Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна Морис Леблан Арсен Люпен Известный во всем мире роман Мориса Леблана “Последние похождения Арсена Люпэна, взломщика-джентльмена”, состоящий из двух книг, в настоящее время приходит к нашему читателю. Написанный в начале века, он достойно выдержал испытание временем. Острый, держащий все время в напряжении читателя сюжет, добротный стиль, а главное создание образа героя – Арсена Люпэна – вот его основные преимущества. Герой этого романа благородный разбойник, отстаивающий честь, выступающий защитником преследуемых и униженных. Обе представленные части романа связаны единой фабулой – в них предстает запутанное и полное различных острых поворотов дело Кессельбаха. Необыкновенные преображения главного героя, предстающего то шефом полиции, то русским князем, его непредсказуемые ходы, поиски таинственного убийцы – все это представлено на самом высшем уровне детективного жанра. До последних страниц читатель, следящий за острым сюжетом, не сможет предположить – кто же является главным злодеем. Благородство главного героя, его истинно джентльменские поступки, его борьба со злом, симпатия к нему – безусловно порождают в душе читателя светлые чувства, а следовательно, данный детективный роман являет собой не просто увлекательное чтиво, но и несет воспитательные функции. Морис Леблан «Последние похождения Арсена Люпэна, взломщика-джентльмена» Часть вторая ТРИ УБИЙСТВА АРСЕНА ЛЮПЭНА Глава 1 Отель Санте I По миру прокатился взрыв хохота. Арест Арсена Люпэна, конечно, стал первостепенной сенсацией, и общество не поскупилось на похвалы, которые полиция заслужила взятым ею полноценным реваншем, на который она так долго надеялась. Великий авантюрист наконец попался. Необыкновенный, гениальный, невидимый герой как последний жулик томился в четырех стенах тюремной камеры, раздавленный в конце концов той всеподавляющей силой, которая зовется правосудием и которая рано или поздно с неизбежностью ломает преграды, стоящие на ее пути, и разрушает планы своих противников. Все это было не раз сказано, напечатано, повторялось, обсуждалось, разносилось молвой. Префект полиции получил крест командора, господин Вебер – офицера[1 - Почетного Легиона (Прим. переводчика).]. Превозносились искусство и мужество самых скромных из сотрудников. Гремели аплодисменты. Воспевали общую победу. Произносили речи и писали статьи. Все было так. Но общий хор похвал, шумное удовлетворение было все-таки не так громко, как смех. Безумный, всеобщий, громовой, неумолкающий, оглушительный, подобный взрыву. Арсен Люпэн на протяжении целых четырех лет занимал должность шефа Сюрте! Он был на этом посту целых четыре года! Занимал его в самом деле, законно, со всеми правами, которые дает такое положение, ценимый начальством, пользуясь благосклонностью правительства, при всеобщем восхищении его успехами. Вот уже четыре года спокойствие населения и защита собственности были доверены Арсену Люпэну. И он строго следил за исполнением закона. Защищал невинного и преследовал виновного. И какие услуги оказывал при этом обществу! Порядок никогда не обеспечивался так неукоснительно, преступления не выявлялись с такой уверенностью и быстротой. Достаточно вспомнить дело Денизу, кражу в Лионском кредитном банке, убийство Барона Дорфа, нападение на скорый поезд Париж – Орлеан… и столько, столько еще молниеносных и непредсказуемых побед, столько блестящих подвигов, которые можно было сравнить разве что с величайшими успехами самых знаменитых стражей закона! В свое время в одной из речей, произнесенных по поводу пожара в Лувре и задержания виновных, премьер-министр Валенглей, выступая в защиту несколько своевольного образа действий господина Ленормана, воскликнул: «Своей предусмотрительностью, энергией, смелостью решений и их исполнения, своими неисчерпаемыми возможностями господин Ленорман напоминает нам единственного человека, который, если был бы еще в живых, мог бы с ним потягаться, то есть Арсена Люпэна. Господин Ленорман – истинный Арсен Люпэн на службе общества». И вот, оказывается, господин Ленорман – никто другой, как сам Арсен Люпэн! Окажись он просто русским князем, на это никто на обратил бы внимания. Такие метаморфозы для Люпэна были обычными. Но шефом Сюрте! Сколько в этом было очаровательной иронии! Сколько живого воображения проявилось в таком образе жизни, самом необыкновенном на свете! Господин Ленорман – Арсен Люпэн! Теперь можно было объяснить многие удивительные на первый взгляд – сходные с чудом, дела, еще недавно ошеломлявшие толпу и путавшие карты полиции. Стало ясно, как ему удалось освободить своего сообщника средь бела дня, во Дворце правосудия, причем – в заранее назначенный день. Разве не сказал он сам: «Если станет известна простота средств, использованных мною для этого побега, все будут крайне удивлены. „И это все?“ – скажут люди. Да, это – все, но надо подумать…» Все, действительно, оказалось просто; надо было только быть шефом Сюрте. Люпэн же в ту пору как раз им был, и полицейские, повинуясь его приказаниям, становились его невольными сообщниками, о чем не догадывались и сами. Какая блестящая комедия! Великолепный блеф! Монументальная шутка, способная внести веселое оживление в нашу мягкотелую, бесхарактерную эпоху! Сидя в тюрьме, наконец – побежденный, Люпэн, вопреки всему, оставался величайшим из победителей. Из тюремной камеры он озарял лучами славы весь Париж. Более чем когда-либо, он был кумиром, Хозяином! Утром следующего дня, проснувшись в своем апартаменте в «Отеле Санте», как он его тут же назвал, Арсен Люпэн подумал о том, какой необычайный ажиотаж будет вызван его арестом под двойным именем Сернина и Ленормана, под двойным титулом князя и шефа Сюрте. Потирая руки, он произнес: «Ничто так не скрашивает нашего одиночества, как одобрение современников. О, слава, солнце живущих!» При свете дня камера произвела на него еще лучшее впечатление. Из окна, пробитого высоко в стене, была видна верхушка дерева, проглядывала синева неба. Стены были белыми. В помещении не было другой мебели, кроме стола и стула, вделанного в пол. Но все было чисто и показалось ему вполне приемлемым. «Ну-ну, – подумал он, – небольшой курс отдыха в таком месте не будет лишен очарования… Но займемся сперва нашим туалетом… Есть ли все, что мне нужно?.. Нет… Надо, значит, позвонить горничной…» Он нажал на рычажок, установленный возле двери и приводящий в движение сигнальный диск в коридоре. Минуту спустя засовы и железные полосы снаружи были отодвинуты, щелкнул замок и в камере появился надзиратель. – Горячей воды, дружок, – сказал Люпэн. Тот посмотрел на него в ошеломлении и ярости. – Ах! – воскликнул Люпэн, – чуть не забыл: махровое полотенце! Черт возьми, у меня нет махрового полотенца! Стражник проворчал: – Издеваешься? Пошел ты… Он двинулся было к двери, когда Люпэн резко схватил его за локоть: – Сто франков, если отнесешь на почту письмо! Он вынул из кармана стофранковую бумажку, скрытую при обыске, и протянул ее тюремщику. – Письмо… – сказал тот, взяв деньги. – Сейчас! Мигом напишу! Он сел за стол, написал карандашом несколько слов на листке бумаги и сунул его в конверт, на котором вывел адрес: «Господину С.Б. 42 До востребования, Париж». Стражник забрал письмо и удалился. «Это послание, – подумал Люпэн, – придет к цели так же верно, как если бы я его сам туда отнес. Я получу ответ не позднее чем через час. Есть еще, значит, время, чтобы подвести некоторые итоги». Он устроился на стуле и вполголоса продолжал: – В сущности, передо мной остаются два противника. Первый из них – общество, которое удерживает меня в этом месте, но которое меня мало беспокоит. Второй – та неизвестная личность, во власти которой я не нахожусь, но которая зато вызывает у меня немалую тревогу. Это она сообщила полиции, что я – Сернин. Она угадала также, что я – Ленорман. Она заперла дверь в подземном ходе. И она же добилась того, что я попал в каталажку. Арсен Люпэн ненадолго задумался и продолжал: – В конце концов, все сводится к борьбе между нами двумя. И, чтобы довести ее до конца, то есть чтобы разгадать и осуществить проект Кессельбаха, возможности равными не назовешь: я сижу взаперти, а он остается на свободе, невидимый и недоступный, располагая к тому же двумя козырями, которые я считал уже своими, – Пьером Ледюком и стариком Штейнвегом. Все, короче, сводится к тому, что он свободно достигнет цели, окончательно меня от нее устранив. Новая пауза для раздумья, затем – новый монолог: – Положение – не из блестящих. С одной стороны – все, с другой – ничего. Передо мной – равный мне по силе человек, более сильный даже, ибо ему не мешает действовать совесть, к которой прислушиваюсь я. И – никакого оружия, чтобы нанести ему удар. Он несколько раз машинально повторил последние слова, после чего умолк и, опустив голову на ладони, долго оставался в задумчивости. – Прошу вас, господин директор, – сказал он, увидев, что дверь открывается, – входите. – Вы меня ждали? – Разве я не отправил вам, господин директор, письмо с просьбой меня навестить? С самого начала ведь было ясно, что надзиратель сразу отнесет его вам. Я так был в этом уверен, что указал на конверте ваши инициалы: С.