Падение «черного берета» Александр Степанович Ольбик Каково это – сменить милицейскую форму на лагерную робу? Быть ментом – и угодить за решетку? Путь из ОМОНа в «зону» очень короткий, если тебя умело подставили. Зато обратно дорога закрыта. А если еще не хватило сил все выдержать и пришлось бежать… К прошлому возврата нет. Спасения нужно искать у тех, кто сильнее. У бандитов. Но и у них идет война – между собой. И снова нужно ввязаться в драку – страшную, смертельно опасную, только теперь уже драться предстоит на другой стороне… Александр Ольбик ПАДЕНИЕ «ЧЕРНОГО БЕРЕТА» Жизнь – серьезное дело!     Л. Толстой. Смерть – не добро и не зло.     Сенека. Перестрелка на Рижском вокзале Карташов сидел в зале ожидания – до прибытия экспресса «Латвия» оставалось чуть больше сорока минут. Он напряженно поглядывал на круглые станционные часы, нервно мял в руках довольно потрепанную ветровку. Ему хотелось курить, и он вышел на крыльцо. Светловолосый худощавый паренек торговался с цыганкой, продававшей железнодорожный билет. – Имей совесть, чавела! Да я за сто долларов пешком пойду в Магадан… Женщина обратила свой взор на Карташова, но тот, зажав в зубах сигарету, и, бросив «отвали», сошел по ступеням вниз. К тротуару подкатил темно-синий джип, из которого выбралось целое семейство: молодая пара с двумя детьми и пожилая дама в широком цветастом платье. К ним подошел носильщик и стал сноровисто укладывать чемоданы и сумки на поблескивающую пластмассовыми боками тележку. Спекулянтка между тем обрабатывала молодую девицу, а та, видимо, не зная как поступить, краснела, то и дело перекладывая из руки в руку объемистый целлофановый пакет. Карташов отвернул манжет рубашки и посмотрел на часы – до прихода рижского поезда оставалось тридцать минут. Однако не успел он это как следует осмыслить, как станционный громкоговоритель сотряс воздух сообщением: экспресс «Латвия» опаздывает на час пятнадцать… Карташов направился вдоль вокзала, к киоску, расположенному в самом его конце. Он уже почти сравнялся со ступенями, ведущими в пункт обмена валюты, когда рядом, у бровки тротуара, остановилась четырехдверная «ауди». Из нее вышел в темных очках, коренастый, склонный к полноте, мужчина, и Карташов мог поклясться, что человека с такой походкой и с таким огромным, с залысинами, лбом он уже где-то видел. Мужчина что-то сказал сопровождавшему его молодому парню и, взяв у того большой коричневый кейс, стал подниматься на крыльцо пункта обмена валюты. Передняя дверца «ауди» распахнулась, и Карташов увидел сидящего за рулем упитанного, тоже молодого, водителя. Тут же внимание привлекла припарковавшаяся за джипом «девятка» с тонированными стеклами. Однако время шло, а из машины никто не появлялся. Карташов дошел до киоска и, купив бутылку пива, зашагал назад, чтобы за телефонной будкой сесть на лавку и спокойно перекурить. Он уже был в двух шагах от кабины, когда на пороге обменного пункта появился тот же человек с коричневым кейсом и Карташов отчетливо увидел его лицо. Сначала он не поверил своим глазам – перед ним, вне всякого сомнения, предстал не кто иной, как Венька Брод. Солагерник, на три года раньше его вышедший на свободу. Карташов собрался было его окликнуть, как вдруг «девятка» с темными стеклами ожила. Обе задние дверцы распахнулась и из них стали выскакивать люди с пистолетами в руках. Они тут же открыли стрельбу и Карташов, глядя на спускавшегося по ступеням Брода, запоздало осознал, что выстрелы посвящены его особе. Когда Брод уже начал падать, рука его телохранителя, откинув полу пиджака, извлекала из кобуры пистолет. А нападавшие уже были на тротуаре и один из них двумя выстрелами уложил на руль водителя «ауди», а второй нападавший, стреляя на ходу, побежал в сторону падающего со ступенек Брода. Карташов прижался к будке и, как зачарованный, смотрел на человека, приближающегося к Броду. Он видел, что охранник того растерялся: вместо того, чтобы вывести из игры бежавшего в сторону Брода налетчика, выстрелил в его напарника, находящегося ближе к «девятке». Пуля скользнула по металлической опоре и, не задев нападавших, улетела в сторону камеры хранения. Однако второй выстрел телохранителя был точным – нападавший, словно споткнувшись о невидимое препятствие, дернулся, его колени подогнулись и он плашмя упал под колеса «девятки». А тот, что бежал на Брода, продолжал беспорядочно стрелять и Карташов увидел, как огромная, горящая в солнечных лучах витрина раскололась и начала распадаться на острые клинья. Между выстрелами слышался обвальный звон стекла. Брод скатился с крыльца, кейс, выпавший из его рук, одиноко замер в метре-полутора от него. Серебристая монограмма на крышке кейса блеснула на солнце и тут же покрылась поднятой с тротуара пылью. Пальцы Веньки ожесточенно скребли асфальт, но так и не смогли дотянуться до заветного чемоданчика. Первым к нему подскочил грабитель. Он ухватился за ручку кейса и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, отбросил его в сторону «девятки», где его тут же подхватил третий соучастник ограбления. Это был сухощавый, смуглый тип, с заметной бородавкой с правой стороны носа. Вместе с кейсом он скрылся в машине, которая тут же сорвалась с места и смешалась в автомобильном потоке. А между тем, нападавший повернулся лицом к Броду, и, выставив вперед руку с пистолетом, прицелился тому в голову. И скорее всего произошло бы еще одно убийство, если бы не Карташов. Сделав от телефонной будки два стремительных шага, он с оттягом бутылкой ударил по голове бандита. Бутылка разбилась и пиво, оставляя на тротуаре пенные разводы, пахнуло в нос дрожжевыми запахами. Человек упал, уткнувшись носом в грязный асфальт. Выпавший из его рук пистолет отлетел к крыльцу… Карташов подбежал к Броду и помог ему встать на ноги. – Веня, подъем! – крикнул Карташов. – Вставай, старик, та, что с косой, кажется, пролетела мимо… Брод поднял лицо, посеревшее от страха и пыли, и в глазах у него что-то закрутилось непонятное – то ли озарение, то ли тупое недоумение. – Черт возьми, Серго, откуда ты тут взялся? – Брод стал подниматься с земли. – Держишь за шею, – и Карташов потащил бывшего солагерника в сторону его «ауди». Он видел как раненый охранник пытался подняться, держа в руке пистолет, но каждый раз он снова заваливался на спину. Однако исхитрился поднять руку и выстрелить, едва не угодив Карташову в голову. – Скажи этому ублюдку, что ты наш, – сипел Брод, – я не могу ступать на ногу… – Садись в машину! – Карташов сбросил с плеча руку Брода, а самого толкнул на заднее сиденье. Позади, у крыльца, истерически кричала цыганка, призывая на помощь милицию. Окинув взглядом привокзальное пространство, Карташов поразился безлюдью. Только что стоявшие кучками таксисты, словно сквозь землю провалились. Он оттолкнул неподвижно лежащего на баранке водителя, и хотел уже садиться за руль, когда услышал: – Эй, шеф, погоди, я сейчас… – это был раненый телохранитель Брода. Какая-то сила заставила его подняться с земли и пьяным шагом направиться в сторону «ауди». При этом он двумя руками сжимал пистолет, пытаясь нацелить его в лоб Карташову. – Вася, мать-перемать, этот кент с нами, – хрипел Брод, стараясь утиснуться поглубже в салон. – Скорее залезай и брось пушку… Тот, кого назвали Васей, со стоном рухнул на заднее сиденье, пистолет с глухим стуком упал между сиденьями. – Гоним, сейчас тут будут менты, – скрипя от боли зубами, проговорил Брод. И хотя Карташов никогда не ездил на таких машинах, он без проблем справился с управлением. Видимо, инстинкт самосохранения подсказывал, насколько быстро надо уносить ноги. Он включил зажигание и, почувствовав на пальцах чужую кровь, не стал ее стряхивать. Перед ним разворачивалось только что подкатившее такси и он понял: еще немного и проезд будет наглухо заблокирован. Карташов нажал на газ и тютелька-в-тютельку проскочил между старой «волгой» и оборудованным под такси вишневым «опелем». Преодолев трамвайные пути, он резко крутанул в сторону скверика и, удачно обогнув его, влился в общий автопоток. Он видел, как справа, с вокзального крыльца, сбежали два милиционера, а со стороны киоска, где он покупал пиво, тоже спешили мужчины в военной форме. Водитель, которого Карташов спихнул на пассажирское сиденье, вдруг зашевелился, поднял окровавленное лицо и мутным взглядом уставился на Карташова. Сзади слышались стенания охранника. – Ты откуда здесь, Серый, взялся? – тихо, почти шепотом, спросил Брод. – Куда гнать дальше? – Карташов на вопрос ответил вопросом. – А где мы находимся? – Черт его знает, я здесь никогда не был. – Тогда заедь в любой двор и смени номера… Они под твоим сиденьем. Включив поворот, Карташов сместился в крайний ряд. На первом же перекрестке он взял вправо и завернул на менее оживленную улицу. Проехав страховую фирму, он еще раз свернул на зеленую улочку, и сразу же за мусорными контейнерами махнул в узкий проезд, ведущий к пятиэтажному, в лесах, дому. Обогнув угол, почти уткнулся в штабель досок, обтянутых целлофановой пленкой. Он огляделся – ничто не напоминало о присутствии людей. Открыл дверцу и вышел из машины. Пахло сырым бетоном и ацетиленом. – Серго, дай сигаретку, – попросил в открытую дверцу Брод, – и взгляни, нет ли в «бардачке» бутылки водки. У Василия, видно, сильная боль… – Если может, пусть потерпит, водка увеличивает кровотечение, – Карташов вытащил из-под сиденья два номерных знака и отщелкнул багажник. Ему нужна была отвертка. Кроме колеса-запаски в багажнике лежали коробки с ружейными патронам и чехол, из которого выглядывал обитый железом приклад. По наезженной резьбе винтов он понял, что в этой машине номера меняются так же часто, как в зоне меняются зеки. Он слышал как в салоне Брод что-то говорил охраннику. Когда Карташов стал садиться в машину, Брод сказал: – Надо его перевязать, парень истекает кровью… Ты куда дел снятые номера? – Засунул под кирпичи, они уже засветились. – Его надо перевязать, – повторил Брод. – А что делать с этим? – Карташов имел в виду водителя. – У него проблемы с сознанием… – Суки, кто-то нас по дешевке подловил. Ты, Серго, взгляни – жив он или мы возим труп. – Без сознания, но жив… Кровищи море… – Давай сюда страховочный ремень, перетянем Василию ногу. Ему, кажется, садануло под самую мошонку. – Здесь ремень не поможет, – сказал Карташов, однако открыл дверцу и, взяв охранника за плечи, стал осторожно его переворачивать. – Нужен обезболивающий укол, тут жгутом не обойдешься. – Тогда не тяни время, садись за баранку и жми в сторону Химок. В Ангелово… – Ко мне сегодня из Риги приезжает сестра, – в голосе Карташова звучала усталость и отчаяние. – Мы с ней не виделись почти два года… – Я понимаю тебя, Серго, но ты ведь видишь – мы без тебя как малые дети… Ты же знаешь, я дружбу умею ценить… – Да не в этом дело! – Карташов хлопнул себя по ляжке. – Дальше-то что? Я с твоими делами свободно могу снова загреметь за решетку, а мне этого не хочется. – Ладно, Серго, делай, как знаешь, только оставь мне сигареты. Последовала пауза, первым ее нарушил Карташов. – Видно, чертяка, я на свою беду тебя встретил, – Карташов без рук высморкался и рукавом подтерся… Уселся за руль. – Говори, куда ехать… – Спасибо, старик. Поезжай, я тебе буду суфлировать, но сначала помоги поудобнее устроить Васю, он меня буквально придавил. – А тебя самого, куда шибануло? Я думал этот фраер с пушкой тебя изрешетит, выпустил целую обойму… – Ему, наверное, помешало солнце. Я был на крыльце, а позади меня огромная витрина, как прожектор… Падая с крыльца, я подвернул ступню и ушиб плечо. Но это не страшно, вот мои ребята получили по высшему разряду… Карташов подал машину назад и, обогнув бетономешалку, выехал на улицу. – Сейчас направо, в первый проулок, – подсказал Брод . Его голос совсем увял и он, глубоко затягиваясь сигаретой, испытывал физические муки. Он ощупал щиколотку – нога распухла и начала деревенеть. Карташов думал о своем. Он представил растерянный вид сестры, ее метание по вокзалу. Она знала, что он в Москве не в гостях, а на нелегальном положении. – Впереди гаишники, – сказал Карташов, хотя Брод и сам заметил перетянутых белой портупеей двух милиционеров. Они стояли возле серебристого BMW и один из них проверял документы. – Если будут останавливать, не бери их в голову, – сказал Брод. – Давай по газам и через площадь гони вон к той многоэтажке. Карташов скинул скорость, затаив дыхание, приближался к патрулю. – На всякий случай имей в виду – у Вадима в кобуре пистолет «глок». Надеюсь обращаться с ним умеешь, – в словах Брода звучала напряженная ирония. – Сегодня мне это не совсем кстати, имею другие планы… – А тебе все равно возвращаться на вокзал нельзя. Они без проблем миновали пост, но облегчения Карташов не получил. – Пожалуй, ты прав, мне сегодня туда соваться не следует. – Забудь об этом и на ближайшую неделю, – сказал Брод. – Менты и фээсбэшники там будут ошиваться, еще как минимум, три-четыре дня. Тем более, нас там видели таксисты и, будь уверен, фотороботы уже готовы… Сейчас, Серго, сворачивай к тому перекрестку и сразу – направо. Этот бульвар упирается в Кольцевую дорогу, а там уже недалеко Новое Тушино. Водитель застонал, сделал мучительное движение рукой. С трудом донес ее до груди и успокоил на лацкане пиджака. – На, положи ему в рот валидол, – Брод протянул таблетку, однако зубы у водителя были плотно сжаты и таблетка, разломившись, упала ему на колени. – От болевого шока валидол не спасет, – сказал Карташов. Они выехали на четырехрядную улицу и в автомобильном угарном потоке устремились за город. Примерно, через полтора часа езды позади осталось Юрово, Курино, Путиловское шоссе. Вскоре они въехали в Рождествено. Припарковались на 2-й Муравской улице, рядом с аптекой. – Купи, Сережа, много бинтов, йода и пачку бактерицидных пластырей. Спроси какой-нибудь антибиотик в ампулах и десяток одноразовых шприцев… И что-нибудь попить… На, возьми, деньги… Когда Карташов выходил из машины, Брод предупредил: – Слышь, Серго, только пожалуйста, долго не задерживайся, пацанам больно, – в голосе Брода слышалась скрытая угроза. Зажав в руке пухлое портмоне, которое ему дал Брод, он пересек улицу и вошел в двухэтажное здание из белого кирпича… …Особняк Брода находился в двух километрах от Рождествено, в очень укромном и зеленом Ангеловом переулке. Дом стоял в лесопарковой зоне – стандартное, с точки зрения новых русских, капитальное строение из красного кирпича. На вид – тяжеловесное, с узкими окнами-бойницами и огромной аркой, под которой затихли в полдневном зное балконы. Они въехали за высокий, тоже из красного кирпича, забор, на территорию, еще хранящую следы незаконченной стройки. Однако гараж и хозблок с примыкающей к нему баней, судя по протоптанным и наезженным следам, уже функционировали… Машину оставили за домом, в тени старых лип, вокруг которых монотонно жужжал пчелиный рой. Пахло теплыми ароматами скошенной травы, медом и полевыми цветами. Разросшиеся вдоль задней стены гаража огромные лопухи напоминали Карташову деревню его детства, куда их летом вывозили из детдома. Но там еще много было стрекоз, а по вечерам, в речных туманах, пел оглушительный хор лягушек… …Карташов помог выйти из машины Броду, который напоминал забойщика скота, забывшего надеть клеенчатый передник: вся его грудь была в крови, очевидно, натекшая из раны его телохранителя. А сам охранник был неподъемный: Карташов попытался его вытащить из машины, но ничего из этого не получилось. Он опустил раненого на сиденье. – Мне одному их не осилить, – сказал он Броду, – наверное, Москва вымыла последние мои силенки. – Но Брод уже его не слушал: сильно опадая на левую ногу, он поднялся на крыльцо и вошел в дом. Вскоре оттуда показалась мощная фигура человека лет 35-40. На нем был темно-синий спортивны костюм, смоляные, гладко зачесанные назад волосы и совершенно неулыбчивые глаза. В дверях снова показался Брод. – Слышь, Серго, это Никола, он тебе поможет перетащить ребят в дом. Брод подошел к машине, наклонился над охранником и вложил ему в губы зажженную сигарету. – Курни, браток, может, немного полегчает, – сказал Брод и уступил место Николаю. Охранника отнесли в гостиную и положили на кусок целлофана, расстеленного на ковре. С водителем было труднее – тот напоминал тряпичную куклу. Когда они сняли с него одежду, увидели бурый сгусток крови – пуля от правой ключицы прошла