Карибский реквием Брижит Обер Загадочнее, чем «Сердце Ангела», страшнее, чем «Багровые реки». Брижит Обер по праву называют королевой триллера, единственной французской «Мисс Детектив», которая способна выступать в одной весовой категории с такими мэтрами, как Стивен Кинг и Жан-Кристоф Гранже. Ее перу принадлежат «Мастерская смерти», «Лесная смерть», «Железная роза», «Мрак над Джексонвиллем», «Четыре сына доктора Марча» и другие захватывающие истории, в которых смешиваются краски разных жанров. «Карибский реквием» – один из наиболее увлекательных романов писательницы – впервые публикуется на русском языке. Брижит Обер Карибский реквием Боже мой! Боже мой! Внемли мне! Для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! Я вопию днем – и Ты не внемлешь мне, ночью – и нет мне успокоения.     Псалтырь, псалом XXI Глава 1 Девушка сидела напротив Дага, затянутая в узкое зеленое платье, которое удивительно шло ее глазам. Острые ноготки с ярко-красным лаком выделялись на смуглой коже. Пренебрежительно посматривая вокруг, она потряхивала своими длинными африканскими косичками. Он проследил за ее взглядом и подумал – уже в который раз, – что давно пора заново покрасить стены унылого больнично-зеленого цвета и заменить разваливающийся на глазах металлический шкаф. За его спиной в астматических конвульсиях задыхался кондиционер. Даг наклонился, чтобы вылить за окно наполненную до краев миску с водой, прежде чем вновь подставить ее под протечку. Увидев, как носик посетительницы сморщился от отвращения, он зачем-то поспешил оправдаться: – Знаете, этому кондиционеру столько же лет, что и мне… – И уже подтекает? Даг счел за лучшее ответить рассеянной улыбкой. Да за кого эта высокомерная девица себя принимает? Соизволила сюда заявиться с видом топ-модели, и теперь он должен пол вылизывать, чтобы, видите ли, соответствовать ее представлениям о чистоте? Он посмотрел ей прямо в глаза, красивые зеленые глаза, узкие, как у кошки. – Полагаю, вы явились сюда не для того, чтобы обсуждать модели кондиционеров? – Ваши дедуктивные способности поистине блистательны, – не осталась она в долгу и принялась внимательно рассматривать свои безукоризненные ноготки. Затем, решив, что ссориться не в ее интересах, поспешила приступить к делу: – Я обратилась к вам, потому что мне нужно найти одного человека. – Какого человека? – деловито осведомился Даг, а про себя продолжал размышлять о том, будут ли сегодня вечером достаточно высокие волны, чтобы можно было заняться серфингом. – Моего отца, – сухо ответила молодая женщина. Даг приблизительно этого и ожидал. Почти треть проблем, которыми ему приходилось заниматься, касалась именно поисков людей. К сожалению, большинство подобных расследований не заканчивалось ничем. Безответственные родители проявляли поистине чудеса изобретательности, когда речь шла о том, чтобы скрыться от своих отпрысков. – Вы имеете представление о том, где он может находиться? – без особого энтузиазма осведомился он у посетительницы. – Ни малейшего. Я не знаю ни его имени, ни того, как он выглядит. Как только моя мать забеременела, он исчез и больше не подавал признаков жизни. Хорошенькое начало. Он просмотрел краткие сведения, которые она сообщила ему по прибытии в контору: ее звали Шарлотта Дюма, жила она в Мариго, французской части острова Сен-Мартен[1 - Сен-Мартен – остров в составе Малых Антильских островов (Наветренные острова). Разделен на две части: северную (французскую, столица Мариго) и южную (голландскую, столица Филипсбург). (Здесь и далее прим. пер.).]. Бюро расследований «Мак-Грегор» располагалось в Филипсбурге, голландской части. Когда она только вошла, Даг спросил у нее по-голландски, не желает ли она вести беседу по-английски, на что она ответила по-английски, что предпочитает использовать французский. «Если это вас не смущает», – добавила она, одергивая платье. Даг поспешил упокоить ее, заявив, что это не составит для него никаких проблем. Его отец, франкоязычный луизианец, как таких называют, «кажён», женился на черной карибке из Сент-Винсента[2 - Сент-Винсент и Гренадины – государство на островах Сент-Винсент и Гренадины в Карибском море (в группе Наветренных островов).], а поселились они на Дезираде[3 - Дезирад – остров в составе Малых Антильских, относится к Гваделупе, французская территория.], на французской территории. – Так что, хотя я и американец, до восемнадцати лет в Соединенных Штатах не был, – зачем-то счел нужным объяснить он ей. Она вежливо улыбнулась и рассеянно бросила: – Очень трогательно… После чего Даг почувствовал себя полным кретином. Он взял лист белой бумаги, свою любимую ручку – «Паркер» с толстым пером – и записал: «Понедельник, 26 июля», – в то время как Шарлотта неодобрительно следила за ним взглядом. И зачем она сюда явилась? Агентство «Мак-Грегор» имело прекрасную репутацию, но тип, сидящий в данный момент перед нею, никак не соответствовал сложившемуся у нее образу частного детектива: на нем была длинная футболка с пестрой надписью «Король Сильвер», мятые хлопчатобумажные брюки и грязные башмаки. Его выбритая от затылка до висков голова, примитивная татуировка на узловатых предплечьях дополняли портрет, более похожий, по ее мнению, на изображение какого-нибудь хулигана из Бронкса, чем на серьезного здравомыслящего следователя, которому больше подошел бы костюм от Хьюго Босса, шелковые подтяжки и туфли от Версаче. Даг закончил свою писанину, размышляя о том, почему она так его рассматривает. Он поднял на нее глаза и произнес, не особенно стараясь выглядеть любезным: – А что если начать сначала? Начало – это было двадцать пять лет назад, на СентМари[4 - Сент-Мари – остров в составе Мартиники (группа Наветренных островов, в составе Заморских территорий Франции).]. Даг не сумел подавить вздоха. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был на Сент-Мари? Двадцать? Двадцать пять? Несмотря на это, он почти наизусть мог воспроизвести текст буклета туристического агентства: «Гористый остров в обрамлении райских песчаных берегов, лежащий зеленым бриллиантом в Карибском море, в пяти километрах к северозападу от Гваделупы, с населением 15 000 жителей на 140 квадратных километров». Место, совершенно нетипичное, тем не менее достаточно хорошо воспроиз-водило то, что гиды именовали «разнообразием Карибского пейзажа». Он услышал свой собственный голос: – Сестра моей матери держала сувенирную лавочку в городке Вье-Фор[5 - Вье-Фор – городок на юге острова Сент-Люсия (Малые Антильские острова).]. В детстве я проводил там все каникулы. – Именно там я и родилась. Что касается Дата, то он родился на Дезираде, уже тому сорок пять лет назад. Неужели сорок пять? Это невозможно: должно быть, паспорт лжет. Он чувствовал себя таким же сильным и здоровым, как в юности. – Дыра дырой, – добавила Шарлотта с презрительной гримасой. Даг придерживался иного мнения: в его детстве не было времени более приятного, чем то, что он провел в этом маленьком сонном городишке. Нет, в самом деле, почему он больше никогда туда не наведывался? Он внезапно вспомнил строптивого подростка, каким был в то время, и о том, какое его вдруг охватило презрение к этой «крысиной норе». В последний раз он оказался там после смерти отца, чтобы навестить тетку, его единственную оставшуюся к тому времени родственницу, которая продолжала писать ему письма по-креольски на разлинованных листах бумаги, надушенных фиалкой. Два года спустя и она в свою очередь отправилась в мир иной: она слишком много ела, артерии не выдержали, тетку нашли скрючившейся за кассой своей лавочки, рука сжимала набитое соломой чучело игуаны. – Итак, я в вашем распоряжении, – заявил он с наигранной бодростью. Она бросила на него презрительный взгляд, как если бы услышала непристойное предложение, и продолжила свой рассказ. Ее мать, Лоран, француженка, вышла замуж за одного высокопоставленного чиновника из Сен-Мартена, отставника из почтового ведомства. Он был гораздо старше ее, но очень богат, они жили на роскошной вилле. Прямо как в сказке. В 1970 году «сухой сезон» – так в тех местах называется лето, с декабря по апрель, – был удушающе жарким. Целые дни напролет Лоран проводила на пляже и смертельно скучала. Там она и встретила соблазнителя из местных, и у них случилась любовь под кокосовыми пальмами на побережье: десять километров белого песка и укромных бухточек, где при желании можно было отыскать немало потаенных мест. В результате девять с половиной месяцев спустя на свет появилась Шарлотта. Произведя на свет очаровательного шоколадного младенца, Лоран оказалась выброшена старым пенсионером из дома. Лишенная собственных средств, хрупкая и совершенно выбитая из колеи, она сняла хижину неподалеку от городка Вье-Фор и жила кое-как на небольшие деньги, которые ей удалось отложить за время замужества. Она пристрастилась к алкоголю и в конце концов повесилась на веранде осенью 1976 года, в разгар сезона дождей. Конец сказки. Маленькая Шарлотта, которой в ту пору было чуть больше пяти лет – и которую старый отставник категорически отказывался видеть, – была отправлена в приют, на содержание сестер монахинь, и двадцать лет спустя отправилась на поиски своего настоящего отца. Все, что знала Шарлотта, она почерпнула из пьяного бормотания мамаши: та часами могла произносить монологи, потягивая свой пунш. Даг записывал рассказ, используя свое собственное изобретение: помесь стенографии с одному ему понятными значками-сокращениями, думая о том, что мисс Дюма, должно быть, и не догадывается о том, до какой степени ее рассказ задевает его больные точки. Ему было приблизительно столько же лет, когда его собственная мать, чернокожая карибка родом с Виргинских островов, умерла от рака груди, не успев подарить ему братьев и сестер. Его отец, который был белым и который поменял нищету родной Луизианы на призрачную райскую жизнь на островах, маленький человечек, сухой, как палка, с голубыми глазами в красных прожилках, с заросшими щеками и мрачным юмором, никогда не демонстрировал любви к сыну. Ребенком Даг относился с опасением к этому ни в чем не похожему на него человеку и который всегда смотрел на него так, будто упрекал за эту непохожесть, тем более что в карибском мире, где любой расовый нюанс имеет значение, Даг принадлежал к числу тех, кого называют «конголезскими неграми», то есть к самым чернокожим из всех. Как и Шарлотта, он страдал из-за цвета своей кожи, и особенно оттого, что не мог понять, почему она может быть препятствием при его общении с другими. И только после смерти отца он понял: тот злился на него не потому, что он был черный, а потому, что он вообще появился на свет. С улицы донесся пронзительный звук клаксона. Даг чуть было не подскочил на стуле. Зачем это он все опять пережевывает? Преждевременный старческий маразм? Он заметил, что давно уже установилась тишина, и поднял глаза на молодую метиску. Она коварно улыбнулась ему: – А я думала, вы заснули… Эта маленькая змеюка за словом в карман не лезла. Он встряхнул ручкой: – Простите, тут с чернилами что-то. Она шумно вздохнула, словно говоря: «И какого черта я здесь делаю?» Надо сказать, что агентство внешне выглядело довольно непрезентабельно. Но они с Лестером были лучшими, об этом говорили повсюду. Он направил на нее ручку, как какой-нибудь актер из сериала: – А если я помогу вам найти отца, что вы сделаете? – Яйца ему оторву. – Неплохая программа, – ответил он, инстинктивно сжимая под столом бедра. – Я думал о чем-нибудь более сентиментальном. – Ну да, разбрасывать сперму направо и налево, чего уж сентиментальнее. Так тебе и надо, дураку. Он поторопился перевести разговор на нейтральную почву: – Вам когда-нибудь приходилось общаться с мужем вашей матери? – Эта старая сволочь сдохла от инфаркта восемь лет назад. Я никогда его не видела. – А почему вы думаете, что ваш отец по-прежнему живет здесь, на Карибах? – Я не знаю. Надо же с чего-нибудь начинать. – Но почему бы вам не обратиться в какое-нибудь местное агентство? – Мне сказали, что вы самые лучшие. Мне нужны результаты, я не хочу бросать деньги на ветер, – заметила мисс Дюма, не улыбнувшись. Даг бросил короткий взгляд на свои записи. Их можно было резюмировать в двух коротких словах: на ветер. Эта юная неучтивая особа явилась сюда именно для того, чтобы выбросить свои деньги на ветер, точнее не скажешь. – Если я вас правильно понимаю, все, что вы знаете о человеке, благодаря которому появились на свет, это то, что он находился на острове Сент-Мари летом тысяча девятьсот семидесятого года и что это был чернокожий, как девяносто процентов населения… что-нибудь еще? Может, у него, к примеру, имелось четыре руки, это весьма облегчило бы нашу задачу… – Ну хватит! Вы уж слишком-то не зарывайтесь. Если вас это дело не интересует, я пойду в другое место. – Я вас не задерживаю. Мисс Дюма начинала действовать ему на нервы. В его-то возрасте терпеть подобное обращение от какой-то наглой девчонки. – Если вы так ведете свои дела… – бросила она ему с разочарованным видом. – Я просто не нахожу здесь темы для разговора. Она кинула на него язвительный взгляд. – Ах вот как? А это что, для красоты? – прошипела она, указывая на медную табличку на двери, которая все это время оставалась открытой: «Мак-Грегор, расследования всех видов». – Это табличка частного детектива, – ответил ей Даг с самым невинным видом. – И что? – А то, что меня бы это, разумеется, касалось, будь я частным детективом, но поскольку я просто пришел кофеварку починить… – Вы в самом деле идиот или прикидываетесь? Она поднялась и в ярости с размаху швырнула свою сумочку на письменный стол перед самым его носом. – Вы были так растеряны, и я просто подумал: нельзя вас оставлять в таком состоянии, – произнес он с самой приятной улыбкой. – Нет, ну какой ублюдок, а? Да я… – Что здесь происходит? – внезапно осведомился по-английски хриплый голос Лестера, и сто десять килограммов его мышц возникли в дверном проеме. Он, по обыкновению, посасывал свои рыжие усы. – Мадам хотела тебя видеть, – любезно пояснил Даг. – Она из Мариго, – зачем-то добавил он, как будто это могло служить извинением. Шарлотта молниеносно повернула к нему свою хорошенькую головку, как встревоженная гадюка. – А это еще кто? Уборщица? – Лестер Мак-Грегор… – запротестовал Лестер своим красивым низким голосом. Потом продолжил, старательно выговаривая французские слова: – И чем я могу вам быть полезен, мадемуазель… – Дюма. Шарлотта Дюма. Вы и в самом деле Лестер Мак-Грегор? – Это правда. – А этот тип? Вы что, ему платите, чтобы он клиентов распугивал? – Это мой помощник, – ответил Лестер, хлопая Дата по плечу. – Он любит шутить. Вполне довольный собой, Даг как можно любезнее улыбнулся Шарлотте. Девица, желающая оторвать яйца собственному отцу, заслуживала того, чтобы ее поставили на место. В данный момент она смотрела на Лестера одобрительным взглядом, как и большинство сестер Евы. Даг вздохнул. Он никогда не мог понять, почему женщины обожают эту гору бледных мышц, покрытую рыжей растительностью и усыпанную веснушками. Может, все дело в усах? Лестер продолжал: – Перед вами суперсыщик. Он знает Карибы как свои пять пальцев. Вы можете ему полностью доверять. О'кей, я вас оставляю. У меня назначена встреча. Рад был познакомиться, мадемуазель. Он разве что руку ей не поцеловал, прежде чем его туловище покинуло контору под восхищенным взглядом мисс Дюма. Наконец она соизволила повернуться к Дагу и с недоверием оглядела его с ног до головы. – Суперсыщик… Хотелось бы верить. – Девиз нашей конторы: если вы недовольны результатом, мы вернем вам деньги. – Ну и как вас зовут, суперсыщик? – вздохнула Шарлотта, вынужденная смириться с обстоятельствами. – Леруа Даг. – Даг? – Дагобер. Она взглянула на него так, будто у него к физиономии прилипла какашка. – Вас зовут Дагобер? – Леруа Дагобер[6 - Leroy Dagobert (le roi Dagobert) – «король Дагобер». Дагобер – первый король франков, герой множества легенд, сказок и народных песен.], к вашим услугам. – Очередная идиотская шутка? – На этот раз это шутка моего папаши. У него было несколько своеобразное чувство юмора. – Поиски, которые будут мне стоить кучу денег, я должна доверить какому-то типу, которого зовут Леруа Дагобер! – Это был вполне приличный король. – Да плевать мне! Ладно, слушайте, мы попробуем, суперсыщик Дагобер, но предупреждаю вас: в ваших интересах вкалывать серьезно. Она была очень хорошенькой. Даг послал ей свою самую соблазнительную улыбку, но, похоже, она видала таких много, потому как это нисколько ее не смягчило. Итак, он решил все-таки приняться за работу. И это было ошибкой. Из конторы они вышли вместе. Было время обеда. Даг не стал ее приглашать. Она бы все равно отказалась, к тому же он испытывал потребность остаться одному. Какое-то время они шли вместе по солнечной стороне. Стояла жара, сильная, впрочем, как обычно. Она внимательно разглядывала улицу. Ринг-роуд была пустынна. Под синим небом на солнце блестели бензоколонки и железные ворота складов. В развалинах здания, разрушенного