Б. и ваш возраст – 42. Имя директора действительно было Станислав Борели, возраст – сорок два года. Это был человек с приятной внешностью, добросердечный, обращавшийся с заключенными со всей снисходительностью, которая только была возможна. Люпэну он сказал: – Вы не ошиблись насчет порядочности моего служащего. Вот ваши деньги. Они будут вам возвращены в день освобождения… А теперь прошу еще раз пройти в комнату для обыска. Люпэн последовал за господином Борели в небольшое помещение, предназначенное для этой важной процедуры, и, пока его платье проверяли с вполне оправданной подозрительностью, подвергся тщательному досмотру сам. Затем его опять препроводили в камеру, и господин Борели сказал: – Теперь я спокоен. Все сделано, как полагается. – И сделано, господин директор, хорошо. Выполняя эти обязанности, ваши люди действуют с деликатностью, которую хотелось бы вознаградить очередным проявлением моей благодарности. Он протянул стофранковую купюру господину Борели, который чуть не подскочил. – Ах! А это – откуда?! – Не ломайте над этим напрасно голову, господин директор. Человек, подобный мне, живущий такой жизнью, как моя, всегда должен быть готов к любым неожиданностям, и никакие злоключения, как они ни были бы серьезны, не должны заставать его врасплох. Даже заключение в тюрьму. Большим и указательным пальцем правой руки он схватил средний палец левой, резким движением оторвал его и спокойно протянул господину Борели. – Не волнуйтесь так, господин директор. Это не мой палец; это просто трубочка из пластмассы, раскрашенная и в точности соответствующая форме моего среднего пальца. И добавил со смехом: – И достаточно вместительная для того, чтобы скрыть в себе третью купюру достоинством в сто франков… Что поделаешь?.. Если другого бумажника не имеешь… Он вдруг умолк, видя растерянность директора: – Прошу поверить, господин директор, что я вовсе не стремлюсь ошарашить вас моими скромными талантами… Хочу просто обратить ваше внимание на то, что вы имеете дело… с клиентом… так сказать, особого свойства… И не следует удивляться, если за мной обнаружатся некоторые нарушения обычных правил вашего заведения. Директор между тем пришел в себя. И отчетливо произнес: – Хотелось бы полагать, что вы будете соблюдать эти правила и не принудите меня к принятию строгих мер… – Которые вызвали бы у вас, господин директор, сожаление? Именно от этого мне хотелось бы вас избавить, заранее объявив, что тюремные правила не помешают мне действовать, как мне захочется, сообщаться с моими друзьями, защищать среди этих стен важные интересы, доверенные мне третьими лицами, писать в газеты, у которых пользуюсь вниманием, продолжать исполнение моих планов и, в конце концов, готовить свой побег. – Ваш побег! Люпэн от души рассмеялся. – Подумайте сами, господин директор! Я не прощу себе, что попал в тюрьму, если не сумею из нее выйти. Этот довод не показался господину Борели достаточным. В свою очередь, хотя несколько через силу, он засмеялся. – Предупреждение удваивает бдительность… – Именно в этом моя цель. Примите все предосторожности, господин директор, не пренебрегайте даже самой малой. Чтобы никто потом не ставил вам чего-либо в упрек. А я, со своей стороны, постараюсь устроить все таким образом, что, какими неприятностями это ни было бы для вас чревато, ваша карьера от этого не пострадала. Вот и все, что я хотел сказать вам, господин директор. Вы можете теперь удалиться. И, когда господин Борели ушел, глубоко взволнованный своим странным подопечным и обеспокоенный готовящимися событиями, заключенный бросился на свою койку, шепча: – Право, ты нахал, старина Люпэн! Можно подумать, что тебе уже известно, как отсюда выбраться! II Тюрьма Санте построена в виде звезды. В центральной части здания находится круглое помещение, к которому сходятся все коридоры, – таким образом, чтобы ни один заключенный не мог выйти из камеры без того, чтобы его не увидели надзиратели, дежурящие в застекленной кабине, в середине этого зала. Посетителя, осматривающего тюрьму, неизменно удивляет, что заключенные передвигаются в ней во все стороны без конвоя, словно они и в самом деле на свободе. На самом же деле, чтобы пройти от одной точки до другой, от своей камеры, например, до тюремной машины, которая ждет их во дворе, чтобы отвезти во Дворец правосудия, то есть на следствие, арестанты следуют по прямым участкам коридоров, из которых каждый оканчивается дверью, открываемой стражником. И этот стражник может открывать только эту, единственную дверь и должен наблюдать за двумя прямыми участками пути, которые она контролирует. Таким образом, по видимости – свободные, заключенные на самом деле следуют от двери к двери, от пары глаз к другой паре глаз, как пакеты, передаваемые из рук в руки. За пределами здания муниципальные полицейские принимают предмет этой передачи и помещают его в одно из отделений «черного ворона». Такова практика, принятая в этом мрачном месте. Ее не стали придерживаться, однако, в отношении Люпэна. В случае с Люпэном доверия прежде всего лишили описанную выше прогулку по коридорам. Затем – тюремную машину. Стали с подозрением относиться ко всему, ужесточая для него все процедуры и правила. Господин Вебер прибыл самолично, в сопровождении двенадцати полицейских – вооруженных до зубов лучших, отборнейших из своих людей, подобрал опасного заключенного на пороге его камеры и отвел его в пролетку, на козлах которой тоже сидел один из его подчиненных. Справа и слева, спереди и сзади вокруг экипажа скакали конные полицейские. – Браво! – воскликнул Люпэн. – Такие знаки внимания трогают меня до слез. Настоящий почетный кортеж! Черт тебя побери, милый Вебер, ты всегда уважал иерархию. Помнишь, как следует себя вести с непосредственным начальством. И, похлопав его по плечу, добавил: – Я намерен, милый Вебер, подать в отставку. И рекомендовать тебя в качестве своего преемника. – Это почти сделано, – проронил Вебер. – В добрый час! А я уже тревожился об успехе моего побега. Теперь я спокоен. С того момента, когда Вебер станет шефом службы Сюрте… Господин Вебер не стал отвечать на этот выпад. Он испытывал, в сущности, весьма сложное чувство к своему противнику, замешанное на страхе, который внушал ему Люпэн, уважении, питаемом к князю Сернину, и почтительном восхищении, неизменно жившем в нем в отношении господина Ленормана. Все это – с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение. Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль. – Господин Формери у себя? – спросил он их. – Да, шеф, господин следователь – в своем кабинете. Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями. – Женевьева? – прошептал арестованный. – Спасена. – Где она? – У своей бабки. – Мадам Кессельбах? – В Париже, в отеле Бристоль. – Сюзанна? – Исчезла. – Штейнвег? – Ничего о нем не знаем. – Вилла Дюпон охраняется? – Да. – Какова сегодня утренняя пресса? – Отличная. – Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться. Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик. Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу: – Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки. – Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, – отозвался Люпэн, – и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я. «Он надо мной издевается», – подумал господин Формери. И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил: – Честному человеку, каким вы являетесь, милостивый государь, теперь придется объясниться по поводу трехсот сорока четырех дел, связанных с кражами, взломами, мошенничеством, подделками, шантажом, скупкой краденого и так далее. Трехсот сорока четырех! – Не более того? – спросил Люпэн. – Право, мне стыдно. – Честный человек, каковым вы являетесь, сударь мой, должен держать ответ по поводу убийства некоего Альтенгейма. – А это уже нечто новое. Такая идея исходит от вас, господин следователь? – Вот именно. – Здорово! Вы действительно делаете успехи, господин Формери. – Положение, в котором вас застали, не оставляет в этом сомнений. – Никаких, согласен. Позволю себе, однако, спросить: от какой раны умер Альтенгейм? – От раны в шею, причиненной ударом ножа. – Где же этот нож? – Его не нашли. – Как же получилось, что его не нашли, поскольку убийцей был я, и застали меня на том же месте, возле человека, которого я убил? – По-вашему, значит, убийца… – Не кто иной, как тот, кто зарезал господина Кессельбаха, Чемпэна и других. Характер раны – достаточное доказательство тому. – Каким же путем он ускользнул? – Через люк, который вы можете обнаружить в том же зале, где произошла трагедия. Господин Формери сделал хитрую мину. – Как же получилось, что вы не последовали такому спасительному примеру? – Я пытался это сделать. Но выход был прегражден запертой дверью, которую мне не удалось открыть. Именно во время этой моей попытки тот, другой вернулся в зал, чтобы убить