Морская Дама Герберт Джордж Уэллс Неизвестный в России роман Герберта Уэллса – картина уходящей викторианской Англии, полная гротеска. лиризма и невероятной фантазии. Русалка поселяется среди людей, и в нее влюбляется многообещающий молодой политик… Герберт Уэллс Морская дама Глава I Пришествие Морской Дамы I Все прежние случаи появления на суше русалок, сведения о которых до нас дошли, отмечены печатью сомнительности. Даже весьма обстоятельный рассказ о той морской даме из Брюгге, что была столь искусна в вышивании, дает известные основания для скептицизма. Должен сознаться, еще год назад я ничему подобному не верил. Однако теперь, перед лицом неоспоримых фактов, касающихся хорошо известных мне людей, и благодаря тому, что мой троюродный брат Мелвил (по линии семейства Ситен-Кару) оказался главным очевидцем происшедшего, эти старинные легенды представляются мне в совершенно ином свете. Тем не менее весьма большое число людей приложило немалые усилия с целью замять эту историю, и, если бы не мои усердные расспросы, лет через сорок ей наверняка суждено было бы выглядеть такой же сомнительной, как и те давние легенды. Даже сейчас распространено мнение, будто… Впрочем, в попытках замолчать ее они, несомненно, столкнулись с исключительными трудностями, и то, что им столь многое удалось, показывает, какое большое значение придается в подобных случаях сохранению тайны. Что касается местности, где разыгрались эти события, то здесь, по крайней мере, нет ничего загадочного или неясного. Они начались на пляже чуть восточнее Сандгейт-Касла, в сторону Фолкстона, а закончились менее чем в двух милях оттуда – на пляже у самого фолкстонского пирса. Начало им было положено в погожий, солнечный августовский день прямо под окнами полудюжины домов. На первый взгляд одного этого достаточно, чтобы всеобщее неведение о них представлялось почти невероятным. Однако в дальнейшем ваше мнение на этот счет, возможно, изменится. В тот день две очаровательные дочери миссис Рандолф Бантинг отправились купаться в обществе гостившей у них мисс Мэйбл Глендауэр. Главным образом со слов этой последней, а также миссис Бантинг я смог по частям восстановить доподлинные обстоятельства появления Морской Дамы. От старшей мисс Глендауэр, сестры Мэйбл, хотя она и была главным действующим лицом почти всех последовавших событий, я не получил, да и не пытался получить вообще никаких сведений. Здесь замешан вопрос о ее чувствах – а они в данном случае, как мне представляется, должны быть весьма непростыми. Что вполне естественно. Так или иначе, обычная бесцеремонность, свойственная литераторам, мне изменила, и затронуть их я не осмелился… Вам следует знать, что виллы восточнее Сандгейт-Касла расположены особенно удачно: принадлежащие им сады спускаются к самому пляжу и не отделены от него ни эспланадой, ни дорогой или тропинкой, как у девяноста девяти из ста домов, выходящих на море. С площадки подъемника у западного края лежащих на возвышенности Лугов хорошо видно, как они теснятся внизу, у самого моря. А из-за того что в этой части побережья вдоль берегового обрыва устроено множество высоких защитных бун, пляж здесь практически отрезан ими, и доступа на него извне нет, разве что во время отлива, когда можно обойти буны со стороны моря. Вследствие этого в купальный сезон здешние дома пользуются огромным спросом, и многие владельцы обычно сдают их на лето состоятельным господам из хорошего общества. В их число, бесспорно, входило и семейство Рандолфа Бантинга. Правда, оно не принадлежало к аристократии или хотя бы к тем, кого газеты могут, не получив за это дополнительного вознаграждения, назвать «людьми благородного происхождения». Никаких прав на родовой герб у них не было. Однако, как иногда замечала миссис Бантинг, они ни на что подобное и не претендовали, будучи (как и каждый в наше время) чужды снобизма. Они были всего лишь скромные Бантинги – что называется, «люди достойные», происходившие из многочисленного хэмгшшрского рода, излюбленным занятием которого было пивоварение, и независимо от того, смогли бы или нет газеты за соответствующую мзду доказать их «благородство», не может быть сомнении, что миссис Бантинг имела полное право называться «дамой», а мистер Бантинг и Фред изо всех сил старались держаться джентльменами, и все их поступки и помыслы отличались деликатностью и утонченностью. А еще в то время у них гостили две мисс Глендауэр, которым миссис Бантинг с тех пор, как умерла миссис Глендауэр, отчасти заменяла мать. Обе мисс Глендауэр приходились друг другу сводными сестрами и были, бесспорно, благородного происхождения, принадлежи к сельскому дворянскому роду, который лишь в последнем поколении снизошел до торгового сословия и сразу же, подобно Антею, восстал с новыми силами и новым богатством. Наследницей этого богатства стала старшая сестра Эделин, в жилах которой и текла кровь коммерсантов. Она в самом деле была очень богата, а кроме того, у нее были темные волосы, серые глаза и очень серьезные взгляды на жизнь. Когда ее отец умер, что случилось незадолго до смерти ее мачехи, она уже приближалась к самому концу поздней молодости: скоро ей должно было исполниться двадцать семь. Раннюю свою молодость она посвятила отцу, отличавшемуся крайней раздражительностью, что напоминало ей о юных годах Элизабет Баррет Броунинг.(Броунинг Элизабет Баррет (1806–1861) – пользовавшаяся в свое время большой известностью английская поэтесса). Но когда он переселился в тот мир, где, несомненно, получил больший простор для выражения своего нрава, – ибо что есть наша здешняя жизнь, как не школа обуздания характера? – она наконец вырвалась на свободу. Стало очевидно, что она всегда отличалась самостоятельностью мнений, весьма определенных и неглупых, и накопила немалый запас энергии и честолюбия. Развернувшись и созрев, она превратилась в явную и критически настроенную сторонницу социализма, расцветала на политических собраниях и теперь была помолвлена с блестящей и многообещающей, но несколько экстравагантной и романтической персоной – Гарри Чаттерисом, племянником графа, героем светских сплетен и вполне вероятным кандидатом от либералов на выборах в коптском округе Хайд. Во всяком случае, об этом поговаривали, и он постоянно был на виду, а мисс Глендауэр нравилось чувствовать, что она помогает ему, тоже постоянно будучи на виду, – главным образом по этой причине Бантинги и сняли на лето дом в Сандгейте. Время от времени Чаттерис приезжал к ним и оставался на день-другой, а иногда уезжал по своим делам; он был известен как весьма разносторонний, блестящий молодой политик высшего разряда – считалось, что, если принять во внимание все обстоятельства, округ Хайд, пригласив его, сделал очень удачный ход. А Фред Бантинг был помолвлен с другой мисс Глендауэр, сводной сестрой Эделин – не столь выдающейся, далеко не столь богатой, семнадцатилетней и, возможно, вообще более заурядной Мэйбл Глендауэр, которая уже давно, еще учась вместе с Эделин в школе, поняла, что не стоит и пытаться умничать, когда та поблизости. Бантинги никогда не купались «совместно», что в 1898 году все еще считалось на грани неприличия, однако мистер Рандолф Бантинг и его сын Фред, не таясь, пошли вместе со всеми на пляж вместо того, чтобы спрятаться подальше или отправиться на прогулку, как было принято в прежние времена. (И это несмотря на то, что в числе купальщиц была мисс Мэйбл Глендауэр, невеста Фреда). Маленькой процессией они прошествовали под вечнозелеными