Царство земное Алехо Карпентьер Роман «Царство земное» рассказывает о революции на Гаити в конце 18-го – начале 19 века и мифологической стихии, присущей сознанию негров. В нем Карпентьер открывает «чудесную реальность» Латинской Америки, подлинный мир народной жизни, где чудо порождается на каждом шагу мифологизированным сознанием народа. И эта народная фантастика, хранящая тепло родового бытия, красоту и гармонию народного идеала, противостоит вымороченному и бесплодному «чуду», порожденному сознанием, бегущим в иррациональный хаос. Алехо Карпентьер Царство Земное Введение …А что до всех этих превращений людей в волков, так есть такая болезнь, именуемая врачами ликантропия… [1 - Эпиграф к «Введению» взят из романа М. Сервантеса «Странствия Персилеса и Сихисмунды» (1616). Ликантропия – форма помешательства, при которой больной считает, что превращен в волка. В средние века в некоторых странах Европы, особенно во Франции, эта болезнь была очень распространена.]     (Странствия Персилеса и Сихисмунды) В конце 1943 года мне довелось побывать во владениях Анри Кристофа [2 - Анри Кристоф в 1807 – 1811 гг. был пожизненным президентом, а в 1811 – 1820 гг. – королем так называемого Государства Гаити, расположенного в северной части острова.], – я видел развалины Сан-Суси [3 - Здесь: Сан-Суси – королевский дворец, построенный Анри Кристофом в 1811 – 1812 гг. и названный так в подражание знаменитому дворцу Фридриха II в Потсдаме.], исполненные поэзии, видел громады цитадели Ла-Феррьер [4 - Цитадель Ла-Феррьер – крепость, построенная во время правления Анри Кристофа.], сохранившие в целости свое грозное величие наперекор всем молниям и землетрясениям, посетил я и город Кап – Кап-Франсэ во времена французского владычества [5 - Теперь – город Кап-Аитьен.], – доныне не утративший своего норманского своеобразия, и под длиннейшими балконами, что тянутся вдоль фасадов, я прошел к белокаменному дворцу, где жила некогда Полина Бонапарт [6 - Полина Бонапарт (1786 – 1825) – сестра Наполеона Бонапарта, жила на Гаити в 1801 – 1802 гг.]. Я испытал на себе ничуть не преувеличенное молвою очарование пейзажей Гаити, я находил магические знаки на красноземе дорог Центрального плато, я слышал барабаны культов Петро и Рада [7 - Культы, входившие в состав воду (синкретическая политеистическая религия гаитянских негров, в основу которой легли языческие верования и прежде всего культ предков). Культ Рада – африканского происхождения. Культ Петро возник на Гаити и ведет свое начало от полумифического дона Педро, уроженца испанской части острова.], и невольно напрашивалось сопоставление: с одной стороны, полная чудес действительность, только что мне открывшаяся, а с другой – мир чудесного как плод жалких потуг, характерных для некоторых течений европейской литературы последнего тридцатилетия. Мир чудесного, который пытались вызвать к жизни при помощи старых штампов: лес Броселианды, рыцари Круглого стола, волшебник Мерлин, цикл о короле Артуре [8 - Имеется в виду цикл французских рыцарских романов о короле Артуре, основанный на кельтских сказаниях о легендарном короле Британии, велевшем, согласно преданию, соорудить у себя во дворце круглый стол, чтобы все рыцари его королевства чувствовали себя равными. Волшебник Марлин (или Мерлин) – герой романов артуровского цикла. Лес Броселианды – лес, в котором жил волшебник Марлин.]. Мир чудесного, убого представленный профессиональным штукарством и профессиональным уродством ярмарочных фигляров, – неужели молодым французским поэтам еще не приелись диковины балаганов на fеte foraine [9 - Ярмарка, народное гулянье (франц.).] и ярмарочные паяцы, с которыми распрощался уже Рембо в своей «Алхимии глагола»? [10 - «Алхимия глагола» – глава из книги французского поэта А. Рембо (1854 – 1891) «Сквозь ад».] Мир чудесного, созданный по принципу циркового фокуса, когда рядом оказываются предметы, в действительной жизни никак не сочетающиеся: старая и лживая история о том, как зонтик и швейная машинка случайно повстречались на анатомическом столе, порождающем ложки из меха горностая; улитки в такси, из потолка которого хлещет дождь; львиная морда между раздвинутыми ногами вдовы и прочие изыски сюрреалистических выставок. Или, наконец, мир чудесного в литературной традиции: король из «Жюльетты» маркиза де Сада [11 - Имеется в виду роман французского писателя Альфонса Франсуа Донасьена, маркиза де Сада (1740 – 1814). «Жюльетта» – продолжение наиболее известного романа де Сада «Новая Жюстина, или Несчастья добродетели». Для героев его романов характерно сочетание жестокости и сексуальной патологии.], сверхмужчина Жарри [12 - Жарри, Альфред (1873 – 1907) – французский писатель. «Сверхмужчина» – главный герой эротико-фантастического романа Жарри «Сверхсамец».], монах Льюиса [13 - Монах Льюиса – герой романа «Монах» английского писателя Мэтью Грегори Льюиса (1775 – 1818), вместе с Анной Радклиф (1764 – 1823) представляющего жанр так называемого готического, или черного, романа. Этот жанр западноевропейского и американского романа второй половины XVIII – начала XIX века, изобилующего изображениями сверхъестественного и страшного, именуют также «романом ужасов». В романе «Монах» описываются преступления испанского монаха Амброзио, ставшего жертвой демонических сил.], реквизит ужасов из черного английского романа: призраки, замурованные священники, оборотни, отрубленные кисти рук, прибитые к воротам замка. Но в своем стремлении любыми средствами воссоздать мир чудесного чудотворцы превращаются в чинуш. В ход идут избитые формулы, на основе которых создаются картины, уныло перепевающие все те же мотивы: желеобразные часы, манекены из швейной мастерской, скульптуры неопределенно-фаллического вида; и тогда мир чудесного сводится к тому, что зонтик, либо омар, либо швейная машинка, либо еще какой-то предмет оказываются на столе анатома, в унылой комнатушке, среди скал пустыни. Бедность воображения, заметил Унамуно [14 - Унамуно, Мигель (1874 – 1936) – знаменитый испанский философ и писатель.], состоит в том, чтобы вытвердить наизусть свод правил. А в наши дни существуют своды правил в области фантастики, основанные на принципе: смоква пожирает осла; этой формуле, заимствованной из «Песен Мальдолора» [15 - «Песни Мальдолора» – поэма в прозе французского поэта, предшественника сюрреализма, Лотреамона (1846 – 1870; настоящее имя – Изидор Дюкас). Герой «Песен Мальдолора» (слова mal dolor означают по-испански «злая скорбь») – фантастический злодей и садист – представляет собой ироническую гиперболизацию абсолютного отрицания, свойственного романтической литературе.] и предельно искажающей реальные отношения, мы обязаны всяческими «детьми, подвергшимися нападению соловьев» либо «лошадьми, пожирающими птиц», вышедшими из-под кисти Андре Массона [16 - Массон, Андре (р. 1896) – французский художник-сюрреалист.]. Но заметьте: когда тот же Андре Массой попытался изобразить джунгли острова Мартиники, причудливое переплетение их зарослей, странные плоды, непристойно жмущиеся друг к другу, полная чудес реальность изображаемого пожрала художника, которому оказалось не под силу перенести ее на полотно. И только латиноамериканский живописец, кубинец Вифредо Лам [17 - Лам, Вифредо (1902 – 1982) – кубинский художник.], сумел показать нам магию тропической растительности, буйное Сотворение форм, характерное для нашей природы, – со всем присущим ей многообразием мимикрии и симбиоза, – на своих монументальных полотнах, по силе и выразительности стоящих особняком в современной живописи [18 - Стоит отметить, что глубиною и своеобразием произведения Вифредо Лама выделяются – весьма выгодно для престижа латиноамериканской живописи – среди работ прочих художников, репродуцированных в специальном номере «Cahier d'Art», вышедшем в 1946 году и посвященном обзору современных изобразительных искусств. – Прим. автора.]. Когда я сталкиваюсь с плачевной скудостью воображения какого-нибудь Танги [19 - Танги, Ив (1900 – 1955) – американский художник-сюрреалист французского происхождения.], например, который вот уже двадцать пять лет изображает все тех же окаменелых личинок под тем же серым небом, мне хочется повторить фразу, составлявшую предмет гордости зачинателей сюрреализма: «Vous, qui ne voyez pas, pensez а ceux qui voient» [20 - Вы, незрячие, подумайте о тех, кто наделен зрением (франц.).]