своего сообщника, – из страха перед признаниями, которых Альтенгейм не мог избежать. В те же минуты он спрятал на дне шкафа, где его и нашли, тот сверток с одеждой, которую я приготовил для себя. – А одежда – для чего? – Чтобы принять другой облик. Прибыв на виллу Глициний, я был намерен выдать Альтенгейма правосудию, покончить с князем Серниным и появиться опять в виде… – Господина Ленормана, вероятно? – Совершенно верно. – Ну нет! – Что-что? Господин Формери насмешливо улыбался, покачивая указательным пальцем справа налево и слева направо. – Нет, – повторил он. – Что же – нет? – История с господином Ленорманом… Это годится для публики, друг мой. Вы не заставите следователя Формери проглотить такую утку – будто Ленорман и Люпэн были одним и тем же человеком. Он расхохотался. – Люпэн – шеф Сюрте!.. Ну нет! Все, чего ни захотите, но не это! Должны же существовать какие-то границы!.. Я добрый малый, но все-таки… Скажите, между нами, для чего вам эта новая сказка? Не вижу, признаться, смысла… Люпэн посмотрел на него в ошеломлении. Хорошо зная Формери, он не подозревал за ним такого самомнения и слепоты. Двойственность личности князя Сернина к тому времени ни у кого уже не вызывала сомнений. И только господин Формери… Люпэн повернулся к заместителю шефа, слушавшего с раскрытым ртом: – Дорогой Вебер, ваше повышение, по-моему, ставится под большой вопрос. Ибо, в конце концов, если господин Ленорман – вовсе не я, значит – он может еще существовать… А если существует, нет сомнений и в том, что господин Формери, с его удивительным чутьем, в конце концов его найдет… И в таком случае… – И он будет действительно обнаружен, мсье Люпэн, – воскликнул следователь. – Беру это на себя и полагаю, что очная ставка между вами двумя будет захватывающим зрелищем! Он потешался вовсю, барабаня пальцами по столу. – Ах, как это будет забавно! Ах! С вами не приходится скучать, Люпэн! Значит, вы – господин Ленорман! И это вы, стало быть, добились ареста своего же сообщника Марко! – Совершенно верно. Разве мне не следовало порадовать премьер-министра и спасти его правительство? Это было задачей исторического значения! Господин Формери держался за бока. – Ах, умру! Господи, как смешно! Ваш ответ обойдет весь мир! В таком случае, если поверить вам, это вместе с вами я вел следствие с начала дела в отеле Палас, после убийства господина Кессельбаха? – Точно так же, как вместе со мной, еще раньше распутывали дело о диадеме, когда я был его светлостью герцогом де Шамерас[2 - Морис Леблан. «Арсен Люпэн», пьеса в четыре акта.], – с сарказмом отозвался Люпэн. Господин Формери вздрогнул, веселое оживление мгновенно слетело с него при этом ужасном воспоминании. Внезапно став серьезным, он сказал: – Итак, вы настаиваете на всех этих глупостях? – Поневоле, так как все это – правда. Вам будет нетрудно, съездив в Кохинхину[3 - В то время – французская колония, ныне – Вьетнам. (Прим. переводчика).], получить в Сайгоне доказательства смерти подлинного господина Ленормана, замечательного человека, которого я подменил своей особой; я представлю вам документы о его кончине. – Вранье! – Ей-богу, господин следователь, могу признаться: все это мне совершенно безразлично. Не нравится – я не буду господином Ленорманом, не будем об этом более говорить. Если хотите – это я убил Альтенгейма. Вы отлично проведете время, добывая доказательства. Повторяю, для меня все это не имеет ни малейшего значения. Считаю ваши вопросы, как и мои ответы, не состоявшимися. Ваше следствие вообще не в счет – по той простой причине, что, когда оно завершится, я буду уже далеко. Но только… Без капли смущения он взял стул и сел напротив господина Формери, по ту сторону стола. И сухо объявил: – Есть одно-единственное «но», и вот в чем оно состоит. Знайте же, сударь мой, что вопреки всей видимости, несмотря на все ваши намерения, у меня нет ни малейшей охоты тратить даром свое время. У вас – ваши дела… У меня – мои… Вам платят за исполнение ваших задач. Я сам выполняю свои… и сам себе за это плачу. Так вот, дело, которым я теперь занят, – одно из тех, которые не терпят, чтобы от них отвлекались хотя бы на минуту. Я не могу допустить ни секундного промедления в подготовке и осуществлении действий, которые должны привести к успеху. Итак, продолжаю, – поскольку вы временно принуждаете меня вертеть большими пальцами между четырьмя стенами тюремной камеры, – двоим, господа, вам двоим поручаю я обеспечение моих интересов. Вы меня, надеюсь, поняли? Он встал и стоял перед ними в вызывающей позе, с выражением презрения на лице; и сила убеждения, подавляющее волю воздействие этого человека были таковы, что оба собеседника не посмели его прервать. Господин Формери нашел наконец выход в новом припадке смеха, – словно сторонний наблюдатель, готовый позабавиться происходящим: – Есть над чем посмеяться!.. Животики надорвешь!.. – Будете вы смеяться или нет, сударь, так оно и случится. Мой процесс, расследование вопроса о том, убивал я Альтенгейма или нет, розыск моих предыдущих дел, былых правонарушений и преступлений, – вот оно, то великое множество пустышек, которыми я дозволяю вам развлечься, лишь бы, при всем этом, вы ни на минуту не теряли из виду вашей главной миссии. – Которая состоит в том?.. – спросил господин Формери, все еще хорохорясь. – Которая состоит в том, чтобы вы заменили меня в доведении до конца дела Кессельбаха и, в частности, разыскали некоего Штейнвега, германского подданного, похищенного и содержавшегося в заключении покойным бароном Альтенгеймом. – Это что еще за история? – Эта история – одна из тех, которые я оставлял для себя самого, когда был еще… когда считал себя еще, вернее, господином Ленорманом. Эта же история частично произошла в моем кабинете, неподалеку отсюда, и Вебер не мог об этом не знать. В двух словах: старик Штейнвег знает правду о таинственном проекте, которым занимался господин Кессельбах, и Альтенгейм, тоже шедший по этому следу, захватил названного Штейнвега и куда-то его упрятал. – Нельзя куда-то упрятать человека вот так, без следа. Где-то он должен быть, этот Штейнвег. – Разумеется. – И вы знаете, где он? – Знаю. – Любопытно бы и нам… – В номере двадцать девять, вилла Дюпон. Господин Вебер пожал плечами. – Значит, у Альтенгейма? В том особняке, в котором он жил? – Да. – Вот как можно верить вашим глупостям! Я нашел названный вами адрес в кармане у барона. Час спустя особняк был занят моими людьми. Люпэн вздохнул с облегчением. – Вот поистине добрая весть! А я уже опасался вмешательства сообщника, того, до которого не сумел добраться, и нового похищения Штейнвега. А слуги барона? – Исчезли еще раньше. – Надо думать, их предупредили по телефону. Но Штейнвег находится там. Господин Вебер нетерпеливо возразил: – Там никого нет. Повторяю вам, мои люди не покидали особняка. – Господин заместитель шефа Сюрте, поручаю вам самолично провести обыск в вилле Дюпон, – сказал Люпэн. – Завтра представите мне отчет об этой операции. Господин Вебер пожал опять плечами, не отзываясь на эту наглость. – У меня полно более срочных дел… – Господин заместитель шефа Сюрте, более срочного дела не существует. Если вы станете медлить, все мои планы рухнут. Старый Штейнвег никогда не заговорит. – Почему же? – Потому что он умрет с голоду в следующие сутки, самое большое – двое суток, если вы не дадите ему поесть. III – Это серьезно… Это уже звучит серьезно… – молвил господин Формери после недолгого раздумья. – Но, увы… Он усмехнулся. – Но, увы, ваши рассуждения сводятся на нет важной ошибкой. – Да ну! Какой же? – Той, что все это, мсье Люпэн, – огромное надувательство… Что поделаешь? Я начинаю разбираться в ваших фокусах, и чем они туманнее, тем меньше я им доверяю. – Идиот, – пробормотал Люпэн. Господин Формери встал. – Итак, переходим к делу. Как вы поняли, это был чисто формальный допрос, предварительная встреча двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги скрещены, не хватает только обязательного свидетеля для такой схватки – вашего адвоката. – Ба! Разве без него нельзя обойтись? – Никак нельзя. – Беспокоить мэтра ради таких малозначительных, в сущности, дебатов? – Придется. – В таком случае выбираю мэтра Кимбеля. – Председателя? В добрый час, у вас будет отличная защита. Первая встреча была окончена. Спускаясь по лестнице Мышеловки между обоими Дудвилями, заключенный произнес отрывистыми, повелительными фразами: – Вести наблюдение за домом Женевьевы… Четыре человека у ее жилья… У госпожи Кессельбах – тоже. Обе подвергаются опасности… В вилле Дюпон состоится обыск; вы должны присутствовать. Если Штейнвега обнаружат, устройте дело таким образом, чтобы он не проговорился… Если потребуется – щепотку порошка, пусть поспит… – Когда будете на свободе, патрон? – Сегодня ничего не придумаешь… Впрочем, никакой спешки нет… Я – на отдыхе… Внизу его сразу окружили городские полицейские, ожидавшие у машины. – Домой, ребята! – скомандовал им Люпэн. – И побыстрее, у меня назначена встреча со мною же, ровно на два часа. Переезд состоялся без инцидентов. Вернувшись