и прогорклого масла, заметив состояние туфель Джорджа, устремился к нему, но был отброшен им в сторону. – Они могут принять тебя за неотесанного деревенщину, впервые попавшего в город, или за «мусью» (так они именуют французов), что еще хуже. Начнут виться вокруг тебя, как шершни, швырять в тебя чем попало, а ты рассвирепеешь, схватишься за шпагу, и начнутся неприятности. – Ладно, Джордж, я буду осторожен. «Эти причудливые вывески на домах, – думал Фентон, – вызваны необходимостью. Так как многие люди, особенно посыльные, не умеют читать, то названия или номера бесполезны. Однако владельцы домов стараются сделать вывески как можно более оригинальными, вкладывая в них артистическую гордость!» Ножны чьей-то шпаги ударили его по ноге. Казалось, что половина спешащей толпы носит шпаги, которые постоянно задевают тебя, если ты не соблюдаешь осторожность! Солнце вновь проникло сквозь туманную мглу. Фентон видел щеголя, которого несли в портшезе под улюлюканье оборванцев, и горожан в камлотовых плащах, шерстяных чулках и башмаках с пряжками. Он знал, что здесь едва ли можно встретить богатых торговцев с золотыми цепями и в нарядах, отороченных мехом. Они обитали в более дальних районах Сити, где после пожара на месте старых деревянных домов построили новые кирпичные. Невольно Фентон бросил взгляд на древние здания с фронтонами из черного дерева и некогда белой штукатуркой. В одном из них открылись ставни, и в окне появилась неряха лет шестнадцати, очевидно, только что вставшая с постели, так как зевала, была растрепана и явно не обременена избытком одежды. Без всякого интереса рассматривая улицу, она почесывалась одной рукой, держа в другой кружку пива. – Вот об этом я и думал! – воскликнул Джордж, следуя за взглядом Фентона. – О чем? – О храме Венеры! Я хотел сказать тебе… – Говоря о Венере, Джордж, – прервал Фентон, размышляя о своем. – Что, если бы я сказал тебе, что решил покончить со всеми женщинами, кроме Лидии? – Как?! – Что бы ты на это ответил? Карие глаза Джорджа округлились от изумления. Когда он поднял руку, чтобы поправить воротник, блеск его перстней отразился в глазах уличных проходимцев, стоящих у стены. – Ну, – заговорил Джордж, – в этом случае я бы вежливо осведомился о здоровье Мег Йорк. – Ах да, Мег! Завтра она оставляет мой дом. – Мег уезжает? Куда? – Ничего не знаю, кроме того, что она намерена пойти на содержание к некоему капитану Дюроку, о котором мне ничего не известно. – Неужели? – пробормотал Джордж, теребя левой рукой эфес шпаги. – Меня интересует… Стой! Мы уже почти пришли. Фентон застыл как вкопанный посреди толпы, в результате чего ему едва не снесли голову бочонком сала на плече спешащего носильщика. Кругом стоял такой шум, что ему приходилось кричать. – Мы где-то совсем рядом, если только не прошли мимо. Вон там, – Фентон указал на ряд серых колонн в южной стороне, – старый Сомерсет-Хаус[52 - Здание в Лондоне, ранее служившее для различных выставок.], а за ним церковь Святого Клемента. – Старый Сомерсет-Хаус? – озадаченно переспросил Джордж. – А тебе известен новый? – Еще нет. То есть я хотел сказать, – искусно поправился Фентон, – что здание уже старое. Теперь смотри на левую сторону, а я буду смотреть на правую. Аллея Мертвеца рядом с «Головой дикаря»– очевидно, это таверна. – Таверна! – Джордж презрительно сплюнул. – Это лавка, где продают табак и делают нюхательный порошок. Я привел тебя к ней. Посмотри на вывеску. На расстоянии менее пятнадцати футов от них скрипела и покачивалась вывеска, услужливо повернувшаяся к ним лицевой стороной. На ней художник изобразил жуткую коричневую физиономию, очевидно, соответствующую его представлениям об индейцах, свирепо оскалившую зубы с зажатой между ними глиняной трубкой. Аллея Мертвеца, подобно многим другим аллеям и переулкам отходившим от Стрэнда, начиналась аркой, примерно десяти футов в высоту и восьми-девяти в ширину. Тоннель, выложенный гладким камнем, служил