Танец души Барбара Картленд Юная Фиона оказалась на улицах Лондона – одинокая, без гроша в кармане. Лишь одну работу удалось ей найти – сомнительное место жиголетты, наемной партнерши по танцам в шикарном ночном клубе. Там и встречает Фиону великолепный Джим Макдональд – блестящий мужчина из высшего света. Джим отдает прелестной танцовщице сердце, но долг связывает его с другой женщиной… Барбара Картленд Танец души Примечание автора Я написала эту книгу в конце 20-х годов. По всей Великобритании распространялась безработица. Получить работу было практически невозможно. Рассказ о Фионе – это подлинная история тех лет, только многие другие истории в те времена не имели такого счастливого конца. Глава 1 Верх «роллс-ройса» был откинут, мотор работал. Шофер, который протирал автомобиль, насвистывал наимоднейший мотивчик, хотя Лондон им уже давным-давно пресытился. Давным-давно – значило несколько недель. Во дворе «конюшен» [1 - «Конюшни» – кварталы, в названии которых сохранилось слово «мьюз», были перестроены в начале века под жилье и гаражи из старых лондонских конюшен. —Здесь и далее примеч. пер.], который был вымощен булыжником, играли под ранним утренним солнышком ребятишки. Фиона несколько раз перевернулась в своей узенькой кровати и наконец проснулась. Она продолжала лежать, пытаясь вновь погрузиться в сон, но в сознание постепенно вторгались доносившиеся через окно звуки, и она полностью проснулась. «Ну и шум», – недовольно подумала она, прикидывая в уме, не поискать ли ей недорогую комнату в более тихом месте. Комната ее имела размеры, достаточные, чтобы вместить узкую железную койку, комод и умывальник, и привлекала Фиону только ценой. Фиона платила своей хозяйке – жене шофера десять шиллингов в неделю, и это было нелегко вплоть до вчерашнего вечера, когда она начала работать на новом месте с потрясающим еженедельным заработком в тридцать пять шиллингов. Вспомнив о новой работе, Фиона широко открыла глаза и почувствовала дым или, скорее, ощущение от него. До сих пор щипало глаза от дымного воздуха, в котором она находилась пять часов назад. Устали ноги, ныли стопы… Новые, купленные по случаю туфли оказались жесткими и тесными, и утром ступни болезненно напоминали о вчерашнем дне. И все же она с радостью думала о своей победе над другими соискателями работы. Все они с жадным блеском в глазах боролись за любую возможность, которая спасла бы их от нужды. И должность эта называлась хозяйка дансинга в наиболее фешенебельном ресторане Вест-Энда. К «Пальони» частенько захаживали представители высшего общества, так как ресторан находился под патронажем членов королевской фамилии. Там были две девушки и один мужчина, в обязанности которых входило танцевать начиная с десяти часов вечера, а также завлекать посетителей на танцевальную площадку. Девушки сидели за столиком, и любой оказавшийся без партнерши мужчина мог подойти и представиться одной из них. В то же время хозяин дансинга – мужчина высматривал пожилых женщин, имеющих мужей, которые были слишком старыми и не могли освоить современные танцы. Все происходило в высшей степени респектабельно. Мужчине, желавшему потанцевать с одной из платных партнерш, следовало либо обратиться к самому Пальони, либо сообщить через официанта о своем желании переговорить с их компаньоном. После этого совершалось официальное представление, и партнерша принимала приглашение потанцевать. В большинстве ресторанов было принято давать чаевые, но тогда жалованье составляло всего лишь десять шиллингов в неделю – гонорар чисто символический. Пальони, однако, осенила идея, что, предоставив мужчинам возможность танцевать с девушками бесплатно, можно привлечь в ресторан побольше таких, кто обедает в одиночку. На патронов своих он произвел сильное впечатление, горделиво сообщив им, будто девушки получают у него солидные деньги. Время от времени кто-нибудь из мужчин, уходя, совал в руку партнерше десятишиллинговую банкноту в знак особого расположения или же попадался новичок, который не был знаком с принятыми в заведении правилами. Девушкам это было невыгодно, поскольку выигрывал от этого только Пальони. Многие мужчины жертвовали ради ресторана привычными клубами, зная, что всегда смогут заполучить партнершу по цене лишней порции выпивки. Фиона вчера вечером обнаружила, что всем ее многочисленным кавалерам уже миновал шестой десяток. И что удивительно, многие из них хорошо танцевали, испытывая от танцев немалое удовольствие. В девять тридцать Фиона и ее коллеги должны были сидеть на посту. Разумеется, они должны были хорошо одеваться, и Пальони сказал ей, что одного платья недостаточно. – Обязательно надо переодеться, – небрежно бросил он, как будто вечернее платье можно купить на то жалованье, которое он им платит. Но Фиона в тот первый день слишком радовалась полученной работе и не обратила внимания на какие-либо условия. – Одно надо запоминать, – говорил на своем ломаном английском Пальони, – вы тут для того, чтобы осчастливить моих клиентов. Это самое важное. Клиенту надо угодить. Не угодила – ушла. Предупреждать не стану. Фиона вспоминала его слова, проезжая в автобусе по Пиккадилли. Насчет своей внешности она не беспокоилась, зная, что красное шифоновое платье, купленное по дешевке на распродаже, весьма ей к лицу. Получив недельное жалованье, она купила подходящие красные туфли и маленькую бисерную вечернюю сумочку, понимая, что старая, кожаная, сильно поношена. Волосы ее лежали волнами, ногти были накрашены, и Фиона чувствовала, что многие пассажиры автобуса не сводят с нее восхищенных глаз. Вечерней накидки у нее не было, но черный плащ, в котором она ходила днем, можно было быстренько снять в раздевалке. «Мне надо держаться за это место, – думала она про себя. – Пускай даже заработок маленький, но по крайней мере раз в день я могу поесть как следует». Пальони предоставлял бесплатный ужин, разумеется, без напитков. Пришла она рано, так что двух других ее коллег пришлось подождать в холле. Клер Бейли оказалась высокой и темноволосой девушкой, и Фиона сразу смекнула, почему удостоилась выбора Пальони: они представляли собой полную противоположность друг другу. Светлые волосы, голубые глаза и истинно английская внешность Фионы составляли приятный контраст с порочной и мрачноватой, почти восточной красотой Клер. Она работала у Пальони уже два месяца и доказала, что пользуется у клиентов успехом. Наряды у нее были прелестные, преисполнившие Фиону завистью, пока не выяснилось, что Клер удалось заручиться согласием известной портнихи брать напрокат ее модели. Клер жила в вечном страхе испортить какое-нибудь платье: ей пришлось бы за него расплачиваться. – Мужчины жутко грубые, – пожаловалась она Фионе. Скорченная при этом гримаска натолкнула Фиону на тревожную мысль о поджидающих и ее саму неприятностях. Пол, профессиональный хозяин дансинга, был смуглым, высоким и симпатичным мужчиной. Какое-то время он работал дежурным администратором, но его выгнали из нескольких мест за некомпетентность и леность. Он не мог вставать рано утром и находиться целый день на ногах. Поэтому ему по душе пришлась нынешняя должность, позволяющая большую часть дня оставаться в постели. Работал он больше, чем девушки, давая еще и уроки танцев, но поскольку это служило предлогом, позволяющим дамам солидного возраста завязывать с ним более тесное знакомство, ему не требовалось выходить из дома раньше полудня. После позднего завтрака он сам приходил к ним в дом, скользил с ними часок по паркетным полам, потом баловался чайком и болтал, рассказывая о себе. Поговаривали, будто он вопреки правилам Пальони требует чаевых и с неохотой идет во второй раз танцевать с женщиной, которая об этом забыла. Будучи мужчиной, Пол имел привилегию отказывать, девушки же не имели возможности отклонить приглашение гостей. Работал он в ресторане давно, и Пальони хорошо знал ему цену, так как его обожательницы регулярно являлись обедать и ужинать, приводя с собой нетанцующих мужей, которые оплачивали счета. С Фионой Пол разговаривал снисходительно-вежливо. Он обладал обходительными манерами жиголо и не отказывался от них в общении с девушками, находясь в ресторане Пальони. Они все вместе сидели за столиками, когда оркестранты, шумно устроившись на местах, грянули бодрый мотив, сразу создав атмосферу веселья. Пол с легким кивком обратился к Фионе: – Не потанцуете ли со мной, мисс Мейн? Фиона