Тотто-тян, маленькая девочка у окна Тэцуко Куроянаги Автор – популярная японская телеведующая Тэцуко Куроянаги – рассказывает о своем детстве, школе «Томоэ», в которой ей довелось учиться несколько лет, и прекрасном человеке и педагоге, директоре школы Сосаку Кобаяси. Книга эта, повествующая о школьных буднях маленькой девочки и на первый взгляд написанная для детей, не менее интересна и актуальна для взрослого человека, который пытается понять психологию и мир ребенка. ТЭЦУКО КУРОЯНАГИ ТОТТО-ТЯН, МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА У ОКНА Предисловие Для родителей тех детей, которые станут читать эту книгу В просторной студии токийской телекомпании Игорь Кио, приехавший на гастроли в Японию, репетировал телевизионное выступление. Облаченная в длинное, отделанное кружевами вечернее платье женщина с низкой челкой над озорными глазами по мановению «волшебной палочки» Кио то появлялась в клетке, где мгновение назад находился тигр, то оказывалась распиленной пополам – пышноволосую голову отвозили в ящике на колесиках в один конец студии, а ноги, укрытые по щиколотку кружевным подолом, в другой конец, – то на моих глазах вообще испарялась, чтобы секунду спустя появиться за спиной телеоператора, готовившегося к предстоявшим съемкам. Это была Тэцуко Куроянаги. «Откуда у нее столько энергии, живости, непосредственности, свойственных скорее егозливой школьнице, но не взрослой женщине?» – недоумевал я. «Уголок Тэцуко» – эту телевизионную передачу мы назвали бы, наверное, «9 студия» или, скажем, «Круглый стол» – ежедневно смотрят 10 миллионов японцев. Старался не пропускать передачу и я. Сорок пять минут беседует Куроянаги с гостем своего «уголка» – японским спортсменом, ставшим олимпийским чемпионом, или членом английской королевской фамилии, с мелким токийским предпринимателем, переживающим тяжелые времена, или с бывшим госсекретарем США, с писателем, прославившим японскую литературу, или с участником антиядерного движения. «Возможно ли, чтобы эти ежедневные продолжительные беседы были неизменно интересными, познавательными и поучительными?» – наверняка усомнитесь вы, узнав, что «Уголок Тэцуко» посетило уже 2500 гостей. Я отвечу: «Возможно». А если моего ручательства мало, примите во внимание следующее: коммерческое телевидение, доходы которого тесно зависят от популярности передач, не стало бы предоставлять время «Уголку Тэцуко», не собирай он многочисленную телеаудиторию. «Где сделалась Тэцуко Куроянаги незаурядной личностью с богатым внутренним миром, чуткой душой и проницательным умом, позволяющими ей открывать в собеседниках качества, которых они, случалось, и не подозревали в себе, и превращать обычное телевизионное интервью в общественное событие?» – каждый раз задавался я вопросом. Активная участница Фонда ООН помощи детям, Тэцуко Куроянаги старается облегчить трагическую участь малолетних жителей африканских стран, которые поразил голод. Она материально поддерживает другой фонд. Он дает возможность существовать Японскому театру глухонемых. «Кто научил Тэцуко сопереживать страдающим от голода или физически ущербным людям? Кто привил ей желание «делиться с ними, – как говорит Куроянаги, – своим собственным счастьем»?» – часто задумывался я. Ответы на все эти вопросы я получил, прочитав книжку, которую вы держите сейчас в руках. Книжка – о школе «Томоэ», где посчастливилось учиться Тэцуко Куроянаги и где она сделалась такой, какой я представил ее вам. «В прежней школе каждый сидел на отведенном ему месте, здесь же можно было сидеть там, где кому захочется, и менять парту в зависимости от настроения», – рассказывает Куроянаги о школе «Томоэ». Согласитесь, уже одно это способно сохранить у ребенка вплоть до выпускного класса живость и непосредственность первогодка. Но в школе «Томоэ» были и другие педагогические чудеса. «В обычной школе есть расписание: например, если первым значится родной язык, то в этот час все учат японский, если второй – арифметика, то пишут цифры, – говорится в книжке Тэцуко Куроянаги. – Здесь же все было иначе. В начале первого урока учительница писала на доске задания и вопросы по всем предметам на целый день и говорила: «Ну, а теперь приступайте. Начните кто с чего захочет». Красота! Хочешь – с японского, хочешь – с арифметики. Тот, кто любит писать сочинения, пишет, а кто увлекается химией – кипятит что-то в колбе над пламенем спиртовой горелки…» «Учитель любил, – продолжает Куроянаги, – все натуральное, естественное. Он стремился к тому, чтобы и дети развивались, по возможности, естественно». Учитель, о котором упоминает Тэцуко Куроянаги, – это Сосаку Кобаяси. Он же и возглавлял школу «Томоэ». «Каждый ребенок, – утверждал Кобаяси, – появляется на свет с хорошим характером, но окружающая его среда, дурное влияние взрослых подчас портят его. Важно поэтому побыстрее распознать в ребенке добро, развить в нем лучшие черты, заложенные природой, с тем, чтобы из него выросла настоящая личность». Однако не всякий обладает даром увидеть в ребенке личность. Поэтому-то и считается, что воспитателем, как и художником, надо родиться. Кобаяси родился воспитателем. Маленькую Тэцуко выгнали из обычной школы. Если выражаться языком учительских записей в классных журналах и в школьных дневниках, выгнали за недисциплинированность. На деле – за то, что характер Тэцуко не укладывался в прокрустовы представления ординарных учителей о хороших и плохих детях. Изгнав Тэцуко, эти учителя по существу признали свое бессилие разглядеть в ней личность и свою неспособность помочь этой личности развиться. Когда Тэцуко привели к Кобаяси, он, выпроводив маму, подсел к девочке и попросил рассказать о себе все, что ей захочется. И Тэцуко затараторила: о поезде, на каком приехала в школу, о контролере на станции, об учительнице в старой школе, о ласточках, свивших гнездо под школьной крышей, о своей собаке Рокки, о том, что в детском саду всовывала себе в рот ножницы и что любит лазить в чужой двор через ограду, о насморке, которым время от времени болеет, о папе, который плавает и умеет нырять, о платье, что мама надела на нее сегодня. Тэцуко не заметила, что говорила без остановки четыре часа. «Она никогда не встречала такого чудесного человека, – прочтете вы в книжке. – Ведь до сих пор никто не слушал ее так долго. И ни разу он[1 - директор] не зевнул от скуки, и видно было, что слушать ему так же интересно, как ей рассказывать». Тэцуко казалось: она счастлива оттого, что впервые взрослый выслушал ее. Будь она в возрасте директора, то объяснила бы свое чувство более точно: взрослый отнесся к шестилетнему ребенку внимательно и уважительно. Как к личности. И личность доверчиво потянулась к добру и искренности. Теперь Тэцуко с трудом дожидалась утра, чтобы отправиться в школу. Вероятно, тогда-то и зародилось у ведущей телепередачи «Уголок Тэцуко» удивительное умение задеть в душе гостя самые глубокие и тонкие струны и разговорить его перед телекамерой, да так, что зрителям представала личность. Не замечаемое учениками школы «Томоэ», но тем не менее властно входившее в них осознание себя личностями способствовало решению директором и чисто педагогической задачи. «В школе «Томоэ» никогда не говорили, как надо вести себя воспитанным ребятам, что надо ходить строем, скромно помалкивать и не сорить в вагоне и тому подобное, – пишет в книжке Тэцуко Куроянаги. – Просто сама атмосфера школы незаметно, приучила их к тому, что не следует обижать маленьких и слабых, причинять беспокойство и неприятности старшим, оставлять за собой мусор». Для Тэцуко была невыносима одна лишь мысль, что она может огорчить любимого учителя, который так уважает ее. Уверен, что каждый из вас, читателей этой книжки, поразился бы точно так же, как и Тэцуко, увидев впервые школу «Томоэ». Тэцуко – в детстве ее ласково звали Тотто-тян – «присела на корточки и, раздвинув кустарник, росший у ворот, заглянула во двор. И глазам своим не поверила… – Мама! Да это же взаправдашний поезд! И действительно, во дворе стоял самый настоящий поезд – из шести порядком облупившихся вагонов, Это уму непостижимо – школа в поезде!» А разве менее невероятен, скажем, урок ботаники, каким он был в школе «Томоэ» – городском, столичном, а не сельском учебном заведении? «Все девять первоклассников с учительницей вышли за школьные ворота и зашагали вдоль речушки… По дороге дети весело болтали, небо было голубое, и в воздухе носились 'бабочки. Минут через десять учительница остановилась и показала на желтый цветок. – Смотрите, это сурепица. Знаете, отчего цветут цветы? – спросила она и стала рассказывать о тычинках и пестиках. Ученики присели на корточки у дороги и принялись разглядывать сурепицу. Учительница добавила, что опыляются цветы