Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна Морис Леблан Арсен Люпен Известный во всем мире роман Мориса Леблана “Последние похождения Арсена Люпэна, взломщика-джентльмена”, состоящий из двух книг, в настоящее время приходит к нашему читателю. Написанный в начале века, он достойно выдержал испытание временем. Острый, держащий все время в напряжении читателя сюжет, добротный стиль, а главное создание образа героя – Арсена Люпэна – вот его основные преимущества. Герой этого романа благородный разбойник, отстаивающий честь, выступающий защитником преследуемых и униженных. Обе представленные части романа связаны единой фабулой – в них предстает запутанное и полное различных острых поворотов дело Кессельбаха. Необыкновенные преображения главного героя, предстающего то шефом полиции, то русским князем, его непредсказуемые ходы, поиски таинственного убийцы – все это представлено на самом высшем уровне детективного жанра. До последних страниц читатель, следящий за острым сюжетом, не сможет предположить – кто же является главным злодеем. Благородство главного героя, его истинно джентльменские поступки, его борьба со злом, симпатия к нему – безусловно порождают в душе читателя светлые чувства, а следовательно, данный детективный роман являет собой не просто увлекательное чтиво, но и несет воспитательные функции. Морис Леблан «Последние похождения Арсена Люпэна, взломщика-джентльмена» Часть первая ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ АРСЕНА ЛЮПЭНА Глава 1 Резня I Господин Кессельбах остановился на пороге гостиной, взял за локоть своего секретаря и тихим голосом с беспокойством сказал: – Чемпэн, кто-то сюда опять забирался. – Ну что вы, мсье! – возразил тот. – Вы только что сами открыли дверь прихожей, и все то время, когда мы обедали в ресторане, ключ оставался в вашем кармане. – Чемпэн, сюда опять кто-то входил, – повторил господин Кессельбах. Он указал на дорожную сумку, лежавшую на камине: – И вот вам доказательство. Эта сумка раньше была закрыта. Теперь – нет. Чемпэн не согласился опять: – Уверены ли вы, мсье, что закрыли ее? Впрочем, что там могло быть? Не имеющие ценности безделушки, предметы туалета… – Ничего другого в ней нет потому, что перед уходом из осторожности я вынул бумажник… Иначе… Нет, Чемпэн, говорю вам еще раз, кто-то забирался сюда в то время, когда мы обедали. На стене висел телефон. Он снял трубку. – Алло… Говорит господин Кессельбах… Квартира 415… Да, да… Будьте добры, барышня, соедините меня с префектурой полиции… Службой Сюрте… Номер не требуется, не так ли? Хорошо, благодарю… Жду у аппарата… Минуту спустя он заговорил опять: – Алло!.. Алло! Я хотел бы поговорить с господином Ленорманом, шефом Сюрте. Это Рудольф Кессельбах… Алло!.. Ну конечно, шеф Сюрте знает, о чем пойдет речь… Я звоню с его позволения… Ах, его нет?.. С кем тогда имею честь?.. С господином Гурелем, полицейским инспектором? Кажется, мсье Гурель, вы присутствовали при нашей вчерашней встрече с господином Ленорманом… Так вот, мсье, то же самое произошло и сегодня. В квартиру, которую я занимаю, кто-то забирался. Если вы придете сейчас, может быть, обнаружите улики и что-нибудь выясните… В течение часа или двух? Отлично. Попросите указать вам апартамент номер 415. Еще раз благодарю вас, мсье! Проездом в Париже, господин Рудольф Кессельбах, король бриллиантов, как его еще называли, либо, по другому прозвищу, – Хозяин Кейптауна (его состояние оценивалось более чем в сто миллионов) уже свыше недели снимал на четвертом этаже отеля Палас апартаменты из трех комнат, из которых две большие, с правой стороны, – гостиная и жилая комната – выходили на проспект, а третья, поменьше слева, была отведена секретарю Чемпэну и выходила на улицу Иудеи. За этой комнатой пять подобных помещений были заняты для госпожи Кессельбах, которая еще только собиралась выехать из Монте-Карло. Несколько минут господин Кессельбах с озабоченным видом прохаживался по комнате. Это был рослый мужчина с румяным лицом, еще далеко не старый; голубые глаза мечтателя – их светло-небесный цвет проглядывал сквозь очки в золотой оправе – придавали ему выражение доброты и застенчивости, плохо вязавшееся с решительным видом, квадратным лбом и выдающейся вперед челюстью. Он подошел к окну, оказавшемуся запертым. Впрочем, кто мог бы через него проникнуть? Отдельный балкон, тянувшийся вдоль квартиры, обрывался с правой стороны; с левой от других балконов над улицей Иудеи его отделял каменный простенок. Кессельбах прошел в свою комнату; она никак не сообщалась с соседними. Заглянул в комнату секретаря; двери, выходившие в комнаты, оставленные для госпожи Кессельбах, были заперты, засов на них – задвинут. – Ничего не могу понять, Чемпэн, – признался он. – Вот уже несколько раз я обнаруживаю странные… очень странные, согласитесь, вещи. Вчера кто-то переставил мою трость… Позавчера, без всякого сомнения, трогали мои бумаги… И нельзя даже представить себе, как это могло случиться. – Все это просто невозможно, мсье! – воскликнул Чемпэн, чья благодушная физиономия не выражала ни капли беспокойства. – Одни предположения… Доказательств просто нет… Только смутные догадки… И еще: в эти комнаты можно войти только через прихожую. Но вы еще в день прибытия заказали себе особый ключ, и только у вашего слуги Эдвардса имеется второй. Ему ведь вы доверяете? – Еще бы! Скоро десять лет, как он у меня! Но Эдвардс обедает в то же время, что и мы, и это плохо. В дальнейшем он будет выходить из комнат только после нашего возвращения. Чемпэн слегка пожал плечами. Хозяин Кейптауна, с его необъяснимыми страхами, несомненно, становился несколько странным. Чего бояться в гостинице, особенно если не держишь при себе – или на себе – ничего ценного, никаких более или менее значительных сумм. Они услышали, как открылась входная дверь. Это пришел Эдвардс. Господин Кессельбах позвал слугу. – На вас сегодня ливрея, Эдвардс? Я не жду на этот день визитов… Впрочем, нет, придет господин Гурель. Так что оставайтесь в прихожей и следите за дверью. Мы с господином Чемпэном должны как следует поработать. Их работа, впрочем, продолжалась лишь несколько минут, в течение которых Рудольф Кессельбах просмотрел почту, пробежал глазами два или три письма и указал, как следовало на них ответить. Чемпэн, ожидавший с ручкой наготове, заметил вдруг, что мысли господина Кессельбаха витали совсем далеко. Он сжимал в пальцах и внимательно разглядывал черную булавку, изогнутую, как рыболовный крючок. – Чемпэн, – сказал он, – эту штучку я только что обнаружил на столе. И, видимо, она здесь не без значения, эта согнутая булавка. Вот вам и улика, вещественное доказательство. Теперь вы не можете уже утверждать, что в гостиную никто не забирался. Эта вещица не могла попасть сюда сама. – Конечно, нет, – отозвался Чемпэн. – Она попала сюда благодаря мне. – Как это? – Ну да, этой булавкой я скреплял галстук. Я снял ее вчера вечером, когда вы были заняты чтением, и машинально согнул. Господин Кессельбах, явно задетый, прошелся по комнате. И сказал, остановившись: – Вы, конечно, надо мной смеетесь, Чемпэн… И с полным правом… Не буду спорить, я стал несколько… эксцентричным, скажем так, после недавней поездки в Кейптаун… Дело в том… Вы просто не знаете, Чемпэн, что случилось нового в моей жизни, какой в нее вошел потрясающий замысел… Огромное дело, которое видится пока лишь в тумане грядущего, но которое уже вырисовывается в нем… И обещает стать чем-то колоссальным. Ах, Чемпэн, вы не можете себе и представить! Деньги – мне на них наплевать, они у меня есть… У меня их более чем достаточно. Но это – это больше, чем богатство, это – сила, могущество, власть. И если действительность оправдает мои предчувствия, я стану хозяином не только Кейптауна, но также других мест. Рудольф Кессельбах, сын котельщика из Аугсбурга, станет равным со многими из тех, кто глядел на него прежде свысока… И поднимется даже на большую высоту, Чемпэн, на большую высоту, чем они, можете мне поверить! Если только… Он замолчал, взглянул на секретаря, словно пожалел о том, что сказал слишком много. Однако, увлеченный собственным порывом, заключил: – Теперь вы понимаете, Чемпэн, причины моего беспокойства. В этой голове засела мысль, идея, не имеющая цены… О ней, может быть, кое-кто догадывается… И за мною следят, я в этом вполне убежден… Послышался звонок. – Телефон, – напомнил Чемпэн. – Может быть, случайно, – добавил господин Кессельбах, думая о своем, случайно это… Он взял трубку. – Алло? По чьей просьбе?.. Полковника? Ага. Да, это я… Что у вас нового?.. Отлично!.. Значит я вас жду… Приедете со своими людьми? Отлично! Алло… Нет, вы меня не