дубами сада, спустились по лестнице и вышли к морю. Впереди шла миссис Бантинг, озираясь сквозь очки по сторонам с таким видом, словно высматривала любителей подглядывать. Эделин Глендауэр, которая никогда не купалась, так как считала, что при этом выглядит недостаточно достойно, шла с ней в простом, но дорогом «романтическом» утреннем платье, к каким питают особую склонность социалистки. Под защитой этого авангарда следовали одна за другой три девушки в очаровательных парижских купальных костюмах и шапочках – хотя последних было совсем не видно под огромными капюшонами махровых халатов – и, разумеется, в чулках и туфлях, потому что они купались в чулках и туфлях. Дальше шли горничная миссис Бантинг, вторая горничная и та горничная, которую привезли с собой обе мисс Глендауэр, с полотенцами, а на некотором расстоянии от них – мужчины с веревками и всем прочим. (Миссис Бантинг всегда обвязывала дочерей веревкой, прежде чем дать им хотя бы ступить ногой в воду, и не отпускала ее, пока те снова не оказывались в безопасности на берегу. Правда, Мэйбл Глендауэр обвязываться веревкой отказывалась.) Там, где кончался сад и начинался пляж, мисс Глендауэр свернула в сторону, уселась на зеленой железной скамейке под вечнозеленым дубом и, открыв на нужной странице «Сэра Джорджа Тресседи» – книгу, которой она, как и следовало ожидать, в то время неумеренно восторгалась, – смотрела, как остальные направляются дальше. (Роман Хамфри Уорд (Мэри Огасты Арнодц, 1851–1920) – английской романистки, произведения которой отличались социально-дидактической направленностью). Яркой, оживленной, веселой, благополучной группой шли они по залитому солнцем пляжу, а за ними, все в зелено-фиолетовых разводах, мирное и спокойное, покрытое лишь изящной легкой рябью, лежало извечное гнездилище всевозможных сюрпризов – Море. Как только они достигли верхней границы прилива, где уже не считалось неприличным быть одетым всего лишь в купальный костюм, каждая из трех девушек вручила свой халат состоявшей при них прислуге, и все они, некоторое время со смехом порезвившись на берегу, пока миссис Бантинг внимательно смотрела, нет ли поблизости медуз, бросились в море. Однако спустя минуту-две Бетти, старшая мисс Бантинг, перестала плескаться и, остановившись, стала вглядываться в даль. Тут и все остальные стали вглядываться в даль – и увидели там, ярдах в тридцати, голову Морской Дамы, плывшей к берегу. Все, естественно, подумали, что это, вероятно, обитательница какого-нибудь из соседних домов. Они были несколько удивлены, что не заметили, как она входила в воду, но помимо этого не увидели в ее появлении решительно ничего странного. Как обычно в подобных случаях, они украдкой принялись внимательно ее разглядывать. Видно было, что плывет она очень красиво, что у нее прекрасное лицо и необыкновенно прекрасные руки; однако ее дивных золотистых волос они видеть не могли, потому что их скрывала модная купальная шапочка фригийского покроя, подобранная – как она впоследствии призналась моему троюродному брату – несколько ночей назад на пляже в Нормандии. Не видели они и ее очаровательных плеч, скрытых под красным купальным костюмом. Они уже начали чувствовать, что их любопытные взгляды вот-вот выйдут за пределы приличия, и Мэйбл, сделав вид, что снова плещется в воде, сказала Бетти: «На ней красный купальный костюм; хотела бы я посмотреть…» – как произошло нечто ужасное. Плывущая дама как-то странно зашлепала по воде, подняла руки над головой и – исчезла из вида! Это была как раз такая ситуация, когда все на мгновение в ужасе застывают на месте, один из тех случаев, о которых каждый читал и которые пытался себе вообразить, но которые мало кто видел своими глазами. Некоторое время все оставались неподвижными. Прошла одна, две, три секунды, потом в воздухе на мгновение мелькнула обнаженная рука и тут же снова исчезла. Мэйбл говорит, что совершенно оцепенела от ужаса и так ничего и не смогла предпринять. А обе мисс Бантинг, немного придя в себя, закричали: «О, она тонет!» – и поспешили к берегу, в чем им помогала миссис Бантинг, которая, нимало не растерявшись, начала изо всех сил тянуть за веревки, а потом повернулась к морю спиной и продолжала тянуть, хотя девушки уже давно были во многих ярдах от воды и повалились на землю у подножья берегового обрыва. Мисс Глендауэр увидела, что происходит нечто странное, спустилась по ступенькам, держа в одной руке «Сэра Джорджа Тресседи», а другой заслоняя глаза от солнца, и вскричала громко и решительно: «Ее нужно спасать!» Горничные, разумеется, в это время вопили от ужаса, как им и подобает, но оба мужчины, по-видимому, сразу принялись действовать, проявив большое присутствие духа. «Фред, соседскую лестницу!» – крикнул мистер Рандолф Бантинг, потому что у их соседа вместо удобных каменных ступенек на море выходила высокая стена с длинной деревянной приставной лестницей, и мистер Бантинг не раз замечал, что, если с кем-нибудь что-нибудь случится, она придется очень кстати. Видимо, не прошло и нескольких мгновений, как оба, скинув пиджаки, жилеты, воротнички, галстуки и туфли, уже тащили соседскую лестницу в воду. – Где она, пап? – спросил Фред. – Вон там! – ответил мистер Бантинг, и в подтверждение его слов в воздухе снова мелькнула рука и еще «что-то темное» – в свете всех последующих событий я склонен предположить, что это был ее хвост, случайно показавшийся на поверхности. Оба джентльмена не слишком хорошо плавают – больше того, насколько я мог выяснить, мистер Бантинг в тот момент от волнения вообще почти забыл, как это делается, – однако они мужественно шагали в воде, держа лестницу с обеих сторон и выставив ее вперед, и добрались до глубокого места, не посрамив британской нации и белой расы. Впрочем, в общем и целом я склонен считать исключительной удачей то, что им не пришлось спасать действительно тонущего человека. К тому времени, как я принялся за свои расспросы, какие бы то ни было споры и взаимные обиды, которые, возможно, имели место между ними, уже улеглись, и мне удалось выяснить, что в то время, как Фред Бантинг изо всех сил плыл, цепляясь сбоку за лестницу и тем самым заставляя ее медленно вращаться вокруг оси, мистер Бантинг уже проглотил ощутимое количество морской воды и без особой пользы, но с большой энергией дрыгал ногами, то и дело попадая Фреду в грудь. Согласно его собственным объяснениям, он делал это для того, «чтобы ноги, понимаете, опустились вниз. Это лестница, понимаете, виновата – они все время всплывали вверх». И тут совершенно неожиданно рядом с ними появилась Морская Дама Одной очаровательной рукой она поддержала мистера Бантинга за талию, а другой ухватилась за лестницу. Она ничуть не выглядела бледной, перепуганной или задыхающейся – так говорил мне Фред, когда я подверг его допросу с пристрастием, хотя в тот момент он находился в слишком возбужденном состоянии, чтобы замечать такие подробности. Больше того, она, улыбаясь, спокойно и непринужденно заговорила с ними. – Это судорога, – сказала она. – У меня судорога. Оба мужчины убеждены, что именно таковы были ее слова. Мистер Бантинг только собрался посоветовать ей держаться покрепче, и тогда все будет в порядке, как небольшая волна захлестнула ему рот, он захлебнулся и отчаянно закашлялся. – Мы вас вытащим, – так или примерно так сказал Фред, и они продолжали качаться на волнах, держась за лестницу, под жалостные звуки, издаваемые мистером Бантингом. Похоже, они находились в таком положении довольно