встала, внешне собранная и подтянутая. Она страшно боялась ошибиться в танце, но Пол был очень хорошим танцором. Хотя они протанцевали одни не больше трех минут, после чего к ним присоединились три-четыре другие пары, ей удалось создать впечатление, будто она привыкла находиться на всеобщем обозрении. – Теперь можно вернуться к еде, – сказал наконец Пол, когда в кругу танцующих оказались как минимум шесть пар, да и другие, похоже, готовились пополнить их ряды. Они пошли обратно к столику, где увидели, что их ужин остыл. Впрочем, еда все равно вызвала аппетит у Фионы, проведшей несколько последних недель в поисках работы, ей частенько приходилось питаться очень скудно, почти голодать. В Лондоне было полным-полно людей, ищущих работу, независимо от ничтожности предлагаемого жалованья. Все что угодно, только работать, только иметь хоть какую-нибудь гарантию, что тебе не будет угрожать голод. Отец Фионы служил поверенным в лондонском пригороде, где она и прожила всю свою жизнь. Это был замкнутый, мрачный мужчина, относившийся к жизни и смерти с угрюмым фатализмом, в результате чего друзей у него не было, а детские годы Фионы прошли в глубоком одиночестве. Мать умерла молодой, и никто не занял ее места. Домом заправлял единственный слуга, который не испытывал привязанности ни к ее отцу, ни к ней, но сносно справлялся со своими обязанностями. Фиону отправили в местную среднюю школу, где она получила образование. Однако оно не дало ей подготовки к какой-либо конкретной работе, вскоре она убедилась, что место учительницы или гувернантки для нее исключено. Она вышла из школы, умея аккуратно печатать на машинке, только чересчур медленно, чтобы трудиться где-либо, кроме конторы собственного отца. Там и прослужила она два года, не получая зарплаты и зарабатывая больше упреков, чем благодарностей. Полгода назад отец внезапно скончался. Фиона осталась с капиталом, составляющим сотню фунтов. Популярностью отец не пользовался, и его бизнес оказался неприбыльным. На дом, в котором ей жить не хотелось, заканчивался срок аренды, и когда она объяснила домовладельцу свою ситуацию, тот щедро избавил ее от взноса за последний год. Вскоре выяснилось, что вероятности получить работу в тех местах нет. На рынке труда уже образовался избыток девушек, нуждающихся взаработке, и Фионе со своей сотней фунтов пришлось поехать в Лондон и пуститься на поиски места в Вест-Энде. Банковский менеджер уговорил ее вложить сто фунтов в военный заем, и она поклялась себе ни в коем случае не продавать облигации, разве только совсем уж в отчаянном положении. Тем не менее деньги ушли. Ничто и никто уже не мог уберечь ее от голода. Мать Фионы была родом с запада, но она никогда ничего не слыхала о каких-либо родственниках, хотя смутно предполагала, что кто-то из них еще должен был жить на свете. Отец родился на севере, и, насколько ей было известно, родни не имел; похоже, ни одна живая душа не оплакивала его кончину. Для начала Фионе следовало найти комнату, и нынешнее жилье в «конюшнях», неподалеку от станции подземки «Марбл Арч», первым попалось ей на глаза. Она ухватилась за него, пока не найдет чего-нибудь лучшего. Комнату убирала она сама, хозяйка предоставляла ей завтрак. Чай, не слишком горячий и очень бледный, хлеб и маргарин появлялись под дверью каждое утро часам к десяти. Если Фиона вставала позже и чай совсем остывал, вина лежала на ней. Она согласилась на эти условия, так как решила, что ей лучше всего подойдет ресторан или ночной клуб. В течение первой недели она искала работу манекенщицы или продавщицы в первоклассных магазинах, пока не выяснилось, что непоколебимой преградой для нее встает один вопрос: «У вас есть опыт?» То же самое с работой продавщицы, вдобавок на каждое место стояла очередь других желающих. Объявление в одной из газет натолкнуло Фиону на попытку получить должность хозяйки дансинга. Никогда не слыхав ни о чем подобном, она все-таки понимала, что на такую работу требуется хорошенькая, прилично одетая девушка. Фиона знала, что неплохо выглядит в данный момент, пока одежда сравнительно новая. Траур по отцу создавал строгий черный фон, выгодным образом подчеркивавший типичную для блондинки внешность. И она принялась кочевать из кабаре в ночной клуб, из ночного клуба в ресторан. Она так часто встречала одних и тех же девушек, что с одной-двумя они начали обмениваться улыбками и перебрасываться парой слов. Фиону поражало, с какой обреченностью девушки принимали отказ, не протестовали и не проклинали судьбу, повернувшуюся к ним спиной. Другие только пожимали плечами или подшучивали над злодейкой фортуной. Только что получив от ворот поворот в довольно-таки низкопробном ночном баре на Риджент-стрит, где место уже было занято, Фиона услыхала, что Пальони намеревается взять еще одну платную партнершу. – Бренда устроилась на работу в театр, – сообщила ей девушка, которая стояла за ней в очереди. – На будущей неделе они едут в турне для пробы, а если повезет, снова вернутся в Лондон. Вот уж действительно посчастливилось ей – четыре фунта в неделю! А значит, Пальони придется подыскивать кого-то другого. На следующее утро Фиона стояла в очереди, собравшейся на улице у ресторана «Пальони». День выдался сырой, моросил мелкий дождичек, и они простояли добрый час, прежде чем в ресторан прибыл Пальони. Официанты суетились, пытаясь проветрить зал от плотной пелены застоявшегося дыма. Пол был усеян пеплом, окурками и бумажками. При свете дня все вокруг выглядело безвкусным и грязным, позже продуманное освещение снимало это впечатление. Когда Фиона увидела Пальони, она ощутила инстинктивную неприязнь к нему. Смуглый, плотно сбитый итальянец с утра был небрит, но в зубах уже торчала дымящаяся сигара. Не сняв шляпы с головы, он подзывал официантов пальцем. Девушки стояли в центре зала, пока хозяин отчитывал официантов. Наконец Пальони обратил на них внимание. Фиона, которая пришла сюда очень рано, оказалась в первой шестерке. Он оглядел ее с головы до ног, задал несколько вопросов и принялся разглядывать остальных. Две девушки не пришлись ему по вкусу и он тут же отказал им. В конце концов выбор пал на Фиону, но она, даже радуясь этому, с трудом вынесла разочарованный вид остальных, уходивших под моросящим дождем, чтобы снова пуститься на поиски. Что ж, каждый сам за себя, и нынешним утром Фиона могла лишь с наслаждением думать, что работу искать ей больше не надо. Она сладко потянулась в кровати и посмотрела на часы, тикавшие рядом на стуле. Половина одиннадцатого! Вскочила, открыла дверь, забрала поднос с завтраком. Чай совсем остыл, но она его выпила, съела окаменевший кусок хлеба и принялась размышлять, удастся ли обойтись без обеда и дожить без еды до вечернего ужина у Пальони. – Кто это? – спросила Фиона у Клер, когда та, протанцевав с четверть часа, вернулась на место. К этому времени Фиона проработала у Пальони почти месяц и многих посетителей знала в лицо. А с некоторыми мужчинами даже завязала дружеские отношения. Разумеется, женщины ее игнорировали. Фиона быстро усвоила, что мужчины ведут себя с ней по-разному, пришел ли он один или в обществе других женщин. Однажды вечером она раза два-три подряд танцевала с одним очень приятным молодым человеком. Пребывая в отличном расположении духа, он подошел, уселся за столиком вместе с нею и с Клер и настоял, что угостит их шампанским. Пальони, конечно, это отметил и радостно одобрил. На следующий вечер Фиона увидела своего нового приятеля, прибывшего в компании с другими мужчинами и тремя женщинами. – Вон Гарри, – взволнованно шепнула она Клер. – Интересно, подойдет он к нам поболтать? Клер быстро развеяла ее иллюзии. – Нет, конечно, – отрезала она, – и ради Бога, Фиона, не пытайся таким образом привлечь его внимание. Не кивай и не улыбайся, пока он первый на тебя не посмотрит. И Фиона незамедлительно обнаружила, что Гарри в тот вечер даже не собирался на нее смотреть. Он изо всех сил старался не встретиться с ней взглядом, но, вернувшись через два или три дня к Пальони, проявил такое же дружелюбие и веселье, как при первом знакомстве. Мужчина, с которым Фиона танцевала перед тем как задать вопрос Клер, был высок и привлекателен, хоть и немолод, с лицом, изборожденным морщинами и явными приметами, свидетельствующими о привольной и распутной жизни. Его манера танцевать показалась Фионе не очень приятной, излишне интимной. Разговаривал