Точка разрыва Джим Браун Дебютный роман талантливого американского журналиста, блестящего репортера «Ассошиэйтед Пресс». Впечатляющий триллер, созданный в духе «романов ужасов» Дина Кунца. После того как в городе появился таинственный бродяга, жители оказываются во власти необъяснимых, зловещих явлений природы и душераздирающих кровавых расправ… Джим Браун Точка разрыва Тогда глава 1 Грязь ударялась о крышку его гроба, а Уайти Доббса одолевал смех. Совсем не весельчак по натуре, он и сам был удивлен тому, что в такой ситуации продолжал хихикать, даже слыша глухие удары. Вначале гроб сильно вздрагивал, но затем осел, и звук стал удаляться, постепенно переходя в неясный шум, который становился все слабее, слабее, пока не наступила тишина. Тихо, как в могиле. На сей раз он громко расхохотался, сотрясая тишину, царившую вокруг, но звук его голоса волной ударил ему в грудь, напоминая об ограниченности пространства. Уайти зажал руками рот, чтобы удержать смешок, проклиная себя за потерю бдительности. Приди в себя. Не трать понапрасну кислород. С неуверенностью новорожденного юноша исследовал свой тесный мир. Голова покоилась на тонкой подушке; мертвенно-белые волосы касались стенок гроба. Ступни находились в нескольких сантиметрах друг от друга. Подбитые тканью и кружевом боковые стенки слегка давили на плечи. Небольшое пространство над головой. Это все, что было отведено телу… его телу. И как только смерть примиряется с таким положением? Должно быть, отлично. Никто раньше не жаловался. Стоило бы предложить высечь на воротах кладбища Перкинсов: «Восемьсот погребенных – и ни одного недовольного». Смех снова прорвался наружу, сдавливая горло, мешая дышать, захлестывая, как рвотная масса. Он старался удержать его, но подавился, фыркнув. Терпение, терпение. Он моргнул, чтобы убедиться, что глаза его открыты. Мрак. Самая непроглядная тьма, какую ему доводилось когда-либо видеть. Хотя разве можно видеть темноту? Он протянул руку к крышке гроба – она нависала в нескольких сантиметрах, совсем неразличимая… но такая непостижимо близкая. «Нет, я не вижу ее, а значит, ее нет», – решил он. Так легко обмануть себя в темноте. Или сойти с ума. Смешок. Терпение. Несмотря на некоторое неудобство, он сумел протиснуть правую руку в карман джинсов. Его пальцы скользнули по гладкой деревянной рукоятке ножа. И с этим прикосновением к нему вернулось самообладание. Не все так плохо, вовсе не все так плохо. Ему было всего лишь семнадцать, но он уже сталкивался с настоящим страхом лицом к лицу. Он смотрел в его налитые кровью глаза, чувствовал его зловонный дух. Ха, все было не так уж плохо. Он вытащил нож из кармана, нежно ощупывая его контуры пальцами, как мужчина, ласкающий грудь женщины. Мысленно он следил за своими движениями, как будто видел рукоятку вишневого дерева, покрытую кроваво-красным лаком, с хромированными шариками по бокам. На рукоятке была небольшая плоская кнопка. Он нажал на нее. Клик. Флип. Клик. Флип. Не лучшее развлечение, если слеп и заключен в гроб, как мертвец, но он не испытывал волнения. Он хорошо был знаком с этим лезвием. «Как подросток со своим членом», – сказал бы его отец. Хотя вряд он сказал бы так, узнав, что сын не умер, но похоронен по собственной воле. Смешок. Это молниеносное лезвие было его лучшим другом, защитником и наставником. Оно никогда не причиняло ему боли. И может быть, когда все закончится, он закатит ему настоящий пир, даст ему почувствовать вкус нахальной и испорченной богатенькой дурочки. Была в колледже одна изнеженная дрянь, на которую он одно время положил глаз. Может быть, она будет следующей? Да, точно, следующей. Он громко захихикал. Интересно, они уже ушли? Где же они, эта четверка его новых друзей? Закончили? Нет, яма была очень глубокой, около двух метров. Они, наверное, еще наверху. Он просто больше их не слышал. Потеют себе, сбрасывая всю эту грязь в могилу. Он подумал о них – этих детишках богатых родителей, в дорогих ботинках и с пятидолларовыми стрижками, роняющих свой пот на его могилу. А чем же он был занят, пока эти неженки работали, занимались физическим трудом, наверное, первый раз за всю свою жизнь? Да ничем. Просто лежал здесь по соседству с червями, безмолвный и неподвижный, как настоящий мертвец, в то время, как ребятки все еще … живы. Он больше не мог сдерживаться – смех выплескивался волнами. Джон Эванс бросил последнюю лопату земли на свежую могилу, после чего разровнял поверхность обратной стороной. Трое остальных стояли в молчании. Несмотря на то, что они работали по очереди, все четверо смертельно устали. Джон достал носовой платок из заднего кармана, промокнул лоб и посмотрел на небо, с которого уползали последние красные щупальца заходящего солнца. Его двоюродный брат Мейсон достал пиво из охладителя и припал к банке. – Чертово дельце, – сказал он, сделав большой глоток и рыгнув. – Чертово дельце. – Проклятие! Я не могу поверить, что мы сделали это, – заметил Клайд Уоткинс. – На самом деле мы это сделали. Клок спутанных рыжих волос упал ему на лоб. Он рукой откинул их назад. – Мы? – Мейсон фыркнул. – Черта с два. Почти все время работали я и Джон. – Эй, разве я не помогал? – Клайд счищал грязь со штанов. – Ты только скулил всю дорогу. – И что? Конечно, я же не привык рыться в грязи, как свинья. Пристрелите меня, – он выпрямился, разгладил рубашку тыльной стороной ладони и улыбнулся. – Я должен сохранить себя для женщин. – Пошел ты, – сказал Мейсон. Он взглянул на могилу-холм и нервно рассмеялся: – Пошел ты. Натан Перкинс присел на откидной борт грузовика, зажав руки в коленях. Его глаза, выглядевшие огромными из-за толстых стекол очков, не отрывались от свежего холма земли. – Ты в порядке? – спросил Джон. Натан кивнул, поправил очки на переносице. Его рука дрожала. – Неужели нужно было хоронить его так… понимаешь, так глубоко? – Метр восемьдесят. Не больше, не меньше, – ответил Джон, передергивая плечами и потирая затылок. Мышцы так и дергало от боли. При росте в метр восемьдесят восемь, широкоплечий, Джон Эванс был довольно внушительной фигурой. Однако стоя здесь, на вершине холма Хокинса, глядя на раскинувшийся внизу, как россыпь звезд, низвергнувшихся с небес, город Чёрная Долина, он чувствовал себя довольно ничтожным. Джон сердито утаптывал своими тяжелыми ботинками коричневую поверхность могилы. – Черт, не могу поверить, что сучий потрох там внизу, – сказал Натан. Мейсон Эванс усмехнулся, блеснув зубами в сумеречном свете: – Все правильно, он там внизу. Ты можешь побиться об заклад своей потной задницей. Мейсон сложил руки рупором: – Как там внизу? – прорычал он в могилу. – Ш-ш-ш… – Натан опасливо покосился на холм земли. – Что? – с вызовом бросил Мейсон, брызгая пивом и слюной. – Боишься, что сукин сын нас услышит? Плохой Уайти Доббс выберется наружу и поймает тебя? Он рассмеялся, оглянувшись в поисках поддержки. Но Джон слишком устал, его мысли сплелись в клубок смущения и гнева. Клайд просто пожал плечами и улыбнулся. Джон наблюдал, как их постепенно охватывала ночь, как медленно наступала темнота, удлиняя тени и рассеивая фиолетово-пурпурные краски. – Может, это была не такая уж блестящая идея, – сказал Натан, теребя воротничок своей рубашки. Потом он облизнул пересохшие губы. – Я о том, что хорошего из этого выйдет? На что мы можем надеяться? – Эй, мы все в этом участвовали, и ты согласился, – Мейсон для пущей убедительности ткнул в него пивной банкой. – Ты согласился. И все мы. – Понятно, понятно, но, видишь ли… если папа узнает, что я нес гроб, он меня убьет. – Он никогда не узнает, – уверил его Клайд, говоря с той убедительностью, которая всегда придавала вес его словам, даже если он порол несусветную чушь. Клайд положил руку Натану на плечо. – Кроме того, если он и впрямь убьет тебя, готов поклясться, что он сэкономит на бальзамировании. Мейсон оглушительно расхохотался. Натан улыбнулся. Джон Эванс ничего не сказал, скрестив мощные руки на широкой груди. Джона мало что могло взволновать, еще меньше он боялся чего-либо. И все же… Джон скользнул взглядом по вершине холма Хокинса. Темнота медленно, но неотступно ползла к ним снизу из ельника Дугласа. Джон достал пиво из холодильника. Приложил холодную бутылку к ноющей шее, перекатывая ее пальцами, стараясь охладить напряженные мышцы. В ночи потянуло свежим ветерком, неожиданно повело прохладой. Он содрогнулся. Прохлада? Почему на холме Хокинса всегда холоднее? Дин, должно быть, в курсе. Джон посмотрел на Черную Долину. «Не ахти какой город», – подумал он, но его этот город устраивал. Ему нравилось однообразие и размеренность. Когда не появлялись чужаки… Он перевел взгляд на могильный холм. Гнев вернулся с удвоенной силой. Джон закрыл глаза, стараясь остыть. Открыл и посмотрел на небо. Тяжелые облака затемняли свет, цикады завели свою монотонную песню, а Уайти Доббс оставался в глинистой земле холма Хокинса. – Поехали, – сказал наконец Джон, бросив прощальный взгляд на могилу. Джон и Натан забрались в старый асфальтового цвета грузовик, пригодившийся им для перевозки гроба. Натан скользнул на водительское сиденье, а Мейсон и Клайд влезли в «шевроле» Мейсона шестьдесят пятого года. Мотор завелся с первой попытки. Джон оглянулся на холм Хокинса: он был окружен густым ельником Дугласа, но в центре не росло ничего за исключением чахлой сорной травы. Никто не знал – почему. Некоторые говорили, что просто на холме скверная земля; другие – утверждали, что это место ведьмацких шабашей, что духи убивают здесь все живое. – Боже, – вскрикнул Натан и дал по тормозам, так что грузовик и пассажиры резко подались вперед. В рассеянном свете фар отчетливо виднелась черная кожаная куртка, висевшая в воздухе. Она колыхалась на ветру, и Джон различил тонкую ветку дерева. – Доббс повесил ее на этот прут перед тем, как мы его зарыли. – Знаешь, показалось, что она плывет в воздухе, – жалобно проговорил Натан, потом нервно рассмеялся. Джон оглянулся на холм. Скверная земля… место шабашей…духи убивают все живое… Ну что ж, теперь Уайти Доббс нашел там пристанище. Дин Трумэн провел влажной тряпкой по крышкам столов, и в голове у него появился образ Джуди Пинбрау. Он наполнил держатели для салфеток, обновил стаканчики с зубочистками, проверил солонки и перечницы и снова мысленно увидел Джуди Пинбрау. Дин извлек две груды грязных донельзя пластиковых подносов из симметрично расставленных контейнеров, передал через прилавок сдатчику, затем упаковал и вынес три мешка мусора, и снова в голове его возник образ Джуди Пинбрау. 19.45 Она должна освободиться через пятнадцать минут, значит, здесь появится через шестнадцать. Дин выбросил мусор на свалку, потом вернулся в ресторан. Перед тем как войти, он вдохнул полной грудью. Ночной воздух был влажным и бодрящим. «Спокойно, сконцентрируйся», – успокаивал он себя. На сей раз никакой стеснительности, никаких отвлекающих маневров, никаких извинений. «Джуди, погуляешь со мной как-нибудь?» – вот все, что нужно сказать. Казалось бы, очень просто. Но время играло против него. Через две недели Дин Трумэн должен закончить школу – и тогда прощай Хутервилль и прощай Джуди Пинбрау. Все же он собрал в кулак всю свою смелость и решил спросить ее о конкретном дне. Джуди приходилась сводной сестрой его лучшему другу, Джону Эвансу. Дин знал ее всю жизнь и, наверное, столько же любил ее. Но Дин никогда не обмолвился об этом ни словом. Тебя не отвергнут, если ты себя не обнаружишь. Впрочем, победы ты тоже не одержишь. «Я могу это сделать, – говорил он себе. – Я могу это сделать». Дин вошел в ресторан. Огни мигали. Второй удар грома потряс помещение. Кассовый аппарат со звоном подпрыгнул. – Проклятие, – выругался старший смены мистер Двайер. Он с размаху ударил по боковой стороне кассы и виновато поглядел на посетителя. – Проклятую заразу опять заело. – Буря виновата, – произнес посетитель таким глубоким голосом, который нельзя было подозревать при его росте. – Проклятые заразы появляются там и тут. Ларри Пеппердин был диск-жокеем на местной радиостанции и пользовался особой популярностью в Черной Долине. Дин знал его через Клайда Уоткинса, который подрабатывал на радиостанции по выходным. Огни снова замигали. Касса прозвонила. – Чертовщина. Извини, Ларри, она раньше чем через пять минут не очнется. Можешь подождать или… Послушай, Дин! Я пробиваю бастербюргер с сыром, картошку, большую коку и яблочный пирог! – Какая порция картошки? – Максимальная! – Получается пять долларов сорок пять центов. Мистер Двайер вопросительно взглянул на Ларри. Ларри улыбнулся: – Звучит отлично. У меня двадцать. – Сдача – четырнадцать долларов пятьдесят один цент, – сказал Дин, не дожидаясь вопроса. Мистер Двайер расплатился с клиентом из кармана, затем нацарапал для себя записку, чтобы пробить заказ позже. – Как это у него получается? – спросил Ларри. Менеджер просиял: – Это еще цветочки: послушай вот это. Дин, сколько времени? – 19.56, – сказал Дин. Ларри взглянул на часы. – Ба! А он не смотрел на часы? Менеджер выпятил грудь от удовольствия, как будто сам осуществил этот трюк. – Даже не взглянул, – он упаковывал заказ. – Я проверял его, пытался одурачить. Не сработало. Дин Трумэн всегда знает, сколько времени. Всегда. – Боже, парень, ты что, экстрасенс или еще чего? – спросил Ларри. – Это магия? Менеджер скорчил гримасу: – Лучше не говори о магии. – Магия? – переспросил Дин зазвеневшим голосом. – Магия? Нет никакой магии. – Ну вот и приехали, – заметил менеджер, выкатывая глаза. – Магия – прибежище невежд. Все, я повторяю, все, что я делаю, можно научно объяснить – если не сегодня, то завтра, но точно и бесспорно. Это самый суеверный из всех городов, какие я видел. – Это оттого, что мы живем в тени холма, – сказал Ларри. – Холма Хокинса? – Ну началось, – менеджер покачал головой, ворча себе под нос. – Сплошной вздор. Россказни о привидениях, выдуманные, чтобы пугать детей, и проникшие в самую глубину сознания. Холм – одно надувательство. Надо быть простаками, чтобы верить в это. – Я тебя предупреждал, – заметил менеджер. – Он всегда такой? – спросил Ларри. – Только если речь идет о всяких непонятных материях. Думаю, побочный эффект от большого количества мозгов. Дин внимательно изучал свои ботинки, неожиданно смутившись. Он взял тряпку и стал тереть прилавок. – Извините, меня иногда заносит. Ларри Пеппердин рассмеялся: – Эй, я с тобой заодно, дружище. Единственная магия, в которую я верю, – это та, что я творю с девчонками. Понимаешь, о чем я? Он подмигнул, и Дин покраснел. Диск-жокей взял еду и уже собрался уходить, но вдруг остановился. – Вестей о Клайде Уоткинсе и Джоне Эвансе еще нет? Интересно, как все прошло. – Что прошло? Ларри нахмурился: – Ты не знаешь? Я подумал, раз вы друзья и все такое… – он покачал головой. – Ладно, не бери в голову. Увидимся позже. Дин кивнул и вернулся к прилавку. 19.58 Джуди Пинбрау работала по соседству в «Подарках и открытках от Хелен», и ее субботняя вечерняя смена заканчивалась к восьми часам. За последние недели у нее вошло в привычку заезжать в ресторан после работы и заказывать клубничный пломбир с орехами, затем садиться у стойки. Она свешивала ноги и болтала с теми, кто был в баре. Дин всегда принимал участие в разговоре – расспрашивал ее о том, какие фильмы она видела, какие книги читала, но ничего больше. Дин завидовал ее сводному брату, Джону-бесстрашному. Джона практически ничего не пугало, ничто не могло вывести его из равновесия. Джон Эванс был способен на все. Завести разговор с гордой незнакомкой – пожалуйста. Вправить выбитый сустав – протяните ему вывихнутую руку – через секунду гуляйте. Зафиксировать сломанную кость – тоже без проблем, он проводил эту операцию и на себе. Джон умел чинить, резать, шить, забивать, клеить, накладывать гипс и наносить удары – справлялся с любой проблемой на выбор. А все, что умел делать Дин, – производить подсчеты у себя в голове и выдавать точное время, не взглянув на часы. – Просто предложи ей прогуляться, – внушал ему Джон. – Я знаю, что ты ей нравишься. Кроме того, что плохого может из этого получиться? Она может поднять меня на смех, позвать друзей и поднять меня на смех еще раз, повесить мою фотографию на фонарь, чтобы весь город поднял меня на смех. И наконец, что самое плохое, она может сказать «нет». Все же в предпоследнюю субботу Дин почти сделал это, почти набрался смелости. Но… «Джуди, погуляешь со мной как-нибудь?» – слова прилипли к его языку, как роса к цветочному лепестку. Но потом в зал вошел Уайти Доббс. – Как клеится, Джимми Дин? – спросил он и рассмеялся, причем у Дина по коже побежали мурашки. Момент был упущен, как детский воздушный шарик, улетающий из цепких рук малыша. Как клеится, Джимми Дин? Всегда одна и та же глупая шутка. Но Дин рассмеялся, как всегда. Уайти Доббс относился к таким людям, столкнувшись с которыми вы были рады просто тому, что остались целыми и невредимыми. В понедельник и вторник Джуди не появилась в школе. А когда в среду он увидел ее в кафе, она была какая-то подавленная, старалась не смотреть в глаза. Теперь у Дина сосало под ложечкой от ощущения, что он упустил свой единственный шанс. Отчаяние подкатывало к горлу. В прошлую субботу она вообще не пришла. Его единственный шанс был упущен из-за пустяка, из-за Уайти Доббса. Как клеится, Джимми Дин? Уайти Доббс. Дело было не только в ноже и всяких слухах и даже не в его седых волосах. В том, как он передвигался, как держался, как смотрел своими темными, глубокими глазами – окнами в саму преисподнюю. Страх. Дин испытал настоящий страх в тот вечер, хотя с трудом бы мог сказать, почему. Как клеится, Джимми Дин? 20.00 «Смена Джуди кончилась», – подумал Дин. Касса снова зазвенела. – Ага! – раздался победный крик менеджера. – Работает… И теперь, возвращаясь мыслями к той субботе, Дин ощутил тревожный холод. Доббс тогда сидел в заведении долго, почти до закрытия. Когда он уходил, Дин произнес прощание для завсегдатаев: «Еще увидимся». Но Доббс, вместо обычного «До скорого», ухмыльнулся, и эта усмешка была леденящей. Он облокотился о стойку, придвинувшись так близко к Дину, что тот чувствовал, как от него разит спиртным, и глумливо прошептал: «Девяносто девять Эйнштейн». Девяносто девять Эйнштейн? Что, черт возьми, это означало? Чушь какая-то. Потом Доббс откинул голову и расхохотался безобразным, визгливым гоготаньем, напомнив Дину рассерженных кладбищенских ворон. Девяносто девять Эйнштейн? Не стыкуется. Продолжая смеяться, Доббс решительно направился к двери. 