Срубить крест Владимир Фирсов Ганелона, принцесса Изумрудной Звезды, должна выйти замуж за победителя турнира по конному рыцарскому бою среди своих почитателей. Беда в том, что сильнейший рыцарь планеты, кавалер Рюдель – убийца и садист, и замуж за него принцесса не хочет. Спасти принцессу может только Алексей Северцев, которому нет равных в бою на Земле. Для этого ему надо победить Рюделя. Владимир ФИРСОВ СРУБИТЬ КРЕСТ ЧАСТЬ 1. ИГРА Это все происходило так давно, что даже в книгах – самых древних, самых мудрых – не найти упоминанья о событиях той поры. Каждый день над миром солнце поднималось величаво, освещая горы, реки и зеленые леса. Но не вился дым уютный над жилищем человека, не вставал с рассветом пахарь иль веселый дровосек. Не шумели на запрудах мельниц быстрые колеса, наковальни звон ритмичный тишины не нарушал. В непрестанном страхе жили люди в те лихие годы. Смерть бродила между ними, поражая всех подряд. И не знал никто спасенья от ужасной этой гостьи – ни младенец, ни мужчина, ни старик седобородый. Все равны пред нею были, и она, не разбирая, всех без промаха разила, собирать не уставая жатву жуткую свою. И тогда взмолились люди, и услышало их небо, и сойти на землю боги жизни, смерти и любви. В неземном своем величии, окруженные сияньем, по ступеням туч небесных вниз сошли они чредой. Ниц просители упали, распростершися во прахе, дерзких глаз поднять не смея на посланников небес. И людей спросили боги – чем они так недовольны, почему они стенают, что за горе их гнетет. Были ласковы их взоры, речи их полны участья. Но не смели слова молвить распростертые в пыли. И вторично вопросили трое жителей небесных, и звучало нетерпенье в их сверкающих очах. Приподнялся вождь отважный, убеленный сединою, только слова недовольства вслух сказать он не посмел. В третий раз спросили боги – гневом очи их пылали, всколыхнулось лоно моря, с громом вздрогнула земля. И тогда старик решился, крепко на ноги поднялся и в лицо бессмертным бросил дерзновенные слова. Говорил он, что устали люди ждать всечасно смерти, что хотят они без страха жить отведенный им срок. Долгий срок или короткий – это пусть решают боги, лишь бы был всегда единым жизни путь для всех людей. Услыхав такую просьбу, топнул в ярости бог смерти – раскололась в этом месте потрясенная земля. А бог жизни улыбнулся – от одной его улыбки зацвели на мертвых скалах небывалые цветы. Бог любви вздохнул глубоко и сказал: “Старик, поведай, для чего ты это просишь? Ты на свете жил немало – больше, чем любой из нас. Если сделать как ты хочешь, жизнь твоя прервется сразу. Пусть уж будет все как было до скончания веков”. – “Нет! – сказал старик бесстрашно. – Не себе прошу я жизни. Я люблю народ мой добрый – так люблю, как ты учил. Пусть живут без страха люди, пусть не бродит смерть меж: ними – я за это, не колеблясь, десять жизней бы отдал”. И едва он это молвил, как глаза его закрылись, и к ногам богов бессмертных бездыханным он упал. “Быть по вашему, о люди!” – прозвучало над землею, и ушли на небо боги по ступеням облаков. С той поры века минули. Разрослось людское племя. Страха гибели не зная, люди счастливо живут. Всем срок жизни дан единый, и, богов благословляя… Черновой набросок древней народной легенды, найденный в архиве Черного совета. (На черновике собственноручная пометка Рюделя: “Указать автору на недопустимость прославления иной религии, кроме религии Креста”.) Глава 1, повествующая о том, как рыцарь Черной башни с помощью Волшебного копья победил рыцаря Леопарда Вдалеке запели трубы герольдов, возвещая начало поединка. Не глядя, я протянул руку, взял копье, поданное оруженосцем, и тронул Баязета. Тот боком-боком пошел в ворота, фыркая и помахивая бронированной головой. На противоположной стороне ристалища уже гарцевал мой противник, смеясь и выкрикивая что-то возбужденной толпе зрителей. Но вот он заметил меня, уставил копье и пришпорил коня. Я тоже опустил копье и помчался навстречу. Мы сошлись в самом центре ристалища – точно на красной разделительной полосе. Публика взвыла от восторга. Первая схватка – это просто разведка, даже разминка. Рыцари скачут с поднятыми забралами, угрожая копьями лишь для пущего эффекта. Задача первой схватки – выявить скоростные данные противника, его внимание и глазомер. А поскольку считается почетным схватиться с соперником на его половине ристалища, каждый из бойцов пришпоривает коня вовсю. Круто завернув лошадей и подняв копья над головой, мы вернулись к своим воротам, чтобы приготовиться к второй схватке. Я опустил забрало, сменил копье на меч и снова выехал на поле. Мой супостат уже гарцевал у трибун, размахивая мечом над головой. Под ноги коню из публики летели цветы. Подул свежий ветер, и его знамя с алым леопардом, распластавшимся на голубом шелке, развернулось в мою сторону. Я сделал в уме поправку на встречный ветер, который снизит стремительность моей атаки, и приготовился. В горле пересохло, а ладонь в бронированной перчатке, сжимавшая рукоять меча, стала влажной. Мой противник все гарцевал перед публикой у своих ворот. По жребию право атаки досталось ему, и он спокойно разминался, не давая застояться лошади, а я вынужден был торчать под июньским солнцем в своей черной броне. Конечно, мне никто не мешал последовать его примеру, но здесь-то и таилась опасность. Стоит на мгновение повернуться к сопернику боком, и он кинется вперед, выигрывая драгоценные метры. Поэтому я стоял на месте, хотя в публике уже стали посвистывать. Ветер опять стих, и я подумал, что столь опытный противник сейчас не станет атаковать: попутный ветер давал ему хоть маленькое, но преимущество. Мне нестерпимо захотелось холодного апельсинового сока, я стал шарить по панцирю в поисках питьевой кнопки и чуть не прозевал бросок рыцаря Леопарда. Ах, какое это упоение – мчаться в броне навстречу бою! Где-то за спиной взлетают комья земли из-под копыт Баязета, голова надежно прикрыта щитом, меч со свистом рассекает воздух. Вперед, вперед – к красной линии в центре ристалища. Сейчас зазвенят мечи, и тысячи зрителей вскочат с кресел, и громовой рев потрясет окрестности! Вторая схватка – это уже бой, от исхода которого зависит, кому из рыцарей достанется Волшебное копье. Мы снова сошлись на красной линии, вызвав взрыв восторженных криков на трибунах, обменялись двумя—тремя безрезультатными ударами и разошлись, чтобы развернуть лошадей. Но теперь я знал, что выиграю схватку, и в мыслях уже видел алый плюмаж моего противника на траве, под копытами рассвирепевших лошадей. За несколько секунд схватки я понял, что лошадь рыцаря Леопарда не так хороша, как это показалось мне сначала, и заметно уступает Баязету. Мой Баязет был настоящая боевая лошадь, злая и агрессивная, а это в конном бою огромное преимущество. Кроме того, я был обоеручный боец – единственный из всех рыцарей – и только из-за строжайших правил рыцарского кодекса не рубился двумя мечами сразу. Пока мы разворачивали лошадей, я успел переложить меч в левую руку и вдобавок сманеврировал так, чтобы солнце оказалось у меня за спиной. И при второй сшибке мы съехались, неожиданно для соперника, не левым, а правым боком, и мой щит оказался против его меча, а его щит бесполезно болтался с другой от меня стороны. Рыцарь все понял. Он извернулся в седле, насколько позволяла тяжелая броня, и отразил мечом мой удар – из клинков вырубились искры, над мгновенно затихшей толпой проплыл короткий звон стали. Но Баязет уже оказался за его спиной, и напрасно рыцарь Леопарда старался развернуть свою лошадь – мой злой и кусачий Баязет был быстрее. Участившийся звон мечей дробью летел над ристалищем – рыцарь Леопарда пока защищался успешно, но я все объезжал его сзади, и ему не хватало доли секунды, чтобы повернуться ко мне левым боком. Выйти из боя он не мог, потому что наши лошади устроили круговерть – ржали, визжали, и Баязет уже кусал в ярости лошадь противника, – а тем временем я сантиметр за сантиметром передвигался за спиной рыцаря Леопарда в ту точку, отражать удары из которой он уже не сможет. И когда я ее достиг, мой противник сделал последнее, что ему оставалось, – прикрыл щитом голову, чтобы успеть развернуться в седле. Но