навылет, видимо, задела верхушку легкого и опасно сместилась к позвоночнику. Вторая пуля достала его по касательной с черепной коробкой. Жирная бело-кровавая борозда шла от уха к теменной части головы. . Карташов вместе с хозяином дома отправился в ванную комнату мыть руки. Все блестело мрамором и никелем. – Водила в очень тяжелом состоянии, – сказал Карташов, – все сиденье в кровищи, хоть выжимай. – Я до сих пор не могу в это поверить. Час назад ребята еще разговаривали, шутили, травили анекдоты и на тебе… – Это всегда приходит внезапно, – Карташов машинально взглянул на часы. – Светка моя уже в Москве… – Извини, Серый, мне надо позвонить в одно место, – Брод вытащил из кармана мобильный телефон и начал набирать номер. Из его разговора Карташов понял – Веня звонил врачу, но, видимо, тот был занят. Последовал еще один звонок, по номеру, который Броду дали на другом конце провода. Разговор состоялся очень лаконичный: «Срочно нужен хирург. Созвонись с Блузманом и гоните с ним сюда»… – Идем, Серго, чего-нибудь выпьем, – и Брод повел его в гостиную. Из множества напитков Карташов выбрал «Столичную». Закусывали печеночным паштетом со свежим огурцом. – Я практически здесь живу, – сказал Брод. – А при таком интенсивном отстреле деловых людей никакая крепость не спасет… Сейчас даже в Бутырской тюрьме не можешь чувствовать себя в безопасности. Еще налить? – Нет, я лучше закушу, а то кишка с кишкой начинает задушевный разговор. – Идет, ты сейчас немного подкрепись и съезди в Рождествено… Не забыл дорогу? – Да, по-моему, тут всего одна и есть. – Встретишь на автобусной остановке нужных нам людей… хирурга Блузмана и моего шефа… Таллера… Такой длинноногий журавль с брежневскими бровями… щегольские усики… Потом мы с тобой посидим, покалякаем и ты расскажешь какими судьбами оказался в Москве и в том самом месте и в то самое время, когда Брода собирались замочить… – А это ничего, что я немного под балдой? – Карташов щелкнул пальцем себя по горлу. – Не хотелось бы встречаться с гаишниками… – Пока едешь, хмель испарится. Кроме тебя некого послать, ты же видишь, какая ситуация. У нас так принято: если гостей встречают, значит, дорога чистая и прием будет без ментов. – Ясно! Но я никого не могу садить в машину, там кровищи по колено. – Согласен, идем в гараж. Брод привел его к гаражу и открыл своими ключами замок. Зажег свет и Карташов увидел четыре автомашины, тускло поблескивающие элегантными боками. – Выбирай любую, кроме «мерседеса», у него пустой бак. Но мой совет – бери микроавтобус, в нем хватит места на всех гостей. Карташов открыл двери темно-синего «шевроле» и осмотрел кабину. – Ты, Веня, рискуешь, посылая меня в город. У меня нет при себе ни прав, ни паспорта. В случае чего, ищи в бомжатнике. – Паспорт еще ничего не меняет… У меня два паспорта – российский и заграничный, а меня все равно, как куропатку хотят пустить в распыл. Здесь тихий район, но если попадешься ментам – умри, но дорогу сюда забудь. – Гони ключи, – Карташов забрался в кабину и сразу почувствовал себя на месте. В Латвии, в рижском омоне, ему приходилось частенько мотаться за рулем «рафика», а этот «шевроле» явно был его двоюродным братом. В Рождествено всего три десятка коттеджей и четыре улицы. На автовокзале его уже ждали. Из красного микроавтобуса вышел коренастый, в сером костюме малый, и стал ждать, озабоченно озираясь по сторонам. – А где сам Вениамин Борисович? – подозрительно оглядывая Карташова с ног до головы, спросил незнакомец. – Он просил вас сразу же связаться с ним по мобильнику, – Карташов понимал, что эта процедура нужна им для страховки. После разговора по телефону, двое мужчин и одна женщина пересели из красного микроавтобуса в «шевроле», и Карташов почувствовал запахи французской парфюмерии. «Журавль» уселся позади, закурил. Карташов спиной ощущал его немое присутствие и ему казалось, что еще секунда и он услышит последний в своей жизни выстрел. В затылок. Он вырулил на грунтовку и направился в сторону липовой аллеи. Ехал не быстро, вглядываясь в пляшущие над асфальтом вечерние тени. «Если это не сон, – думал Карташов, – то что? Идиотизм какой-то да и только… » Сунул в рот сигарету, но так и не догадался ее прикурить. В воротах их встретил Брод. Тут же находился Николай, и гости, вышедшие из машины, направились в его сопровождении в дом. Брод подошел к Карташову. – Считай на корку хлеба и сто грамм ты уже заработал. Сейчас вычисти обе машины и поставь в гараж. Шланг найдешь под навесом, шампунь и губки – в гараже, – сказано это было таким тоном, словно так было всегда. Тайна загородного особняка Брод на удивление быстро восстанавливался. Выпив стакан водки, он позволил приехавшему хирургу Блузману себя осмотреть. Падая с крыльца он не только подвернул ногу и ушиб плечо – одна из пуль все-таки зацепила за предплечье, оставив на теле кровоточащую бороздку. Вскоре приехала машина «скорой помощи» и увезла раненых водителя с охранником Василием. Сам Блузман сидел за столом, рядом с Журавлем, и как-то неохотно ковырялся в тарелке с крабовым салатом. Справа от Журавля сидела его спутница, с которой он прибыл в Ангелово. Жгучая, с правильными чертами лица, брюнетка могла бы сойти за неписаную красавицу, если бы не маленький шрамик, несколько деформировавший нижнюю губу. Брод, на правах потерпевшего, устроился в кресле-качалке, стоящем между камином и столом. – Веня, может, ты нас познакомишь с хлопцем? – взгляд в сторону Карташова. Журавль, видимо, хотел выяснить, в какой степени можно быть откровенным при постороннем человеке. – Это мой старый корефан и если бы не он… Страшно подумать! Ты, Серго, налегай на еду, не стесняйся, – Брод раскраснелся и попросил Таллера подать ему фужер с коньяком. Потом он продолжил петь дифирамбы Карташову, рассказал как тот спасал его… – Выходит, своим вторым рождением ты обязан бутылке с пивом? – улыбаясь в усы, спросил Таллер. – Да нет, меня вытащил оттуда этот парень, и я предлагаю за него выпить. Брюнетка взглянула на Сергея и в ее взгляде промелькнул женский интерес. Когда выпили, Таллер попросил Карташова рассказать о себе. А главное, что его интересовало – за что тот был осужден? Карташову не хотелось касаться этой темы, но вопрос был задан и за столом возникло молчаливое ожидание. – Меня осудили за преднамеренное убийство, – сказал Карташов, – хотя я никого не убивал. – Ну а все же? – Таллер вытащил из пачки сигарету и зажал ее между средним и указательным пальцем. – У нас всегда так – могут взвод мокрушников отпустить на свободу, а могут такого, как ты бедолагу, придавить по полной программе. Так кого ты, парень, отправил на тот свет? – Это длинная и скучная история и говорить об этом сейчас не хочется. А если коротко – меня просто подставили: из моего табельного оружия застрелили нескольких человек… За столом застыла напряженность. Таллер стряхнул себе в ладонь пепел, что-то раздумывал сидящий в качалке Брод. Он напоминал каменного Будду. – Значит убийство свалили на без вины виноватого? – Таллер поднял кустистую бровь и медленно выдохнул порцию сигаретного дыма. – И все пять лет сидел за решеткой? – вяло поинтересовался Блузман. – До самого побега. Всего нас 96 человек в одну ночь разбежались, словно тараканы. Кто куда рванул, а я в Москву. Думал, здесь легче затеряться. – Это верно, Москва еще тот муравейник, – вздохнул Брод. – Неужели мы с тобой, Веня, позволим этому геройскому… Мцыри пропасть? – Таллер длинным, холеным ногтем на мизинце разгладил ус. – Я ему обязан жизнью… Ты, Серго, кажется, неплохо водишь машины? – У меня армейская специальность – водитель танка. До перестройки немного работал на ЗиЛе-131, в АТП горисполкома. В ОМОНе пришлось гонять на разных марках… Но у меня нет никаких документов и мой нынешний социальный статус – бомж… – Об этом не беспокойся, документы сделаем в течение сорока восьми часов. Значит, будем пока считать мое предложение, как договор о намерениях… – Отправил бы ты парня отдыхать, – сказал Таллер, указывая сигаретой на Карташова. – Позовите Николая! – неизвестно к кому обратился Брод. Бесшумно в комнату вошел Николай. На нем вместо спортивного костюма уже был надет пиджак в крупную красно-черную клетку. На лице – несокрушимое самообладание. – Забирай с собой этого… Мцыри и отведи его в заднюю комнату, – сказал Брод охраннику. Они поднялись по не очень широкой лестнице и миновали ярко освещенный, устланный ковролитом коридор. В конце его темнело круглое, похожее на иллюминатор, окно. Рядом с ним, по правую руку, дверь с латунной внизу пластиной. Комната была небольшая, с окном, выходящим на балкон. Через его полукруглую арку хорошо различалась часть звездного неба, свет от которого мягким колером лежал на светлых обоях, отсвечивался в небольшом настенном зеркале. Николай зажег свет и уступил дорогу гостю. – Можешь принять душ, по коридору, вторая дверь. Завтра утром принесу одежду… Кстати, какой у тебя размер обуви? – Сорок второй, кроссовки можно на размер больше. Брюки… – Наверное, пятидесятый, такой же, как у меня. А теперь разоблачайся и ложись… Все нормально, отдыхай… Охранник ушел, закрыв за собой дверь. Карташова объяла умиротворяющая тишина. Сняв добитые кроссовки, но не раздеваясь, он улегся на широкую с розовым покрывалом кровать. И почувствовал как усталость равномерно стала распространяется по всем телу и успокаивать его. Закрыв глаза, он думал о сестре. Он знал, где она должна остановиться. Конечно же, у своей лучшей, неизменной подруги Надьки Осиповой. Где это Бескудниково? Раньше она жила на Арбате, в коммуналке и там он бывал не один раз. В какой-то момент, когда он ушел в дрему, услышал голоса, доносившиеся с балкона. Один из них доминировал – голос, без сомнения, принадлежал Таллеру. – Ты пойми, это же огромные деньги даже по нынешним временам. Сейчас на международном рынке донорская почка знаешь, сколько стоит? Сто тысяч! – Да не в этом дело, черт возьми! Мне становится как-то не по себе, у нас еще такого не было, чтобы своего человека в печку… Карташов вскочил с кровати и, пригнувшись, приблизился к окну. Увидел колкие сигаретные огоньки и силуэты двух человек. Он узнал и второго: это был Брод, положивший руки на балконное ограждение. – Я понимаю, тебе парня жалко, но ведь он все равно не жилец. Во всяком случае, таково мнение Блузмана, а он хирург от Бога и знает свое дело. И второе: насколько мне известно, у водителя нет в Москве родственников, так что, Веня, похороны на твоей совести, – Таллер замолчал, чтобы сделать затяжку сигаретой. У Карташова от таких речей по спине побежали холодные мурашки. Он еще плотнее придвинулся к окну. – Это может вызвать негативную реакцию у моих людей, – Брод явно нервничал, о чем говорила легкая вибрация голоса. – А это, извини, от тебя зависит. Я тебе уже давно говорил, чтобы ты с каждым своим сотрудником заключил контракт – после смертельного ранения каждый из них автоматом становится нашим донором. Конечно, такие контракты обойдутся нам в копеечку, но зато каждый будет, во-первых, себя беречь, а во-вторых, сможет обеспечить материально себя и свою семью… Я предлагаю честный вариант… Мне тоже жалко твоего водителя… Я звонил в клинику, парень умер, когда его уже вносили в больничный бокс… Едва успели сделать резекцию, еще бы немного и ливер хоть выбрасывай… Василий, возможно, выкарабкается, а если нет… – Я уже говорил с Николаем и Валентином и они в принципе не против подписать такой контракт.. – Ладно, забыли об этом! Дай завтра своему спасителю боевое задание – пусть с кем-нибудь из твоих людей съездит к Блузману и заберет оттуда тело водителя. Заодно это будет неплохой проверкой… Ты понял? – А куда останки на этот раз везти? На Ваганьковское, что ли? – Перестань, Веня, острить, пусть отвезут в крематорий на Митинском кладбище. Впрочем, не мне тебе объяснять нашу обычную схему. Ты когда-то говорил, что в крематории работает свой «печник»… – «Печник» действительно есть, но после реконструкции крематория, туда надо возить только в гробах… – Но это же не проблема! Дай этому «печнику» наличку раза в три превышающую его официальную зарплату, и он тебе родную маму засунет в огонь… А гроб ведь не проблема… В гробу даже эстетичнее… Таллер посмотрел на часы. – Мне, пожалуй, уже пора. У тебя есть какие-то версии насчет налета на Рижском вокзале? – Сколько протезов мы должны рижским заказчикам? – вместо ответа спросил Брод. – Ты думаешь, это они тебе устроили такую презентацию? – Другого варианта у меня пока нет. Никто кроме тебя и меня не знал, что я поехал в «валютку»… Правда, водила и охранник, разумеется, знали, но об этом я им сказал за пять минут до нападения. Значит, они не в счет. Когда последний раз тебе звонили из Латвии? – Если не ошибаюсь, в прошлый четверг. Я им объяснил нашу ситуацию, сказал, что поскольку война в Чечне почти закончилась, появились проблемы с донорами… Нет, я не думаю, что эти вышибалы прибыли из Латвии. – Не знаю, – голос Брода потух. – Возможно, вышла какая-то накладка, меня не за того приняли. Сейчас никто ни от чего не застрахован… – Разберись. Такая неопределенность может нам выйти боком, – Таллер щелчком послал сигарету вниз. – Сколько в дипломате было денег? – Почти сто тысяч долларов… – Что ж, придется тебе как следует потрудиться, чтобы компенсировать эту сумму, – в голосе Таллера послышалась отчетливая отчужденность. Силуэты сместились в сторону, хлопнула балконная дверь и Карташов, недоумевая и теряясь в догадках, отошел от окна и сел на кровать. Ложится не стал. Затем он вышел из комнаты и по коридору дошел до лестницы и спустился в холл. Когда глаза привыкли к темноте, он подошел к столику, на котором стоял телефонный аппарат. Присев на корточки, на ощупь стал набирать номер. Тревожное ожидание охватило его. Однако ночные гудки были невозмутимо ритмичны и умиротворенны. Они долго тревожили своим токката эфир, пока наконец в них не вклинился несколько сонный и грубоватый голос Надьки Осиповой. Она сразу же поняла, кто звонит. – Зову, – сказала она и Карташов от волнения ощутил загрудинную боль. Он нервно выдернул из кармана пачку сигарет, однако прикурить не успел. Увидел как прямоугольник двери колыхнулся и в проеме обозначился человеческий силуэт. Сергей зажмурился – внезапно зажегшаяся хрустальная люстра буквально ослепила его. Это был охранник Николай. Пола его клетчатого пиджака нарочито распахнута и Карташов отчетливо рассмотрел желтую кобуру и выглядывающий из нее вороненый взвод пистолета. В трубке на истерической ноте слышался голос Светки: «Сережа, это я! Где ты?» – Положи трубку, – тихо сказал охранник. Карташов, сглотнув липкую слюну, осторожно опустил трубку на рычаг. – Встань и иди к себе, – бесцветным голосом приказал Николай. – Мне надо переговорить с твоим шефом, – сказал Карташов. – Он в отличие от некоторых имеет привычку по ночам спать. – Я хотел позвонить сеструхе, она наверняка там сходит с ума… Охранник вытащил из внутреннего кармана пачку «Кента» и закурил. – Возможно, этим звонком ты уже засветился и теперь подставляешь нас. – Да брось ты, Никола, нести ахинею! Кому ты нужен? – злость помимо воли клокотала в Карташове. Николай смял в пепельнице сигарету и вытер ладонью губы. – Я тебе сейчас показал бы, кому я нужен, если бы завтра нам с тобой не нужно было мотаться по Москве, – Николай сжал кулак и сильно ударил им по открытой ладони. – Иди, старик, наверх и поспи. Еще раз здесь увижу – пеняй на себя. – Ты мне, кажется, угрожаешь? – лицо Карташова осело бледностью. Нащупав под рукой тяжелую пепельницу, он сделал шаг к охраннику. Но тот даже не пошевелился, лишь едва заметным движением еще больше приоткрыл доступ к пистолету. – Перестаньте, черти, петушиться! – откуда-то сверху раздался голос Брода. С лестницы спускался Вениамин. Он был в шлепанцах, его худые нетренированные ноги выглядывали из-под зеленого атласного халата. Под его черными, несколько выпуклыми глазами, висели синие мешки – следы удара переносицей о цементные ступени. – Николай, оставь нас с Серегой, – сказал Брод и плотнее запахнул полы халата. – Садись, Мцыри, в ногах правды нет… Пока он наливал себе в бокал сока, пока пил его и потом закуривал, в гостиной стояла прихотливая тишина. И эту тишину, ему навязанную, Карташов ненавидел больше всего на свете. Брод, затянувшись в охотку сигаретой, участливо поинтересовался – в чем дело и какие у него возникли с Николаем