. Слишком много еще на свете «юнцов, которые познают наслаждение в соитии с неостывшими трупами красивых женщин» (Лотреамон), не сознавая, что мир чудесного открылся бы им в соитии с живыми. Но многочисленные любители пощеголять в облачении волхва, купленном по дешевке, забывают, – а в этом суть, – что мир чудесного лишь тогда становится безусловно подлинным, когда возникает из неожиданного преображения действительности (чудо), из обостренного постижения действительности, из необычного либо особенно выгодного освещения сокровищ, таящихся в действительности, из укрупнения масштабов и категорий действительности, и при этом необходимым условием является крайняя интенсивность восприятия, порождаемая той степенью экзальтации духа, которая приводит его в некое «состояние предельного напряжения». Итак, для начала, дабы познать мир чудесного в ощущении, необходима вера. Если ты не веришь в святых, не жди исцеления от их чудес, и если ты – не Дон-Кихот, тебе не уйти в мир «Амадиса Галльского» либо «Тиранта Белого» [21 - «Амадис Галльский», «Тирант Белый» – испанские рыцарские романы (XV – XVI вв.).] так, как ушел он, – отдав этому миру свою душу, и тело, и достояние. В «Странствиях Персилеса и Сихисмунды» слова об оборотнях, вложенные в уста Рутилио [22 - Рутилио – персонаж из романа Сервантеса «Странствия Персилеса и Сихисмунды».], звучат с поразительной достоверностью, поскольку во времена Сервантеса верили в то, что есть люди, страдающие ликантропией. И столь же достоверно путешествие героя из Тосканы в Норвегию на плаще ведьмы [23 - Речь идет о приключениях Рутилио.]. Марко Поло допускал, что существуют птицы, способные унести в когтях слона [24 - Поло, Марко (1254 – 1323) – итальянский путешественник, посетивший Малую Азию, Персию, Афганистан, Индию и Китай и оставивший подробное описание своего путешествия, в котором много фантастического.], а Лютер видел воочию дьявола и швырнул ему в голову чернильницу [25 - По преданию, дьявол явился Мартину Лютеру в замке Вартбург в то время, когда Лютер работал над переводом Библии на немецкий язык.]. Виктор Гюго, на которого то и дело кивают счетоводы от литературы, пытающиеся втиснуть мир чудесного в графы гроссбуха, верил в привидения, ибо был убежден, что видел на Гернси призрак Леопольдины [26 - Речь идет о Леопольдине Гюго, дочери Виктора Гюго, утонувшей во время морской прогулки. Гернси – остров в Ла-Манше.] и говорил с ним. Ван-Гогу достаточно было уверовать в Подсолнух, чтобы запечатлеть на полотне его истинный образ [27 - Имеется в виду излюбленная тема полотен знаменитого голландского художника Винсента Ван-Гога (1853 – 1890).]. Таким образом, мир чудесного, когда его пытаются вызвать к жизни в безверии, как столько лет делали сюрреалисты, – был и будет всего лишь литературным трюком, который в конечном итоге оказывается столь же малоинтересным, как некоторые произведения той литературной школы, которая берет в качестве материала сновидения, но организует их по законам логики, и как панегирики безумию, всем давно прискучившие. Разумеется, из всего сказанного отнюдь не следует, что правы сторонники возвращения к реализму,– в контексте термин приобретает примитивно политический смысл, – поскольку они просто-напросто подменяют фокусы иллюзионистов общими местами «завербованной литературы» либо экзистенциалистским смакованием грубо натуралистических подробностей. Но нет сомнения, что едва ли можно найти оправдание поэтам и художникам, которые славословят садизм, но отнюдь ему не предаются, восхищаются мощью сверхмужчины, поскольку страдают импотенцией, вызывают духов, не веря, что те повинуются заклинаниям, и основывают тайные общества, литературные секты и философские группировки неопределенного направления, вырабатывая для них особый язык и сокровенные цели, – которые им не суждено достичь, – но при этом не способны прийти к сколько-нибудь целостной мистической системе либо отказаться от самых ничтожных своих привычек во имя избранной веры, поставив душу на роковую эту карту. С особенной отчетливостью убедился я в этом во время своего пребывания на Гаити, когда повседневно соприкасался с реальностью, которую можно определить как реальный мир чудесного. Я ступал по земле, помнившей время, когда тысячи жаждущих свободы людей уверовали в то, что Макандаль наделен даром обращаться в животных, и настолько уверовали, что коллективная их вера сотворила чудо в день казни однорукого. Я уже познакомился с удивительной историей Букмана [28 - Букман, Александр – вождь негритянского восстания 1791 г., которое стало началом войны за независимость на Гаити.], негра с острова Ямайки, обладавшего даром ясновидения. Я видел цитадель Ла-Феррьер, сооружение, подобного которому до той поры не знала ни одна архитектура и которое возвещали лишь «Фантазии на тему темниц» Пиранези [29 - Серия гравюр знаменитого итальянского архитектора и гравера Джованни Баттисты Пиранези (1720 – 1778), на которых изображены фантастические архитектурные композиции.]. Я живо представлял себе атмосферу, которую создал в стране Анри Кристоф, монарх с невероятными притязаниями, поражающий воображение куда сильнее, чем все жестокие короли сюрреалистов, столь охотно живописующих невероятные формы деспотизма, порожденные их фантазией, отнюдь не личным опытом. На каждом шагу я открывал реальный мир чудесного. И в то же время мне думалось, что реальный мир чудесного во всей его жизненности и жизнеспособности не составляет исключительной привилегии Гаити, а является достоянием Америки вообще; ведь недаром, например, еще не описаны полностью все космогонические системы народов этого континента. Реальный мир чудесного вторгается на каждом шагу в жизнь людей, вписавших страницы в историю Латинской Америки и оставивших родовые прозвища, которые и поныне носят в ее странах, – в их перечень можно включить имена испанцев, участвовавших в поисках Источника Вечной Молодости и золотого города Маноа, имена первых наших повстанцев, имена живших еще так недавно героев наших войн за независимость, иные из которых словно вышли из легенды, как, скажем, полковница Хуана де Асурдуй [30 - Асурдуй де Падилья (1781 – 1862) – национальная героиня Боливии, участница войны за независимость.]. Мне всегда казалось весьма многозначительным то обстоятельство, что в 1780 году несколько вполне здравых рассудком испанцев из Ангостуры [31 - Ангостура – старинное название города Сьюдад-Боливар в Венесуэле.] отправились на поиски Эльдорадо, а в дни французской революции – да здравствует разум и Верховное Существо! – Франсиско Менендес, уроженец Сантьяго-де-Компостела, блуждал по землям Патагонии в поисках Очарованного Града Цезарей [32 - Очарованный Град Цезарей – город Маноа, легендарная столица Эльдорадо.]. Рассматривая тот же вопрос под другим углом зрения, мы увидим, что если в Западной Европе танцевальный фольклор, например, утратил начисто характер магии либо священнодействия, то в Латинской Америке едва ли найдутся массовые пляски, не заключающие в себе глубокого обрядового смысла, к которому подводит сложный процесс приобщения и посвящения: сошлюсь хотя бы на пляски кубинских сантеро [33 - Сантеро – последователи сантерии, синкретического афро-католического культа, распространенного среди кубинских негров.] или на поразительный ритуал празднования тела господня, явно восходящий к африканской обрядности и до сих пор соблюдающийся в селении Сан-Франсиско-де-Яре, в Венесуэле. В поэме Лотреамона (песнь шестая) есть эпизод, когда герой, преследуемый полицией всех стран мира, ускользает от «полчища шпионов и агентов», принимая облик различных животных, и, пользуясь своим даром, мгновенно переносится в Пекин, Мадрид либо в Санкт-Петербург. Это «литература чудесного» в самом чистом виде. Но в Америке, литература которой не создала произведения, сопоставимого с этой поэмой, жил когда-то негр по имени Макандаль, силою веры своих современников наделенный теми же сверхъестественными свойствами, что Мальдолор, и вдохновивший благодаря своей славе чародея одно из самых трагических и необычных восстаний в истории. Мальдолор – по собственному признанию Дюкасса – был всего лишь «поэтический вариант Рокамболя» [34 - Имеется в виду «Приключения Рокамболя» – серия романов французского писателя Понсона дю Террайля (1829 – 1871). Образ Рокамболя стал нарицательным для обозначения дерзкого и удачливого авантюриста.]. После него осталась только литературная школа, притом весьма недолговечная. А после Макандаля остался законченный мифологический цикл с соответствующими магическими гимнами, которые целый народ передает из поколения в поколение и которые до сих пор поются во время священнодействий воду [35 - См.: Jaques Roumain. Le sacrifice du tambour Assoto (Жак Румен. Заклание барабана Ассото – франц.; прим. автора).]