потревожите… я отдам необходимые распоряжения… Дело, значит, так серьезно? Повторяю, указание дано строжайшее… Мой секретарь и слуга охраняют вход, и никто сюда не войдет. Дорога вам знакома, не так ли? Тогда не теряйте ни минуты. Он повесил трубку и сообщил: – Чемпэн, сюда должны прибыть двое… Да, двое мужчин… Эдвардс впустит их… – Однако… Господин Гурель, бригадир… – Он прибудет позднее, через час. Поэтому пошлите сразу Эдвардса в контору отеля, пускай предупредит: меня ни для кого нет… Кроме как для двух господ, полковника и его друга, и еще – для господина Гуреля. Пусть запишут их имена. Чемпэн выполнил распоряжение. Вернувшись, он увидел, что господин Кессельбах держит конверт, точнее – небольшой пакетик из черной кожи, по всей видимости – пустой. И, казалось, колеблется, не решаясь, как с ним поступить, положить в карман или еще куда-нибудь? Он подошел, наконец, к камину и бросил кожаный конверт в дорожную сумку. – Закончим с письмами, Чемпэн, – сказал господин Кессельбах. – У нас остаются десять минут. Ага! Письмо от госпожи Кессельбах. Что же вы мне не сказали о нем, Чемпэн? Вы не узнали почерка? Он не скрывал волнения, с которым рассматривал листок бумаги, который держала его жена, в котором сохранилась, быть может, частица ее сокровенных дум. Вдохнул аромат ее духов и, вскрыв конверт, медленно, вполголоса прочитал – отрывками, доносившимися до Чемпэна: «Немного устала… Не выхожу из комнаты… Скучаю… Когда смогу к вам приехать?.. С нетерпением жду телеграмму…» – Вы отправили утром телеграмму, Чемпэн? Значит, госпожа Кессельбах будет здесь завтра, во вторник. Он весь светился радостью, словно груз его трудов стал внезапно намного легче, и любое беспокойство оставило его. Потирал руки, дышал всею грудью, – счастливец, всецело владевший всем, что составляло счастье, и способный его защитить. – Звонят! Чемпэн, звонят в прихожую! Поглядите, кто пришел. Тут вошел Эдвардс со словами: – Вас ждут двое господ, мсье. Те самые… – Я знаю. Они уже в прихожей? – Да, мсье. – Заприте входную дверь и не открывайте более никому… кроме господина Гуреля, бригадира Сюрте. А вы, Чемпэн, ступайте за этими господами и скажите им, что вначале я желаю поговорить с полковником. Только с полковником. Эдвардс и Чемпэн вышли, прикрыв за собой дверь в гостиную. Рудольф Кессельбах подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. Снаружи, внизу, экипажи и автомобили катили по улице двумя параллельными потоками, отмеченными двойной линией ограждения. Ясное весеннее солнце сверкало на металле и лакированных поверхностях. На деревьях распускалась еще робкая листва, почки каштанов раскрывали первые лепестки. – Что там возится этот Чемпэн? – прошептал Кессельбах. – Сколько можно переговариваться!.. Он взял со стола сигару и, прикурив, выпустил кольцо дыма. И тут у него вырвался негромкий возглас. Возле него стоял человек, которого он не знал. Рудольф Кессельбах невольно отступил на шаг: – Кто вы такой? Незнакомец, корректно, несколько даже элегантно одетый мужчина, черноволосый и черноусый, с твердым взглядом, иронически усмехнулся. – Кто я такой? Полковник, которого вы ждете. – Ну нет! Человек, которого я так называю, который подписывает свои письма этим именем… такой условной подписью… вовсе не вы. – Совсем наоборот… Тот, другой, не более чем… Впрочем, дорогой мсье, это не имеет никакого значения. Главное – в том, что я… это я. И могу поклясться, что это так. – Но тогда, мсье… У вас есть имя? – Полковник. До нового распоряжения, зовите меня так. Господина Кессельбаха охватила растерянность. Кто этот незнакомец? Чего он хочет? Он позвал: – Чемпэн! – Какая странная идея – звать кого-то еще! – заметил на это чужак. Разве вам недостаточно моего общества? – Чемпэн! – повторил господин Кессельбах. – Чемпэн! Эдвардс! – Чемпэн! Эдвардс! – в свою очередь воскликнул незваный гость. – Где же вы, друзья мои?! Вас зовут! – Сударь, я прошу вас, я требую дать мне пройти. – Но, дорогой мсье, кто же вам препятствует? Он вежливо отстранился. Господин Кессельбах подошел к двери, распахнул ее и тут же отскочил назад. По ту сторону стоял другой незнакомец, с пистолетом в руке. Он пробормотал: – Эдвардс… Чеп… Слова застыли на лету. В одном из углов прихожей он увидел связанных, с кляпами во рту, лежащих рядом на полу секретаря и слугу. При всей своей впечатлительности и склонности к тревоге господин Кессельбах был мужественным человеком. Ясное ощущение опасности не могло заставить его растеряться; оно, наоборот, возвращало ему энергию, готовность к борьбе. Медленно, по-прежнему изображая растерянность и страх, он отступил к камину и прислонился к стене. Его палец нащупывал кнопку звонка. Найдя ее, он нажал. – А дальше? – произнес незнакомец. Не отвечая, господин Кессельбах продолжал звонить. – А дальше? Нажимая эту кнопку, вы воображаете, что на ваш зов сейчас сбежится весь отель? Но, мой бедный мсье, обернитесь же к стене! И вы увидите, что провод обрезан. Господин Кессельбах мгновенно повернулся, словно для того, чтобы проверить провод. Но тут же быстрым движением взял дорожную сумку, выхватил револьвер, прицелился в неизвестного и нажал на спуск. – Черт! – заметил тот. – Вы зарядили эту штуку воздухом и тишиной? Курок щелкнул еще раз, потом – еще. Выстрела не послышалось. – Еще три выстрела, о Король Кейптауна! Где ваши шесть пуль? Вот как, мсье не желает более стрелять? Очень жаль, начало было прекрасным. Он схватил за спинку стул, повернул его, уселся на него верхом, указав господину Кессельбаху на кресло, предложил: – Потрудитесь же сесть, дорогой мсье, и будьте как дома. Сигарету? Я обойдусь. Предпочитаю сигары. На столе лежала коробка. Он выбрал золотистую гаванскую сигару самой тонкой выделки, прикурил и, отвесив поклон: – Благодарю вас. Сигара просто превосходна. А теперь – побеседуем, если вы не против… Рудольф Кессельбах слушал его в полном недоумении. Кем была эта странная личность? Видя, как он мирно настроен и в то же время разговорчив, Кессельбах постепенно успокаивался, ему начинало казаться, что все могло решиться без насилия или грубости. Он извлек из кармана бумажник, вынул внушительную пачку банкнот и спросил: – Сколько? Тот посмотрел на него с удивлением, словно силясь понять. Помолчав, он позвал: – Марко! Человек с револьвером вошел. – Марко, – продолжал незнакомец, – мсье так добр, что готов подарить тебе денег на пару тряпок для твоей подружки. Прими их, Марко. Держа по-прежнему револьвер правой рукой, Марко протянул левую, взял деньги и удалился. – Вопрос решен в соответствии с вашим желанием, мсье, – сказал неизвестный. – Теперь – о цели моего визита. Буду точен и, по возможности, краток. Мне нужны два предмета. Во-первых, небольшой конверт из черной кожи, который вы обычно носите с собой. Затем шкатулка из черного дерева, еще вчера находившаяся в этой дорожной сумке. Давайте же по порядку. Кожаный конверт? – Я его сжег. Неизвестный нахмурился. Наверно, вспомнил добрые времена, когда обладал безошибочными средствами заставить кого угодно заговорить. – Ах! – проворчал он. – Вы начинаете меня раздражать, милейший. И с беспощадной силой вывернул ему руку. – Вчера, Рудольф Кессельбах, не далее, как вчера, вы побывали в Лионском кредитном банке, на бульваре Итальянцев, держа под пальто пакет. Вы арендовали сейф… Могу уточнить: сейф № 6 в кулуаре № 9. Поставив подпись и заплатив, вы спустились в подвал; когда же поднялись обратно, пакета с вами уже не было. Все верно? – Совершенно. – Следовательно, шкатулка и конверт находятся в банке. – Нет! – Отдайте мне ключ от вашего сейфа. – Нет. – Марко! Марко тут же прибежал. – Давай, Марко. Четверной узел. Прежде чем господин Кессельбах успел приготовиться к защите, его запеленали в сложное сплетение веревок, которые врезались ему в тело каждый раз, когда он пытался совершить какое-либо движение. Руки были связаны за спиной, торс припечатан к спинке кресла, ноги перебинтованы, как у мумии. – Марко, обыскать! Марко повиновался. Две минуты спустя он вручил своему главарю маленький никелированный ключ, на котором были выбиты цифры 16 и 9. – Отлично. А кожаный конверт? – Не было, патрон. – Значит, он в сейфе. Господин Кессельбах, соблаговолите сообщить мне секретный шифр. – Нет. – Вы отказываетесь? – Да. – Марко! – Патрон? – Приложи-ка дуло револьвера к виску мсье! – Слушаюсь. – Палец – на спуск. – Есть. – Ну как, старина Кессельбах, будешь говорить? – Нет. – Даю десять секунд, ни единой больше. Марко? – Патрон? – Через десять секунд ты прострелишь голову мсье. – Слушаюсь. – Итак, Кессельбах, считаю: раз… два… три… четыре… пять… шесть… Кессельбах подал знак. – Будешь говорить? – Да. – Ты успел