это его не спасло. Ударом щита я отбросил его щит – на полсекунды, не больше, мне открылся сверкающий золотом шлем. Этого оказалось достаточно. Меч свистнул, прочертив горизонтальную линию, – это был мой любимый удар “полет ласточки”. Алые перья плюмажа лежали на зеленой траве, и Баязет танцевал на них, словно это были горячие угли, обжигавшие ему копыта, а я слушал рев зрителей и думал о каких-то пустяках. Теперь Волшебное копье мое, и хотя рыцарь Леопарда непревзойденный боец, я все-таки свалю его с коня. Пронзительно и чисто запели серебряными голосами фанфары. Отлично знакомые с ритуалом лошади враз повернулись мордами к Арсенальной ложе и преклонили колена. Мы сошли на землю и приблизились к ступеням, обтянутым синим бархатом, ведя лошадей в поводу. Я принял Волшебное копье из рук Верховного судьи, сел на Баязета и помчался к своим воротам готовиться к третьей, решающей схватке. Мой оруженосец и тренер Пашка Гусев выглядывал из ворот, приплясывая от радости. – Ну, теперь держись, Алексей, – говорил он, пока руки его привычно бегали по броне, проверяя, закрыты ли замки, надежно ли закреплено забрало, нет ли упущений в моем защитном вооружении. – Это же надо, как ты его… Что будет, Леха! – Он расправил плащ на моей спине, снял с него невидимую пушинку, похлопал по крупу Баязета. – Ну как, готов? Включаю прицел. Щит или шлем? Я наконец вспомнил, что хочу пить, и надавил кнопку. Тут же в губы уткнулся мундштук питьевой трубки. Апельсиновый сок почему-то оказался безвкусным, и в горле стало еще суше. Я прекрасно знал такие шуточки нервной системы перед боем, но каждый раз удивлялся этому. – Ставь шлем, – сказал я оруженосцу. – Драться так драться. Павел включил индикатор копья и покрутил верньер так, чтобы перекрестье прицела легло точно в центр шлема крохотного силуэта конного рыцаря. Теперь, если цель будет захвачена, никакая сила в мире не сможет отвратить удар копья в намеченную точку. Опять запели фанфары, оповещая о начале третьей схватки. Стоявшие рядом судьи еще раз проверили мое снаряжение и распахнули ворота – по старинке, вручную. – Ни пуха ни пера! – бормотнул Пашка и хлопнул Баязета по брюху. – Ну, милай! – К черту, – огрызнулся я и выехал на поле. Стало необычайно тихо. Несколько секунд ристалище напоминало цветную объемную фотографию – в такой неподвижности застыло все. Утих даже ветер, разноцветные стяги повисли в знойном воздухе. Потом копье моего противника стало медленно опускаться. Я видел множество схваток рыцарей, и каждый раз меня поражала гордая красота конного поединка. Я не знаю более волнующего зрелища – два бронированных рыцаря на бронированных конях, стремительно идущие в лобовую атаку, подобно летчикам-истребителям древности. Мое копье еще не успело опуститься, когда рыцарь Леопарда ринулся вперед, стараясь помешать мне прицелиться. Он закрывал щитом голову, пока позволяла дистанция, раскачивался и наклонялся в седле. Я тоже гнал Баязета, хотя ритуал разрешал мне оставаться на месте, – я хотел не только выиграть, но выиграть красиво, а для этого следовало сойтись с противником на красной черте. Галоп у Баязета был очень ровный, идеальный для прицеливания, но рыцарь Леопарда все сидел за щитом, почти не выглядывая, и копье никак не выходило на режим захвата. Но я знал, что он все-таки выглянет, если не хочет промчаться мимо меня впустую. В этом была вся тонкость игры. Он ведь не знал, как я поставил прицел. Я вполне мог бить в щит, и тогда оказалось бы, что он напрасно лишил себя возможности прицельного удара и сам отдал мне победу, – больше трех-четырех ударов в щит не выдерживает никакой боец. Правда, у моего противника Волшебный щит, который не только перехватывает все до единого удары, но и автоматически создает наилучший угол встречи с копьем. Так что в оружии мы равны и спор за победу ведем в равных условиях, а победит наиболее сильный, стойкий и тренированный. Наши лошади мчались стремительно, расстояние между нами все уменьшалось, и где-то внутри у меня словно прокатилось что-то холодное, потому что копье до сих пор не захватило Цель. Но тут рыцарь Леопарда выглянул из-за щита, я прочертил концом копья невидимую спираль и услышал, как запел зуммер прицела. Копье словно напряглось в моих руках. Теперь я почти не держал его – оно свободно лежало в кулаке, как в шарнире, и лишь слегка колебалось в такт движениям Баязета. Я знал, что в последнюю секунду мой противник включит Волшебный щит, который примет удар копья, и был готов к этому. Защищая хозяина, щит закроет его голову, и тому придется бить вслепую, и неизвестно еще, попадет он или нет. Он попал. Я умею отбивать щитом удары любой силы и все же с трудом удержался на коне. Сотрясение было так велико, что окончательно я пришел в себя лишь после того, как завернул Баязета. Я тоже ударил сильно – это чувствовалось по тяжести в правой руке, гудевшей от удара, но все же не так, как мне хотелось. Однако я был доволен. Теперь рыцарь Леопарда знает, что я целю ему в голову, и будет все время сидеть за щитом, чтобы помешать мне прицеливаться. Он так и сделал. Во время второй атаки мое копье не сумело захватить цель, зато и он не смог прицелиться. Его копье лишь скользнуло по моему щиту, а мой удар чувствительно потряс его. И хотя Волшебный щит сделал все как надо – принял удар в самую середину, рассчитал выгоднейший угол встречи и развернулся на этот угол, – мой противник понял, что пассивной защитой бой не выиграешь. Поэтому в третьей атаке он почти не прятался и сумел нанести страшный удар. Впечатление было такое, словно мне по голове ударили кузнечным молотом. На какие-то секунды я потерял сознание. Потом я все же открыл глаза, перед которыми плавали бесчисленные белые мухи, и совсем рядом со своим лицом, за прозрачной броней забрала, увидел траву, только она была почему-то не зеленой, а черной. В голове звенело и гудело. “Почему трава? Почему черная трава?” – подумал я с трудом и попытался упереться в землю руками. Но руки мои куда-то провалились, не встретив опоры, и тогда я понял, что это вовсе не трава, а грива Баязета, что я по-прежнему в седле и, значит, бой не кончен. Секундой позже я понял, что ошибся, – в руках у меня не было ни копья, ни щита, я был обезоружен и, следовательно, побежден. Публика на трибунах неистовствовала – рев толпы постепенно дошел до моего сознания. Баязет стоял напротив наших ворот, они были распахнуты, и оттуда бежал ко мне Пашка Гусев, махал руками и что-то орал, а за ним бежал доктор с чемоданчиком и еще какие-то люди. – Да не нужен мне врач, – пробормотал я, словно кто-то мог меня услышать, и повернул Баязета, чтобы поздравить противника. Но поздравлять было некого – рыцарь Леопарда сидел на траве, рядом с воткнувшимся в землю копьем, которое еще раскачивалось, и какими-то очень неуверенными движениями пытался открыть забрало. Неподалеку трусила его лошадь, а из противоположных ворот тоже бежал человек с чемоданчиком. Глава 2. Секретное письмо – Нет, ты положительно сумасшедший! – уверял меня Гусев. – Тебе дают в руки самую современную технику, а ты пользуешься ею, как дубиной! Мой тренер, конечно, мог теперь волноваться сколько угодно. Он только сейчас узнал, что в последней атаке я выключил копье и бил просто по корпусу, чтобы поставить Волшебный щит в самое неэффективное для защиты положение. – А по-моему, Алексей прав, – возразила Тина. – Рыцарский бой должен быть честным, без всякой автоматики. Если у одного копье, то и у другого тоже, а не самонаводящийся кибернетический агрегат. – Практически силы бойцов равны, – сказал я. – Щит прекрасно закрывает от любого удара. – То-то твой противник летел сегодня вверх тормашками вместе со своим Волшебным щитом, – настаивала Тина. – Так я же выключил копье! Так что у рыцаря Леопарда были все преимущества: он мог попасть куда угодно, а я – только в его щит. – Очередная глупость – этот щит, – рассердилась Тина. – Вот и поделом ему. Надо надеяться на себя, а не на автоматику. Следует потребовать, чтобы Олимпийский комитет запретил эти дурацкие выдумки. Кожа у Тины была смуглая, глаза огромные. Я вдруг заметил, что, рассердившись, она– удивительно хорошеет. Странно, сколько