Моя душа состоялась. Дневник Алены Елена Викторовна Полюшкина Эта книга – страницы стремительной и короткой жизни нашей с вами современницы Алены Полюшкиной, получившей от высших, как она считала, сил литературный дар, высокую мятущуюся душу и трагическую судьбу. Лена осталась в памяти знавших её людей разной: сумасбродной, по-детски беспечной, бесшабашно веселой и легкомысленной и серьезной, глубокой, задумчивой, грустной. Она была разной «в разные эпохи своего голоса». Но остались дневники, записи, стихи, отклики на события мира и искусства, в которых она такая, какой ее, наверное, никто не знал. Страничка Алены в Интернет http://vernitski.narod.ru/poliushk.htm (http://vernitski.narod.ru/poliushk.htm) О своих впечатлениях вы можете написать по e-mail: rozaal@mail ru (mailto:rozaal@mail%20ru) Елена Викторовна Полюшкина Моя душа состоялась. Дневник Алены ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ Дневник Елены Полюшкиной не предназначался для посторонних глаз, тем не менее мы решили его издать, может быть выполняя неосознанное желание самой Алены. Она была прирожденным литератором, поэтом, прозаиком, эссеистом, и ее дневниковые записи – это по-современному спонтанный, готовый к печати текст: писать небрежно она себе не позволяла. Уже поэтому возникло решение придать гласности достаточно интимный дневник, не дать ему погибнуть. А главное: текст чрезвычайно содержателен, чрезвычайно интересен. Перед нами автопортрет на редкость талантливой девушки из Казани, ищущей в Москве начала 90-х годов свое место. Это и в самом деле «исповедь дочери века», если считать, что новый век в России начался в 1991 или в 1992 году, то есть тогда, когда Алена окончила казанскую школу и поступила в РГГУ на историко-филологический факультет, на театроведческое отделение, только что возникшее, как и сам гуманитарный университет, самый прогрессивный университет в то время. Проучиться ей было суждено всего полтара года. О том, что случилось потом, она пишет сама на последних страницах дневника, пишет сдержанно, с мужеством и трезвостью, никогда ее не оставлявших. Я преподавал на этом отделении, в числе других преподавателей фигурирую – под инициалами – в тексте и могу засвидетельствовать: здесь все правда. Совсем молодая девушка, к тому же настроенная поэтически и влюбленная в Москву, Алена очень многое поняла раньше других, в очень многом разобралась глубже других, многое приняла, со многим не согласилась. Ее интеллектуальная жизнь складывалась достаточно драматично. Ее эмоциональная жизнь – еще более драматично, и это она описывает без прикрас, поражающе трезво. Дважды я употребил это слово «трезво», употреблю в третий раз, на этот раз не по отношению к дневнику, а по отношению к стихам, которые она писала не переставая. Уже в больнице она успела подержать в руках книжечку своих стихотворений, вышедшую небольшим тиражом под названием «Возможность». Белые, печально непрочные как тающие снежинки, стихи о нереализованных возможностях творчества, о нереализованных возможностях жизни. В одном из стихотворений, написанных в восемнадцать лет, есть совсем уж пророческая строка: «Некстати мой рок». Между тем, сколько помню, это была прелестная, очень живая, очень веселая студентка, увлеченная театром, обожавшая танцы и лишенная тягостных предчувствий. Вот что такое подлинный поэт: стихи его прозорливее его самого, стихи его заранее знают. Вадим Гаевский ДНЕВНИК АЛЕНЫ 1988 год 13.08. Меня почему-то всегда волнуют поезда. Чем? Наверное, это невозможно объяснить. На меня накатывает грусть, глубокая грусть, именно глубокая. Такое чувство, как будто сейчас, в эту минуту, надо куда-то бежать, что-то делать, срочно, быстро. Сейчас, сейчас, сейчас… Если я этого сейчас не сделаю, я этого уже никогда не смогу сделать. Не произойдет что-то большое. От меня отрываются кусочки моей души и уносятся вместе с поездом в бесконечность. Я ничего не делаю и безвозвратно что-то теряю. Что-то уходит от меня, уходит… Я ничего не могу сделать! Я не могу двигаться, а что это за свет? Почему во мне все звенит от пустоты и какой-то лихой радости? Я никогда не смогу объяснить. 12.09. В церкви я чувствую, что возвышаюсь душой. Возвышаюсь над мелочностью и суетой дней. Церковь – это прикосновение к тайне. Это слишком грандиозно, чтобы вместиться в слова. Величие веков и тишины… Теперь я, кажется, действительно поняла значение церкви на протяжении стольких поколений. В церкви ощущаешь душевный покой, мысли соединяются с вечным. Не смирение, а глубина чувства. Не фанатичная вера, а верный помощник, не разрешающий потерять веру в себя и в свои силы. Бывают моменты, когда ты остаешься совсем один, наедине со своими горестями. Ты не знаешь, чем заглушить свою боль, советы причиняют еще большее страдание, друзья не в состоянии понять всей глубины. И ты совершенно один. И тут перед твоими глазами – образок божьей матери. И ее всепонимающие глаза. И тебе уже есть с кем разделить свою боль. Ты в церкви. Ты растворяешься во всей ее грандиозной величественности. Ты под ее покровом. И ты не одинок. Чем-то напоминает религиозные бредни «шизеющего фанатика». Но я решила ничего не зачеркивать и писать так, как думаю, пусть и плохо. Потом интересно перечитывать. 25.09. Смерть – это как забытый сон. Проснулся – и ничего не помнишь, но осознаешь, что что-то было. У меня что-то странное, вязкое, нереальное. Оно уже замолкает, затихает. И когда ты окончательно просыпаешься – ничего. Абсолютно. Пустота. И как ни пытаешься вспомнить – бесполезно, ничего не получается. Но ведь что-то же все-таки было. Было. Оно жило в тебе во время сна. И ты жил в этом нечто. И это – сама жизнь. Это – живое, существующее самостоятельно. И ты живешь в нем, и оно живет в тебе. Оно живет. А пробуждение – это смерть, потому что все будет существовать так же, а этого больше не будет. И ничего не изменится. И ничего уже больше не вернуть. Никогда. Ведь жизнь – это однажды. 28.09. Читаю Лермонтова. Щемяще разливается неизбежность. Загораются звездочки В глубине той загадки… Наверное, она зовется – душой И мириады этих звездочек То вспыхнут, то гаснут надолго А жизнь на них чем-то похожа Такая же – неизвестность. 3.10. Немного рассуждений по поводу конкурса красоты (в частности, который недавно прошел в нашей школе). Для кого-то я лучше всех, а для кого-то нет. Для меня участвовать в этом конкурсе – унизительно. Сам процесс выбора. Я не хочу, чтобы меня уравнивали, сравнивали с кем-то. Я не хочу занимать какое-то определенное, резко очертанное место. Это не мои правила. У каждого свой вкус и понятие о красоте. Поэтому выбрать самую, самую невозможно. Красота тоже бывает разная, она не подвластна анализу и разложению на части. Это что-то очень личное. И не только внешне. Ну, вот я тебе совсем не нравлюсь, а для другого лучше меня нет. И вы оба правы. Красоту нельзя выбрать, ее надо уметь видеть. 10.10. Я люблю тех людей, что всегда рядом, Тех, кто может согреть только взглядом. Не нужны мне слова – только вера На года, на любовь – и без меры. Я же верю в нее и в разлуку, Что звенит у виска в злую скуку. Но терпенье и грех безграничны. Вы не верите? Но… это личное. 5.11. Иногда так трудно разобраться в себе, так трудно жить. Чувствую в себе что-то непонятное, иногда мучительное, иногда тоскливое, иногда бешеное. Хочется куда-то идти, что-то делать, но не знаю, куда и что. Раньше была совсем другой – рисковой, отчаянной. Захотела стать такой и стала. Преодолела комплексы, не захотела дальше быть «марехой» и себя сама изменила. Получилось. Хотя было трудно. А теперь что? Уже неинтересно. Это же все равно было как маска. Как роль. Я играла роль крутой девчонки. Я и сейчас играю на людях. А когда одна, то совсем другая. Но какая я настоящая, понять не могу. И мне от этого тошно. Иногда просто слезы наворачиваются на глаза от непонятности, невнятности и невозможности что-то понять. И меня мучает, что я не могу многого сказать. У меня не хватает слов. Мне хочется уметь писать, уметь говорить так, чтобы людям тоже было интересно. Но главное, чтобы мне самой это нравилось. Тогда возникает такое хорошее состояние, что просто дух захватывает. 12.11. Я удивляюсь, что в стихах можно сказать больше, чем просто словами. Я балдею от стихов. 13.11. Люди гибнут из-за пустяков Или нет? Я хочу шагнуть в глубь веков Где ответ? Я хочу спросить тех людей Далеко Смысл жизни ведь искать Нелегко Смысл жизни… Это ведь… Но года Шепчут мне сквозь злой туман: «Никогда!» 20.12. Поздравляю сама себя с пятнадцатилетием. Все меня уже поздравили. Какая-то полукруглая дата. Нет, наверное, лучше сказать треугольная. Какая-то вся неровная, углами – три раза по пять. Круглая – это когда кончается на ноль. У меня уже одна такая была. Я люблю свой день рождения, потому что с него начинаются для меня праздники. Католическое рождество, потом Новый год, каникулы, опять Рождество, потом еще наш Новый год. Мне дарят подарки, я дарю подарки, все всем дарят подарки. Весело! 1989 год 3.02. После чтения Игоря Северянина: В душе цветут элегии И пышные вокации Чудесного мгновения Крылатые варьяции Опять в румянце зарева Я буду слушать пение Седеющего марева В груди моей – томление. 15.02. Меня совсем не интересуют все математики, физики и прочие умные науки. Я знаю, что они мне никогда не пригодятся, и зачем тогда ими заниматься? Я ими и не занимаюсь. Мне хватит тройки по ним, раз уж они так нужны. Вот историю я люблю. Она мне интересна. Она – про людей и про жизнь. И она учит говорить. Литературу я тоже люблю, но учебник по литературе – нет уж, увольте. Я люблю сама думать или читать какие-нибудь необычные мысли каких-нибудь интересных людей. Обычно они и говорят интересно. А в учебнике такая скука, что соглашаться с какими-то там разборами не хочется. Но свое мнение мало кому интересно. И что там в школе остается? Только беситься и хохмить. 10.03. Экспромт. Вот опять вы попросили Написать стихотворенье. Что хотите? Подражанья? Или ждете вдохновенья? Ну, а может, знать хотите Как приходит откровенье? Мне, простите, непонятны Ваши тайные стремленья. Что я вижу? Удивленье? Но минуточку терпенья. Если ждать вы захотите Будет вам произведенье. 23.06. О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней. Сияй, сияй, прощальный свет Зари вечерней, любви последней. Весь день вертятся в голове эти строки, они чем-то меня притягивают, заманивают. Почему? В них звучит чудесная грусть, глубинное понимание души человеческой. В них чувство на уровне ощущений, их понимаешь не разумом, а клеточками сердца. А если бы тебе сейчас предложили начать жизнь сначала, согласилась бы? Нет, я в этом уверена очень хорошо. Не хочу терять людей, которые сейчас со мной рядом. Какие бы они ни были. Даже плохие. Таких же не будет. Будут похожие. Славные. Но таких же – нет. Не хочу терять сегодняшний день, вернее, не терять, а отказаться от него, забыть, как смерть. Не хочу. Я люблю время настоящее. Может быть, будут лучшие. Но это – неповторимое. Каждая секунда – это все. Небо, море неба, голоса, жизнь, я. Потом, может быть, все будет такое же. Но эти секунды будут только сейчас. Нежность, светлая грусть. Именно, светлая, потому что не одиноко, а покойно… 10.09. За что я люблю Мандельштама? Это символ чего-то вечного. Символ милосердного мужества. Его необычайность и талант я хотела бы осмыслить для себя. И я буду счастлива, если осознаю, что смогла постигнуть всю глубину его поэзии и чувств и знать, что мое сердце бьется в унисон с его. Я говорю о нем в настоящем времени, потому что не хочу, не желаю думать, что его больше нет на Земле. Он слишком много для меня значит. В его стихах таится тонкая неповторимая музыка, которая струится бесконечно. Из поколения в поколение. Они наполнены такой неподдельной жаждой жизни, таким чувственным накалом, каким может говорить только сама жизнь. Я его безмерно люблю и уважаю. В его облике и привычках не было особой привлекательности и совершенства, для поэта его вид казался даже необычным. Внешность немного странная, пусть для кого-то смешная и нелепая. В чем-то он напоминал ребенка. Опять же, у одних вызывая насмешку, у других чувство покровительства, жалости. Я его принимаю таким, какой есть, не думая ни о трогательности его образа, ни о жалости. Нет, я не хочу его идеализировать, хотя сужу о нем тоже довольно пристрастно. Для меня главное, что этот человек (какая разница, как он выглядел!) писал и как он писал. Он писал и о том, о чем, казалось бы, в то время подумать было запрещено, страшно, о чем шептали на кухне только самым близким людям, а потом, страшась «кары», призывали к уничтожению тех, кто посмел высказать это публично. Он писал о вечных ценностях, которые никакие застенки не способны уничтожить, он писал о добре и милосердии, понимая, что люди, окружающие его, с каждым днем утрачивают эти чувства, и страдал. И пытался в стихах бросить вызов своему страшному времени. Это ис- тинное мужество. И тут уже отходят на задний план и его внешность, и нелепые привычки. Настоящее, человечное – сущность его поэзии. 11.09. Мандельштам говорил: «Я – антицветаевец», подразумевая разницу стилей, восприятия мира, различие в оценке жизни. Цветаева пишет очень эмоционально, она вкладывает в стихи пламень своего сердца. Она пишет стихи душой. Она выкладывается вся, без остатка. По мнению Л. Чуковской, у Марины слишком уж все до конца выговорено. А она по-другому не может. В этом заключается она как поэт. Я думаю, такова ее суть. Это ее мир. Эмоциональный мир, натянутых до предела струн. В ее поэзии много горечи, усталости. Но я не согласна с теми, кто считает стихи Цветаевой мрачными. Нет, ясная, святая грусть. Трагичность, отточенная до боли, – стальной клинок. Страдание, переплетенное тонкой, но удивительно прочной паутинкой надежды. Надежда – это вечное. Пожалуй, слишком эмоционально, бездоказательно и неглубоко. Но ладно, оставлю, как есть. 19.09. Борис Чичибабин. Новое имя. Новые стихи. Новое впечатление. Приятно узнавать и слышать что-то новое. И постепенно из многих разрозненных частиц складывать свое отношение к поэту и его стихам. Все в нем вызывает у меня симпатию. Сутулая высокая фигура. Старая привычка при ходьбе держать руки за спиной. Глаза, удивительно чутко отзывающиеся на каждую строчку стихов и вместе с тем словно застывшие, неподвижно замершие на чем-то, ведомом только поэту. В них глубокая грусть перекликается с такой непоколебимой и как ни странно тихой уверенностью, что мне хочется смотреть в них бесконечно. И главное. Главное – чтение. Когда читаешь эти стихи про себя, они не производят особого впечатления. А он читает так, что невозможно не слушать и понять только так, как хочет автор. Наверное, так и должно быть – поэт должен уметь читать свои стихи, чтобы их понимали, как он стремился. Я не думаю, что в стихах Б. Чичибабина все выговорено до капли, раскрыто так, что добавить нечего. Четкие, слаженные мысли. Равномерный, уверенный ритм. Он высказывает свою правду. Всю правду в его понимании, в его мыслях. Может быть, он говорит слишком много, но он не лжет. Он честен в своих стихах и говорит это в простых, без прикрас выражениях. Хочет быть понятным людям и говорит так, как может. «Я не считаю себя поэтом», – может быть, в этих его словах и заключается главная жизненная позиция Чичиба-бина. Он не как поэт, а как обычный человек говорит, только стихами. Он читает медленно, равномерно, даже монотонно, четко выговаривая каждое слово. И вот уже слова гремят, как набат, бьются в спокойном и все же раскаляющемся ритме. Чувствуешь каждую строчку. Сам по себе он очень интересный человек. Интеллигент, в настоящем смысле слова. Удивительно, что мягкая, даже застенчивая улыбка соединяется с твердой уверенностью в себе и в своих словах. Эту уверенность как бы ощущаешь – в нем есть внутренний стержень, который не позволяет идти на компромиссы и отступать от своих идей. А все же, если еще раз вдуматься, то Чичибабин мне больше нравится именно как человек, как личность. Не очень умно, мягко говоря. Ну что ж, хвалить все же умею, это не особенно трудно. А ругать? 7.10. В Ахматову я врубилась не сразу. Наверное, я ее воспринимала слишком поверхностно. Я не видела глубины в ее стихах. Большинство из них мне казались однотипными. Намного больше мне нравился Гумилев (мне и сейчас он очень нравится, но по-особенному). Я вообще поняла, что больших поэтов лучше не сравнивать. Нельзя брать все лучшее, что есть у каждого поэта, и сопоставлять друг с другом, потому что у каждого поэта лучшее – что-то очень личное, индивидуальное. Это не похоже ни на что, и поэтому не поддается сравнениям. Можно поэта любить или не любить, объяснять это своими пристрастиями, вкусом или схожестью мышления, но сопоставлять поэтов, больших поэтов, более того, поэтов различных образов – нельзя. Может, слишком категорично, но я так думаю. Так вот Ахматова. Очень интересная личность. Не поэт, а личность. Я люблю, в первую очередь, рассматривать всякого поэта как личность, в житейском понимании. Когда открываются разные стороны жизни поэта, по-особенному начинаешь понимать его стихи и больше того – открываешь в них что-то новое. Ахматова очень необычный человек. Очень оригинальное мышление по любому поводу. На все своеобразная, порой даже несправедливая точка зрения. Иногда очень однозначная и категоричная. Но, тем не менее, во всем чувствуется ум. Независимый ум. По-моему, это самое ценное в человеке. На все иметь свою точку зрения. Я сама стараюсь этого достигнуть. Независимый ум – основа любой личности. Я здесь беру в большом понимании. Когда наступил момент осмысления ее стихов, пожалуй, не вспомню. Конечно, не сразу. Я читала стихи все – одно за другим, ничего не пропуская. И чувствовала, как постепенно из стихотворения в стихотворение перекатывается эта волна чувства. Каждое в отдельности и все вместе рисуют мне неповторимую картину ее образа. Каждое выделяется чем-то своим. И в то же время их воспринимаешь обобщенно, как части целого. Я имею в виду все ее творчество под девизом страдания, любви и нежной грусти. Удивительное сочетание поэта и женщины. Но эта не значит, что стихи написаны для женщин и что в них только женское. Конечно, нет. Многие стихи по глубине превосходят стихи о любви ее современников. Поэтому для нее совершенно не подходит слово «поэтесса» (в нем какая-то ограниченность). Поэт, только поэт, которого я очень люблю. Не все стихотворения Ахматовой мне одинаково нравятся. В некоторых, преимущественно ранних, много поверхностного, даже банального. Например, «Дверь полуоткрыта…» («Вечер») или «Не в лесу мы…» («Белая стая»). Как заметил Коржавин, такие стихи – сочинительство. Они написаны с нарочито поверхностной красотой. Но это, как я уже говорила, «пролезает» больше в ранних стихах. Мне бы хотелось больше заниматься теорией литературы и особенно рассматривать на примерах. Наверное, так легче запоминается. Совершенно не могу устно рассуждать. Не хватает слов, вроде и сказать нечего – только какие-то обрывки мыслей. Но если мне предложат написать на эту тему – пожалуйста, накатаю столько, что сама удивляюсь. Плохо, что не могу устно рассуждать, а если что-то и получится, то меня не удовлетворяет. Не могу выражать всего, что хотелось бы. Получается бездоказательно и не умно. Пока, я надеюсь. Надо учиться говорить. 12.10. Когда читаешь стихи поэтов-символистов, становится до странности тихо, покойно, сладостно. По всем клеткам разливается волшебная нежная музыка, прозрачная, как горный ручеек, невесомая, как какие-то неземные благоухания. Их нельзя подвергать оценке разумом. Их понимаешь даже не сердцем, а как-то подсознательно. Интуитивно. Они очень близко стоят к истинно человеческому, глубоко внутреннему. Так близко, что когда их читаешь, уже начинает казаться, что это уже в тебе самом звенит и переливается эта волна чувства, что это живет в тебе самом. Они навевают какое-то сладкое забытье, опьяняют своей зыбкостью и туманностью. Да, они не вызывают никаких мыслей, не заставляют задумываться над перипетиями жизни, они дарят отдых и покой душе и телу. Они окунают тебя в «далекую беспредельность, свободную от всего» и приближают к нежной сказке. Ведь когда читаешь эти стихи, всегда верится, что она существует. 29.10. Итак, Глазков. Я думала, что, когда буду знать о нем все и прочитаю все его стихи, смогу дать оценку его творчеству. А сейчас поняла, что он такой человек, который не может быть раскрыт до конца. Про него нельзя дать исчерпывающую информацию. И потом, если есть что сказать – говори. Итак, Глазков. Он как «цитатный поэт», так, если так можно выразиться и «цитатный человек». Его узнаешь по каким-то подчас незначительным эпизодам. Во всевозможных мелочах раскрываются основные черты его характера. Да и оцениваешь его характер именно по этим хорошо запомнившимся, неожиданно выхваченным из жизни эпизодам. Они, как и его стихи, легко запоминаются. Ненавязчиво, даже с удовольствием. Поэты – это не профессия, А нация грядущих лет. Какая простота формы, и сколько вместе с тем сказано! И так во многих стихотворениях. За внешней простотой и часто насмешливостью столько глубины и смысла. Бывает, что стихи имеют Еще второй и третий смысл. У него нет случайных строк, пространных рассуждений. Все выверено с математической точностью. «Краткость – единственная сестра таланта», – говорил Глазков. Лаконично, сжато… и гениально? Можно ли согласиться, что он был «великим поэтом современной эпохи»? Я не читала многих его стихов, но по запомнившемуся у меня сложилось достаточно четкое мнение. Он до такой степени неоднозначен и оригинален, что поначалу это просто не укладывается ни в какие объяснения и понятия, и отнюдь не у одних консервативных умов. И, может быть, именно с точки зрения его непохожести, непревзойденности, он – «гениальный поэт». У него не только обычными словами сказано много и ново, но и во всех стихах очень личное, «егойное» мировосприятие. Глазкова совершенно нельзя копировать, подражать ему. Бесполезно. Сразу ясно – вот это «глазковская» строка. Стихи проникнуты силой его личности. В каждом стихотворении столько его самого. Такая неразрывная связь между автором и произведением. Ведь стихи не только отвлеченный результат творческого акта. Но и частичка личности автора. 7.11. Роман Фицджеральда «Ночь нежна» мне очень нравится. Он меня чарует, затягивает. В описании жизни всех людей, изображенных там, которые принадлежат к высшему обществу современного мира (вернее, 20–30 годов нашего столетия), нет ни снобизма, ни желания показать превосходство их жизни над массой. Никакой бы то ни было иронии и самодовольства. Роман написан просто, легко, крылато. В каждой фразе столько прозрачной легкости, воздушности, как музыка хрустальных колокольчиков, как полет бабочки над благоухающим цветком. Мягкие переходы из одного состояния в другое. Неожиданные сравнения. Крылатые и сладостные, как древняя легенда, как звуки первого весеннего ливня, как таинственная мистерия. И вместе с тем все очень реально и ни на миг не противоречит действительности. Уносясь в заоблачные выси, уверенно стоит на земле и, не останавливаясь ни на секунду, льется дальше плавно, чарующе. И становится так легко и свободно. Хочется подражать этим людям. Хочется любить весь мир. И стать такой, какой мечтаю стать. 2.12. Борис Балтер – «Самарканд». Я прочитала только отрывки из большой автобиографической повести, напечатанной в «Юности». Написано очень искренне и как-то по-своему, неожиданно. Для меня открывалось много нового о том времени, в котором жил автор. Конечно, трудное время 30–50-е. Но в то же время сквозь всю повесть автор сумел пронести добро. 1990 год 21.01. Он был от меня в двух шагах. Но он не был от меня никогда так далеко, как сейчас. Мы очень гордые и слишком разные. Но у нас есть что-то самое главное, в чем мы похожи. Ни он, ни я не сделаем первого шага друг к другу. Чудовищные гордецы. Он один такой. Я такая, какая есть. Независимые. Мы были задуманы друг для друга. Это было заложено в нас давно. Но творец слишком переусердствовал и вложил самолюбия больше, чем было необходимо. И вот смотрим друг на друга. А что-то все же не так. Что-то в глазах. Я ни черта не понимаю, а гордость бьет через край. Две независимые личности. И нас не понимают. И мы друг друга не понимаем. Лишь где-то глубоко, подсознательно: что-то не так. Не все так просто. Постоянно что-то мешает ясности в отношениях. И не понимаем, что это. И смеемся. Ведь не знаем, что могли быть вместе. В межпланетном пространстве. Звезды, звезды, как глазки маленьких котят. Уносится на белом коне. Его уже не видно. Но вдруг замер. Застывшая картинка. Где-то далеко, едва видно. А я не пойду туда. Я смотрю. И всегда его вижу и остаюсь на месте. Я знаю, что не сделаю и шага. А он на месте. Неужели так будет всегда? Всегда зрительно рядом, но до предела далеко. Чужие, как разные планеты. Если столкнемся, погибнем. В разных измерениях живем, создавая вокруг себя свой мир-вакуум. У каждого свое. И не откажемся от этого не из-за недостатка чувства, а от этой необъятной гордыни, которая целиком пожрала нас. Глаза. Мои глаза. Его глаза. Вселенная в глазах. И я читаю в его глазах все, что хочу сказать. Я это всегда знала. И так же хорошо я знаю, что через секунду в глазах не остается ничего, кроме стали, холодной и блестящей. Его глаза – это зеркало моих. Мы улыбнемся. И так будет всегда. Будет? Кто скажет: «Мне нужен твой взгляд!» Надо ломать себя, надо бежать по маленьким кошачьим глазкам и догнать белую лошадь, и погладить ее, и угостить ее сахаром. А дальше… Дальше мы снова улыбаемся друг другу. И уходим каждый к своему. В свои противоположности. В двух шагах. Вечер. Туман плещется. Он мне сказал: «Прощай». А я молчу. И вот уже туман бережно Взял меня под руку И мы не в ногу Шествуем хмуро по переулкам – Ищем дорогу. А есть ли она, дорога та, Что всегда верна И всегда одна? 22.03. Так не в кайф. Вообще я в порядке. Люблю? Да. Настроение – блеск. Всегда бы такое. Все хорошо. Глубокое удовлетворение. В Москву! В Москву! Он все же трепло ужасное. За последние несколько дней рассказывал многое и разное. Где правда и где ложь? Вообще это утомляет. У меня есть одно предположение, но пока не буду говорить. Вообще, когда думаю о чем-нибудь, связанном с ним, не в силах все принимать на веру однозначно. Прокручиваю все возможные и невозможные варианты. А где правда? Невозможно угадать. Это бесит. Но я поняла, если хочешь быть с ним, надо просто закрывать глаза на все эти выпендрежи. Конечно, дико трудно. Но надо акцентироваться на другом, оставляя это второстепенным. Невозможно требовать от него правды. У него это в крови. Неизлечимо. Я заметила, в последнее время он стал хуже ко мне относиться. Стебает. Неприятно. Я всегда очень хорошо чувствую отношение ко мне каждого человека. В деталях. Интуитивно, подсознательно, через какие-то импульсы улавливаю душевное состояние. Так вот, чувствую – изменился. Хуже. Как когда-то. До конца не понимаю, но чувствую: отношения испортились. Опять его избегаю. Гадко, когда подкалывает, с отвратительной усмешкой. Да не только в этом. В нем какой-то настрой. Но я-то в порядке. Это главное. И ведь все равно люблю. Но как плохо относится. Ладно. 7.04. Великий человек, кудесник. Я изнемогаю от наслаждения, когда погружаюсь, растворяюсь, соединяюсь в единое целое с его сладкозвучными крылатыми фразами. Как неправильно мы все живем. У нас просто нездоровая психика. Мы ушли от истинного, от сути. Мы разучились жить в природе. Природа – самое настоящее, исходное. Вечное. Мы не можем соединиться с нею. Быть ею. Для нас механический гул, бетонно-стеклянные коробки, все это каменное холодное чрево городов стало сущностью нашего существования. Живем, просто не думая, что можно по-другому. Привыкли. Стали холодными и неприступными, как сами города. Но человек не может без своего естества. Природа – это естество. Мы забыли про это. Мы не знаем этого. Господи, как неправильно. Исковерканные души… «Любить красоту – творить дело божье».     К. Бальмонт. 31.07. Город увяз в дожде. В лужах отражения домов. Мрачные дома. Они устали от этого бремени – жить, существовать. Они устали от слез. Им холодно. Слезы. Дождь. Машина врезается в лужу. Тысячи слез. Слезы разбрызгались. Слезы земли. Холодно. Всему живому холодно. Угнетение духа. Небо давит на мозги. И кажется, ты уплотняешься, пригибаешься, чувствуя этот чудовищный пресс разбухшего неба. Дождь. Голубь нахохлился. Глаза закрыл. Лапки красные. Может, он вспоминает ночь? Встрепенулся. Холодно. Небо залило слезами землю. Жалуется. А может, жалеет? Не в силах сдержать своего чувства льет и льет слезы. И тоска небесная переходит ко всему живущему. Деревья, машины, люди. Кошки. Кошкам холодно. На небе ни просвета. Набухшие грязные тучи. И в таких же тяжелых инвалидах твоя душа. Темно. Безвыходность (безысходность) стихии. Нет освобождения. Ветер и дождь. Дождь. Дождь. 11.08. А как ощущаешь себя перед смертью? Как мне сейчас? Я знаю, что умру не завтра, не через месяц, а, возможно, через год или даже 10 лет. Но это, наверное, так. Я пала жертвой своей глупости. Умру. Как-то спокойно. Больше жалко маму и бабулю, чем себя. Такой удар для них. А меня уже нет, я уже умерла. Все чувства во мне умерли. У меня нет будущего. Я обречена. Обречена на смерть. На изгнание и презрение… себя ненавидеть уже нет сил. Меня больше нет, осталась одна оболочка, которой тоже скоро не станет. Вот так не повезло в жизни. В самом начале пути. И обрыв. Да, конечно, по статистике кто-то должен умирать молодым. Это я. Смерть, ты скоро придешь ко мне. Ты медленно будешь меня убивать. Мне плохо. Смерть. Скоро, совсем скоро я почувствую твое прикосновение. Я готова. 12.08. Я обречена. Господи, молю уже не о спасении, а о прощении. Прощении за все мои грехи. Никого не виню, виновата только я. Я одна. Скоро – смерть. Мучительная. Страшная. Я готова. Обречена. Умру. Прощай, земля. Прощайте, родные лица. Все, все. Я и сейчас до конца не верю. Но это так. Никуда не деться. Это моя последняя запись. Сколько бы я еще ни прожила, больше писать сюда не буду. Прощай, девочка. Прощай, Аленка. И прости за загубленную жизнь. Я сама виновата. Вот расплата за глупость. Жалко маму. Но уже ничего не поправишь. Я прощаюсь. Все. Небытие. Господи, прости! Мамочка, я так виновата перед тобой! Прощайте! 20.08. Не знаю, заболела я или нет, но больше не хочется об этом думать. Не хочется думать обо всем этом. Такой облом, такой обман, такой ужас. Как гадки бывают люди. А с другой стороны, эти женщины из метро, как они меня обогрели, как хорошо отнеслись. Не знаю, что было бы со мной без них. Это мне наказание за мою самоуверенность и лихость. 26.08. Читать книги – это замечательно. Но нельзя же этим заниматься всю жизнь. Это бессмысленно. Все время жить чужими мыслями. В жизни хотя бы одно единственное дело надо делать профессионально. У меня разброд в голове. Мне хочется очень многое сказать. Вложить в стихи. Облечь в какую-то форму. Но все это так неопределенно. Не знаю, ни что сказать, ни как. Мучает эта безвыходность многого. Постоянный позыв выплеснуть всю эту «кашу», как следует разобраться во всем и красиво изложить. Но невозможно. Возьму ручку – и нечего говорить. Голова забита мыслями, но за какой кончик потянуть – не знаю. Мозги разбухают. Все это уходит в никуда. Испаряется. Как быть? Озеро – это отражение звезды Буква – это капля разума Луна – это зеркало пустоты Свеча – это счастье одиночества Мы – это кусочки любви. 