вовремя. Итак, шифр… Слово, чтобы открыть замок? – Долор. – Долор… Имя госпожи Кессельбах, кажется, Долорес? О любовь, любовь!.. Марко, сделаешь все, что я сказал. И смотри, не ошибись. Повторяю… Отправишься к Жерому в известную тебе контору, отдашь ему ключ и сообщишь шифр: Долор. Поедете затем вместе в Лионский кредитный банк. Жером войдет сам, распишется в книге посетителей, спустится в подвал и заберет все, что найдет в сейфе мсье. Понятно? – Да, патрон. Но если сейф случайно не откроется, если слово «Долор»… – Спокойно, Марко. По выходе из банка ты расстанешься с Жеромом, поедешь к себе и по телефону сообщишь мне о результатах операции. И если, по случайности, слово «Долор» не позволит открыть сейф, у нас двоих, моего друга Кессельбаха и меня, состоится маленький, завершающий разговор. Кессельбах, ты уверен, что не ошибся? – Да. – В таком случае я смогу убедиться, что ты здесь ничего не скрываешь. Посмотрим, посмотрим. Марко, чеши! – А вы, патрон? – Я остаюсь здесь. Опасность никогда не была такой незначительной. Не так ли, Кессельбах, ты отдал все распоряжения? – Да. – Дьявол, ты что-то слишком быстро это сказал… Не стараешься ли выиграть время? Надеешься, что я попаду в ловушку, как дурак? Он подумал, посмотрел опять на пленника и заключил: – Нет, навряд ли. Никто более нас не станет беспокоить. Он не окончил еще последнего слова, когда в вестибюле раздался звонок. Незнакомец тут же, с силой зажал рукой рот господина Кессельбаха. – Ах, ты, старая лиса! Ты кого-то ждал! В глазах пленника затеплилась надежда. Из-под ладони, которая его душила, донесся злорадный смешок. Незнакомец задрожал от бешенства. – Молчи… Не то – задушу… Марко, быстро, заткни ему рот кляпом. Скорее… Вот так! Звонок раздался опять. И он крикнул, как будто сам был Рудольфом Кессельбахом и Эдвардс находился бы на посту: – Откройте же, Эдвардс! Затем тихо вышел в вестибюль и шепотом, указывая на секретаря и слугу, приказал: – Марко, помоги-ка затолкать их во вторую комнату… И поднял сам секретаря. Сообщник внес слугу. – А сейчас – в гостиную, – скомандовал главарь. Затем громко, удивленным тоном сказал: – Я не вижу здесь вашего слуги, мсье Кессельбах… Нет, не тревожьтесь, кончайте писать письмо… Я открою сам… И спокойно открыл входную дверь. Перед ним стоял настоящий колосс с веселым выражением лица, живыми глазами, переминавшийся с ноги на ногу и перебиравший в руках поля своей шляпы. – Господин Кессельбах? – спросил тот. – Совершенно верно, он живет здесь. Кого ему объявить? – Господин Кессельбах нам звонил… Он меня ждет… – Ах, это вы! Сейчас предупрежу. Не хотите ли минутку подождать… Господин Кессельбах сейчас вас примет… У него хватило смелости оставить посетителя одного на пороге прихожей, в месте, откуда сквозь приоткрытую дверь была видна часть гостиной. Не спеша, даже не оборачиваясь, он вошел в салон, приблизился к своему сообщнику, стоявшему рядом с Кессельбахом, и тихо сказал: – Дело дрянь. Это Гурель из Сюрте. Тот вынул нож. Он перехватил его руку. – Не делай глупостей, дурень. Есть идея. Только, ради Бога, пойми правильно, Марко, говорить теперь будешь ты. Ты слышишь, Марко, – словно ты сам Кессельбах. Он произнес это властно, с безмерным хладнокровием. Марко без дальнейших объяснений понял, что ему придется сыграть роль Рудольфа Кессельбаха. И он сказал, достаточно громко, чтобы быть услышанным из прихожей: – Прошу меня извинить, дорогой друг. Передайте господину Гурелю: я весьма занят сейчас, срочной работы – выше головы… Я приму его завтра, в девять часов утра. Да, да, ровно в девять. – Хорошо, – шепнул главарь. – И больше не шевелись. Он вернулся в вестибюль. Гурель его ждал. Он сказал ему: – Господин Кессельбах приносит искренние извинения. Он должен завершить важную работу. Не могли бы вы прийти завтра, в девять часов утра? Мгновение пролетело в тишине. Гурель, казалось, был удивлен и смутно встревожен. В кармане куртки сжался огромный кулак. Одно неосторожное движение – и он смог бы ударить. Наконец, Гурель сказал: – Пусть так… Завтра, в девять… Однако, все-таки… Да ладно, завтра, в девять утра я буду у него. И, нахлобучив шляпу, удалился по коридорам отеля. В гостиной Марко не сдержал смеха: – Здорово, патрон, вы его околпачили! – Теперь дело за тобой, Марко. Ты за ним проследишь. Если он действительно уйдет из отеля, брось его, отправляйся к Жерому и действуй, как тебе сказано. А потом – звони… Марко поспешил прочь. Незнакомец взял с камина графин, налил себе полный стакан воды, который выпил единым духом, намочил платок, вытер им залитый потом лоб, затем уселся перед своим пленником и с подчеркнутой вежливостью произнес: – Позвольте, наконец, иметь честь представиться вам, мсье Кессельбах. И, вынув из кармана визитную карточку, объявил: – Арсен Люпэн, взломщик-джентльмен. II Имя знаменитого авантюриста, по всей видимости, произвело на господина Кессельбаха наилучшее впечатление. Люпэн не замедлил это подметить и воскликнул: – Ага, дорогой мсье, вы вздохнули с облегчением! Арсен Люпэн – деликатный взломщик; он не любит крови, его дела не идут далее присвоения чужого имущества. Мелкие грешки. И вы сказали себе, что он не станет брать на совесть ненужного убийства. Согласен, согласен. Но окажется ли бесполезной для него ваша ликвидация? Вот в чем вопрос, и могу поклясться, что не шучу. Приступим же к делу. Он придвинул стул к креслу, освободил пленника от кляпа и продолжал: – Господин Кессельбах, в первый же день по прибытии в Париж ты установил контакт с неким Барбаре, директором частного сыскного агентства. Поскольку же ты действовал без ведома секретаря Чемпэна, указанный Барбаре, общаясь с тобой письмами или по телефону, выступал под именем «Полковник». Спешу уведомить, что этот мсье Барбаре – честнейший человек на свете. Но мне повезло ввести в число его сотрудников одного из моих лучших друзей. Так мне стала известна причина твоего обращения к Барбаре и так для меня возникла необходимость заняться тобой и нанести тебе, с помощью поддельных ключей, несколько домашних визитов… при которых, увы, я не нашел того, чем желал завладеть. Он понизил голос и, глядя прямо в глаза своему пленнику, пронизывая его взором, пытаясь проникнуть в самые затаенные мысли, отчетливо произнес: – Господин Кессельбах, ты поручил Барбаре отыскать на самом парижском дне человека, носящего ныне или носившего раньше имя Пьера Ледюка, со следующими краткими приметами: рост – метр семьдесят пять, волосы – светлые, светлые же усы. Особая примета: вследствие давнего ранения – отсутствие части мизинца на левой руке. Кроме того, на правой щеке – почти уже невидимый шрам. Обнаружению этого человека, кажется, ты придаешь огромное значение, словно от этого зависят неисчислимые выгоды для тебя. Кто этот человек? – Не знаю. Ответ был категоричным, однозначным. Знал он это или нет – неважно. Главное – был полон решимости ничего не сказать. – Хорошо, – кивнул его противник. – Но у тебя есть на его счет более подробные сведения, чем те, которые ты сообщил Барбаре? – Никаких. – Ты лжешь, мсье Кессельбах. Дважды, в присутствии Барбаре, ты заглядывал в бумаги, содержавшиеся в конверте из черной кожи. – Действительно. – Где же этот конверт? – Сгорел. Люпэн затрепетал от ярости. Мысль о пытке и ее возможностях, очевидно, опять пришла ему в голову. – Сгорел? Но шкатулка… Признайся же… Признайся, она находится в банке? – Да. – И что в ней содержится? – Двести самых ценных из бриллиантов моей личной коллекции. Это, очевидно, не могло не понравиться грабителю. – Ах, ах! Двести распрекраснейших бриллиантов! Что ты говоришь, целое состояние! Усмехаешься? Для тебя, конечно, это безделица. А секрет, который хочешь сохранить, стоит во много раз дороже. Для тебя – да. А для меня? Он взял сигару, зажег спичку, которой машинально дал погаснуть, и застыл на некоторое время в неподвижности, размышляя. Минуты шли за минутами. Он засмеялся. – Ты очень надеешься на то, что экспедиция Марко окажется неудачной и сейф не удастся вскрыть? Возможно, старина, возможно. Но тогда придется заплатить мне за беспокойство. Я вовсе не заявился к тебе, чтобы полюбоваться, как ты выглядишь в этом кресле… Бриллианты, поскольку они есть… Либо – марокиновый конверт… Одно из двух… Он посмотрел на свои часы. – Прошло целых полчаса… Черт возьми!.. Судьба продолжает с нами играть… Не радуйся, господин Кессельбах. Честное слово, с пустыми руками я все-таки не уйду… Ну вот, наконец!.. Зазвонил телефон. Люпэн торопливо схватил трубку и, изменив голос, подражая решительным интонациям своего пленника: – Рудольф Кессельбах слушает… Спасибо, барышня, соедините… Это ты, Марко?.. Отлично… Все прошло, как