Мостовые ада
Дэймон Найт




Деймон Найт

Мостовые ада





1. АНАЛОГИ


Существо было подобно глазу, круглому глазу, способному смотреть во все стороны одновременно. Существо таилось в расплывчатом тумане чужого сознания, сознания, что называло себя Элфи Странк. В неясной серой мгле, как темные рыбы, проплывали тени чужих мыслей; и существо, не ведая ни дремы, ни жалости, следило за ними.

Оно гнездилось в самой сущности Элфи. Оно видело зло, что коренилось в душе Элфи – спутанный клубок бессилия, ненависти и вожделения. И в результате – любовь равнялась смерти. Простое уравнение. Но существу не было дано извлекать корни зла, чтобы исследовать – оно было глазом, и не более, чем глазом.

Настало время, и существо стало меняться. В самой сердцевине его нарастал электрический зуд. Энергия искала себе выход – искала упорно, нашла, и потоком хлынула наружу.

В мутном бесцветном облаке, которое звалось Элфи, вспыхнула необычно яркая мысль. Она еще не была сформулирована, но не оставляла никаких сомнений. В щите, охранявшем сознание Элфи, возникла щель, и существо мгновенно устремило в нее бесплотное щупальце.

Мужчина на кушетке пошевелился и застонал. Врач, который что-то нашептывал ему в ухо, отодвинулся и стал наблюдать за его лицом. Техник, занятый своим делом в ногах кушетки, бросил быстрый внимательный взгляд на пациента, и вернулся к приборам.

Голова пациента была по самые уши закрыта яйцеобразным металлическим шлемом. Широкая эластичная лента под подбородком надежно придерживала шлем. По ободу шлема располагались три ряда выступающих струбцин, и толстый пучок проводов в разноцветной изоляции соединял его с панелью управления в ногах кушетки.

Массивное тело пациента было запеленуто в полотнище из тонкой резины. Затылок покоился в выемке резинового подголовника.

– Нет! – внезапно выкрикнул мужчина. Лицо его, до сих пор сонно-размягченное, свело судорогой. Он что-то невнятно пробормотал, затем:

– Я не собирался… Нет! Не надо…

И снова голос перешел в неразборчивое бормотание. Мужчина пытался приподняться. На шее у него синими веревками вздулись вены.

– Ну пожалуйста… – сказал он совсем тихо.

В его раскрытых глазах сверкали слезы.

Врач наклонился к пациенту и стал нашептывать:

– Теперь вы уходите из этого места. Уходите оттуда. Прошло уже пять минут, как вы ушли.

Мужчина расслабился. Тело его обмякло, глаза закрылись. Он спал. Из-под ресниц выкатилась слеза и медленно поползла по щеке.

Врач встал и кивнул технику. Тот плавно увел ползунок реостата до нулевой отметки, и отключил приборы.

– Хорошо, – произнес врач беззвучно, одними губами.

Техник кивнул и ухмыльнулся. Он быстро нацарапал строку в блокноте и протянул его врачу.

«Протестировать его сегодня после обеда?»

Врач написал в ответ:

«Да. Пока – без тестов – точно сказать нельзя, но думаю, что мы до него добрались».

Элфи Странк сидел на жестком стуле и методично жевал, глядя в никуда. Брат велел ему сидеть здесь, а сам пошел поговорить с доктором. Элфи смутно казалось, что брат ушел уже давно.

Тишина окружала Элфи. Комната была почти пуста. Стул, на котором он сидел, голые стены и голый пол, пара столиков с журналами. В комнате было две двери. Одна, открытая, вела в переднюю, длинную и пустую. В передней были другие двери, но все до одной закрытые, и сквозь толстое узорчатое стекло дверей было видно, что в комнатах за ними темно. В конце передней была еще одна дверь, тоже закрытая. Элфи сам слышал, как она с громким щелчком закрылась за его братом. Элфи был совсем один. Он чувствовал себя в полном одиночестве и безопасности.

Слуха Элфи достиг некий звук, слабое эхо движения. Элфи быстро повернулся. Шум донесся из-за второй двери комнаты, которая была слегка приоткрыта. Элфи снова услышал его.

Он осторожно и беззвучно поднялся на ноги. На цыпочках подошел к двери и заглянул в щель. Сначала Элфи не увидел ничего. Потом звук шагов повторился, и перед Элфи мелькнули цвета: выгоревшая синяя юбка, белый свитер, прядь медно-рыжих волос.

Осторожно, очень осторожно, Элфи расширил щель. Сердце гулко билось у него в груди, дыхание стало неровным. Теперь ему стал виден дальний конец комнаты. Кушетка, а на кушетку присела девочка с книгой в руках. Девочка лет одиннадцати, худенькая и грациозная. Комнату освещала только настольная лампа на тумбочке близ кушетки. Девочка была одна.

Элфи полез грубыми, непослушными пальцами в карман брюк, но нашарил лишь пустоту. Они забрали его нож.

Взгляд Элфи упал на столик около двери, и у него перехватило дыхание. Он лежал там среди книг, его собственный пружинный нож. Должно быть, брат оставил его здесь, и позабыл сказать Элфи.

Он потянулся за ножом…

– ЭЛФИ!

Элфи отпрянул, сжавшись в комок, и обернулся. Он увидел свою мать, которая возвышалась над ним, ростом вдвое выше него. Серые глаза смотрели гневно. Каждая черточка лица и фигуры так отчетлива, так реальна, что Элфи не мог отказать ей в существовании, хотя прекрасно помнил, как мать хоронили пятнадцать лет назад.

В руке она держала ивовую розгу.

– Нет! – выдохнул Элфи, прижимаясь спиной к стене. – Не надо… Я не собирался ничего делать.

Мать подняла розгу.

– Ты скверный, скверный, скверный! – Слова слетали с ее губ, как плевки. – В тебе сидит дьявол, но я выбью его из тебя!

– Не надо, ну пожалуйста… – прошептал Элфи. У него из глаз потекли слезы.

– Убирайся прочь от этой девочки, – сказала мать, приближаясь. – Убирайся прочь и не смей никогда возвращаться. Ну, иди…

Элфи повернулся и побежал, громко всхлипывая.

В соседней комнате девочка продолжала читать, пока не услышала голос:

– Хорошо, Рита. Это все.

Она подняла взгляд.

– Все? Но я же ничего не делала.

– Ты сделала достаточно, – сказал голос. – Когда-нибудь мы объясним тебе, зачем это все было нужно. А теперь можешь идти.

Девочка улыбнулась, встала – и исчезла, выйдя за пределы системы зеркал, установленных в комнате этажом ниже.

Две комнаты, где подвергался тестированию Элфи, были пусты. Мать Элфи тоже ушла, ушла вместе с Элфи. Он унес ее в своем мозгу, и теперь ему никогда не сбежать от нее – никогда, до конца своих дней.

Длинные прохладные пальцы Мартина держали высокий бокал. Мартин слегка сдавил его, и тот поддался нажиму. Уровень жидкости в бокале едва заметно поднялся. Мартин знал, что этот бокал невозможно разбить. У него нет острых граней, и, если им запустить в кого-нибудь, большого вреда не будет.

Музыкальный автомат продолжал наигрывать негромкую, приятную, успокаивающую мелодию. Виски в бокале Мартина содержал всего лишь двадцать четыре с половиной процента спирта.

Но люди по-прежнему напиваются, и люди по-прежнему тянут руку к оружию, чтобы убить.

Однако есть вещи и похуже, хоть в это трудно поверить. Иногда лечение страшнее болезни. Мы – темные знахари, подумал Мартин. Знахари и колдуны. Мы этого еще не понимаем, большинство из нас не понимает, но это так. Врач, который имеет дело только с болезнью, – слуга пациента. Врач, который повелевает жизнью и смертью, – это уже тиран.

Нужно донести эту мысль до смуглого невысокого мужчины, сидящего напротив. Мартину казалось, что он сможет это сделать. У этого человека есть власть. Власть, основанная на миллионах читателей, на высокопоставленных друзьях. И вместе с тем он искренне привержен демократии. Душой и сердцем, а не из профессионального долга.

Невысокий мужчина поднес бокал к губам и опрокинул его быстрым машинальным движением. Мартин смотрел, как вздрагивает его кадык, похожий на выпирающий кулачок. Мужчина поставил бокал на столик. Рассеянный розовый свет, исходящий от бара, отразился в его очках и превратил их в глаза дракона.

– Итак, доктор Мартин?

У него была манера говорить отрывисто, резко, торопливо. Однако в голосе звучало дружелюбие. Этот человек жил, не расслабляясь ни на миг. Он привык к постоянному напряжению, как пловец – к бурным водам реки.

Мартин повел рукой с бокалом: медленное, продуманное движение.

– Я хочу, чтобы вы кое-что увидели, прежде чем мы начнем разговор. У меня было две причины пригласить вас именно сюда. Первая – то, что я не слишком рискую встретить здесь знакомых, а у меня есть причины быть осторожным, как вы понимаете. Если доктор Каско узнает, что я говорил с вами, и на какую тему… – Мартин облизал пересохшие губы. – Мне не стыдно признаться, что я боюсь этого человека. Он – параноидальный тип, способный на все. Но об этом позже.

Вторая причина, почему мы здесь, – это человек, который приходит сюда каждый вечер. Его зовут Эрнест Фокс. Он работает машинистом – когда работает. Вот он у стойки бара. Крупный мужчина в коротком пиджаке. Видите?

Собеседник Мартина бросил быстрый взгляд в сторону бара, не поворачивая головы.

– Вижу. Вон та пьяная морда?

– Да. Вы правы, он сильно пьян. Думаю, это случится скоро.

– И как они ему еще наливают?

– Погодите минутку, вы все увидите своими глазами, – сказал Мартин.

Эрнест Фокс уже не мог сидеть прямо на высоком табурете у стойки бара. Его качало. Кровь бросилась ему в лицо, а ноздри сильно расширялись при каждом вдохе. Взгляд его сузившихся в щелочки глаз был прикован к соседу слева – потрепанному человечку в мягкой шляпе, которая была ему велика.

Внезапно Фокс выпрямился и обрушил кулак с зажатым в нем стаканом на стойку. Содержимое стакана выплеснулось и растеклось по поверхности маслянистой лужицей. Потрепанный человечек беспокойно взглянул на соседа.

Фокс неторопливо занес кулак для удара.

Собеседник Мартина полуобернулся к бару. Он наблюдал, спокойно и заинтересованно.

Вдруг выражение лица Фокса изменилось – как будто кто-то заговорил с ним. Он уставился на нечто невидимое в ярде от себя, и его занесенная рука медленно опустилась. Похоже было, что он прислушивается к чьим-то словам. Постепенно гнев сполз с его лица, оставив за собой лишь хмурую тень. Фокс что-то пробормотал, глядя вниз, на свои руки. Потом он повернулся к соседу и заговорил – судя по всему, извинялся. Потрепанный человечек махнул рукой: «Забудем», и вернулся к выпивке.

Крупный мужчина тяжело осел на табурет, покачивая головой и бормоча себе под нос. Потом он забрал со стойки сдачу, встал и направился к выходу, двигаясь как механическая игрушка. Его место у бара тотчас занял кто-то другой.

– Это повторяется каждый вечер. Как по часам, – сказал Мартин. – Вот почему они ему наливают. Он никогда не устраивает неприятностей, и никогда не устроит. Отличный посетитель. Безопасный.

Невысокий смуглый мужчина вновь перевел острый вопрошающий взгляд на Мартина.

– Ну и?

– Полтора года назад, – сказал Мартин, – ни в одной забегаловке его и на порог бы не пустили. Его дело в полиции занимало три толстых тома. Ему нравилось напиваться, а когда он напивался, то непременно затевал драку. Каждый раз. Он был неизлечим – даже если бы существовали заведения, где таких лечат. Он и по сей день неизлечим. Он по-прежнему агрессивный маньяк, но больше не причиняет хлопот…

– Я слушаю вас, доктор, я весь внимание. И почему же?

– Потому что теперь у него есть аналог, – сказал Мартин. – В классическом смысле он стал еще большим безумцем, чем прежде. Он испытывает слуховые, зрительные и тактильные галлюцинации – полный и непротиворечивый комплекс ощущений. Вообще-то это прямая путевка в психолечебницу. Хоть они и переполнены, с галлюцинациями на воле разгуливать нечего. Однако, видите ли, галлюцинаторный комплекс был привит ему намеренно, ради блага общества. Теперь он не опасен для окружающих. Его поведение стало общественно приемлемым.

Смуглый мужчина выглядел наполовину раздраженным, наполовину заинтересованным.

– Этот человек что-то видит, – сказал он. – Что именно? И почему оно на него так действует?