9.09. Хочу сказать, объяснить, что значит для меня Москва. Мои ощущения, эмоции, переживания. В общем, целиком все то, что связывает меня с этим любимым, единственно родным мне городом. Когда нахожусь в Москве, меня охватывает «чувство полного глубокого удовлетворения». Хорошо, покойно. Это все мое, только мое. Истинно мое. И так должно быть всегда. Нелепая случайность, глупая ошибка судьбы отрывает меня от моей Родины, разлучает нас. Но я знаю – это неправильно. Неверно. Мне хорошо только у себя, в Москве. Я здесь дома. И по-другому быть не может. И я должна верить, что все равно все встанет на свои места. И я буду счастлива в городе моего сердца, городе любимом и постоянно волнующем. Москва не раскрывается для обычных приезжих, нет. В их понимании – это проходной двор, громадная свалка. Они едут не в Москву, а в магазины. Бегают, высунув языки, из магазина в магазин, стоят до потери сознания в очередях, возвращаются полностью выдохшимися и измотанными, проклиная всех и вся, – зажравшихся москвичей, те же очереди, дефицит, дикую толчею везде… В их памяти не остается ничего, кроме усталости и озлобления на эту усталость. Москва у них ассоциируется только с продуктами, магазинами и стремлением любым способом овладеть ими, и уж, коли ты прибыл в столицу, ехать, не отоварившись – просто бессмысленно потратить время. Только и всего. И я не буду осуждать этих людей. Просто не имею никакого на это права. Это люди своей страны, люди своей системы, которая исковеркала их психику, и нет в том их вины. Пожалей их, человек! Тем не менее, Москва настоящая им недоступна. Москву не увидишь, шастая по магазинам. Москва в мелочах, в тихих, малолюдных переулках, в маленьких, едва распустившихся весной листочках на деревьях в Александровском саду, в солнечных бликах, играющих в воде Москвы-реки, в чириканьи маленького воробышка, в лицах, таких разных и, кажется, таких родных и одинаково любимых. Когда почувствуешь это неуловимое зыбкое очарование всей громадной столицы, когда поймешь, что уже между тобой и городом установилась тончайшая, едва уловимая, как легкий майский ветерок, связь, когда дыханье города станет твоим дыханием и вольешься каждой клеткой, растворишься во всей необъятности города, тогда окажется, что ты знал это всегда. Ты уже не можешь жить без всего этого, ты сам становишься частичкой города. У меня такое чувство, что я сливаюсь со всем городом в одно громадное, необъятное, чудесное, в то, чего нет, не может быть – одно великолепие, необоснованное чувство. Воздушное чувство радости и восторга. Я обнимаю всю мою Москву, всю, всю без остатка. Я сама – вся Москва. Мы не можем друг без друга. Один пульсирующий нерв. Бьющиеся в унисон сердца. Хотя я не права. Москва-то без меня сможет. Москва останется верна своим правилам и не поверит ничьим слезам. Да, черт побери, это неважно. Главное – я смогу достигнуть желанного. Раскрылась передо мной Москва во всем очаровании: летняя, душистая лунная ночь над Москвой-рекой, солнечный морозный денек в центре на Пушкинской, толпы, толпы людей, спешащих по делам. Как же я вас всех люблю, улочки, переулочки, древние, прошлого столетия дома, громадный фонарь на углу Пречистенки, Патриаршие, Неглинка… Боже, сколько еще всего необъятного, но насколько для меня родного. Москва для меня необъятный, неисчерпаемый источник любви и надежды. Она не верит слезам, но она же помогает и воздержаться от слез, шепчет: «Посмотри вокруг. Мир чудесен и великодушен. Столько солнца и счастья. Иди, они ждут тебя. Радуйся, упивайся своей жизнью. Ты живешь, значит, ты радуешься». Хочется любить весь мир, хочется дарить всем цветы и улыбки. Я обнимаю мою Москву и растворяюсь в ее многоголосии. Весна. 13.11. Бывает, в душе рождается что-то новое, необычное и очень, очень большое. Оно заполняет тебя каким-то громадным счастьем. Всю. Это замечательные минуты. Кажется, что ты – это очень многое и важное, в тебе заключена глобальная ценность. Появляется ощущение легкости и свободы. Независимо от твоего физического самочувствия душа дышит полной жизнью, цветет и ликует. Ты ощущаешь в себе удивительные запасы того, чем ты можешь поделиться с людьми, слово, которое ты можешь отдать другим. И самое замечательное – уверенность, что это сказанное значительно и важно, что ты не можешь сказать пустую и ненужную фразу. Самоценность себя и своих возможностей. Это порождает душевный покой и, как ни странно, работоспособность. Хочется очень многое успеть сделать, сказать, оставить после себя хоть какую-то, хоть незначительную частичку своей индивидуальности, своего «я». Стремишься к познанию неведомых еще вещей. Чувствуешь, что в силах вобрать в себя бесконечное количество информации и в конечном счете сказать свое суждение. Наслаждаешься этим состоянием, душевным здоровьем и ищешь, ищешь, ищешь себя в этом мире. Поиск – что может быть прекрасней! Ты лежишь и болеешь. Тебе плохо. Все ломит. А душа в это же время ликует и надрывается от счастья, распевает во все горло песни свободы и радости. Душа радуется, торжествует. И это несоответствие между физическим нездоровьем и душевным самочувствием так странно. Хочется выплескивать свои эмоции, а ты спокойно лежишь и пишешь эти строки. Но пусть даже так. Чувство, что ты очищаешься от всего наносного и грубого. Смахиваешь налет с сердца. Хорошо и немножко страшно. Ведь теперь сердце беззащитно к ударам «быта», «грубой действительности». Как говорит мама, ощущаешь себя словно без кожи, и восприимчивость громадная. Любое состояние гипертрофированное. Если радуешься, то это восторг полный и абсолютный. Если горе, то ничего хуже и ужасней – страдания вселенские. Острота восприятия доведена до предела. Хорошо это? Плохо? Наверное, с уверенностью можно будет сказать только в будущем. А сейчас за окном свирепый и лютый ветер. Холод, снег. А я чувствую солнце в душе. Оно озаряет меня изнутри. Легко и БЛАГОЛЕПИЕ. 14.11. У меня новое состояние, которое началось, наверное, тогда, когда я окончательно и полностью поняла свою связь с другим миром. С духами? Было ли это действительно снятием сглаза или моим самовнушением, аутотренингом. Не знаю. По крайней мере, я очень, очень хотела поверить. Но в принципе неважно. Главное, после этого «сеанса» я изменилась. И в том состоянии, в котором я нахожусь сейчас это новое. Может быть, в моей вере заключена большая сила, которая усилила мою энергию, мое биополе, которое смогло, наконец, разорвать черные чары. И теперь это общение с «духами». Мне все равно, в какой форме и сущности существует Бог и иные (я надеюсь, в будущем смогу разобраться), главное – они есть. Существует параллельный мир, несколько миров, множество измерений, о которых мы даже не догадываемся. Бог сжалился надо мной и не оставил меня. Он послал мне духа, ангела-хранителя, находящегося постоянно со мной, во мне. Я осознаю, что не одна, что соприкасаюсь с иным, неведомым, но реальным, реальным в том смысле, что это не фантомы и мечтания, а действенное ощущение. Это присутствует в моем сознании. У меня уверенность, что, в конце концов, познаю эту тайну. Сейчас я чувствую только едва ощутимое соприкосновение, близость к какой-то мировой, вселенской тайне. Я чувствую ее масштаб и величие, и меня заполняет радость. Радость быть избранной. Меня выбрали для познания. Я причастна к чему-то. Пока это все на подсознательном уровне, но я верю, что теперь я избранная. Бог выбрал меня, Я счастлива. (Я все-таки напишу, что это может показаться каким-то бредом, глупостью. Пусть. У меня никаких сомнений ни на минуту. Я верю. Абсолютно и полностью. Это замечательно. Объяснять чувство, я думаю, нет смысла). Я не одна. Меня ведут. И я веду. Веду сама себя. И намного больше жизненных сил, больше энергии. Биополе восстанавливается и крепнет. Я верю в свои силы, в свое сознание, в духа (как моего хранителя, так и во Вселенский дух). Я общаюсь со своим Духом (со своим внутренним голосом), об этом я писала в другом месте. Раньше ощущение, что со мной не может быть ничего плохого, было не основано ни на чем, просто чувство самолюбия. Сейчас я это знаю. Нет, может случиться любое человеческое, но в каком-то грандиозном трагическом масштабе – нет. Я чувствую прикрытие. Какую-то защищенность от неприятностей и бед. Ангел-хранитель хранит меня. Господи великодушный, благодарствую. Спасибо тебе, родной. Аллилуйя! И я не могу не написать еще одну вещь. Мне вообще свойственны какие-то гипертрофические ощущения, чувства. Такая натура. И, наверное, я не совсем точно отразила свое состояние. Сейчас во мне так много всего, оно так переплелось и смешалось в одно целое. Одно чувство целостности, и в то же время, когда начинаю объяснять, путаюсь в этом многом. Самое основное – я верю в себя. В свое сердце, в свой разум, в свои возможности. Верю в то, что из меня получится – что-то значительное. Я – особенная в этом мире. Моя душа – оригинальна и непохожа на другие. Самоценность себя. И появилась защита от сомнений, от моей постоянной неуверенности и комплексов. Вера в то, что я нужная и важная. Кому? Это еще не решено. Но обязательно будет личность. Это не самовлюбленность. А вера. Отчасти честолюбие. Если хочешь добиться определенных результатов, честолюбие просто необходимо. Я стремлюсь. Я хочу очень многое сказать и стараюсь говорить, ну, хотя бы сейчас, когда пишу эти строки, учусь оформлять свои мысли. Уверенность, что я просто обязана говорить, т. к. есть, что сказать, очень многое. И не боюсь, что сказанное будет плохим. Ведь это от сердца, искреннее. Разве искреннее может быть дурным? Люди всегда чувствуют истину. Истина – единственный бог. Для всех. Все великое – от сердца. Разум лишь укрепляет и увеличивает наши возможности. Но творит только духовное. И выдающееся заключено, в первую очередь, в состоянии души. В конце концов, в ее качестве и развитости. Настоящий талант – это богатая душа. Я думаю, теперь я более ясно стала объяснять свои мысли, и в данном случае они более приближены к земным делам, к человеку. Это главное. Но совсем не значит, что Космос и Вселенная меня занимают меньше. Нет. Просто немного другая величина восприятия. И писать только об одной из этих сторон было бы неправильно, исказило бы мою систему восприятия. А это все, соединенное в единое целое, более-менее показывает мои взгляды. Замечательная мысль Бердяева: «Свобода порождает страдание». Это очень много значит. 15.11. Удивительная книга В. Розова. Казалось бы, говорит простые, даже банальные вещи. А читаешь легко и с удовольствием. Наверное, потому что искреннее, это его собственные мысли, выводы, к которым пришел самостоятельно. И еще, я думаю, все-таки богатый жизненный опыт, определенная житейская мудрость. И от этого такая простота и ясность изложения. Общее впечатление от книги – ощущение свободы и жизнерадостности. 17.11. Сегодня было хо-ро-шо. Очень хорошо. Почему – не знаю. Это удивительно счастливое состояние. Наверное, дух-хранитель оберегает меня. Счастье переполняет от осознания себя ЧЕЛОВЕКОМ. Таким не похожим ни на что в природе. И таким независимым от всех остальных. И в то же время счастье, что существует множество людей, тоже не зависимых от тебя. И все они, и я в их числе, – одно все-единое и всевеликое человечество. В каждом из нас частичка великого Всечеловеческого. Каждый из нас Единый Вселенский Дух, и мы маленькие составные части этого Большого. Понимать это – счастье. Я люблю людей. Разных. Всяких – хороших и плохих (может, это всего лишь потому, что жизнь меня не обламывала еще сильно). Люблю человека как цельную оригинальную индивидуальность. В первую очередь, я ценю целостность натуры. Со всеми положительными и отрицательными сторонами каждый человек уникален, независимо от его умственного уровня, даже если он никогда об этом не задумывался. Человечество, несмотря ни на что, органично. И в человеке все органично. Глубина связей между Духовным миром и материей. В любом, пусть ограниченном человеке, есть Духовный мир. Конечно, не такого «качества и количества», как у человека развитого умственно, но он существует. Он взаимосвязан с его делами, поступками в «реальной жизни». Человек – создание природы. Но он и как бы вне природы, отдельно от нее. Существует разительное отличие сущности человеческой и природы. Человек выделен, он уникален. В этом его высшее предназначение. В любом человеке большие запасы непознанного, неизвестного. Человек не думает, что может воспользоваться этим потенциалом, а часто просто не может его реализовать. Это слишком сложно. Я продумаю эту тему полнее… 19.11. Перечитала все, связанное с «ним». Это занимает значительную часть, но что поделаешь, если меня это волнует так сильно. И вот сейчас его вспомнила. И вспомнила все чувства свои. Я люблю его. Да. По-прежнему глубоко и по-настоящему. Что делать? Наверное, у меня такой паршивый вкус. Я люблю его и понимаю всю бесполезность этого. Но не чувствую мучения. Это чувство мое отчасти безнадежное. Я люблю его. Я знаю, что у меня будут другие, и я кого-нибудь буду привлекать, и кто-то мне искренне будет нравиться, и я буду действительно счастлива. Но я всегда буду помнить его, это несомненно. Он останется во мне как первое настоящее чувство. И буду любить его. Я верю, он не может ко мне относиться равнодушно. Только он не хочет себе в этом признаться, загоняет вглубь. Но я так сильно в это верю. Этого не может не быть. Он когда-нибудь поймет это. Пусть будет поздно. Пусть судьбы наши разойдутся, и мы станем оба другими. Он поймет это. Он не сможет не понять. Будет горько и одновременно хорошо. Наступит облегчение. Я очень сильно его люблю. Я себя за это уважаю. Это действительно много значит. Без любви не может быть настоящей личности. Люблю. Помню. Возвращаюсь. Бальмонт – поэт преувеличений. Он улетает в различные миры и приукрашает, воспевает свою мечту. Он певец возвышенного, идеальных образов. Но это не значит, что он не искренен. Его чувства очень настоящие. Он просто не может мыслить по-другому. В этом его индивидуальность. Я ему верю. 20.11. Сердце так заполнено любовью, что кажется, ничего больше не в силах вместить. Ни единого уголочка его не остается свободным. Любовь его целиком завоевала. Ощущаешь его совсем по-другому. Немножко больно, немножко сладко, немножко странно. И много цельности, полноты охвата, всеобъемлемости ощущения. И, наверное, это счастье. Я вообще все чувствую очень цельно, как бы выпукло. Я вижу свое чувство с разных сторон. И понимаю разные его стороны, противоречия, высоты и глубины. У меня оформляется благодаря этому парадоксальное мышление. С одной стороны, так чувствовать – хорошо. Это говорит об определенном уровне развития духовности. А с другой… столько сложного. У меня обостренное восприятие всего. Незначительное я могу преувеличить до немыслимых размеров. И все у меня почему-то проходит через страдание. И путь к хорошему жизнерадостному самочувствию тоже. Страдание захватывает меня целиком. Оно пожирает мое сердце. Оно иссушает меня изнутри, изводит, выматывает полностью. Оно всеобъемлюще. Оно гигантское. Оно жестоко и бессмысленно. Оно доводит меня до стресса и… отпускает, освобождает. У меня прекрасное самочувствие, я полна жизнерадостности и силы. В конечном итоге, я все равно, несмотря ни на что, оптимистка. Я могу побеждать в себе скорбь. Ведь все-таки главное – это ты сам. Все зависит от твоей активности, от непосредственного участия в своей судьбе. Счастье – это не всегда радость. Это не обязательно восторг, удовлетворение, успех. Кто думает про счастье только в связи с этими чувствами, ограничен и чересчур приземлен. Это же так мало. Это не дает представления о целостном счастье. Неужели кому-то достаточно всего этого, чтобы чувствовать себя счастливым? Что ж, может быть. Не мне судить людей. Каждому свое. И я не могу навязывать свои мысли. Просто у меня все по-другому. Мне мало счастья, как такового, т е. таким, каким его принято считать. В обществе определение счастья включает в себя какую-то беззаботность, даже бездумность. Если есть материальные блага и уверенность, чего же еще желать. Конечно, это необходимо, но как обедняет душу, мысли только об этом. Опустошение. Мне для счастья нужны разные чувства. И отрицательные тоже. В конце концов, после плохого всегда бывает хорошее. Для полного ощущения жизни надо испытать все. Ведь в этом и ее особенность, что она подбрасывает на путь каждого не только хорошее. Это же замечательно. Как вы не понимаете, люди? Ведь если бы жизнь представляла сплошной поросячий восторг – было бы ужасно, это же скука смертная! Даже нет, это была бы не жизнь. А что-то другое, изменилась бы ее сущность. Жизнь – цельное, сложнейшее понятие. Она ценна своими разностями. В ней столько творчества. Какую еще радость подкинет, а надо, и заставит помучиться. Я согласна с Достоевским «свобода порождает страдание». Если воспринимать в данном случае как жизнь, то это так. И путь к свободе, к своей собственной внутренней свободе всегда сложен и мучителен. Я люблю, что жизнь такая неодинаковая. Что я, если радуюсь, то это искренне и глубоко, если мне плохо, то это тоже искренне, и прошибает меня целиком. Всегда духовный мир наполнен до предела, то печальным, то восторженным. Это так интересно. Я тысячи раз говорила и еще раз скажу, что цельность очень много значит. Я ощущаю в себе цельность своей натуры, обогащающийся каждый раз новыми чувствами духовный мир (не все ли равно, какие они). Ведь главное – я живу полно, а значит, не зря. Скажите мне, что может дать осознание счастья, как не это? Разве это не главное? Это просто моя точка зрения на сегодняшний день. Не претендую на истину и совсем не уверена, что не изменю своего мнения. Но только в данный момент – это для меня очень важно. Я живу этим и не могу по-другому. Пока не могу. Дальше… 22.11. Сейчас сидела, смотрела до одурения на его фотографию и молила Бога о том, чтобы увидеть его. Увидеть завтра. А сейчас подумала: ну, зачем? Кому нужно? К чему приведет? Мне же будет еще больнее. Это ровным счетом ни к чему не приведет. Сколько раз так было. Я всеми мыслями стремилась к встрече, наконец, встречались и…сплошной облом. Хуже ничего не могло быть. После этих встреч сплошные расстройства, истерики, упадок настроения. И я продолжаю его любить. Могу и не видя. Да нет, вот сейчас пишу, и только одно, только одно – его видеть. И пытаюсь себя обмануть. Бесполезно. Знаю, что бессмысленно, что будет хуже, и хочу, хочу, хочу… Осталась надежда? Что ответить, надеждой жив человек. Но я теперь не настолько наивна. В этом я пессимистичнее – слишком много ударов. Но продолжаю верить – он не может быть равнодушным. Ко мне вообще очень определенное отношение всегда. Или очень хорошее или очень плохое. Но не равнодушие. Почему? Наверное, и в этом моя особенность (шучу). Что ты обо мне думаешь, любимый? Хоть на секунду вспомнил меня? Прочувствуешь ли ты когда-нибудь все то, что скопилось в моем сердце в думах о тебе? Увижу ли? Что будет, когда увижу? Боюсь, мучаюсь и бесконечно желаю этого. Злюсь на себя, надеюсь, и только одна мысль стучит в висках, звенит навязчиво и неотступно: люблю, хочу видеть, надеюсь. Только это. Меня опять захватило. Это глупость. Это плохо кончится опять. Но что поделаешь с сумасшедшим сердцем. Властвуй, неразумное. А вообще-то настроение ОК. просто вот вспомнила, и все последние дни под властью этих воспоминание. И что ты будешь делать – надежда эта так часто необоснованная, бесполезная. Но опять и опять загоняешь вглубь все всплески рационального, трезвого и надеешься, бесконечно надеешься, пусть на несбывающееся. Вдруг… 4.12. Не хочется быть, как многие, повторять перепевы чужих созвучий. Хочется быть слишком необыкновенным, таким необыкновенным, что уже пусто. И оказывается – ничего. Слова разбежались. Безвыходность многого вылилась в многоглупости, пустозвонство. Плохо? Пусто? Обидно! Самолюбие страдает? Черт знает что. Чудовищно сложно и глухо. Мне нечего сказать. Ну что здесь можно поделать. Все бесполезно – нет слов. Не хочу писать. Просто я люблю его. 10.12. Мама сегодня спросила: откуда у тебя такие образы? Не знаю – ответила я. А потом задумалась, чтобы понять. Я действительно не знаю, почему последнее время так много пишу и совсем по-другому, чем раньше. Слова соединяются иногда так необычно. И я не успеваю, так много всего во мне. Как будто у меня внутри что-то открылось. Как будто внутри у меня уже есть что-то. Это мне дали дар. За что? За страдание. 15.12. Очень многие современные поэты мне нравятся. Я даже предположить не могла, что в наше время существует так много оригинальных и независимых художников. Большое богатство эпитетов и метафор. На меня иногда накатывает ощущение такой никчемности и бесполезности своих стихов. Мне кажется, что я никогда не осилю глубины этих поэтов. И все мое по сравнению с ними – мелочь и ограниченность. Но опять и опять я пишу стихи, и в это время забываю обо всем. О том, что существуют какие-то другие поэты. О том, что вообще есть какая-то несостоятельность и несоответствие. Какой-то свой ритм возникает, и как-то слова зацепляют друг друга. Почему-то сейчас не нравятся гладкие стихи. Т.е как бы размеренные. Они как-то не соответствуют моему нынешнему настрою. Хотя, может быть, мои стихи и кажутся странными, но они – это я сейчас. 16.12. Прекрасный парнишка – Генри. Долго его не забуду. Хотя вот он уедет – и без продолжения. Вот что значит влюбляться в иностранца. Опасно. Втрескаешься, а потом сплошные обломы. Сейчас будет то же самое. Но все равно это был сильный всплеск эмоций. Яркое пятно в серой школьной жизни. Что ни говори, в тот день, когда мы познакомились, все было замечательно. Немного жжет сердце, что больше, видимо, ничего не будет, никакого продолжения. Но что делать? Я убедилась, что английский – великое дело и надо его учить как следует. У меня впереди – будущее, как он сказал. У меня многое еще будет. ОК, I think so too. Впечатление – великое наслаждение. Словила громаднейший кайф. Ожила. Все здорово. Помнить его буду долго – очень сильное впечатление. Good bay, Henry, baby. В конце концов, неужели все сводится к тому, что я любыми путями хочу попасть за границу? Неужели это правда? Я еще слишком не уверена в себе, особенно в общении с Робертом, боюсь быть такой, какая есть, боюсь показаться навязчивой. Может быть, слишком сильно перестраховываюсь. Самое главное, боюсь поверить, что у меня все должно быть и все будет хорошо. Последнего боюсь больше всего. Потрясающий страх. Это тоже определенные комплексы. Неверие в себя – моя отвратительная черта, из-за которой многие хорошие и перспективные начинания летели к черту. Даже подумать страшно, что все может быть так, как я хочу. А мои желания формируются где-то там, глубоко, на донышке сердца. Я боюсь вся раскрепоститься, открыться перед ними. Боюсь дать им волю. Откроешь свое сердце для жизни, оно ведь станет таким беззащитным. А потом окажется, что напрасно, что не стоило этого делать. Что все желания не только не осуществляются, а переходят в свои противоположности. Не всегда, конечно, такие сильные обломы. Но бывает. А вообще-то, может быть, и эти обломы случаются именно потому, что я страшусь доводить поставленную цель до конца, раньше времени сдаюсь обстоятельствам, поддаюсь мнительности. И как раз в тот момент, когда все зависит от меня, отхожу в сторону, предоставляя другим получать почти полностью сделанное мной, только самое вкусное – потому что результат. Именно поэтому такие обломы. Ведь чувствуешь свою вину перед самой собой, понимаешь нереализованность своих шансов. И вот сейчас я боюсь, что именно потому, что пока все происходило именно так, как мне хотелось, больше это не продолжится. А может, я все преувеличиваю. Раздуваю из незначительных эпизодов громадные проблемы. Не надо сильно расстраиваться, судьбу не перехитришь, но, возможно, убедишь. Я постараюсь сделать все, от меня зависящее. А уж как получится – это уже не от меня зависит. Как бы ни получилось, это не такой эпизод, чтобы из-за него надрывать свое сердце. Были хуже. Это – прелесть. Be happy, Alenka! Какие я на него имею права? Он англичанин-аристократ, из очень обеспеченной семьи, у него отличные манеры. Внешность и перспективная карьера. Наверняка родители позаботились о его будущем. У него есть девушка в Англии, родители наверняка подыщут ему подходящую невесту. А я один из незначительных эпизодов. Может быть, я ему и нравлюсь, и он будет помнить меня, но связывать свою судьбу со мной – не будет. Он слишком рационален и респектабелен. А я ведь всегда претендую на всеохватность. Или Я – главное или совсем ничего не должно быть. 20.12. Теперь уже действительно уехал. Наверное, не с этого надо было начинать. Как никак день рождения. Но так уж получилось. Все мысли только о нем. Всей душой с ним. Прощание. Вряд ли теперь увижу когда-нибудь. Все мои мечты о том, чтобы показать ему Москву, бессмысленны и глупы. Что я для него? Даже сравнивать не стоит. Между нами пропасть. И не только земных километров. Но, что много важнее, нашего положения в обществе, психологии, языка, обычаев. Непреодолимая пропасть. Я понимаю, что бесполезно себя травить, но опять и опять передо мной его лицо, действительно, «негативом впечатавшееся в мою память». Обидно за себя, за близких, за страну. В конце концов, почему у нас нет того, что имеют они? Почему у нас исковерканная психология, психология униженного и одновременно унижающего? Чем мы по человеческим параметрам отличаемся от них? В чем мы хуже? Почему он, мой ровесник, побывал уже во многих странах Европы, Америки, Африки, видел мир, имеет возможность полноценно развиваться, а я нет? Меня что, приговорили заживо гнить в этой Казани? Кто взял на себя право распоряжаться моей судьбой? Почему я не могу выбрать что бы то ни было и где бы то ни было? Почему должна прятать и скрывать свою независимость, свое личное мнение? Как я глупа, господи! Если бы я смогла все это сказать ему. Но с моим английским… У нас было столько недосказанности. Мы многое не успели понять друг в друге. Но сейчас уже слишком поздно сокрушаться. Уехал. Забудет. Не напишет. Почти полностью уверена в этом. Не произошло чего-то главного, что должно было закрепить наши отношения. И опять виной только я. Хотя бог – свидетель, я сделала все, что зависело от меня. А главная вина – незнание английского. Судьба предопределила меня. Спасибо ей. И все равно сердце плачет. «А как будто душа о желанном просила. И сделали ей незаслуженно больно. А сердце простило, но сердце застыло. И плачет, и плачет, и плачет невольно». Замечательный парнишка. После него не могу спокойно воспринимать казанских парней. Всех без исключения. Амбиции возросли еще больше. И все-таки я благодарю судьбу за все. Без таких «встрясок» скучно было бы жить. Судьба пока на моей стороне. Она не дает мне смириться, стать равнодушной и обычной. Надо уметь это ценить. Что ни говори, хороший подарок ко дню рождения. Спасибо за все. Жизнь – это однажды. Это вдохновение. Это бесценно. Я счастлива. По большому счету счастлива. А теперь пожелания ко дню рождения: Этот год для тебя очень много значил. Он принес тебе и плохое, и хорошее. И в какой-то степени действительно стал переломным в твоей жизни. Я соглашусь, что вышла «на новый виток зодиакальной жизни». Ты изменилась, приходилось много обдумывать, переварить, пронести через душу и сердце. Ты начала формироваться как личность. Появились более твердые позиции, свои собственные взгляды на жизнь. Ты пишешь стихи. Многое по-другому оцениваешь. С уверенностью можешь сказать про себя, что ты необычный и самоценный человек. Ты уважаешь в себе свою душу. Это очень важно. Появилась уверенность в себе. Правда, ее следует еще больше укреплять. Пригодится как ничто. Ты во многом отличаешься от своих ровесников и по уровню развития, и по мировоззрению. Я уважаю в тебе твои чувства, твою любовь. Это много для тебя значит. Очень много. Постарайся сохранить свои чувства такими же цельными и искренними. Не считай, что это неуравновешенность. Это – богатый внутренний мир. Ты поймешь это немного позднее. Вообще, знаешь, Аленка, я в тебя верю. Это по-настоящему. Есть в тебе что-то несокрушимое. Конечно, можешь улыбаться, но послушай – несмотря ни на что, очень важное и ценное. Тебе надо это главное беречь в себе и развивать. Честное слово, поверь мне, тебя ждет необычная и интересная судьба. Поверь хоть на минутку. Очень, очень захоти поверить в это, и ты уже не сможешь мыслить по-другому. Отбрось свою неуверенность и страхи. Ты выглядишь чистой, хрустальной. Никаких но… Будь настоящей. Не надо сомневаться. Верь себе. Да, это действительно неспроста – встреча с Джеймсом. Она заставила тебя во многом изменить свои взгляды, не так ли? Ты уже не можешь некоторые вещи воспринимать по-другому. Он перевернул твое сознание. Это важно. Ты совершенно правильно поняла это послание судьбы. Будь настоящей. Верь в себя и силу своей мысли, слова. Поверь в себя, и другие поверят. Сомнения прочь. Страхи прочь. Тебя многое ждет. Небо тебя не оставит. Верь богу. Верь нам. Судьба тебя хранит. Ей незачем пока гневаться на тебя. Звезды милостивы к тебе. Бог благосклонен. Действуй. В движении – жизнь. Не упускай этого счастливого времени. Не всегда тебе на пути будут встречаться такие. Сейчас очень многое зависит от тебя. Как ты сейчас начнешь жить, так и сложится в дальнейшем твоя судьба. Все шансы в твоих руках. Правь. Верь, солнце придет в сердце. Мы с тобой. Счастье жизни – в неизвестном. 23.12. Да, мы – это кусочки любви. По крайней мере, в моем понимании. Любовь для меня – двигатель, источник всех моих радостей и болей. Благодаря ей мое сердце никогда не пустует. Оно постоянно заполнено множеством чувств, мыслей, оттенков, желаний. Мне любовь не на словах помогает в горькую минуту. Просто она является фоном, на котором вырисовываются все события моей жизни. Через нее преломляются мысли и поступки, и не только мои, но и всех окружающих. Она, как облако, – где-то не здесь и постоянно маячит на горизонте. Растет, разбухает, впитывает новые и новые капли, заполняет все небо, весь охват над головой. Она тонет в глубине глаз. И полностью выпивает их, завоевывает их своей необъятностью. Охватывает какой-то невесомый восторг от этого присутствия. Забываешься, пропадаешь в голубоглазых вздохах облака. Лезешь куда-то наверх, наверх, наверх… В один прекрасный момент облако разваливается на кусочки (кусочки сердца). Зальет, задождит, забудоражит. Но не надолго и не далеко. Вот уже маячит на горизонте свежестью утренней. Снова. Независимое и очень, очень юное. И не будет долгой горечи. Она растворится в прохладе ночи и унесется в далеко, в очень далеко. В пустоту. А облако, оно уже рядом. Оно согревает мое сердце. Оно бесконечно. 1991 год 14.01. Я никак не могу его забыть. Как ни пытаюсь себя заставить – бесполезно. Генри, я так хочу тебя видеть, так хочу, чтобы ты вспоминал меня. Вспомни меня, пойми, как мне здесь одиноко и гадко. Люби меня. Твоя память поможет мне выдержать эту невозможную жизнь. То, что у нас сейчас происходит – невыносимо, невозможно втиснуть ни в какие рамки. На грани понимания. А скорее, уже давно за гранью. Силы небесные, не оставьте нашу страну, терзаемую злополучия-ми. К черту политику. Я хочу любить и быть любимой, хочу писать стихи, заниматься литературной деятельностью, и никакой политики. Я хочу элементарного. Жить в нормальных условиях, хорошо питаться, иметь нормальные условия для работы и отдыха. Это так мало. Но я не хочу, чтобы с этими сторонами жизни возникали бы какие-то проблемы. Ко всем чертям все политики всех государств. Сейчас пишу только стихи. Не исключаю, что в будущем пойдет проза – драмы, рассказы, статьи. 