он весьма скупо, совсем ей не понравился, и девушка с радостью воспользовалась возможностью поскорее вернуться за собственный столик. Партнер заказал себе бутылку шампанского и ушел за свой стол смаковать вино с устрицами. Это была явно важная персона, ибо ему отвели почетный столик с диванчиком в небольшом алькове, который держали исключительно для торжественных случаев или для снизошедших до посещения Пальони членов королевской фамилии. – Это лорд Уинтроп, – сообщила Клер. – Жутко богатый и живет в таком дивном доме на углу Парк-лейн. – Уинтроп-Хаус, – уточнила Фиона. – Знаю, конечно. Только, кажется, он мне не очень нравится. – Ничего удивительного, – согласилась Клер. – Это просто скотина. А, вон мой старичок тащится. Ладно, мы с тобой уже не увидимся нынче – я собираюсь с ним ужинать. Она улыбнулась подходившему к ней пожилому генералу, лысому и совсем запыхавшемуся. Они ушли за другой стол в дальний конец зала, где Клер принялась выбирать самые дорогие в меню блюда. Это не только соответствовало инструкциям Пальони, так как от хозяйки дансинга требовалось поощрять клиентов тратить деньги, но и вполне отвечало врожденной алчности самой Клер. Фиона просидела за столом недолго, к ней вновь подошел лорд Уинтроп. Она неохотно поднялась на ноги, испытывая сильное искушение отказаться, но знала, что Пальони стоит в дверях и наблюдает. Лорд Уинтроп танцевал просто сказочно, только держал ее слишком крепко. – Знаете, вы очень хорошенькая, – проговорил он наконец. – Благодарю вас, – отвечала Фиона со всей холодностью, на какую могла осмелиться. Ее совершенно не трогали комплименты такого сорта, во всяком случае из уст того, кто ей не нравился. – Поужинаете со мной сегодня вечером? – продолжал лорд Уинтроп. Фиона отчаянно подыскивала предлог для отказа. – По-моему, я в это время еще занята, – нерешительно вымолвила она. – Все в порядке, – заверил он. – Я скажу Пальони, что вы мне нужны. – Нет, не надо, пожалуйста, – заторопилась Фиона. – Я, наверно, сама сумею договориться. – Тогда, значит, условились, моя дорогая, – заключил он. – Я буду здесь около одиннадцати. И на мгновение прижал ее еще крепче. – Где вы живете? – У меня комната в «конюшнях», – ответила Фиона. – Хорошая комната? – Очень маленькая, – пояснила она. – Я собиралась переехать, только очень трудно что-нибудь подыскать. – Вы можете принимать там друзей? – спросил лорд Уинтроп. Фиона сообразила, куда он клонит, и быстро предупредила: – О нет, совершенно исключено. Я живу у жены шофера и располагаю одной смежной с ней крохотной комнатушкой. – Да ведь это довольно-таки неудобно для хорошенькой девушки вроде вас, – игриво заметил он. Фиона затрясла головой. – Я никогда не принимаю друзей дома, – твердо заявила она, надеясь, что это звучит вполне весомо. – Так, может быть, они вас принимают? – предположил он. – Нет, – отрезала она. – Я ухожу отсюда страшно уставшая и просто мечтаю отправиться прямиком домой… Танец, кажется, кончился. Не желаете ли вернуться к своему ужину? – Я потом еще подойду с вами потанцевать, – пообещал лорд Уинтроп и стиснул ее на прощание, отчего девушка вернулась за столик с пылающими щеками и сердитым взором. – Старый дурак разошелся, – бросила она Полу. Тот, рассмеявшись, заметил: – Я бы не возражал. В конце концов, он довольно богат. – А по-моему, омерзителен, – фыркнула Фиона. Пол взглянул на нее с некоторым презрением. – Ты что, действительно собираешься сохранять позу девственницы? – полюбопытствовал он. – До поры до времени это забавно, но нельзя же вечно строить невинные глазки. В любом случае, – добавил он более дружеским тоном, – я не стал бы перечить его желаниям. Старый черт – мастер жаловаться, а он тут один из лучших клиентов. Фиона кивнула. – Так я и думала, судя по шуму, который поднимается вокруг него. – И не забывай, – посоветовал Пол. – О Боже… оркестр собирается затянуть танго. Значит, нам пора начинать. Они поднялись и пошли танцевать. Спустя какое-то время в круг вышли две-три другие пары, но танцующих было мало, и Фиона чувствовала, что глаза лорда Уинтропа следят за каждым ее движением. Они проделывали все подобающие показательному танго повороты и сложные перебежки, а она неустанно гадала, как бы избавиться от мужчины, наблюдавшего за ней из другого конца зала. Она смутно чуяла что-то грязное и желала любой ценой отделаться от лорда Уинтропа. Фиона чувствовала, что Клер сочтет ее дурочкой и Пол тоже не посочувствует. У нее не было никого, кому можно было бы поведать свои опасения. В конце концов страхи могут оказаться и безосновательными, и в то же время она догадывалась, что с лордом Уинтропом ей придется нелегко. А ведь как хорошо ей жилось в эти несколько последних недель у Пальони! Сперва она с трудом выдерживала непривычное расписание, но теперь попривыкла и научилась спать почти до полудня, невзирая на шум в «конюшнях». Скопить сколько-нибудь денег, разумеется, не удалось. По правде сказать, даже жалованье за будущую неделю истрачено на новое платье, которое ей пришлось купить. Фиона не допускала мысли о поисках другого места и хорошо понимала, что сохранить это место может только она сама. Одной жалобы может оказаться достаточно для немедленного увольнения, после чего ей снова придется торчать в длинных очередях в поисках работы. «До чего же я стала впечатлительной, – подумала девушка, мысленно заставляя себя встряхнуться, – и как глупо переживать только из-за того, что какой-то старик пригласил поужинать!» Она мельком оглянулась на него. Он по-прежнему наблюдал за ней. Вернувшись за столик, Фиона в неожиданной вспышке ярости призналась Полу: – Ненавижу такую жизнь! Он посмотрел на нее с удивлением. – Если ты знаешь работу получше… Наполовину устыдившись самой себя, Фиона фыркнула и подтвердила: – Нет, не знаю. – Я видел кое-что похлеще, – добавил Пол, сделав большой глоток воды. Потом он поднялся и пошел через зал приглашать веселую вдовушку шестидесяти пяти лет на следующий фокстрот. Проходя мимо зеркала, окинул себя самодовольным взглядом. « Он слишком глуп, чтобы желать чего-нибудь лучшего», – сказала себе Фиона. А потом увидела, что лорд Уинтроп встает и направляется к ней. Глава 2 Один из посещавших ресторан мужчин приводил Фиону в неимоверный восторг. Сначала она не знала, кто он такой, но в конце концов разведала, что зовут его Джим Макдональд и что он сын престарелого пэра, владельца обширных поместий в Шотландии. Это Клер отыскала его фотографию в «Татлере» и показала Фионе, а прямо на следующий вечер – бывают же совпадения! – он подошел к их столику и пригласил ее танцевать. Как только он вошел к Пальони в компании с другим мужчиной – оба в смокингах, явно после театра, – Фиона, завидев его, стала мечтать получить от него приглашение. Прежде она всегда видела его с женщинами и особо отметила, что он никогда не появляется с шумными юными созданиями, вызывавшими у нее неприязнь. Приходил он, как правило, с молодыми красивыми супружескими парами. Эти компании редко бывали многочисленными – четверо, порой шестеро, – и со стороны казалось, что они страстно заинтересованы предметом своих бесед. Собственно, танцевали они обычно совсем немного, может быть, раза два-три за весь вечер. Джим Макдональд был очень высоким и с виду весьма достойным. Он выделялся среди всех мужчин, которые собирались по вечерам у Пальони. Блондин с серыми, всегда поблескивающими глазами, он производил впечатление истинного, импозантного и привлекательного англичанина. Он не просил, чтобы его обычным образом представили Фионе, просто подошел к столику и сказал: – Будьте добры, не потанцуете ли со мной? Она сразу же согласилась, радуясь, что свободна. Они пару минут кружились молча, потом Джим заговорил первым. – Я был уверен, что вы должны быть великолепной танцоркой, – сказал он. – И оказался прав. У него был низкий чарующий голос, и Фиона ответила счастливой улыбкой. – Рада, что вы не разочарованы. – Нисколько, – заверил он. – Я люблю танцевать с хорошими партнершами, но, боюсь, сам не очень справляюсь… У меня мало практики. – По-моему, вы совсем неплохо справляетесь, – возразила она и добавила: – Это не просто любезность. – Спасибо, – поблагодарил он, и с этой минуты им стало легко разговаривать. Фиона пошла к его столику, поужинала с ним и с удивлением обнаружила, что им есть о чем поговорить. Это казалось странным, так как жизнь они вели совсем разную, но почему-то