основанием для маленького дома наверху. В том месте, где тоннель, расширяясь, переходил в аллею, стояли в два ряда двенадцать пожарных ведер из рыжей кожи, по шесть в каждом ряду, наполненных грязной водой. Фентон и Джордж, спотыкаясь, шли по тоннелю, откашливаясь опилками и стряхивая сажу с камзолов. Внутри тоннеля ветру негде было разгуляться, а уличный рев сменился негромким бормотанием. Два друга обрели возможность разговаривать обычными голосами и по обоюдному согласию остановились, чтобы перевести дыхание. Джордж вновь казался задумчивым. – Как по-твоему, – спросил он беспечным тоном, но бросив на спутника хитрый взгляд, – откуда здесь взялись пожарные ведра? – Ты что, Джордж, совсем одурел от пьянства? – Я одурел? – Ну так неужели ты не помнишь, что после пожара вышло неизвестно сколько королевских эдиктов, предписывающих всем торговцам, даже самым мелким, держать ведро с водой рядом с лавкой? – Я… э-э… – Но в тесных лавчонках эти ведра только промачивают товары, а иногда заодно и покупателей. Вот торговцы и выставляют их прочь. Вряд ли констебль или даже магистрат будут поднимать шум из-за отсутствия ведер, разве только в театре. – Ну, значит, ты и вправду Ник Фентон! Фентон притворился изумленным. – А ты в этом сомневался? – Не то, чтобы сомневался, но… Голос Джорджа увял. Он махнул рукой, утопающей в кружеве. Когда Джордж чего-нибудь не понимал, это казалось ему чудовищным и абсолютно неанглийским, поэтому он стремился не задерживаться на подобных вещах. – Теперь, Ник, что касается Мег Йорк… – Я могу тебе только сказать, что завтра она уезжает. Да, я вспомнил, как она говорила, будто этот капитан Дюрок снял для нее квартиру на Чансери-Лейн. А ты что, сам хочешь ее содержать? – Содержать?! – рявкнул Джордж, побагровев от гнева, будучи оскорблен в лучших чувствах. – Черт бы тебя побрал, Ник, я хочу на ней жениться! – Жениться? На Мег?! – А почему бы и нет? – Джордж выпятил грудь в пурпурном камзоле и белом атласном жилете с золотыми пуговицами. – Мег – леди достаточно знатного происхождения и, между прочим, родственница твоей жены. Приданое мне не нужно – у меня и так полно денег. – Джордж внезапно смутился. – Конечно, мне известно о ее отношениях с тобой… «К счастью или несчастью, – подумал Фентон, – мне о них неизвестно». – Но назови мне хоть одну благородную леди, – продолжал с вызовом Джордж, – за исключением разве только королевы Екатерины, леди Темпл и… и твоей Лидии, которую не укладывал бы на спину какой-нибудь ловкий парень, не заручившись при этом брачным свидетельством? Что делать – в наши дни слабый пол морально неустойчив, а я сын своего времени. Джордж сделал два шага, уставившись на грязный пол тоннеля. – Как ты думаешь, Ник? – выпалил он. – Она согласится выйти за меня замуж? – О, на этот счет у меня мало сомнений! Если я и колеблюсь, то только потому, что не знаю, будет ли с моей стороны дружеским поступком способствовать этому браку, – Фентон не был уверен в своих чувствах. – Черт побери! – воскликнул он. – За прошедшие сутки я дважды чуть не убил эту чертовку: один раз стулом, а другой – шпагой! Это развеселило Джорджа. – Бодрись, дружище! – усмехнулся он. – Это просто забавы любовников. – Возможно. Все же, Джордж, тебе может не показаться забавным, если она в один прекрасный день воткнет тебе кинжал в ребра или приготовит подогретое вино с мышьяком. Вспомнив о мышьяке, Джордж выпучил глаза. – Мышьяк! – воскликнул он. Казалось, его душа вновь ушла в пятки. – А я и забыл, зачем мы сюда пришли! – Джордж бросил быстрый взгляд на правую руку, дабы убедиться, что она не распухла и не почернела. После этого он повернулся и зашагал по Аллее Мертвеца. Сама аллея имела не более двенадцати футов в ширину. С правой ее стороны тянулась высокая глухая кирпичная стена, потрескавшаяся в некоторых местах. Через тридцать футов она оканчивалась у поворота в другую аллею, но путь туда преграждали запертые железные ворота