20.03 Джуди задерживалась. В небе грохотало. Огни мигнули, погрузив все в темноту на секунду дольше, чем в прошлый раз. Кассовый аппарат пискнул. Менеджер выругался. Дин Трумэн нахмурился. Девяносто девять Эйнштейн? Глоток воздуха. В ящике под землей Уайти Доббс дышал с помощью пластиковой маски. Баллон с воздухом был удобной штукой, увеличивавшей время, которое он безбоязненно мог провести под землей, однако суживавшей его жизненное пространство. Для того чтобы баллон поместился рядом, Доббсу пришлось согнуть ноги и постоянно менять положение, чтобы кровь циркулировала. Что, если эти лощеные выпускники ошиблись в подсчетах запасов кислорода? Что, если у него уже кончается воздух или еще хуже – все эти баллоны с кислородом – хитрая выдумка. Слишком сильно отвернул крышку, вспышка – и капут. Кроме кислородного баллона Мейсон Эванс встроил небольшой радиотранзистор в стенку гроба. Радио и кислород должны были создавать иллюзию жизни для Уайти Доббса, информируя его о времени, происходящем в мире и позволяя подсчитывать, сколько еще ему осталось. Он находился под землей тридцать девять минут. Еще двадцать две минуты. Раз плюнуть. Находясь на глубине в двух метрах под землей, Уайти удивлялся, как радио вообще работало. Однако приемник ловил только одну волну – Кей-Ди-Эл-Уай: «По всей стране… в любое время…». Пожалуй, это было еще хуже, чем быть заживо погребенным. «Я могу это сделать. Двадцать две минуты. Ерунда. Ерунда. Черт, неужели это самое худшее, что они могли придумать?» – Я за тобой наблюдал. Ты не похож на сопляков из этого гребаного города. Ты ходишь по краю. Люблю таких людей, – сказал ему Джон Эванс. – У нас своего рода братство. Может, тебе интересно? Обычно Уайти Доббсу было наплевать, кто что думает. Но Джон Эванс – другое дело. Он был единственным в этой дыре, кто мог за себя постоять, а потому Доббс уважал его. – Ну так как же? – спросил Джон. У Доббса никогда до этого не было друзей, и он не ожидал, что ему уделят столько внимания. – У нас есть обряд посвящения. Чтобы знать, на что ты способен. Этим Джон просто достал Доббса. Он уже готов был наставить на большого мальчика свой нож, но что-то во взгляде Джона Эванса остановило его, какое-то животное чувство подсказало, что, если они сцепятся, один будет мертв. – Давайте, предлагайте, – ответил Доббс. Джон кивнул, затем спокойным скучным голосом спросил: – Ты боишься темноты? Молчание. Вдох. Семья Доббсов или, вернее, все, что от нее осталось, переехала в Черную Долину одиннадцать месяцев назад, вскоре после смерти отца Уайти. Для Уайти Черная Долина имела только одно преимущество – здесь жила тетя Джерти, престарелая сестра его матери. Работая на лесопилке, ее муж умудрился по локоть отхватить себе руку и умер от потери крови прежде, чем рабочие довезли его до больницы. Это была его вина – все так говорили, даже сама тетя. Но лесопилка изрядно раскошелилась, обеспечив пожизненно Джерти, так что она могла заботиться о младшей сестре и ее бродячем семействе. Старшая сестра Уайти, Мэри Джин, сучка, сбежала с водителем грузовика через месяц после того, как они переехали. Последнее, что о ней слышали, – это то, что она живет в этой долбаной солнечной Флориде. Проваливай, дрянь. Немного спустя мать Уайти нашла себе утешение в стакане виски. Она пристрастилась к бутылке, а Уайти оказался предоставлен сам себе. «Как раз то, что нужно», – сказал он, ухмыляясь в темноте. Если бы все эти простаки из дрянного городишки знали его в Балтиморе, они бы просто не поверили. Там он был известен под своим настоящим именем Мелвин и являлся обычным подростком с копной каштановых волос, прыщами, пошлыми мечтами и папочкой, который периодически по ошибке принимал его за боксерскую грушу. «Хорошая взбучка сделает из тебя мужчину», – любил говаривать его дерьмовый папаша. По-видимому, он пытался сделать мужчину и из матери Уайти: она так же часто обновляла синяки, как другие женщины платья. Но Мэри Джин, сучка, ускользнула от кулаков папаши. Хотя это была и не вся правда. Уайти частенько слышал сдавленные крики из ее комнаты, когда отец объявлял, что пришло время «кормить змею». И Мэри исполняла эту роль с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Но это не касалось Тэнди. Десятилетняя сестра Уайти всегда занимала особое положение: нарядная, привлекательная, уверенная – неожиданный всплеск в генетике семьи Доббсов. – Когда я вырасту, мы с тобой поедем в Калифорнию, – говорила она Уайти. – В Калифорнию? Почему в Калифорнию? – Потому что там живут все волшебники. Я видела передачу по телевизору. Там растут пальмовые деревья, плещется Тихий океан и светит солнце, всегда светит солнце. В Калифорнии не бывает дождей. Это факт – у них даже есть песня про это. Мы с тобой… Мы с тобой… Бедняжка Тэнди. Она вступила в борьбу с отцом против его власти в доме. В результате он избил ее сильнее, чем мать, сильнее, чем Уайти. Сильнее. Но она никогда не сдавалась. Никогда. Клик. Флип. Клик. Флип. Доббс играл лезвием в темноте. Этот нож он нашел в аллее незадолго до того, как это случилось. Одно движение – и лезвие со свистом рассекало воздух, оживало в его руке, отражая невидимый свет. Это был первый символ его власти, его первый друг, а через две недели он впервые отведал пищи. Старик ужасно избил его в тот вечер, сломал ему нос и пару ребер. Глаза Уайти распухли до такой степени, что он с трудом видел. Он боялся, что ослепнет. Все были дома, когда это случилось: мама скрючилась в уголке в полубессознательном состоянии, лицо ее горело от побоев; Мэри Джин рыдала на диване. Тогда папаша приступил к Тэнди, прямо там, в столовой. Уайти попытался остановить его. Но все, чего ему удалось добиться, – новая смачная взбучка, после которой он распластался на полу, беспомощно глядя сквозь почти закрывшиеся глаза. Не вспоминай. Не вспоминай. Тэнди боролась, боролась жестоко, слишком жестоко. Затем его отец вскрикнул. Крик постепенно перешел в визг, а затем смолк. Потом раздался тихий, слабый звук, как будто ботинком раздавили жука, как будто хрустнула сломанная веточка, – это отец свернул шею Тэнди. Наступила настоящая тишина, тишина абсолютная и гиблая – его феерическая сестренка превратилась в неподвижную тряпичную куклу на полу. Суть происходящего проникала в сопротивляющееся сознание Уайти… и ускользала. Именно в тот момент Уайти Доббс окончательно сошел с ума. глава 2 Вас приветствует Кей-Ди-Эл-Уай в самом начале десятого часа. С вами Ларри Пеппердин и Хэнк Уильямс-старший…» Сколько еще? Пятнадцать минут. Перезвоны музыки кантри заполнили ящик, казалось, что они обволакивают холодной жидкой грязью. Уайти Доббс потер рукоятку ножа, потом осторожно ощупал лезвие. Оно было теплым. Что, если они забыли? Вдох. Не смей думать об этом. Все это плевое дело. Он не боялся гроба и не боялся быть заживо погребенным. Во всем была виновата темнота, одиночество среди всех этих воспоминаний, среди мелькающих перед глазами непрошеных сцен. Вдох. Полиция расценила это как самозащиту. Тело его сестры и перекошенное от побоев лицо Уайти не оставляли сомнений. Но все равно появились вопросы. Он уловил обрывок разговора полицейского с медсестрой в больничном коридоре: – … Какой-то кошмарный сон, мужик выпотрошен и разделан – прямо рыбное филе. А кровь, Боже праведный, – кажется, малыш просто купался в ней… Черт, было впечатление, что вся комната раскрашена ею. Двадцать два года на службе, а ничего такого не видел. К тому же, – скептически подвел итог полицейский, – ему всего пятнадцать. – А что у него с волосами? – спросила сестра. – Были каштановые до вчерашнего дня. Сейчас белый, как лунь. Каждый волосок побелел до корня, как у привидения. Через четыре месяца, когда расследование было закрыто и газетчики потеряли интерес к этой истории, семья Доббсов покинула Балтимор и переехала с Восточного побережья на Западное, в штат Орегон. Удивительно, но полицейский вернул нож. Уайти поклялся, что тот никогда не покинет своего хозяина. Никогда. Вдох. «О погоде на Кей-Ди-Эл-Уай: четырнадцать градусов тепла. А сейчас блок местных новостей…» Черная Долина – это вам не Балтимор, но местечко вполне подходило, ведь он уже не был Мелвином: все, включая мать, стали называть его Уайти. Несмотря на всю свою ненависть к старику, Уайти унаследовал от него бешеный нрав и его похоть. «Кормить змею» – так говорил его отец. Уайти Доббс расстался с девственностью в музыкальном классе средней школы днем в пятницу. Девчонка попалась упорная. Клик. Флип. Но нож ее убедил. На тот момент с убийства его тети прошло всего шесть часов. Он еще пальцами чувствовал, как душил ее подушкой, ощущая особое возбуждение. Полиция установила, что тетя умерла во сне. Им досталось небольшое наследство плюс дом, а это означало, что его мать могла спокойно продолжать пить, предоставив Уайти его собственным планам. Из своих ночных походов он приносил карманные деньги. Было немало развлечений. Приблизительно раз в две-три недели Уайти выбирал дом, иногда в Черной Долине, но чаще в других городах, пробирался внутрь, когда там никого не было или хозяева спали, забирая те вещи, которые можно было спрятать в миртовой роще. Иногда он овладевал женщиной, если она жила одна или ее отец или муж отсутствовал. По его подсчетам их набралось уже восемь после музыкального класса, восемь разных женщин – и ни одного сообщения в полицию. Нож иногда мог быть очень убедительным. «Если вы хотите получить качественное обслуживание и дружескую финансовую поддержку, приходите в Фермерский и лесопромышленный банк, который существует в Черной Долине уже тридцать пять лет», – квакало радио. Не так уж давно. Вдох. Он снова начал хихикать. Если это самое ужасное, что они могли придумать, они и впрямь слизняки. А что, если они навсегда погребли его на вершине холма? Черт, они же оставили ему баллон с кислородом и радио, во имя всего святого?! Холм Хокинса. Надеялись испугать его? Ну да, до него тоже доходили эти россказни… Высоко над городом, в обрамлении лесов, с лысой вершиной, на которой росла лишь чахлая трава, возносился холм Хокинса – источник слухов и легенд. Отравленная земля, танцующие привидения, проклятый холм. Да ладно. По радио Ларри Пеппердин сообщал последние местные новости, что-то о собрании городского совета, потом о каком-то происшествии на дороге в город… Вдох. Холм Хокинса. Что-то холодное коснулось его ноги. Уайти Доббс взвизгнул под своей воздушной маской. Что за черт? Холодный рассудок изменил ему, в мозгу засверлила назойливая мысль. Крысы? Змеи? Еще хуже? Неужели что-то могло проникнуть в закрытый гроб? Левой рукой он ощупал ногу. Всего несколько капель воды. Он потрогал обшивку крышки – мокрая. Гроб протекал! «Надо будет пожаловаться в похоронное агентство Перкинсов, – он засмеялся, забыв свою минутную панику. – Наверное, идет дождь. Льет как из ведра, раз дошло даже сюда». Странно, но радио о дожде умолчало. Новости закончились. Долли Партон запела разбитную песенку. Что, если гроб и дальше будет протекать? Наполнится водой? Вдох. Он сложил нож, потом снова выпустил лезвие. Клик. Флип. Звук успокоил его. Нет, волноваться не из-за чего. Его время еще не истекло, а кроме того, у него оставался кислород. Даже если этот дурацкий гроб наполнится водой, он сможет продолжать дышать – ведь воздушный баллон непроницаем. Уайти захихикал под маской. Музыка по радио перестала играть. – Это Ларри Пеппердин, и на Кей-Ди-Эл-Уай срочные новости. Свежая информация об инциденте на Ривер-роад… Время почти вышло. Можно послушать. – Полиция штата Орегон теперь с точностью утверждает, что все четыре человека погибли после того, как их машину сбил поезд на железнодорожном переезде к западу от города… Вдох. – Личности погибших установлены. Это… Вдох. – …Мейсон Эванс… Мышцы его руки свело судорогой. – … Клайд Уоткинс… Сильная дрожь прошла по спине. – …Натан Перкинс… Он принялся дышать прерывисто, истерически захлебываясь. – …и Джон Эванс… Сердце оледенело. – …О смерти всех четверых уже сообщено родственникам. Полиция считает, что катастрофа произошла из-за того, что подростки проигнорировали сигнальные огни… Радио продолжало говорить, но Уайти больше не слушал. Единственные, кто знал о нем, о том, где он был, единственные, кто мог освободить его, погибли. Ему казалось, что мозг высох. Мысли растворились, понимание исчезло, выдержки не существовало. Мир уменьшился до всепоглощающей темноты крышки. Он уронил нож и уперся в крышку гроба обеими руками, надавливая изо всех сил, каждой клеточкой своего тела. Пока руки не задрожали, а суставы не захрустели. Крышка оставалась неподвижной. Вдох. – У нас есть обряд посвящения, – говорил Джон Эванс. – Чтобы знать, на что ты способен. А теперь Джон мертв, Мейсон Эванс мертв, Клайд Уоткинс мертв, Натан Перкинс – тоже. И никто не знает, где находится Уайти Доббс. Никто не знает, что он зарыт заживо на вершине холма Хокинса. А скоро и Уайти Доббс будет мертв. Кровь текла яростным и неослабевающим потоком. Джина Линн Блэкмор приложила руку к носу в слабой попытке остановить этот натиск. Ее ладонь моментально наполнилась красной жидкостью. – Плохо дело, очень плохо, – прошептала она. Джина вытащила сверток бумажных салфеток из буфета. – Очень плохо, – повторила она. – Такого не бывало со времен… пожара в шестьдесят восьмом. Голос ее был слаб и прозрачен, как взмах крыльев бабочки. В тот день начальная школа Черной Долины исчезла в языках желто-красного пламени. Погибло семьдесят два ребенка. Причину так никогда и не установили. – Все то же самое. Это Божественное чудо, что еще кто-то спасся, – говорил отец, крепко прижимая ее к себе. Джина тогда училась только в третьем классе, но она понимала, что это не чудо: причиной всему была кровь. Она хлынула, как и сегодня, без предупреждения, без остановки… и… Что «и…»? Джина знала – что. Тогда кровь пошла так же и появилось то же ощущение. Джина выбежала из класса, помчалась в туалетную комнату. Оказавшись в коридоре, поняла, что ощущение усиливается. Она затихла, прислушиваясь к голосу крови, лицо ее было белым, а руки и платье окрашивались алым. Потом она потянулась и нажала окровавленными пальцами на сигнал аварийной тревоги. Впоследствии никто даже не подумал, что сигнал прозвучал за три минуты до начала пожара. Но когда огонь вспыхнул, то в миг охватил здание, так что от трех минут было мало пользы. Не все смогли выбраться. Но ее класс выбрался. Сколько бы еще могло погибнуть, если бы не… Кровь. Джина ни единой душе не сказала. Да и кто бы поверил? Рожденная и выросшая в тени холма Хокинса, уже в таком возрасте она считалась маленькой ведьмой. Иногда Джина и сама в это верила. Возможно, это была просто мечта, детская фантазия, желаемое принималось за действительное. Она перетасовывала свои воспоминания, где ей отводилась роль героини, своеобразная дань травме. Глубоко в душе она все же знала правду. Давным-давно, давным-давно… Кровь была лишь иллюзией, далеким ночным кошмаром, ничем больше… До сегодняшнего дня. Небо содрогалось, дождь лил все сильнее. Происходило что-то ужасное. – Что? – спросила она. Но на этот раз кровь хранила молчание. Уайти Доббс очнулся. Он потерял сознание от изнеможения и страха, которые погрузили его в непроглядную бездну, темную, как сама могила. Сколько это продолжалось? Сколько осталось воздуха? Он схватил молчавшее радио и до упора повернул ручку звука – ничего не произошло. Батарейки сдохли. – Скоро и я умру. Вдох. Он чувствовал сырость – гроб все протекал. Нет, влага была слишком теплой для дождя. Просунув руку в пах, он понял, что помочился в штаны. Не имеет значения. Многие