долгое время. Фред говорит, что Морская Дама казалась спокойной, но немного озадаченной и как будто измеряла взглядом расстояние до берега. – Вы действительно хотите меня спасти? – спросила она его. Но он как раз пытался сообразить, что им следует предпринять, пока отец не утонул совсем, и ответил: – А мы уже вас спасаем. – Вы доставите меня на берег? Видя, что она нимало не взволнована, он решил разъяснить ей свой план действий. – Никак не поймаю… конец лестницы… буду грести ногами… до мелкого места каких-нибудь несколько ярдов… если бы мы только смогли… – Минутку… сейчас отдышусь… воды наглотался… – с трудом выговорил мистер Бантинг и снова зашелся в кашле. В этот момент Фред решил, что произошло чудо. Он почувствовал, как вода забурлила, словно от пароходного винта, и едва успел вовремя вцепиться в Морскую Даму и лестницу – ему показалось, что еще немного, и его непременно унесет далеко в Ла-Манш. Его отец с выражением крайнего изумления на лице вдруг исчез из вида, но тут же снова появился – во всяком случае, всплыли его спина и ноги – рядом с ним, держась за лестницу не на жизнь, а на смерть. И тут оказалось, что они находятся на дюжину ярдов ближе к берегу, чем прежде, глубина здесь не больше пяти футов, и Фред достал ногами дно. Как только Фред ощутил под ногами землю, удивление и растерянность немедленно сменились у него приливом героизма. Он протолкнул лестницу с Морской Дамой вперед, потом отпустил лестницу и, бросив своего родителя, еще не пришедшего в себя, крепко обхватил Даму и вынес ее из воды. «Спасена!» – вскричали молодые дамы; «Спасена!» – вопили горничные; «Ура, спасена!» – эхом отозвалось вдали. Все кричали «Спасена!», за исключением миссис Бантинг, которой, как она утверждает, показалось, что у мистера Бантинга случился сердечный приступ, и самого мистера Бантинга, который, видимо, решил, что все законы природы, по воле Провидения позволяющие нам держаться на поверхности воды, внезапно утратили силу и что в таком случае лучше всего как можно сильнее брыкаться и барахтаться до самого последнего мгновения. Однако секунд через десять его голова вновь оказалась над водой, а ноги уперлись в дно, и он, оглашая воздух разнообразными звуками, похожими то на сопение кита или моржа, то на конское ржание, то на вопли разъяренного кота, то на визг пилы, принялся протирать глаза, после чего миссис Бантинг, хотя время от времени и считала себя обязанной оборачиваться и укоризненным тоном произносить «Рэ-эндолф!», смогла все свое внимание уделить прелестной ноше, льнувшей к ее сыну. Любопытно, что Морская Дама уже по меньшей мере минуту находилась вне водной стихии, но никто еще не заметил, что она чем-то отличается от… от других дам. Я полагаю, что все толпились слишком близко к ней и любовались ее прекрасным лицом, а может быть, им казалось, что на ней какой-то смелый новомодный костюм для верховой езды темного цвета или что-нибудь в этом роде, – во всяком случае, никто ничего не заметил, хотя все было у них перед глазами и ясно как день. Вероятнее всего, это приняли за костюм. И все стояли вокруг, полагая, что Фред спас очаровательную и, бесспорно, светскую даму, которая отправилась купаться из какого-нибудь близлежащего дома, и ломали голову над тем, почему до сих пор никто на пляже не предъявляет на нее свои права. А она льнула к Фреду, и Фред, как впоследствии заметила в разговоре с ним мисс Мэйбл Глендауэр, тоже льнул к ней. – У меня была судорога, – сказала Морская Дама, прижимаясь щекой к щеке Фреда и косясь на миссис Бантинг. – Я убеждена, что это была судорога. Она еще не прошла. – Я не вижу никого, кто бы… – начала миссис Бантинг. – Прошу вас, отнесите меня в дом, – сказала Морская Дама, прикрыв глаза, как будто ей стало дурно, хотя щека ее оставалась по-прежнему румяной и теплой. – Отнесите меня в дом. – Куда? – спросил запыхавшийся Фред. – В дом, – прошептала она. – В какой дом? Миссис Бантинг придвинулась поближе. – В ваш дом. – Морская Дама окончательно закрыла глаза и больше ни в какие разговоры не вступала. – Она… Но я не понимаю… – произнесла миссис Бантинг, обращаясь ко всем присутствующим. И тут они увидели Его. Первой увидела его Нетти, младшая мисс Бантинг. По ее словам, она показала на него пальцем прежде, чем обрела дар речи. И тогда его увидели все! Последней его увидела, насколько я понимаю, мисс Глендауэр. Во всяком случае, это было бы вполне в ее духе. – Мама! – сказала Нетти, выразив всеобщий ужас. – Мама, у нее хвост! Все трое горничных и Мэйбл Глендауэр одна за другой вскричали: – Смотрите! Хвост! – Ну, знаете ли… – произнесла миссис Бантинг, после чего язык отказался ей служить. – О! – произнесла мисс Глендауэр, схватившись за сердце. И тут одна из горничных нашла нужное слово. – Это русалка! – взвизгнула она, и все в один голос воскликнули: – Это русалка! Все, кроме самой русалки, которая в притворном обмороке недвижно покоилась отчасти на плече Фреда и целиком в его объятьях. II Так выглядела эта немая сцена, насколько мне удалось восстановить ее из разрозненных обрывков. Попробуйте представить себе маленькую кучку людей на пляже и немного в стороне – мистера Бантинга, который выходит из воды, очень мокрый, не веря своим глазам и чувствуя себя наполовину утопленником. И соседскую лестницу, которая тихо уплывает в открытое море. Это, безусловно, была одна из тех ситуаций, что не могут остаться незамеченными. И она действительно не осталась незамеченной. Дело происходило чуть ниже границы высокой воды, ярдах в тридцати от дома. Как говорила моему троюродному брату Мелвилу миссис Бантинг, решительно никто не знал, что делать, а ведь все они в избытке отличались нашим национальным свойством – боязнью быть застигнутым в замешательстве. Только русалку, видимо, вполне устраивала роль прелестной загадки – она по-прежнему прижималась к Фреду, словно создана была лишь для того, чтобы мужчины носили ее на руках. Кажется, именно в этот момент на сцену в полном составе высыпало весьма многочисленное семейство, снимавшее один из домов, – они смотрели во все глаза и оживленно жестикулировали. Это были люди как раз того сорта, с каким Бантинги не желали иметь дела, – может быть, даже из торгового сословия. Вскоре один из мужчин – особенно вульгарный тип, излюбленным занятием которого была стрельба по чайкам, – начал спускать на пляж лестницу, словно собирался вмешаться со своими непрошеными советами. Кроме того, миссис Бантинг заметила черные зрачки бинокля в руках еще более ужасного типа из дома, стоявшего дальше к западу. А ко всему прочему, вдруг появился некий известный писатель, занимавший соседний дом – раздражительный брюнет с круглой головой и в очках, – и принялся с высоты неприступной стены кричать какие-то глупости про свою лестницу. Заниматься его дурацкой лестницей никто, естественно, и не собирался, что вызвало у него совершенно непонятное недовольство. Судя по тону и жестам, он выкрикивал всякие грубые слова и, казалось, намеревался вот-вот спрыгнуть на пляж и подойти. И тут, в довершение всего, из-за западной буны показались Презренные Туристы! Сначала над букой появились их головы, потом стали слышны голоса. А потом они принялись с радостными криками карабкаться на буку. – Бесподобно! Бесподобно! – перекликались, взбираясь наверх, Презренные Туристы (в тот год «бесподобно» было самым модным словечком). – И еще: – Ого-го, держитесь! – И потом, уже ближе к делу: – Эй, что там такое стряслось? – Бесподобно! Бесподобно! – неслись снизу голоса