времени работаем вместе, а я только недавно понял, что она прехорошенькая девушка. Я вдруг позавидовал рыжему, вихрастому Гусеву, который сидит с ней рядом, разглагольствует о пользе автоматического оружия, а сам держит ее за руку. Нет, уже не держит – отпустил. Опять взял. Ах, дьявол! Да какое мне дело, жмет он ручку моей аспирантке или нет! Я повернулся к бабушке, которая только что внесла ароматный пирог собственного изготовления, и потребовал: – Бабуся, садись! Дай нам самим похозяйничать! Моей бабушке недавно исполнилось восемьдесят лет, она была доктором технических наук и магистром Кулинарной академии. Она изобретала всяческие вкусные блюда для домашних автокухонь и очень любила ругать эти блюда, потому что признавала лишь пищу, приготовленную собственными руками. Своих родителей я почти не помнил – мне было семь лет, когда они погибли при испытании системы внепространственной связи. Вошли в передающую ВП-кабину, а в приемной не появились. С тех пор бабушка заменила мне отца и мать – сама поила и кормила меня, сама выбирала мне одежду, помогала разбираться в школьных задачах, считая, что она делает это лучше, чем обучающие машины. Все эти годы мы жили вместе, и я так привык к ее уютной квартире, что не менял жилища и в шумные студенческие годы, и даже теперь, когда стал профессором и всемирно известным спортсменом. Кроме кулинарных обязанностей, у бабушки была масса других занятий. Ее постоянно привлекали к работе в многочисленных комиссиях и советах. За последние годы она инспектировала Службу погоды, работала в Экологическом совете, в Комиссии по правонарушениям – увы, иногда случалось и такое. Однажды, она исчезла на полгода – улетела куда-то на край Галактики, где на недавно заселенной планете вдруг вспыхнула гражданская война… О том, что она там делала, бабушка рассказывать не любила. “Люди во все века хотели как можно больше хлеба и зрелищ, – сказала она в ответ на мои расспросы. – Они там увлеклись зрелищами, а про то, что людям нужен хлеб, позабыли”. – “А ты?” – “Я обеспечила их хлебом – на самое первое время. Дальше они должны управиться сами”. Еще она работала в Воспитательном совете, в Комиссии по освоению спутников Юпитера и даже делала что-то в Совете безопасности. Уследить за всеми ее занятиями я не успевал – у меня самого времени постоянно не хватало, и сегодняшний день был довольно редким исключением. – За победу! – провозгласил Гусев, когда все расселись и бокалы были наполнены шампанским. Мы выпили за мою победу, потом за бабушку, за диссертацию Тины и ее отпуск в Гималаях, за то, чтобы Гусев стал тренером олимпийского чемпиона. Потом Павел включил экран, сунул в гнездо стержень с видеозаписью, и я смог увидеть свой бой глазами зрителя. До этого момента я был, пожалуй, единственным на планете, кто не видел, как закончился бой, – я знал только его результат. Стоп-кадр помог рассмотреть в подробностях, как виртуозно работал Волшебным щитом рыцарь Леопарда – включал его в самый последний миг, когда мое копье было буквально в нескольких сантиметрах, и это позволило ему нанести мне два прицельных удара. Второй из них мог оказаться роковым, если бы я не упредил противника. Мой удар был беспощаден – только сейчас, глядя на стереоэкран, я понял это. Он был рассчитан до сантиметра, и никакой трижды Волшебный щит не мог спасти рыцаря Леопарда от натиска шестисот килограммов брони и мускулов. – И все же удался эксперимент или нет? – спросил Гусев. – Что мы будем докладывать? Я пожал плечами. Волшебное копье было опытным образцом, существовавшим пока в единственном экземпляре, и нам с рыцарем Леопарда было поручено проверить его в бою. Конечно, я одержал убедительную победу, но Волшебное копье было здесь ни при чем. – Наверно, надо продолжить испытания, – промямлил я. Меня больше интересовало поведение Тины. Гусев прокрутил запись дважды, и каждый раз Тина в решающий момент схватки бледнела от волнения и прижимала ладони к щекам. Только бабуся скептически поджала губы. – Чем бы дитя ни тешилось, – иронически заявила она. – Тоже мне рыцари. Копья – автоматы, щиты – автоматы, броня – из терилакса, лазером не пробьешь. Тина немедленно поддержала бабушку: – Рыцари в старину дрались, рискуя здоровьем и жизнью. Это были настоящие мужчины. А вам сейчас ничто не грозит. В худшем случае получишь несколько синяков да с лошади шлепнешься. А смог бы современный рыцарь выйти на бой, скажем, с Ричардом Львиное Сердце и победить его? И не в терилаксовой броне, а старинной стальной? И с деревянным копьем? – Уверен, что Алексей победил бы, – тотчас же вскочил Пашка. Тина ему, безусловно, нравилась, но вынести нападки на любимый спорт он не мог даже от нее. – Современные методы тренировки, достижения физиологии, психологии, спортивной медицины, умелое чередование силовых и скоростных нагрузок дают нам неоспоримые преимущества. Тина выслушала Пашкин панегирик и о чем-то задумалась. Гусев налег на пирог – ел да похваливал. Бабушка так и таяла, слушая его слова. Она всегда радовалась, когда нам нравилась ее стряпня. А пирог получился на славу. Недаром она была магистром Кулинарной академии. А Тина все думала о чем-то и сидела тихо, как воробышек. Павел сделал вокруг нее пируэт, но она даже не заметила. – Мне надо поговорить с одним знакомым, – сказала она чуть позже, словно обдумав свою мысль. – Но я не хотела бы вам мешать. – Пойдем в мой кабинет, – сказала бабушка. – Там тебя никто не услышит, – и она увела девушку. Через несколько минут та вернулась, повеселевшая. Гусев тут же подскочил к ней и стал потчевать пирогом. Я потянулся к бокалу, чтобы налить ей трехцветный кос, но этот нахал опередил меня. Она взяла бокал, улыбнулась Пашке, а в мою сторону даже не посмотрела. Да и зачем ей на меня смотреть, если я, профессор кафедры экстремальных состояний, торчу у нее перед глазами в институте четыре дня в неделю? Я глядел, как она пьет кос – красные, оранжевые и синие струйки извивались в бокале, не смешиваясь и не меняя цвета, – и Тина нравилась мне все больше и больше. Я еще раз позавидовал Пашке, что у него такая девушка, и со вздохом повернулся к нему, чтобы послушать, о чем он разглагольствует. А говорил он, оказывается, о том, что скоро Тина станет кандидатом наук – Ты, Пашенька, слегка преувеличиваешь, – сказал г. мягко. – Диссертация еще не готова, так что раньше будущего года защиты не будет. – Ты, Лешенька, слегка вздремнул и все прослушал, – нахально заявил Гусев. – Под твоим руководством она может еще пять лет без толку провозиться. Я говорю о другой диссертации И тут я с удивлением узнал, что Тина скоро защищает диссертацию на звание кандидата экономических наук. – И какая же тема диссертации? – “Пути перехода от феодализма к коммунизму”, – ответила вместо Тины бабушка. В этом доме положительно все, кроме меня, знали об этой девушке массу интересного. – По-моему, очень любопытная тема. Тина мне как-то рассказывала… – Как, как? – Я не поверил своим ушам. – От феодализма к коммунизму? Это что – самая актуальная проблема современности? Тина пожала плечами. – У нас в Институте первобытной экономики считают эту проблему очень важной. – Да где ты найдешь феодализм в двадцать седьмом веке? – чуть не закричал я. – В созвездии Гончих Псов? – А хотя бы и так, – вмешалась бабушка. – Или тебя волнуют только твои турниры? Кстати, они пришли к нам из феодальных времен Эти слова меня сразу отрезвили. Я виновато посмотрел на Тину, но тут замигал огонек над дверью – кто-то просил разрешения войти. Вслед за бабушкой вошел высокий, плотный человек, вежливо наклонил голову – сначала в сторону Тины, потом в мою и Гусева – и поздоровался. – Я робот номер… – Гость назвал какие-то цифры. – Кто из вас Алексей Северцев? Он был одет в обычное платье, и его выдавало только несколько застывшее выражение лица – впрочем, довольно приятного, – чересчур равномерные движения, да еще тембр голоса. В остальном он был совсем как человек – ростом почти не уступал мне, но казался пошире в плечах, двигался уверенно и держался с достоинством Я встал из кресла и назвался. – Имею честь вручить лично вам строго конфиденциальное письмо. – Робот достал из кармана модного