надо?.. В добрый час… Без зацепок?.. Поздравляю, сынок… Что же нам досталось? Шкатулка из черного дерева… Ничего другого, ни одной бумажки?.. Ну, ну!.. И в шкатулке?.. Они хороши, эти бриллианты? Отлично… отлично… Минуточку, Марко, надо подумать… Все это, видишь ли… Складывается мнение… Постой, не клади трубку… Он повернулся: – Господин Кессельбах, ты дорожишь этими бриллиантами? – Да. – И ты их у меня готов выкупить? – Возможно. – Сколько дашь? Пятьсот тысяч? – Пятьсот тысяч? Пожалуй… – Только вот какая загвоздка… Каким образом состоится такой обмен? С помощью чека? Нет, ты можешь меня надуть… Либо я надую тебя… Послушай же, послезавтра утром ты зайдешь в Лионский кредитный банк, возьмешь пятьсот кредиток и пойдешь прогуляться в Булонский лес, близ Отейля… Я буду там с бриллиантами, в мешочке – это более удобно, шкатулка чересчур заметна… – Нет, нет! Шкатулка тоже. Я должен получить все. – Ах! – воскликнул Люпэн, расхохотавшись, – теперь ты попался! Бриллианты – тебе на них наплевать… Им найдется замена. Зато шкатулка – она тебе дороже жизни. Хорошо, ты получишь ее, свою шкатулку… Слово Люпэна… Ты получишь ее завтра же утром, по почте. Он опять поднес к уху трубку. – Марко, коробочка перед тобой?.. Что ты видишь в ней особенного?.. Черное дерево, инкрустированное слоновой костью. Да, это мне знакомо, японский стиль, сделано в фобуре Сент-Антуан… Марка есть?.. Ага! Небольшая круглая этикетка с синей каймой и номером… Коммерческий знак, безо всякого значения… А какое дно у шкатулки, толстое?.. Черт, двойного дна там нет?.. Давай тогда, Марко, проверь инкрустации, которые сверху… Нет, скорее – саму крышечку… Он едва не подпрыгнул от радости. – Крышечка! Вот оно, Марко! Кессельбах невольно моргнул!.. Мы попали в точку!.. Старина Кессельбах, разве ты не заметил, что я за тобой следил… Ах ты, недотепа! И, обращаясь к Марко: – Так что там у тебя? Под крышечкой есть зеркальце?.. И оно сдвигается в сторону?.. Нет? Там есть, может, пазы?.. Нет? Тогда разбей его… Ну да, говорю тебе, разбей… Это зеркальце там ни к чему, его туда вставили. И воскликнул: – Болван, не перечь мне… Делай, как сказано! Он услышал, вероятно, шум, произведенный Марко, когда тот разбил зеркальце, так как не сдержал торжества. – Что я тебе говорил, господин Кессельбах? Охота оказалась успешной!.. Алло!.. Сделал? Ну и что там? Письмо? Победа! Все бриллианты Южной Африки и тайны нашего чудака! Он снял трубку второго, параллельного аппарата, приложил обе к ушам и продолжал: – Читай, Марко, читай, не спеша… Вначале – что написано на конверте… Так… Теперь – повтори… И повторил за ним сам: – Копия письма, содержащегося в конверте из черной кожи. А затем? Загляни в конверт, Марко. Господин Кессельбах, вы позволите? Не очень красиво с нашей стороны, конечно, но все-таки… Давай, Марко, господин Кессельбах разрешает… Открыл? Теперь – читай! Он выслушал и сказал, посмеиваясь: – Не очень-то много, черт побери. Итак, подведем итог. Листок бумаги, сложенный вчетверо; видно, что его разворачивали… Хорошо… Вверху справа на нем слова: «один метр семьдесят, левый мизинец обрезан» и так далее. Приметы уже названного Пьера Ледюка. Почерк Кессельбаха, не так ли?.. Хорошо. А в середине листка одно слово, заглавными печатными буквами: АПООН – Марко, сынок, ты оставишь листок на месте, заберешь шкатулку и бриллианты. За десять минут я окончу дела с нашим чудаком. Двадцать минут спустя буду у тебя… Ты послал мне, кстати, машину? Отлично. До скорого. Он положил обе трубки, вышел в вестибюль, оттуда – в соседнюю комнату, проверил, не ослабли ли узы секретаря и слуги, не душат ли их кляпы, и вернулся к своему пленнику. На его лице отразилась беспощадная решимость. – Забавы окончены, Кессельбах. Если не станешь говорить, тем хуже для тебя. Ты решился? – На что? – Брось глупости. Говори все, что знаешь. – Ничего я не знаю. – Ты лжешь. Что означает это слово «АПООН»? – Если бы знал, я бы его не записывал. – Хорошо, но к кому, к чему оно относится? Откуда ты его списал? Откуда все это у тебя вообще? Господин Кессельбах не отвечал. Люпэн продолжал, все более нервничая, отрывисто: – Слушай внимательно, Кессельбах, хочу сделать тебе предложение. Какой ты ни есть богач, какой бы ты ни был большой человек, разница между тобою и мною не так уж велика. Сын котельщика из Аугсбурга и Арсен Люпэн, король взломщиков, могут найти общий язык без утраты достоинства для одного или другого. Я обчищаю квартиры; ты грабишь на бирже. И то, и другое – чистое воровство. Так вот, Кессельбах, соединим свои силы в этом деле. Ты нужен мне потому, что у меня нет нужных сведений. Я нужен тебе потому, что в одиночку ты с этим не справишься. Барбаре для такого дела слабак. А я – Люпэн. Идет? Ответом было молчание. Люпэн продолжал настойчиво, с дрожью в голосе: – Отвечай, Кессельбах, идет? Если да, за сорок восемь часов я найду его для тебя, твоего Пьера Ледюка. Ибо все дело в нем, не так ли? Отвечай же! Что за тип? Почему ты его разыскиваешь? Что тебе о нем известно? Я хочу знать! Он внезапно успокоился, положил руку на плечо немца и сухо сказал: – Одно только слово… Да или нет. – Нет. Он вынул из кармашка Кессельбаха великолепный золотой хронометр и положил его на колени пленника. Затем расстегнул ему жилет, сорочку, раскрыл грудь и, схватив стальной стилет с золотой рукояткой, лежавший возле них на столе, приставил острие к тому месту, где биения сердца в ритмичном трепете приподнимали обнаженную кожу. – В последний раз? – Нет. – Господин Кессельбах, сейчас три часа без восьми минут. Если за эти восемь минут я не получу ответа, ты – мертвец. III На следующее утро, в тот самый час, который был ему назначен, бригадир Гурель явился в отель Палас. Не останавливаясь, отказавшись от лифта, он поднялся по лестнице. На пятом этаже повернул направо, проследовал по коридору и позвонил в номер 415. Оттуда – ни звука. Бригадир позвонил опять. После полдюжины безуспешных попыток он направился к комнате дежурного по этажу, где сидел как раз метрдотель. – Мне нужен господин Кессельбах. Я звонил к нему раз десять. – Господин Кессельбах не ночевал у себя. Мы не видели его с середины вчерашнего дня. – А его секретарь? Слуга? – Их мы тоже не видели. – Значит, они тоже не ночевали в отеле? – Несомненно. – Несомненно! Откуда такая уверенность? – Очень просто. Господин Кессельбах не проживает в нашем отеле как прочие постояльцы; он занимает личные апартаменты. Обслуживаем его не мы, а его собственный слуга, и нам не может быть ничего известно о том, что происходит у него. – Действительно… Действительно… Гурель выглядел немало озадаченным. Он пришел с определенными указаниями, с четким заданием, в пределах которого только и могла проявиться его сообразительность. За этими границами он не очень-то знал, как следует поступать. – Если бы тут был шеф… – пробормотал он. – Если бы тут был шеф… Он показал свою карточку с указанием места службы и должности. Затем задал наугад вопрос: – Значит, вы не видели, чтобы они возвращались? – Нет. – Но заметили, как уходили? – Тоже нет. – В таком случае, откуда вам известно, что они уходили вообще? – Нам об этом сказал господин, приходивший вчера в номер 415. – Господин с черными усами? – Да. Я повстречался с ним, когда он уходил, ровно в три часа. Он мне сказал: «Господа из номера 415 ушли. Господин Кессельбах сегодня проведет ночь в Версале, куда и следует отправить его почту». – Но с кем был тот господин? В каком качестве он с вами разговаривал? – Этого я не знаю. Гурель забеспокоился. Все это казалось ему довольно странным. – У вас есть ключ? – Нет, господин Кессельбах заказал особые ключи. – Пойдемте-ка туда, посмотрим. Он стал яростно звонить в дверь. Ответом была тишина. Он собрался уже повернуть обратно, как вдруг склонился и торопливо прижался ухом к замочной скважине. – Послушайте… Кажется… Ну да, слышно явственно… Кто-то стонет… Он с силой ударил в дверь кулаком. – Однако, мсье, вы не имеете права… – Это я не имею права?! Он заколотил в дверь изо всех сил, но все было напрасно. – Слесаря! Побыстрее! Гостиничный слуга кинулся исполнять приказ. Гурель расхаживал из стороны в сторону, шумя, но ни на что не решаясь. Слуги с разных этажей собирались кучками. К ним спешили служащие администрации, конторы. – Разве нельзя, – воскликнул наконец Гурель, – войти туда через соседние помещения? Они ведь сообщаются с апартаментом? – Да, но двери между ними всегда заперты на засовы, с обеих сторон. – Тогда мне надо позвонить в Сюрте, – заявил бригадир, для которого, несомненно, не было иного спасения, кроме как в лице начальства. – И в комиссариат полиции, – заметил кто-то. – Можно и туда, – ответил он