ураганом «Луи», нежились кошки. – Ну разумеется, ни одного сраного такси! Просто бедлам какой-то. Какому кретину пришла мысль арендовать помещение в этом вонючем квартале! – Здесь спокойно, – ответил Даг, медленно потягиваясь. – Простите, но у кого вы научились этим ругательствам, в приюте у монашек? – А вы что, президент Лиги добропорядочных граждан? Нет, у Васко Пакирри, если вам это интересно. Ему это было интересно, даже очень. Сбежав из лагеря в Венесуэле, где за его голову была назначена неплохая награда, Васко Пакирри стал одним из лидеров наркотрафика в Карибском бассейне. Уникальный экземпляр в своем роде. Новый тип главаря, ни тебе золотых украшений, ни волосатой груди. Классический греко-римский торс и скрученные жгутом иссиня-черные волосы до пояса способствовали его репутации сердцееда. И самое главное, он был чертовски богат: деньги у него прямо из ушей лезли вместе с наркотой. – Вы хорошо знаете Васко? – осведомился Даг, пока она оглядывала пустую улицу, словно такси вот-вот могло появиться здесь, посреди самого убогого квартала Филипсбурга, в поддень, при тридцати градусах в тени, просто чтобы доставить ей удовольствие. – Это как посмотреть. Он приятель Джо, фотографа из агентства. А, ну да, она же позирует для модных журналов. Кокосовые пальмы, белый песок, синяя лагуна и очаровательная шоколадная попка. Она дотронулась до его руки своим острым, безукоризненной формы ноготком: – А сами-то… Эту татуировку вам в семинарии сделали? Что это? Она указала на серфингиста в маске, выколотого на его левом предплечье. – Серебряный серфингист, – ответил ей Даг. – Герой комикса пятидесятых годов, межгалактический серфингист. Космический служитель правосудия. – А вы скорее комический служитель правосудия, – прыснула она, но, быстро приняв серьезный вид, поинтересовалась: – Занимаетесь серфингом? – Немного. Стараюсь, – сухо ответил Даг, задетый за живое. – Я как-то фотографировалась с серфингистами в Гас-Шамберс, в Пуэрто-Рико. Классные ребята. А у Васко как раз стащили автомагнитолу, он был в бешенстве… А это, – продолжала она, – кулак с обвитой вокруг змеей? Это знак Вуду? Великий Змей Вселенной? Она демонстративно рассмеялась. Ради чистой провокации он небрежно бросил: – Нет, это знак СС. Она недоверчиво подняла изумрудные глаза к полувыбритому черепу Дага. – Вы служили в СС? Он почувствовал, что у него зачесались руки. Она полагает, что у него арийский тип внешности? И девятый десяток пошел? Он уже собрался высказать ей все, что о ней думает, но как раз в этот самый момент заметил такси. Зеленое, страшное, обшарпанное, но это, без сомнения, было самое настоящее такси. Должно быть, потрудилась какая-нибудь волшебница. В этой дыре он не видел ни одного такси уже много месяцев. Она уселась на сиденье, как Золушка в свою карету, и бросила ему «чао» с такой же сердечностью, с какой бросают двадцатипятицентовую монетку попрошайке. Даг смотрел, как удаляется такси. Пакирри… Дилер устроил себе жилище на яхте «Максимо», великолепном «траулере», стоявшем на якоре острова Барбуда, входящего в состав Антигуа, с великолепными песчаными и абсолютно безлюдными берегами. И наряду с Антигуа – это традиционный перекресток наркотрафика. Он просмотрел свои записи, сминая листочки записной книжки влажными пальцами. Номер телефона, оставленный ему очаровательной Шарлоттой, начинался с кода острова Барбуда. Этот красавчик Васко ей просто друг? Даг пожал плечами и решил, что пора отправиться пропустить стаканчик к Тью. Если немного повезет, от острого перца он вспотеет, и пот поможет ему освежиться. Он очень любил ходить к Тью, потому что тот практически не разговаривал. Тью отправлял заказ и тут же возвращался слушать свое радио. Он жил с ним двадцать четыре часа в сутки. Радио стало продолжением его организма, словно искусственная почка, которая фильтровала мировые новости. Прежде чем набрать номер агентства на своем сотовом телефоне, Даг сделал заказ. – Детективное агентство «Мак-Грегор» к вашим услугам, – услышал он пленительный голосок Зоэ, верной-и-очаровательной-секретарши, разумеется душой и телом преданной своему импозантному патрону. – Попроси Лестера, – бросил ей Даг, обозревая окрестности. Зоэ, с ее ужимками, подсмотренными у секретарши Джеймса Бонда, сильно действовала ему на нервы. – Попроси Лестера, пожалуйста, – пропела Зоэ. – Пожалуйста. Спасибо. – Немного воспитания тебе бы не повредило, Дагобер. Результат тайной связи кюре из Сан-Фелипе с кухаркой, Зоэ была весьма сильна в правилах хорошего тона. – Yeah! – бросил Лестер, явно куда-то спешащий. – Мне нужно ехать на Сент-Мари. Это обойдется дорого. – Она платить может? – Да. Она мне выписала чек на пятьсот американских долларов. Попроси Зоэ проверить в банке, кредитоспособен ли счет. – Сейчас. Даг подождал у телефона несколько минут. – Все в порядке, никаких проблем. Кстати, не так плохо, что ты собираешься переменить обстановку. Прошел слух, что Мордожопый тебя заказал. – Умеешь ты сообщать приятные новости. Ладно, буду держать тебя в курсе. Даг задумчиво разъединился. Выходит, этот самый Мордожопый, настоящее имя Фрэнки Вурт, постоянный телохранитель Дона Филипа Мораса, его не забыл. Это был один совершенно отмороженный бандит, которого он лет шесть назад отправил за решетку, по правде сказать, почти случайно. Странная была история. В то время он работал на некоего клиента, подозревавшего, что обзавелся рогами. По прошествии нескольких дней слежки Дату удалось установить местонахождение меблированной комнаты, где неверная супруга предавалась запретным наслаждениям. Дом свиданий в китайском квартале, отель, в котором номера сдавались на час и на ночь. После многих часов, проведенных в укрытии, он смог наконец сфотографировать объект преступной страсти мадам: маленький толстощекий и усатый человечек с острым, как у ищейки, носом. Это и был вышеупомянутый Вурт, он же Мордожопый, разыскиваемый полицией за темную историю с убийствами: что-то такое, связанное с крэком и рэкетом. Они организовали карательную экспедицию против индусов Фронт-стрит, а закончилось все настоящей резней. Вурт принадлежал к числу ублюдков, которые просто обожали смерть, всегда готовы были нажать на курок. Даг без малейших колебаний выдал его нидерландской полиции. Легко можно было догадаться, что Мордожопый не пылал к нему любовью. Ну да ладно, не о нем сегодня речь. Нынешняя тема дня – мисс Шарлотта Дюма. Надо сосредоточиться на этом. Он и сосредоточился, глядя на море, в то время как острый перец сверлил ему желудок. Волны с ровным рокотом накатывались на берег, топорща свои пенные гребешки, и все такое – прямо как в рекламе. Идеальный день, чтобы прогулять работу и заняться серфингом «под волной», набрав максимум скорости. Глотком пива он прогнал эту соблазнительную мысль. Итак, что мы имеем: из-за того, что двадцать пять лет тому назад прекрасная Лоран Дюма не устояла перед чарами темнокожего красавца, Дагу теперь предстояло покупать билет до Сент-Мари, куда не ступала его нога со времен армейской службы. В общем, намечался отпуск. Имелся лишь один шанс на миллион, что ему удастся отыскать папашу Шарлотты. Ни имени, ни описания, некий эбеновый фантом, который мог сейчас жить где угодно, в Соединенных Штатах, во Франции, в Великобритании… Да и, собственно говоря, зачем? Этот тип даже не знал, что у него имеется дочь. Но, как говаривал этот пуританин Лестер: «Когда вам платят за работу, надо эту работу делать». Даг допил свою огненную воду, как еледует пропотел и отправился покупать билет в «СентМа'и», как это звучало по-креольски, поскольку в те времена невольники имитировали произношение многочисленных моряков и колонистов – уроженцев Ко[7 - Ко – местность в Нормандии, меловое плато, крутыми уступами спускающееся к Ла-Маншу.]. Возвращение в Сент-Мари. Возвращение в начальную клеточку, ха-ха-ха! Его больше ничто там не ожидало, впрочем, как и везде. Его отец скончался в 1969 году, как раз в тот год, когда циклон опустошил их остров. Даг тогда уже больше не жил на Дезираде. Он всегда был непоседой. Не было и речи о том, чтобы окончить свои дни в семейной бакалее между бутылками скисшего томатного соуса и мятыми коробками с кока-колой. Мальчишкой он видел себя скорее капитаном крейсерской яхты, стоящим за штурвалом: весь в водяных брызгах, взгляд устремлен вдаль, что-то в этом роде. Вот вам итог: потаскавшись всласть по всевозможным сборищам серфингистов, он решил податься в морской флот. Он вряд ли смог бы членораздельно объяснить, чем был обусловлен его выбор в разгар эпохи хиппи. Желание оказаться в элитных войсках? Стать частью «корпорации»? Доказать отцу, что он мужчина? Во всяком случае, если он и хотел попутешествовать, ему удалось это сполна. Десять лет он утюжил моря от Майами до Фолклендских островов. Пока не решил, что оставаться на новый срок он не станет. После многодневной пьянки, одним прекрасным утром он оказался в Филипсбурге, со своим морским ранцем за плечами и галунами старшего сержанта, болтающимися на рубашке, заляпанной засохшими рвотными массами. Он нашел работу в порту, на судостроительной верфи. Да так там и остался надолго. В Филипсбурге он и познакомился с Лестером – когда подновлял его старую посудину под названием «Камикадзе», двенадцатиметровый двухмачтовый парусник, избороздивший весь Мексиканский залив. Лестер, бывший полицейский, только что открыл агентство «Мак-Грегор», вдобавок он баловался контрабандой, и ему нужен был моряк, умеющий держать язык за зубами. Даг ему подошел. Понемногу Лестер оставил свой подпольный промысел и ночные прогулки, но Дата при себе придержал. Даг тем временем все еще с большим удовольствием пережевывал старые воспоминания, прокладывая себе дорогу в привычной сутолоке Фронт-стрит. Туристы беззаботно фланировали, разглядывая витрины магазинов taxefree. Он пересек Руж-э-Нуар, где толпы людей сгрудились возле игральных автоматов, и добрался наконец до своего дома, старого дома, постройки еще семидесятых годов. На первом этаже располагались итальянский ресторанчик и итальянская же бакалея, а на втором – секс-шоп. Одышливый лифт доставил его на четвертый этаж и крякнул, остановившись. Даг прошел по коридору до обитой коричневым дерматином двери, на которой стояли только его инициалы. Он открыл ее и вздохнул: давно пора сделать там генеральную уборку. Постель разобрана, повсюду валяется одежда, на столе громоздятся груды бумаг, доска для серфинга занимает половину ванной комнаты. Даже афиши боксерских матчей, закрывающие стены, кажутся пыльными и пожелтевшими. Он машинально стряхнул пыль с афиши, гласившей: «Мухаммед Али, чемпион, против Джо Фразье, претендента», поспешно снял пару пустых стаканов с телевизора, кофейную чашку с края ванной и полную пепельницу, каким-то чудом удерживавшую равновесие на подушке. Мигнул автоответчик. Даг прослушал сообщения, одновременно заталкивая в сумку несколько чистых рубашек. Звонок от кузена Макса – приглашение на партию в покер; коммивояжер предлагал новую модель стиральной машины; малыш Жед провопил, что наконец-то у него получился штопор; кто-то не стал говорить и просто повесил трубку. Звонка от Элен не было. Он бросил взгляд на свое захламленное жилище и подумал, что она, наверное, больше не позвонит. Уж слишком Элен щепетильна в отношении порядка. В отношении покера тоже. Не говоря уже об игральных автоматах, спортивных газетах, татуировках и святящихся презервативах… Щепетильная во всех отношениях эта Элен. Но сексапильна, вынужден был он признать, доставая свой пистолет «Кугар-8000», компактная версия «Беретты-92 FS», которая в армии США проходила под грифом М-9. Приобретен по совету Лестера, заряжен, готов к употреблению. Даг не был фанатиком оружия, но ему приходилось регулярно упражняться в специальном клубе, тем более что тот находился возле Ойстер-Понд, пляжа для серфингистов. Так, разрешение на ношение оружия, паспорт; он застегнул сумку, в последний раз бросил взгляд на комнату, уже погруженную в сумерки, проверил, хорошо ли заверчены газовые конфорки на плите, и вышел. Моторы оглушительно жужжали, когда самолет набирал высоту в аэропорту Эсперанс-Гран-Каз и кружил над искрящимся, бирюзово-прозрачным морем. Даг смотрел в иллюминатор и ничего не видел. В голове теснились воспоминания о Сент-Мари. Мальчишкой он почти все каникулы проводил там, у своей тетки. Ему казалось, что он до сих пор чувствует запах ванили и слышит шелест ее сатинового платья. Вкус кокосового леденца, купленного после мессы… Население острова, преимущественно чернокожее, на девяносто процентов – католики. У индийских коммерсантов, так называемых кули, свои культовые места, они так и не интегрировались окончательно. Государство стало независимым в 1966 году, после того как было последовательно испанским, французским, английским, датским, снова французским, членом Французского союза, затем Французского сообщества; остров познал огромную волну иммиграции с Кубы и Гаити. Наблюдалось взаимопроникновение традиций без какого бы то ни было ущерба для населения. Юридическая и уголовная системы изначально следовали французской модели, но затем свернули куда-то влево. Наряду с официальным французским в ходу были также испанский и английский языки. Антильские традиции здесь всегда тщательно поддерживались, большинство населения продолжало говорить по-креольски. Даг улыбнулся, вновь подумав о своей тете, которая находила французский скучным и очень плоским. Он заставил себя встряхнуться и достал из красивой желтой пластиковой папки прихваченное с собой досье. Это уже становилось серьезным. Маленький самолетик раскачивался на сильном ветру, от соседки пахло мелиссой, все шло прекрасно: он находился на работе. Глава 2 Самолетик мягко приземлился на полосу аэропорта в Гран-Бурге. Государство Сент-Мари. Даг терпеливо дождался, пока соседка извлечет из кресла свои девяносто килограммов розовой плоти, и вскоре сам ступил на землю. Можно было подумать, что самолет никуда и не думал перемещаться: та же жара, те же деревья, то же небо, те же приземистые домишки. Только хлопающий на ветру национальный флаг – желтая звезда на ярко-синем фоне – и таможенник, который равнодушно прихлопнул печатью его паспорт, указывали, что он уже в другом государстве. Снаружи вереница помятых такси ожидала пассажиров в тени каменных деревьев. Горячо любимый президент Макарио, чей сын был единственным дистрибьютером автомобилей на острове, будучи человеком рассудительным и дальновидным, подписал соглашение с иностранными производителями о возможности воспользоваться выгодными ценами на автомобили, которые вышли с завода с незначительными дефектами. Поскольку автомобильный парк пополнялся по мере того, как сбывалась очередная партия, Даг с трудом залез в машину, явно принадлежавшую к числу первых. Он дал адрес приюта, где воспитывалась очаровательная Шарлотта. Так сказать, припасть к истокам. К счастью, дорога Пти-Бур не пользовалась большой популярностью, потому что шофер явно заключил компромисс между своим рулем, которому судьбой было предназначено вертеться только вправо, и законом, который предписывал катить влево: он решительно занял середину дороги. К огромному облегчению Дата, навстречу им попалась только одна упряжка, при этом быки благоразумно двигались строго по обочине. В противоположность некоторым своим соседям, охваченным лихорадкой модернизации, Сент-Мари из принципиальных соображений жила за счет тростникового сахара, а также экспорта бананов и рома. По пути встретились еще машины, груженные тростником, а если бы посетить какие-нибудь перегонные заводы, создалось бы ощущение, что вы вернулись на сто лет назад. Пейзаж прокручивался перед глазами, и у Дата, который узнавал щиты по обочинам, ёкало в животе. Морн-Сен-Жан, с полями зеленой фасоли, Анс-Мариго, где он ловил крабов… Даже сам запах острова – сухой и резкий аромат цветов и йода – воскресил в нем множество воспоминаний, казалось бы давно уже забытых. Бурлящее клокотание воды внизу, под скалами. Тетина лавка, где всегда царили полумрак и прохлада и длинными цветными спиральками свисали клейкие полоскимухоловки. Вкус супа, который тетка ему готовила: крабы, зеленый горошек, плоды хлебного дерева и бананы. Кудахтанье в небольшом огороженном курятнике… Посылая его на поиски своего отца, Шарлотта, сама того не зная, увлекла его на путь по следам собственного прошлого. – Приехали, патрон! Даг попросил у шофера подождать его и двинулся по направлению к приюту. Это было большое белое здание, совсем недавно заново выкрашенное известью. Строгое и с виду солидное. Вполне мирное. Даг покачивал сумкой, стоя перед воротами с ухоженным садом за ними в ожидании, пока кто-нибудь ему откроет. Какая-то коротконогая монахиня наконец приковыляла к нему, бросая недовольные «Каsaye?!. Он протянул ей свою визитную карточку, украшенную девизом «Vitamimpenderevero» (посвятить жизнь истине), пояснив, что желал бы переговорить с матерью настоятельницей. Она внимательно оглядела его с ног до головы, затем