с остриями наверху, образуя тупик. Слева помещалось заведение торговца сеном, но, хотя в аллее царила уютная атмосфера конюшни, там никого не было видно – только стояла пустая повозка и корыто с водой. На той же стороне помещалось несколько лавок, но друзья обратили внимание только на голубую дверь под вывеской с изображением голубой ступки. Джордж повернулся к другу. – Какой во всем этом смысл? – осведомился он; его лоб у соломенного парика слегка покраснел от гнева. – Никто в твоем доме не отравлен, иначе туда бы явился магистрат! Ты же не осмелишься утверждать, что Мег… Серьезное выражение лица Фентона остановило его. – Я не могу ответить тебе ни да, ни нет, – печально промолвил Фентон. – Откровенно признаюсь, что некоторое время считал Мег виновной. И все же сегодня я сильно в этом сомневаюсь. Как могу я или любой другой утверждать, что такой-то человек сделал то-то или намерен сделать? Я не знаю, Джордж! – Ну так я все узнаю! – Нет! Предоставь все расспросы мне. Фентон открыл голубую дверь, и друзья очутились в маленькой тусклой комнатке, но с большим окном. Волнистое стекло отбрасывало зеленоватый свет на пространство перед дубовым прилавком с латунными весами. Сам аптекарь, низенький сморщенный человечек с седыми волосами под черной ермолкой, сидел за прилавком, склонившись над гроссбухом. Он устремил на посетителей взгляд сквозь продолговатые очки в стальной оправе. – Добрый день, джентльмены, – приветствовал их аптекарь голосом, скрипящим, как вывеска на ветру. Он поклонился, но без всякого раболепия. – Чем могу служить? Мастер Уильям Уиннел в душе был веселым и подвижным человеком, который несколько десятилетий назад мог бы работать канатным плясуном или акробатом на ярмарках. Однако годы, проведенные за прилавком, надели на него маску. Он рассматривал клиентов, поджав губы и с видом печальной суровости, как будто собственная ученость тяготила его. – Мастер аптекарь, меня зовут Фентон. – Имею ли я честь, – спросил аптекарь, снова кланяясь, – беседовать с сэром Николасом Фентоном? – Если вы любезно именуете это честью, то да, я Николас Фентон. Старому аптекарю нравилось, что с ним обращаются так, как, по его мнению, он заслуживает. – Вы слишком любезны, сэр Николас! Вы пришли сюда за..? – Вопрос повис в воздухе. Фентон запустил руку в правый карман, где над пакетом с мышьяком лежал маленький, но тяжелый кошелек, который он взял у Джайлса перед уходом из дома. – Я хотел бы купить знания, – сказал он. Открыв кошелек, Фентон высыпал часть его содержимого: золотые гинеи, золотые ангелы, каждый стоимостью в десять шиллингов, серебряные монеты, звеня, покатились по прилавку. Уильям Уиннел выпрямился во весь свой маленький рост. – Сэр, – ответил он, – ремесло аптекаря, коим я являюсь, предполагает опыт во многих областях, в том числе в химии и медицине. Но умоляю, спрячьте ваши деньги, пока не узнаете, обладаю ли я теми знаниями, которые требуются вам. Последовало молчание. Джордж открыл рот, чтобы возразить, но был остановлен предостерегающим взглядом Фентона, действующего по заранее обдуманному плану. – Ваши слова справедливы, – промолвил Фентон, кладя монеты в кошелек, – а я заслужил упрек. Прошу прощения, мастер аптекарь. Джордж и аптекарь уставились на него. Вежливое извинение аристократа, чей род восходил ко временам Эдуарда III[53 - Эдуард III Плантагенет (1312 – 1377) – король Англии с 1327 г..], казалось такой милостью, что полностью завоевало доверие Уиннела, который был готов открыть любую известную ему тайну. – Прежде всего, я хотел бы узнать, – продолжал Фентон, опустив кошелек в карман и вынув оттуда пакет с мышьяком, – вы продали вот это? Мастер Уиннел взял пакет и внимательно его осмотрел. – Да, – уверенно ответил он. – Если бы я желал скрыть этот факт, сэр Николас, то не стал бы так четко изображать эмблему своей аптеки. Должен вам сообщить, что продажа мышьяка не является нарушением закона. В домах полно паразитов: крыс, мышей и разных насекомых, от которых необходимо избавляться. Аптекарю предоставляется удостовериться в честности покупателя с помощью знания людей и хитроумных вопросов. Все это было правдой, но в глазах старика тем не менее мелькал страх. – Надеюсь, – добавил он, – продажа не имела… дурных последствий? – Никаких! – с улыбкой заверил его Фентон. – Видите, как много мышьяка осталось! Я расследую это дело лишь с целью научить слуг правилам экономии. Фентон явственно услышал вздох облегчения. Напыщенное выражение и поджатые губы исчезли с лица аптекаря. Он стал маленьким суетливым человечком, с глазами, поблескивающими за стеклами очков, жаждущим помочь пришедшим. – Не могли бы вы припомнить дату, когда была сделана эта покупка? – Припомнить? Я могу сообщить ее вам, как мы говорим, instanter[54 - Немедленно (лат.).]. Он перевернул две страницы лежащего перед ним гроссбуха и остановил палец на нужном указании. – 16 апреля, – сообщил мастер Уиннел. – Чуть более трех недель назад. – А не могли бы вы определить – хотя это было бы поистине удивительно – сколько мышьяка ушло из пакета? – Удивительно? Вовсе нет, сэр Николас! Смотрите! Подбежав к весам, аптекарь положил на одну чашку пакет, а на другую маленький камешек. – Весы плохо уравновешены, – суетился он. – Я слишком беден, чтобы… Вот! Ушло примерно три-четыре грана. – А каково было первоначальное количество, которое вы продали? – Оно указано в книге. Сто тридцать гран. Очевидно, это было не так уж много, но исчезнувших нескольких гран, даваемых Лидии в течение трех недель, хватило, чтобы вызвать у нее отмеченные симптомы. – К черту всю эту чушь! – взорвался Джордж. – Мы хотим знать… – Тише! – Фентон бросил на него предупреждающий взгляд. – Тише, или ты испортишь все! – Он обернулся к аптекарю: – Теперь сообщите мне имя покупателя. – Но, сэр, она не назвала имени. В тускло освещенной и грязной аптеке приятно пахло каким-то лекарством, которое Фентон не мог определить. При зловещем слове «она» лорд Джордж словно ощутил у себя на шее петлю. – Очевидно, она из вашего дома, – сказал аптекарь Фентону. – Наверное, так. Опишите ее. – Это была девушка лет восемнадцати-девятнадцати, на вид скромная. На плечах у нее была шаль, а на ногах башмаки на деревянной подошве. У нее великолепные темно-рыжие волосы, которые пламенели на солнце. С первого взгляда я признал в ней честную и добродетельную особу. – Китти! – шепнул Джордж, тихонько побарабанив по прилавку кончиками пальцев. – Слышал, Ник? Это твоя кухарка Китти! Выражение лица Фентона не изменилось. – Не сомневаюсь, мастер аптекарь, – сказал он, – что вы засыпали ее вопросами: откуда она пришла, кто ее послал и так далее. – Совершенно верно, сэр Николас! – подтвердил Уиннел, склоняясь на прилавок и хитро усмехаясь. – Она сказала, что хочет купить мышьяка «столько, сколько влезет в самый большой пакет». Аптекарь возбужденно разыгрывал происшедшую сцену. – Послушайте, дорогая моя, – спросил я как можно ласковее, – зачем вам мышьяк?»Девушка сказала, что от крыс, которые развелись в кухне дома, где она служит. Они едят пищу, грызут дерево и пугают ее до смерти. – Пожалуйста, продолжайте. –» Тогда скажите, милая, – обратился я к ней, словно отец, – кто ваши хозяева?»Она ответила, что сэр Николас и леди Фентон. Я много слышал о вас, сэр Николас, благодаря вашему фехто… вашей высокой репутации в палате общин.» Кто велел вам купить яд?»