– Никто не знает ответа на ваши вопросы, кроме него самого. Возможно, он видит полицейского. Или свою мать, какой он ее запомнил в детстве. Кого-то, кого он боится, и чью власть над собой признает. Подсознание располагает механизмами создания этих ложных образов; мы всего лишь стимулируем его, а остальное происходит без нас. Мы полагаем, что обычно подсознание только предупреждает нашего пациента. В большинстве случаев этого хватает. Слово, сказанное в нужный момент нужным человеком, способно предотвратить девяносто девять преступлений из ста. Но в экстремальных случаях аналог может оказать на пациента и физическое воздействие, которое будет для того реальным. Галлюцинация включает полный комплекс ощущений, как я вам уже сказал.

– Звучит просто прекрасно.

– О да. Намерения-то самые благие, вот только смотря как их осуществить… Через десять лет число больных, содержащихся в психолечебницах, должно сократиться настолько, что мы сможем надеяться на некоторый прогресс в изучении и лечении тех, которые останутся.

– Что-то вроде персонального ангела-хранителя, подогнанного по росту и по размеру, – сказал смуглый мужчина.

– Именно так. Аналог всегда в точности соответствует пациенту, потому что он и есть пациент – скрытая часть его собственной личности, которая вступает в противодействие с его сознательными поступками, когда они переходят установленную нами границу. Даже самый умный человек не в состоянии победить свой аналог, потому что аналог настолько же умен. Даже если человек знает, что подвергся лечению, это ему не поможет, – хотя обычно наши пациенты не знают. Для пациента аналог абсолютно ничем не отличается от реального человека. Но он полностью лишен присущих реальному человеку слабостей.

Собеседник Мартина ухмыльнулся.

– Можно мне завести такого, чтобы удерживал меня от прямолинейности?

Мартин не улыбнулся в ответ.

– Это не так смешно, как вам кажется. Существует вполне реальный шанс, что так и произойдет лет через десять… Если Каско будет продолжать свои действия. Если мне не удастся ему помешать – с вашей помощью.

Высокий черноволосый молодой человек выбрался из пикапа и вошел в гостиничный вестибюль с непринужденным и самодовольным видом. Он не думал о том, что ему предстояло сделать. Его занимали приятные размышления о том, как обставить огромный чердак, который он так удачно снял в Ист-Сайде. Возможно, оба дивана лучше поставить вдоль одной стены, а прямо напротив сделать бар. Или поместить там полотно Кейпхарта, а по обе стороны – легкие кресла?

Маленький вестибюль был пуст, если не считать администратора за крошечной конторкой и лифтера, скучающего возле кабины. Молодой человек уверенно направился вперед.

– Что вам угодно, сэр? – спросил администратор.

– Послушайте, – сказал молодой человек. – Там у вас наверху из окна свесился человек и зовет на помощь. Кажется, ему плохо.

– Что? Показывайте!

Администратор и лифтер вышли следом за ним на улицу. Молодой человек показал на два открытых окна.

– Он был в одном из вон тех двух, на последнем этаже.

– Спасибо, сэр.

– Ага, ну да, – сказал молодой человек, глядя, как двое служащих гостиницы торопятся к лифту.

Когда за ними закрылась дверь, он снова вошел в вестибюль и стал смотреть, как растут цифры на индикаторе лифта. Затем он впервые опустил взгляд на голубой ковер. Ковер был почти новый, как раз подходящего размера, и ничем не закреплен. Молодой человек нагнулся и поднял край ковра.

– Опусти на место, – услышал он голос.

Молодой человек изумленно поднял взгляд. Это был мужчина – тот самый, который вчера остановил его в мебельном магазине. Следит он за ним, что ли?

Молодой человек опустил ковер.

– Мне показалось, что под ковром монетка. Я и подумал…

– Я знаю, что ты подумал, – сказал мужчина. – Проваливай отсюда.

Молодой человек вернулся в пикап и поехал прочь от гостиницы. Он чувствовал неприятный холодок внутри. Что, если это будет случаться каждый раз, как только он захочет что-нибудь взять?..

Смуглый мужчина пристально глянул на Мартина.

– Ладно, доктор. Выкладывайте остальное. Этот доктор Каско, о котором вы все время говорите – он возглавляет Институт, верно? Тот самый парень, который, собственно, и разработал методику?

– Именно так, – сумрачно сказал Мартин.

– И он, судя по вашим словам, параноидальный тип. То есть, вы хотите сказать, что он сумасшедший? И я должен поверить, что безумец способен изобрести такую вещь?

Мартин вздрогнул.

– О нет, он не сумасшедший. Юридически он столь же правомочен, как мы с вами, и даже с медицинской точки зрения его можно назвать лишь психически неуравновешенным, не более того. Параноидальный тип – это значит… ну, если бы такой человек действительно сошел с ума, он стал бы параноиком. Доктор Каско относится именно к такому типу. Кроме того, он ненормально преувеличивает важность собственной персоны и враждебность по отношению к нему других людей. Это опасный человек. Он считает, что только он один прав. Сияющая фигура на вершине пика правоты. И он готов на все – понимаете, на все! – чтобы закрепить это место за собой на веки вечные.

– Например? – спросил смуглый мужчина.

– Институт, – сказал Мартин, – уже сформировал лобби, которое будет проталкивать первую фазу программы на сессии мирового парламента этой осенью. Вот чего они хотят первым делом: для всех граждан, признанных виновными в совершении преступления «в состоянии временного безумия», замена тюрьмы или психбольницы на лечение методом аналогов. Они будут аргументировать это тем, что подлинная задача общества – предотвратить повторное преступление, а не наказывать преступника.

– И будут правы, – заметил смуглый мужчина.

– Разумеется. Затем они потребуют поддержки правительства в стремительном и повсеместном распространении службы аналогов. Цель – вернуть обществу полезных граждан и уменьшить нагрузку на исправительные и лечебные заведения.

– Почему бы и нет?

– О, до сих пор все прекрасно. Если бы на этом дело и кончилось. Только оно не кончится.

Мартин глубоко вдохнул, сплел пальцы и положил руки на стол. Ему все было совершенно ясно, но он понимал, как трудно осознать то, что он говорит, неспециалисту – даже человеку, весьма компетентному в своей собственной области. И все-таки это неизбежно, это произойдет – если только он, Мартин, не помешает.

– Нам просто не повезло, – сказал он, – что это открытие пришлось именно на данный момент истории. Прежде наше общество закрывало глаза на потерю человеческих ресурсов. И только тридцать лет назад, вскоре после войны, эта проблема встала так остро, что на нее больше нельзя было не обращать внимания. С тех пор многое изменилось, а общественное сознание не поспевает за прогрессом. Изменились правила застройки для больших городов. Возникли новые ограничения на скорость транспорта. Понизилось содержание спирта в вине и крепких напитках. И так далее, и тому подобное. Лечение методом аналогов прекрасно вписывается в общую тенденцию.

Предполагается, что эта тенденция достигнет максимума еще лет через десять. И вот тогда Институт будет готов предложить обществу вторую фазу программы. А именно: во-первых, сделать аналоговое лечение с целью профилактики преступлений, включающих насилие, обязательным для всех граждан старше семи лет.

Смуглый мужчина уставился на Мартина.

– Что-о?! И вы думаете, у них это пройдет? В таких масштабах?

– Да. Потому что это полностью устранит угрозу будущей войны и решит большую часть проблем нашей полиции.

Смуглый мужчина присвистнул.

– А дальше что?

– Во-вторых, – сказал Мартин, – обязательная аналоговая прививка против растрат, взяточничества, тайных сговоров и других видов коррупции для всех кандидатов на государственные посты. Это обеспечит устойчивость демократической системы – раз и навсегда.

Смуглый мужчина отложил карандаш, который вертел в пальцах.

– Доктор Мартин, вы меня запутали. Я – сторонник свобод, но должен же найтись способ не дать человечеству истребить себя. Если это лечение действительно дает тот эффект, который вы описали, я не стану возражать, что при этом нарушаются гражданские права. Я хочу прожить свою жизнь, и хочу, чтобы мои внуки тоже спокойно прожили дарованное им время до самого конца. У меня их двое, кстати сказать. Если вы рассказали мне все, если за этим больше ничего не скрывается, то я – «за».

– Лечение методом аналогов – это костыль, – убежденно сказал Мартин. – Это не терапия, оно не вылечивает пациента ни от чего. Наоборот, как я вам уже говорил, оно делает его еще безумнее. Причины его иррационального или антисоциального поведения никуда не исчезают, они только подавляются – на время. Да, они больше не могут вырваться наружу тем же путем: мы перегораживаем стеной этот выход. Но рано или поздно они проявят себя – не одним образом, так другим. Когда запруженная река пробивает себе новое русло, что делает человек?

– Строит новую плотину.

– Вот именно, – сказал Мартин. – А потом? Еще одну, и еще одну, и еще?..

Николас Даут, совершенно трезвый, угрюмо разглядывал каменную глыбу, установленную на козлах за домом со стороны сада. Это был кусок гранита из Новой Англии, на котором в нескольких местах были мелом проставлены отметки.

Камень стоял здесь вот уже восемь месяцев, а Даут ни разу не коснулся его резцом.

Солнце грело спину. Воздух был неподвижен; лишь изредка слабый намек на ветер пошевеливал листву на верхушках деревьев. Даут слышал, как у него за спиной гремят тарелки на кухне, слышал отчетливый голос жены.

Было время, когда в этом камне скрывался образ. Каждый камень хранил в себе потенциальную форму, и когда она проявлялась под резцом, это было так, словно ты всего лишь помогаешь ей родиться на свет.

Даут помнил образ, который он видел запрятанным в этой глыбе. Женщина и ребенок. Женщина стоит на коленях, ребенок – у нее на руках, и она склонилась над ним. Баланс форм придавал образу грацию и одновременно внушительность. В объеме скульптуры было много свободного пространства, и оттого фигуры не казались застывшими. Они двигались, дышали, жили.

Даут помнил образ. Но больше не видел его.

Его правую руку и бок пронзила короткая судорога боли. Словно краткое содержание действия: повернуться, отправиться туда, где стоит виски, встретить стража, который не позволит ему выпить, снова повернуться и уйти. Вся эта последовательность теперь свелась к краткой судороге – что-то вроде нервного тика. Он больше не пил. И даже не пытался выпить. Он мечтал об этом, о да, думал об этом, и чувствовал, как пылает все внутри от неукротимой жажды. Но он больше не пытался выпить, потому что пытаться было бессмысленно.

Даут вновь глянул на нерожденную скульптуру и какое-то мгновение не мог даже вспомнить, что за образ он собирался извлечь из этого камня. Его снова пронзила судорога. Даут почувствовал, как внутри него нарастает чудовищное давление. Нечто, запертое в глубинах его существа, безудержно рвалось на свободу.

Он вперился взглядом в камень и увидел, как его медленно заволакивает серая дымка. И – ничего больше. Пустота.

Даут медленно повернулся к дому. У него подгибались ноги.

– Марта! – позвал он.

Шум переставляемых тарелок на кухне.

Даут неуверенно шагнул вперед, вытянув перед собой руки.

– Марта! – крикнул он. – Я ослеп!

– Поправьте меня, если я не прав, – сказал смуглый мужчина. – Мне кажется, что такого рода неприятности могут произойти только с действительно больными людьми, внутренние побуждения которых к антисоциальным поступкам чересчур сильны. Однако вы считаете, что именно их как раз и стоит подвергать лечению. Обычный, средний человек не испытывает стремления убить, или украсть, или что там еще входит в ваш список. Возможно, раз в жизни он почувствует искушение сделать что-то подобное. Разве ему повредит, если в этот единственный раз его остановят?

– В течение минуты или двух он будет безумен, и это переживание останется с ним, – сказал Мартин. – Но я согласен с вами – если бы этим дело и ограничилось, большого бы вреда не вышло. Большинство в Институте верит вместе с Каско, что на этом все и кончится. Как они ошибаются! Потому что есть еще один пункт, который Институт не включил в программу, но который немедленно придет на ум любому законодателю. Аналоговая прививка против любой попытки свергнуть правительство!

Смуглый мужчина потрясенно молчал.

– А отсюда, – сказал Мартин, – всего один шаг до тирании, которая продлится до конца времен.

На миг нарисованная им самим картина показалась Мартину столь реальной, что он поверил: так и будет, что бы он ни делал. Он увидел призрак доктора Каско – огромный, рыжеволосый, ухмыляющийся призрак, попирающий ногами весь земной шар.

Собеседник Мартина кивнул.

– Вы правы, – сказал он. – Теперь я понял, насколько вы правы. Что я должен сделать?

– Деньги, – сказал Мартин, чувствуя, как постепенно рассасывается владевшее им напряжение. – В настоящий момент у Института едва хватает средств, чтобы вести деятельность в самом незначительном масштабе. Мы расширяемся очень медленно, открывая по одному новому центру в год. Предложите нам денежное пожертвование – облагаемое налогом, не забудьте, – в размере двух миллионов, и мы вцепимся в него обеими руками. Это наживка, а вот и крючок: взамен щедрые дарители попросят привилегию назначить трех членов совета директоров Института. Вы не встретите возражений – если только никто не узнает о моей связи с этим делом, – поскольку три человека в совете не дают дарителям контрольного пакета голосов. Но когда будет решаться судьба второй фазы программы, эти три голоса поддержат мой, и мы победим. Аналоговое лечение – это как эпидемия. Дайте программе несколько лет, и ее уже ничто не остановит. Но если начать действовать сейчас, мы можем убить ее в зародыше.