вещи не имеют значения, когда тебе предстоит умереть. Его сердце билось от ярости и страха. Он принялся колотить крышку гроба, вскрикивая при каждом ударе. Клик. Флип. Он вонзил нож в крышку, глубоко загнав лезвие в дерево. Должно быть, слишком глубоко. Но адреналин, наполнявший мышцы, позволил ему вывернуть нож. Он вонзал его снова и снова. Каждый раз нож вгрызался в обшивку, кромсая кружева, выдалбливая твердый потолок. Лезвие погружалось все глубже и глубже. Потом оно застряло. Он тянул изо всех сил обеими руками. Треск. Рукоятка оказалась у него в руках, а лезвие было похоронено в крышке. – Нет, нет, нет! – верещал Доббс, молотя по крышке голыми руками, вкладывая в каждый удар всю мощь. Плоть против дерева. Плоть против дерева. Что-то теплое брызнуло ему на руки. Кровь. Он сделал из своих рук отбивные, но крышка не сдвинулась ни на йоту. – Я мог всех их убить! Я мог всех их убить! Теплая кровь заливала его лицо, пока он бомбардировал крышку, и каждый толчок приносил ему жгучую боль. Уайти не обращал внимания. Боль означала, что он еще жив. Если бы он взглянул на себя в зеркало, то вряд ли узнал бы свое отражение. Его глаза стали огромными, как плошки, испещренными темными сплетениями сосудов, искалеченные руки истекали кровью. Красные ручьи сбегали по рукам. Красные капли на его лице, зубах, мертвенно-белых волосах… Боль была повсюду. Руки перестали двигаться, не в состоянии больше быть продолжением его ярости и отчаяния. Тишина. Безмолвие в тысячу раз более громкое, чем сильнейший звук, потрясавший, когда-либо мир. Звук пустоты, конца, смерти. После… глава 3 20.33 Она так и не пришла. Ее смена окончилась больше двадцати минут назад, однако Джуди Пинбрау так и не появилась. Неужели она злилась? Неужели в предпоследний уикенд был единственный и последний шанс Дина? А теперь, когда он упустил его, она потеряна навсегда? И теперь он обречен на неполноценную жизнь? Дин не мог представить будущее без нее. Где же она? Жаровня издала протяжный, врезающийся в мозг звук. Он машинально откинул металлическую корзину и выгрузил картофель фри. Заплакал ребенок. Мать бормотала что-то успокаивающее. Мужчина с длинными каштановыми волосами, бородой и усами оккупировал заднюю кабинку, он проталкивал соломинку то вниз, то вверх через пластиковую крышку огромной порции содовой, сопровождая это занятие невыносимым скрипом. И все же ее не было. Дверь открылась. Дин в надежде поднял глаза. Вошли Джон Эванс, Мейсон Эванс, Клайд Уоткинс и Натан Перкинс. Компания. Они были вместе с начальных классов школы. Дин хорошо знал каждого, знал их причуды, симпатии и антипатии, так же как они понимали его собственные. И чутье подсказало ему, что случилось что-то не то. Лицо Натана имело землистый оттенок, Мейсон и Клайд явно были довольны собой, а Джон напоминал сфинкса. Они стряхнули капли дождя и сели за стол недалеко от стойки. Как обычно. Клайд заказал всем кока-колы, включая порцию для Дина. – Ничего, если я передохну, мистер Двайер? – спросил Дин управляющего. – Конечно, конечно. Торговля все равно замерла, как могилы на кладбище. Клайд и Мейсон переглянулись. Они кивнули и подавились смешком. Дин пододвинул пластиковый стул к столу и обернулся к Джону. – Недавно заходил Ларри Пеппердин. Он спросил, не в курсе ли я, как все прошло. Джон кивнул легким движением головы, как будто письмо скользнуло в почтовую щель. – Он, кажется, удивился, что я не понял, о чем идет речь, – продолжал Дин. – Угу. Клайд и Мейсон покончили с напитками, на лицах у них отпечатались улыбки. Натан попытался перенять их энтузиазм, но безуспешно. Наоборот, он производил впечатление человека, затаившего душевную боль. – Ладно, так какого же черта происходит? – спросил Дин. Клайд и Мейсон фыркнули. Из горла Натана вылетел какой-то блеющий звук. – Скажите мне сейчас же или… – Или что? – с вызовом спросил Мейсон. – Что ты мне можешь сделать? – Эй, эй, полегче, мальчики, – вмешался Натан. – Давайте же, умерьте пыл. Никаких драк в группе. Мы команда. Великолепная пятерка, помните? Великолепная пятерка. Дин улыбнулся. Спросите любого члена группы, что это значит, и вы получите противоречивые ответы. Красавчик Клайд утверждал, что это, мол, благодаря тому, что они фотогеничны. (Совсем нет.) Мейсон, помешанный на машинах, приписывал все бешеной скорости езды и жизни. (Вовсе нет.) В то же время Натан, самый тихий из них, говорил, что это потому, что они спасли группу болельщиков во время того таинственного пожара, призванного опустошить Черную Долину. (Хотелось бы, чтобы это было так!) Как бы там другие ни считали, Дин знал правду. Поэтому никогда не уставал улыбаться, слыша это название. – Натан прав, – сказал Клайд. Он поднял руку и растопырил пальцы. – Великолепная пятерка все еще жива. Великолепная четверка уже ничто. Дин расслабился: – Ты говоришь, как Уайти Доббс. Улыбка Клайда увяла. Натан нервно дернулся на своем месте. Джон Эванс уставился в пространство отсутствующим взглядом, затем сказал: – Смешно, что именно сейчас ты упомянул Доббса. Уайти Доббс? Девяносто девять Эйнштейн. – Мы похоронили его на вершине холма сегодня вечером, – спокойно сказал Джон. Мистер Двайер опустил корзинку с нарезанным картофелем в разогретое масло. Раздалось шипение, как будто потревожили клубок змей. Джина Блэкмор умирала. Этот факт был так же очевиден, как жесткий холодный пол под ее спиной, как падающий дождь на улице. Кровь не остановится. Джина пыталась позвать на помощь, но телефонная линия испортилась. Буря. Может быть, соседи? Она пробралась к входной двери, но бессильно упала в проходе. Дождь плескался снаружи, ударяя в стекло. Перед ее глазами было небо, испещренное венами молний поверх черных, тучных облаков. Буря и кровь, и немощь. Все смешалось. Каким-то непостижимым образом. Умереть от потери крови здесь, в моем собственном доме. Боже, Джо же сойдет с ума! Муж работал в ночную смену и не должен был вернуться раньше полуночи. «Сколько крови натечет к тому времени?» – подумала она. Ее мысли становились все более несвязными и прерывистыми. – Мамочка? Тоненький тихий голосок привлек ее внимание. Она попыталась повернуть голову, но не смогла. – Пайпер? – произнесла Джина, даже не понимая, действительно ли она говорила или только мысленно. Пайпер, ее четырехлетняя дочка, давно должна была спать в кровати невинным сном младенца. – Мамочка, что случилось? Белые зубцы молний озарили лицо Джины, небеса ревели, как раненый зверь. Что-то прикоснулось к ее затылку, тоненькие пальчики перебирали волосы. – Мамочка больна? – Пайпер. Нет, дорогая, возвращайся в постель, – Джина захлебнулась собственной кровью. – Мамочка, вставай. – Все в порядке, дорогая, иди, спи. Мамочка просто отдыхает. – Я боюсь. – Это всего лишь буря… – она с трудом выталкивала слова из горла. – Не бойся. – Я не боюсь бури, – сказала Пайпер, вставая между лежащей матерью и открытой дверью. Сверкнула молния. Джина увидела дрожащий силуэт дочери. – Боюсь, что-то плохое, – сказала Пайпер, поворачиваясь лицом к матери. Тонкая струйка крови стекала из ее носа. – Пайпер? Небеса извергались. Огромный зигзаг – продолжительная, устойчивая вспышка, ярче солнца, но лишенная тепла. А в дверном проеме? Позади ее ребенка? Мужчина.. Мужчина? Джоэл? Нет, это не ее муж. Длинные волосы, борода. Она раскрыла губы, чтобы позвать на помощь, произнести хоть слово. Кровь хлюпала у нее в горле, мешая говорить, лишая воздуха. Потом пришла темнота. Вспышка исчезла. – Мамочка! Мамочка! Что-то плохое! Она еще различала плач дочери, неясный и растворяющийся в шуме грома. – Мамочка… Мамочка… Мамочка… Необычайно яркая, ослепительная вспышка молнии разрезала темноту ночи. Мейсон Эванс ударил по тормозам. «Шевроле» заскользил по обильно политой дождем дороге, сворачивая на обочину. Молния держалась на небе. Дин увидел открытое поле, столбы изгороди с украшениями из колючей проволоки, скотину с поднятыми мордами и расширенными от страха глазами – плоскую картину, выхваченную электрическим разрядом. Молния держалась. «Невероятно, – подумал Дин, мысленно отсчитывая время. – Вспышка вечного огня?» Он отчетливо видел струи серого монотонного дождя, сочные сорняки, колышущиеся на ветру, ворону, стремительно улетавшую прочь. А молния все еще держалась. Громыхнул гром, потрясший машину, дорогу, весь мир. Тьма хлынула с удвоенной силой, как океан, заполняющий вновь образовавшуюся впадину. – Какого дьявола, что это было? – спросил Мейсон. Дин почувствовал, как у него сердце бьется в горле. Больше полуминуты. Вспышка молнии освещала небо больше полуминуты. Невозможно. Невозможно. Мейсон заморгал, как ребенок, которого разбудили. – Боже! Парни, вы это видели? – И слепой бы увидел, – отозвался с заднего сиденья Джон. – Если вы не хотите, чтобы Натан и Клайд въехали в нас на похоронной развалюхе, предлагаю двигаться дальше. Мейсон Эванс дал полный газ и выровнял машину. – Дьявольщина какая-то. Как могла молния столько светить? Как? «Научно все объяснимо. Нет загадок во Вселенной, – думал Дин, – просто к задачам еще не найдено ответов». – Она и не светила, – ответил он. – Вернее, это была не одна вспышка, а серия вспышек, следовавших одна за другой непрерывно, так что создалось впечатление одной молнии. Мейсон давил на газ, все еще не отводя взгляда от неба, вздрагивая при каждой новой вспышке. Дин совершил нечто, что до этого ему и в голову не приходило делать: он раньше ушел с работы. Его менеджер был свой парень, но Дин все еще волновался из-за того, что оставил дежурство. Или на самом деле его волновало то, что он упустил шанс увидеться с Джуди? Воспоминание об улыбке Джуди как навязчивое видение возникало у него в голове. Ее капризные холодно-голубые глаза, нежные щеки и дерзкий нос в обрамлении золотисто-светлых волос. Дин выкинул мысли о Джуди Пинбрау из головы, сконцентрировавшись на разговоре, ведь Джон рассказывал ему об обряде посвящения Уайти Доббса. – Запись? Так, я понимаю, Ларри внес свою лепту? Он сделал запись? – спросил Дин. Звезды и луна исчезли. Молния высветлила массивные тучи. Воздух был беспокоен и полон запахом озона. – Да, потом я выпотрошил старое радио и встроил туда магнитофон. Здорово сработано, ага? – сказал Мейсон. Его застенчивость как рукой сняло. Он развязно вел машину, крутя руль залихватскими быстрыми движениями. Перекрестные огни мелькнули на асфальтовой дороге и исчезли в ночи. – Вы больные, вот это точно. Мейсон проигнорировал выпад, выставляя напоказ свою сообразительность и удаль. – Тебе лучше послушать. Ларри создал целое часовое радио-шоу – песни, финансовые сводки, полный комплект. – В том числе и новости, – подытожил Дин. Мейсон ухмыльнулся. В тусклом свете огней приборной доски его зубы светились фосфорическим блеском и были испещрены тенями. Крепыш Джон Эванс сидел, откинувшись, на заднем сиденье, скрестив руки, молчаливый, как изваяние. – И в этом блоке новостей, – продолжал Мейсон, – говорится, что произошла автомобильная катастрофа, в которой погибли Джон, Клайд, Натан и я. Мы мертвы, мать твою, парень. Мейсон удоволетворенно крякнул, отпустил руль и, соединив ладони мясистых рук, как будто поаплодировал себе. – Этот выродок похоронен заживо. Он думает, что те, кто знал, где он, мертвы. Ого! Отлично, правда? Дин Трумэн вдруг почувствовал смутное опасение – как будто кто-то провел зазубренным лезвием по его спине. Дорога пошла в гору, взбираясь по склону холма Хокинса. Гнев переполнял Дина. Он закрыл глаза и попытался подавить эмоции. Когда он заговорил, его тон был сдержан. – Зачем? Просто скажите мне зачем. Джон? Я думал, что вы просто дурака валяете, возясь с таким подонком, как Доббс. Но, клянусь, он опасен. Серьезно. Он не из тех, с кем можно играть. А так, – Дин повел рукой, – все, что вы сделали, разозлит его. Капли дождя, серебрящиеся в вихрях дворников, ударялись в ветровое стекло. Дин покачал головой: – Зачем вы придумали такую глупую… бесчеловечную штуку? – Потому что, мы не могли убить его, – прошептал Джон на заднем сиденье. Молния залила светом небо, озаряя лицо Джона. Он был серьезен. По спине Дина неожиданно пробежал холодок, заставивший его содрогнуться. Случилось что-то ужасное. – Я тебя не понимаю, Джон, и вообще ни черта в этом не понимаю. Никто не заслуживает такого обращения. – Скажи об этом Джуди, – еле долетел до Дина шепот Джона, но ему показалось, что звук этого имени ударил ему в уши. – Джуди? – Скажи ему, парень, – настаивал Мейсон. Дин ощутил, как его периферическое зрение заслоняет туманная боль. Странное, нереальное предчувствие усиливалось с каждым ударом сердца. Ему хотелось помешать Джону Эвансу сказать то, что он собирался. – Этот ублюдок изнасиловал ее. Уайти Доббс изнасиловал мою сестру – он изнасиловал Джуди. Мир Дина Трумэна сузился, превратившись в статичное серое пятно. Он закусил губу, пока не почувствовал, как течет кровь, но солоноватый привкус растворился в вихре его чувств. Дождь пошел еще сильнее. В темноте Джон Эванс рассказал всю историю. Он первым заметил что-то неладное в предпоследнее воскресенье, когда лучезарная улыбка Джуди исчезла. Сначала он подумал, что причиной тому было окончание школы. Она ведь любила школу. Может, она испытывала печаль потому, что Дин уезжал в колледж. Но в понедельник она опять не пришла в школу, то же самое произошло во вторник. До той поры у Джуди Пинбрау были самые высокие показатели по посещаемости. Несмотря на то что Джуди была не родной его сестрой, у Джона с ней сложились доверительные отношения. При всей разнице характеров они оба отличались чувством ответственности. Именно Джуди вытаскивала его из депрессий, заставляя говорить о своих проблемах, и мир снова оказывался весьма сносным местом. Но теперь пришла очередь Джона. Он потребовал объяснений. Она сначала притворилась больной, затем утомленной. Но сколько ни силилась, не могла выдавить из себя улыбку. Правда вылилась наружу вместе со слезами. – Это произошло две недели назад, в субботу, – сказал Джон. – После того как она оставила тебя в баре. Она припарковалась позади цветочного магазина. И там ее ждал Доббс. Дин закрыл глаза. У него пересохло во рту, в горле першило. Он слушал спокойно, хотя с удовольствием заткнул бы уши. Джон рассказывал, как Доббс напал на Джуди сзади, зажав ей рукой рот и заглушив крики, как она услышала тихий, но завораживающий звук, едва различимый за бешеными ударами ее сердца. Клик. После что-то холодное и острое коснулось ее шеи. Уайти сказал, что у ножа есть имя – Молния, что он его лучший друг и что, если она не сделает все, чего Доббс попросит, он собирается дать своему другу отведать внутренностей хорошенькой маленькой девочки. Затем Доббс отволок ее к мусорным бакам и там, на куче пустых коробок и увядших цветов, овладел ею. – Почему ты не сказала мне или папе или не пошла в полицию? Ради всего святого? – допрашивал Джон сестру. – Потому что вы бы попытались убить его, но не смогли бы, – отвечала она без энтузиазма. Джон готов был лопнуть от ярости, но слезы Джуди привели его в себя. Если он хотел что-то сделать, нужно было держать себя в руках. А потом она взяла с него обещание, что ни он, никто другой и пальцем не тронет Уайти Доббса, что они не причинят ему физического вреда. – Вы не можете его даже поранить, и никто не может. Он убьет вас, как только вы попытаетесь. Тебя, меня, маму и папу – всех. – Бред собачий! Но если ты уж так в это веришь, пойдем хотя бы в полицию. – Нет. Он не человек, а полиция бессильна против нечеловеческих существ. Ее голос затих. Но дальше, в перерывах между рыданиями, она рассказала, как вернулась тем вечером домой, заперла все двери и окна, затем встала под обжигающий душ, сомневаясь, что ей когда-нибудь удастся отмыться. Джуди рассказала, как надела пижаму, но дрожь продолжала бить ее. Как меньше чем через двадцать минут после того, как Уайти Доббс изнасиловал ее, она снова услышала тихий звук в темноте своей спальни. Клик. Уайти Доббс снова изнасиловал ее. Дождь усиливался. Молнии вскрывали небеса, а следом раздавалась канонада грома. Свет обнажил низкий потолок из темно-серых облаков, пласт грязных комков на ночном небе. Пропитанные водой деревья колыхались на резком ветру, ветки и листья неслись вдоль дороги. – Почему Доббс согласился, чтобы его похоронил заживо брат девушки, которую он изнасиловал? – спросил Дин. – У нас разные фамилии: Джон Эванс и Джуди Пинбрау. Он даже не понял, что она моя сводная сестра, и у него нет друзей, которые осведомили бы его об этом. Дин перевел дыхание. У него родилась новая мысль. – А когда он ее изнасиловал? – В субботу, две недели назад. – Две недели назад? – Дин вдруг почувствовал легкое головокружение. – И это случилось после того, как она ушла из ресторана? Я работал в тот вечер… – Ты себя не вини. Ты же не мог знать, что ублюдок поджидал ее. Как раз там за цветочным магазином. Возможно, увидел, как она вышла, и спрятался в тени, пока она не дошла до машины, – голос Джона был тверд и спокоен, но каждое слово как будто вонзалось в грудь лезвием. – Не вини себя. – Я не