14.01. День святого Валентина. В этот день надо непременно сказать кому-то: я тебя люблю. А мне кому говорить? Некому? Ну почему? Очень даже есть кому. Сейчас так смешно. Люблю двоих. Хотя у меня такое уже бывало. Но сейчас, пожалуй, особенно остро, и я разрываюсь между ними и одновременно обогащаюсь своим чувством. И самое глупое: один – далеко, через многие километры и страны, расстояния не только земные. Не только не докричаться. Расстояние – пропасть. Другой – здесь, рядом, совсем под боком, в моем городе, стоит сесть на автобус – 20 минут – у его дома, еще 5 – дверь, мгновение – вижу его лицо. Но… который из них сейчас дальше от меня? Может даже, второй. Обоих люблю. И не делю свою любовь на половинки, а полностью – каждому. Глупо звучит? Ну что со мной сделать? Тем не менее, сказать: я тебя люблю – сегодня некому. И я смею верить, что все-таки все зависит от меня. Я в это верю. И жду случайности, как последняя дура. Жду той минуты, когда волею судьбы столкнусь с ним, и увидим в глазах друг друга все, что хотели, и никакие слова не нужны. Жду, когда, посмотрев в меня, поймет наконец-то: вот твое настоящее и навсегда. Не обманывай себя – это судьба. Это однажды. Да, он это все знает прекрасно. Только это пока на втором плане. Он это гонит от себя, даже избегает видеть меня и думать. Стоит увидеть – опять беспокой, и опять, пугаясь чего-то сильного и необъятного, отступает, бежит, ищет чего-то чужого, грубого, защиты, причиняя себе и мне много боли. Я не могу обижаться, я понимаю: просто не хватает силы открыться навстречу сердцу. Просто, в конечном итоге, в этом дуэте диктую я. Зависит от меня многое. Я веду игру в этом раскладе. И ты это подсознательно чувствуешь, но не можешь это осмыслить, и неприятно тебе от этих мыслей, и не любишь ты прихода их в свою душу, потому как в глубине ее все это ясно до элементарного. Зеркальце. И там ты готов с головой провалиться в это чувство. Но ты прячешь ото всех и, самое главное, от себя это свое самое ценное, главное. Твой рассудок протестует. Ты хочешь быть крутым, важным и донжу-анистым. Ты сам хочешь диктовать условия и быть главным. Но мы с тобою в самом нашем дорогом, в самой глубине, по сущности – бесконечно близки. Бешеные, сумасшедшие, нервные и бесконечно нежные. Любовь – главное в структуре наших судеб. Любовью мы живем, дышим, это – образ жизни. Сколько хочешь беги от этого – бесполезно. И когда-нибудь ты это поймешь. Обязательно. Только не очень бы поздно было. Я хочу тебя сейчас. Всего. Хочу видеть твои глаза, жить ими. Открой глаза, пойми, я – твоя судьба. Она – единственная. Другой не будет никогда. Это случайность, счастье, восторг, что жизнь подарила такую возможность. Не все, предназначенные друг для друга, на нашей огромной планете встречаются. Не всем это дано. Нам подарили эту возможность. Торопись, любимый. Еще, возможно, считанные месяцы, и все будет невыносимо поздно. Я боюсь этого. Если я встречу человека, любящего меня, и который даст мне возможность выбраться из этого города, из этой страны – я не буду этим брезговать. Но понимаешь, любить я все равно буду только тебя. Так торопись же. Сделай обоих нас счастливыми, хотя бы на некоторое время. Потому что долго вместе быть мы не сможем, это я прекрасно понимаю. Но я люблю тебя. Это судьба. Это на целую жизнь. Ты пойми это. Я здесь, и мне не все равно. Жду. 26.01. Писать в «ч» тональности. Власть вечерних звуков и красок. Сумеречное забытье. Ускользание всех предметов, чувств и понятий. Ч – буква поздняя, буква сумеречная и зыбкая. Она провозглашает и звучность тоже, только не звенящую, как в дребезгах утра, а приглушенную мягким светом синих оттенков. 5.02. И в этой грохочущей тишине Я вдруг услышала Часы Само время подбрасывало меня на ладони. И я не могла не увидеть Ваши лица, Тонущие в неба глубоких глазах, Таких ясных и величественных, что хотелось плакать Плакать от этих звуков весенних, Звенящих птичьими голосами. И разваленными умирающим снегом. Когда открываются новые границы И новая эра каких-то нездешних До дрожи волнующих цивилизаций Кажется, врывается в мозг. И лопаются непрочные покрытия смысла И сжигает до бесконечного молчания Это глубокоглазое Небо. Когда уже ничего не хочется, И твое Тело, ощущая прикосновения Этой бездонной тишины Стоит перед чем-то Неведомым, Страшным до изнеможения И притягивающим, зовущим, требовательным. Это все после «Искупления» Ф. Горенштейна. Я не ожидала, что впечатления выплеснутся таким образом. Немного неожиданно, ново и даже страшновато. У меня толпа новых ощущений, чувств, мыслей. Я сейчас в каком-то сомнамбулическом состоянии. Только небо так же волнует и выпивает. Оно всегда имеет надо мной власть. Только сейчас к этому чувству примешалась какая-то необычная, радостная новизна. Восторг до покалывания в сердце. Когда, кажется, твои пальцы покоятся на краешке облака, и медленное колыхание нежит все существо. Небо просто убивает меня своей невинностью. И где-то глубоко рыдания сотрясают, потому что эту беззащитность потеряли уже люди. А в этой беззащитности великая сила, власть большая, огромная, как само небо. И неустойчиво движущиеся облака закрывают от людей их забытые отражения. 8.02. Владимир Максимов. «Заглянуть в бездну». Когда читаешь эту вещь, нельзя не наслаждаться авторским слогом, литературными образами. Удивительно написано. Сколько еще существует таких произведений, таких авторов, которые были скрыты, запрещены нам и отторгнуты от нашей культуры. Жестоко и бессмысленно. Этот отрывок из романа для меня интересен, прежде всего, представлением нам образа Колчака, да и всего «белого движения». Это раскрывается по-новому, по-удивительному. После пресных описаний Красных Гвардий, большевиков и комсомольцев, после многочисленных перепевов затертых уже лозунгов и не трогающих сердце высокопарных призывов – этот язык, эта свежая обстановка романа невольно притягивает. Начинаешь совсем по-другому видеть и понимать этого человека. Не столько сочувствуешь его трагедии, сколько восхищаешься силой духа, этой удивительной интеллигентности, великодушием, с первого взгляды выглядевшими немного странными для новоявленного правителя России. Я не хочу сказать, что Колчак изображен «розовым героем». Вся притягательность его личности как раз в его непохожести. Неоднородности, многообразии его чувств. Он человек в чем-то очень противоречивый. И в этом сила его характера. Он вызывает уважение и симпатию. 9.02. Сегодня наступила Весна. И мир торжествует торжеством моего состояния. 15.02. Боже, за что? Почему всегда так поздно дают понять самое главное, когда уже основного изменить невозможно? За что? Я сейчас поняла: он меня всегда любил и даже не гнал от себя. Он тоже это понимал. Но опять и опять делал все себе и мне назло. Все, чтобы быть вместе, и одновременно нет. Чтобы все время видеть меня, и одновременно все время отталкивал. Я поняла, он любит, это настоящее, сильное чувство, меня никто не сможет в этом разубедить. Он даже смущался, стеснялся, это считал для себя смешным, глупым, пытался оттолкнуться. Но его все равно тянуло ко мне. Мы можем не видеться год и больше, не важно. Тяга – магнитная. Сейчас сижу и реву. А что мне еще остается? Вот так сидеть и по-бабьи выть. Ничего уже не изменишь. Сейчас нашло, как озарение. Что ты наделал любимый, тогда? Тогда, когда стал ходить с другой и каждый день приходить ко мне? Таким путем хотел быть ближе ко мне? Хотел что-то доказать? Что же ты доказал, кроме боли себе и мне? Я все сейчас поняла. Все мелочи, эпизоды. Что же ты наделал? Ну почему таким способом захотел сделать меня ближе? Назло мне ли только? Себе доказывал? Хотел показать мне, что ты главный, что все зависит только от тебя. Хотел «поиздеваться», а что получилось? Мы не видимся кусочек Вечности. Любим друг друга. Никогда не будем вместе. Как в таких случаях говорится – «просрочены все сроки» или «все мосты сожжены»? Что мы оба наделали? Почему я всего этого не поняла раньше? У меня бы тогда хватило сил выдержать, дождаться! Я тоже очень виновата. Дураки. Выбросили на помойку счастливый билетик судьбы. Поздно, слишком поздно. Я тебя очень люблю. Я всегда тебя буду любить. Прощай! Пусть банально, но на этой Земле для выражения самых главных чувств не существует множества слов. Весь смысл – в нескольких. Главное – их вовремя сказать. 6.03. Не писала – вечность. Совсем разленилась. Столько много всего сейчас во мне, а написать – не доходят руки. Сейчас такое успокоенное философское, больше с примесью грусти настроение. По типу оно ближе всего – к апофигею. И усталость, и мрачность, и черт знает что. Хотя сказать, что такое состояние давно – не могу. Несмотря ни на какие перепады чувств и событий, у меня всегда есть предохранитель во мне самой. Он не позволяет мне совсем разочароваться и скиснуть. Я недавно думала: стихи – это то, чем я живу. Они составляют половину моего внутреннего мира (это все-таки достаточно много), и вдруг – это все бессмысленно, плохо, не нужно. Мне показалось, просто говоря, что они – гадки. Они мне перестали нравиться. Что это: переходный этап моего развития? Обычная апатия, время от времени настигающая любого? Или переоценка ценностей, новый виток моей космической судьбы? Я ничего не могу ответить. Лень даже в мыслях, это опасно. Отчасти, может быть, от недоедания. Я второй день почти ничего не ем. Зачем? Да просто так. Своеобразный эксперимент. Обостряет ли это мысль или наоборот? Ну, вот захотелось поголодать. Это ведь только моя инициатива. Про стихи все сложнее. Я их и люблю, и ненавижу. Но не так, как раньше. Мне просто нравилось или не очень нравилось. Я слишком большие требования к ним предъявляю, слишком многого хочу от себя самой. Сердцем понимаю, что выхожу к чему-то новому, к другому пониманию вещей, а форма выражения остается еще старая, ее менять – это уже дольше и труднее. Я надеюсь, что моя вера меня не оставит. Надо до конца верить в себя, и тогда легче будет верить и во все остальное. А вообще, честно говоря, я – индивидуалистка. Главное – это то, что происходит во мне. Мое состояние – центр Вселенной. Мне главное – самой испытывать чувство, а не наслаждаться чувствами, которые испытывают другие ко мне. Конечно, это тоже имеет значение, но на заднем плане. Все преломляется через мое внутреннее состояние, через мое сердце и впрямую отражается в моих стихах. Это единственный дозиметр. В том смысле, пока мне есть что сказать (неважно, что), и если сердце заполнено любым чувством – это видно из стихов. Стихи – от полноты внутреннего. Когда уже не можешь не поделиться с другими, когда тебя уже слишком много, и различным «я» необходимо вырваться, рассыпаться в строчках, образах, жестах – освободиться. Стихи становятся тем мостиком, который связывает душевное со всем остальным миром, как своих собственных материй, так и всех окружающих людей. Если я просто не умею по-другому выплескивать свои мысли. Если я в них нуждаюсь, как в воздухе. Если даже мне они уже не будут нравиться, надо ведь очень много работать над собой, над стихом, приближая мастерство, отточенность формы (хотя это для меня как раз не главное), а вообще это ужасное состояние – мучительно, выжигает насквозь – когда пишешь – и не нравится. Это может извести. Но в любом случае надо писать. Надо. Даже силой себя заставляя брать в руку ручку и блокнот. Наверное, это от голода голова кружится, мысли текут вяло, как-то раздробленно. Пора потихоньку с этим кончать. Оказывается МИДИ очень престижный вуз, и туда всегда большой конкурс. А я тут сижу, мечтаю. Только иногда: на кой черт он мне сдался? 10.03. Елена Крюкова. Свои образы, можно увидеть многомерность пространства. Настроение морозного дня. И колко сердце, и кончики отмороженных пальцев. В. Шадрин. «Слушая соловья». Эд. Грачев. Листья облетают с деревьев, но не сгнивают от прикосновения с промозглой землей, а продолжают лежать такими же бодрыми, бледно-желтыми – твердыми, как бы на поверхности какой-то твердой стеклянистой дороги. Они красивы, неподвижны, но именно это лишает их возможности менять свой цвет, настроение, чутье. Они застыли. Юрий Арабов. Глубина вокзального сердца. Обостренное, до ран, раскрытие своих чувств. Оригинальное не столько построение образов, а их интенсивность. И не иносказание, а чуткая сила мировидения. Настроение: птицы – они иногда бывают похожи не только друг на друга, а деревьям надоело качаться. Небо, наверное, тоже выворачивается наизнанку, когда-нибудь, когда никто не видит. Может быть, ночью или в тумане. Собачий лай. В собачьем сердце преломляется птичий крик. Птицы не умеют в лад. В ряд. Птицы убиваются по какой-то глупой причине. Не объясняя. Не выглядывает солнце. Нет, иногда. Бледнолицее выражение. Не лица. А бледнолицее. Столько за мной человек. Очередь. Нет, лучше – сколько уже ушло. Уйдет. Мост. Лает. Ему-то зачем? Не хочется быть монументальным. Будь собой. Я только сейчас поняла, Москва пахнет всегда настроением, которое больше всего любишь. Разное – всякому времени года. Но когда знаешь – это Москва, это праздник. Это секунда. Когда за плечом мост – Нева. Почему? Львов жалко. Питер – город гордости. Я знаю. Но Москва – настроения. Львы его никогда не слышали. Они кудлатолобые. Балкон. Горшки с цветами. Тоже гордо. А жалко. Неподвижно же. Если только горшки перевезти поездом. Поставить на асфальте Москвы. Потом обратно. Пусть расскажут. Если не задохнутся от безобразия воздушных путей. Можно и тихо. Даже долго. Получится. Уже солнце. Опять Москва. Не в окне. Скоро. Ждать. Закрыть глаза. Увидела. Нет, не то – опять львы. Надо ехать куда-то дальше. В Лондон что ли? Там солнца мало – стереотипы. Нарисовать Кремль. Птицы на краю стены. Распоясались. Небо меня удушит. Так и знай. Кусочки мыслей. Мыслей меньше, чем у петербургских горшков с цветами. Я уеду. Скоро. А осень – жить. Навсегда. Я знаю. Потом еду – дальше. Еще Москва – выхода нет. Уткнусь носом. Мокрым. Собачий лай. Эхо. Иду пить кофе с бутербродами. А все-таки Весна, и мосты, и безобразие. Что, так не у всех? Разведут мосты. Не сейчас. Ну, когда-нибудь. И собака другая будет. Будто! Ну-ну. Мосты оседлают коней. Небо. Уезжает? Да, это я. Пока. Весной только и ездить. Птицы. Плеер в кармане. Купе СВ. Лондон. Отражение на поверхности зеркала – губ. 29.03. Я думаю, надо написать сейчас, по свежим впечатлениям, когда все еще очень четко остается в памяти. Моя первая встреча с поэтом. Общепризнанным, известным. Хотя это понятие достаточно растяжимое. Но не в этом дело. Смысл в том, что в данный момент в данном обществе этот поэт (не буду разбирать его творчество) признан и печатается. Так сказать, «пожирает» лавры. Когда мы только подходили к дому на Смоленской площади, я была в состоянии хуже некуда. Сердце сходило с ума. Руки тряслись. Бросало то в холод, то в жар. Трусила дико. Внешне выглядел примерно так, как я предполагала. Небольшого роста, довольно суровый на вид старикан, казался уже совсем старым – ходил с трудом. Но я потом посмотрела в энциклопедическом словаре – всего 66 лет. Выглядит старше. Проводил нас с Таней в свой кабинет. Квартира довольно большая. От холла, который является как бы центром, во все стороны расходятся многочисленные комнаты, я запуталась их пересчитывать, к тому же у меня кружилась голова. Кабинет именно такой, какой должен быть у представителя богемы. Достаточно большой. Вдоль одной стены стоят старые книжные шкафы. Множество книг, фотографий. Мне врезалась в память фотография Ахматовой. Вообще, вся мебель старинная. Вдоль противоположной стены – диван. Изогнутые ручки, старое крепкое дерево. Обивка под старину. Так же, как и у кресел. У окна массивный стол – настоящий слонище. На одной резной ноге. Впечатление величественности. На столе ко всему прочему лежала книга стихов Винокурова. Было ли это случайно? Не знаю. Может быть, и нет. Усадил нас в кресла. Взял папку с моими стихами. Я почему-то думала, что придется читать вслух. Первой была «Черная кошка». Мне кажется, в любом случае она была показательным оглавлением всей подборки. Сначала каждый лист читал очень медленно. Я была в состоянии, близком к обмороку. Стоило только взглянуть на его суровое сосредоточенное лицо, на всю обстановку этой комнаты, которая как-то действовала на меня. Угнетающе? Величественно? Я сейчас вспоминаю, и кажется, комната как комната – ничего особенного. Но чувство, которое я испытывала тогда, запомнилось. Потом начал быстрее переворачивать листы, под конец только перелистывал, до конца не дочитал. Мое сердце упало в пятки. И началось. Всего, что он говорил, не пересказать. Это долго и скучно. Знаменитый поэт уделил мне как-никак 50 минут. Сначала я была ужасно расстроена, но после нескольких фраз, после которых я убедилась, что такой уровень разговора не стоит моих нервов, – успокоилась. Нет, у меня еще был момент, когда мне хотелось пойти в словесную атаку, я стала дико злой. Но и это чувство прошло, осталась успокоенность оттого, что я пишу хорошо и мне никто не в силах помешать. Главное – в моих стихах он не понял ничего. Он начал рассуждать на общие темы. Разбирал способы стихосложения, которые были во времена его молодости, и выражал недоумение по поводу «безалаберного отношения» к рифме и грамматике, Выдергивал строчки из «Кошки». Перевирал нещадно. Сказал, что не понимает даже 30% написанного. Вспоминал годы войны и говорил, что в моих стихах нет биографии. Короче, несносно. Этот «гигант» советского стиха уделил мне 50 минут, к концу беседы я поняла, что он не столько разбирает мои стихи, конкретно объясняет какие-то вещи, а скорее защищает свое старое. Свой мир, ту систему стихосложения и мысли, которые близки ему. Он не понимает моего мировоззрения, не может войти в мои стихи, и он защищает себя пред тем новым, которое выплеснулось в наши дни в литературу. Он не может не чувствовать внутренней враждебности моего образа мысли не столько по грамматическим новшествам, а по чувственной, смысловой интенсивности, накалу образов, чувств, по разнообразию и богатству внутреннего мира. Он – представитель отжившего поколения, в том, что он не понимает нового, его беда. Не дано. Но все же подсознательно чувствует – что-то все же в этих стихах есть, как он мне сказал. 30.03. Какие прекрасные бывают виды нашей природы из окна поезда! Небо уносится восторженным пением и зовет за собой. Притягивает. Нежит. На всем этом лазуритовом фоне тонкие веточки деревьев. Кусты растопырили лохматые руки, как чудовища, провалившиеся по пояс в сугробы. Овраги бесконечными пульсирующими волнами теряются к горизонту. А там небо белее, сливается со снежной равниной. Только там, где выступают ряды лесопосадок, врезается в их острые края. Контрастно. Вот несколько деревьев, каждое можно разглядеть подробно. На фоне молочного неба резко и остро выступают. Каждая веточка, как замерзшая на ветру нитка. Черная твердая земля гигантскими каплями расплавляет снежную нетронутость полян. Во всей этой размягченной от солнца расслабленной покорности деревьев, снега, оврагов, неба как будто притаилось ожидание. Дыхание Весны в ветре и ветках. В каждом вздохе и движении. «По имени и житие» Имя рифмуется с жизнью. Имя рифмует жизнь. Человек, соответствующий своему имени в жизни, достоин высшего предназначения. Ему даруется понимание иных смыслов. 2.04. Прочитала стихи Винокурова и о нем. Он и не мог принять мои стихи. Мы очень разные. Мне большинство его стихов не понравилось, он не понимает мои. Его упрек – в стихах нет биографии. А разве в стихах главное – факты? Он гордится своей биографией. Как будто это его заслуга. Да, он попал в такое время, много видел. Конечно, это интересно, хотя и драматично. Но ведь в любое время есть события души, мысли, чувства. А события пусть описывает история. Когда он пишет: за стеной вздохнула женщина – это событие или нет? И насколько оно важно? Нет, в этой его мысли есть что-то неправильное, но я не могу возразить ему связно, ясно и доказательно. У него часто за событиями нет чувства. Есть мысль, а чувства нет. Может, я неточно выражаюсь. Т.е. чувство какое-то общее, какое должно быть. И еще. Это у него часто просто зарифмованная мысль. Он думает, что я усложняю все, а я просто так вижу. Вот он слышит за стеной женщину, а мне это неинтересно, я слышу голоса разлуки, вечера, булыжников. Его стихи какие-то одномерные, они заканчиваются в соседней комнате. Многоточием в соседнюю комнату. А нужно – в вечность. Ну и вообще. Может быть, я и изменюсь. Сама. Но я не хочу, чтобы меня изменяли. Еще о Винокурове. Он сказал мне замечательную вещь: «Слушайте меня, но не слушайтесь». И еще: «Я уверен, Вы будете учиться в Литературном институте». Хотелось бы верить. А то, что он не может взять меня в свой семинар, меня ничуть не расстраивает. Я бы и сама не хотела учиться у него. Чтобы все время выдергивать строки и делать недоуменное лицо? Спасибо. Я не знаю, нужна ли мне учеба в Литературном институте? Я думаю, может, это не обязательно. Нет, я не готовлюсь таким образом к непоступлению, просто хочется разобраться в своих чувствах. В конце концов, не поступить – это не смертельно. А если поступать – чтобы действительно получать наслаждение от учебы. И, конечно, с преподавателем, который интересен и уважаем и как поэт, и как человек. Я привыкла, чтобы все в жизни складывалось так – все обстоятельства зависели от меня. Я сама распоряжаюсь всем и всеми. Этот своеобразный диктат в характере. Но я не собираюсь давить на людей своими идеями, никого не хочу учить и воспитывать. Я хочу сама полностью распоряжаться своей судьбой. Только и всего. А все-таки, сказали же мне покровители еще тогда, когда только-только началась моя дорога в поэзию, в открытие этого нового мира: «Никогда не следует брать взаймы у своего сердца. Жестокая расплата ждет тебя». Высокопарно и умно. И удивительно точно в применении к поэзии. Нельзя себе лгать. Ни единой строчкой. Пусть в ущерб самому написанию стихов. Один компромисс потянет за собой целую цепочку. А отвечать в любом случае когда-нибудь придется. Еще информация от них. Была у Мастера. Было плохо. Он, как всегда, вытянул из меня всю гадость – вылечил. Умеет. Молиться на него надо. Такая сильная поддержка моему непокою и постоянному волнению. Он был в простой черной рясе. Седой, величественный. Какой-то торжественный и грустный. Я спросила: почему он в черном, ведь сегодня праздник? Сказал: «Почему ты думаешь, что черный цвет – плохой? Что это цвет скорби и печали? Черный испокон был цветом недосягаемости, тайны. В нем что-то от ночи, неба, космоса. Это торжественный цвет. Величественный. Он к чему-то обязывает. Посвящает. Так как черный использовали на похоронах, люди привыкли относиться к нему, как к цвету смерти. Это неправильно. Хороня человека, его бренное тело, черным цветом обозначают торжество его вечной жизни – души. Ее приобщение к силам космоса. Этот цвет и трагичен, и праздничен, но это не цвет смерти. В черном отразилась глубина пространства, непостижимости, манящей тайны, он стимулирует в тебе силы для познания, призывает к открытию нового, неизведанного в себе и небе. Располагает к философии и спокойствию. Если говорить о смерти, то ей ближе белый. И не только из-за савана. Цвет чистоты и пустоты, он притягивает и отталкивает. Он безмолвствует. Черный цвет очень важен и особенно в праздники. Черный – цвет духа». Честное слово, все это я не сама придумала. Очень интересно было узнать. Действительно, заставляет подумать. Это глубоко и ново. Прекрасный старик. И как-то со своих современных позиций не очень-то верится, а с другой стороны, как не верить, когда перед глазами эта информация. Я ни о чем не думала, просто мне поступали эти сведения в виде цельного понятия, и я как будто сама додумывала их в готовых предложениях. И это есть. Сказал, чтобы я не злоупотребляла посещениями их мира. Это небезопасно. Вообще-то правильно. Мне только разрешить – уйду в эти контакты с головой. А я живу в этой реальности, и никуда от нее не убежать. Я спросила, хорошо ли, что Пасха совпадает с Благовещением. Сказал – для тебя хорошо. Теперь только и думаю, как бы к нему еще поскорее. За все мои контакты такая цельная интересная информация впервые. Теперь хочется еще чего-то нового. Но часто нельзя. Выход – думать самой. А то отругает за лентяйство. Он меня удивительно понимает. Всю мою сущность. Я это чувствую. И всегда может меня поставить на ноги, помочь. Сегодня перекрестил, дал поцеловать крест. Благодарствую, Мастер. И прошу Бога в этот праздничный день даровать мне на долгое время встречи с моим Мастером. А может, это и есть Бог? Поэт не тот, кто пишет стихи, или, вернее, дело не ограничивается только стихами. Надо, в первую очередь, обладать поэтическим восприятием мира, цельным внутренним мировоззрением. В каждом событии и предмете видеть поэзию, свой образ, а не умение слагать рифмованные строчки. В конце концов, это не трудно, это самое простое. Вообще, что такое реалистическая литература? В какой реальности пишутся стихи, проза? Имеется в виду та реальная действительность, которая нас окружает в данный момент, в данном месте? Ну да, допустим, большинство людей больше тех предметов и явлений вокруг себя ничего не видит, только материальный мир, но даже в этом мире абсолютно каждый человек может выделить свое, понимаемое только им. Каждый понимает хоть чуть-чуть, да по-своему. Получается, мир делится на бесчисленное множество независимых взглядов, каждый из которых и есть сам реальный мир. Выходит, действительность у каждого своя, хоть чем-то отличная от других. Все это и составляет ее как цельное понятие. Реальностей множество, каждому дано право писать и говорить о своем личном. Не существует реалистической и какой-то другой литературы. Есть независимые суждения. Не абстракция, а попытка поделиться своим, сокровенным и непохожим. Это реальность конкретного человека. Он не выдумывает, он видит так. Мы все очень разные. Каждый интересен своим взглядом. Если человеку есть что сказать, если он живет своим внутренним миром, видит по-своему и умеет это выразить – это замечательно. Надо воспринимать реальность любого как реальность мира действительной жизни. 5.04. У каждого человека есть свой источник энергии. То начало, откуда пошли корни его души. Со дня рождения и до последних дней берутся оттуда его жизненные силы. Все люди разные, и, конечно, энергия, питающая их астральную оболочку, различна. Большей частью в основе энергетического источника лежит то или иное чувство. Чувство как цельное понятие, как некий микрокосм, как вакуум, сконцентрированный в одно ограниченное существо (понятие?), находится в невозможности, пределе измерений множества миров. Эти категории слишком сложны для человеческого понимания, лучше ограничиться уже сказанным. Воспринять как органически (астрально?) существующую данность. Душа каждого человека черпает свои силы из какого-либо чувства. Из какого – можно увидеть по человеку. Влияние видно и в лице, и в характере, и в поступках. Часто влияние бывает смешанное. Но в любом случае существует основной источник. Это тесно связано и с Зодиакальной системой, планетарным календарем. Я тебе открываю только частичку этого огромнейшего календаря Вселенной и менее всего известную. Тебя судьба одарила высшей честью. Любовь – первоисточник, первопричина возникновения жизни и появления всего человеческого, мысли во Вселенной. Ваш мир духовно очень богат, и замечателен своей духовностью. Огромный накал от него распространяется на далекие миры. Они чувствуют это влияние, к нему тянутся многие силы и другие формы существования, он интересен для познания. Здесь сосредоточены большие астральные силы разных напряжений, форм, обличий. Такой мир достоин продолжения, силы космоса заинтересованы в его существовании. Основной твой источник – любовь. Если в любви ты реализуешься полностью – тебе нетрудно и во всем остальном (работе, хозяйстве, мат. запросах). Питает все твое существо. Ты этим живешь. Это большая судьба. Самое сильное чувство. Оно заслоняет все второстепенное, тебе не нужно дополнительного влияния. Оно всеобъемлюще. Беспокоиться не стоит. Она поможет тебе и творчестве, и в личной жизни (это разные вещи). Любовь не столько к мужчине (хотя у тебя она конкретизируется именно так), как любовь – способ существования организма. В тебе большие корни духовности, тесно связанные с нами. Именно поэтому ты так хорошо чувствуешь природу каждого предмета. Обостренное восприятие – это не эмоциональность. Спрашиваешь про происхождение? У тебя крепка связь с Землей (в хорошем смысле, ты ведь не любишь «приземленности»), связь с душевной структурой земной сути, ее началом. Да нет, дело не в крестьянстве. Совсем нет. И не столько колдуны. От этого не зависит. В твоей родословной прослеживается данная еще в очень, очень давние времена космосом твоим предкам возможность (дар?) быть ближе к силам природы, а значит, т к. она часть Вселенной, и к ее тайнам. Это знание не зависит от происхождения. Скорее дело в сформированной некогда структуре внутри человека, напоминающей Вселенную же. Люди не столько похожи, как принято думать. И Дарвин – величайший изобретатель. Но это изобретение – самое глобальное заблуждение человечества. Это сложно. Формирование душевной структуры человека – дело большого количества разных сил. Чувство в этом смысле то же, что и гигантская ноосфера, «океан разума», только в меньших размерах. Взаимосвязь между чувством и людьми существует. Чувство же поглощает творческую энергию, вырабатываемую человеком. И это служит дальнейшему его развитию, функционированию. Давая человеку как бы «сырец», энергию стихийности, оно в постоянной связи с вашим миром. Человек в зависимости от его способностей, желания, силы перерабатывает в свою очередь эту «дикую силу», использует на свои творческие познания. Но постоянно существует потенциал в самом человеке, запасник, где определенная доля энергетического уровня всегда должна находиться. Ты спрашиваешь про биополе? Да, это непосредственно связано, но различие есть. Впрочем, ты уже слишком устала. Слишком сложные категории. Почитай для начала философские понятия, основы философии. Легче станет и тебе, и нам. Сейчас на твои «непричесанные» мозги очень трудно класть наше познание. Почему наше? Но мы – ты и космос – едины, так же как и все окружающие предметы и люди. Одна система. Замкнутая? Бесконечная. Очень сложно? Хорошо. До следующего контакта. Вот так. И попробуй засомневаться. Но ведь все это – не я, я только послушно водила ручкой по бумаге. Значит, действительно дано? И они всегда со мной. Страшно и большая честь. И еще не знаю что. Очень сложно и много для меня. Это поглощает все краски и звуки. Загадала желание. Был очень глубокий контакт. И боль, и удовольствие. В конце прошел озноб, как бывает, когда знаешь, что все сбудется. Только в юности можно так радоваться, вдыхать, наслаждаться жизнью. Главное – собой в этой жизни, когда все неприятности – всего лишь один неудачный день (хотя, может быть, я только сейчас так говорю, когда у меня такие сильные покровители – ведь раньше бывали очень значительные и глубокие депрессии). Просто смотришь в окно, и такая сила, уверенность, счастье переполняют все существо. Хочется скакать до пятого этажа. Делать милые пакости, улыбаться всем и особенно ему. Пусть его сейчас нет рядом. Еще вчера казалось – сердце разорвется от невыносимости, безысходности потери. Ведь мне не написать такого же сегодня. Сегодня – только радость. И музыка. И весна. И ожидание Москвы. И любовь ко всему и всем. И не найти никого, кто бы был в силах изменить меня. Настроение испортить можно. Еще как. Но изменить мою душу – нет. Я понимаю, что независимо от всех политических, экономических и других дел это время – самое лучшее. Не надо ожидать завтрашнего счастья. Каждый день предчувствие счастья, завтра, любви – и есть самое огромное счастье жизни. Всегда ждут чего-то большего в сравнении с сегодня и только потом осознают, что то время ни с чем не сравнить, что именно оно и было настоящей жизнью. Это ли и есть тайна Жизни, тайна Времени? Так что»запрягай мечту в повозку дней» – и вперед! Хотя меня и сильно беспокоят мои дела в школе, но ведь это такая ничтожность в сравнении, что я – есть, я – ни на кого не похожа. Я знаю – моя душа состоялась. У меня есть мой мир. И хоть в этой жизни не на кого надеяться, кроме как на себя, я не боюсь в нее вступать. (Но, наверное, это не совсем честно, я не могу так сказать, как же и без сомнений, тем более во мне ведь определенная частица от «homo soveticus»). Но ведь в самом главном – я себе верю. Один на один с жизнью. Это поединок или тот самый «контакт»? Это постоянное напряжение и оборона или взаимное сочувствие и понимание? Но если человек – сильный, ему не нужно обороняться от жизни, людей, так же как и атаковать. Просто он сумеет подчинить себе какую-то часть ее. Всеединство индивидуума, времени и места. Такого человека многие не в силах понять. Он слишком многогранен для большинства людей. Я совсем не провожу никаких параллелей. Это просто рассуждения. И все-таки с долей снобизма. Меня всегда к нему сносит. Ничего не могу поделать. Пока. А может это правильно? Любое общество классифицировано очень жестко. От этого не уйти. И, естественно, существует интеллектуальное разделение. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы рассуждать на столь серьезные темы. Как я понимаю Пушкина, не любившего весну – «Весной я болен». Как же я понимаю эту «болезнь». Сила жизни из тебя фонтаном. Столько энергии, радости, самого обыкновенного человеческого счастья – солнце, небо, птицы. Миллионы улыбок рассыпаются во все стороны. Голова пуста пустотой переполненности в тебе всего этого. Этого восторженного апрельского, этого брожения «в крови» сумасшествия (от Маргариты) и проделок (от Бегемота). И вся свита Лукавого копошится вокруг. В ветре, деревьях, еще без листвы, в шагах, в молодежи, заполнившей, казалось, весь город. Вся свита искушает весенним теплом, разнеженностью и (вполне успешно) отвлекает от серьезных занятий, работы. И на все плюешь и уходишь с головой в Весну. Да здравствует Твое Величество! Покорена. Сдаюсь. Бегемот, побежали вперегонки по Земному Шару! Азазелло, голубчик, выброси кинжал подальше. Возьми меня за руку. Покажи мне глубину Ночи и ее прелесть. Мистер Воланд, простите мою смелость, позвольте обратиться – не покушайтесь на мою бессмертную душу, просто улыбнитесь со мной, улыбнитесь, где бы Вы сейчас ни находились. Взгляните. Хотя Вы везде. Вы сделаете пренебрежительный жест и расхохочетесь и пообещаете не мешать. И черный плащ, и шпага. И гроза. Пусть Природа смеется над моей наивностью, если только она соблаговолит меня заметить. Уже почки распухли. Совсем скоро, и Москва провалится в нежно-зеленое безумие, и я буду в нее влюблена. В мою весеннюю Москву. И она меня проглотит. И я увижу обратную сторону города и полюблю, наконец, навеки. Солнце всегда не согласно с тем, что ты говоришь. Так уж оно устроено. Такая интенсивность чувств, такая сила любви, что, когда все хорошо, этого уже мало. Поэтому большинство поэтов несчастливы в любви. Они не могут отдать всего себя предмету любви. Не могут целиком любимому. Большинство людей не могут «целиком». Им надо только на поверхности. Поэт (я имею в виду человека с обостренным поэтическим пониманием мира, не обязательно он должен писать стихи) выплескивает себя по мелочам, пустякам, вернее, ему так приходится. Дробится полнота восприятия, хорошо, если есть отдушина в творчестве. Но в жизни поэт обречен на несчастную любовь. Май. 1991. Москва. И только я. Освобождение от всех причин. Жизнь превратилась в ожидание. И ничего в прозе. Только, закрыв глаза, ехать в метро и помнить. Помнить будущее. Помнить о бессмертии. Я знаю кое-что о своих будущих изменениях в жизни, очень хочу узнать о своих прошлых пришествиях. Я люблю общаться с космосом. Люблю состояние полной освобожденности и погружения в себя. Может, это медитация? Или что-то другое? Но это счастье. Это дар. Теперь опять о Т. Я была потрясена ее жадностью. Это страшно. Я решила – такой не буду никогда. И жить с ними невозможно. И подарки принимать. Я должна всего добиться сама. А если нет – выше судьбы не прыгнешь. Но я обещаю сделать все, все, все возможное, чтобы добиться в жизни всего того, о чем мечтаю и к чему стремлюсь. Я поняла: жизнь здесь всегда нравилась и привлекала, но она губит своей пустотой и никчемностью. Черствеет душа. И надо раз и навсегда сказать этому – нет. «И призраку телефонной весны скажу: „Прощай!“. Не надо бояться жить. Разве эта шмотка сделает меня счастливее? А независимость ни на что не купишь. Если И. жалеть нельзя, то Т. как раз можно. Судьба не ошибается. Всегда и только в десятку. Ее жизнь – это, конечно, не худшее. Но пожелать такое существование, иначе не назовешь, тоже никому нельзя. Я хочу построить свою жизнь сама. Возможно, я максималистка и романтичная натура. Все такие в этом возрасте. И вообще, я – стрелец. А все стрельцы вечно уверены, что все наладится само собой. Но… я уверена, так и будет. 3.05. Сегодня видела его Величество Сатану. Собственной персоной. Разноглазый. Один глаз круглый, большой, другой – совсем щелка. Уставился на меня, изучает. Хотя он без очной встречи все про меня знает. Представлялся. Май – его месяц. Вроде, казалось бы, какая первая реакция? Страх? Ничего подобного. Меня просто душил смех. Я еле сдерживалась. Метро. Едем. Он на меня уставился. Страшный, Разноглазый. А я зажимаю губы, чтобы не расхохотаться. Такая сумасшедшая стала. Весело и все. Серый костюм. Хороший, естественно. Серые же ботинки. Волосы не совсем седые. Какие-то пегие. На вид дашь лет около 50. Среднего роста. Я сразу догадалась, кто это. Мне хватило одного взгляда. Вдруг заметила, чувствую, кто-то смотрит. Сразу поднимаю глаза на него. И как ударом. Он! Но нет, не потрясение. Любопытство. Интерес. Удостоилась чести. Сама накликала на свою голову. Некого винить. Но в этот раз только на расстоянии. Боже упаси, я не хочу ни на что намекать. Но какое сумасшедшее любопытство. С ним была женщина. Возраст? В таких случаях говорят, неопределенный. От 35 – до 40. На Маргариту явно не похожа. На ведьму? Тоже не скажешь. В сером плаще. На первый взгляд, обычная советская женщина. Но… что-то в глазах, в губах. Вроде сидит спокойно, а какая-то зыбкость в лице. Как улыбка Джоконды. Неуловимое, притягивающее и дьявольское. Странное зрелище – эта пара в сером. Ну внешне ничем не докажешь что-то особенное. И знаешь, что как будто все это – сейчас не здесь, не то. Я еду в метро, а как-будто нахожусь в другом месте. Растворяюсь в предметах. Ощущение раздробленности, раздваивания, распадения на части. Я тут, и меня нет. Очень странное состояние. Казалось бы, такая встреча должна глубоко запасть в память. Хотя у меня с самого утра было непонятное ощущение тревоги, непокоя. Что-то внутри зыбкое, туманное, неприятное. Не знаешь, что делать, что сказать. Потом поехала гулять по Москве. Вернее, ездить. Из окна наблюдать ее весеннее великолепие. Для меня ничего не может быть прелестней майской солнечной Москвы. Очарование. Поцелуй нежности. Обо всем забываешь, когда проваливаешься в зеленоглазое безумие дворов. Хорошо, легко. Но, тем не менее, тревожность, зыбкость сохранялась весь день. Вечером все заслонилось проводами дяди в Женеву. Шампанское, закуски, шоколад. Волнение и прощальные слова. Так что я даже не вспоминала об этой необычной встрече. Хотя, возможно, такое бывает лишь раз в жизни и то не у всех. Может быть, это кощунственно, но мне повезло. 4.05. Сейчас сижу на кухне. Окно открыто. Солнце сквозь рябоватые облака – бабочкины крылья. Деревья в зелено-хрупких вуалях. Ветер колышет занавеску. Белая, прозрачная, задевает мои волосы. Целует ветром. Влюбленная в солнце и май. Опять какое-то неопределенное чувство. Как будто вместе с ветром залетают еще чьи-то невидимые воспоминания, неуловимые, но осязаемые всеми чувствами, которые в тебе есть после шестого. Сегодня настроение синего карандаша. Сегодня день поклонения весне. Ее апогей, ее великосветское безумие. Царит, смеется и хулиганит. И ветер – ее первый придворный – до обморока зацеловывает листья и траву. Если я когда-нибудь и добьюсь успехов в жизни, то это будет не благодаря аттестату и знаниям по физике и химии. Май. Как подумаю, что завтра возвращаться – пусто. Как-будто отнимают сердце. Настроение: весенняя Москва. Москва. Наслаждение от звуков этого слова. Нежно-зеленое головокружение. Мелькание страниц. Быстро-быстро. Ветренная гордость. Не легкомыслие, а гордость ветра. Ветер, провозгласивший начало мая. Ветром дождь читает алфавит листьев. Наизусть. Вслепую. Я хочу быть с тобой, Москва. Весной приказывают только облака и лужи. Май – не для раздраженных. Много лет, много стольких ветров и дождей. Я очень хочу быть частью моего города. Любимой и красивой частью. Тверская. Красные Ворота. Арбат. Памятник Го – голю. Преображенка. Все богатство звуковой тональности. Отпечаток ладони на мокром песке. Когда приезжаю в Москву, я возвращаюсь. Здесь все мое. Принадлежит мне. Я здесь жила всегда. Все, что меня составляет – в этом городе. Удивительная легкость. Мне здесь радостно бывает, бывает и больно, но здесь – я у себя. Моя судьба и судьба города навеки. Во всех стихах, где есть слова «город мой», я имею в виду Москву. Никакой другой город на планете не сможет стать роднее для меня. Слова «дорогая моя столица, золотая моя Москва» совсем не пустой звук для меня. Я безоружна перед воздухом мая, суетой улиц, москвичами со всеми их пакостями и откровениями. Я проваливаюсь с головой в будоражащую, тревожную жизнь. Всегда что-то ненадежное и заманчивое в этой спешке. И никогда не возникает ощущения неестественности, дисгармонии себя и окружающего, как это всегда бывает в Казани. Я просто не задумываюсь о таких вещах. Я приезжаю – возвращаюсь из гостей, из разлуки, из временного. Мой дом, мое «я» – здесь. Любимый город. Откровение майской ночи. Штраус. Вальсирующие призраки в отражениях луж. Лужа, каждая лужа думает, что она единственная отражает луну, ее зеркало. Или того больше, она и есть настоящая луна, а та высоко, где-то, теряющаяся в тучах, только бледный двойник. Сатанинские балы тоже бывают в майскую ночь. Как часто повелитель тьмы удостаивает посещением мой город? Я опять про то же. Все мне не терпится. Лезу с расспросами. А не могу не думать. Теперь тем более. Москва просто заговаривает бредом одержимым, втягивает в свою головокружительную, очаровывающую весну. Весну – сказку. Весну, которая здесь по-настоящему осознает себя королевой. Балы. Боли в просторах Вселенной. Невозможность высказать переполняющего тебя неправдоподобного счастья. Ступает за тенью своей, нет, не весна, напоминание о хорошем. Память. Прошлое растворено в каждой клетке каждого дома, булыжника, небе, шумных улицах и робких переулках. Сумерки распахивают объятия, и глубоким обмороком уже до утра забылись крыши и ограды. Деревья, окна, асфальт готовы к ночной жизни. Как и у всех уважающих себя господ, у них есть фраки и бальные наряды. Но не каждому дано увидеть. Даже если пробродить всю ночь напролет с полевым биноклем по улочкам старой Москвы, ее потаенная, как и у луны, обратная сторона не откроется. Ее не увидишь глазами, и потрогать нельзя. Скажу так: когда в дело идут все чувства после шестого, скудные границы трех измерений малы. Ты влюбляешь себя в город, и так больно. Будто испытываешь притяжение нескольких звезд. Всей силой напряженности лунных дорожек влюбляешь город в себя. Тогда дорожки уже застенчивы. И мягкие улыбки ласковых губ. Прикосновение изящной руки в лайковой перчатке. Невооруженным взглядом видишь передвижки времени в падающих со всех сторон восклицаниях. Звезды? Переодетая свита Сатаны дурачит обывателей, подсовывая чудеса полтергейста. От нежности застывает самая неугомонная площадь. Фонарям приснилось: они – деревья, с особой судьбой. Высоко! Да, они тоже спят. Иногда. Боятся не спать. Лишиться замечательной сказки о таком аристократическом происхождении. Но деревья, деревья старых переулков – настоящие лорды. Гордые своей спокойной грустной жизнью. Если тебе разрешают плакать, ты уже чего-то стоишь. Ты заслужил право на судьбу. Мое почтение вам, деревья. Боюсь обидеть всех остальных. И вас. И вас. Всех люблю, объясняюсь на таком понятном языке. Потому что разговаривает сердце. Один на один. Это ответственно. Отдаешь себя, не часть, а всего, всю. Это же то же: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Перечитала Булгакова «Мастер и Маргарита». А если так: «Я и Мастер», «Маргарита и Москва» или проще: «Мастер». Освобожденное. Болезнь непокоя. Я – Мастер? Мастер во мне? И во мне вся Маргарита. И нести на себе все связывающее с любимыми сердцами. Тяжесть или свобода от переполненности до краев любовью и строчками? Размахнуться руками в темно-синюю пустоту. А звезд сегодня не видно. Капли только лениво отстукивают свое о карниз. Вдруг у Булгакова меня поразила одна деталь в описании Воланда, не потому что это – единственное совпадение внешности, а потрясение только теперь, что это действительно правда – я Его видела. Несколько минут была не в себе. На Воланде был «дорогой серый костюм…в цвет костюма туфли». Это действительно полностью совпадающая деталь. Во всем остальном заметные разночтения. Но было бы глупо думать, что во все времена он является одинаковым. Совсем наоборот. Его трудно узнать от постоянного смешения стилей и эпох. Каким бы он мне ни явился, я поняла бы – он. Дело в откровении свыше. Настроение синего карандаша на исходе. Точнее, на исходе дня. Я сильно устала, завтра опять в вынужденную разлуку, к любимой моей маме. Мама и Москва – одно и то же, кого больше всех любишь. В обеих все мое настроение. Карандашей всех цветов радуги. Палитра. Да нет, в обеих вместе неделимо – Мастер и Маргарита. Вдохновение и Любовь. Настроение тонких пальцев. Грустный рояль. Его любимое – «Лунная соната». Моя тоже. Это однажды случайная встреча. Один раз в судьбу. Благодаря тонким пальцам. Небо в глубине своей всегда грустное. Это его суть. И невозможно это скрыть. Если действительно по-настоящему любишь – это грусть. От большого. От ценности своего чувства в жизни, в жизни неба. Сейчас еду в поезде. За окном дождь. На стекле со стороны сумерек – капли. Вот одна мед-лен-но стекает. Слеза. Дождь разжалобил стекло. Кажется, оно не выдержало и от тоски, одному ему ведомой, расплакалось. Хотя нет, я его понимаю. У меня тоже бывают такие минуты. Даже слишком часто. Совсем ночь. Что-то утробное в ее истине и вместе с тем очень высокое. От Бога. Талант быть ночью? Полночь – россыпь таланта. Каждое время суток соответствует определенному дару. Каждый понимает по-своему. Больше и все-таки лучше лично мне пишется по утрам. Хорошее настроение бывает в любое время. Но главное понять суть: что ближе, что соответствует твоей судьбе, внутреннему больше. Единство себя и Времени. Я обожаю вечер, полночное небо и природу. Но все-таки мое – утро. Утро – мое обручальное кольцо с чем-то неведомым. Я его всегда ношу на мизинце. Утром и самый большой творческий потенциал. Некоторым пишется хорошо ночью. Так что это не объясняется только отдохнувшим организмом. Потихоньку уходит шампанское опьянение. И вместе с ним я чувствую почти физически настроение Москвы. Та легкость, вдохновение, открытое сердце. Я думаю, если бы сейчас мне дали возможность приехать в Москву и жить там с твердыми гарантиями и пропиской. Я, наверное, не знала бы этих исступлений? Но это ужасно. Я хочу всей силы вдохновения, прогорать. Я, по сути, космополитка, мне вечно надо ездить, набираться впечатлений. Из разлуки по-другому смотришь на многие вещи. Действительно, все проверяется разлукой. И вознаграждается. Мы сегодня с Таней «искупались» в шампанском. Не рассчитали или шампанское такое было «заговоренное» – фонтаном из бутылки повсюду. Лицо, руки, волосы – в шампанском. Весело! Это все мое. Новелла Матвеева. Хорошо, но не до конца. Бывают строчки – откровения, но иногда. Вдруг – обычное нравоучение. Красивая мысль в грубой упаковке. Хотя в целом слаженно и красиво. Не хватает ощущения, что действительно «поэзия есть область боли». Как я люблю этого человека! Невыносимо, безнадежно, до болезненности. И знаю, уже обречена – любить его всегда, где бы я ни была, с кем бы он ни был. Судьбе было угодно устроить нам это испытание разлукой. Пошел второй год, не вижу, не смотрю в глаза. Без этой насмешливой улыбки, этих рук, этого невозможного ежедневного вранья – пусто. Пустынно. Одна. Притяжение магнитное и понимание без слов. Главное – в глазах. Но мы сами каждый раз продлеваем разлуку. Оба знаем, что любим и…молчим, не встречаемся, даже избегаем. Непонятно? Но так и есть. Боимся, что все кончится слишком быстро? Прогореть? И еще черт знает, отчего. Просто мы не вместе. И сейчас это для меня – пытка. 10.05. Сейчас сижу, слушая Розенбаума, и опять вспоминаю его. Просто извожу себя воспоминаниями. Растревоживаю сердце, тереблю незаживающую ранку. И вряд ли она когда-нибудь заживет. Боль, конечно, приглохнет, притихнет, но будет постоянной. Разной интенсивности в разные периоды жизни. Я совершенно уверена, что мы две половинки единого целого, которому судьба предоставила счастливую возможность (случайность?) найти друг друга. Как когда-то в детстве сказала маме, говорю: так сильно люблю, что плакать хочется. И это не потому, что не вместе, а такая болезненная, обостренная, до исступления (до сжатых зубов) любовь, что действительно, только плакать от этого счастья. Странно? В чем счастье? В том, что мне выпало и испытать все это, мне дали такую силу – выразить себя в любви. Мы встретились – судьбой так было задумано. Встретились двое, которые должны встретиться. Но не всегда (даже очень редко) это получается. Мало кому выпадает найти свою половинку. А мы – увидели, повстречались, поняли и… оттолкнули? Испугались? Который раз перебираю сердцем все эти вопросы. Я ни минуты не сомневаюсь, что мы созданы друг для друга. Это вечное. И я благодарна судьбе за это счастье. Но мы не вместе. Я его не вижу уже больше года. Не слышу, не дотрагиваюсь до руки, не смотрю в глаза, но чувствую каждой своей клеткой его постоянное присутствие во мне. Все его существо – чувствую, как свое. Может быть, отчасти благодаря ему я смогла все невзгоды пережить, найти в себе силы справиться, встать на ноги. И, наконец, благодаря ему я пишу. Мой дар от воссоединения двух половинок целого. Мы оба решили, что лучше не быть рядом. Хотя это было бы не совсем честно так говорить. Всегда во мне есть желание – увидеть, обнять, быть вместе, рядом, всю жизнь. Но, в конце концов, я понимаю, что это бы, наверное, обедняло и меня, и его. Мы никогда не говорили о своих чувствах. Но почему обязательно говорить, словами самого главного не скажешь. Я все понимала, когда видела его глаза. Он все понимал, когда чувствовал прикосновение моей руки. Очень тонкая, но крепкая стенка всегда была между нами. Ее поставили мы сами. Всегда было: вот чуть-чуть – и все. Слов никогда не надо было. Были бы счастливы. Всегда что-то происходило в последний момент, и все оставалось на своих местах. Мы никогда не думали о каких-то препятствиях, мы были так близки, что нам все равно было, с кем каждый в данный момент «ходит», «живет». Мы знали: это – мгновение, а вечность – я. Просто оставалось что-то на потом, на когда-то, просто не было никаких сомнений, что ничто, кроме нас самих, не помешает нам быть вместе. Все это я ощущаю теперь, через расстояния, время, лица. Тогда было сложнее, трагичнее, но это – действительно так. Мы немного просчитались, отбрасывая судьбу на задворки физической жизни. Может, я и не права? Нам по 17 лет. Что-то возможно впереди? Жизнь? Короткая связь? Вспышка страсти и такое же быстрое охлаждение? Все это возможное не существенно. Главное – постоянное ощущение любимого в себе и знание, что любим. Теперь я и в этом не сомневаюсь. Любит. Не знаю, насколько он так же во всех этих сложностях разобрался, но интуитивно чувствует. Конечно же. Может, он прав? Лучше оставить все несостоявшимся, искренним и невозможным, ни на дыхание не приблизить любовь издалека. Я ведь сама боюсь «кинуться в страсть» с головой. Моя вечная болезнь – боязнь окончания (возможно, плохого) на всякий случай. Я знаю, что это плохо. Но победить болезнь сможет какой-то человек, который не силой физической, силой духа, творческой своей личностью в состоянии будет удержать меня рядом. Конечно же, сильно любить. Очень сильно. Он это вряд ли сможет сделать. Все-таки в дуэте кому-то выпадает любить больше. Именно тот, кто любит сильнее, больше, диктует, оказывает большее влияние на отношения двоих. И в «этом дуэте – роли диктую я». Я его очень люблю. Но я не хочу диктата. Так что будем продолжать любовь на расстоянии. Я чувствую, возможно, совсем скоро, появление около себя человека, о котором я уже говорила. Господи, а не хочется как…Но это, как и все, неизбежно. Я не буду жертвовать своей жизнью (материальной). Я пожертвую любовью. Я его всегда буду любить. Я этой любви не предам. Я скорее жертвую кусочком своего сердца, а не цельностью натуры. Но… подождем. Все эти вопросы безжалостно уничтожает время, а только кажется, что они решаются сами собой. 6.05. На меня наезжает депрессия. Так и есть. В школе – хуже не бывает. Кошмар. Аттестат со сплошными тройками. Не думать об этом не могу – не совершенна. Я выдыхаюсь. Мне нужен воздух. Чистый, московский. Такие перепады настроения неприятны, но неизбежны. Сейчас я совершенно разбита. Усталость доводит до отупения. Но это плата за балдеж в Москве. Все поровну. Закон природы. Такое состояние, когда очень охотно и легко пишется. Но неужели и этим самым дорогим жертвовать? Приходится, черт возьми. 11.05. Живу только мыслями о Москве, о нем, о чем-то неведомом счастливом. Ожидание будущего счастья – так банально. Воздуха мало. Не хватает. Мало слов, чувства настоящего. И от этого больно. Знаю, сейчас нужно во что бы то ни стало кончать школу, получать аттестат, но, боги мои, до чего тошно! Пусто. Сижу и слушаю одну и ту же песню. Грустную, очень нежную и оставляющую ощущение близкого счастья. Еще одна ночь, одна дверь, одно последнее усилие и одна боль – и все равно, все у меня получится, сбудется. Боги! Не оставляйте мою душу в это невозможное, весеннее время. За окном – ветер, нежно-солнечно, деревья. Зеленое, бессмысленное, радостное настроение там. А у меня? Меняется по пять раз на дню. Безудержное веселье сменяется приступами слез, и меня всю раздирает от горечи, одиночества и непонятностей. А то – ощущение абсолютной твердой уверенности – я все могу, и все мне покорится, и судьба особенная и счастливая ждет. Но вдруг опять – вспоминаю единственно дорогого любимого человека и оттого, что не вижу его глаз, схожу с ума и болею. Не понимаю сама себя. Не понимаю – чего хочу, к чему стремлюсь, чего мне надо от жизни, есть ли цель и что вообще есть вокруг меня. И кто я здесь? Да зачем? Не понимаю ни секунды, ни единицы, ни пылинки, составляющих все то, что люди называют «жить». Что со мной станет? Мне все равно. Я не знаю. Я не понимаю. Сейчас Весна. Мне странно, непонятно. Это только сейчас. Что-то изменится, конечно, потом. Когда-нибудь. А я не могу когда-нибудь, я – сейчас. И мне плевать на все остальное. Путь в Москву – только через аттестат. Через эту чертову ненужную бумажку – пережиток совковой системы. По-другому нельзя. А я сижу целыми днями на диване, слушаю нежные красивые песни, читаю любимые книги, пишу стихи, думаю о нем и ничего больше не делаю. Все понимаю – ужасное легкомыслие и преступление по отношению к самой себе. Как будто спокойно наблюдаю за чьей-то жизнью, происходящей где-то, не здесь. Чужая жизнь. Не вмешиваясь. Я пропадаю. Мне не сдать экзаменов, хотя я на словах всех и, в первую очередь, себя убеждаю, что это пустяки, куда мне деваться, непременно сдам. Москва, расскажи, к чему приведет меня эта легкомысленная ничтожная жизнь. Не выдержу ее невозможности и прощусь. С «прости» начну или все попробую и стану настоящей. Пока я в себе такой силы не чувствую. 11.05. Удивительное сегодня небо. Потрясающие сумерки. Наверное, такие бывают раз в сколько-нибудь маев, разлук, лет, в конце концов. Из окна открывается замечательнейшая перспектива. Там, за рекой, закованной в бетон, за зданиями, кранами строек и трубами, изрыгающими клубы рваного дыма – это небо. Палитра – сказочная. От зданий широкой насыщенной лентой – оранжевая, густая, на ее фоне четко, контрастно вырисовываются мельчайшие детали зданий. Дальше – узкая, с перерывами, где-то широкая, а где отдельными, едва наметившимися штрихами – малиновая, грязно-розовая, иногда переходящая в персиковый или почти сливающаяся с оранжевым, жирафьим большой полосы. Сейчас увидела – в доме напротив – окна, цвет в некоторых такой же, как и на небе. Непривычная гармония. Над малиновым – светлее, цвета топленого молока. Слева – шире, глубже, с тонкими черточками туши. Будто тонким японским пером проводят линии. Справа – тонкая, сливающаяся с темно-голубым, которое постепенно захватывает все небо. Голубизна не густая, до прозрачности, а как бы подернутая едва различимыми розовато-серыми тенями. Вообще, ежеминутно цвета меняются. Убавляются одни, становятся интенсивными другие. Но в любом мгновении в памяти остается неповторимая картина красок, звучание красок, их гармоничного и единственного сочетания. На желтой великолепной чаше неба – черная ворона, размах ее крыл. Впечатан контур резко, болезненно. Перед домом – деревья, тополя. Каждый листик от ветра вытянут в изящном стремительном порыве. Каждый можно рассмотреть подробно. Но вся эта зеленая шевелюра на желтом фоне – черная. Вся эта шевелюра странно волнует и поражает чистотой линий, движений и плавностью. Ощущаешь, как никогда, единство себя и всего этого необъятного величественного мира звуков, прикосновений, чувств. Цельность вечного, непреходящего и такого мгновенного, едва уловимого «однажды». Того, что я вижу сейчас, больше никогда не будет. Это миг. Вздох. Это единственное, неповторимое, прекрасное чудо. Чудо жизни. Открываешь ее тайну, приоткрываешь полог и каждым взглядом ловишь, вчитываешься в ее глубинную грусть и нежность. Зажигают огни. Ветер беспокоит, тревожит. Небо удивленно синеет все больше и надрывнее. Весь фон – то невозможное для передачи обычными словами очарование, когда вот посмотришь – так, и уже через несколько секунд что-то безвозвратно потеряно, уже другое. Едва ощутимая, да, даже не ощутимая, а проникающая в тебя интуитивно, шестым чувством весть, на одну тональность не выше и не ниже, но в другое измерение, куда-то вглубь, внутрь боли, радости, того мира чувств и эмоций, который властен над нами и в то же время такой незащищенный, открытый сейчас. Еще темнее. Какая-то новая песня. Великолепие сумерек – в невозможности о нем рассказать всего. Объяснить их царственную аристократическую природу. У самого горизонта оранжевый буреет. Запекшаяся кровь. Все небо как бы стекает книзу. «Меняется в лице». Скоро, скоро все поглотит насыщенная синь. Нежно кошачьей лапкой отбросит следы жирафьей окраски и провозгласит свое могущество. И воцарится черная кошка ночи. Сумерки великодушно уступают и медленно (мгновенно?) стекают, улетучиваются в никуда, растворяются в предметах и стихах. Не прощаясь, по-английски. Но только не напрасно. Не в пустоту, в чье-нибудь сердце, память. Хоть в одной строчке, улыбке сохранятся. Не только во времени. Как всякая жизнь. В душе. В душе космической, одной на всех. Красивая короткая, как вспышка, жизнь. Прекрасный уход. Небытия нет, есть переправы в свою следующую неведомую оболочку, жизнь. Есть вечная смена лиц и состояний. Самое мудрое устройство – вечный двигатель самой природы, и бессмысленно искать его в технике вне ее. Этот двигатель основан на бесконечности перевоплощений всего, что составляет Вселенную. Не только люди и животные, все предметы, явления природы, настроения, пылинки воздуха имеют право на свое «я». Вот первая звезда. Еще одна. Как сквозь туман. Или это затуманился ее взгляд? На горизонте – белые тросточки скоро совсем исчезнут и… Да здравствует ночь! Новая жизнь! Новое «я»! Приветствую тебя и уважаю, как любое независимое во времени и Вселенной существующее. Кем бы ты ни был раньше, сейчас ты – ночное небо. Ты – есть. Рождение нового. Судьбы. Пусть короткой. Мудрой или бесмысленной? Божественной? Очеловеченной? Или что-то совсем новое, неизвестное, недосягаемое для скудного разума? Не знаю. Пока не знаю. Так здравствуй, Жизнь. Спасибо за то, что ты есть, и я могу говорить с тобой. Пусть в этом разговоре говорю одна я. Ты скоро ответишь. Я знаю. Картина: все полотно – чернота ночи. Бархатный, насыщенный густо-черный, от края до края. Крошечные бледно-желтые точки: звезды, как в тумане. Вокруг каждой дымка, аура. И все ощущение туманного взгляда изнутри картины, а не с нашей стороны (стороны зрителей). 12.05. Утро дарит меня своей свежестью, чистотой мыслей и ощущений. На все смотришь по-новому, по-радостному. И ветер опять сходит с ума. Ну и что! Ветер нетерпеливый, тревожный, легкомысленный. У него много характеров. Сейчас он – беспокойный и вселяет это беспокойство всем, кого касается. Мне все больше и чаще думается о прозе. Я предполагала, что когда-нибудь буду писать прозу, но это терялось в далеких перспективах. Я не чувствовала в себе еще силы и мастерства, необходимого запаса знаний. И вот сейчас все больше и больше тянет именно к прозе. В голове еще не оформившиеся, но ощутимые планы, задумки постоянно напоминают. Еще не знаю, ни о чем писать, ни как, но уже уверенность – непременно буду. Так же – желание изобразить многое на холсте. Очень хочется писать красками. И знаю, если попробую – получится. Есть чем поделиться, сказать свое, непохожее. Какое-то ослиное упрямство – не учу ничего и все. Гибель неизбежна. А в Литературный хочется. Хотя больше хочется непосредственно в Москву. Теперь каждый день небо по вечерам преподносит сюрпризы. Сначала все оно нежно-голубое, а изнутри, из глуби его очей, чуть различаемое, как божественный свет, как нимб, розовое марево очень нежно и кротко. Потом розовость опять перетекла к горизонту, к домам, и загустела, вытянулась в полоску. Рваные клочья грязного дыма, выползающие из труб, на этом изящном розово-голубом фоне преображаются. Небольшими причудливыми кусочками медленно проплывают по очарованной небесной глади. Они уже синие. В них даже что-то романтическое, от сказки. Насыщенная голубизна зовет меня к себе. Небо всегда имеет власть надо мной. Непонятную, необъяснимую, меня всегда тянет к нему. Стоит посмотреть в его чистоту, открытость, и уже не можешь оторваться. Вытягивает из тебя всю любовь и боль. Над горизонтом еще широкая розовая полоса, она излучает свет, и от него голубизна над полоской светлее, ласковее. Сумерки уже бормочут что-то о предчувствиях, и топчутся на подступах наших измерений, и опять охватывает необъяснимая тревожность, волнение столь легкое и неуловимое, будто и нет его, и вот оно – где-то в воздухе, часах, шумах вечерней улицы. И рассказать не могу всего. И снова берусь за ручку, потому что не в силах оставить без внимания такого великолепного зрелища (одну из жемчужин Вселенной) и всех мыслей и ощущений, которые охватывают душу при виде прекрасной картины. Коллекционировать небо. Так только что сказала мама, выслушав мой длинный монолог, – объяснение в любви моему непревзойденному небу. Очень хорошая мысль. Ну, что же, попробую начать эту коллекцию. Два образца уже есть, вернее, два дня. С богом! 15.05. Конечно, главное событие – день рождения Булгакова. Но, к своему стыду, сегодня я почти не вспоминала об этом. Но ведь можно помнить каждый день и любить не меньше. Днем было очень хорошее настроение, ходила с Лариской по Казани с цветами, плеером и смехом. Весна даже Казань преображает, хотя, когда на сердце легко, просто не обращаешь внимания на окружающее. Тем более, если чувствуешь, что хорошо выглядишь, и многие обращают на это внимание. Вечернее небо – снова очарование. Такая нежная голубизна. Юность бирюзы. И тонкой кисточкой розовые разводы, хотя и неравномерно, но удивительная гармония. Все небо слилось в однажды. Подрумяненный ломтик закатного неба город, как на подносе, преподнес сегодня. Любуйтесь, радуйтесь ясными, глубинными глазами. 17.05. Сегодня мы разговаривали о современной литературе с мамой, и она мне напомнила мои слова «я не хочу быть интеллигенцией, я хочу быть народом». Смешно стало. Это я так думала в классе где-то седьмом, когда хотела быть крутой. А теперь, теперь я хочу быть с ними рядом, с людьми духа. Я себя с ними и чувствую рядом. Я хочу, чтобы меня признали равной. 