– продолжал я.» Миледи, моя хозяйка «, – ответила девушка. – Лидия? – изумленно пробормотал Джордж, уставившись на своего спутника. Фентон оставался бесстрастным. –» Тогда, дорогая моя, – сказал я, – последний вопрос «. И вот тут-то я проявил всю свою хитрость.» Можете ли вы, – спросил я, – описать мне вашу хозяйку?» – Мастер аптекарь, вы знакомы с леди Фентон? Маленький человечек развел руками. – Сэр, как я могу иметь такую честь? Нет, ловушка заключалась не в том, что девушка ответит, а в том, как она это скажет. Будет ли колебаться и запинаться или же ответит быстро и ясно? Отведет ли взгляд или будет смотреть мне в глаза? – И как же девушка описала леди Фентон? – Ну, сэр, как я и ожидал. Как высокую леди, с пышными и блестящими черными волосами, серыми глазами, часто меняющими цвет, и молочно-белой кожей. Пауза казалась невыносимой. – Это не Лидия! – заявил Джордж тихим полузадушенным голосом. – Это… это… – Тише, Джордж!.. Мастер аптекарь, не называла ли случайно девушка эту леди по имени? – Нет, сэр, она… Боже, я забыл! – внезапно воскликнул аптекарь. —» Если вы сомневаетесь во мне, – сказала она, приподнимая в улыбке полную верхнюю губу и по-дружески дергая меня за пуговицу куртки, пока я… Хм!.. – Если вы сомневаетесь во мне, – сказала она, – то имя той, кто теперь является верной возлюбленной моего хозяина, Мэгдален или Мег «. Фентон опустил голову. На прилавке, слева от него, лежала витая резная трость аптекаря из крепкого дуба. Фентон рассеянно подобрал ее и стал взвешивать в руке. Большую часть сказанного аптекарем он ожидал услышать. Это следовало из записей Джайлса. Однако ему приходилось проверять их, так как имя Мег там не было упомянуто. На нее лишь намекалось и при том так завуалированно, что только непосредственное изучение могло помочь решить эту загадку. Но Фентону удалось открыть столько важных вещей, отсутствующих в рукописи! Ему приходилось действовать вслепую. Фактически, манускрипт оказался почти бесполезен, если не считать… И в этот момент аптека словно взорвалась. – Лжец! – внезапно заорал Джордж. – Плут! Мошенник! В ту же секунду он протянул руку через прилавок к горлу аптекаря. Весы с грохотом полетели на пол. Аптекарь, тщетно пытаясь сохранить остатки достоинства, обежал прилавок кругом и спрятался за Фентона. – Джордж! Успокойся! Прекрати немедленно! Однако взбешенный Джордж попытался запугать аптекаря ложью. – Произошло убийство, и тебя за него тоже арестуют! – про – должал бушевать он. – Я еще увижу тебя в Ньюгейте, а потом и в Тайберне![55 - Место публичных казней в Лондоне.] Погляжу, как ты будешь болтаться в петле!.. Последовал поток ругательств. – Черт бы тебя побрал, Джордж! Заткнись! Лорд Джордж Харуэлл застыл как вкопанный, подняв левую руку, а правой вцепившись в эфес шпаги. Это были первые знакомые слова, которые он за весь сегодняшний день услышал от Ника. На висках последнего вздулись голубые вены, лицо стало еще более смуглым, на нем появилась странная улыбка, руки вцепились в трость, прижимая ее к телу. Джорджу, очевидно, более суеверному или чувствительному, чем он выглядел, казалось, что какая-то невидимая сила одолевает Ника, заставляя его бросить трость. – Осторожнее, Ник! – предупредил Джордж. – Когда ты в таком состоянии… Тем временем маленький аптекарь, пробиравшийся к двери, чтобы как-нибудь выпроводить буйных посетителей, глянул в большое окно, казавшееся непрозрачным из-за волнистого стекла. Чувствуя себя под защитой сэра Ника, мастер Уиннел поглядел сначала налево, потом направо. После этого он задрожал еще сильнее. – Сэр Николас… – начал аптекарь. Он повернулся и отшатнулся назад, увидев лицо человека, к которому обратился. – Ладно, приятель, – проворчал сэр Ник, пытаясь заставить свой голос звучать как можно мягче. Его дрожащая рука выронила трость и опустилась в карман. – Вот пара гиней – возьмите их. Это было куда больше, чем аптекарь мог рассчитывать заработать за месяц. – Я возьму их и не стану отрицать, что в них нуждаюсь, – ответил мастер Уиннел. – Но вы пока не должны уходить отсюда. Позвольте мне устроить вас поудобнее в маленькой гостиной. – Не должны уходить? Почему? – Благородные джентльмены могут не знать, что между Флит-Стрит и Темплом расположен район, именуемый Эльзасом[56 - Эльзас – район Лондона, обладавший с XIII в по 1697 г. привилегией предоставления убежища преступникам.]