. (С другой стороны, весьма примечательна странная случайность, по милости которой Изидор Дюкасс, человек, поразительно чувствовавший поэзию фантастического, родился в Америке, чем он похвалялся с таким пафосом в конце одной из песен, именуя себя «le Montеvidеen» [36 - Уроженец Монтевидео (франц.).].) Девственность природы Латинской Америки, особенности исторического процесса, специфика бытия, фаустианский элемент в лице негра и индейца, само открытие этого континента, по сути недавнее и оказавшееся не просто открытием, но откровением, плодотворное смешение рас, ставшее возможным только на этой земле, – все эти обстоятельства способствовали созданию богатейшей мифологической сокровищницы Америки, далеко еще не исчерпанной. В книге, которую я предлагаю вниманию читателя, нашли отражение все эти проблемы, хотя в процессе работы над нею я не задавался намеренно подобной целью. В этой книге излагается ряд необыкновенных событий, которые произошли на острове Сан-Доминго [37 - Экспедиция Христофора Колумба, которая открыла остров Гаити в 1492 г., назвала его Эспаньола. В конце XVII в. западная часть острова перешла к Франции и стала называться Сен-Доменг, или Сан-Доминго, а восточная, испанская, часть – Санто-Доминго.] за определенный промежуток времени, более краткий, чем срок человеческой жизни, и мир чудесного возникает в ней самопроизвольно, порождаемый действительностью, за которой я следовал неотступно и во всех ее подробностях. Ибо нужно сказать заранее, что предлагаемая повесть строится на сугубо документальной основе и верность исторической правде соблюдена не только в изложении событий, в именах персонажей – вплоть до второстепенных, – в топонимике и даже в названиях улиц, но и в тщательно выверенной хронологии, ибо за мнимой вневременно-стью повествования скрыты точные даты. И тем не менее из-за драматической необычности событий, из-за фантастичности духовного склада действующих лиц, столкнувшихся в определенный момент на магическом перекрестке Капа, стихия чудесного насквозь пронизывает эту историю, которая была бы немыслима в Европе, но тем не менее столь же реальна, сколь любой поучительный исторический эпизод из тех, что с воспитательно-дидактической целью приводятся в школьных учебниках. Но что такое вся история Латинской Америки, как не хроника реального мира чудес? А. К. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Дьявол Разрешат ли мне войти? Провидение Кто ты? Дьявол Запада владыка. Провидение Знаю, кто ты, окаянный. Что ж, входи. (Дьявол входит.) Дьявол Судья великий, Неусыпный, неустанный! Ты куда, на горе мне, Флот Колумба снаряжаешь? Испокон веков, ты знаешь, В той царю я стороне. [38 - Эпиграф к первой части повести взят из пьесы Лопе де Беги «Открытие Нового Света Христофором Колумбом» (акт I, сцена 5).]     Лопе де Вега I. Восковые головы Из двадцати племенных жеребцов, доставленных в Кап-Франсэ капитаном корабля, который вел дело на половинных паях с одним нормандским коннозаводчиком, Ти Ноэль, не раздумывая, выбрал белоножку со свислым крупом, отменного производителя, который должен был улучшить породу, ибо кобылы жеребились недомерками и молодняк год от году мельчал. Мосье Ленорман де Мези, зная, что раб разбирается в лошадях, выбор одобрил и выложил звонкие луидоры. Связав из пеньковой веревки уздечку, Ти Ноэль удобно расположился на широкой спине крепкого, осыпанного гречкой першерона; кожу обнаженных ляжек холодил скользкий конский пот, выступавший на густой шерсти и быстро превращавшийся в солоноватую пену. Раб пустил коня следом за гнедым своего господина, статным и тонконогим, особенно по сравнению с першероном; они миновали квартал мореходов и рыбаков, где склады пропахли рассолами, где кипами лежала парусина, залубеневшая от сырости, где торговали морскими сухарями, такими твердыми, что их приходилось дробить кулаком, и выехали на Главную улицу, которая в этот утренний час пестрела яркими клетчатыми фулярами чернокожих служанок, возвращавшихся с рынка. Проехала губернаторская карета, изукрашенная позолоченными завитушками рокайля, и мосье Ленорман де Мези, сняв шляпу, почтительно ею повел. Затем раб и хозяин привязали лошадей возле заведения цирюльника, выписывавшего «Лейденскую газету» [39 - «Лейденская газета» – газета, которую издавали французские эмигранты в Голландии. Она выходила с 1680 по 1814 г. и отличалась дерзкими нападками на нравы французского двора и аристократии.] в утеху своим просвещенным клиентам. Пока хозяина брили, Ти Ноэль мог наглядеться всласть на четыре восковые головы, красовавшиеся в окне возле входа в цирюльню. Завитки париков окаймляли недвижные лица, ниспадая каскадом буклей на алую ткань, устилавшую подоконник. Головы были словно настоящие – и в то же время словно мертвые из-за остановившегося взгляда, – они напоминали Ти Ноэлю говорящую голову, которую несколько лет назад показывал в Кап-Франсэ заезжий шарлатан, заманивавший с ее помощью покупателей: он торговал эликсиром от зубной боли и от ревматизма. По прихоти насмешника случая в окне соседней лавки, мясной, были выставлены телячьи головы, освежеванные, со стебельком петрушки на языке; они, казалось, тоже были из воска, как и головы в окне цирюльни, и как будто подремывали, а вокруг были разложены красные телячьи хвосты, блюда с заливным из телячьих ножек и горшочки с потрохами по-кайеннски. Оба окна разделяла лишь деревянная перегородка, и Ти Ноэль тешил свое воображение, представляя себе, как головы белых господ подают к столу, кладут на ту же скатерть, что и бескровно-бледные телячьи головки. Подобно тому, как декорируют перьями птичью тушку, готовя блюдо к званому обеду, так и головы белых господ какой-то повар, искусник и малость каннибал, разукрасил самыми пышными париками. Не хватало только гарнира из листьев салата либо из ломтиков редьки, нарезанных в виде бурбонской лилии. Впрочем, в окне цирюльни виднелись баночки с притираниями, флаконы с лавандовой водой, коробочки с рисовой пудрой, а в окне мясной лавки – миски с требухой и подносы с почками, и в очертаниях сосудов и склянок тоже было что-то общее, придававшее законченность этой картине омерзительной трапезы. В это утро голов было великое множество, поскольку другой сосед цирюльника, книготорговец, развесил на проволоке недавно полученные из Парижа эстампы, закрепив их бельевыми прищепками. По крайней мере, на четырех изображался лик короля Франции в обрамлении из солнц, шпаг и лавров. Но немало было и других голов в париках, принадлежавших, нужно полагать, самым важным вельможам Франции. Полководцев можно было узнать по их позе – манием руки они посылали в бой войска. Законники внушительно хмурились. Люди мысли тонко усмехались над виньеткой из перекрещивающихся гусиных перьев, под которой виднелись столбцы стихов, ничего не говоривших Ти Ноэлю, ибо рабы не разумели грамоте. Были там и раскрашенные гравюры менее торжественного свойства; на них изображались празднества потешными огнями в честь взятия неприятельского города, комический балет в исполнении лекарей, вооруженных громадными клистирами, общество в саду, развлекающееся игрой в жмурки, молодые повесы, рука которых блуждает за вырезом корсажа горничной, или – излюбленный сюжет – хитроумный любовник, который прилег на траву и созерцает в экстазе тайные прелести дамы, в невинности души раскачивающейся на качелях. Но в этот момент внимание Ти Ноэля привлекла гравюра на меди, последняя в ряду и отличавшаяся от прочих и темою и исполнением. На ней был изображен некий француз, то ли адмирал, то ли посол, он стоял перед негром, восседавшим на троне, вокруг негра колыхались опахала из перьев, а трон был разукрашен резьбою, представлявшей обезьян и ящериц. – Это что за люди? – дерзко осведомился Ти Ноэль у книготорговца, который, стоя на пороге своей лавки, раскуривал длинную глиняную трубку. – Это король из твоих краев. Подтверждение было лишним, молодой раб догадался и сам, сразу припомнив рассказы Макандаля, которые он слышал на мельнице, где мололи сахарный тростник; самая старая лошадь в поместье Ленормана де Мези ходила по кругу, вращая цилиндры, а Макандаль рассказывал нараспев, монотонно. С деланной усталостью в голосе, позволявшей особо выигрышно подавать заключительные фразы, мандинга повествовал о событиях, совершившихся в могучих государствах народов попо, арада, наго и фула [40 - Попо, аранда, наго и фула – народности Западной Африки.]