25.05. Попытка автобиографии. Не думаю, что моя биография какая-то особенная. И, наверное, она не займет много места, даже в подробном изложении. Мне не трудно описать события моей жизни, все они так или иначе отразились в стихах, и, наверное, я не смогу многого добавить к ним, даже излагая свободным стилем. Год рождения – 1973, 20 декабря. Живу в Казани. Сейчас мне 17 лет. В этом году кончаю школу. Из предметов любимые: история, литература, английский. Большую часть времени стараюсь отдавать именно им. Вот, пожалуй, этим пока и ограничиваются основные факты. Мой послужной список. Внешне все выглядит так. Но здесь я хочу больше написать о том, что значат для меня стихи, и как они возникли в моем восприятии мира. Первые стихи я начала писать лет в 8-9. Но это было несущественно. Они много не стоили. Понимать, что для меня они – частички сердца я, наверное, начала не так давно. Может, в середине прошлого года. Когда, уже просыпаясь, знаешь, что сегодня будешь писать, не обязательно твердо зная про что (хотя часто тема вынашивается и довольно долго), – это чувство необъяснимое. Когда в тебе уже так много всего, что невозможно не поделиться хоть с кем-то. Я считаю, что большое влияние на меня оказали поэты Серебряного века. Я много читала Гумилева, Пастернака, Ахматову, Бальмонта и др. Я осмелюсь сказать, что сильнейшими поэтами этого периода для меня остаются Маяковский и Мандельштам. Я не буду говорить, что кого-то из них напрямую считаю своим учителем. И это понятие достаточно условно. Мне видится – каждый во всем многообразии своих индивидуальных качеств. Масштабов, в первую очередь, личности. Цельность – не неоднозначность образа и поэтического дара и человеческого характера. Я не хочу сказать, что когда ощущаешь во всей полноте силу личности, она невольно начинает довлеть (давить) над твоим собственным восприятием жизни и поэтическим слогом. Главное – вбирая в себя все новшества, образы и страстность поэта, уметь не опуститься до повторения и, как бы перерабатывая в себе их творчество, писать нечто совершенно другое. Под преломленным углом света замечать какую-то непохожесть. Я совсем не хочу сказать, что ставлю себе целью, во что бы то ни стало писать необычно, прибегаю ко всяческим приемам, лишь бы не казаться на кого-то похожей. Я пытаюсь объяснить, как, понимая и принимая совершенно различные поэтические индивидуальности, можно любоваться, восхищаться ими, но когда пишется, забыть, что существуют какие бы то ни было каноны, системы сложившихся образов, способы стихосложения, даже рифмы. Но, естественно, знание всех этих правил необходимо, без них невозможно было бы вообще писать. Главное – помня их, суметь в нужный момент забыть и писать, как мыслится мне в эту минуту. Я не буду оправдываться, заранее предвосхищая обвинения в символизме. Я никогда не выдумываю образы, они приходят сразу и очень красочно. Я всегда их вижу. Для меня большое значение имеют зрительные картины, цветовые пятна, и, кажется, событие выглядит как-то выпукло. Его уже видишь (событие, явление, предмет, чувство) с разных сторон. У меня мало сюжетных стихов, не потому что в моей жизни мало запоминающихся ярких событий. А просто эти события в каждом из них, все, даже маленькие стихотворения, чисто образные (природные или чисто символические). Через них преломляются все мои чувства и поступки. Я пробую описать не какое-то физическое явление, а более мое внутреннее состояние в этот момент. Я запоминаю не столько, что происходит в этот момент, а какими чувствами, эмоциями, переживаниями заполнено сердце сейчас. И когда вспоминаешь себя, тогда именно по чувству легче передать это через стихотворение. Я не пытаюсь иносказанием ярче подчеркнуть образ (тут я больше внимания уделяю аллитерациям и разбивке строчек – для ритмической выразительности). Я вижу мир таким, каким он представляется в моих стихах. Я все это вижу и могу ответить за каждое слово и объяснить, почему использовано именно оно. Конечно, я согласна с Н.Глазковым: Бывает так, стихи имеют Еще второй и третий смысл. Нельзя воспринимать стихи в пространстве наших трехмерных измерений. Для их восприятия вообще необходимо многомерное восприятие жизни и Вселенной как составной их части, если можно так выразиться. Я часто употребляю слова, казалось бы, совершенно неуместные в сочетании друг с другом. Но ведь сложные для быстрого восприятия. Надо только попробовать раздвинуть рамки привычных объяснений и заглянуть и за них и внутрь себя. Подумать чуть-чуть больше. За каждым образом не столько красочная, экзотическая метафора, но и целый маленький мир, со своими условностями. Его можно понять и привыкнуть. Еще о рифме. Я не считаю ее необходимой в том качестве, в каком она существует по большей части – в конце строчки. Рифма, мне кажется, даже ограничивает как-то возможность высказывания, сдерживает в рамках окончания. Мне стали скучны только рифмованные строчки. И я порой сознательно избавляюсь от рифмы. Должны быть созвучны строки, слова в разных частях строк. Когда они так перекликаются, аукаются, то это интереснее. У каждого стихотворения существует своя тональность, музыка, ритм. Только это нужно услышать. Но всегда для меня главное в стихах, без чего они не могут дышать – искренность перед самим собой. Искренность даже до болезненности. Без этого нельзя писать. Не поднимается рука. Это постоянное напряжение мысли и легкость, когда стихотворение «идет». Чувствуешь просто радость, что вообще я такая есть, и у меня есть всегда что-то, о чем я могу сказать, себе, в первую очередь и другим. Удивительное чувство. И когда я в полной мере ощущаю себя под властью своего сердца – мне хорошо, счастливо. Я смею надеяться, что мир моих стихов не останется только лишь моей собственностью. Кому-то, возможно, станет близким и привычным. 30.05. А. Пушкин – гениальный поэт, непревзойденный. Но до чего земной (в хорошем смысле, за него отвечает Земля, певец любви к ней). Он прекрасен, но весь здесь. Им восхищаешься, и это восхищение реальное, настоящее, земное. Опять же очень трудно объяснить. Лермонтов весь устремлен к Небу, к чужому и далекому прекрасному, но не земному. Его глаза не тут – за пределами. Ему дано видеть иное. Это судьба. То же есть и у Мандельштама. Смею предположить – могло бы быть у Маяковского и у меня (отчасти), но я серьезно. Такими наглыми сравнениями я ничуть не хочу умалить гений и заслуги Пушкина, просто хочу понять разницу мировидений. Небо в сути своей всегда грустное. Лермонтов – певец Неба. Он проживает свои дни вне жизни, там, где время движется намного быстрее. Он прогорает. За каждого поэта отвечают силы небесные или силы (духи) Земли. Одни других не хуже и не лучше. Они разные. Претензий быть не может. Небо помогает не многим, дает силы, любовь, но забирает, потихоньку вытягивает душу. Медленно, болезненно. Почему такие поэты часто уходят молодыми? Раньше из земной оболочки вырывается к чужому неведомому или истинно родному, близкому душа. Духовных сил, внутреннего уже не остается, чтобы жить дальше. Он все увидел на Земле, она ему мала, презренна. Жизнь прогорела, не успев вступить в полосу зрелости. А все равно, как хочется жить! Какая огромная пропасть между состарившейся душой и молодым здоровым телом! Из-за этого накала интенсивности страстей в сердце – усталость, опыт, боль, страдание и Боги, желание, желание жить, любить еще и еще! Но Небо сейчас беспощадно! Оно мягко, но настойчиво опять напоминает о себе. И в один прекрасный день, смотрясь в него зачарованными глазами, делает поэт ему навстречу шаг. Какая разница: дуэль, самоубийство или что-то другое. Дальше здесь – не хватит души. Не хватит сердца бить на куски, отдавая этой прекрасной, любимой, единственной Земле. «Поэты умирают в небесах». 31.05. Неважно, с какой строчки начинается стихотворение. Главное, чтобы все оно было – единая гармония смысла, звуков и души. Но окончание очень важно. Оно вбирает в себя по капле, вздоху из всех предшествующих строчек. Окончание – не многоточие, а выход в новые пространства души. 21.06. Все. Школа позади. Уже с вчерашнего вечера прошел день, а мне нет освобождения. Так странно грустно и одиноко. Я ощущаю свою ненужность, чуждость миру и людям. Это, видимо, большей частью от самолюбия. Но сейчас мне от этого не легче. А что если я – пустоцвет? Ошибка судьбы? Все, о чем я мечтала, глупо и безосновательно? Да, есть определенные способности и склонности, ну и что?… Я чувствую вину перед своим классом. Это никому не нужно и может показаться странным, но так и есть. Я чувствую ответственность перед ними. Они, поверили в мою особенность, они ждут от меня во всей моей жизни того, что хотели бы видеть в талантливой однокласснице. У меня сейчас – кризис. Я который раз ломаюсь. Но сейчас особенно больно, даже тошно, потому что я разбираю свою душу по крохам, заглядываю в самую глубь себя, извлекаю неприятные черты. Это самобичевание? Критический анализ себя со стороны? Это невыносимо тоскливо и душно. Я ответственна перед ними. О себе уж не говорю. Я дала им повод (надежду) поверить в себя. Конечно же, многие из них так ясно не формулируют для себя все то, о чем я сейчас говорю. Это расплывчато, на уровне интуиции. Так-то им нет никакого дела до меня. Но где-то очень глубоко это ощущение, это отношение особое ко мне сохраняется и остается. В меня верят мама, учителя. Я в себя не верю. Мне больно. Когда я наедине с собой, я вправе сама решать те или иные проблемы, касающиеся меня, но сейчас, когда к этому так или иначе, но причастны другие люди, я не могу, я пасую. Немного сложнее ситуация, и я уже сдаюсь. Это грустно. Я выворачиваю себя наизнанку и будоражу себя обвинениями и упреками, но эта тяжесть не проходит, и я не вижу выхода из этого состояния, которое длится с начала недели. Мне кажется, я люблю всех моих одноклассников. Всех по-своему и всех вместе. Странное чувство вины, почему-то жалости и добросердечия. Всем, даже тем, кто все-таки меня не понимает (даже больше – не выносит), я благодарна за то, что они такие есть. Неповторимые, плохие и хорошие. А я все равно вне всех их. Я остаюсь снова одна. И я знаю: это – моя судьба. Быть одной. Это совсем не значит одинокой. Но это значит – быть вне всех. 26.06. Даже если эта страшная болезнь – во мне, и я обречена, когда кажется, Небо выбрасывается из окна и в моих глазах вязнет. Но откровенная строчка и вечный Вокзал, грусть старого трамвая мою душу сохранят, полюбят и спасут. И судьба отчается. Да, она не оставит моего голоса, хрупких рук и морских глаз, но она задумается и, печальная, возвратит меня и не один раз на эту любимую в своем одиночестве планету, и я вернусь, я обещаю. Да, мне сейчас легче думать о смерти. Ведь, если обречена, бесполезно плакать и жаловаться. Это безобразно и отталкивающе – умереть от этой болезни, умереть молодой. Но каждому – своя судьба. Это дается свыше. Я очень люблю жизнь, планету мою, людей, мне близких и любимых, очень хочу остаться, но если это невозможно, надо жить, до конца оставаясь человеком, уважающим себя, гордым и достойным. Опять все болит, а я еще чувствую себя такой сильной, стройной, симпатичной, так хочу нравиться, быть любимой, блистать, работать, такое несоответствие духа и тела! Но я знаю – не дано. Я – больна. Ветер, занавеска от ветра такая одухотворенная, если бы я знала ее язык, я бы смогла (я уверена) услышать стихи, которые она шелестит. Небо, бесконечное мое, и облака-храмы и я так близко чувствую вашу боль и радость. Так вас люблю. Я прошу прощения у людей и Земли за ту злость и невыдержанность, исходившие от меня, от несовершенства моей души, я знаю, я вернусь к вам и, надеюсь, смогу искупить свою вину. Мне больно и высоко. Мне очень грустно и странно. Гулкость и безмерность пространств поглощают меня. Мне кажется, у меня особенная судьба. Великолепная. Гордая. Хотя всего этого величия я в себе не чувствую, не нахожу, но я верю и ожидаю в себе эту новь и особенность. Так что, прощай, жизнь, или здравствуй, я принимаю тебя, как есть, и, сколько мне суждено, попробую прожить достойно. 28.06. Не пишу уже полтора месяца. Те наброски, которые время от времени проскальзывают – не в счет. Не работается. Не идет. И что еще хуже – не хочу работать. Терпения не хватает усидеть. Неужели все? Застой? Отписалась? Боже! Я ведь ничего другого не могу и не хочу. Я хочу, чтобы так же легко и по-моему писалось. В голове множество идей, планов, кажется, только возьмешься за ручку, и все само собой польется. Порыв есть, но опять, как раньше, оформить трудно. Я что, разучилась? Или уже не в состоянии? Раньше стоило подумать: хочется написать о Питере и одна строчка – «гениальный город», час работы – и стихотворение. Все, что сейчас происходит со мной, может, это «муки творчества»? Я понимаю, что, если поработать побольше, посидеть, то все пойдет, должно получиться, но полчаса бесконечного перебирания строчек, и я начинаю раздражаться, выходить из себя и, наконец, все заканчивается уговором отложить работу на следующий день, а завтра все сначала. Меня это беспокоит. Я верю в себя, но не могу не сомневаться, эти сомнения меня сейчас сожрали, я боюсь, неужели я уже не смогу писать? Что ответить? Что нужно работать, работать много и исступленно. Да, я знаю. Но лето и солнце, и небо, и вода… Это не оправдание. Но я – слаба и ленива. И с головой ухожу в отдых и ничего не делаю. Прости мне, Бог, мое непристойное поведение. Для кого-то это обычная жизнь. Но ко мне особенное требование. Я – избранная. Но как же я пренебрегаю моей особенностью. В конце концов, никакие духи-покровители не могут заставить меня писать. Это решаю я сама. И от того, что во мне победит, сумею ли я переломить свою лень или нет, зависит моя дальнейшая судьба. Сложно. Много думать надо. Надо стать настоящей. А взрослой я никогда не хочу становиться. О предназначении поэта В особенно сложные моменты истории, в трудные для общества времена возникает идея необходимости места поэта (писателя) в социальной и политической жизни. Слышатся призывы к поэту как провозглашатаю каких-то лозунгов о занятии им места в общественной жизни, о том, чтобы все его творчество находилось во взаимосвязи с проблемами дня. В русской интеллигенции всегда было сильно чувство ответственности, вины перед народом, принято было ругать государство, обвинять его политические структуры в бедствиях народа, сам же народ выступал в роли обиженного и оскорбленного. В немалой степени так оно и было, но история не один раз опровергала такую однозначную, узкую точку зрения. Но сейчас, в который уже раз, звучат слова, что писатель должен к чему-то призывать, кого-то куда-то вести, вдохновлять на какие-то поступки и т. д. Но как можно творить, писать, с целью добиться своим произведением каких-то изменений в обществе? Когда об этом думаешь в процессе работы, не можешь быть искренним. Это опять же пресловутый заказ. Но если теперь не государственный заказ, то на злобу дня. Искусство для общества, для народа только тогда истинное, когда оно «чистое». Как можно толковать о воспитании народа, о развитии его этими произведениями, когда они (произведения) подстроены под этот необходимый в данный момент уровень развития. Перспектив нет. Это развращает сознание. Но когда поэт пишет, не думая о нуждах общества, не ставя перед собой каких-то конкретных целей, кроме своей обязательной – сказать то, о чем думаешь и сказать искренне, в этом и есть его предназначение. Сказать то, о чем не можешь молчать, и вложить в это свою душу. Тема не важна. Необходимы только дар свыше, труд и душа. И именно такими произведениями поднимается общий дух людей, пусть что-то сложно, но когда-нибудь все поймут, что это и есть настоящее. С удовольствием приступаю к работе и с отвращением оканчиваю неполноценные и убогие строчки. Нет моей легкости, парадоксальности. Стихи тяжеловесны. Они не парят, а отдавливают ноги. Я не летаю, а тащусь по земле. Я – ничтожество. Приступаю с твердой уверенностью быстро и точно описать свои ощущения, но опять и опять терплю поражение. Не идет. Не выходит. Все, что пишу, настолько низменно по сравнению с прошлым, что меня всю охватывает такая невозможная тоска, такое необъятное презрение к себе! И желание убить саму себя, свои ничтожные язык, ум, руки за то, что они так низко пали и уродуют мысли и стремления. Сейчас я себя уничтожаю своим презрением, испытываю отвращение и омерзение к своей ничтожности и посредственности. Бездарь и обманщица. 4.07. Вроде потихоньку идет. Сейчас на шару взяла и попробовала написать, еще не зная, про что, и неожиданно что-то вышло. Не знаю, хорошо это или нет, но уже что-то есть. Процесс идет. Значит, я не застопорилась на одном месте. Скоро еду в Москву. Любимый мой город. Сейчас мне легче, но у меня предчувствие, что полное освобождение будет именно в Москве. Я думаю, я верю, что так и будет. 6.07. Никак не могу успокоиться оттого, что никуда не поступаю. Отсюда волнение, неуверенность и нервозность. В Литературный не допустили, как и было предсказано, и не надо. На филологию не хочу. Сейчас в стране такое невозможное сумасшедшее неспокойство, нестабильность, не знаешь, что будет завтра, через неделю, месяц. Все это меня держит в постоянном напряжении, и нет освобождения. Не хочется жить на средства мамы и родственников, а добиваться чего-то самой, кажется, не хватит сил. Я злюсь на себя за эту неуверенность, за то, что я все понимаю и снова ничего не делаю. Как болото, меня засасывает в эту спокойную, равнодушную жизнь. Очень опасно. Твержу себе, что надо взять волю в кулак и на всех парах – вперед, в новую взрослую жизнь, но все остается, как было, и я топчусь на месте и не предпринимаю никаких шагов к осмыслению и изменению сложившегося положения. Вернее, я думаю и много, но все это так бесплодно. Творческий застой, застой в сердце, одиночество, вновь обостряющиеся комплексы и психозы. Я понимаю, за период счастья, плодотворной работы и удовольствий надо платить, и за удачами всегда следует спад, но главное – не зациклиться на этом, выдержать, пережить. И понять, и поставить точку, и искать новые пути. Эта жизнь – моя, это однажды, это судьба, навеки запечатленная в космическом календаре, это вера высшим силам – все это я, такая маленькая. Мгновение – и такая необъятная жизнь. Проявление жизни, этого гигантского Вселенского понятия, во мне. И если веришь в себя и Небу, если все сердце отдавать творчеству и любви, все у меня получится. Вот ведь, кончила на такой мажорной ноте, а когда начинала, была такая безнадежность – в душе и теле. Что значит – думать с ручкой в руках и запечатлеть работу мысли как нечто независимо существующее, как бы со стороны наблюдать за записями. Но полного освобождения и легкости пока нет. Жду Москвы как избавления, как очищения от этой стоячей, закисающей жизни, как свежего воздуха, как нового, пусть жесткого, не всегда приятного, но иного. Я поймала себя на мысли, что постоянно откладываю работу, не хочу писать, что я просто боюсь взять в руки ручку. Боюсь новых неудач. Ничего не пишу два месяца. Это больно и опустошительно. Это оскорбляет и заставляет меня презирать саму себя за слабость. Опять так странно себя ощущаю. Пустота. Непонятно что, такой непокой. Неужели я никогда не буду счастлива в любви? У меня такие громадные претензии! Это вредно и обломно. Отшиваю тысячи мужчин потому, что не нравится внешность, потому что вижу, что не интеллектуалы, потому что кажется, что слишком груб, потому что хочется только мажоров, в конце концов, потому что очень комплексую, не уверена в себе, не знаю, чего хочу, может быть, и не хочу отшивать, а язык сам говорит, губы сами кривятся в иронической усмешке, становлюсь гордой и высокомерной. Кому хочется с такой знакомиться? Виновата я сама. Многого хочу, а в результате – ничего. Не получается быть естественной. Надоело себя жалеть. Надоела эта жизнь затхлая, однообразная, незнание, чего же я хочу, и что из себя представляю. Я себя достала этими вопросами. Но и от этого копания в себе легче не становится. 7.07. Атмосфера старой тридцати-сороковой давности Москвы. Москва в моем сердце расцветает, всеми цветами и оттенками переливается, ширится, и нарастает чувство радости, то особенное «ощущение Москвы», которое из моих эмоций самое цельное и счастливое. Когда оно приходит, мне просто хорошо, легко и радостно. Я так назвала это чувство, потому что только поездки в Москву, понимание этого города подарили мне это ощущение счастья, эту цельность и воодушевление. Только там я начала понимать многие до этого казавшиеся сложными проблемы, только там были и большие радости, и большие ошибки. Она научила меня быть самой собой и оставаться настоящей. Что бы ни случилось, Москва помогает не просто жить, а ощущать жизнь во всей ее полноте и радостности. Москва для меня символ жизни, и поэтому мне всегда бывает так невыносимо тоскливо и бездарно, когда я, как сейчас, достаточно долго не бываю там. Может быть, в какой-то момент мне и не хочется ехать, нет такого захлебывающегося восторга, но я еду, и мне хорошо там, и эти минуты ни с чем не сравнимы. И я благодарна моей Москве за все плохое и жестокое, за то, что самые жестокие обломы были все-таки там, за неисправимые ошибки и унижения, но без всего этого не было бы самой меня, я бы не смогла ощутить всю цельность и болезненную радость жизни. Я говорю спасибо моей Москве за все новое и замечательное, подаренное мне, за красоту, доброту и нежность, за самые счастливые минуты моей жизни, за глубину понимания, за всю откровенность и проникновение в мою кровь и душу ее души и судьбы. Я теперь без преувеличения могу сказать: благодаря Москве я стала тем, чем я являюсь сейчас, и, может быть, мой портрет сейчас не образец для подражания и не без недостатков, я благодарна любимому городу за то, что он помог мне найти себя и не сдаться неприятностям и ошибкам. 13.07. Поэзия – это не только стихи. Процесс творчества – это состояние души, неравнодушной ко всякому проявлению прекрасного, это способ существования, это сама жизнь. Если ты это в себе чувствуешь, то невозможно, быть холодным и бесчувственным. Москва захандрила тучами и холодным ветром, хмурится и грустит. Настроение: Июль. Я. Тучи. Москва. Невозможность понять странность своего «я». До конца. Откровение простирается вширь и вглубь. Расплывчато. Бесконечно. Бреду по теням своего прошлого. Неизменного. Несостоявшаяся разлука слепит глаза. Упрек? Нет, все равно вечер закрыл ладонями лицо. Улыбается. Жизнь дана для утра и солнца. Но закатная боль невыносимо прекрасна. Я люблю Небо и Небо в себе. Себя в Небе – это еще слишком рано. Даже заблудиться не могу. Просто восхищаться и надрывать душу. Брошенная страница. Стихотворения меня прощают, но не прощают мои сердце и душа. Чистота помыслов и открытость, прямодушие и огромность любви. Москва. Июль. Желание быть настоящей невысказанностью. Произнес фразу кто-то во мне: «Я открою – сегодня – в каждой строчке и вздохе пронеси свое прощение и весть на берег проверенных и прошлых и не оставайся с ними утро». Иметь цель в жизни – значит, каждый конкретный день наполнять определенными целями. В этом счастье. 14.07. Я раньше легче писала и быстрее, потому что меньше думала о том, как пишу, и, как ни странно, достаточно хорошо получалось. Сейчас я вынашиваю тему много времени, продумываю, переживаю ее глубже, и идет медленнее, больше неудач. Может, я хочу вложить в стихотворение слишком много себя? Я хочу огромности, а этого не нужно. Еще одна беда – появляются повторы. Этого необходимо избегать. 18.07. Москва. Лето. Свобода. И ничего нового. Никакого освобождения. 19.07. Как будто все те же темы. Город. Небо. Улицы. Лужи. Облака. Зациклилась. Больше ничем не интересуюсь. Застой во мне внутри, а не извне, в дожде. Надо меняться, а не ждать откуда-то освобождения. 27.07. Утро разразилось таким искренним и добродушным смехом, что мне только и осталось – улыбнуться. Лето повернуло, развернулось лицом к августу, и немыслимо ждать подачек от солнца и Неба. Во мне какая-то пружинка сломалась, и я день за днем повторяю бесконечное множество движений и дышу московским пыльным воздухом, но не исправляю неполадок, а, пожалуй, создаю новые. Сегодня был сон. Опять он. Я таю бесконечно, нежно, грустно от счастья, до слез, до истерики. Невыносимое счастье. Во сне всегда бывает близко и очень сложно все. Неоднозначно. Как будто отношения заполнены множеством смыслов и от этого хорошо. Я так люблю, что эта сила помогает мне не сломаться. Сердце изнывает, но живет. Я одна. Я все время одна. Это судьба, наверное. Делить свои радости и печали с городом, Небом, облаками. Я не давала себе никаких обетов, не думала о верности и любви до гроба. Просто так всегда получается, что я одна. Может, судьба меня хранит, а, может, я сама? Встать и дальше жить? Ветер так переволновался и забыл растрепать волосы и упал к ногам бессмысленным восклицанием. Я хочу его видеть сегодня, сейчас. А не изводить себя многочасовыми воспоминаниями. Невозможно на любящих отводить душу, но утро пренебрегает правилами и в меня кусками облаков кидается. Разулыбалось. И правильно. Грустное не в слезах, не в маете. Грусть – это небо в отражении глаз. Она – это высшее, под парусами, всегда с нами и в нас. Это суть, олицетворение Вечности. Человек, судьба в ее руках – Боги. И она просто на мизинцах солнечных зайчиков перебежки. Но слишком сложно. Радость от понимания, что грусть – предназначение Неба, и радость от смысла и бесконечного забываемого мотива и отчасти от горделивости. 31.07. Н. Рерих – это истина. Он постиг душу гор. Единая гармония красок, настроения, звуков. Это олицетворение божественного. Ему нет необходимости изображать реалистично. Он понял суть. Дозвониться до молчания, до наших нерастраченных взглядов, до невыносимого желания быть рядом, рядом, рядом… Полнолуние – полноночие, Полнолуние – многоточие. Одиночество не в отчаянии, это полнолуние. 4.08. Любовь – всегда боль. Это составная часть самого слова. Я так хочу его видеть, что страдаю почти физически. Становится душно и тускло. Мне одиноко. Я хочу стать музыкой от отчаяния, она невесомая. Я хочу Небо показать всем, всем, то, настоящее, надо только задумать и задуматься, и оно обязательно сбудется и раскроет свою душу. Остается плакать. Глупо, но я все поставила на любовь. Обреченность – не от отчаяния, это судьба. Но Небо меня не отпустит. Нет, оно не заберет меня рано. Я буду жить на этой планете и принимать в себе всю полноту чувств земных и небесных. Я уже ощущаю это предчувствие высоты страдания. Я не буду несчастлива, я познаю многие истины, мне даровано понимать, я не буду одинокой отшельницей, но я буду всегда одна, чуждая людям, не смогу разделить всю полноту переживаний с близкими. Я не стану другой. Я не изменюсь. Я, наконец, растворюсь в Небе. И это будет наградой, потому что Небо – моя вечная любовь. Все это, я знаю, будет именно так, я уверена. И я стану настоящей невысказаннос-тью, но покой мне не грозит. Мне даруют Волю и Высоту. Благодарю, святейшие, этого много… «Но это от странности глаз – ветер». Это только сейчас слезы, я все выдержу. Да, стоило. Раз и навсегда невыразимой Печали плечи в закатное отражение Неба – грусть глаз. Гулко отстукивают месяцы по парапету молчаний. Я не смогу изменить мир. Я встану и выключу свет. И один раз сама смогу начать разговор по телефону и призраку телефонной Весны скажу «Прощай». Простите, ветры, я забыла вашу судьбу, но обязательно в следующую Вечность заглянет моя душа и отдаст ее. Но это от смущения – слезы. Это однажды потерянное сердце вдруг оказалось дверной ручкой, и я забыла поверить, что нет отчаяния. А только невыносимость одиночества, только пророчества полноночия. Вашу душу развеять, развесить на каждой влюбленной звезде. Гений места. Это наша планета. Вставки из сюиты в промежутках между звездными всхлипами. Полнозвучие – застывшие ветры в противоречиях лунных дорожек и мерцаний фонарей. И в этой городской вещей суете все облака сбываются, все сомнения – далеки. 5.08. Завтра еду в «Юность». Конечно, жутко боюсь. Первая моя встреча или переговоры с редакцией, от которой зависит, напечатают или нет мои стихи. Вряд ли получится что-то толковое, скорее всего меня просто пожалели и решили пригласить, но уже решили не печатать. Скажут несколько общих мест, повыдергивают строчки, попробуют «пошвыряться в душе» (внешне это будет выражено в язвительных, подковыристых и не относящихся к делу вопросах). А в конце концов признают, что не без способностей, но это дело трудное, и нужно много работать, в первую очередь, самой для себя быть контролером. И не напечатают. Вот один из вероятных прогнозов, плюс – минус. Обиднее всего, так и будет. У меня нет напора, нет воодушевления и уверенности в себе. Сейчас. А это так необходимо, чтобы выглядеть достойно. Только бы не расплакаться. Только бы выдержать. П.Филонов. Я увидела всего лишь несколько репродукций, так что не могу провозглашать свое мнение окончательным и бесповоротным. Просто я начала читать статью В. Липатова о художнике и не смогла кончить. Здесь все так сложно, даже переизбыток оригинальной, целостной какой-то мысли. И мне захотелось сказать, что чувствую я, когда вижу эти картины. Просто цепь ассоциаций. Настроение. Импровизированная мелодия. Но потом обязательно дочитаю. «Формула весны». Все нежное от невысказанного. Очаровать кисточку может не смешение красок в одну неповторимую гармонию, а воодушевление взгляда и вести лунных дорожек. Весной, ну, конечно, весной. В стиле недораскрытого (попробуй, догадайся, что за следующим мигом). Вообще, картины – это Весной. Настроение Весны. Просто хрупкое предчувствие, как капель, как с каждым утром все больше высыхающая лужа, а дождя нет, дождя нет. Дождь не приходит. Безумство, восторг погоды. Надрывное переполняющее счастье. Вдруг захочется в эти квадраты спрыгнуть. Услышать их единение, суть. Стойте! Все глаза на одну единственную судьбу. Слушайте ее безнадежную, вечную, пульсирующую полночь. Это отчасти в каждой балконной двери. Попробуйте один раз выйти и сразу (обязательно сразу) посмотреть наверх, в небо, в грусть. Это от спокойствия – равнодушие. Но воля стынет нераспустившейся веткой и молчит. 7 августа 1991 г. Свободна. Все кончилось. Как пелена какая спала, как прозрение. Совсем другое ощущение. Пусть будет всякое, но СВОБОДНА! 9.08. Подойти и посмотреть в глазок (дверной) – Небо. Грусть улетучивается, поднимаясь с земли и трансформируясь в облака. Они бело-белые. Не бледность, а пышно и празднично. Это окна. Всего лишь подъезда. От глазка – вверх, по лестнице с разбегу вырвалась. Окно. А как будто только одно Небо. Без всех этих состав- ных стихий вырвалась… до пустоты, до уничтожения самой себя. Ветки можно разбеспокоить. Разбросанные по стеклу, приклеенные к окну (к Небу?). Ветки гармоничны с Небом и облаками. Единичное. Один раз однажды. Но поздно. Скоро непокой. Но стихия вырвалась уже. До самовыражения, до самозабвенного пения. Один раз из однажды. Вздрогнули ветки – отпали. И только Небо из глаз – на до глубины души проникнуться. Из дверного ушка отзвуком прямо в сердце. В самую суть окна. Но нет двери, окна, подъезда. Только Небо. Самовыражение стихий. До последней строки. С последней точки в пустоту, в забытье, в невысказанность. От последней строчки до последнего желания стать настоящей невысказанностью. Подмосковная или по следам В. Ерофеева. Невыразимая злоба комков накатывает откуда-то изнутри и поднимается, растет, хочет вырваться криком… Но стоп, слишком грязный воздух, чтобы лишний раз говорить, делать какое-то движение. Мужчины улыбаются чаще. Возможно, это необъективное наблюдение, но лица женщин, кажется, более подвержены необратимым изменениям в виде глубоких складок, тревожных глаз и напряженно сжатых губ (что может заставить их измениться, отбросить эту суровость?). Набросок. Вагонное наблюдение. 