в камеру, Люпэн написал большое письмо с подробными указаниями для братьев Дудвиль и еще два послания. Одно из них было адресовано Женевьеве: «Вы знаете теперь, Женевьева, кто я такой, и поймете, почему я скрывал от Вас имя человека, который дважды уносил Вас, совсем еще маленькой, на руках. Я был другом Вашей матери, другом далеким, чья двойная жизнь для нее оставалась тайной, но на которого она всегда могла рассчитывать. Поэтому перед своей кончиной она написала мне несколько слов и попросила позаботиться о Вас. Как бы ни был недостоин Вашего уважения, Женевьева, я сохраню свою преданность Вам. Не изгоняйте меня совсем из Вашего сердца. Арсен Люпэн». Второе письмо было предназначено Долорес Кессельбах. «Только собственные интересы привели вначале князя Сернина к госпоже Кессельбах. Но безграничное стремление быть ей преданным удержало его близ нее. Сегодня, когда князь Сернин – не более, чем Арсен Люпэн, он просит госпожу Кессельбах не лишать его права защищать ее издалека, как предоставляют защиту кому-нибудь, кого больше не суждено увидеть». На столе лежало несколько конвертов. Люпэн взял один, затем – второй; протянув руку за третьим, он с удивлением заметил листок белой бумаги; к листку были приклеены слова, очевидно, вырезанные из газеты. Он разобрал: «Борьба против Альтенгейма тебе не удалась. Отступись от этого дела, и я не стану препятствовать твоему побегу. Подписано: Л.М». Люпэна снова охватили отвращение и ужас, которые внушало ему это безымянное, таинственное существо, – то крайнее омерзение, которое испытываешь, прикоснувшись к ядовитой твари, к гаду. «Опять он! – подумал Арсен Люпэн. – Даже здесь!» Это вызывало у него подлинный страх; в воображении снова возникал темный образ враждебной силы, такой же могущественной, как его собственная; располагавшей огромными возможностями, которые он не мог себе даже представить. Он сразу подумал о своем надзирателе. Но кто мог подкупить этого человека с твердокаменными чертами, с суровым выражением лица? «Ладно, Люпэн, – подумал он, – все будет к лучшему. До сих пор я имел дело только с пугалами… Чтобы дать бой себе самому, пришлось назначить себя шефом Сюрте… На сей раз мне выпал достойный противник. Человек, который способен водить меня за нос… Играючи, так сказать… И если мне удастся, сидя в тюрьме, отбить его атаки, добраться до старого Штейнвега и вырвать у него его тайну, направить дело Кессельбаха на верный путь, довести его до благоприятного конца, защитить госпожу Кессельбах и обеспечить благополучие и счастье Женевьевы… Ну что ж… В таком случае Люпэн все-таки окажется Люпэном. А для начала нужно поспать…» И он растянулся на койке, прошептав: – Штейнвег, старина, потерпи уж до завтрашнего вечера, не умирай до тех пор… И тогда, клянусь… Он проспал весь конец дня, всю ночь и утро. К одиннадцати часам к нему пришли с известием, что мэтр Кимбель ожидает его в комнате для встреч с адвокатами. – Скажите Кимбелю, – ответил Люпэн, – что, если ему нужны сведения о моих делах, достаточно просмотреть газеты за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит Истории. В полдень, с тем же церемониалом и предосторожностями, что и вчера, его доставили во Дворец правосудия. Он опять встретился со старшим из Дудвилей, которому сказал несколько слов и вручил три письма, написанных накануне. Затем его ввели в кабинет господина Формери. Мэтр Кимбель был уже там, держа портфель, набитый документами. Люпэн сразу извинился. – Прошу прощения, дорогой мэтр, что не смог вас принять; весьма сожалею также по поводу того труда, который вы благоволите взять на себя, труда совершенно излишнего, поскольку… – Да, да, – оборвал его господин Формери, – мы знаем, вы собираетесь в путешествие. Об этом – договорились. Но до тех пор – займемся нашим делом. Арсен Люпэн, несмотря на все наши усилия, у нас все еще нет точных данных о вашем настоящем имени. – Странно, не так ли? У меня – тоже. – Мы не можем даже утверждать, что вы и есть тот самый Арсен Люпэн, который был заключен в Санте в 19… году и совершил отсюда свой первый побег. – «Свой первый побег»! Очень точное выражение. – Дело действительно таково, – продолжал господин Формери, – что в личной карточке Арсена Люпэна, обнаруженной в картотеке антропометрической службы, содержатся признаки, во всем отличающиеся от ваших нынешних примет. – Все более и более странно. – Разные указания, разные результаты измерений, различные отпечатки… Между обеими фотографиями – никакого сходства. Прошу вас поэтому соблаговолить дать нам точные сведения о вашей подлинной личности. – Именно об этом мне бы хотелось вас спросить. Я столько прожил под разными именами, что давно забыл первое. Сам себя не узнаю. – Следовательно, отказываетесь отвечать. – Да. – А почему? – Потому что. – Это ваше твердое решение? – Да. Я уже вам сказал: ваше следствие не идет в счет. Вчера я поручил вам повести другое расследование, то, которое меня интересует. Я жду его результатов. – А я, – воскликнул господин Формери, – я сказал вам вчера, что не верю ни словечку в вашей истории со Штейнвегом и не стану ею заниматься. – Зачем же вчера, после нашей встречи вы отправились на виллу Дюпон, номер двадцать девять, и вместе с господином Вебером провели там тщательный обыск? – Откуда вы об этом знаете? – спросил следователь, явно задетый. – Из газет… – А! Вы читаете газеты! – Надо же быть в курсе. – Это правда, для очистки совести я побывал в указанном доме, но проездом и не придавая этому существенного значения… – Вы придали этому, напротив, такое значение и пытались выполнить задачу, которую я вам поручил, с таким похвальным усердием, что еще в этот час заместитель шефа Сюрте продолжает там обыск. Господин Формери, казалось, окаменел. Он пролепетал: – Что за выдумки! У нас, господина Вебера и меня, есть тысячи более важных дел… В эту минуту вошел служащий, шепнувший на ухо следователю несколько слов. – Пусть заходит! – воскликнул тот. – Пусть заходит! И, бросившись навстречу: – Ну что, господин Вебер, какие новости? Вы нашли этого человека? Он уже не притворялся, так ему не терпелось узнать, что удалось коллеге. – Нет, – отозвался заместитель шефа Сюрте. – О! Вы уверены? – Готов утверждать, что в доме нет никого, живого или мертвого. – Однако… – Это, увы, так, господин следователь. Оба выглядели разочарованными, словно уверенность Люпэна передалась также им. – Вот видите, Люпэн, – не без сожаления в голосе произнес господин Формери. И добавил: – Можно лишь предположить, что старый Штейнвег действительно содержался там, но теперь его больше нет. Люпэн, однако, заявил: – Еще позавчера утром он там был. – А в пять часов вечера мои люди заняли особняк, – заметил господин Вебер. – Придется, следовательно, признать, что во второй половине дня его опять похитили, – заключил господин Формери. – Нет, – сказал тут Люпэн. – Вы так думаете? Наивной данью уважения проницательности Люпэна, подсознательной, заранее выраженной готовностью подчиниться любым предписаниям противника – вот чем прозвучал невольный вопрос следователя. – Более чем уверен, – решительно заявил Люпэн. – Физически невозможно, чтобы старик Штейнвег к этому времени оказался на свободе или в другом месте заключения. Он по-прежнему находится в вилле Дюпон. Господин Вебер поднял руки к потолку. – Но это же безумие! – воскликнул он. – Поскольку я как раз оттуда! Поскольку я обыскал каждую комнату! Человека нельзя спрятать, словно монету в сто су! – Что же теперь делать? – простонал господин Формери. – Что делать, господин следователь? – отозвался Люпэн. – Очень просто. Сесть вместе со мной в машину и гнать, со всеми мерами предосторожности, которые вы посчитаете необходимыми, к номеру двадцать девять, на виллу Дюпон. Теперь час дня. В три часа я найду Штейнвега. Предложение было самым четким, повелительным, требовательным. Оба должностных лица сполна почувствовали силу этой незаурядной воли. Господин Формери посмотрел на господина Вебера. В конце концов, почему бы нет? Чем может помешать такая новая попытка? – Что скажете, господин Вебер? – Ба! Не знаю… – Да… Но все-таки… Речь идет о человеческой жизни… – Очевидно… – произнес заместитель шефа Сюрте, продолжая раздумывать. Дверь открылась, служащий принес письмо. Господин Формери вскрыл конверт и прочитал строки: «Будьте осторожны. Если Люпэн попадет на виллу Дюпон, он выйдет из нее свободным. Его побег уже подготовлен». Господин Формери побледнел. Опасность, которой он избежал, еще повергала его в ужас. Лишний раз Люпэн над ним посмеялся. Никакого Штейнвега не существовало. Следователь благодарил в душе Всевышнего. Если бы не чудесное появление этого анонимного письма, он бы погиб, был опозорен. – На сегодня довольно, – объявил он. – Допрос будет продолжен завтра. Отвезти заключенного в Санте! Люпэн не дрогнул. Он понял, что удар нанесен тем, другим. И подумал, что оставался один шанс против двадцати в пользу скорого спасения Штейнвега. Но этот единственный, двадцать первый шанс еще существовал, так что не было причины для отчаяния. И