. Он говорил о великих переселениях народов, о вековых войнах, о диковинных битвах, когда лесные звери оказывали помощь людям. Он знал историю Адонуэсо, короля Анголы, а также историю короля Да, Великого Змея, который воплощает вечное и непреходящее начало и мистически предается любовным утехам с Королевою Радугой [41 - Король Да (сокращенное от Дамбалла) – один из главнейших водуистских богов, бог источников и озер, хозяин дождя. Символ Дамбалла – змея. В космогонии воду Дамбалла и его жена Аида отождествляются с радугой. Макандаль у Карпентьера называет водуистских богов королями, потому что, по мнению некоторых исследователей, слово «лоа» – божество, дух – в культе воду происходит от французского слова «roi» – «король» и, кроме того, потому что большинство водуистских лоа являются обожествленными предками – умершими королями или старейшинами племен.], повелевающей всеми водами и родовыми муками всех тварей. Но всего обстоятельнее повествовал Макандаль о деяниях Канкана Музы, отважного Музы, основателя непобедимого государства народа мандинга; кони этого монарха были украшены расшитыми попонами и сбруями из серебряных монет, и ржанье их покрывало лязг оружия, а под кожей двух барабанов, свисавших с хребтины, таился гром. Эти короли мчались в бой с копьем наперевес во главе своих ратников, ибо искусство ведунов сделало их неуязвимыми и рана повергала их наземь лишь в том случае, если они каким-либо образом оскорбили божества Молнии или божества Кузницы. Да, это были короли, истинные короли, не чета венценосцам, что щеголяют в накладных волосах, развлекаются игрою в бильбоке, а богами могут быть лишь на подмостках своих придворных театров, где по-женски жеманно перебирают жидкими ногами под звуки ригодона. Эти белокожие короли услаждают свой слух напевами скрипок и наветами пасквилянтов, трескотней любовниц и трелями заводных птичек, а не грохотом пушек, обстреливающих неприятельский люнет. Хотя сам Ти Ноэль был малосведущ, он познал эти истины благодаря великой мудрости Макандаля. В Африке король был воином, охотником, судией и жрецом; его драгоценное семя приумножало род героев. Не то во Франции и в Испании: там король посылает сражаться генералов, не властен творить суд, покорно слушает поучения какого-нибудь монаха-исповедника, а что касается мужской силы, то ее хватает монарху лишь на то, чтобы зачать хилого принца, который не способен справиться с оленем без помощи ловчего и в самом титуловании которого кроется невольная ирония, ибо французы именуют его дофином и тем же словом обозначают дельфина, а ведь дельфин – просто морское животное, безобидное и не внушающее страха. Напротив, в том краю – в том Великом Краю – королевские сыновья были тверже наковальни, там были принцы-леопарды и принцы, ведавшие язык деревьев, и принцы, обладавшие властью над четырьмя сторонами света, повелители туч и семени, бронзы и огня. Ти Ноэль услышал голос хозяина: мосье Ленорман де Мези выходил из цирюльни, щеки его были густо напудрены. Теперь лицо хозяина удивительно походило на бескровные восковые лица, которые улыбались за окном цирюльни дурацкой улыбкой. По дороге мосье Ленорман де Мези купил в мясной телячью голову и передал ее рабу. Сидя верхом на першероне, явно стосковавшемся по корму, Ти Ноэль ощупывал холодную белую кожу телячьего черепа и думал, что на ощупь его поверхность ничем, наверное, не отличается от лысины, которую господин его прячет под париком. Улица между тем наполнилась людом. Возвращавшихся с базара негритянок сменили дамы, выходившие из церкви от утренней мессы. Нередко за какой-нибудь квартеронкой, сожительницей разбогатевшего чиновника, следовала горничная, цвет лица которой был ничуть не темнее, чем у ее госпожи; горничная несла пальмовый веер, молитвенник и зонтик от солнца с кистями из золотой канители. На углу кукольник показывал пляшущих марионеток. Какой-то моряк предлагал дамам купить у него бразильскую обезьянку, наряженную по испанской моде. В тавернах откупоривали бутылки с вином, бутылки для охлаждения были поставлены в бочки, набитые мокрым песком с солью. Отец Корнехо, священник из Лимонадского прихода, подъехал к зданию Кафедрального собора на своем мышастом муле. Мосье Ленорман де Мези и его раб выехали из города и пустили коней по дороге вдоль берега моря. Над бастионами крепости загремели пушки. На горизонте показался «La Courageuse» [42 - «Отважный» (франц.).], фрегат королевского военного флота, возвращавшийся с острова Ла-Тортю. Над бортами фрегата забелели дымки ответных выстрелов. Мосье Ленорман де Мези, припомнив времена своей молодости, когда он был всего лишь неимущим офицером, стал насвистывать походный марш. Ти Ноэль, в пику хозяину, мысленно замурлыкал не в лад матросскую песенку, которую часто пели портовые бондари и в которой они честили почем зря короля Англии. Песенка была на французском, не на креольском, но Ти Ноэль точно знал, что там честят короля. Он за то ее и выучил. К тому же он в грош не ставил английского короля, и все они стоят друг друга, что английский, что французский, что испанский, который правит другой половиной острова [43 - Восточная часть острова была испанской колонией под названием Санто-Доминго до 1795 г.] и жены которого – по словам Макандаля – румянят себе щеки бычьей кровью и хоронят принцев-недоносков в монастыре, а в подвалах монастыря лежат грудами скелеты тех, кого отвергло истинное небо, ибо оно заказано мертвым, не ведающим истинных богов. II. Ампутация Ти Ноэль сидел на перевернутой бадье и слушал Макандаля, перестав следить за старой лошадью, которая привычным безукоризненно размеренным шагом ходила по кругу, вращая вал мельницы. Макандаль брал охапками сахарный тростник и пропихивал между железными цилиндрами. Глаза мандинги, всегда налитые кровью, его мощная грудь и поразительно тонкий стан странно завораживали Ти Ноэля. Шла молва, что глуховатый низкий голос Макандаля действует на негритянок безотказно. И к тому же он такой мастер рассказывать всякую всячину и строить устрашающие гримасы, представляя свои истории в лицах, что и мужчины слушают его, затаив дыхание, особенно когда мандинга заводит речь о путешествии, которое совершил много лет назад, когда враги захватили его в плен, чтобы потом продать работорговцам в Сьерра-Леоне [44 - Сьерра-Леоне – страна в Западной Африке. В XVII – XVIII вв. ее чаще, чем другие страны, посещали корабли работорговцев.]. Слушая Макандаля, молодой негр понимал, что Кап-Франсэ с его колокольнями, каменными зданиями, домами в нормандском вкусе, вдоль которых тянутся длинные галереи, ничего не стоит по сравнению с городами Гвинеи. В тех городах есть алые глиняные купола, венчающие мощные крепостные сооружения с зубчатыми стенами; есть базары, слава о которых гремит за пределами пустынь, доходя до племен, живущих не на земле, а на воде, в свайных поселках. В тех городах искусные оружейники ведают тайны металлов и умеют ковать мечи, которые острее бритвы, а весят в руке воина меньше пушинки. Полноводные реки, низвергающиеся с неба, лижут ноги людей, и не нужно привозить соль из Соляного края. В огромных строениях хранится пшеница, кунжут, просо; меновая торговля ведется с самыми отдаленными краями, и даже из Андалусии везут сюда вина и оливковое масло. Под навесами из листьев пальмы спят гигантские барабаны, прародительницы всех барабанов, с изображениями человеческих ликов и с ножками, выкрашенными красною краской. Ливни повинуются заклинаниям мудрецов, а на празднике обрезания пляшут юные девушки, их ноги до колен вымазаны блестящей кровью, и они пляшут под звонкий перестук гладких камушков, напоминающий своим звучанием гул мощных, но укрощенных водопадов. В священном граде Вида [45 - Вида – город в Дагомее.]