тоном человека, которого такая формальность мало занимала. Когда Гурель вернулся, слесарь пробовал открыть дверь ключами из большой связки. Последний из них и привел в действие замок. Гурель торопливо вошел. Он бросился туда, откуда доносились стоны, и наткнулся на секретаря Чемпэна и слугу Эдвардса. Один из них, Чемпэн, терпеливыми усилиями сумел ослабить узлы кляпа и издавал приглушенные крики. Другой, казалось, спал. Их освободили. Гурель был в растерянности. – А господин Кессельбах? Он двинулся дальше. Господин Кессельбах сидел в кресле, привязанный к его спинке, уронив голову на грудь. – Он, вероятно, в обмороке, – сказал Гурель, подойдя. – Попытки порвать узы лишили его последних сил. Он быстро разрезал веревки, стягивавшие плечи. Торс сразу упал вперед. Гурель охватил его обеими руками, но тут же отпрянул с криком: – Да он же мертв! Смотрите… Руки – как лед… И глаза… Кто-то несмело предположил: – Может быть, кровоизлияние… Лопнул сосуд… – Правда, на нем нет раны. Естественная кончина. Тело положили на диван, одежду на нем расстегнули. И на белой сорочке стали видны красные пятна. Когда ткань раздвинули, все заметили на уровне сердца крохотную ранку, из которой еще текла кровь. К рубахе булавкой была приколота визитная карточка, тоже в крови. Гурель наклонился над нею. Это была визитная карточка Арсена Люпэна. Полицейский выпрямился с решительным, властным видом. – Убийство!.. Арсен Люпэн!.. Всем выйти из помещения! Никому не оставаться в салоне или в комнате! Этих господ – отнести и оказать им помощь в другом месте. Выйти всем и не прикасаться ни к чему. Сейчас явится шеф! IV Арсен Люпэн! Гурель повторял эти два роковых слова в полном оцепенении. Они звучали в его душе, как погребальный звон. Арсен Люпэн! Король бандитов! Верховный авторитет среди авантюристов! Можно ли было такое себе представить! – Ну, нет, не может быть, – прошептал он. – Потому что этот человек мертв! Только вот… Действительно ли он мертв? Арсен Люпэн! Стоя возле трупа, Гурель был ошеломлен, сбит с толку. Он вертел в руках визитную карточку с таким страхом, будто получил вызов от призрака. Арсен Люпэн! Что теперь делать? Действовать? Начинать борьбу собственными средствами? Нет, нет… Лучше подождать… При столкновении с таким противником ошибки неизбежны… И затем, разве сейчас не должен прибыть шеф? Прибудет шеф! Вся психология Гуреля сводилась к этой короткой фразе. Умелый и предусмотрительный, наделенный мужеством, опытом и геркулесовой силой, он был из тех, кто устремляется вперед лишь тогда, когда им показывают направление, и хорошо делают только то, что им велят. И недостаток собственной инициативы у Гуреля безмерно возрос с тех пор, как господин Ленорман занял место господина Дюдуа во главе Сюрте. Господин Ленорман – вот это был шеф! С ним можно было быть всегда уверенным, что ты – на верном пути. До того уверенным, что Гурель неизменно надолго застревал на месте, не получив от шефа должного толчка. Но шеф вот-вот должен был явиться! Глядя на часы, Гурель высчитывал время этого прибытия. Лишь бы раньше не появился полицейский комиссар, которого уже, конечно, предупредили; либо следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт не принялись некстати возиться здесь до того, как сам шеф сможет составить себе представление об основных обстоятельствах дела. – Ну что, Гурель, о чем замечтался? – Шеф! Господин Ленорман был человеком еще молодым, если судить по выражению его лица, по глазам, живо сверкавшим из-за стекол очков. Но это был почти старец, если принять во внимание сгорбленную спину, иссохшую желто-восковую кожу, седеющие бороду и волосы и весь его вид – болезненный, надломленный, неуверенный. Он прожил трудную жизнь в колониальных владениях Франции в качестве правительственного комиссара, на самых опасных постах. Приобрел там лихорадку, неукротимую энергию, столь противоречащую его физическому состоянию, привычку жить в одиночестве, говорить мало и действовать в тишине, плюс – некоторую нелюдимость. И к пятидесяти пяти годам – вследствие нашумевшего дела пяти испанцев из Бискры – заслуженную, широкую известность. Справедливость восторжествовала, и его назначили вначале на важную должность в Бордо, потом заместителем шефа в Париже и наконец, после кончины господина Дюдуа, шефом Сюрте. И на каждом из этих постов он проявил редкую изобретательность в работе, большие способности, оригинальные и невиданные дотоле качества; в частности, он добился таких ярких и недвусмысленных успехов в разрешении четырех или пяти последних скандальных историй, взволновавших общество, что его сравнивали с целым рядом наиболее прославленных блюстителей закона прошлого. Что касается Гуреля, у того сомнений не было. Любимец шефа, высоко ценившего его за чистоту души и исполнительность, он ставил господина Ленормана превыше всего на свете. Шеф был для него самим богом, идолом, который не ошибается никогда. В тот день господин Ленорман выглядел особенно утомленным. Он устало опустился на стул, распахнул полы своего редингота – старомодного сюртука, получившего широкую известность благодаря несовременному покрою и оливковому цвету, развязал коричневый, не менее знаменитый шарф и тихо вымолвил: «Рассказывай». Гурель поведал обо всем, что видел и что ему удалось узнать, построив свое донесение в краткой форме, к которой приучил его шеф. Но, когда он показал карточку Люпэна, господин Ленорман вздрогнул. – Люпэн! – воскликнул он. – Да, Люпэн, вот он опять всплыл, эта скотина. – Тем лучше, тем лучше, – сказал господин Ленорман после недолгого раздумья. – Конечно, тем оно лучше, – повторил Гурель, любивший сопровождать комментариями редкие слова начальника, в упрек которому ставил только чрезмерную немногословность, – тем лучше, так как вы наконец померяетесь силами с противником, достойным вас… И Люпэн поймет, кто может с ним совладать… Люпэн будет уничтожен… Люпэн… – Ищи! – приказал господин Ленорман, обрывая затянувшуюся речь. Звучало это, как приказание охотника, отданное собаке. И действительно, как лучший охотничий пес, умело обшаривающий кусты, живой и умный, Гурель занялся поиском на глазах своего начальника. Кончиком трости господин Ленорман указывал то на одно, то на другое кресло, на угол комнаты, точно так же, как хозяин показывает четвероногому другу заросли, купы деревьев, пучки трав. – Ничего нет, – сказал бригадир. – Это для тебя, – проворчал господин Ленорман. – То есть я хотел сказать… Для вас всегда найдется много вещей, которые дают показания, словно это люди, как настоящие свидетели. Пока ясно одно: перед нами – убийство, без всякого сомнения попадающее в послужной список Арсена Люпэна. – Первое за все время, – заметил Ленорман. – Действительно, первое… Но оно было неизбежно. Нельзя вести такую жизнь без того, чтобы однажды, под давлением обстоятельств, не впасть в этот величайший грех. Господин Кессельбах, наверно, защищался… – Нет, ибо был связан. – Правда, – в некоторой растерянности признал Гурель, – это и представляется здесь странным… Зачем убивать противника, который выведен из борьбы?.. Черт возьми, если бы я взял его за воротник вчера, когда мы оказались лицом к лицу, на пороге вестибюля!.. Господин Ленорман тем временем вышел на балкон. Затем проследовал в комнату господина Кессельбаха, ту, что справа. Проверил запоры дверей и окон. – Окна в этих двух комнатах, когда я в них заходил, были заперты, – сказал Гурель. – Заперты или прикрыты? – Никто к ним не прикасался, шеф. А они, правда, заперты. Послышавшиеся голоса заставили их возвратиться в гостиную. Там они застали судебно-медицинского эксперта, осматривавшего труп, и господина Формери, следователя. – Арсен Люпэн! – воскликнул при их появлении Формери. – Я просто счастлив, что благоприятная случайность позволит мне заняться наконец этим бандитом! Скоро он убедится, какая у меня закваска!.. К тому же, на этот раз перед нами – убийца… Ну что ж, сразимся, мэтр Люпэн! Господин Формери все еще не мог забыть странного приключения с диадемой княгини Ламбаль и того, с каким блеском обвел его вокруг пальца Люпэн несколько лет тому назад. В криминальных анналах Парижа слава этой истории не потускнела до сих пор. Воспоминания о ней вызывали еще смех, и господин Формери в глубине души сохранил жгучую досаду и жажду взять блистательный реванш. – Убийство налицо, – заявил он убежденно, – мотивы же мы раскроем легко. Все идет как надо. Мсье Ленорман, честь имею вас приветствовать… Я просто в восторге… Формери вовсе не был в восторге. Присутствие Ленормана, напротив, мало радовало его, начальник Сюрте не очень-то скрывал презрение, которое тот у него вызывал. Тем не менее следователь