костюма конверт и протянул его мне. – Отправитель этого письма просит, чтобы содержание его осталось в тайне. Я никогда еще не получал секретных писем и растерянно взял конверт, не зная, что с ним делать. Я посмотрел на бабушку – она пожала плечами, на Тину – та глядела в окно, на Пашку – тот сделал круглые глаза и отвернулся. Я развернул письмо. Оно было напечатано автодиктофоном, причем не на полупроводниковой, а на старинной настоящей бумаге. В верхнем углу голубого листа красовался гербовый щит – я, рыцарь межпланетного класса, в геральдике разбирался хорошо. Герб изображал царскую корону, над которой светило зеленое солнце. Я взглянул на герб мельком, посмотрел на подпись – ее не было – и стал читать. Вот что было в письме. “Рыцарю Черной башни Алексею Северцеву. Мне давно известно о вас как о человеке отважном, благородном и мудром. Именно таким должен быть тот, кому смогу я доверить свою судьбу, свое счастье, свою жизнь. Страшное положение, в котором я нахожусь, абсолютно исключает все пути, которые мог бы предложить для моего спасения непосвященный. Меня может спасти только один человек, и этот человек – вы. Если мое письмо – этот вопль о спасении – затронуло вашу душу, если вы захотите хотя бы выслушать меня, приходите. Мой посланник проводит вас. Но торопитесь! Сегодня все еще в нашей власти. Завтра, возможно, будет поздно”. Я перечитал письмо три раза. Все было ясно и в то же время непонятно. Я даже не мог догадаться, кто пишет – мужчина или женщина. – Куда мне ехать? – спросил я робота. – Мне поручено доставить вас на место, – ответил тот. – Автокиб ждет внизу. – Ты надолго? – спросил Гусев. Я посмотрел на робота. – Вы возвратитесь, как только пожелаете. Может быть, через час или полтора. – Тогда я пойду, – сказала Тина. – Не провожайте меня. Она попрощалась со мной и Пашкой, чмокнула бабусю и вышла. – Я сейчас спущусь, – сказал я роботу. – Подождите меня внизу. – Пожалуй, я тоже пойду, – вздохнул Гусев. – Пока. Утром поговорим. Бабуся смотрела на меня, наклонив голову. Я поцеловал ее в ту же щеку, что и Тина. Она что-то промурлыкала под нос и усмехнулась ласково. – Как ты думаешь, бабуся, он ей очень нравится? – спросил я неожиданно для самого себя и смутился. – Он – ей? – переспросила бабуся. – Знаешь, Лешенька, мне почему-то кажется, что он ей совсем не нравится… Глава 3. Принцесса Изумрудной Звезды не хочет замуж Выйдя из лифта, я остановился на тротуаре, ища глазами своего провожатого. Но, кроме мальчишки, который ел вишни из большого пакета, никого не было видно. Парень, видимо, стоял тут давно – он выплевывал косточки прямо на тротуар, и у его ног на голубом резинобетоне их валялось изрядное количество. Рядом суетился жукоглазый уборщик, стараясь собрать мусор, а мальчишка с видимым удовольствием отпихивал его ногой. Бедняга автомат отпрыгивал, потом, обиженно повертев усами, подбирался к нахалу с другой стороны, но опять получал пинок. Тут возле тротуара остановился автокиб, и мой таинственный посланник пригласил меня сесть. – Мальчик, не мешай автомату, – сказал я строго. Мальчишка громко рассмеялся и стрельнул в меня косточкой. – А зачем этот дурак хотел утащить мои вишни? – сказал он. – Я только положил, а он выскочил и цоп их… Пускай теперь помучается. – Ну-ну, – пробормотал я. – А живот у тебя не заболит? Наверно, такая же мысль уже приходила шалопаю в голову. Отъезжая, я увидел, как он высыпал весь пакет прямо на неповинного мусорщика и отправился восвояси. Мы ехали минут двадцать. Иногда я замечал, что направление движения меняется. Очевидно, мы кружили по транспортным туннелям, запутывая след. Наконец автокиб остановился у подъезда обычного дома, каких в любом городишке наберется сотня. Мы вошли внутрь и поднялись на лифте. Робот распахнул передо мной дверь, и мы очутились в большом холле. Я огляделся. Стены холла были задекорированы вьющейся зеленью. Левая – прозрачная и явно раздвижная – стена отделяла комнату от глубокой лоджии. В правой стене виднелся камин, возле него стояли кресла, а на полу валялась медвежья шкура, скорее всего, синтетическая. В дальнем углу стоял цветорояль. Все было как обычно, обстановка ничем не выдавала вкусов хозяина или рода его занятий, и, если бы не картина на стене, противоположной входу, я мог бы принять это помещение за не очень уютный вестибюль гостиницы. Уже первый взгляд на картину заставил меня внутренне вздрогнуть, и я торопливо сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть ее вблизи, потому что на картине была изображена девушка, с которой я расстался всего полчаса назад. Картина висела в центре стены, и больше ничего на этой стене не было. А изображала она изумительной красоты девушку с царской короной на голове, которая полными слез глазами смотрела куда-то вдаль, бессильно уронив руки на каменное надгробье с изображением такой же короны, а за ее спиной возвышались две зловещие фигуры – два конных рыцаря в старинных черных латах (такие, наверно, существовали на нашей планете больше тысячи лет назад), и копья их, опущенные к земле, почти упирались девушке в спину, а их лица были жестоки, – такими не бывают, не должны быть лица разумных существ. Я уже увидел, что изображенная на картине девушка – не Тина, но сходство было очень велико, и я все смотрел на картину, не понимая, что все это должно означать и почему у рыцарей на картине беспощадные глаза убийц. За спиной девушки простиралась зеленая равнина, залитая светом зеленого солнца, а на дневном небе почему-то горели редкие яркие звезды. Частично по этому, а еще больше по вооружению рыцарей я понял, что картина написана не на Земле, – мне было достаточно беглого взгляда, чтобы заметить многочисленные отличия в конструкции кирас, шлемов, поножей, наплечников от существующих или существовавших когда-то. Я увидел, что на поясе одного из рыцарей, наиболее свирепого и мрачного, висит мизерикорд – трехгранный кинжал-игла, единственное назначение которого – закалывать сквозь броню поверженного противника, и это сразу убедило меня в том, что рыцари на картине не имеют ничего общего с веселыми, дружелюбными спортсменами ста сорока трех планет, на которых живут люди, увлекающиеся благородным конным боем. – Здравствуйте, Алексей Северцев, – раздалось у меня за спиной. Я стремительно повернулся. Передо мной стояла девушка, изображенная на картине, и в первый момент я был готов поклясться, что это Тина. – Здравствуйте, – пробормотал я. Картина настроила меня отнюдь не на благодушный лад – я не люблю, когда люди носят с собой оружие не для спорта, а для убийства, – но девушка была так похожа на Тину и так хороша, что мысли мои спутались. – Я видела ваш бой. Поздравляю. Это было великолепно, – сказала девушка. – Я долго колебалась, к кому обратиться, но этот бой решил все. Вы действительно сильнейший рыцарь на планете, и только вы можете меня спасти. Она пригласила меня сесть. Я вдруг поймал себя на том, что втайне любуюсь ею и одновременно анализирую тембр голоса, походку, черты лица, движения рук. Сходство с Тиной было очень велико, но я обнаружил и массу различий, которые, впрочем, не только не портили, но, казалось, еще больше украшали незнакомку. – Я должна извиниться за странный способ приглашения. – Она смущенно улыбнулась. – Но вы поймете, что иначе поступить я не могла. Перед тем как назвать свое имя, я должна попросить вас сохранить этот визит и весь наш разговор в тайне. Я буду с вами совершенно откровенна. Возможно, от вашего молчания зависит моя жизнь. Вы обещаете? – Обещаю, – выдавил я. Я ничего не мог понять и только спросил ее, нет ли у нее сестры-близнеца. Но она только покачала головой. – У меня на всей планете нет ни близких, ни родственников. Я ведь не землянка. Я принцесса Изумрудной Звезды – так наше солнце называется в ваших справочниках. Мне двадцать лет, меня зовут Ганелона, я люблю одного человека, а должна буду выйти за другого, – она показала на правого рыцаря, который носил на поясе “кинжал милосердия”. – Да, за него, кавалера Рюделя. И если это случится, я умру! В ее прекрасных глазах уже блестели слезы, и я понял, что дело плохо. – А вы не выходите, – посоветовал я, пытаясь обратить все в