воздаются почести Кобре, мистически олицетворяющей вечное круговращение, и божествам, что управляют миром растений и являются людям на берегах соленых озер, мелькая в зарослях камыша влажным блестящим телом. Передние копыта старой лошади подогнулись, она повалилась на колени. Послышался вопль, такой пронзительный и громкий, что он разнесся по всем окрестностям, всполошив голубей в голубятнях. Кисть левой руки Макандаля застряла между перемалывавшими тростник цилиндрами, которые внезапно завертелись с непривычной быстротой, затягивая руку до самого плеча. В бадье с соком сахарного тростника расплывалось кровяное пятно. Схватив нож, Ти Ноэль перерезал постромки, закрепленные на стояке мельницы. На мельничный двор сбегались рабы из дубильни, впереди спешил сам хозяин. Подоспели также те, кто работал на коптильне и на сушильне для зерен какао. Теперь Макандаль пытался выдернуть истерзанную руку, вращая цилиндры в обратном направлении. Правой рукой он ощупывал локоть и запястье левой, переставшие ему повиноваться. Казалось, он не понимает, что случилось, в глазах его застыло недоумение. Ему перетянули плечо веревочным жгутом, завели жгут под мышку, чтоб остановить кровотечение. Хозяин велел принести точильный камень и наточить мачете, который должен был служить орудием ампутации. III. Что нащупала рука Макандаль, непригодный для тяжелых работ, был определен в пастухи. До рассвета он выводил стадо со двора и гнал к теневым склонам горы, поросшим густою травой, в которой роса держалась до позднего утра. Приглядывая за коровами, медлительно бродившими в высоком клевере пастбища, он стал обращать внимание на некоторые растения, которых не замечал прежде, но которые теперь вызывали у него странное любопытство. Лежа в тени рожкового дерева и упираясь в землю локтем уцелевшей руки, он перебирал знакомые травы, выискивая всевозможные диковинные порождения земли, прежде нисколько его не занимавшие. С удивлением открывал он потаенную жизнь причудливых трав, растеньица, которые хитрили, играли в прятки, сбивали с толку, растеньица, состоявшие в дружбе с мелким чешуекрылым народцем, избегавшим муравьиных тропок. Рука приносила россыпь безымянных семян, колючие стелющиеся кустики, пахнущие серой, крохотные стручки дикого перца; ползучие побеги, опутавшие сетью камни; одинокие стебли с ворсистыми листьями, которые ночью потеют; растения-недотроги, которые увядают от одного звука человеческого голоса; семенные коробочки, которые в полдень лопаются, сухо щелкнув, словно блоха, прижатая к ногтю; вьющиеся лозы, сплетающиеся в липкие заросли подальше от солнечных лучей. Была одна лиана, от которой на коже оставались ожоги, а запах другой дурманил голову всякому, кто вздумал бы прилечь поблизости. Но больше всего теперь занимали Макандаля грибы. Грибы, от которых пахло трухой, аптечным снадобьем, подземельем, хворью, грибы, похожие на ослиное ухо или на бычий язык, морщинистые толстые шляпки, покрытые омерзительной слизью, пятнистые зонтики, прятавшиеся в холодных сырых выемках, где ютились жабы, которые не то смотрели немигающим оком, не то спали. Мандинга растирал мякоть гриба между пальцами, подносил пальцы к ноздрям – кожа пахла ядом. Затем он совал руку под храп корове. Если животина отводила морду, глубоко втягивая воздух, и в глазах у нее появлялся испуг, Макандаль старался набрать побольше таких грибов, складывал их в суму из сыромятной кожи, которую носил на груди. Под предлогом купанья лошадей Ти Ноэль часто отлучался из усадьбы Ленормана де Мези и проводил с одноруким долгие часы. В такие дни они вдвоем направлялись к тропинке, которая шла по долине; места здесь были овражистые, и отроги гор были изрыты глубокими пещерами. Они заходили к старой негритянке, которая жила одна, хотя дом ее навещали люди из очень дальних мест. На стенах жилья висели сабли, ярко-красные полотнища знамен на тяжелых древках, подковы, метеориты и кресты из стянутых проволокой ржавых ложек, чтобы отвадить барона Самди, барона Пикана, барона Лакруа и прочих властителей кладбищ [46 - Барон Самди, барон Пикан, барон Лакруа – божества смерти в культе воду.]. Макандаль показывал матушке Луа [47 - Матушка Луа (или по-испански Лоа) – обычное бытовое название жрицы культа воду.] листья, травы, грибы, лекарственные растения, лежавшие у него в суме. Она их тщательно разглядывала, одни растирала пальцем и нюхала, другие отбрасывала. Иногда заходил разговор про зверей, прославленных преданьями и положивших основания людским племенам. Поминались и люди, силою заклинаний умевшие оборачиваться волками. Были известны случаи, когда твари из рода кошачьих силою брали женщин, и с тех пор эти женщины в ночную пору теряли дар речи и могли только рычать. Однажды в самом занятном месте рассказа на матушку Луа напала странная немота. Повинуясь таинственному приказу, она подбежала к печи и погрузила Руки в котел с кипящим маслом. Ти Ноэль заметил, что лицо ее при этом выражало величайшее безразличие и, самое удивительное, когда матушка Луа вытащила из котла руки, на коже не было ни волдырей, ни следов ожогов, хотя несколькими мгновениями раньше, когда она опускала руки в масло, слышался жутковатый треск лопающейся кожи. Поскольку Макандаль, казалось, отнесся ко всему происходящему с полнейшим спокойствием, Ти Ноэль постарался скрыть удивление. Старая колдунья и мандинга продолжали беседу как ни в чем не бывало, прерывая ее время от времени долгими паузами, во время которых оба глядели вдаль. Однажды они поймали кобеля в поре, из своры Ленормана ди Мези. Ти Ноэль, сидя на нем верхом и притиснув его к земле своей тяжестью, придерживал морду за уши, а Макандаль в это время, выдавив на камень немного бледно-желтого соку из какого-то гриба, тер этим камнем щипец животного. Кобель судорожно поджался всем телом. Затем задергался в сильнейших корчах и упал на спину, растопырив окоченевшие лапы и обнажив клыки. В тот вечер, воротившись в поместье, Макандаль долго стоял, разглядывая мельницы, сушильни для зерен какао и кофе, хранилище индиго, кузницы, водоемы и коптильни. – Пора приспела, – сказал он. Тщетно звали его на другой день. Хозяин устроил облаву, черномазым в острастку, но особо усердствовать не стал. Раб с одной рукой – не бог весть какая ценность. Кроме того, как известно, в любом негре из племени мандинга сидит будущий симаррон – беглый бунтовщик. Если мандинга – стало быть, смутьян, ослушник, дьявол. Потому-то рабы из этого племени и шли на невольничьем рынке по столь низкой цене. У всех у них одно на уме – податься в леса. Кроме того, вокруг столько поместий, однорукому далеко не уйти. Когда его приведут, надо будет расправиться с ним покруче и на глазах у всех рабов, чтобы прочим было неповадно. Но однорукий – он однорукий и есть. Было бы глупо рисковать попусту парой породистых сторожевых псов, еще пропорет им брюхо ножом, с него станется. IV. Список Исчезновение Макандаля глубоко опечалило Ти Ноэля. Если бы мандинга предложил ему совместное бегство, молодой раб с радостью взялся бы служить ему. Теперь он думал, что однорукий не очень-то высоко его ставил, раз не пожелал посвящать в свои намерения. Ночами эта мысль не давала рабу покоя. Ти Ноэлю не спалось в яслях, служивших ему постелью, и время тянулось слишком долго; тогда он вставал и, плача, обнимал шею нормандского жеребца, зарываясь лицом в теплую гриву, от которой пахло конем и речной свежестью. С исчезновением Макандаля исчез целый мир, оживавший в рассказах мандинги. С ним ушли Канкан Муза, Адонуэсо, истинные короли и Радуга, владычица града Вида. Утратив то, что скрашивало ему жизнь, Ти Ноэль изнывал от скуки в часы воскресных досугов и проводил все время с лошадьми, холил их, выбирал клещей из ушных раковин и из подпашья. Так прошел весь период дождей. Однажды, в ту пору, когда реки уже вернулись в свое русло, Ти Ноэль встретил неподалеку от конюшен старуху из хижины на горе. Она принесла ему вести от Макандаля. На рассвете молодой негр пробрался к узкой расселине в горах и, протиснувшись внутрь, оказался в сталагмитовой пещере, уходившей вниз, где она становилась шире, а по стенам, уцепившись лапами за выступы, висели гроздья летучих мышей. Под ногами лежал толстый слой затвердевшего помета, в который вросли обломки примитивной утвари и рыбьи кости, превратившиеся в окаменелости. Сырой полумрак был пропитан тяжелым удушливым запахом, и, приметив посреди пещеры несколько глиняных сосудов, Ти Ноэль понял, что запах этот идет оттуда. Шкурки ящериц, наваленные грудой, прикрывали пласты сыра. На большом валуне явно только что растирали травы с помощью нескольких камешков поменьше, круглых и гладких. На древесном стволе, по всей длине стесанном и выструганном с помощью мачете, лежала приходо-расходная книга, украденная у эконома мосье Ленормана де Мези, на ее страницах виднелись крупные закорючки, выведенные углем. Ти Ноэлю невольно вспомнились аптечные заведения в Кап-Франсэ с их большими медными ступками, томом фармакопеи, покоящимся на особой подставке, со склянками, содержащими рвотный орех и асафетиду, и со связками корешков алтея, укрепляющих десны. Не хватало только колб с заспиртованными скорпионами, пузырьков с розовым маслом и вивария для пиявок. Макандаль спал с тела. Казалось, он состоит лишь из костей да мускулов, выступающих под кожей мощными, рельефно изваянными выпуклостями. Но лицо его, приобретшее оливковый оттенок при свете масляного фитиля, выражало спокойную радость. Голова была повязана пунцовым платком, украшенным снизками бус. Однако более всего поразился Ти Ноэль, узнав, какую долгую и кропотливую работу проделал мандинга со дня своего бегства. Похоже было, что однорукий обошел одно за другим все поместья Равнины, вступив в прямые сношения с трудившимися