о том… – Дин почувствовал, что его голова как будто стала невесомой и в любой момент готова покинуть ворот рубашки и зависнуть под потолком «шевроле». – Он не мог этого сделать. Он не мог ждать ее. – О чем это ты болтаешь? – требовательно спросил Мейсон. Горло Дина сжималось по мере того, как правда выходила на свет. – Он оставался в ресторане. – Что? – Он ушел не раньше, чем через час после Джуди. – Ты ошибаешься, – сказал Джон. – Нет, нет, не ошибаюсь! – И значит?.. – вопрос Джона повис в воздухе, как петля виселицы. – Значит, Уайти Доббс не мог изнасиловать Джуди. Они выскочили из машины. Холодный дождь моментально намочил их волосы и одежду. Похоронный грузовик с грохотом подкатил следом за ними. Джон и Мейсон схватили лопаты и немедленно приступили к работе. Грязь превратилась в склизкую глину, прибавляя лишние фунты на каждую лопату земли. Они работали молча и упорно. Пара фонарей отбрасывала холодный желтый свет, открывая взглядам расширяющуюся пасть могилы, а кожа на спинах работающих высыхала, чтобы снова пропитаться дождевой водой. Через двадцать минут они почти вгрызлись в могилу. Все пятеро устали до мозга костей. Потом дождь резко перестал. Облака рассеялись. На их месте появилась россыпь звезд и луна. Юноши с удвоенной силой вернулись к своей работе. Дин и Натан отдыхали, когда Джон, Мейсон и Клайд наткнулись на гроб. Они даже не стали поднимать его из могилы, просто Джон очистил крышку от черной земли и воды, сильными пальцами нащупал зажим, который фиксировал крышку. Дин и Натан сидели на откидном борту грузовика промокшие, замерзшие и грязные. Они не видели гроб, но ощутили сразу же разнесшийся в воздухе резкий запах пота и мочи. – О, Боже! – закричал Джон. – Господи, он мертв? – спросил Натан, подбегая к могиле. – Хуже, – объявил Джон. Крышка была распахнута. Внутренность гроба открылась в свете фонарей и лунного неба. Обитый изнутри кружевом ящик пропитался грязью, мочой и кровью. Но гроб был пуст. Двадцать два года спустя глава 4 – Что это? – спросила Пайпер. Угрюмого вида продавец в фартуке и с сеточкой на волосах лопаточкой приподнял за край указанный кусок. Изгиб сохранялся ровно секунду – потом мясо постепенно распласталось по-прежнему. – Отбивные по-сальсбурски, – сказал он. Пайпер Блэкмор нахмурилась: – Не выглядят, как отбивные по-сальсбурски. Презрительная гримаса сразу же исказила апатичное лицо студента: – Вы берете или нет? – Он по форме напоминает треугольник. – Это клин. – Клин? С каких это пор мясо вырезают клиньями? – Я сказал, что это сальсбрская отбивная, – я не сказал, что это мясо. Пайпер рассмеялась, но потом поняла, что апатичный студент вовсе не шутил. – А что с соусом? У него какой-то… – Пайпер подыскивала выражение, – желтоватый оттенок. Студент подсунул лопатку под псевдомясо: – Берете или нет? – Какого черта. Двум смертям не бывать, не так ли? Ответа не последовало. – Дайте две. Я отнесу тарелку другу. – Не очень-то ценный друг, должно быть. – Наверное. Он плюхнул два мясных треугольника на отдельные тарелки и протянул их без дальнейших комментариев. У Пайпер возникло непреодолимое и совсем непрофессиональное желание поднести кулачки к ушам и, растопырив пальцы, вопить: «Буга-буга-буга!..», только чтобы понять, добьется ли она реакции. Остальные официанты были слегка оживленнее, чем загадочный мальчик с мясом, но только слегка. Пайпер добавила к мясу хрустящую картошку, а вместо обычного крахмального пудинга взяла морковный салат. Легко приподняв оба подноса с движущегося прилавка, она встала в очередь в кассу. Холодок, одновременно обжигающий и леденящий, сковывающий все члены, пронзил ее маленькое упругое тело. Она содрогнулась. Тарелки зазвенели на подносах. Холод. Жар. Зрение ее затуманилось. Мир покачнулся. Маленькие фейерверки закружились перед глазами, заполняя границы видения. – Мисс? Мисс? Пайпер поморгала. Дыхание было учащенным, сердце колотилось. – Мисс? Она почти уронила подносы на хромированную поверхность стойки рядом с кассовым аппаратом. Слишком тяжело. Морковные палочки подпрыгнули. Мясные треугольники, завязнув в желтоватом соусе, остались неподвижными. – Карточку, пожалуйста, – потребовал кассир. Зрение прояснилось. Пайпер снова поморгала и сконцентрировалась на лице человека, сидевшего перед ней. Юноша. Еще один студент. Сеточка на волосах, фартук, но этот экземпляр улыбался, показывая крупные выпуклые зубы. – Что? – спросила она, больше обращаясь к себе, чем к кассиру. – Вашу обеденную карту. Мне нужно провести ее. Пайпер порылась в кармане. Ей казалось, что пальцы распухли, потеряли чувствительность и привычную гибкость. Она нашла карточку и протянула ее. Улыбающийся студент взял ее и провел через аппарат дважды. – Вы в порядке? Пайпер выдавила из себя улыбку и пожала плечами. – Просто что-то нервное. Чепуха. – Кто-то прошел по вашей могиле. – Что? – По вашей могиле. Понимаете? В том месте, где вас похоронят. Так говорит обычно моя бабушка, когда у кого-нибудь мурашки бегут по спине. Она говорит: «Кто-то идет по твоей могиле». Он вернул карточку. Его широкая до невозможности улыбка стала еще шире. Идет по твоей могиле. Пайпер Блэкмор вздрогнула. Идет по твоей могиле. Классная комната была выкрашена в нежно-зеленый оттенок с темно-коричневой каймой на уровне человеческой талии. Тот же цвет распространялся концентрическими кругами по потолку из звукопоглощающей плитки, слегка тронутому плесенью и водяными потеками. Стул со сломанной ножкой смирно стоял в восточном углу, как дисциплинированный ребенок. На западной стене спокойно плел свою сеть паук. В комнате не было часов. У доктора Дина Трумэна вообще их не было. Он всегда знал, сколько времени. Иногда ему казалось будто он слышит тиканье, безжалостно фиксирующее время, с каждым ударом приближая их к финалу – к концу Черной Долины. Если только… Дин прикусил нижнюю губу и взглянул на письмо, которое держал в руках. Оно было сложено втрое и истерлось – видно было, что его слишком часто брали в руки. Три фразы казались высеченными на бумаге: «последнее предложение, место деятельности, холм Хокинса». «Все зависит от тебя, Дин, – сказал ему Натан Перкинс. – Ты – наша единственная надежда, наш единственный шанс». Дин Трумэн отер пот со лба и огляделся. Это была старая комната в старом здании, изношенном временем и людьми. Школьная доска, когда-то черная, теперь хранила налет от множества стираний. Пол, когда-то бежевый, превратился в бледно-желтый. Провода, как клубок черных змей, свились позади двенадцати запыленных компьютеров, примостившихся на шести замызганных столах. Письмо отяжелело у него в руках. Дин опустил его на стол и разгладил ладонью. Что делать? Что делать? Он медленно и глубоко вздохнул; в воздухе сильно пахло озоном и мелом. На южной стене висела доска объявлений, сплошь, в четыре ряда, завешанная бумажками. Казалось, что кто-то высыпал содержимое мусорного ящика и налепил его на дубовую поверхность. На северной стене преобладали окна со множеством переплетов, обрамленных пылью и грязью. Дин выглянул в окно: меньше чем в десяти метрах начинался подъем, пока не достигалась высота 675,6 м – холм Хокинса. Тик, тик, тик. Неужели жизнь не могла быть более приятной? Когда же нобелевский лауреат стал неудачником? – Сколько предложений о работе ты отверг? – спросил его Натан. – Десять, двадцать, больше? А сколько потеряно денег? – Деньги меня не интересуют, – сказал Дин. – Разумеется. Итак, ты не желаешь покинуть Черную Долину. Отлично… – Я не могу покинуть Чёрную Долину. – Ладно, неважно. Как мэр и твой друг я польщен, что ты хочешь остаться, но только между нами: если мы не предпримем ничего в ближайшее время, Черной Долины больше не будет. «Энекстех» – как раз и есть наш шанс. И он лежит у тебя под ногами. Все, что от тебя требуется: сказать «да». Да. Если бы это было так просто. В лесу Черной Долины королем был лесозаготовитель. Но из-за указа о вымирающих видах и плохого управления король умер. Не требовалось заготовок леса – не осталось и лесопилок, а без лесопилок не было работы – без работы не было и покупателей. Четырнадцать деловых контор закрылись или обанкротились только за последний год. И что-то еще ожидалось, если только…. Сделку проворачивал Клайд Уоткинс, ставший конгрессменом, и на первый взгляд все выглядело прилично. – Итак, получается, что гора идет к Магомету. Ты говоришь «да», и «Энекстех» переносит свои дальнейшие исследования сюда, в Черную Долину. Тебе не придется уезжать. У тебя будет новая работа и реальная возможность продолжать свои любимые изыскания, а мы получим новую компанию и три сотни мест для безработных. – «Энекстех» – плохая компания. Их показатели по окружающей среде… – И что? Если они разместятся здесь, то должны будут следовать нашим указаниям. Они уже предложили цену за землю на холме и согласились придерживаться наших строительных кодексов, сохраняя как можно больше деревьев и не допуская осыпания пород. – Но в других местах… – Что с того? Они совершали неправильные шаги? Навредили окружающей среде одной из стран третьего мира? А если даже и так? Прошлое остается в прошлом. Неужели нельзя предположить, что все меняются? Натаном овладела новая мысль: – Если ты скажешь «да», ты станешь их членом. А с твоим влиянием тебе удастся контролировать, чтобы они больше не причиняли вреда природе. Кроме того, если ты не согласишься, Черная Долина вымрет. Дин сложил письмо и положил его обратно в карман блейзера. Ему нужно было принять решение. Натан и Клайд ждали ответа сегодня в полдень. – Эй, как дела, док? Дин поднял глаза. Сомнения забылись, чувство вины испарилось, тревога пропала, мир снова обрел свои краски, когда рядом оказалась Пайпер Блэкмор. Она стояла в дверях, держа пару подносов с ленчем, от которых шел запах недавно подогретого мяса. – Быстрый ответ и никаких подглядываний, – сказала она. – Сколько времени? Дин улыбнулся. – Без двух двенадцать, – заявил он с полной уверенностью. – Разумеется, звонок был несколько минут назад, поэтому сложно проверить с точностью. – Хорошенькое дело, – Пайпер приподняла подносы, – вы опять забыли поесть. – Нет. – Нет? – Она склонила голову направо, глядя на него уголком глаза, и ямочки заплясали на ее цветущих щеках. – Вы ели? Дин встал, помахав рукой в воздухе, приглашая ее войти. – На самом деле я не ел, но не потому, что забыл. Она вошла в комнату стремительной подпрыгивающей походкой, почему-то напоминавшей ему ребяческие игры или возню щенков. В этом была сама натура Пайпер Блэкмор. Дин расчистил местечко на своем столе и пододвинул второй стул. – Это была часть моего коварного замысла – заполучить вас, когда вы принесете мне ленч. Она засмеялась легко и свободно. Дин пребывал в полной уверенности, что если бы когда-нибудь забил фонтан молодости, то его журчание напоминало бы этот звук. – Ну вы хитрюга и ловелас, доктор Трумэн. Он фыркнул, услышав такое простое, но в то же время емкое определение. Пайпер Блэкмор относилась к числу тех немногих людей, которые обращались с ним как с обычным человеком, а не как со звездой науки, и таким образом проникали в его жизнь затворника. Пайпер была невысокой – всего сто пятьдесят восемь сантиметров, – но пропорционально сложенной женщиной. Линии ног развитые и изящные, благодаря ежедневной утренней гимнастике и пробежкам в шесть миль. Небольшое лицо в форме сердечка было оживлено глубокими карими глазами с поволокой, в которых таились золотые искорки. Короткие черные волосы разлетались от малейшего дуновения. «Никогда не видел таких учителей истории в школе», – подумал Дин. Однако этим не ограничивалось то, что относилось к Пайпер Блэкмор. Они составляли полную противоположность друг другу. Она была на тринадцать лет моложе, кокетлива, полна жизни и не видела смысла этого скрывать. Он был старше, спокойнее, но в душе оставался подростком, навсегда застрявшим в переходном возрасте. Дин Трумэн прочно увяз в науке, а Пайпер Блэкмор пускалась в любую сумасшедшую авантюру, встречавшуюся на ее пути. – Кой Чиверс видел привидение, – заявила она, как бы желая отвлечь его от тяжелых мыслей. – Чиверс не может служить надежным источником, – сказал Дин, аккуратно вскрывая пакет с молоком. – Он коп. – Угу. – Помощник шерифа. – Я в курсе. – Представитель закона, – Пайпер с треском раскусила морковку. – Он к тому же троюродный брат шерифа, – подытожил Дин. Открыв пакет с молоком, он приступил к мясу. – Вы же друзья с шерифом? – Точно, мы с Джоном Эвансом давно знакомы, – он вонзил пластиковую вилку в отбивную по-сальсбурски. – Шериф Эванс нанял его, – она проглотила морковку и захватила полную ложку пюре. – Что с того? – Разве это не говорит о надежности Чиверса? – Да, это говорит о том, что он весьма надежен как троюродный брат шерифа, – Дин пытался распилить мясо пластиковым ножом. С минуту треугольник не поддавался, но в конце концов с неохотой развалился. – В мире существует еще кое-что, помимо чисел и компьютеров, доктор Дин Т. Трумэн, – для усиления эффекта Пайпер ткнула ложкой в воздух. – Много всего. – Я никогда и не утверждал, что это не так, однако все можно научно объяснить. – Дерьмо, коровья лепешка. – Остаточный продукт переработки у коров. Вот она, наука. Она рассмеялась, и в глазах ее заплясали искорки. – Где? – спросил Дин, распиливая мясо, методично водя ножом, пока не разделил весь кусок на небольшие равные порции, которые легко можно было проглотить. Тогда только он приступил к еде. – Что «где»? – поддразнивала Пайпер, откусывая от своего треугольника мяса. Она не разделяла его методичный стиль поглощения пищи и расправлялась одновременно с отбивной, морковью и картофелем, практически не разбирая, что именно ест. – Где он видел привидение? – Дин отделил кусок отбивной, положил в рот и стал жевать. – Он стоял на школьном перекрестке – понимаете, готовился к утреннему движению… – Он видел привидение на школьном перекрестке? Пайпер проглотила мясо и потягивала молоко. – Нет. Он стоял на перекрестке, а оно висело в небе. – В небе? – Летело. – Летело? – Здесь, что, поселилось эхо? – она улыбнулась, проглотив кусочек чего-то, нельзя было точно сказать – моркови, мяса или картофельного пюре. – Итак, Кой Чиверс видел летящее привидение. Пайпер кивнула и впилась зубами в морковку, прожевала, проглотила, потом подцепила мясо. Дин поморщился от такого смешения. Она заметила и застенчиво улыбнулась. Он потягивал молоко. – Мужского или женского пола? – Кто? – спросила она, играя ямочками на щеках. – Привидение. – Я думала, вы не поверили в привидение. – Я и не верю. Но это предполагаемое привидение было мужчиной или женщиной? – Ни то ни другое, – она почти покончила с картофелем. Дин нахмурился, озадаченный. Пайпер Блэкмор улыбнулась с явным удовольствием. – Знаешь, стоит сказать, что это не самая лучшая твоя шутка, – с вызовом сказал он. – Не моя – его, – переход к мясу. – Ладно, давай восстановим картину: вчера утром – во сколько приблизительно? в шесть сорок пять? – помощник Чиверс находился на перекрестке около начальной школы, когда увидел привидение-гермафродита, летящее над городом. Что-то в этом роде? Пайпер снова кивнула. Вихрь черных волос взметнулся над ее лбом. – Все верно, кроме гермафродита. – Значит, нет? Тогда что же это было? – Это была машина, – она допила молоко и приглядывала пакету место в мусорной корзине, наслаждаясь его удивлением. Приняв это во внимание, Дин попытался приглушить эмоции. Ей, очевидно, нравилось шокировать его, будь то сверхъестественный мир, существование которого она открыто признавала, или же кокетство, выставлявшее напоказ ее сексуальность. – Машина? Пайпер приложила ладони ко рту. – Эхо, эхо, эхо… – повторяла она затухающим голосом. – А если я исполню тирольский мотив, ты тоже повторишь? – Тирольский мотив? – переспросил он прежде, чем успел сообразить, что это шутка, потом поморщился. Пайпер захлопала в ладоши с неподдельным, детским восторгом. Дин посмеялся над собой, поражаясь, как легко и просто она смогла пробудить в нем ребенка. – Ладно, ладно. Итак, скажи мне, как машина может быть привидением? Пайпер пожала плечами: – Он сказал, что она появилась из ниоткуда и потом исчезла, как привидение. Дина неожиданно осенило: – Так это, вероятно, был НЛО? Она покачала головой: – Это не был неопознанный летающий объект. Дин поднял ладонь. – Благодарю вас. – Потому что его распознали. – Так это был самолет? – Нет. Грузовик. – Грузовик-призрак, – Дин громко расхохотался. – Пылающий грузовик-призрак, – закончила Пайпер, смеясь вслед за ним. Затем она подняла правую руку и добавила: – Я не шучу. Это его история. – Это что, входит в школьные обязанности? – приставал он. – Точно так, – она покончила со своей морковью и теперь потянулась через стол, чтобы взять из его запаса. – Часть моей работы как младшего члена исторического отдела состоит в том, чтобы сбивать с толку любого нобелевского лауреата как можно чаще. Разделавшись с мясом, Дин приступил к картофелю. – Суть в том, что я не особо доверяю свидетельству Чиверса, – сказала Пайпер. Дин