удалилась, переваливаясь с боку на бок и покачивая головой, тряся в воздухе его карточкой, как пылающей головешкой. Опять ожидание у решетки. Чтобы как-то убить время, он попытался определить, что за растения и кусты его окружают. По правде сказать, занятие было не слишком забавное: он ровным счетом ничего не смыслил в ботанике, к тому же начинал уже подыхать от жажды. Монахиня вернулась, вся запыхавшаяся, и сообщила ему на этот раз, что «paniproblem», мать Мари-Доминик ждет его. Он проследовал за ней по прохладному коридору, выложенному красной плиткой, мечтая об автомате с напитками. Учительница младших классов вела занятия, и звонкие детские голоски что-то повторяли за ней нараспев. Мать настоятельница сидела за письменным столом розового дерева с резными выдвижными ящиками. Это была красивая женщина лет шестидесяти. Смуглая кожа, черные холодные глаза, которые, казалось, прямо говорили: «Поторопись-ка, сынок, делать мне нечего, только с тобой возиться!» Даг подождал, пока она предложит ему сесть, и только тогда начал: – Мне очень неловко, что я вынужден вас побеспокоить, но у меня поручение от одной вашей бывшей воспитанницы, Шарлотты Дюма… – Дюма… Да, понимаю, – оборвала его настоятельница, возвращая служебное удостоверение. Даг посмотрел на ее полные приоткрытые губы, позволяющие видеть безукоризненно белые зубы, и у него появилось ощущение, что он рассматривает содержимое холодильника. Он вынужден был сделать усилие, чтобы продолжить: – Мадемуазель Дюма поручила мне найти ее отца, я хочу сказать… настоящего отца. – И какое это имеет к нам отношение? – спросила она, спокойно скрестив на груди руки. Нет, ну в самом деле! Почему люди прикладывают всегда столько усилий, чтобы скрыть ту малость, которую они знают? Он с трудом подавил улыбку. – Поскольку она воспитывалась у вас, я подумал, что вы могли бы сообщить мне какую-нибудь информацию – По правде сказать, господин… – Леруа. – Месье Леруа. Прежде чем покинуть нас, Шарлотта попросила у меня свое досье. Я всегда придерживалась того мнения, что ребенок имеет право знать правду. И я рассказала ей все, что знала. Вот, Шарлотта Дюма. Она протянула ему картонную карточку. – Я знала, что вы придете. Шарлотта меня предупредила. Ученицей она была блестящей, но с очень плохим характером, такая упрямая, строптивая. Очень злопамятная. Это никогда ни к чему хорошему не ведет. Даг молча выразил свое согласие: ему кое-что было об этом известно. Он взял карточку и быстро прочел: ДЮМА Шарлотта: – родилась 3 января 1971 года в г. Вье-Фор, Сент-Мари – отец: неизвестен – мать: Лоран Мальвуа, урожденная Дюма, родилась 8 февраля в По, департамент Жиронда; скончалась 4 октября 1976 года в г. Вье-Фор, Сент-Мари. Вье-Фор. Черные свиньи, привязанные к кокосовым пальмам. Запах дикого антуриума, который обвивал фасад лавочки тети Амели… – поступила в приют Святого Семейства: ноябрь 1976 – покинула: январь 1989. И это все. Он уставился на мать настоятельницу Мари-Доминик, которая, казалось, позировала для статуи Терпения и Благовоспитанности, и прочистил горло. – Все это мне уже известно. Мадемуазель Дюма мне об этом рассказала. Я надеялся узнать кое-что более существенное. – Например? – Ну, например, точные обстоятельства смерти ее матери. Или что в то время говорили о предполагаемом отце. В такого рода ситуациях, как правило, ходят всякие сплетни. Я, правда, не знаю, были ли вы уже в этой должности в те времена… Она улыбнулась ему лукавой улыбкой мамаши, которая понимает все ухищрения сыночка, но провести себя не даст. – Что касается сплетен, то на меня можете не рассчитывать. Я никогда их не слушаю. Про самоубийство ее матери я знаю лишь то, что мне в свое время рассказала сотрудница учреждения социальной помощи, мадемуазель Мартинес, если память мне не изменяет. Не знаю, жива ли она еще. – Но вы вспомнили имя социального работника двадцать лет спустя! Почему? – Может быть, просто потому, что у меня хорошая память на имена. Или, возможно, у нее было какое-нибудь необычное лицо. Или потому, что я не слишком много слышала таких печальных историй про маленькую девочку, которая однажды дождливым днем находит свою собственную мать повесившейся на балке веранды и долго сидит на корточках возле ее ног, ожидая, что кто-нибудь пройдет мимо и ее заметит. Если вам нужны подробности, свяжитесь с этой самой Мартинес, это все, что я могу вам в этой ситуации посоветовать. Она работала в Центре социальной помощи. – Благодарю вас за помощь, – сказал он, поднимаясь и собираясь уходить. Она смотрела на него, насмешливо сощурив глаза. – Вы не слишком довольны, я вижу. Вы надеялись, что я выну фотографию из потайного ящика, как фокусник на арене? Увы, бедняжка, папа Шарлотты отнюдь не из таких кроликов, каких фокусник достает из шляпы. Боюсь, что вам предстоит проделать еще немало работы. Как у нас говорится: «Siouhatmoin,oukabamoinpagnien роиpotedleau». «Корзиной воду не вычерпаешь. Я понял», – вздохнул он. – Благодарю вас за напутствие. Не беспокойтесь, я найду дорогу. Он взялся уже было за ручку двери, когда она добавила: – Он называл себя Джими. Это мне Шарлотта рассказала. Ее мать все время говорила о Джими. Счастливо, господин детектив. Он закрыл за собой дверь и покачал головой. Милейшая дама. Теперь ему оставалось только где-то отрыть мадемуазель Мартинес, которая в 1976 году была социальным работником. Направление: Центр социальной помощи и всякие административные хлопоты, то есть семьдесят пять процентов его работы. Джими… Джими. В те времена этих Джими было как собак нерезаных, так же, впрочем, как и Бобов. У первых имелись взлохмаченные нечесаные шевелюры метр в диаметре и привязанные к шее гитары, у вторых антильские косички, тоже метр длиной, и привязанные к шее гитары. Все называли себя Джими или Бобом. Это было все же лучше, чем Туссен, Родриг или Дагобер, когда все девицы валялись на полу, слушая двойной альбом Вудстока[8 - Вудсток – американский городок, где с 1969 года проводится крупный рок-фестиваль.]. Итак, будем искать Джими… Прежде чем добраться до места назначения, Дату пришлось полчаса потеть в такси. Табличка на трех языках сообщала публике часы работы. Ему оставалось переждать два пива, один сандвич и три сигареты, спрятавшись под тентом, который из-за количества дырок больше походил на дуршлаг. Хозяин лавчонки слушал местную музыку, подпевая вполголоса. Местное пиво, дьяблес, имело острый привкус, и Даг пил его мелкими глотками, вновь погрузившись в воспоминания о бурной эпохе всех этих Джими и Бобов, когда наркотический кайф длился несколько дней подряд, и ради того, чтобы заполучить косячок, юные девицы заставляли вас поверить, будто вы – пуп земли и особа, вокруг которой вертится мир. На бескрайних пляжах Сент-Мари он тоже познакомился с одной «метро», как называли французы жителей метрополии. Но у нее не было ни богатства, ни мужа. Зато она годилась для чего угодно, и звали ее Франсуаза. Он не стал ей признаваться, что только что завербовался в морской флот, это было бы плохо воспринято в то время, он предпочел путешествовать налегке. Франсуаза… Он почувствовал легкий озноб, предвещающий приступ тоски по прошлому, и посмотрел на часы. Ура, в последнюю минуту он оказался спасен: пора. Направление: учреждение с кондиционерами. Кондиционеров оказалось даже слишком много. Им следовало бы раздавать куртки при входе. Ему казалось, что он медленно покрывается ледяной коркой, в то время как девица в приемной, белая, с красными пятнами на лице, притворялась, будто слушает его, пялясь кроткими, безразличными глазами. Он наклонился вперед. – Послушайте, вы не могли бы позвать управляющего? Это позволило бы нам выиграть время, а то я скоро превращусь в айсберг. – Господин Бэкер занят. – А вы не можете позвонить ему по этой штуке, а? Она смущенно заерзала на стуле. – Его нельзя беспокоить. Понятно, кофе пьет. Или сидит в сортире, или скачет на своей секретарше. – Когда можно будет его увидеть? – Нужно договориться о встрече. – Именно. А что, по-вашему, означает: «Когда можно будет его увидеть?» – Нужно договориться о встрече. Черт побери! Ему попался исключительный экземпляр клинической идиотки. Он ломал голову, как ему выпутаться из этой ситуации, когда какой-то толстый тип, втиснутый в рубашку, такую же белую, как его отвислые щеки, нервной припрыжкой вошел в холл. – Господин Бэкер! – заголосила девица с выражением потерпевшей кораблекрушение, наконец-то заметившей какое-то судно. – Что? Я спешу! – изрыгнул толстяк, вытирая платком потный лоб. – Тут один месье, он хочет договориться с вами о встрече. Бэкер прошелся по Дагу взглядом, который очень хотел сделать резким и колким, но, похоже, он как следует наклюкался пунша. – Чего ему от меня надо? – пробормотал он. – Детективное агентство «Мак-Грегор», – ответил Даг, поспешно вытаскивая и показывая свою карточку. – Я бы хотел получить информацию об одной из ваших служащих. – Сейчас? – Почему бы и нет? Я займу у вас всего несколько минут. Явно успокоенный последним заявлением, Бэкер сделал Дагу знак следовать за ним и ловко лавировал впереди до самого своего кабинета. – … дите, Мак-Грегор. Даг не стал его разочаровывать и погружаться в долгие бесполезные объяснения. Бэкер рухнул в кресло, которое явно привыкло к такому обхождению, и посмотрел Дагу прямо в глаза, затем перегнулся через стол и прошептал: – Вам не кажется, что кондиционер слабоват? – Как промышленная криогенная установка – пожалуй, а если просто хочется замерзнуть, так в самый раз. Бэкер какое-то время переваривал это здравое суждение, затем на всякий случай решил с ним согласиться: – Да, да… Так что? Что вы расследуете? – Я разыскиваю мадемуазель Мартинес, которая работала здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. – А, понятно. Посмотрим картотеку. Он нажал на какую-то клавишу своего навороченного телефонного аппарата – такая модель, похоже, выдавалась только особо ценным кадрам – и отдал пару приказов, следует признать, почти связных. – Работка… – Да уж. Бэкер выпятил грудь колесом. – Вы даже себе не представляете! На нас висит более двух тысяч дел, и это только по району Гран-Бург, а? Потому что Вье-Фор – это совсем другое дело. – Да что вы говорите? – Да, да, совсем другое. Здесь у нас Гран-Бург. А там Вье-Фор, да, да. Кошмар. Даг не знал уже, как заставить свои губы улыбнуться этому проспиртованному гиппопотаму, когда вошла секретарша. Крупная темнокожая мулатка с короткими волосами произвела на него впечатление вполне адекватной особы, и это обнадеживало. – Здравствуйте. Вот карточка мисс Мартинес. – Спасибо, Бетти, спасибо, да, да… Но скажите-ка, у вас имеется официальный ордер? Ну вот, здрасьте! – Нет, мне просто нужна информация, ничего официального. – Так-то оно так, но я не знаю, могу ли я вам сообщить данные об одной из наших служащих, если у вас нет ордера. Это частные сведения, понимаете, месье. Даг опустил голову. – Я должен связаться с мадемуазель Мартинес по поводу семейного дела. Ее племянник, живущий сейчас в Соединенных Штатах, хотел бы ее отыскать, но потерял адрес. Это пришло само собой: он питал слабость к импровизированной лжи. – Ну, да-да… Что вы об этом думаете, Бетти? – поинтересовался толстяк, потряхивая щеками. Бетти явно думала о том, что дело затягивается, а у нее болят ноги, сам попробовал бы взгромоздиться на пятнадцатисантиметровые каблуки. – Я не думаю, что мадемуазель Мартинес упрекнет нас, если мы поможем ей встретиться с племянником. – Да-да… Послушайте, господин Мак-Грегор, решите этот вопрос с Бетти. У меня назначена встреча, мне пора идти. Встреча с загубленной предстательной железой, поставил диагноз Даг, следя, как Бэкер, равномерно покачиваясь, идет в направлении двери. Он повернулся к Бетти и улыбнулся ей. – Так можно познакомиться с карточкой? – Вы из полиции? – Детективное агентство «Мак-Грегор», – вздохнул он, в который раз вытаскивая свои документы. – Фальшивка. Так что вы хотите от этой несчастной Мартинес? – Я вам уже сказал. Она скептически усмехнулась и уставилась своими красивыми карими зрачками прямо в черные глаза Дата. – Ну ладно. Элоиза Мартинес, не замужем, родилась в тысяча девятьсот пятнадцатом году на Доминике. На пенсии с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Живет в Сент, на Тер-де-О. Авеню Кей-Плат, дом сто пятнадцать. Надеюсь, вы не насильник пожилых дам. – А что, похож? Она улыбнулась: – По правде сказать, непонятно, на что вы похожи. Он размышлял над ее словами, спускаясь по ступеням лестницы, ведущей в уличное пекло. Оказавшись снаружи, он сел на скамейку, чтобы дождаться такси, и стал думать. Он всегда полагал, что кажется красивым мужиком: возраст немного за сорок, ни одного седого волоса, почти правильные черты лица, в нем что-то есть от эфиопского императора, и вот на тебе: это невинное создание поселило в нем сомнения. Правильно ли он представлял себя самого? Задав себе этот мучительный вопрос, он решил отправиться пешком до центральной площади и попытаться поймать такси там. Ну так вперед! Сумка колотила по спине, как в незабвенные времена всяких Джими. Ощущение, что за ним кто-то идет, заставило его несколько раз оглянуться, но ничего особенного он не приметил. Профессиональная паранойя, решил он, ускоряя шаг. Дубль второй: болтающаяся кабина, красные потные туристы, маленький аэропортик, поджаренный на солнце, как булочка на противне. Это и есть Сент. Крошечный архипелаг в двухстах сорока километрах от Сен-Мартен. Тер-де-О, шесть километров в длину и три в ширину, единственная проезжая дорога, машин практически нет. Как и все, первым делом он, вытирая лоб, направился в прокат мотороллеров. Четверть часа спустя он уже тормозил возле довольно крепкого домишки. В окружении цветущих гибискусов, он весь был розово-голубым: голубые стены, розовые ставни, на краю дороги припаркована старая «четырехсотка», подкрашенная суриком. Да, похоже, Элоиза Мартинес не являлась фанаткой «Мира автомобилиста». Даг пристроил мотороллер под пальмой и потянулся к звонку обитой дерматином двери. Ответа Даг не дождался. Он обошел домик, но занавески были опущены. Он позвонил снова. Элоизе Мартинес исполнилось уже семьдесят. Сейчас было около семи вечера, темнело, должно быть, Элоиза где-то неподалеку, тем более что свою машину она оставила возле дома. Даг внимательно осмотрелся вокруг направо, метрах в двухстах, какая-то полуразвалившаяся хижина, вся увитая бугенвиллеей, семейство собралось на лужайке перед домом и резалось в карты; направо деревянный дом с наглухо закрытыми ставнями, растения оплели его сверху донизу. Оставалось только ждать. Он оперся на дверь и чуть было не растянулся на пороге, когда дверь вдруг поддалась под его весом и широко распахнулась. Но открыла ему отнюдь не Элоиза Мартинес. Ему вообще никто не открывал. Он вслепую протянул руку, пытаясь нащупать выключатель. Брызнул свет, осветив большую комнату, заставленную мебелью из ивняка, диван в цветочек, забитые безделушками этажерки, низкий столик с плоским телевизором, вазу, в которой еле помещался огромный букет ярко-желтых гибискусов. На стенах фотографии в рамках, постер рекламы зубной пасты с красивым загорелым мужиком на водных лыжах. Не было только самой Элоизы Мартинес. Но потом он увидел и ее. Она лежала на полу, за диваном, и ее ноги, обутые в белые сандалии, конвульсивно дергались. Он бросился к ней. Маленькая хрупкая женщина с седыми волосами. Она посмотрела на него уже стекленеющими глазами и прошептала: – … таблетки… Он проследил направление ее взгляда и, схватив флакон пилюль с этажерки, рывком открыл его. Пожилая дама дрожала, ее пальцы были влажными. Ему удалось наконец подцепить две пилюли и втолкнуть их ей в рот. Она прикрыла веки, словно желая поблагодарить, затем, резко дернувшись, привстала, застыла и с глухим стуком упала на пол, ее бесцветные глаза оставались открыты. Слишком поздно. Он тупо смотрел на ее приоткрытый рот и желтоватую искусственную челюсть, неподвижные зрачки, тонкие седые волосы, которые колыхались от сквозняка. Он осторожно приподнял ее руку, старясь нащупать пульс. Ничего. Никаких сомнений не оставалось: она мертва. Вот уж повезло так повезло. Ни капли крови, никакой раны, типичный сердечный приступ. Наверное, она слышала, как звонят в дверь, надеялась на помощь, а он, как последний идиот, прогуливался вокруг домика, теряя время. Черт. Явись он на несколько минут раньше, она осталась бы жива. Наверное, это глупо, но он чувствовал свою вину. Он поднялся, злясь на самого себя и заодно на жизнь. Ему позарез нужно было как-то подкрепить силы. Видеть, как она умирает прямо у него на руках, хотя он и не знал ее, оказалось очень тяжело. Он заметил ряд бутылок на низком столике и наклонился, чтобы рассмотреть этикетки. Ром, конечно, и снова ром, ром уже стоял у него поперек горла! А, вот и бутылка хереса. Он откупорил ее и уже приготовился хватить изрядный глоток, когда вдруг звук клаксона раздался так близко, что он подпрыгнул от неожиданности. Струя хереса из бутылки оставила широкий след на его