им многое надо было сказать друг другу, о многом поспорить. Она вдруг ошеломленно поняла, что зал почти пуст и вечер закончился. – Послушайте, – сказал Джим, – мы должны встретиться снова. Приходите утром со мной завтракать. Фиона, слишком обрадованная, чтобы раздумывать, охотно согласилась. Они мирно позавтракали в небольшом ресторанчике на Дувр-стрит и за вкуснейшей едой говорили и говорили обо всем. Джим многое уже успел совершить за свою жизнь. Он вырос в Шотландии, в фамильном поместье, по возрасту угодил под призыв в армию в последний год войны, а когда война кончилась, понял, что не в состоянии приспособиться к сельской жизни. Тогда он уехал в Африку, где около года держал ферму, и вернулся лишь из-за болезни отца, который состарился и оказался не в силах управлять поместьями. Вернувшись в Англию, Джим счел невозможным уехать снова, ведь он за короткое время успел попутешествовать по всему миру. Не вынося безделья, он изучил техническую сторону автомобильного дела и в данный момент занимал пост директора крупнейшего в стране синдиката. Он был очень молод, но даже имея такой опыт, страстно жаждал испробовать все, что может предложить жизнь, и все находил забавным и интересным. Из-за его необычайной привлекательности женщины не оставляли Джима в покое и несколько избаловали его. За ним постоянно охотились, ублажали его, пока он не утвердился в том, что женский пол – очередное развлечение, посланное в мир ради его, Джима Макдональда, удовольствия. Он не рассыпался перед Фионой в комплиментах, подобно другим мужчинам, с которыми она встречалась у Пальони, и не предпринимал каких-либо иных попыток ухаживания. Однако женское чутье подсказало ей, что она ему нравится и наверняка следует ожидать частых встреч в будущем. Нынче вечером, одеваясь перед уходом в своей крохотной спальне в «конюшнях», она снова и снова думала о Джиме, о его обаянии, и только когда уже почти совсем собралась, с чувством отвращения вспомнила про назначенный ужин с лордом Уинтропом. Их первый совместный ужин обошелся практически без происшествий, а Фиона все равно не могла отделаться от ощущения, что лорд Уинтроп весьма неприятен и опасен. Ужиная с ней в первый вечер, он вел вполне интересную беседу и в то же время постоянно пытался прижать под столом колено или схватить ее за руку. Потом он предложил подвезти ее до дома, но Фионе хватило ума увильнуть под предлогом якобы данного другой девушке обещания ехать вместе, поскольку она никак не предполагала, что получит такое любезное предложение. – В следующий раз вы должны разрешить мне вас отвезти, – сказал он, и она была вынуждена согласиться. Лорд Уинтроп задавал ей бесчисленное множество вопросов, заставляя рассказывать о себе, она же ухитрялась давать самые что ни на есть уклончивые ответы, не испытывая никакого желания обсуждать свою жизнь с этим старым повесой. К тому времени Фиона была достаточно наслышана о лорде Уинтропе от Клер. У него была куча денег, некогда заработанных его дедом на пиве. Наследника он не имел, у него были только две замужние дочери и жена, предпочитавшая проводить время в Париже в интрижках с мужчинами, годными ей в сыновья. Лорд Уинтроп был одинок, но никогда надолго не оставался без любовницы того или иного сорта. Он питал искреннюю приверженность к одному типу женщин и интересовался исключительно блондинками. – За себя я могу не беспокоиться, – говорила Клер, – и очень жаль. Не возражала бы чуточку погулять со старичком. Одна из здешних девчонок получила от него сотню фунтов наличными и дивную меховую шубку. – Не хочу ни того, ни другого, – передернувшись, заявила Фиона, а Клер посмеялась над ней. – Не будь дурой, – посоветовала она. – Все равно попадешь под плуг, раньше или позже, так уж лучше с богатеньким. – Может, я его в этом плане нисколько не интересую, – предположила Фиона. Клер недоверчиво захохотала, да Фиона и сама знала, насколько ее надежда безосновательна. «Я, пожалуй, сумела бы его отшить, – думала она, – если бы только нашелся хороший предлог не принимать его дома». Она попробовала было выдумать строгую мать, но понимала, что лорд Уинтроп не поверит. Сегодня она чувствовала себя такой счастливой с Джимом, что почти забыла про дамоклов меч, нависший в этот вечер над ее головой, а теперь, одеваясь, с ужасающей ясностью вспомнила. Она не могла решиться немножечко обезобразить себя, надев платье, которое не шло ей, так как знала, что ее всюду настигнет орлиный глаз Пальони. Однажды Фиона уже получила выговор за отказ пить предложенное шампанское. Она страшно устала, голова раскалывалась, и от шампанского стало бы еще хуже. Отвергнув предложение сидевшего с ней за столиком пожилого мужчины, она предпочла бренди с содовой. В результате кавалер заказал не бутылку шампанского, а полбутылки. Пальони это заметил. И на следующий день вызвал Фиону к себе в кабинет. – Пей то, что клиент пьет, и усваивай – сидишь с клиентом, хочешь или не хочешь – пей шампанское. Повторять не стану. Фиона почуяла в его речах угрозу и улизнула, радуясь, что не заработала чего-нибудь похуже выговора. Когда она спустилась вниз и вышла на улицу, шел дождь. Дождь вселял в нее страх, он мог испортить прическу, а платье могло оказаться измятым и забрызганным грязью. К счастью, ей удалось сразу сесть в подошедший автобус. Вечерние туфли Фиона носила с собой в пакете, и когда она принялась рыться в сумке, он выпал, а туфли легонько стукнули об пол. Сидевший напротив мужчина поднял сверток и протянул ей. – Спасибо, – поблагодарила она. Это был молодой человек лет двадцати восьми – двадцати девяти в дешевой, но хорошей одежде, с весьма приятной улыбкой. Фиона растерянно обнаружила в кошельке только банкноту в десять шиллингов. Забыла разменять. Кондуктор неодобрительно посмотрел на нее. – Позвольте мне, – раздался голос с противоположного сиденья. Сосед протягивал два пенса. – Но я не могу вам позволить… Я хочу сказать, не разменяете ли десять шиллингов? – смутилась Фиона. Незнакомец подошел и сел рядом, спокойно объявив: – К сожалению, нет. Кондуктор сгреб деньги, оторвал билет и уже испарился, довольный, что не придется набирать сдачу. – Ужасно любезно с вашей стороны, но что же мне теперь делать? – пробормотала Фиона. – Ничего, – отвечал молодой человек. – Стоит ли вам разоряться на марку в полтора пенса, чтобы пересылать мне такую сумму? И они вместе рассмеялись. – Я вас часто вижу в этом автобусе, – заметил он. – Да, я обычно в нем езжу примерно в это время, – подтвердила Фиона. – На работу? – спросил он. – Лично я именно туда. – И я тоже, – отозвалась Фиона. – Служу у Пальони. – А я еду на Флит-стрит – тружусь в ночной смене в «Дейли Меркьюри». – Как интересно! – воскликнула Фиона. – Вам нравится? – Вполне, – подтвердил он. – Какое-то время уже поработал. Не знаю, есть ли у меня перспективы на будущее в газете, но это все-таки лучше, чем ничего. – Я тоже так думаю, – согласилась Фиона и, вспомнив о приближающемся вечере, добавила: – Хотя иногда сомневаюсь. – Женщинам хуже приходится, чем мужчинам, – сказал ее новый приятель. – Мне всегда казалось, что женщина не должна работать. – Как старомодно! – мурлыкнула Фиона. – Правда? – переспросил он. – А я твердо думал, если женюсь когда-нибудь, ни за что не позволю жене работать. – Возможно, она будет вынуждена, если вы к тому времени не станете главным редактором, – заметила Фиона. – Вот это вряд ли! – усмехнулся он. – О… вам здесь выходить… Может быть, как-нибудь снова встретимся? Меня зовут Дональд Берн. – Буду рада… Еще раз спасибо вам за два пенса, – ответила Фиона и, помахав ему, выскочила из автобуса и торопливо нырнула во тьму. «До чего милый парень», – думала она, шагая по грязной улице и задирая юбку выше колен. Возле «Пальони» мимо нее прокатил огромный «роллс-ройс», повернул к входу, и девушка, завернув за угол к служебному подъезду, увидела, как из лимузина выбирается лорд Уинтроп в пальто с меховым воротником. «Милорд прибыл!» – подумала она, толкнула дверь, промчалась мимо дымных кухонь и побежала по черной лестнице в женскую раздевалку. – Просто жуткий старик! – заявила Фиона. Они с Дональдом Берном пили чай в маленькой чайной в Челси. Это была их третья встреча, они стали большими друзьями. Взгляды Дональда на жизнь, пусть немножко с журналистской окраской, показались Фионе интересными. Понемногу он стал обучать ее наблюдательности, а также искусству выуживать