схватился за сердце: – Скорее зовите журналистов. Пайпер Блэкмор обнаружила невероятную теорию, которую не воспринимает. Она швырнула в него морковной палочкой. Но ее карие глаза продолжали улыбаться. Никакого кокетства. Нет, он слишком стар, а она слишком хорошенькая. Его мысли были заняты Мевис Коннетти, местной бизнес-леди, с которой он в некотором роде встречался. Потом Дин подумал о своей Джуди. Чувство вины холодной змеей вползло под одежду. Сколько времени прошло со смерти его жены? Иногда казалось, что вечность, иногда – что это случилось только вчера. Нет, не нужно так думать. Вспомни, что сказал Джон: «Джуди было бы приятно, если бы ты снова устроил свою жизнь». Дин почувствовал спазм в горле. – Эй, док, вы в порядке? – спросила Пайпер. Он протолкнул комок и улыбнулся: – Да, все в порядке, все в порядке. Она наклонила голову и оглядела его уголком глаза. – Сейчас вы просто хорохоритесь. Он засмеялся. Как бы то ни было, именно Пайпер и ее искрометное веселье вызволили его из безнадежности и депрессии, последовавших после смерти Джуди. По случайному стечению обстоятельств классная комната Пайпер оказалась прямо напротив его, через коридор. Она начала преподавать в Весткрофтском колледже в прошлом году. С тех пор она часто приносила ленч Дину. Он не задумывался – почему, подозревал, что виной тому была жалость, но не хотел углубляться в это, боясь разрушить магию очарования. Пайпер бросала ему вызов, шокировала, интриговала. – О чем вы задумались? – спросила она, вытирая рот салфеткой. Дин понял, что краснеет. Ее улыбка стала еще шире. – Вы ловелас. Наверное, думали о сексе. Краснота переросла в пожар. Его щеки пылали. Она спасла его от самосожжения. – Я послала доклад мэру Перкинсу. Описание истории Черной Долины в деталях. Не думаю, что ему понравится. – Почему нет? – Это совсем не то, чего он ожидал. Там полно сверхъестественного. Впрочем, он спрашивал про тебя, интересовался, принял ли ты решение. Так как? – «Энекстех»? – «Энекстех». Дин покачал головой: – Нет еще. Просто… Неожиданно ее лицо потухло. Она быстро вскочила с места, закусив нижнюю губу. – Что такое, Пайпер? Ее зубы впились в губу, розовую от природы, но сейчас сильно побелевшую. – Пайпер? – Кто-то наблюдает за нами. Он поднял глаза на ряд окон. Ветер шевелил сорняки и траву сразу за территорией колледжа, на холме Хокинса. – Там никого нет, – сказал Дин, принимая тон учителя, разговаривающего с учеником. – Это просто… Ее глаза сузились. Трава качалась. – …просто одно из моих… предчувствий. – А, – Дин сел. – А? Что ты имеешь в виду, говоря «а»? – Пайпер с вызовом смотрела на него горящими глазами. Он подцепил вилкой картофель. – Ничего. – Я так не думаю. Это что-нибудь да значит. Ты говоришь «а», подразумевая: «А, просто еще одно глупое суеверие Пайпер». – Я просто произнес звук, – защищался Дин. Он засунул картофель в рот. Абсолютно холодный. – Это даже не слово. – Вполне достаточно. Я-то знаю… – Ее глаза распахнулись. – Там, там, за дубом. Мужчина. Он двигается. Дин встал. Он ухватил краем глаза, как что-то мелькнуло. Темная ткань. Плащ? – Он скрылся за деревом, – она взволнованно всплеснула руками. – Ага! – Ага? – Дин нахмурился. – Да, я подняла твое «а» и прибавила «га». Говорю тебе, кто-то смотрит на нас. Я знала это. Дин отошел в дальний северный угол комнаты, откуда дерево было видно с другой стороны. – Я чувствовала это, – сказала Пайпер. Голос ее смягчился. – В самом деле я ощущала себя странно весь день. – Пайпер, – позвал он. – Ну, я же говорила, что за нами следят. Теперь ты веришь мне? Теперь ты понимаешь, что есть вещи, неподвластные науке? – Пайпер, подойди сюда. Она подбежала к тому месту, где он стоял: – Что? Ты видишь его оттуда? Кто он? Ты его знаешь? – Пайпер приблизилась и остановилась, предвидя ответ. – Там никого нет, – сказал Дин. – Но я его только что видела. Ты видел его. – Нет, я видел, как что-то мелькнуло. Полотенце, потревоженное ветром на бельевой веревке, колебание ветки, но не человека. – Он был там. И смотрел на нас. Прямо на нас. Дин вернулся на место. – Твой картофель остывает. Она осталась в углу комнаты, вглядываясь, высматривая. «Высматривает гномов и фей», – подумал Дин. Это не ее вина. Пайпер происходила из загадочной семьи. Потеряв в четыре года мать, она воспитывалась отцом, долгие годы живя с ним вдвоем в огромном старом доме по другую сторону холма Хокинса. Пайпер Блэкмор обладала умом ученого, но сердцем ребенка и была открыта всем вероятным и невероятным вещам в мире. Дин был осведомлен о репутации матери Пайпер. Она считала себя экстрасенсом, зарабатывая на жизнь тем, что предсказывала судьбу по чайным листьям или ладони. Пайпер тоже слышала эти рассказы. Это, как он подозревал, и являлось причиной ее веры в невероятное. Признав сверхъестественное, она словно прикасалась к своей матери. Пайпер вернулась на свое место. Ее улыбка исчезла. Казалось, что большое облако заволокло солнце. Дин хотел разубедить ее. Можно было предложить ей рациональный анализ того, что сейчас произошло. – У тебя отличное периферическое зрение. Я уверен, что ты ухватила что-то, не осознавая, что именно. Она посмотрела на него, в мягких карих глазах мерцали флюоресцирующие блики. Она попыталась улыбнуться, но не могла оторвать взгляда от окна. Снаружи небо сияло синевой, и только с севера на горизонте разрасталась тонкая линия угольно-черных облаков. Словно обнаженные руки тянулись к небу, ища спасения. – Он смотрел на нас. Я в этом уверена. Деревья дрожали на холодном, суровом ветру. Дину потребовалось изрядное количество времени, чтобы выбросить Пайпер из головы и углубиться в работу. Его внутренние часы подсказывали ему, что меньше десяти минут оставалось до начала занятий и меньше полутора часов – до назначенной встречи с Натаном Перкинсом и Клайдом Уоткинсом в городе, когда он должен будет дать ответ. Волоски приподнялись у него на руках. В воздухе вдруг повеяло холодом, и стало нечем дышать. Он взглянул в окно, выходившее к подножию холма Хокинса. Ветер усилился. Ветви деревьев раскачивались, осыпая дождь из листьев в воздух. Высокая сухая трава трепетала на ветру. Что-то? Оконное стекло разлетелось вдребезги. Осколки брызнули во все стороны, обстреляв крышки столов, пол и даже стены. Что-то пролетело так близко от Дина, что он почувствовал колебания воздуха. Неизвестный предмет пробил прочную стену напротив. Он едва не упал, сердце замирало, билось неровными толчками. Дин посмотрел на стену. Заставил себя сглотнуть, потом перевел дыхание. Он слышал движение в коридоре. Черт, движение в коридоре. От предмета в стене осталась неровная дыра размером с теннисный мяч. Дин, запинаясь, проковылял к двери. Класс Пайпер высыпал в коридор. Куча студентов собралась вокруг чего-то около дальней стены. Он поймал взгляд Пайпер. – Что за черт? – спросила она. – Не знаю. Это… – слова замерли у него на языке. Рот как будто набили ватой. Дин разогнал учеников. Пайпер устремилась вслед за ним. Предмет, светившийся красновато-коричневым, врезался глубоко в стену, распространяя вокруг легкое пыльное облако. Дин придвинулся ближе. – Что это? – спросила Пайпер. – Кирпич. Я думаю, это обычный кирпич. Но… Пайпер закончила его мысль: – Как же можно бросить кирпич сквозь окно и стену? Слабый запах привлек внимание Дина. Облако. Не пыль. Может быть, дым? Он потянулся и дотронулся до кирпича. Рука непроизвольно отдернулась. Подушечки его пальцев горели. Горячо! Крики учеников отдалились, напоминая приглушенный шум прибоя. Дин понимал, что к нему обращен вопрос, но мысли его были далеко. Кирпич? Спотыкаясь, он вернулся в свою классную комнату и уставился в разбитое окно. Снаружи холодный ветер шуршал опавшими листьями. Но больше ничего. Все было спокойно. Кирпич? Дин смотрел в окно, когда это случилось. Разумеется, кирпич пролетел с невероятной скоростью. Однако, он никого и ничего не заметил там за окном. глава 5 Металлические суставы взвизгнули, когда сменился цвет светофора, качающегося на надоедливом ветру. Четырехцилиндровая «Хонда Цивик» нетерпеливо зарычала, удерживаемая на месте одиноким красным глазом светофора, в то время как другие машины, озаренные изумрудным сиянием, получили немедленный проезд. Старый «кадиллак» после отличного ремонта, мурлыча, проплыл мимо. «Форд Эксплорер» со вмятиной на заднем крыле, за ним видавший виды грузовой «додж» с отвратительным глушителем и перегруженным мотором. Но он все еще слышал. Скрип, скрип, скрип. Черный асфальт главной улицы тянулся на шесть кварталов с симметрично расположенными домами, пока не разматывался в потертые, разбитые тропки. Самое высокое здание состояло из пяти этажей и находилось в трех кварталах к востоку. Но горизонт заслонялся зеленым чудищем, которое царственно возвышалось на севере. В названии холма Хокинса было допущено явное искажение, поскольку его крутые склоны больше напоминали гору высотой в 675,6 метра. За ним вставала цепь гор Каскада, но их грандиозность скрадывалась на фоне непосредственной близости к городу холма Хокинса. Холм Хокинса. Застройка горного массива велась согласно строгим инструкциям. Дороги и дома возводились таким образом, что находились за чертой рощи Дугласа, у подножия холма Хокинса, так что он казался нетронутым. Скрип, скрип, скрип. Амплитуда колебания дорожного фонаря все увеличивалась. Ветер легонько касался его щек, нашептывая незатейливую песенку. Несмотря на то что небо оставалось ослепительно голубым, верхушки деревьев раскачивались из стороны в сторону, предвещая скорую бурю. Подул знакомый леденящий ветер. Чрезвычайно холодный ветер. Горячий воздух идет вверх, холодный – вниз. Как обычно. Как обычно. Зеленый свет переключился на желтый, оставаясь равнодушным к погоде. Скрип, скрип – з-з-з-з. Дорожный сигнал моргнул раз, второй. Острие пронзительно-белой электрической вспышки выросло из дорожного светофора, образовав мощную линию. В воздухе рассыпался фонтан искр, распадаясь на фиолетовые блики. Светофор вспыхнул еще раз, затем погас, обратившись в черный мертвый предмет. Движение остановилось. Водители, озадаченные, медлили в нерешительности . Мертвый светофор раскачивался. Скрип, скрип, скрип. Он приближался. Приближался. Мэр Натан Перкинс бросил взгляд на свой город и улыбнулся. Это был хороший город, справедливый город, но если Дин Трумэн не даст положительный ответ «Энекстех», вскоре Черная Долина превратится в город-призрак. Нет, Дин что-нибудь придумает. Ему придется это сделать. Последние четыре года стали для Натана настоящим адом: смотреть, как вымирает город, как сворачивается бизнес, как люди, словно кровь города, текут по обочинам, оставляя его навсегда, забросив свои жилища, было невыносимо. Потом доктор Дин Т. Трумэн получил Нобелевскую премию по физике. Это все поставило на свои места. Сразу весь мир обратил свой взгляд на Черную Долину. Натан кожей чувствовал, как эти напыщенные ничтожества, пренебрежительно задиравшие носы, задыхались от удивления в своих новомодных школах с замысловатыми названиями. До получения премии никто понятия не имел о Дине Трумэне из Весткрофтского колледжа или о Черной Долине, штат Орегон. Но они-то знали. Тот факт, что Дин работал над своей теорией без каких-либо инвестиций или оборудования, полагаясь только на собственные мозги и сверхъестественные способности к анализу, сделал это событие еще более сенсационным. Натан попытался прочитать теорию Дина, которая произвела целый переворот, когда она впервые появилась в научном журнале, но не пошел дальше названия: «Многофункциональность квантовой физики и сверхволновой механики: исследование дуализма и энергии репродуктивности». Но зато Натан ознакомился с отзывами в прессе. «Ньюсуик» возводила Дина в ранг «Джонни Кохрана в науке, напрягшего законы физики до предельной точки». Предложения о работе сыпались со всех сторон, и Натан до сих пор не мог понять, почему Дин отвергал их. Дело было в том, что Натан с головой погрузился в дела вымирающего города и не мог концентрироваться на чем-либо еще. А затем возникла «Энекстех». А вместе с ней – реальность разрешения проблем Черной Долины. Дело в том, что новый завод не только даст много рабочих мест, но также создаст сеть дочерних предприятий. Натан навел справки. Везде, где обосновывалась «Энекстех», возникали дочерние предприятия. Такое развитие дел могло преобразовать Чёрную Долину из хилого лесозаготовительного городишки в развивающийся высокотехнологичный центр. Натан откинулся назад в своем кресле с подлокотниками, сцепив руки в замок на затылке и с наслаждением вдыхая легкий аромат мебели лимонного дерева. Если Дин примет предложение «Энекстех», какое будущее ждет Черную Долину через пять лет? Через десять? «Энекстех» – это только начало. Натан мысленно видел стремительный всплеск роста и экспансии, по мере того как город превращался в гавань науки, меняя статус места, через которое вы проезжаете, на статус центра, куда вы стремитесь. Расцвет крупного города, не утратившего сентиментальности, свойственной маленьким поселениям. Эта мысль согревала так же, как хорошо протопленный камин. На его до предела аккуратном, с сероватым отливом столе лежал налоговый отчет на «Энекстех» за первый год. Даже с учетом налоговых льгот сумма приближалась к 1,2 миллиона долларов. Зарубите это себе на носу, Портленд, Юджин и Сейлем. Натан знал, что все в штате считали Черную Долину странным местом. Чудные вещи происходили в этом маленьком городишке, затерявшемся между Вилламет Ривер и холмом Хокинса. Странные вещи. Все были правы с исторической точки зрения. Когда «Энекстех» впервые выразила желание обосноваться здесь, Натану потребовалась исчерпывающая справка о городе. Он надеялся использовать богатый исторический материал в качестве дополнительного козыря для организации дочерних предприятий. Пайпер Блэкмор, молодой преподаватель истории Весткрофтского колледжа, быстро справилась с заданием. Он получил ее отчет сегодня утром. Очень захватывающее произведение, но совершенно непригодное для его целей. Натан никогда бы не осмелился показать его будущим партнерам по бизнесу. Никогда. Странные вещи. Здесь дважды безуспешно пытались организовать поселения. Сначала – коренные американцы, около 1700 года, а затем, спустя много лет – отставшие солдаты Орегонской армии. И оба поселения погибли. Первое – во всепоглощающем огне пожара, практически сравнявшем долину с землей и давшем название месту. Второе поселение было заброшено после того, как на него обрушились «камни с небес». Каменный дождь. Третье поселение было организовано восемью годами позже и стало основой современного города. Однако необычные события продолжали происходить в этом месте. Иначе как бы вы объяснили, что учитель из захудалого городишка, где колледж существует на нищий бюджет, получил Нобелевскую премию по физике? «Странно? Но могу поспорить, я чертовски горжусь этой странностью», – подумал Натан. С высот своих владений на третьем этаже ратуши он видел почти весь город – деревянные и кирпичные строения, по большей части одно– или двухэтажные, некоторые с заколоченными окнами. Движение было постоянным, но неоживленным. Тротуары регулярно чистились, мусорные баки опорожнялись, листья собирались в кучи. Пара старых дубов стояла в карауле на лужайке перед зданием суда, покачивая ветвями на усиливающемся ветру. Как будто величественные престарелые короли приветствовали подданных. Движение распалось, когда по главной улице, визжа покрышками, пронеслась пожарная машина. Пожарная машина? Секретарша оказалась у его двери раньше, чем Натан успел нажать кнопку вызова. – Обычный пожар на открытом месте на Дуглас Роад, – сказала она, не дожидаясь вопроса. – Беспокоиться не о чем. Шериф Эванс уже выехал на место. Он сказал, что все уладит, но может опоздать на встречу с вами, доктором Трумэном и конгрессменом Уоткинсом в «Тройном размере». Он поблагодарил ее и снова опустился в кресло. Но его эйфория пропала. Мысли отяжелели. Два поселения. Первое уничтожено огнем. Второе – каменным дождем. Огонь и камни. Кирпич был восемнадцать сантиметров в длину и восемь в ширину, обуглившийся, но в остальном вполне походивший на обычный кирпич. Конечно, если проигнорировать тот факт, что он только что пролетел через окно, пробил стену и застрял во второй стене на своем пути. Дин Трумэн выстраивал все эти события в цепь, крутя педали своего десятискоростного велосипеда, ведь ему нужно было проехать четырнадцать кварталов от школы. Тонкие упругие шины пели, соприкасаясь с охлажденным асфальтом. Из всех видов транспорта Дин предпочитал пользоваться велосипедом вплоть до самых холодов, когда мороз и снег делали передвижения на двух колесах неразумными. Восемнадцать сантиметров на семь, обуглившийся? Велосипед являлся настоящей пропагандой борьбы за чистоту окружающей среды, и Дин всем говорил: – Вы спасаете землю с каждым нажимом на педаль. Однако истина представлялась в более эгоистичном свете – это был шанс для него подумать, помечтать, отрешиться от действительности. Окно, стена, вторая