рубашке. Просигналившая так некстати машина, рыча, проследовала своей дорогой, ее молодые пассажиры горланили во все горло. Даг отыскал крошечную кухню, что по коридору направо, и открыл кран с горячей водой, чтобы привести себя в порядок. Закрывая кран, он их и увидел. Два стакана. Не вымыты. Он втянул носом запах. В обоих был ром. Хороший. Край одного из стаканов запачкан бледнорозовой губной помадой. Даг вернулся к трупу. На губах Элоизы Мартинес оставались розовые следы. Она пила из одного стакана, а из второго пил кто-то еще. Подруга? Друг? Любовник? Он пожал плечами: ну и что это могло ему дать? Она имела право принимать кого угодно. Он реагировал как типичный коп, дурацкая привычка. Кстати, о полицейских, самое время им позвонить. Но сначала следовало провести небольшой обыск по всем правилам. Никогда не знаешь, что пригодится. Для начала он бросил взгляд на фотографии в рамочках и сразу же ее узнал: светлые глаза и личико с острым подбородком, в тридцать, сорок, пятьдесят лет, часто в окружении ватаги ребятишек. Он задержался на самых старых из них, внимательно рассматривая детей на снимках, и не был разочарован: Шарлотта действительно оказалась на одном из них, она испуганно вцепилась в юбку мадемуазель Мартинес, длинные волосы заплетены в косички, зеленые глаза, кошачий взгляд. Ну и что дальше? Оторвавшись от фотографий, он направился к бюро с круглой крышкой, стоявшему в глубине комнаты. Он осторожно обошел тело и приблизился к столу. На поверхности ничего, кроме стакана с карандашами и ручками и журнала кроссвордов, уровень пятый. В ящиках педантично разложенные картонные папки с крупными буквами на обложках: «Электричество», «Вода», «Налоги», «Пенсия», «Личное». Он жадно схватил папку с этикеткой «Личное». Там оказались письма. Вскрытые, расправленные и разложенные в хронологическом порядке. Письма от родственников, живущих в самой Франции, письма от подруг и тому подобное. Чтобы разобрать их все, понадобился бы не один час; он ограничился лишь тем, что быстро пролистал, бросая взгляд на подпись, когда вдруг одно из них привлекло его внимание: подписано оно не было. Обычный листок в клеточку, на котором неловкой рукой начертано несколько слов: «Она не покончила с собой. Ее убил дьявол. Не говорите об этом никому, или он убьет и малышку». Дата тоже не указана. Дрожащий почерк читался с трудом, почерк алкоголика. Элоиза Мартинес вложила его между двумя другими письмами: от сентября и декабря 1976 года. Значит, она, должно быть, получила его уже после смерти Лоран Дюма. Да, никаких сомнений, это письмо имело отношение к Лоран. Рокот мотора прервал его размышления. Имело ли смысл ему дальше оставаться здесь? В конце концов, насколько мог он судить, Элоиза Мартинес скончалась от сердечного приступа, и помочь ей он никак не мог. Он сложил письмо, засунул его в карман брюк, поприветствовал труп кивком головы, перешагнул через подоконник, бесшумно скользнул в темноту и добрался до дороги. Сотни крабов тулулу выползли на свой традиционный вечерний променад, и он слышал, как под его подошвами хрустели их скорлупки. Отвратительно. И разумеется, фара мотороллера не работала. По засаженной акациями улице он медленно доехал до самого центра города, уселся за стол в маленьком ресторанчике, украшенном бамбуком, заказал пиво и Коломбо, мясное рагу с рисом, по-прежнему ломая голову над тем, что ему удалось узнать. Итак, кто-то решил, что Лоран не покончила с собой, а была убита. Бред соседа-алкоголика? Кто бы мог это ему теперь рассказать? Элоиза Мартинес скончалась так некстати. После того как это произошло, ему только и оставалось, что вернуться в Филипсбург, сообщить Лестеру, что он потерпел фиаско, и возвратить деньги Шарлотте. Может быть, вначале позвонить, чтобы узнать, что ему теперь, по ее мнению, делать? Он порылся в своем отощавшем кошельке и извлек смятый клочок бумаги, на котором он тогда записал телефон мисс Дюма. Было 9 часов. Вполне вероятно, она находилась дома, а он – вот уж повезло – догадался захватить с собой мобильник. Но – вот уж не повезло, – набирая номер, он заметил, что нервно пульсирует сигнал «батарейка садится». А он внезапно вспомнил, что забыл зарядное устройство у себя в кабинете. – Алло? Какой-то тип. Голос мрачный. – Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Дюма. – А кто это? Акцент явно южноамериканский. – Леруа, Даг Леруа, это срочно. На моем телефоне садятся батарейки, и… На том конце провода какое-то шушуканье. Сигнал садящейся батарейки начинает мигать сильнее. – Алло, Леруа? Шарлотта. Он предпочел обойтись без приветствий: – Я звоню из Сент. Сейчас все объясню. Послушайте, похоже, след оборван. Я могу продолжать, но надежды немного. Я хотел бы знать ваше мнение. Приглушенный мужской голос на том конце: – Что еще за Леруа? Что он там нарыл? – Заткнись. Вы все еще здесь, суперсыщик? – Сейчас отключится… – Мне нужно его найти, это очень важно для меня, понимаете? – Так да или нет? – Продолжайте. Еще четыре дня. Ни одним больше. У меня нет денег… Отключилось. Даг бросил бесполезный отныне аппарат в сумку. Четыре дня. И зачем они ему? Он доел свое Коломбо, переперченное и уже остывшее. Разумеется, милая Шарлотта поддерживала с Васко Пакирри куда более тесные отношения, чем желала в этом признаться. Ну и дальше-то что? Это ничего не добавляло к тому факту, что Элоиза Мартинес мертва, а сам он валится с ног от усталости. Остается только поискать гостиницу и на своей шкуре убедиться, действительно ли утро вечера мудренее. Шарлотта повесила трубку, по ее лицу невозможно было догадаться, о чем она думает. Мужчина, стоящий за ее спиной, пожал плечами: – И зачем это все, только время теряешь, киска. – Это мои деньги, что хочу, то и делаю. Васко Пакирри красноречиво воздел глаза к потолку. Эта метисочка совсем сбрендила! Растранжирить свои монеты, чтобы найти козла, который когда-то трахнул ее мамашу! Можно подумать, он сам знал, кто его отец… Он переместил девяносто пять килограммов своих золотистых мышц к трельяжу, который украшал угол большой каюты, отделанной красным деревом, и уселся на маленький атласный пуфик. Неподвижно стоя возле большой кровати, застланной покрывалом из такого же атласа, Шарлотта нервно кусала ногти. Дождевые струи лениво колотили по белому корпусу яхты. – Ты все грызешь себя, а что от этого изменится? – Тебе не понять. Ты просто жирный кретин, ублюдок, которому на все плевать. Мать твоя была шлюхой, так что, конечно… Васко адресовал сам себе в зеркало ослепительную улыбку, потом ответил по-испански: – Не пытайся вывести меня из себя: нет у меня сегодня настроения. Он схватил щетку, стал расчесывать густые черные волосы, которые падали у него до пояса, попутно любуясь игрой своих выпуклых мускулов, бронзовым оттенком маслянистой кожи и красивым лицом, достойным вождя ацтеков. – Сукин сын! Ты даже не знаешь, что это значит: выйти из себя. Ты вообще не мужчина, ты просто вонючий импотент! Шарлотта приблизилась к нему и рассматривала презрительным взглядом. Он поднялся, со щеткой в руке. – Ты меня достала, Шарлотта, сейчас ты у меня получишь! – Давай, ну давай, ублюдок, слабо? Хоть что-нибудь сделай, мешок с костями! Она с силой толкнула его обеими руками в грудь. Он не сдвинулся с места ни на сантиметр и, продолжая все так же улыбаться, резко хлестнул ее щеткой по лицу. Она, не удержавшись на ногах, навзничь упала на кровать, ее шелковый белый халатик задрался, открыв голые ноги. Он, по-прежнему улыбаясь, склонился над ней. – Vetealinfiemo![9 - Иди к черту! (исп.)] Мерзкое ничтожество! У меня завтра фотосессия. Думать надо! Из-за тебя у меня теперь будет черт знает что, а не физиономия! – проорала она, поднеся руку к огромной гематоме, которая начинала уже наливаться синевой между глазом и виском. Медленно помахивая щеткой, Васко приблизился к ней и другой, свободной рукой развернул лицом вниз. Он задрал халатик, обнажив округлые ягодицы Шарлотты, и, склонившись над ней, провел жесткой щетиной щетки по нежной коже, затем прошептал на ухо: – Ну сколько? – Раз пятьдесят… – промурлыкала Шарлотта, уткнувшись лицом в простыни. Васко выпрямился, грациозным движением откинул голову, отчего пышная шевелюра, мешавшая ему, плавно взлетела назад, поднял руку и начал хлестать. Глава 3 Даг внезапно проснулся. Ему приснилось, что перед ним стоит Элоиза Мартинес. Ее мертвое лицо ему улыбается, пустые глаза смотрят на него, не видя, а морщинистая рука нежно гладит его курчавые волосы, слегка дергая за корни, не сильно, просто как предупреждение. А ее голос, нежный, преисполненный бесконечной жалости, говорит ему: «Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Во сне он отбивался, пытаясь избавиться от ее ласки. На потолке вертелся, поскрипывая, слабосильный вентилятор. Было темно, хоть выколи глаз, но Даг прекрасно осознавал, где находится: в гостинице под названием «Хлебное дерево», почти на самом берегу. Он слышал, как волны разбиваются о песчаный берег. Зажигать свет ему не хотелось. Он на ощупь стал искать сигареты и чуть было не опрокинул стакан с водой, который поставил на ночной столик. Какого черта этой мадемуазель Мартинес пришло в голову нанести ему этот ночной визит? То, что ему довелось увидеть, как она умирает прямо у него на руках, потрясло его больше, чем он мог предположить. Хотя смерть была для него делом привычным. Потушив наполовину выкуренную сигарету, он решил, что снова попытается заснуть. Одеяло казалось влажным и тяжелым, он отбросил его подальше, долго ворочался в постели, пока наконец уже под утро ему не удалось заснуть. Проснулся Даг около девяти. Голова тяжелая, глаза будто засыпаны песком, а зевал так, что, казалось, вотвот свернет челюсть. На террасе комнаты он проглотил чашку кофе. Он чувствовал себя не лучше, чем старый крокодил, вытащенный из вонючего болота. Вот уж обрадуется Лестер, когда увидит его отчет о расходах: 500 франков за ночь… Он, похоже, постарается поторопить его возвращение. Девушки с веревочками вместо трусиков, визжа, барахтались на пляже под неодобрительными взглядами двух уборщиков. Глядя, как они весело возятся на песке, Даг почувствовал себя стариком. Один из подметальщиков, здоровый мужик в шортах, подошел к ним, и они глупо хихикали, пока он заговаривал им зубы. Он вновь увидел, как подходит к Элен на пляже Сен-Китс. Та же победоносная улыбка, та же грудь колесом. Она заведовала гребным клубом гостиничного комплекса. Даг каждый день брал напрокат доску для серфинга, выделывал на ней самые замысловатые фигуры, как мальчишка, желающий, чтобы его заметили. Однажды днем она сказала ему: «Послушайте, почему бы вам не пригласить меня поужинать? Это позволило бы вам хоть немного отдохнуть». Когда она торжественно ступила на порог ресторана отеля, словно высокая белокурая статуя, затянутая в серебристый саронг[10 - Саронг – национальная одежда малайцев и индонезийцев.], Даг почувствовал себя обязанным отослать обратно пошлое местное пиво и заказать калифорнийское шампанское. Как давно они уже не виделись? Месяца два? Полное фиаско. Два года споров, запутанных отношений, астрономических телефонных счетов. Нет никаких сомнений, что у нее есть кто-то другой. Красивый белый директор красивого белого отеля. Он вздохнул, нашаривая свою пачку «Кэмела» без фильтра. «Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Черт, и чего эта старая карга к нему привязалась? Она напомнила ему школьную учительницу мадемуазель Розу Туссен. Роза Туссен была черной, но у нее был такой же голос и такой же полный сострадания взгляд, когда она обращалась к нему, словно говоря: «Бедняжка, ты не виноват». Он встряхнул головой: да что это на него нашло, в сорок пять лет вспомнить о своей бывшей учительнице, и все из-за какой-то почтенной дамы, которую он видел всего-то несколько минут? Он отправился в ванную, чтобы принять ледяной душ: так советовали в американских детективах. Ощущение было, слов нет, омерзительным, его тут же стал колотить озноб, но следовало признать, это средство довольно действенное. Он хоть догадался захватить переходник для своей электробритвы? Ну да. Очко в его пользу. Выбритый Дагобер – это уже совсем другой Дагобер, и он отправился надевать джинсы и серую футболку, попутно любуясь собой в зеркале. Неплохо сложенный, мускулистый, ни грамма жира… Нет, в самом деле, он мог быть доволен собой. Жаль, что Элен не разделяет этого мнения. Оказавшись на улице, Даг решил добраться до ГранБурга, покопаться в местных архивах. Там он по крайней мере мог бы ознакомиться с подробностями драмы, которая случилась двадцать лет назад. Он опять потащил с собой сумку до аэропорта Тер-де-О. Это уже становилось однообразным, да и таможенники вот-вот начнут задавать вопросы. Двадцать пять минут полета в перегретом салоне. Чтобы убить время, он стал листать брошюрку для туристов, любезно предоставленную в распоряжение пассажиров. «Карибы… Россыпь островов, над которыми витает дух тайны и приключений». Точно в яблочко. Тайна и приключения, и все это свалилось на голову ему одному, несравненному Дагоберу Леруа. «Людская мозаика, перекресток цивилизаций». И это точно. Разве он сам не похож на такое лоскутное одеяло, куда вплелись предки караибы, африканцы, нормандцы, где есть даже капелька китайской крови: ей он обязан своей прапрабабке по материнской линии, которая, едва получив вольную, начала семейную жизнь с одним из иммигрантов, недавно лишь прибывшим из Кантона. Спасибо тебе, туристическая брошюрка, нашпигованная здравым смыслом! Когда вещи так изложены, они кажутся столь простыми, что поневоле спрашиваешь себя, почему иногда так трудно жить. Гран-Бург со вчерашнего дня совершенно не изменился. Даг по привычке подозвал такси и спустя несколько минут оказался возле городского архива, где довольно развязная секретарша показала ему интересующий его отдел. Вполне привычный к подобного рода поискам, Даг быстро вставил микрофильм в просмотровое устройство. Сентябрь, октябрь, вот пятое число, это оказалось на пятой странице, местные новости Вье-Фор, а первая страница уделила большое место отставке министра труда. «Самоубийство на Гран-Маре. Молодая женщина найдена повешенной на веранде». Он посмотрел фотографию, которой была иллюстрирована статья. Неудачное черно-белое клише, довольно размытое, где полная белая женщина прижимала к груди девочку. Женщина показалась ему смутно знакомой, без сомнения, потому, что была похожа на Шарлотту. Она не улыбалась, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Он стал вчитываться в текст: «Жертва, Лоран Дюма-Мальвуа, страдала депрессией. Она проживала с дочерью Шарлоттой, 5 лет, на Гран-Маре, дом 45. Именно девочка и обнаружила тело матери рано утром и сидела на корточках у ее ног до прихода соседа, господина Луазо, 65 лет, рыболова на пенсии, проживающего в соседнем доме 43». Далее следовало интервью с вышеупомянутым Луазо: «„Это я ее нашел. Она висела там, лицо все синее, язык высунут, а малышка сидела на полу, она совсем не плакала, только смотрела на свою мать, которая все поворачивалась на своей веревке. Я тогда забеспокоился, потому что обычно видел их по утрам, они мимо меня в детский сад ходили. Даже если бы она напилась как свинья, она бы не забыла отвести девчонку в садик. Это дело святое. Она была славная женщина, немножко на выпивку слаба, а так хорошая мать, вы понимаете. Жизнь у нее была непростая, муж ее выгнал из-за дочки… и тогда я подумал, может, заболела или еще что, надо пойти посмотреть, ну и пошел… " Свидетельство господина Луазо было подтверждено другими соседями. Судя по всему, в данном случае опять имела место драма, связанная со злоупотреблением алкоголем, это самый настоящий бич нашего прекрасного острова». В следующем номере сообщалось, что похороны назначены на понедельник, и уточнялось, что ввиду отсутствия близких родственников Шарлотта будет передана социальному работнику мадемуазель Элоизе Мартинес для дальнейшего определения в монастырский приют. Два дня спустя фотография с похорон и подпись под ней: «Девочка, потерявшая мать, хотела бы отыскать своего отца». Судя по всему, папаша остался глух к этому трогательному призыву. Если верить газете, Элоиза Мартинес собиралась передать ребенка в воспитательный дом сиротского приюта, где девочка должна была находиться вплоть до совершеннолетия. Даг склонился, чтобы повнимательнее рассмотреть фотографию с похорон. На ней можно было различить Элоизу Мартинес в унылом платье, которая держала за руку маленькую Шарлотту, какого-то мужчину с волосами с проседью, затянутого в темный костюм, – Луазо, конечно; толстых теток в нарядных платьях и совершающего богослужение священника, небольшого роста мужчину лет сорока: отец Оноре Леже. Ни одного белого, кроме Мартинес. Лоран Дюма и вправду была отвергнута своей общиной. И все из-за маленькой Шарлотты, которая и в этом возрасте казалась уже очень хорошенькой. Жизнь, загубленная к чертям собачьим из-за супружеской неверности и цвета кожи, выругался про себя Даг. Если бы Лоран спала с каким-нибудь белым, она своего старика могла обманывать направо и налево. Он бы проглотил историю о том, что девчонка от него, и Шарлотта посещала бы лучшие школы, а сейчас была бы владелицей немаленького состояния. А вместо этого – убогая хижина из гофрированного железа, похороны, сиротский приют. Он быстро прокрутил последующие номера газеты. Ничего. Достал записную книжку и отметил в ней: "Джон Луазо», на тот случай, если старый рыбак все еще жив. Потом добавил: «отец Оноре Леже». Священнику должно быть около шестидесяти. Даг попытался припомнить мессы, на которых ему доводилось присутствовать с тетушкой. Нет, тот кюре выглядел гораздо упитанней. Чтобы успокоить совесть, он проверил данные за 1987 год, когда человек по имени Мальвуа отбросил копыта. Так и есть, в рубрике «Гражданское состояние»: Кристофер Мальвуа, кавалер ордена «За заслуги», бывший заместитель министра почтовой службы, бывший администратор сахароваренного завода, «хорошо известный в регионе, где он являлся председателем различных благотворительных организаций (возможно, и того приюта, где прозябала Шарлотта?)