суть из самой скучной истории или зануднейшей личности. Случайно ему удалось раздобыть для нее работу в качестве внештатного хроникера женской колонки в своей газете. Она получала пять шиллингов за каждый принятый в печать абзац и, имея обширнейшие возможности следить за жизнью общества, могла с большой вероятностью рассчитывать на еженедельную прибавку к заработку. Не обладая опытом в изложении материала, Фиона первым делом показывала написанное Дональду, а тот демонстрировал, каким образом даже самая скудная информация с легкостью превращается в новость. Сегодня она с гордостью показала ему первый чек на десять шиллингов за два написанных ею абзаца для леди Мод, которая вела в «Дейли Меркьюри» рубрику «Городские события». Именно в тот момент, когда Дональд правил ее заметки, приготовленные на следующий день, он упомянул лорда Уинтропа, заметив: – Он, как правило, тянет на целый абзац. – Просто жуткий старик! – повторила Фиона. – Слава Богу, уехал на неделю в Шотландию. – Замечательно! – воскликнул Дональд. – Что ж ты мне раньше-то не сказала? И принялся торопливо писать: «Лорд Уинтроп покинул на несколько дней Лондон, отправившись в свое поместье в Шотландии. Известного рыболова и великого охотника с нетерпением ожидают на Северных холмах, хотя во время его отсутствия будут скучать его многочисленные лондонские знакомые. Особняк лорда Уинтропа на Парк-лейн полон сокровищ, среди которых находится знаменитый «бриллиант Уинтропа». Публика очень давно не имела возможности созерцать эту драгоценность, однако есть надежда, что леди Уинтроп наденет ее на придворный бал, назначенный через месяц, когда она вернется из Парижа, где пребывает в настоящее время». Пока он писал, Фиона раздумывала о своей последней встрече с предметом творчества Дональда. Она до сих пор чувствовала на губах его сладострастные поцелуи, до сих пор помнила, как лихорадочно заставляла себя не противиться, не кричать и не отталкивать мужчину, пристававшего с ласками. Когда «роллс-ройс» остановился у ее дома, она выскочила из машины и влетела в подъезд, едва успев буркнуть: «До свидания». Она ненавидела его так яростно, что знала – случись это снова, ей не сдержаться, и девушку охватывал ужас при мысли о возможном повторении всего этого по возвращении лорда Уинтропа. Он еще ее не добился, и она понимала, что если она откажется встретиться с ним или не сумеет умерить его пыл, то лишится работы. Когда они покидали ресторан в тот вечер, Пальони лично с поклонами провожал их к «роллс-ройсу». Все его идиотские любезности предназначались лорду Уинтропу, но Фиона подметила одобрительную нотку в голосе хозяина, проговорившего: – Доброй ночи, мисс Мейн. Окажи она лорду Уинтропу сопротивление, незамедлительно потеряет должность. Ей придется уйти, а на ее место придет другая хорошенькая блондинка. Впрочем, лорд Уинтроп уехал, и Фиона загорелась новой идеей найти отдельную маленькую квартирку. Дональд подыскал ей одну, и, хотя плата составляла пятнадцать шиллингов в неделю, это вполне можно было выдержать, если по-прежнему подрабатывать немного в «Дейли Меркьюри». Две совсем крошечные комнатушки, зато отдельная квартира и не в таком шумном и грязном районе, как нынче. Квартирка располагалась на самом верхнем этаже над магазином, а нижние этажи использовались под торговое помещение и склады. Магазин принадлежал другу Дональда, который намеревался запросить цену побольше, но Дональд уговорил его согласиться на пятнадцать шиллингов. Фиона, осмотрев комнаты, заторопилась с переездом. С мебелью возникла проблема, и Дональд убеждал ее подождать с переездом, откладывая постепенно деньги на мебель. Не утерпев, она, полная радужных надежд, взяла из своего драгоценного банковского капитала десять фунтов и потратила их на обстановку. Комнаты все равно казались пустыми, так что Фиона с Дональдом стали заходить по воскресеньям на распродажу на Каледониан-Маркет и Петтикоут-лейн. Фиона знала, что Дональд в нее влюблен, и он ей тоже по-настоящему нравился, только она также знала, в чем не призналась бы даже себе самой, что уже любит другого. После совместного завтрака она дважды видела Джима Макдональда. Один раз он вечером ужинал у Пальони, в другой раз пригласил ее прокатиться в своей машине. Ей понравилась автомобильная прогулка, пусть недалекая, всего-навсего в Ричмонд-парк, где они выпили чаю в отеле и вернулись в Лондон. Когда повернули к дому, стало темнеть, и Джим закутал ее в теплый мех. Потом, подъезжая, накрыл руки Фионы ладонью. – Согрелась? – спросил он. И Фиона ответила: – Просто счастье! Джим на секунду оторвал глаза от дороги, взглянул на ее лицо, смутно различимое в сумерках. – Милая малышка Фиона! – проговорил он. – До чего же ты славная! Их пальцы переплелись, он доехал до ее дома, осторожно ведя машину одной рукой, а Фиона витала на седьмом небе. Может, сегодня она снова с ним встретится, а завтра переедет на новую квартиру. Она думала рассказать Джиму о переезде в надежде, что когда-нибудь он навестит ее там. Она неотступно думала о Джиме. Засыпала вечером с его именем на устах и видела во сне только его. При пробуждении перед ее глазами всплывало его лицо с прощальной улыбкой. Фиона вытянула из Клер все сведения о нем, какими только та располагала. Молила ее разузнать о нем побольше и припомнить, не видела ли чего-нибудь написанного про него в какой-либо газете. Клер послушно делала все, что могла, но даже ее сведения были скудными, а иногда и неточными. Она не могла припомнить, с кем Джим вел интрижку в прошлом сезоне – с леди Трене или с леди Максвелл. – Понимаешь, они все очень близкие друзья, – объясняла Клер. – И я не знаю, кто из них кто. Иногда мне кажется, это была одна, а иногда – другая… В любом случае, лично меня он не очень интересует. С Фионой Джим никогда не заговаривал о других женщинах. Никогда никого из них не упоминал. Приходя к Пальони с друзьями, он, в отличие от большинства мужчин, кланялся и улыбался Фионе, хотя не подходил и не заводил разговор. – Кто это? – услышала как-то она обращенный к нему вопрос девушки, с которой Джим двигался в танце мимо столика Фионы, послав ей улыбку. Девушка была хорошенькая, ее только портила сердитая гримаска. Молоденькая, но уже явно пресыщенная. Ответа Джима Фиона не слышала, только заметила, что девушка несколько раз оглядела ее с ленивым любопытством. Она никогда не чувствовала в себе такого подъема, как теперь, после скучного и апатичного существования с отцом и одиночества после его похорон, пока приводились в порядок его дела. Все переменилось, перед нею открылся совсем другой мир, полный недосягаемого и запретного, но вдохнувший в нее новые интересы, которые возникали при встречах с новыми людьми. Дональд, покончив с редактированием, сунул бумаги в карман. – Я сам передам редактору, – сказал он. Фиона поблагодарила, а он заплатил по счету. На улице только начали сгущаться сумерки. Кинга-роуд сияла желтыми огнями, которые освещали витрины овощных лавок и магазинов, заставленных антикварной мебелью. Деревья на Ройял-авеню набухли почками, а это был признак приближения весны, и жирные голуби уже ворковали на ветках. «Здесь будет мой дом», – думала Фиона, озираясь вокруг. Здесь, где отныне она будет жить, все выглядело домашним и уютным, словно не было рядом великолепного Мейфэра и суеты Оксфорд-стрит. И Дональд окажется рядом, всего через две улицы. Она улыбнулась ему, лицо ее осветила яркая витрина ломбарда, она взяла молодого человека под руку и сказала: – Ты очень добр ко мне, Дональд. – Ты же знаешь, мне хочется, чтобы ты была счастлива, – серьезно ответил он. – Вон наш автобус, – поспешно проговорила Фиона, вдруг обрадовавшись возможности побыстрее улизнуть от него. – Скорее, а то упустим. Они перебежали через улицу и вскочили в салон. Через двадцать минут Фиона уже сидела в своей крошечной комнатке. Погасила свет, вытянулась на кровати, закрыла глаза. Она устала, но к вечеру ей обязательно надо быть веселой и свежей. Гадала, увидит ли Джима, и предчувствовала, что увидит. – Джим! Джим! – прошептала девушка вслух его имя. Как он ей нравится! Можно понять тех женщин, которые за ним бегают. Она и сама бегает, и наплевать, пусть все это знают. – Джим! – снова шепнула она. – Я люблю тебя, Джим, – растерянно пробормотала Фиона, и в ответ он опять поцеловал ее. Они провели изумительный вечер, танцуя у Пальони. Джим пришел туда сразу после