бабочками, которые перелетают от одного цветка к другому. Действительно, бабочки выглядели очень занятыми». Когда спрашивают меня, вас, почему камень падает на землю, мы говорим: потому что на камень действует сила земного притяжения. Думаю, что на этот же вопрос бывшие ученики школы «Томоэ» ответили бы иначе: камень падает на землю потому, что любит ее, – хотя они, конечно же, знают о существовании силы земного притяжения. Один из мыслителей прошлого выстроил, выражаясь сегодняшним языком, технологическую цепочку процесса творчества: воображение рисует, разум сравнивает, вкус отбирает, талант исполняет. В школе «Томоэ» закладывали основу этого процесса – развивали воображение. Книжка «Тотто-тян, маленькая девочка у окна» вышла в Японии шестимиллионным тиражом. Случай небывалый. Японский автор бывает чрезвычайно горд, если его книжка расходится в шестидесяти тысячах экземпляров. «Тотто-тян, маленькая девочка у окна» переведена на английский, французский, польский, тайский, китайский и еще десяток языков. Теперь она опубликована по-русски. Как это было и раньше, гонорар от русского издания книжки Тэцуко Куроянаги передала в фонд помощи голодающим африканским детям и глухонемым. Благотворительность в буржуазном обществе – это чаще всего не дар от чистого, сочувствующего сердца. Богатеи, жертвуя деньги, думают прежде о себе. Они или успокаивают свою совесть, если она еще жива в них, потому что те, кому предоставляются крохи с барского стола, оказались в беде по вине самих богатеев, или преследуют рекламную цель: создать ореол гуманизма и сердобольности вокруг себя. У Тэцуко Куроянаги стремление облегчить страдания людей – составная часть ее характера, воспитанная в школе «Томоэ». На мой взгляд, одной из самых «педагогических» глав этой книжки является та, в которой рассказывается о школьном спортивном празднике. Особенно описание, как благодаря доброй мудрости директора мальчик с физическим недостатком, страдавший от сознания своей неполноценности, победил в спортивном состязании здоровых, крепких одноклассников и испытал радость и гордость собой. Но директор школы «Томоэ» заботился и о том, чтобы научить всех учеников своей доброй мудрости. Невозможно без волнения читать страницы, где описано, как Тэцуко помогала забраться на дерево – страсть и мечта любого мальчишки! – Ясуаки-тяну, пораженному полиомиелитом, то есть детским параличом. Не стану цитировать, чтобы не ослабить впечатление, которое произведут на вас эти страницы. Приведу лишь одну фразу. «Ясуаки-тян полностью доверился Тотто-тян, а та в свою очередь готова была отдать за него жизнь». Надо ли удивляться нынешней человеколюбивой деятельности Тэцуко Куроянаги? А теперь я хочу вернуть вас в ту пору истории Японии, когда существовала школа «Томоэ». Японский милитаризм исступленно готовился к агрессивной войне. Япония вышла на дорогу империалистических захватов позже своих главных соперников – США, Англии, Франции, и японский империализм, отличавшийся оголтелостью и нетерпением, хотел за годы наверстать отставание от конкурентов, измерявшееся десятилетиями. Шовинистический подъем населения должен был возместить недостаток материальной базы для ведения войны за колониальный передел мира. Ненависти и презрению к другим народам, подавлению в себе всего человеческого, безоглядной преданности милитаристским правителям страны начинали учить тогда уже в первых классах школы. Как же могла сохраниться в таких условиях школа «Томоэ», где проповедовались любовь к людям, к какой бы расе или национальности они ни принадлежали, уважение к человеческой личности, стремление к правде и честности? Тэцуко Куроянаги объясняет это так: «…Свою роль сыграло отвращение учителя Кобаяси к саморекламе. Он всячески избегал общения с газетчиками и даже до начала войны ни разу не разрешил корреспондентам сфотографировать школу или опубликовать статью о том, какая она «необычная». Отчасти, может быть, поэтому эта скромная начальная школа, где и учеников-то было менее пяти десятков, никому не колола глаза и смогла просуществовать какое-то время». Скромности и незаметности школы и ее директора было, думается мне, мало, чтобы уцелеть в те мрачные дни. Повальный сыск, доносительство, расцениваемое властями как высшее проявление патриотизма, не обошли бы школу «Томоэ» стороной, если бы не солидарность с Кобаяси родителей учеников. Тэцуко Куроянаги не пишет об этом. Но, надо полагать, отцы и матери школьных друзей Тэцуко походили взглядами на ее родителей. А об их воззрениях она коротко упомянула. Отец-скрипач отказался, как он сказал, «играть военную музыку на своей скрипке», хотя в разгар войны работы он не имел, и продуктовый паек, который сулили ему за концерт, оказался бы для голодной семьи весьма кстати. Мать Тэцуко поддержала отца. И все же в чем причина популярности книжки «Тотто-тян, маленькая девочка у окна» в теперешней Японии? Повествование завершается очень коротким постскриптумом автора, в котором указывается, когда и в связи с чем книжка была написана: «1981 год. В день, когда я услышала ошеломляющую новость: на выпускные церемонии в средние школы были направлены наряды полиции, чтобы не допустить нападений школьников на учителей». К факту, приведенному Тэцуко Куроянаги, добавлю статистику. 200 тысяч маленьких японцев ненавидят школу. Ненависть к школе 30 тысяч из них так велика, что они отказываются в нее ходить. Надо ли удивляться, что рассказ о школе «Томоэ», где ученики чувствовали себя счастливыми, привлек в Японии всеобщее внимание? Зубрежка – вот главное содержание учебного процесса в современной японской школе. Назначение зубрежки – пробиться в высшее учебное заведение, желательно в престижное, потому что оттуда открывается путь в престижную фирму или престижное учреждение с высокой заработной платой и относительной гарантией обеспеченности в пожилом возрасте. Зубрежка продолжается после школьных занятий. Каждый вечер до полуночи, иногда и в воскресенье, школьники учат (не учатся, а именно учат) исторические факты – все подряд по хронологической таблице, английские слова – по словарю, страница за страницей, названия станций на главных железнодорожных магистралях – по расписанию поездов, маршрут за маршрутом. «Будешь спать четыре часа – в университет попадешь, будешь спать пять часов – провалишься», – бытует в Японии поговорка. Разумеется, не одна зубрежка причина ненависти учащихся к школе, перерастающей в насилие по отношению не только к учителям, но и к одноклассникам. С мая по ноябрь 1985 года, например, сделались известными свыше полутора тысяч случаев избиения школьниками своих товарищей. Четверо учащихся погибли. Семеро, не выдержав издевательств, покончили с собой. Министерство просвещения – правительственный орган – вынуждено было признать, что наряду со школьной муштрой на поведении школьников пагубно сказываются социальная напряженность в обществе, неуверенность родителей в завтрашнем дне. Они приводят, засвидетельствовало министерство, к стрессам, нередко проявляющимся в форме «немотивированного насилия», если прибегнуть к юридическому языку. Социальной напряженностью, неуверенностью в завтрашнем дне отличалась японская жизнь и во времена школы «Томоэ», но директор Кобаяси и его учителя умели защищать неокрепшие души своих питомцев от ударов взрослого общества. «Школа «Томоэ» – школа замечательная! А внутри такая же – замечательная!» – распевала Тотто-тян вместе с другими первоклашками. Японское правительство приступило к осуществлению реформы образования. Премьер-министр Ясухиро Нака-сонэ, инициатор реформы, считал, что образование – главное средство передачи традиционных ценностей и добродетелей современному и последующему поколениям. Реформа должна, указывал премьер-министр, выправить перекос в воспитании японцев, которые сейчас больше внимания обращают на свободы и права, чем на ответственность и обязанности. «В школе следует учить патриотизму и укоренившемуся в японцах уважению к родителям», – заявлял Накасонэ. Такую задачу школы можно было бы приветствовать, если бы под «патриотизмом» не подразумевались шовинизм и вера в японскую исключительность, а под «уважением к старшим» не мыслилось беспрекословное подчинение трудящихся – «детей», по фразеологии из используемого японскими предпринимателями идеологического жаргона, правящему классу, то есть «отцам». Нетрудно понять, что книжка о школе «Томоэ», выглядевшая вызовом правительственной установке, была встречена японскими читателями с повышенным интересом. Они сопоставили направленность реформы образования, проводившейся властями, с главой из книжки, где рассказывается о поступлении в школу «Томоэ» мальчика, долго жившего с родителями в Америке. Мальчик, бойко болтавший по-английски, почти