еще невидимых Презренных Туристов: группа, очевидно, была многочисленная. – Что-нибудь неладно? – крикнул наугад один из Презренных Туристов. – Боже мой! – сказала миссис Бантинг, обращаясь к Мэйбл. – Что нам делать? И когда она излагала события моему троюродному брату Мелвилу, это неизменно звучало как подлинный гвоздь всего рассказа: «Боже МОЙ! Что нам ДЕЛАТЬ?» Я думаю, что в отчаянии она даже взглянула в сторону моря. Но разумеется, если теперь бросить русалку обратно в воду, потом придется – о ужас! – как-то все объяснять… Очевидно, оставалось только одно. Миссис Бантинг так и сказала: – Остается только одно – внести ее в дом. И ее внесли в дом!.. Не так уж трудно вообразить себе эту маленькую процессию. Впереди – Фред, мокрый и ошеломленный, но все еще крепко прижимающий к себе русалку, чувствующий, что она тоже прижимается к нему, и притом слишком запыхавшийся, чтобы вымолвить хоть слово. На руках у него – Морская Дама. Насколько я понимаю, у нее была прелестная фигура – до самого того места, где начинался этот ужасный хвост (с плавником на конце, который, как доверительным шепотом сообщила миссис Бантинг моему троюродному брату, был повернут вертикально и имел заостренные концы, точь-в-точь как у макрели). Наверное, хвост болтался внизу, и с него на дорожку капала вода. Одета была русалка в очень изящное и очень длинное платье из какой-то красной ткани, отделанное белым кружевом, и еще, как сказала мне Мэйбл, на ней было болеро, хотя его вряд ли можно было видеть, когда они шли через сад. А ее пышные золотистые волосы скрывала фригийская шапочка, оставляя на виду лишь белый, гладкий низкий лоб над глазами цвета морской волны. Судя по тому, что последовало в дальнейшем, я полагаю, что в тот момент русалка с большим интересом и вниманием разглядывала веранду и окна дома. За этой неуверенно шагающей парой, видимо, шла миссис Бантинг. За ней – мистер Бантинг. К тому времени он, вероятно, был еще весьма мокр и пал духом – исходя из кое-каких моих последующих наблюдений, могу себе представить, как он торопливо следовал за супругой, повторяя: «Ну конечно же, дорогая моя, откуда я мог знать?» Дальше – встревоженная, но обуреваемая любопытством кучка девушек, закутанных в махровые халаты, и горничные, которые несли веревки и все прочее, а заодно, словно не замечая этого, как им и подобало, – большую часть одежды мистера Бантинга и Фреда. Еще дальше – мисс Глендауэр, на сей раз, в виде исключения, ничего из себя не изображающая, с «Сэром Джорджем Тресседи» в руках, до крайности озадаченная и обеспокоенная. А вдогонку за ними неслось: «Бесподобно! Бесподобно!» – ив самом конце сада виднелись шляпа и изумленно поднятые брови одного из Презренных Туристов, который все еще желал знать: «Что там такое стряслось?» Так или, во всяком случае, примерно так, под аккомпанемент нелепых криков о какой-то лестнице, весьма отчетливо доносившихся из-за стены соседнего сада («Снобы расфуфыренные, забрали мою такую-сякую лестницу!..»), внесли они в дом Морскую Даму (которая безмятежно покоилась на руках у Фреда, по-видимому не отдавая себе никакого отчета в происходящем) и уложили ее на кушетку в комнате миссис Бантинг. И как раз в тот момент, когда мисс Глендауэр высказала мнение, что самое лучшее – послать за доктором, Морская Дама с очаровательной непосредственностью издала глубокий вздох и пришла в себя. Глава II Некоторые первые впечатления I Вот как, насколько я пытался показать со всем возможным правдоподобием, вышла на сушу фолкстонская русалка. Не может быть ни малейшего сомнения, что с ее стороны это было намеренным и обдуманным вторжением. Никакой судороги у нее не было, никакой судороги у нее и быть не могло, а что до опасности утонуть, то такая опасность ни на мгновение никому не грозила, кроме мистера Бантинга, чью драгоценную жизнь русалка чуть было не принесла в жертву в самом начале своего приключения. Следующим же ее шагом был состоявшийся по ее настоянию разговор с миссис Бантинг, во время которого она, воспользовавшись своим юным и цветущим видом, заручилась поддержкой, симпатией и помощью этой добросердечной дамы (которая в действительности была всего лишь невинным младенцем и желторотым птенцом рядом с этим существом, появившимся на свет в незапамятные времена) в своем невиданном набеге на Человечество. То, как она обвела вокруг пальца миссис Бантинг, могло бы показаться невероятным, если бы мы не знали, что при всех недостатках своего воспитания Морская Дама была весьма начитанна. Она призналась в этом в ходе нескольких последующих бесед с моим троюродным братом Мелвилом. Между ними некоторое время существовала – как Мелвил всегда считал нужным это называть – дружеская близость, и мой троюродный брат, человек весьма любознательный, узнал множество интереснейших подробностей о жизни «там» или «там, внизу» – Морская Дама пользовалась обоими этими выражениями. На первых порах Морская Дама крайне сдержанно встретила его мягкие, но настойчивые расспросы; однако позже она, насколько я понимаю, время от времени с радостью давала волю откровенности. «Ясно, – пишет мой троюродный брат в одной из своих записей, – что прежние представления о подводной жизни как о постоянных хороводах среди коралловых зарослей, перемежающихся расчесыванием волос при лунном свете на прибрежных скалах, нуждаются в весьма серьезном пересмотре». Если говорить о литературе, например, то они имеют в своем распоряжении все то же, что и мы, и вдобавок располагают неограниченным досугом для чтения. Последнее обстоятельство – неограниченный досуг – Мелвил настойчиво подчеркивает и заметно ему завидует. Образ русалки, которая раскачивается в гамаке из водорослей, держа в одной руке книжку из тех, что священники называют «модными романами», а в другой – фосфоресцирующую рыбу в шестнадцать свечей, может несколько противоречить нашим представлениям о жизни в морских глубинах, однако он, безусловно, куда более соответствует ее рассказам. Нет такого места, куда не проникал бы Прогресс, и даже среди бессмертных заметны веяния Современности. Даже на Олимпе, должно быть, существует Партия Прогресса, и какой-нибудь новый Фаэтон ратует за то, чтобы заменить отцовских коней неким солнечным двигателем собственного изобретения. Когда я высказал это Мелвилу, он, уставившись в огонь камина в моем кабинете, произнес: «Ужасно! Ужасно!» Бедный Мелвил… Она много рассказывала ему о том, что читают в глубинах моря. Разумеется, книг «там, внизу» не печатают, да и новинки, на которых еще не успела высохнуть типографская краска, туда не попадают, потому что краску тут же смоет вода, – так она объясняла. Однако почти вся сухопутная литература, по словам Мелвила, тем или иным путем до них доходит. «Мы в курсе», – говорила она В сущности, это обширный круг читательской публики, и в последнее время там настойчиво стараются расширять свою огромную подводную библиотеку, вечно носимую течениями. Источники ее пополнения разнообразны и иногда несколько причудливы. Много книг находят в затонувших судах. «Неужели?» – переспросил Мелвил. «Да, в среднем по одной книге на каждое», – подтвердила Морская Дама. Романы и журналы постоянно роняют с пассажирских судов, их уносит в море ветер, а иногда хотя это оказываются, как правило, не самые ценные приобретения – намеренно швыряют за борт. Случается, что выбрасывают после прочтения и незаурядные книги. (Мелвил сам читатель разборчивый и раздражительный, и это, несомненно, было ему хорошо понятно.) Кроме