. – Ну и что? – осведомился сэр Ник. – Этот Эльзас является законным убежищем даже для совершивших самые грязные преступления. Худших из тамошних негодяев кличут Забияками, так как… Джордж подбежал к окну, нашел участок прозрачного стекла и приложил к нему глаз. – Мошенник слева, – пробормотал аптекарь, – стоит спиной к лавкам в конце аллеи. Я не могу видеть его лицо. Но другой, справа у арки, ведущей на Стрэнд… – Я вижу его, – сказал Джордж. Человек, о котором шла речь, стоял внутри арки, прислонившись к стене правым плечом, скрестив руки на груди и ковыряя землю носком рваного башмака. Он жевал соломинку, отчего казалось, что его губы непрерывно усмехаются. Незнакомец был высоким и худым. Ветхая куртка держалась на нем с помощью ряда оловянных пуговиц; некогда зеленые, но порыжевшие от возраста штаны прикреплялись шнурками к чулкам того же цвета. В старых ножнах торчала новая шпага (ее рукоятка сверкала на солнце), которую кто-то ему купил. Сломанные поля плоской шляпы были привязаны к низкой тулье зеленой лентой. Человек этот, внушавший всем страх своей жестокостью и безжалостностью, и был Забиякой из Эльзаса. Глава 7. Фехтование на Аллее Мертвеца – Не относитесь к этому легкомысленно! – умолял аптекарь. – Такие головорезы выходят из убежища только для того, чтобы убить кого-нибудь за вознаграждение. Естественно, что они более опытны в обращении со шпагой, чем благородные джентльмены… – К его шляпе прикреплена зеленая лента, – заметил Джордж. С легкостью отодвинув аптекаря в сторону, сэр Ник подошел к окну, посмотрел на аллею и арку и вскоре выпрямился. – Клуб Зеленой ленты, – пробормотал он. – Милорд Шафтсбери. Его светлость Бакингем… И он с треском сломал трость, которую все еще держал в руках. На лице сэра Ника появилось выражение почти религиозного экстаза. Если какая-то невидимая сила и пыталась его удержать, то она была отброшена. Но он казался спокойным и уверенным. – Джордж, – заговорил сэр Ник, – оставайся здесь и жди. Я займусь длинноногим у арки, а может, и сразу двумя. Черт возьми, такая возможность представляется нечасто! Но это уже было чересчур для Джорджа. –» Оставайся здесь и жди!»– возмущенно завопил он. – Будь ты проклят, Ник Фентон, за кого ты меня принимаешь?! Неужели ты забыл, как восемь месяцев назад мы стояли плечом к плечу против… – Я, право же… – Или, по-твоему, я стал слишком толстым и медлительным? – Нет, я и не думал оскорбить тебя. – Губы сэра Ника растянулись в том, что он, очевидно, считал приятной улыбкой. – Значит, ты не хочешь оставаться в стороне, старый дружище? Отлично, пусть будет так! Только убери свои кружевные манжеты – вот так, под рукава! А то они запутаются в рукоятке, и тебе конец. И никогда не носи шпагу с серебряным эфесом – он плохо скользит и поворачивается в руке. Ты готов? – Да. Сэр Ник проверил, свободно ли шпага вынимается из ножен и поправил пояс. – Я беру на себя Длинноногого с зеленой лентой, – заявил он, – а ты займись другим. Пошли! Сэр Ник открыл дверь и вышел своей мягкой бесшумной походкой. Джордж последовал за ним, свернув налево мимо круглого окна. – О Боже мой! – простонал аптекарь, сложив руки, словно в молитве, и бегая по маленькому помещению в черной ермолке и длинном черном халате. Постороннему его поведение показалось бы абсолютно непонятным. Дело в том, что мастер Уиннел был серьезным и добропорядочным горожанином, он всегда двигался величавой походкой и снисходительно кивал встречным. Неужели он осмелится выйти на улицу в своем черном одеянии, чтобы наблюдать за обыкновенной потасовкой? Но, хотя Уиннел много слышал о фехтовальном мастерстве сэра Николаса Фентона, он никогда не видел его в деле, а за такое зрелище аптекарь был почти что готов пожертвовать жизнью. Разумеется, человеческая натура победила. – Боже! – в последний раз проблеял аптекарь и, пригнувшись, вылетел из помещения, рассчитывая спрятаться за длинным каменным корытом, куда торговец сеном наливал пойло для лошадей. Оттуда ему будет видно место встречи сэра Ника с Длинноногим. Сэр Ник