не понимал японского языка. И директор предложил школьникам игру: они станут учить мальчика японским словам, а тот их – английским. Таким образом «Тотто-тян и ее друзья многое узнали об Америке, – говорится в книжке. – Но совсем иначе обстояли дела за стенами «Томоэ»: с Америкой шла война, а английский был исключен из всех школьных программ как язык неприятеля». Соединенные Штаты являлись тогда не просто военным противником Японской империи, но и членом – вместе с Советским Союзом – антигитлеровской коалиции. Это вызывало у японских милитаристов еще большую ненависть к США. «Все американцы – дьяволы!» – твердила официальная пропаганда, – вспоминает в книжке Тэцуко Куроянаги. – Но в школе «Томоэ» дети продолжали повторять: «Уцукусии («красивый» по-японски) значит бьютифул («красивый» по-английски)!» Ветры, дувшие над «Томоэ», были легкими и теплыми, и дети росли в ней с красивой душой». Занятые перестройкой всего нашего жизненного уклада, чтобы он в максимальной степени способствовал совершенствованию социалистического общества, мы примеряемся, естественно, ко всякому опыту: может ли он оказаться для нас полезным? Мне кажется, под таким углом зрения вы, читатель, взглянете и на книжку «Тотто-тян, маленькая девочка у окна». Годится ли эта натура для нашей собственной картины? Годится как модель. Но совсем не для того, чтобы копировать ее. Она нужна, чтобы думать с ее помощью. Владимир Цветов На станции Посвящаю моему учителю СОСАКУ КОБАЯСИ Когда поезд остановился на станции Дзиюгаока, по линии Оимати, мама взяла Тотто-тян за руку и повела к выходу. Прежде Тотто-тян никогда не ездила на электричке и поэтому не знала, что билет, который она бережно сжимала в ладошке, следует сдавать при выходе с перрона. Не желая расставаться с ним, она попросила контролера: – Можно мне оставить этот билетик? – Нет, нельзя, – ответил тот. Он взял у Тотто-тян билет и бросил в ящик. Билетов там скопилась целая куча. Тотто-тян показала на ящик: – И это все ваше? – Нет, они принадлежат железной дороге, – ответил контролер, продолжая отбирать билеты у выходящих пассажиров. С нескрываемым сожалением Тотто-тян посмотрела на груду бумажек: – Вырасту, обязательно буду продавать билеты! Только теперь контролер взглянул на Тотто-тян: – Да ну?! Вот и мой сынишка мечтает о том же. Будешь работать с ним вместе? Тотто-тян отошла в сторонку. Отсюда можно рассмотреть контролера. Он был толстый и важный, в очках, но лицо доброе. Тотто-тян подбоченилась, раздумывая над его предложением. – Вообще-то можно… Надо подумать. А сейчас я ужасно спешу: мне сегодня в новую школу. – И Тотто-тян с криком ринулась к поджидавшей ее маме: – Я тоже буду продавать и проверять билеты! Мама нисколько не удивилась и только заметила: – А я-то думала, ты собираешься стать разведчицей. Тотто-тян шагала, цепляясь за мамину руку, и размышляла: «Что же делать? До сих пор я и впрямь собиралась стать разведчицей. Но ведь иметь целый ящик билетов, как этот дяденька, тоже здорово!» Тут Тотто-тян осенило. И она тут же выпалила: – А я могу понарошку продавать билетики, а взаправду быть разведчицей. Хорошо, мам? Мама промолчала. По правде говоря, ей было сейчас не до пустяков. Что, если Тотто-тян не примут в новую школу?.. Мамино красивое лицо, затененное полями украшенной маленькими цветочками фетровой шляпки, нахмурилось, и она огорченно взглянула на дочку. Та подпрыгивала, о чем-то болтая сама с собой. Тотто-тян не ведала о маминых тревогах и, поймав ее взгляд, расхохоталась: – А я передумала! Я буду уличным музыкантом! Почти с отчаянием мама сказала: – Мы опаздываем. Нас ждет господин директор. Хватит болтать, пошли поживее. Впереди замаячили школьные ворота. Девочка у окна Но прежде чем войти в ворота, надо объяснить, отчего так волновалась мама Тотто-тян. Дело в том, что дочку, едва поступившую в первый класс, уже успели исключить из школы. Представляете?! Все это случилось на прошлой неделе. Классная руководительница Тотто-тян, молоденькая, миловидная, вызвала маму и заявила: – Ваша дочь мешает детям заниматься. Я вынуждена просить вас перевести ее в другую школу. – Она вздохнула: – Я с ней просто замучилась… Маме стало нехорошо. «Что же натворила дочка? – в ужасе подумала она. – Что-то тут не так!» Моргая подкрашенными ресницами и то и дело поправляя короткие, по моде остриженные волосы, учительница, раздражаясь, рассказывала: – Представьте себе хотя бы то, что за урок она успевает раз сто хлопнуть крышкой парты. Я сделала ей замечание, что открывать парту без необходимости нельзя. И что же? Она убирает все школьные принадлежности – от тетрадей и учебников до пенала – в парту и вынимает – каждую! – вещь по очереди. К примеру, класс пишет диктант. По азбуке[2 - Изучение письменности японские дети начинают с так называемой слоговой азбуки «капа»: а, и, у, э, о, ка, ки, ку, кэ, ко, са и т. д. – всего 50 знаков. Причем таких азбук две – хирагана и катакана. В отличие от катаканы, знаки (буквы) хираганы имеют округлый вид и больше похожи на иероглифы. Иероглифы – знаки сложной формы, имеющие каждый свое значение: «человек», «слон», «муха», «любовь», «ненависть», «читать», «ходить» и т. д. Иероглифы учат с первого класса, и всего за время учебы дети должны выучить более 1800 иероглифов. Задача трудная, но тем не менее японские дети справляются с ней. (Здесь и далее примечания переводчика.)]. И вот ваша дочь открывает парту и достает тетрадь. При этом с грохотом хлопает крышкой. Потом снова открывает ее, лезет туда с головой, достает карандаш, чтобы написать первый слог, и, опять хлопнув крышкой, пишет «а». Пишет, естественно, некрасиво, неправильно. Затем снова открывает парту – на сей раз за ластиком – достает его, закрывает, стирает, опять открывает, убирает ластик, захлопывает крышку. С такой быстротой – только руки мелькают. Это на первом знаке. На втором слоге история повторяется: крышка, тетрадь, карандаш, ластик, крышка. Даже в глазах рябит. И ведь не скажешь «Прекрати!», ведь действительно в каждом предмете есть необходимость!.. Учительница захлопала ресницами, словно заново увидев эту сцену. А мама вдруг догадалась, в чем дело. Ведь в первый же день Тотто-тян, вернувшись из школы, захлебываясь, рассказала: «Мамочка, ты представляешь! Вот у нас дома ящики выдвигаются, а там у парты крышка. Ну, как у мусорного ящика, только гладкая, и туда можно прятать все-все. Знаешь, как здорово!» Мама представила Тотто-тян, зачарованную «волшебным» ящиком, открывающую и закрывающую крышку, и подумала, что ничего ужасного в этом нет, постепенно ребенок привыкнет и все уладится. Но все же пообещала: – Я поговорю с ней! Но учительница вздохнула: – Если бы только это! Мама даже смутилась. – Едва я подумала: «Ну, слава богу, оставила парту в покое», – продолжала, повысив голос, учительница, – как ваша дочь посреди урока встает и идет. – Идет? И куда же? – удивилась мама. – К окну! – К окну?! Зачем? – Чтобы позвать уличных музыкантов! – в сердцах сказала учительница. В общем, если все припоминать по порядку, то дело было так: оставив в покое парту, Тотто-тян встала и направилась к окну. «Пусть стоит, лишь бы было тихо», – с надеждой подумала учительница, но в этот самый момент Тотто-тян закричала: «Эй, музыканты!» К полному удовлетворению Тотто-тян и на беду учительницы, классная комната была на первом этаже, окнами выходила на улицу. Лишь низенькая живая изгородь отгораживала школу от тротуара, поэтому из окна можно было разговаривать с кем угодно. Пестро одетая группа бродячих музыкантов немедленно откликнулась на ее зов и подошла поближе. Тотто-тян радостно оповестила: «Музыканты пришли!» Дети вскочили из-за парт и бросились к окну, а Тотто-тян попросила: «Поиграйте нам немножко». Обычно музыканты, проходя мимо школы, приглушали звук, но уж тут, коль скоро их попросили, заиграли во всю силу. Настоящий концерт – заливается кларнет, гремит гонг, грохочет барабан, тренькает сямисэн[3 - Сямисэн – японский трехструнный щипковый музыкальный инструмент.]