шутку. – Выходите за своего любимого. Или он вас не любит? – Не смейтесь, пожалуйста, – тихо сказала она. – Это очень серьезно. Я вам сейчас все объясню. Вот что она рассказала. Их немноголюдная планета, которую у нас по имени звезды называют Изумрудной, очень похожа на Землю. На ней имеется единственный материк и всего одно государство, управляемое королем, власть которого передается по наследству. На Изумрудной женщин почему-то гораздо меньше, чем мужчин, поэтому замужество – святой долг, высшая гражданская обязанность для каждой женщины. Многовековые традиции не делают исключений ни для кого, в том числе и для королевских дочерей. А их у недавно умершего монарха, отца Ганелоны, было три. По законам Изумрудной власть перешла к Ганелоне, но только до замужества: как только принцесса выйдет замуж, полновластным повелителем станет ее супруг. Увы, принцессы не вольны выбирать себе мужа – их, как драгоценный приз, разыгрывают между собой наиболее достойные претенденты, разыгрывают (я был попросту потрясен, когда услышал это) в конном рыцарском бою, и награда достается тому, кто выбьет из седла остальных претендентов. – А я не хочу за него замуж, – говорила Ганелона, ломая руки. – Я люблю другого, люблю больше жизни, а этот… этот… – Она кивнула на картину и с трудом удержалась от рыданий. – Это зверь, а не человек! Это палач! Убийца! Садист! Я боюсь его… И я узнал, что кавалер Рюдель – непревзойденный боец на копьях, мечах, топорах, который не проиграл еще ни одного поединка, который убил и искалечил несколько десятков противников в открытом бою и, как поговаривают, не меньшее число их устранил со своего пути другими способами. – Я не удивлюсь, если узнаю, что смерть моего отца – тоже дело его рук. Это страшный человек! И он давно домогается меня. Я потому и скрылась сюда, на Землю, чтобы спастись от него. Но он нашел меня и тут. – Ну уж здесь-то он не заставит вас выйти за него, – сказал я. – Оставайтесь на Земле, вызовите своего любимого и живите на здоровье. Сдалось вам это царство – от него, по-моему, одни неприятности. – У нас же наследственная власть и вдобавок нехватка женщин. Поэтому я обязана выйти замуж. А если я откажусь, меня убьют, власть перейдет к средней сестре, и все начнется сначала. – Как это убьют? – не поверил я. – Дикость какая-то. Разве можно взять и убить человека? Да и как они это сделают? Мы же можем просто закрыть ВП-станцию, и никто не сумеет попасть на Землю. – Поздно, – прошептала она. – Они уже здесь… И она поведала мне историю своего неудачного бегства. – Я была первой, кто покинул планету. Отец, очевидно, понимал, что мне грозит опасность, и отправил сюда. Но потом он умер… Или его убили. Мне сообщил об этом художник Летур – преданный нашей семье человек. Он и написал вот эту картину, когда я ездила на похороны отца. Потом я вернулась, а вскоре приехал он, привез законченную картину. И вдруг исчез. Я забеспокоилась, стала узнавать, не вернулся ли он. Но диспетчерская ВП-связи ответила, что никто на Изумрудную не возвращался, наоборот, оттуда приехали на Землю десять человек. И я знаю зачем: чтобы меня убить… Ее голос упал почти до шепота. Я подумал, что девушка чересчур нервничает, и постарался ее успокоить. Но тут наш разговор был прерван появлением робота. – Прошу меня извинить, – сказал он. – Но дело не терпит отлагательства. Он вышел на середину комнаты, широко раскинул руки – и сделал пол-оборота на пятках. Я посмотрел на него с недоумением. А он двинулся к стене, где висел мой плащ, и стал внимательно его осматривать, потом снял с него что-то и приблизился к нам. – Посмотрите, – сказал он, протягивая какой-то шарик. Я взглянул на шарик и вспомнил. – Да это вишневая косточка! Тот сорванец стрельнул ею в меня… – Внутри этой косточки, – возразил робот, – находится передатчик, который транслировал весь ваш разговор, пока я не запеленговал и не заглушил его. – Вот видите! – прошептала девушка. – Это они! Я не успела вам сказать, что получила письмо с требованием вернуться, и сразу сменила квартиру. Но они меня выследили. Робот сдавил пальцы, и косточка лопнула. Да, это был передатчик – изнутри выскочила крохотная спиральная антенна. Я оторвал ее и с омерзением отбросил. – Скажите, Ганелона, а у вас не принято отречение от престола или что-нибудь в этом роде? Может быть, тогда Рюдель оставит вас в покое? – Я уже думала об этом. Но ведь дело не только во мне. Отрекусь я – он станет домогаться моей сестры, и результат будет тот же; он станет королем. А это ужасно! Мне просто страшно подумать, что станет с моим народом, если Рюдель и его шайка захватят власть. – У этого Рюделя много сторонников? – Рюдель принадлежит к цвету нашего дворянства – у нас их называют кавалерами. Но кавалеры никогда не были реальной силой. Это богатые бездельники, которых интересуют только развлечения. Пожалуй, его главная опора – Черный совет, о котором я, увы, ничего не знаю. Могу только догадываться, что эта организация создана заправилами промышленного комплекса и выполняет функции тайной полиции. А Рюдель – глава Черного совета. – Так ваша Изумрудная – индустриальное государство? А я подумал было, что у вас милая феодальная монархия. – А во главе добрый дедушка король? Боюсь, что ничего похожего вы не увидите. Мне больно так говорить, но, после того как отец направил меня сюда, я начала подозревать, что король на нашей планете – фигура номинальная, а истинная власть принадлежит кому-то другому. И сейчас настало время, когда истинный властитель решил выйти из тени. Смерть отца открыла ему дорогу. – Значит, нам остается… – Да, остается только одно: победить Рюделя в открытом бою. И вы сумеете это сделать! – Но тогда я буду обязан жениться на вас? – спросил я полушутя, полусерьезно. – Нет, вы всегда можете отказаться. Мужчинам дано такое право… Я взглянул на изображение кавалера Рюделя. Судя по всему, это был прекрасный боец, который к тому же не уступал мне ни в росте, ни в весе. Но конь у него был жидковат и не годился против моего Баязета. Да, неплохо было бы сойтись с этим кавалером на копьях и посмотреть, как он будет лететь из седла. – Но если я откажусь от вас, все претенденты снова предъявят свои права? – Нашими обычаями это запрещается. – Значит, им придется остаться в холостяках? – Нет, они могут сражаться за моих старших сестер. – Как старших? – переспросил я. – Разве вы не самая старшая? – Нет, я моложе их. У нас власть переходит к младшему из наследников. – Ничего не понимаю… Чем это вызвано? Девушка вздохнула. – У нас очень короткая жизнь, – тихо сказала она. – Мужчины живут сорок ваших лет, женщины тридцать. Чем младше правитель, тем дольше он правит. Я буду жить еще десять лет. А потом умру – сразу, без боли, без мучений. У нас все так умирают. – Но почему, почему? – чуть не закричал я. То, что она говорила, было чудовищно. Не могут, не должны умирать люди в самом расцвете сил. Я попросту не мог поверить, что где-то во Вселенной существует такая нелепость, подлая гримаса природы – генетики, наследственности или не знаю чего еще. – Так угодно Кресту… – тихо ответила девушка. – Что? Что вы сказали? Какому Кресту? Почему угодно? – Я не знаю… Но наша жизнь и смерть – во власти Креста. А он всем дает равную жизнь и равную смерть… Глава 4. Финал Малого Спора Утром, едва я успел спустить пятки на ковер, Гусев высветился во весь экран и с места в карьер атаковал меня сотней вопросов: где я был, что делал, куда хочу пойти, буду ли участвовать в Большом Споре? От первых вопросов я отшутился, сказав, что меня похитили влюбленные болельщицы, а к Спору давно готов. – Так что же ты рассиживаешь? – возмущенно завопил Пашка. – Уже восемь, а ты только-только глаза продрал. Сегодня же Спор кузнецов! И мы с Тиной придем болеть за тебя! Действительно, я совсем позабыл, что сегодня начинается финал Малого Спора, который в конечном итоге определит участников Большого Спора. “Сделай сам” – так когда-то давно называлось это увлекательное состязание, охватившее миллионы людей. С тех пор как машины стали делать абсолютно все, что необходимо человеку, причем в любых количествах, проблема свободного времени стала необычайно острой. Началось