того, время от времени с курортных пляжей уносит в море литературу более легкого сорта. А как только утихает шум вокруг наших великих Популярных Романистов, уверяет Мелвил, библиотеки избавляются от лишних экземпляров их последних произведений, от которых отказываются больницы и тюрьмы, оставляя книги на берегу в пределах досягаемости прилива. – Многие этого не знают, – заметил я. – Они-то знают, – сказал Мелвил. Пляжи приносят им и иную добычу. Молодые пары, которые, как выразилась Морская Дама, «сначала посидят, а потом начинают налезать друг на друга», довольно часто оставляют после себя, уходя, прекрасные произведения новейшей литературы. Особо ценное собрание книг на английском языке, оказывается, есть в глубинах Ла-Манша: там собрана почти полная «Библиотека Таухница» (собрание перепечаток произведений английских и американских авторов в несколько тысяч томов, выпускавшееся начиная с 1841 г, германской издательской фирмой «Таухниц» в Лейпциге), томики которой выбрасывают за борт в последний момент чересчур совестливые или робкие путешественники, возвращающиеся с континента. Некоторое время такой же источник американских перепечаток существовал на западном побережье, в устье Мерси, но в последние годы он стал иссякать. А благодаря деятельности Морской миссии для Просвещения Рыбаков в воду вот уже несколько лет дождем сыплются брошюры, воспитывающие у обитателей обширных банок Северного моря особенно возвышенный образ мыслей. Все это Морская Дама излагала с большим знанием дела. Если принять во внимание условия накопления этой подводной библиотеки, неудивительно, что беллетристика занимает в ней столь же преобладающее место, как и на прилавках книжного магазина «Мъюди». Однако различные иллюстрированные журналы, особенно модные, как выяснил мой троюродный брат, ценятся еще выше, чем романы, разыскиваются с куда большим рвением и читаются жадно и с завистью. На этом месте ему внезапно пришла в голову догадка – не здесь ли лежит одна из причин, побудивших эту предприимчивую даму посетить сушу? Высказав что-то в этом роде, он услышал в ответ: – Да мы бы давно уже начали наряжаться, – сказала она, и в голосе ее прозвучала легкая усмешка. – Мы ведь тоже женщины, мистер Мелвил. – Только… Я уже объясняла это миссис Бантинг – нельзя забывать, в каких условиях мы живем. Как можно надеяться выглядеть элегантно, если находишься под водой? Ну, представьте себе хотя бы кружева! – Они промокнут, – сказал мой троюродный брат. – Вымокнут насквозь! – подтвердила Морская Дама. – И будут безнадежно испорчены, – согласился Мелвил. – А прическа? – грустно продолжала Морская Дама. – Разумеется, – сказал Мелвил. – Да там же и волосы не высушить! – Вот именно, – подтвердила она. И тут перед моим троюродным братом Мелвилом в совершенно новом свете предстала одна старая тема. – Так вот почему… в прежние времена… – Ну, конечно! – воскликнула она. – Конечно! Когда повсюду еще не было такого множества Туристов, и моряков, и всякой неотесанной публики, можно было выплыть наружу, сесть и расчесывать их на солнце. И после этого действительно можно было их уложить. Но теперь… Она с досадой махнула рукой и грустно взглянула на Мелвила, прикусив губу. Мой троюродный брат почти автоматически произнес сочувственным тоном: – Этот ужасный дух времени… Однако, хотя, по-видимому, беллетристика и модные журналы оказывают, к сожалению, преобладающее влияние на воспитание подводных вкусов, не следует думать, будто на дно морское никогда не попадает литература более серьезного содержания. Например, совсем недавно, рассказывала Морская Дама, один капитан парусника, совсем свихнувшись от навязчивой рекламы в «Тайме» и «Дейли мейл», приобрел не только подержанный экземпляр выпущенного «Тайме» переиздания «Британской энциклопедии», но и ту бездарную мешанину литературных обрезков, ту всеобъемлющую литературную колбасу, которую туго набил (и утоптал ногами) ее составитель и редактор доктор Ричард Гарнет. (Гарнет Ричард (1835–1906) – английский писатель, поэт, литературовед и историк литературы, главный библиограф, а впоследствии главный хранитель Британского музея). Давно известно, что даже величайшие умы прошлого отличались чрезвычайным многословием и запутанностью своих рассуждений. Доктор Гарнет, как принято считать, ухватил самую их суть и представил ее в столь кратком виде, что теперь чуть ли не всякий деловой человек имеет возможность усвоить самое главное в литературе, практически не отвлекаясь от более серьезных занятий. Тот несчастный одураченный моряк, видимо, взял на борт своего судна все это собрание с очевидным намерением сойти на берег в Сиднее мудрейшим человеком на свете – затея, которая могла прийти в голову разве что индусу. Результат можно было предвидеть. Посреди ночи эта книжная махина сдвинулась с места, вся наука середины XIX века и вся литература всех времен и народов в опасно концентрированном виде навалились своим объединенным весом на один борт его суденышка, и оно мгновенно перевернулось… Морская Дама говорила, что судно погружалось в пучину так, словно было нагружено свинцом, а команда и другое движимое имущество прибыли вслед за ним лишь к концу дня. Первым, по словам Морской Дамы, появился капитан, и любопытно, что он – возможно, из-за того, что уже успел заглянуть в свое приобретение, – погружался головой вниз, а не как обычно, ногами вперед и растопырив конечности… Впрочем, подобные редкие подарки судьбы вряд ли способны перевесить тот ливень легкого чтива, который постоянно обрушивается на дно. Романы и газеты – вот что читает весь мир, даже подводный. Как свидетельствуют последующие события, по-видимому, именно из наиболее популярных модных романов и из газет должна была Морская Дама почерпнуть свои представления о жизни людей и мысль посетить их. И если иногда она, видимо, недооценивала наиболее благородные побуждения человеческого духа, если временами проявляла склонность относиться к Эделин Глендауэр и к многим наиболее серьезным вещам с некоторым скептическим легкомыслием, если в конце концов, бесспорно, подчинила рассудок и надлежащие чувства своей неистовой страсти, то будет справедливо отнести ее заблуждения на счет их подлинной причины… II У моего троюродного брата Мелвила, как я уже говорил, понемногу складывалось некоторое, крайне туманное представление о подводном мире. Правда, не беру на себя смелость судить о том, насколько это его представление соответствует истине. Из его рассказов вырисовывается в высшей степени странный мир – зеленая, пронизанная светом текучая среда, где парят эти существа, освещаемые огромными сверкающими чудищами, которые проплывают мимо, и раскачивающимися зарослями, которые излучают свет, подобно небесным туманностям, а в чаще их мелькают крохотные рыбки, похожие на запутавшиеся в сетях звездочки. Это мир, где не сидят, не стоят, не приходят и не уходят, а лишь парят, как мы парим и плаваем по воздуху во сне. А их образ жизни? «Боже мой, – говорил Мелвил, – это что-то похожее на росписи на потолках!..» Я даже не уверен, что именно в море следует искать тот мир, откуда пришла Морская Дама. «А как же эти пропитанные водой книги и утонувшие газеты?» – спросите вы. Но внешность часто бывает обманчива, и не надо забывать, что все это она рассказала ему лишь однажды, и притом посмеиваясь. Временами, говорит он, она могла выглядеть столь же реальной, как и мы с вами, а временами ее окутывала глубокая тайна Иногда ему казалось, что ее можно ранить или убить, как