. А учительница, стоя на кафедре, ждет, когда же будет конец, задаваясь вопросом, хватит ли у нее терпения. Наконец музыканты удалились, и ученики возвратились на свои места. Все, кроме Тотто-тян. «Почему ты опять стоишь?» – спросила ее учительница, и она серьезно сказала: «А если другие музыканты придут? Надо же и с ними поговорить. А потом, вдруг эти вернутся, а никого нет – неловко получится». – Надеюсь, вам понятно, что она срывает занятия?! – По ходу повествования учительница все более распалялась, так что мама даже посочувствовала ей. – И плюс к тому… Мама перепугалась: – Как, еще что-то? – Да! – раздраженно крикнула учительница. – Еще, и еще, и еще, всего и не перечесть! Иначе я бы не просила вас забрать ее! – Она перевела дух и посмотрела на маму: – Вчера она снова направляется к окну. Ну, думаю, опять высматривает уличных музыкантов, но продолжаю вести урок. Тут она громко спрашивает: «Эй, что вы там делаете?» С кафедры мне не видно, к кому это она обращается. А она опять: «Послушайте, что вы делаете?» И вижу, что смотрит она вовсе не на улицу, а куда-то вверх. Странно. Я стала ждать, не последует ли ответ. Тишина. А она все свое твердит: «Эй, чем вы занимаетесь?» В общем, урок срывается. Подхожу я к окну, смотрю. И что же вижу? Под самой крышей две ласточки вьют гнездо. Оказывается, это она с ласточками беседует! Я прекрасно понимаю детей и не считаю, что разговаривать с ласточками глупо. Но во время урока!.. Ну а это как вам понравится? На первом уроке рисования я предложила детям нарисовать государственный флаг. Все нарисовали как положено – красный круг на белом поле, и только одна ваша дочь принялась рисовать военно-морской флаг, вы знаете, с расходящимися лучами. «Ничего, пусть», – подумала я. И что же? Она намалевала его во весь лист, а затем ей вздумалось украсить его бахромой. Бахромой. Представляете?! Наверное, видела где-нибудь на знаменах. Ладно. Но стоило мне отвлечься на минуту, как она принялась чертить на парте – на бумаге ей места уже, видите ли, не хватает. Скребет и скребет желтым карандашом по дереву. Да так, что на парте остались здоровенные полосы! Сколько мы ни оттирали их потом, так и остались. К счастью, бахрома на флаге была только с трех сторон. – Вы говорите, только с трех сторон?.. – с облегчением спросила вконец смутившаяся мама. На что учительница устало, хотя и миролюбиво, ответила: – С четвертой она нарисовала древко, поэтому зазубрины остались только с трех сторон. «Все-таки только с трех сторон…» – приободрилась мама, но учительница медленно и отчетливо закончила: – Правда, для древка на бумаге тоже не хватило места, и на парте появилась еще одна длинная царапина! – Она выпрямилась и ледяным тоном заключила: – Надеюсь, вы понимаете, что я при всем желании не могу справиться с вашим ребенком? И не только я. Моя коллега из первого класса тоже недовольна ею. Мама посмотрела на нее и твердо решила найти для Тотто-тян такую школу, где понимают, что ребенок есть ребенок, и где живая девочка не будет никому в тягость. ..И вот, обегав весь город, она нашла такую школу. Вот туда-то они теперь и направлялись. Мама не рассказала Тотто-тян о том, что ее исключили: все равно не поймет, за какую провинность, еще и замкнется в себе. Об этом она расскажет дочке потом, когда та вырастет, а пока только спросила: – Хочешь перейти в другую школу? Есть одна очень хорошая… – Ладно… – протянула Тотто-тян после некоторого раздумья. – Только… «Неужели догадалась?» – расстроилась мама. Но Тотто-тян бросилась к ней и весело спросила: – А как ты думаешь, уличные музыканты будут туда приходить? Новая школа Тотто-тян остановилась как вкопанная: вот это да! Во дворе прежней школы были ворота как ворота – здоровенные железобетонные столбы с вывеской, на которой крупными иероглифами выведено название, здесь же ничего подобного: два самые обыкновенные деревца, самые что ни на есть настоящие, с зелеными листочками. – Смотри-ка, ворота из земли растут! – удивилась Тотто-тян и потрогала шершавую кору. – Они будут расти и расти и перерастут телеграфный столб! – Чтобы разглядеть название школы, ей пришлось подойти поближе и наклонить голову набок, потому что ветер сорвал вывеску и теперь она висела криво. – Шко-ла То-мо-э, – прочитала она по складам и только хотела спросить, что такое «Томоэ», как вдруг увидела нечто невероятное. Она даже присела на корточки и, раздвинув кустарник, росший у ворот, заглянула во двор. И глазам своим не поверила… – Мама! Да это же взаправдашний поезд! И действительно, во дворе стоял самый настоящий поезд – из шести порядком облупившихся вагонов. Это уму непостижимо – школа в поезде! Окна вагонов ярко сверкали в лучах утреннего солнца. Но еще ярче сияли глаза Тотто-тян, девочки с розовыми щечками. Понравилось С воплем: «Давай скорее сядем в поезд!» – Тотто-тян бросилась к школе. Да так стремительно, что мама, когда-то игравшая в баскетбол и бегавшая побыстрее Тотто-тян, едва успела поймать дочку за юбку уже возле двери. – Нельзя, – строго сказала она. – В поезде классы, а тебя еще не приняли в школу. Если тебе хочется сесть в этот поезд, надо сначала зайти к директору. Постарайся вести себя прилично. Если мы договоримся с ним, то ты будешь ходить в эту школу. Поняла? Тотто-тян, конечно, огорчилась, что нельзя сесть в поезд тотчас же, но все-таки послушалась. – Пойдем! – решительно сказала она и добавила: – Мне очень понравилась эта школа! Маму так и подмывало заметить, что сейчас ее куда больше волнует другое – понравится ли Тотто-тян директору, – но она промолчала, отпустила юбку, взяла дочь за руку, и они направились в директорский кабинет. В вагонах было тихо. Похоже, только что начался урок. Школьный двор был не очень велик, но утопал в зелени. Вместо обычного забора его окружала живая изгородь из кустарника и деревьев. Посреди двора была клумба, пестревшая красными и желтыми цветами. Кабинет директора помещался не в поезде, а напротив ворот, в одноэтажном строении, к дверям полукругом вела лестница из семи ступенек. Тотто-тян вырвала ладошку из маминой руки и взбежала по ступенькам. На самом верху она вдруг замерла и обернулась, так резко, что едва не столкнулась с мамой. – Что случилось? – обеспокоенно спросила та. Она даже испугалась: а вдруг дочка передумала. Но Тотто-тян серьезно прошептала: – А этот дядя, к которому мы идем, он, что ли, директор станции? Мама была человеком терпеливым и к тому же с чувством юмора. Она наклонилась к Тотто-тян и спросила тоже шепотом: – Почему ты так решила? – Ну, ты говоришь – это директор, а у него столько вагонов… Значит, он работает на станции. У Тотто-тян были веские основания для такого заявления. Школа в вагонах и в самом деле редкость. Но вступать в пререкания было некогда, и мама сказала: – Спроси об этом у самого директора. И вот что еще я тебе скажу. Твой папа музыкант, у него несколько скрипок, но никому в голову не приходит называть его торговцем скрипками, верно? – Верно, мамочка! – согласилась Тотто-тян и снова взяла маму за руку. Директор школы Когда Тотто-тян с мамой вошли в кабинет директора, из-за стола поднялся невысокий человек. Несколько передних зубов у него отсутствовали, шевелюра сильно поредела, но лицо было здоровое, моложавое. Широкоплечий, с сильными, крепкими руками. Изрядно поношенная тройка ладно сидела на нем. Тотто-тян торопливо поклонилась и задорно спросила: – Вы кто? Директор или работаете на станции? Мама ужаснулась, но, прежде чем она успела вмешаться, хозяин кабинета, смеясь, ответил: – Я – директор школы! Тотто-тян восторженно проговорила: – Как здорово! Тогда у меня просьба: возьмите меня к себе учиться! Директор предложил Тотто-тян сесть, а маме сказал: – Вы можете возвращаться домой, а мы тут с Тотто-тян побеседуем. Тотто-тян слегка приуныла, но очень быстро к ней пришло ощущение, что с этим человеком не пропадешь. Видимо, такое же чувство появилось и у мамы. – Вы уж позаботьтесь о ней… Пожалуйста! – проговорила она и закрыла за собой дверь. Директор придвинулся поближе, уселся напротив Тотто-тян и попросил: – Ну, а теперь расскажи о себе! Говори, что хочешь. – Все, что захочется? Тотто-тян ужасно обрадовалась. Она опасалась, что ей придется отвечать на разные вопросы, а тут – говори, что вздумается. Она затараторила без умолку. Рассказывала довольно сбивчиво и не всегда по порядку, но очень старалась ничего не упустить. Ведь надо было не забыть: О том, что поезд, на котором они сюда ехали, шел очень быстро. О том, что она просила дяденьку контролера оставить ей билетик, а он не разрешил. О том, что ее учительница в школе, куда она до сих пор ходила, очень красивая. О том, что под крышей старой школы свили гнездо ласточки. О том, что у нее дома есть коричневая собачка по имени Рокки, которая умеет подавать лапу, просит разрешения войти в дом, благодарит после обеда. О том, что в детском саду она засовывала в рот ножницы и щелкала ими, а воспитательница сердилась и говорила: «Язык отрежешь!» – но ведь не отрезала же! О том, что, когда у нее начинается насморк, она всегда шмыгает носом и мама за это ее ужасно ругает, тогда она спешит высморкаться. О том, что папа замечательно плавает и даже умеет нырять. Она говорила и говорила, а директор хохотал и, одобрительно кивая, спрашивал: «А что дальше?» Тотто-тян было приятно, что ее так внимательно слушают, и она болтала без остановки. Но наконец говорить стало не о чем. Она умолкла и задумалась: о чем бы еще рассказать. Заметив это, директор спросил: – Может быть, еще что-нибудь припомнишь? Тотто-тян подумала: очень жаль, если все на этом закончится, когда еще будет такой удобный случай поговорить с внимательным человеком. Она лихорадочно соображала, что бы еще сказать, и тут ее осенило: платье! Обычно мама шила для дочки сама, но сегодня одела в покупное. Как-то так получалось, что Тотто-тян едва ли не каждый вечер возвращалась домой в изодранной одежде. Почему так происходило, мама никак не могла понять, ведь иногда Тотто-тян умудрялась порвать даже трусики. Об этом она и поведала директору, прибавив, что обожает лазать в чужой двор через ограду или бегать на пустырь, огороженный колючей проволокой. Потому-то, сообщила она, сегодня утром ни одно из сшитых мамочкой красивых платьев не годилось, вот и пришлось надеть это, трикотажное, купленное в магазине. Оно тоже недурно, в мелкую клеточку, ярко-красное с серым. Только вот маме не нравятся вышитые на воротнике красные цветочки, «аляповаты», сказала она. Именно об этом вспомнила Тотто-тян. Вскочив со стула, она ухватилась за воротничок: – Вот, воротник не нравится маме! – И больше уже ничего не могла придумать. Тогда директор встал и, положив ей на головку большую теплую ладонь, проговорил: – Ну, с сегодняшнего дня ты ученица нашей школы. Тотто-тян захлестнуло счастье. Она никогда в жизни не встречала такого чудесного человека. Ведь до сих пор никто не слушал ее так долго. И ни разу он не зевнул от скуки, и видно было, что слушать ему так же интересно, как ей рассказывать. Тогда Тотто-тян еще не умела считать время, но все равно разговор показался ей долгим. А как бы она удивилась, если б знала, сколько они проговорили! И была бы еще больше благодарна директору… Ведь мама привела Тотто-тян в школу к восьми утра, а когда та замолчала, директор вынул из кармана часы и сказал: «Пожалуй, пора обедать». Получается, что он слушал Тотто-тян целых четыре часа! Никогда – ни раньше, ни потом – никто из взрослых не уделял ей столько времени. Можно представить себе, как бы удивилась мама или учительница в старой школе, узнав, что она, первоклашка, могла без передышки о чем-то говорить четыре часа подряд. Конечно, Тотто-тян не представляла даже, что исключена из старой школы и ее близкие не знают, что с ней делать дальше. Живая и немного рассеянная, она представлялась многим простодушным, наивным ребенком, но в глубине души смутно ощущала свою отчужденность, чувствовала, что взрослые относятся к ней иначе, чем к другим детям, – с каким-то холодком. Но вот с директором ей было спокойно и хорошо. «С таким человеком никогда не надоест», – думала Тотто-тян о Сосаку Кобаяси в день их первой встречи. К счастью, такое же впечатление о новой ученице сложилось и у директора. Час обеда Директор решил показать Тотто-тян место, где обедают его ученики. – Мы обедаем не в вагонах, а в школьном зале, – пояснил он. Зал находился в здании, куда по каменным ступенькам сегодня утром поднялась Тотто-тян. Они вошли. Ученики шумно передвигали столы и стулья, выстраивая их в круг. Наблюдавшая за ними из уголка Тотто-тян подергала директора за полу пиджака и спросила: – А где остальные? – Все здесь, – ответил тот. – Все?! – недоверчиво переспросила Тотто-тян, ведь ребят было не больше, чем в одном классе ее прежней школы. – Во всей школе пятьдесят учеников? – Именно, – ответил директор. Тотто-тян подумала, что в этой школе все не так, как в прежней. Когда все расселись, директор спросил, принесли ли они «дары моря» и «дары гор». – Да! – ответили дети хором и открыли коробочки с едой. – Ну-ка посмотрим! – И директор вошел в круг, заглядывая в каждую коробочку, а ребятишки шумно веселились. «Как здорово! – подумала Тотто-тян. – Что же это такое – «дары моря» и «дары гор»? Какая необычная школа, здесь, наверно, интересно учиться». Она и не подозревала, что обед может быть таким веселым и приятным. Мысль о том, что завтра и она будет сидеть за столом и показывать директору принесенные из дому «дары моря» и «дары гор», наполнила ее такой радостью, что она едва не подпрыгнула от восторга. Ласковые лучи полуденного солнца легли на плечи директора, нагнувшегося над очередной коробочкой с обедом. Сегодня в школу Никогда еще день не казался Тотто-тян таким длинным. После того как директор сказал ей: «С сегодняшнего дня ты будешь учиться в нашей школе», она с нетерпением ожидала следующего утра. Обычно ее не добудишься, но в этот день она сама вскочила раньше всех и уже одетая – только без туфелек, ведь обувь в японском доме надевают в прихожей, – с ранцем за плечами, ждала, когда все проснутся. Самый дисциплинированный член семьи овчарка Рокки недоуменно наблюдала за Тотто-тян. Сладко потянувшись, она прильнула к девочке в ожидании чего-то необычного. У мамы, как всегда, была куча дел. Покормив Тотто-тян завтраком, она торопливо наполнила «дарами моря» и «дарами гор» коробочку с обедом. Кроме того, повесила Тотто-тян на шею купленный накануне целлулоидный проездной билет – на шнурке, чтобы не потеряла. – Будь умницей, – напутствовал ее отец. – Хорошо, папочка. – Тотто-тян сунула ноги в туфли, выбежала на улицу и, порывисто повернувшись к дому, поклонилась: – До скорой встречи! На глазах у мамы, вышедшей проводить Тотто-тян, выступили слезы. «Хоть бы в новой школе ей было хорошо», – пожелала она от всей души. И тут случилось такое!.. Тотто-тян сняла с себя проездной билет и повесила его на шею Рокки. «О господи!» – растерялась мама, но решила промолчать и выждать, что будет дальше. Повесив билет, Тотто-тян наклонилась над Рокки и сказала: – Видишь, тебе он не годится. – И действительно, шнурок был длинен, и билет волочился по земле. – Поняла? Это мой билет, а не твой. Тебя с ним не пустят в поезд. Я поговорю с директором… И с железнодорожниками… Если они разрешат, я возьму тебя с собой. Сначала Рокки, навострив уши, внимательно слушала, но потом, лизнув Тотто-тян, принялась зевать. А та продолжала извиняться: – Понимаешь, у нас класс в вагоне, который стоит на месте, так что тебе, наверно, не понадобится проездной. Но сегодня все равно оставайся дома и жди меня. Рокки каждый день провожала Тотто-тян до ворот прежней школы, а потом возвращалась домой. Естественно, и сегодня она собиралась последовать своей привычке. Тотто-тян сняла билет с собачьей шеи и аккуратно повесила на себя. Еще раз попрощавшись с родителями, она, уже не оборачиваясь, побежала на остановку. Ранец болтался за плечами. Рокки весело трусила рядом. Станция была на пути в прежнюю школу, и не удивительно, что по дороге девочке то и дело встречались знакомые собаки и кошки, а то и ребята, с которыми она училась. Тотто-тян даже заколебалась: «А что, если показать им проездной билет, вот удивятся-то!» Но потом передумала – опоздаешь еще, лучше в другой раз… Когда Тотто-тян, подойдя к станции, свернула не налево, как раньше, а направо, Рокки растерянно остановилась и стала беспокойно озираться. Тотто-тян направилась было к билетному контролю, но потом вернулась к Рокки, которая стояла, не зная, что ей делать. – Я больше не буду ходить в старую школу, понимаешь? Теперь я в новой! – Тотто-тян потерлась щекой о морду Рокки и по привычке понюхала собачьи уши. – Пока! – Она махнула собаке, показала контролеру билет и побежала вверх по крутым станционным ступенькам. Рокки тихонько поскуливала, провожая ее взглядом. Класс в вагоне Школьный двор был пуст, когда Тотто-тян подошла к вагону. Вчера директор сказал ей, что в нем она будет учиться. Вагон был старомодный: с ручкой на дверях, чтобы открывать снаружи. Тотто-тян ухватилась за нее обеими руками и потянула направо – дверь легко отворилась. С бьющимся от волнения сердцем она заглянула внутрь. Как здорово! Учиться здесь – все равно что путешествовать. И окна, и сетки для багажа. Вот только впереди стоит классная доска, а вместо скамеек вдоль вагона – парты и стулья, да еще сняты поручни. А в остальном вагон как вагон. Сбросив у входа туфли, Тотто-тян вошла и уселась за парту. Деревянный стул был такой же, как и в прежней школе, но он показался ей настолько удобным, что на нем можно было просидеть целый день не вставая. Тотто-тян была вне себя от радости. Школа до того ей понравилась, что она решила ходить сюда каждый день, даже в праздники. Она выглянула в окно. И хотя знала, что вагон стоит на месте, ей вдруг почудилось – может быть, оттого, что цветы и деревья на школьном дворе раскачивались на ветру, – что поезд мчится по рельсам. – Ой как хорошо! – воскликнула Тотто-тян. Она прижалась лицом к окну и принялась распевать песенку, которую пела каждый раз, когда чувствовала себя счастливой: Как хорошо, Замечательно! Отчего так хорошо? Просто потому… В этот момент кто-то вошел в вагон. Это была девочка. Она достала из