это несколько сотен лет назад, и наше поколение знает обо всем, что происходило тогда, только по книгам. Я читал, например, что многие серьезные ученые, а также большие группы населения выступали против дальнейшего сокращения рабочего дня, который тогда снизился до четырех часов, а кое-кто даже ратовал за его увеличение. На основании тестов, таблиц, психоанализа, социологических и социометрических исследований и прочих проверенных и непроверенных методов доказывалась неизбежная деградация общества, лишенного заботы о хлебе насущном и избавленного от трудов праведных. Группа энтузиастов, призвавшая людей совершенствоваться в ручном труде для изготовления кустарных и, откровенно говоря, никому не нужных вещей, долгое время оставалась незамеченной. Но когда выставку их работ показали по всемирной сети телевидения и миллиарды людей, у которых была масса свободного времени, вдруг увидели великолепные чаши, кувшины, кружева, украшения, модели древних кораблей, мебель, музыкальные инструменты, изготовленные вручную, и, главное, увидели, как это делается, началось что-то необыкновенное. Общества, кружки, союзы, объединения любителей самоделок вырастали, как грибы после дождя, и, что самое удивительное, не распадались. Люди, привыкшие получать все или почти все путем набора нужного кода на шифраторе сети снабжения, вдруг поняли, как это прекрасно – изготовить вещь своими руками. Полустихийно возникали конкурсы умельцев, которые, как лавина, вовлекали в свою орбиту новые миллионы людей. Через сотню лет название “Сделай сам” почти забылось, и всепланетный конкурс получил громкое и гордое название Большой Спор. Победителю не полагалось никаких наград – ни грамот, ни медалей. Наивысшей наградой было сознание, что ты сам, вот этими руками сделал вещь, которой сейчас любуются девяносто два миллиарда человек на ста сорока трех планетах. Малый Спор был фактически состязанием по профессиям. Он не знал никаких ограничений, кроме единственного: участникам Малого Спора запрещалось использовать какие-либо механизированные и автоматизированные инструменты. Отверстия приходилось сверлить ручной дрелью или пробивать зубилом, клепать – простым молотком, обрабатывать изделия вручную – напильниками, наждаком, алмазной пылью, пастами. Никаких электронных пил, лазерных сверлилок, высокочастотной сварки! Никаких импульсных полировок, анодно-молекулярных резаков! Все только своими руками, своим потом, своими мозолями! Я участвовал в Малом Споре кузнецов уже не раз. Мой меч, которым я срубил плюмаж рыцаря Леопарда, был выкован мной собственноручно. Это был прекрасный боевой меч с булатным клинком. Мне пришлось больше года рыться в трудах древних металлургов – Аносова, Бардина, Тер-Ованесяна и других, – месяцами дневать и ночевать в кузницах. Я перепортил уйму металла, пока овладел всеми секретами выплавки, ковки, закалки клинков. Но теперь мои клинки перерубали с одинаковой легкостью тончайший платок, подброшенный в воздух, и железный прут в два пальца толщиной. Будь у моего противника обычный меч, я разрубил бы его одним ударом. Но он бился со мной таким же булатным мечом, который я подарил ему месяц назад, – по кодексу конных рыцарей бой мог вестись только равным оружием. Теперь я хотел сделать еще один меч для Олимпийских игр, поэтому изучил чеканку, золочение, финифть, гравировку по металлу, инкрустацию, ювелирное дело. Я хотел, чтобы это был не только боевой, но и парадный меч. Я назвал его старинным именем Эскалибур – Рубящий железо… В Дом техники я приехал гораздо раньше, чем мы договорились, и долго болтался у паркинга, поджидая Гусева и Тину – нет, Тину и Гусева. Мне очень хотелось увидеть, как они приедут – вместе или порознь, будут ли идти под руку… Я вспомнил, каким сухарем держался с ней на занятиях, и проклинал себя за то, что раньше не рассмотрел эту удивительную девушку. Интересно, что она нашла в рыжем, растрепанном Гусеве, который, пожалуй, ниже ее ростом? Тут рыжий, растрепанный Гусев хлопнул меня по плечу, а позади него смеялась Тина – я все-таки прозевал их приезд. Я смотрел на них, этих самых близких и дорогих мне людей (кроме, конечно, бабуси), и мне тоже стало весело. Мы стояли и смеялись, сами не зная почему, и проходившие мимо люди тоже улыбались, глядя на нас, и волны хорошего настроения растекались вокруг все дальше и дальше. Потом мелодичный перезвон позвал нас внутрь – начинался финал Малого Спора. Я надел свой комбинезон с литерами участника и встал у верстака, где лежал почти готовый Эскалибур. Верстак, напоминавший сказочную птицу, был сделан словно специально для меня – узкая, длинная полка из какого-то легкого серовато-серебристого сплава покоилась на изящно изогнутой ножке, которая вверху превращалась в подобие лебединой шеи. Там, где полагалось быть голове, находилась автоматическая кассета, которая сама выдвигала нужный инструмент, едва я протягивал руку. Я коснулся пальцем зажимов, и они намертво схватили меч, а два ярких глаза осветили рабочее место. Мне понадобилось совсем немного времени – каких-нибудь сорок минут, чтобы доделать мелочи. По заполненному людьми залу бесшумно скользили телекамеры. Одна из них подъехала ко мне и заглянула через плечо, другая уставила свой глаз от соседнего верстака. Я как раз вставил в оправу большой рубин, венчающий рукоятку, и стал снимать с клинка промасленную пленку. Меч засверкал под светом юпитеров, когда я стер с него остатки смазки и стал протирать замшей. Я нажал кнопку на верстаке, и надо мной вспыхнула красная звездочка, означающая, что работа окончена. Сверху, с галереи для зрителей, раздались аплодисменты – это старались Тина и Павел. Меня окружили судьи, меч переходил из рук в руки, что-то говорил диктор телевидения. Тина взмахнула рукой, и ко мне на верстак упала красная роза. Я засунул ее в нагрудный карман комбинезона и тут с ужасом услышал, что диктор рассказывает обо мне. – Вы все видели вчера блистательную победу рыцаря Черной башни над рыцарем Леопарда. Победитель этой схватки сейчас перед вами. Его зовут… Я не дал ему закончить, быстро шагнул вперед и накрыл микрофон ладонью. Уж эти мне телекомментаторы! Если бы он успел брякнуть мое имя, мне завтра не было бы прохода от болельщиков и болельщиц. Эта восторженная толпа – страшное дело. Меня, конечно, не растерзают на части, но покоя и днем и ночью я лишусь на полгода, не меньше. Поэтому мы все выступаем под девизами и псевдонимами. А этот проныра разнюхал где-то обо мне и чуть не ляпнул на весь белый свет. Я нежно улыбнулся диктору, выдирая микрофон из его рук, и незаметно для всех сильно наступил ему на ногу. Он подпрыгнул и выпустил микрофон. – Разрешите, уважаемые телезрители, остаться для вас только рыцарем Черной башни, – сказал я, улыбаясь телекамере. – Я пока не спешу раскрыть свое инкогнито – извините, что пользуюсь этим своим правом. Надеюсь, что с новым мечом в руках я одержу не одну победу на Галактических Олимпийских играх. – Я вежливо вернул микрофон его хозяину и взял в руки Эскалибур. – А правда, что таким мечом вы можете развалить надвое человека? – спросил меня комментатор. Он явно разозлился на мою выходку и от злости не сумел придумать вопроса умнее. – Да, конечно, – ответил я, безмятежно улыбаясь. – Позвольте начать с вас? – И я поднял меч. Кругом засмеялись, а красный как рак комментатор на всякий случай попятился. Сверху мне махала и улыбалась Тина, и я почувствовал вдруг огромный прилив сил. – Смотрите! – крикнул я и вскочил на верстак. В сиянии юпитеров меч, как пропеллер, описал в моих руках вертикальный круг. Все смотрели на меня выжидательно – никто не обратил внимания на легкий удар и на то, что перед моими ботинками на верстаке появилась откуда-то поперечная черта. – Ну и что? – спросил кто-то недоуменно. Тогда я засмеялся и спрыгнул на пол, и от этого толчка разрубленный мною верстак развалился на две части. Глава 5. Меня приглашают в Дом Без Окон За последнюю неделю я несколько раз встречался с Ганелоной – надо было обсудить множество деталей, получить от нее документы на право посещения Изумрудной, потренироваться в языке (их Единый звучал для нас архаично, и мне пришлось ночей пять провести