… единодушно скорбим». Еще бы! Достаточно только на фотографию посмотреть: бесцветные глаза, редкие седые волосенки на верхушке черепа, лицо суровое, худое, лишенное растительности, плотно сжатые челюсти, ни дать ни взять пастор-вегетарианец. Уверен, он ни секунды не сомневался, прежде чем вышвырнуть Лоран. «Скончался в возрасте 74 лет». Стало быть, он был как минимум лет на двадцать старше своей бывшей жены. Причина смерти: сердечный приступ. Возможно, от чрезмерного хохота. Даг погасил проекционное устройство, поблагодарил развязную секретаршу и чуть ли не на ходу вскочил в автобус-недомерок, который как раз трогался, намереваясь отправиться во Вье-Фор. Маленькое маршрутное такси проделало свой путь в рекордные сроки, при этом водитель не отрывал рук от клаксона. Даг выбрался оттуда с большим облегчением и, предварительно подкинув монетку, решая, отправиться ли ему сначала к Луазо или к кюре, сел в такси и назвал шоферу адрес: авеню Гран-Маре, дом 43. У него было ощущение, будто он принимает участие в какой-то дурацкой игре в следопытов. Кое у кого может сложиться впечатление, что частные детективы живут себе припеваючи между двумя убийствами и тремя бутылками скотча. А на самом деле они проводят дни напролет в скучной изматывающей беготне туда-сюда, истекают потом, и все это для того, чтобы склеить мельчайшие кусочки чужих, не слишком интересных жизней. Такси проезжало через весь Вье-Фор, и у Дата внезапно возникло ощущение, что время остановилось. Ничто не изменилось с тех давних пор. Яркие краски домов, изумрудно-синий цвет моря, мужчины в белых балахонах, которые курили, опершись на плохо пригнанные доски закрытых магазинов. Такси выехало на главную улицу. Даг внезапно изогнулся на своем сиденье. Вот дом 18, лавочка, выкрашенная в ярко-зеленый цвет. Именно здесь находился тетин сувенирный магазин. Прежде чем такси свернуло, он успел разглядеть витрину, заставленную одноразовыми фотоаппаратами, туристическими брошюрами и огромными раковинами. Выходит, последователи тети Амели не изменили коммерции. Казалось, весь город оказался во власти колдовства, и Дату даже показалось, что он узнал одну из пожилых женщин, которая продавала на рынке арбузы. Но нет, это невозможно: ей тогда должно быть уже больше ста лет. Остановиться, расплатиться, выйти. Луазо жил в типичном рыбачьем домишке, в саду чинились рыболовные верши, на крыше, сляпанной из рифленого листа, деревянных брусков и цемента, были развешаны сети, сам домик выглядел каким-то кособоким. Даг обогнул внушительного вида банановое дерево и постучал в дверь. – Никого нет, – раздался голос за его спиной. Он обернулся. Дряхлый старичок сидел на перевернутой дырявой лодке, в тени развесистого мангового дерева, в углу рта прилепилась сигарета, глаза смотрели куда-то мимо. – Я ищу господина Луазо. – Это я, – ответил тот, не поворачивая головы. – Но вы же только что сказали, что никого нет. – В доме никого нет, потому что я-то ведь снаружи. Шутник. Даг любезно улыбнулся в ответ. – Ну конечно. Здравствуйте. Позвольте представиться: Даг Леруа. Я друг Шарлотты Дюма. – Не знаю такую. Она что, живет здесь? – Шарлотта Дюма, дочь Лоран Дюма, белой женщины, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вы ее помните? Прежде чем ответить, старик сплюнул на землю: – Белая? Белая женщина, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году? – Да. – Нет, не помню. Даг испытал яростное желание сцепить пальцы на старой морщинистой шее и придушить старикашку. Джон Луазо откровенно над ним издевался. Справившись с собой, Даг медленно проговорил: – Это вы ее нашли, когда она повесилась на веранде. – А, эта! Ну да. Не очень-то красиво, нет. Вся синяя, язык наружу, а малышка рядом сидит, о нет, смотреть на такое… Господь дал, Господь взял. Даг поспешил прервать его: – Я друг ее дочери, Шарлотты. Она хотела бы знать, что вы можете вспомнить о ее матери. Может, у нее были друзья, которые ее навещали, может, вы слышали что-нибудь о ее отце… – Отце той белой женщины? – Нет, отце девочки, – терпеливо ответил Даг. – О мужчине, который спал с Лоран. – Лоран, звучит как Лотарингия…[11 - По-французски название этой исторической провинции звучит так же, как имя героини.] И Эльзас. Я там воевал. Холодно было. Господь не любит, когда тепло. Так-так-так… А старик-то маразматик. Очередной напрасный визит. Даг решил потратить на него еще минут пять и оставить в покое. – Вы знаете, почему она повесилась? – Белая женщина? – Да. – Она не повесилась. Это ее дьявол повесил. Дьявол! Именно это и было написано в записке Мартинес. Алкогольно-мистический бред. – Муж вышвырнул ее, потому что у нее был дурной глаз, – продолжил Луазо, осенив себя крестом. – Поэтому она и умерла. Она ходила к плохим людям. К ним нельзя ходить. Духи забрали ее душу. Господь сказал… – К каким людям она, например, ходила? – прервал его Даг. – Их много было, этих людей. Это они покупали ей ром. То, что у нее была белая кожа, им было совсем не противно, нет, они заводили ее внутрь, и все, а я знал, что это очень плохо, что у нее потом будут проблемы. Избави меня от греха и искушения… Чем дальше, тем лучше: Лоран прикладывалась к бутылке. Шарлотта будет просто счастлива об этом узнать. Даг продолжал: – А того самого мужчину, который сделал ей дочку, первого, вы знаете? Вы что-нибудь о нем слышали? – Мужчина? Первый? Первый грешник? Который ее увел от мужа? Нет, об этом я ничего не знаю. Он здесь не жил. Он никогда к ней не приходил. Он был плохой. Разбросал свое семя по ветру и исчез. А потом пришел козлище, и копыта у него были раздвоены… Этот словесный понос все-таки следовало остановить. – Большое спасибо, господин Луазо. Вы мне очень помогли. Вы хорошо ладили с той женщиной, которая повесилась? – Я? Ну да. Хорошая девушка. И малышка тоже очень милая, мордочка всегда в варенье… Я говорил ей меньше пить, ну, ее мамаше. Оставался с девочкой и показывал ей, как рыбу чистить… Какая жалость! Бог дал, Бог взял… «Хоть бы Бог пришел взять тебя прямо сейчас!» – злобно подумал Даг. – Еще раз большое спасибо, и до свидания. – Вы уже уходите? – Мне нужно на самолет. – Нет, корабль. – Что? – Корабль лучше. Самолет – это плохо: он делает в небе дырки. На корабле лучше. Он ласкает море. – Вы совершенно правы. До свидания. Даг большими шагами направлялся к дороге, когда старческий голос за спиной буквально пригвоздил его к месту: – Его звали Джими, того мужчину, который не из здешних. У него была отметина. Как она говорила, отметина дьявола. Но я не помню какая. Кажется, у него были раздвоенные копыта. Ложная тревога. Даг пожал плечами: пусть себе бормочет, старый болван. Дом номер 45 находился метрах в пятидесяти вниз по улице. Две полустертые синие цифры на входной двери. Крошечный домишко, похоже, остался таким же, каким был двадцать лет назад. Сложенный из древесины каштана, почти развалившийся, с дырявой верандой, с которой свисали оторванные рейки, крышу поддерживали некогда зеленые стойки. Ставни были вырваны с мясом. В углу ржавела какая-то коляска. Должно быть, никто с тех пор не изъявил желания поселиться в доме, оскверненном такой страшной смертью. Как убого выглядела эта развалившаяся хижина среди разросшихся сорняков. Даг представил себе, как Лоран Дюма медленно поворачивается на веревке, привязанной к балке, а большие зеленые глаза Шарлотты неотрывно смотрят на разбухшие мамины ступни… Гадость. Он обошел вокруг дома. Позади разрослись настоящие джунгли. Он обследовал рыхлую землю до самой стены, добрался до окна с разбитыми стеклами, через которое ему открылась пустая пыльная комната. Не отдавая себе в этом отчета, он принялся насвистывать печальные такты «BoulevardofBrokenDreams», которую пел Нат Кинг Кул. «Бульвар разбитых мечтаний». Он с трудом вырвался из плена печальных размышлений. Нужно было еще навестить отца Леже. Он обернулся и застыл на месте: за ним наблюдали двое мужчин. Один невысокого роста, худой, с седыми волосами, с острой мордочкой в веснушках, а другой высокий и смуглый, с осанкой звезды балета, с большими крестообразными шрамами на щеках, с длинными седыми волосами, собранными в высокий хвост. Маленький белый обильно потел в своем бежевом костюме со слишком длинными рукавами и, хитро поглядывая на Дата, жевал пальмовый лист. Высокий и смуглый, грациозно откинувшись назад, опирался на одну ногу; одет он был в синие синтетические штаны и открытую майку, позволяющую любоваться его узловатыми мышцами. Маленький был похож на карикатуру на Питера Пена, у высокого была приветливая физиономия барона Субботы[12 - Барон Суббота – персонаж гаитянского фольклора.], и над их головами словно развевалось полотнище: «Осторожно, передряга». Даг мысленно протянул руку к своему хольстеру, прежде чем вспомнил, что его на месте нет. Оружие лежало в сумке, а сумка болталась за спиной. Весьма непредусмотрительно. Питер Пен открыл рот, демонстрируя уродливые, гнилые зубы, и выпустил длинную струю желтоватой слюны. Потом подтянул пояс и улыбнулся Дату: – Goedemorgen, motherfucker, hoe gaat het?[13 - Привет, придурок, как дела?] – бросил он ему на смеси нидерландского и английского. «Привет, придурок». Вполне галантное приветствие. Даг холодно рассматривал их обоих. – Ikhebhaast.[14 - Я спешу.] — Ты такой красивый, нам захотелось разглядеть тебя поближе, – продолжал Питер Пен по-нидерландски. – What's wrong? Do you like to suck?[15 - А в чем дело? Пососать хочется? (англ.)] — заметил Даг, не отрывая взгляда от их рук и размышляя о том, что дискуссии в интернациональной зоне всегда оказываются делом весьма щекотливым. Тип стал наливаться бордовым, в его кулаке неизвестно откуда возникло лезвие остро заточенного ножа. – Ну ты чудак! Сейчас я вырежу у тебя на физиономии улыбку, которую ты уже никогда не сможешь стереть, – бросил мастер художественной резьбы с видом дебила, который плохо понимает, что происходит, но настроен действовать решительно. Он явно собирался воспользоваться своим инструментом. Даг бросил быстрый взгляд на второго, изуродованного шрамами, который нервно хрустел своими длинными пальцами, покрытыми плохо зажившими ссадинами. Судя по его рукам, незадолго до этого он тренировался в боксерском зале, причем вместо груши у него была чья-то физиономия. Даг глубоко вздохнул, усилием воли собирая энергию в районе солнечного сплетения, вновь обретая это состояние нервного возбуждения, какое бывает на ринге перед тем, как арбитр объявляет о начале боя. Питер Пен надвигался на него, держа нож лезвием вверх. Даг не отрывал от него взгляда. Этот псих готов был выпустить ему кишки. – Тебе привет от Фрэнки Вурта, – внезапно крикнул тот, резко выбрасывая правую руку в направлении живота Дага. Натянутый как канат, Даг едва успел увернуться, но теплое лезвие все-таки зацепило его, разрезав рубашку и задев тело; это было похоже на странный ледяной ожог. Он не выпускал из поля зрения второго типа, который собирался его схватить, и, размахнувшись, врезал ему сумкой прямо по лицу. Смуглый верзила покачнулся, и, вновь метнув ему в лицо сумку, в которой бесполезным грузом болтался пистолет, Даг оторвался от земли и выбросил левую ногу носком вперед в направлении унылой физиономии Питера Пена. Свинцовые пластинки в подметках иногда могут пригодиться. Носок рейнджерского ботинка с сухим хрустом разбил нос противника. Перелом носовой перегородки, диагностировал Даг и в качестве довеска мгновенно направил второй удар башмака прямо между ног. От боли Питер Пен по-заячьи взвизгнул и рухнул на землю, держась за свое хозяйство обеими руками. Он лежал с разбитыми губами, расквашенным носом, завывая на высокой ноте. Задыхаясь, Даг быстро повернулся, но успел только заметить надвигающийся на него огромный оцарапанный кулак, прежде чем оказался на земле, не в силах вздохнуть, ощущая, будто в его желудке только что взорвался снаряд. Он попытался свернуться калачиком, чтобы хоть как-то защититься от безжалостных ударов, которыми осыпал его изуродованный верзила. От хорошо рассчитанного тычка желчь прилила к губам. От следующего пинка каблуком чуть не вылетела коленная чашечка. Его противником оказался hand-killer, то есть тот, кто убивает голыми руками; он будет его бить, пока не забьет насмерть. Даг лежал, свернувшись в позе эмбриона, со ртом полным слюны и травы, его голова дернулась от особо жестокого удара. Боль пронзала все тело, заставляя содрогаться, как от разрядов электрического тока, а в голове эхом раздавались наставления его инструктора по выживанию: «Никогда не позволяйте противнику вас мучить. Вы же не тюремная шлюха в фильмах для кретинов. Нападайте сами! Если вы не нападаете, значит, вы дохлый солдат». Полковник Эпплгейт выразился еще короче: «Killorgetkilled»[16 - Убей или будешь убит. (англ.).] Главное – взять себя в руки. Даг мгновенно сгруппировался, свернулся в клубок, и каблук ударил в землю буквально в миллиметре от его левого уха. Над каблуком – белый носок. В белом носке – икроножная мышца. Даг вцепился в нее зубами с каким-то звериным остервенением. Раздался вопль с выраженным испанским акцентом. Нога вырвалась. Мужчина наклонился, неосторожно подставив свою голову. Свинцовый каблук Дага попал прямо по щеке, раскроив ее до крови. Непереводимое ругательство. Дагу удалось откатиться на метр. Разъяренный мужчина набросился на него, сдавив железными пальцами. «Сейчас он выдавит мне глаза», – подумал Даг. Его рука, отчаянно обшаривающая влажную землю в поисках хоть какогонибудь оружия, внезапно застыла. Там, в темноте, притаилась трепещущая масса, огромный мохнатый паук, красный с черным. Матуту, из семейства пауков-птицеедов, туловище размером с теннисный мячик, совершенно безобидный, несмотря на свой внушительный вид. Даг чуть было не попал рукой в паутину. Над собой он почувствовал прерывистое дыхание врага и схватил рукой паука. К большому удивлению, прикосновение вовсе не вызвало отвращения, оно оказалось даже нежным. Он едва успел разглядеть, как яростно трепыхались коротенькие лапки, и бросил паука в окровавленное лицо, в которое насекомое в ужасе вцепилось, вонзив свои крючки в подбородок мужчине, который взвыл от отвращения и стал отчаянно отбиваться, между тем как мохнатые лапки цеплялись за его губы. Нож. Нож Питера Пена. Он валялся на земле, рядом со своим владельцем, который по-прежнему корчился и выл от боли. Верзила к тому времени уже успел избавиться от паука и даже раздавить его каблуком. Он повернулся к Дагу, сжал свои огромные кулаки и с плотоядной ухмылкой поцеловал кровоточащие фаланги. Нож. Верзила должен был обратить на него внимание, прежде чем бросаться на Дага. Тонкое лезвие вонзилось прямо в бедро, и он окончательно отупел от неожиданности. Даг любезно ему улыбнулся и изо всех сил врезал кулаком по физиономии. Нос хрястнул, и мужчина упал на колени, с недоумением глядя на торчащий из ноги нож. – Hetspijtmij[17 - Прости (нидерл.).], но иногда это бывает полезно, – извинился Даг, извлекая оружие винтообразным движением. Мужчина завизжал от боли, сжимая своими длинными пальцами рану, откуда сильной струей хлестала кровь. – Bentиtegen tetanus ingeent?[18 - У вас сделана прививка от столбняка?] — вежливо поинтересовался Даг, вытирая лезвие о майку. – Elconodetumadre![19 - … твою мать!] – бросил тип с явным пуэрто-риканским акцентом. Судя по всему, он не любил, когда интересовались его здоровьем. – Puedezrepetir?