11.08. Я буду жить в Москве. Я знаю даже, что не успокоюсь на этом. Так сильно хотела, что уже слишком всего мало, хочется за пределы, за какие-то ограничители. Все. Кончилась эта полоса, наваждение. Все отмерло, отошло в прошлое. Свобода в никуда, в удивление заново, в работу до головной боли, из Москвы ложной, из плена моего демона в мою Москву, моих вещей, в отвлеченность. Начинается новый период моей жизни, новое звездное пространство во мне и со мной. Что-то новое во мне, как очищение, еще остались осколки разбитой куклы, кокона, но это пройдет, исчезнет. Я знаю. Я послезавтра уезжаю в Казань и, наверное, впервые по-настоящему хочу уехать. Это не значит, что я сдаюсь и отказываюсь от борьбы, но находиться больше с этим человеком – невыносимо. Он опустошает, забирает все жизненные силы и энергию. Я превращаюсь в букашку под его взглядом. Я не в силах противостоять, значит, необходимо избавить себя от этой участи – находиться рядом с ним. Я должна решиться и отказаться от визитов сюда или только в его отсутствие. У меня удивительное чувство, что эта квартира мне близка, она – родная. Мне хорошо здесь, если не вспоминать про ее хозяина, начисто вымести его из памяти, а минуты такого покоя и удовлетворения бывают очень редко. Но я знаю – он уйдет из моей жизни, уйдет навсегда, и я получу избавление. Это будет как награда. Я отказываюсь от сомнительного удовольствия – носить чужие вещи, жить в чужой квартире, наслаждаться чужими удовольствиями, заранее зная, что все это пройдет и останется лишь горький осадок от праздно потраченного и бесплодно проведенного времени. Прочь. Ухожу в незнакомое, но свободное. У меня куча черновиков, недописанные стихи, мысли, недоконченные идеи, наброски. Все это болтается между небом и землей и в моей голове и требует ответов, решений, систематизации какой-то. В планах – несколько циклов стихотворений и огромное количество идей, из каждой можно было бы сделать отдельное стихотворение. Но это лежит, а время идет. Но сейчас все поворачивается, и вместо раз от раза записываемых набросков и попыток что-то сделать я просто начинаю жить, как мне нравится, и быть собой, какой я всегда хотела. Женственной, хрупкой, немного насмешливой и в то же время независимой, крутой и рисковой. И плевать на все, все, все. И мир. Я всегда так любила. Уезжаю из тоски и отчаяния, возвращаюсь в себя настоящую. Настроение: как-то стало хорошо от удивленно вздрогнувшего сердца. Копна волос. Ленивые. Мягкие. Нежно. Московская сказка. Сказка о майской встрече. Девушка и Небо. Ветер расшевелил облака, и они убрались и не мешают любоваться ослепительной голубизной небесной нетронутости. Цвет первозданного – это голубизна. Нет, не черный и не белый. Голубой. От боли, от Бога, от безумия всегда быть свободой. Настоящее не от спокойствия, это однажды раскрывшееся счастье, что ты – это огромно, это Бог твоим устам отдал свое слово. Ты – это ваза с облаками, с букетом звездных ослепительных фиалок. Во мне – Вечность. Я люблю наизусть – травы и запахи августа. Я не хотела уезжать, но мокрой лапой Москва напоминает о необходимости быть и «на равнодушие накладывает вето». Вроде бы все то же, тот же человек сковывает движения и мучает своим присутствием, но я оттаю, и он забудет об ожидаемой беде, и его заставят ответить, пусть не сейчас. Но ветер, ветер, ветер. Вдруг неожиданно так пойму. Господи – это город мой ранним утром. Я разделяю с ним всю боль, всю скудность моего земного мировоззрения. Маргарита меня благословила. Но я не Маргаритины глаза любила, не ее походку, ее слова любимому, ее страдание. Но она однажды. Не повторится. И я – ею не стану. Я растаю в голубизне и благословлю ее. «В истории что было драмой, то может повториться фарсом». В прошлой жизни он, возможно, был несчастен, его жизнь была трагична, но сейчас все больше и больше я чувствую, его поведение бывает комичным до абсурда, до самоотрицания. Одинокий единорог. Он, в сущности, никому не нужен. Он не умеет привязать к себе людей. Отсутствует теплота, добро. Лежи в своей роскоши. Езди за границу, становись миллионером, катись ко всем чертям, ты никогда не будешь и доли таким счастливым, какой бываю я. У тебя атрофировалась душа. Безводная пустыня. Ты, наверное, слишком много грешил в прошлой жизни, раз судьба так жестоко тебя наказывает – жить, не чувствуя вкус жизни, жить, не ощущая, что ты живешь. Жалеть тебя не стоит. Бесполезно. Ты любым своим поступком, движением, словом уже вызываешь непреодолимое чувство неполноценности тебя же. Тебя можно презирать или ненавидеть и бояться, любить тебя нельзя. Да и ты не умеешь это делать. Ты обижен Небом и вымещаешь свою злобу и негодование по этому поводу на людях, волею судеб оказавшихся близкими. Ты один, и останешься один-одинешенек. Все от тебя отвернутся. И дети. И это будет наказанием за всю мерзость твоего поведения и высокомерия. Тебе не видеть Неба. Ты низок и ограничен. Аминь. 28.08. Большая духовность в дожде, причащенном солнцем и прощальным августовским предчувствием. 29.08. Никогда не жалей о прожитом, но помни, каждая минута приближает тебя к бессмертию. Каждым мгновением познается Вселенная, за тобой наблюдают, о тебе помнят, тебя оценивают, самосовершенствуйся, в этом истина, Твоя суть – женская. Ты всегда воплощалась в женщину. За множество пришествий твоя душа приобрела особенное тонкое начало, начало матриархальное. Это – особенная судьба. Твой талант – быть женщиной, быть нежной. Помни это и не отчаивайся никогда, что ты бываешь часто одинока. Это преходящее. Помни о своей бесконечной космической линии жизней и судеб. Все вознаграждается и окупается. Ты должна знать огромное, ты должна постигнуть многие понятия и начала, прежде чем тебе даруют постигнуть до конца и узнать, кем ты была, будешь, судьбы, линию своей судьбы, души. Ты – не пророк и не ясновидец. Большее, что ты можешь знать – это основные вехи твоей жизни и незначительная общая информация о близких. Познание Космоса – другое. Это высшее учение. Это предназначение каждого человека, но немногие об этом задумываются. В зависимости от твоего трудолюбия, желания и любви тебе даруют счастье быть, осознать себя частичкой неделимой и важной великого понятия – жизнь. Все вознаграждается. Все молитвы и все грехи, все правильные поступки и дурные слова, все благостные мысли и праздные фантазии, вся искренность любви и корыстность. Любовь, боль и раскаяние. Все замечают и заносят в твой единственный космический календарь. Дурное и злое, доброе и искреннее. Наказание и награда по делам твоим. Совершенствуй душу, реализуйся. Помни о бессмертии. 1.09. Первый год, когда я никуда не собиралась, не злюсь на школу, не нервничала, что-то ушло из моей жизни. Навсегда. И непонятно, как это откликнется. Освобождение и щемящая грусть. Человек, который живет прошлым, обречен. 3.09. Вспомнила Москву. И ее особенный обветренный, с горчинкой, сентябрьский привкус. Холодные пронизывающие ветры площадей, первую изморозь луж и радость увидеть непохожее ни на что – эхо московских осенних улиц. Наступление нового века осени хотелось бы застать в Александровском саду. Манежная площадь в дымке сумеречного отчаяния. Развести тревогу руками, увидеть твои глаза и забыть, что существуют другие люди, города, предчувствия, судьбы. Англия. Генри. Одиночество. Но уже мое. Москва помогает не одичать, не стать равнодушным. Но Москва же обостряет противоречия, подталкивает к каким-то конкретным решениям. Она ни на секунду не оставляет в покое, все время заставляет думать о себе, о судьбе, о перспективах. В Москве чувствуешь себя выше и одновременно беззащитнее. Гордишься и сомневаешься. Москва. Как сложится моя жизнь там? Как я устроюсь? Останется ли таким же мое отношение к ней? Уверена – да. Да. Тысячу раз да. Все получится, все образуется, не знаю, как, но непременно сбудется. Любовью проверяется все, все ею испытывается и вознаграждается за искренность. Я люблю город, я готова отдать всю себя этой любви. У меня мало друзей, нет покровителей в Москве, я должна буду сама пробивать (иначе не скажешь) себе дорогу в жизнь. Благосклонна ли в будущем будет ко мне судьба? Неизвестность, но в этой неизвестности – все очарование, вся притягательность будущего. Браслет с лазуритом – символ изящества и одиночества. Англия. Мое безумие. Мой бред ежевечерний, недописанное стихотворение, несостоявшаяся судьба. От одного желания НИКОГДА НИЧЕГО не менялось. Но Москва, Англия, собственная редакция, много работы и знакомств, деловые a la фуршеты, поездки деловые и для отдыха. «Невыразимая печаль раскрыла два огромных глаза…». Точнее про мое теперешнее состояние не скажешь. В моем роду были французы. Давно. Это какие-то незначительные признаки в облике, что-то неуловимое. В каждой женщине спит черт. И звезда. Была у Мастера. Как всегда, замечательно. Он всегда меня успокаивает и приводит в хорошее состояние. Только всегда забываю о чем-то спросить, как кажется, самом главном. И вообще, не хочется уходить. Там так хорошо, чудно. Единственный, кому я верю. Ни разу еще не обманул. Очень боюсь разочароваться, но я надеюсь, все будет OK. Меня не пускают в прошлое, в будущее. Разрешают полетать только мельком в окологалактических пространствах, междумириях, каких-то невесомых пересечениях пространств, запредельно, не здесь, но все же не до конца там. В других мирах. Но там здорово. Умирать не страшно, но помнить надо о бессмертии. Сон – связь со своей душой. Один на один. Откровение. Улыбка дудочки Любовь смычка И бой часов Как приступ откровенья Все уместилось В это сожаленье рассветное А дирижирует моя рука 5.09. В стихотворении главное, что должно чувствоваться – настроение, ощущение человеческого мига. Не мысль – эмоция. Дотронуться душой до каждой строчки, проникнуться до глубины, постигнуть, даже интуитивно, а не логически, не разбирая с точки зрения разумного. Мысль – вторична, сначала было – чувство. В стихотворении говорят сердце, глаза, пальцы, но не язык и рассудок. Это фальшь. Стихотворение – существо первородное, стихийное, это «область боли». Стихи не столько читают, сколько вживаются в них. А все-таки поэт оказался прав. Ожиданием и верой можно спасти. И потерять от безнадежности и отчаяния. Спасаешь в первую очередь свою душу, свое доброе отношение к миру. – Почему ты такая отрешенная? – Наверное, это – моя суть. Сегодня я провозглашаю Ночь Единственным сожалением О будущих потерях Ветер наизусть выучил Тревогу деревьев Участь их – Музыку своих душ Доверять звездам Пусть мгновение Озвученное Улыбкой прохожего Сбудется Почему такая отрешенность? Город себе приснился Страницей С недописанными стихами 6.09. Глубина Неба – в проникновении в самую душу. Дождь, просеянный солнечными лучами, удивительно нежный. Хрупкость хрустальных подвесок и непроницаемость стебля. Стихи – не изящные находки и парадоксальные кусочки текста, это духовность, красота, возведенная в королевский сан, связующая с Солнцем. Я уезжаю к городу любимому Напрямик сказать дождю О тревоге. Эти боли В просторах Вселенной Головной болью Маются Я уезжаю к городу любимому Наверное, опустившись На чуткий асфальт Услышать эхо осенних улиц Шепот трамваев Время, разведенное в лужах, Озвучено улыбками Я молчу Город за руку И прочь Наугад Дальше По лунному лучу Сентябрьское солнце – это оправдание Весны. 10.09. Почему я так люблю Москву? Скорее, я люблю мое представление о ней, но в то же время, как близки ее дома, площади, ее очаровательная внешность. Я люблю ее юность, она всегда – настроение, которое больше всего любишь, я про это уже как-то писала. Хотя сейчас много в ней гадкого, просто хамства и грязи, это не имеет для меня большого значения. Я знаю – это накипь, это преходящее, а ее настоящее лицо все так же молодо и изящно. Город мой любимый, останься навсегда для меня радостью и вдохновением. Который раз объясняюсь в любви моему любимому, единственному городу. И буду еще и еще, это настоящее, это зов крови. Почему – не знаю, но именно так подумалось. Во мне очень много мыслей, идей, целый сонм. Все так туманно, неосознанно до конца. Потянешь за один кончик, и получается интересная находка. Получается. Но я еще не разобралась во всех этих залежах, не разобралась в своих ощущениях. Настроение: Москва стала новой и в который раз неповторимой. Изысканный город вынужден терпеть всякую шваль. Я так люблю твою непокорность, твое язычество и твою кротость. Я так люблю все церкви, которые в тебе есть, и те, которых, увы, мы больше не увидим. Наверное, ты однажды увидела в небе свое отражение и поняла свою истинную сущность. Московия моя, ты больше, чем город, столица родины моей, ты мое единственное жизненное начало, мое «я» в тебе, ты осознание себя Величеством. И ты сама Величество, город, причащенный Небом. 12.09. Отсрочка дождя. Синяя скамейка, как слеза, на фоне зеленого восторженного сентября. 30.09. Сны напоминают вазы, амфоры. Метят пустотой, метят в разлучники. 9.10. Едем, едем скоро в новые края, в неведомые – в Прибалтику. 17.10. Калининград. Родство. Связь поколений. 20.10. Калининград – город затаенных предчувствий, город тревожный и тонкий. Это город с могучей душой. Душой Трои или Древнего Рима. Но ему выпала судьба стать всего лишь провинциальным городком на окраине империи. К тому же стать городом с оборванной биографией, у него отняли истину, и он притаился, но он не может простить. Он не протестует, но смотрит исподлобья и молчит, вселяя в сердце грусть и беспокойство. Это город памяти, он, как органная музыка. Музыка бесконечно высокая, сильная и одновременно удивительно хрупкая, изысканная. Этот город простил, но навечно отчаялся. Но это не исступленность, а затаенная грусть. Во всех чертах его благородного лика. Сначала мне трудно было его понять, он казался враждебным, но после концерта органной музыки в филармонии я вдруг поняла его, он открылся будто весь сразу: в глубину и в высоту и в само заплаканное и гордое сердце. Да, город очень гордый, он не умеет жаловаться. Он просто молчит. Он просто живет своей душой и памятью. Но он и надеется. Он ждет свою весну. Он верит, что судьба вернется, и связь поколений, и орган, и лица настоящего – все соединится в прекрасное и неделимое однажды, и он сам сможет сказать себе: «Свободен». Высокое происхождение. 21.10. Зеленоград. Курорт. Приеду сюда летом или весной. Непременно. Море. Шторм. Ощущение западного настроя. Остальное напишу потом. 22.10. Вильнюс. Мы в университете. Здание филфака вычурно и величественно – от разноцветных витражей и картинок на окнах до старинных дверных ручек. Молодежь, как везде. Площади. Массивные колонны. Готика. Широченные стены. Залы. Коридоры. Сумрачно. И мудро. Фонари. Везде скамейки, широчайшие, дубовые. Подоконники мраморные, теплые. И литовская речь. Истфак. Узкие лестницы. Во всех залах диваны, по крайней мере, скамейки. Молодежь, как везде. Диваны удобные. Сижу, пишу за маленьким журнальным столиком. Сводчатые потолки. Только литовская речь. Весь этот университетский ансамбль производит сильное впечатление. Особенно большая площадь. Булыжники в этом городе особенные. Строгие, со сдвинутыми насупившимися бровями. Чистенькие. До чего-то слишком хорошего. Они не умеют по-московски любить и страдать. Это триумф мысли, логики. Вильнюс никогда не был столицей, высокопоставленным городом. Таким он остался и по сей день. Да. Это действительно так. При всей чистоте и ухоженности возникает ощущение чего-то чисто местного, чего-то только здесь. Отсутствует обобщающая, собирающая многое вокруг себя сила, сила единения. Может, я не права, но этот город замкнулся, слишком обособился. Да, гордый. Но еще и самомнение. И чуть-чуть высокомерия. Преподаватели такие же, как во всех вузах нашей страны. И как литовцы ни кичатся своим отделением и свободой, в людях мало что изменилось. Я имею в виду быт, но не только предрассудки и комплексы. Необходимо, чтобы выздоровело сознание. И душа. Это долго. Столовая, вернее, кафе. Такая типичная совдеповская кухня. Еле доела. Волос в компоте. Это тоже Вильнюс. Заблудились в улочках. Они все неровные, несимметричные. Петляют, изгибаются. Еле нашли музей. Сейчас здесь фото скульптур. Я их не могу воспринимать. Если бы «живьем». Город противоречивый. Я сначала не могла понять, что же вызывает ощущение дисгармонии. Это город и его жители. Город сам по себе очень приближен к западным образцам, но совковое выражение лиц и явный снобизм не в пользу горожан. Внешность заграничная, а внутри все то же – совок. Это неприятно. Постоянное напоминание, где ты находишься и что «заграница» эта – не всерьез. Красивый город. Чуть-чуть тайны и немного лукавства. Это церковный хор, слаженный и величавый. Но долго слушать не сможешь. Второй этаж. Картины. Скульптуры. Чюрлёнис – волнующая болезненная сила. Буря. Страсти. Мосты. Но легкость и раскованность. Шимонис. «Огни». Сумерки. Все оттенки вечерней вечности. Неуловимость. Призрак возможного. Весна. А может, только предчувствие. Этот город изменяет вывески ветров и утром надевает на себя маску вечного. Но ему пойдет просто улыбнуться и чашечка кофе на ладони. Но он не улыбнется. Никогда. Не умеет. Просто смотрит и все думает. Но вряд ли жалеет кого-то, тем более себя. Он – город, придумавший себя самого. Но он настоящий. Им можно любоваться и понять его суть, но вжиться в него, стать частичкой, отдать искренность своего сердца очень, очень трудно. Я не смогу. Просто я хочу его знать и ценить. Голубое небо. Мокрая мостовая. Кафедральный собор. Книжный магазин. Прощай, Вильнюс. Ты остался чужим. Совершенно мерзкий вагон, в котором едем в С-Петербург. Не только грязно-белый, грязно-грязный. Все молчат и терпят. Никаких образов и поэтических сравнений. Глухо. Скрипка для города, живущего Божеством летнего вечера. Дождь разуверился в объяснениях. Только фонарщик расцвечивал души и изрисовывали мои листы чьи-то чужие, неискренние губы. 24.10. Города: наверное, это чудо – услышать душу города, понять его затаенные мысли, проникнуться, вжиться в его судьбу, стать частичкой и дыханием. Каждый город неповторим, уникален. У них, как у людей, свои характеры, лица, образ жизни. Только не каждому откроют они свое «я». Искренность – это дар, нужно заслужить право быть понятым и понять другого. Но если ты почувствовал – тебе доверились, если ты знаешь тайну и слышишь душу каждого булыжника, дома, ступеньки, – это награда. Это одна из самых удивительных и прекрасных вещей в жизни – узнавание. Ты не одинок. Город растворил свое настроение в твоих глазах. Ты прочитываешь его судьбу в каждом движении листвы, лужах, лицах людей. Ты даже можешь догадаться, каким он был в прошлых пришествиях. Его бессмертную душу, эту единственную небесную Вечность вдруг осознаешь. Все это сразу окажется в твоем сердце. И каждый ждет своего часа, ждет понимания или хотя бы просто улыбки. Это так важно. Ведь это – всегда чудо, всегда загадка, а значит детство, и сказка, и теплые ладони лета, и самые лучшие сны. И мы станем немного мудрее, и уже не сможешь равнодушно смотреть в окно поезда, проезжая мимо еще одного маленького существа. Кто ты? Твое имя? Молчит. Но кто знает, что скрывает этот задумчивый взгляд? Какие бури и сомнения терзают твои тихие, кажущиеся сейчас совсем кроткими и застенчивыми улицы? Улицы-мысли, улицы-пульсирующие вены. Ты живешь и дышишь. Ты есть! Я понимаю, я люблю твою непокорность, я узнаю голос… Ты слышишь? Это больше, чем родство. Небо, звезды, талант видеть и познавать жизнь. Города – это созвездья, у каждого в ночном небе есть двойник. И они разговаривают в полнолуние и знают будущее и прошлое. Город, погадай мне на ладони! 26.10. Возвращаемся в Москву. Настроение: поздний вечер. Вагонные случайные лица. Я – это только предчувствие. Ожиданием разлуки застыло Небо. Нет, просто черная за окном мысль, просто мысль. Химера. И только дождь кружит, мелькающие картины, Дождь за окном перелистывает листы холода октябрьского. Каждый – вдруг и навсегда останется только мигом. Но я описываю музыку одинокого сердца. Ноты капают. А лужи грязные почему-то, будто не было чистоты помысла. Осторожно. Леди, вы вступили в иную сложность – разговаривать, не тая боли, хрупкости тонких пальцев, а еще… но это, наверное, дождь опять промокашкой окажется. Спрятанный на перечеркнутых всплесках тревог – город. Он тоже боится неистовства и осторожничает с тишиной. Город, но ты только присказка. И передышка в споре с войной. Ветки воюют с грузностью вечера, встали осунувшиеся тополи, и на меня посмотрели. Пустота их глазниц смотрела на меня глазами Вечности. Полированная поверхность невыспавшегося утра. Ополоумели только ветки. Выбросились, вымостили нервное Небо отчуждением убитых ночей. Другая память приснилась. Чуждое познание бытия. 14.11. Любимый снег – это март, утренняя разлука тишины и тревоги, на ветках иней. Иностранец – ветер, в белой шляпе, с тросточкой. Столько отчужденности. Его пальцы тают и тоненькими веточками – последний вдох октябрьский – в вазу сада синего опадают. Любимый снег – это помнить о каждом движении мая. Созвездия взглядов задумали навсегда остаться мечтой. А я улетала в память, я просто смотрела на Небо. И память гасили остывшей звезд шелухой. 15.11. Свободный полет. Буддийские мотивы. Коллекция городов. Осенняя рапсодия. Небу посвящается. Все это надо написать в этом году. Приблизительные наброски уже есть, но еще ничего конкретного. Еще проза. Здесь легче. Поток сознания. Интуитивное. Это счастье. Скоро – Москва. Поговорила с Мерлином. Подарила ручку. Теперь сижу и страдаю, что плохо выглядела во время разговора и вообще не так себя вела, как нужно бы. Но ведь все в прошлом. Делать мне больше нечего что ли, как сидеть и перебирать реплики и жесты? Но думаю и чувствую, что была ужасно неестественной во всех отношениях. Хочется везде побывать, хочется всюду ездить. И у меня есть уверенность, что так и будет. Откуда эта уверенность, не знаю, но она есть. 16.11. С открыток: Калининград. Этот город заполнен каштанами, желтыми листьями и ожиданием будущей весны. Этот город – букет с облаками и еще – предвестник грозы. Суббота – dance, France, история, корреспонденция. Но розовую шерсть заката приласкай взглядом. Созвездия взглядов. Зеленоглазая отрешенность. Не сможешь забыть о будущем сне. Его зеленоглазая отрешенность – потерянные дороги Бога приснятся только тебе. Данте. Ветер. Отрешенность. Господи, почему сейчас мне приснилось иносказанием Солнце – молитва тысячи огненных глаз. Даже осень не выдержала Вечности. Тихо закуталась в плащ из снов. Задула свечку прощальной зари вечера и вышла, вышла в пустоту небесной нетронутости. Тихо. Профиль первой звезды – чеканная поросль этого вечера. Выместила на фонаре злобу луна. Осмелилась стать больше, чем просто желание – освобождение от причин. Навсегда и только в стихах. Стихами. Провозглашенная сутолока глаз, отчаянных, глаз пустоты. В каталогах этого неба столько потеряно одиноких. А я – это осколок чьего-то голоса. Поджигаю взглядов отчужденность. Образы не в памяти, это вечер становится тобой. Однажды. И навсегда. Полнолуние – это отзвук страха за потерянные ключи в Вечность. За освобождение от причин. Ты задуй свечку утренней зари. Засыпай. Это жизнь. Возвратился смысл. Люди, ополоумевшая луна сегодня вечером будет мною. Разбудить памятники, пусть знают. Небо сдается в плен моим стихам, рыдает. Планеты разговаривают стихами, созвездиями перекликаются Судьбы. 19.11. Когда позавчера ехала в поезде в Москву, смотрела в окно, там были безликие снежные равнины, леса, деревни, погружающиеся в ночь все сильнее и сильнее, увязая в ней по самые брови. И хоть тогда все было совсем иначе, я вспомнила именно ту поездку. Со всей отчетливостью. Мне представился тот день, тот поезд, его слова, движения. Я знала его совсем мало, я понимаю, но щемящая боль и тоска начали заполнять все существо. С этим человеком я ехала в поезде, разговаривала, тусовалась на Гоголях, было только веселье и юность. И все. Все окончено. Занавес его жизни опустился. Да простят мне Боги некую вычурность образа. Ника больше нет. И сил моих не хватит, чтобы до конца поверить. Его нет, и его такого больше не будет, и никто не заменит его. И я смотрела в это ночное ослепшее окно спешащего поезда и грустила. Душа оплакивала его несостоявшуюся судьбу. И я, «глаза закрыв, каждую букву на порыв разбивала его имени». Но это свыше, Боги, это Вашим повелением случилось. Да успокоится его душа. Да будет радостным следующий ее приход в наш бренный мир. 20.11. Опять застой. Наезд неуверенности и вялости. К тому же не идут на контакт. А сейчас, как никогда, необходима энергия и напор. Я понимаю, что сейчас именно то время, от которого зависит дальнейшая жизнь и судьба. Я очень хочу контактировать. Получилось. Сначала что-то отрицательное, какие-то искажения в пространстве вокруг меня и самой сущности метаморфозы сознания. Расплывчатые, то и дело меняющие облик и сущность тела. Ощущение, будто я отражаюсь в кривых зеркалах, которые проносятся мимо и окружают со всех сторон, ежесекундно меняются. Сознание мутнеет, тяжелеет и как бы цепенеет тягучими кляксами. В это время перед глазами нечто, действительно напоминающее кляксы. Чувство расслоения в пространстве, растекания по плоскостям. Будто во все стороны – только я. Тягучесть физического и духовного состояния. Когда астрал вышел в космос, возникло ощущение блокировки меня и моей души какой-то третьей чуждой субстанцией. Будто они разъединили меня с астралом. Я усилием воли вернулась. Вызвала помощь из космического содружества. Дали энергию, помогли. Информация у них находится в своеобразных хранилищах. Это пространство, само по себе, огорожено по сути дела силой воли, в котором находится укомплектованная во времени и пространстве эта самая информация. Видимо, там они используют известные им законы о фиксации измерений для блокировки. Но главное, что в относительно небольшом пространстве находится собранная гигантская работа. Видимо, если необходимо использовать что-то из этого «архива», то просто восстанавливают реальные размеры какой-то точки времени и входят туда. Все это значительно сложней, и мой скудный дилетантский язык не может в полной мере выразить глубину и красоту понимания истины космоса. Но я делаю все, что в моих силах. Это мой дом. 21.11. Ты сегодня моей потери перестал набирать номер. Призраки телефонной Весны в блуждающих мирах. Сказала: «Прощай». Ясновидящий страх до обморока. Перекликаются звезды. А потерявшегося в обезличенных улицах этого города, уставшего от тревог, я молила его не трогать. Я слышала души дорог. Такие заботы снятся им всю ночь. Завидуйте, не видящие в городе лик Неба. Вам никогда не понять их боли, их веры. 25.11. Мы живем в высотке МГУ, мама здесь на стажировке, а я при ней. Мне здесь очень нравится. Атмосфера некоего замкнутого общества, какого-то своего микромира. Свои столовые, буфеты, залы, вестибюли, дворы… Старая, но уютная какая-то мебель. Рядом полячка Ада, учится в докторантуре. Очень милая. Еще один район любимой моей Москвы – Юго-запад. Мне все здесь нравится, но поступать в университет я не хочу. Засохшая наука филология со своими засушенными препаратами живых творений человеческого духа меня не привлекает. Куда – не знаю. Знаю только, что обязательно в Москве. Но пока просто живу и балдею от этой жизни. 28.11. Надо жить сегодняшним днем, не заботясь о будущем и не жалея о прошлом. 29.11. В прозе хочется простоты, цельности и созерцательного ощущения мига жизни. Смутные обрывки эмоций в древнегреческих произведениях. Прикосновение к Элладе, к высокой цивилизации. Проза проста и благородна, как греческий профиль. Классика ее фраз в искренности и стремлении приблизить себя к Небу. Ваза с облаками. 5.12. От безденежья мы попытались даже заниматься коммерцией. Поняли, как это трудно. Но сколько людей сейчас вышли на улицы, чтобы хоть как-то продержаться на плаву. Кто чем торгует. Витя нам дал две пары туфель с какой-то базы, чтобы мы «реализовали» их. Мы пошли к магазину и очень быстро продали их – в магазинах-то мало обуви, и она дорогая. В результате мы отдали деньги за туфли, и у нас осталось 390 рублей чистой прибыли. И это всего лишь один день. Более того: 2 часа заняла наша коммерция. Конечно, успех продажи – это дело случая. И можно за 8 часов ничего не получить. Бизнес как спорт. На определенном этапе деньги перестают быть для тебя самоцелью. Ты в азарте. От самой деятельности. Ты увлечен, заинтересован. Ты все больше увеличиваешь оборот. И уже главное – не останавливаться, а совершенствовать свое умение вести дело. Какое бы то ни было. Ты в бизнесе. И если ты начал, ты отравлен навсегда. Ты просто стал другим. Разве это плохо? Ведь ты нашел себя. Но все-таки неуютное ощущение – стоять у магазина. Мы «прокрутили» еще несколько пар туфель, продали красивый пуловер, который связала мама. В результате купили и вещи для себя. Но… у нас вырос долг, и он продолжает расти. Согласна, что в период инфляции выгоднее жить в долг. Но лично меня это совершенно не успокаивает. Спокойнее пускать в оборот свои деньги. Но это пока не удается. Я думаю, в скором времени, в ближайшие две недели, сдать в «комок» часть товаров (для расплаты с долгами). Затем… ну, надо подумать. На одну зарплату сейчас просто невозможно жить, и каждый ищет какого-нибудь приработка. 