сказал просто: – Господин следователь, назначаю вам встречу на завтра, в девять часов утра, на вилле Дюпон. – Вы с ума сошли! Я не желаю… – Этого желаю я, и этого достаточно. Итак, завтра, в десять. Извольте не опаздывать. IV Как и в других случаях, сразу после возвращения в камеру Люпэн лег и, широко зевая, продолжал размышлять: «Буду справедливым, мое нынешнее существование весьма удобно для ведения моих дел. Каждый день мне удается чуть-чуть подтолкнуть машину, и остается лишь подождать до следующего дня, чтобы двинуть ее еще дальше. События происходят сами собой. Какой прекрасный отдых для измотанного жизнью человека!» И подумал, поворачиваясь к стене: «Штейнвег, если только хочешь жить, не умирай еще! Потерпи немного, прояви капельку доброй воли! Делай, как я: поспи». Если не считать времени ужина, Люпэн опять проспал до утра. Только скрежет отпираемого замка и отодвигаемых засовов смог его разбудить. – Подъем! – скомандовал надзиратель. – Одевайтесь. Дело срочное. Господин Вебер и его люди встретили его в коридоре и отвели к экипажу. – На виллу Дюпон, кучер! – сказал Люпэн, усаживаясь. – Да побыстрее! – Ого! Вы знаете, куда мы едем? – воскликнул заместитель шефа. – Конечно, знаю. Ведь я вчера назначил там встречу господину Формери, ровно в десять утра. Если Люпэн сказал, дело должно быть сделано. Что и требовалось доказать… Еще с улицы Перголез строжайшие меры предосторожности, предпринятые полицией, возбудили у арестанта радость. Бригады полицейских заполнили улицы. Доступ к вилле был наглухо перекрыт. – Осадное положение! – злорадствовал Люпэн. – Вебер, раздашь за мой счет по луидору всем этим беднягам, которых ты потревожил без всякой надобности. Какая мобилизация сил! Еще немного – и ты наденешь на меня наручники! – Для этого я ждал только твоего пожелания, – отозвался господин Вебер. – Давай, старина. Надо же нам с тобой сыграть на равных! Подумать только, ведь вас сегодня – всего сотни три! Закованный в стальные браслеты, Люпэн вышел из пролетки перед парадным входом. Его сразу повели в помещение, где стоял уже господин Формери. Полицейские вышли. Остался только Вебер. – Прошу прощения, господин следователь, – поклонился Люпэн, – за минуту или две, на которые я запоздал. В другой раз, уверяю вас, такое не повторится… Господин Формери был бледен, как стена. Его била нервная дрожь. Он едва выговорил: – Сударь… Госпожа Формери… Он не смог продолжать, – его горло сдавили спазмы. – Как здоровье милой госпожи Формери? – с интересом спросил Люпэн. – Я имел честь станцевать с нею вальс минувшей зимой, на балу в мэрии. И это приятное воспоминание… – Мсье, – перебил его следователь, – мсье, госпожа Формери… Вчера вечером позвонила ее мать, попросив срочно к ней зайти. Госпожа Формери тут же к ней отправилась, к несчастью – в мое отсутствие, так как я как раз в это время изучал ваше дело… – Изучали мое дело? Хорошая работенка! – заметил Люпэн. – Так вот, к полуночи, видя, что госпожа Формери не возвращается, начав уже беспокоиться, я поспешил к ее матери; госпожи Формери там не оказалось. Мать ей, оказывается, не звонила. Все оказалось самой отвратительной из ловушек. В этот час госпожа Формери еще не вернулась. – Ах! – с возмущением произнес Люпэн. И, немного подумав, добавил: – Насколько мне помнится, госпожа Формери очень хороша собой? Следователь, казалось, не понимал. Он подошел ближе и сказал голосом, полным тревоги, несколько театральным тоном: – Мсье, в это утро меня предупредили письмом, что жена будет мне немедленно возвращена, как только найдут Штейнвега. Вот это письмо. Оно подписано Люпэном. Его послали вы? Люпэн посмотрел на письмо и серьезным тоном подтвердил: – Да, его послал я. – Отсюда следует, что вы хотите добиться от меня, путем принуждения, права повести поиск названного Штейнвега? – Я этого требую. – И моя жена сразу после этого будет освобождена? – Совершенно верно. – Даже в том случае, если поиск окажется безрезультатным? – Подобный случай исключен. – А если я откажусь? – воскликнул Формери в неожиданной вспышке возмущения. Люпэн тихо сказал: – Ваш отказ может иметь серьезные последствия… Госпожа Формери – красивая женщина… – Хорошо. Ищите… Вы – хозяин положения… – скрипнул зубами господин Формери. И скрестил на груди руки, как мужчина, умеющий, при случае, примириться с суровой необходимостью. Господин Вебер не произнес при этом ни слова, но в ярости покусывал все время ус, и чувствовалось, какой он должен был испытывать гнев, вынужденный лишний раз подчиниться капризам побежденного, но тем не менее – неизменно побеждавшего их противника. – Поднимемся наверх, – сказал Люпэн. Все последовали за ним. – Откройте дверь в эту комнату! Дверь отворили. – Снимите с меня наручники! Мгновенное колебание. Господа Формери и Вебер обменялись взглядами, советуясь. – Пусть с меня снимут наручники! – повторил Люпэн. – Под мою ответственность, – сказал заместитель шефа Сюрте. И, подав знак восьми полицейским, которые его сопровождали: – Взвести курки! При первой команде – огонь! Его люди вынули револьверы. – Долой оружие! – приказал Люпэн. – Руки – в карманы! И, видя колебание окружающих, с силой добавил: – Клянусь честью, что я нахожусь здесь, чтобы спасти жизнь человеку, который, вероятно, уже в агонии, и не попытаюсь совершить побег. – Честь Люпэна… – пробормотал один из полицейских. Резкий удар по ноге исторг у него крик боли. Его товарищи подскочили, дрожа от злости. – Стойте! – закричал господин Вебер, бросаясь между ними и арестантом. – Давай, Люпэн, даю тебе час времени… И если через час… – Никаких условий, – с непреклонностью сказал Люпэн. – Эх! Делай, что хочешь, скотина, – вне себя от ярости проворчал заместитель шефа. И отступил, отводя с собой в сторону своих людей. – Замечательно, – сказал Люпэн. – Теперь можно спокойно поработать. Он устроился в покойном кресле, спросил сигарету, закурил и принялся выпускать к потолку кольца дыма, тогда как остальные ждали, не стараясь скрыть до предела возбужденное любопытство. Минуту спустя он сказал: – Отодвиньте кровать. Кровать отодвинули. – Снимите все занавески в алькове. Занавески удалили. Наступила долгая тишина. Казалось, идет сеанс гипноза, из тех, на которых присутствуешь с насмешливым недоверием, смешанным, однако, с тревогой, со смутным страхом перед теми таинственными явлениями, которые могут произойти. Может, на виду у всех сейчас появится покойник, вызванный из пространства всесильным заклинанием колдуна. Может быть, появится… – Что? Уже?! – воскликнул господин Формери. – Почти что, – сказал Люпэн. – Может быть вы, господин следователь, считали, что я ни о чем не думал в моей камере и заставил вас привезти меня сюда, не имея отчетливого представления о том, что надо делать? – Что же дальше? – спросил господин Вебер. – Пошли одного из твоих людей к доске электрических звонков. Она должна быть где-то возле кухни. Один из полицейских удалился. – А теперь – нажми на кнопку звонка вон там, в алькове, на уровне кровати… Так… Жми сильнее… Не отпускай… Довольно. А теперь – позови обратно субъекта, которого туда послал. Минуту спустя полицейский поднялся наверх. – Ну, ты, артист, ты слышал звонок? – Нет. – Какой-нибудь из номеров на доске засветился? – Нет. – Отлично, значит – я не ошибся, – объявил Люпэн. – Будь любезен, Вебер, отвинти этот звонок; как видишь, он – ложный… Так… И начинай вывинчивать фарфоровый колокольчик, в который вставлена кнопка… Отлично… Что ты видишь теперь? – Какую-то воронку… Кажется, конец какой-то трубы… – Нагнись… Приложи губы к этой трубе, как к рупору. – Сделано. – Теперь зови: «Штейнвег! Эй! Штейнвег!» Не надо так кричать… Просто говори… Ну что? – Никто не отвечает. – Тем хуже. Значит, он либо умер… Либо не может уже отвечать. Господин Формери не выдержал: – Значит, все пропало! – Ничто не пропало, – возразил Люпэн, – но дело может затянуться. У этой трубки, как у всех трубок, два конца; надо добраться до второго. – Но для этого придется разрушить весь дом… – Вовсе нет… Сейчас увидите… Он взялся за дело сам, окруженный всеми полицейскими, которые, правда, больше глазели, чем стерегли своего пленника. Люпэн прошел в другую комнату и сразу же, как и предвидел, обнаружил свинцовую трубу, которая выходила из стены в углу и поднималась затем к потолку. – Ага! – сказал Люпэн, – эта штука поднимается вверх! Неглупо придумано! Ищут ведь обычно в погребах! Ниточка вышла на свет, оставалось только последовать за нею. Они поднялись на третий этаж, потом – на четвертый, затем – к мансардам. И увидели вскоре, что потолок одной из мансард был пробит и труба сквозь него уходила дальше, проникая в низкий чердак, который в верхней части тоже был пробит. А над ним была уже только крыша. Они приставили лестницу и вылезли наружу через слуховое окно. Кровля здесь была из жестяных листов. – Разве вы не видите, – спросил господин Формери, – что это ложный след? Люпэн пожал плечами. – Вовсе нет. – Ну конечно! Труба кончается под кровельным листом! – И это доказывает, что между листами жести и верхней частью чердака