[20 - Может, повторить?] — склонившись, полюбопытствовал Даг. – Meteteeldedoenelculo,carbon![21 - Засунь себе палец в задницу, ублюдок!] Явно огорченный таким отсутствием учтивости, Даг покачал головой и, сложив два кулака вместе, изо всех сил опустил их на раненое бедро противника, который взвыл от боли. После чего нанес еще один удар ребром ладони в открытую скулу, да так сильно, что тот повалился на бок. Какое-то движение справа предупредило его о том, что Питер Пен приподнялся и пытается подползти к нему, одной рукой схватившись за яйца, другую опустив к своей лодыжке. Даг заметил блестящую рукоятку крошечного револьвера. – Watchyourteeth![22 - Береги зубы! (англ.)] – предупредил он его, с силой выбрасывая ногу вперед, так что она попала прямо по губам бедняги. Он с удовлетворением услышал, как затрещали уродливые зубы коротышки, и увидел, как из вывихнутой челюсти закапала кровь. После чего, испытывая тупую боль в боку, наклонился, чтобы завладеть револьвером, который скотчем был примотан к лодыжке Питера Пена. Держа своего врага на мушке, он как следует врезал ему в основание черепа. Мгновенная анестезия. Он повернулся ко второму, в шрамах, который тихо скулил, зажимая рукой рану. Даг специально направил лезвие так, чтобы оно вонзилось в мягкие ткани бедра, так что рана была далеко не смертельной, но, поскольку сам раненый об этом не догадывался, следовало развивать преимущество. – Итак, вы признаете, что вас послал Мордожопый? – осведомился Даг по-английски. – Вурт тебя заказал. Ты покойник, понял? – попытался пригрозить тот, корчась от боли. – Где сейчас Вурт? Верзила возмущенно затряс головой: – Nopuedocreerlo![23 - Заткнись!] Ты думаешь, я выдаю своих приятелей? Даг задумался, в каком это допотопном фильме они могли подслушать такой бездарный диалог. Он приставил нож к его горлу: – Estoy harto. You're really starting to get on my tits![24 - Ну хватит! Ты начинаешь действовать мне на нервы! (исп. – англ.)] Я сейчас тебе уши на кусочки порежу. Как тебе это понравится? – Да не свисти ты! – Я не свищу, я серьезно. По правде сказать, я сейчас в сомнениях: то ли правда уши отрезать, то ли нарисовать на твоей физиономии второй рот. Или что-нибудь в этом роде. Он медленно провел лезвием ножа по горлу верзилы, оставив глубокий пурпурный след, затем прошептал на ухо: – Ты знаешь, каково это, подохнуть от потери крови? Сначала это привлечет тучу мух… Потом поползут муравьи… – Заткнись, ублюдок! – Где Вурт? В третий раз повторять не буду. – Дерьмо! Он в Сен-Барте. Он нам тебя заказал. – Где конкретно в Сен-Барте? – В «Тропикано Палас». Он убьет меня, если узнает… – Collate! Я сам тебя убью, если увижу еще. Передай это куску дерьма, который с тобой. Человек наклонил голову, кадык несколько раз конвульсивно дернулся. Даг приставил револьвер к виску негодяя, который в ужасе закрыл глаза, трясясь всем телом. – Спать хочешь? – вдруг поинтересовался Даг ни с того ни с сего. – Que? – тупо икнул тот, сбитый с толку. – Ты хочешь спать, – настоятельно повторил Даг, усыпляя его резким ударом. – Buenasnoches[25 - Спокойной ночи (исп.).]. С коротким вздохом поверженный противник рухнул на землю. Даг осмотрелся. Повсюду следы крови: на лицах, одежде, цветах. Чтобы вытереться, Даг воспользовался курткой Питера Пена. Все его тело ныло. Он потрогал свой пылающий бок, прижал свернутую комком куртку к длинной и глубокой царапине, которая кровоточила под ребрами. Двое лежащих на земле мужчин тяжело дышали. Даг, уперев руки в бока, наклонился вперед, пытаясь успокоить сердечный ритм. Если уж говорить честно, он должен был признать, что избить этих двух типов оказалось для него делом отнюдь не неприятным. Это напомнило ему о том, как долгие часы он потел в боксерском клубе, выслушивая ругань инструктора по французскому боксу. Незабываемые минуты на ринге. Он чуть было не получил титул чемпиона всей французской армии. Его противник победил по очкам: он весь светился радостью, в то время как Даг перекатывался с одного конца ринга на другой, почти ослепший от крови, которая хлестала из разбитых надбровных дуг, и пытался вздохнуть, несмотря на два сломанных ребра. Вот еще одна вещь, которую Элен понять не могла: удовольствие драться. Она находила это занятие примитивным. Убогим. «Спорт – это способ преодолеть возможности своего тела, а не угробить его, Даг». Он пожал плечами. К черту Элен и ее высокую нравственность. Он выпрямился. Итак, Мордожопый прохлаждался себе в Сен-Барте, на одном из самых живописных островков группы Малых Антильских. Заниматься этим сейчас совершенно не было времени. Сейчас его цель – отец Леже. Он поднял с земли свою сумку, засунул туда нож и маленький револьвер и решительно зашагал по направлению к дороге, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль. Дуновения пассата приятно освежали его на ходу, но подошвы ботинок обжигали ступни. Гигантские черные свиньи, привязанные к изгородям перед хижинами, тупо смотрели на него, пережевывая корни. Над вулканом Суфриер плыли облака. На море был штиль. Не слышалось ни звука, лишь время от времени начинал реветь трактор, работающий на поле сахарного тростника. В открытом море лениво болталась рыбачья лодчонка. Даг шагал быстро, но все равно авеню Гран-Маре показалась ему нескончаемой. Наконец со вздохом облегчения он добрался до центра города. Глава 4 Увидев свое отражение в витрине, Даг не решился предстать перед кюре в таком виде. Футболка была заляпана кровью, так же как руки, лицо и ботинки. Он понимал, почему редкие прохожие бросают на него такие встревоженные взгляды. Он перешел улицу, прошел вдоль рыбачьего причала и спустился к берегу, где высились горы водорослей. Можно и помыться, и переодеться. Несмотря на соль, которая словно обожгла рану, теплая морская вода показалась ему успокаивающим бальзамом. Он прекрасно помнил эту церковь с сине-белым фасадом. С тех пор ничего не изменилось. Даже инвалид на ступеньках был похож на инвалида из его воспоминаний. Этот тип как раз приканчивал литровую бутылку пива, и Даг вдруг осознал, что подыхает от жажды. Он еще подумал: может, прежде чем продолжить изыскания, побаловать себя холодным пивком? Нет, нельзя поддаваться искушениям, это вопрос самодисциплины да и самосохранения, в конце концов. Чем раньше он закончит свои дела, тем быстрее надерет задницу Вурту. Он толкнул тяжелую деревянную дверь. В центральном нефе было прохладно и сумрачно. И совершенно пусто. Стараясь ступать как можно тише, Даг пересек верхнюю галерею и наконец наткнулся на старую даму, стоящую на коленях перед святым Антонием в красных одеждах. – Простите… Она вскинулась от неожиданности, и все ее сто двадцать килограммов заколыхались. – Что вы хотите? – Я ищу отца Леже. Она взглянула на него, как на последнего идиота. – Это вторник, сегодня он в новом хосписе. – Это далеко? – Прошу прощения, месье, но я вам не служащая туристического агентства. В данный момент, как вы сами видите, я молю святого Антония, чтобы он помог мне найти потерянный браслет, который подарила мне моя несчастная мать. Даг счел за лучшее отступить. – Простите, но мне необходимо с ним повидаться. Это очень срочно. Как далеко находится хоспис? Она вздохнула, кивнула святому Антонию, который устремил в пустоту неподвижный эмалевый взгляд, словно просила у него прощения. – Первая улица направо, потом вторая налево, потом прямо до парикмахерской, потом снова налево, и вы пришли. Теперь я могу продолжать? – Спасибо, до свидания и счастливо. Тщательно следуя полученным от старухи указаниям, он довольно скоро оказался у серых ворот нового хосписа. Через десять минут перед ним уже стоял отец Леже, который только что завершил обход больных и причастил троих лежачих стариков. Отец Леже был маленьким и крепким. С коротко остриженными седоватыми волосами, плоским животом, широкими плечами, одетый в черные брюки и рубашку, на отвороте которой был прикреплен тонкий серебряный крестик, он неудержимо походил на африканского Джина Келли[26 - Джин Келли – американский танцор и киноактер.]. Даг представился. Отец Леже удивленно приподнял брови: – Частный сыщик… детектив, если я правильно понимаю. Соперник Майка Хаммера…[27 - Майк Хаммер – частный детектив, герой американского телесериала, популярного в 80-е годы.] Удивительная у вас профессия, господин Леруа. – У вас тоже, отец мой, – заметил Даг, указывая на фиолетовую епитрахиль и флакончик со святым елеем. – О, я… – вздохнул отец Леже, целуя флакончик, который только что вытащил. – Выйдем поговорим. Я на сегодня закончил. Он сложил свои вещи в небольшой чемоданчик, и они вместе вышли. Отец Леже указал ему на маленькую терраску. Усевшись, он заказал бокал пива, и Даг последовал его примеру. Они молча выпили. – Итак, вы хотели со мной поговорить, – первым нарушил молчание священник, ставя на стол почти пустой стакан. – Какая-нибудь теологическая проблема? Вид у него был усталый и рассеянный. Даг протянул руки, словно извиняясь: – Нет, я здесь по поручению Шарлотты Дюма, дочери Лоран Дюма, которая покончила с собой здесь, на авеню Гран-Маре, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Молодая белая женщина. Вы служили заупокойную службу. Отец Леже задумчиво поскреб подбородок смуглыми пальцами. – Лоран Дюма, да-да, припоминаю, молодая женщина, она жила здесь одна с маленькой дочерью… Очень грустная история. Но я не понимаю… – Ее дочери, Шарлотте, сейчас двадцать пять лет. Она хочет найти своего настоящего отца. Именно поэтому я здесь. Чтобы отыскать какие-нибудь следы. – Понимаю. Но я не думаю, что смогу вам как-то помочь. Я иногда заходил к ним, приносил сласти, печенье, одежду для малышки, ну, сами понимаете. Вы ведь, конечно, знаете: Лоран, ее мать, очень сильно пила. Но ребенку она уделяла много внимания, тут уж ничего не скажешь. Что бы там ни было, об отце мне ни разу слышать не приходилось. Эта тема была запретной. Я вначале пытался заставить ее написать ему, объяснить, что произошло и как муж ее выгнал, но она отказывалась. Говорила, что ничего о нем не знает, что не может до него добраться, что он уехал очень далеко. Жаль. Может быть, если бы тот человек узнал… «… Он бы уехал еще дальше», – цинично закончил про себя Даг. – Она никогда не произносила его имени? – Раз или два она назвала его Джими, но у меня создалось впечатление, что это прозвище. Давно это было… Я очень хорошо все помню, потому что… в те годы я был полон энтузиазма, «активист», как сказали бы сегодня. Я хотел быть полезным. Помогать людям. И когда она покончила с собой… на меня это так подействовало. В общем, – заключил он, допив свое пиво, – не думаю, чтобы вы хоть что-нибудь здесь отыскали. Вы пытались встретиться с представителями социальной службы? Мадемуазель Муано, или как-то в этом роде. – Мартинес. Да. К сожалению, она скончалась. – А! Там был еще близкий сосед, Луазо кажется, но с ним разговаривать бесполезно, он в полном маразме. – Знаю, я его недавно видел. – Заметно, что вы даром времени не теряли. «Нет, не терял и даже нашел время спастись от парочки громил, как настоящий детектив». Он вежливо ответил: – Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим временем. – У меня сейчас ничего срочного нет, а ваша история весьма интересна. Я большой любитель детективной литературы. Мне кажется, что детективный роман пытается разрешить главную загадку смерти, какова бы она ни была. Вы знаете, большинство примитивных народов не принимают мысли о том, что смерть – дело случая, они всегда ищут виновного. Так вот, в детективных романах та же самая идея: всякая смерть – результат чьего-то злого умысла. Меня это завораживает. Возникает искушение сказать, что причина воздействия детективного романа в основном коренится в примитивном желании дать всему логическое объяснение, ведь это так свойственно человеческому существу, вы не находите? – Гм… Даг сделал большой глоток, пытаясь отыскать подходящий ответ, но ему так ничего и не пришло в голову. Дать логическое объяснение смерти… Возможно, решение поможет найти судебная медицина с ее практикой вскрытия, которая до сих пор шокирует некоторые религиозные убеждения. Вскрытие… Даг щелкнул пальцами. – Поскольку это была не естественная смерть, наверняка был вызван врач, чтобы осмотреть тело и выдать разрешение на захоронение… Может быть, вы знаете, кого именно вызывали? – Насколько я помню, это был доктор Джонс. Генри Джонс. Это был здесь единственный медик. Наш остров всегда оставался в стороне от современных веяний… Даг прервал его: – Знаю. В детстве мне часто приходилось бывать на Сент-Мари. Моя тетка держала сувенирную лавку на улице Двадцать второго июля. Она умерла в тысяча девятьсот семьдесят четвертом. – А, значит, я ее не знал. Я был назначен сюда в семьдесят пятом, после кончины моего предшественника. А диспансером с пятьдесят шестого по девяностый год руководил Джонс. – В таком случае, он наверняка принимал маленькую Шарлотту. А если правда то, что люди так же доверяют своему врачу, как исповеднику, возможно, Джонс мог бы дать мне нужную информацию. Если, конечно, он до сих пор живет на острове… Отец Леже улыбнулся: – Он все еще живет на Сент-Мари. На вилле возле Фоль-Анс, вы без труда его найдете. Но он, знаете ли, большой оригинал. К выпивке неравнодушен. Не стоит особенно доверять тому, что он вам поведает. И не говорите, от кого вы, он меня недолюбливает. Считает, что я здесь оплот мракобесия и пережиток Средневековья. Вот так, – закончил священник, поднимаясь. – Я рассказал вам все, что мог. Мне пора идти, нужно проведать несколько неимущих семей, и одному Господу известно, сколько их… – добавил он, воздевая глаза к небесам, словно призывая Бога в свидетели. Даг пожал ему руку. – Рад был познакомиться с вами, отец мой. – Я тоже. Если вам что-нибудь еще понадобится, прошу вас, не смущайтесь, обращайтесь ко мне. Даг еще раз поблагодарил его и долго смотрел, как он удаляется большими шагами. Симпатичный кюре. Теперь визит к доктору. Даг задержался в телефонной кабинке, расписанной непристойностями, чтобы полистать старую телефонную книгу, половина страниц которой была вырвана. К счастью, буква «Д» сохранилась. Он сразу нашел адрес и номер телефона Джонса. Дел-то – десять минут пешком. Ни к чему лишние траты. Врач обитал на вилле, выкрашенной охрой и белым, которая нависала над морем. Даг прошел в широко распахнутые ворота и углубился в посыпанную гравием аллею, по которой дошел до большой, выложенной красной плиткой террасы, где пожилой мужчина в белом костюме пил какой-то напиток синего цвета. «Ну прямо реклама французского флага», – подумал Даг, приближаясь. Он прочистил горло. Сидящий в кресле-качалке мужчина повернул к нему голову. Пышные седые волосы падали на плечи, а тщательно подстриженные и расчесанные белые усы ярко выделялись на покрытом красными пятнами лице. – Вас приглашали? – осведомился он хрипловатым голосом. Шутник. Даг с размаху бросился в воду: – Не совсем. Позвольте представиться: Даг Леруа, детективное агентство «Мак-Грегор». Я пришел к вам по весьма конфиденциальному делу. – Если вы продаете пылесосы или мобильные телефоны, можете убираться к чертовой матери. Похоже, интервью обещает быть приятным. Даг сделал шаг вперед. – Я не коммивояжер и не представитель фирмы. Позволите сесть? – Нет. Buggeroff! «Пошел вон!» Исключительно радушный прием! Даг решил, что самым уместным будет тон сержанта-инструктора: – Повторяю: не собираюсь вам ничего продавать. Я частный детектив и имею полномочия вести дела мадемуазель Дюма, дочери Лоран Дюма, которая покончила с собой на Гран-Маре в семьдесят шестом году. У Дата сложилось впечатление, что он бесконечно повторяет одну и ту же фразу, которая падает в пустоту. Прежде чем ответить, пожилой мужчина отпил изрядный глоток синего пойла. – Тысяча девятьсот семьдесят шестой год. Twentyyears. Это было давно, двадцать лет назад. Сейчас я на пенсии. – Но ведь это вы занимались тогда этим делом? – Возможно. Вас это не касается. Он до краев налил себе стакан напитка и опустошил его одним глотком, затем вытер усы тыльной стороной ладони. – Сейчас водка не та, что раньше. Полное дерьмо. Француз? – Нет, я американец. – Marines?[28 - Моряк? (исп.)] – поинтересовался он, указывая пустым стаканом на татуировку Дата. – Да. Если вы предпочитаете, можем говорить по-английски. – Idon'tcare[29 - Мне плевать (англ.).]. С какой стати американский частный детектив интересуется самоубийством двадцатилетней давности? – Вопрос о наследстве. Кажется, у этой Лоран Дюма имелась дочь. – Девчонка лет четырех-пяти, да, – бросил Джонс, прежде чем сообразил, что лучше бы ему промолчать. Он прикусил губу. – Ладно, вы меня достали. Сбросить бомбы! – внезапно прокричал он, наклоняясь вперед. «С удовольствием засадил бы тебе какой-нибудь „В-52"[30 - Тяжелый американский бомбардировщик.] в задницу», – подумал Даг. – Кто выдавал разрешение на захоронение? Дрожащая рука схватила бутылку. Стакан долго наполняется, затем опорожняется. Процедура вытирания усов. И наконец после долгого молчания: – К этому разрешению не может быть никаких претензий, nothing,nada! Какая муха его укусила? Даг приблизился еще на шаг, пытаясь его успокоить, но старик пролаял: – Отойдите. От вас воняет потом, я этого не люблю. Эта старая развалина напоминала карикатуру на колонизатора. Даг, несмотря ни на что, ему улыбнулся. – Послушайте, сэр, я пришел сюда не нападать на вас и не оскорблять. Ваш адрес мне дал отец Леже. – Thatdickhead?