с гипнопедом), разузнать о ритуале рыцарских схваток. Кроме того, я должен был пройти курс прививок и сдать зачет по самопомощи, обязательный перед посещением других планет. С удивлением я узнал, что на Изумрудной существует денежная система. Об этой непременной особенности первобытных цивилизаций я совершенно позабыл, с деньгами обращаться не умел. – Не смущайтесь, Алексей, – подбадривала меня Ганелона, – я снабжу вас достаточной суммой, и, кроме того, вы сможете обратиться там к верным людям – я расскажу, как это сделать. Да, кстати, вы не будете возражать, если я дам вам провожатого? – И она показала на робота. – Он просто напичкан разнообразнейшими сведениями об Изумрудной. Тот вежливо наклонил голову и сказал: – Я буду польщен, если сумею оказаться вам полезным. – А что вы умеете? – спросил я с сомнением. – О, не беспокойтесь. Я сделан надежно и с расчетом на самые неожиданные ситуации. Я сильнее любого человека, не нуждаюсь в еде, питье и атмосфере, хорошо вооружен, имею радиосвязь, знаю приемы первой помощи, разбираюсь в технике, умею производить многие ремонтные работы, могу служить транспортным средством. Энергией заряжен на полтора года. Кроме того, я ничего не забываю, никогда не сплю, вижу в темноте могу служить переводчиком с сорока языков, а также расчетчиком, справочником по основным разделам науки и техники… – Довольно, довольно, – замахал я руками. – Вы меня убедили. Буду рад иметь такого спутника. Но только скажите, пожалуйста, как я должен вас называть? У вас есть какое-нибудь имя, номер или позывные? – Называйте меня Петровичем, – сказал робот. – Мы, роботы, все считаем себя сыновьями нашего изобретателя, Петра Ивановича Федосеева, и любим, когда нас называют Петровичами. – Так вы и любить умеете, Петрович? – не удержался я от вопроса. – Да, умеем, – серьезно ответил тот. – В тех пределах, которые доступны высшим машинам. – Ну-ну, – пробормотал я. – Значит, будем знакомы. Зовите меня Алексеем. И предлагаю перейти на “ты”. Я протянул ему руку. – Согласен, Алексей, – ответил тот. Мы обменялись рукопожатием. Я впервые в жизни пожимал руку роботу и очень удивился, что она оказалась самая обыкновенная – может быть, лишь чуть более твердая, чем у меня. По моим представлениям, рука механического существа должна была напоминать клещи. – Петрович, а ты действительно очень сильный? – спросил я. Робот взял стоящую у камина кочергу. – Ты сможешь ее сломать? – спросил он. Кочерга была отштампована в высокочастотном поле из терилакса, и сломать ее не смог бы и слон. Вот если ударить по ней Эскалибуром… Тут у меня от удивления глаза полезли на лоб: робот разжал кулак – и на пол упали две половинки кочерги. Я только развел руками. – Да, Петрович, с тобой будет не страшно в любых переделках, – сказал я серьезно. – А вам, Ганелона, я сделаю другую кочергу – из настоящего железа. – Я буду этому очень рада, – улыбнулась принцесса, вскидывая на меня свои огромные глаза. Взмах ее ресниц напоминал трепетанье крыльев бабочки. Когда она заглянула мне в глаза, меня словно жаром обдало. Чтобы не выдать себя, я наклонился, чтобы собрать остатки кочерги. Нет, до чего же она похожа на Тину! Вечером мы с бабусей распивали чаи. На столе пел самовар – правда, не старинный, с огнем и дымом, а стилизованный, аккумуляторный. Бабушка дула на блюдце и косила глаза на какую-то очень древнюю и дряхлую книгу, время от времени осторожно перелистывая желтые страницы. – Что ты читаешь? – спросил я. – О, это замечательная книга. Я разыскивала ее лет сорок и вот с трудом нашла в одной частной коллекции. Это Книга Молоховец, – с гордостью возвестила она. – Слышал? – Конечно, конечно, – с энтузиазмом ответил я. – Как же можно не слышать! Книга Бытия, Книга Экклезиаст и Книга Молоховец – это же основа человеческой культуры! – И я продекламировал: Всему свой час, и время всякому делу под небесами: Время родиться и время умирать, Время насаждать и время вырывать насажденья, Время убивать и время исцелять… – Ну вот, понесло тебя, – пробурчала бабушка, отрываясь от книги. – Если не знаешь, то так и скажи. – Ф шисни не слыхифал, – сознался я, заталкивая в рот огромный кусок хлеба с вареньем. – Кто же этот Молоховец? Пророк или философ? – Елена Молоховец была замечательная русская женщина, жившая где-то в XIX веке. Она принесла человечеству больше пользы, чем сотни философов и пророков, вместе взятых. Она научила людей, как надо вкусно готовить. – Что, что? – Да, она написала прекрасную поваренную книгу, вот эту самую, которая выдержала десятки изданий. Если бы не она, многие уникальные рецепты русской кухни пропали бы бесследно. Вот слушай: “Уха из стерляди с шампанским…” Ты пробовал хоть раз такую? “Цыплята, фаршированные малороссийским салом…” “Яйца выпускные под соусом…” Или вот: “Гренки с мармеладом из чернослива”. Это специально для тебя – ты же у меня сластена. На днях тебе сделаю. – Угу, – сказал я. – Только я, бабуся, уезжаю. – Опять на сборы? Или, может быть, в Гималаи? – При чем тут Гималаи? – буркнул я. Пожалуй, это было единственное место во всей Вселенной, куда бы я предпочел сейчас поехать. – Я отправляюсь на Изумрудную. – Это что – какой-нибудь спортлагерь? – Нет, это планета. – Значит, в космонавты записался… – Она о чем-то задумалась и вдруг сделала совершенно неожиданный вывод: – Женить тебя надо, голубчика. – Бабушка, при чем здесь женитьба? У меня и девушки-то нет. – И не будет никогда, если и дальше станешь от них прятаться. – Да разве это девушки? “Ах, рыцарь!… Ох, рыцарь!…” Других слов они не знают. Истерички какие-то. Им все равно – что я, что Баязет, лишь бы знаменитость. – Зачем ты говоришь неправду? Ира была очень умная, начитанная, серьезная девушка, к тому же красивая. И не такая болтушка, как некоторые. – Да из нее слова нельзя было вытянуть! “Да, Алексей… Нет, Алексей…” – вот и весь ее разговор. Я с ней целовался и чуть не зевал. – Ну, ладно, забудем про нее. А чем плоха Тина? Неужели она тебе тоже не нравится? Я постарался спрятаться за самоваром. – Ах, бабушка, ну что ты говоришь! Тина – подружка моего товарища, моего тренера. Она дружит с ним больше года. При чем тут я? – Вот-вот, и я то же самое говорю. Год дружат и еще десять лет будут дружить, а может, и двадцать. Твой Гусев хороший человек, хоть и пустой, но эта девушка не для него. – Почему это Павел пустой? – громко возмутился я, обрадовавшись возможности переменить тему. – Ты же знаешь, какой это замечательный товарищ! Да он руку даст отрубить за меня. – Насчет руки или ноги не знаю, а что парень он не стоящий, уверена. А ты Тине нравишься – вот тут уж я готова дать руку на отсечение. Бабушка уверенно сворачивала разговор на свое. Мне было приятно слышать то, что она говорит о Тине, но обсуждать эту тему ни с кем не хотелось. К тому же бабушка явно преувеличивала – следов интереса к своей особе со стороны Тины я не замечал. А вот нападки на Гусева меня всерьез разозлили. – Ты разве забыла, что он спас меня на Яблоновом хребте? У меня окоченели руки, и самое большое минут через пять я загремел бы вниз. А Павел пошел ко мне без страховки, не дожидаясь остальных, рискуя свалиться тоже, потому что знал, что я долго не продержусь. – Так я не говорю, что он злыдень какой-нибудь. Просто не тот он человек, с которым тебе надо дружить. – Бабушка, я же тебе друзей не выбираю, – ляпнул я, не подумав. Это было очень грубо и невежливо. Бабушка обиделась, поджала губы и замолчала. Чай мы допили в полной тишине. И только когда я встал и буркнул “спасибо”, она сказала: – Тебе какой-то конверт прислали. Это было приглашение явиться к Верховному комиссару Звездного совета. Стоэтажная башня Звездного совета была самым высоким зданием столицы. Возвели ее двести лет назад, когда архитекторов охватила очередная лихорадка новаторства. Здания-шары, здания-деревья, здания-зонты, здания-пирамиды были уже пройденным этапом. Новым увлечением стали здания без окон. Строить их дешево, рационально, быстро – так уверяли авторы проектов. Телеэкраны во всю стену прекрасно заменят окна, и видеть в них можно будет не изо дня в день одно и то же, а любой пейзаж по выбору – море, горы, лес, Ниагару, Сахару. Были