остается свободное пространство, где мы найдем… Того, кого ищем. – Невозможно! – Сейчас посмотрим. Пусть ваши люди приподнимут листы… Нет, не там… Труба должна оканчиваться вот тут. Трое полицейских выполнили приказание. И один из них воскликнул: – Ах! Вот оно! Все нагнулись. Люпэн был прав. Под жестью, поддерживавшейся переплетением деревянных, полусгнивших досок, оказалась пустота высотой не более метра. Первый полицейский, который в нее проник, пробил своим весом пол и свалился на чердак. Пришлось продвигаться дальше с особой осторожностью, постепенно поднимая жестяные листы. Немного дальше им встретилась печная труба. Люпэн, шедший впереди и следивший за работой полицейских, остановился и сказал: – Вот он. Человек, скорее – труп, лежал там; при ярком свете дня они увидели его смертельно бледное, искаженное страданием лицо. Он был прикован цепями к кольцам, вмурованным в кладку трубы. Возле него стояли две миски. – Он мертв, – сказал следователь. – Что вы об этом знаете! – возразил Люпэн. Он проскользнул внутрь, попробовал ногой пол, который в этом месте показался ему прочнее, и приблизился к телу. Господин Формери и заместитель шефа Сюрте последовали за ним. Присмотревшись, Люпэн произнес: – Он дышит. – Да, – подтвердил господин Формери. – Сердце бьется слабо, но бьется. По-вашему, его еще можно спасти? – Конечно, – с величайшей уверенностью отозвался Люпэн. – Поскольку он не умер до сих пор… И скомандовал: – Молока ему! Сейчас же! Молока с добавкой минеральной воды Виши. Бегом! За все отвечаю я! Двадцать минут спустя старик Швейнвег открыл глаза. Люпэн, стоя возле него на коленях, прошептал – медленно и отчетливо, чтобы его слова как следует запечатлелись в мозгу пострадавшего: – Послушай, Штейнвег. Никому не открывай тайны Пьера Ледюка. Я, Арсен Люпэн, покупаю ее у тебя по любой цене, которую ни запросишь. Только не мешай мне действовать. Следователь взял за локоть Люпэна и озабоченно спросил: – А госпожа Формери? – Госпожа Формери свободна. И с нетерпением вас ждет. – Как вас понять? – Очень просто, господин следователь. Я заранее знал, что вы согласитесь на предложенную мною маленькую экспедицию. Отказ с вашей стороны был бы немыслим. – Почему? – Госпожа Формери слишком хороша собой… Глава 2 Страничка современной истории I Арсен Люпэн с силой выбросил оба кулака вправо и влево, приложил их к груди, снова развел, опять соединил. За этим движением, повторившимся тридцать раз, последовал наклон торса вперед и назад, а затем – попеременный подъем ног, после него – попеременное вращение рук. Все это продолжалось четверть часа, те четверть часа, которые он каждый день посвящал шведской гимнастике, чтобы размять мускулатуру. Окончив упражнения, он устроился за столом, взял чистые листы бумаги, уложенные в пронумерованные пачки, и, сложив один из них, сделал из него конверт. Затем повторил эту операцию с целым рядом других листков бумаги. Это была работа, на которую он согласился и которой занимался ежедневно, поскольку заключенные обладали правом самим выбирать себе дело по вкусу: склейку конвертов, изготовление бумажных вееров, металлических кошельков и так далее. Машинально занимая руки таким нехитрым делом, продолжая разминать мышцы этими механическими движениями, Люпэн неустанно думал о своих делах. Грохот засовов, щелкание замка… – А, это вы, мой образцовый тюремщик! Неужто настал час заглавнейшего из туалетов, той стрижки волос, которая предшествует финальной, великой рубке? – Нет, – сказал надзиратель. – Тогда – занятия? Прогулка во Дворец? Это бы меня удивило; наш добрый господин Формери недавно предупреждал, что с этих пор, ради осторожности, он будет допрашивать меня только здесь, в моей камере, – что несколько мешает, признаться, исполнению моих планов… – К вам пришли с визитом, – лаконично сообщил тюремщик. «Вот оно!» – подумал Люпэн. И, следуя к переговорной, сказал себе: «Дьявол меня возьми! Если это то, о чем я думаю, значит – я и вправду молодчина! Поставить такое дело на колеса, причем – всего за четыре дня, сидя в тюрьме! Какое достижение!» Получив по всей форме разрешение, подписанное директором второго дивизиона префектуры полиции, посетители вводятся в узкие клетушки, которые служат для таких встреч. Эти мини-камеры, разделенные посередине двумя стальными сетками, установленными на расстоянии в пятьдесят сантиметров друг от друга, имеют две двери, выходящие в два различных коридора. Заключенный входит через одну из дверей, посетитель – через другую. Таким образом они не могут ни касаться друг друга, ни переговариваться слишком тихим голосом, ни обмениваться какими-либо предметами. Кроме того, в некоторых случаях при таких встречах может присутствовать надзиратель. На этот раз такой чести был удостоен сам главный надзиратель. – Кто же, черт возьми, получил разрешение нанести мне визит? – воскликнул Люпэн, входя. – Разве нынче у меня – день приема? Пока стражник запирал дверь, он подошел к решетке и стал всматриваться в человека, находившегося уже напротив, чьи черты, однако, лишь смутно проступали в полумраке клетушки. – Ах! – воскликнул он радостно, – это вы, мсье Стрипани! Какая приятная неожиданность! – Да, это я, дорогой князь. – Нет-нет, прошу без титулов, дорогой мсье. В этом месте я обычно отказываюсь от любых отрыжек пустого тщеславия. Зовите меня Люпэном, это ближе к действительности. – Как вам будет угодно, но я был знаком с князем Серниным; князь Сернин был тем, кто спас меня от нищеты, вернув мне состояние и счастье. И вы меня поймете, если в моих глазах навсегда останетесь князем Серниным. – К делу, мсье Стрипани, к делу! Каждое мгновение господина главного надзирателя – на вес золота, и мы не вправе ими злоупотреблять. В двух словах, что привело вас ко мне? – Что меня привело? О Господи, это так просто! Мне показалось, что вы будете мною недовольны, если я обращусь к другому, чтобы завершить дело, которое было начато вами. С другой стороны, вы – единственный человек, в руках которого соединились все нити, позволившие вам в ту пору восстановить истину и содействовать моему спасению. Исходя из этого, только вы могли бы снова предотвратить удар, который мне опять грозит. Все это прекрасно понял господин префект полиции, когда я изложил ему ситуацию. – Меня действительно удивило, что вам было разрешено… – Отказ был немыслим, дорогой князь. Ваше вмешательство просто необходимо в этом деле, в котором сплетается столько интересов, и не только моих, – интересов, касающихся также высокопоставленных, известных вам особ… Краем глаза Люпэн следил за тюремщиком, слушавшим с жадным вниманием, наклонившись вперед, стараясь уловить тайный смысл каждого слова, которым они обменивались. – Так что?.. – спросил Люпэн. – Так что, дорогой князь, умоляю вас воскресить в памяти все обстоятельства в отношении известного вам документа, отпечатанного на четырех языках, начало которого, по крайней мере, касалось… Удар кулаком в челюсть, чуть пониже уха… Главный надзиратель покачнулся и, как мешок, без звука свалился в объятия Люпэна. – Точный выпад, Люпэн, – похвалил себя тот, – чистая работа. Скорее, Штейнвег, хлороформ при вас? – Вы уверены, что он без чувств? – Еще бы! На три или четыре минуты – наверняка… Но этого нам не хватит… Немец извлек из кармана медную трубочку, которую удлинил в несколько раз, раздвигая, словно телескоп, и к концу которой был прикреплен миниатюрный флакон. Люпэн взял его, вылил несколько капель на платок и приложил его к носу главного надзирателя. – Отлично! Этот парень получил свое. К моему сроку, верно, прибавятся восемь или пятнадцать дней карцера… Что поделаешь, издержки ремесла… – А я? – Вы-то? Что вам могут сделать? – Ну вот! А удар кулаком! – Вы тут ни при чем. – А разрешение на свидание? Оно ведь поддельное… – И в этом вы ни при чем. – Но я ведь им воспользовался. – Прошу прощения! Позавчера вы по всем правилам обратились с прошением для некоего Стрипани. Сегодня утром – получили официальный ответ. Прочее вас не касается. Только мои друзья, те, кто изготовил ответную бумагу, могут беспокоиться. Если чем-нибудь выдадут, заявят себя! – А если сейчас придут? – Зачем? – Все здесь просто остолбенели, когда я предъявил разрешение на свидание с Люпэном. Директор вызвал меня к себе и стал разглядывать его со всех сторон. И я не сомневаюсь, что в префектуру полиции успели уже позвонить. – Я в этом даже уверен. – Так что же? – Все предусмотрено, старина. Не порть себе настроение, лучше – поговорим. Идя сюда, вероятно, ты знал, о чем будет речь? – Да, ваши друзья мне все объяснили… – И ты согласен? – Человек, который спас меня от смерти, может располагать мною, как посчитает нужным. Какие бы мне ни удалось оказать ему услуги, я еще останусь его должником. – Прежде чем открыть мне свою тайну, подумай, в каком положении я нахожусь… Заключенный, бессильный что-либо предпринять… Штейнвег засмеялся. – Ну, ну, прошу вас, не надо так шутить. Я выдал свой секрет Кессельбаху, так как он был богат и мог, скорее чем кто-нибудь другой, извлечь из него пользу. А