выпрямился и торжественно осведомился: – Итак, доктор, вы полагаете, что смерть наступила примерно двенадцать часов тому назад, может быть – больше?.. То же самое представляется и мне… Мы полностью друг с другом согласны… А орудие преступления? – Нож с очень тонким лезвием, господин следователь, – отозвался врач. – Смотрите, лезвие вытерли от крови платком самого убитого. – Действительно… Действительно… Следы видны весьма отчетливо… А теперь послушаем, что скажут секретарь и слуга господина Кессельбаха. Их допрос, не сомневаюсь, прольет на дело некоторый свет. Чемпэн, которого перенесли в его комнату слева от гостиной, как и Эдвардса, пришел уже в себя от испытанного. Он подробно изложил вчерашнее происшествие, беспокойство господина Кессельбаха, объявленный заранее визит человека, назвавшегося Полковником, рассказал наконец о нападении, которому они подверглись. – Ага, ага! – воскликнул господин Формери, – значит, был сообщник! И вы слышали его имя… Вы говорите – Марко… Это очень важно. Когда в наших руках окажется сообщник, поиск быстро продвинется вперед… – Да, но его нет у нас в руках, – заметил господин Ленорман. – Посмотрим… Каждому овощу – свой сезон… И тогда, господин Чемпэн, этот Марко ушел сразу же после звонка господина Гуреля? – Да, мы услышали, как он ушел. – А после его ухода вы ничего не слышали? – Да… Время от времени, но очень смутно… Дверь была закрыта… – И что это было? – Голоса… Эта личность… – Называйте его по имени Арсен Люпэн. – Арсен Люпэн, по-видимому, куда-то звонил. – Прекрасно. Мы допросим служащую отеля, обеспечивающую телефонную связь с городом. Позднее вы услышали, как он, в свою очередь, ушел? – Он убедился, что мы по-прежнему крепко связаны, и четверть часа спустя ушел, захлопнув за собой входную дверь. – Да, тотчас после того, как совершил свое злодеяние. Отлично, отлично… Все складывается в единую цепь. А после? – После этого мы уже ничего больше не слышали… Настала ночь, усталость навела на меня дремоту… То же самое было с Эдвардсом… И только сегодня утром… – Да, я уже знаю… Ну что ж, дело движется неплохо. Все складывается в цепь… И, отмечая этапы расследования таким тоном, словно каждый был важной победой над неизвестным преступником, он задумчиво перечислил: – Сообщник… Телефон… Время преступления… Услышанные звуки… Хорошо… Очень хорошо… Остается установить мотивы преступления. В сущности, поскольку речь идет о Люпэне, мотивы тоже ясны. Господин Ленорман, не заметили ли вы следов взлома? – Ни единого. – Следовательно, похищено что-то, находившееся при жертве. Бумажник его нашли? – Я оставил его в кармане жилета, – сказал Гурель. Они перешли в гостиную, где господин Формери убедился, что в бумажнике были только визитные карточки и документы, удостоверяющие личность. – Очень странно. Господин Чемпэн, не могли бы вы сказать, имел ли вчера при себе господин Кессельбах какую-либо сумму денег? – Да. Накануне, то есть позавчера, в понедельник, мы побывали в Лионском кредитном банке, где господин Кессельбах арендовал сейф… – Сейф в Лионском кредитном банке? Хорошо… Надо поискать и в этом направлении. – И, уходя, господин Кессельбах открыл на себя счет, сняв с него пять тысяч франков кредитными билетами. – Отлично. Теперь все ясно. Чемпэн, однако, продолжал: – Есть еще одно обстоятельство, господин следователь. Господин Кессельбах, в течение нескольких дней пребывавший в большой тревоге, – я говорил вам о ее причине, о проекте, которому он придавал исключительное значение, – господин Кессельбах особенно заботился о сохранности двух предметов; во-первых – шкатулки из черного дерева, которую он для верности положил в банковский сейф, а затем – небольшого конверта из черной кожи, в котором держал некоторые бумаги. – И этот конверт? – Перед приходом Люпэна он в моем присутствии положил его в эту дорожную сумку. Господин Формери взял сумку; конверта в ней не оказалось. Он потер руки. – Итак, все складывается в цепь… Нам известен виновник, условия и мотив преступления; дело не будет сложным. Мы с вами во всем согласны, не так ли, мсье Ленорман? – Ни в чем. Несколько минут в гостиной царило полное недоумение. Комиссар полиции прибыл, и за его спиной, несмотря на полицейских, охранявших дверь, толпа журналистов и гостиничного персонала ворвалась в вестибюль и не желала его покидать. Как ни была известна резкость шефа Сюрте, его суровость, порой доходившая до грубости, что послужило поводом для нескольких головомоек в высоких инстанциях, – неожиданный ответ Ленормана сбил всех с толку. Господин Формери выглядел особенно озадаченным. – Однако, – сказал он, – мне кажется, все очень просто: Люпэн ограбил Кессельбаха… – Но зачем он его убил? – вставил господин Ленорман. – Чтобы ограбить. – Извините, показания свидетелей говорят о том, что ограбление состоялось еще до убийства. Вначале господина Кессельбаха связали, лишили возможности позвать на помощь, а затем уж обчистили. Почему же Люпэн, до сих пор не совершивший ни одного убийства, лишил жизни человека, не способного сопротивляться и уже ограбленного? Следователь погладил свои длинные светлые бакенбарды жестом, обычным для него в тех случаях, когда перед ним вставал трудноразрешимый вопрос. И задумчиво возразил: – Здесь может быть несколько ответов… – Каких же? – Зависит… Зависит от множества фактов, пока еще не известных… Сомнения, впрочем, могут оставаться только по поводу мотивов. По всему остальному мы согласны. – Нет. На сей раз ответ снова прозвучал еще более резко, отчетливо, почти невежливо, так что следователь, совершенно растерянный, не посмел даже протестовать и застыл в недоумении перед своим странным коллегой. Наконец, он произнес: – У каждого – своя система. Хотелось бы познакомиться с вашей. – У меня ее нет. Шеф Сюрте поднялся и сделал несколько шагов вдоль гостиной, опираясь на трость. Вокруг все молчали и странно было видеть, как этот исхудалый, надломленный человек подавлял остальных силой властного нрава, которой уже подчинялись, хотя еще не смирились с нею до конца. После долгого молчания он наконец произнес. – Я хотел бы осмотреть помещения, примыкающие к этой квартире. Директор показал ему план отеля. У комнаты справа, в которой жил сам господин Кессельбах, был единственный выход – через прихожую. Но комната секретаря, которая находилась слева, сообщалась с другим помещением. – Пройдем туда тоже, – предложил шеф Сюрте. Господин Формери, не сдержавшись, пожал плечами и пробурчал: – Но ведь дверь между ними заперта, и окна – тоже. – Пройдем туда все-таки, – повторил господин Ленорман. Его провели в первую из пяти комнат, оставленных для госпожи Кессельбах. Потом, по его просьбе, показали ему следующие четыре. Все двери между апартаментами были с обеих сторон заперты на засовы. Он спросил: – Ни одна из этих комнат не занята? – Нет. – А ключи? – Они постоянно находятся в конторе. – Значит, никто не мог сюда пробраться? – Никто, за исключением дежурного по этажу, обязанного проветривать их и вытирать пыль. – Позовите его. Слуга, некий Гюстав Бедо, сообщил, что накануне, согласно полученному им указанию, он запер окна во всех пяти комнатах. – В котором часу? – В шесть вечера. – И вы ничего не заметили? – Нет, ничего. – А сегодня утром? – Сегодня я открыл окна ровно в восемь часов. – И ничего при этом не нашли? – Нет… Ничего… Впрочем… Он явно колебался. Засыпанный вопросами слуга наконец признал: – Так вот, в комнате номер 420, возле камина, я нашел изящный футляр для сигарет… который собирался сегодня же вечером отнести в контору. – Этот футляр при вас? – Нет, он в моей комнате. Это сигаретница из вороненной стали. С одной стороны в нее кладут табак и папиросную бумагу, с другой – спички. На ней инициалы золотом: буквы «Л» и «М». – Что вы говорите? Это сказал Чемпэн, выступивший вперед и казавшийся крайне удивленным. – Вы сказали – футляр из вороненной стали? – Да. – С тремя отделениями – для табака, бумаги и спичек… И в нем – русский табак, светлый и тонкий, не так ли? Принесите-ка его… Мне надо на него взглянуть… Хочу убедиться сам… По знаку начальника Сюрте Гюстав Бедо удалился. Господин Ленорман сел и острым взором стал рассматривать ковры, мебель, занавески. Наконец спросил: – Мы действительно в номере 420? – Да. Следователь усмехнулся: – Хотелось бы узнать, какая связь видится вам между этим случаем и драмой. Пять запертых дверей отделяют нас от комнаты, где Рудольф Кессельбах был убит. Господин Ленорман не снизошел до ответа. Время шло. Гюстав не возвращался. – Где этот служащий ночует, господин директор? – спросил шеф Сюрте. – На шестом этаже, над улицей Иудеи, то есть как раз над нами. Странно, что его еще нет. – Не