проблемы? Карташов рассказал. – Я его чуть было не звезданул вот этой пепельницей. Извини, Веня, погорячился. Хотел сестре позвонить, небось с ума сходит… – Это моя вина, – сказал Брод. – Мне надо было тебя предупредить, что в такие суматошные дни мы стараемся отсюда не звонить. Не забывай, живем в электронный век, сейчас любой бомж может подключить к сети распознаватель голоса… Карташов пожал плечами. – Ерунда это. Какой, к бесу, распознаватель среди десяти миллионов, проживающих в Москве, может хоть что-то определить? Например, мой голос… – Хорошо, не будем об этом… Выпей сока и, если хочешь, сейчас закажу Николаю яичницу, с лучком и с водочкой. – Да меня воротит от всего. Вся жизнь на дыбки встала, – Карташов снова закурил. – Ну не сегодня же, черт возьми, все это произошло! Давай не будем ныть, а я постараюсь сделать все, чтобы тебе встать на ноги. Завтра мы тебя сфотографируем и сварганим документы. Сделаете с Николаем кое-какую работу и все – гуляй, казак! – Да не в этом дело! Мне надо позарез повидаться со Светкой. Она тратила последние деньжата на дорогу, нервничала с визой, а тут такой облом… Брод слушал и кивал лобастой головой. Редкие волосы от этих движений сбивались на загоревшие залысины. – Ну, это не проблема. Расходы постараемся компенсировать и организовать с ней встречу… Но в крайнем случае можешь позвонить сестре, только не отсюда. Будете с Николой в городе – звони, сколько душе угодно. Но только не из одного места. Быстренькое засекут и вот тогда опять сядешь… Брод широко, неприкрыто зевнул. За день умаялся. Отпив из хрустального фужера апельсинового сока, он поднялся с кресла. – Уже половина четвертого, а в шесть вставать, – он обнял Карташова за плечи. – Главное, Мцыри, не психуй и не поддавайся панике. Иди к себе и хорошенько выспись. И они в обнимку пошли по лестнице наверх. В комнате Карташов долго стоял у окна. Уже начало развидневать. Вдалеке чернела полоска леса, а над ней нежно курчавились первые всполохи восхода. Лежа в постели, он размышлял о своей жизни, об неотвратимости и кажущейся случайности каких-то событий, и мысли потихоньку увели его в сновидения… Визит в крематорий Завтракали втроем: Брод, Николай и Карташов. Его несколько удивило, когда сидящий напротив него охранник взял блюдо с осетриной и протянул ему. – Попробуй-ка, по-моему, засол что надо. – Идет, – буркнул Сергей и вилкой подцепил два тонких пластика рыбы. Около трех часов дня он услышал звук автомобильного движка и подошел к окну. Во дворе стоял вишневого цвета «фольксваген», от которого в сторону крыльца шагал человек с большой через плечо сумкой. Через пару минут в комнату вошел Николай и сказал: «Пойдем, Мцыри, фотографироваться». Внизу, в холле, их ждал фотограф, раскладывающий на столе богатую аппаратуру. Съемка заняла не больше десяти минут, после чего фотограф сразу же уехал. А буквально через два с половиной часа к Карташову вошел Брод и протянул документы: паспорт, водительские права и техталон. Сергей кое-что в жизни повидал, но такая оперативность его просто потрясла. – У тебя что, волшебники трудятся? – спросил он у Брода. Заглянул в паспорт. Шмыгнул носом, не зная, куда деть руки и глаза. Однако все три документа уверенно засунул во внутренний карман ветровки, висевшей на спинке стула. – Теперь ты коренной москвич… Анатолий Иванович Карпенко, – сказал с улыбкой Брод, – Можешь лететь на все четыре стороны. – И чем я тебе за это обязан? – Перестань, кто кому обязан, это еще большой вопрос… У меня освободилась одна штатная единица, если не возражаешь, можешь у меня поработать. Правда, день ненормированный, оплата почасовая и плюс премиальные за риск. Молоко за вредность будешь покупать за свой счет… Когда Брод улыбается, у него на лбу кожа туго натягивается и становится гладкой, словно отутюженной. – А если я твое предложение не приму, эти ксивы заберешь назад? – Ты не спеши. У тебя есть время обдумать, но независимо от этого, я попрошу тебя завтра съездить с Николаем в одно место. В дороге хорошо думается, но я тебе, Мцыри, честно скажу – я хотел бы, чтобы ты мое предложение принял. – А мне, собственно, выбирать особенно не из чего и, возможно, мы с тобой договоримся. – Вот это то, что мне надо. А теперь, Серго, давай выкладывай, как ты оказался в Москве и что ты делал на Рижском вокзале? Во время рассказа Брод реагировал отдельными репликами и наводящими вопросами типа: «Сколько дней рыли подкоп?» или недоверчивым: «И все 96 человек дали деру в одну ночь?» Иногда в его словах сквозило ирония, которая, впрочем, сменялась сочувствием, а порой и состраданием. Когда Карташов кончил говорить, Брод с сожалением сказал: – У нас в Латвии есть деловые интересы, жаль тебе нельзя там показываться… – Даже с такими документами? Вечером к нему зашел Николай и сказал, чтобы он спустился вниз. Там уже находился Брод, сидящий в кресле напротив телевизора. – Садись, Мцыри, послушаем, что о нас будут говорить, – Брод указал рукой на рядом стоящее кресло. И действительно, к концу «Вестей» диктор рассказала о криминальных разборках. На экране, крупным планом, возникло элегантное здание Рижского вокзала и голос за кадром прокомментировал: «Вчера, среди бела дня, двое неизвестных пытались застрелить спускавшегося по этой лестнице неизвестного человека, выходящего из пункта обмена валюты. Однако его охранник убил одного из нападавших, а другого нападавшего оглушил бутылкой с пивом какой-то посторонний и до сих пор тоже не установленный человек. К слову сказать, этот же человек помог жертве нападения и его раненому охраннику сесть в машину и скрыться с места происшествия. По факту разбойного нападения возбуждено уголовное дело, ведется расследование». Затем видеокамера наехала на зелено-белый фасад вокзала и Карташов увидел отчетливые следы от пуль. Огромная витрина была забита куском фанеры. Через мгновение на экране появились два фоторобота. Первый, по мнению уголовного розыска должен соответствовать человеку, на которого было совершено нападение, а второй – тому, кто помог жертве уносить ноги. Брод прокомментировал: – Вот после этого и скажи, что наша милиция не умеет работать. Эти фотороботы похожи на нас так же, как оглобля на удочку. – Не скажи, меня они схватили более или менее правдоподобно, только слишком пышные усы пририсовали… – Потому что ты на вокзале долго ошивался и тебя могли видеть сразу сто человек… – Это скорее всего работа спекулянтки, которая приставала с билетами. Дешевка щербатая… А почему нет фоторобота третьего, того, кто с твоим кейсом оторвался на девятке? Тип с бородавкой на щеке… – Долго им придется искать иголку в стоге сена, тем более, если ее там нет. Иди, Мцыри, и спокойно отдыхай. Это хорошо, что этот фильм про себя мы с тобой увидели… – Но для тебя было бы лучше, если бы еще сказали, кто тебя пытался расконторить. – Это дело времени, Бог не фраер, он шельму метит. Ближе к ночи у Карташова разболелся желудок. Словно кол вбили в правое подреберье. Он порылся в карманах и достал упаковку «Викаира». Заодно принял снотворное, которое однако оказалось бесполезным. Он лежал с открытыми глазами и мысли, словно цветные бабочки, перелетали с одной веточки воспоминаний на другую. Утром его разбудил Николай. – Примерь, – сказал он и кинул на кровать темный костюм. Рубашка с галстуком уже лежали на кресле. Кожаная куртка – на стуле. – Одну минутку, только сполоснуть, – он привык утро начинать с холодного душа. Сорочка оказалась немного узкой в плечах, зато костюм пришелся в самую пору. – Жених, мать твою! – воскликнул охранник. – Ты, старик, неплохо поднакачен, наверное, за колючкой зря время не терял. – Это остатки былой роскоши, – Сергей никак не мог справиться с галстуком. Отвык. Помог Николай. – Если завязать двойным узлом, – сказал он, – будет короток, а надо, чтобы до ширинки… По моде… – Завяжи, как у тебя, а заодно открой секрет – куда поедем? – Рабочее задание даю не я. Поправь манжет и застегни вторую пуговицу на пиджаке. Основательно позавтракали, после чего состоялся разговор с Бродом. Тот уже был причесан, лоб и щеки блестели после только что принятого душа. По всему было видно, что человек вполне оклемался. – Никола, – обратился Брод к охраннику, – покажи Карпенко Анатолию Ивановичу Москву, после чего… – он взглянул на часы, – Примерно, к двенадцати подъедите к клинике и возьмете груз. По дороге купи Мцыри солнцезащитные очки-хамелеоны. – Какую брать машину? – «Шевроле», сегодня груз габаритный, – ответил Брод. Карташов пошел следом за Николаем. Во дворе он заметил два телемонитора, вдоль забора вышагивал невысокого роста парень в кожаной куртке, другой стоял у ворот. Брод открыл двери – пологий спуск вел в гараж. Он был ярко освещен и Карташов увидел те же машины, которые он уже видел в первый день пребывания в Ангелово. – Слышь, Никола, от проверок на дорогах уклоняйтесь. Этого нам не надо… – Зачем Веня это говорит, ведь у меня ксивы в порядке? – спросил Карташов охранника. – Дело не в тебе, а в том, что мы повезем. – Ракету, что ли? – Не говори ерунды. Все совершенно невинно по сравнению с тем, что сегодня творится кругом. Выедешь из ворот, сворачивай направо и поезжай до второй поперечной улицы. Николай был в роли штурмана – подавал команды и Карташов, приладившись к управлению, довольно уверенно мчался по улицам Москвы. Он ее не узнавал. После побега из лагеря, скитался по Подмосковью, связался с бомжами и почти никуда из шалманов не выходил. Сейчас город для него распахнулся во всю свою могучую ширь. Нарядные витрины и тысячи афиш и убойная реклама, в полдневных лучах солнца, особенно притягивали взгляд. Иногда он мимолетно оглядывал толпу, выхватывал из нее лица отдельных женщин, как будто надеялся увидеть среди них свою сестру. – Сейчас заедем на Поклонную гору или потом? – спросил Николай. – Давай сначала сделаем дела, а потом отправимся на экскурсию. Позади остались Нижегородская улица и шоссе Энтузиастов. По Госпитальному валу они въехали на проспект Буденного. – Возле метро «Семеновское» свернешь на грунтовку… Нам нужна улица Ткацкая, возле Старообрядческого кладбища. – Понятно, – Сергею не хотелось говорить. – Включи, Никола, магнитофон, попросил он охранника, и взял из пачки сигарету. – Вон, видишь, блестит небольшое озерцо? Объедешь его с правой стороны и возле коричневого заборчика тормознешь. Карташов так и сделал и был немало удивлен, когда «заборчиком» оказалась настоящая Китайская стена, выложенная из гранитных блоков. Сквозь крону старых кленов угадывался угол особняка, с большими окнами и красной черепичной крышей. – Немного подожди здесь, – сказал Николай и едва уловимым движением выдернул ключ зажигания. – Не обижайся, старик, это на всякий случай… – Мне-то что, – Карташов в приоткрытую дверь смотрел на озерцо, по которому плавали десятка полтора жирных уток. «Не доверяет хмырь», – но это открытие, высказанное про себя, его ничуть не тронуло. Из открывшихся ворот вышел Николай. Он вернул ключи, но сам в кабину не полез, видимо, хотел сгладить не совсем корректную ситуацию. – Поезжай на территорию и остановись возле второго крыльца, – велел охранник Карташову. Двор был широкий, с асфальтовыми дорожками, всюду густо разрослись туи, жасмин и рододендроны. Было ощущение будто он попал в ботанический сад… Заглушив мотор и положив руки на баранку, он стал ждать. Однако отдыхать ему долго не пришлось: подошедший Николай позвал его за собой. Они поднялись по крыльцу из шести ступенек и сразу, за порогом, попали на лестницу, ведущую вниз. На них дыхнуло каменной прохладой. Пройдя два длинных коридора, они оказались в ярко освещенной резекционной. На обитых алюминием столах лежали разрезанные трупы. На груди полного мужчины поблескивал кем-то оставленный скальпель. Пахло хлороформом и лизолом. К горлу подкатила тошнота. – Здесь курить можно? – спросил он Николая. – Подожди, еще успеешь насосаться. Лицо охранника тоже побледнело и сделалось не к месту озабоченным. Из дальней двери вышел человек в зеленом халате и шапочке, закрывающей лоб и брови. Карташов узнал того, кто вместе с Таллером позапрошлой ночью был в Ангелово. Хирург Блузман… На лице эскулапа лежала печать усталости и озабоченности. Они пошли за ним, и вскоре, за обитой жестью дверью увидели деревянный, не обтянутый материей гроб. – Справитесь вдвоем? – спросил Блузман и уступил им дорогу. Вопреки ожиданиям, гроб оказался вполне подъемным и они без труда вынесли его комнаты и направились на выход. Прошли оба коридора и уже показалась лестница, когда вспотевшие пальцы Карташова соскользнули и гроб, потеряв равновесие, с грохотом полетел на пол. Крышка сдвинулась и углом больно ударила по ноге оторопевшего Карташова. Бывают вещи, на которые лучше не смотреть. Они увидели то, что осталось от выпотрошенного водителя Брода. Торчащие концы ребер напоминали металлическую арматуру бетонного желоба. Живот – открытое вместилище, где вместо печени, желудка и кишок лежали окровавленные куски ваты. Но самое отвратительное заключалось в том, что ноги и голова лежали рядом. – Возьми, придурок, себя в руки! – прикрикнул Николай, стараясь поднять и уложить на место крышку гроба. Карташов не проронил ни слова. Сдерживая рвотные позывы, он со своей стороны приладил крышку, и снова взялся за днище. – Тащим, – сказал он, и подал всем корпусом вперед. Когда поднимались по лестнице, крышка снова угрожающе начала сползать и чтобы удержать равновесие, надо было идущему позади Карташову, поднять гроб до уровня груди. Он чувствовал себя отвратительно. Казалось, нормальная жизнь навсегда кончилась и он попал в какую-то кошмарно-запредельную ирреальность. Но на улице, оглядевшись, он увидел вокруг себя прекрасный зеленый мир, голубое небо и яркие бутоны рододендронов, росших вдоль освещенных солнцем дорожек. Задвинув гроб в машину, закурили. – Что это за контора? – указывая сигаретой на здание, спросил Карташов. – Экспериментальная клиника. Нас такие вещи не должны интересовать, тем более, мы сейчас поедем в более интересное место. Движение на Пятницком шоссе было интенсивное и Карташов стал ошибаться. Дважды, меняя полосы, он чуть было не подставился под бамперы КАМАЗа. – Если не соберешься, можем оказаться в его положении, – Николай мотнул головой в сторону кузова, где стоял гроб. – Этого нам все равно не избежать, – философски отреагировал Карташов. От мельтешения машин и людей у него заслезились глаза. Когда свернули с шоссе и подъехали к воротам, Карташов прочитал вывеску: «Митинское кладбище». Справа виднелись желтое кубообразное здание, от которого черной свечкой вверх уходила дымовая труба. – Заезжай в ворота и рули вон к тому двухэтажному домику, – сказал Николай. Притормозил как раз напротив заржавевшей таблички: «Крематорий». Послышались душераздирающие ноты, из-за угла дома выходила траурная процессия, впереди которой медленно двигался черный лакированный катафалк. Обогнув росшие у стен крематория молоденькие сосенки, процессия по дорожке направилась вглубь кладбища. В глаза бросались характерные уголовные лица, сопровождавших катафалк. Венки в их руках напоминали по размерам скаты от трактора «Беларусь». Они заметно оттягивали руки и ленточки от венков вместе с длинными полами модных плащей полоскались у самой земли. – Подай немного вперед и за мусорными контейнерами остановись, – сказал Николай. Когда припарковались, охранник опять вытащил из колонки ключи и отправился улаживать дела. Карташов, чтобы не сидеть в тоске, вышел размяться. У стены, накиданные друг на друга, лежали мощные колосники – обожженные, потерявшие в испепелении человеческих тел свои огнеупорные качества. Тут же находились отслужившие свое газовые горелки, напоминавшие по форме реактивные сопла. Хоздвор, хотя и был заасфальтирован, однако наводил на размышления о российском разгильдяйстве. Три гигантских контейнера были переполнены кладбищенским мусором, а рядом с ними он разглядел под остатками венков порядочную кучу пепла. Он подошел к ней и шерохнул ногой. То, что он увидел, заставило его отвернуться. Это был кусок человеческого черепа с чудом сохранившихся остатками седых волос. Сергей отошел к машине, едва сдерживая тошноту, взял в рот сигарету. «Куда меня занесло? « – изумился он прихотям судьбы. Он осмотрел рулевую колонку, ища подходы к электропроводке, чтобы соединить ее напрямую. Однако фокус не удался: на крыльце появился Николай в сопровождении