всякого человека – перочинным ножом, например, – а иногда представлялось, что, даже если исчезнет вся материальная вселенная, она будет улыбаться по-прежнему. Но о таинственной стороне этой дамы нам еще предстоит поговорить позже. Существуют такие безбрежные моря, которые еще не рассекал ни один киль, и такие бездонные глубины, которые никогда не измерит брошенный человеком лот. В конечном счете я должен признать, что ничего не знаю, ничего не могу утверждать с уверенностью. Я могу лишь сослаться на Мелвила и на тот жалкий набор фактов, которым располагаю. Первое время все, кто имел дело с Морской Дамой, видели в ней на удивление мало необычного. Она была ощутимо вещественной, материальной – просто дамой, вышедшей из моря. В нашем современном мире самые поразительные веши в высшей степени банальны, мы воспитаны так, что всегда сохраняем невозмутимость и ничему не удивляемся, и почему мы должны видеть что-то необыкновенное в материализовавшейся русалке, когда Дьюары превращают в твердые тела всевозможные неощутимые субстанции, а вокруг нас все пронизывают лучи Маркони? Бантингам она представлялась столь же прозаичной, ее побуждения – столь же недвусмысленными и благоразумными, а чувства – столь же прочными и основательными, как и все остальное в мире, где живут Бантинги. Такой она была для них с самого начала, такой остается в их памяти и по сей день. III О том, что говорила Морская Дама миссис Бантинг в то памятное утро, когда лежала, совсем мокрая и все еще довольно-таки непонятная, на кушетке в будуаре миссис Бантинг, я тоже могу рассказать более или менее подробно, потому что миссис Бантинг несколько раз пересказывала этот разговор, разыгрывая в лицах особенно драматичные его эпизоды, моему троюродному брату Мелвилу во время долгих задушевных бесед, которые в те счастливые дни оба они – и особенно миссис Бантинг – так любили вести. Судя по всему, Морская Дама с самых первых слов поставила перед собой цель завоевать великодушное и заботливое сердце миссис Бантинг. Она села на кушетке, скромно прикрыла ее чехлом свой физический недостаток и, иногда опуская глаза, а иногда открыто и доверчиво глядя в лицо миссис Бантинг, заговорила негромко, отчетливо и безукоризненно правильно, так что сразу было видно, что она не какая-нибудь простая русалка, а благовоспитанная Морская Дама. По словам миссис Бантинг, она «открылась ей» и отдалась в ее руки «искренне и от всей души». «Миссис Бантинг, – рассказывала миссис Бантинг моему троюродному брату Мелвилу, изображая Морскую Даму, – прошу вас, позвольте мне принести извинения за свое непрошеное посещение, потому что я прекрасно понимаю, что никак иначе это назвать нельзя. Но дело в том, что я была, можно сказать, вынуждена так поступить, и, если только вы, миссис Бантинг, выслушаете мой рассказ, я думаю, вы согласитесь, что у меня есть если не полное – ибо я понимаю, насколько строги ваши взгляды, – то хотя бы частичное оправдание тому, что я сделала, – тому, как я, должна признаться, ввела вас в заблуждение, миссис Бантинг. Да, миссис Бантинг, ввела в заблуждение, потому что у меня не было никакой судороги… Но ведь, миссис Бантинг, – и тут миссис Бантинг делала долгую выразительную паузу, – у меня не было и матери!» – И тут она, бедное дитя, – продолжала миссис Бантинг, рассказывая эту историю моему троюродному брату Мелвилу, – разразилась слезами и созналась, что появилась на свет в незапамятные времена каким-то ужасным сверхъестественным способом в каком-то кошмарном месте неподалеку от Кипра и что у нее не больше прав носить какую бы то ни было фамилию, чем… Ну, в общем, вы понимаете, – говорила миссис Бантинг с характерным жестом, каким она всегда предупреждала и отбрасывала в сторону любые неделикатные мысли, на которые могли бы навести ее слова. – И все это с таким приятным выговором, так благовоспитанно! – Ну, разумеется, – заметил мой троюродный брат Мелвил. – Есть определенный класс людей, которых можно извинить за… Нужно принимать во внимание… – Вот именно, – подхватила миссис Бантинг. – И она, видите ли, намеренно остановилась на мне, потому что всегда хотела обратиться именно к такому человеку. То, что она попала к нам, не было случайностью, это был сознательный выбор. Она говорила, что долгое время день за днем плавала у берега, присматриваясь к людям, и сказала, что как только увидела мое лицо, когда я смотрела, как купаются мои девочки… – Вы же знаете, у девушек это бывает, – говорила миссис Бантинг с многозначительной улыбкой и увлажнившимися от полноты чувств добрыми глазами. – Я ей с самого начала ужасно понравилась… – Ну, в это я, во всяком случае, могу поверить, – с притворной искренностью вставил мой троюродный брат Мелвил. Я знаю, что именно таковы были его слова, хотя он неизменно о них умалчивает, пересказывая мне свою историю. Однако он забывает, что я время от времени удостаивался чести быть третьим участником этих долгих задушевных бесед. – Знаете, это совершенно невероятно и в точности так, как в той германской легенде, – говорила миссис Бантинг. – Про ум… как ее там? – Ундину? – Да-да, вот именно. И эти несчастные существа, по-видимому, действительно бессмертны, мистер Мелвил, – по крайней мере, в определенных пределах; они рождены стихией и снова возвращаются в стихию. И в точности как в той легенде – ведь в них всегда что-нибудь не так – у этих существ нет души! Совсем никакой души! Совсем ничего! И бедное дитя это чувствует. Она это ужасно переживает. Но знаете ли, мистер Мелвил, чтобы обрести душу, им нужно отправиться жить в мир людей. По крайней мере, там, внизу, они так считают. За этим она и отправилась в Фолкстон. Чтобы обрести душу. Конечно, это ее главная цель, мистер Мелвил, но у нее нет никакого фанатизма, никаких этих глупостей. Все как у нас. Разумеется, мы, люди, глубоко чувствующие… – Ну, разумеется, – вставил мой троюродный брат Мелвил, и я знаю, что на его лице на мгновение появилось выражение глубокой серьезности, он потупился и понизил голос. Мой троюродный брат в общем довольно высоко ценит свою душу. – И она считает, что если уж выходить на сушу, – продолжала миссис Бантинг, – то просто необходимо выйти на сушу пристойным образом и к приличным людям. Ее чувства вполне можно понять. Но представьте только, какие трудности стояли на ее пути! Оказаться всего лишь предметом всеобщего любопытства, темой для глупых газетных заметок, быть выставленной на обозрение… – Ничего подобного она не хочет, – сказала миссис Бантинг, сделав выразительный жест обеими руками. – А чего она хочет? – спросил мой троюродный брат Мелвил. – Она хочет, чтобы к ней относились в точности как к человеку. Она хочет быть человеком, как вы или я. И она просит разрешения пожить с нами, стать членом нашей семьи, чтобы узнать, как мы живем, чтобы научиться жить. Она попросила меня посоветовать ей, какие действительно достойные книги следует прочитать, и где ей раздобыть портного, и как ей найти священника, чьи проповеди она могла бы слушать, и кто мог бы действительно войти в ее положение, и все такое. Она хочет, чтобы я руководила ею во всем этом. Она хочет целиком вверить себя моему попечению. И она так достойно и мило это высказала. – Хм, – произнес мой троюродный брат Мелвил. – Вы бы ее только слышали! – воскликнула миссис Бантинг. – Практически она вам теперь как еще одна дочь, – задумчиво сказал он. – Да, – подтвердила миссис Бантинг. – Но даже это меня не испугало. Она так и дала мне понять. – И все же… А средства