– Я согласен. Не обещаю добыть вам два миллиона до завтра – но я знаю пару людей, которые не откажут в деньгах, если я расскажу им, какие ставки в игре. Я сделаю все, что в моих силах. Черт подери, я достану вам денег, даже если мне придется их украсть! Можете на меня положиться.

Улыбаясь, Мартин подозвал проходящего мимо официанта.

– Нет-нет, я плачу, – сказал он, предваряя жест смуглого мужчины. – Хотел бы я знать, понимаете ли вы, какой груз сняли с моих плеч?

Мартин расплатился с официантом, и вдвоем с собеседником они вышли в теплую летнюю ночь.

– Кстати, – заметил Мартин, – так сложилось, что у нас есть ответ на один из затронутых вами вопросов. Помните, мы говорили о том, что в случае подлинных маний аналоговое лечение не вполне эффективно – хотя именно там оно особенно нужно? Есть способ обойти трудности, хотя это все равно не превратит обработку пациента методом аналогов в терапию. Костыль – он костыль и есть. Так вот, совсем недавно мы разработали технический прием, при котором аналог возникает не в качестве стража, а в качестве объекта, к которому пациента влечет его мания. Если маньяк стремится убить, он убивает – но не живого человека, а фантом. Таким образом, стремления пациента не подавляются, а реализуются, однако это не приносит вреда окружающим.

– Аналоговое лечение станет великим благом для человечества, – серьезно отозвался смуглый мужчина. – Но, если бы не вы, доктор Мартин, оно обернулось бы ужасным злом. Доброй ночи!

– Доброй ночи! – благодарно ответил Мартин.

Он стоял и смотрел, как его собеседник растворился в толпе, а потом зашагал по тротуару. Прекрасная ночь. И ему больше не нужно торопиться.

Рослый рыжий мужчина вошел как раз когда официант убирал со стола. Официант автоматически принял подобострастную позу. Чутье говорило ему, что посетитель – важная шишка.

– За каким столиком он сидел? Высокий тип в очках, который только что вышел.

Рыжий мужчина показал официанту сложенную купюру, и она перекочевала из руки в руку.

– Вот за этим, – сказал официант. – Вы – его друг?

– Нет. Просто проверяю, как он.

– Ха! – ухмыльнулся официант. – Да уж, за ним не вредно присматривать получше. Видите?

Он показал на два нетронутых бокала со спиртным, которые стояли на столике с противоположной стороны от места, где сидел высокий мужчина.

– Сидел здесь полчаса, взял четыре выпивки, две оставил. И все время разговаривал, как будто с ним еще кто-то есть. Вы его знаете, этого типа? Он псих?

– Да нет, – добродушно сказал доктор Каско. – Его можно бы назвать психически неуравновешенным, но он абсолютно безвреден. Уже безвреден.




2. ГЛАС БОЛЬШИНСТВА


В помещении для прессы на восьмидесятом этаже здания Мирового Парламента творилось нечто неописуемое. Но все затихли, как только вошел крупный рыжеволосый мужчина.

– Вы знаете, чего мы ждем, доктор! – крикнул кто-то. – Не тяните!

– Можете опубликовать следующее, – произнес доктор Каско, чеканя слова. – Принятие сегодня Мировым Парламентом закона о создании универсальной программы аналогового лечения не только глубоко радует меня и моих коллег, но должно стать поводом для ликования каждого гражданина нашей планеты. Этот день знаменует собой начало новой эры человечества – эры зрелости. Мы положили конец войнам, преступлениям, связанным с насилием, заговорам против мира, коррупции государственных чиновников – всему бесчисленному количеству безумий, которые мучили человечество от самого его возникновения. С этого дня начинается истинный прогресс.

Карандаши лихорадочно строчили в блокнотах.

– Что вы собираетесь предпринять следующим шагом, доктор?

Каско усмехнулся.

– Это не для печати.

Поднялся протестующий шум. Рыжий гигант усмехнулся еще шире.

– Не для печати: я провел последние двадцать лет за созданием, образно говоря, блохоловки. Теперь, когда она построена, я намерен проспать тридцать шесть часов и провести следующие двенадцать, возобновляя знакомство со своей женой. Ну а потом – потом мы, наконец, возьмемся за дело по-настоящему.

– Некоторые из нас полагали, – сказала женщина-репортер, – что мистер Чоу из комиссии по гражданским правам заблокирует законопроект об аналоговом лечении на этой сессии и, быть может, даже добьется его отклонения. Есть ли у вас комментарии по этому вопросу?

– Ну и как бы он мог это сделать? – сказал Каско. – Чоу прошел аналоговое лечение шесть лет назад. У него начиналась мания самоубийства. Это тоже не для печати.

После паузы женщина неуверенно спросила:

– Доктор Каско, простите, если я вас неправильно поняла… вы хотите сказать, что в процессе лечения Чоу вы намеренно сделали для него невозможным противиться принятию закона об аналоговом лечении?

– Разумеется, именно так и было, – ответил Каско. – Точно так же, как все вы, находящиеся в этой комнате, получили аналоговую прививку, делающую невозможной разглашение сведений, которые информант просит вас сохранить в тайне. Иначе бы я вам этого не рассказывал. С одной лишь разницей: Чоу не помнит, что с ним делали. Как не помнит никто из пятидесяти с лишним мировых сенаторов, которые обращались к нам по тому или иному поводу. Кстати сказать, все, что вы сейчас услышали, абсолютно и категорически не для печати.

Большинство репортеров рассмеялись. Каско вызывал симпатию, даже помимо воли.

– Цель оправдывает средства – так, доктор? – сказал невысокий человечек в переднем ряду, который не смеялся.

– В данном случае, – серьезно ответил Каско, – это так.

– Джентльмены, – сказал грузный, холеный, хорошо одетый мужчина во главе стола, – теперь, когда мы взаимно представились, вы несомненно сознаете, что здесь собралось весьма необычное общество. В этом зале присутствуют люди, представляющие интересы всех базовых отраслей производства Северной Америки, от пищевой промышленности до производства стали. В сумме наши компании могут одеть мистера Среднего Американского Потребителя, накормить его, развлечь, поддержать его здоровье, обеспечить кров, и продать ему все, что он только пожелает. Мы все заинтересованы в этом потребителе, однако наши интересы не пересекаются. Мы не соперники. В силу этих причин, я полагаю, вы все с большим вниманием выслушаете предложение, которое я сейчас изложу.

Он обвел взглядом два ряда лиц, затем бросил взгляд в свои записи.

– Собственно говоря, я должен сделать еще одно дополнение к тому, что уже сказал. Среди собравшихся здесь нет представителя рекламной промышленности. Причина этого станет вскоре ясна. Моя корпорация, джентльмены, тратит семь миллионов кредитов в год на объявления и рекламу. Я полагаю, что эта статья расходов примерно одинакова у всех. Теперь позвольте задать вам, как представителям своих корпораций, следующий вопрос. Как бы вам понравилось увеличение сбыта вашей продукции и услуг при одновременном падении расходов на рекламу до нуля?

Повинуясь его сигналу, с обеих сторон стола возникло по молодому человеку. Они стали раздавать собравшимся пластиковые подносы. На каждом подносе лежал цветной глянцевый плакатик, исполненный фотополиграфическим способом, изображающий мужчину и женщину под золотым рогом изобилия, из которого в их протянутые ладони сыпался дождь драгоценностей, крошечных автомобильчиков, окороков, красочных упаковок с пищей и меховых шуб. Надпись гласила:

«КРУГЛЫЙ ГОД – БЕСПЛАТНО!»

– Вот, – сказал через минуту грузный председатель собрания, – та реклама, которая положит конец всякой рекламе. Обратите внимание на текст под рисунком. Как видите, здесь фигурируют фирменные названия товаров и услуг каждой из корпораций и ассоциаций, представители которых присутствуют в этом зале. Для некоторых корпораций упомянуто одно название, для других – два или три. Это было сделано, чтобы в каждом случае представить пять процентов валового дохода корпорации за год. Вы также увидите, что общая стоимость бесплатных товаров и услуг составляет столько же: пять процентов стоимости всего того, что по необходимости или по желанию приобретает за год Средний Американский Потребитель. Другими словами, каждая корпорация вначале понесет потери в размере пяти процентов своей продукции – чтобы заставить потребителя покупать ВСЕ ее продукты, полностью обойдя конкурентов. Взгляните…

Около стола вновь появились ассистенты и раздали всем стопки документов.

– Вот таблица предварительной оценки выгод и потерь от данного предложения в расчете на десять миллионов глав семейств в первый год. Я полагаю, что любая из представленных здесь корпораций способна покрыть дефицит первого года из своих резервов капитала.

Он замолчал, и тут в зале впервые прозвучал чей-то голос, кроме голоса председателя.

– Мне кажется, – сказал пожилой мужчина с вытянутым лицом, – что это будет квалифицировано как ассоциация, ограничивающая свободу торговли, мистер Дин.

– Наш юридический отдел очень тщательно проработал данный вопрос, мистер Хойл, и они заверили меня, что такая программа вполне законна. Наши корпорации будут связаны друг с другом исключительно ради реализации проекта. Не будет ни слияния капитала, ни общего директората, вообще ничего подобного. Кроме того, мы никому не будем навязывать бесплатные товары и услуги насильно. По сути, наши действия сведутся к следующему: если покупатель приобретет у нас большое количество товара, мы предоставим ему кое-что бесплатно, в качестве премии. Клиент лишь должен будет подписать контракт – ну, и пройти аналоговую обработку. Контракт подписывается на пять лет, и в конце этого срока должен быть возобновлен. А вот аналоговая обработка действует раз и навсегда.

На лицах собравшихся джентльменов появились улыбки. Особые улыбки, которые можно увидеть либо за покерным столом, либо за столом заседаний.

– Есть другой, более важный вопрос, – сказал краснолицый мужчина с седыми усами щеточкой. – Как вы намерены получить доступ к средствам аналоговой обработки? По-моему, они все принадлежат правительству.

– Ошибаетесь, полковник, – сказал председатель. – Институт психиатрии доктора Каско – это частная некоммерческая организация, имеющая лицензию и получающая субсидии от правительства. Использование средств аналоговой обработки контролируется законом. Однако, вот интересный факт: любой гражданин может за плату подвергнуться лечению методом аналогов с целью профилактики действий, которые он не хотел бы совершать. Это, разумеется, помимо тех случаев, когда аналоговая обработка и так обязательна по закону. Джентльмены…

Он театрально развел руки.

– Я чересчур уважаю вашу проницательность, чтобы разжевывать очевидное. Позвольте, я скажу грубо и откровенно. Если этого не сделаем мы, нас опередят. Вот как обстоят дела, джентльмены.




3. ПОКУПАТЕЛЬ ВСЕГДА НЕПРАВ


Раздевалка младших помощников продавцов третьего уровня девятого блока в Магазине города Гленбрук – это местечко из тех, которые новички видят по ночам в кошмарных снах. Вдоль одной стены тянутся кабинки с душами, противоположную стену занимает ряд одинаковых открытых шкафчиков для одежды. Посредине комнаты – холодные металлические скамейки. Лампы едва светят, пыль с них не вытирали годами. Воздух пропитан неистребимым запахом пота.

Этот жуткий курятник битком набит молодыми людьми, большинство из которых – потребители по происхождению и недалеко ушли от этой категории по образованию. Их здесь тридцать человек, а кажется – сто. Одни полностью одеты, другие переодеваются, закутавшись в специальные мешки, третьи моются в душе, задернув занавески. И все они одновременно говорят, кричат, смеются, – общительные и шумные, как стая обезьян.

В душе несколько старожилов мучают последнего из новоприбывших на традиционный манер. Новичок, чахлый и бледный юнец по фамилии Вилкинс, завывает в душевой кабинке. Его впустили туда, а потом стали то отдергивать, то задергивать занавеску. Вилкинс боится снять свой мешок для переодевания, и с каждой минутой все больше боится опоздать на рабочее место. Завывания его становятся все громче.

Высокий и худой Артур Басс, мпп 2/C, вполуха слушал, что там происходит, привычно одеваясь под мешком. Он был благодарен Вилкинсу. Есть шанс, что Элдридж, Янкович и остальные так увлекутся новичком, что про него и не вспомнят.

Элдридж и Янкович были заводилами в группе младших помощников продавцов третьего уровня девятого блока. Старожилы, обоим уже за тридцать, впереди их не ждет ничего, только перевод в хозяйственную службу по возрасту. Басс был их излюбленной мишенью для насмешек. То ли их раздражали его рост и худоба (Элдридж и Янкович были одинаково приземисты, с волосатыми руками и ногами), то ли его неизменная серьезность, обдуманность речи, или просто то, что Басс в отличие от них мог рассчитывать на продвижение по службе – как бы то ни было, они с самого начала невзлюбили Артура и не упускали случая поиздеваться над ним.