пожилого, в рабочем сером халате мужчины. Тот на ходу закуривал, кашлял, сморкался на отлет и все это делалось одновременно. Когда они подошли к машине, Николай сказал: «Давай, Мцыри, подавай к крыльцу», – и бросил ему ключи. Когда человек в халате заговорил, Карташову показалось, что это раздался скрежет железа о битое стекло. – Мы его аккуратненько, без очереди поставим на салазки и поддадим жару, – скрежетал голос «печника». Втроем они вытащили из «шевроле» гроб и, преодолев несколько ступеней лестницы и один поворот, попали в небольшое помещение, где было жарко и приторно пахло шашлыками. Карташов обратил внимание на то, как за чугунными дверцами двух печей полощется белое пламя с синими языками. Две другие печи, судя по снятым заслонкам и куче сложенных возле них огнеупорных кирпичей, находились в ремонте. – Один момент, я счас, – скрежетнул «печник» – закончу эту плавку и возьмусь за вашего. И действительно, через пару минут он сделал то, что полагается делать с сгоревшим, превратившемся в пепел товаром. Прочистив колосники и сбросив в отдельный поддон пепел от трупа, он выкатил из печи нечто похожее на носилки с колесиками. На них и поставил гроб. «Печник» несильным толчком задвинул его в горячее чрево и закрыл дверцу. Нажал на красную кнопку и процесс предания огню того, что осталось от человека, начался. Николай стоял бледный, хотя и при внешнем спокойствии. Карташов отошел к холодной печи и отвлеченно стал рассматривать ее обнаженное жерло. «Вот он натуральный ад, – думал он, – его изобрели люди для себе подобных». Он видел как Николай, открыв свой пухлый портмоне, извлекал оттуда зеленые бумажки. И слышал, как жестяной голос «печника» лебезил: – В любой момент – пожалуйста, милости просим. Только давайте посмотрим, когда я в следующий раз дежурю. Они подошли к висевшему на стене графику и Николай, вытащив из кармана ручку и записную книжку, внес в нее нужную информацию. Карташову хотелось простора. И когда они, наконец, оказались на улице, он широко раскрыл рот и стал втягивать в легкие воздух. И опять в ноздри шибанул далекий шашлычный парок. Уже в дороге, Николай по мобильнику куда-то позвонил и, видимо, доложил о проделанной работе. Скорее всего он разговаривал с Бродом, ибо в какой-то момент охранник, взглянув на Карташова, сказал в трубку: – Пока держится молодцом, только много курит. Конечно, заедем… Дважды Николай корректировал курс, пока они не оказались в Рождествено, у торгового комплекса. – Тебе, Анатолий Иванович, какая оправа больше нравится – роговая или металлическая? Озадаченный вопросом, Карташов не сразу понял, о чем идет речь. Догадался, когда увидел как охранник входит в дверь, над которой серебристо отливает слово «Оптика». Его словно током ударило. Он бросил взгляд на колонку – ключи на месте. «О черт, может, у меня второго такого шанса больше не будет», – подбодрил он себя и включил зажигание. Подав машину немного назад, он объехал стоящий впереди старый «москвич» и выехал на середину улицы. Машина торопливо набирала обороты и он ее не сдерживал… Через десять минут он уже был в Новобратцевском и припарковался возле коммерческого киоска. Купил бутылку минералки и пачку сигарет. На его удачу, в «бардачке» нашел путеводитель по Москве и по нему сориентировался. Надька Осипова жила на Дмитровской улице и в его памяти еще сохранились кое-какие приметы. Он вновь выехал на Пятницкое шоссе и, попивая из горлышка минералку, подался навстречу своей судьбе. И впервые за последние недели на душе у него посветлело. Ведь ничего плохого он не сделал – машину вернет, перед Бродом извинится, но зато увидится со Светкой. Он уже ощущал на своих губах приятную теплоту ее щеки. Но, видимо, фортуне в тот день не сиделось на месте. Обогнув тяжелый трейлер, он, что называется, лоб в лоб столкнулся с постом гибэдэдэшников. Хотел тормознуть, но сзади напирал фургон, а спереди шли одна за другой легковые машины. Милиционер в белых крагах и белой портупее, вразвалку, подошел к «шевроле» и козырнул. «Главное, чтобы у меня не дрожали руки, – пронеслось в голове Карташова. – Если ручонки дрогнут, сегодня же моя задница будет полировать нары СИЗО». Почти не дыша, он протянул в форточку документы. Краги слетели с рук милиционера и улеглись у него у него под мышкой. Заглянув в права, капитан кинул равнодушный взгляд на Карташова. Пролистал техпаспорт и замедленным движением все вернул. Только спросил: «Как насчет оружия, взрывчатки?» – С этим у меня все в порядке, – сглотнул липкую слюну Карташов. – Жить еще не надоело… – Тогда немного погазуй, кажется, у тебя неполное сгорание… Углекислого газа больше нормы… Он нажал на акселератор. – Дымит, словно сковорода с салом… Когда последний раз проверялся? – На техосмотре все вроде бы было в норме… – В норме? Тоже мне оптимист, – милиционер протянул документы, и так же вразвалку, пошел к следующей машине, которую остановил его напарник. Справа проплыла башня жилого небоскреба, слева, в дымной низине, показались три огромные трубы какого-то завода и он вспомнил, что это одно из предприятий, день и ночь кремирующих бытовой мусор. Он закурил, но это не помогло. Ожидание встречи со Светкой буквально трепало каждый нервик, поднимало в нем мутную волну противоречивых ощущений… Засада Шестнадцатиэтажный дом, где жила Надежда Осипова, находился на окраине микрорайона, среди таких же как сам исполинов, у подножия которых приютились многочисленные киоски, трансформаторная подстанция, «ракушки» гаражей и тенистая рощица из кустов акации и молоденьких лип. Машину Карташов поставил с тыльной стороны дома, за подстанцией. Войдя в подъезд, он ощутил тошнотворный запах человеческой мочи. Он не стал дожидаться лифта и бегом устремился вверх по лестнице. Преодолев три пролета, он вдруг услышал приглушенные голоса. Он замер, сдерживая дыхание, предчувствие опасности стальным скребком прошлось по хребтине и достигло затылка. Он поднял голову, прислушался. Но его внимание привлек другой шумок, идущий снизу. Он наклонил голову к перилам, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Однако вместо визуальной картинки он услышал отчетливые слова: «Слышь, Сеня, „черный берет“, кажись, бежит к вам, готовьте наручники». Ловушка? Карташов сделал два шага назад, остановился и снова поднялся на несколько ступеней. Внизу послышался топот ног. Сколько их – он не знал. Его мозг на мгновение заволокло какой-то мутной пеленой. Еще раз прильнув к перилам, он разглядел в их переплетениях нескольких человек – в гражданке, с хищно-агрессивной поступью, пружинистым шагом. И чтобы не обнаружить себя, он на цыпочках, мелким перебором ступеней, устремился им навстречу. Поворот, еще поворот и – лицом к лицу. Он прыгнул, выставив вперед ногу, и словно снаряд обрушился на того, кто бежал первым. Это был усатый, плотный оперативник, оказавшийся неготовым к подобного рода экспромтам. Он хотел увернуться от ноги Карташова, но ему помешал его товарищ, тоже не успевший избежать столкновения с летящим на них человеком. Удар каблуком пришелся в переносицу и, наверное, Карташову удалось бы уйти, если бы не проворность двух других оперативников. Его схватили за ворот, за правую руку, за волосы, и с нещадящей силой вбили лицом в стену. Он услышал как один сказал другому: «Подними эту мразь и еще раз проведи харей по полу… За папу, за маму и нашего Витюшу… » Очевидно, они имели в виду того, кого Карташов сбил с ног и теперь лежащего лицом вниз на ступенях лестницы. Сверху сбежали еще трое оперативников и, подхватив Карташова, поволокли вниз. Была страшная толчея, его то несли, то бросали и тогда его ноги бились о ступени. На самом выходе его еще раз припечатали лбом к почтовым ящикам, провели по ним, словно старались сгладить черты лица, умыть кровью, сшелушить кожу… Его выволокли на улицу и кинули в открытые двери «рафика» и где-то далеко-далеко в ощущениях он выделил в запахах крови – запахи мочи и старой блевотины. Его стало рвать. От каждого надрывного движения голова билась о металлические ребра кузова, сознание проваливалось и возвращалось в томительных муках. – Один мудак, кажется, отбегался, – глухой, кашляющий голос подвел какую-то черту. – Надо было этому Монте-Кристо отбить яйца… Он же, сучара, небось бежал к бабе, трахаться захотелось… – Это ей надо кол вбить в п… у, чтобы зря не манила. – Поехали! – раздался командный, срывающийся от тяжелого дыхания голос. Карташова качнуло. Щека ощутила мешающую бугристость, от которой несло гуталином. Он приоткрыл глаза и увидел носок зашнурованного ботинка. Он чувствовал себя так же скверно, как чувствовал после первого выпитого стакана водки. При июльской жаре, на тощий мальчишеский желудок, с единственной закуской – чинариком папиросы «Спорт». Его мутило и выворачивало… …Когда его вырвало, тот же ботинок, который был ближе к его виску, отодвинулся и саданул в скулу. «Сволочи», – еле слышно выдавил из себя Карташов. – Гондон, он еще оскорбляет, – сказал один из оперативников. – Приедем в отдел, устроим ему небольшую корриду. Я из-за этого пикадора сегодня потерял целый день. Моя на садовом участке одна вкалывает. И когда, казалось, мрак и туман навсегда покрыли его сознание, «рафик» вдруг резко стал тормозить. Карташова бросило вперед, но чей-то жесткий носок ботинка ударом в лоб остановил его. Опять стошнило. Но что приятно: в неожиданно открывшуюся дверь пыхнул прохладный ветерок, ласково пригладив измученный затылок. И начался какой-то Армагеддон: за свежей струей воздуха, вдруг навалилась горячая волна – с треском, цоканьем, безумным звоном железа и мелким дождиком из стеклянной крошки. – Смотри, бля, что они с нами вытворяют, – удивленно воскликнул тот, который сетовал о потерянном дне. – Да они нас в упор мочат… И голос увял… Карташов приподнял голову, огляделся. И не поверил своим глазам: оперативники, которые еще секунду назад издевались над ним, теперь придавленные автоматной очередью к пахнущему мочой полу, затаив дыхание, притворялись мертвее мертвых. Чьи-то цепкие руки выдернули его из дымного ада и куда-то понесли. Он услышал знакомый голос: – Ты живой, Мцыри? – Пить, – еле слышно прошептал Карташов, но ему никто не ответил. Хлопнула дверца и его тело вновь ощутило движение. В себя он пришел в гараже, откуда они с Николаем выезжали на задание. – Сам можешь идти? – спросил его тот же знакомый голос. Карташов поднял голову – над ним стоял Брод, в глазах которого была тревога и раздражение. Хотел встать на ноги, но не смог – в голове вновь затуманилось. Однако, несмотря не полуобморочное состояние, он разглядел стоявший у стены «шевроле», на котором он ездил на Дмитровскую улицу. Собравшись с силами, он проговорил: – Извини, Веня, я этого не хотел… – Отдыхай, разбор полетов позже… Николай! – позвал Брод охранника и когда тот появился, сказал ему: – Отведешь Мцыри в его комнату и поставь у дверей человека. Оклемается, дашь поесть, а пока принеси ему стакан водки и бутерброд с куском осетрины. – Мне бы умыться, – тихо проговорил Карташов, ощупывая на скуле взбухшую ссадину. Когда с помощью Николая он поднялся на крыльцо, его окликнул Брод. – Слышь, Серго, я тебе сегодня долг отдал, но в следующий раз постарайся не валять дурака… Глупая шутка омрачает заслугу… Он ничего не ответил. Водка показалась родниковой водой – такой же прозрачной и такой же холодной. Через минуту в ногах появилась слабость – очевидно, упало кровяное давление, но он знал – через несколько мгновений все нормализуется. Исподлобья он смотрел на Николая, который сидел за столом и рассматривал «Комсомольскую правду». Бутерброд с рыбой Карташов лишь надкусил и положил на тарелку. Разбитые губы и скула не позволяли нормально жевать. – Ответь, Никола, зачем вы меня вытаскивали? – По-моему, тебе Брод все уже объяснил. – А как вы вычислили, куда я смотался? – Это вопрос техники. Ты вспомни, куда ты позавчера пытался дозвониться. – Ну и… Но я даже не разговаривал, ты же сам мне запретил… – Смотри сюда, – Николай взял в руки телефонный аппарат. – Вот кнопка «повтор», вот табло, на котором высвечиваются набираемые цифры, а за ним – «память»… После того как ты поднялся к себе, я нажал на эту кнопку и увидел номер телефона, по которому ты звонил. Узнать адрес абонента не составляло труда… И в этом твое счастье. Не будь технического прогресса, сейчас ты уже куковал бы в Бутырках, а через несколько дней тебя передали бы в руки доблестных латышских стрелков… – Действительно, дело техники, – Карташов налил себе водки. – А кто стрелял – ты или Брод? – Не я и не Брод, для этого у нас есть спецы по стрелковому оружию. С одним из них ты скоро познакомишься… Саня Одинец, но меня сейчас интересует другое – как тебя вычислили менты? Карташов пожал плечами. – Возможно, они вели мою Светку от самой Риги. Я ведь нахожусь в розыске. Но, может, они засекли, когда я пытался отсюда позвонить… – К счастью, это исключено. Если бы это было так, мы с тобой сейчас тут бы уже не сидели… В лучшем случае, была бы наружка, но ее тоже нет… А вот хвост за Светкой – это вполне реально… Ты, кажется, сидел за убийство? – За якобы умышленное убийство. – Круто. В этом смысле мы с тобой братаны. – Не думаю, мне трупы навесили, но, сидя в лагере, я это так и не смог опровергнуть… Охранник с недоверием посмотрел на Карташова, сгреб со стола пачку сигарет и стал закуривать. – Иди, Мцыри, отдыхай, завтра будешь лечиться. – Николай изменился в лице, словно что-то решал и не мог решить. – И запомни, старик, в следующий раз я с тобой нянчиться не буду… Слишком по большим ставкам идет игра… Когда Карташов уже лежал в кровати, вернее, поверх атласного одеяла, в брюках и носках, в комнату вошел Брод. В одной рук – большой фужер с коньяком, в другой мобильный телефон. – Когда будешь в городе, можешь позвонить своей женщине, – он сел на край кровати, трубку положил рядом с Карташовым. – Почему ты меня не драконишь за то что я уехал без спроса? – Я думаю, что ты и сам понимаешь, в какую помойку мы могли все окунуться. Ведь то, что мы тебя отбили, чистая случайность. Менты дали маху – водитель «рафика», в котором тебя везли, замешкался и отстал от основной группы оперативников. А те тоже, вместо того, чтобы пристроиться сзади «рафика», ушли вперед… – И без перехода: – Тебе завтра принесут бодяги, ставь примочки, чтобы к пятнице ни одного синяка… Ты мне нужен свеженький, как огурчик… – Опять – в крематорий? – Будешь за рулем, – Брод из нагрудного кармана футболки достал сложенный надвое конверт. – Здесь тысяча, – сказал он. – Было бы больше, но я тебя оштрафовал за самоволку. Можешь считать, что легко отделался. – Мне этого не надо, – Карташов демонстративно отвел взгляд. – А на какие шиши ты собираешься жить? Пожал плечами. – Как жил полгода, так и буду жить. Залысины у Брода покрылись матовой бледностью. – Деньги твои и что хочешь, то с ними и делай, – Брод положил конверт на тумбочку. – Но мой тебе совет – играй по каким-то одним правилам. Понимаешь, о чем я? – Предельно! Но есть планки, через которые сразу не перепрыгнешь. Мне надо время, чтобы определиться. – Извини, Серго, если ты этого еще не сделал, то ты круглый дурак. Тебя кинули по всем статьям и если бы не этот сумасшедший побег, сидеть бы тебе и сидеть. И поверь, ни одна мразь о тебе не вспомнила бы… – Ты, в принципе, прав, я никому не нужен, но то, что мы сегодня делали с Николой, наводит меня на мысль о Чикатило-потрошителе… Или что-то в этом роде. – Выкинь всю эту дребедень из головы, речь идет всего лишь об научно-медицинском эксперименте. А если быть более точным – о пересадке человеческих органов. – А ты думаешь, я слепой? Но насколько я знаю, органы пересаживают не от трупов, а от живых людей… Броду явно эта ремарка не понравилась, о чем свидетельствовали во всю работающие желваки на скулах. – С одной поправкой: органы людей, у которых наступила клиническая смерть. Кто-то умирает, а кто-то обретает новую жизнь. Равновесие, Мцыри, и потому не ломай свою буйную головушку. – А я и не ломаю, просто не хочется брать грех на душу. – Я тебе сказал, ты будешь за рулем. Большего от тебя пока не требуется. – Ладно, Веня, жизнь покажет. Я уже тебе говорил – мне выбирать не из чего. Но ты должен знать мое отношение к некоторым вещам… – Лучше не знать, меньше проблем. Если захочешь выпить, вон в том секретере есть барчик… Отдыхай и не ломай голову… Когда Брод ушел, Карташов