там рабами. Так, Макандалю было известно, что на плантации индиго в долине Дондон можно считать верными людьми Олаина – огородника, Ромену, кухарку, стряпавшую на черных, кривого Жана-Пьерро; в поместье Ленормана де Мези он известил троих братьев Понге, недавно купленных рабов из племени конго, колченогого негра из племени фула и Маринетту, мулатку, которая раньше спала в хозяйской постели, а теперь вернулась к котлам прачечной, поскольку в поместье прибыла некая мадемуазель де ла Мартиньер, перед отъездом в колонию заочно обвенчанная с мосье Ленорманом де Мези в одном гаврском монастыре. Однорукий сговорился также с двумя неграми из племени ангола, работавшими в поместье по ту сторону горы, прозванной Епископской Митрой; на ягодицах обоих среди рубцов, оставленных розгами, красовались клейма, выжженные каленым железом в наказание за кражу водки. Знаками, расшифровать которые был в состоянии он один, Макандаль пометил у себя в списке имя Бокора из Мийо и даже имена проводников, переправлявших караваны через горный хребет, ибо он рассчитывал при их посредничестве вступить в сношения с людьми из долины реки Артибонит. Во время этой встречи Ти Ноэль услышал, чего хочет от него однорукий. В то же самое воскресенье, вернувшись от мессы, хозяин узнал, что две лучшие в стаде молочные коровы – белохвостки, вывезенные из Руана – вот-вот околеют на кучах собственного навоза, а из горла у них хлещет желчь. Ти Ноэль объяснил хозяину, что животные из дальних земель не разбираются в здешних растениях и, случается, щиплют ядовитые травы, сочные с виду, отчего отрава проникает им в кровь. V. De profundis [48 - «De profundis» – название католической молитвы, данное по первым словам («Из глубины взываю к тебе…»).] Яд растекался по всей Северной равнине, не минуя ни одной конюшни, ни одного коровника. Неведомым путем проникал он в мятлик, в испанский клевер, пробирался в охапки сена, оказывался в яслях. Во всяком случае, коровы, быки, молодняк, лошади, овцы околевали сотнями, и над краем навис неистребимый запах тления. В сумерках зажигались огромные костры, над которыми стлался низкий жирный дым, а когда костры выгорали, на их месте оставались кучи почернелых бычьих черепов, обугленные ребра, порыжевшие в пламени копыта. Тщетно опытнейшие знатоки трав из Кап-Франсэ искали листья, соки, смолы, в коих могла таиться отрава. Животные околевали одно за другим, и над вздувшейся падалью, жужжа, роились зеленые мухи. На кровлях сидели стаями большие черные птицы с лысым черепом, ждали своего часа, чтобы камнем прянуть вниз и, прорвав ударом клюва натянувшуюся до предела шкуру, добраться до новой порции разлагающегося мяса. Вскоре стало известно, ко всеобщему ужасу, что яд проник в дома. Как-то после полудня владелец поместья Кок-Шант надкусил плюшку и вдруг повалился на пол, даже не почувствовав боли и сбив своей тяжестью стенные часы, которые в этом миг заводил. Новость еще не успела облететь соседние поместья, а яд уже косил их хозяев с молниеносной быстротой, притаившись, чтоб разить наверняка, в стакане воды на ночном столике, в миске супа, в пузырьке с лекарством, в хлебе, вине, плодах, соли. День и ночь слышался жутковатый стук – то заколачивали крышки гробов. Из-за любого поворота могло появиться погребальное шествие. В церквах Кап-Франсэ служили только заупокойные мессы, и причт со святыми дарами всегда приходил к смертному одру слишком поздно, а вдали гудели колокола, снова и снова звоня по усопшим. Священникам пришлось сократить отпевание, ибо слишком длинна была траурная очередь. Над Равниной стоял скорбный гул отходной, но то была не просто молитва, то был еще великий гимн ужаса. Ибо ужас высосал колонистам лица, перехватил глотки. Под сенью серебряных крестов, качавшихся над похоронными процессиями, зеленый яд, яд желтый и яд бесцветный, бесследно растворявшийся в воде, творил свое дело, просачиваясь по дымоходу в кухонный очаг, пробираясь сквозь щели запертых дверей, словно вьюнок, неутомимо дающий побеги, но ищущий мрака, ибо мраку могил обрекает он все живое. Хоры певчих, не умолкая, выводили леденящие душу антифоны, от «Miserere» [49 - «Miserere» – латинское название пятидесятого псалма царя Давида («Смилуйся»).] до «De profundis». Озлобившись от страха, ошалев от вина, ибо никто не решался более утолять жажду водой из колодца, белые господа пытали и истязали рабов, чтобы выведать тайну яда. Но яд по-прежнему хозяйничал в семьях белых, унося взрослых и детей, и ничто – ни молебны, ни наставления лекарей, ни благочестивые обеты, ни бесплодная ворожба моряка-бретонца, знахаря и чернокнижника, не могли остановить потаенное шествие смерти… Мадам Ленорман де Мези успела, хоть и не по своей воле, занять последний свободный уголок на кладбище; она скончалась в воскресенье, пришедшееся на троицын день, прельстившись на редкость красивым апельсином, который чрезмерно услужливая ветка совала ей прямо в руки. По всей Равнине было объявлено осадное положение. Согласно распоряжению властей солдаты могли без предупреждения стрелять из мушкетов во всякого, кто будет замечен в полях или поблизости от жилья после захода солнца. Гарнизон Капа промаршировал по всем дорогам Равнины смехотворным предупреждением неуловимому противнику, которому угроза смертью была нипочем, ибо он сам был ее носителем. Яд по-прежнему самым неожиданными путями находил доступ к устам. Семейство дю Периги, состоявшее из восьми человек, он настиг, забравшись в бочонок с сидром, а между тем бочонок был доставлен в дом членами семьи собственноручно прямо из трюма корабля, лишь недавно ошвартовавшегося в порту. Трупный запах висел над провинцией. В один прекрасный день колченогий фула, которому пригрозили вбить в зад заряд пороху, заговорил. Властитель яда – однорукий Макандаль, он стал унганом [50 - Унган – жрец воду.] культа Рада и обладает необычайным могуществом, ибо верховные божества не раз переселялись в его плотскую оболочку. Волею потусторонних владык облеченный высшей властью, он объявил белым великую и беспощадную войну, ибо он избран богами, дабы покончить с белыми и создать на острове Сан-Доминго великое государство свободных негров. Среди рабов его приверженцы насчитываются тысячами. Никому не остановить победного шествия яда. После этого сообщения по всей усадьбе замелькали, засвистели бичи. И не успело еще остыть то, что осталось от не в меру говорливого негра, – порох все-таки запалили, просто от ярости, – как в Кап-Франсэ уже мчался нарочный. В тот же день собрали всех мужчин, способных держать оружие, и снарядили отряды на поиски Макандаля. Равнина, смердящая тухлятиной, жженым рогом, червивой падалью, огласилась лаем собак и кощунственной бранью. VI. Метаморфозы Несколько дней подряд солдаты столичного гарнизона и отряды, состоявшие из колонистов, их управляющих и экономов, обшаривали провинцию роща за рощей, овраг за оврагом, камышник за камышником, но на след однорукого так и не напали. Впрочем, как только стало известно, откуда взялся яд, его триумфальное шествие прекратилось, и он вернулся в сосуды, которые Макандаль скорее всего зарыл в земле где-нибудь в тайном месте, и там, во тьме земных недр, от яда, отправившего в эти недра и в эту темь столько жизней, остались лишь пузырьки пены. Собаки и люди возвращались из лесу в сумерках, ошалев от усталости и досады. Теперь, когда смерть снова стала собирать свою дань в обычных пределах, возраставших разве что в январскую непогоду да в период дождей с его непременными лихорадками, колонисты предавались игре и пьянству, ибо вынужденное житье бок о бок с солдатней сказывалось на них не лучшим образом. Распевая непристойные куплеты и не упуская случая передернуть карту, собутыльники тискали груди негритянкам, подававшим чистые стаканы, и вспоминали подвиги дедов, которые приняли участие в разграблении вест-индской Картахены [51 - Вест-индская Картахена – город в Колумбии, на побережье Карибского моря. В марте 1697 г., когда Франция воевала с Испанией и Англией, французский флот с помощью кораблей буканьеров из Сан-Доминго захватил испанский порт Картахену. После возвращения военных кораблей во Францию город подвергся жестокому разграблению буканьерами, оказавшими до этого помощь французскому флоту. Буканьеры – первоначально французские колонисты, поселившиеся в XVII в. на острове Сан-Доминго и занимавшиеся разведением скота. Попытка испанцев согнать буканьеров с занятых ими земель заставила буканьеров присоединиться к пиратам. В дальнейшем буканьер – синоним пирата.] и запустили лапы в испанскую королевскую казну, когда Пит Хейн, по прозвищу «Деревянная Нога», обстряпал в кубинских водах знаменитое дельце, почти два столетия занимавшее воображение корсаров. Над залитыми вином столами под стук игральных костей сдвигались бокалы в честь д'Эснамбюка, Бертрана д'Ожерона, дю Россе [52 - Имеются в виду французские мореплаватели, колонизовавшие в XVII в. различные острова Антильского архипелага и установившие там власть Франции.], в честь удальцов, которые создали колонию на свой страх и риск, возведя собственную волю в закон, как подобает мужчине, и нимало не считаясь с изданными в Париже эдиктами и умеренными предостережениями Черного Кодекса [53 - Черный Кодекс – свод правил, регулировавший систему рабовладения в Северной Америке; был издан в 1685 г.]