Что ж, на пути к головокружительным высотам должности старшего продавца приходится терпеть и не такое. Басс терпеливо сносил насмешки. Однако на днях Янкович встретил его на улице, когда Артур провожал домой из Булочной Глорию.

Закончив сложную процедуру одевания, Артур снял мешок, аккуратно свернул его и положил на место в шкафчике. Затем набросил на плечи епитрахиль, расправил ее и посмотрел на часы. Как обычно, он управился раньше времени. Оставалось еще несколько минут до звонка.

Басс прислушался. Вопли бедняги Вилкинса прекратились – упал в обморок, надо полагать. Ну и работничков нынче присылают!

Как и следовало ждать, Янкович отправился на поиски новой жертвы. Он протолкался через всю комнату к Бассу с идиотской ухмылкой на мясистом лице. Вокруг Артура тотчас сомкнулось кольцо зрителей.

– Мой голубок! – противным голосом проревел Янкович и мерзко захихикал.

– Вы ко мне обращаетесь, мистер Янкович?

– Да, к тебе, мой голубок! – пропел Янкович деланным фальцетом.

Младшие помощники продавцов радостно заржали. Янкович придвинулся к Бассу поближе, скорчил умильную рожу и громко чмокнул губами, изображая поцелуй. Волна хохота снова прокатилась по комнате. Янкович, Элдридж и еще несколько старших мпп имели жен. Остальные, как и Басс, были холостяками и, конечно же, никогда в жизни не целовали женщину.

– И это еще не все, – сказал Янкович, ухмыляясь зрителям.

Он сложил руки на груди, выпучил глаза и втянул щеки, как только мог. Младшие помощники продавцов схватились за бока от хохота.

Артура попеременно бросало то в жар, то в холод. Он понимал, что глупо обращать внимание на такую обезьяну, как Янкович, но ничего не мог с собой поделать. Сама грубость имитации делала ее еще обиднее. Неужели другие люди действительно видят его таким?

Кривляясь, Янкович выдавил сквозь сложенные бантиком губы:

– Ву вуйдите зу меня зумуж, Глурия? Вуйдите зу меня?

Артур вздрогнул от неожиданности и почти физической боли.

– Глория! – выкрикнул он. – Гло-ория!

И как только Янкович разузнал ее имя? Должно быть, крутился около Булочной и вынюхивал все свое свободное время…

– Что-нибудь не так, голубок? – издевался Янкович. – Да ты никак боишься жениться, а? Ну-ка, расскажи нам, чего ты боишься?

Какая-то извращенная часть ума Артура внезапно подбросила ему картинку: жена Янковича. Басс мельком видел ее с Янковичем в прошлом году на демонстрации в День Основателя. Коренастая, с тусклыми глазками на волосатой обезьяньей морде. Еще более отвратительное животное, чем сам Янкович.

«Семьдесят три-ноль-восемь-восемь», – подумал Артур.

Это и был его ответ, прекрасный ответ на вопрос мучителя. 73088 – таков код секции одежды для женщин с чересчур длинными руками.

Артур покатал ответ на языке, ощутил его губами.

– Ну, что ты нам скажешь, голубок?

– Брак – это священный институт, – пробормотал Басс пересохшим ртом.

По кольцу зрителей пронесся презрительный шепоток. В раздевалке мпп У3 – Б9 благочестивые манеры котировались – ниже некуда.

Прозвенел звонок, созывающий всех по местам. Проталкиваясь в коридор вместе с остальными, Басс обнаружил, что повторяет в уме: «Семьдесят три-ноль-восемь-восемь, обезьянья морда… семьдесят три-ноль-восемь-восемь!» Как будто озорной бесенок сидел у него в голове и нашептывал на ухо. Бесенок, с которым Артур был хорошо знаком. Он появлялся в самые неожиданные и неподходящие моменты и подсказывал такое, чему Артур и сам не мог поверить, глядя на свое серьезное лицо в зеркале. Если бы только он мог позволить себе высказать вслух хоть что-нибудь из подобных мыслей, хоть сотую долю того, что сходит с рук Янковичу – о, роли в раздевалке поменялись бы очень быстро…

Но что Артур мог поделать? Неуважение к вышестоящему – это грех. Путь добродетели – путь к успеху. Кто поступает правильно, тот дважды благословен.

Из всех работников У3, и даже всего Б9, и даже Магазина города Гленбрук в целом, Артур Басс лучше всех сознавал глубину адской Бездны, стерегущей человека в ожидании неосторожного шага.

Внутри многослойной оболочки, состоящей из двух тонких нижних рубашек, рубашки, куртки, камзола и утяжеленной епитрахили, тело Артура немилосердно чесалось.

По ребрам стекал пот, щекоча то место, где чесалось сильнее всего, и делая пытку особенно изощренной. Артур сцепил зубы и уставился поверх шляп воскресной толпы покупателей. Под бдительным взором старшего продавца Леджетта Басс не смел не только почесаться, но даже поежиться или сменить выражение лица.

Леджетт заканчивал работать с очередной покупательницей. Артур набрал на своем аппарате стоимость последней покупки, просуммировал итог, оторвал чек со списком покупок и подал покупательнице вместе с ее кредитной карточкой.

Покупательница, ссохшаяся желтушная особа, протянула было руку за карточкой, но голос Леджетта остановил ее.

– Вы еще можете внести изменения в список ваших покупок, мадам. Этот свитер, – он показал на экране у себя за спиной, – вполне приемлем, уверяю вас, однако вот этот – (тридцать семь-ноль-девять-пять, Басс, быстро) – гарантированно износится вдвое быстрее.

Артур облился горячим потом, но был доволен, потому что опять совладал со своим бесенком. Тот только что подбивал его набрать код секции для женщин атлетического сложения – просто посмотреть, что из этого выйдет. А все-таки Артур сумел ввести в аппарат правильный номер, как раз когда Леджетт заканчивал фразу.

Покупательница робко уставилась на ярко-розовое одеяние из непрочной даже на вид ткани и пробормотала что-то почти неслышно.

– Значит, берете, – сказал Леджетт. – Я так и думал. Вы – благочестивая женщина, истинно почитающая Магазин. Вы не хотите, чтобы соседи говорили, что вы копите деньги. Басс, прошу вас…

– Нет, – сказала покупательница чуть громче.

При словах «копите деньги» ее передернуло, как того и добивался Леджетт, и на увядших щеках выступила краска стыда. Однако во взгляде было упрямство.

– Я не могу, продавец. Просто не могу. Мне нужно платить за стиральную машину, и за дом, да еще муж повредил себе спину и уже месяц как лежит. Я не могу, вот и все.

Леджетту удалось добиться убийственной улыбки, лишь слегка приподняв губу, так что стали видны кончики по-кроличьи длинных резцов.

– Я все прекрасно понимаю, мадам. Можете не оправдываться.

Он смерил женщину холодным взглядом и перевел его на очередного покупателя.

– Следующий!

Совершенно уничтоженная, женщина повернулась уходить, позабыв про карточку и чек. Артуру пришлось перегнуться через перила кафедры и насильно всунуть их ей в руку. Воспользовавшись тем, что епитрахиль и камзол оттопырились, когда он наклонился, Артур запустил свободную руку под одежду и быстро провел ногтями по ребрам – раз, другой, – и только потом выпрямился.

Райское наслаждение!

Следующим покупателем оказался полный мужчина в простом нестеганом камзоле и брюках. На руках у него было всего с полдюжины браслетов. Сопя, он взобрался на помост под кафедрой. С ним был круглолицый мальчик лет одиннадцати, одетый в блузу и штаны до колен – такие маленькие и тесные, что он едва мог двигаться.

– За прогресс, продавец! – пропыхтел толстяк. – Вот мой парнишка Том, пришел получить свой первый взрослый костюм.

– За прогресс. Да уж, давно пора, – ледяным тоном отозвался Леджетт. – Сколько мальчику лет?

– Всего десять, продавец. Он крупный для своего возраста.

– Когда ему исполнилось десять?

– Недавно, продавец, совсем недавно.

– Я спросил, когда?!

Толстяк моргнул.

– Пару недель назад, продавец. Я привел его к вам сразу, как только смог, продавец. Клянусь!

Леджетт с отвращением фыркнул и бросил в сторону Артура:

– Семнадцать-восемьдесят-ноль-один.

Басс, хорошо изучивший своего начальника, набрал код едва ли не раньше, чем Леджетт назвал его. На экране появился самый дорогой комплект одежды для мальчика из имеющихся в Магазине. Ткань быстро протиралась до дыр, краска немедленно линяла, швы прошли специальную обработку, чтобы через четыре месяца нитки разлезлись, и одежда превратилась в бесполезные тряпки.

Леджетт молча взирал на покупателя, ожидая, осмелится ли тот возражать.

Покупатель прочел цену и облизал пересохшие губы.

– Да, продавец, – с убитым видом сказал он. – Это нам подойдет.

Басс ввел данные в аппарат.

– Девяносто один-два-семь-три, – сказал Леджетт.

Это были верхние рубашки, такого же качества, в количестве пяти штук. За ними последовали нижние рубашки, десять штук. Затем подштанники; носки; шейные платки; туфли.

– Пойдем, Том, – наконец утомленно сказал толстяк. – За прогресс, продавец.

– Минутку, – остановил его Леджетт.

Он перегнулся через перила кафедры и с внезапным интересом принялся разглядывать малиновую верхнюю рубашку толстяка.

– Ваша рубашка выгорела, мистер, – сказал он. – Вам не мешает купить дюжину новых. (Пятьдесят три-один-ноль-девять, Басс).

– Простите меня, продавец. В следующий раз, если можно. Я так много купил для сына, что у меня не осталось денег на себя.

Леджетт поднял бровь.

– Вы меня удивляете, – сказал он. – Басс, сколько кредитов на счету этого человека?

Артур пробежал пальцами по клавишам.

– Сто девяносто целых тридцать пять сотых, продавец Леджетт.

Леджетт обратил суровый взор на покупателя, топчущегося под кафедрой.

– Мне послышалось, что вы сказали «ничего не осталось»?

– Две сотни разрешаются законом, – сказал толстяк. У него дрожал подбородок. – И еще даже не конец месяца. Я знаю свои права, вам меня не запугать. Эти деньги нужны мне на другие расходы. Пойдем, Том.

Толпа покупателей разгневанно зашумела. Не поворачивая головы, Артур краем глаза наблюдал, как толстяк и его сын спускаются с помоста под злобными взглядами остальных.

И они вполне заслужили такое отношение, напомнил себе Артур. Одно только то, что и отец, и сын были толстяками, бросало вызов обществу. Жирные, трясущиеся подбородки; шеи, нависающие складками над воротниками; разбухшие ноги. Как можно довести себя до такого состояния на предписанной правилами диете? Они что, считают себя акционерами? Или администраторами?

Леджетт молчал, сложив руки на груди поверх своей красной с серебром епитрахили и глядя на покупателей сверху вниз из-под полуприкрытых век. Артур видел, как в первых рядах толпы то тут, то там кто-то делает рывок вперед, покраснев от гнева и занося кулак… Но тут же возвращается на место и склоняет голову, внимая ангельским голосам, которые слышны ему одному. Забавно, подумал Артур, в скверные старые времена это вылилось бы во всеобщую свалку.

У подножия помоста толстяк обернулся.

– Я знаю свои права, – сказал он рассерженно, и протянул руку с пальцами как сардельки. – Отдайте мою карточку.

Артур не пошевелился, ожидая.

Леджетт произнес бесстрастным тоном:

– Возможно, вы и знаете свои права, мистер. Но вы до сих пор не выучили свои обязанности. Итак, я предлагаю вам выбор. Либо вы с сыном и его свидетельством о рождении отправитесь в Расходовый суд и объясните судьям, почему вы не купили для него взрослый костюм немедленно, как это полагается, а ждали до тех пор, пока последняя детская одежда не перестала на него налазить. Либо вы сделаете еще одну покупку ради спасения вашей души. Ну? (Одиннадцать-пять-два-шесть, Басс).

Образец, появившийся на экране, представлял собой мужской костюм из многослойной черной кисеи, со шляпой, украшенной индюшачьими перьями, и высокими сандалиями в побрякушках. Это был карнавальный наряд, предназначенный быть надетым один раз по случаю праздника, а потом превратиться в лохмотья. Он стоил 190, 50 кредитов.

– Да здравствует старина Леджетт! – выкрикнул кто-то.

Люди засмеялись; потом захохотали. Леджетт даже не улыбнулся. Он смотрел вниз, на толстяка, с выражением легкой скуки и отвращения. Толстяк, весь багровый от унижения, воздел сжатые в кулаки руки к трясущемуся подбородку, и вновь опустил их. Слезы ярости покатились у него из глаз, и толпа встретила их оглушительным хохотом.