[31 - Этот старый кретин? (англ.)] Совсем спятил со своими старыми святошами… Садитесь, вы заслоняете мне солнце. Наконец-то! Даг направился к плетеному ивовому креслу, даже на вид очень неудобному. – Хотите кюрасо? Даг согласился, и старик выдал ему дозу напитка, которой хватило бы, чтобы уложить быка. – Ice? – Нет, спасибо, льда не надо, я так хорошо. – Итак, вы что-то вроде младшего полицейского на подхвате. И вкалываете вы для дочери Дюма. So,what'stheproblem?[32 - Так в чем проблема? (англ.)] Я вас предупреждаю: если она ищет со мной ссоры, ничего у нее не выйдет. Я всегда хорошо выполнял свою работу. Всегда, так ей и передайте! Даг был озадачен. – Да она ни в чем вас не упрекает! Она просто пытается найти своего отца. – Мальвуа? Он давно умер. – Нет, другого, настоящего. – А, этот таинственный трахальщик! Ну и какого черта? Деньги? – Не знаю. Она хочет его найти, такова моя задача, она мне за это платит. Я и подумал, возможно, вы что-нибудь знаете. Джонс хохотнул поверх стакана: – Ничего вы не подумали. Вы просто обнюхиваете все следы подряд, как собачонка. А чего вы ждали? Давайте! Задавайте вопросы! Он налил себе еще один стакан кюрасо, между тем как Даг свою порцию прихлебывал с осторожностью. – Ну что ж… Лоран Дюма что-нибудь рассказывала вам об этом человеке… своем любовнике? – Профессиональная тайна, дорогой мой, даже если клиентка уже мертва, – отразил атаку Джонс с удовлетворенным видом. Какой неприятный старикашка! Даг приложил все усилия, чтобы не показать свое разочарование. – Возможно, она вам рассказывала что-нибудь, так сказать, за пределами вашего медицинского кабинета. – Понимаю, куда вы клоните. Нет, она никогда мне ничего не говорила. Здравствуйте, до свидания, вот и все. Я в ту пору был женат, а она жила одна, и жила, так сказать, своими прелестями… Я избегал задерживаться у нее, followme?[33 - Вы следите за моей мыслью? (англ.)] Что-нибудь еще? Он протянул почти пустую бутыль Дагу, который предпочел на этот раз отказаться: – Нет, спасибо. Я допью это и уйду. – И скатертью дорога! Доставайте своими вопросами кого-нибудь другого. Только у меня и дел – разговаривать о Лоран Дюма! Особенно учитывая все неприятности, которые потом на меня свалились. – Какие неприятности? – мгновенно насторожился Даг. – Можно подумать, вы сами не знаете! Да что она там думает, эта дочка Дюма? Если бы тогда могли доказать, что вскрытие было сделало халтурно, кое-как, меня бы с работы вышвырнули. Этот чертов ублюдок Родригес пытался все свалить на меня, чтобы заполучить мое место. Черномазый интриган и притворщик. Как раз позавчера копыта отбросил. И правильно сделал. Для нас двоих там не было места, впрочем, он все понял как надо и свалил с острова, отправился на БасТер санитарным инспектором, вернулся только два года назад, гнусный старый сплетник… Можно подумать, кому-нибудь надо было убивать эту несчастную шлюху! Да кому она нужна? Даг перестал дышать, чтобы не пропустить ни единого слова из этого словесного потока Джонса, который щедро налил себе еще, явно довольный, что у него нашлась такая внимательная аудитория. – Нет, вы представляете, этот кретин утверждал, будто ее сначала задушили, а уже потом повесили! Он хотел, чтобы было проведено полное вскрытие! И это притом, что работы было невпроворот! Да пошел он к чертовой матери, карьерист вонючий! Ну, там ушиб, здесь синяк, ну и что? Wecouldn'tgiveafuck![34 - Да наплевать на это! (англ.)] Девка занимается проституцией и пьет к тому же. Если бы у нее не было синяков, вот это было бы странно, а? Я, конечно, его отчет на помойку выбросил. Нужно было хоронить, стояла жара, ну и потом это как-никак жена Мальвуа. Представьте себе, какой бы мог разразиться скандал. Да и кому охота разводить бумажную волокиту. К черту все эти бумажки, отчеты, для медицины это смерть, дорогой мой. Так что говорю вам четко и ясно: шантаж со мной не пройдет, так и зарубите себе на носу! Даг смотрел, как Джонс болтает в воздухе бутылкой кюрасо; его большой красный нос стал еще краснее от возмущения, усы топорщились. Итак, рапорт о вскрытии был сляпан кое-как или даже подделан. Это был уже второй намек на возможное убийство. И – какая незадача – этот самый Родригес, порядочный и усердный помощник врача, как раз только что скончался. Расследования, проводимые среди людей пенсионного возраста, подразумевали, увы, эту слабую сторону: главные действующие лица могли испариться в любую минуту. Джонс, похоже, был уже никакой: лицо опухло от алкоголя, глаза остекленели, весь во власти своих воспоминаний и своего гнева, который, судя по всему, не отпускал его двадцать четыре часа в сутки. Даг наклонился вперед, стараясь задержать дыхание, потому что от кислого запаха, исходившего от старика, его мутило. – А этот Родригес не пытался вам причинить неприятности? – Еще бы! Он же хотел повышения по службе, ему нужна была моя поддержка, он бы и рад меня утопить, да кишка тонка… Он попросил перевода на Гваделупу, этакое многостороннее соглашение, вот так все и решилось. Я не могу работать с карьеристами, а он во всем мне противоречил: ты ему слово, он тебе два, такой всезнайка, как будто он белый. Вас я не имею в виду, но вы меня понимаете… Если Даг что и понимал, так это то, что он с удовольствием разбил бы ему рожу, врезав как следует своим рейнджерским ботинком; он нервно ломал себе пальцы, между тем старик все не мог остановиться: – Представляете, он даже направил копию своего рапорта в Инспекцию по делам санитарного и социального надзора. Кто там тогда этим занимался? А, ну да, Лонге, мы с ним еще вместе в армии служили; так вот, Лонге этот рапорт выбросил в корзину, и нет его… И потом, даже если эту самую Лоран Дюма и вправду убили, ну, сделал какой-нибудь пьянчуга свое дело, и что дальше? Стоило ради этого весь остров на уши поднимать, особенно в семьдесят шестом, когда тут чуть было гражданская война не разразилась, вы же понимаете? Даг склонил голову, якобы сочувствуя. Старика несло, он мог так разглагольствовать еще очень долго. Даг решил, что самое время навести справки об этом самом Лонге. Может быть, где-то еще имелась копия рапорта, направленная вышеупомянутым Родригесом. – Родригес, это было его имя или фамилия? – Что? Ах да, фамилия: Луис Родригес. Поди знай почему. Какой-нибудь сраный кубинец, коммунистическое отродье… Луис Родригес, за твое здоровье, ублюдок, скотина, надеюсь, ты сгниешь в аду! – взвыл Джонс, поднимая стакан над головой и выплескивая алкоголь на свой костюм. Коренастый человек в синей униформе, ни слова не говоря, появился на пороге дома, быстро ликвидировал следы нанесенного ущерба, затем, удовлетворенный результатом, так же бесшумно удалился. Даг сказал себе, что все равно больше ничего узнать не сможет, а общество Джонса всерьез начинало действовать ему на нервы. Он поднялся. – Благодарю вас за эту беседу. Не смею больше отнимать у вас время. – Balls![35 - Какого черта! (англ.)] Вы просто спешите унести ноги, вот и все. Пытались меня шантажировать, но потом поняли, что со мной этот номер не пройдет. Давайте, счастливого пути, господин сыщик, скатертью дорога и попутного ветра! И поосторожнее, эй, я не шучу! У меня есть друзья, я еще сам кое-что собой представляю, так и знайте! Но Даг уже был у ворот, предоставив Джонсу и дальше драть глотку, между тем как некий силуэт, притаившийся в тени огромного бананового дерева, словно издал приглушенный вздох. 19 часов. Служитель в белой куртке пересек широкую террасу Сен-Барт Палас, склонился над маленьким тщедушным человечком и с улыбкой протянул ему мобильный телефон: – Eristelefonvoor и, господин Вурт. Не переставая пялиться на блондинку в узких розовых плавках, которая изящным пальчиком с безупречным педикюром пробовала воду в бассейне, Фрэнки схватил аппарат и коротко бросил: «Jа?» – а блондинка между тем с визгом погрузилась в воду. Судя по всему, у его собеседника имелись большие проблемы по части красноречия. С нетерпением выслушав несколько фраз, Вурт, ни слова не говоря, нажал кнопку отбоя, видно было, что он разъярен. Оба придурка блестяще позволили себя облапошить. И теперь этот скотина Леруа будет постоянно настороже. Он сделал знак слуге и приказал ему принести бокал шампанского для девушки напротив. Потом набрал номер и коротко проговорил по-нидерландски: – Тони? Мне только что позвонили Лукас и Рико. Я просил их оказать мне небольшую услугу, но эти кретины все провалили. Они возвращаются сегодня вечером рейсом в восемнадцать тридцать. Ты еще при делах?.. Ладно, тогда я хотел бы, чтобы моими проблемами занялся ты сам… Да, большая игра. Мы сговорились на трех тысячах… Получишь их ты… Плюс еще тысячу призовых. Пока, Тони, привет супруге и детишкам. Довольный собой, он нажал кнопку отбоя. Два придурка отправятся кормить мошкару в мангровых зарослях. Он не выносил, когда его выставляли на смех или когда из-за чьих-то действий он выглядел беспомощно. У него имелось определенное положение в обществе и репутация, которую следовало поддерживать. «Вурт вурдалак»… Он позволил себе улыбнуться. По ту сторону бассейна блондинка подняла бокал и кивнула ему в знак признательности. У этого типа была отвратительная рожа, зато свою тушу он затягивал в костюмчик от Армани, а время сверял по платиновым часам Картье. Она не зря потратилась на силикон: охота на крупную дичь обещала быть удачной. Глава 5 Даг проснулся рано на заре. На подоконнике самозабвенно распевала какая-то птица. Он сел на краю постели и стал вглядываться в горизонт. Море казалось неспокойным, длинные волны накатывали одна на другую с приглушенным шумом. Без четверти шесть. В гостинице было еще тихо, но он уже уловил первые признаки пробуждающейся жизни. Открывались двери, скрипел грузовой лифт, позвякивала посуда… Даг зевнул. Он хорошо выспался, за ночь не проснулся ни разу, но почему-то не чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим. Даг поднялся и облокотился на подоконник, с удовольствием подставив лицо соленому ветру. Отель «Тулулу» находился на самом берегу. Даг заказал себе комнату сразу после разговора с доктором Джонсом. Рассеянно прожевав жареную дораду и не почувствовав вкуса, он поднялся к себе в комнату, намереваясь лечь спать. В голове гудело от разговоров, которые ему пришлось вести в последние два дня. Так всегда и бывало: они вертелись в его мозгу, словно кто-то без конца прокручивал вперемешку кадры из фильма. И вдруг внезапно всё становилось на место, и фильм выстраивался в нужном порядке. Но сейчас в голове был полный кавардак. Джонс, отец Леже, Джон Луазо, мисс Мартинес, Лоран, Шарлотта – все перепутались и болтали наперебой в его черепе, который уже трещал от их трескотни. Он посмотрел, как бросается на добычу ласточка, услышал ее пронзительный крик, когда она, слегка коснувшись поверхности воды, вновь взмыла, торжествуя победу, и тут же оказалась жертвой преследования собственных сородичей, которые с истеричным визгом накинулись на нее. На море было слишком большое волнение, рыбаки сегодня не выйдут. Волны перекатывались аккуратными валиками: идеальная погода для серфинга. Даг потянулся, захрустел пальцами: эта привычка выводила из себя отца и стоила ему в свое время множества оплеух. На нижней террасе официанты, обмениваясь шутками по-креольски, накрывали столы к завтраку. Даг выучил креольский язык с теткой, английский с родителями, французский в школе и нидерландский на Сант-Мартен. Его детство на Дезираде осталось лишь далеким воспоминанием. Проведя большую часть своего свободного времени в англоязычной части Антильских островов, он понемногу растерял свою «французскость», так что теперь, когда ему доводилось оказаться на территории заморских департаментов Франции, чувствовал себя как за границей. Программа на сегодняшний день была проста: узнать о Луисе Родригесе и обстоятельствах его смерти. Затем связаться с этим типом из социальной службы, как его там, Лонге. Затем, если и это ни к чему не приведет, вернуться домой и сообщить Лестеру, что это тупик… Но… Но было во всем этом деле что-то не совсем ясное, что Даг смог учуять своим собачьим нюхом, какой-то едва уловимый гнилостный запашок: здесь попахивало обманом и жульничеством. В старых шкафах, как и положено, таились старые скелеты, но здесь было что-то другое. Словно в картинах, где под недавно положенным слоем живописи скрывается настоящее полотно. Кое-кто попытался изобразить красивую историю, но… Но… в анонимном письме говорилось об убийстве, и дотошный ассистент патологоанатома высказал ту же гипотезу. Но… получательница письма и дотошный ассистент умерли в один короткий промежуток времени. И что из того? Даг покачал головой. Прежде всего душ, затем Родригес, потом Лонге. Тогда и только тогда наступит время для гипотез. Стоя под душем с куском мыла в руке, он вдруг застыл. Как эти шестерки Вурта смогли его отыскать? Выходит, они следили за ним с самого начала? И он этого даже не заметил? «Похоже, ты уже никуда не годишься, приятель, – сказал он себе, растирая грудь. – Ты становишься старым и тупым». Но тот самый, едва уловимый гнилостный запашок по-прежнему преследовал его. Он быстро оделся, решил, что надевать куртку не станет, потому что слишком жарко, а это значит, что оружие положить будет некуда. Во всяком случае, шестое чувство подсказывало, что Вурт теперь десять раз подумает, прежде чем подсылать к нему другую команду. Почувствовав голод, он спустился позавтракать. Терраса была почти пуста, только влюбленная пара, что-то мурлыкавшая по-немецки, и светлокожая мать семейства, в черных очках, с двумя мальчишками, которые постоянно переругивались. Прежде чем сесть за столик, Даг вежливо поприветствовал ее, и женщина ответила рассеянной улыбкой, ей было не до него: она едва успевала раздавать подзатыльники детям, перепачкавшимся маслом. На ней была майка с вырезом, глубоко открывающим грудь, и Даг лицемерно опустил глаза. Ноги тоже были красивые: стройные и мускулистые, ляжки едва прикрыты черными хлопчатобумажными шортиками. Подошедший официант прервал его наблюдения, и он сосредоточился на завтраке. Он жадно проглотил свою яичницу с ветчиной и тосты, запил все это несколькими чашками черного, очень сладкого кофе и только тогда почувствовал, что наконец наелся. Удивленная дама сурово разглядывала его из-под очков; он колебался, закурить или не стоит, потом все-таки решился и взял сигарету. В конце концов, сколько можно? Доколе его будут терроризировать все, даже случайно встреченные дамы? Один из мальчишек показал ему язык, и Даг, не желая оставаться в долгу, исподтишка продемонстрировал средний палец. Докурив сигарету, он попросил дежурного администратора зарезервировать ему билет на Бас-Тер, в Гваделупу. Затем неторопливым шагом отправился в газетный киоск, он же табачная лавка-бар-бакалея, и скупил газеты за два предыдущих дня. Продавец этому ничуть не удивился: бывало, что люди приходили из своих деревенек лишь раза два в неделю, и понятие «свежие новости» здесь весьма относительно. Даг устроился на пирсе, рядом с рыболовом, который, казалось, уснул, держась за свою удочку. Родригес, Родригес… вот, в позавчерашней газете: авария со смертельным исходом в Капестер. «Автомобиль потерял управление и врезался в основание скалы. Водитель, Луис Родригес, скончался на месте". Затем следовали подробности: несчастный случай произошел с наступлением темноты по неустановленной причине. Может, Родригесу стало плохо? Даг быстро пролистал следующую газету, отыскал страничку Вье-Фор и наконец нашел то, что искал, в рубрике уведомлений о смерти: «Тереза Родригес, дети Луиза и Марселло, родные и друзья с глубоким прискорбием сообщают о кончине Луиса Родригеса, последовавшей на шестьдесят первом году жизни. Похороны состоятся в среду 3 июля в 9. 