одиннадцати. Он пригласил Фиону за свой столик, она шла к нему через зал с трепещущим от волнения сердцем. Они танцевали вдвоем, и Фионе казалось, что разгоревшийся в ней огонь передается Джиму и он смотрит на нее не так, как прежде. – Пойдем, – сказал он наконец. – Я договорюсь с Пальони. Автомобиль поджидал, они помчались по опустевшим улицам, Фиона чувствовала на разгоряченном лице холодное дуновение ветра. Джим остановил машину перед огромным зданием в Мейфэре, они молча поднялись по широкой лестнице к дверям его квартиры. В топке камина пылали поленья, Джим зажег затененные абажурами лампы, Фиона опустилась на низкий диван. Она сидела, глядела на него, потом он обернулся, глаза их встретились. Словно по команде, она поднялась и пошла навстречу его протянутым рукам. – Милая… милая! – шепнул он в тот миг, как их губы сомкнулись. Ей казалось, будто пролетели часы, прежде чем она подняла к нему лицо и вымолвила: – Я так… тебя люблю… – Нет, Фиона… не надо, – оборвал Джим. Внезапно он разомкнул объятия, уронил руки, потом, видя смятение девушки, снова стиснул ее, почти грубо. – Фиона, Фиона! – бормотал он. – Ты вскружила мне голову! Он целовал ее снова и снова, а когда отпустил, она никак не могла отдышаться от волнения и от поцелуев. Фиона ухватилась за стул и села. Джим секунду постоял, задумчиво глядя в пространство, словно гадал о будущем. Потом взял ее за подбородок, приподнял голову. – Ты действительно любишь меня, Фиона? – спросил он. Ответа не требовалось, он все понял по дрожащим губам и по искреннему, устремленному на него взгляду. Ей не пришлось произносить слова, она спрятала лицо у него на плече. – О милая! – воскликнул Джим, а потом голос его зазвучал по-другому: – И я тоже тебя люблю. Я это знал, Фиона, знал с той самой минуты, когда увидел тебя. Послушай, моя дорогая. Я боролся. Пытался не приходить, не встречаться с тобой, старался уберечь тебя от падения. Я пробовал относиться к тебе, как ко многим другим девушкам, которых встречаю каждый день. Но это чувство гораздо глубже. Я знал в тот момент, как увидел тебя, знаю сейчас, и… не могу справиться… и… никогда раньше не испытывал ничего подобного. Он отошел, резко повернулся на месте. – Это любовь, Фиона, первая в моей жизни. Фиона сидела с сияющими глазами, крепко сжав руки. Он любит ее… он любит ее – вот все, о чем она могла мечтать. Голова шла кругом, и не успела она как следует осознать происшедшее чудо, как Джим очутился рядом и обнял ее. – Почему я не уехал, Фиона? Объясни! Я понял опасность, как только увидел тебя, как только мы в первый раз танцевали и твое милое личико было совсем близко. Ты никогда не догадывалась, Фиона, до чего мне хотелось поцеловать тебя во время того первого танца. Я понимал – это было бы безумием. Я понимал, что единственный шанс для меня – это отъезд за границу, но не уехал, милая, по малодушию и по глупости. И вот теперь оба мы с тобой в страшной беде. – В какой беде? – выдохнула Фиона. Вся радость вдруг схлынула, остался лишь страх, ледяной хваткой стиснувший сердце. Джим на секунду опустил голову к ней на колени. – Я мерзавец, Фиона, милая. Ты должна была это почувствовать с первого взгляда. Мерзавец. – Почему, Джим… почему? О, дорогой мой, скажи, почему? Поглощенная отчаянием Джима, Фиона нежно дотронулась до него рукой. – Слушай, Фиона, – продолжал он, – я тебе все расскажу. В прошлом году я охотился в Лестершире, упал и довольно серьезно расшибся. Меня перенесли в ближайший дом, жилье местного сквайра. Кажется, этот грубоватый, но добродушный мужчина не очень обрадовался при виде меня, в чем, разумеется, не было ничего удивительного, тем более что мне требовалось не меньше двух докторов. Однако он отвел мне лучшую в доме комнату, хотя в первые два дня я чувствовал себя слишком плохо, чтобы интересоваться, куда меня поместили. И лишь на четвертый примерно день, пойдя на поправку, впервые увидел хозяйку. Она вошла в комнату неожиданно и застала меня врасплох. Я принялся извиняться, выслушал ответные заверения, будто не причинил им никаких хлопот. Но она… Я хочу описать ее тебе, Фиона, поскольку для меня очень важно, чтобы ты поняла меня. Она не слишком высокая, чересчур хрупкая, многие сочли бы ее худой. Впрочем, фигура значения не имеет… при встрече все видят только лицо. Лицо белое, красоту его классической не назовешь, но лицо ее обрамлено ( темно-рыжими волосами с вишневым оттенком. Глаза очень большие, серые, смотрят, кажется, далеко за горизонт и как будто видят то, чего не замечают другие. Все это звучит не совсем обычно. Рот ее всегда чуть-чуть улыбается, немножко тоскливо, словно она вдруг испугалась чего-то. Рот красивый, манящий, почти страстный, но даже в ее осторожном смехе есть признаки страха. Ох, Фиона… мне нелегко тебе это рассказывать, но я хочу, чтобы ты правильно поняла. Я сказал, что Энн выглядит испуганной, даже когда смеется. Объясню почему. Муж дьявольски жесток с ней… Конечно, не так, как матрос, который заваливается домой в субботу вечером и принимается колотить жену. Здесь жестокость гораздо изощренней, так что женщина не имеет возможности просить помощи или защиты. Это не та жестокость, когда тебя осыпают грубостями или плохо обращаются с тобой в присутствии посторонних. Все гораздо тоньше. Муж Энн – а я говорю правду, Фиона, – муж Энн относится к ней, как к безумной. Он никогда ничего ей не говорит, принимает все ее поступки с любезной терпеливостью, словно врач, успокаивающий нервного пациента. Мне понадобилось немало времени, чтобы это обнаружить. Я сразу ни о чем не догадывался. Сперва видел перед собой мужчину, весьма обходительного с привлекательной молодой женой. А потом, заинтригованный ее грустью и неуверенностью, с которой она разговаривала с ним, я стал понимать, что здесь происходит что-то очень и очень неладное, что пока является непостижимым для меня. Я пробыл там несколько недель. Врач не разрешал двигаться, и, пока я выздоравливал, у них вошло в привычку заходить ко мне в спальню как в гостиную. Доктор, должно быть, сказал им, что мне полезно отвлечься и поинтересоваться другими вещами, кроме своего физического недомогания. Так или иначе, они постоянно находились возле меня, вместе или поодиночке, и только в конце своего пребывания в этом доме я по-настоящему понял, что присутствую при дьявольских пытках. К тому времени я сильно привязался к Энн… нет, скажу тебе правду, Фиона, я вообразил, что люблю ее. Представь себе больного, который никого не видит, за исключением этой пары – довольно неинтересного мужчины и чрезвычайно привлекательной женщины. Так вот, я влюбился в нее. Сейчас я думаю, что влюбился лишь в воображении, но в тот момент считал это вполне реальным… и Энн полюбила меня. Когда мы наконец признались друг другу в своих чувствах, она поведала мне историю своего замужества. Она была единственным ребенком, обожаемым родителями. Отличалась необычайным умом, получила в университете все мыслимые степени и награды. Ее отец – профессор, он дал дочери чисто мужское образование по всем классическим предметам. Она была очень начитанной и страстно интересовалась жизнью. И вдруг все рухнуло после гибели обоих родителей в автомобильной катастрофе… Оставшись одна, растерянная, беспредельно несчастная, она встретила человека, который позже стал ее мужем. Он был старше ее и проявлял к ней нескончаемую доброту. Одинокая и потрясенная, она ухватилась за первую протянутую ей руку помощи. И лишь после свадьбы осознала, как мало у них общего. Ее муж всю жизнь прожил в деревне. Никогда не прочитал ни одной книжки. Интересовался только скотом и охотой и оставался обыкновенным богатым фермером. Но у него возник необычайно сильный комплекс ненависти к тем, кто превосходил его по интеллекту. Он увидел несчастную, беспомощную девушку, чья красота очень привлекла его. Он принадлежит по характеру к числу тех, кто видит в женщине слабое существо и предпочитает, чтобы она полностью зависела от мужчины, от его силы. Когда Энн оправилась от горя после гибели родителей и проявила первые признаки ума и рассудительности, он решительно встревожился. Сперва он слегка поддразнивал Энн, посмеивался и подшучивал над ее интересами, особенно над страстью к чтению. Постепенно, открыв для себя полнейшее интеллектуальное превосходство жены, он стал демонстрировать презрение к ее уму довольно опасным образом. Он отказывался выслушивать ее мнение