будете ли вы добры послать кого-нибудь за ним? Директор отправился сам, сопровождаемый Чемпэном. Несколько минут спустя он вернулся, на сей раз – один. Вернулся бегом, с перекошенным лицом. – Ну что там? – Он мертв… – Убит? – Да! – Гром и молния! – воскликнул господин Ленорман. – Этих мерзавцев голыми руками не возьмешь! Вперед, Гурель, галопом: пусть перекроют все выходы из гостиницы… И хорошо охраняют… А вы, господин директор, ведите нас в комнату Гюстава Бедо. Директор вышел. Но перед тем, как последовать за ним, господин Ленорман нагнулся и поднял крохотный бумажный кружок, к которому был давно прикован его взор. Это была этикетка с синей каймой. На ней стояла цифра – 813. На всякий случай он положил ее в свой бумажник и догнал остальных. V Чуть заметная ранка в спине, между лопатками… Врач тут же объявил: – Точно такая же, как у господина Кессельбаха. – Да, – согласился господин Ленорман. – Удар нанесен той же рукой, и послужило ей то же самое оружие. Судя по положению тела, слугу застигли в ту минуту, когда он, стоя на коленях перед своей постелью, искал под матрацем футляр, который там спрятал. Рука оставалась еще между матрацем и пружинами, но футляра не нашли. – Не иначе, этот предмет мог выдать кого-то с головой, – предположил господин Формери, не осмеливаясь высказать более определенное мнение. – Еще бы! – отозвался шеф Сюрте. – Но нам известны инициалы «Л» и «М» и с тем, что, видимо, известно Чемпэну, мы сможем много узнать. Господин Ленорман вздрогнул: – Чемпэн! Где же он? Заглянули в коридор, где толпились зеваки. Чемпэна там не было. – Но господин Чемпэн пришел сюда со мной, сказал директор. – Да, да, знаем, но с вами он не вернулся. – Нет, я оставил его около трупа. – Вы оставили его!.. Одного? – Я сказал ему: оставайтесь и не отходите ни на шаг. – И никого здесь больше не было? Вы никого не видели? – В кулуарах – нет. – Но в соседних каморках… Либо тут, за этим углом никто не мог спрятаться? Господин Ленорман выглядел чрезвычайно взволнованным. Он отходил, возвращался, открывал двери комнат. И вдруг куда-то побежал со скоростью, на которую мало кто счел бы его способным. Он буквально скатился по лестнице с высоты шести этажей, намного опережая следователя и директора отеля. Внизу, у парадной двери, он нашел Гуреля. – Никто отсюда не выходил? – Никто. – А из другой двери, на улицу Орвието? – Я поставил там посторожить Дьези. – Передав ему мой строгий приказ? – Да, шеф. В просторном холле гостиницы толпа постояльцев волновалась, с тревогой обсуждая поступавшие сюда более или менее верные сведения о странной цепи преступлений. Слуги, созванные по телефону, подходили один за другим. Господин Ленорман сразу же их допрашивал. Никто не смог сообщить ни малейших полезных сведений. Одна только горничная что-то заметила. Десять минут тому назад она встретилась с двумя мужчинами, которые спускались по служебной лестнице вниз, между пятым и четвертым этажами. – Они спускались очень быстро. Первый держал другого за руку. Я была удивлена, увидев двух таких господ на служебной лестнице. – Вы могли бы их узнать? – Первого – нет. Он отвернул голову. Молодой, стройный. На нем была мягкая черная шляпа… И черный костюм. – А другой? – Ах, другой был англичанин с бритым, полным лицом и в клетчатой одежде. Он был без шляпы. Приметы полностью подходили к Чемпэну. Горничная продолжала: – И вид у него притом был довольно странный… Будто он сошел с ума… Не удовлетворившись сообщением Гуреля, господин Ленорман по очереди допросил посыльных, стоявших возле двух других дверей. – Вы знаете господина Чемпэна? – Да, мсье, он всегда беседовал с нами. – И не видели, чтобы он выходил? – Нет, в то утро он не выходил. Господин Ленорман повернулся к полицейскому комиссару: – Сколько с вами ваших людей, господин комиссар? – Четверо. – Этого недостаточно. Позвоните вашему помощнику, пусть он пришлет всех, кого сумеет собрать. И будьте любезны лично обеспечить самую строгую охрану всех выходов. Осадное положение, господин комиссар! – Но как быть, – запротестовал директор, – с моими клиентами? – Ваши клиенты меня мало волнуют, господин директор. Прежде всего для меня существует мой долг, и долг велит мне, чего бы это ни стоило, задержать… – Вы думаете, стало быть… – решился следователь. – Я не думаю, сударь… Я уверен, что человек, совершивший двойное убийство, еще находится в отеле. – Но тогда Чемпэн… – В эти минуты я не могу уже утверждать, что Чемпэн жив. Во всяком случае, все решается теперь не минутами, а секундами… Гурель, возьми двух человек и обыщи как следует все комнаты четвертого этажа… Господин директор, ваш служащий будет их сопровождать. Остальные этажи осмотрим, когда получим подкрепление. Давай, Гурель, за дело и гляди в оба. Это крупная дичь. Гурель и его люди поспешили прочь. Господин Ленорман остался в холле, около конторы гостиницы. На этот раз он и не думал садиться, как было в его привычке. Он шагал до парадного входа на улице Орвието и возвращался обратно. Время от времени шеф Сюрте распоряжался: – Господин директор, установите надзор над кухнями, можно улизнуть также через них… Господин директор, прикажите барышне на коммутаторе не соединять никого с городской сетью… И если кому-нибудь позвонят из города, пусть она запишет имя этого человека… Господин директор, пусть ваши служащие составят список всех постояльцев, имена которых начинаются буквами «Л» или «М». Он говорил громко, как армейский генерал, отдающий своим офицерам приказания, от которых зависит исход сражения. И это действительно было сражение – беспощадное и страшное, хотя и разыгрывалось в изысканных рамках первоклассной парижской гостиницы, между могущественным лицом, каким был шеф Сюрте, и таинственным субъектом, преследуемым, обложенным и почти уже пойманным, но еще крайне опасным своей жестокостью и изворотливостью. Тревога царила среди присутствующих, собравшихся в середине большого холла, молчаливых и трепещущих, охватываемых паникой при малейшем шуме, преследуемых дьявольским образом убийцы. Где он теперь прятался? Появится или нет? Не было ли его среди них? Вот этот? Или, может быть, вот тот?.. Нервы у всех были так напряжены, что в порыве возмущения или паники люди могли прорваться к выходу и выбежать на улицу, не будь там хозяина, не будь его присутствия и чего-то, присущего только ему, что успокаивало и внушало уверенность. Люди чувствовали себя в безопасности, как на корабле, ведомом опытным капитаном. И все взоры раз за разом обращались к пожилому, седовласому господину в очках, в оливковом рединготе и коричневом шарфе, который прогуливался среди них, сгорбившись, на заметно нетвердых ногах. Время от времени прибегал один из тех ребят, которые помогали Гурелю. – Есть новости? – спрашивал господин Ленорман. – Нет, мсье, ничего еще не нашли. Директор дважды пытался смягчить приказ. Положение становилось невыносимым. Многие постояльцы, понуждаемые неотложными делами или собравшиеся уезжать, бурно протестовали. – Меня они не волнуют, – отвечал шеф Сюрте. – Но я всех их знаю. – Тем лучше для вас. – Вы превышаете свою власть. – Это мне известно. – Ваше начальство вряд ли вас одобрит. – Я в этом уверен. – Сам господин следователь… – Пусть господин Формери оставит меня в покое. Пускай получше допрашивает слуг, что он и делает сейчас. В остальном – идет не следствие. Идет розыск. А это уже мое дело. В ту же самую минуту целый отряд полицейских ворвался в отель. Шеф Сюрте разбил их на несколько групп и послал на четвертый этаж. Затем обратился к комиссару: – Дорогой комиссар, поручаю вам дальнейший надзор. Никаких послаблений, заклинаю вас. Беру на себя ответственность за все, что бы ни случилось. После этого Ленорман лифтом поднялся на третий этаж. Работа оказалась нелегкой. И долгой; пришлось открыть двери шестидесяти номеров, проверить все ванные комнаты, все альковы, все шкафы, каждый уголок. Час спустя, ровно в полдень, господин Ленорман завершил осмотр третьего этажа. Ничего найти не удалось. Остальные полицейские еще не окончили поиски на верхних этажах. Господин Ленорман засомневался: может быть, убийца поднялся к мансардам? Он все-таки решил спуститься вниз, когда ему сообщили, что госпожа Кессельбах только что прибыла с барышней, служившей у нее в качестве компаньонки. Эдвардс, доверенный старый слуга, взял на себя обязанность сообщить ей о смерти мужа. Господин Ленорман нашел ее в одной из гостиных, сраженную известием, без слез, с искаженным страданием лицом; неутихающая дрожь била ее, словно в лихорадке. Это была довольно высокая женщина, черноволосая, чьи большие черные, прекрасные глаза казались наполненными маленькими золотистыми