у нее есть? – спросил он неожиданно. – И немалые. Она сказала мне, что есть сундучок… Она сказала, что он привязан у дальнего конца буны, и дорогой Рандолф не спускал глаз с этого места на протяжении всего обеда, а потом, когда уже можно было добраться до него вброд и дотянуться до конца веревки, которой он был привязан, они с Фредом вытащили его и помогли Фитчу и кучеру принести наверх. Это такой необычный сундучок, не совсем подходящий для дамы, – добротный, разумеется, но деревянный, на крышке у него нарисован корабль и грубо вырезано ножом: «Том Уайлдерз». Но она говорит, что кожа там, внизу, просто не выдерживает, и приходится довольствоваться тем, что есть, а главное – он доверху полон золотых монет и прочего в этом роде… Да, и золота, и бриллиантов, мистер Мелвил. Вы знаете, Рандолф кое-что понимает… Да, и вот он говорит, что этот сундучок… ох, я просто не могу сказать, сколько он стоит! И все золотые вещи с таким чуть красноватым оттенком… Во всяком случае, она не только мила и красива, но и богата. И знаете, мистер Мелвил, в общем… Ну, я намерена помогать ей, насколько могу. Практически она будет у нас платным гостем. Вы знаете – да мы этого особенно и не скрываем, – что Эделин… Ну да, и она будет жить так же. И я буду выводить ее в свет, и представлять разным людям, и так далее. Это будет ей большая помощь. И для всех, кроме лишь немногих близких друзей, она должна быть просто человеком, который, к несчастью, стал инвалидом – на время. Мы собираемся нанять порядочную, достойную доверия женщину – знаете, такую, которая ничему не удивляется, они несколько дороги, но и в наши дни такую можно отыскать, – которая станет ее горничной и будет шить ей платья – во всяком случае, юбки. Мы будем одевать ее в длинные юбки, а на Это станем, знаете, что-нибудь накидывать… – На что? – Ну вы же знаете – на хвост. «Ах, вот что!» – ответил мой троюродный брат Мелвил движением головы и бровей. Однако это обстоятельство к тому моменту было ему еще не совсем ясно, и у него на мгновение захватило дух. Надо же – хвост! От множества разнообразных предположений, оказавшихся неверными, тут же пришлось отказаться. У него почему-то появилось такое чувство, что не следует слишком настойчиво развивать эту тему. Однако они с миссис Бантинг были все-таки старые друзья. – И у нее в самом деле есть… хвост? – спросил он. – Как у крупной макрели, – ответила миссис Бантинг, и дальше он расспрашивать не стал. – В высшей степени необычная ситуация, – сказал он. – Но что еще я могла сделать? – спросила миссис Бантинг. – Конечно, все это – потрясающий эксперимент, – сказал мой троюродный брат Мел-вил и помимо своей воли повторил: – Хвост? Перед глазами у него, совершенно исключая нормальный ход мыслей, явственно возник четко очерченный, глянцевитый, маслянисто-черный с зеленовато-лилово-серебристым оттенком рыбий хвост. – Ну, знаете ли! – произнес мой троюродный брат Мелвил, вложив в свои слова все возмущение, на какое только способен благоразумный девятнадцатый век. – Хвост! – Я его погладила, – сказала миссис Бантинг. IV Некоторые дополнительные подробности той первой беседы Морской Дамы с миссис Бантинг я узнал позже с ее собственных слов. Морская Дама допустила тогда одну странную ошибку. – Четверо ваших очаровательных дочерей, – сказала она, – и двое ваших сыновей… – Что вы, моя милая! – воскликнула миссис Бантинг: к этому времени они уже были на короткой ноге. – У меня только две дочери и один сын! – Тот молодой человек, кто нес… кто спас меня? – Да. А две другие девушки – наши друзья, знаете ли, гости, которые у меня живут. На суше принято принимать гостей… – Я знаю. Значит, я ошиблась? – О, да. – А другой молодой человек? – Вы не о мистере Бантинге? – Кто это – мистер Бантинг? – Другой джентльмен, который… – Нет! – Но больше никого… – А утром, несколько дней назад? – Может быть, это был мистер Мелвил?.. А, знаю! Вы о мистере Чаттерисе! Припоминаю, он приезжал как-то утром. Высокий молодой человек со светлыми, пожалуй, немного волнистыми волосами, да? И с таким глубокомысленным выражением лица. Он был во всем белом и сидел на пляже. – Кажется, да, – сказала Морская Дама. – Нет, он не мой сын. Это… это наш друг. Он помолвлен с Эделин, со старшей мисс Глендауэр. У нас он останавливался на день-два. Должно быть, приедет снова на обратном пути из Парижа. Боже мой! Подумать, что у меня может быть такой сын! Морская Дама ответила не сразу. – Какая глупая ошибка с моей стороны, – произнесла она медленно, а потом добавила уже с большей живостью: – Ну конечно, если подумать, он не так молод, чтобы быть вашим сыном! – Ведь ему уже тридцать два! – подтвердила с улыбкой миссис Бантинг. – Никогда бы не подумала. – Ну, я бы так не сказала. – Впрочем, ведь я, знаете ли, видела его только издали, – сказала Морская Дама и тут же переспросила: – Так, значит, он помолвлен с мисс Глендауэр? – А мисс Глендауэр… – Это та молодая дама в фиолетовом платье, которая… – Которая шла с книгой? – Да, – подтвердила миссис Бантинг, – та самая. Они помолвлены уже три месяца. – Боже мой! – сказала Морская Дама. – А она мне показалась… И он очень в нее влюблен? – Конечно, – ответила миссис Бантинг. – Очень-очень? – О, конечно. Иначе, он бы не… – Ну да, конечно, – задумчиво произнесла Морская Дама. – И они во всех отношениях так подходят друг другу. Эделин имеет все возможности помочь ему… И миссис Бантинг, вероятно, кратко, но точно обрисовала положение мистера Чаттериса (не умолчав и о том, что у него дядя граф, да и зачем бы ей было об этом умалчивать?) и великолепные перспективы его брачного союза с внушительным, хотя и плебейским, состоянием мисс Глендауэр. Морская Дама внимательно ее слушала. – Он молод, талантлив, он может стать кем угодно – кем угодно. А она так серьезна, так умна – вечно что-нибудь читает. Даже Синие Книги – правительственные Синие Книги, где одни скучные таблицы, как в железнодорожном расписании. И про положение бедных и про всякие такие вещи. О положении бедных она знает больше, чем любой из моих знакомых: сколько они зарабатывают, и что едят, и по сколько человек живут в одной комнате. Такая теснота, знаете ли, – просто ужас. Она как раз такая помощница, какая ему нужна. Так полна достоинства – так умеет принимать политиков из всяких партий и вообще влиять на людей, так серьезна! И еще она, знаете ли, умеет разговаривать с рабочими, интересуется Профсоюзами и разными совершенно невероятными вещами! Я всегда думаю, что это воплощенная Марчелла. (Героиня одноименного романа Хамфри Уорд). И добрая миссис Бантинг пустилась в подробный, но не слишком вразумительный рассказ о некоем случае, наглядно иллюстрирующем удивительную приверженность мисс Глендауэр к Синим Книгам… – А скоро он приедет сюда снова? – довольно-таки неосторожно перебила ее на полуслове Морская Дама. Но миссис Бантинг, увлеченная своим рассказом, не обратила на ее вопрос внимания, и через некоторое время Морская Дама еще более неосторожно его повторила. Однако миссис Бантинг не знает, вырвался ли при этом у Морской Дамы вздох или нет. Она полагает, что нет. Она так старалась рассказать ей все обо всем, что вряд ли особенно заботилась о том, как воспринимаются сообщаемые ею сведения. А если она о чем-нибудь и думала кроме своего рассказа, то, скорее всего, о хвосте. Даже миссис Бантинг – а она принадлежит к числу тех, кто относится ко всему на свете (за исключением, разумеется, нахальства и нарушения приличий) с полным спокойствием, – даже ей, я