18.12. Скучать мне придется редко. В первую очередь от самой себя: от своих «бзиков», непостоянств, изменчивости настроения. Идиллия получится вряд ли, зато будет внутренняя гармония. Конечно, буду писать. Без этого не мыслю будущего. Уверена, что наравне со стихами будет удаваться проза. Скорее всего, попробую несколько профессий, но среди них вряд ли большое место будет занимать физический труд. Жизнь сложится так, что мои изысканные тонкие руки останутся такими же нежными, как сейчас, и отманикюренные и ухоженные ногти так же будут доставлять эстетическое удовольствие. Буду заниматься гуманитарными науками. Это удовольствие, хобби. Хорошо буду знать английский, но полиглотом вряд ли стану. Жизнь будет неровной: взлеты «ослепительного счастья» и успехов будут сменяться апатией и депрессиями. Но в основе характера – оптимизм, и я выдержу и преодолею ошибки, неудачи и потери, которых будет достаточно. Научусь водить машину, и почему-то чувствую, что это меня спасет когда-нибудь. В целом жизнь сложится так, как я хотела бы. Любовь? Будет, и большая. Выйду замуж по любви, но из-за меня что-то разладится, и – развод. Второй раз – сильнее и интенсивнее; будут дети, которые не будут моей гордостью. Но всегда в моей жизни будет большая любовь, любовь как цельное понятие, как образ жизни. Человек, которого, кажется, так сильно люблю, что хочется плакать и становится больно, не станет моей судьбой. Наши пути еще будут пересекаться, и он тоже любит меня, но все же эти встречи трагичны, романтичны и безнадежны. Невысказанность. Родные. Судьба накажет за жестокость. Как мне их будет не хватать! За границу будет возможность ездить. И, если не так уж часто, но, тем не менее, каждая поездка будет наполнена незабываемыми впечатлениями, новыми знакомствами и творчеством. Принимать активное участие в политической жизни никогда не буду. Спорт. Время от времени. Теннис. Плавание. Спортивные танцы. Вообще, я – оптимистка, лентяйка и мечтательница. Что выйдет с такими качествами? Замечательный человек. Романтик и целеустремленная личность. Сентябрь 92 – переворот в твоей жизни. Беспокоиться о будущем – нет смысла, судьба ведет тебя, твоя задача – совершенствовать свою душу и слушать внутренний голос. Как сложится моя профессиональная деятельность? Что значит для меня карьера, преуспевание? В чем ожидает успех? Я достаточно честолюбива. И надеюсь, это в разумных пределах является все же положительным качеством и сослужит мне в будущем помощь. С одной стороны – чудовищная, порой, лень, неумение планировать конкретно, даже, скорее, – нежелание, несобранность, и, с другой стороны, – самонадеянность до тщеславия. И что делать с этим набором противоречивых качеств? Я просто уверена, что любая черта характера – универсальна. На нее можно смотреть с разных сторон, что-то развить в себе или же подавить. И в зависимости от того, на чем ты делаешь акцент в жизни, ты культивируешь в себе одни качества и уделяешь меньше внимания другим. От тебя зависит выбор твоего пути. Главное – трезво оценить исходные данные и решить, что с этим набором качеств тебе может удаться. Найти свое место в жизни – это умение оставаться собой и профессиональное преуспевание. Я начала заниматься коммерцией, я считаю, достаточно поздно, в 18 лет. Моя мечта и цель одновременно открыть собственное дело – частное издательство, где я бы была организатором (менеджером) и литературным критиком. Чтобы от меня зависел отбор материалов и книг, которые бы публиковались. Чтобы я могла открывать юные дарования и на льготных условиях печатать их вещи. Я хочу иметь филиалы в разных странах, издательства на разных языках, чтобы с литературой, издаваемой моим издательством, могло ознакомиться как можно больше людей в разных частях нашей планеты. Я буду в этом году заниматься личным бизнесом и одновременно теоретическую основу маркетинга и психологию практического управления постараюсь освоить. Я хотела бы изучать историю (это как хобби, я люблю историю) и экономику (управление), менеджмент (это для карьеры обязательное условие дальнейшей жизни), необходимо знать английский (это актуально в любом случае: для деловых контактов и для частного общения). Сейчас для меня главное – иметь исходный капитал, который можно пустить в оборот, и я надеюсь летом поступить куда-нибудь. Высшее образование необходимо для карьеры. (Я думаю, если Генри будет учиться в следующем году в Университете, а я – нет, это будет очень задевать мое самолюбие. Я должна идти наравне с ним, дабы избежать любых комплексов и чувства неполноценности.) Карьера для меня – это высокая профессиональная подготовка и уверенность как в себе, так и в успехе своего предприятия. Это постоянное совершенствование своих навыков и умение никогда не останавливаться на достигнутом, стремиться к большему. Всегда есть какая-нибудь вершина, которую ты еще не покорил. Так вперед. Она будет твоя, если ты этого очень захочешь. Карьера – это одержимость, но не идеей, а делом, это помощь людям, это желание помочь. Ты ведь в деле, в котором наравне с тобой другие, и от эффективности твоих действий зависит и их участие в общем успехе. Карьера – это выражение твоего «я», это счастье от осознания себя в себе. Это аплодирующая твоей уверенности и стойкости судьба. Ведь это ты убедил ее стать именно такой, какой мечтал. На сегодня пока так. 1992 год 6.01. С Рождеством православным! Вот и выпорхнули в новый год. За плечами два месяца в Москве, в МГУ. Было по-разному: и очень плохо, и очень хорошо. Через неделю уезжать. Не знаю, что будет со мной дальше, но во мне живет тихая твердая уверенность, что я не пропаду. Что ее дает: вера в свое творчество или надежда на случай? Или обычная легкомысленность? А может, что-то большее – сама судьба? Моей судьбе доверяют звезды. Я серьезно. Все будет замечательно. Да? Ведь уже пора. 8.01. Меня всегда привлекали все особенные, знаменитые чем-нибудь люди. Как всегда, только я встречу человека, общение и любые отношения с которым затруднительны или совсем невозможны по разным причинам, большей частью из-за разницы соц. положения или популярности – это меня притягивает. Мне хочется во что бы то ни стало его покорить. Причем дальнейшее меня не волнует – важен сам факт признания меня таковой. Мне, естественно, позволительно отшивать. Вообще мое поведение не ограничено ничем. Вот такая я – зараза! Хочется очень многого. Я разрываюсь между своими желаниями, часто довольно мелочными и глупыми. Чтобы достичь той атмосферы (богемы), необходимо, во-первых, поднимать свой собственный личный уровень, во-вторых, добиваться своего признания (печататься, быть особенной и заинтересовывать людей), в-третьих, опять же завязывать какие-то знакомства в этой богемной среде. Третье очень затруднительно без первых двух. Второе же, главное, трудно без третьего. А вырваться из этого круга необходимо, во что бы то ни стало. И как можно скорее. Скорее, счет идет не на годы, а на месяцы, даже на дни. Конечно, играет роль определенный процент удачи. Но без собственных усилий он еще менее вероятен. 15.01. Набрала целый список вузов и специальностей. Не слишком ли много? Не надорвусь? Другого выхода – нет. Если не поступлю – катастрофа. Даже не могу допустить мысли, что не поступлю. Давно не ездила в плацкарте. Все основные места заняты школьниками. Смешные. Кажутся совсем маленькими, хотя вроде 10-й класс (т е. 9). Матерятся, зазнаются, хотят нравиться друг другу. Наивно и трогательно, как когда-то у всех было. Я – не исключение. Мой попутчик по «боковушке» – парень Айрат. Женат. Есть сын, которому недавно исполнился месяц. Уже второй раз крутит на магнитофоне В. Цоя: «Я сажаю алюминиевые огурцы» и еще что-то. Айрат с семьей уезжает в Финляндию. Он очень простой, даже, я бы сказала, незамысловатый, но в положительном значении этого слова. Почему-то вспомнила, как я была – Ellen. Большей свободы и раскрепощенности я не испытывала никогда. По крайней мере, по сравнению с теми комплексами и стремаками, которые сейчас сожрали меня. Я – Ellen – само совершенство. Неужели, в который раз спрашиваю себя, мне для легкости самочувствия и уверенности в себе необходима клевая одежда? Несчастные шмотки. Я понимаю всю ничтожность, всю мерзость этой зависимости, но снова и снова подпадаю под власть вещизма. Снова в Москве. Целый день прошел, никуда не ходила (был дождь). Если теперь такая погода будет гадкая, все мои планы опять полетят, т к. у меня нет ни зонтика, ни сапог подходящих. Тепло, но уж очень мокро и грязно. Вся надежда на Бога! С тем конкурсом, откуда прислали диплом, обломилось, я звонила Горбуновой, организатору. Она сказала, что их отказались финансировать, и все полетело к чертям. Насколько это правда, проверить трудно, возможно, просто надувательство, но, может, действительно так, хотя, я думаю, денег собрали они немало. Звонила во ВГИК и ГИТИС. Больше чем уверена, что это бредовая затея, но чем черт не шутит, почему бы не узнать об этих вузах, хотя бы для общего развития. Факультет прозы в Лит. институте пролетел, т к. туда необходимо 35–50 страниц. Совершенно не уверена в успехе коммерции. Сейчас в Москве больше предложения, чем спроса, а, с другой стороны, все еще многочисленные приезжие продолжают ежедневно приезжать сюда за покупками. Но совершенно не уверена. Сейчас, как никогда, необходимо много денег. Для подготовительных курсов, для мамы, ей нужно купить себе вещи, мне самой на мелкие расходы. Думаю, через 3–4 дня уеду в Казань, но не ручаюсь. Когда же, наконец, начнут сбываться мои мечты? Тупая уверенность, что все наладиться само собой, не покидает. Глупо? Безусловно. Но по-другому не могу. Вспомнила жизнь в МГУ. Боже, до чего там было замечательно! Свобода. Прелесть. Наслаждение. Радость от жизни. Второй день. Сижу во дворе Таниного дома и жду ее. Очень хочется кушать, и пить, и отдыхать, и…иметь много денег. Вообще-то эту поездку я собиралась посвятить культурным мероприятиям: выставкам, галереям, институтам. Но вот не получается. Во второй же день снова за старое. Наверное, это меня раздражает, но нравится же. Оказывается, устала. Но даже сейчас, когда все так неопределенно, безнадежно, беспробудно, мне хорошо, душевное самочувствие прекрасное оттого, что я в Москве, и еще тысяча причин, которых я не могу назвать, но которые, без сомнения, существуют. 30.01. Сердце заныло так. Стало щемяще. Я вспомнила свою юность. Может быть, звучит смешно. Я ворошила свое тогдашнее – наивное и восторженное счастье. Я узнавала себя – далекую – такую самоуверенную и верящую только в хорошее, я пыталась найти в себе это и не могла, не находила этого искристого, пьянящего восприятия и осязания жизни, всем телом, всей душой. Я так любила веселиться, ругаться, даже хамить, мне так нравилось рисковать, выпендриваться, совершать необдуманные и от этого вдвойне притягательные поступки. Я так все это лю-би-ла! Кап. Слеза с души соскользнула. Не с глаз. Уже слишком взрослая для этого и слишком серьезная. Увы! И быть такой, как тогда, уже не могу. Было всякое. И гадкое. Но это единственная, только моя юность, только моя жизнь. Я буду беречь ее в памяти, и душа сохранит это тепло. Я люблю жизнь за то, что она разрешает помнить. Я люблю ее за невозвратимость, за потери и счастье, за то, что она не была, а есть и продолжается. И повторяется, но повтора этого мы не осознаем. Может быть, это к лучшему. Самое замечательное счастье, это когда не задумываешься о нем, а просто живешь, и тебе хорошо. Просто хорошо. И когда-нибудь потом, через времена и пространства и через свой возраст, ты увидишь себя ту и вдруг опомнишься и осознаешь, вот та и есть счастливая судьба, никто, ничто не сравнимо с той твоей жизнью. И так хочется вернуться. Но больно. Нет, невозможно. Но гордо. В тебе это было. И сложно, сложно, вмещаешь в себя эту огромность прожитых и ожидаемых дней, а сегодня становится тем самым счастьем, которое через какое-то время будешь вспоминать с благоговением и трепетом. И с улыбкой счастья (радости) и только чуть-чуть горечи. 2.02. Вдохновение на уровне инстинкта (тишины) – высшее? Тучка помчалась на Восток по первому зову (крови)? И если ты сейчас не со мной, то, может быть, это слезы? 7.02. Пора кончать душевно разлагаться. Вернее бездействовать. Я пишу, но абсолютно ничего не делаю, чтобы напечататься, популяризировать свои стихи, становиться известной. Не то, что я этого не хочу, просто не занимаюсь этим. Подборка стихов лежит в «Юности» с лета, в «Идели» с весны. Ничего не известно о московском конкурсе, откуда прислали диплом (будут ли издавать сборник). Дозвониться туда я не смогла. Сейчас читала снова И. Одоевцеву, потом стихи Г. Иванова. Какие это удивительные стихи! Как понравилось. Я его раскрыла для себя. Го д назад не понимала, не ценила. Боже, замечательнейшие люди, мои любимые поэты и писатели Серебряного века! У меня полная, абсолютная убежденность, что я буду, что меня признают. Я уверена, вся моя жизнь будет в неразрывной связи с литературой. Все остальное – вторично. И бизнес, который сейчас манит. И любовь, без которой не в силах дышать. Все, что я люблю и ценю, и уважаю. Но поэзия – это превыше. Это небесное. Я знаю, я поэт. Я не могу не чувствовать своей избранности. Не спорю, я самоуверенна, тщеславна и еще ни на пылинку не приблизила себя к осуществлению мечты о славе и признании. Но, боже мой, я-то знаю, будет. Все будет. Судьба исполнит предназначенное. Не знаю, какие преграды и неудачи еще будут подстерегать меня в жизни. Но я буду, кем предначертано. Я верю. Очень много сейчас черновиков. И большинство стихов последнего времени в единственном экземпляре. Я не все помню даже. Надо много печатать. Далее, снова отнесу свои работы в Литературный. На этот раз на два фака: поэзия и проза. Хотя, я думаю, что уже не особенно хочу там учиться. Не знаю еще, хочу попробовать послать отрывок «Алины» во ВГИК на сценарный. Это безумие, я знаю. Но ведь это ничего не стоит сделать. Почти не рассчитываю, чтобы что-то получилось. Февраль. Я уже чувствую будущую весну. Хотя еще много снега, но в воздухе с каждым днем неуловимое присутствие других измерений, нового ощущения самой жизни. Через неделю – День святого Валентина. Го д назад в этот день я написала одно из моих любимых стихов. Я не знаю, как это удается. Иногда сидишь часами и не довольна итогами. А то вдруг возьмешь ручку, и почти с ходу – «шедевр». Я шучу. Впрочем, только наполовину, если честно. Уверенность в своей гениальности – удел графоманов и талантливых беспокойных сердец. Но настоящий поэт всегда чуть-чуть графоман. Но быть поэтом чуть-чуть невозможно. 21.02. Влюбляюсь в Пастернака. Это воздух. Чистейший. Огромность его пространства сводит с ума. Глубина образов и хрупкость форм. Надрыв и насмешка. Я сегодня его ученица, поклонница. А если сестра? Слишком самоуверенно? «Но надо жить без самозванства» – из дальнего далека говорит он. Да, Господи, и только так. Но во мне такая беспричинная, даже тупая уверенность в себе, что я боюсь, как бы меня совсем не лишили моего дара. Я не хочу, не имею права сравнивать. Но абсолютно все стихи всех поэтов я читаю через призму своего поэтического восприятия. Наверное, это обедняет меня. Я могу растворяться в любимых мной стихах, но я, опустившись на землю с их прекрасных чарующих небес, понимаю, чувствую, живу своей поэзией, своим миром образов, эмоций и сопоставлений. «Но поражений от победы ты сам не должен отличать». Только время, став судьбой, поставит все точки над i. Только будущее ответит, чего я стою, и стоит ли этих самонадеянных слов моя жизнь и поэзия. «Сегодня мы исполним грусть его». Через пространства и годы встречусь с его душой, и на равных мы посмотрим в глаза друг другу. И будет только Жизнь. Хочется что-то сказать Вам, Борис Леонидович, сказать Вам, все мои любимые и уважаемые люди, сказать Вам – Величество Жизнь. Мир, февраль за окном расщеплен на птичьи голоса, и голубеющая боль на глазах тает. Небо – моя судьба. И Ваша, Осип Эмильевич-сан. Во мне так много желания быть, желания расцеловать Небо, улыбкой осуществиться. Я не знаю, почему, но удивительно легко, и не знаю, чего хочется больше – радоваться или грустить. Это мое раздвоенное состояние не есть ли мировая гармония? Редкое мгновение, когда по-настоящему ловишь себя на мысли, что познаешь себя и через это – Вселенную, когда слышишь Время, его не размеренные совсем, а хаотичные и нервные движения и вздохи, когда кажется, что этот праздник души будет бесконечен, и вместе с тем понимаешь, что это невозможно. И страстно. Странно. И любимо все окружающее. Жизнь – это страсть и поэзия. Пусть только для меня. 27.03. Не знаю, как и начать. Просто сумасшедший день. Во-первых, удача в деньгах – мне удалось выручить 1300 рублей. Во-вторых, новые знакомства. В обед я поехала в Литературный, сдала работы, поговорила с хиповатым человеком в приемной комиссии, которому лет под 30, пошла потом на Тверскую. Потом с Пушкинской позвонила в ГИТИС. Договорилась приехать. Выхожу из телефонной будки, спрашиваю у рядом стоящего человека, как попасть в Собиновский. Он начинает объяснять, потом говорит, что может проводить. По дороге выясняется, что это директор на Мосфильме. Работает с Инной Чуриковой. У них там, якобы, готовится к съемке фильм, и он заинтересовался моими внешними данными и предлагает мне попробоваться на главную роль (иностранки). Меня все это заинтриговало, но все же показалось блефом. Он мне показал карточку. Я, правда, плохо помню, что именно на ней было. Российская. Какая-то «Лада». Его зовут Сергей Александрович. Фамилию забыла, что-то на Б. Потом встреча со Славой. Про Славу после. Я второй день с ним общаюсь и не могу поверить в серьезность наших отношений. Сдуру предложила ему поехать в Питер. На день. Он согласился. Сейчас Манеж. Сюр. «Зеленый натюрморт» В. Казарина. Очень своеобразен. Ярко-зеленое на исступленной зелени. Изысканно и одновременно вычурно. Всплески восторга и испуга сплелись воедино. «Натюрморт с гранатом». Опять бутылка, как на предыдущем. «Зеленый петух» – само блаженство для тех, кто любит боль. Но это не мазохизм, а восторженность. Корабль – великолепен. Мрак, вечер, свечение духа сквозь призму недосказанности и кротости. В. Юрпалов. «Киторыба». Половина тела, возвышающаяся над водой – китья, другая же, подводная – рыбья. С плавниками желто-оранжево-пестрыми и изумительным внимательным глазом, а другой, верхний глаз – синий. «Свинокрыл». Лила П. «Вечер и дождь». Дождь, дождь… Думать. До тебя, до твоих…Покайся, бронза. Боли твои у Бога гостят. Опять ты. Карие глаза. В них пустота. Молчат. «По ту сторону боли» – не нравится. Название глубже. Блюз сквозь слезы. Блинов О. Мне просто нравится его техника. Пастель. «По ту сторону солнца». Караван реинкарнации. «Вечерний букет». Малых А. «Хозяйка ночного города». Волосы – светящиеся. Ночные дома. Казарин Дм. Ярко выраженный наисовременнейший сюр. Нравится. «Олень косоглазый». «Кошка, готовящаяся ко сну». Пахнет краской и богемой, но последнее, скорее всего, после общения с Б. Забелили ночь. Вдруг, сразу из оцепенения апрель остался в стихах неразгаданным. Пусть это твоя слава. Академия современного изобразительного искусства. Черт возьми! С кем я связалась? Отъявленный Дон Жуан. Актер. Человек богемы, хотя он и отрицает это. По его словам, вредных привычек у него нет, единственное его увлечение, страсть, смысл жизни – женщины. Удивительно, что он мне все это говорил так запросто, рассказывал всякие истории про то, как ему предлагали путанок, в этих историях он ни с кем не спал, а сколько было других, когда только– sex, sex, sex… Его постоянные намеки про возможность наших сексуальных отношений меня одновременно возбуждают и отталкивают. А, может быть, он просто выпил лишнего, так же, как и я. Эти два дня я надолго запомню. Мне было так шикарно себя чувствовать с ним. Я не могу сказать (сейчас), что я в него влюблена, ни о каком серьезном чувстве и с его, и с моей стороны говорить не приходится. Увлечение, страсть – да. Я боюсь этого, я не уверена в себе. И, да,…наверное, страх. Это ведь Овен. Он горит, лишь, когда нужно добиваться, преодолевать препятствия, когда цель достигнута, он становится равнодушен к предмету недавнего поклонения. Я очень не хочу становиться банальной однодневкой в цепи его бесконечных любовных увлечений. Я не хочу этого. Где ответ? Постоянное сопротивление? Но долго на этом не протянешь? Я боюсь, что начинаю привыкать к нему. Я быстро привыкаю к людям. Черт, я подумала, что он очень профессионально, даже классически дурит мне голову, «обрабатывает», доводит до кондиции. Может быть, мои слова чересчур циничны, и вообще, может быть, я вообще не права. Но любое прикосновение его рук, его губ доставляют мне такое блаженство, я просто улетаю, но боюсь откровенно показать ему это. Всегда чуть-чуть иронии. Вдруг он уже жалеет, что связался со мной? Я не могу отделаться от мысли, что мои отношения с ним настолько случайны, зыбки, поверхностны, что достаточно малейшего ветерка душевной, эмоциональной или какой-то другой неустроенности – и все порвется, развеется, как паутинка осеннего дня. Good-bye! Я ему звоню. Облом. Он был очень сух. В Питер, кажется, не едет. Ура! Я сейчас еду на вокзал и попробую купить ticket. Если мы разбежимся сейчас, я не буду испытывать каких-то значительных неудобств, я не расстроюсь. Я ему очень благодарна за два великолепных дня вместе. Чао, darling! 30.03. Сегодня еду в Питер. Неопределенность отношений с Б. действует мне на нервы. Мы два раза говорили по телефону, и оба раза он был довольно сух и скучен. Но как меня это раздражает, как меня это унижает. Я в принципе понимаю, что для него я – очередное увлечение и интересую его, пока он меня не добился. Потом ему уже все равно, будет остывать. Иногда, мне кажется, бывают такие моменты, что все это есть, но до его глубины, если она у него есть, все это не доходит. Конечно, я не могу всего его подчинить себе, стать для него всем, но меня все больше угнетает ощущение своей второсортности, я где-то на задворках его жизни, мне так кажется иногда. С другой стороны, он меня удивляет подчас, когда смотрит, говорит что-то, целует, так нежно, так искренне. Я не могу понять его. Где настоящее? Что поверхностно? Или банальная, разработанная до мелочей схема поведения Дон Жуана? Я очень не хочу так плохо думать о нем. Но я разучилась доверять людям, особенно мужикам. Да, кому же еще. Я, как любая, наверное, хотела бы и глубины, и страсти, и уважения. Но для него я пока – очередная непокоренная, пожалуй, и не вершина, а что-то более мелкое. Я боюсь признаться, что влюбляюсь в него. Я не хочу, но все-таки влюбляюсь. Я не знаю, что лучше: если он придет меня провожать или нет. Если не придет, с одной стороны, некоторое облегчение, освобождение от ответственности что ли? Но, безусловно, настроение свалится с пятого этажа и будет жалобно скулить в своей отверженности. Я все-таки очень быстро привязываюсь к людям. Это, наверное, плохо. Потом больно терять самых лучших. Он меня привлекает своей незаурядностью, своей судьбой. 6 лет – разница для мужчины и женщины самая классическая. Он актер, у него такой шикарный круг общения. Богема, высшая аристократическая тусовка. Он сам – крутой, стильный, «не наш». Примерно такие причины заставляют меня бояться потерять его и тем самым потерять возможность хоть чуть-чуть прикасаться к этому миру, к которому тянусь всем сердцем. Конечно, я думаю не настолько примитивно. Но, если вытащить на поверхность свои чувства, действительно, окажется мне льстит его богемность. Я не настолько все же меркантильна. Если бы он мне и внешне, и как человек не нравился, я бы, конечно, не смогла быть с ним. Тут я в себе не сомневаюсь. Я знаю издержки и определенную гнилость любой богемы, но это, в лучших своих проявлениях, – цвет общества. Всегда так было. Это очень замкнутый мир, но там все по-другому. Я ненавижу обывательщину. Я не могу после общения с такими людьми, как Б., много проводить времени с какими-нибудь казанскими студентами мехмата. Да даже не в этом дело. Я неточно объясняю. Такой человек, как он, идеально подходит, в нем есть то, что я так люблю в Гр. Авантюризм, ненадежность, пусть даже некоторая испорченность, но одновременно детскость и ранимость. Он может быть опасен, но в глубине души такие люди часто не уверены в себе, комплексуют по пустякам. Я, как защиту, применяю иронию и немного подчеркнуто равнодушное отношение. Может быть, он тоже не уверен и просто не знает, как себя вести со мной. Немножко боится и сам себя, и наших отношений. Как только заметит, что его хотят взять под контроль, как-то ограничить его свободу, вырвется и уйдет в загул. Но очень любит, когда все подчиняется ему. Собственник, как сам он говорил. И я чувствую, что это мой человек. У нас есть много общего. По-настоящему. Сейчас дождь. Погода гнусная. Если он все же соберется пойти меня провожать, то будет проклинать этот чертов дождь, вредную девчонку, заставившую его тащиться в такую гнусь, поздно, к черту на рога. Так поздно возвращаться домой. Я, наверное, уже жалею, что попросила его провожать меня. Черт возьми, что будет, то и будет. Были два чудных дня. Мне было приятно, мне было лестно. В конце концов, это прибавило мне уверенности в себе. А все-таки он не придет, значит, судьба моя такая. Но мне-то, несмотря ни на что, все-таки хорошо? Да. 31.03. Б. не пришел, а прискакал, как взмыленная лошадь минуты за 3-4 до отхода поезда. Я стояла на перроне и старалась убедить свое паршивое настроение, что все не так уж и плохо, в глубине души надеясь, что он еще, может быть… Слышу, бежит кто-то. Поворачиваюсь. Черт возьми! Такая преданность! Несся на тачке через весь город. Заплатил «бешеные бабки», как он рассказывал. Но охамел вконец. Собирается приехать ко мне в Питер, а обратно взять «люкс». Поинтересовался насчет моей девственности. Вот гад. Спросил, был ли у меня кто-нибудь. Я ответила, что был только ужас. Слишком многозначительно, пожалуй. Сейчас сижу в здании гор. касс на Грибоедовском. Взяла билет до Москвы на завтра. Удобный поезд. Утром заехала к тетке, попила чай. Она разрешила, если не уеду сегодня, переночевать у нее, что, впрочем, естественно. Но она ужасно чопорна. Время – 11.16. Жизнь опять приобретает некий романтический привкус, интерес что ли вернулся. Езжу, живу, влюбляюсь, знакомлюсь. Комплексую немного меньше. Вообще наслоение разных событий меня будоражит и радует. Так надо жить. Даже еще интенсивней, еще неистовей. Б., похоже, считает, что довел меня до кондиции, истратил положенную на меня сумму денег, ну, в общем, церемониться больше нечего – пора… Таковы его мысли, я думаю, и, может, ошибаюсь. Не хочу быть правой во всех вопросах, касающихся его. Потому что предполагаю я большей частью плохое. На улице снег и сильный ветер. Холодно. Я бы с большим удовольствием побыла в Питере дольше. Но, видимо, нет возможности. Цены на билеты продолжают повышаться. Сегодня успела уже познакомиться с парнем, зовут Вадим. Занимается бизнесом. Чушь. Но мне было нечего делать, я приехала очень рано, и пришлось сидеть в метро около часа и ждать, что еще случится со мной. Я уже ничему не удивлюсь. Когда общалась с Вадимом, а в воскресенье с Геной (вот, черт возьми, то ничего, а тут сплошь доставания), особенно остро почувствовала разницу уровней. Может быть, не столько интеллекта, образованности и воспитания, хотя и это, безусловно, есть, сколько уровня моего личного, того, что так нужно мне. Б. мне ближе, с ним можно общаться. Мы одинаково смотрим на жизнь. У нас уровень если не одинаковый, то очень близкий. Да и во всем остальном у нас много общего. Я со всеми одинаково легко общаюсь, но здесь другое, я его чувствую, какие-то нити между нами, невидимые, но очень важные, сказать, прочные, язык не поворачивается. Все. Отправляюсь в город. Сейчас на центральном телеграфе. Звонила маме. Истратила много. Вообще трачу очень необдуманно. Около часа просидела в моем любимом кофейнике недалеко от Исаакия. Так хорошо там. Пила кофе, ела пирожки, читала астрологические прогнозы про себя и Б. Все очень правильно. Зодиак нам покровительствует. Все-таки люблю Питер. Стильный город. Обожаю вот так: быть независимой от всех и в то же время не одинокой. Общение с Б. очень укрепило мою уверенность в себе. Чувствую себя превосходно. Отсюда следует, что нужно ждать облома. Только бы не со стороны моей личной жизни! ОК! Жизнь изысканна и великодушна. Осталось 650 р. Иду по shops. События сыплются на меня, сбивают с ног. Познакомилась с художником. Йорик Раппопорт, как он представился. На Невском он подошел ко мне и предложил нарисовать. Мы пошли гулять. Далеко не ушли. Сели в сквере напротив Русского музея и разговаривали. Потом замерзли и грелись в филармонии. Обещание свое он, кстати, не выполнил – меня не нарисовал. Небрежные наброски на клочке оберточной бумаги – не в счет. Он меня очаровал своей уникальностью. Самобытный человек, очень многогранен, как и большинство талантливых людей. Я, наверное, сейчас жалею, что была такой подозрительной и не согласилась пойти ни к знакомой его художнице, ни к нему в гости. Я ведь уже видела: этот человек действительно настоящий, ему можно верить. Но ничего не могла с собой поделать. Моя зацикленность – невыносима. Я потеряла редкую возможность общения с замечательным человеком. Скорее всего, он эмигрирует, но единственное, что его здесь держит, – двое детей от двух жен. С первых же минут установилась удивительная легкость общения. То редкое взаимопонимание, ради которого стоит жить. Раскрепощенность и искренность первой половины нашей встречи меня просто окрылили. Я так страдаю от нехватки интеллектуального общения, общения на уровне. И именно Йорик, как никто другой, символизирует русскую богему. Богемный человек. Одет – хуже некуда. Очень затрапезный вид. С моей страстью к роскоши и стилю это было диссонирующей ноткой. Все остальные неудобства складывались из моих комплексов. В нем больше не было ничего отталкивающего. Он гениальный. Духовно богатый и очень грустный. Наверное, это удел незаурядных людей, слишком часто задумываются они о вечных вопросах бытия. Это накладывает свои отметины. Йорик не верил, что меня никто раньше не рисовал и не хотел рисовать, что я не общаюсь с богемой, что я не «их круга». Он не верил. Он, наверное, думал, что я кокетничаю. Но для меня самой все, что началось в прошлую пятницу… Столько странных совпадений, особенностей. Я просто теряюсь. И боюсь потерять этот настрой, эту атмосферу духа и радости, царящую во мне и вокруг меня. Я особенно не задумываюсь о событиях и не ожидаю ни от кого тех или иных поступков. Я живу и наслаждаюсь этим. Мне так хорошо наедине с собой. Так воздушно. Я привыкла не удивляться неожиданностям. И это искренне. Трудно поверить, что все началось лишь в пятницу. Мне кажется, я всегда такой была: легкой на подъем, со всеми одинаково приветливой, симпатичной, стильной. Я не знаю, как без этого. Наверное, так нужно всегда. Да, без этого – никак нельзя, если не хочу опуститься на обывательский уровень. День вчера был особенный. Днем валил хлопьями снег, был сильный ветер. Вечером, когда я поехала в центр, погода была тихая, была умиротворенность во всем. Было так же холодно, но небо почти полностью очистилось от туч, и прощальные лучи мартовского неласкового солнца придавали окружающей картине особое очарование и притягательную силу. В скверике лежал снег. Все было так же зыбко и сказочно. И одновременно очень реально и трогательно. Я наслаждалась каждой клеточкой своего тела. Я была полностью раскрыта миру и всему лучшему. Спасибо судьбе за такие щедрые подарки. 1.04. Вчера меня удивило, нет, я вру, меня сейчас трудно чем-нибудь удивить. Просто оказалось, что нам с Йориком ехать до одной станции. Вот уж действительно – судьба. Я без ума от Питера. В нем столько света. Внутреннего, духовного. Хотя моя сегодняшняя окрыленность закрывает мне глаза на многие и многие несуразности и откровенные пакости «позднего совка», я не обращаю на них внимания. Мне все равно. Сам Питер остался таким же величественным и респектабельным. Я никогда не забуду вчерашний день – чудо. Я его короную на царствование в моей душе. Жизнь исчисляется не днями, а людьми, с которыми тебе хорошо. Мне кажется, я живу так, как должна была бы жить всегда. Мне жалко потраченных попусту дней. Оказалось, что я имею успех, что я нравлюсь. Я не привыкла к такому вниманию, а тут каждый день на меня смотрят такими глазами (разные) и говорят примерно одно и то же, но в силу разницы уровня и воспитания каждый – свое, но приятное. Я могу зазнаться, но не зазнаюсь. Наверное, выросла. Я не считаю себя красавицей, я просто спокойнее теперь отношусь к жизни, я уверена в себе. Это много. Питер, я пробродила по твоим улицам сегодня полдня. Я влюблена в солнечные блики, твоих луж брызги и ветки всех без исключения деревьев. Я поняла, что мне трудно без тебя жить, хотя ты не «мой» город и «никогда не станешь родным». Я благодарна тебе за твой талант быть настоящим вдохновением, мое сердце. Вот сейчас сижу опять в маленьком уютном кофейнике. Пью кофе. Вдруг поймала себя на мысли, что все, что происходит со мной, нереально, даже странно. ВГИК, Бондарчук, Раппопорт, тетя Женя, я, Питер, 1 апреля, солнце, я в Питере… Неправдоподобность быстро сменяющих друг друга событий, жестов, взглядов. Я, наверное, просто, живя в Казани, совсем законсервировалась и теперь медленно отхожу, потому что интенсивная жизнь – мой обычный ритм. Питер, очарование мое, сегодня в 22.45 мой поезд. Судьба унесет меня в Москву. А сейчас 4 часа. Я продолжаю наслаждаться своим состоянием и первым апрельским днем, воцарившимся в северной столице. Звонить ли Б.? У меня еще есть 6 часов Питера. Такое богатство! Неужели это я? Будто смотрю со стороны на чью-то чужую жизнь. Все происходит с моей тенью. А я наблюдаю и, Господи, я тебя чувствую каждой секундой, каждым вздохом своей жизни. Питер, Москва, Алена, Б. Вот темы, которые засели в моей голове. И последние несколько дней другие вещи меня мало интересуют. У меня какой-то идиотский щенячий восторг, но у меня нет слов, не хватает умения выразить все то, что переполняет меня сейчас. Я не могу объяснить. Только чувство. Весна сводит меня с ума. Беспричинно хочется улыбаться и делать глупости. Поехали. Поток сознания. ОК. Кофе. Горячие сосиски. А у Генри снова любовное увлечение сменилось отчуждением. Выпросить у неба немножко непутевого тепла, тоски по живому утробному существу. Но только голоса потерь. Вечеринки. Коктейли – когти ночей. Застолье в стиле а-ля Бондарчук. Венецианских дожей парады. Пустите меня в Лондон. Только я и ну, конечно, кто же еще – Генри. Господи, Весна! Время 19.55. Все в черном цвете, свете. Я ужасно устала. Шаталась до потери пульса. Вконец ошизевшая Алена сидит на станции «Площадь Восстания» и постепенно теряет последние остатки мозгов. Вокзал. С главного телеграфа позвонила Б., выстояв получасовую очередь. Чувствую себя сейчас немного бодрей. Наверное, потому что через полтора часа отбываю. В желудке, правда, катаклизмы, но настроение – ОК. Удивляюсь себе, как меняется настроение. И во всем как бы рисовка для себя самой. Я люблю играть. Мне моя теперешняя жизнь напоминает кино. Честно говоря, всегда так мечтала. Сценки на тему Ellen и другие. Поиграем? Поживем? 