вас, как вы ни были бессильны и содержались в заключении, – вас я считаю в сто раз могущественнее, чем Кессельбах с его сотней миллионов. – Ох! Ох! – И вы это прекрасно знаете. Ста миллионов было бы недостаточно, чтобы обнаружить ту дыру, где я лежал при смерти, как и для того, чтобы привести меня сюда, всего за час, к бессильному заключенному, каким вы являетесь. Для этого необходимо нечто другое. И это у вас есть. – В таком случае – говори. И – по порядку. Имя убийцы? – Это невозможно. – Как так – невозможно! Если уж ты его знаешь, ты должен мне все открыть! – Только не это. – Но все-таки… – Позднее… – Ты сошел с ума! Но почему?! – У меня нет доказательств. Позднее, когда вы будете свободны, мы вместе их добудем. Впрочем, к чему это! Я действительно не могу. – Ты его боишься? – Да. – Хорошо, – сказал Люпэн. – В конце концов, не это самое срочное. Заговоришь ли ты об остальном? – Обо всем. – Тогда отвечай. Каково настоящее имя Пьера Ледюка? – Германн IV, великий герцог де Де-Пон-Вельденц, князь Бернкастель, граф де Фистинжен, сеньор Висбаденский и иных мест. Люпэн чуть не подскочил от радости, узнав, что его протеже действительно оказался далеко не сыном колбасника. – Тьфу ты! – пробормотал он. – Какие у нас титулы! Насколько мне известно, великое герцогство де Де-Пон-Вельденц находится в Германии? – Да, на Мозеле. Род Вельденцев является ветвью герцогского рода Де-Понов. Великое княжество было занято французами после Люневильского мира и стало частью департамента Мон-Тоннер. В 1814 году его восстановили в пользу Германна I, прадеда нашего Пьера Ледюка. – Интересно, интересно… – Его сын, Германн II, – продолжал старик, – прожил бурную молодость, разорился, растратил казну своего государства и стал ненавистным для своих подданных, которые частью сожгли старинный замок Вельденц и изгнали своего властителя. Великое герцогство попало под управление трех регентов; они правили им от имени Германна II, который, вопреки всему, не отказался от престола и сохранил свой титул царствующего великого герцога. Он жил довольно скромно в Берлине, а позднее участвовал в кампании во Франции, под началом Бисмарка, с которым его связывала дружба. При осаде Парижа Германн II был смертельно ранен и, умирая, поручил Бисмарку заботу о своем сыне, тоже Германне… Германне III. – Следовательно, отцу нашего Ледюка. – Вот именно. Канцлер полюбил молодого герцога, не раз посылал его с тайными миссиями к различным зарубежным правителям. После падения своего покровителя Германн III оставил Берлин, некоторое время провел в путешествиях и вернулся, чтобы поселиться в Дрездене. Когда Бисмарк умер, Германн III был при нем. И умер сам два года спустя. Таковы факты, известные всем в Германии, история трех Германнов, великих герцогов де Де-Пон-Вельденц в минувшем столетии. – Но четвертый из них, Германн IV, которым интересуемся мы? – О нем – чуть позже. Перейдем к тому, что пока неизвестно. – И что знаешь только ты, – заметил Люпэн. – Только я… И некоторые другие… – Как так – другие? Стало быть, тайну не сберегли? – Вовсе нет, ее хорошо хранят… люди, которые ее знают. Не надо беспокоиться, они всецело заинтересованы в том, чтобы ее сохранить, за это я отвечаю. – Вот как! Откуда же она известна тебе? – Благодаря одному из слуг, доверенному секретарю великого герцога Германна, последнего, носившего этот титул. Его бывший слуга, умерший у меня на руках в Африке, доверил мне вначале, что его хозяин заключил тайный брак и оставил сына. Затем – открыл мне пресловутую тайну. – Ту, которую ты, в свою очередь, доверил Кессельбаху? – Да. – Говори. В ту же самую секунду, однако, раздался металлический звук – кто-то вставил в замок ключ. II – Ни слова, – прошептал Люпэн. Он прислонился к стене рядом с дверью. Та открылась. Люпэн тут же резко ее захлопнул, оттолкнув вошедшего надзирателя, который при этом вскрикнул. Люпэн схватил его за горло. – Молчи, старина. Если пикнешь, ты погиб. Он положил его на пол. – Будешь слушаться?.. Понимаешь, в какое положение попал?.. Да? Отлично… Где твой носовой платок? Теперь давай руки… Хорошо, я спокоен. И послушай. Тебя прислали на всякий случай, не так ли? Чтобы помочь, при необходимости, главному надзирателю? Отличная мысль, хотя несколько запоздалая. Ты видишь, главный надзиратель мертв… Если пошевелишься, позовешь на помощь – с тобой будет то же самое. Он отобрал у пленника ключи и вставил олив из них в замок. – Вот так будет спокойнее. – С вашей стороны… – заметил старик Штейнвег. – А с моей? – А зачем туда могут войти? – Но если что-нибудь услышали? – Не думаю… Во всяком случае, мои друзья дали тебе поддельные ключи? – Да. – Тогда воткни один из них в замок… Сделал? Хорошо, теперь в нашем распоряжении по крайней мере добрых десять минут. Видишь, друг мой, как трудные с виду дела в действительности оказываются простыми. Достаточно немного хладнокровия и умения пользоваться обстоятельствами. Давай же, не поддавайся эмоциям, продолжим разговор. Перейдем на немецкий, согласен? Нет вовсе нужды в том, чтобы эта личность была в курсе государственных секретов, которые мы обсуждаем. Давай, старина, не отвлекайся. Мы здесь у себя. Штейнвег продолжил свой рассказ: – В тот самый вечер, когда скончался старик Бисмарк, великий князь Германн III и его верный слуга – мой приятель по Африке – сели в поезд который доставил их в Мюнхен… как раз к отходу другого поезда, до Вены. Из Вены они отправились в Константинополь, потом – в Каир, затем – в Неаполь, оттуда – в Тунис, в Испанию, в Париж, в Лондон, в Санкт-Петербург, в Варшаву… Ни в одном из этих городов они не останавливались. Брали извозчика, грузили два своих чемодана, гнали по всем улицам, спешили к ближайшей станции или причалу и снова садились в поезд или на пароход. – Короче, за ними следили, и они заметали следы. – Однажды вечером они оставили город Трев, одетые в рабочие блузы и кепки. Прошли пешком тридцать пять километров, отделявших их от Вельденца, где находится древний замок Де-Пон, точнее – развалины древнего замка. – Обойдемся без описаний. Целый день они скрывались в соседнем лесу. На следующую ночь подошли к старым укреплениям. Германн приказал слуге дожидаться его, а сам перебрался через стену, используя пролом, именуемый Волчьей Брешью. Час спустя он вернулся. На следующую неделю, после новых перекочевок, он возвратился к себе, в Дрезден. Экспедиция была окончена. – А ее цель? – Великий герцог не сказал ни слова о ней слуге. Но тот, благодаря некоторым подробностям, по совпадениям между происходившими событиями сумел установить истину, по крайней мере – отчасти. – Быстрее, Штейнвег, осталось мало времени, я должен все узнать. – Через две недели после окончания экспедиции граф Вальдемар, офицер императорской гвардии и личный друг кайзера, явился к великому герцогу в сопровождении шести гвардейцев. Весь день он провел у него, запершись в кабинете герцога. Несколько раз оттуда доносился шум жарких споров, резких перепалок. Слуга, проходивший как раз под окнами, слышал даже такую фразу: «Эти бумаги были вам вручены, его величество в этом уверено. Если вы не желаете передать их мне по доброй воле…» Окончание фразы, смысл угрозы и всей сцены в целом, впрочем, легко угадать по тому, что случилось в дальнейшем: дом обыскали сверху донизу. – Что же у него искали? Мемуары канцлера? – Нечто еще более важное. Искали папку секретных документов, о существовании которых кто-то проболтался и о которых было наверняка известно, что их доверили великому Германну. Люпэн обоими локтями оперся о решетку, его пальцы вцепились в ее стальные ячейки. Взволнованным голосом он проронил: – Секретные документы?.. Очень важные, конечно?.. – Величайшего значения. Обнародование этих бумаг имело бы непредсказуемые последствия, и не только для внутренней, но и для внешней политики. – О! – с трепетом прошептал Люпэн, – о! Возможно ли такое! У тебя есть доказательства? – Какие еще могут быть доказательства? Если есть свидетельство самой супруги великого герцога, признания, сделанные ею слуге после смерти мужа! – Действительно… Действительно, – пробормотал Люпэн. – Это равноценно свидетельству самого герцога. – Есть даже кое-что получше! – воскликнул Штейнвег. – Что же? – Документ! Документ, написанный его рукой, подписанный им самим, и в котором… – Что же в нем? – Список секретных бумаг, которые были ему доверены. – В двух словах?.. – В двух словах не расскажешь. Документ велик, перемежается аннотациями и примечаниями, иногда – трудно объяснимыми. Достаточно назвать хотя бы два пункта, соответствующих двум связкам секретных текстов. Во-первых, это «Оригиналы писем кронпринца Бисмарку». Их датировка показывает, что письма были написаны во время трехмесячного правления кайзера Фридриха III. Чтобы представить себе, что могли содержать эти письма, достаточно вспомнить болезнь Фридриха, его нелады с сыном. – Да, да, знаю… А другой пункт списка? – «Фотокопии писем Фридриха III и супруги кайзера Виктории королеве Англии Виктории»… – И это тоже? Там это тоже есть? – горло Люпэна было