отвернулся к стене и открыл шлюзы для фантазий. И первое, что пришло ему в голову, были картины истязаний следователями Светки. Они всеми способами хотят допытаться – кто еще из родственников или знакомых живет в Москве, выбивают из нее адреса, фамилии, и допрашивают, допрашивают… И Надьку тоже. А у Осиповой на уме только работа в КБ, только дом и старые, когда-то вручную связанные кофточки, которые она ежедневно штопает. Уснул, как в воду нырнул, и спал без сновидений… …Утром, тихо отворилась дверь и некто вошел в комнату. Молодой, с открытым лицом, среднего роста, загорелый, в джинсовых брюках и клетчатой рубашке, поверх которой надета кожаная безрукавка со множеством карманов и молний. Из целлофанового пакета, который пришелец держал в руках, на тумбочку легли флакончики, упаковки с таблетками и снопик ваты. – Ты – Мцыри? – обратился вошедший к открывшему глаза Карташову. – Предположим, хотя как для кого… – А я Алик, Саша… Александр Одинец – как тебе удобней, так и называй… Из этой бутылки будешь делать примочку, а в этой баночке – бактерицидная мазь. Таблетки для рассасывания кровоподтеков… Парень вел себя непринужденно и это понравилось Карташову. Он спросил: – Ты, говорят, принимал участие во вчерашней переделке? – Не понял? – Одинец поднял выгоревшие брови. – Ну, освобождал одного придурка… – Лечись. Возможно, уже завтра нам с тобой придется ехать в командировку… Карташов взглянул на его руки: у самой цепочки от часов он увидел небольшую наколку – сердце пронзенное стрелой и кинжалом. – Судя по всему, ты тоже сидел? – спросил он. – Ты имеешь в виду это? – Одинец потеребил цепочку от часов. – И не только это. Я таких, как ты, живчиков видел на зоне. – И что – разочаровался? – Меня, как бывшего сотрудника милиции, там, похожие на тебя мальчики, хотели оттарабанить, сделать паршой, последним пидором. – И что же им помешало? – Отчасти газовый ключ, которым я заводиле сломал ключицу и два ребра, а отчасти моя боевая слава. В 1991 году наш ОМОН гремел на всю Европу… А ты за что тянул срок? – За грабеж… А если быть точным – за грабеж с применением оружия… А точнее, газового пистолета… – Значит, вчера ты тоже был на Дмитровской улице? – Это никак не взаимосвязано с моей биографией. Но можешь считать, что где-то поблизости я там ошивался… Одинец подошел к барчику и вернулся с бутылкой водки и одним фужером. Потом из платяного шкафа он вынул гитару. Налил водки. – Не возражаешь, если будем пить из одной посуды? Это сближает. – Только мне наливай доверху. Я пью один раз… – Идет. Закусить хочешь? – Вот этим закусим, – Карташов потряс зажатой между пальцами сигаретой. Как-то само собой получилось, что после второго фужера рука Одинца потянулась к гитаре, лежащей на атласном одеяле. Он дернул по струнам, гитара издала довольно чистый звук, однако Одинцу что-то не понравилось и он подтянул вторую и четвертую струну. Прочистив кашлем горло, он взял аккорд и довольно приятным и несильным тенорком запел. Как далеко, далеко, Где-то там, в Подмосковье, Фотографию сына уронила рука, А по белому снегу уходил от погони Человек в телогрейке или просто зека. В небо взмыла ракета, И упала за реку, Ночь опять поглотила Очертанье тайги, А из леса навстречу беглецу-человеку, Вышел волк-одиночка и оскалил клыки. Голос Одинца становился увереннее, жестче, он пел, опустив к гитаре глаза, прикрытые длинными высветленными солнцем ресницами. Карташов, чтобы не мешать, налил фужер водки и залпом выпил. Одинец, между тем, распустив голосовые связки, еще более щемяще запел последние строки: Человек вынул нож: «Серый ты не шути, Хочешь крови – ну, что ж, Я такой же, как ты, Только стоит ли бой Затевать смертный нам, Слышишь лай – то за мной Псы идут по пятам.» Воцарилась тишина. Никто не хотел быть первым в ее надломе. Теперь Одинец наполнил фужер водкой… – Ты где, Серый, сидел? – В Латвии, в Екабпилсском гадюшнике… – Это что, в бывшем концлагере? – Это не то, ты путаешь с Саласпилсским лагерем смерти… – Какая разница, где сидеть, но нервы у тебя ни к черту. Я понимаю, тебе пришлось нелегко, но ты держись. Сделаем работу, съездим в ноябре в Сочи, погуляем, разомнем кошельки… Кстати, когда ты последний раз имел женщину? Однако Карташов не успел ответить – в комнату постучали. Вошла миловидная, с забранными назад белокурыми волосами женщина. На вид – не более двадцати пяти… – Мальчики, кто из вас тут так красиво поет? – Мцыри, кто же еще, – не повел бровью Одинец. – Это партийная кличка? – женщина стояла в проеме дверей и на просвет хорошо была видна ее точеная фигурка. – Вас приглашает на обед Вениамин Борисович… Снизу раздался голос Брода: – Галина, где вы там застряли? Сосиски стынут… За большим прямоугольным столом уже сидели Брод с Николаем. Оба орудовали приборами. – Мцыри, садись рядом, – сказал Брод и немного отодвинулся вместе со стулом. – Галочка, принеси, пожалуйста, еще пива. Они сидели напротив друг друга. Карташов болезненно ощущал внутреннюю вибрацию – ее лицо, как магнит притягивало его взгляд. Чтобы не засветиться перед Бродом, Карташов низко наклонил голову, медленно расправляясь с баварскими сосисками. Николай шумно жевал, то и дело вытирая рот бумажными салфетками. Брод разлил по бокалам чешское пиво. Подняв фужер, громко сказал: – Будем здоровы и по возможности счастливы! Открылась входная дверь и на пороге, с мобильником в руках, появился молодой человек в сером костюме. Его коротко подстриженные волосы были спутаны, на висках отчетливо виднелись капли пота. Брод отложил в сторону нож с вилкой, поднялся и вышел с парнем на улицу. – С чем, Валек, прибыл? – спросил Брод, вытирая платком руки. – В эту субботу, на Учинском водохранилище, состоится «стрелка». – Кто будет выяснять отношения? – Шадринские и солнцевские. Правда, это только предварительная информация. Не исключено, что к ним присоединятся авторитеты Бауманского района, новодмитровские… Ожидается жесточайшая рубка… – Что они друг от друга хотят? – У них идет взаимный отстрел. По моей информации, шадринские хотят поставить на место солнцевских… Как это делается, мы с вами знаем… Вчера в «Московском комсомольце» сообщалось о взрыве в Подлипках. Дом площадью в полгектара и две иномарки разнесло в мусор. – Позови Николая и Одинца. Нет, пусть сначала поедят… Пойдем, Валя, в дом, тебе тоже надо перекусить… После обеда Брод, Николай, Одинец и Валентин направились в гараж. Карташов тоже вышел на крыльцо, усевшись на ступеньку, закурил. Перед ним был кирпичный, достаточной высокий забор, за которым виднелись развесистые купы старых вязов. Два охранника ходили вдоль забора, у калитки сидел рыжий кот и тщательно умывал круглую мордочку. В гараже шло оперативное совещание. На капоте «ауди» Брод расстелил карту Москвы и длинной, словно указка, отверткой обозначал основные точки предстоящей операции. – Мы поедем двумя группами: я, Николай и доктор Блузман – в одной машине. В Химках к нам подсядут еще двое – Кадык и бывший люберецкий. А ты, Валентин, поедешь со своими хлопцами на санитарной машине. С вами будут санитары и кое-какая медтехника, носилки и так далее. – Брод взглянул на Одинца. Ты, Саня, с Мцыри обеспечишь отвлекающий милицию маневр. В районе Черкизова вы свернете на Тарасовку и поменяете на машине номера. Где-то у Зеленого Бора сделаете хорошую тротиловую закладку. Там есть небольшой мостик… Не под самим, разумеется, мостиком, а немного в стороне, чтобы без лишних жертв… Вторую закладку оставите возле станции в Байбаках. – Но там слишком людное место, – возразил Одинец, Поблизости находится дом инвалидов и обувная фабрика. – Это на ваш выбор. Место найдете сами, поставите взрывчатку и сразу же возвращайтесь в Тарасовку. Заедите в гараж к Гудзю и возьмете его машину, а свою оставите у него. – Желательно, чтобы это был микроавтобус, – сказал Николай. – Если не ошибаюсь, у него «фольксваген» и «мерседес». Не забудьте проверить тормоза и количество бензина в баке… Чтобы никаких накладок, поняли? – Ясно, – сказал Одинец, после этого мы звоним в ментовку и предупреждаем о готовящихся терактах. И называем любой район Москвы. – И чем дальше этот район от Учинского озера, тем лучше… – Брод продолжал водить отверткой по карте. – Надо сделать так, чтобы первая закладка сработала в… Впрочем, я вам позвоню, когда это надо сделать. Вторую оставим на двадцать три часа, когда у блатных начнется самая разборка. Куривший одну сигарету за другой, Одинец наклонился над картой и указательным пальцем ткнул туда, где, по его мнению, следует заложить вторую взрывчатку. – Это место одинаков удалено и от Мытищ и от Ивантеевки, но зато ближе к Пушкино. А нам, как я понимаю, прежде всего и нужно выманить ментов из Пушкино. – Если ничего не изменится и «стрелка» действительно состоится в Степанково, то ты, Саня, насчет милиции, безусловно, прав. Но если они место встречи перенесут? – Брод взглянул на Валентина. – К сожалению, этого мы сейчас наверняка знать не можем, – ответил тот. – Но у нас еще есть время получить более полную информацию на счет «стрелки», о времени ее проведения, количестве людей и так далее… – Как по вашему, сколько времени все это займет? – спросил Николай. – Это смотря, как будет проходить у блатных диалог. Если они рано начнут выяснения отношений, то и у нас раньше появится работа… Валентин предложил: – Надо будет послать туда Кадыка, он быстренько столкнет их лбами. – Это очень опасно, – возразил Брод, – мы не контрразведка и играть в шпионов не будем. Кто-то неосторожно задел рядом стоящий «мерседес» и сработала сигнализация. Четверка заговорщиков переглянулась. – Заткни ей глотку! – Брод кинул Николаю ключи от машины. – Теперь давайте выясним насчет оружия. Брать его с собой или нет… – Конечно, везти стволы с собой опасно, но без них – смертельно, – высказал светлую мысль Николай. – Чтобы не рисковать, надо загодя послать на водохранилище Саню с Мцыри, пусть там где-нибудь сделают маленький тайничок… гранаты, пара автоматов, прибор ночного видения… – Как минимум, нужно будет иметь под рукой пару-другую гранатометов, – сказал Валентин. – Возможно, нам придется выкуривать кого-нибудь из бронированных «кадиллаков». – Для них «мухи» не страшны, – уточнил Одинец. – У нас есть три кумулятивных насадки, – Брод выразительно взглянул на Николая, – Ладно, с этим покончили. Возвращаться с водохранилища будем… – Вот этого, Веня, не надо! – запротестовал Николай. – Я не люблю перед таким делом загадывать. Закончим работу, вот тогда и будем решать, в какую сторону податься… Брод невесело улыбнулся. – Возможно, тогда с кого-нибудь из нас будет клочьями свисать мясо… Я вас прошу, перед поездкой на озеро, не напиваться и много не есть. Сделаем дело, тогда от души и отпружинимся. – Нам еще понадобится милицейская сирена, – сказал Валентин. У него сшитая заячья губа и поэтому он немного шепелявит. – У нас есть два ревуна с мигалкой, – уточнил ситуацию Николай. – Мы же не первый раз выезжаем на такую охоту… Вечером Карташов спустился в холл, чтобы посмотреть телевизор. Диктор НТВ Татьяна Миткова, в своей обычной манере прокудахтав вкратце главные новости дня, начала передачу. Но с первых слов улыбка слетела с ее намакияженного лица: в Москве, в районе Каширского метро взорвали дом. Общая картинка – девятиэтажка, словно после бомбежки. С разрушенных этажей свисают балконы, вернее, то, что от них осталось, из одного окна торчит часть тахты с развевающимся концом простыни, напоминающей белый флаг… «Пидоры македонские, совсем обнаглели, » – вслух выругался Карташов и до боли сжал кулаки. Он видел как корреспондент поднес микрофон ко рту лежащего на носилках человека. Все лицо того было в крови и копоти. И он вспомнил как перед самым приговором к нему в камеру заявилась кодла телевизионщиков, предвкушавших скорую кару над «черным беретом». Теледива задала ему первый и последний вопрос: «Что будете делать, если вас приговорят к исключительной мере наказания?» И нервно улыбнулась. Что он тогда подумал? Нет, даже не подумал, он старался изо всех сил, чтобы не схватить девицу за волосы и не ткнуть накрашенной мордой в парашу. С трудом сдерживая клокотавшую ненависть, он сказал: «Когда завтра мне будут читать приговор, я буду мастурбировать… Приходи, я с удовольствием разделю с тобой эту радость… » Девица вспыхнула, ее порушенная гордость содрогнулась и она пулей вылетела из камеры, прижимая платок к губам… …Не успел Карташов перекинуться на другие мысли, как на экране появилось новое лицо. Это был красивый молодой человек, с черными усиками, и огромным фингалом под глазом. Карташов прочитал подкадровую подпись: «Старший оперуполномоченный отдела милиции Северного округа Москвы Виктор Недошивин». Диктор между тем вещал: «Вчера, в первой половине дня, на Дмитровском шоссе произошел странный инцидент. При задержании особо опасного преступника, совершившего побег из мест заключения Латвии, на сотрудников уголовного розыска было предпринято вооруженное нападение с целью освобождения арестованного криминала. Двое оперативников были тяжело ранены, стрелявшие с задержанным скрылись в неизвестном направлении. Как сообщает наш источник, человек, который был задержан, а затем отбит у милиции, является бывшим боевиком печально известного рижского ОМОНа, участвовавшего в 1991 году в штурме МВД Латвии, а также в разгроме нескольких таможен на границе с Литвой. В народе этот отряд называли „черными беретами“ – он отличался особой дерзостью и после августовского путча вышел из повиновения и превратился в грозное анархистского толка боевое подразделение. Фамилия бывшего омоновца Карташов Сергей, 1960 года рождения. В 1993 году он был приговорен к длительному сроку заключения, хотя как сообщали некоторые СМИ, приговор был инспирирован латвийскими властями за участие Карташова в акциях, направленных против суверенитета Латвии. По официальной же версии, Карташов обвиняется в убийстве литовских таможенников, за что и был приговорен к четырнадцати годам лишения свободы. В 1997 году он в числе других 96 заключенных сбежал из лагеря, полгода скрывался и, как теперь выяснилось, его убежищем стала Москва и одна из ее криминальных структур. Учитывая события, которые на той недели произошли на Рижском вокзале и на Дмитровской улице, можно смело утверждать: бывший страж правопорядка, гроза преступного мира, недавний зек, превращается в загадочную фигуру, каким-то образом связанную с уголовным миром Москвы.» «А ни хрена себе! – изумился Карташов, – сколько можно о себе узнать, не отходя от телевизора». Ладони его взмокли, в груди заныло… Он выключил телевизор и вышел в коридор. Услышал, как где-то рядом плещется вода. Из-за второй от него двери неслись странные звуки. Стараясь не шуметь, он сделал несколько шагов в сторону лестницы и остановился. Дверь не была заперта и он слегка ее толкнул. Это была ванная комната – на него пахнуло парным теплом и запахами шампуня. За цветной целлофановой занавеской Карташов разглядел силуэты двух людей, увлеченных сексом. Это была не совсем традиционная поза. Женщина, откинув назад голову, негромко постанывала, ее руки елозили по краю ванны, отчего занавеска колыхалась из стороны в сторону… У Карташова захолодело где-то ниже живота. Он смотрел на ритмичные телодвижения пары и не мог оторвать взгляда. Узнал голос Брода: «Галчонок, ты выскальзываешь… еще, еще, я сейчас, я уже подъезжаю, еще секунду… » И Вениамин, издав звериный рык, откинулся к пологому борту ванны… Карташов вышел в коридор и поднялся по лестнице к себе в комнату. На тумбочке он увидел мобильный телефон и бутылку «Столичной», которую они так и не допили с Одинцом. Раскрутив бутылку, он одним махом выплеснул ее содержимое себе в рот. По горлу поволоклась липкая горечь – водка была теплая, с отвратительным запахом. Но через несколько мгновений в мозгах зашлось тепло. Закурив, сделал несколько глубоких затяжек. Когда уже ложился спать, в комнату вошел Брод. Раскрасневшийся, с мокрыми, только что причесанными волосами. Редкие волосы и щеки его блестели. Взбодренный близостью с женщиной, он являл собой радушие и открытость. На нем был синий с красным узким кантом халат, а вокруг шеи – махровое с цветами полотенце. От хозяина дома струились парфюмерные запахи и, казалось, он весь, на все времена, обречен источать ароматы дорогих сигарет и не менее дорогих коньяков. Карташов поднялся с кровати. Этим он как бы подчеркивал, кто