– Да чтоб ты умер от хворобы, пожираемый грехом грязный сын собаки! – взревел толстяк.

Смех смолк. Толпа в ужасе отшатнулась от него. В тяжелой тишине негромкий голос Леджетта прозвучал подобно грому:

– Одержимый!

Рука продавца упала на панель управления. Жуткий вой сирены заглушил панические вопли толпы, отхлынувшей от демона. Лицо толстяка стало белее мела. Он съежился на месте, продолжая сжимать кулаки. Круглолицый мальчик открыл рот в неслышном крике.

Затем толпа раскололась надвое. Появились три внушающие ужас фигуры в черном, с газовыми трубками в руках – и молнии шли за ними по пятам.

Артур автоматически отвернулся. Последнее, что он увидел, было бледное лицо толстяка, запрокинутое в немом отчаянии, между двух спин в черной униформе. Одержимого унесли.

Прошло несколько минут, и люди стали возвращаться на прежние места, негромко переговариваясь. Охранники и заключенные покинули зал. Когда Артур вновь обернулся к залу, он увидел, что кафедра над ним пуста. Леджетт отправился доложить о происшествии Охране.

В нескольких местах в толпе образовалось замешательство – надо полагать, там кто-то был сбит с ног или упал в обморок. Появился медик в белом одеянии, обошел зал и убрался восвояси. Через пару минут он вернулся с двумя помощниками и каталкой скорой помощи. Вокруг каталки возник временный водоворот, затем тела были погружены, и каталку увезли. Голоса людей слились в ровный громкий гул.

В задних рядах кто-то затянул гимн. Другие подхватили его, и какое-то время он соревновался с шумом толпы, но в конце концов заглох. Через обе двери в зал продолжали вливаться люди. Медленное движение мимо кафедры постепенно прекратилось – больше некуда было стать.

Артур стоял, выпрямившись, и старался не показать владевшего им возбуждения. Он впервые в жизни видел одержимого демоном, хотя в новостях почти каждый день сообщалось о подобных случаях. Для него, как и для покупателей, услышать, как человек проклял продавца – и знать, что если бы демон в нем не победил ангела-хранителя, он бы не смог вымолвить ни слова из этой анафемы, как не смог бы убить, – было все равно, что заглянуть в Бездну.

Только, в отличие от остальных, Артур стоял ближе к ней. Всех покупателей приводили в Магазин для конфирмации в возрасте семи лет. И второй раз – в десять. То же было и с Артуром. Все покупатели подвергались обработке при помощи священных машин. То же было и с Артуром. Каждый покупатель получил ангела-хранителя, который будет руководить им всю жизнь. И только Артур – нет.

Это был главный факт его жизни, о котором он не мог рассказать никому, но сам не смел забыть ни на секунду. Каким-то образом случилось так, что машины, которые успешно обрабатывали всех остальных, ничего не сделали с ним. Но в самом ли деле он один такой? Существуют ли другие люди, которые только делают вид, что у них есть ангел-хранитель? Может быть, кто-то из них сейчас здесь, недалеко от Артура?

До сих пор его внутренняя свобода обходилась Артуру дороже, чем она того стоила. Отвратительное сокровище, которое он должен хранить в тайне до тех пор, пока… пока однажды он не поднимется до ранга администратора, или даже младшего акционера… теоретически это возможно…

Но сейчас Артур безумно хотел знать одну-единственную вещь.

Был ли толстый потребитель таким же человеком, как Артур, и просто выдал себя в порыве гнева?

Или демоны существуют на самом деле?

В задней стене кафедры отворилась дверь, и вошел Леджетт. В зале, от помоста под кафедрой до самых дальних уголков, легла тишина.

То, что случилось, знал Артур, было прекрасным поводом для импровизированной службы. Покупатели ожидали церемонии. По меньшей мере половина присутствующих набежала в зал именно ради нее.

И потому Артур почувствовал прилив восхищения, когда Леджетт обвел взглядом первые ряды толпы и сухо произнес:

– Следующий!

Его поступок произвел больше впечатления, чем двухчасовая речь. Происшествие само сказало свою историю, свою мораль; ничего не нужно было добавлять.

Теперь все коды, которые набирал Артур, обозначали товары первой группы качества: ни один предмет одежды из их числа не удастся надеть больше пяти раз. Снова и снова ему приходилось сообщать, что на кредитной карточке ошеломленного покупателя – отрицательная сумма. К середине дня Артур осознал, что Леджетт вершит продажу на сумму, которой еще не бывало в истории отдела готовой одежды.

В три часа пополудни, когда зал все еще был на три четверти полон, Леджетт вдруг прервал работу с покупателем и хрипло сказал:

– Басс!

– Слушаю, продавец Леджетт.

К изумлению Артура, Леджетт повернулся, открыл дверь в задней стене кафедры, и вышел в коридор. Артур последовал за ним.

Леджетт ждал его в двух шагах. Артур закрыл дверь.

– Басс, – холодно сказал Продавец, – вам приказано явиться в кабинет менеджера персонала Вутена, блок восемнадцать, уровень пять, в три тридцать ровно. Сейчас три часа. Прежде чем вы отправитесь туда, я хочу вам сказать – поскольку, возможно, мне больше не представится такой возможности, – что выше поведение сегодня было неописуемым. Только за последний час мне пришлось пять раз ждать, пока вы наберете код. Вы еле двигались. Вы шаркали ногами. Вы позволили себе ПОЧЕСАТЬСЯ, когда думали, что я вас не вижу.

– Продавец, я прошу прошения, – сказал Артур, быстро оправившись от испуга. – Дело в том, что…

– Я не желаю слушать ваши оправдания, Басс, – сказал Леджетт. – Выслушайте меня внимательно. Если вы все еще собираетесь когда-нибудь стать продавцом – хотя вы в высшей степени не подходите для этого сана – советую вам запомнить следующее. Продавец есть наместник президента Магазина, который есть наместник администратора района, и так далее, по неразрывной цепи власти, до самого председателя. Продавец должен быть живым символом достоинства и прямоты, должен вдохновлять остальных, чтобы они следовали стезей добродетели, насколько позволяют их способности. Являть собой пример, а не чесаться, как обезьяна! – Он резко повернулся. – За прогресс, Басс.

– За прогресс, – ответил Артур и проводил взглядом спину Леджетта, исчезающую в двери.

Задумчиво насвистывая себе под нос, Басс направился по коридору в раздевалку. Комната была пуста. Длинный ряд открытых шкафчиков показался ему рядом отверстых пастей. Стало неуютно. Артур снял епитрахиль и скуфью, свернул их и положил на место. Расправил камзол, надел шляпу, сумку-пояс, браслеты и кольца. Затем, успешно одолев искушение завязать узлами одежду Янковича, Артур покинул раздевалку, прошел по длинному коридору, в котором гуляло эхо, и вышел на лестницу.

Двумя уровнями ниже он перешел по пандусу в главный зал девятого блока и занял место на бегущей дорожке, которая двигалась в северном направлении. Людей на дорожке было немного. В это время дня мало кто приходил в Магазин – из опасения напрасно потратить время, даже не пробившись к продавцу. Надо было вовремя управиться с воскресным обедом, чтобы не опоздать в Магазин на вечернюю службу… Артур спохватился. Типичные мысли потребителя – с чего бы вдруг? Нет уж. Какие бы трудности и опасности ни ждали его впереди, к прошлому он не вернется.

Артур вовсе не задумывался над этим специально, знание пришло само. Как будто Артур все время знал, что рано или поздно его уволят из Магазина. Насвистывая неслышно, но весело, он сошел с бегущей дорожки и стал подниматься по лестнице вверх.

– Басс.

Секретарша в серовато-коричневом одеянии, с бледным лицом и такими же волосами, слившимися в одно смутное пятно, проронила единственный слог его фамилии, и рот ее захлопнулся, как мышеловка. Близорукие глаза смотрели не на Артура, и даже не сквозь него, а куда-то в невообразимые, немыслимые дали, лежащие за его спиной.

За те полчаса, что Артур ожидал здесь, секретарша дважды вставала и подходила к окну, ведущему прямо в шахту воздуховода. Она поднимала руку, чтобы открыть окно, замирала и долго слушала неслышимый голос, прежде чем механически вернуться на место.

Явный суицидальный тип. В скверные старые времена она бы выбросилась из окна.

Внутренний офис был отделан панелями белого дуба и черного дерева. Напротив двери, в которую вошел Артур, располагался стол, а за ним – три высоких решетчатых окна, сквозь которые были видны залитые солнцем холмы Гленбрука. По обе стороны окон свисали шторы из зеленой с серебром камчатной ткани. На стенах были развешены обычные изречения в рамках черного дерева:

«ПОКУПАТЕЛЬ ВСЕГДА НЕПРАВ»

«СКУПОСТЬ – КОРЕНЬ ВСЕХ ГРЕХОВ»

«УНИЖЕНИЕ ПОКУПАТЕЛЯ – ЛУЧШАЯ РЕКЛАМА»

«КУПИТЕ – СНОСИТЕ – ИЗРАСХОДУЙТЕ – КУПИТЕ СНОВА»

За столом находились двое мужчин. Один, с круглым румяным лицом херувима и жесткими раскосыми глазами, был одет в черное с белой каймой одеяние менеджера. Это должен был быть Вутен. Однако он не сидел за столом, а стоял рядом, опершись о столешницу ладонями. Худощавый седой старик, который занял его кресло, носил алые кружева и оборки архидепутата.

– Это Басс, ваше превосходительство, – сказал мужчина в черном. – Басс, я – менеджер Вутен. Это – архидепутат Лодермилк, который хочет задать тебе несколько вопросов.

– За прогресс, ваше превосходительство, ваша милость, – сказал Артур.

– За прогресс, – ответил Лодермилк неожиданно приятным голосом. – Садись, Басс. Ну-ка, посмотрим…

Он приподнял страницу, на которой была открыта лежащая перед ним папка, заглянул на следующую, и вернулся к первой странице.

– Тебе двадцать один год, – сказал он. – Карие глаза, черные волосы, худощавого телосложения, шрамов и особых примет нет. Отец и мать – оба потребители; мать умерла. Что ж, происхождение самое обычное: это столь же часто бывает хорошо, сколь и плохо. Из родившихся в семье детей выжили три брата и две сестры. Очень неплохо. Ладно. Теперь, Басс, расскажи мне что-нибудь о себе. Не эту статистику, – Лодермилк закрыл папку и положил на нее руки, – а что-то, что имеет для тебя значение. Что ты любишь и чего не любишь. Что ты думаешь о разных вещах.

Он устремил на Артура взгляд, исполненный пристального интереса. Артур откашлялся. Ну же, давай, подбодрил он себя. Процедура очень-то похожа на увольнение – но что она значит, во имя всего святого?

– Мне нравятся многие вещи, ваше превосходительство. Я люблю свою работу. То есть, любил…

Лодермилк кивнул, улыбаясь и одобрительно щурясь.

– Что еще? Чем ты занят, когда не работаешь в Магазине?

– Я занимаюсь в Университете, четыре часа в день…

– Да, верно, здесь это написано. Что ты изучаешь?

– Обычный курс, ваше превосходительство. У меня нет разрешения на другие. Торговая история, логика, риторика, философия, священная экономика и психология потребителя.

– Какой предмет тебе больше нравится?

Артур тщетно пытался понять, к чему он ведет.

– Ну, они все интересные, ваше превосходительство. Но, по-моему, экономика и психология лучше остальных.

Лодермилк кивнул.

– Научные склонности, – сказал он. – Да. Твой декан сказал, что ты – один из лучших студентов по этим двум предметам, хотя несколько отстаешь по риторике и философии. Вполне понятно. Да, Басс, мне кажется, что ты не создан быть продавцом.

Он пожевал губу, барабаня длинным средним пальцем с изысканным маникюром по крышке стола. Артур с трудом проглотил слюну.

– Теперь, Басс, скажи мне кое-что еще, – снова заговорил Лодермилк. – Если бы тебе представилась возможность изучать другие предметы, которых нет в обычном курсе, ты был бы рад? Чувствуешь ли ты в себе призвание? Хотел бы, чтобы это стало твоей профессией?

На несколько мгновений Артур забыл дышать. Изучать таинства – неужели Лодермилк говорит об этом? – стать светским доктором наук или даже дьяконом в Магазине, для начала… Да он был отдал за это все, что угодно!

– Физика, – сказал Лодермилк. – Электроника. Вот о каких вещах я говорю. Не торопись отвечать, подумай.

– Я желал бы этого больше всего на свете, ваше превосходительство, – сказал Артур.