стена? Из школы позвонили в департамент шерифа, чтобы доложить об акте вандализма. Но небольшой пожар за городом занял их всех. Восемнадцать в длину. После того как кирпич был тщательно осмотрен и они с Пайпер убедились в его обыкновенности, Дин обратил внимание на повреждения. – Что ты надеешься обнаружить, изучая дыру в стене? – с вызовом спросила Пайпер. Она держалась молодцом, но периодически охватывала себя руками за плечи, жалуясь на холодок, ощущаемый только ею. – Одно из твоих особенных предчувствий? – поинтересовался Дин. Он измерил расстояние от разбитого окна до пола, от места, где врезался кирпич, до пола. – Подсчитав угол снижения, помножив на сопротивление стекла, и материалов стены, учтя размер и вес предмета, я смогу определить относительную скорость. А потом с помощью экстраполяции вычислить источник. – Другими словами, определить, откуда его бросили, – подытожила Пайпер, коротко определив суть дела. – Верно. – А кто бы смог бросить с такой скоростью? – ее карие глаза смотрели куда-то вдаль, зрачки сузились, превратившись в две крошечные точки, и она ответила сама себе, по-видимому, никто. – Значит, вопрос стоит так: что могло с такой силой швырнуть кирпич? «Что?» Вероятно, зная о пристрастии Пайпер к таким вещам, Дин ощутил некоторую неловкость от этого слова. Оно представлялось ему в виде несуществующих монстров, вползающих под детскую кровать или во взрослую душу, превращающих это простое слово из трех букв в нечто более зловещее. «Что?» Вырулив на главную улицу, Дин заставил свой мозг дать оценку вопросу с научных позиций. Все можно объяснить с научной точки зрения. Все. Возможно, не сегодня, возможно, не завтра, но рано или поздно. Все. Даже это «что». Не могло ли кирпич забросить взрывом? Этим можно было бы объяснить то, что он дымился. Но никто не слышал взрыва, а предварительный осмотр округи показал, что ничего подобного там не произошло. Но что? Машина? Возможно, наподобие той, что бомбардировала игроков на корте теннисными мячами по выходным? Нет. У него зародились сомнения: такое орудие вряд ли обладало достаточной мощностью, чтобы поднять кирпич и придать ему такое ускорение. Тогда что? Как насчет машины, посылающей бейсбольные мячи? Конечно, у нее большая мощность, но вопрос веса все еще оставался под сомнением. Кирпич тяжел. Слишком тяжел. Но может быть, машина была модифицирована? Дин немного помозговал над этой идеей и решил, что это лучшее объяснение на настоящий момент. Машина, бросающая бейсбольные мячи, или что-то в этом роде, возможно незнакомой ему конструкции, или даже устройство, специально созданное. И все же… Непрошеная мысль вползла в его разум, вызывая тошнотворный привкус. Дин смотрел в окно, когда кирпич ворвался в комнату. Он казался прилетевшим из ниоткуда. Голос Пайпер спросил у него в голове: – Что? Дин припарковался у велосипедной стоянки, расправил мышцы и глубоко вздохнул. Он уловил неясный аромат размокшего соснового дерева, примешивавшийся к резкому запаху дыма. Тоненькая линия облаков на горизонте ширилась, разрасталась – кучевые облака с синеватым отливом корчились, катясь по небу, как клубок разъяренных змей. Ветер, еще слабый, но наполненный холодом, внедрился в город, как передовой разведчик армии непогоды, ожидавшей за холмом. Что? Мэвис Коннетти пробила чек клиенту, поблагодарила за то, что он зашел в заведение, и закрыла кассу. Было слишком поздно для ленча, но слишком рано для обеда, однако «Тройное Д» уже наполовину заполнилась. Смех рассеивался по залу, как пыль, выбитая из старой тряпки, сопровождаемый умеренным стуком столового серебра о керамические тарелки, обеспечивавшим постоянный шумовой фон. В воздухе было пряно от запаха приготовленного мяса – бургеров, отбивных, ветчины, но все перекрывал аромат только что испеченного хлеба. Тихий звон колокольчика над входной дверью заставил Мэвис поднять голову. И она улыбнулась. Дин. Высокий и чрезмерно худой, доктор Дин Трумэн двигался на своих длинных ногах довольно уверенной походкой, хотя и лишенной грации. Глаза прищурены, мысли витают где-то далеко. Она заметила, что его волосы слегка спутались от быстрой езды на велосипеде без шлема. Дин попытался пригладить волосы ладонью, заняв свой привычный столик около центрального окна. Он сел, а вихор снова вздыбился. Официантка вытянула блокнот из фартука и шагнула к столику Дина. Но Мэвис сделала ей знак. Та усмехнулась. Официально ресторан «Тройное Д» именовался «Ежедневные обеды в деловом центре», но все в городе знали его «Тройным Д», намекая скорее на размер пышной груди Мэвис, чем на вокальное созвучие. Она не обижалась. Уже давно Мэвис научилась обходиться со своей анатомией, предпочитая не обращать внимания на намеки, затрагивающие ее сексуальную внешность, но относиться к ним с юмором и снисходительностью. Она знала свое дело, частенько подсмеиваясь над теми простачками, которые считали нужным верить, что размер ее груди и Коэффициент Интеллектуальности находятся в обратном соотношении. Мэвис достала блокнот и направилась в кабинку Дина. Она вернулась в Долину двенадцать лет назад, оставив успешную карьеру в маклерской конторе в Нью-Йорке после того, как с ее отцом случился удар. Приняв семейный бизнес, Мэвис считала это временным положением дел. Но когда отец умер, оно стало постоянным. Несмотря на экономический спад, Мэвис все же удавалось держаться на плаву. Но сейчас, как и все другие, она видела конец бизнес-веревочки. Можно продержать ресторан месяц, ну, два, но не больше. Если только Дин Трумэн не скажет «да» этой самой «Энекстех». Мэвис несколько раздражало, что ее личные и профессиональные интересы всецело сосредоточились на докторе Дине Т. Трумэне. Она облизнула губы и расправила плечи, машинально провела по волосам и одернула блузку. Мэвис чувствовала себя взвинченной и скованной, как девочка-подросток в кутерьме весны. Мэвис и Дин встречались с небольшими перерывами больше трех лет. Все считали их парой, все думали, что они поженятся. Но их отношения зашли в тупик, ежеминутно грозя развалиться под собственной тяжестью. Восемь недель назад она объявила ему: – Или наши отношения выходят на новый уровень, или все кончено. Он был удивлен и расстроен. Но недостаточно, чтобы сделать предложение. После разрыва у Мэвис появилось достаточно времени, чтобы прокрутить в голове их связь от начала до конца, – понять, где она дала трещину. Мэвис пришла к неутешительным выводам. Дело было не только в отсутствии инициативы, но и в недостатке глубины. Несмотря на встречи в течение трех лет, их отношения сохраняли поверхностный характер. Один тот факт, что он ни разу не пригласил ее в свой дом, говорил о многом. Свой дом? Что там такое было в этой хибаре? Что он прятал? – Если ты думаешь, что меня расстроит беспорядок, не волнуйся. Я знаю, как живут холостяки, – уговаривала она его. – Дело не в этом. Просто… – но Дин никогда не заканчивал фразы, никогда не старался объяснить и никогда не пускал ее к себе. Скорбная правда состояла, видимо, в какой-то степени в том, что он все еще был влюблен в свою первую жену, все еще привязан к Джуди. Неужели поэтому он не пускает ее в дом? В их дом? Может быть, но Джуди вот уже двадцать один год как нет на свете. Какую тайну можно столько скрывать? Как только Дин сел, звонок над дверью возвестил о прибытии мэра Натана Перкинса. Время не слишком старило его, добавив только облагораживающую полноту, а мягкие вкрапления седины оттеняли солидность и достоинство. Все такие же толстые стекла очков, временами придававшие глазам Натана таинственный взгляд, как у героев мультяшек Диснея. – Прости, я опоздал, – сказал Натан, проскальзывая в кабинку. – Я сам только что пришел. Но Джона не будет. – Ага, я слышал. Пожар на Дуглас-Роад. Мэвис Коннетти принесла два стакана с водой и улыбнулась: – Добрый вечер, Дин, мэр. Что закажете? Она была высокого роста («Изваяние», – пришло на ум Дину), с длинными волосами цвета вороньего крыла и круглым приветливым лицом. Кроме того, по выражению Клайда Уоткинса, она была обладательницей «лучшей походки на Западе Орегона, если не во всем штате». – Мне только кофе, – сказал Дин. – А я пропустил ленч, – пожаловался Натан. – Принесите мне номер четвертый, но без горчицы, и экстра-фри. И чашку кофе. А потом, улыбаясь, как школьник, разболтавший секрет, он Добавил: – Так почему же, когда я, ваш любимый мэр и смиренный слуга общества, прихожу сюда сам по себе, меня никогда не обслуживает хозяйка? – Что сказать? – протянула Мэвис, закладывая карандаш за ухо. – У меня всегда что-нибудь приготовлено для ребят с действительно объемными… – она помедлила. Дин почувствовал, как пауза повисла в воздухе. – …мозгами, – закончила Мэвис. Затем, сохраняя на лице шаловливую улыбку, наклонилась вперед и нежно поцеловала Дина в щеку. Ее грудь коснулась его руки. Она прекрасно понимала, какое впечатление произвела на него. Легкая победная усмешка вспыхнула на ее лице при виде залитых краской щек профессора. Оба мужчины проводили ее взглядом, оценивая по достоинству. – Какая красотка, Дин. Что-то исключительное! Вы еще встречаетесь? Дин пожал плечами: – Что-то в этом роде. Натан покачал головой, затем поправил очки на переносице, больше по привычке, чем по необходимости. – Что-то в этом роде? Такую женщину нельзя заставлять ждать. Кто-нибудь непременно украдет ее. – Слишком скоро, – сказал Дин. Он водил пальцем по рисунку на крышке стола. – Слишком скоро? Ты о чем? Двадцать один год? – Натан наклонился и накрыл своей ладонью руку Дина. – Послушай меня как друга. Говорю тебе, время действовать. Раздался смех. Оба взглянули в другой конец зала, где за угловым столиком сидело четверо мужчин. Трое из них хихикали. Было легко догадаться, что четвертый мужчина отпустил непристойное замечание, а Мэвис Коннетти отбрила его в лучшем виде. Натан был прав, она что-то исключительное. Но… – Конечно, работа это очень важно, но надо же и для себя пожить. Джуди знала это. И когда она была с тобой, ты это тоже знал. Двадцать один год? Неужели все было так давно? Казалось, только вчера у Джуди случился первый сердечный приступ. А три недели спустя его жена, его друг, его второе «я» ушла, превратившись в воспоминание. Биоэлектрический импульс, ценный только в качестве электрохимического обмена между синопсисами его мозга. После смерти Джуди он провел три месяца, закрывшись в холодном, обшитом деревом доме, который принадлежал им. Друзей, приходивших навестить его, он прогонял. Только Джону Эвансу и Натану Перкинсу был открыт доступ в священное жилище, но даже они не смели развернуться в этом беспорядке. – Черт, Дин, ты как будто что-то прячешь, – заметил Джон. Это было во время их последнего прихода. Потом он уже никого не пускал – никого. Дин наполнил свое существование слезами, утопая в жалости к себе. В конце концов он занялся поисками фамильной драгоценности – медальона, подаренного Джуди прабабушкой в тринадцать лет. Она никогда не расставалась с ним. Выполненный в форме сердечка, серебряный медальон с тиснением в виде розовых цветов, легко открывался при нажатии на пружинку. После их свадьбы Джуди на одной его стороне поместила фотографию Дина, а на другой – свою. Если бы он мог хотя бы погладить выпуклую поверхность этого кулона… Дин чувствовал, что этот целомудренный жест принес бы ему примирение, спокойствие. Но медальон бесследно исчез. Вместе с Джуди он покинул этот бренный мир. Весткрофтский колледж был обычной школой со скромным преподавательским составом и ничтожным посещением. Но Дин полюбил его. Вернувшись в школу, он полностью отдался работе. А в результате получил Нобелевскую премию по физике. Но по правде говоря, он бы предпочел найти медальон. Три года назад Мэвис Коннетти пригласила его пообедать. Боясь признаться самому себе, он наслаждался дружбой с ней. Она была полной противоположностью Джуди, и, должно быть, это несходство помогло. Они целовались в машине, как парочка школьников из старших классов, но когда Мэвис предложила провести вместе ночь, он застопорил. Дин бы сказал, что она была обижена и расстроена. Он поспешил объяснить, что это не ее вина. – Почему ты не пригласишь меня войти? – в конце концов спросила Мэвис. «Потому что я не могу, – тянуло его ответить. – По той же причине я никого не пускаю». С тех пор в их отношения закрался холодок. Кокетство продолжалось, но как бы там ни было, Дин держал нейтралитет. – Как Ава? – спросил Дин, надеясь переменить разговор и свой ход мыслей. Упоминание о молодой жене Натана вызвало у того улыбку. – Великолепно, просто великолепно, – он потянул салфетку из хромированного зажима. – Если бы кто-нибудь двадцать лет назад сказал мне, что я встречу такую женщину, как Ава, я бы никогда ему не поверил. Боже, такому паршивцу, как я, жениться на такой девушке? – Натан покачал головой. – Говорю тебе, я, должно быть, самый счастливый ублюдок в мире. Натан и Ава поженились меньше года назад, и их союз оставался загадкой для многих, но Дин понимал их. На первый взгляд, что у них могло быть общего? Ава – ослепительная, молодая, возможно, чуточку вульгарная, но привлекательная, в ореоле ярких красок и грандиозных идей; Натан – консервативный, погрязших в мелочах, крайне педантичный. И тем не менее Дин с уверенностью мог сказать, что никогда не видел более счастливой пары. – Дженкинс Джонс и Мередит Гэмбел приходили в ратушу, интересовались живописью Авы, – сказал Натан. Ава была честолюбивой художницей, чьи работы напоминали скорее театральные декорации, чем живописные полотна. Совсем недавно она решила «привести в порядок ратушу», преподнеся ей в качестве дара свои самые кричащие работы, от которых рябило в глазах. – И что? – Мередит сказала: ее цвета не гармонируют с интерьером. Дженкинс был ближе к правде. Он определил работы, как «чудовищногрубые – фактически самые чудовищногрубые, что он видел в этом насквозь чудовищногрубом мире». Оба рассмеялись. – Так? Что же ты будешь делать? – спросил Дин. Натан пожал плечами и поправил очки: – Что я могу сделать? Дженкинс – глава городского совета, Мередит Гэмбел – его заместитель, но Ава – моя жена. – И как же? – Я встаю на сторону того, кто согревает меня ночью. – Значит, Дженкинс. Натан скорчил рожу, но улыбка не исчезла. – Я спустил полотна вниз и спрятал в своем офисе. Ава почти никогда не приходит в палату ратуши, а если узнаю, что она собирается прийти, то прибегу первым и опять подниму их наверх. Дин так расхохотался, что закашлялся. – Стоит того, поверь мне. Вот почему я говорю тебе, что нельзя упускать такую женщину как Мэвис. Мэвис принесла им заказ и напитки, затем с улыбкой отошла. Дин совсем не был уверен, слышала ли она комментарии Натана. Дин заерзал на месте, когда раздался звон колокольчика над дверью. – Только посмотри, кто наконец явился, – сказал он. Конгрессмен Клайд Уоткинс вошел в «Тройной Д». Сопровождаемый нескончаемыми пожатиями рук и похлопываниями по плечу, он медленно пробрался к Дину и Натану. – Привет, привет, ребята, – он вытянул руку и растопырил пальцы. – Великолепная пятерка все еще жива… – Великолепная четверка уже ничто, – парировал Натан. – Тебе нужен новый материал. – Извините, я опоздал, устроили радушный прием в Юджине. Бог мой, эти люди любят дискутировать. Организовали в зале собраний митинг против вырубки старого леса, а плакаты были сделаны… – он помедлил для усиления эффекта, – из бумаги. Вот вам и пример лицемерия. Дин фыркнул. Натан покачал головой: – Я думал, ты за окружающую среду. Клайд сел, отхлебнул кофе из чашки Натана. – Так и есть, пока это устраивает древесных баронов. – Вот это уж точно лицемерие, – провозгласил Натан. – И послушай, нахал, ты испортил мой кофе. – Да ладно, Натан, ты же сам в политике. Знаешь, как все работает. Деньги закручивают гайки. Нет денег, нет и кампании; нет кампании – нет и выборов; нет выборов – нет возможности кому-то помочь. Политика. И что ты имеешь в виду под «нахалом»? Мое происхождение недостаточно хорошо для тебя? – Твое происхождение не имеет к этому отношения. Меня беспокоит твоя нравственность. – О, об этом не волнуйся; это не проблема, – Клайд стащил картофель по-французски, а потом вполголоса зашипел: – У меня нет нравственности. Дин расхохотался. Даже Натан подавился от смеха: – То, что я мэр, еще не значит, что я считаю себя политиком. Меня интересует только это место. Попрошу учесть разницу. Клайд махнул официантке, чтобы она принесла меню, а пока угостился из не тронутого Дином стакана с водой. – Я бы тоже хотел учитывать разницу, служить делу, бороться за правду. Но все это бред сивой кобылы. Как соблюдать такие правила, когда приходится тереться с воротилами в Вашингтоне – и только так можно чего-то добиться! Они поговорили о политике, экономике, о полуторагодовалой дочери Клайда. И все это время Клайд и Натан подтрунивали друг над другом, как супруги, женатые много лет. Дин позволил себе наслаждаться зрелищем. Ему было приятно, что его старый друг, а теперь конгрессмен, Клайд Уоткинс чувствовал себя рядом с ними в своей