здесь хозяин, а кто квартирант… – Сиди, Серго! Хочется на сон немного поболтать. Где у тебя тут пепельница? Карташову стало немного не по себе: хрустальная пепельница была доверху заполнена окурками. Он извинился и вышел с ней за дверь. В конце коридора он увидел Галину. Женщина была в тонком шелковом халатике и ее ладная фигурка просматривалась, что называется, насквозь. Выбросив окурки, он вернулся в комнату. На тумбочке уже стояла бутылка дагестанского коньяка, а рядом – пачка сигарет «Уолл-Стрит». – Завтра тебе предстоит одна работенка, – без вступления заявил Брод. – Кое-что надо отвезти в одно место, и там припрятать. – Труп? – В нашей работе такой вариант не исключается, но ни я, ни Николай, ни ты к этому делу ничего иметь не будем. – Я поеду один? – Поедите с Саней Одинцом. И в этой связи у меня к тебе, Мцыри, есть персональная просьба… Пригляди за Саней… Я, разумеется, ничего против него не имею, но нас с тобой крепко связывает прошлое, а его мне рекомендовал один человек, которого этой весной убрали наемные убийцы. Ты старше – приглядишь? – Не хотелось бы быть надзирателем. Ты ведь меня знаешь… – Подожди, Серго… На кого же мне тогда опираться, если не на своих людей? Это что – непосильная для тебя просьба? Тогда, извини, нам с тобой придется разбегаться… – Не кипятись, Веня. Что от меня зависит, я сделаю, но идти с человеком на дело и исподтишка следить за каждым его шагом… бр-р-р, это противно… – Согласен! Ты не следи, а наблюдай. Есть разница? – Не очень существенная. – Вот за нее и давай выпьем. Но пей с оглядкой, завтра у тебя самостоятельный выход в люди. Карташов натянуто улыбнулся. – Выезд Наташи Ростовой на первый бал. – Да-с… С ПМ под бальным платьем и в легком бронежилете, – Брод расплылся в широкой улыбке и Карташов увидел, какой недогляд царит у него во рту. Он знал, что Вениамин Борисович больше всего на свете боится бедности и зубных врачей… Нежданные гости Офис Таллера находился в Кропоткинском переулке, между улицами Пречистенкой и Остоженкой. Рядом с пресс-центром коммерческого банка «Урал». Двухэтажный особняк, построенный в 30-е годы, ничем, кроме мощной чугунной ограды, не отличался от тысяч зданий Москвы. К нему вели большие ворота, на которых, широко раскинув крылья, замерла железная птица – не то кондор, не то степной гриф. Перед воротами уже стояли две новые, хотя и не очень броские иномарки – двухдверный «опель» и непонятного цвета «форд», за ветровым стеклом которого болтался на цепочке маленький негритенок с выпуклыми ярко-красными губами. Со стороны Остоженки появился еще один лимузин – черный шестисотый «мерседес». Не доезжая до «форда» метров тридцать, он припарковался. Из него вышли двое мужчин с кейсами и огляделись. Один из них вынул из кармана записную книжку и, зажав кейс между колен, стал ее листать. Видимо, сверял записи с тем, что было указано на фронтоне здания: Кропоткинский переулок, 30. Мужчины подошли к воротам, к их левой стороне, где из чугунного кружева ненавязчиво выделялась массивная бронзовая ручка. Железная калитка довольно легко распахнулась и гости, немного удивленные доступностью объекта, вошли на незнакомую территорию. Они миновали безукоризненно чистую, устланную темно-серыми плитками дорожку, и подошли к крыльцу. У дверей, на золотистого цвета пластинке, прочли: «Фирма „Оптимал“, лаборатория по изучению проблем биомеханики». Один из гостей нажал на клавишу домофона и сразу же зазвучала мелодия, которую, сменил приятный женский голос: «Приемная профессора Таллера находится на втором этаже, в комнате ? 21. Добро пожаловать!» Они вошли в прохладное, сверкающее чистотой и белизной помещение. Огляделись и стали подниматься по широкой, под небольшим углом, лестнице. Их встретила красивая ухоженностью секретарша и предложила подождать, поскольку профессор еще не пришел. Она взглянула на настенные часы и почти дружеским тоном сказал: «Он с минуту на минуту должен быть… » Она также поинтересовалась – что гости предпочитают – чай или кофе? Однако Таллер приехал только через сорок минут. От него исходили ароматы французского одеколона и дорогих сигарет. И одет он был с большой претензией на элегантность. Темный удлиненный пиджак неплохо сочетался с кремового цвета брюками и коричневыми, на широком ранту, туфлями. Войдя в приемную, он кивнул посетителям и быстро прошел в кабинет. Однако на пороге он задержался и попросил секретаршу принести ему кофе и немного рижского бальзама. – Это и есть ваш шеф? – спросил человек в светлом пиджаке. – Да, Феликс Эдуардович… Сейчас я передам ему ваши визитные карточки. Она вышла в подсобку и вскоре вернулась, неся на крохотном серебряном подносе кофе, наполовину наполненный бальзамом фужер и открытую плитку шоколада. Когда секретарша скрылась за дверью, более молодой гость сказал своему товарищу: – Этот гусь даже не удостоил нас вниманием. – Возможно, у него проблемы с простатой. – Или вчера, к вечеру, стал рогоносцем. – Ты думаешь, в его возрасте… – Именно в его возрасте особенно бушует гормональный фон. Знаю это по себе. На вид ему не более пятидесяти… – Не так громко, здесь могут быть микрофоны, – предостерег своего товарища более молодой. – Сомневаюсь, чтобы тут не было ни охраны, ни следящей техники… – Да успокойся, все тут есть. В коридоре два монитора – один на входе, другой возле самого окна, замаскирован гардиной. Секут по первому сорту… Наконец, из кабинета вышла секретарша и пригласила гостей войти. – Феликс Эдуардович вас ждет, – дверь она оставила приоткрытой, а сама, виляя задницей и, стуча высоченными каблуками, устремилась к своему вращающемуся креслу. Таллер восседал за большим столом, и, когда вошли посетители, поднялся, хотя лицо его при этом не выражало и тени радушия. – Судя по реквизитам, – он взял в руки одну из визитных карточек, – мы с вами, господа, раньше нигде не встречались? – Никогда и нигде, – подтвердил тот, у которого на лице было больше морщин. – Разрешите присесть? – Ради Бога, располагайтесь, как вам удобно, – Таллер сбил пепел с сигареты в скорлупу от кокосового ореха, служившую пепельницей. На его загорелом, до синевы выбритом лице, появилось нечто похожее на улыбку. – Так чем, господа, я могу быть вам полезен? Наступила пауза. Слышно было, как за открытым окном долдонит отбойный молоток и шумит работающий компрессор. Едва ощутимая вибрация приводила в движение лежащие на столе листы бумаги. – Ваша помощь нужна не нам… но вы можете одному очень хорошему человеку сохранить жизнь… – Любопытно послушать, – Таллер выпустил колечко дыма безукоризненной формы. – Есть покупатель на вашу продукцию, которой может довольно щедро ее проплатить. На лицо Таллера мгновенно легла тяжелая тень. Глаза сузились, словно в них попала горсть едкого перца. – Моя продукция, к вашему сведению, это изучение механических свойств живых тканей, органов, а также организма в целом. То есть все, что связано с механическими явлениями, происходящими в человеческой плоти… Что вас интересует конкретно, господин… – Таллер взглянул в визитку, – господин Клявиньш? Арвид Клявиньш… – Нас интересуют протезы. А проще говоря, живой человеческий ливер – сердце, почки, печенки и так далее… Но пока больше всего нас интересуют почки… А точнее, одна здоровая, лет тридцати почка… – Хотите что-нибудь выпить? – неожиданно сменил тему Таллер. – Минуточку, сейчас попрошу секретаршу принести чего-нибудь посущественнее, – и он энергично покинул кабинет. Громко, чтобы слышали гости, сказал: – Света, приготовь легкую закусь и бутылочку белого сухого вина. – Вытащив из кармана трубку мобильного телефона, Таллер начал судорожно набирать номер. Брод откликнулся мгновенно. – Веня, – тихо сказал Таллер, – у меня в офисе два субъекта ведут нехорошие разговоры… Нет, я их вижу впервые, бросай все и гони сюда… Сядь им на хвост и прозондируй – кто, откуда и на кого работают… Да, шестисотый «мерин», у меня под окном, а я постараюсь их немного помариновать… Когда он вернулся в кабинет, человек, назвавшийся Клявиньшем, находился у стены и рассматривал, висящие на ней фотографии. На одной из них Таллер стоял рядом с президентом Франции Шираком. По диагонали снимка проходила размашистая дарственная надпись с личным автографом главы Французской республики… – У вас колоссальные связи, господин Таллер… Случайно, это не ваш клиент? – посетитель явно имел в виду президента Франции. – Я вам, господин Клявиньш, тоже сделаю комплимент – вы говорите по-русски почти как русский интеллигент… Случайно, вы не заканчивали Московский университет? Гость взглянул на своего молодого попутчика и пододвинул к себе стул. Поправил пиджак, подтянул на коленях брюки, а когда уселся, скрестил ноги. – Мой отец в 1949 году был репрессирован и выслал в Тайшет, где много лет работал на мыловаренной фабрике… И я там родился и там же учился, пока не поступил в институт… Между прочим, в 1-й Московский мединститут… Поэтому ваша ирония насчет моей интеллигентности неуместна. – Пардон, не желал вас обидеть… Что касается вашего вопроса относительно пациента, – Таллер кивнул в сторону фотографии, – я не практикую, у меня другая специализация… И ваши предположения мне кажутся более чем странными. Как вы сказали – человеческий ливер? – Вы же понимаете, о чем идет речь. – Разумеется, понимаю, но вы обратились не по адресу. В кабинет вошла секретарша. На подносике поблескивали фужеры и элегантная бутылка «Шабли». Запахло сушеными орешками, звякнули фужеры, забулькало вино. – Присаживайтесь ближе, господа, съедим по бутерброду… Кстати, это вино из подвалов человека, с которым я сфотографирован… – Спасибо, – сказал Клявиньш, – но у нас к вам другой интерес и, поверьте, интерес искренний и с добрыми намерениями… – Так давайте за это выпьем, – Таллер поднял свой бокал. – Ливер, как вы изволили выразиться… Кому он нужен – вам или вашему товарищу? – Разве мы похожи на доходяг? – спросил молодой гость. – Нет, конечно, но в жизни всякое бывает… – Нет, нет, я не открою большой тайны, если скажу, – Клявиньш кашлянул в кулак, – Я не открою тайны, если скажу, что в пересадке нуждается одно очень высокопоставленное лицо большой и не очень богатой страны… Короче, нужна почка, причем безотлагательно. От молодого, рослого и, естественно, абсолютно здорового организма… Таллер тянул время и потому не спешил с ответом. Он медленно допил вино, вытер платком рот и усы, откусил от бутерброда и долго жевал. Словно на конкурсе спящих красавиц… – Я этим не занимаюсь, – наконец разродился он. – Это слишком… – У нас другие сведения. – Например? Попутчик Клявиньша, явный противник длинных разговоров, вытащил из портмоне визитную карточку и протянул ее Таллеру. – Надеюсь, фамилия этого господина о чем-нибудь вам говорит? Таллер прочел вслух: «Латвийская ассоциация имплантантов. Президент Янис Фоккер». – Передайте этому Фоккеру, что он ошибся адресом, – визитка легла на край стола. – Я так не думаю, – сказал Клявиньш. – Этот источник надежный. Очень надежный. В прошлом месяце он от вас получил протезы. Назвать какие и в каком количестве? – Как бы это убедительно ни звучало, но для меня это лишь риторика, – Таллер нервно закурил и это, очевидно, не осталось без внимания гостей. Тот, что моложе, отщелкнул замки кейса и на свет появился небольшой диктофончик. Загорелась рубиновая точка индикатора. – Послушайте, – сказал посетитель, – это вас должно заинтересовать… И Таллер услышал не очень отчетливый, с одышкой, словно человек только что преодолел длинную лестницу, голос. Он был с заметным акцентом, что, пожалуй, только и придавало ему некоторую выразительность: «Я, Фоккер Янис, утверждаю, что моим поставщиком человеческих органов для последующей пересадки, является московская фирма „Оптимал“, которой руководит профессор Таллер. Поскольку наши деловые отношения с ним носят нелегальный характер, то, естественно, ни о какой уплате налогов в государственную казну речь не идет… » – Достаточно цитат, господин Таллер? – К чему вы клоните? – едва сдерживаясь, проговорил Таллер. Они переглянулись. – Вам придется на время поменять лошадей, – с нескрываемой иронией сказал более молодой. У него светлые волосы и такие же светло-белесое ресницы и брови. – Во-первых, это не больно, а во-вторых, намного выгоднее. Тем более, Фоккер вами недоволен. Вы взяли у него предоплату за четыре протеза, а поставили всего один да и тот не соответствующий проведенным тестам… А это не много не мало – 150 тысяч долларов… Рискуете… Таллер вскочил с кресла. – Это мои проблемы! А ваши проблемы гораздо серьезнее. Не забывайте, на чьей площадке играете… – Мы это помним, но нам кажется, что этот вопрос мы решим полюбовно, – спокойно возразил Клявиньш. Он взял с колен своего компаньона кейс и открыл замки. – Здесь двадцать пять тысяч, мы их оставляем вам в качестве аванса и делаем это без всяких расписок. Однако не все так бескорыстно: в течение ближайшего месяца… от силы полутора месяцев вы нам поставите совершенно здоровую и с учетом тестов пациента почку. Будете пересчитывать деньги? – А если я вас сдам органам? – Разумеется, это возможно, но только теоретически. Вы ведь понимаете – прежде чем заводить разговор на столь деликатную тему, мы составили полный перечень вашей гуманитарной в кавычках деятельности. И здесь и на улице Ткацкой… Можем даже продемонстрировать фотопортреты ваших людей, отдельные моменты телефонных разговоров, кое-какие адреса и прочее, прочее, прочее… Ну что вам, господин Таллер, еще нужно? На смуглое лицо Таллера легла болезненная бледность. Ему было противно даже подумать, что его переиграли. – Ну хорошо… Допустим, что вы, сучьи дети, взяли меня за гланды… Пусть будет по-вашему, но вы в состоянии, хотя бы одну вещь воспринять трезво? Кейс с деньгами мягко захлопнулся. – Готовы, если разговор будет по существу. – Да ни черта вы не готовы! Вы себе представляете, что это за работа? Вам же, как вы изволили выразиться, нужен ливер от еще живых людей, а не от трупов. Верно? Вы отдаете себе отчет, с какими проблемами нам приходится сталкиваться в поисках донора? Раньше была Чечня и доноров там – море разливанное и без границ… А сейчас, что делать? Скажите, кто раньше прибывает на место той же автомобильной аварии на дороге? – Во всем мире – полиция и медслужбы… – Представьте себе, и у нас точно так же. Точно так же: первыми приезжают милиция и медслужбы. Только в одном из двухсот случаев нам удается оказаться первыми. Сейчас в Москве ждут пересадки почек более 10 тысяч человек. Знаете, сколько из них доживет до операции? Два процента, уважаемые мои прибалты! Два процента… – Мы ваши проблемы готовы разделить, но до известных пределов, – мягко начал Клявиньш. – Все ваши хлопоты, моральные стрессы и физические затраты мы покрываем долларами… Понимаете: до-лла-рами! И нас не интересует, где вы все это добро берете – в Чечне ли, в Дагестане или на развалинах взорванных домов. Это ваши проблемы… У вас в Минздраве и в МВД есть свои осведомители, по сигналам которых вы попадаете к месту катастрофы быстрее спецслужб… А если этого нет, значит, мало платите своим осведомителям… За все надо платить, уважаемый господин Таллер. – Хватит! – Таллер изо всей силы стукнул ладонью по столу, вскочил с кресла. – Хватит меня учить, вы не у себя дома! – Из-под нарочито откинутой в сторону полы пиджака на гостей глянула черная и отнюдь не пустая кобура. Гости тоже поднялись с кресел. Кейс с деньгами сполз с колен и остался стоять у ножки стола. Тот, что помоложе, вытащил из кармана бумагу и, развернув ее, положил на стол. – Это клинические тесты нашего пациента, прошу учесть, что у него редкая группа крови и в этом, собственно, вся проблема… Клявиньш направился на выход. Обернулся, сказал: – Мы вам скоро позвоним, возможно, даже через неделю… До свидания, господин профессор, весьма приятная была встреча. – Да ладно, катитесь вы к такой-то матери, – махнул рукой Феликс Эдуардович. Когда за гостями захлопнулась дверь, он взял в руки бутылку «Шабли» и припал к горлышку. Пил до тех пор, пока последняя капля не выкатилась из ее вздутого чрева. Он буквально упал в кресло, откинулся на спинку и долго истуканисто взирал на портрет Сеченова, висевший на стене. За окнами по-прежнему стучал отбойный молоток, а ему казалось, что это у него в груди так надсадно и методически колотится сердце… …Таллер подошел к окну и осмотрел улицу. Из-за кроны старой липы он