2.04. Я снова в Москве. Безумная неделя на исходе. Сегодня уезжаю в Казань. Но, несмотря на это, настроение – чудное. Я знаю, теперь все будет по-другому. Не может не быть. Толик – очаровательный парнишка. Я не стеснялась говорить ему комплименты. Я вообще стала естественней. Нравлюсь многим. Просто уверенность. Вчера весь день пробродила по Питеру, ничего не происходило сколько-нибудь значимого. Но в глубине души продолжало что-то оставаться от странности последних дней. Так и получилось. В 21 приехала на вокзал, сидела, писала. Рядом приземлился парень. Симпатюнчик. Познакомились. Так легко все. Пошел меня провожать. Как я могла перепутать платформу и поезд, до сих пор не пойму. Я отдала билет проводнику, мы с Толиком стоим около вагона и болтаем. У меня мелькнула мысль, что слишком долго мы стоим, поезд уже должен трогаться. Выходит проводник, говорит: «Девушка, у вас другой поезд». А этот другой уже ушел. Начались наши с Толиком похождения по ночному вокзалу, по поездам, идущим в Москву в поисках места для меня. Глухо. Никто не берет. В кассе билетов нет. Ходим (при этом я взяла Толика под руку), умоляем проводников – не берут. Я немного удивляюсь себе – откуда такая испорченность? Первый раз вижу парня – а такая простота обхождения. Он, конечно, симпатичный, но банальный. Наконец, удача. Я не сомневалась, впрочем, что уеду. «Красная стрела». Около одного из вагонов – man. А мы с Толиком упрашиваем проводницу посадить меня. Man сказал, что, если человек, которого он ждет, не придет, то я могу ехать. Так и получилось. Толик лез обниматься, я не разрешала. Но на прощание – поцеловались, и я запрыгнула в поезд. Первый раз я ехала в «мягком». Попутчик оказался человеком незаурядным. Зовут Михаил Семенович. Я читала ему стихи. Если не врет, ему понравились. Даже прозу читала. Читала первому человеку после мамы. И что же? Он оказался ректором института. Мне даже стало смешно от множества совпадений. Мы очень мило пообщались. Утром в Москве нас встретил человек, вернее, он встретил Михаила Семеновича, мне же он вручил цветы, перепутав с неприехавшей попутчицей. Я извинилась, что я – не она. Но цветы, естественно, мне оставили. М.С. дал свой телефон. И вот я сейчас благополучно сижу в Москве и смотрю видик. «Молчание ягнят» – страшилка. Вечером уезжаю в Казань. Не думаю, что на этом кончатся мои приключения. 2.04. Еду в поезде. Напротив два пьяных татарина. Звонила перед отъездом Б. Он, оказывается, взял билеты в Питер и обратно. Такая прыть! Приспичило. Был «противный» из-за этого облома, но сам виноват. Не надо быть таким самоуверенным. Устала сверх меры. Физические силы – на нуле. Но в душе – бодрость. Надолго ли хватит? Настроение продолжает оставаться таким же, как было все эти безумные дни. Я говорю, безумные, но, наверное, я просто отвыкла от событий, живя в Казани, бездарно тратя свои дни. И только когда судьба дарит периоды такой насыщенной жизни, понимаешь: вот так, и только так – надо. Мне уже просто трудно по-другому. Я поэтому так тянусь к этим кругам, что там интенсивность событий значительно превышает среднестатистическую. По-моему, я поняла, что мне нужно, и не хочу потерять. Нужны, конечно, деньги, чтобы жить, не задумываясь о проблемах материальных. Безумная неделя получилась именно такой. Сейчас у меня осталось несколько рублей. Но я особенно не думаю об этом. Не хочу думать. Пусть это глупо, но Господи, как же мне хорошо! Я ее слышу. Слышу и продолжаю молчать. И недоуменно погружаюсь в туман недосказанности, в безмысленную зыбкость моей души. Даже окружающие меня предметы, часы, жизни уже не здесь. Я оторвана от этого измерения улыбкой ее милости. – Чья же власть сегодня? – Это же так просто, леди. – Ваша власть. Когти ночей вцепились в хрупкие непрочные одеяния моих предчувствий. А я осталась один на один с ее глазами, с ее музыкой. Да, ее власть всесильна. Намного больше солнечного тепла в задремавшем на карнизе высотки голубе. Он вбирает солнечное причастие по пылинке, по вздоху, каждым мгновением свой недолгой воздушной жизни. Я ее слышала. И пряди ее волос, аромат ее весеннего мира становились частью меня самой, моей памятью. Единение на уровне инстинкта. Вдохновленная своей радостью, я смотрела на нее, я смотрела на небо. Бездонная нежность ее очей превращалась в вечернюю прохладу, то ли это я сама тонула в невозможности ничем выразить свое состояние ее присутствия. Я ее чувствовала. Она оставалась. Она…становилась мной. Солнце целует в лоб. Ее счастье. Навечно. Но я не люблю этого слова. Оно величественно и тяжеловесно. Она – легкая. Но она…сердце мое. Моей жизни не хватило бы, чтобы соткать крошечную частичку для ее вуали. Но она на меня смотрела и оставалась. И улыбки всех без исключения деревьев и розовых кустов были не в силах вместить ее умиротворенности и благородства. Я знала, она рядом. Я ее помнила. В прошлом – фонари и быстро забывающиеся лица. Я оставалась. На моей ладони – судьба той странной девочки. Она, кажется, посвящает мне стихи и плачет от счастья. В прошлом – мерцали фонари и быстро забывались лица потерь. Я шла по весенней растроганной Москве. Я несла гвоздики, я прощала ветру его фальшивые нотки моей любимой симфонии. Я оставалась. На моей ладони – надежды той странной девочки. Она, кажется, посвящала мне стихи. И плакала от счастья. Начиналась судьба. Молчание лжет. Так же, как и слова. Искренни только наши души, а их язык – поцелуи весеннего ветра, аромат вечеров, когда ты один на один с судьбой, и открывается что-то важное, огромное, как сама жизнь. Ты слышишь, чувствуешь, понимаешь присутствие прошлого. И вот линии на ладонях путаются, меняются местами, бормочут и недоумевают. И не нужно судьбы. У тебя есть твоя память, и присутствие грядущих цивилизаций осмысливаешь мгновением. И память о будущем. Все встречи, тревоги, странности отражены в перевернутых, изменяющихся ежесекундно мирах. И гибель неизбежна. Неотвратима. Бесконечно прекрасна. Гибнуть от счастья – судьба. А может, награда? «Вместо лица – дырявая греческая маска». «С крыш прозрачными потоками стекает желтое солнце».     А. Мар. «Искусство – это мышление в образах».     Белинский. 10.04. Б-ку не звонила. Вернее, не дозвонилась. Если наши отношения столь несерьезны, что не выдержат испытания каких-нибудь двух недель (господи, ну разве это много?), то чего они стоят. Я начинаю отвыкать от него. Настроение прекрасное. Написала Толику письмо. Интересно, дойдет ли без фамилии. Почти на деревню дедушке. Милый мальчик, хоть и старше меня на 5 лет. Не верится даже. Надо печатать свою прозу и стихи. Носить по редакциям, конечно, в Москве. Как я хочу туда! Господи, как я хочу жить в отдельной квартире, быть по-настоящему самостоятельной и свободной! «Всякий человек имеет цель в жизни, но не всякий – главную цель».     Сковорода.  «Смотреть – значит понимать, осознай то, что уже знаешь, и ты научишься летать». «Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать, куда хочешь, нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел». «Суть в том, чтобы понять: его истинное «я», совершенное, как ненаписанное число живет одновременно в любой точке пространства, в любой момент времени».     Р. Бах.  «Тот, кто любил, всегда любил с первого взгляда».     Шекспир. 14.04. Завтра Б. день рождения. Вчера звонила и поздравила. Телефон был сумасшедший, нас 4 раза разъединяли. Как следует, не поговорили. В Казани прокисаю – это точно. Все здесь размеренно, определенно раз и навсегда. Пробую импровизировать, но не ловлю от этого никакого кайфа. Только отвлекаюсь от скуки и однообразия. Сегодня день, в который Владимир Владимирович 62 года назад решил, что больше ничто не связывает его с нашей глупой планетой. Глупой? Да, конечно. Но, Господи, какой же замечательной, талантливой, настоящей. Не верится, что прошло столько времени – целая человеческая жизнь. Я его чувствую близостью. Будто он живет где-то рядом со мной. Я почти уверена в его присутствии. Я чувствую его взгляд, улыбку, его слова. Я раньше слышала, любила разговаривать. Сейчас этого нет, но, тем не менее, ощущение его жизни сохранилось. Он со мной. Это не высокие слова и не наивность фанатички. Просто мы близки. Родство душ не подчиняется ограниченным законам трех измерений. Мы можем быть вместе, невзирая на времена, расстояния и предрассудки. Я так уважаю и люблю Вас, «красивый двадцатидвухлетний». Сегодня день, в который Вы придете ко мне. Я жду. В такой день, как сегодня, обязательно случается важное. День рождения Г. Господи, я не видела его кусочек вечности. И так хочется. Бессмысленно. Знаю и продолжаю любить. В душе ворочается что-то странное, боящееся поверить в свою легкость и талант, но до глупости счастливое и тревожное одновременно. Вдруг, кажется, стоит взмахнуть условными, несуществующими крыльями и получится подняться. Вырваться из плена обычности. Впрочем, я уже давно вырвалась из него, но дело в том, что, убив его в себе, не достигла новых чарующих меня высот. Где-то между двумя началами брожу. Вот уже достаточно времени, чтобы подумать, решить все и сделать шаг. А кто собственно тебе сказал, что этот шаг будет удачным, что будут удачны все остальные? Не знаю, но я уверена в своей избранности. И в крыльях, которые придумала. Совсем-совсем близко. Я почти начинаю дышать этим новым воздухом, различать смутные силуэты нового окружения, видеть себя совсем другой. Непохожей. Глупо? Но в этом вся я. Будет что вспомнить через годы, мечты, замки воздушные, любовь, стихи. Стихи, стихи и снова стихи. Этим главным дышу, верую и плачу от радости. Сегодня будет что-то. Я знаю, судьба от меня не отстанет. А пока она болтается в нашем мире и постоянно напоминает о себе. Настроение продолжает оставаться хронически оптимистичным. Обожаю жизнь. Судьбу, Вашу милость, и уж тогда – себя. Мы неразлучны пока. Она мне шепчет, но я не люблю неопределенности. Сомнение – мой спутник. Я его боюсь и люблю. И не могу без него обойтись. 27.04. Снова в Москву. И снова одна. Прошел почти месяц, и какой! Один из самых расчудесных – апрель. Я его законсервировала в Казани, жалко. Ехать, как обычно после такого консервирования, не хочется. 2.05. Теперь уже точно еду. Сколько судьбе было угодно продержать меня здесь – продержала. Но сейчас сижу в купейном «Татарстане». По расписанию через 10 минут отбытие. Соседей – пока никого. Мандраж перед поездкой был очень силен. Весь день не находила себе места. I feel strange. Буду жить в Подмосковье. Что поделаешь. Это лучше, чем терпеть приступы занудства и злобы И. Сейчас я спокойней, как бывает всегда при определенности. Удивляюсь, чего я так психовала? Не представляю, как буду поступать. Никаких книг. Я думаю, что-нибудь можно придумать, например, мама, может быть, позже вышлет с проводником. Настроение то резко, то планомерно поднимается вверх. Чувствую родную стихию. Переезды, поезда, случайные лица. Москва – город моего сердца, не перестану повторять. Моя мечта на ближайшее будущее – иметь собственную квартиру, перевезти маму и хорошо бы ей устроиться в каком-нибудь вузе, только не школа. Еще, учиться в хорошем институте, в смысле, какой бы нравился. Какой-то из творческих – ВГИК, Литературный и т д. Не знаю еще, как устроюсь с деньгами. Надо срочно что-то делать. Богородица, не оставь! Я совершенно уверена в своей избранности, то, что я пишу – замечательно. Я знаю. Судьба неизменна. Опять, словно играю какую-то роль. Только присутствую здесь, в оболочке своей, а сама где-то рядом, в непонятном пространстве и чувстве. Странно из окна мчащегося поезда читать звезды. Они путаются. 4.05. Весь день у тети Нади. Хорошо здесь. Воздух чистый. Кормят на убой. И полная свобода. «Вроде все до беспамятства просто. Я тебя забыла. Забыла? А спросят меня – в чем счастье? Глаза опущу, чтоб не выдать». 4.05. Ура! Получила за казанскую сумку деньги, 1500. Б. не звонила, зато заезжала к Зое Николаевне на «Красные Ворота». Сидела у нее около часа. По-моему, она добрый человек, хотя и несколько консервативный. Была в МГУ. Снова во мне ожило все замечательное, теплое к этому месту. Нахлынула такая нежность, будто встречаюсь с давно не виденным, но очень близким человеком. Выходила из здания в «наш» двор, невольно бросила взгляд на наше, вернее, бывшее когда-то нашим окно. Не могла удержаться и зашла в «наш» корпус. Все то же, родное и волнующее. И комендантша та же, что и тогда. Господи, стало грустно и щемяще. Мне так хотелось вернуться, хоть на день, мне так больно в душе, что все это «благолепие» ушло. И вместе с тем я благодарна судьбе, что она подарила мне этот мир – МГУ. Я такая странная. Во мне все так неопределенно, бессвязно, сумбурно. Эмоции меняются с невозмутимостью безнадежности и быстро, быстро. Вот, говорю как-то глупо, я – цельная личность, но до чего же нервная. Психологическое подсознательное во мне очень сильно. Я себя не понимаю и люблю, презираю и восхищаюсь. Хочу видеть Б. и боюсь нарваться на грубость с его стороны. Опять же, я чувствую уверенность порой и сомневаюсь беспричинно, и зазнаюсь некстати. И в каждом проявлении своей индивидуальности любуюсь своей жизнью (своей игрой?) Москва – все та же во мне. Здесь действительно – все для меня. В который раз продолжаю убеждаться. Говорила про это сегодня Зое Николаевне. 6.05. Никому не дозвонилась. Лучше не паниковать, а держать все в голове. И быть уверенной по большому счету. Судьба – странная, я так часто о ней думаю как о какой-то конкретной леди. Будто давно мы были знакомы, а сейчас неизвестно, где она. Но я знаю – я ей не равнодушна. И она меня помнит. Как я Вас уважаю, леди. И странно, какая-то роковая страсть. Она словно притягивает меня, как магнитом, только я не понимаю, куда именно. И вот меня носит из города в город, в бесконечные прогулки по Москве, постоянно внутренне будоражит, бросает из приступов гнуснейшей депрессии в восторги и радость жизни. Я люблю ее, пусть она будет разной. Я надеюсь, я верю в свою избранность. Бог мой, я так часто твержу об этом, что как бы не сглазить, зато кайфа от этого ловлю гораздо больше. Количество переходит в качество. А о прозе? Мне трудно говорить. Некоторые места книги мне очень нравятся, в основном же не отношусь к этому серьезно. Не очень-то хочется относить во ВГИК, все равно бессмысленно. Я знаю, что значит чувствовать в себе себя. Чувствую еще что-то важное, очень большое и волнующее. По-хорошему волнующее. И я ощущаю это в себе всегда, даже когда долго не пишу. Даже когда отчаяние берет верх, я нахожу какие-то силы и будто смотрю со стороны и вижу, что все-таки я – сильная и все смогу и состоюсь. Только бы не остановиться. Только бы выдержать боль, которой во мне так много. Конечно, бывает, я сомневаюсь. Но и тогда в глубине души уверена – справлюсь. Сегодня приснился Гр. Так хорошо там, во сне. Господи, как в раю. Он такой прекрасный был там, никогда так хорошо не выглядел. Я в этом сне выступала и в роли режиссера, оператора, и в роли исполнительницы главной роли. Т. е. я была самой собой, но в то же время был и некий мой же взгляд со стороны, и мизансцены очень удачны, и жесты, мимика. Все помню, будто сама на всем акцентировала внимание меня – зрителя и меня, там живущей. Когда я подняла голову и увидела его, так успокоилось во мне все, такая тихая радость, даже плакать хотелось. Такое только во снах? Или на том свете? Господи, я ведь только его по-настоящему и любила, и люблю. И сейчас ничуть не меньше, чем раньше. Время, которое с таким упрямством разделяет нас, все сильнее разжигает во мне эту любовь. Мне многие нравились и нравятся, но люблю-то его. Сколько лет это уже длится? 4 или 40? Или больше? Во мне это было заложено с рождения? Значит – это судьба. А к судьбе я привыкла относиться бережно и требовательно. Не хочу верить, что больше не увидимся. Господи, помилуй его и пошли ему удачи. Надо дозвониться Б. и окончить наши недосказанности. Просто закончить все. Нас объединяет так много, а может, и не так. Тем не менее, и здесь – облом. Что поделаешь? Я решила, хотя, честно говоря, самолюбие ворчит, наверное, так лучше для нас обоих. Банальней фразы не придумаешь. Его можно оправдать. И лучше попроще и поискренней. А так можно только, не задумываясь заранее, а сразу, импровизированно. Познакомилась наконец-то с Сержем К. Даже как бы по неизбежности. Я пошла встречать Инку, но ее не было. Мы долго смотрели друг на друга, сомневаясь и не узнавая. Потом оказались рядом в метро и поздоровались. Он сказал, что, действительно, не мог узнать меня, удивился, что я уже в Москве, т. к. совсем недавно видел меня в нашей школе. Он учится в Академии управления, что-то вроде менеджмента. Очень не любит Москву и любит Казань. Мы с ним поспорили на эту тему, каждый остался при своем. В январе собирается в Америку, у него там родственники. (Я подумала, что, когда человек освобождается от комплексов своей неполноценности и перестает подходить с меркантильной точки зрения к знакомствам, когда он так уверен в себе, что все для него только «коллеги по планете» и он искренен в любом своем порыве, он становится настоящим цивилизованным человеком. Это именно то, что начисто отсутствует у «совка». Кстати, «совки» живут не только на территории бывшей Союзной империи, они по всему свету. Возможно, это идеал, но это моя личная цель). Серж меня все же успокоил (а то я подумала было, что он отравлен Казанью), сказав, что он хочет пожить в Америке год и может остаться. Я сказала ему, что ищу квартиру. Он пообещал, что узнает. Но этот вариант мне вряд ли подойдет. Какие-то парни с пустующей двухкомнатной квартирой, где они время от времени устраивают вечеринки. Серж не помнил, как меня зовут. Смутился. Забавный такой. Когда-то он мне очень нравился. Знакомство такое ненавязчивое, но прогрессирующее от обычных формул вежливости к легкой заинтересованности и симпатии (с моей стороны). Впрочем, я всегда к нему относилась с симпатией. Про него ничего сказать не могу. Мне так хочется учиться и не просто вообще, но в вузе. Мне важен не столько престиж, хотя и он тоже, конечно, и не только официальный повод жить в Москве. Боже, на кого, кроме себя можно надеяться, а я только лентяйствую. Но я жажду Москвы, учебы, света. Звонить Б. можно только в легком спокойном самочувствии, будучи уверенной и стильной. Последнее всегда так важно для меня. Вечером несколько раз звонила, но не могла дозвониться. Из-за этого приехала на поздней электричке. Неудобно. Видимо, потеряю его, и, видимо, так надо. Благодарна ему, что он помог мне почувствовать уверенность в себе, свою особенность. Главное – заниматься. Но вокруг такой распрекрасный солнечный май, что очень трудно удержаться от глупостей. 8.05. Мало занимаюсь. А настроение – класс! Устаю дико, деньги летят со скоростью света, но все равно, я – в Москве, и значит, все ОК. Откуда во мне находятся силы, чтобы быть уверенной в себе – не знаю, наверное, от глупости. Шансов с каждым днем меньше. Я не занимаюсь, т. е. погибаю. Придумываю себе какие-то проблемы и играю, сама с собой, а может, с жизнью? Вокруг меня так много всего, порой не понимаю, где настоящее, а где мишура. А может, понимаю и сознательно погибаю. Не могу дозвониться Б., и неопределенность эта меня раздражает. Пустота пугает. Отрицание стимулирует жизненные силы на сопротивление всему гадкому. Хорошее же позволяет вновь и вновь радоваться жизни. Десятый час вечера. Я зажгла свет и, укутавшись в одеяло, сижу в уютном подмосковном доме, где меня никто не потревожит, кроме, пожалуй, моих комплексов. Но это единственный диссонанс. За окном светлое еще небо. В тучках сероватых, еще по-дневному видных. Все тонкие веточки с крохотными новыми листиками контрастно вырезаны на фоне серо-голубой зыби. Я опять вспоминаю Славкино лицо. И не покидает тревога за Гр. И страстно хочется получить письмо от Толика. И понравиться Сережке. Со стороны это все воспринимается, наверное, испорченностью. Но на самом-то деле с этими людьми меня связывают лишь непрочные нити моего воображения… Господи, как же я могла забыть? Еще и Генри. Я всегда боялась верить, что оставляю что-то в сердцах нравящихся мне. Про тех, к кому я равнодушна, молчу. Хотелось бы верить во взаимность симпатий, но пока все глухо. Надежда периодически оставляет меня, чтоб снова через некоторое время возвратиться новым увлечением или капризом. История. Литература. Английский. Русский. Это то главное, чему сейчас должна посвятить большую часть времени. Is it really? I don’t sure. Ребята, все это здорово… Образцов умер. Пусть земля ему будет пухом. Царствие ему небесное. Аминь. Так вот, все вы господа – замечательные, но люблю я Г. Этого сумасшедшего, этого лохматого, а иногда лысого черта, этого неисправимого вруна и авантюриста. И всю себя бы ему отдала. (Если это не затрагивает лично во мне – бери). Творчество и цели – оставь. Но я не видела его больше двух лет. Я понятия не имею, где он находится, что с ним. Неизвестность может свести с ума. Когда начинаю думать о нем, забываю все и ревную свою бессмысленную, как сейчас, кажется, жизнь без него ко всему мелкому и никчемному, которого было слишком много. Хочу его любить так же сильно всегда, даже зная, что безответно. Возможен ли взгляд его через моих тревог череду? Безбожного твоего счастья жажду. В горячке? Вижу тебя каждым мигом своей души. Думая о тебе, распускаю клубок удачи, Линий на ладони изучаю плаванье. «Не думай о завтра, – навязывается май, — Люби мои запахи». 9.05. «Презрения достойны те, кто его боится». Перечитать: Ларошфуко, Вовенарга. Центр Москвы. Что может быть очаровательней, тоньше, изысканней. Я с ума схожу от счастья и от горя. От счастья – потому что я – здесь, хожу, не чувствуя никакой усталости, дышу запахами весенними, ощущаю ветер, самый ласковый на всем белом свете. Я изнемогаю от восхищения. Все здесь до чего прекрасно. От горя – потому что я – не здесь, не живу, не работаю, только гостья. Повосторгаюсь и уеду в свой Павлово-Посад или еще хуже, Kazan. Во мне все противится этому. После всех этих весенних великолепий Москвы снова в это сонное болото. Для меня каждая мелочь здесь – целый мир. Мне здесь сильнее чувствуется. Яркая бабочка на асфальте – и во мне все ликует. Не могу выразить словами всю огромность переполняющего меня чувства. С другой стороны, я понимаю, что необходимо что-то конкретное делать, чтобы приблизиться к этому празднику жизни. Во мне будто все раздваивается, расстраивается… Теряю ощущение времени. Подключаются все чувства после шестого. Я живу сейчас только душой, чем-то неведомым, но таким волнующим и прекрасным. И ничего больше не надо. Наслаждение от жизни, от себя в ней, от Москвы, которая и есть сама жизнь. Здесь воздух благороден, он пронизан великими мыслями и чувствами. Я это чувствую. Я одна. Это счастье. И это боль. Большей свободы никогда не испытывала. И большего одиночества. Я получаю какое-то горькое наслаждение от своей бесприютности. Все эти улицы, цветущие деревья, все эти благородные дома и ма-жорские лица – я люблю. Я упиваюсь своей отчужденностью и одновременно чувствую себя частью всего этого, любимого мною. Словно я имею на это право, и никуда это не уйдет. Вместе с тем – сомнение и тоска. И все так тесно переплелось, что я с трудом улавливаю цельные эмоции и мысли. В основном же опять – подсознание, ассоциации. Цветовые, звуковые и душевные малейшие тона – все однажды и только сегодня. Это я. Алину, мою любимую и единственную героиню, я слышу, даже больше, она теперь – это я. Мы одно. В душе – рыданье и смех. Неразрывно сложное состояние. Чудное состояние. Любимое, как вдохновение. В центре Москва состоит из парочек, людей, выгуливающих собак, и зелени деревьев, их здесь много. Я нашла самый лучший скверик. Сижу и балдею. Я буду здесь жить. Мне больше ничего на земле не надо, кроме этого света и тиши, кроме тополей и цветущей вишни. Я опровергла всех взглядов покорность. Сегодня меня коронуют на вздорность. «Его величества все капризы чтоб были исполнены», – шепчет призрак чьей-то прошедшей судьбы невезучей. «Мое почтенье, – безумствует случай, – это же счастье. Вас здесь так ждали. Я Вам давно говорил о награде». Скандал разразился в прошлую среду. Ветер сказал, что я – его нежность. И он сочиняет свои сюиты лишь для меня. Обиделся призрак чьей-то прошедшей судьбы невезучей. А я, как всегда, надеясь на случай, уже улыбалась. И все бульвары мне напевали мотив знакомый. Я их любила лечить от вздора. Когда июнь бередит все струны, и память отчаялась встретить… Меня сегодня короновали. А я подумала: май нахальный мне волосы вздорными вскриками треплет, и пальцы его холодны от страха. Волосы треплет ветер-насмешник. Теплотою сюита очарована. Ей ветер предложил на бис, под аккомпанемент моего голоса, остаться сегодняшнего дня легкомыслием. Что может быть лучше весенних запахов на подносе растроганной Москвы. Фиалковая бледность. Веки вздрогнули. Эпиграфом – мои тревоги были. Если сегодня не дозвонюсь, значит, это все. Красивых мужчин не много, но стильных – достаточно. Никаких вариантов. Стану вдохновением этого дня. Он принадлежит мне. А я Москве. Сегодня я обещала ветру Стать вдохновеньем Москвы. Сквер очарован. Я его бережно Положу в карман до завтрашней игры. Завтра я провозглашу небо – Единственной неприкосновенностью, А тебе скажу: Память была, Но ее унес ветер. И только тени Остались. Я тоже. Бледнею от его улыбки Вкрадчивой. Безумствует ветер: останься здесь. Я обожаю этих деревьев благородство. Но разбежимся до следующей игры, до нового стихотворения. А когда на «ты» с этим городом? С прошлого мая. Я и не заметила. Плачу снова. Вы же сегодня стали новой. Вам не говорили? – вы стали счастливой. Скоро уходить. Будто прощаюсь с близким. Любовь с первого взгляда. Я буду Вам, сквер, писать записки, письма, стихи и сценарии, все для Вашей очаровательной милости. 10.05. Бессонница майского города Во мне отзывается жалобой. Снова застопорилось. Не пишу. Не получается. Не удается сказать. Вчера был такой великолепный день, он сам – произведение. А я не могу достойно сказать о нем. Господи, за что? Я все так хорошо помню. Этот день не может остаться обычным. Таким посвящают поэмы. А я – не могу и 20-ти строчек! За себя не боюсь, как боялась раньше, что отняли, когда вдруг не писалось. Почти. Раздражение накатывает. Нет, все-таки боюсь. Разрыв между желанием выразить многое и невозможностью оформить все это в гармоничные и искренние созвучия меня мучит. Надо заниматься науками, а я только и делаю, что занимаюсь собой. Лентяйство и самовлюбленность. Гордыня и ирония. Жалость к себе и осознание своей значимости. Все это я, Алина, Эливия, …где конец? Вернее, где начало. Никаких конкретных удачных фраз, лишь перебираю давно или недавно появившееся, прошедшее во мне уже. Денег мало. Нужны на оплату квартиры или курсов. Хотелось бы и то, и другое. Просить, чтоб прислала мама, совесть не позволяет. Прочитала очень точное определение творческого самочувствия. Потрясающе. И тем обидней для меня невозможность выразить всего переполняющего меня, чем больше я понимаю, что вчера было одно из тех редких состояний отдохновения душой и работы душой. Что может быть сладостней? Я запомнила свое состояние. Это был неконтролируемый поток, бессвязное бормотание. Дай Бог, еще удастся выразить его в стихах. Одно «но» у Белинского. Согласна, личность не должна заслонять действительность от нас, но она должна дополнять эту действительность. Воспринимать реальность отвлеченно от своего «я» невозможно. И есть ли она такая? Действительность и я, т е. действительность в моем понимании. Действительность другая – в каждом взгляде. Нет одинаковой действительности, у каждого она своя. Белинский. Как этот человек, будучи всю жизнь лишь критиком, лишь комментатором чужих произведений, мог так тонко и точно чувствовать природу творческого самочувствия, самую жизнь поэзии, ее душу? Он так сочно, глубинно, личност-но выражает важное. Очень просто и умно (в отличии от современных критиков, которых я просто не могу читать). Я не перестаю удивляться и восхищаться им, хотя и не могу со всем согласиться (к примеру, о превалировании общественного значения над личностным началом). По-моему, поэту нет дела до того, какой резонанс в обществе, в смысле политики, да в чем угодно, вызовет его произведение. Он пишет потому, что не может не писать. Потому что хочется писать. Это первично. Пишешь для кого-то? Нет, для себя. И сам себя поэт судит, потому что только он знает, соответствует ли написанное им его внутреннему состоянию. Но все равно я глубоко уважаю Белинского, за его страсть и дух, за силу выражения. «Самое обстоятельство может только… подтолкнуть поэта на поэтическую идею и, будучи выражено им в стихотворении, является уже совсем другим, новым и небывалым, но могущим быть».     Белинский. Какая глубокая талантливая натура! Он познал все муки и сомнения творчества, иначе, откуда в нем эта простота мысли и созерцательное величие? Напев нахлынул неожиданно Но я – не повесть о потерях Струны разлук исповедую своим сомнением Небом напускное равнодушие разгадываю. 12.05. «Бессмертной раною убит». Лермонтов. Отвезла работу во ВГИК. Идиотизм. Но, тем не менее… Вообще-то не верю. Там такая специфическая богемная атмосфера, все такие «гордые», крутые, значительные. Может, большинство из них – ничего из себя не представляет, как чаще всего и бывает. Но в целом все это, конечно, производит впечатление. Люди выделяются. Конечно, блат крутейший, и у меня практически никаких шансов. Готовиться к этим экзаменам, конечно, не буду. Зачем? Только крошечная надежда в душе еще теплится. Глупо, понимаю и когда узнаю результат, увы, предполагаемый, хоть буду готова. А все-таки самолюбие кольнет, и будет не по кайфу. «Предмет насмешек, ада тень, Призрак, обманутый судьбой».     Лермонтов. 16.05. Неопределенность убивает. В то же время живу и наслаждаюсь этим. Трачу деньги на ерунду, расстраиваюсь и кайфую и в каждом миге своей жизни обожаю жизнь. Обожаю Москву, себя и всех вокруг. Или презираю. Но никак не равнодушна. Понимаю – не поступлю. Но, господи, как жалко думать, что «напрасно была нам молодость дана, что изменяли ей всечасно», что уж кончается она. Да, всегда приходится выбирать: карьера или жизнь. У творческих натур, у незаурядных натур бывают совпадения. А я? Надо попробовать журналистику. И просто литературные этюды. Живущим сегодня Предчувствиям – дорогу К сердцам прохожих И к моему сердцу. Перечитываю свои питерские записи. Действительно, тогда было какое-то особенное время. Все удавалось. Все так совпало: и мое настроение, и внешние обстоятельства, и люди, с которыми я знакомилась, – все настроилось на меня. И я была на высоте. Я была в высшей степени сама собой. А сейчас будни души и тела. Если постоянно думать, как бы возвратить все это, ничего не получится. Повтор невозможен. Но возможен новый праздник с новыми героями и с новой мной. Конечно, настоящей. 17.05. С Б. расстались. Заочно, правда. Но, тем не менее, все уже слишком очевидно. Ловлю себя на мысли, что только для того хочу, чтобы меня допустили к экзаменам во ВГИК, чтобы был повод позвонить ему и попросить помочь подготовиться к экзаменам. Он все же театральную жизнь знает достаточно хорошо. Глупая надежда продолжает толкаться в голове. Но уже через несколько дней все окончательно выяснится. Сегодня была у Мастера. Это лучшее, что есть в моей жизни. Такое ощущение, что там я окружена любовью и светом. Свет действительно есть. Он повсюду. А любят там так искренно и сильно! Будто там находится множество существ (людей и не только), и они так добры ко мне, и каждый желает мне счастья, и каждый для меня на все готов. И я там – своя, и, кажется, меня всегда, в любую минуту ждут, и там я – настоящая, сильная и счастливая. Господи, почему в реальности мы лишены этого блаженства? Не хочется оттуда уходить, но оставаться там – невозможно. Ведь это смерть. Даже просто оставаться там более-менее продолжительное время – опасно. Энергией накачали. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=154556) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.