медленно приближался к арке. Длинноногий, все еще стоявший, прислонившись к стене и жуя соломинку, сделал внезапное движение. Этот человек отличался быстротой и ловкостью пантеры или ярмарочного акробата. Одним прыжком вбок, подогнув колени, он очутился на середине арки, преграждая вход в нее. Вокруг него поднялось облако бурой пыли. Сэр Ник остановился на расстоянии шести футов от Длинноногого. Если бы он бросил взгляд направо, то заметил бы глазеющих наблюдателей и черную ермолку аптекаря, высовывающуюся из-за корыта. На другом конце аллеи, у ворот с остроконечной оградой, послышался звон клинков, возобновившийся после небольшой паузы. Однако никто не повернулся в ту сторону, « Любой дурак, – думал дрожащий аптекарь, глядя на длинные руки и ноги Забияки, – поставил бы на него золотой против пенни. И все же… « С более близкого расстояния сэр Ник мог разглядеть покрытую пятнами и черной щетиной физиономию Длинноногого и даже его гнусную усмешку. Слезящиеся глаза поблескивали под сломанными полями шляпы. Голос бандита, резкий и громкий, прозвучал несколько смягченно: – Вы хотели бы пройти здесь, мой маленький джентльмен? – Безусловно, даже если для этого придется пройти через твои тухлые кишки, – ответил сэр Ник. – Кто ты такой, подонок? Длинноногий выплюнул соломинку и самодовольно выпрямился. Слова его звучали презрительно, словно щелчок пальцами. – Я – Забияка, – заявил он, хлопнув себя кулаком по груди, – который может попасть плевком в шею летящей птицы, а здесь я нахожусь для того, – его губы скривились в усмешке, – чтобы проделать с тобой то же самое, малыш! – Вынимай шпагу, Забияка, – рявкнул сэр Ник, – и тогда посмотрим! Клинки одновременно вылетели из ножен. Солнце на мгновение блеснуло на них, перед тем как вновь скрыться за серыми облаками. Длинноногий прыгнул сначала влево, затем вправо, словно кружа вокруг противника и сбивая его с позиции. Однако пока он не рисковал делать прямой выпад. Сэр Ник стоял боком к противнику, выставив вперед согнутую в колене правую ногу и отставив назад левую. Но хотя острие его шпаги было устремлено в сторону Длинноногого, рукоятка оставалась близкой к телу. – Ну! – бормотал аптекарь. – Ну же! Однако клинки не соприкасались друг с другом. Сэр Ник оставался неподвижен. Забияка из Эльзаса, согнув длинную руку, делал шпагой в воздухе короткие, словно нащупывающие движения. Внезапно Длинноногий сделал резкий выпад в третьей позиции на полную длину руки, целясь в правую сторону груди противника. Послышался лязг стали, когда сэр Ник парировал удар движением руки на шесть дюймов вправо. Но даже проворство Забияки не могло помочь ему вернуть правую ногу в устойчивую позицию, прежде чем сэр Ник сделал ответный полувыпад в четвертой позиции. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=133176) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Торре Лиллиан де ла (р. 1902) – американская писательница и литературовед, работавшая в жанре исторического детектива (Здесь и далее примечания переводчика). 2 Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Хоэнхайм) (1493 – 1541) – швейцарский врач и естествоиспытатель. 3 Один из колледжей Кембриджского университета, основанный в 1348 г. и реформированный в 1557 г. доктором Джоном Кайусом (1510 – 1573). 4 Издававшийся с XVIII века справочник о заключенных Ньюгейтской тюрьмы в Лондоне с описанием их преступлений. 5 Улица в Лондоне. 6 В халате (франц.). 7 22 апреля 1915 г. во время второго сражения при Ипре (Юго-Западная Бельгия) германская армия впервые использовала газовую атаку в нарушение международной конвенции, вызвав массовые отравления в войсках противника. 8 Рочестер Джон Уилмот, граф (1647 – 1680) – поэт и фаворит короля Карла II, прославившийся беспутным поведением. 9 Имеется в виду царствование Карла II Стюарта, вернувшего трон в 1660 г.. 10 Луиза де Керуаль, герцогиня Портсмутская и Обиньи (1649 – 1734) – французская аристократка, фаворитка Карла II. 11 Карл II Стюарт (1630 – 1685) – король Англии с 1660 г.. 12 Королевский дворец в Лондоне. 