– Хорошо. Хорошо. Я так и думал. Что ж, теперь пора объяснять, к чему наш разговор. Каждый год в это время, Басс, учебные заведения с ограниченным поступлением набирают новый курс. Вот зачем я здесь. Мы обычно ищем кандидатуры среди молодых людей, стремящихся стать продавцами или другими торговыми чинами, поскольку люди, подходящие нам по типу, обычно приходят служить в Магазин по своей инициативе. Я ищу студентов для колледжа священных наук Торгового университета Пасадены. Это четырехлетний курс, который дает звание доктора священных наук. Как правило, выпускники сразу получают место младшего помощника дьякона. Позволь сразу же охладить твой энтузиазм – это долгий и трудный курс. Есть и другие неудобства. Студент не должен покидать студенческого городка в течение всех четырех лет. То же самое касается и его жены, если он женится. Ни студент, ни его жена до самого выпуска не увидят ни одного человека, не связанного с колледжем – если, конечно, он сумеет доучиться до выпуска. Не всем удается. А после окончания колледжа, вернувшись в мир, выпускник обнаруживает, что потерял связи с людьми той среды, в которой существовал раньше. Даже со своей семьей. Так что, предупреждаю тебя, ты должен отнестись серьезно к принятию решения.

– Я понимаю, ваше превосходительство.

– Хорошо. Просто прекрасно. Теперь еще один момент… – Лодермилк перелистал страницы досье, внимательно прочел какую-то запись на последней странице, и захлопнул папку. – Скажи мне Басс, в каких ты отношениях со своим ангелом-хранителем?

Артур почувствовал внутри растущее напряжение. Теперь – осторожно!

– Я… я много лет не видел его, ваше превосходительство.

– Хм. Да. Ну что ж, этого не нужно стыдиться, Басс. Ты принадлежишь к типу людей с наследственно стабильной психикой. Это нечасто встречается, но твоей карьере помешать не должно. Напротив. Могу сказать тебе по секрету, что мы особенно ценим студентов твоего типа. Они делают большие успехи в закрытых науках. Хорошо…

Архидепутат наклонился, поднял что-то с пола и осторожно поставил на стол перед собой. Предмет имел форму продолговатого ящика высотой в фут, и был накрыт желтым платком.

– Встань, Басс. Подойди ближе. Вот так. А теперь не пугайся. Делай то, что я тебе скажу, и все будет хорошо.

Без предупреждения Лодермилк сдернул желтый платок.

Ящик был без передней стенки. Внутри, на фоне покрытого черной эмалью металла, ярко выделялся красный пластиковый пакет с желтой этикеткой:

МАРМОНСКИЙ САМЫЙ ЛУЧШИЙ

ИЗЮМ БЕЗ КОСТОЧЕК

1 фунт – – 0, 45 кредитов

Но в верхнем правом углу вместо маркировки «ОП», что означало «продукты общего потребления», была начертана непристойность: желтый кружок с черной пометкой Е/Т внутри.

– Возьми его! – резко сказал Архидепутат.

Артуру вдруг показалось, что голова у него огромная и легкая, как воздушный шар. Особенно распухли язык и губы, словно кто-то вмиг накачал их воздухом изнутри. Артур позволил себе качнуться в нерешительности.

– Возьми!

Артур протянул руку к красному пакету. Между его пальцами и запретной вещью остался дюйм… полдюйма…

Ничего не случилось. Ничего и не случится. Последняя слабая надежда Артура исчезла – у него по-прежнему не было ангела. Ему придется симулировать…

Артур хрипло вскрикнул и отдернул руку.

Он сжался в комок на полу, закрыв руками лицо.

– Нет! – взмолился он. – Я не буду. Я больше никогда не буду!

– Ну ладно, сынок, ладно. Все в порядке.

Участливые руки поднимали его с пола. Артур нашарил позади себя стул и рухнул на него, уронив лицо в ладони.

– Отдышись, приди в себя.

Артур прерывисто вздохнул и выпрямился. Очень неприятное переживание. Часть его оставалась бесстрастной и наблюдала, но остальным своим существом Артур действительно был готов увидеть гневного ангела с огненным мечом…

– Ну хорошо. Я сожалею, что тебе пришлось пройти через это, но мы должны быть уверены. Думаю, ты нам подойдешь, Басс. Ну-ка, где же у меня… ага, вот и список.




4. КОГДА Б СВЕРШИТЬ Я ГРЕХ ХОТЕЛ


Был еще совсем ранний вечер, когда Артур Басс вышел из Магазина. Он обернулся бросить взгляд на колоссальный северный фасад комплекса. В окружении обыкновенных домов Магазин смотрелся, как валун среди россыпи гальки. Короткие лиловатые тени залегли под стенами, подчеркнув чистый блеск стекла и камня.

Артур повернул на Хай Стрит. Он шел мимо ряда громоздких офисов и агентств разнообразных услуг, мимо Булочной района, расточающей соблазнительные запахи на всю округу; мимо поста Охраны и кинотеатра. Дальше начинался жилой район: двух – и трехэтажные панельные дома, выкрашенные новенькой краской, но с покосившимися стенами. Старые дома, многим было уже лет по двести. Они насквозь пропитались особым запахом, который нельзя было отбить никакими дезодорантами – слабым, но отчетливым запахом затхлости, плесени, пыли. Запах воспоминаний и медленного угасания.

Пока Артур шел, погода постепенно менялось, и менялось освещение. Небо из синего превратилось в золотое; очертания предметов стали мягкими, размытыми; тени приобрели красноватый оттенок. Все вокруг оказалось светлым и туманным, пространство утратило глубину. Мир превратился в золотой пейзаж, нарисованный в старинном стиле. Даже уличных прохожих, редких в этот час, окружал туманно светящийся ореол.

Пошел слепой дождь – такой тихий и слабенький, что Артур заметил его лишь когда собравшаяся влага закапала с полей его шляпы. Он машинально открыл сумку-пояс и вынул плащ от дождя. Когда Артур разворачивал плащ, шов на плече расползся под его пальцами. Артур все равно надел дождевик. «Лучше, если тебя увидят в дешевом плаще, чем в порванном. Лучше, если тебя увидят в порванном плаще, чем без него».

Артур прошел между новых жилых домов, внутри кольца которых было то, что осталось от парка. Он направился по тропинке к скамейке, где иногда ему случалось дождаться Глорию, возвращавшуюся домой из Булочной. Сейчас не имело смысла ее ждать: девушка не входила в воскресную смену. Глория сейчас либо в Магазине, либо дома, помогает с воскресным обедом… Артур опустился на скамейку.

Ему предстояло многое обдумать.

Например, был ли этот ящик на столе Вутена, при всей его внешней простоте, оборудован скрытой камерой? Артуру удалось провести Лодермилка, хотя за внешним добродушием манер архидепутата крылся острый и искушенный ум. Но если поведение Артура записали на пленку, не окажется ли там детали, которая выдаст его при повторном просмотре? Какого-нибудь мимолетного выражения на лице, или затянувшегося колебания?

Далее: разумно ли рассчитывать, что ему удастся пройти все дальнейшие тесты, которым его, несомненно, подвергнут в колледже? В том самом месте, где об ангелах-хранителях знают больше всего?

Артур изо всех сил пытался найти самые мрачные стороны в предложенной ему перспективе, и не находил. Опасности были все теми же, которым он подвергался всю свою жизнь, пусть и в усиленной форме. Зато возможности, которые перед ним открывались! Знания, карьера, Глория…

Ладно, этот вопрос он обдумал. Оставался еще один: толстяк в Магазине.

В свои двадцать один год Артур относился к сверхъестественному со здоровым скептицизмом. Если верить Магазинной догме, его самого не существует. Человек может лишиться ангела-хранителя по причинам, которых Артуру никто никогда толком не объяснял, однако не бывает такого, чтобы человек не получил хранителя изначально. Священные машины срабатывали всегда, без исключений. И все же – вот он, Артур, такой, какой он есть.

Обнаружив фальшь в одной из составляющих системы, он неизбежно – чтобы сохранить жизнь и рассудок – пришел к выводу, что все остальное ничуть не лучше. И, тем не менее, слишком велико было давление большинства. Артур не мог не задумываться периодически, есть ли доля истины в том, во что верят окружающие. Особенно, когда жизнь давала поводы к таким раздумьям – как, например, сегодняшний случай.

Артур решил, что настало время устроить решительную проверку. Если теология ее выдержит, тем лучше для нее; если нет – он перестанет забивать себе голову такими проблемами.

Он некоторое время размышлял, затем стремительно вскочил с места и зашагал на запад, в направлении ближайшего телефона и подземки.

Из соседней комнаты доносились восхитительный запах тушеной капусты и кухонные шумы, сквозь которые пунктиром пробивались голоса жены и дочерей декана Хоррока. Сам декан был одет в лучший воскресный костюм и благоухал одеколоном.

Декана Хоррока любили все. Нелегко выглядеть так, как того требуют предписания, на зарплату преподавателя. В Университете многие частенько появлялись в поношенном платье, и никто не ставил им этого в вину. Но декан одевался всегда безупречно. Кроме того, у него было восемь детей и более двадцати внуков. Достойнейший человек! И еще: любой студент мог прийти к нему домой со своими проблемами. А самые запутанные доктрины декан Хоррок разъяснял лучше, чем многие продавцы.

– Я видел сегодня в Магазине одержимого, – сказал Артур. – Он проклял продавца Леджетта. Пришли охранники и забрали его.

Хоррок кивнул.

– Неприятное переживание, – негромко заметил он.

– Да. Декан…

Хоррок терпеливо ждал.

– Вы можете мне ответить, почему Бесконечность допускает, чтобы люди становились одержимыми?

Лицо Хоррока свело судорогой. Внезапно он разразился потоком бессмысленных звуков. Затем умолк, глядя в пространство поверх плеча Артура и к чему-то прислушиваясь. Лицо его разгладилось. Через минуту приступ уже был позади, и Хоррок миролюбиво помаргивал, глядя на дым своей трубки.

– Этот вопрос, – задумчиво сказал он, – мучает людей уже много веков, Артур. Почему бесконечное добро позволяет существовать злу? Я не удивляюсь, что ты так напряженно ищешь ответа; это естественно в твоем возрасте… да и в любом возрасте, собственно говоря. Многие люди, очень хорошие и очень известные, потратили всю жизнь на изучение этого вопроса, но так и не нашли ответа, который бы удовлетворил всех. В каком-то смысле здесь и лежит корень всех религиозных проблем…

Я хочу указать тебе на один из аспектов этой проблемы. Мм… Как ты считаешь, можно ли сказать, что если бы не те немногие люди, которым Бесконечность позволяет быть одержимыми, человеческая суетность могла бы возрасти настолько, что мы ВСЕ отбросили бы своих ангелов?

Артур молчал.

– Малое зло, которое предотвращает большое, – сказал Хоррок. Его левая щека периодически дергалась. – Видишь ли, это только предположение. Окончательный ответ, боюсь, таков: нам никогда не получить окончательного ответа. Пути Бесконечности и наши пути разнятся. Мы не судьи, мы подсудимые.

Трубка декана потухла. Он машинально крутил ее в дрожащих пальцах.

– Да, это я понимаю, – осторожно сказал Артур. – Но общие вопросы интересуют меня не так сильно, как… например, как сегодняшний случай в Магазине. Что такого сделал этот человек… Я хочу сказать, почему именно он?..

– Кто знает? – Хоррок криво улыбнулся. – Один грешок тут, другой там – возможно, за много лет они накопились, и Бесконечность подвела итог…

Декан пожал плечами.

Это было похоже на правду. Одержимый толстяк действительно производил впечатление скупца. Но сам Артур был чист перед Магазином: он всегда тратил все до последнего кредита.

– Декан, – решительно сказал Артур. – Есть люди, которые хотят совершить гораздо худший грех, чем прегрешение скупости. Но ангелы останавливают их. Я вот что хочу спросить: почему ангелы не говорят людям, что надо делать, а только не дают им сделать то, что нельзя?

Хоррок мягко улыбнулся.

– На твой вопрос есть разные ответы, Артур. Если рассматривать дело с обыденной точки зрения, то можно сказать, что этому есть некоторые технические препятствия. Я, разумеется, не посвящен в таинства, но у меня сложилось такое мнение, что священные машины дают нам лишь ограниченную возможность воспринимать ангелов-хранителей. Если встречаться с ними слишком часто или чересчур подолгу, мы просто исчерпаем эту возможность. Хм. А на духовном уровне, где и следует искать подлинные ответы… Ты ведь помнишь молитву, которую выучил в детстве:

Когда б свершить я грех хотел,

Ко мне бы ангел прилетел.

Но если речь о каждом дне,

Рассудка хватит мне вполне.

Хранители не дают нам совершать грехи во-первых, потому что их последствия, как правило, необратимы – убийство человека, например; а, во-вторых (и здесь кроется парадокс) потому что они сравнительно не важны. Хм. Если бы я каждый вечер хотел перерезать кому-то глотку – а я этого хочу, кстати сказать – это, по большому счету, пустяк, потому что импульс краток и не влияет на мой характер. Но если я хочу купить меньше, чем должен, это уже серьезно. Такой поступок затрагивает не одного человека, а всех нас и ежедневно. Через одного человека он наносит удар по обществу в целом.