ранца тетрадку, пенал и положила их на парту. Потом поднялась на цыпочки и положила ранец на сетку. Туда лее отправилась и сумка с обувью. Тотто-тян сразу же оборвала песню и последовала ее примеру. Затем вошел мальчик. От самого входа он швырнул свой ранец в сетку, словно мяч в баскетбольную корзину. Ранец подпрыгнул и упал на пол. – Промазал! – воскликнул мальчик и снова бросил с того же места. На сей раз ранец очутился в сетке. – В точку! – закричал мальчишка, но тут же оговорился: – Нет, опять недолет… Промах заключался в том, что он забыл вынуть из ранца тетрадку с пеналом. Ему пришлось залезть на парту, чтобы дотянуться до сетки и вынуть из ранца вещи. Всего в вагоне собралось девять человек. Именно столько учеников и было в первом классе школы «Томоэ». Им всем предстояло путешествовать с Тотто-тян. Уроки в школе «Томоэ» Школа в вагонах – явление уникальное. И на первых порах Тотто-тян многое поражало. Ну, например, как в классе рассаживались ученики. В прежней школе каждый сидел на отведенном ему месте, здесь же можно было усесться там, где кому захочется, и менять парту в зависимости от настроения. Хорошенько поразмыслив и оглядевшись, Тотто-тян решила сесть рядом с девочкой, которая сегодня утром пришла следом за ней. Ей приглянулся длинноухий заяц, вышитый на ее сарафане. И все же самым удивительным в школе «Томоэ» были уроки. В обычной школе есть расписание: например, если первым значится родной язык, то в этот час все учат японский, если второй – арифметика, то пишут цифры. Здесь же все было иначе. В начале первого урока учительница писала на доске задания и вопросы по всем предметам на целый день и говорила: «Ну, а теперь приступайте. Начните кто с чего захочет». Красота! Хочешь – с японского, хочешь – с арифметики. Тот, кто любит писать сочинения, пишет, а кто увлекается химией – кипятит что-то в колбе над пламенем спиртовой горелки, и никто не удивляется, когда в каком-нибудь классе что-то опять взрывается. Такой метод обучения помогал учителям наблюдать за детьми, за их интересами, характером и образом мышления. Верный путь к душе ребенка. И детям нравилось начинать занятия с любого предмета. По большей части они занимались самостоятельно, но если что-то не выходило, обращались к учителю. Ученик мог подозвать учителя к себе помочь разобраться в трудном задании. И все внимательно слушали объяснения, никто не зевал и не клевал носом. Правда, первоклассники, такие, как Тотто-тян, еще не умели заниматься самостоятельно, но даже им разрешалось начинать с любого предмета. Одни писали азбуку, другие рисовали картинки или читали книжку, кто-то делал гимнастику. Соседка Тотто-тян, по-видимому, одолела азбуку и что-то писала в тетрадке. Все было настолько странным, что Тотто-тян ужасно разволновалась и никак не могла решить, что делать. В это время мальчик, сидевший позади, встал из-за парты и с тетрадкой в руке направился к доске – наверно, для того, чтобы спросить о чем-то учительницу. Та, сидя за столом у классной доски, что-то объясняла другому ученику. Тотто-тян перестала вертеться и, подперев щеки обеими руками, стала наблюдать за мальчиком. У него была странная походка: он волочил ногу, и при этом все его тело раскачивалось. Сначала она даже подумала, что он балуется, но вскоре поняла, что ошиблась. Тотто-тян все также продолжала наблюдать за ним, когда он возвращался на место. Их глаза встретились. Мальчик улыбнулся. Тотто-тян поспешила ответить ему улыбкой. Когда он наконец уселся – у него это заняло больше времени, чем у других, – она повернулась и спросила: – Почему ты так ходишь? – У меня полиомиелит, – сказал мальчик тихим и нежным голоском. С первого взгляда он показался ей очень умным. – Полно… миелит? – переспросила Тотто-тян, она слышала это слово впервые. – Да, полиомиелит, – прошептал мальчик. – У меня не только ноги, вот и рука тоже… – Он протянул левую кисть. Длинные пальцы на ней были скрючены и не разлеплялись. Рассматривая руку, Тотто-тян озабоченно спросила: – А вылечить нельзя? Мальчик промолчал, и Тотто-тян погрустнела: «Может быть, не надо было спрашивать?» Но он бодро сказал: – Меня зовут Ясуаки Ямамото. А тебя? Тотто-тян обрадовалась: – А меня – Тотто-тян! Так Ясуаки Ямамото и Тотто-тян подружились. Солнце заглянуло в вагон, и стало жарко. Кто-то открыл окно. Свежий весенний ветерок ворвался в класс, ероша волосы на детских головках. Так начался первый день в школе «Томоэ». «Дары моря» и «дары гор» И вот наступило долгожданное время «даров моря» и «даров гор». Такое название директор школы придумал для приправ к вареному рису, которые дети приносили с собой из дому. Обычно учителя твердят родителям, что дети не должны капризничать и должны есть все подряд, а также, чтобы им давали в школу «достаточно питательные завтраки». Но директор школы «Томоэ» просил лишь об одном: чтобы в коробочки для завтрака было положено что-нибудь из «даров моря» и что-нибудь из «даров гор». Под «дарами моря» подразумевались кусочки рыбы или что-нибудь вроде цукудани[4 - Цукудани – мелкая рыба, моллюски, проваренные в гуще из сои с сахаром.], а под «дарами гор» – овощи и мясо (конечно, мясо не растет само по себе в горах, но ведь коровы, свиньи, куры живут на суше, а горы, из которых состоит вся Япония, это и есть суша). Так вот, от родителей требовалось, чтобы они давали детям в школу именно это. Маме пришлась по душе эта простая, но столь важная, по ее мнению, затея. Подобная мысль могла прийти в голову только такому умному человеку, как директор школы «Томоэ». Именно так проще подобрать приправу к рису. Не надо ломать голову – морской продукт и что-нибудь из овощей. К тому же директор просил родителей «не тратиться чересчур» и не готовить «роскошные завтраки». Из «даров гор» вполне достаточно «кимпира гобо»[5 - Кимпира гобо – корень съедобного лопуха, поджаренный на кунжутном масле с соевым соусом.] или самого обыкновенного омлета, а из «даров моря» – кусочков сушеного тунца. А еще проще «нори» – листочки прессованных сушеных водорослей – это будет «дар моря» – и маринованные сливы – «дары гор». Так же как и накануне, когда Тотто-тян с любопытством наблюдала в сторонке, директор обходил учеников и заглядывал в их коробочки. – Положили ли вам что-нибудь из «даров моря» и «даров гор»? – спрашивал он каждого. Всем было приятно и к тому же ужасно интересно, что попало в коробочку от моря, а что – от земли. Однако случалось и так, что чья-нибудь мама в спешке забывала о просьбе директора и в коробочке оказывались только «дары моря» или одни «дары гор». Тогда происходило следующее. Вслед за директором шагала его супруга в белом фартуке, как у повара – в каждой руке по кастрюле. Если директор останавливался около какого-нибудь ученика и командовал: «Море!», она доставала из «морской» кастрюли парочку «тикува» – рыбных палочек – и клала на крышку коробочки с едой. Если же директор говорил: «Горы!», то из другой, «горной», кастрюли извлекалось несколько вареных картофелин. Никому и в голову не приходило сказать, что ему, например, не нравятся рыбные палочки, что у кого-то вкуснее приправа или, наоборот, что кто-то каждый раз приносит из дома невкусный завтрак. Лишь бы в коробочке лежали рядышком «дары моря» и «дары гор» – и все были счастливы, резвились и смеялись. В конце концов и Тотто-тян разобралась, что такое «дары моря» и «дары гор». Только забеспокоилась: а все ли у нее в порядке, ведь мама так торопилась утром! Но когда она приоткрыла крышку, то едва сдержала восторженный возглас – так все было замечательно. Только представьте: яичный желток, зеленый горошек, коричневые кусочки дэмбу, розовая тресковая икра. Ну не коробочка с едой, а просто крошечный садик! – Красиво получилось! – похвалил директор. Тотто-тян обрадовалась и сказала: – Моя мама хорошо готовит. А директор, указав на дэмбу, спросил: – А это откуда – из моря или с суши? Тотто-тян посмотрела на дэмбу и задумалась: «Такого же цвета, как и земля, может, росло где-нибудь в горах…» Но уверенности у нее не было. – Не знаю, – честно призналась она. Тогда директор повернулся ко всем ребятам: – Так откуда же дэмбу – из моря или с суши? Все призадумались, а потом поднялся шум: одни кричали «Горы!», другие – «Море!», но точно никто не знал. Дождавшись, когда все умолкнут, директор сказал: – Хорошо, я скажу. Дэмбу – морской продукт. – Почему? – спросил кто-то. Директор вышел на середину круга, образованного столами: – Дэмбу делают из вареной рыбы – отделяют мякоть от костей, слегка поджаривают, режут на маленькие кусочки, сушат и смешивают с разными соусами. Всем стало интересно: – А можно посмотреть? – Конечно, – ответил директор. Ребята окружили Тотто-тян и стали заглядывать в ее коробочку. Многие и раньше ели дэмбу, но и