. Собаки, избавленные от строгих ошейников, спали под скамьями. Облавы на Макандаля затевались все реже и велись весьма нерадиво, с передышками, во время которых люди бражничали либо дремали в тени под деревьями. Прошло несколько месяцев, но вестей об одноруком не было. Иные полагали, что он скрывается далеко от побережья, в затянутых облаками кряжах Центрального плато, где негры пляшут фанданго под стук кастаньет. Другие возражали, что унган уплыл на шхуне и теперь занимается своим делом в краю Жакмель, куда часто попадают люди после смерти и где они обречены возделывать землю, пока им не удастся вкусить соли [54 - Имеется в виду существующее на Гаити поверье, что некоторые люди после смерти остаются жить среди живых и ведут себя как живые до тех пор, пока не попробуют соли и не поймут, что мертвы. Жакмель – область на южном побережье Гаити.]. Как бы то ни было, негры вели себя с вызывающей веселостью. Невольники, которые должны были задавать темп во время обмолота кукурузы или рубки сахарного тростника, никогда еще не били в барабаны с таким упоением. По вечерам в своих лачугах и хижинах негры с великим ликованием передавали друг другу диковинные вести: на крыше табачной сушильни грела спину на припеке зеленая игуана; кто-то видел, как средь бела дня пролетел ночной мотылек; большой взъерошенный пес промчался во всю прыть по господскому дому и утащил олений окорок; на задний двор залетел пеликан, – а ведь от моря до этих мест неблизко, – сел на беседку, увитую виноградной лозой, и затряс крыльями так, что посыпались вши-пухоеды. Все знали, что зеленая игуана, ночной мотылек, приблудная собака, удивительный пеликан – всего лишь обличья. Одаренный властью превращаться в зверя, в птицу, в рыбу и в насекомое, Макандаль то и дело наведывался в поместья Равнины, приглядывал за своими приверженцами, проверял, ждут ли они еще его возвращения. В непрерывной смене обличий однорукий становился вездесущим и, переходя в тела животных, вновь обретал целостность членов вопреки своему увечью. Сегодня у него были крылья, завтра плавники, он то мчался галопом, то полз на брюхе, ему принадлежали потоки подземных вод, и прибрежные пещеры, и вершины деревьев – он был владыкой всего острова. Власть его отныне была безгранична. Он мог покрыть кобылу, мог плескаться в прохладном водоеме, опуститься на тонкую ветку акации, влететь в дом сквозь замочную скважину. Псы на него не лаяли, своей тенью он распоряжался как хотел. По его прихоти у одной негритянки народился мальчик с кабаньей головой. В ночную пору Макандаль обычно являлся на дорогах в обличье черного козла; рога козла унизаны были раскаленными угольками. Придет день, когда по знаку мандинги начнется великое восстание, и Властители Иного мира, предводимые Дамбалла, и Хозяином Дорог [55 - Хозяин Дорог – лоа Легба, один из главных богов водуистского пантеона. Известен как бог плодородия и хранитель дорог, перекрестков и дверей каждого дома. Легба выступает как посредник между человеком и другими божествами, и к его услугам верующие прибегают очень часто. Перед началом всякого ритуального обряда необходимо обратиться к лоа Легбе, чтобы он открыл дверь и другие лоа могли бы войти в храм. В Африке символом Легбы является фаллос, но на Гаити его представляют обычно веселым хромым старичком-бедняком.], и Огуном, Господином Железа [56 - Огун, Господин Железа – бог войны у водуистов. То же, что Огун Бадагри и Огун Феррайль.], пошлют громы и молнии и обрушат на остров бурю, которая довершит дело, начатое людьми. В тот великий час, говорил Ти Ноэль, кровь белых потечет ручьями и лоа, охмелев от восторга, припадут к тем ручьям и будут пить, пока не напьются вволю. Четыре года длилось напряженное ожидание; не теряя надежды, рабы настороженно вслушивались, ибо в любой миг мог прозвучать с гор трубный зов больших раковин, возвещая, что Макандаль прошел до конца путь превращений и снова, поджарый и крепкий, стоит, гордясь мужской силой, на своих человечьих ногах. VII. Обличье человека На некоторое время прачка Маринетта вернулась в господскую опочивальню, но вскоре мосье Ленорман де Мези вступил в брак вторично, женившись на одной вдове, богатой, хромой и богобоязненной, с которой свел его священник из Лимонада. По сей причине, когда наступил декабрь и задули северные ветры, домашняя челядь, повинуясь мановениям хозяйкиной клюки, принялась расставлять прованские статуэтки святых вокруг грота из папье-маше, от которого все еще пахло непросохшим клеем, – этот грот хозяйка собиралась выставить к рождеству под навесом одного из парадных входов с колоннадой и осветить свечами. Столяр Туссен выточил из дерева царей-волхвов, но они оказались слишком большими по сравнению со всеми остальными фигурками, их было никак не приладить, и к тому же глаза у Валтасара получились жутковатые: белые глазные яблоки – Туссен специально их подкрасил – таращились из тьмы черного дерева, страшные и выкаченные, словно белки удавленника. Ти Ноэль и прочие рабы мосье Ленормана де Мези наблюдали за тем, как продвигается сооружение рождественских яслей, памятуя, что близится время подарков и торжественных месс, время, когда хозяева будут сами ездить в гости и принимать гостей, так что рабам заживется вольготнее и нетрудно будет стянуть свиное ухо на кухне, приложиться к крану винной бочки либо прокрасться ночью в барак к негритянкам из Анголы, которых недавно купили и которых хозяин собирался отведать только после праздников, как подобает доброму христианину. Впрочем, Ти Ноэль знал, что в этом году не увидит, как зажгутся свечи, украшающие грот, и заблестит сусальное золото. Он собрался отлучиться в эту ночь, отправиться в дальнее поместье Дюфрене, рабы которого будут праздновать рождение первого сына в господском доме и получат по чарке испанской водки на брата. Roule, roulе, Congoa, roulе! Roule, roulе, Congoa, roulе! Roule, roulе, Congoa, roulе! A for ti fille ya dansе congo ya-ya-rо! [57 - Все в круг, конга, в круг!Все в круг, конга, в круг!Пляши, негритянка, конгу, йа-йа-ро! (креол.)] Более двух часов гремели барабаны при свете факелов, и женщины, поводя плечами, без конца имитировали движения прачки, полощущей белье, когда от неожиданности голоса поющих на мгновение дрогнули. За Главным Барабаном возник Макандаль в своем прежнем виде. Мандинга. Человек. Однорукий. Макандаль Возвратившийся. Макандаль Долгожданный. Никто его не приветствовал, но все взгляды встретились с его взглядом. И замелькали чарки с водкой, переходя из рук в руки на пути к единственной руке мандинги, ибо каждый понимал, что унгана томит великая жажда. Ти Ноэль видел его впервые после всех его превращений. Казалось, в облике однорукого осталось что-то от его таинственных странствований из тела в тело, от той поры, когда его облегала чешуя, щетина либо руно. В очертаниях заостренного подбородка было что-то кошачье, а уголки глаз немного приподнимались к вискам, как у птиц, в обличье которых он побывал. Женщины хороводом проплывали перед Макандалем, удаляясь и возвращаясь, и тела их изгибались в пляске. Но воздух полнило такое множество немых вопросов, что внезапно, без всякого сговора, голоса слились в гимн «янвалу», жалобным воплем вознесшийся к небу под торжественную дробь барабанов. Четыре года ждали они, и гимн напоминал о бессчетных муках: Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=160508) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Эпиграф к «Введению» взят из романа М. Сервантеса «Странствия Персилеса и Сихисмунды» (1616). Ликантропия – форма помешательства, при которой больной считает, что превращен в волка. В средние века в некоторых странах Европы, особенно во Франции, эта болезнь была очень распространена. 2 Анри Кристоф в 1807 – 1811 гг. был пожизненным президентом, а в 1811 – 1820 гг. – королем так называемого Государства Гаити, расположенного в северной части острова. 