тарелке, разговаривая честно и открыто. Как бы то ни было, Клайд Уоткинс был в городе, и прежняя команда собралась вместе. Отсутствовали лишь Джон Эванс, которому помешал пожар, да его двоюродный брат Мейсон, давным-давно переехавший в Портленд. Но все же эти трое наслаждались встречей. Пусть даже короткой. Конгрессмен взглянул на часы, затем посмотрел на Дина. – Так, и что теперь будет? Могу я сказать друзьям из «Энекстех», что все в порядке? Ты с ними работаешь? – потом обратился к Натану. – Я думаю, они готовы приступить в течение месяца. – Отлично, – сказал Натан. Дин молчал. – Что? – спросил Клайд. – У тебя все еще есть сомнения? – Я… я не знаю. «Энекстех» смущает меня. – Если это касается их материалов по окружающей среде, мы уже это обсуждали. Ты принесешь больше пользы, внедрившись в компанию, чем оставаясь вне ее, – заметил Натан. – Знаете, я изучал эту компанию. Там есть один отдел, который специализируется исключительно на разработке оружия. Натан бросил взгляд на Клайда. Конгрессмен улыбнулся: – Ну и что? Ты не войдешь в этот отдел. – Разумеется, но войду в эту же компанию. А внутри нее обмениваются информацией. Клайд покачал головой; улыбка стойко держалась на губах. – Перестань, Дин. Твои исследования в какой области? Двойственность квантовой какой-то бестолковщины или как там? – Многофункциональность квантовой физики и сверхволновой механики, – сказал Дин. – Так это имеет какое-нибудь отношение к оружию? – Нет, но… – Ты думаешь, что это можно применить в области вооружения? – Нет. Клайд поднял руку. Улыбка стала еще шире: – Так в чем проблема? – он не стал ждать ответа. – Ладно, я уезжаю. Должен попасть в Салем. – Большие денежные средства? – прицепился Натан. – Прокуренные делишки с древесными парнями? – Ага, в яблочко. ПЗУ. Дин приподнял бровь: – ПЗУ? – Поцелуй в задницу и улыбнись. Клайд Уоткинс удалился так же, как пришел, работая на публику, – улыбаясь, смеясь, пожимая руки, похлопывая по плечам. Всегда политик. Натан отлучился, чтобы принести чашку свежего кофе. Дин Трумэн посмотрел в окно. Стая серых облаков продолжала разрастаться на горизонте. Скудный ветерок дразнил почти облетевшие деревья на лужайке перед судом. Обрывок газеты скакал по траве, как подбитая птица, мимо фонарного столба, мимо пожарного гидранта, устраиваясь на ноге мужчины, сидевшего на скамейке. Дин нахмурился. Чужак сидел в позе спящего, сложив руки, повесив голову. Выгоревшая ковбойская шляпа надвинута на лоб, обвислый край заслоняет лицо. Его одежда явно подходила для непогоды, хотя прогноз обещал ясное небо и солнце. Длинный, защитного цвета плащ был потерт и забрызган грязью. Ветер усиливался; края плаща трепетали, как тронутые плесенью крылья мертвого ворона. Дин все еще смотрел на него, когда чужак поднял голову, показав длинные каштановые волосы, бороду и усы. Дину он не был знаком. Человек не обращал внимания на обрывок газеты, облепивший его ногу. Вместо этого он смотрел прямо вперед, прямо… На меня? Расстояние не позволяло сказать наверняка, но Дин чувствовал, как незнакомец смотрит на него. Нет – пристально наблюдает за ним. Дин вздрогнул и отвел взгляд, как если бы влюбленно смотрел на жену друга. Он уставился на стол. Но незнакомец не выходил у него из головы. Он казался таким… неместным. Дин снова взглянул в окно. Чужак исчез. Дин осмотрел панораму, открывавшуюся из окна. Человека в плаще нигде не было видно. Но ведь незнакомец не мог так быстро исчезнуть. Или мог? Конгрессмен Соединенных Штатов Клайд Уоткинс тщательно просушил волосы грубым гостиничным полотенцем и восхитился своим мужским достоинством. Он врал жене, врал сотрудникам, даже двум своим старым друзьям, хотя технически и впрямь все время тем и занимался, что целовал задницы и улыбался. – Супер-пупер, – сказал он своему отражению в зеркале. По мнению Клайда, сами друзья были виноваты в его неискренности. Если бы они только могли понять его потребность, его непреодолимое желание открыться кому-нибудь, Клайд был бы сама откровенность. «Простите, друзья, – сказал бы он им. – Мне надо заняться групповушкой». Но Клайд не мог сказать правду. Нет, только не им, не этой парочке ханжей – Натану и Дину. О политике – да, о сексе – никогда. Он предвидел их реакцию: «А как же твоя жена, как же твоя дочь? Как они?» Клайд очень любил друзей. Но его сексуальные аппетиты были ненасытны. Дин, несомненно, квалифицировал бы их как тайные комплексы, поэтому Клайд предпочитал благоразумно скрывать свои потребности, обманывая семью и друзей, чтобы не ранить их. Время от времени, вот уже больше года, он встречался с молодой, энергичной и чрезвычайно гибкой сотрудницей. Обычно для их свиданий Клайд снимал номер в гостинице в Вашингтоне. Но на этот раз она приехала к семье в город, а искушение было слишком велико. Впрочем, на другой чаше весов находилась возрастающая вероятность быть пойманным. «Не мочись в бассейн», – любил говорить его отец. Не развлекайся с куколкой в своем родном городе. Но иногда Клайд просто не мог сказать «нет». Он опустил полотенце. Волосы торчали во все стороны. – Ты превосходный образец самца, – сказал Клайд себе. Отражение в ответ расплылось в улыбке. Стоп, опасно, опасно даже дурачиться, но это только усиливало возбуждение. – Давай, разогрей меня, – подмигнул он себе. Дверь в комнату открылась, взвизгнув, как пойманная мышь. Клайд помедлил в ванной. Она вернулась. Его неутомимая партнерша пришла за третьей порцией. Слегка раздраженный, но взволнованный, Клайд крикнул: – Ну-ну, сладкая, мы об этом говорили. Я должен отъехать, – он показался из ванной, накинув на плечи полотенце, собирая волосы правой рукой и инстинктивно втягивая живот. – Кроме того, крошка, последний раз ты меня рассердила… Ошеломление пресекло поток слов. Сознание одеревенело. Во рту пересохло, лицо вытянулось, глаза расширились от ужаса. Сердце остановилось, дыхание перехватило. Сама душа замерла. Второй мужчина ухмыльнулся. Тогда конгрессмен Соединенных Штатов Клайд Уоткинс действительно испугался. глава 6 Пайпер Блэкмор погрузила две сумки с продуктами в машину и захлопнула дверь. Черный «Форд Рэнджер» рванулся с парковки для клиентов магазина и вырулил на Дэвис-стрит, разгоняясь, как чистокровный скакун, рвущий узду на старте. Пайпер свернула на аллею Ашер. Продукты перекатывались в сумках. Она нахмурилась, затем, ворча, отпустила акселератор, взяв следующий поворот на медленной скорости, столь несвойственной ее стилю вождения автомобиля. Пайпер пробиралась боковыми улочками, выбрав извилистый путь, чтобы попасть домой. Она знала десятки маршрутов, ведущих к дому, но каждый раз старалась проехать новой дорогой. Если вы родились и выросли в Черной Долине, в Орегоне, приходится развлекаться всеми возможными способами. Ей нравилась быстрая езда. В колледже она встречалась с парнем, который был помешан на мотоциклах. И хотя эти отношения ни во что не переросли, Пайпер получала истинное удовольствие, проносясь на бешеной скорости по автостраде на ярком двухколесном снаряде. Все закончилось, когда она поняла, что больше интересуется мотоциклом, чем самим гонщиком. Пайпер уже пропустила время завтрака. Надеясь наверстать упущенное время, она рассчитывала, что отсутствие светофоров сыграет ей на руку и оправдает выбранный маршрут. Пайпер свернула на Мейпл-драйв, затем быстро повернула налево на Перси-стрит и неожиданно резко затормозила перед ужасающим оранжево-черным знаком, возвещающим о том, что впереди ремонт дороги. – Черт, – выругалась она. Перси-стрит делали четырехполосной автострадой, лишая возможности маневрировать. Пайпер оценила свои шансы и свернула на заднюю парковку гостиницы «Рассвет». Фасад здания выходил на Эмеральд-стрит. Если бы она смогла протиснуться сквозь усеянную машинами парковку и обогнуть здание, то ей бы удалось вернуться на главную улицу и объехать зону реконструкции дороги. Но на пути встал полуприцеп с логотипом гостиницы, из которого что-то выгружали трое мужчин в серовато-синих комбинезонах. – Черт, черт, еще раз черт. Чересчур для того, кто спешит. Пайпер остановилась на минуту, пытаясь успокоиться, слегка ошарашенная своим гневом. Почему она так расстроилась? Прямо на грани срыва. Это же просто игра. Нет такой уж необходимости спешить домой. Ничего не ждет ее там, кроме воспоминаний и призраков. Она потерла руки. У нее было чувство, как будто кто-то провел по школьной доске сухим обломанным ногтем. Пайпер вздрогнула. Руки покрылись гусиной кожей. Она почувствовала… Кто-то прошел по ее могиле. «Форд Рэнджер» нетерпеливо гудел. Пайпер Блэкмор встряхнула руки, размяла пальцы. Почему опять это ощущение?.. Что? Солнце попало на ветровое стекло припаркованной машины – россыпь отраженных лучей брызнула в лицо, вынуждая зажмуриться. Пайпер приложила ладонь козырьком ко лбу. Задняя часть здания гостиницы «Рассвет», выкрашенная в бежевый цвет, смотрела коричневыми вставками служебных дверей и тремя рядами окон, по двенадцать в ряд. Окно. Что-то привлекло ее внимание. Заслонивши глаза от яркого солнечного света, она прекрасно видела, что происходит в гостиничном номере, как раз напротив нее, этажом выше. Двое мужчин… Бог мой! Она увидела, как один из них упал на колени, руки бессильно повисли; а второй, стоя над ним, схватил первого руками за горло. Он душил его. Натан Перкинс посмотрел в окно столовой и дожевал остатки жареной картошки. Дин Трумэн проследил за его взглядом. – Несмотря на все мое расположение к «Энекстех», – сказал Натан, – мне было бы спокойнее, если бы они установили эту проклятую штуку где-нибудь не здесь, не на холме Хокинса. Это место вызывает у меня нервную дрожь. – Суеверная чепуха, – фыркнул Дин. Натан отхлебнул кофе. От горячего пара его очки запотели. Но он, казалось, не замечал. – Верен науке. Даже после… Но фраза осталась незаконченной. Тема находилась под запретом. – Да, дареному коню в зубы не смотрят и все такое… Полагаю, мы должны быть благодарны уже за то, что среди нас есть такой выдающийся гражданин, как ты. Даже не вникая в твою ученую магию, все тебя уважают. – Ну не все, – заметил Дин. Прихлебывая кофе, он рассказал Натану о происшествии с кирпичом. По лицу его друга разлилась тревога. – Тебе надо было сообщить Джону. – Школа послала рапорт. – Это серьезно, Дин. Ты мог лишиться головы. – Тогда, по крайней мере, мне не пришлось бы принимать решение по «Энекстех». Натан барабанил по столу костяшками пальцев: – Я не шучу. Если не ты, то мог пострадать кто-нибудь другой. Дин уткнулся носом в чашку с кофе, чувствуя, как крепкий аромат щекочет ноздри. – Должно быть, это сделали дети. Или протестующие. Знаешь, как те в Юджине. Натан кивнул: – Несколько недалеких людей всегда выступают против разработок. Дин поднял указательный палец: – Точно. Дети. – Безумные дети, – добавил Натан. – Пуля не признает возраста. Вспомни, что случилось в Спрингфилде. Спрингфилд, штат Орегон, 21 мая 1998 года. Четверо убитых, двадцать пять раненых. Пятнадцатилетний подросток проник в школьную столовую с заряженным ружьем и перестрелял своих одноклассников. – Это была не пуля. Это был кирпич. – Факт остается фактом. Насилие порождает насилие. Дин ничего не сказал. Кирпич. Казалось, что он прилетел из ниоткуда. Дин перебирал вероятные ответы. Может быть, он потерял остроту зрения? Надо бы проверить зоркость. Если у него обнаружат близорукость, тогда понятно, почему он не увидел точку, откуда бросали кирпич. Или его запустили с первоначально не видимой Дину позиции? «Кто-то смотрит на нас», – сказала Пайпер Блэкмор. Потом еще это мелькание – чего? Дин тоже что-то заметил. Ткань. Плащ? Да, пожалуй. К нему подкрался Бэтмен. Во всяком случае вскоре после этого кирпич врезался в стекло. А как быть со скоростью? Сквозь окно, сквозь стену. Никто не может с такой силой бросить кирпич. Тогда что? Тяжелая рука легла на его плечо, и Дин вскочил. Перед ним стоял шериф городка Чёрная Долина Джон Эванс. – Клайд ушел? – спросил Джон, усаживаясь за их столик. В руках у него была чашка кофе. – Не удержали, – сказал Дин. Натан решил брать быка за рога. – Джон, рад, что ты приехал. Скажи ему, Дин. – По поводу школы? – спросил Джон. – Ты в порядке? Шериф обратил на Дина свой твердый взгляд, на его чеканном лице проступила легкая тревога. С тех пор как умерла Джуди, Джон относился к Дину почти как к брату. – Я отлично. Джон нахмурился: – Вероятно, просто мальчишки. – Вот видишь! – торжествующе воскликнул Дин. – Все же я должен на это взглянуть. Неосторожно по отношению к нашему гражданину номер один. – Вот видишь, удовлетворен? – радовался Натан. Кто-то рассмеялся на другом конце зала. Дин поднял голову и поймал взгляд Мэвис. Она подмигнула. Он улыбнулся и робко отвел глаза. – Похоже, будет дождь, – сказал Джон. За окном тоненькая полоска серых облаков расширялась, расползаясь, как масляное пятно на воде, заполнила уже четверть неба. – По прогнозу солнечно всю неделю! – жалобно сказал Натан. Джон пожал плечами: – Все равно будет дождь. И пахнет дождем. Озон? Это как раз то, о чем Дин подумал минуту назад, а потом отвлекся. Перед тем как кирпич разбил окно, тоже ощущался сильный запах озона. Или это сработало его воображение? – Ты на велосипеде? – спросил Джон. – Вы спасаете землю с каждым нажимом на педаль. Разрастающиеся серые облака нависли над вершиной холма Хокинса, как стая заговорщиков. Джон одним глотком допил кофе, опустил чашку на стол: – Пошли. Я брошу твой велосипед в багажник джипа. Хочу подъехать к школе и посмотреть что и как. – Да ничего там особенного. Говорю тебе, ты перестраховываешься. – Пусть так. Но лучше проявить чрезмерную осторожность… – И это не будет достаточной осторожностью, – в два голоса сказали Дин и Натан. Неожиданная улыбка, как стружка дерева, показавшаяся из-под инструмента плотника, раздвинула губы Джона: – Наверное, я это уже говорил. – Миллиард раз, – ответил Натан. – Теперь говоришь миллиард первый. «Озон?» – размышлял Дин. Портье был крупным мужчиной с молодым лицом. Он разговаривал по телефону, когда Пайпер вбежала в вестибюль. – Он пытается убить его! – оглушительно закричала она. – В номере. Остановите его. Клерк поднял вверх толстый указательный палец, потом что-то хмыкнул в трубку. – Он убивает его! – кричала Пайпер. – Прошу прощения, – клерк прикрыл ладонью трубку. – Через минуту я вас выслушаю. Под действием страха и адреналина она ворвалась за стойку, выхватила трубку из пальцев и со звоном швырнула ее на рычаг. – Эй, что это вы делаете?! – В одном из ваших номеров убивают человека. Клерк моргнул, как будто до его лица дотронулись электрошоком. – Убивают? Что вы имеете в виду, говоря: «Убивают»? – То, что его больше нет в живых, идиот. Ради бога, дайте мне запасной ключ и вызовите 911. Наконец-то портье очнулся: – Бетти, позвони шерифу, – сказал он женщине, толкавшей тележку с грязным бельем, потом сдернул с крючка за стойкой связку ключей. – В какой комнате? – Второй этаж. Я точно не знаю. Увидела с парковки. Он помчался наверх через две ступеньки. Пролет лестницы распадался на два коридора. На заднюю парковку выходили окна двенадцати комнат – шесть справа и шесть слева. – Куда? – спросил портье. – Налево. Несмотря на свою тучность, он двигался быстро. Пайпер следовала за ним по пятам. – Какая комната? Пайпер провела рукой по волосам. Ее кожа наэлектризовалась. Кончики пальцев похолодели. – Не знаю, не знаю. Я не подсчитала. Я просто подняла голову, а они были там. Стучите в двери. Клерк подошел к ближайшей двери и заколотил в нее: – Управляющий отеля. Откройте! Ответа не последовало, и он воспользовался ключом, скрылся в номере, потом высунул голову: – Здесь пусто. Пайпер прошла мимо него к следующей двери и еще через одну. Под кожей у нее бушевал огонь. Казалось, что вся кровь сменилась фреоном, леденящим ее тело. «Нет, нет», – мысленно говорила она у каждой двери. Потом остановилась. – Они здесь, – вскрикнула она и принялась трясти дверь. – Откуда вы знаете? – подбежал к ней клерк, держа наготове запасной ключ. – Просто знаю. Откройте дверь, – Пайпер обрушила на дверь град ударов. – Откройте! Клерк оттолкнул ее в сторону. Он учащенно дышал; легкий пот уже проступил на его лице. Портье вложил ключ в замок. Замок щелкнул. Ручка легко повернулась. Он налег на дверь. Она подалась на несколько сантиметров, а потом застопорилась. – Что? – клерк на секунду остановился, но тут же понял, в чем дело: – Боковая задвижка. Кто-то задвинул засов изнутри. Пайпер Блэкмор встряхнула руки и сжала кулачки, как боксер, вставший наизготовку. В этом номере, в этом номере, что бы там ни было, в этом номере и больше нигде. – Он умирает, – прошептала она. – Отойдите назад. Клерк отпрянул к противоположной стене, затем, разбежавшись, ударил в дверь всей своей массой. Дерево разлетелось. Дверь распахнулась. Не удержавшись на ногах, клерк глухо приземлился на казенный коврик зеленого цвета. Стала видна комната. Кровать, тумбочка, ванная (дверь открыта), полка с планкой для одежды, заполненной вешалками, телевизор, вмонтированный в стену. Кровать. Босые