им было интересно, кроме того, хотелось посмотреть, как приготовила дэмбу мама Тотто-тян. Некоторые так усердно нюхали его, что Тотто-тян даже испугалась, не попортят ли они красоту коробочки. Тотто-тян немного волновалась, как пройдет ее первый обед в новой школе, но все обошлось как нельзя лучше. До чего же интересно! Хорошо, что мама не забыла положить в коробочку все, что нужно. А уж как вкусно это оказалось! И Тотто-тян опять порадовалась. Хорошо прожевывать Обычно японцы, приступая к еде, просто говорят: «Итадакимасу», что означает «С удовольствием отведаю», но в школе «Томоэ» все было не так. Перед обедом здесь пели песенку. Директор школы был еще и музыкантом и поэтому сочинил «предобеденную песенку». «Сочинил» – громко сказано, просто придумал стишок на мотив известной английской песенки «Греби, греби, греби веслами». Вот какие слова придумал директор: Хорошо прожевывай Всю еду. Жуй, жуй, жуй – А я подожду. И лишь закончив петь, дети говорили: «Итадакимасу», то есть «С удовольствием отведаю». Слова песенки настолько подходили под знакомую мелодию «Греби, греби, греби…», что некоторые даже много лет спустя, став уже взрослыми, были уверены, что ее испокон веку пели перед обедом. Конечно, директор мог сочинить песенку и оттого, что у него самого не хватало пары зубов, но скорее всего у него были другие причины: в первую очередь он заботился о том, чтобы обед проходил весело и интересно. Именно об этом он часто говорил ученикам, и предобеденная песенка была своего рода напоминанием. Итак, спев песенку, дети хором сказали: «Итадакимасу» – и принялись за «дары моря» и «дары гор». Тотто-тян, разумеется, последовала их примеру. На некоторое время в зале воцарилась тишина. Прогулка После обеда Тотто-тян немного поиграла на школьном дворе, а потом вернулась в класс, где их ждала учительница. – Мы сегодня хорошо позанимались, – сказала та, – а теперь давайте решим, что будем делать после обеда. Не успела Тотто-тян даже подумать, чем бы ей хотелось заняться, как все в один голос воскликнули: . – Гулять! – Тогда пошли, – сказала учительница, и все бросились к выходу. Тотто-тян была приятно удивлена. Она иногда ходила на прогулки с папой и Рокки, но никогда не слышала, чтобы такое бывало в школе. Что-что, а погулять она любила и поэтому поспешила надеть туфли. Оказалось, что если до обеда ученики усердно занимались и выполнили всю программу, которую учитель выписывал на доске, то после обеда им разрешалось гулять. Такое правило существовало и для первоклассников, и для учеников последнего, шестого класса. Все девять первоклассников с учительницей вышли за школьные ворота и зашагали вдоль речушки. По берегам росли большие вишневые деревья, еще совсем недавно покрытые пышными цветами. Насколько хватал глаз тянулись ярко-желтые поля сурепицы. Теперь той речушки уже нет – русло ее засыпали землей, а округу – Дзиюга-оку (Свободные холмы) – застроили. – Сегодня мы пойдем к храму Кухомбуцу, – сказала девочка с зайцем на сарафане. Звали ее Сакко-тян. – Там возле пруда мы видели змею. А еще там есть старый колодец, говорят, что в него упала звездочка, – рассказывала она. По дороге дети весело болтали, небо было голубое, и в воздухе носились бабочки. Минут через десять учительница остановилась и показала на желтый цветок. – Смотрите, это сурепица. Знаете, отчего цветут цветы? – спросила она и стала рассказывать о тычинках и пестиках. Ученики присели на корточки у дороги и принялись разглядывать сурепицу. Учительница добавила, что опыляются цветы бабочками, которые перелетают от одного цветка к другому. Действительно, бабочки выглядели очень занятыми. Потом учительница снова пошла впереди, и ребята потянулись за ней. Кто-то сказал: – Пестики и перчики – это, наверно, не одно и то же. Тотто-тян подумала: «Вроде бы не одно и то же», хотя не была в этом уверена. Тем не менее, как и все остальные, твердо усвоила: пестики, как и тычинки, очень нужны растениям. Еще минут десять ходьбы, и перед ними – густая роща, окружающая буддийский храм Кухомбуцу. Ребятишки с веселыми криками разбежались в разные стороны. – Хочешь посмотреть колодец, куда упала звездочка? – спросила Сакко-тян. Тотто-тян, понятно, сразу согласилась и побежала за ней. Колодец был каменный, с низкими стенками – девочкам по грудь. Сверху он был прикрыт деревянной крышкой. Приподняв ее, подружки заглянули внутрь. Колодец пересох. Внизу было темно, виднелись только камни, сверкающей звездочки не было. Тотто-тян долго вглядывалась в полумрак, а потом спросила: – Ты когда-нибудь видела эту звездочку? Та покачала головой: – Нет, никогда. Тотто-тян задумалась: «Почему же она не светит?» И наконец придумала: – Звездочка, наверно, сейчас спит! И без того большие глаза Сакко-тян расширились от удивления: – А разве звезды спят? – Думаю, днем они спят, а ночью просыпаются и начинают сверкать, – затараторила Тотто-тян потому, что совсем не была уверена в этом. Когда все собрались, отправились гулять по храмовому парку. Хохотали до упаду, потешаясь над огромными животами «Стражей ворот» – двух статуй при входе в храм, – заглядывали, хоть и было немного жутковато, в полутьму храма на изваяние Будды, ставили ступни в громадный след на камне: по преданию, тут ступил когда-то тэнгу – длинноносый леший. Потом бегали вокруг пруда, громко приветствуя катавшихся на лодках людей. И еще играли в «классики» гладкими черными камешками. Наигрались так, что едва держались на ногах. Все для Тотто-тян было в диковинку, и каждое открытие она приветствовала восторженным воплем. Солнце склонилось к закату. – Пора возвращаться, – сказала учительница, и они пустились в обратный путь по дороге, вившейся между полями сурепицы и вишневой аллеей. Они даже не догадывались, какую пользу приносят им такие прогулки, как помогают понять природу, науки, историю, – им это казалось забавой и развлечением. На прогулке Тотто-тян быстро сдружилась с одноклассниками, и ей казалось, что она знает их всю свою жизнь. На обратном пути Тотто-тян крикнула: – Давайте и завтра пойдем на прогулку! – Обязательно пойдем! – дружно ответили ребята, прыгая от удовольствия. Бабочки деловито кружились, отовсюду неслось щебетание птиц, и сердечко Тотто-тян переполнялось счастьем. Школьная песня Каждый школьный день приносил новые неожиданности. По-прежнему Тотто-тян не могла дождаться утра, чтобы бежать в школу. А возвратившись домой, рассказывала Рокки, папе и маме о том, что она делала сегодня и как было интересно. Маме даже приходилось прерывать ее: – Может быть, ты помолчишь немножко? Поешь-ка лучше. И даже после того, как Тотто-тян привыкла, у нее всегда находилось о чем рассказать. Мама нарадоваться не могла. Однажды по пути в школу Тотто-тян вдруг подумала: «А как насчет школьного гимна – есть ли он у «Томоэ»?» Ей захотелось побыстрей добраться до школы, чтобы выяснить этот вопрос. И хотя до станции Дзиюгаока было еще две остановки, она встала у дверей, чтобы сразу же выскочить из вагона и помчаться к школе. На следующей станции в вагон вошла какая-то женщина. Она удивленно посмотрела на девочку, застывшую в дверях, словно бегунья на старте: все ли в порядке? Едва поезд затормозил, Тотто-тян молнией метнулась из вагона. Только молодой кондуктор, не дожидаясь полной остановки, картинно встал одной ногой на платформу и громко объявил: «Дзиюгаока! Просим пассажиров…», как Тотто-тян уже и след простыл. Домчавшись до своего вагона-класса, Тотто-тян затормошила Тайдзи Ямаути, пришедшего раньше нее: – Тай-тян, а у нашей школы есть своя песня? Тай-тян, увлекавшийся физикой, ответил после раздумья: – Пожалуй, что нет… – Что ж так? – слегка важничая, протянула Тотто-тян. – Надо придумать что-нибудь… В прежней школе у нас была знаешь какая! – И Тотто-тян громко запела: Как прекрасен пруд Сэндзоку – что за вид! Хоть и мелок, он прельщает и манит! Хотя Тотто-тян совсем недолго ходила в прежнюю школу, она хорошо запомнила первый куплет песенки, не совсем, правда, понятной ей. Это произвело впечатление на Тай-тяна. Слушая, он одобрительно покачивал головой. Тут подошли остальные и тоже пришли в восторг оттого, что Тотто-тян запомнила такие трудные слова. – Давайте попросим директора сочинить нам песню, – предложила Тотто-тян. Все согласились и гурьбой направились в кабинет директора. Выслушав песенку Тотто-тян, он тут же пообещал: – Завтра к утру будет готово. На следующее утро в каждом классе висело объявление: «Всем собраться на школьном дворе». С замирающим сердцем Тотто-тян полетела на сбор. Поставив классную доску посередине двора, директор сказал: – Смотрите, вот песня нашей школы «Томоэ». Он провел на доске пять длинных линий и нарисовал на них ноты: точки и похожие на головастиков запятые. – Давайте споем все