13 То есть сифилис. 14 Индепенденты – протестантская религиозная секта в Англии, занимавшая во время революции середины XVII в. наиболее радикальную антимонархическую позицию. 15 Если бы молодость знала, если бы старость могла (франц.). 16 Пуритане (от лат puritas – чистота) – последователи кальвинизма в Англии XVI-XVIII вв; выступали за углубление реформации, проповедовали строгость нравов. 17 Вот! (франц.). 18 Португальская принцесса, с 1662 г. супруга Карла II и королева Англии. 19 То есть Луизы де Керуаль. 20 Очевидно, тогдашний лорд-мэр Лондона. 21 Норт Франсис, барон Гилфорд (1637 – 1685) – английский государственный деятель и юрист, с 1682 г. лорд-хранитель большой печати. 22 Темпл-Бар – арочное строение в Лондоне, стоявшее на границе Темпла – района, где проживали адвокаты и стряпчие. 23 Шафтсбери Энтони Эшли Купер, граф (1621 – 1683) – английский государственный деятель, в 1661 – 1672 гг. канцлер казначейства. Вдохновитель жестокой травли католиков, сторонник лишения брата короля, герцога Йоркского, права престолонаследия. В 1682 г. бежал в Голландию, где и умер. 24 Моды (франц.). 25 удара (в фехтовании) (франц.). 26 магистра искусств (лат.). 27 Научное общество, созданное в Лондоне в 1660 г. 28 Круглоголовые – во время гражданской войны в Англии в середине XVII в. прозвище пуритан, обычно носивших короткую стрижку. 29 Поссет – горячий напиток из молока, вина и пряностей. 30 Хлыст с девятью плетьми. 31 Во время гражданской войны прозвище солдат парламентской армии. 32 То есть войне между королем и парламентом, происходившей с перерывами в 1642 – 1649 гг. и закончившейся казнью Карла I и провозглашением республики. 33 Прозвище роялистов во время гражданской войны. 34 Кромвель Оливер (1599 – 1658) – лидер английской революции, с 1653 г. – лорд-протектор Англии, обладавший диктаторской властью. 35 Карл I Стюарт (1600 – 1649) – король Англии с 1625 г., казнен 30 января 1649 г. во время революции. 36 Xоль6ейн Ханс Младший (1497 или 1498 – 1543) – немецкий художник, работал в Англии. 37 Кларендон Эдуард Хайд, граф (1609 – 1674) – английский государственный деятель и историк, в 1660 – 1667 гг. первый министр Карла II. 38 Пресвитериане – одно из направлений кальвинизма в Англии и англоязычных странах. Во время гражданской войны составляли большинство в парламенте, однако в основном занимали умеренную позицию и были против казни короля. 39 То есть к англиканской церкви – официальной религии Англии. 40 Португальская принцесса Екатерина Браганца была католичкой. 41 Джеймс Стюарт, герцог Йоркский (1633 – 1701) – младший брат Карла II, в 1685 – 1688 гг. король Англии Иаков II Открыто исповедовавший католицизм, он был свергнут в результате Славной революции 1688 г.. 42 Герцог Бакингем Джордж Вилльерс (1628 – 1687) – фаворит Карла II, одаренный драматург. 43 Герцог Бакингем Джордж Вилльерс (1628 – 1687) – фаворит Карла II, одаренный драматург. 44 Гуинн Элинор (Нелли) (1650 – l687) – актриса, любовница Карла II. 45 Возникшая в 1600 г. английская компания для торговли с Индией. 46 Снотворное, препарат опиума. 47 Локуста – знаменитая отравительница в Древнем Риме. 48 То есть Кромвеля. 49 В 1714 г. королем Англии стал Ганноверский курфюрст Георг I, основавший Ганноверскую династию (ныне именуемую Виндзорской). Фентон, будучи сторонником изгнанных Стюартов, отрицательно относится к появлению на английском престоле германского князя Имя Георг носили шесть английских королей. 50 Таинственно (франц.). 51 Уичерли Уильям (1640 – 1716) – английский драматург. 52 Здание в Лондоне, ранее служившее для различных выставок. 53 Эдуард III Плантагенет (1312 – 1377) – король Англии с 1327 г.. 54 Немедленно (лат.). 55 Место публичных казней в Лондоне. 56 Эльзас – район Лондона, обладавший с XIII в по 1697 г. привилегией предоставления убежища преступникам.