ноги. Кто-то лежит на спине по другую сторону кровати. Подчиняясь внутреннему порыву, Пайпер перемахнула через лежащего на полу клерка. За кроватью распластался обнаженный мужчина с еще не просохшими волосами, с лицом цвета пергамента, разинутым ртом, вытаращенными глазами, распухшим языком. Удушье. Синевато-красную шею мертвой хваткой держала рука. Одна рука. глава 7 Натан Перкинс остановил его в коридоре отделения интенсивной терапии. – Он жив, Дин, едва дышит, но жив. Дин Трумэн кивнул, пульс участился, дыхание стало неглубоким. – Мы были в школе – Джон… он хотел увидеть кирпич, когда раздался звонок. Что случилось? Дежурная сказала, что удушение. Натан Перкинс нервно передернулся. Вытерев губы рукой, он произнес: – Его душили. – Душили? Ты серьезно? Душили? Как? Кто? – Не знаю. Они позвонили мне в офис. Я больше ничего не знаю. Все это как-то бессмысленно. Администратор вызвал доктора Помпаса на третий этаж. Санитар толкал тележку с расшатанным донельзя левым колесом по коридору, выложенному бежевой и зеленой плиткой. Разболтанное колесо скрипело, как заржавевшая петля ставни на ветру. Скрип, скрип, скрип, вз-зык. – Но еще что-то есть, – сказал Натан. – Не знаю что, но точно знаю, еще что-то есть. Джон разговаривает сейчас с Пайпер. – Пайпер? Пайпер Блэкмор? Что она здесь делает? – Она одна из тех, кто обнаружил Клайда. Говорят, она спасла ему жизнь. Сделала ему искусственное дыхание прямо в гостиничном номере. Старая женщина во фланелевой ночной рубашке ковыляла по коридору, опираясь на хромированную палочку. – Что Клайд и Пайпер делали в гостинице? – спросил Дин. Ответ сам пришел ему на ум. Клайд всегда волочился за женщинами, а Пайпер Блэкмор, несомненно, была привлекательна. Клайд и Пайпер? Нет… – Она не была с ним. По крайней мере, я так думаю. Говорят, что Пайпер увидела его в окне или что-то в этом роде, – Натан покачал головой, изучая свое тусклое отражение в отполированном полу. – Я никак здесь не могу разобраться. Жду, пока приедет жена Клайда. А крошка… Боже, ей всего восемнадцать месяцев. Показался Джон Эванс. Всклокоченная Пайпер Блэкмор маячила позади него. Вина за недавние мысли сжала сердце Дина. На фоне шерифа она казалась маленькой испуганной девочкой. Пайпер заложила черные волосы за уши, потом обхватила себя руками за плечи. Дину захотелось подойти к ней, успокоить, поддержать ее. Но ничего этого он не сделал. – Ты в порядке? – единственное, на что он решился. Ее карие глаза покраснели и были влажными от слез. Беспомощная улыбка промелькнула на ее нежном, мягком лице: – Теперь уже лучше. Джон снял свою короткополую шляпу. – Доктора говорят, Клайд в коме. По всем параметрам он должен был умереть. Сейчас в критическом, но стабильном состоянии. Дин уловил затрудненное дыхание древней системы кондиционирования, пытавшейся удержать зимние морозы на расстоянии. Где-то гудел монитор. Санитар остановил тележку, взял с нее поднос и вошел в комнату через четыре двери. – Его душили? Как? Я имею в виду, это был несчастный случай? Шериф и молодой профессор обменялись взглядами, от которых Дин похолодел. – Это был не несчастный случай, – сказал Джон. Дин как будто впервые увидел друга. Бессонные ночи оставили черные круги под его воспаленными глазами. Лицо выражало напряжение. Глаза сузились. Вид озабоченный. – Есть еще что-то, – заявил Дин. – Почему вы не хотите мне сказать? Шериф смотрел вдоль коридора. Старая женщина добралась до ординаторской. Шепот их неясного разговора напоминал шуршание листьев в потоке дождя. Санитар вернулся к тележке и принялся толкать ее. Скрип, взык, скрип, вз-зык. – Пойдем со мной, – сказал Джон. Она бежала, подгоняемая ветром в спину, подбадривая себя. Руки работали в такт с ногами, сердце билось синхронно с ними, пар выходил из горла ровными порциями, как у локомотива далекого прошлого. Вверх, вверх. Солнце уже опускалось за горизонт. Низкий свод облаков придавал ночи оттенок напряженности. Но она должна закончить свой бег. Мередит Гэмбел никогда ничего не делала наполовину – независимо от того, касалось ли это работы в городском совете, ее собственного дела или семейных проблем. И одной из этих составляющих был бег. Каждый день, семь дней в неделю. Если удавалось – по утрам, если не выходило – по вечерам. После вхождения в городской совет пробежка давала возможность выхода затаенному разочарованию. Приятным дополнением явилась потеря девяти килограммов и обретение подтянутой спортивной фигуры. Бег стал неотъемлемой частью жизни Мередит, как муж или дети. Перед ней вырос холм Хокинса. Она продолжала следовать намеченному маршруту – вверх, вверх. Продолжай бежать. Время от времени Мередит меняла курс. Когда зима цепко схватит землю Черной Долины морозом, ей придется ограничить себя пределами равнины, компенсируя качество пробежек их длиной. Обычно это случалось в декабре. Но в этом году, глядя на эти темные и зловещие облака, она как будто чувствовала перед собой дуло ружья и отчетливо понимала, что не придется столько ждать. На самом деле, если погода будет ухудшаться такими темпами, это, может быть, ее последний шанс описать круг у основания холма Хокинса. Что-то ударило ее в лицо. Резкая боль. Мередит потрясла головой. «Пчела?» Слишком холодно. Она сняла перчатку с руки и дотронулась до щеки. Осколок стекла не больше, чем монета в десять центов, врезался ей в кожу. Мередит выдернула его – кончик был в крови. Она коснулась лица. Подушечки пальцев окрасились алым. «Проклятье!» Достав бумажный платок из набедренного рюкзака – универсального пояса, как называл это приспособление ее муж – Мередит приложила его к щеке. Она продолжала бежать. «Стекло?» Наверное, она наступила на что-нибудь в сумерках, а осколок отлетел и попал ей в лицо. Слишком темно, слишком холодно. Внизу, в долине, где дома сгрудились, как котята вокруг материнского живота, фонари-часовые стояли вдоль обочин, такие теплые и манящие. Да, это, несомненно, была ее последняя пробежка у подножия холма. Что-то вонзилось ей в грудь. Раз, два, три… Что за… «Стекло?» Еще три осколка. Они проникли в ткань ее спортивного костюма, но не достали до кожи, увязнув в толстом слое ткани. Мередит выдернула их. Два такие же, как первый, а вот третий уже с пятицентовую монету. Достаточно, чтобы поранить. Это уж слишком. Не остановиться ли и определить источник опасности. Нет. Она никогда не останавливалась. Если только нельзя иначе. Наверное, кто-то был здесь до нее и разбил бутылку на дороге, вот и все. А сейчас она, видимо, выбралась из «стеклянной» зоны. Мередит все же внимательно оглядела землю. Путь казался чистым. Что-то ударило ее в ногу. Еще два осколка проникли в левую руку и плечо. Она наклонилась, чтобы выдернуть стекло из бедра. Град мелких стекол мелких и острых! Мередит споткнулась, когда большой осколок вонзился ей в правый бок. Сильный толчок сбил ее с ног раньше, чем дошел первый импульс колющей боли. Поранена. Это была настоящая рана. Стекло разрезало ткань и впилось в кожу. Темное, бордовое пятно крови расползлось по костюму. Чувствуя головокружение, Мередит снова споткнулась, но каким-то чудом удержалась на ногах. Однако шаги ее стали короткими и неуверенными. Краем глаза она углядела какую-то белую вертушку. Внезапно чувства захлестнули ее. Что происходит? Откуда летят стекла? Мередит подняла голову, всматриваясь туда, куда уходила длинная узкая тропа и увидела. Сначала ей показалось, что это дождевая завеса. Но нет. Алые щупальца света от заходящего солнца тянулись над землей, преломляясь и отражаясь. Не дождь. Стекло. Бурлящая стена из стекла со свистом надвигалась на нее – прямо на нее. Мередит Гэмбел открыла рот, готовясь закричать. Но сотни, тысячи осколков, кружась с немыслимой скоростью, врезались в ее тело. Один рассек ногу до кости. Кусок стекла достал до шеи, разрезав яремную вену. Горячий фонтан крови брызнул в воздух. Стекла вонзались в нее снова и снова. Ее тело плясало, как кукла на веревочке в руках неумелого кукловода, удерживаемое в стоячем положении потоками нескончаемого стеклянного дождя. Дин Трумэн резко отпрянул назад. Они стояли возле высокого стола с маленьким хромированным подносом в центре. Белая ткань была отдернута, обнажив человеческую руку. – Какого черта? Это что, настоящее? Джон кивнул: – Мисс Блэкмор и клерк говорят, что, когда они обнаружили Клайда, она обвилась вокруг его шеи и душила. Друзья спустились в морг, и весь их разговор происходил под аккомпанемент жужжания холодильных установок. В соседней комнате одна из ламп дневного света мигнула и погасла. – Душила его? Это невозможно. Рука была розовато-серая, как залежалое мясо. Ладонь повернута вверх, пальцы слегка скрючены. Первоначальная тревога Дина улеглась. Паника отступила, на ее место пришло любопытство. – Мы знаем, кому она принадлежит? Джон ударил левой рукой по правой ладони, хрустнув костяшками пальцев, – обычный жест, когда он бывал расстроен. – Об утерянных или найденных руках сообщений не поступало. Душила его? Дин выдохнул: – Давай вернемся назад. Есть мысли по поводу того, чем Клайд занимался в гостинице? – С женщиной скорее всего был. Ты же знаешь Клайда. Как бы там ни было, мы ее не нашли. Ты был последним, кто его видел до случившегося. Заметил что-нибудь необычное? Он казался смущенным? Не в себе? – Он очень спешил. Как всегда. Ничего необычного. Дин вспомнил чужака в длинном темном плаще и изорванной шляпе – того, кто наблюдал, не наблюдая, а потом исчез. Это была случайная мысль. «Никакой связи», – решил ученый. Кроме того, у незнакомца было две руки. – Итак, что ты думаешь? Ты ведь же при окружном коронере. – Не надо мне напоминать. Когда все три доктора больницы маленького городка уклонились от участи в столь необычном расследовании, Джон и Натан обратились к Дину и давили на него до тех пор, пока он не согласился применить здесь свои способности. Они утверждали, что ему – как ученому с аналитическим складом ума, будет проще отстраниться от загадочной стороны этого дела. Может, они были правы, но Дин не чувствовал себя в своей тарелке. – Вы сличили образцы крови и прочего, взятые в номере, в коридоре и на лестнице? – начал он. – Мой самый способный помощник, Джерри Нильс, как раз занимается этим, но пока ничего нет. – Джон запустил пятерню в жесткие волосы. – Оружия нет, ничего нет. Если кто-то душил Клайда и Клайд отрезал руку убийцы в целях самозащиты – значит, убийца сбежал, оставив свою руку… Еще одна загвоздка. Кровь – ее слишком мало. Джон положил свою шляпу на стойку, достал носовой платок из кармана и промокнул лоб: – Какие мысли? – Н-да, я привык работать с более обширным материалом, – заметил Дин. Усмешка разрезала лицо Джона. Дину показалось, что он слышит треск штукатурки: – Запиши это в свой актив. Дин наклонился над обрубком руки. Как раз под запястьем на подносе виднелась небольшая лужица крови. – Разрез очень свежий, совсем недавний. Ткань не успела разложиться. Он достал ручку из кармана и нажал на подушечку указательного пальца. – Судя по степени трупного окоченения, можно даже сказать, что ее отрезали менее часа назад. Дин выпрямился, прошел до конца стола и снова наклонился, изучая кисть под различными углами. – Несомненно, ее отрезали. Нет никаких следов разрыва. Но инструмент был до чертиков острый. Он вернулся туда, откуда начал, взял поднос и повернул его к свету, чтобы лучше разглядеть рану. – Кость разрезана. В этом нет сомнений. Причем, по-видимому, одним движением. Не похоже, чтобы ее пилили или разрезали повторно. – Одним движением? – с недоверием спросил Джон. – Каким же предметом это можно сделать? Топором? – Нет, нет, от топора скошенный срез, а этот сделан совсем ровно, – Дин с помощью ручки слегка отодвинул мышцы: – Видишь, как ровно. Просто удивительно. Края не зазубрены. Кость пористая, но толстая, от нее кусок отрезать – это вам не праздничный торт разделать. Дин поставил поднос и отправил ручку в карман. – И еще я вам могу сказать, что Клайда душила не эта рука, если его вообще душили. – Я видел синяки. Шея в таком состоянии, что явно кто-то приложил к ней руки. – Во всяком случае не эту руку. – Откуда ты знаешь? – По одному признаку. Нужно черт знает сколько силы, чтобы задушить кого-нибудь – практически немыслимо справиться одной рукой, – Дин кивнул на поднос. – Опять-таки я не медик, но связки на этом экземпляре не очень-то развиты. Хозяин этой руки не из тех, кто зарабатывает на жизнь тяжелым физическим трудом. Вообще это не очень убедительная версия. Джон положил платок обратно в карман, взгляд его оставался задумчивым: – Вся эта проклятая заваруха не выглядит как убедительная версия. Мисс Блэкмор утверждает, что видела в окне двух мужчин – один душил другого. А когда она и портье прибыли на место, то обнаружили дверь в номер запертой изнутри. Им пришлось ее выбить. Клайд оказался один в номере. Они не покидали комнату, пока не подоспел медперсонал, и тут уже прибыли мы с Джерри. В номере только комната и ванная. Нет даже шкафа, только вешалка для одежды. Так если никого больше не было в комнате, кто запер дверь? – Тот, кто вышел через окно? – Намертво заколочено. Хозяин установил кондиционеры около трех лет назад и не хотел, чтобы постояльцы оставляли окна открытыми. Поверь мне, никто не проник бы через окно. Лампа дневного света в задней комнате снова мигнула. Игра света и теней создавала впечатление, что пальцы на отчлененной руке двигаются. Шипение лампы на высокой ноте теперь состязалось по громкости с гудением холодильников. – Дин сцепил руки и выставил указательные пальцы, потом слегка почмокал губами. Запер изнутри… Какой рамок? – Задвижка. Простая конструкция. Основной компонент вмонтирован в дверь. Ты поворачиваешь рычажок и выдвигаешь засов вбок, попадая в отверстие на дверном косяке. Свет опять моргнул, затем восстановился. Шипение прекратилось. Джон надел шляпу, приладил рукой поудобнее, потом пробежал пальцами по краю полей. – Как я уже говорил, вся эта чертовщина невозможна. глава 8 – Они были ошеломлены, – сказал Натан Перкинс, просовывая в японскую пижаму зеленого шелка свои бледные ступни. – Так им и впрямь понравилось? – спросила Ава, возбужденно блестя глазами размером с крылья летучей мыши. – Конечно, понравилось, – он ненавидел лгать, но еще больше боялся причинить боль Аве. Она поворковала от удовольствия, прижимая его к своей пышной груди. – И что этот Дженкинс Джонс конкретно сказал? Чудовищногрубое – фактически самое чудовищногрубое, что он видел в этом насквозь чудовищногрубом мире. – Я не помню, – снова солгал Натан, внутренне удивляясь, как легко и непринужденно слова шли с языка. Ава нахмурилась: – Но ты сказал, что им понравилось? Конечно, крошка, конечно. Они просто были стерты в порошок. Даже этот старый хрыч Дженкинс Джонс. Со всех сторон неслось такое множество комплиментов, что я точно не помню, кто и что произносил. Вот и все. Ава хихикала и хлопала в ладоши. «Как ребенок», – подумал Натан. Она была на пятнадцать лет его моложе. Хотя уже и не дитя по возрасту, Ава сохранила молодой задор и темперамент. И что из того, что она порой вспыльчива и капризна? Они встретились в Портленде. Ава работала конторщицей в пункте проката машин, но держала себя как королева. Это был ее стиль. «Ты такова, какой преподносишь себя», – любила говорить она. Сама Ава вела себя так, как будто мир принадлежал ей. Шесть месяцев спустя они поженились, и Натан стал ее любимой игрушкой. Это был самый импульсивный шаг в его жизни, и немало скептиков в Чёрной Долине задумчиво поводили бровями. Но большая часть их просто завидовала. Натан до того времени никогда не являлся объектом зависти, и, нужно сказать, эта игра ему очень понравилась. Ава вселяла в него бодрость. – Я, правда, рада, что им понравилось, но, надеюсь, они поняли, что я пыталась выразить, – произнесла она, скользнув ногами по шелковым простыням поистине королевской кровати. Натан последовал ее примеру, но с чрезвычайной осторожностью. Шелковая пижама на шелковых простынях заставляла его нервничать. Одно неосторожное движение – и он слетит с кровати. – Натан, ты меня слушаешь? – Да, конечно, дорогая. – Что-то не так? У тебя расстроенный вид. Натан снял очки и уютно устроил их на туалетном столике. Он потер уставшую переносицу. Как-нибудь нужно будет подобрать себе линзы – если вообще производят линзы с пепельным налетом. Ему, наверное, не следует рассказывать ей про Клайда. Натан знал, что этим внесет в ее душу смятение. Лучше подождать до утра, чем расстраивать сейчас жену и потом вместе провести бессонную ночь. – Дело в Дине, – сказал он, а потом осознал, что отчасти это правда. – Доктор Трумэн? – Да, мы вместе пообедали. И знаешь, кто-то бросил кирпич в окно его классной комнаты. – Ужасно. Он пострадал? – Нет. Фактически он даже не очень расстроен, и это очень взволновало меня. И я заставил его сказать Джону. – Так мило с твоей стороны. – Джон поехал с ним в школу. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=155114) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.