Суть в том, Артур, что Бесконечность не интересуют наши преходящие страсти. Наш ангел тотчас прилетает, как мать, которая бежит из соседней комнаты, чтобы не дать ребенку сбросить вазу с полки. Ваза ничего общего не имеет с развитием ребенка – если только она не упадет ему на голову. Более того, от ребенка нельзя ждать, чтобы он сам избежал неприятности, ибо он слишком мал.

Но от ребенка ожидают, что он научится выполнять свои повседневные обязанности по дому. Мать не может все время стоять над ним и следить, чтобы он делал то, что нужно. Хм. Понимаешь? «Если речь о каждом дне», ребенок должен руководствоваться рассудком – иначе он останется без ужина. Точно так же рассудок велит взрослому следовать предписаниям добродетельной жизни – иначе ему нечего рассчитывать на спасение души, Артур.

– Мне кажется, теперь я понимаю, – сказал Басс. – Благодарю вас, декан.

Да, это все объясняло. С тех пор, как Артур начал задумываться о подобных вещах, он стал повинен в десятках миллионов безмолвных грехов. Его мысли были кощунственными, нечестивыми. Но дело не в этом: он был обречен гораздо раньше. До семи лет он, как и все, совершал детские ошибки – неужели его наказали за них? Бессмысленно. Артур слышал истории про святых детей, которые встали на путь добродетели раньше, чем научились ходить, и обрели ангелов лишь затем, чтобы слышать от них похвалы. Но сам он никогда таких не видел; наверное, они очень уж редко встречаются…

Все, что он передумал и услышал, сводилось к одному: Бесконечность лишила его своей благодати только потому и затем, чтобы сделать из него пример для остальных. Чтобы «человеческая суетность не возросла настолько…» Бесконечность выбрала Артура случайно – как садовник выбирает, какую ветку ему отсечь у дерева.

И она сделала хороший выбор, подумал Артур. Разрешив сомнения, он снова стал уверенным и энергичным. Артур вышел из подземки на станции «Хай Стрит» и направился ко второму от угла дому.

Он пересек двор, обошел громадный старый вяз и оказался под окном кухни. За окном Глория Андрессон помешивала что-то в миске. Девушка раскраснелась, светлые волосы выбились из прически. В противоположном углу комнаты миссис Андрессон покрывала глазурью торт, а две младшие дочери смотрели, как она это делает.

Артур тихонько поскреб ногтем по стеклу. Глория рассеянно подняла взгляд, машинально отбросила со лба прядь волос. Тут она увидела за окном Артура, и глаза ее расширились. Девушка оглянулась на мать, отложила ложку и вышла из комнаты. Минутой позже она уже была под вязом, рядом с Артуром.

– Ты к нам не зайдешь, Артур? – пробормотала Глория.

У нее было какое-то странное выражение лица, но Артуру не терпелось выложить новости, и он не стал над этим задумываться.

– Меня выбрали для учебы в Торговом колледже, – сказал он. – Послезавтра я должен уехать.

– О-о, – протянула Глория. – Это удача для тебя, Артур. Но… Ты надолго уезжаешь?

– Мы, – сказал Артур. – Мы уезжаем. Я уверен, что получу разрешение. Мы поженимся завтра, и проведем медовый месяц в колледже.

– Артур…

– Вот почему я хотел сначала поговорить с тобой, прежде чем зайду к вам…

– Артур, я должна тебе что-то сказать. – Глория стиснула кулаки. – Я целый день думала, как же я тебе скажу.

Артур уставился на нее.

– Что случилось?

– Я… меня отдают замуж. Вчера вечером он попросил у папы моей руки, и папа согласился.

У Артура закружилась голова.

– Кто? – спросил он.

– Старший Янкович. Прошлой осенью его жена умерла, а его брат увидел меня в Булочной и сказал ему…

На мгновение Артур лишился дара речи. Ярость и боль слились внутри него в раскаленный клубок, который оглушил и ослепил его. Артуру испытывал острое желание придушить обоих Янковичей, схватить в объятия Глорию, а ее отца встряхнуть так, чтобы тот раз навсегда прекратил распоряжаться жизнью дочери…

– Послушай, – хрипло сказал он. – Ты меня любишь?

– Артур, ты не должен меня спрашивать…

– Понятно. Значит, я не допущу этого брака. Я что-нибудь сделаю. Я добьюсь контракта, и буду получать больше Янковича…

– У тебя не выйдет. Он – старший мастер на фабрике пищевых продуктов. Он говорит, что ему нужна новая жена, чтобы помогать тратить деньги…

Глория низко опустила голову, но Артур все равно видел, что ее темные ресницы мокры от слез. Он невольно шагнул к ней и ощутил запах ее духов, увидел, как бьется пульс под тонкой кожей девушки в ложбинке между ключиц. Грудь Глории поднималась и опускалась под темной шерстью платья.

– Это нехорошо, Артур. Нам лучше попрощаться теперь же.

Глория подняла взгляд на Артура и вдруг рванулась к нему, но так же неожиданно отпрянула, обернувшись через плечо на что-то невидимое. Она стояла и слушала. Слушает, горько подумал Артур, ангела-хранителя, который велит ей не прикасаться к нему, потому что они не женаты.

– Ну пожалуйста, – взмолилась Глория невидимому собеседнику. – Только этот единственный раз…

У Артура перехватило дыхание. Он шагнул вперед, будто его что-то толкнуло. На мгновение руки Артура сомкнулись вокруг Глории. Он ткнулся носом в нос девушки, и зубы их лязгнули. Потом Артур обнаружил, что обнимает воздух.

Глория стояла в двух шагах от него, глядя на Артура дикими глазами сквозь завесу растрепанных волос. Артур потянулся к ней.

– Глория…

– Отойди от меня, – запинаясь, прошептала девушка.

Она судорожно глотнула, набрала в грудь побольше воздуха, и завопила во всю силу здоровых легких. Потом развернулась и побежала. Артур стоял и слушал, как хлопает дверь, как шаги Глории отдаются эхом в коридоре, и – громче всего – ее громкий, взволнованный голос.

Она им все рассказывает.

Спустя десять минут, пробегая по боковой улочке, где со всех сторон на него пялились любопытные лица, Артур услышал, как позади взвыли сирены.

Он лежал под кустом на грязном заднем дворе и старался восстановить дыхание.

Вой сирен смолк. Какое-то время Артур слышал отдаленные крики детей. Дети до семи лет – это маленькие дикие зверьки, которых еще ничто не сдерживает, кроме призрачных голосов, шепчущих по ночам из гипнотических подушек.

Артур еще немного помнил то время: полная свобода, кипение страстей, яркие цвета, неописуемо большой и близкий мир, и земля – близкая и большая – медленно вращается под его бегущими ногами.

Откуда-то с улицы донесся слабый стук закрывающейся двери, топот шагов по лестнице.

Это наверняка охранники. Они рассыпались веером и шли за Артуром – как делают дети, играющие в казаки-разбойники – пока не прижали его к Стене, сомкнув полукольцо. Теперь они стягивались к нему, тщательно обшаривая дом за домом, двор за двором.

Позади Артура высилась Стена.

Топот.

Стук.

(Ближе, теперь все ближе, как шаги ангела, идущего к тебе по темному коридору с горящими злобой глазами и мясницким ножом в руке).

Но позади была Стена.

На картах Гленбрук представляет собой остров. К северо-востоку от него лежит Норвок в переплетении рек и дорог, а к западу – Белые равнины. И Норвок, и равнины – это острова.

Так выглядит вся карта континента: острова жизни в море мертвой черноты. Некоторые острова сливаются между собой, образуя цепочки. Есть огромные острова, несколько сотен миль в поперечнике, но и они запятнаны черными кляксами. К северу и к югу островов становится все меньше – карту заливает сплошная чернота.

Каждый остров окружен Стеной, а по ту сторону Стены живут Другие.

(Другие: с крыльями летучих мышей, с огненными глазами, в железных одеждах, которые никогда не изнашиваются; они едят своих отпрысков, а живут в пещерах, которые выцарапали в скалах своими ужасными когтями).

Во дворе рос дуб. Артур подтянулся и с трудом влез на нижнюю ветку. В этот момент он увидел во дворе через два дома охранника. А еще он увидел неровный, выветрившийся верх Стены и за ним – Внешнюю сторону.

За Стеной взгляду Артура предстали крыши иллюзорных домов среди верхушек таких же ненастоящих деревьев. Он поразился, что иллюзия держится даже на таком близком расстоянии. Артуру всегда казалось, что если подобраться поближе, можно увидеть, как выглядит та сторона на самом деле.

Он вскарабкался выше. Встав на цыпочки, Артур зацепился за ветку, которая протянулась до самой Стены.

Топот.

Стук.

Артур стал продвигаться вперед, перехватывая ветку руками. Он чувствовал, как она гнется под его тяжестью. Наконец его ноги коснулись верха Стены. Под ним – с Внешней стороны – дом, окруженный двором, казался обескураживающе реальным. Быть может, на самом деле Артур глядел сейчас в черную пропасть без дна. Но, может, иллюзия была реальностью?

Стоило рискнуть. Артур прыгнул.

Здание Межобщественных палат в Дариене было похоже на спицу, проткнувшую бесформенную массу Аналогового центра. Из окон его верхних этажей измученный работой дипломат в конце рабочего дня мог полюбоваться видом озера Кэндлвуд на севере, или Саунда, Лонг-Айленда и полоски Атлантического океана на юге. Его честь Гордон С.Хигсби, постоянный уполномоченный Опотра не глядел ни на юг, ни на север. Он смотрел вниз, на границу между Еторгом и Опотром. С такой высоты казалось, что она пролегает совсем близко, у самых стен Центра, а сразу за ней виднелись крошечные крыши домов Гленбрука.

– Что, вам бы хотелось быть там? – спросил Моррис, появляясь рядом.

Миниатюрный уполномоченный Еторга – и глава тайной полиции здесь, на родной территории Единой торговли – ступал бесшумно, как кошка. И его лицемерная улыбка тоже была кошачьей. В напряженной атмосфере вынужденного перемирия Межобщественных палат, где представители соперничающих обществ работали вместе, потому что не было другого выхода, всегда было ясно, что одни ненавидят других и наоборот. Моррис не был исключением, но с ним было легче, чем с остальными.

– Вовсе нет, – с улыбкой запротестовал Хигсби. – Ну… может быть, иногда, время от времени. Но я напоминаю себе, дражайший уполномоченный, что Еторг по праву знаменит своим гостеприимством, что ваше общество компенсирует мне многие потери, ну и – вкратце – что мне повезло находиться здесь, а не в каком-нибудь из других мест, которые известны нам с вами.

Моррис поклонился. На его лице с угреватой кожей мелькнула удивительно белозубая улыбка. Он обернулся и обвел взглядом комнату. Лента инспекционного конвейера остановилась. Готовые аналоговые машины, цензорные капсулы которых были проверены, запечатаны и надежно спрятаны внутри машин, увезла дорожка транспортера. Ассистент Хигсби, торопливо собирал свои бумаги, чтобы, переодевшись в еторговскую одежду, провести остаток вечера, задавая глупые вопросы сборищу ничтожеств в барах и залах развлечений. Ассистент Морриса, человек упорный и пунктуальный, направлялся дать указания по поводу подслушивающих устройств. Завтра утром Моррису снова придется переслушать все пленки, записанные «клопами» – хотя на них никогда еще не встречалось ничего интересного и, вероятно, никогда не встретится.

Последней вышла величественная красавица мадам Эвфемия О'Райен, уполномоченная Консинда. Маленький запуганный ассистент следовал за ней в кильватере, как дельфин за китом. Мадам О'Райен на ходу что-то втолковывала ему звучным голосом. Постепенно ее голос затих в отдалении. Моррис вздохнул.

– Скажите мне по секрету, – сказал он, когда они с Хигсби тоже направились к двери, шагая в ногу, но на предписанном расстоянии двух футов друг от друга, – клянусь, уважаемый уполномоченный, никто этого не узнает. Вы тоже считаете, что эта женщина чудовищна?

Хигсби ничего не ответил, но скорчил страдальческую гримасу.

– Двадцать девять капсул, – трагически произнес Моррис. – Все с одним и тем же мельчайшим отклонением. Вовсе не в блоке запрета на насилие, о нет! И близко не лежало. И двадцать девять споров по семь минут каждый. Могли бы записать первый же спор на капсулу, пройти обработку и поберечь голосовые связки. Правда, тогда нам пришлось бы слушать сразу двух О'Райен, внутри и снаружи – простите меня за такие слова, уполномоченный, одна только мысль об этом ужасна.

Они остановились около двери. Правый эскалатор вел наверх, левый вниз.

– Три с половиной часа сверхурочно, – сказал Моррис. – Она испортила мне вечер – и вам, полагаю, тоже.