думаю, было немного странно сидеть у себя в будуаре за светским чаепитием с настоящим, живым существом из легенды. Чаепитие было устроено в будуаре на случай, если вдруг кто-нибудь придет, и проходило в тишине и спокойствии, потому что, как ни уверяла ее, улыбаясь, Морская Дама в обратном, миссис Бантинг была твердо убеждена, что та должна быть утомлена и светское общение ей не под силу. «После такого путешествия!» – сказала миссис Бантинг. Их было всего трое – третьей была Эделин Глендауэр. Фред и остальные три девушки, насколько я понимаю, без особой нужды бродили по лестнице (к большому неудовольствию прислуги, которая из-за этого оказалась не в курсе дела), обменивались мнениями по поводу хвоста, рассуждали о русалках, вновь и вновь выходили в сад и на пляж и тщетно пытались изобрести какой-нибудь предлог еще раз повидать несчастную калеку. Миссис Бантинг запретила им заходить и взяла с них клятвенное обещание хранить тайну, и они, вероятно, изнывали от свойственного молодежи любопытства. Некоторое время они без особого увлечения поиграли в крокет, при этом, несомненно, не спуская глаз с окна будуара. (Что касается мистера Бантинга, то он находился в постели.) Насколько я понимаю, три дамы сидели и беседовали так, как беседовали бы любые три дамы, твердо намеренные говорить друг другу только приятное. Миссис Бантинг и мисс Глендауэр слишком хорошо усвоили правила поведения в обществе (а в наше время общество, даже самое лучшее, стало, как всем известно, чрезвычайно смешанным), чтобы чересчур настойчиво интересоваться положением и образом жизни Морской Дамы или расспрашивать ее, где именно она жила дома и с кем там общалась, а с кем нет. Хотя каждая из них по отдельности испытывала жгучее желание это узнать. Сама же Морская Дама никаких сведений о себе не сообщала, ограничиваясь легкой светской болтовней, как и подобает настоящей даме. Она объявила, что ей очень приятно быть на воздухе и чувствовать себя обсохшей, а особенно ей понравился чай. – Неужели у вас не пьют чай? – вскричала в удивлении мисс Глендауэр. – Но как же это для нас возможно? – И вы действительно хотите сказать… – До сих пор я еще ни разу даже не пробовала чая. Как, по-вашему, мы могли бы вскипятить чайник? – Какой это, должно быть, странный… и удивительный мир! – воскликнула Эделин. А миссис Бантинг сказала: – Я просто не могу себе представить, как можно жить без чая. Это хуже, чем… Я хочу сказать, это напоминает мне… заграницу. Как раз в это время миссис Бантинг наливала Морской Даме вторую чашку. – Я только надеюсь… – высказала она вслух мелькнувшую у нее мысль. – Если вы не привыкли… Он не повредит вашему желуд… – Она взглянула на Эделин и в нерешительности умолкла. – Впрочем, это китайский чай. – И она долила чашку. – Никак не могу представить себе этот мир, – сказала Эделин. – Совершенно не могу. Ее темные глаза задумчиво остановились на Морской Даме. – Совершенно не могу, – повторила она, ибо столь же непостижимым образом, как шепот привлекает внимание, какого не удостаивается громкий шум, отсутствие чая потрясло ее куда сильнее, чем наличие хвоста. Морская Дама неожиданно посмотрела ей прямо в глаза. – А подумайте, каким удивительным все должно казаться мне здесь! – заметила она. Однако воображение Эделин продолжало работать, и сухопутные впечатления Морской Дамы не могли ее отвлечь. На какое-то мгновение ее мысленный взор проник сквозь маску благовоспитанной безмятежности и притворной светскости, которая так успешно ввела в заблуждение миссис Бантинг. – Это должен быть в высшей степени странный мир, – произнесла она и с вопросительным видом умолкла, не в состоянии сказать ничего больше. Но Морская Дама не пришла ей на помощь. Наступила пауза – все напряженно думали, о чем бы еще поговорить. На столе стояли розы, и разговор, естественно, зашел о цветах. – Да ведь у вас тоже есть морские анемоны! – вспомнила мисс Глендауэр. – Как, наверное, красивы они среди скал! И Морская Дама подтвердила, что они действительно очень красивы – особенно культурные сорта. – А рыбки? – сказала миссис Бантинг. – Как, должно быть, удивительно видеть вокруг себя рыбок! – Некоторые из них подплывают и кормятся прямо из рук, – сообщила Морская Дама. Миссис Бантинг удовлетворенно вздохнула. Ей тут же пришли на ум выставки хризантем и цветник перед Королевской Академией искусств – таким людям, как она, доставляет удовольствие лишь то, что хорошо им знакомо. Морская пучина на мгновение представилась ей неожиданно добропорядочным и уютным местом, чем-то вроде переулка между Пиккадилли и Темплом. Правда, ее ненадолго смутил вопрос об освещении, но в следующий раз об этом она вспомнила лишь много времени спустя. Тем временем Морская Дама, избегая серьезных расспросов мисс Глендауэр, перевела разговор на солнечный свет. – Солнце у вас здесь такое золотистое, – сказала она. – Оно всегда золотистое? – А у вас, наверное, вместо него стоит такое красивое зеленовато-голубое мерцание, – сказала мисс Глендауэр. – Иногда что-то отдаленно похожее можно видеть в аквариуме… – Мы живем намного глубже, – ответила Морская Дама. – Там, в миле от поверхности или около того, все, знаете ли, фосфоресцирует, и это похоже на… не знаю на что. Как город ночью, только ярче. Как ваша набережная или что-то вроде этого. – Правда? – воскликнула миссис Бантинг, подумав о Стрэнде во время театрального разъезда. – Там так светло? – О, очень светло, – ответила Морская Дама. – Но неужели это никогда не выключается? – попыталась понять Эделин. – Там все совсем иначе, – ответила Морская Дама. – Потому-то это так и интересно, – сказала Эделин. – Там, знаете ли, нет ни дня, ни ночи. Ни времени, ничего такого. – Вот это очень странно, – заметила миссис Бантинг, рассеянно наливая мисс Глендауэр еще чашку; поглощенные своим интересом к Морской Даме, обе уже выпили изрядное количество чая. – А как же вы узнаете, когда наступает воскресенье? – Мы не… – начала Морская Дама. – Во всяком случае, не… – И тут же нашлась: – Но ведь нам слышны прелестные гимны, которые по воскресеньям поют пассажиры на судах. – Ну, разумеется! – сказала миссис Бантинг, которая в молодости тоже распевала гимны, и тут же совсем забыла, что в словах Морской Дамы ей только что послышалось нечто неуловимое. Однако вскоре в разговоре мелькнул намек на более серьезное различие – правда, всего лишь намек. Мисс Глендауэр наугад высказала предположение, что у обитателей моря тоже есть свои «проблемы», и тут, видимо, ее природная серьезность взяла верх над подобающим светской даме легкомыслием, и она начала задавать вопросы. Нет никакого сомнения, что Морская Дама отвечала уклончиво, и мисс Глендауэр, спохватившись, что ее расспросы чересчур настойчивы, попыталась загладить вину, ограничившись общим впечатлением. – Нет, не могу себе этого представить, – сказала она, выразив жестом свою беспомощность. – Хочется это увидеть, хочется понять. Но для этого надо родиться маленькой русалочкой. – Маленькой русалочкой? – переспросила Морская Дама. – Да… Вы ведь так называете своих маленьких?… – Каких маленьких? – спросила Морская Дама. Несколько мгновений она смотрела на них с откровенным удивлением – тем непреходящим удивлением, какое испытывают бессмертные при виде постоянного распада, смерти и зарождения, составляющих суть человеческой жизни. Потом, увидев выражение их лиц, она как будто опомнилась. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=150299) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.