точками, подобными блесткам, сияющим во мраке. Господин Кессельбах познакомился с нею в Голландии, где Долорес родилась в старинной испанской семье Амонти. Он в нее сразу же влюбился и вот уже четыре года их союз, скрепленный преданностью и любовью, оставался безоблачно счастливым. Господин Ленорман представился. Она без слов посмотрела на него, и он умолк, не зная, дошли ли до нее его слова. Затем, совсем внезапно, она зарыдала и попросила, чтобы ее провели к мужу. Вернувшись в холл, господин Ленорман встретил Гуреля, который его искал: в руке он держал шляпу, которую тут же протянул шефу. – Вот что я нашел, патрон… Понятно откуда это, не так ли? Находка оказалась шляпой из мягкого черного фетра. Внутри – ни подкладки, ни этикетки. – Где ты ее подобрал? – На площадке служебной лестницы, на третьем этаже. – А на других этажах? – Ничего. Мы искали везде. Остается только второй этаж. Место, где лежала шляпа, говорит о том, что он туда уже спускался. Горим, патрон. – Охотно верю. На лестнице, в самом низу, господин Ленорман остановился. – Отправляйся к комиссару и передай ему распоряжение: поставить внизу каждой лестницы двух человек с револьверами наготове. Пойми, Гурель, если мы не спасем Чемпэна и преступник сбежит, я пропал. Вот уже два часа я занимаюсь совсем не тем, чем нужно. Он поднялся по лестнице. На втором этаже ему встретились двое полицейских в сопровождении служащего, выходивших из номера. Коридор был пуст, гостиничный персонал не осмеливался в него входить. Многие же постояльцы заперлись на двойной оборот в своих комнатах, так что каждый раз приходилось подолгу стучать и вести переговоры, прежде чем двери открывались. Немного дальше господин Ленорман заметил другую группу полицейских, проверявших номера, а в конце коридора – еще одну, приближавшуюся со стороны угла, то есть тех комнат, которые находились над улицей Иудеи. И вдруг увидел, как они с криками куда-то побежали, сразу исчезнув из виду. Он поспешил следом. Полицейские остановились посередине коридора. У их ног, загораживая проход, ничком на ковре лежало чье-то тело. Господин Ленорман наклонился и приподнял неподвижную голову. – Чемпэн, – прошептал он. – Мертв. Он осмотрел труп секретаря. Трикотажный шарф из белого шелка перетягивал горло. Ленорман его развязал. Показались красные пятна, и он увидел, что шарф удерживал на затылке толстый ватный тампон, пропитанный кровью. Под ним была рана, во всем подобная прежним. Четкая, ясная, безжалостная. Извещенные без промедления, прибежали господин Формери и полицейский комиссар. – Никто не выходил? – спросил шеф. – Никто не поднимал тревоги? – Никто, – доложил комиссар. – Двое наших сторожат внизу каждую лестницу. – Может быть, он поднялся наверх? – Нет! Нет! – Но кто-то его, наверно, встречал. – Нет… Это случилось, по-видимому, давно. Руки уже остыли. Убийство, вероятно, было совершено сразу же после предыдущего. Сразу же после того, как убийца и жертва пробрались сюда по служебной лестнице. – Но труп должны были увидеть! Подумайте только, за минувшие два часа здесь прошло не менее полусотни человек!.. – Значит, трупа здесь не было. – Где же он находился? – О! Откуда мне это знать! – резко отвечал шеф Сюрте. – Поступайте, как я, ищите… Разговоры ни к чему не приведут! Жилистой рукой господин Ленорман яростно похлопывал по набалдашнику своей трости, пристально разглядывая труп, молчаливый и задумчивый. Наконец произнес: – Господин комиссар, сделайте одолжение, прикажите отнести тело в незанятую комнату. И позвать туда врача. Господин директор, благоволите открыть мне двери всех помещений в этом коридоре. Слева находились три комнаты и два салона, составлявшие незанятые апартаменты; господин Ленорман осмотрел их. Справа – четыре комнаты. Из них две были заняты неким господином Ревердатом и итальянцем бароном Джакомиччи; оба в это время отсутствовали. В третьей комнате обнаружили старую деву – англичанку, еще не встававшую с постели, а в четвертой – англичанина, который мирно курил и читал книгу и которого не смог от этого отвлечь доносившийся из коридора шум. Его звали майором Парбери. Обыски и допросы и здесь ничего не дали. Старая дама и до появления полицейских не слышала ничего – ни звуков борьбы, ни криков раненого, ни ссоры. Майор Парбери – и того меньше. Кроме того, не было найдено ни единой явственной улики, пятен крови, ничего такого, что позволяло бы предположить, что несчастный Чемпэн побывал в одной из этих комнат. – Странно, – бормотал следователь. – Действительно очень странно. И наивно добавил: – Я понимаю все меньше и меньше. Целый ряд обстоятельств от меня совершенно ускользает. Что вы об этом думаете, мсье Ленорман? Господин Ленорман, вероятно, собирался уже ответить резкой отповедью, в каких обычно проявлялась его невоспитанность, когда появился запыхавшийся Гурель: – Шеф, вот что мы нашли… Только что… Внизу… В конторе отеля… На стуле… Это был не слишком большой пакет, завернутый в черную саржу. – Вы его вскрывали? – спросил начальник Сюрте. – Да, но, увидев содержимое, завернули обратно, точно так, как было… Очень плотно перевязан, можете убедиться сами. – Развяжи! Гурель снял обертку и извлек брюки и пиджак из черного мольтона. Дальше был запятнанный кровью портфель, еще мокрый; по-видимому, его недавно вымыли, чтобы уничтожить отпечатки пальцев. В портфеле лежал стальной стилет с украшенной золотом рукояткой. Он был красен от крови, от крови трех человек, убитых за несколько часов невидимой рукой, в гуще толпы из трех сотен человек, сновавших во все стороны в огромной гостинице. Эдвардс, слуга, сразу узнал стилет, принадлежавший его хозяину. – Господин директор, – молвил шеф Сюрте, – запреты сняты. Гурель распорядится, чтобы двери более не охраняли. – Стало быть, вы полагаете, что Люпэн мог ускользнуть? – спросил господин Формери. – Вовсе нет. Личность, совершившая тройное убийство, находится в отеле, в одной из комнат, возможно, – в толпе путешественников в салонах или в холле. По-моему, он и жил здесь, в отеле. – Невозможно! И потом, где бы он мог переодеться? И как одет теперь? – Не знаю, но уверен, что это так. – И вы открываете ему свободный путь? Ведь он теперь уйдет спокойненько, держа руки в карманах. – Тот постоялец, который таким образом отсюда уйдет без поклажи и более не вернется и будет виновным. Господин директор, извольте пройти со мной в контору. Я хотел бы поближе ознакомиться со списком ваших клиентов. В конторе директор обнаружил несколько писем, адресованных господину Кессельбаху. Он отдал их следователю. Там была также посылка, которую как раз доставила почта. Поскольку бумага, в которую она была завернута, в одном месте порвалась, господин Ленорман смог увидеть шкатулку из черного дерева, на которой было вырезано имя Рудольфа Кессельбаха. Он открыл ее. Помимо осколков зеркальца, место которого под крышкой коробочки было еще хорошо видно, внутри оказалась визитная карточка Арсена Люпэна. Одна подробность, однако, поразила шефа Сюрте. Снаружи, под коробочкой, была небольшая этикетка с синей каймой, подобная той, которую нашли в комнате на четвертом этаже, где был спрятан футляр для сигарет. На этой этикетке тоже стояли цифры 831. Глава 2 Шеф Сюрте приступает к операциям I – Огюст, пригласите господина Ленормана. Швейцар вышел и несколько мгновений спустя ввел начальника Сюрте. В просторном кабинете министерства на площади Бово восседали три важных лица: знаменитый Валенглей, тридцать лет возглавлявший партию радикалов, в то время – председатель Совета Министров и министр внутренних дел, господин Тестар – генеральный прокурор и префект полиции Делом. Прокурор и префект не поднялись со стульев, которые занимали в течение своего долгого разговора с председателем Совета Министров; но сам хозяин кабинета встал и, пожав руку шефу Сюрте, сказал ему самым сердечным тоном: – Без сомнения, дорогой Ленорман, вы знаете причину, по которой я попросил вас прийти? – Дело Кессельбаха? – Да. Дело Кессельбаха! Мало кто не помнит не только эту трагическую историю, хитросплетения которой я тоже пытался распутать, но и подробные перипетии драмы, которая взволновала всех за два года до войны. Мало кто не помнит также необычайное волнение, которое она вызвала во Франции и за пределами Франции. Тем не менее, помимо тройного убийства, совершенного при таких таинственных обстоятельствах, помимо безмерной гнусности этой бойни, помимо всего, было обстоятельство, которое особенно потрясло общественное мнение – новое появление, можно сказать – воскресение Арсена Люпэна. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=140153) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.