– Нет. Я на этой неделе уже трижды вылетал на коптере, и сегодняшний вечер собирался тихо провести в обществе своей секретарши. Не составите ли вы нам компанию, уполномоченный, раз ваши планы нарушены?

Они поклонились друг другу, и вместе шагнули на эскалатор, ведущий наверх. Два цветовых пятна на фоне бледных стен – Хигсби в строгом фиолетовом и нейтральном сером, Моррис в ярко-алом и блестящем зеленом. Две неестественно прямые марионетки, возносящиеся к небесам.

Моррис сделал глоток бренди из стакана с маркировкой Е/Т (графин бренди Е/Т кухонный автомат доставил ему в собственные руки) и доверительно произнес:

– Вот скажите, что вы думаете о еторговских романах? Так редко выпадает случай услышать объективное мнение незаинтересованного человека. Вот, например, новая книга Харлана Дарро – я вижу, она у вас есть. Какое у вас впечатление, мисс Силвер?

Достопочтенная Анна Силвер сидела рядом с Хигсби напротив Морриса. Стол был достаточно широк, чтобы запах бренди, который пил Моррис, их не беспокоил, а до Морриса не доносился запах опотровского кофе. Мисс Силвер, с безукоризненной осанкой, одетая в закрытое атласное платье со множеством буфов, под которым скрывался еще и корсет, протянула руку за книгой и перелистала страницы с яркими картинками.

Некоторое время она вежливо разглядывала разворот, на котором Рыцарь протыкал горло Пуританину. Кровь лилась рекой. (Подписи были такие: «Вот тебе, поганый предатель!» и «Хрр-р-р!»)

– Очень интересная книга, уполномоченный, – сказала мисс Силвер. – Такая… натуралистичная. Но, честно признаться, мне больше нравятся истории о любви.

Моррис рассудительно кивнул.

– А вы что скажете, уполномоченный?

– Весьма продуманная вещь. Производит большое впечатление. Эти сцены драк – просто захватывает. Я не мог оторваться.

– Рад слышать столь лестный отзыв. Но, скажите по совести, не находите ли вы, что эта книга чуточку переходит границы? Насилие – в таких ужасных подробностях, и… как бы это выразиться?.. с таким смаком.

– Ну что вы, – отмахнулся Хигсби, – книга вполне безобидна. Вы слишком много требуете от животного под названием человек, уполномоченный. Жестокость по-прежнему притягательна для любого из нас, и хорошо, когда можно удовлетворить этот интерес в такой умеренной форме.

– А здесь я должен вам возразить. В умеренной форме – да, разумеется. Но что, если такая книга не удовлетворит, а усилит интерес к насилию? Создаст стремление, которое будет выходить за рамки нормы?

– Конечно, в таком случае вам есть о чем беспокоиться. Если бы я хоть на миг представил себе, что кто-то на самом деле ратует за возврат к насилию… Но это совершенно бредовая идея! Вы согласны?

Моррис согласился и изящно сменил тему разговора, переведя его на обсуждение глубоководных ферм. Спустя несколько минут мисс Силвер вдруг на мгновение побледнела и поднесла руку ко лбу.

Мужчины выразили вежливую обеспокоенность ее самочувствием. Мисс Силвер ответила, что с ней все в порядке, ничего страшного.

– Уже совсем поздно. Как я засиделся! – воскликнул Моррис, поднимаясь. – Что вы обо мне подумаете? До завтра, уполномоченный. Милая леди, надеюсь, вам скоро полегчает…

Как только он ушел, мисс Силвер встала, расстегнула молнию на спине, расшнуровала корсет, вытащила его из-под платья и с наслаждением почесала бок. Хигсби неодобрительно нахмурился. Мисс Силвер в ответ состроила гримасу. Затем, радостно напевая, она вынула из сумочки пригоршню серых яйцеобразных предметов и высыпала на пол.

Овоиды разбежались в разные стороны на паучьих ножках и стали стремительно взбираться по стенам и мебели. Каждый добрался до подслушивающего устройства, прилип к нему и стал транслировать в высшей степени правдоподобный разговор Хигсби и мисс Силвер – один из тех разговоров, которые люди Морриса, к вящему неудовольствию последнего, слушали уже раз сто.

– Просто здорово, что ты подал мне знак, – сказала мисс Силвер, наливая бренди. – Именно в тот момент мне ужасно хотелось немедленно выпить.

– Не знаю, – рассеянно отозвался Хигсби.

Он что-то делал с металлическим браслетом наручных часов. Потом поднес циферблат к уху. Мисс Силвер уселась со стаканчиком бренди в руке, следя за действиями Хигсби с живым интересом.

– Хорошо, – сказал Хигсби в часы. – Мы сделаем все, что сможем.

Он снова что-то сделал с браслетом.

– Лодермилк, – сообщил он мисс Силвер, и та удивленно подняла бровь.

– Вот его описание, – сказал Хигсби в часы. – Мужчина, 21 год, шесть футов один дюйм, сто пятьдесят фунтов, средней комплекции. Черные прямые волосы, опотровская стрижка младшего помощника продавца, карие выпуклые глаза, широкий лоб, орлиный нос, узкий прямой рот, овальный подбородок, впалые щеки. Находится где-то в Западном Дариене. Если он будет замечен, дайте мне знать немедленно. Конец связи.

– Иммунный? – спросила мисс Силвер.

Хигсби кивнул.

– Лодермилк его сегодня спугнул. Парень так здорово притворялся, что Лодермилк посчитал его агентом класса А и позволил уйти. Но тот оказался не агентом: влип в историю, пытаясь поцеловать свою девушку, и сбежал, когда она вызвала Охрану. Его так и не нашли. Лодермилк думает, что он перепрыгнул через Стену и сейчас в Дариене.

– Сколько у нас времени?

– Надо полагать, около часа – пока новость будет путешествовать по инстанциям.

– Плохо.

– Да уж. Если у парня хватит ума переодеться в здешнюю одежду и затеряться в толпе, у нас еще есть шанс. А если он станет прятаться или разгуливать по пригородам в своей опотровской…

Хигсби пожал плечами.

Артур все дальше уходил от Стены, и улица постепенно менялась. Древние обшитые досками дома уступили место домам поновее и побольше размерами. Те в свою очередь сменились огромными каменными зданиями – совсем новыми; должно быть, Магазинной постройки. Артур не представлял, для чего они служат. Высоченные фасады без окон вызвали у него неуютное ощущение, и на следующем перекрестке Артур свернул на север в надежде выбраться из этого района.

Но здания становились все выше и выше. А тишина сделалась глубже, отрицая слабый отзвук его шагов. Артур поймал себя на том, что часто останавливается и прислушивается.

Интересно, подумал он, кто теперь займет его место на помосте под кафедрой Леджетта? С неожиданно острой тоской он представил себе воскресный вечер в Гленбруке: музыка; ароматы; раскатистое эхо голоса продавца в большом зале; сдержанный, но мощный отклик публики, как океанский прибой; разноцветные одежды; потные лица, обращенные вверх, чтобы услышать…

Артур внезапно понял – и, поняв, был потрясен, – что Гленбрук сейчас погружен в такую же всеобъемлющую, полную тишину. Вечер воскресенья, и все собрались в Магазине – все, кроме детей, больных и немощных старцев.

Он тщательно обдумывал эту мысль, глядя по сторонам в поисках ловушек. Ловушек, как будто, не было. Тротуар под ногами был прочным, тесаный камень стен холодил пальцы, воздух пах землей и зеленью, вокруг уличных фонарей вилась мошкара. Если не считать некоторых зданий из числа самых новых, этот город мог быть продолжением Гленбрука. Особенно задворки, район старых домов вдоль Стены – такие же точно стены, двери, изъеденные непогодой крыши; заборы, продолжающие линии улиц Гленбрука… как будто эти дома и заборы были построены раньше, чем разделившая их Стена.

Как будто Другие были людьми.

Артур глубоко вдохнул и ощутил, как горячая кровь бежит по его жилам. Он покачался на носках, чтобы почувствовать, как совершенен внутренний механизм баланса, который позволяет человеку – в отличие от дерева или башни – находиться в живом, динамическом равновесии на грани тысячи падений. Он охватил взглядом противостоящие массы зданий – призыв и ответ; и ленту улицы между ними, и продолжающую ее тонкую полоску неба.

Артур улыбнулся и побежал. Он бежал легко и уверенно, и большая, близкая земля величаво вращалась под его ногами.

Сияние заката угасло до блеклой полосы. Полоса почему-то была неровной: она становилась шире и ярче к северу. Артур остановился и прислушался, задержав дыхание. Оттуда же, откуда и свет, шел слабый отзвук далекого шума, который то возрастал, то затихал.

Артур направился туда, и после долгого пути сияние простерлось на полнеба, а звук перерос в приглушенный рев. Но их источник все еще был скрыт за домами. Артур сворачивал то на запад, то на север; и снова – на запад и на север.

Еще один дом, еще одна дверь. Дверь отворилась. Из темного проема появился мужчина в странной обтягивающей одежде, зеленой с золотом. Ткань блеснула в свете фонарей. За ним последовали другие – тощие фигуры, одетые в ярко-зеленое, такое же синее и красное.

Они остановились. Они увидели Артура. Они обратили к нему пятна лиц – белые, как мука, на фоне яркой одежды. Они закричали и бросились в разные стороны. Стаккато бегущих по тротуару ног; истерический вопль вдалеке. Улица была пуста.

Артур замер на месте, потрясенный до глубины души. Не привиделось ли ему?

Неужели это были Другие? И они бежали от него.

Он снова пошел вперед. В тишине, какая бывает только в ночных кошмарах, его шаги отдавались резким эхом, как тиканье старых часов. Артур ускорил шаг, ломая навязчивый ритм. Быстрее. Еще быстрее.

Он миновал три перекрестка. Перед четвертым Артур замер, услышав чьи-то шаги. Перед ним возникла фигура, одетая в оранжевое и ржаво-коричневое. Призрак пересек улицу и стал удаляться от Артура.

Несколько мгновений Артур глядел ему в спину. У Артура неожиданно громко и сильно застучало сердце. Затем сковавшее его оцепенение прошло. Артур вдохнул полную грудь прохладного воздуха и испустил громкий вопль, вопль без слов. Он побежал – так быстро, что призрак едва успел обернуть к нему бледное лицо.

Артур увидел цветные полосы вокруг глаз, темные распухшие губы, острый бледный нос. Голова запрокинулась, рот разошелся в щель для крика, но Артур уже набросился на существо. Оно ударило Артура локтем в губы; ослепленный болью, Артур нанес ответный удар.

Существо закачалось и рухнуло. Его тело скорчилось, свернулось в клубок, как гусеница, и замерло без движения.

Губы у Артура мгновенно распухли и онемели. Он осторожно подошел к существу и ткнул его ногой. Оно без сопротивления развернулось. Стиснутый рот, закрытые глаза.

Это был человек. Он был худ, и его странная обтягивающая одежда заставляла его казаться еще худее, но ростом он был не выше Артура. Пестрые цветные полосы на его лице, судя по всему, были краской. Сотри ее, подумал Артур, и это будет самое обычное лицо.

Он снова ткнул лежащего ногой. Лицо мужчины внезапно исказилось, и он что-то хрипло прошептал.

– Что? – нагнулся к нему Артур.

– О Жизнь, я не могу этого вынести! Не позволяй жуткой твари прикасаться ко мне!

Артур наклонился ближе.

– Кто ты такой?

– Не позволяй, о Жизнь! Не надо…

– Отвечай, – сказал Артур. – Кто ты?

Длинная пауза.

– Эд Стровски, – прошептал мужчина.

– Чего ты боишься?

Лежащий изумленно открыл глаза, но тотчас зажмурился еще плотнее.

– Ты – демон, – слабым голосом произнес он.

Когда Артур снова дотронулся до него, мужчина стал корчиться и бормотать. На губах у него выступила пена. А когда Артур попытался просунуть руку ему под спину, тот стал брыкаться и лягаться, как сумасшедший.

Артур опустился на колени и старательно врезал мужчине кулаком по подбородку.

В темноте ближайшего подъезда Артур, стуча зубами, стащил с бесчувственного тела оранжевую со ржаво-коричневым одежду, и надел на него свою собственную. В сумке своей жертвы он нашел краски и зеркало, крем и вату. Артур раскрасил свое лицо, скопировав с лица лежащего маску смерти, а потом начисто стер краску с лица мужчины.

– Теперь не я, а ты – демон, – сказал Артур.




5. ЖИВИ!


Шум, крики, музыка, яркий свет – на улицах творилось сплошное безумие. Вдоль фасадов домов на уровне вторых и третьих этажей тянулись открытые торговые галереи, между которыми были перекинуты застекленные мостки. Куда ни падал взгляд, везде было то же самое: стремительный, ревущий поток тел, одетых в черное и оранжевое, бледно-лиловое и ярко-зеленое, алое и белое. Слепые маски лиц щерились гротескно-красными ртами.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=136992) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.