увидел участок дороги, стоящий вплотную к тротуару черный «мерседес», его водителя, с готовностью открывавшего заднюю дверцу, куда садились Клявиньш со своим попутчиком. Когда машина тронулась с места, его внимание привлекла еще одна иномарка: темно-синяя «ауди», выехавшая из-за угла дома. Это была машина Брода – по вызову Таллера она пристроилась в хвосте «мерседеса» и вскоре обе машины скрылись за поворотом. «Слишком эти скоты наглые и ушлые, чтобы не заметить слежку», – подумал Таллер, ощущая в груди болезненные толчки. «Проклятый ливер!» – выругался профессор и вышел из кабинета. – Меня сегодня не будет, – предупредил он секретаршу. Вернувшись в кабинет, он открыл оставленный визитерами кейс и высыпал содержимое на стол. При виде зеленых стодолларовых купюр все его страхи и недомогания мгновенно испарились. Однако он знал и другое – это временное затишье, за которым последуют еще большие терзания. – Будьте вы прокляты! – неизвестно кому сказал Таллер и начал возвращать деньги в чемоданчик. Одинокий дом на Мертвом поле. После звонка Таллера, Брод объявил сборы. Тут же вызвал к себе Николая и вкратце поделился информацией, полученной от шефа. – Нам надо этот «мерседес» поводить по Москве и узнать его прописку, – Брод посмотрел на часы. – Поехали, время не ждет… – Саня уехал в город за продуктами. Я постараюсь с ним связаться по мобильнику и договоримся о встрече где-нибудь в центре. Его захватит с собой Мцыри, но какую задачу перед ними ставить? – Николай поправил завернувшийся от наплечной кобуры ремень. – Оставь это мне и позови сюда Карташова. Когда через две минуты Сергей спустился вниз, Брод без обиняков сказал: – У нас без работы не останешься. Иди в гараж и выводи «шевроле». – Опять будем что-нибудь возить в крематорий? – спросил Карташов без энтузиазма. – Гоните налегке. Не афишируя себя, подъедите к нашей фирме… Одинец знает дорогу, и там найдете шестисотый «мерседес». За ним надо установить слежку… аккуратно, чтобы не мозолить глаза его пассажирам. Если они будут хоть десять раз останавливаться и заходить в какие-то места, то и вы должны все эти десять раз фиксировать адреса. – А как насчет путевого листа? – Сейчас выпишу. Поезжайте без оружия. Когда Карташов выходил, ему навстречу попался Николай. – Одинец тебя будет ждать у метро «Менделеевская», со стороны улицы Новослободская. У него бежевая «девятка» с темными стеклами. Карташов уже был у порога, когда позади раздался окрик Брода: – Отставить, Мцыри! Так не пойдет, поедем все, кроме охраны. Те, что шакалят у Таллера, требуют, по-видимому, особой опеки. Ты, Никола, заряжай «ауди», а мы с Мцыри погоним на «шевроле». Когда они уже находились в машине, Брод соединился по телефону с Одинцом и переиграл маршрут. – Подъезжай к нашему офису на Кропоткинский и припаркуйся таким образом, чтобы «мерседес» был позади тебя. Когда в него сядут гости, начинай не спеша трогаться. Николай по дороге пристроится между тобой и «мерседесом». Мы с Мцыри тоже будем поблизости. Улицы были полны людей и транспорта. Брод все время поглядывал на часы. В какой-то момент он взял стоящую за сиденьем мигалку и, открыв на ходу дверцу, водрузил маячок на крышу машины. – Врубай, Серго, на всю железку, мы здорово опаздываем! – А если менты? – Это Москва, а не Рига. Иди на обгон и под красный свет. Брод закурил. – Никогда не бывает, чтобы хоть один день прошел без нервотрепки. Не одно так другое… Очень хуевая жизнь пошла, Мцыри… – Бабки легко не зарабатываются, – высказал здравую мысль Карташов. – Кстати, наша поездка с Саней на водохранилище не отменяется? – Судя по тому, что никакой дополнительной информации от нашего человека не поступало, все пойдет по графику. У тебя какие-нибудь проблемы? – Да нет… Это в сто раз лучше, чем бомжевать. – Неужели и в самом деле ты жил на правах бомжа? – Такая скотина, как человек, ко всему привыкает. В Москве есть знакомые, к которым я мог бы зарулить, но не хотелось их подставлять. Кто как устраивается. Мой бывший коллега по отряду Игорь Бандо тоже где-то тут ошивается. Это я ему обязан тюрьмой и всеми прочими радостями. – Тоже омоновец? – Не просто омоновец, а омоновец из рижского ОМОНа, а это большая разница. – Хочешь с ним поквитаться? – Не знаю, как получится. Вдруг ожила рация. Сквозь помехи раздался женский голос: – Второй конвой, вы меня слышите? На Таганской улице произошло вооруженное нападение. Повторяю, Таганская, 56, две пятиэтажки, третий корпус… Обстреляна машина, убит пассажир и тяжело ранен водитель. – Это милицейская частота, – сказал Брод. – Да иногда такого понаслушаешься, хоть беги сдаваться… – Куда сейчас? – Рули направо, – Брод открыл дверцу и снял с крыши мигалку. – Кажется, успеваем… То, что ты сказал про этого парня… как его Бандо? – Бандо Игорь… – Это требует осмысления. Если все так, так ты говоришь, то… Впрочем, это тебе решать… С Тверской улицы они свернули на Бульварное кольцо. – Видишь, во втором ряду «ауди»? Это Николай пытается обойти фургон. Карташову удалось втиснуться в крайний ряд. Слева оставалось метро. – Сейчас поворачивай на Волхонку, а там я тебе подскажу. Остоженка, хотя и не главная улица, но движение такое же, как и по всей Москве. В одном месте их прижал к самому тротуару огромный рефрижератор. Брод, высунувшись в окно, погрозил водителю кулаком. – Видишь, впереди железный забор? Желтый домик – это наша фирма. А тот «мерседес» тоже сейчас станет нашим. Мы его сегодня от души поводим по Москве… Куда ты, Мцыри, разогнался? – А тут знак. Парковаться нельзя. – Нам можно. Подай чуток вправо и встань колесами на тротуар. – Кажется, мы напрасно так гнали, – сказал Карташов. – Знаешь, как эта «шестисотка» называется? – А черт его знает! Никогда об этом не думал. – Ме-рин! Такой же громоздкий, мясистый и неповоротливый. – Я бы этого не сказал. В тот день, когда меня захомутали менты, я видел как эти машины шустрили по Дмитровскому шоссе. – Стоп! – Брод кинул руку к баранке. – смотри, Серго, наши соколы выходят. Этот фраер в черном клифте похож на какого-то козла из Госдумы. Из «мерседеса» вышел водитель, он был в темных очках и бейсболке. Открыв заднюю дверь, стал ждать пока в машину не залезли те, кто только что вышел из офиса Таллера. – Видишь, Мцыри, где ездят люди, понимающие толк в технике безопасности. Когда будешь большим человеком, никогда не садись на переднее сиденье. При обстреле первые пули глотает шофер и тот, кто от него справа. – Я что-то не вижу машины Одинца, – Карташов вытянув шею, обзирал уходящий вниз Кропоткинский переулок. – Все в порядке, я скажу, когда надо двигаться. «Мерседес» тяжеловесно тронулся с места и как утюг по стиральной доске пополз вперед. Мостовая и впрямь напомнила стиральную доску – яма на яме и ямой погоняет. Асфальт трещал по швам и во многих местах из-под него выступала старая брусчатка. Брод взял в руки «мотороллу». – Саня, перед Садовым кольцом перестройся и уступи место Николаю. Потом Брод переговорил со своим охранником. Сказал, чтобы тот пристроился позади «мерседеса». Они ехали по Москве больше часа. Иногда слушали оперативные переговоры диспетчерской МВД и Минздрава. Где-то в районе Орехово-Борисово, на улице Мусы Джалиля, четырехлетний мальчуган выпал из восьмого этажа. В общежитии на Сиреневом бульваре произошло убийство. Расстреляли генерального директора издательства «Пролог». На Волоколамском шоссе они еще раз перестроились и теперь между «мерседесом» и вырвавшимся вперед «шевроле», шел Одинец на своей «девятке». Замыкал кавалькаду Николай. Они проехали Покровско-Стрешнево, Трикотажное и вскоре оказались в Воронках, в районе Рублево. – Бьюсь, Мцыри, об заклад, что эти ребята отсюда. Только тут такие хаты, каждый кирпич золотой. Карташов повернул голову и сквозь редкий ольшаник увидел чудеса русского «классицизма»: непонятного стиля громоздкие дома, с двумя-тремя балконами, окнами-бойницами и высокими бельэтажами. И почти все – недостроенные… Запищала «моторолла». Брод взял трубку, ответил паролем. – Понятно, – сказал он. – Двенадцатое строение… Разворачивайся и подожди нас возле придорожного кафеюшника. Саня пока пусть останется в стороне. В полутора километрах от главной магистрали они увидели великолепную белую виллу-лебедя, среди всеобщего безобразия в стиле новых русских. Единственно, что ее портило – высоченный и массивный, в три кирпича, забор. – Хороший прыгун без разбега может взять эту Китайскую стену, – сказал Карташов. – Сначала вскочить на мусорные баки, оттуда на гребешок ограды и… там… – Поезжай к той рощице и посмотрим, что делается за забором. По дороге они встретили стадо коз, которых погонял пастух. Он был в рваных кедах и в майке, которая, наверное, забыла, когда ее в последний раз стирали. Рощица находилась на возвышении, откуда хорошо просматривалась территория строения ? 12. Кое-где, поросшая травой, ржавела сантехническая арматура, железобетонные блоки и большой коллектор. – Такой же бардак, как и у меня, – сказал Брод. – только конь не валялся. Баня, наверное, тоже не топится, бассейн без воды, сад без яблонь, – он взял в руки радиотелефон и велел Николаю подруливать к ним. «Ауди» припарковалась в метрах пятидесяти от них, но из машины никто не вышел. Брод дал охраннику указание: – Бери в руки видеокамеру и отсними территорию. Потом он разговаривал с Таллером и получил наказ – возвращаться в Кропоткинский переулок. Затем Брод связался с Одинцом и оповестил того о дальнейшем маршруте. Перед тем как тронуться в дорогу, Брод обвел взглядом усадьбу и прилегающую к ней пустошь. – В 1937 году здесь кнокали граждан СССР, – сказал он. – Возможно, здесь лежат косточки моего деда Исаака Львовича… . До самого офиса они ехали молча. Брод из железной фляжки пил коньяк и нещадно курил. Карташову тоже было не до разговоров. У него ныло под ложечкой и он с тоской вспомнил, как в таких случаях Светка приписывала ему щадящую диету. Где она и что с ней? От невеселых мыслей отвлек его Брод. – Если твой Бандо действительно тебя так позорно подставил, давай ему устроим ауто-дафе… в крематории… За такие дела надо платить по гамбургскому счету. Как, Мцыри, думаешь? А Карташов думал о том, что говорит все это Брод под пьяную руку и завтра обо все забудет. Нехотя, понимая, что отвечать нужно, он сказал: – Москва слишком большая, чтобы без адреса и телефона найти человека… – Человека найти – согласен, трудно, а вот мразь, заразу… она сама о себе дает знать и всюду оставляет свои паскудные следы… Вот увидишь… – Поживем увидим… Сейчас бы кусок колбасы и стакан молока… – Потерпи, Галка готовит украинский борщ и обещала сделать ростбиф с овощами. Подготовка к «стрелке» В последний момент место встречи в офисе фирмы «Оптимал» перенесли. Сам Таллер приехал в Ангелово. В спешном порядке накрывался стол, на кухне вовсю шкварились и шипели сковороды. Поварами и домработницей тетей Ниной командовала сожительница Брода Галина Снежко. В холле явное главенство принадлежало Таллеру. Он сидел в необъятных размеров кресле и курил. Нога на ногу – черные носки, на подлокотниках – белоснежные манжеты, на груди – шикарный малиновый галстук, перетянутый в середине золотой с бриллиантовой крошкой заколкой. Ждали приезда доктора Блузмана. Брод, по просьбе Галины, помогал ей разделывать свежего осетра, Николай был во дворе с охраной, а Карташов находился наверху, в комнате. Его участие, равно как и участие Одинца и Николая в саммите не предусматривалось. Одинец взял гитару и, тихонечко перебирая струны, так же тихонечко напевал: Пройдут года и я вернусь, Весной подснежник расцветет, И я в колени твои ткнусь, И прошепчу: ну вот и все… Под звуки струн Карташову многое вспомнилось, словно из какого-то омута вынырнули образы – желанные и отвратительные. Он не то что вспомнил, а как будто воочию увидел себя у здания Латвийской МВД, где они, рижские омоновцы, вынуждены были принять бой… …На двух «рафиках» они патрулировали улицы, примыкающие к прокуратуре, вернее, к той ее части, которая осталась верной советской власти. А тогда, в январе 1991 года, огромная трещина рассекла общество и не все знали, на какой стороне остаться… …Они уже заворачивали с улицы Коммунаров на Сиреневую, когда с крыши здания МВД резанула пулеметная очередь. Сидящий рядом с шофером командир второго взвода Игорь Бандо, толкнув плечом дверцу, выкатился на дорогу и с очень неудобного положения открыл ответную стрельбу. Карташов находился во второй машине и, как Бандо, тоже ехал впереди и тоже, увидев трассер, исходящий откуда-то сверху, выскочил на дорогу, увлекая за собой бойцов. Сначала они ничего не поняли. Было воскресенье, в МВД, кроме дежурных, никого больше не было. Однако не успели они занять позицию, как автоматные очереди послышались с третьего, четвертого, пятого этажей. Особенно интенсивный огонь велся сверху. Карташов слышал истерический голос Бандо: – Гусев, мать-перемать, прижимайся к фронтону гостиницы! Карташов внаклонку, перебежками, пересек улицу и присоединился к группе Бандо. Между ними и зданием МВД находился монолитный угол гостиницы «Рижанин». – Что, Игореха, будем делать? – их взгляды встретились. – Нас кто-то хочет шикарно обуть… – Это гады, националисты, проверяют нас на вшивость… Видишь сам, наглая провокация и мы должны войти в министерство и узнать, какая сука там командует… – У нас мало патронов. Лично у меня только два полных магазина. – А мы канителиться не будем. Ты со своими обойди здание со стороны прокуратуры, а я попробую прорваться через бюро пропусков. Но когда они попытались выйти из-за гостиницы, по ним, со стороны Бастионной горки, резанул крупнокалиберный пулемет. Несколько пуль цокнули по брусчатке, другие вразброс накрыли весь второй этаж, откуда со звоном полетели бесформенные куски стекол. К Карташову подбежал бледный, в сбившемся на затылок черном берете, сержант Костя Татаринов. Тут нас всех положат… Я попытаюсь с ребятами попасть во внутренний дворик. Прикройте… – Я тоже иду с вами, – сказал Карташов. И они рванули в сторону серого четырехэтажного здания прокуратуры. Боковым зрением он видел в сквере перебежками перемещающихся людей в камуфляже, за деревьями – людей в гражданской одежде. У одного из них на плече поблескивала телекамера. В проеме, между зданиями, они задержались – проход был завален досками, старыми бетонными конструкциями. И когда они начали подъем и наконец добрались до второго этажа, с крыши кто-то бросил ручную гранату. Их спасло то, что взрывная волна со звоном ушла в нижние окна прокуратуры. Один из бойцов размашисто полоснул из автомата в сторону крыши. Вокруг, не переставая, стреляли и когда внезапно наступила пауза, до них долетел хриплый, вибрирующий голос Бандо. – Патроны где!? Где патроны, волосатики? Карташов через окно второго этажа увидел лежащего на лестничной площадке милиционера. Тот был в тяжелом армейском бронежилете, в каске, но стрелять из автомата явно не умел. Это было видно по его беспомощной позе и движению рук. Карташов, выбив стволом стекло, крикнул: – Эй, парень, бросай автомат, пора обедать! И милиционер, как будто только этого и ждал: бросил оружие в проем лестницы и, не вставая, протянул перед собой руки. Дескать, сдаюсь, не стреляйте. Когда они оказались внутри здания, с оглядкой побежали наверх. На последнем этаже увидели открытый люк, к которому тянулась металлическая лестница. – Подстрахуй, – тихо сказал Карташов сержанту, а сам, уцепившись за перекладину, подтянулся на руках. Из открытого люка повевал обжигающий лицо ветерок. Ему показалось, что слышит приглушенные голоса. Когда высунулся из люка, увидел двух человек, которые были в черном камуфляже и черных масках «ночка». Слухи, циркулирующие последние дни в отряде, подтвердились – в городе орудует какая-то третья сила. Но как ни крути, коллеги. Однако уж больно хваткие: пожалуй, еще не обнаружив Карташова, по наитию, один из них круто развернувшись, выстрелил в его сторону. Пули вжикнули по гребешку крыши… Второй спецназовец схватился за пояс и отстегнул гранату. Скинув на плечо автомат, этот человек сцепил руки – это движение Карташов хорошо знал. Сейчас последует рывок стопорного кольца и – получай ОМОН подарок… А ему не хотелось звереть, разойтись бы по-хорошему с дорогими коллегами, да не получилось. Не он их, так они его достанут. Подправив ствол автомата, он выстрелил – несколько пуль угодило в трубу и кирпичные осколки, словно