сдавлено волнением. – Мне запомнилось примечание великого герцога. «Текст трактата с Англией и Францией». И еще, с несколько темным смыслом: «Эльзас-Лотарингия… Колонии… Ограничение морских вооружений…» – Это там тоже есть? – прошептал Люпэн. – Темный смысл, говоришь? Напротив, ослепительно ясные слова! Ах! Возможно ли такое! За дверью послышался шум. Кто-то постучал. – Нельзя, – отозвался Люпэн. – Я занят! Стучать начали также во вторую дверь, со стороны Штейнвега. Люпэн крикнул: – Чуточку терпения! Через пять минут я кончаю! И приказал старику: – Спокойно, продолжай. Как ты думаешь, экспедиция великого герцога и его слуги к замку Вельденц не имела другой цели, кроме сокрытия документов? – Без всякого сомнения. – Допустим. Но герцог мог их с тех пор забрать? – Нет. Он не выезжал из Дрездена до самой смерти. – Но враги великого герцога, всецело заинтересованные в том, чтобы завладеть ими и уничтожить, они-то могли как следует поискать в том месте, где хранились бумаги? – Поиски действительно привели их туда. – Откуда ты это знаешь? – Вы, конечно, понимаете, что я не оставался в бездействии и что первой моей заботой, как только я все узнал, было отправиться в Вельденц и самому навести справки в окрестных деревнях. Так вот, я узнал, что замок уже два раза заполнялся дюжиной людей, приезжавших из Берлина и предъявлявших регентам свои полномочия. – И что же? – Они ничего не находили; это видно по тому, что с тех пор посещение замка запрещено. – Но кто может ему помешать? – Гарнизон из пяти десятков солдат, несущих стражу днем и ночью. – Это солдаты великого герцогства? – Нет, из личной гвардии кайзера. Из коридора слышались все более громкие голоса; начали снова стучать, вызывая главного надзирателя. – Он спит, господин директор, – отозвался Люпэн, узнавший голос Борели. – Откройте! Приказываю вам открыть! – Невозможно, замок испортился. Если позволите дать вам совет, попробуйте вырезать замок. – Откройте! – А судьба Европы, которую мы как раз решаем? Вам она безразлична? Он повернулся к старику: – Итак, ты не смог проникнуть в замок. – Нет. – Но ты убежден, что пресловутые бумаги по-прежнему находятся в нем? – Разве я не представил вам все доказательства? Не убедил вас тоже? – Да, да, – сказал Люпэн, – они спрятаны там… Сомнения нет… Они спрятаны там… Он видел уже, как ему казалось, полуразрушенный замок. Проникал взором в недоступный тайник. И зрелище неисчерпаемых сокровищ, сундуков, полных драгоценных камней и других богатств, не могло бы сильнее взволновать его, чем мысль об этих старых бумагах, которые оберегала гвардия кайзера. Какая чудесная добыча! Как она была бы достойна его! И как ему еще раз удалось проявить дальновидность и проницательность, бросившись наудачу по этому таинственному следу! Снаружи уже вовсю трудились над замком. Он спросил: – Отчего умер великий герцог? – От плеврита, за несколько дней. Ему едва удалось прийти в сознание, и было особенно страшно видеть, какие неслыханные усилия он прилагал между приступами к тому, чтобы собраться с мыслями и что-то сказать. Время от времени он звал жену, с отчаянием на нее смотрел и напрасно шевелил губами. Снаружи продолжалась работа – старались открыть замок. – Но он все-таки заговорил? – спросил Люпэн, которого эта возня начинала беспокоить. – Нет. Но в ту минуту недолгого прояснения, напрягая всю энергию, он сумел начертать несколько знаков на листке бумаги, который держала перед ним супруга. – Так! И это знаки? – Большей частью они были неразборчивы. – Большей частью… Но остальные? – с жадностью спросил Люпэн. – Остальные?.. – Прежде всего, там были хорошо различимы цифры… 8, 1 и 3. – «813», знаю… А еще? – Еще были буквы, несколько букв, среди которых можно с уверенностью восстановить только группу из трех знаков, а за нею – еще двух букв. – «АПООН» не так ли? – Ах! Вы уже знаете… Замок начал поддаваться, почти все винты были вывернуты. И Люпэн спросил еще, боясь, что разговор будет прерван: – Таким образом, неполное слово «АПООН» и число «813» стали формулами, которые великий герцог завещал своей жене и сыну, чтобы они смогли разыскать секретные документы? – Да. Обеими руками Люпэн вцепился в замок, чтобы удержать его на месте. – Господин директор, вы разбудите главного надзирателя. Это будет невежливо, погодите еще минутку, будьте добры. Штейнвег, что стало с женой великого герцога? – Умерла вскорости после мужа, можно сказать – от горя. – Ребенка приютило их семейство? – Какое там семейство? У великого герцога не было ни братьев, ни сестер. Кроме того, он состоял в морганатическом, тайном браке. Нет, ребенок был увезен старым слугой Германна, который воспитал его под именем Пьера Ледюка. Это был довольно скверный юноша, с независимым нравом, гораздый на выдумки, трудный. В один из дней он уехал. Больше его не видели. – Он знал тайну своего рождения? – Да, и ему был показан листок бумаги, на котором его отец написал число «813» и прочее. – И то же самое впоследствии сообщили тебе одному? – Да. – И ты доверил все Кессельбаху? – Ему одному. Из осторожности, однако, показав ему листок со знаками и цифрами, так же как список, о котором я говорил, я сохранил эти два документа. Дальнейшее показало, что я был прав. – И эти бумаги – у тебя? – Да. – В надежном месте? – Да. – В Париже? – Нет. – Тем лучше. Не забывай, что жизнь твоя в опасности и тебя преследуют. – Знаю. При первой же ошибке я погиб. – Вот именно. Так что прими все меры предосторожности, следи за врагами, забери свои бумаги и жди моих указаний. Дело в шляпе. Через месяц или немного позднее мы нанесем визит замку Вельденц. – А если я буду в тюрьме? – Тебя из нее вытащат. – Разве это возможно? – На следующий же день после того, как выйду я. Нет, ошибаюсь: в тот же вечер… Час спустя… – Значит, у вас есть средство? – Вот уже десять минут – да, причем – безошибочное. Тебе больше нечего мне сказать? – Нет. – Тогда – открываю. Он отворил дверь и поклонился господину Борели: – Господин директор, я не знаю уж, как перед вами извиняться… Он не закончил. Бурное вторжение директора и трех надзирателей оборвало его речь. Господин Борели был бледен от ярости и возмущения. Вид двух надзирателей, растянувшихся на полу, привел его в исступление. – Мертвы! – воскликнул он. – Вовсе нет, вовсе нет, – осклабился Люпэн. – Вот этот, смотрите, шевелится. Скажи что-нибудь, скотина! – А второй? – спросил господин Борели, бросаясь к главному надзирателю. – Просто уснул, господин директор. Он сильно устал, и я устроил ему несколько минут отдыха. Прошу его не наказывать. Буду в отчаянии, если он, бедняга… – Прекратите болтовню, – резко бросил господин Борели. И приказал стражникам: – Отвести его в камеру… Для начала… Что касается посетителя… Люпэн не успел более что-нибудь узнать о намерениях господина Борели в отношении старика Штейнвега. Но для него это уже мало что значило. Он уносил в свое одиночество груз гораздо более важных проблем, чем судьба старика. В его руках была теперь тайна Кессельбаха! Глава 3 Великая комбинация I К его величайшему удивлению, Люпэна не посадили в карцер. Господин Борели лично пришел несколько часов спустя, чтобы сказать, что считает такое наказание ненужным. – Более чем ненужным, господин директор, – опасным, – заметил тут Люпэн. – Опасным, неуклюжим, неправомерным. – Почему же? – спросил господин Борели, которого его подопечный все больше и больше беспокоил. – А вот почему, господин директор. Вы только что вернулись из префектуры полиции, где рассказали кому следует о том, что заключенный Люпэн взбунтовался; где показывали разрешение на посещение, выданное человеку по имени Стрипани. И в свое оправдание привели тот факт, что, когда названный Стрипани представил вам разрешение, вы проявили предусмотрительность, позвонив по телефону в префектуру и выразив свое удивление. А из префектуры полиции вам ответили, что разрешение вполне действительно. – Ах! Вы это знаете!.. – Я знаю об этом тем лучше, что из префектуры вам ответил один из моих агентов. Сразу же после этого, по вашей просьбе, ответственные лица провели расследование, которое показало, что данное разрешение на свидание – не более чем фальшивка. Теперь ведется розыск – кто его изготовил. И, будьте спокойны, ничто не будет обнаружено. Господин Борели протестующе усмехнулся. – Потом, – продолжал Люпэн, – допрашивают моего друга Стрипани, который без труда открывает свое настоящее имя – Штейнвег. Следовательно, заключенный Люпэн сумел привести кого-то в тюрьму Санте и беседовать с ним в этом месте целый час. Какой скандал! Не лучше ли его замять? И Штейнвега отпускают, а господина Борели направляют в качестве посланника к заключенному Люпэну, со всеми полномочиями на то, чтобы купить его молчание. Это правда, господин директор? Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=140160) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes 1 Почетного Легиона (Прим. переводчика). 2 Морис Леблан. «Арсен Люпэн», пьеса в четыре акта. 3 В то время – французская колония, ныне – Вьетнам. (Прим. переводчика).