30 в Сен-Луи, в церкви Нотр-Дам-де-Бон-Вояж. Молитесь за него». Среда, 3 июля, это как раз сегодня. Он посмотрел на часы «Тайд Мастер» со специальным счетчиком волн, они прекрасно зарекомендовали себя на Коста-Рике: 9.57. Даг встряхнулся: если поторопиться, можно успеть к концу службы. Он рывком вскочил, неосторожно задев при этом своего соседа-рыболова, который машинально потянул удочку и выругался. В церковь он прибежал весь в поту. Небо затянулось облаками, вот-вот должен был начаться дождь, плотный, тяжелый. В воздухе жужжали крупные назойливые мухи. Даг вытер влажный лоб и одним махом взлетел по ступенькам. И вновь, уже в который раз, Дата приятно удивила царящая в церкви прохлада. Богослужение совершал отец Леже, он стоял перед алтарем, и его глубокий голос гулко отдавался под сводами. В маленьком нефе было около тридцати человек; когда Даг вошел, они как раз хором подхватили псалом. Даг устроился в глубине церкви. Внушительных размеров дама, рыдавшая в первом ряду, без сомнения, являлась безутешной вдовой. Возле дамы сидели, поддерживая ее с двух сторон, крепкого сложения молодой человек в сером костюме и молодая хрупкая женщина в темном костюме, – должно быть, те самые дети, упомянутые в извещении о смерти: Луиза и Марселло. Молодая женщина повернула голову. Даг решил, что ей лет тридцать пять, отметил решительный профиль, нос с горбинкой и волевой подбородок. Хорошенькая черная кошечка с Карибской кровью, решил он. Ее младший брат, казалось, был высечен из скалы. Явно не из тех, кому можно безнаказанно наступить на ногу, в прямом и в переносном смысле. Оглядев присутствующих, Даг мысленно похвалил себя за то, что надел темно-синюю рубашку и серые брюки: так он не выделялся из публики. Он бы не хотел, чтобы его заметили. Псалом заканчивался. Отец Леже, воздев руки, пропел последнюю ноту, затем словно отпустил всех широким взмахом. Поднялись четверо молодых людей и, подойдя к гробу, взвалили его на плечи, медленно двинулись по проходу. Семейство, рыдая, последовало за ними. Когда они проходили мимо Дага, он вновь обратил внимание на решительный вид молодой женщины, ее большие, очень черные глаза с умным взглядом, высокие изящные скулы и полные нежные губы. Он выскользнул наружу и приблизился к ней. – Простите, – сказал он, – вы ведь дочь Луиса? Она быстро обернулась, ее красивое лицо исказила боль. – Да, а что? – Я был другом вашего отца. Мы одно время вместе работали, давно уже, а потом я перебрался на континент. Я только что вернулся и сразу же узнал эту ужасную новость. Я хотел вам сказать, до какой степени я потрясен… Как это случилось? – Никто не знает, да и я ничего не понимаю. Папа был таким осторожным, он всегда водил очень аккуратно… – Может, стало плохо? – Он прекрасно себя чувствовал. Он только что прошел медицинскую комиссию, это все проклятые дороги. Сплошные выбоины. Может, колесо отскочило… – Луиза, подойди, пожалуйста! Это звал ее брат: он измучился, пытаясь посадить плачущую мать в микроавтобус, который должен был доставить всех на кладбище. Она неопределенно взмахнула рукой. – Простите… Послушайте, раз вы знали папу, приходите вечером к нам домой. У нас будут поминки. – С удовольствием, но я не помню вашего адреса. – Ти'Бу, прямо напротив водолазного клуба. Вечером, часам к семи. Она побежала к брату. Даг отступил в тень пальмы. Какая очаровательная женщина эта Луиза Родригес. И похоже, не очень верит, что отец вдруг почувствовал себя плохо за рулем. Беседа обещает быть интересной. Но прежде придется слетать в Бас-Тер к господину Лонге. Когда Лестер увидит цифру расходов на авиабилеты, он дуба даст. Заметив на пороге отца Леже, Даг направился к нему. – Здравствуйте. – А, детектив! Здравствуйте, молодой человек. Ждет ли вас и сегодня утром какая-нибудь загадка? Далеко ли вы продвинулись в своих поисках? – Доктор Джонс навел меня на один след: некто Лонге, в прошлом руководитель Инспекции по делам санитарного и социального надзора, сейчас занимает какой-то пост в Бас-Тер, в Гваделупе. В общем, вполне возможно, что самоубийство Лоран Дюма было замаскированным убийством… Я позже расскажу вам подробности, но сейчас мне нужно бежать, и я хотел бы вас попросить, нельзя ли оставить у вас на время мой рюкзак, а вечером я бы его забрал… – Разумеется. Но при условии, что вы мне все расскажете! – Договорились. До вечера. Выйдя из дверей маленького аэропорта в Байифе и в очередной раз потратив какое-то время на таможенные формальности, Даг подозвал такси, опередив других нагруженных багажом пассажиров. Трогаясь с места, водитель включил на полную громкость приемник, и в кабину хлынул поток ритмичной музыки. Даг в это время машинально обозревал окрестности сквозь открытое окно. Какие-то дети, горланя и расталкивая прохожих, носились друг за другом. Маленький человечек с трудом тащил огромный чемодан, залепленный наклейками и тщательно перевязанный, из него торчали куски яркой шелковой ткани. Длинная такса невозмутимо писала на изящную кожаную дорожную сумку молодой стюардессы, с которой любезничал ее хозяин. Даг усмехнулся. Когда такси отъезжало, какая-то женщина мелькнула в его поле зрения, и ему вдруг почудилось, что знает ее, хотя он и не мог вспомнить, где ее видел. Белая женщина, лет сорока, светлые волосы до плеч, одета в узкие синие брючки и того же цвета безрукавку, большая холщовая сумка через плечо. Ну не вспомнил и не вспомнил, какая разница. Он откинулся на спинку и вновь принялся обдумывать свое дело. Первое: в 1970 году на мирном островке Сент-Мари Лоран Дюма-Мальвуа, молодая белая женщина, супруга господина Мальвуа, который на двадцать лет старше ее, встречает молодого черного парня. Любовь под пальмами. Через девять месяцев на свет появляется незаконнорожденный ребенок. Мальвуа прогоняет Лоран вместе с ее цветным ребенком. («А какого конкретно цвета?» – как частенько спрашивал отец Дага с простоватой улыбкой, заставлявшей собеседников краснеть.) Второе: Лоран поселяется в бедном квартале городка Вье-Фор и живет за счет пособий и своих прелестей. Она все больше пьет и в конце концов кончает с собой в 1976 году, оставив пятилетнюю дочь Шарлотту. Тело обнаруживает сосед по имени Луазо. Третье: разрешение на захоронение подписано доктором Джонсом, несмотря на протесты его ассистента, Луиса Родригеса, который находит эту смерть подозрительной. На похоронах ее отпевает отец Леже. Четвертое: сначала Шарлоттой занимается мадемуазель Мартинес, затем ее отправляют в приют, где она и живет до достижения ею восемнадцати лет. До сих пор никаких проблем. Прикрыв глаза, Даг барабанил пальцами по потрескавшейся кожаной обивке сиденья. Пятое: она покидает приют, становится манекенщицей, и, как это случается со многими брошенными детьми, когда они взрослеют и начинают зарабатывать деньги, ее внезапно охватывает желание отыскать отца. Вот здесь-то и начинаются вопросы: а) Почему мадемуазель Мартинес хранила в своих бумагах двадцатилетней давности письмо, в котором говорилось о преступлении? Если это всего лишь пьяный бред, почему бы письмо не выбросить? б) Почему некто Родригес сомневался, что речь идет о самоубийстве? в) Почему доктор Джонс так торопился замять дело? Перед глазами возникло лицо Джонса, который душит Лоран во время садомазохистского соития. Вот в чем состоял главный недостаток этого дела: возможно, было все. В том числе и неожиданное возвращение таинственного Джими однажды октябрьским вечером и последовавшая за ним ссора, которая закончилась трагедией. Даг встряхнул головой, словно отбрасывая наваждение: он здесь не для того, чтобы расследовать воображаемое убийство этой несчастной Лоран, а чтобы отыскать отца Шарлотты. Такси затормозило, прервав его размышления. – Все, приехали. Удачи. Он расплатился, вышел и какое-то время разглядывал выложенный плитками фасад и тонированные стекла. Безвкусно, холодно и претенциозно, заключил он, входя через автоматические стеклянные двери. Снова девица за регистрационной стойкой, и снова та же болтовня. – Профессор Лонге не может вас сейчас принять. У него встреча. – Я подожду, спасибо. – Я не думаю, что он сможет встретиться с вами сегодня, он очень занят. «Делать ему нечего, кроме как принимать каких-то незнакомых негров без рекомендательного письма», – досказал за нее острый надменный подбородок. – Скажите ему, что это срочно, речь идет об убийстве, – нахально бросил Даг. Девица слегка утратила свою спесь: – Убийство! Но тогда надо обращаться в полицию! – Я и есть полиция, мадемуазель. Мне нужно видеть профессора Лонге. Ясно? – Подождите минутку. Даг сел на банкетку оранжевой кожи прямо под табличкой «Курить воспрещается» и зажег сигарету. Девица что-то бубнила в интерфон. Не переставая говорить, она ткнула пальцем в направлении Дата, указывая на табличку. Он ответил ей своей самой обаятельной улыбкой и погасил окурок о банкетку. – Вы с ума сошли! – взвизгнула девица. – Простите, месье, я только сказала господину, э-э-э… – Леруа, Леруа Дагобер. – Нет, просто господин Леруа Дагобер раздавил… Простите? Нет, я не шучу, с какой стати? Да, месье. Сейчас, месье. Интерфон замолчал, и девица уставилась на него, вся красная. – Профессор ждет вас в своем кабинете. Четвертый этаж, направо. Вы видели, что вы наделали? – Здесь нет пепельницы. – Разумеется нет: в общественных местах курить запрещено. Вы что, читать не умеете? – Нет. Не мог же я раздавить окурок о вашу ладонь… Всего хорошего, – вежливо бросил Даг, проходя мимо нее к лифту. Профессор Лонге оказался пожилым сухопарым человеком с седыми редкими волосами. Он был одет в слишком свободный сиреневый свитер «Лакост» и клетчатые брюки того же оттенка. Он с суровым видом стоял за письменным столом. – Что это еще за история? – вскричал он при виде Дага, возникшего в дверном проеме. Голос у него был сильный и громкий и никак не соответствовал хрупкому телосложению. – Там не было пепельницы… – Что? Я не про пепельницу. Что за дурацкая шутка с королем Дагобером. – Леруа Дагобер. – Вот именно. Вы что, больной? Делать мне нечего, только с шутниками и общаться. – Это мое имя, месье. Дагобер Леруа. Лонге удивленно уставился на него: – А-а. Это ваше имя. Ну тогда ладно, и дальше что? Что еще за история с убийством? Можете мне объяснить? – Все не так просто. Я могу сесть? – Если вам угодно, – бросил Лонге, явно измученный, прежде чем в свою очередь тоже опуститься на стул. – Только я прошу вас: покороче, я только сегодня утром вернулся из поездки, у меня куча дел на рассмотрении, я и так не успеваю, – добавил он, нервно барабаня пальцами по стопке папок. – Я сожалею, что мне приходится злоупотреблять вашим временем. Господин Лонге, вы руководили санитарной службой в Сент-Мари в семидесятые годы? – Профессор Лонге, если вас не затруднит. Да, руководил. – И если я правильно понял, профессор, вы эмигрировали в Гваделупу? – В декабре тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Мои родители имели французское гражданство. Я попросил подданство и приехал сюда. А что, какието проблемы? – В октябре тысяча девятьсот семьдесят шестого года молодая белая женщина, Лоран Дюма-Мальвуа, была найдена повешенной в городе Вье-Фор, профессор. – Вполне возможно. И что? Полиция возобновляет следствие? – Совершенно верно, профессор. Похоже, там было не самоубийство, а самое настоящее убийство. – Мне очень жаль эту несчастную, но я в самом деле не понимаю, при чем здесь я… – Вы могли бы мне рассказать о документе, который вы тогда получили. В нем ставился под сомнение отчет о вскрытии, проведенном доктором Джонсом. Вы ведь помните Джонса, вашего небезызвестного собрата и армейского приятеля? Бумага была подписана Луисом Родригесом. Лонге молчал, лицо осунулось буквально на глазах. С преувеличенным вниманием он разглядывал свои руки, покрытые темными пятнами. Потом он поднял голову, и его серые глаза посмотрели прямо в глаза Дага. – Я так и знал, что эта история когда-нибудь выплывет наружу. Я только хотел поддержать Джонса, но я не должен был так поступать. – Что в точности произошло, профессор? – Джонс пришел к слишком поспешному выводу о самоубийстве. Родригес опротестовал его заключение. По его мнению, следы на шее женщины соответствовали следам удушения руками. Они тогда поругались. Родригес направил мне официальное письмо, изобличающее поведение своего шефа. Джонс мне позвонил: девица была алкоголичкой и проституткой, в случившемся он не видел ничего необычного. Родригес был большим сумасбродом. Я выбросил заключение Родригеса и подписал приказ о его назначении в Бас-Тер, в рамках сотрудничества с местными властями. Вот и все. – А отчет Родригеса был составлен надлежащим образом? – Ну, я не специалист в судебной медицине. Впрочем, как и Джонс. – И потом, если учесть семейное положение, Лоран по-прежнему оставалась законной супругой уважаемого господина Мальвуа. Не было никакого резона затевать скандал, не правда ли, профессор? Лонге бросил на него не слишком приветливый взгляд. – Я этого не говорил… Кстати, вы мне не показали свой жетон. – Какой жетон? – То есть как «какой жетон»? Жетон офицера полиции. У полицейских ведь имеются жетоны, не так ли? – Да. – И что? – Что «что»? Лонге угрожающе поднялся из-за стола. – Я не понимаю, что за шутки… Даг в свою очередь поднялся тоже. – Я тоже не понимаю, профессор. Вы просите меня показать жетон офицера полиции. Я нахожу это странным. – Но почему? – Потому что вам, профессор, должно быть известно, что для того, чтобы иметь жетон офицера полиции, следует быть офицером полиции. Еще раз благодарю вас за беседу, профессор, и до скорого. – Но вы же сказали секретарше… – Должно быть, она плохо поняла. Всего хорошего. – Ах ты, ублюдок! Лонге выскочил из-за стола и успел добежать до двери как раз в тот момент, когда Даг захлопнул ее перед его носом. Пока тот ее открывал, Даг уже несся по лестнице, перепрыгивая черед три ступеньки. – Остановите его, это проходимец! – заорал Лонге. Скатившись с лестницы, Даг возник перед растерянной секретаршей и бросился по направлению к двери. – Срочно звоните в «скорую»! У него сейчас будет сердечный приступ, – крикнул он ей, прежде чем как ураган вылететь наружу. Девица осталась стоять с открытым ртом, затем обреченно втянула голову в плечи, дожидаясь головомойки от начальства. Даг свернул в первую же улицу направо и, улыбаясь, забежал в большой магазин. То, что ему удалось вывести Лонге из себя, хоть как-то компенсировало неудачу у старого Джонса. Какое-то время он прогуливался среди стеллажей, чуть было не соблазнился пестрыми шортами с изображением девиц в одних трусиках, затем спокойно вышел и, слившись с оживленной толпой, отправился на улицу Доктора Кабре. Итак, он вернулся на исходные позиции. Дальше идти некуда, это тупик. Самым простым было бы предложить Шарлотте поместить коротенькое объявление: «Молодая девушка ищет своего отца. Звонить по телефону… » Даг не понимал, что он мог бы сделать еще. Он зашел в табачную лавку купить пачку сигарет, затем направился к телефонной будке, которая стояла прямо перед витриной туристического агентства, предлагавшего освежающие круизы на Шпицберген, оттуда позвонил в контору. – Привет, Зоэ, передай-пожалуйста-трубку-шефуспасибо. – Ты плохо кончишь, Даг, я тебе обещаю. – Аминь. Какое-то время он слушал, как она неодобрительно пыхтит на том конце провода, затем глухой голос Лестера наконец произнес: «Алло!» – Привет! Биг босс! Твой любимый помощник направляется на Бас-Тер, – бросил он на английском языке, который они в разговорах друг с другом использовали чаще всего. – А я думал, что ты в Сент-Мари. Ты что, заделался туроператором? – насмешливо спросил Лестер. – Еще бы! Я только и делаю, что таскаюсь с одного проклятого острова на другой. Я в тупике. Тот парень исчез, он дематериализовался двадцать лет тому назад, и всем на это наплевать. Даг лаконично изложил события последних дней. Лестер вздохнул: – Да уж, прямо скажем, не слишком обнадеживает. Ты хочешь, чтобы я попросил Зоэ взглянуть в «Гоу-ту-Хел»? – Порадуй меня. «Гоу-ту-Хелл», такое имя носил компьютер «Макинтош», подключенный к Интернету; он царил на столе в кабинете начальника. Большой поклонник сети, Лестер мог играть часы напролет, к большому ущербу для своих телефонных счетов. Даг, признавая полезность данного агрегата в конкретных случаях, все же предпочитал перемещаться в осязаемом пространстве трех измерений. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=152975) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Сен-Мартен – остров в составе Малых Антильских островов (Наветренные острова). Разделен на две части: северную (французскую, столица Мариго) и южную (голландскую, столица Филипсбург). (Здесь и далее прим. пер.). 2 Сент-Винсент и Гренадины – государство на островах Сент-Винсент и Гренадины в Карибском море (в группе Наветренных островов). 3 Дезирад – остров в составе Малых Антильских, относится к Гваделупе, французская территория. 4 Сент-Мари – остров в составе Мартиники (группа Наветренных островов, в составе Заморских территорий Франции). 5 Вье-Фор – городок на юге острова Сент-Люсия (Малые Антильские острова). 6 Leroy Dagobert (le roi Dagobert) – «король Дагобер». Дагобер – первый король франков, герой множества легенд, сказок и народных песен. 7 Ко – местность в Нормандии, меловое плато, крутыми уступами спускающееся к Ла-Маншу. 8 Вудсток – американский городок, где с 1969 года проводится крупный рок-фестиваль. 9 Иди к черту! (исп.) 10 Саронг – национальная одежда малайцев и индонезийцев. 11 По-французски название этой исторической провинции звучит так же, как имя героини. 12 Барон Суббота – персонаж гаитянского фольклора. 13 Привет, придурок, как дела? 14 Я спешу. 15 А в чем дело? Пососать хочется? (англ.) 16 Убей или будешь убит. (англ.). 17 Прости (нидерл.). 18 У вас сделана прививка от столбняка? 19 … твою мать! 20 Может, повторить? 21 Засунь себе палец в задницу, ублюдок! 22 Береги зубы! (англ.) 23 Заткнись! 24 Ну хватит! Ты начинаешь действовать мне на нервы! (исп. – англ.) 25 Спокойной ночи (исп.). 26 Джин Келли – американский танцор и киноактер. 27 Майк Хаммер – частный детектив, герой американского телесериала, популярного в 80-е годы. 28 Моряк? (исп.) 29 Мне плевать (англ.). 30 Тяжелый американский бомбардировщик. 31 Этот старый кретин? (англ.) 32 Так в чем проблема? (англ.) 33 Вы следите за моей мыслью? (англ.) 34 Да наплевать на это! (англ.) 35 Какого черта! (англ.)