вместе! – Директор высоко, словно дирижер, поднял руки. По его взмаху все пятьдесят учеников запели: – То-мо-э, То-мо-э, То-мо-э! – И это все? – после короткой паузы спросила Тотто-тян. – Да, – с торжествующим видом ответил директор. – А нельзя ли что-нибудь поинтересней? – спросила Тотто-тян, явно разочарованная. – Что-нибудь вроде «как прекрасен пруд Сэндзоку»… – Тебе не нравится? – Директор покраснел, но продолжал улыбаться. – А мне кажется, неплохо. Песенка никому не понравилась: уж очень была она незатейливая, лучше уж вообще без гимна. Директор даже немного расстроился, но сердиться не стал и стер ноты с доски. Тотто-тян даже пожалела, что они так невежливо обошлись с директором. Но что поделаешь, все мечтали о более торжественной песне. Вскоре все забыли о песне, и школа «Томоэ» до конца своего существования так и не обзавелась собственным гимном. Положить все на место Никогда еще Тотто-тян так не трудилась, как в тот день в школьном туалете. Она обронила любимый кошелек! И хотя в нем не было ни одной монетки, можете представить, как он был дорог ей, если она брала его с собой даже в такое место. Это на самом деле была чудесная вещь: из тафты в красную, желтую и зеленую клетку, плоский, с треугольным клапаном и похожей на брошку застежкой в виде серебристого терьера. В тот злополучный день кошелек выскользнул из рук и шлепнулся вниз. Тотто-тян вскрикнула от досады. Но поздно! Кошелек исчез. Она не стала понапрасну лить слезы. Тут же бросилась к дворнику, в кладовку, и попросила у него большой деревянный черпак на длинной ручке, из которого обычно поливали школьный садик. Ручка черпака была вдвое длиннее самой Тотто-тян, но это ее не смутило. С черпаком в руках Тотто-тян отправилась на задний двор, чтобы отыскать выгребную яму. После долгих поисков она обнаружила круглую железобетонную плиту, прикрывавшую отверстие люка. С трудом сдвинула крышку и заглянула внутрь. – Вот это ямища – как пруд в Кухомбуцу! – поразилась она. И Тотто-тян приступила к делу. Она принялась вычерпывать яму. Каждый раз она заглядывала в черпак, чтобы посмотреть, нет ли там кошелька. Она рассчитывала мигом найти его, но не тут-то было. Тем временем прозвенел звонок – начинались уроки. «Как же мне быть?» – задумалась Тотто-тян. Нет, надо довести дело до конца, ведь уже потратила столько сил. И она с удвоенной энергией принялась за работу. Вокруг люка образовалась целая гора, когда показался директор. – Что ты тут делаешь? – спросил он. – Уронила кошелек, – ответила Тотто-тян, продолжая орудовать черпаком: уж очень ей не хотелось терять драгоценное время. – Вот оно что… – протянул директор и удалился, заложив по своему обыкновению руки за спину. Прошло еще время. Куча росла, а кошелька все не было. Тут снова подошел директор. – Ну как, нашла? – спросил он. – Нет, – стоя в центре «кратера», коротко ответила Тотто-тян. Лицо ее покрылось испариной, щеки раскраснелись. Директор подошел поближе и дружелюбно сказал: – Закончишь, верни все на место, договорились? – и снова удалился. – Ладно! – не прерывая работы, бодро ответила Тотто-тян. Яма почти опустела, но кошелька там не было. Однако Тотто-тян было уже все равно – она сделала все, что могла, и была ужасно довольна собой. Другой на месте директора, застав девочку за подобным занятием, выбранил бы ее: «Что ты делаешь!», или «Прекрати сейчас же, это опасно!», или же стал бы навязывать помощь. А он только и сказал: «Закончишь, верни все на место!» «Какой замечательный педагог!» – подумала мама, когда Тотто-тян рассказала ей о случившемся. Тотто-тян сдержала обещание: сбросила всю кучу в яму. Это было гораздо легче и быстрей, чем черпать оттуда. Она аккуратно закрыла люк и отнесла черпак в кладовку. Вечером, ложась спать, Тотто-тян лишь мельком вспомнила про великолепный кошелек. Она, конечно, сожалела о потере, но, наработавшись, сразу уснула. Отчего ее назвали Тотто-тян Настоящее имя Тотто-тян – Тэцуко. Родственники и друзья папы и мамы почему-то были уверены, что родится мальчик. Мама и папа поверили им, ведь это был их первый ребенок, и заранее подобрали мужское имя – Тору. Когда родилась девочка, они были немного разочарованы, тем более что придумали такое хорошее имя. Но печалились они недолго. Им обоим очень нравился иероглиф «тору», который можно прочитать по-другому – «тэ-цу». Каждый иероглиф что-то означает, а у этого был замечательный смысл: «трогать сердце». Поэтому они выбрали второе чтение иероглифа – «тэцу», добавив суффикс «ко», подходящий для женского имени, и вышло «Тэцуко». Малышей всегда ласкательно зовут «тян» – вот так и получилось имя Тэцуко-тян. Правда, самой Тэцуко трудно давалось собственное имя, и когда кто-нибудь спрашивал, как ее зовут, она отвечала: «Тотто-тян». Ведь маленькие почти всегда произносят слова совсем иначе, чем взрослые. К тому же она была просто уверена, что «тян» – это часть имени. И все-таки папа иногда называл ее Тотто-скэ, словно она была мальчишкой[6 - Окончание «скэ» часто встречается в японских мужских именах.]: – А ну-ка, Тотто-скэ, иди помоги мне снимать долгоносиков с розового куста! Но, кроме отца и Рокки, остальные звали ее Тотто-тян, и сама она, хоть и писала на обложке школьной тетради «Тэцуко», искренно полагала, что ее зовут Тотто-тян и никак иначе. Комические рассказы Вчера Тотто-тян страшно расстроилась. Мама строго сказала ей: «Больше ты не будешь слушать юмористические рассказы по радио». Когда Тотто-тян была маленькой, радиоприемники были большие и делали их из дерева. Выглядели они впечатляюще: прямоугольный корпус с круглой надстройкой. Вся передняя панель была отведена для большого репродуктора, затянутого розовым шелком. Там же была прикреплена деревянная виньетка, а вот рычажков для настройки было только два. Еще до того, как пойти в школу, Тотто-тян очень любила слушать по радио рассказы ракуго, с которыми выступали юмористы. Это было настолько увлекательно, что она буквально прилипала к розовому шелку репродуктора. До вчерашнего дня мама не имела ничего против того, чтобы Тотто-тян слушала их рассказы. Вечером в гостиной их дома собрались друзья отца – оркестранты, чтобы репетировать струнный квартет. – Наш гость, господин Цунэсада Татибана, принес тебе бананов, – сказала мама. Тотто-тян обрадовалась. Она вежливо поклонилась господину Татибане, благодаря его за бананы, и тут же, совершенно помимо своей воли, произнесла фразу, услышанную по радио: – Ну ты даешь, мамаша! Обалдеть можно! После этого Тотто-тян слушала ракуго только тайком, когда родителей не было дома. Когда рассказчики были в ударе, Тотто-тян хохотала до упаду. Если б кто-либо из взрослых увидел ее в этот момент, он бы здорово удивился: неужели замысловатые шутки и сложная игра слов понятны маленькой девочке?! На самом же деле детям, как бы малы они ни были, свойственно чувство юмора, и если что-нибудь действительно смешно, то смеются они от всей души. Прибыл новый вагон На большой переменке Миё-тян сообщила такую новость: – Вечером привезут новый вагон! Миё-тян была младшей дочкой директора и училась с Тотто-тян в одном классе. В школьном дворе уже стояло шесть железнодорожных вагонов, а теперь, стало быть, должен прибыть еще один. В новом вагоне, если верить Миё-тян, собирались открыть читальню. Все разволновались до крайности. – Интересно, как он сюда попадет? На такой вопрос сразу и не ответишь. Наступила тишина. Кто-то предположил: – Наверно, сначала пойдет своим ходом по рельсам, по линии Оимати, а от переезда уже потащат по дороге. – Значит, сойдет с рельсов… – добавил другой. – Может, повезут на прицепе? – предположил третий. – Какой же прицеп выдержит такую тяжесть?.. – усомнился четвертый. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=153012) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 директор 2 Изучение письменности японские дети начинают с так называемой слоговой азбуки «капа»: а, и, у, э, о, ка, ки, ку, кэ, ко, са и т. д. – всего 50 знаков. Причем таких азбук две – хирагана и катакана. В отличие от катаканы, знаки (буквы) хираганы имеют округлый вид и больше похожи на иероглифы. Иероглифы – знаки сложной формы, имеющие каждый свое значение: «человек», «слон», «муха», «любовь», «ненависть», «читать», «ходить» и т. д. Иероглифы учат с первого класса, и всего за время учебы дети должны выучить более 1800 иероглифов. Задача трудная, но тем не менее японские дети справляются с ней. (Здесь и далее примечания переводчика.) 3 Сямисэн – японский трехструнный щипковый музыкальный инструмент. 4 Цукудани – мелкая рыба, моллюски, проваренные в гуще из сои с сахаром. 5 Кимпира гобо – корень съедобного лопуха, поджаренный на кунжутном масле с соевым соусом. 6 Окончание «скэ» часто встречается в японских мужских именах.