шрапнель, ударила по ободку люка. Тот, который пытался привести в боевое действие гранату, как-то чурбанисто упал на скат крыши и, скользнув по нему, свалился вниз. Карташов втянулся в люк и закрыл за собой крышку. Он давно не испытывал такого дискомфорта. А внизу, между тем, все стихло. И вдруг раздался надсадный голос Бандо: – Братва, здесь генерал наложил полные лампасы! Карташов нашел Бандо на пятом этаже, в кабинете заместителя министра МВД. Седой человек, с трясущимися губами, стоял у стены – ноги на ширину плеч, поднятые руки на затылке. Двое «черных беретов» проводили обыск. Все помещение было изрешечено пулями, пол усыпан штукатуркой и битым стеклом. Карташов обратил внимание – рядом с портретом Дзержинского кучно легли несколько пуль и одна из них расщепила угол казенной секции. Бандо стоял за спиной генерала и матерно ругался. – Ну что, вояка, отвоевался! – обратился Бандо к генералу. – Пустить тебя в расход сейчас или вместе с твоим трусливым шефом? – Слон подошел к замминистру и с размаху ударил автоматом по почкам. Генерал осел, не проронив ни звука. – Этот пидор еще играет в Зою Космодемьянскую! – с усмешкой проговорил Бандо. – Эй, Карташов, вставь ему в рот ствол и сделай русскую рулетку. В честь независимой Латвии… Карташов сплюнул и пошел на выход. Вслед несся нахрапистый голос Бандо: – Ты что, лейтенант, сдрейфил? Подожди, вы еще поменяетесь с ним местами и он тебе устроит демократический допрос по всем правилам гестапо. Но Карташов не слушал комвзвода. Снимая на ходу бронежилет, он вышел на лестничную площадку и закурил. Внизу шла разборка. Приехавшие депутаты и чиновники разных ведомств, пытались пройти в здание, но сержант Татаринов с другими омоновцами, бравшими штурмом МВД, никого туда не допускали. Карташов вышел на улицу. Под ногами грязный, взбитый беготней снег и масса пустых гильз. Их было так много, словно в бою участвовала не часть взвода, а как минимум, тысяча стволов кряду… …От воспоминаний Карташова отвлек вошедший в комнату Николай. Как всегда собранный, деловитый, с совершенно неулыбчивым лицом. – Придется тебе, Мцыри, немного с Саней прогуляться. Идем, я вам покажу, что, где лежит. Карташов поднялся и, вставив в рот сигарету, пошел за охранником. В холле было накурено и пахло кухонными запахами. Сквозь сизое облако он разглядел сидящих в креслах Таллера, Брода и Блузмана. И еще двух, незнакомых ему людей. На дворе к ним присоединился Одинец, только что доставивший в Ангелово Блузмана. Саня с хрустом откусывал яблоко и, увидев, Карташова улыбнулся. – Привет, Мцыри, ты случайно ото сна не опух? – Он не спал, – вставил реплику Николай. – Он терзал гитару. Кстати, у вас с Мцыри может получиться неплохой дуэт. Николай провел их в гараж и там, сдвинув маскировочный электрощит, они вошли в проем, вглубь которого вела довольно широкая лестница. В подвале было светло и сухо, пахло машинным маслом. Когда охранник открыл длинный металлический ящик, Карташов понял, откуда исходил этот запах. Ящик доверху был заполнен автоматами «узи» и разными типами пистолетов. Они были обильно смазаны маслом и завернуты в вощенную бумагу. Николай взял со стеллажа ветошь и положил на оружие. – Несколько штук протрите. Патроны и запасные магазины возьмете в тех, что под столом, коробках… – А куда класть все это добро? – спросил Одинец. – Мцыри, сходи в гараж – за покрышками найдешь пару резиновых мешков. Когда оружие было упаковано, мешки отнесли в «шевроле». Затем на бока машины они прилепили самоклеющуюся пленку, на которой крупно было написано «Дезинфекция». – Мы же не в первый раз такое возим, – Одинец полез в кабину. – Мцыри, давай заводи, уже и так поздно, а у меня сегодня вечером большой секс намечается… Карташов между тем смотрел на Николая и что-то обдумывал. Как будто решал – выражать свое мнение или помалкивать. Решил высказаться. – Когда нас в Риге пытались остановить полицейские, мы поступали однозначно – очередь над головами и вперед… – Боюсь, здесь такой номер не пройдет, – сказал Николай. – И хотя в Москве много дураков, но есть и умные. – Если на них рассчитывать, то лучше сидеть дома и никуда не высовываться, – вяло поддержал Карташова Одинец. – Гоним, Мцыри, у нас и так времени в обрез… – Не промочите ноги, – напутствовал Николай и почему-то сделался еще суровее. Был час пик. Они пересекли Пятницкое шоссе и устремились в сторону Путилково, а оттуда по кольцевой – в сторону Химок. Начиналась лучезарная московская осень и у многих машин над лобовыми стеклами были приспущены козырьки. По окружной дороге в основном шел грузовой транспорт и особенно много тяжелых фур, покрытых пылью дальних магистралей. – Ты не очень-то газуй, – предупредил Одинец. – Я не принцесса Диана и пока туда не хочу, – он большим пальцем ковырнул воздух. – И вдруг без перехода спросил: – Так ты, Мцыри, говоришь, что-то когда-то орудовал в рижском ОМОНе? – Почему – орудовал? Орудовал – это не то слово, а я служил и, между прочим, в соответствии с указом первого президента СССР товарища Горбачева… – Не упоминай, пожалуйста, при мне это имя. Ей-богу, стошнит. – Может, мне остановить машину, выйдешь, поблюешь? А меня, думаешь, не тошнит от всего этого бардака? – От того или нынешнего? – От того тошнит, а от этого рвет кровью, – Карташов через форточку сплюнул. – Я читал в газетах, как рижские омоновцы громили таможни. Круто работали и мне даже одно время хотелось к вам податься. Но дальнейшее развитие ваши подвиги не получили. А могли бы в Латвии навести такого шороха, что ни одна националистическая профурсетка не посмела бы раскрыть хайло… Ты сидел за милицейское прошлое? Карташову не хотелось отвечать, да и слишком интенсивное движение на дороге не позволяло отвлекаться. Когда позади осталось Пироговское водохранилище, и на трассе стало потише, он сказал: – Мы не террористы, чтобы на кого-то наводить ужас… Хотя нас постоянно втягивали в политику… А я сидел за свою глупость или за свою доверчивость, что почти одно и то же… Мой коллега Игорь Бандо, тоже взводный, из моего пистолета застрелил литовских таможенников… – Постой, я что-то припоминаю… Кажется, после этого все газеты встали на уши… Громкое было дело… – Для меня оно кончилось четырнадцатью годами строгого режима. – А как получилось, что этот парень стрелял из твоего оружия? – Это довольно темная история, о которой мне не хотелось бы особо распространяться. Ты ведь знаешь, существуют прямые доказательства и доказательства косвенные. И еще надо знать человека. Чтобы о нем говорить – способен он на убийство или его криминальная высота – безбилетный проезд в трамвае. Так вот по уликам… Я был без сознания, когда расстреляли таможню и все узнал со слов Кротова. Тоже омоновца… Я, между прочим, ему верил, как себе… – Тут, конечно, тебе видней, но жизнь порой выкидывает такие коники, что рехнуться можно. Выходит, у тебя был хороший свидетель? – В том-то и дело, что еще до суда Кротова убили и ты не поверишь – из моего же пистолета. – А вот это, Мцыри, уже из области мистики, а я в мистику не верю. – Когда-нибудь под настроение расскажу, почему я в этом убежден. – А что Бандо? – Он к тому времени уже был далеко в Сибири. Сейчас вроде бы живет в Москве, занимается то ли бизнесом, то ли рэкетом… А, может, прислуживает какому-нибудь Таллеру… – Сворачивай налево, – сказал Одинец. – Кому-то позарез надо было тебя засадить… – Новому режиму Латвии нужно было найти козла отпущения. Все мои контрдоводы суд отмел, и мы с адвокатом избрали другую тактику защиты. Властям важно было создать прецедент, провести показательный процесс… …Перед ними открылась водная гладь с острыми искорками. Учинское водохранилище – живописные берега пологой дугой охватывали зеркальную благодать. – Вон за теми кудрявыми вязами, видишь белую шиферную крышу? – спросил Одинец. – Еще бы! – Там завтра две шоблы устроят друг другу Варфоломеевскую ночь… Это бывшая целлюлозно-бумажная фабрика. Сегодня там одни сквозняки гуляют. – А куда мы денем мешок с оружием? – При желании, тут можно спрятать атомную бомбу. Железные ворота и забор представляли собой жалкое зрелище. Печать запустения и ветхости лежали буквально на всем. Они обогнули ограду и проехали вдоль зарослей бузины. Лопухи, что росли под ней, напоминали уши слонов. Они подкатили к самой воде и вышли из машины. Подлезли под поваленное дерево, обогнули решетку и вышли на галечный берег. Камни под ногами зашуршали и это насторожило Карташова. – Это не то место, которое нам нужно, – сказал он. – Здесь незамеченным не пройдешь, услышат. – Тут никого не будет, сходку они собираются проводить в бывшем целлюлозном цехе. Зато здесь укромное место и в случае чего легко отходить. – Наоборот, маневра для машин нет, легко завязнуть в иле, – настаивал Карташов. Одинец вытер рукавом вспотевший лоб. Из куртки достал сигареты. – А где же тогда? – он огляделся по сторонам. – Мне кажется, во-оо-он за теми кленами… Оттуда и подъезды хорошо просматриваются и цех как на ладони. Они вернулись к машине и, объехав фабрику, припарковались на поляне. Несколько гранат и запасных магазинов попрятали под корневищем разросшегося бука. Остальное, в резиновом мешке, положили в дупло полусгоревшей старой ели. Карташов смотрел в просветы между деревьями на водохранилище и оно напомнило ему Рижское взморье. Там он бывал почти каждое воскресенье – такая же тишина и нега, и такая же водная гладь… – Я тебя, Саня, прошу лишь об одном… Если вдруг меня завтра зацепит пулей и я буду мучаться, ты меня, пожалуйста, пристрели. Я не хочу, чтобы одна часть моих органов вселилась в другие телеса, а другая жарилась в крематории. Все мое должно навсегда остаться со мной. Одинец слегка побледнел. Он растер о ствол дерева сигарету, а то, что осталось в пальцах, щелчком послал в кусты ежевики. – Черт возьми, Мцыри, да мы с тобой на одной волне! Я тоже бывал в крематории и все знаю… Договорились! Я тебя прошу об этом же. В случае, если ранение будет в живот или мочевой пузырь… Только не стреляй в голову, лучше в сердце… – А мне один хрен куда, но сделай это без лишних разговоров. Над деревьями, низко и косо, с громким хлопаньем крыльев пронеслись две утки. Они летели на бреющем полете и быстро скатились за камыши, на воду. – Здесь могла бы получиться неплохая охота… У нас в Латвии тоже полно уток и чирков… – Потерпи до завтра, вот уж поохотимся вволю, – без энтузиазма сказал Одинец. – Ты знаешь, сколько стоит твое сердце? – Я не приценивался… А ты знаешь? – По ценам Таллера от 100 до 300 тысяч долларов. Правда, если тебе еще нет тридцати. Но тебе, судя по морщинам на лбу, больше.. Они сели в машину и стали разворачиваться. Солнце давно миновало зенит и уже не так припекало. «Шевроле» двигался между деревьями, по корневищам и травам и вскоре на лобовом стекле скопилась масса паутинок, вместе с крохотными насекомыми. В Ангелово они возвратились без происшествий. После того как загнали в гараж машину, Карташов поменял номерные знаки и содрал с бортов клейкую ленту «Дезинфекция». Одинец отправился к Броду доложить о результатах поездки, однако, в доме все еще шло совещание. Стоящий у дверей Николай жестом предупредил Одинца, чтобы тот остановился. До него донесся голос Таллера. Его речь напоминала выступление адвоката на судебном процессе. Николай подтолкнул Одинца к выходу. – Мы не банда отморозков, а научно-исследовательская фирма, – горячо выкрикивал Таллер, – но если на нас наезжают блатные, то как, по-вашему, мы должны реагировать? – Возможно, им надо объяснить, чем мы занимаемся, – не очень уверенно сказал Блузман. – Да им до фени наши объяснения. Я сразу же, как только Брод назвал мне адрес этого деятеля из Воронков, связался со своим человеком в МВД и он мне дал исчерпывающую на него характеристику. Этот Музафаров в криминальных структурах ходит крестным отцом, он подозревается в тысяче и одном преступлении, хотя ни одной улики и ни одного свидетеля против него нет. Все боятся… А он делает из себя благовоспитанного отца семейства, меценат, помог одному сатирику издать книжку… Это на него работают эти молодцы… как его, Клявиньш… фамилия второго у меня вылетела из головы… Брод внимательно слушал и не спускал глаз с Таллера, который в свою очередь буравил взглядом Блузмана. – Мы ничего никому не будем объяснять, – он понизил голос, что было предвестием грозы. – Меня волнует другое – откуда Музафаров узнал о нашем существовании? Как он вышел на наши связи с Прибалтикой? Кто, черт возьми, его навел на Фоккера? – Скорее всего тут замешаны наши конкуренты, – предположил один из сидящих на диване мужчин. – Это делается очень просто… Таллер нетерпеливо перебил: – Мне активно не нравится их стиль… Заявились двое мордоворотов, кинули кость и думают я перед ними буду плясать чечетку… – Нам сейчас важно знать, для кого они собираются купить почку? – сказал Брод. – Когда нам это будет известно, тогда и расклад может быть совершенно другой… Но не исключено, что товар они ищут для самого Музафарова… Блузман, как школьник, поднял руку. – Что у тебя? – обратился к нему Таллер. – Он курил и делал убийственные затяжки. – Может, действительно, не стоит паниковать, а провести кое-какой зондаж – и кто знает, может мы в лице этого Музафарова получим неплохого клиента… – Я бы не хотел, Яша, это слышать от тебя, – непримиримость звучала в голосе Таллера. – Мы уже два месяца не можем выполнить заказ Фоккера, а ты говоришь о новом клиенте. И дело не только в этом, я просто не хочу идти на поводу этого Музафарова по принципиальным соображениям. Это отпетый бандит, который пол-Москвы держит в страхе, а ты говоришь… – Тогда надо прибегнуть к нашей «крыше», – Брод тоже закурил, – в конце концов, мы здесь не случайные барышники… – Согласен, но у нас горит заказ почти на миллион долларов, а ты ведешь речь о какой-то «крыше»… Ты же знаешь, что такие разборки в один день не заканчиваются и я не уверен, что наша «крыша» более могущественна, чем его… Чтоб вы знали, на Музафарова работают официальные силовые структуры, вплоть до контрразведки… Захотят – нас закроют и… зароют… После того как Блузман и два других, приехавших с ним, человека отбыли, Таллер с Бродом поднялись наверх и вышли на балкон. – Меня, Веня, серьезно волнует утечка информации, – сказал Таллер. – Я просто в недоумении, где мы могли проколоться… У тебя два новых человека… – уже без прежнего напора заметил Таллер. Брод тут же отпасовал этот посыл. – За Карташова я отвечаю головой! Вместе кормили клопов в рижском СИЗО, и я имел прекрасную возможность узнать его. – Но у тебя есть еще один новенький… Я имею в виду Одинца. – Тоже отпадает на сто процентов. Его нам рекомендовал сам Соловей… Соловьев Гена… – Но с него теперь не спросишь… Те, кто лежат на кладбище, имеют дурную привычку молчать… Но чудес-то не бывает, Веня! – Таллер стал опять разогреваться. От долгих разговоров и сигарет лицо у него покрылось пепельной бледностью, а под черными глазами обозначились тени. – Ладно, если ты так уверен в своих людях, бери Музафарова на себя… Надо его просветить и заодно выяснить, какого высокого чина он имеет в виду… От этого будет зависеть цена и скорости, с которыми мы будем вести поиск доноров… А пока работаем в обычном режиме… Сколько человек ты завтра думаешь задействовать на водохранилище? – Поедем на двух машинах «скорой помощи» – это шесть человек и машина прикрытия… – Будь осторожен, чтобы полоса неудач не сыграла с нами злую шутку… – Не все зависит только от нас… Пойдем, на дорожку выпьем, я что-то продрог… После совещания их позвали ужинать. Карташов с Одинцом сидели с края стола и разделывались с лобстерами. Аппетит после поездки на водохранилище у них был зверский. – Мцыри, попробуй это, – Одинец подал Карташову тарелку с большим куском холодного мяса и разнообразной зеленью. Усевшийся за стол Таллер сам налил себе полфужера коньяка и сразу же выпил. Закусил хвостиком петрушки, после чего сразу же закурил. – А где Галина? Веня, куда ты запрятал свою красавицу? – спохватился Таллер. Большой ценитель женской красоты. – Она на кухне, сейчас подойдет. В гостиную, наконец, вошла Снежко. На ней было темное с глубоким каре платье, с рубиновым кулончиком. На «шпильке» она казалась еще стройнее и все, кто был за столом, бросили свои алчные взгляды на ее ноги. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=140217) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.