по любому поводу. Если она все же высказывалась, добродушно бурчал: «Ну-ну, дорогая», – точно имел дело с ребенком, который преподнес что-то необычайно забавное. Физически она привлекала его после пяти лет совместной жизни так же, как и сразу после женитьбы. Энн понадобилось несколько лет, чтобы понять, что она наталкивается на каменную стену фанатичного упрямства и тупости. Я никогда не слышал, чтобы она выражала свое мнение или добровольно вступала в беседу в присутствии мужа. Находясь наедине со мной, позабыв о робости, она раскрывалась, вызывала меня на спор, как будто он был глотком воды умирающему от жажды. Сначала казалось даже, что беседы со мной дарят ей большее наслаждение, чем поцелуи, но, Фиона… трудно об этом тебе рассказывать… Потом ты поймешь, что для нее значили и наши поцелуи после того отвращения, которое она на протяжении многих лет испытывала к мужу. Ее страх был каким-то гипнотическим, истерическим… Нам, живущим свободной жизнью, куда никто не вмешивается, это, возможно, покажется странным, но Энн пребывала в полнейшей зависимости от супруга. Она почти не встречалась с людьми, так как на охоту не ездила. Соседи были либо страстными охотниками из тех, кто жил здесь постоянно, либо представителями общества, наезжающими из Лондона всего на пару дней в неделю. Муж не поощрял ее встреч с людьми. Ему хотелось держать в доме женщину, целиком от него зависящую, которой не требуется никто, кроме него и его интересов. На первых порах он ни в чем меня не подозревал и терпел мое присутствие в их одиноком доме. Короче говоря, я в конце концов принялся умолять Энн бежать со мной. Ее обуяли страх и волнение, ей не верилось в возможность вырваться из тюрьмы и от своего тюремщика. Она долго не могла решиться… Наконец мне пришла пора уезжать. Врачи объявили меня достаточно окрепшим, чтобы передвигаться, лечение можно было продолжить в Лондоне. Я уехал, а через неделю после моего отъезда Энн сбежала от мужа. Только бежала она не ко мне. Она посчитала, что, раз она еще не разведена, это повредит мне в глазах лондонского общества, и Энн просто покинула мужа и отказывалась вернуться. Мое имя ни разу никем не было упомянуто, и хотя у него зародились подозрения, они никоим образом не находили подтверждения. С той поры минул год, но только несколько недель назад я услыхал, что муж дает Энн развод. Она оказалась достаточно сообразительной и догадалась, что ее муж не из тех, кто способен обходиться без женщины. Он уже нашел ту, на ком хочет жениться, и Энн начала поспешно оформлять развод. Она принадлежит мне всем сердцем, я же тем временем встретил тебя. Я чувствую себя бессердечной скотиной, Фиона, но ничего не могу поделать. За этот год я встречался с Энн всего дважды. Сказать было нечего. Фиона сидела, онемев от горя. Джим неотрывно смотрел на огонь. Пламя камина играло на его четко очерченном лице, на вьющихся, откинутых назад волосах, на серьезно сжатых губах. Его рассказ развеял ее счастье. Они долго сидели молча, потом Фиона с горестным вздохом протянула ему руки. Джим взял их, встал и осторожно поднял ее на ноги. – Тебе лучше уйти, Фиона, милая, – вымолвил он. – Нам больше нечего сказать друг другу. Я постараюсь с тобой не встречаться. Что еще я могу сделать? – О Джим! – воскликнула Фиона. От сильного горя она пошатнулась, и Джиму пришлось протянуть руки, чтобы ее поддержать. В следующую секунду она очутилась в его объятиях. – Фиона, дорогая моя… – бормотал он, прижавшись губами к ее волосам. Она вскинула руки, обняла его за шею. – Я никогда, никогда не забуду тебя, Джим. Я, наверное, всегда буду тебя любить. Он поцеловал ее в губы, они вдруг напряженно прижались друг к другу. Поцелуи стали долгими, пока Фиона не поплыла на волнах какого-то волшебного чувства, как будто лишившись собственной воли. Она замирала от счастья в сильных объятиях мужских рук; ощущая на губах жаркие, страстные поцелуи, она испытывала дрожь, которой прежде никогда не знала. Джим внезапно оторвался и отошел к камину, встал к Фионе спиной, закрыв рукой глаза. – Уйди, Фиона, уйди, ради Бога, – выдавил он чужим голосом. – Я люблю тебя, милая. Я хочу тебя. Это просто адская мука. Фиона трясущимися руками схватила плащ, накинула его и робко остановилась. – Раз я не готов предложить тебе брак, Фиона, я не могу предложить и что-либо иное, хотя, клянусь небом, все в мире отдал бы за то, чтобы быть с тобою. Он поднял белую руку Фионы, отодвинул край обтрепанного рукава старого черного плаща, нежно поцеловал и сказал: – Благослови тебя Бог, моя милая. Я никогда, никогда не забуду, как чудесно мне было с тобой. Не говоря ни слова, они медленно спустились по темной лестнице. Вниз по улице катилось одинокое такси. Джим остановил его и усадил Фиону. – Я не поеду с тобой. Попрощаемся здесь, – сказал он. Еще раз поцеловал руку, дал шоферу адрес ее квартиры и расплатился. Она бросила последний взгляд на Джима, который неподвижно стоял на пустой площади и смотрел вслед такси, пока оно не скрылось из виду. Дома, в своей квартирке, Фиона всю ночь ходила по гостиной. Спать она не могла. Разделась, легла в постель – все безуспешно. Она до сих пор чувствовала на губах поцелуи Джима, ощущала его объятия, не могла остановить волнение в крови. Когда она задремала, на миг ей почудилось, будто он и вправду с ней, но, очнувшись, она поняла, что это был только сон. Фиона приготовила чашку горячего какао, пробовала почитать, но слова не доходили до ее сознания. Она никак не могла успокоиться. Она все ходила по комнате, пока не увидела в маленькое окошко, что между крышами Челси пробивается рассвет; и вдруг разрыдалась. Она долго плакала, а потом, совсем измучившись, провалилась в глухое забытье без сновидений. Проснулась Фиона от сильного стука в дверь, открыла и обнаружила мальчишку-рассыльного с огромным букетом цветов. От Джима – подсказало ей сердце, хотя карточки в нем не было. Букет из белых и красных цветов был уложен в длинную, узкую коробку. «Как в гробу, – горестно подумала Фиона, – в могиле нашей любви». Она долго не разворачивала упаковку, просто сидела на корточках и смотрела на нежные лепестки цветов. Только в час дня она поднялась, умылась и оделась. Подавленная горем, Фиона смутно помнила, что должна завтракать с Дональдом. Когда тот появился, она еле успела собраться, поскольку потребовалось немало времени, чтобы скрыть следы слез. Если Дональд, ожидавший в маленькой гостиной, и обратил внимание на цветы, расставленные из-за отсутствия ваз в старые банки из-под джема, то он ничего не сказал. Она вышла, бледная и измученная, глаза ее были окружены темными кругами. Дональд мельком взглянул на нее и спросил: – Ты не заболела, Фиона? Она отрицательно тряхнула головой, и они, не говоря больше ни слова, медленно спустились по узенькой лестнице и вышли на улицу. Фиона шла, усталая и мрачная, не интересуясь, куда они направляются. Ее переполняли воспоминания о Джиме. Она ничего не слышала, кроме его голоса, ничего не видела, кроме его глаз, ничего не чувствовала, кроме его объятий. «Джим, Джим, Джим», – казалось, выстукивали по тротуару каблуки, когда они переходили улицу, и лишь крепкая рука Дональда не позволила девушке попасть под проезжавшую машину. А потом она обнаружила, что очутилась в небольшом рыбном кафе. – Что будешь есть? – услышала она голос Дональда. И вдруг с изумлением осознала, что это первые слова, которые он произнес после того, как спросил еще в квартире, не больна ли она. Фиона была благодарна Дональду, что он не приставал к ней с расспросами. Посмотрев на него, она заметила, что он и сам выглядит не лучшим образом. Она никогда прежде не видела его таким озабоченным. Он изучал меню, явно заставляя себя сосредоточиться. Наконец Дональд выбрал пирог с рыбой, а Фиона, будучи безразличной к выбору блюд, согласилась на то же самое. Официантка отошла, и между ними воцарилось напряженное молчание. Они и раньше, бывало, сидели молча, но не оттого, что не находили слов. Теперь же оба лихорадочно выдумывали тему, с которой можно было бы начать разговор. В конце концов Фиона спросила: – Что с тобой, Дональд? – надеясь, что его настроение никак с ней не связано. Она знала, что Дональд в нее влюблен, но чувствовала, что не вынесет признания, которое на протяжении всей прошлой недели готово было сорваться с его уст. Он поднял глаза, и Фиона удостоверилась, что ее опасения услышать сейчас его