даже запущены специальные “пейзажные спутники”, которые транслировали по сорока каналам сорок разных пейзажей – с ветром, птицами, восходами и закатами. Постепенно число пейзажей довели до полутора сотен, включив в них морское дно и марсианскую пустыню. Но мода на хелеокна быстро прошла, жить среди телефицированных стен мало кому понравилось, и здания без окон потихоньку переделали в обычные. Теперь их осталось совсем мало, в основном административные, и здание Звездного совета было среди них самым известным. В вестибюле меня встретила очаровательная блондинка в голубой униформе. Я показал ей приглашение. Она сразу засуетилась, стреляя в меня красивыми глазками. – Я знаю про вас… Меня предупредили, что вы придете… Верховный комиссар вас ожидает. – Она сказала несколько слов в микрофон, приколотый к ее форменной блузке вместо брошки. – Разрешите вас проводить… Она так таращила на меня глаза, словно я был по крайней мере о двух головах, и все о чем-то щебетала. А в кабине лифта она вдруг спросила: – Скажите, вы действительно… рыцарь Черной башни? Я видела вас на Малом Споре и запомнила. Меня зовут Виола. Можно мы теперь будем знакомы? Я так люблю конный бой – не пропустила ни одного соревнования! Ах, нелегкая тебя возьми! Я огляделся, но из лифта выскочить было невозможно. Конечно, она прочитала в приглашении мою фамилию, и теперь начнутся записки, букеты, вздохи, охи. Какого черта занесло ее в Дом техники? – За кого же вы болели на Малом Споре? – спросил я, с отчаянием глядя на световое табло, цифры на котором словно заснули. Уж скорей бы доехать! – Я сама участвовала в Споре. Я сделала тот самый верстак, который вы разрубили… К счастью для меня, лифт наконец дополз до девяностого этажа, и мы вышли. – Вы сделали замечательный верстак, – сказал я серьезно. – На нем очень удобно работать. Через неделю—две я вернусь, и мы вместе починим его. В кабинете мне навстречу из-за стола поднялся высокий седой человек, к которому я с первого взгляда почувствовал расположение. Ему было лет сто сорок – сто шестьдесят. – Комиссар Фаркаш, – представился он и предложил сесть. Я с интересом огляделся. Почему-то я думал, что встречу в этом здании этакий технический сверхмодерн – автоматическую мебель, киберсекретарей, шкафы-автоматы, которые сами подают документы. Все оказалось гораздо проще – стол и кресла были обычные, папки, числом не больше десятка, стояли на самой простой полке, а из техники я заметил только стандартный экран глобальной связи со стандартным же пультом. А во всех окнах, знаменитых телеокнах, виднелись только пейзажи Москвы – такие, какими они должны выглядеть с девяностого этажа. – Вы скоро отбываете на Изумрудную, – сказал Фаркаш. – Вот разрешение на ВП-перелет. – Он протянул мне листок бумаги. – Вас будет только двое? – Да, я и робот Петрович. Ну и, конечно, немного вещей. – Вы знаете, что вы первый человек, получивший разрешение посетить Изумрудную? Это я знал – мне сообщила об этом Ганелона. – Вот по этому-то поводу я и хотел с вами поговорить. Но, во-первых, вы знакомы с системой ВП-перелетов? – Только в самых общих чертах. Тебя сажают в кабину, а потом – раз, и ты уже на другой планете. – Сразу видно, что вы никуда не летали, – улыбнулся Фаркаш. – Как-то не приходилось… – О причине своей нелюбви к внепространственным перелетам я решил промолчать. – Кроме того, мне очень некогда. Я ведь преподаю в институте, веду исследования – у меня несколько аспирантов, потом тренировки, соревнования, Малый Спор, Большой Спор… – Словом, все как у людей, – кивнул головой комиссар. – Но сейчас я расскажу кое-что об Изумрудной. Изумрудную открыли лет пятьдесят назад. Разведчики высадились на планету и попытались вступить в контакт с населением. Вначале все шло довольно мило, но потом появились представители центральной власти и дали понять, что дальнейшее общение нежелательно. Их соблазняли торговлей, обещали всяческую помощь, лекарства, развитие туризма – власти были непреклонны. Пришлось убираться несолоно хлебавши, даже не выяснив, откуда и когда взялись на Изумрудной обитатели. Они явно были эмигрантами с Земли, даже разговаривали на Едином языке, правда, устаревшем, – видимо, планета была колонизирована кучкой беглецов еще в период создания Союза Коммунистических республик, по времени совпавший с первыми звездными рейсами. Разведчики подвесили на стационарной орбите ВП-станцию, а на планете оставили кабину для связи со станцией – это было единственное, на что удалось получить разрешение. И все эти годы никто ими не пользовался. Теперь представьте себе ситуацию. Почти полвека на наши регулярные вызовы никто не отвечает, услугами Станции никто не пользуется. Пятьдесят лет дежурные смены на спутнике изнывают от безделья. И вдруг Изумрудная заговорила – просят отправить на Землю пассажира, указывают, когда его забрать. Ребята рады, они сажают “Гриф” тютелька в тютельку куда следует и видят конное войско с копьями и мечами, провожающее очень хорошенькую девушку. А по углам посадочного квадрата они видят четыре вышки, и им без бинокля видно, что на вышках сидят здоровенные верзилы с лучеметами и держат все это рыцарство и их самих под прицелом. Они, естественно, девицу забирают, а на Земле выясняется, что она наследная принцесса Изумрудной и приехала к нам учиться. Король, ее батюшка, прислал с ней слезную грамоту в наш Совет, из которой мы поняли, что он просит получше охранять его чадо, потому что ему, королю то есть, кажется, что чаду может угрожать опасность. Мы даем принцессе в сторожа робота высшего класса, снабдив его строжайшими инструкциями. Но принцессу никто не беспокоит, никто ей не угрожает, да и кто может это сделать, если с Изумрудной не выезжала больше ни одна душа? Потом нас просят забрать королевского посланца, мы это делаем, он приезжает к принцессе, а та в слезы – оказывается, умер ее отец. Она едет его хоронить, потом возвращается, к ней снова приезжает тот же самый Летур, – все идет естественным путем и тревоги не возбуждает. А потом началось. На спутнике вызов за вызовом. То двое, то трое, то сразу пятеро. Тут мы, конечно, слегка промахнулись – надо было четко знать, кого мы везем, куда и зачем. Но, поймите, у нас не было никаких причин для тревог или подозрений – ну ни-ка-ких… Приезжие с Изумрудной высадились на Земле и расползлись кто куда. Потом, когда мы спохватились, мы их быстро нащупали, потому что они все-таки очень выделялись среди наших людей – не одеждой, нет, они тут же переоделись, а речью. И еще больше – недоверием. Понимаете, Алексей, они у нас ничему и никому не верят. Им постоянно кажется, что их обманывают, желают им зла… Наверно, у них дома не очень-то сладкая жизнь. Теперь, если понадобится, мы легко возьмем под контроль каждый их шаг, но боюсь, что главное мы прошляпили. Недавно погиб Летур, и мы подозреваем, что приезжие приложили к этому руку. Когда Летур прибыл сюда во второй раз, он уже не собирался возвращаться. Мы спрашивали принцессу, и она сказала, что его намерением была учеба. По ее словам, это был талантливый, разносторонне развитый человек, великолепный художник и ученый-энциклопедист. Правда, наука на Изумрудной какая-то странная – алхимия, да и только. Точных сведений у нас нет, а принцесса дома ничему толком не училась и мало что знает. Так вот, Летур поступил в институт и стал изучать генетику. Когда мы уже потом поинтересовались, нам рассказали, что в голове у него была каша, подготовки – никакой, наивность во многих вещах чудовищная, однако это был, бесспорно, очень, очень одаренный человек, будущее светило науки. Приняли его в институт условно, потому что он не выдержал ни одного экзамена. У профессоров сложилось впечатление, что он только из их вопросов узнавал о многих научных проблемах. Но он рос буквально на глазах и через несколько месяцев уже знал – и хорошо знал! – то, что другие постигают годами. У него был мозг, не засоренный ненужными сведениями, не затюканный ложными авторитетами, мозг, словно специально созданный природой для великих открытий. И вот его не стало. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=141855) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.