3 Здесь: Сан-Суси – королевский дворец, построенный Анри Кристофом в 1811 – 1812 гг. и названный так в подражание знаменитому дворцу Фридриха II в Потсдаме. 4 Цитадель Ла-Феррьер – крепость, построенная во время правления Анри Кристофа. 5 Теперь – город Кап-Аитьен. 6 Полина Бонапарт (1786 – 1825) – сестра Наполеона Бонапарта, жила на Гаити в 1801 – 1802 гг. 7 Культы, входившие в состав воду (синкретическая политеистическая религия гаитянских негров, в основу которой легли языческие верования и прежде всего культ предков). Культ Рада – африканского происхождения. Культ Петро возник на Гаити и ведет свое начало от полумифического дона Педро, уроженца испанской части острова. 8 Имеется в виду цикл французских рыцарских романов о короле Артуре, основанный на кельтских сказаниях о легендарном короле Британии, велевшем, согласно преданию, соорудить у себя во дворце круглый стол, чтобы все рыцари его королевства чувствовали себя равными. Волшебник Марлин (или Мерлин) – герой романов артуровского цикла. Лес Броселианды – лес, в котором жил волшебник Марлин. 9 Ярмарка, народное гулянье (франц.). 10 «Алхимия глагола» – глава из книги французского поэта А. Рембо (1854 – 1891) «Сквозь ад». 11 Имеется в виду роман французского писателя Альфонса Франсуа Донасьена, маркиза де Сада (1740 – 1814). «Жюльетта» – продолжение наиболее известного романа де Сада «Новая Жюстина, или Несчастья добродетели». Для героев его романов характерно сочетание жестокости и сексуальной патологии. 12 Жарри, Альфред (1873 – 1907) – французский писатель. «Сверхмужчина» – главный герой эротико-фантастического романа Жарри «Сверхсамец». 13 Монах Льюиса – герой романа «Монах» английского писателя Мэтью Грегори Льюиса (1775 – 1818), вместе с Анной Радклиф (1764 – 1823) представляющего жанр так называемого готического, или черного, романа. Этот жанр западноевропейского и американского романа второй половины XVIII – начала XIX века, изобилующего изображениями сверхъестественного и страшного, именуют также «романом ужасов». В романе «Монах» описываются преступления испанского монаха Амброзио, ставшего жертвой демонических сил. 14 Унамуно, Мигель (1874 – 1936) – знаменитый испанский философ и писатель. 15 «Песни Мальдолора» – поэма в прозе французского поэта, предшественника сюрреализма, Лотреамона (1846 – 1870; настоящее имя – Изидор Дюкас). Герой «Песен Мальдолора» (слова mal dolor означают по-испански «злая скорбь») – фантастический злодей и садист – представляет собой ироническую гиперболизацию абсолютного отрицания, свойственного романтической литературе. 16 Массон, Андре (р. 1896) – французский художник-сюрреалист. 17 Лам, Вифредо (1902 – 1982) – кубинский художник. 18 Стоит отметить, что глубиною и своеобразием произведения Вифредо Лама выделяются – весьма выгодно для престижа латиноамериканской живописи – среди работ прочих художников, репродуцированных в специальном номере «Cahier d'Art», вышедшем в 1946 году и посвященном обзору современных изобразительных искусств. – Прим. автора. 19 Танги, Ив (1900 – 1955) – американский художник-сюрреалист французского происхождения. 20 Вы, незрячие, подумайте о тех, кто наделен зрением (франц.). 21 «Амадис Галльский», «Тирант Белый» – испанские рыцарские романы (XV – XVI вв.). 22 Рутилио – персонаж из романа Сервантеса «Странствия Персилеса и Сихисмунды». 23 Речь идет о приключениях Рутилио. 24 Поло, Марко (1254 – 1323) – итальянский путешественник, посетивший Малую Азию, Персию, Афганистан, Индию и Китай и оставивший подробное описание своего путешествия, в котором много фантастического. 25 По преданию, дьявол явился Мартину Лютеру в замке Вартбург в то время, когда Лютер работал над переводом Библии на немецкий язык. 26 Речь идет о Леопольдине Гюго, дочери Виктора Гюго, утонувшей во время морской прогулки. Гернси – остров в Ла-Манше. 27 Имеется в виду излюбленная тема полотен знаменитого голландского художника Винсента Ван-Гога (1853 – 1890). 28 Букман, Александр – вождь негритянского восстания 1791 г., которое стало началом войны за независимость на Гаити. 29 Серия гравюр знаменитого итальянского архитектора и гравера Джованни Баттисты Пиранези (1720 – 1778), на которых изображены фантастические архитектурные композиции. 30 Асурдуй де Падилья (1781 – 1862) – национальная героиня Боливии, участница войны за независимость. 31 Ангостура – старинное название города Сьюдад-Боливар в Венесуэле. 32 Очарованный Град Цезарей – город Маноа, легендарная столица Эльдорадо. 33 Сантеро – последователи сантерии, синкретического афро-католического культа, распространенного среди кубинских негров. 34 Имеется в виду «Приключения Рокамболя» – серия романов французского писателя Понсона дю Террайля (1829 – 1871). Образ Рокамболя стал нарицательным для обозначения дерзкого и удачливого авантюриста. 35 См.: Jaques Roumain. Le sacrifice du tambour Assoto (Жак Румен. Заклание барабана Ассото – франц.; прим. автора). 36 Уроженец Монтевидео (франц.). 37 Экспедиция Христофора Колумба, которая открыла остров Гаити в 1492 г., назвала его Эспаньола. В конце XVII в. западная часть острова перешла к Франции и стала называться Сен-Доменг, или Сан-Доминго, а восточная, испанская, часть – Санто-Доминго. 38 Эпиграф к первой части повести взят из пьесы Лопе де Беги «Открытие Нового Света Христофором Колумбом» (акт I, сцена 5). 39 «Лейденская газета» – газета, которую издавали французские эмигранты в Голландии. Она выходила с 1680 по 1814 г. и отличалась дерзкими нападками на нравы французского двора и аристократии. 40 Попо, аранда, наго и фула – народности Западной Африки. 41 Король Да (сокращенное от Дамбалла) – один из главнейших водуистских богов, бог источников и озер, хозяин дождя. Символ Дамбалла – змея. В космогонии воду Дамбалла и его жена Аида отождествляются с радугой. Макандаль у Карпентьера называет водуистских богов королями, потому что, по мнению некоторых исследователей, слово «лоа» – божество, дух – в культе воду происходит от французского слова «roi» – «король» и, кроме того, потому что большинство водуистских лоа являются обожествленными предками – умершими королями или старейшинами племен. 42 «Отважный» (франц.). 43 Восточная часть острова была испанской колонией под названием Санто-Доминго до 1795 г. 44 Сьерра-Леоне – страна в Западной Африке. В XVII – XVIII вв. ее чаще, чем другие страны, посещали корабли работорговцев. 45 Вида – город в Дагомее. 46 Барон Самди, барон Пикан, барон Лакруа – божества смерти в культе воду. 47 Матушка Луа (или по-испански Лоа) – обычное бытовое название жрицы культа воду. 48 «De profundis» – название католической молитвы, данное по первым словам («Из глубины взываю к тебе…»). 49 «Miserere» – латинское название пятидесятого псалма царя Давида («Смилуйся»). 50 Унган – жрец воду. 51 Вест-индская Картахена – город в Колумбии, на побережье Карибского моря. В марте 1697 г., когда Франция воевала с Испанией и Англией, французский флот с помощью кораблей буканьеров из Сан-Доминго захватил испанский порт Картахену. После возвращения военных кораблей во Францию город подвергся жестокому разграблению буканьерами, оказавшими до этого помощь французскому флоту. Буканьеры – первоначально французские колонисты, поселившиеся в XVII в. на острове Сан-Доминго и занимавшиеся разведением скота. Попытка испанцев согнать буканьеров с занятых ими земель заставила буканьеров присоединиться к пиратам. В дальнейшем буканьер – синоним пирата. 52 Имеются в виду французские мореплаватели, колонизовавшие в XVII в. различные острова Антильского архипелага и установившие там власть Франции. 53 Черный Кодекс – свод правил, регулировавший систему рабовладения в Северной Америке; был издан в 1685 г. 54 Имеется в виду существующее на Гаити поверье, что некоторые люди после смерти остаются жить среди живых и ведут себя как живые до тех пор, пока не попробуют соли и не поймут, что мертвы. Жакмель – область на южном побережье Гаити. 55 Хозяин Дорог – лоа Легба, один из главных богов водуистского пантеона. Известен как бог плодородия и хранитель дорог, перекрестков и дверей каждого дома. Легба выступает как посредник между человеком и другими божествами, и к его услугам верующие прибегают очень часто. Перед началом всякого ритуального обряда необходимо обратиться к лоа Легбе, чтобы он открыл дверь и другие лоа могли бы войти в храм. В Африке символом Легбы является фаллос, но на Гаити его представляют обычно веселым хромым старичком-бедняком. 56 Огун, Господин Железа – бог войны у водуистов. То же, что Огун Бадагри и Огун Феррайль. 57 Все в круг, конга, в круг! Все в круг, конга, в круг! Пляши, негритянка, конгу, йа-йа-ро! (креол.)