признание абсолютно напрасны. – Фиона, – хрипло проговорил Дональд, – мне придется просить тебя об одолжении. Мне очень неудобно, но ты – моя последняя надежда, единственный человек, к кому я могу обратиться. – Господи, Дональд, в чем дело? – Фиону испугало отчаяние в его голосе, и она с готовностью подалась вперед, забыв о собственных горестях. – Мне надо достать сотню фунтов, – отрывисто сказал он. – Силы небесные, для чего? – воскликнула Фиона. Дональд оттолкнул от себя тарелку и поставил локти на стол. – Попробую объяснить, дорогая. Ради Бога, прости меня за эту просьбу. Дело в моем младшем брате. Ты никогда его не встречала, так как он живет не со мной в городе, а с матерью. Уезжает к ней каждый вечер, и хотя мы очень привязаны друг к другу, он настолько младше меня, что мы не можем стать близкими друзьями. У него вполне приличное место кассира в чайном магазине в Сити. Он работает там уже два года и, по нашему мнению, должен был быть весьма доволен своим местом. Я виделся с ним вчера вечером. Этот обычно веселый юноша пребывал в крайнем отчаянии. С трудом я выудил из него все. Он втянулся в игру из желания произвести впечатление богача на тех, кого считал своими друзьями. Можно теперь представить случившееся. Он взял деньги в своей фирме в уверенности, что положит их на место до очередной ревизии, и сделал крупную ставку на скачках. Разве при таких обстоятельствах ставят не победителя? Не похоже, правда? Начал он с десяти фунтов… Десять фунтов – немалая сумма для человека в его положении. Долг составил что-то между пятнадцатью и двадцатью пятью фунтами. Он рассказывал, что после этого обезумел и стал играть бешено и безрассудно, надеясь отыграться. В последний вечер он знал, что в его распоряжении всего сорок восемь часов, чтоб найти и вернуть деньги, иначе кража откроется. Если его разоблачат, Фиона, это значит – тюрьма. Он славный мальчик, но слаб характером и может покатиться ко всем чертям. Ему всего двадцать два, и я должен его спасти. Поэтому я пришел к тебе, Фиона. Мне страшно неудобно тебя просить. Знаю, я не имею на это права, но что мне делать? К кому обратиться? У меня нет богатых друзей, да если б и были, сто фунтов – слишком большая сумма. Ты дашь мне в долг, Фиона? Клянусь, я верну их в любом случае. Будь у меня время, я не просил бы у тебя. Но я не смогу раздобыть за два дня сотню фунтов. – Бедный Дональд! Фиону искренне тронула эта история, и она видела, как тяжело ему было рассказывать. Она понимала, что пришлось пережить Дональду вчера вечером и как он боролся с собой, прежде чем решился просить у нее деньги. Она перегнулась через стол, взяла его за руку. – Ты совершенно правильно сделал, что обратился ко мне, Дональд. Разумеется, я дам тебе деньги. Но у меня всего девяносто. Сумеешь найти еще десять? Она увидела на его лице облегчение, и он больно стиснул ей пальцы, пробормотав: – О Фиона… Ей вдруг показалось, будто с Дональдом вот-вот что-то случится, и девушка быстро заговорила, чтобы дать ему время взять себя в руки. – Они на депозите, Дональд, – поспешно пояснила она. – Боюсь, не смогу получить их прямо сейчас, но если мы сходим в банк, менеджер все устроит, и ты возьмешь деньги уже сегодня вечером. Пошли, мне тут не нравится. Они расплатились за завтрак, который остался нетронутым, и вышли на улицу. Вскочили в автобус, поехали к банку Фионы, находившемуся к северу от парка. – Фиона, я не знаю, как тебя благодарить, – сказал Дональд, когда они выходили из банка. – Объяснять бесполезно, но ты, по-моему, сама знаешь, что совершила благородный поступок и спасла мальчику жизнь. – Все в порядке, Дональд, – заверила Фиона, беря его под руку. – Не надо благодарить. Расплатишься, когда сможешь. Она коротко рассмеялась, пытаясь ослабить напряжение. Они направились к станции подземки. – Ты не будешь возражать, если я поеду в Сити и расскажу брату? – спросил Дональд. – Очень не хочется тебя оставлять, Фиона, но мальчик должен все знать. – Конечно, – согласилась она. – Скажи ему, я действительно страшно рада, что могу помочь. – Благослови тебя Бог, Фиона! – вымолвил Дональд. Фиона пошла назад через парк. День стоял прелестный. Оставшись в одиночестве, она поняла, что мысли ее возвращаются к Джиму и что она страстно ждет вечера у Пальони, когда сможет его увидеть. Фиона уже не испытывала того давящего горя, когда она не хотела думать о наступлении дня, если у нее не было надежды видеть Джима. Она будет смотреть на дверь, ожидая, когда он – высокий, красивый – появится в залитом розовым светом ресторане. Она постарается выглядеть привлекательной. Она оденет новый наряд, по-новому уложит волосы, только для того, чтобы он удостоил ее взглядом. Усаживаясь на скамейку, Фиона заметила на чулке «стрелку». – Последняя пара! – горестно прошептала она. – Интересно, когда я соберусь купить новые? И тут впервые ошеломленно осознала, что теперь, отдав свой маленький капитал Дональду, осталась вообще без каких-либо средств. Прежде ее всегда отделял от голода некий буфер. Она всегда знала, что в конце концов сможет долго прожить на сто фунтов. Хотя и поклялась себе не прикасаться к ним без крайней необходимости, всегда было приятно знать, что деньги лежат в надежном хранилище банка. Фиона передернула плечиками. «Во-первых, носить по вечерам чулки вовсе не обязательно. Их, к счастью, не видно под длинными платьями». Потом ее стала терзать мысль о новом платье, так как в красное уже были внесены все возможные изменения, чтобы оно выглядело каждый раз по-другому. Сидя на скамейке в парке, Фиона открыла кошелек и обнаружила десятишиллинговую банкноту. Ей пришлось внести за неделю арендную плату, и осталась одна эта бумажка на покрытие всех расходов: оплату газа по счетчику и питание до конца недели, если не повезет получить чаевые. «Как же можно на это купить новое платье? – подумала она. – Никак!» И в тот же момент ощутила холодок страха. А вдруг Пальони рассердится? Вдруг она потеряет работу? Теперь у нее нет никаких сбережений. Все деньги ушли – через неделю она будет голодать. «Надо что-нибудь сделать по этому поводу, – решила Фиона. – Я просто должна что-то сделать». Поймала себя на мимолетной мысли, что следовало бы забрать у Дональда пять фунтов из капитала, и сразу почувствовала презрение к себе за эту мысль. Дональду и без того нелегко будет раздобыть к завтрашнему дню десять фунтов. Он жил в меблированньж комнатах и имел всего несколько вещей из одежды. Когда девушка одевалась, на глаза ее навернулись слезы, она вдруг поняла, что из-за всех этих тревог ничего целый день не ела. Болела голова, но боль наверняка пройдет сразу же после ужина. Фиона надела красное шифоновое платье и расстроенно подумала, что оно доживает последние деньки. Все швы посеклись, под мышками образовались пятна, никакая чистка и утюжка не помогали. «Мне надо отказаться от квартиры», – пришло ей в голову. Она вспомнила нищету «конюшен», где жила раньше, шум и постоянное ощущение, что всегда вокруг тебя чужие люди. Ей нравилось уединение и ощущение своего угла, подаренное маленькой квартиркой. Она подумала, что лучше будет экономить на еде, чем откажется от квартиры, куда ей так приятно возвращаться. «Наверное, никто на свете не придает такого значения своему жилью, как я, – размышляла она. – А у Джима квартира роскошная, комфортабельная, удобная для мужчины». «Джим, Джим!» – шепнула она про себя. И принялась гадать, так ли он без нее несчастен, как она без него. Но пусть это будет единственным его горем. Ему не приходится думать о пропитании, об одежде, о том, как бы нынешний вечер не оказался последним перед увольнением. Постоянное стремление быть всегда веселой, услужливой и оживленной невзирая на то, что творится в твоей душе, могло оградить ее от увольнения, а значит, и от нищеты. Может, и Джим сейчас, после приготовленной камердинером ванны, одевается в разложенные наготове одежды, в одежды с Савил-Роу[2 - Савил-Роу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.]. А может, уже вышел и идет обедать? Думает ли он о ней? Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=135135) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Конюшни» – кварталы, в названии которых сохранилось слово «мьюз», были перестроены в начале века под жилье и гаражи из старых лондонских конюшен. —Здесь и далее примеч. пер. 2 Савил-Роу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных.