100 великих богов Рудольф Константинович Баландин 100 великих (Вече) Книга рассказывает о самых знаменитых из богов, которым поклонялись в прошлом, а отчасти поклоняются и теперь разные племена и народы. Знакомство с этими богами помогает нам лучше понять духовный мир не только людей давно ушедших веков, но и самих себя. Помимо ста великих, в книге упомянуто немало других богов, а также приведены разнообразные дополнительные сведения из истории культуры, что позволяет сопоставлять былые идеи с современными. Пристально вглядываясь в прошлое, мы начинаем лучше понимать настоящее. Рудольф Баландин 100 великих богов «Сто великих» ® является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ЗАО «Издательство Вече». Согласно действующему законодательству, без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается. © Баландин Р. К., 2007 © Издательский дом «Вече», 2007 Сквозь магический кристалл… Представления о мире и о себе люди с незапамятных времен воплощали в образы богов и героев. Жизнь, характеры и деяния богов отражают реальность, но не зеркально, а как бы увиденную сквозь многогранный магический кристалл воображения, поэтических фантазий, философских размышлений. Задача этой книги проста: познакомить читателя с наиболее знаменитыми из богов, которым в прошлом поклонялись, а отчасти поклоняются ныне разные племена и народы. Но решить такую простую задачу не так-то легко, как может показаться на первый взгляд. Если собрать все мифы и легенды, которые сложены о богах, то получатся десятки увесистых томов, а число упоминаемых божеств перевалит за тысячу. И это лишь то, что уцелело, избежав забвения. Очень многое останется лишь упомянутым, названным, но не раскрытым и потребует домысливания. Веками исследователи собирают, обдумывают и сопоставляют сведения о богах прошлого и настоящего, но при этом редко удается вырабатывать убедительные и общепринятые мнения. Вот почему и отбор великих богов, и их характеристики носят отчасти субъективный характер. Тем более что мы всматриваемся в прошлое тоже сквозь магический кристалл собственной личности, и не следует выдавать то, что видится, понимается и домысливается за объективную реальность. Образы богов нередко причудливо меняются со временем или в зависимости от авторского произвола конкретных, хотя и обычно безымянных, сказителей, поэтов, философов древности. Эти образы ныне представляются подобием окаменелости, а некогда они были одухотворены сознанием и чувствами верующих. Тогда эти чуждые нам боги были живыми, принимая самое активное участие в личной и общественной жизни людей. Вряд ли можно воссоздать в первоначальном одухотворенном виде богов прошлого. Как понять тех, давно канувших в небытие людей? Как проникнуть в их духовный мир и восстановить его хотя бы частично? Ведь мы – представители совершенно иной цивилизации, вокруг нас совершенно другая среда, а наши знания благодаря наукам разительно отличаются от того, что было известно им… Тут приходит на память прозорливое высказывание Карла Маркса о том, что традиции всех былых поколений тяготеют как кошмар над умами живых. Справедливость такого суждения подтверждает наша действительность: достижения науки воплощаются в технику и весьма косвенно, преимущественно в искаженном примитивном виде входят в массовое сознание, тогда как всяческие нелепейшие предрассудки и суеверия (не путать с высокой истинной верой!) распускаются махровым цветом. Однако роднят нас с прошлым не только, конечно, низменные мысли и чувства. Бессмертна не только глупость, но и мудрость. Порой встречаются удивительные переклички идей – через многие века, поколения, страны. Вспомним, что писал о Боге в минуты высокого вдохновения Гавриил Державин: Дух всюду сущий и единый, Кому нет места и причины, Кого никто постичь не мог, Кто все собою наполняет, Объемлет, зиждет, сохраняет, Кого мы называем: Бог… А за 33 столетия до того неведомый египтянин (возможно, сам фараон Эхнатон), слагая гимн солнечному богу Атону, имел в виду нечто более всеохватное: Никто из богов не знает его настоящего вида; Его образ не передан на письме… Он сокровенен, чтобы была постигнута его сила. Он велик, чтобы быть проповеданным, Он могуч, чтобы быть познанным. Можно было бы привести сходные идеи древнеиндийской «Ригведы». Люди, размышляя о мире и о себе, невольно приходили к одним и тем же чувствам, образам, представлениям. Такое духовное единство заставляет предполагать нечто надчеловеческое, малым отражением чего мы являемся, а потому с гордостью можем повторить вслед за Державиным: Я связь миров повсюду сущих, Я крайня степень вещества, Я средоточие живущих, Черта начальна Божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь – я раб – я червь – я Бог! Ничто божественное нам не чуждо. Поэтому знакомство с богами прошлых эпох помогает нам проникнуть в глубины духовной жизни не только людей древности, но и современников, самих себя. Ведь в умственном отношении, если не считать достижений науки и техники (которых мы так и не успеваем толком осознать), мы недалеко ушли от своих предков, а если и ушли, то неизвестно в какую сторону. Первые боги Как возникла у людей идея Бога, когда это произошло, какими были первые боги – все это остается тайной. Вряд ли ее когда-либо удастся раскрыть. Мнений на этот счет высказано немало, но ни одно из них мы не можем считать бесспорным, надежно обоснованным. Факты, добытые археологами, историками, исследователями древнейшего искусства и этнографами, позволяют сделать некоторые обобщения, касающиеся образа жизни, занятий, быта, а отчасти знаний и верований людей, которых мы считаем первобытными. Это были охотники, рыболовы, собиратели – представители так называемого Homo sapiens, кроманьонского человека (к этому виду или подвиду относимся и мы). Они распространились на земном шаре около 40 тысячелетий назад, со временем освоили все обитаемые материки. Судя по сохранившимся с тех пор орудиям труда, произведениям искусства, интеллектуально и психически эти люди существенно не отличались от нас, а в чем-то, пожалуй, превосходили. Прежде кроманьонцев на Земле господствовал другой вид (подвид) человека разумного – неандертальцы. Однако их духовный мир для нас во многом остается неясным: слишком скудны факты, допускающие разные толкования. Неандертальцы жили разрозненными группами. Есть сведения, что они хоронили умерших, а значит, чтили умерших, осыпали могилы цветами. У них имелись какие-то примитивные формы натуралистического, предметного искусства (подобие современным разновидностям поп-арта, изготовления муляжей). Нет веских оснований считать, что они выработали представления о высших существах. Первые свидетельства такого рода появляются в эпоху кроманьонцев: наскальные рисунки, гравюры на кости, фигурки из камня, кости, дерева. Это – изображения фантастических существ или стилизованные женские фигурки. Большинство исследователей склоняется к мнению, что эти произведения архаичного искусства отражают представления людей об окружающем мире и своем месте в нем. Если бы все ограничивалось только подобными «немыми» артефактами, то смысл их оставался бы неясен. Однако по материалам изучения племен первобытной культуры известно, что у них существовали представления о великих богах, а чаще – обожествленных предках, животных (реже – растениях, камнях), о неких человеко-богах или бого-зверо-людях. Характерная черта искусства кроманьонских охотников: великолепные реалистические изображения крупных млекопитающих, которые служили объектом охоты. А вот люди почти всегда показаны схематично или искаженно. Почему? Вряд ли дело только в узкой специализации художников. Что мешало им рисовать портреты, хотя бы в профиль, верно отражающие оригинал? Наиболее правдоподобный ответ: мешала вера в магическую силу изображения тех или иных объектов. Подобное суеверие характерно для многих племен архаичной культуры, с которыми сталкивались европейцы. Курьезный случай, подтверждающий это, произошел с Н. Н. Миклухо-Маклаем. Его слуга, туземец, веривший в магическую силу фотоаппарата, позволяющего получать копии людей, категорически запретил себя фотографировать. Миклухо-Маклай обещал учесть это желание. Однажды, когда слуга спал, ученый решил сделать его фотопортрет, но в последний момент отказался от своего намерения. Он поступил честно. А делая снимок, рисковал жизнью человека. Ведь туземец мог проснуться во время съемки, ужаснуться и решить, что белый человек обрел власть над его душой. Образ человека, как считали представители архаичной культуры, обладает мистической сопричастностью с живым человеком (или животным). Такое суеверие могло бы довести туземца до тяжелой болезни, депрессии, а то и могилы (подобные случаи бывали). Действенность магии определяется степенью веры в нее. Но если конкретных реальных людей древние охотники избегали изображать, то этот запрет распространялся на животных, а также, по-видимому, и на фантастические существа или условно-символические образы мужчин и женщин. Из них определенно выделяются два: человеко-звери и женщины с пышными формами. Великий бог охоты Имя этого божества нам неизвестно. Точнее сказать – у него сотни, тысячи имен. Такие боги, обожествленные предки или животные, с незапамятных времен были у различных охотничьих племен в разных частях земного шара. Конечно, ни о каком едином великом боге не может быть речи. Каждое племя или род вырабатывали представление о своем более или менее индивидуальном божестве или духе. Вера в них характерна для коренных народов во всех частях света. Но во всех случаях было нечто общее, позволяющее говорить о великом боге охоте как выразителе чувств, мыслей, верований, обычаев охотников разных времен и народов. За основу мы возьмем древнейшее изображение фантастического существа, определенно имеющего отношение если не к охотничьей магии, то во всяком случае к духовному миру первобытных охотников. Во Франции есть знаменитая пещера Ле-Труа-Фрер (Три Брата – названная в честь открывших ее трех сыновей графа Бешуана). В ней сохранились загадочные изображения «зверолюдей» и химерических животных. Из них выделяется один образ, получивший названия «Колдун», «Шаман», «Владыка зверей». В нем соединены черты человека и нескольких животных. У него рога и уши оленя, совиные глаза и клюв, медвежьи передние лапы, лошадиный хвост и человеческие ноги, а также орган, отличающий мужчину, хотя и находящийся не совсем на своем месте. Нет никакого сомнения, что талантливый первобытный художник со знанием дела отразил характерные особенности человека и животных, стремясь выразить определенную идею. Странное соединение черт, не встречающееся в природе, безусловно рождено силой воображения и какими-то мыслями и эмоциями. Очень показательно уже то, что перед нами образ «комплексный» и не имеющий аналогов в природе. Его создатель выразил нечто свое собственное как свободный (отчасти, конечно) творец, находящийся в некотором роде вне или даже над природой. Он словно пожелал показать, что человеку свойственны черты самых разных обитателей Земли. «Все это вместе, – по словам американского ученого и писателя Тома Придо, – создает существо, источающее жизненную энергию, волшебный сплав звериных и человеческих сил». Такого ли воздействия на зрителей добивался художник? Или он просто шутил, подтрунивая над каким-то охотником? Или изобразил монстра, чтобы запугать соплеменников? Или это – детская страшилка из сказки? Или – наркотическое видение, возникшее во время шаманских камланий? Такие предположения имеют право на существование, но выглядят надуманными. Они не учитывают главное: данный художественный образ уникален по выразительности, мастерству, смысловой глубине, фантастичности. Он должен воплощать какую-то значительную, великую идею. Есть в той же пещере еще одно изображение подобного типа – так называемая «сцена с колдуном»: бегущий и, похоже, раненый олень, молодой бизон (впрочем, похожий и на крупного козла), а за ними – бизон с рогами и хвостом, но стоящий на человеческих ногах. Смысл этой композиции неясен. Предположение, что показан колдун в маске или охотник, замаскированный под зверя, вряд ли убедительно: слишком уж велик бизон, чтобы человек смог надеть на себя часть его шкуры с головой, да еще и притвориться бизоном. То, что можно показать на рисунке, не всегда осуществимо в реальности. Сказки о превращениях людей в животных, и наоборот, очень распространены едва ли не у всех народов Земли. Каждый из нас слышал и читал их в детстве. Животные в сказках наделяются человеческими чертами. В мифах древних народов нередко присутствуют звероподобные люди или человекоподобные звери. Поэтому не исключено, или даже вполне вероятно, что в пещере Трех Братьев запечатлен персонаж древней волшебной сказки. Надо только иметь в виду, что понятие волшебной сказки появилось и укоренилось сравнительно недавно. В древности люди относились к волшебству с доверием. Они еще не знали четких пределов законов природы, а сновидения толковали как перемещения души в другие миры. Нередко то, что мы склонны считать волшебной сказкой, некогда было мифом – преданием, выражавшим жизненный опыт племени, его отношение к миру. Итак, есть основания считать фантастические образы пещеры Трех Братьев мифологическими персонажами, которых обожествляли охотники. Эти персонажи показывают замечательные качества и возможности великого охотника, способного справиться с любым зверем. Как художественное и философское обобщение такой образ был вполне оправдан и правдив. Охотники каменного века действительно справлялись с любыми животными-гигантами: мамонтом, шерстистым носорогом, диким быком, огромным пещерным медведем, львом. Конечно, в большинстве случаев охота была коллективной. В мифах присутствовали образы обобщенные, героические, обожествленные. В мифах легендарный предок умел превращаться в зверей, птиц и других животных, приобретая их качества. В то же время он оставался человеком. Так считали охотники-туземцы Африки, Сибири, Юго-Восточной Азии, Австралии, Южной Америки. Отличия были непринципиальны. Если в Сибири преобладали легенды о человеке-олене, то в Австралии почитались люди-кенгуру, а в Африке – люди-леопарды. Английские исследователи Б. Спенсер и Ф. Гиллен отмечали, что тотемические первопредки австралийцев мыслятся одновременно и людьми и животными (реже – растениями). В мифах этих племен, записанных немецким этнографом К. Штреловым, предполагается тождество между животными и человеком, так что можно с одинаковым основанием говорить о кенгуру-человеке и человеке-кенгуру. Советский этнограф В. Р. Арсеньев изучал быт и нравы африканских охотников на крупных животных. Этих охотников соплеменники считают магами, колдунами («симбон»). Ученый привел слова песни охотничьего племени бамбара (республика Мали): Человек должен бояться охотника. Охотник – это ведун, Он знает деревья, он знает воду, Он знает зверей, он знает лес… …Многие носят штаны, но не все они – мужчины. Много обладателей штанов, но мало мужчин. Много людей, но мужчины – только охотники. Охотник олицетворяет единство человека с природой, с животными. Он не только господствует над своей добычей, но и зависит от нее. «Симбон в глазах его окружения, простых земледельцев, – пишет Арсеньев, – это получеловек-полусверхъестественное существо (аккумулятор, генератор и распорядитель магических сил природы), получеловек-полузверь». Эта характеристика удивительным образом соответствует сути изображения, оставленного древнейшими охотниками в европейской пещере. И то же можно сказать о вере в мистическую суть охоты, представителей различных племен Сибири или Австралии. Можно согласиться с мнением Арсеньева: «У истоков религиозного сознания превалировало такое представление о мире, когда звери были равны богам, боги – людям, а люди – зверям. Человек в этот период сознавал себя равным с другими компонентами в системе Природы, и на путях ее познания и преобразования он сам создавал богов. При этом он уподоблял свою собственную природу представлению о природе вне себя». Конечно, убеждение в своей сопричастности, своем единстве с окружающей природой определяет веру в одухотворенность окружающей природы и позволяет человеку жить в согласии с ней. Но это лишь первый шаг. Мысль человека идет дальше. Он понимает и свое отличие от других созданий природы, свои необычайные возможности. В его сознании возникает образ великого охотника (обычно он ассоциируется с образом мистического предка). И если у одного племени им мог быть человек-бизон, у другого – человек-мамонт (есть и такое наскальное изображение), у третьего – человек-олень или человек-медведь, то у какого-то гениального мыслителя каменного века возникла мысль о слиянии подобных частных образов в единый обобщенный образ Великого Охотника. Это уже сверхчеловек и сверхзверь, а значит, великое божество охоты. …До сих пор у целого ряда народов, главным образом африканских, сохраняется вера в местных богов или духов. Упоминать о таких божествах, считая их великими, нет никаких оснований. Тем более что пришлось бы говорить более о суевериях, чем о вере. Образ Великого Охотника – нечто совсем другое. Он был порожден не только фантазией, но и выразил отношение человека-охотника к окружающему миру и своему месту в нем. Это – одна из тех общих идей, которая позволяет говорить о духовном единстве человечества. Итак, едва ли не первым великим божеством у людей, занимавшихся преимущественно охотой, с древнейших времен было существо, воплощающее в себе человеческие и звериные качества. Оно символизировало единство человека с природой, а также – отчасти – господствующее положение охотника в мире животных, обладание им особой мистической силы. Можно сказать, что в этом случае человек, ясно того не сознавая, поклонялся всему человечеству и всей окружающей природе, в которой он существовал и единство с которой ощущал. Первая богиня Культ охотника, воплощенного в божество мистического зверо-человека, возможно, был хронологически не первым в истории культуры. Хотя более или менее точных датировок в этих случаях нет, но, безусловно, в искусстве каменного века на протяжении не менее десяти тысячелетий абсолютно преобладали изображения женщин. Фигурки и изображения женщин каменного века были найдены в разных районах Европы, Азии, Африки. Нередко их называют «первобытными венерами». Правда, большинство из них вряд ли с нашей точки зрения могут считаться эталоном женской красоты. У большинства этих женщин грузные фигуры, утрированные половые признаки, нередко жировые накопления на бедрах, талии, ногах. Другая особенность: почти у всех у них отсутствуют лица. Одни фигурки женщин вырезаны из камня или кости (часто – мамонтовой), другие выполнены в виде гравюр или барельефов, третьи нарисованы. По стилю они тоже различны: от натуралистических до стилизованных, символических, полуабстрактных. Порой некоторые фигуры удивительным образом напоминают создания авангардистов XX века. Что подвигло людей на создание этих фигур? Какими были эти люди, в каких условиях и для чего они занимались таким творчеством? На подобные вопросы ответить нелегко. Некоторые исследователи полагают, что так проявлялись в далекой древности эстетические и эротические чувства. Подобные взгляды характерны для людей, которые озабочены именно эстетизмом и эротизмом или увлечены фрейдизмом. Насколько известно, представители архаичной культуры не страдали подобными отклонениями. В нелегких, далеких от комфорта условиях примитивного охотничьего, а также скотоводческого и земледельческого быта основной заботой нормального человека, тем более мужчины, являлось добывание пищи и обеспечение безопасности. Если бы те, кто чрезвычайно озабочен сексуальными проблемами, вынуждены были постоянно охотиться на диких зверей, их мировосприятие изменилось бы коренным образом; в противном случае они бы погибли. Вообще, представления о том, что «дикари» необычайно сексуальны, обладают какой-то поразительной половой потенцией и готовы беспрестанно совокупляться – не более чем дикий предрассудок. Он не подтверждается никакими наблюдениями (а изучало племена архаичной культуры очень немало исследователей). Много ли могло быть полных, а то и чрезмерно полных женщин 10–20 тысячелетий назад, в конце ледниковой эпохи у племен, которые вели кочевой или полукочевой образ жизни? Вряд ли. Пожалуй, такое могло быть только в особых случаях: если данная группа людей, семья, род относились к процветающим и в то время, когда отношение к женщине было не только почтительным, но подчас и благоговейным. Если бы мужчины воспринимали женщин преимущественно как объекты сексуальных вожделений, то их изображения были бы связаны с половым актом и позы были бы соответствующими. Подобные рисунки древних людей известны, но их очень мало. И не удивительно. Удовлетворение полового инстинкта – в разных формах – не являлось для «первобытного» человека чем-то неутолимо желанным и малодоступным. В архаичных обществах были свои представления о половой жизни, которую обычно не связывали с деторождением, а то и с добрачным воздержанием и сохранением верности в браке. Сошлемся на мнение авторитетных исследователей австралийских племен Рональда и Кэтрин Берендтов: «Нигде среди аборигенов Австралии, насколько нам известно, добрачные и внебрачные взаимоотношения полов полностью не запрещаются. В ряде случаев они даже поощряются… Половые сношения воспринимаются как нормальный, естественный фактор человеческой жизни». Какого-нибудь особого сексуального интереса к представителям противоположного пола у таких народов нет именно благодаря в значительной мере естественному образу жизни. Чрезмерная озабоченность половыми проблемами характерна для так называемых цивилизованных обществ. Кстати, те же авторы отметили, что «очень немногие аборигены в традиционных условиях полнеют», и привели примеры распада семей из-за того, что жены были слишком грузными. И хотя этнографы и археологи нередко называют стилизованные фигурки полных женщин каменного века «первобытными венерами», в действительности подобные образы ни тогда, ни теперь не могут служить эталоном женской красоты. Испокон веков для сексуальных утех мужчины предпочитают пользоваться услугами молоденьких стройных девушек. Убедительные примеры на этот счет приводили многие специалисты-этнографы. Например, французский ученый Клод Леви-Стросс наблюдал в джунглях Бразилии жизнь племени, в котором у вождя была одна старшая супруга, которая вела домашнее хозяйство, и несколько молоденьких жен. «Естественно, – писал Леви-Стросс, – ему импонирует возможность доступа к молодым и красивым девушкам; это дает ему удовлетворение не столько физическое, сколько эмоциональное. Однако главным образом полигамный брак и его специфические атрибуты служат средством помочь вождю выполнять свои обязанности. Если бы он был один, то ему было бы трудно делать больше, чем остальным. Его второстепенные жены, освобожденные от тяжелых обязанностей своего пола, оказывают ему поддержку и утешение. Они одновременно являются вознаграждением за власть и ее инструментом». Скорее всего, большое количество изображений женщин каменного века объясняется не сексуально-прикладной ориентацией, не является выражением половой страсти художника и его вожделений, а представляет собой памятники первобытной религии. Вот что писал о них известный исследователь первобытного общества П. П. Ефименко: «Переданы они почти всегда нагими, с подчеркнутыми признаками пола. Особенно в них бросается в глаза желание первобытного художника передать черты зрелой женщины-матери; об этом говорят такие постоянно присущие им признаки, как объемистые груди, огромный живот и общий характер фигуры – с чрезмерно развитыми жировыми отложениями в области таза и бедер. В некоторых, правда, все же довольно редких, случаях они, несомненно, прямо изображают беременных женщин». Он обратил внимание на то, что подобные фигурки встречаются по большей части вблизи очага. Порой у них были отбиты головы, и почти всегда отсутствовали лица. Ученый пришел к выводу, что по крайней мере в ряде случаев статуэтки были разбиты сознательно – «хотя бы для того, чтобы уничтожить «покровителей» жившей здесь общины». Спору нет, встречаются среди памятников первобытного искусства изображения, созданные именно с любовью, желанием передать красоту и привлекательность женщин. В подобных случаях художник старался запечатлеть и черты лица женщины, а фигуру делал подчас преувеличенно вытянутой. Но это – скорее исключение, чем правило. По мнению Н. Н. Ефименко, большинство изображений женщин каменного века представляет собой проявления матриархата и показывают родоначальниц рода или исполнительниц семейно-родовых обрядов. Обнаружив изображение такого типа с рогом в руке, ученые предположили, что это символ благополучия, обилия. Хотя такой символ возник несравненно позже, не исключено, что рог стал служить им еще в каменном веке. Впрочем, не менее вероятно, что таким образом люди увековечили образ женщины, приготовившей магический опьяняющий или дурманящий напиток, способный переносить человека в «мир иной», мир видений, галлюцинаций. Согласно версии советского этнографа С. А. Токарева, эти женские статуэтки изображают хозяйку очага или хранительницу огня: «следы подобного мифологического образа, предмета семейно-родового культа, сохранились у многих современных народов, особенно у народов Сибири». У аборигенов Австралии, а также у некоторых африканских племен существуют предания о том времени, когда женщины господствовали над мужчинами (австралийцы особо чтили женщин-первопредков). Вообще, у многих народов женщина служила олицетворением плодородия и соответствующее божество было преимущественно женского рода. При этом мать-прародительница представлялась не как молодая красивая женщина, а как пожилая опытная многознающая и владеющая магическими приемами. По словам Т. Г. Штрелова, изучавшего культуру австралийских аборигенов, «женщины-предки, почитаемые в мифах аранда (одного из племен. – Р. Б.), внушают благоговейный трепет, пользуются неограниченной свободой. Они часто более могущественны, чем мужчины». А вот свидетельство французской исследовательницы африканских племен Д. Пом: «Парадоксальным образом африканская женщина должна перестать рожать, чтобы быть окончательно принятой семьей мужа. Сами африканцы признают, что, переступив определенный возрастной порог, женщина почти не отличается от мужчины. Не важно, является ли она женой вождя либо нет, умная женщина, семья которой преуспела, имеет право на общее уважение. Тем большее, чем многочисленнее ее живущие дети». Наконец, сошлемся на американского ученого XIX века Л. Г. Моргана. Он привел, в частности, сведения, полученные от миссионера Артура Райта, проведшего много лет в одном из ирокезских племен: «Обычно управляли домом женщины и притом, конечно, прочно держались вместе. Запасы были общими, но горе тому злополучному мужу или любовнику, который пренебрегал своей обязанностью участвовать в добыче средств существования. Сколько бы ни имел детей или имущества в этом доме, он мог каждую минуту получить приказание свернуть свое одеяло и убираться… И если какая-нибудь тетка или бабушка не вступалась за него, он должен был возвратиться в свой клан… Женщины были большой силой в кланах, как и повсюду. Они не задумывались, когда требовали этого обстоятельства… «сбить рога» с головы вождя и сделать его опять простым воином. Точно так же назначение вождя находилось всегда в их руках». Не станем умножать примеры. Постараемся сделать общие выводы. По мере того как уменьшалось количество крупных животных, на которых успешно охотились первобытные люди (особенно явно такое оскудение охотничьих ресурсов проявилось в Новом Свете и Австралии, а также на территории Сахары и в Европе), все более важное значение для выживания племен приобретало собирательство, а затем примитивное земледелие и скотоводство. Появились первые достаточно долговременные поселения, и ведение домашнего хозяйства, наряду с собирательством и обработкой земли, стало, как мы теперь выражаемся, более престижным. Соответственно менялось и общее отношение к женщинам, что находило отражение в мифах и верованиях. Пожилая, опытная, мудрая женщина, умело ведущая хозяйство, имеющая много детей и внуков, стала служить символом благополучия и процветания рода. Отсюда – и обожествление женщины-прародительницы. Такой, по всей вероятности, была первая богиня у многих первобытных (точнее – архаичных) племен и народов. Конечно, у каждого рода и племени, а то и у каждой семьи она имела индивидуальные черты. Но сходства в этих изображениях – в самых разных регионах, при определенном уровне материальной культуры – гораздо больше, чем отличий. Поэтому этот образ с полным основанием можно считать первой Великой богиней. Древний Египет Пантеон богов Древнего Египта обширен и непостоянен. Иногда одному и тому же божеству придавались разные черты и функции. И наоборот, разные боги порой образовывали диады и триады, меняли обличья, отождествлялись. Впрочем, такова характерная черта религиозных воззрений начальных этапов цивилизации, когда духовная культура находится в гармоничном соответствии с общественным устройством и уровнем развития материальной культуры, а также представлениями людей о природе и своем месте в ней. С переходом к классовому обществу сохранялись поначалу образы богов, имеющих черты людей и животных. Но теперь эти боги отличались разнообразием и были выстроены в соответствии с определенными иерархическими системами. В такие эпохи не было обширных государств с устойчивой постоянной группой богов. Тогда в Египте (и в других регионах с культурой подобного типа) существовало несколько десятков более или менее обособленных областей или городов-государств, номов. У каждой такой общественной ячейки были свои представления о богах и их взаимоотношениях. От нома к ному, а также из века в век такие воззрения могли меняться радикально. Это существенно затрудняет описание пантеона египетских богов. То же относится и к представлениям о сотворении мира и участии в этом мифическом процессе тех или иных богов. Есть несколько версий таких мифов, порой принципиально отличающихся друг от друга. Поражает обилие древнеегипетских богов. В «Мифологическом словаре» (1991) их упоминается больше сотни. Выбрать из них самых главных нелегко. Судьбы богов во многом зависели от текущей политической ситуации. Усиление какого-либо нома сразу же выдвигало на первый план его местных богов. И дело даже не только в том, что этих богов «насаждали» из идеологических соображений. Общественная психология такова, что победитель выступает в ореоле величия как представитель неких высших сил. Его покровители – боги – в таких случаях признаются более могущественными, чем боги побежденных вождей. Около пяти тысячелетий назад произошло знаменательное событие: присоединение Верхнего Египта к Нижнему. Этому предшествовал долгий период распрей и вооруженных столкновений. Победители-фараоны принадлежали к роду Гора-сокола, а побежденные – к роду Сета, покровителя зверей. В результате Сета стали считать злобным богом пустыни, носителем зла. Первым из фараонов объединенного Египта принято считать Нармера; по другим сведениям, его имя было Менес, или Мина (не исключено, что под разными именами выступал один и тот же человек – фараоны нередко имели несколько имен). Несмотря на уникальное долголетие египетской цивилизации, в ее истории бывали переходные «смутные» периоды, когда происходили междоусобицы, беспорядки, внутренние конфликты и вторжения иноземцев. В такие времена отношения к богам существенно менялось, а порой пантеон подвергался «перестройке». Самые древние мифы обычно сообщают о сотворении мира. Но и тут в Египте господствует разнообразие мнений, концепций. Общее у них то, что изначально существовал Нун, первозданный Хаос. Его чаще всего представляли в виде бескрайней водной глади, окутанной мраком. Из него вышел первый бог (или появились первые боги) и стали наводить порядок. Но имя этого бога в разных номах называли по-разному. В Гелиополе это был Атум, в Мемфисе – Птах, в Нубии – Хнум, а в Гермопольском варианте творили мироздание четыре пары богов, олицетворявших природные стихии. Показательно, что источником творения считались божественная воля и его слово. (Судя по всему, египетский первоисточник послужил основой библейского предания о сотворении мира.) Почему именно слово? Известно, что имя в далекой древности считалось мистически сопричастным с самим объектом. Называя небо и землю, Солнце и Луну, древний человек выделял их из хаоса неразделенных, смутно воспринимаемых сознанием объектов. Таково было, можно сказать, информационное сотворение мира из хаоса. По-видимому, оно-то и послужило основанием наделять Бога способностью творить «из ничего». То, что в Древнем Египте первые из нам известных богов не были олицетворением Солнца, а являли собой полулюдей-полуживотных, свидетельствует о далекой древности таких верований, восходящей ко временам первобытных охотников. И хотя общество к тому периоду перешло к земледелию и скотоводству, охота оставалась привилегией знатных родов и воинов. Вот почему солнечный бог поначалу оставался «на вторых ролях», а ведущие роли сохранялись за более архаичными олицетворениями животных и природных стихий. Но со временем в мифах на первое место стал выходить солнечный бог (преимущественно такие мифы и дошли до нас). Наконец, необходимо подчеркнуть важную особенность мифов: символичность и поэтичность. Реалистичные изображения богов, оставленные нам представителями былых цивилизаций, и прежде всего египетской, не должны вводить нас в заблуждение. Некоторые исследователи склонны толковать их как отражение примитивных представлений о природе, фантастических образов, символизирующих материальные объекты и явления. С такими взглядами трудно согласиться. Представьте себе, что бы мы подумали об интеллектуальном уровне людей XIX века, если бы изучали только поэтические произведения? Символы, поэтические образы, имена богов (преимущественно античных) неопровержимо свидетельствовали бы о том, что разум человеческий блуждает в мистическом тумане. Вот малая часть примеров из Пушкина: «Тебе, наперсница Венеры, / Тебе, кетовой Купидон / И дети резвые Цереры / Украсили цветами трон…»; «О боги мирные полей, дубров и гор…»; «Храни меня, мой талисман…»; «…И шестикрылый серафим / На перепутье мне явился…»; «Ты, соперник Аполлона, Бельведерский Митрофан»; «Бог веселый винограда…» А вот некоторые строки Тютчева: «Чародейкою Зимою / Околдован лес стоит…»; «Зима недаром злится, / Прошла ее пора…»; «О рьяный конь, о конь морской…»; «Два демона ему служили, / Две силы чудно в нем слились: / В его главе – орлы парили, / В его груди – змии вились…»; «Есть близнецы – для земнородных / Два божества – то Смерть и Сон…» В далекой древности преобладало поэтическое воззрение на природу. И когда на египетском рисунке или в тексте пирамид присутствует образ небесной коровы, то лишь весьма наивный человек – и тогда, и теперь – может всерьез отождествлять земную корову, дающую молоко, с небесной божественной коровой, оставившей в небе Млечный Путь. Обилие богов Древнего Египта, их неустойчивость, сложные взаимоотношения и взаимные переходы логичней всего объяснить не только изменчивой социально-политической ситуацией в стране, но и проявлениями сложной поэтической символики. Вдобавок, невозможно в деталях восстановить ту обстановку, в которой создавались те или иные мифы, рисунки, тексты, а также индивидуальные особенности авторов, их взглядов на мироздание и место в нем человека, их отношения к богам. Не исключено, что за множеством имен разнообразных божеств скрыто нечто единое, всеобщее и тайное. Так, по крайней мере, думал английский египтолог конца XIX века Уоллис Бадж. По его словам: «Читая древнеегипетские религиозные тексты, читатель может убедиться, что египтяне верили в Единого Бога, самосущего, бессмертного, невидимого, вечного, всезнающего, всемогущего, непостижимого, творца неба, земли и подземного мира… Именно эту часть их воззрений следует признать основополагающей…» В таком суждении есть определенный резон. Известно, что подлинное имя Бога считалось священным и тайным, а завет не упоминать имя Божие всуе существовал у едва ли не всех племен и народов с доисторических времен. Называя отдельных богов, реалистически изображая их, древние египтяне могли сохранять в глубокой тайне имя верховного Творца и Управителя мироздания, повелевающего богами. Однако обо всем этом можно только догадываться. Нун Этот египетский бог – один из древнейших и наиболее загадочных. Принято считать, что Нун олицетворял первозданный водный хаос, из которого произошло все сущее, а прежде всего – божества. На древнеегипетском рисунке, изображающем – символически – структуру мироздания, Нун показан первотворцом и первоосновой мира. Он возникает из некой субстанции (порядок из хаоса?) и держит в руках ладью бога-солнца, в которой находятся первые божества (здесь их десять). В верхней части рисунка показан подземный мир, окруженный телом Осириса (символ вечного круговорота жизни, возрождающейся после смерти). На голове Осириса стоит богиня Нут, принимая руками солнечный диск, который катит по небу скарабей. В некоторых мифах Нун обретает облик первого бога, сотворившего свою жену Наунет, олицетворяющую небо (их изображали также в образах лягушки и змеи). Этой парой были рождены другие боги. Нередко Нуна называли «отцом богов». Трудно восстановить первоначальный смысл мифов, в которых упоминается имя этого бога, извлечь «рациональное зерно» из более поздних наслоений, отражающих воздействие идеологических мотивов на представления о жизни природы. Ведь со временем солнечные божества стали связываться с властью фараонов. Владыка над людьми соответствовал владыке над богами. Однако при этом подразумевалось, что существует и некий более древний и великий Бог, образ которого оставался таинственным. В мифе об истреблении людей есть один странный эпизод. Царь богов Ра состарился и был взволнован вестью, что люди замыслили против него злые дела (по-видимому, решили свергнуть его). Вместо того чтобы самому наказать их, он (из-за своего бессилья?) просит позвать богов, которые пребывали с ним в Нуне, «а также самого бога Нуна». Когда боги прибыли к Ра, «распростерлись они перед его величеством, чтобы сказал он слова свои перед отцом старейшим, создавшим людей». Создается впечатление, что если боги подчиняются Ра, то сам он обращается к творцу всего сущего Нуну. Правда, Нун с почтением обращается к Ра: «Сын мой Ра, бог более великий, чем создавший его и чем сотворившие его…» Но в этом усматривается более всего вежливость, благосклонность Всевышнего. Если бы Ра был действительно самым главным, то незачем ему было бы обращаться к Нуну с жалобой на людей. Обратим внимание на то, что именем Нун в этом мифе называется первозданное состояние мира (его принято отождествлять с хаосом, хотя такое толкование может быть и не вполне точным), а также имя первоначального бога. Как это понимать? Более всего, пожалуй, это соответствует мировоззрению пантеизма, когда Бог и природа воспринимаются как единое целое; когда природа обожествляется, а Бог предстает как Всемирный Дух и Разум. Так выражаются единство и целостность бытия, всего сущего. Вселенной. Возможна ли какая-то иная, более правдоподобная версия? Вряд ли. Если уподоблять Нуна хаосу, то это был бы бог деструктивный, олицетворяющий беспорядок, беззаконие, безвластие, а не бог «отец богов». Для такого творения необходимы воля и разум. Сам по себе хаос бесплоден, ибо не обладает упорядоченностью. В гелиопольском мифе о сотворении мира Владыка Вселенной, появившийся из «неоглядного Нуна», изрыгнул из себя бога воздуха Шу и богиню влаги Тефнут. Повествование ведется от имени этого Владыки (Хепри – Сущего – одного из воплощений солнечного божества Атума). Он не всемогущ; ему требуется помощь божественного отца: «И отец мой Нун произнес: «Да возрастут они!» После того существовали как единый бог в трех лицах – Я, Шу и Тефнут. От Шу и Тефнут водились другие боги и богини. Такова одна из версий древнего мифа, в которой определенно подчеркиваются величие Нуна, его дар наделять силой, духовной мощью богов. В нем соединяются три ипостаси: творца Вселенной, отца богов, духовной силы. Но в то же время (или в той же вечности) при нем остается некая материальная реальность, не разделенная на стихии; ее, пожалуй, можно сопоставлять с первоматерией, а не с хаосом. Был ли Нун или какой-то иной бог первоначально единым (триединым), всевышним, безвидным, всемогущим – об этом остается только догадываться. Эта версия заслуживает дальнейшей разработки. А с позиций современной науки идея о первоматерии, которая дала начало привычному нам материальному миру, созвучна концепции вакуума – особого энергоёмкого состояния пространства, из которого в определенных условиях могут возникать элементарные частицы, обладающие массой покоя и представляющие собой «микрооснову» материи. Конечно, подобные идеи не приходили в головы египетским мыслителям. И все-таки их представления о Нуне в философском смысле предваряют концепцию вакуума, порождающего материальные объекты. Нут Нут – Небесная корова, особо почитаемая в Египте как олицетворение неба, точнее сказать – космоса, потому что ее тело изображали усыпанным звездами. Правда, целый ряд рисунков, отражающих космологическую мифологию древних египтян, показывают, что бог ветра и воздуха Шу отделяет женское божество Нут от ее брата и супруга Геба. Однако подобные представления, по мнению исследователей, возникли позже, чем образ Небесной коровы. При слове «корова» мы воображаем не совсем то животное, которое имели в виду древние египтяне. За истекшие с той поры тысячелетия благодаря искусственному отбору эти животные превратились в представителей «мясомолочного скота» – существа медлительные, грузные, с огромным выменем и сравнительно короткими ногами. В древнеегипетском исполнении корова близка к диким предкам: стройная, элегантная, красивая. Недаром перед изображением коровы часто ставился иероглиф, означающий «красота». Надо еще раз подчеркнуть, что образ прекрасной Небесной коровы относится не к тому «нижнему небу», воздушному пространству, по которому плывут облака (его олицетворял Шу), а к более высокой и отдаленной сфере звезд, которую со времен античности принято называть космосом. В этом контексте приобретает смысл название Млечный Путь для звездной полосы, в виде которой предстает перед обитателями Земли наша Галактика. Образ Космической Коровы (будем называть ее так ввиду неопределенности термина «небо») восходит к далекой древности и отражает верования скотоводов. Уже во времена первых фараонов, около 4,5–5 тысячелетий назад, этот образ воспринимался (во всяком случае учеными людьми) как аллегория, символ. Наряду с ним использовались и другие образы. Так, в Текстах пирамид встречаются фразы: «Звезда плывет по океану под телом Нут» (каким бы ни было тело Нут, но оно явно отождествляется с Космосом, а океан – возможно, с воздухом или даже сферой звезд). Об усопшем Фараоне сказано: «Он – сын великой дикой коровы. Она беременеет им и рождает его, и его помещает под ее крылом». В этом случае использован дополнительный образ крыльев коршуна, которые тоже служили символом неба. По словам известного английского египтолога Рудольфа Антеса, «в этом контексте множественность концепций о небе принимается в высшей степени серьезно. Это вовсе не поэтическая фантазия или шутка художника». На шутку это, безусловно, не похоже, а вот поэтическая фантазия, пожалуй, в таких воззрениях присутствует. Обратим внимание на замечательную мысль, высказанную Р. Антесом: «Нет сомнения, что в самом начале их истории, около 3000 г. до н. э., египтяне понимали, что идею неба нельзя постичь непосредственно разумом и чувственным опытом. Они сознательно пользовались символами для того, чтобы объяснить ее в категориях, понятных людям их времени. Но поскольку никакой символ не может охватить всю суть того, что он выражает, увеличение числа символов скорее способствует лучшему пониманию, чем вводит в заблуждение. Кроме того, разнообразие придавало изображению и описанию небес известную картинность и живость». Выходит, давным-давно в Египте существовали более продуманные, философски обоснованные (с учетом человеческого незнания) представления о далеком небе, которое мы привычно называем космосом. Ведь при слове «Космос» мы подразумеваем некое безжизненное пространство с группами звездных систем, скоплениями туманностей. Специалисты упомянут еще об электромагнитных и гравитационных полях, разного рода небесных (мертвых) телах. Оккультисты вообразят «тонкие тела», некие космические привидения, а фантазеры – инопланетян… Для древних египтян звездный небосвод выступал в образах коровы Нут, женщины Нут, океана, крыши и даже крыльев. Суть космоса остается загадочной, хотя и более или менее понятной в некоторых проявлениях. Прежде всего, это нечто божественное и живое. За видимым образом (крыша, купол) скрыто иное, во многом непостижимое. Разнообразие символов подчеркивает их условность. В то же время современное понимание космоса – предельно упрощенное, лишенное поэзии, красоты. В египетских мифах Космическая Корова Нут по совету Нуна поднимает на себе усталого престарелого Ра в небесную высь. На большой высоте у Нут закружилась голова, а ноги ее задрожали. Тогда Ра пожелал иметь богов, чтобы поддержать ее (интересно, что он лишь высказал пожелание, а исполнил его, судя по всему, всемогущий Нун). Тогда восемь божеств встали у ног Космической Коровы, а Шу стал поддерживать ее брюхо. В таком виде предстает перед нами Нут в одном из наиболее выразительных рисунков. У него есть свои особенности. Ра изображен не сидящим на спине Нут, а плывущим в ладье под телом Нут (ладья расположена под звездной полосой). На голове Ра – солнечный диск, хотя и он, и боги показаны в образе людей. Между рогами коровы и перед грудью начертаны иероглифы «хех», что означает «миллионы» или «множество божеств». Можно толковать это как указание на несчетное количество звезд. Перед нами – космогоническая аллегория. Символический характер фигур подчеркивается тем, что боги не прилагают особых усилий для поддержки опор небосвода (четырёх ног Нут), а Шу лишь касанием пальцев поддерживает огромное тело Нут. На других рисунках богиня космоса изображена женщиной, она изогнута в виде купола, имеет непомерно длинные руки и ноги (опоры) и только кончиками пальцев рук и ног касается земли (изображенной в виде мужчины). Шу, разделяющий эту пару, тоже не выглядит напряженным под тяжестью «небесного тела». За последнее столетие стало модным подразумевать в различных аллегориях сексуальную подоснову. В легенде о человекоподобных Земле и Космосе сексуальная связь между супругами высказана определенно, однако подтекст не столь примитивен, как может показаться на первый взгляд. Вопреки реальности Земля, олицетворяемая Гебом, несравненно меньше, чем божественная Нут, а какие-либо фаллические символы отсутствуют вовсе. Обобщая представления древних египтян о богине Нут, надо признать, что первоначальный смысл, который вкладывали в этот образ, был многоплановым, глубоким, отражавшим целый комплекс космогонических представлений. Замечательно уже то, что около пяти тысячелетий назад египтяне разделили три области, три сферы: земли, воздуха, космоса. Нет никаких оснований полагать, что Земля в ту пору считалась небесным телом, имеющим форму шара. Мир древнего человека отражал картину, которую видит земной наблюдатель: плоскую земную поверхность, купол небес, воздушный океан, по которому плывут облака. Самое замечательное, что воздушный океан, атмосфера, действительно отделяет нас, обитателей его дна, от космического пространства, которое во многом нам чуждо. Но в то же время наша планета родственна другим небесным телам, и в этом смысле связь Нут с Гебом вполне оправдана. И все-таки еще более глубокий смысл заключен в образе Нут – Космической Коровы. Все прочие боги представлены в облике людей и тем самым являются причастными к земному миру (люди творят богов по своему образу и подобию). А космос – нечто более величественное, своеобразное, основополагающее. Даже божественное Солнце не является в данном случае центром мироздания или верховным управителем Вселенной: ему определено место между сферой звезд и воздушным пространством. И хотя в некоторых вариантах мифов Ра восседает на спине Нут, художник не счел нужным искажать реальную картину небес, где Солнце видится выше облаков, но является частью каких-то иных пространств, сопряженных с неведомым космосом. И еще одно важное обстоятельство. Нут – это живое существо. Космическое пространство вместе со звездами представляет собой, по мысли древнеегипетских мудрецов, живой организм, а не ту бездушную механическую систему, образ которой предлагает нам современная наука. Гор (Хор) Гор – один из древнейших египетских богов, хранивший предания о тех временах, когда охота была главенствующим занятием мужчин. Его изображали – в более поздние периоды – в виде человека с головой сокола или солнечного диска с распростертыми соколиными крыльями. По-видимому, первоначально это был племенной бог воинственных охотников, сумевших установить господство над соседними племенами. Их вождь уподоблялся стремительному остроглазому хищнику, «владыке небес», воздушного океана. Предполагается, что Гор стал местным божеством в Иераконполе (Верхний Египет), а когда местный вождь покорил своих врагов, стал первым египетским фараоном, Гор-сокол явился олицетворением царской власти. Правда, цари II династии (около 2800 г. до н. э.) называли себя «Хор и Сет». Но это означало, по всей вероятности, признание равных прав и за Нижним Египтом, который в экономическом отношении опережал Верхний. Гор выступал в двух ипостасях: как владыка небес, царь богов, бог Солнца, а также как земной царь, фараон. По мнению Р. Антеса, «Хор представляется настоящей троицей, состоящей из небесного царя, земного царя и сокола». Правда, уже тогда было очевидно отличие небесного царя от земного, смертного владыки. Согласно Текстам пирамид, для преодоления этого противоречия была придумана такая мифологическая цепочка (нечто подобное идее круговорота жизни). После своей смерти земной Гор, по этой версии, превращался в воскресающего бога Осириса, чем обеспечивалось его бессмертие. В одном из космогонических мифов Гор представлен сыном Осириса и Исиды, рожденных Нут и Гебом. Однако жестокий и злобный Сет убил своего брата Осириса и завладел его троном. Но когда Гор вырос и окреп, он вступил в схватку с Сетом и победил. Его провозгласили царем Египта. Складывается впечатление, что миф рассказывает о борьбе за власть между царями Нижнего Египта (под покровительством бога Сета) и Верхнего Египта (почитавшего Гора). Поначалу первенство оставалось за вождями Нижнего Египта, которые затем потерпели поражение. Тем более что, по одной версии, Сет был не дядей, а братом Гора. В более поздних мифах Гор изображен как светоносный бог, который вступает в схватку с силами тьмы и зла, мстит за смерть своего отца Осириса и охраняет власть фараона. На рельефе храма Гора в городе Эдфу (Бехдет) Гор, стоящий на носу ладьи бога солнца Ра, гарпуном поражает врагов света, олицетворения сил зла – крокодилов и гиппопотамов. Порой образы Гора и Ра сливаются воедино. Согласно одному из мифов, Исида зачала Гора от погибшего Осириса (злодейство Сета) и воспитывала сына, скрываясь в дельте Нила. Возмужав, Гор явился на совет богов и доказал, что трон Египта должен принадлежать ему. Сет вступил в схватку с Гором и поначалу одержал верх над ним, вырвав у него глаз – чудесное Око (оно будет в других мифах фигурировать как Око Ра). Но Гор не сдался, и в дальнейшей борьбе оторвал у Сета то, что делало его мужчиной. Отобрав Око, Гор дал его проглотить Осирису, тот ожил и передал египетский трон Гору. Когда Гор скрывался в дельте Нила, ему покровительствовали боги, а едва ли не более других – Тот, бог мудрости, письменности, счета, а также магии. Можно предположить, что Гор получил в юности хорошее образование. Став царем объединенного Египта, Гор (в своем земном воплощении) приобрел небывалую власть. Однако управление страной без организации путей сообщения и связи, а также государственного аппарата было затруднено. «В связи с этим, – писал Р. Антес, – высшие посты в Египте занимали члены царской семьи. Так было во времена Хеопса, около 2650 г. до н. э., при его преемниках и, несомненно, в предшествующий период. Однако с началом V династии, около 2550 г. до н. э., те же посты занимали уже люди нецарского происхождения. Эта перемена показывает, что положение царя изменилось. Одновременно концепция о Хоре (Горе) как о верховном боге была заменена или, скорее, отодвинута на второй план представлением о том, что верховным богом является солнце, Рэ (Ра), и что царь – просто сын Рэ». По мнению Антеса, такая перемена была вызвана скорее всего недовольством кликой царских родственников, управлявших страной. Помимо этого в стране происходили значительные перемены в системе хозяйства, управления и укрепления центральной власти. Стали утрачивать смысл архаичные представления о многочисленных богах, относящихся к миру животных и людей, а племенная организация общества, а с ней и племенные боги-покровители, осталась в прошлом. Дополнялись мифы; на прежние предания накладывались новые, отражающие меняющееся мировоззрение. Успехи астрономии раскрыли великое значение Солнца для жизни на Земле. Ра (Рэ) Египет – солнечная страна. Искусство Древнего Египта проникнуто светом, радостью, красотой. Не удивительно, что в такой стране и у такого народа возник и стал главенствующим культ бога Солнца – Ра. Далеко не сразу этому богу было определено первенство в небесном пантеоне. С развитием земледелия архаичные доисторические (до появления письменности, государств) культы животных начали меняться. Так, у божественного сокола Гора на голове появился солнечный диск (и не у него одного). Повлияло на мифологию и укрепление единой державы, для которой огромное значение имели не только земледелие, но и передвижение по могучей водной артерии, скрепляющей страну – по Нилу. Не случайно по небесному океану (или небесной реке) Ра перемещался на божественной ладье. Только для равнодушного взгляда Солнце представляется одним и тем же. Оно постоянно меняется, и это нашло отражение в египетской мифологии. Утреннее Солнце называли Хепри. Это имя – производное от глагола «существовать». По-видимому, появление Солнца воспринималось как залог существования, бытия, жизни. «Зрелое» дневное светило получило имя Ра, а вечернее – Атум. Сам по себе солнечный диск тоже именовался особо: Атон. Центром культа Ра был город Иуну (по-гречески – Гелиополь, «Солнцеград»). И когда в середине III тысячелетия до н. э. возвысилась V династия Древнего царства, происходившая из Иуну, Ра превратился в общеегипетского Владыку Вселенной. В Иуну-Солнцеграде была популярна своя версия сотворения мира, согласно которой Хепри восстал из неоглядного Нуна и не увидел поначалу места, куда можно было ступить. И тогда воздвиг он земляной холм Бен-бен. Дабы создать все сущее, Ра оплодотворил самого себя («упало семя в мой собственный рот»). После этого он «изрыгнул» бога воздуха и ветра Шу, а также богиню влаги Тефнут. Впрочем, такова одна из многих версий сотворения мира, богов и рождения Ра. По одной из них, он появился из яйца, снесенного на первом холме птицей «великий Гоготун». По другой – Ра появился из первозданного цветка лотоса – Нефертума, аромат которого вдохнул жизнь в Ра. Эта идея возникла в середине III тысячелетия до н. э., а позже упростилась, и теперь уже молодое Солнце выходило из цветка лотоса. В наиболее древнем варианте Ра представлен золотым теленком, рожденным Космической Коровой (Нут). Чтобы понять географический подтекст этих мифов, надо учесть, что несколько тысячелетий назад в дельте Нила преобладали воды, отдельные острова возвышались среди сплошных зарослей лотоса – розового, как восходящее Солнце. Очень интересна и оригинальна космогоническая версия, по которой Ра появился из огненного острова, который наделил его светоносной силой, позволившей преодолеть мрак и хаос. Тем самым солнечный свет предстал символом порядка, справедливости, истины. Этот миф удивительно созвучен научным гипотезам XX века, согласно которым синтез органических молекул, определивших появление живых организмов на Земле, происходил в процессе вулканических извержений (вулканические острова с полным основанием можно считать огненными). Еще более обоснована связь солнечной энергии со всеми проявлениями жизни на нашей планете, в биосфере. Конечно, все это не означает, будто египетские жрецы три-четыре тысячелетия назад разрабатывали «преднаучные» концепции происхождения жизни в результате вулканических извержений. Но показателен сам факт упоминания «огненного острова». Был ли в древности действующий вулкан в дельте Нила? Или перед нами свидетельство о том, что египетские мореходы знали о существовании вулканических островов Средиземного моря? Или в далекой древности имелись прочные культурные связи между островной цивилизацией Крита и египетской? В данном случае для нас главное – подчеркнуть, какие проблемы возникают при анализе мифов и насколько сложно они переплетаются с историей идей. Следует еще раз напомнить, что приведенная выше генеалогия богов Великой Девятки во многом условна и отражает одно из мнений. Ведь Ра при случае могли отождествлять с разными богами, а чаще всего – с Гором (в упомянутой генеалогии – праправнуком Ра), что и вовсе кажется странным. По-видимому, египтяне относились к выяснению родовых корней тех или иных богов «легкомысленно», не видя в этом какого-то глубокого смысла. По мнению Р. Антеса, для Ра не было «естественной мифологической почвы» (в наиболее древних преданиях) и его образ пришлось приспосабливать к мифу о Горе. При этом возникало множество несоответствий, а то и нелепостей, с которыми приходилось мириться. Юный Нефертум, вдохнувший жизнь в Ра, мог отождествляться с царем Египта, а позже – с младенцем Гором, сыном Исиды. Алогичность подобных мифов вряд ли объясняется пренебрежением египтян к правилам мышления. Скорее всего, образы богов изменялись в зависимости от тех или иных обстоятельств (например, в связи со сменой правящих династий), от тех главных целей, которые ставили перед собой авторы (или ставили перед авторами заказчики текстов, рисунков). Египтяне сознавали, что речь идет о чем-то до конца непостижимом, о догадках и фантазиях, символах и аллегориях. В таких случаях логика отступает на задний план. Порой рассказ о деяниях Ра приобретал достаточно формальный характер: «И узнал его величество, жизнь, здоровье, сила… И сказал его величество, жизнь, здоровье, сила, тем, кто были в его свите…» (эпитеты, которых удостоен здесь Ра, обычно ставились после имени фараона в виде пожелания счастья, долголетия). А перед этим сказано: «Был же его величество, жизнь, здоровье, сила, стар; кости его стали серебром, члены его – золотом, волосы – ляпись-лазурью». Вот и выясняется, что «жизнь, здоровье, сила» – стар и слаб (он опасается злых дел со стороны людей). В этом мифе Ра напоминает богам, что люди созданы из его слез. (Мысль не только оригинальная, но и странная; не следует ли понимать ее так, что печальная участь людей предопределена их «слёзным» происхождением?) Как люди могли восстать против верховного бога? Складывается впечатление, что в данном случае бог отождествляется с фараоном, а недовольные им люди – с населением страны. С другой стороны, высказано мнение, что сюжет о юности и старении Ра повествует о сезонных изменениях в природе. Весной обилие влаги и ласковое Солнце способствуют росту растений. Однако летом оно становится знойным, иссушает посевы и вызывает беспокойство, отчаяние и гнев людей. В мифе в наказание людей их опаляет гневное Око Ра в образе его дочери богини Хатол-Сехмет. Надо заметить, что Око Ра в разных мифах трактуется по-разному, вплоть до того, что у него бывает и два ока: дневное (Солнце) и ночное (Луна). Но в данном случае Око Ра олицетворяет собой, судя по всему, жгучее Солнце. Хотя при этом переставлены монетами причина и следствие: кар и сушь объясняются плохим поведением людей, проклинающих Солнце, тогда как в действительности такие проклятья должны были быть следствием засухи. Наиболее распространенный космологический миф гласил о ежедневно повторяющемся небесном плавании солнечного Ра на божественной ладье. (Фараоны совершали подобные ритуальные плавания через Нил, как бы повторяя путь Солнца.) Отстранившись от земных дел, Ра поведал землю во владение Гебу. Ночью, с уходом Ра в подземное царство, замещать его следовало Тоту – богу мудрости, счета и письма. (Возможно, это было связано с тем, что астрономические знания приобретались преимущественно в процессе ночных наблюдений жрецов за звездами.) Сохраняя установленный порядок в мироздании, Ра выплывает каждое утро на небо в ладье Манджет, восседая на золотом троне. Ярко сверкает на его короне Око, освещая путь по небесному Нилу и своими острыми лучами прогоняя демонов. Завершая путешествие, Ра пересаживается в ночную ладью Месектет и отправляется в подземный мир вечного мрака. Сопровождают Ра боги, помогающие ему справляться с демонами мрака. В подземном царстве Ра встречают души умерших, распевая в его честь гимны. Ра приветствует их и передает привет от живущих на земле, благодаря жертвоприношениям которых души почивших сохраняют силу и благополучие (очевидный намек жрецов на необходимость приносить жертвы в храмы). Здесь же предстает перед Ра бог урожая Непри, тело которого увито пшеницей (действительно, урожай во многом зависит от состояния почвы, а оно, в свою очередь, – от лучистой солнечной энергии). Наиболее трудное испытание предстоит Ра при встрече с извечным его врагом – великим змеем Апопом. Желая погубить Ра, Апоп выпивает всю воду подземного Нила. Начинается жестокое сражение, в котором побеждают боги, возглавляемые Ра. Пронзенный копьями, Апоп извергает проглоченную воду и остается в подземелье, тогда как ладья Ра восходит над землей. Иногда Апоп осмеливается напасть на Ра днем. Ему удается на некоторое время овладеть солнечным диском. Но это длится недолго, и Ра вновь предстает во всем блеске, низвергая Апопа в бездну. Ясно, что тут речь идет о солнечных затмениях. О том, что Солнце порой попадает в пасть небесному дракону и временно пропадает, слагали мифы многие народы планеты. Однако вряд ли просвещенные египтяне принимали всерьез подобные поэтичные легенды. Да и ночное путешествие Ра с опасными приключениями напрямую сопоставляли с действительностью разве что только дети и тёмный люд. Ведь нормальный человек прекрасно знает, что Солнце свершает свой путь с точностью необыкновенной и постоянством, которые не свойственны живым существам. Тем более что египетские жрецы научились предсказывать солнечные затмения. Культ Ра, сопряженный с культом фараона, имел серьезное идеологическое значение, способствовал укреплению государственной власти. Существовали мифы, «объясняющие» (фантастическим образом) особенности календаря. Астрономические знания были привилегией жреческого сословия и держались в тайне от непосвященных. Конкретные астрономические сведения накапливались постепенно в результате длительных наблюдений и математических расчетов. Позже их стали сопровождать магическими обрядами. Жрецы стали выступать как хранители сокровенных тайн, от которых зависели судьбы людей. Соединение астрономии с магией привело к возникновению астрологии – мнимого искусства определять судьбы людей по звездам. С богом Ра в истории Египта происходили существенные изменения. Когда держава была единой и мощной, его культ (в лице фараона) достигал апогея; тогда это был действительно повелитель богов, о чем повествовали мифы. Но в периоды распада единого государства образ Ра тоже дробился. Каждый местный владыка претендовал на этот образ и связывал его с каким-либо местным богом-покровителем. Когда в эпоху Среднего царства Фараоны XII династии (около 1990–1780 гг. до н. э.) обосновались в Фаюме, солнечный бог превратился в Себек-Ра. Метаморфоза достаточно странная, если учесть, что Себек – крокодил, обожествляемый в Фаюме, но обычно выступающий в сонме демонов, врагов Ра. Еще более странно, что в то же время существовал и божественный Амон-Ра, представленный в виде Солнца и являвшийся покровителем южноегипетского города Фивы, откуда происходил царский род. Как мы знаем, к подобным несуразицам египтяне относились философски, не придавая им большого значения. Но так было в периоды стабильности. В периоды разброда и междоусобиц, когда многие местные царьки становились воплощением Ра, образ этого бога и вовсе дробился и терял всякие связи с традиционной мифологией. Ситуация усугублялась в результате вторжений чуждых народов с их богами, которые в случае победы обретали порой большую популярность. Так произошло в переходный период 1640–1550 г. до н. э. Воспользовавшись междоусобицами местных владык, Египет захватили гиксосы, обитатели Палестины. Вновь возродился великий Египет после их изгнания. И не случайно вскоре произошла одна из величайших религиозно-философских революций в истории человечества. После того как усилиями Тутмоса III, славной женщины-фараона Хатшепсут, Египет обрел независимость, единство и господство над соседними странами, культ многообразных, многоликих Ра, соединенных вдобавок с Амоном, вносил идеологический разброд в общество и смятение в умы людей. Назрела настоятельная необходимость упорядочить представления о боге Солнца. Атон С этим именем, олицетворяющим солнечный диск, связана первая великая религиозная революция, о которой мы упоминали в предыдущей статье о боге Ра. Около 1375 г. до н. э. фараон Аменхотеп IV провозгласил Атона наивысшим и единственным богом. Все другие божества были запрещены, храмы, посвященные им, разрушены, а жрецы оставлены не у дел. По велению фараона священное имя Амона было стерто отовсюду, даже с глиняных табличек. Почему был возвышен один-единственный бог вопреки многовековой традиции? Как такая мысль могла прийти в голову фараона? Почему после этого египтяне не восстали от мала до велика, не защитили своих небесных покровителей? Принято считать, что, вводя единобожие, Аменхотеп IV старался добиться полнейшего единовластия фараона, освободиться от влияния на государственные дела авторитетных жрецов Амона-Ра. Как предположил английский египтолог Д. Раффл, фараон стремился «объединить нацию и стабилизировать обстановку». Однако и без того фараон считался наместником бога Солнца на земле, а запрещение культа сразу всех богов, включая их «небесного фараона» Амона-Ра, безусловно, осложняло ситуацию внутри страны и расшатывало общественные устои. Есть ли принципиальная разница между Амоном-Ра и Атоном-Ра? Ведь и тот и другой являются символами Солнца. Отличие между ними в том, что Атон не имеет человеческого облика. Это – реальный солнечный диск, материальное солнечное тело, излучающее свет и тепло – источник жизненной энергии, а не мифический «дух Солнца», к тому же очеловеченный. О сущности Атона превосходно сказано в гимне, посвященном ему (имеется несколько вариантов перевода; здесь приведен перевод В. Потаповой): Великолепно твое появление на горизонте, Воплощенный Атон, жизнетворен! На небосклоне восточном блистая, Несчетные земли озаряешь своей красотой. Над всеми краями, Величавый, прекрасный, сверкаешь высоко. Лучами обняв рубежи сотворенных тобою земель, Ты их отдаешь во владенье любимому сыну. Ты – вдалеке, но лучи твои здесь, на земле. На лицах людей твой свет, но твое приближенье скрыто. Когда исчезаешь, покинув западный небосклон Кромешною тьмою, как смертью, объята земля. Очи не видят очей. В опочивальнях спят, с головою закутавшись, люди. Из-под их изголовья добро укради – и того не заметят. Рыщут голодные львы. Ядовитые ползают змеи. Тьмой вместо света повита немая земля, Ибо создатель ее покоится за горизонтом. Только с Заходом твоим вновь расцветает она. Подобно Атону, сияешь на небосклоне, Мрак разгоняя лучами. Празднуют Верхний и Нижний Египет Свое пробужденье. На ноги поднял ты обе страны. Тела освежив омовеньем, одежды надев И воздев молитвенно руки, Люди восход славословят. Верхний и Нижний Египет берутся за труд. Пастбищам рады стада. Зеленеют деревья и травы. Птицы из гнезд вылетают, Взмахом крыла явленье твое прославляя. Скачут, резвятся четвероногие твари земные. Оживают пернатые с каждым восходом твоим. Корабельщики правят на север, плывут и на юг. Любые пути вольно выбирать им в сиянье денницы. Перед лицом твоим рыба играет в реке. Пронизал ты лучами пучину морскую. Продолжим цитировать отрывки в переводе (с английского подстрочника) М. Э. Матье: Птенец в яйце говорит еще в скорлупе, Ты даешь ему воздух внутри ее, чтобы ожить. … О бог единый, Нет другого, подобного ему! Ты создал землю по своему желанию, ты один, — Людей, всякий крупный и мелкий скот, Все, что ходит по земле ногами, Все, что в вышине летает на своих крыльях… Ты творишь миллионы образов из одного себя, Города, селения, поля, дорогу и поток… Ты в сердце моем, Нет другого, познавшего тебя… Автором этого прекрасного гимна считают самого Аменхотепа IV, принявшего имя Эхнатон («Угодный Атону»). Хотя возможно, что гимн сочинили по его указанию, авторство Эхнатона представляется более вероятным. Недаром сказано: «Ты в сердце моем, / Нет другого, познавшего тебя». Гимн вполне реалистичен, даже с элементами натурализма. Он заставляет вспомнить поэму о природе Лукреция Кара и научно-философские стихотворения М. В. Ломоносова. В отличие от мифов, здесь отсутствуют мистика, фантастические образы. С научной точки зрения значение Солнца для земной жизни здесь представлено вполне корректно. В природе не признаются никакие особые духовные сущности. Такое мировоззрение приближается к атеистическому. Произошел религиозно-философский переворот, потрясший основы духовной культуры. Это было ошеломляющее деяние. Недаром многие египтяне сочли Эхнатона безумцем. И все-таки, как верно отметила М. Э. Матье: «Гимны Атона, которые часто считаются совершенно особым, новым явлением в египетской религиозной литературе, в действительности отнюдь не были таковыми». Некоторые литературные обороты в приведенном выше гимне почти дословно совпадают с выдержками из более раннего гимна Осирису, а также «Большого гимна Амону-Ра». Еще предшественники Эхнатона начали проводить политику, ослабляющую духовную власть жрецов Амона-Ра. Аменхотеп III по разным поводам упоминал Атона, называя его именем свой дворец, воинские подразделения, царские ладьи. Но в то же время величайшим богом называли и Амона, и Гора, и Осириса, и Хепри, и Ра, не говоря уже о множестве местных богов-покровителей. Подобная разноголосица заставляла усомниться в самом существовании богов. Каким бы разным не представлялось Солнце земному наблюдателю, оно остается единым и, конечно, ничем не напоминающим человека. Утверждая эту очевидную истину, Эхнатон невольно сближал свой «атонизм» с атеизмом, отрицанием всех богов как мистических сущностей, и материализмом. Однако если даже он в глубине души склонялся к таким воззрениям, выражать их явно было бы настоящим безумием, подрывом единовластия фараона как наместника, или, вернее, земное воплощение Всевышнего. Такой поступок был бы равносилен самоубийству. Эхнатон – одна из наиболее загадочных фигур мировой истории – явился первым основателем религии нового типа, исповедующей единобожие, признающей одну высшую духовную субстанцию. Самое удивительное, что общество (не считая чрезмерно разросшейся касты жрецов) без особых потрясений приняло нововведения Эхнатона. Более того, последовал расцвет культуры. Вот что писала об этом видный советский египтолог Матье: «Успех проводившихся мероприятий, быстрое создание новой столицы, сложение нового религиозно-философского учения и оформление нового культа, наконец, яркий расцвет нового стиля в искусстве нельзя объяснить только личными действиями Эхнатона и раболепным следованием ему принявших его учение царедворцев. Все это не могло бы произойти в столь короткий срок, если бы для нового идеологического течения не было и соответствующей питавшей эти идеи среды». Эхнатон приблизил к себе незнатных простых свободных граждан – немху. Например, одним из высокопоставленных царедворцев стал Маи, написавший о себе: «Я расскажу всем о благах, которые сотворил мне владыка, и вы скажете – о, как велико сотворенное этому немху! Я – немху по отцу и матери, и создал меня царь… когда я не обладал имуществом… И когда я стал господином поселения, он причислил меня к вельможам… хотя я и был на последнем месте… (раньше) я просил хлеба». Интересное соответствие идеологическим переменам продемонстрировало искусство, чему свидетельство – реалистические изображения Эхнатона, его супруги Нефертити и двух дочерей; при этом показаны непропорциональные и даже несколько уродливые черты лица фараона (а красота Нефертити, по-видимому, вдохновляла художников и скульпторов). При Эхнатоне были созданы замечательные картины, изображающие реалистические сцены из жизни, пейзажи, проникнутые светлым чувством. …Головокружительное возвышение Атона длилось сравнительно недолго. Силы, которые противодействовали новшествам, были слишком велики. Вообще, крупный общественный организм обладает огромной инертностью, а духовные традиции, какими бы нелепыми они ни были, никогда не исчезают бесследно. Воздвигнув в кратчайшие сроки новую столицу державы, посвященную Атону – Ахетатон, – фараон остался в этом городе в относительной изоляции. Начались волнения в подвластных Египту азиатских странах. Ослабление власти фараона его враги стали объяснять ложностью бога Атона и гневом истинных прежних богов, возглавляемых Амоном-Ра. Еще раз подчеркнем: Эхнатон обожествил Ра не в образе человеческом, а в виде реального солнечного диска Атона, отменив всех других богов. Такой монотеизм имел материалистические черты и даже, можно сказать, научную основу (с позиций учения В. И. Вернадского о биосфере). В этом смысле культ Атона можно считать научной религией. Осирис (Усир) Осирис – бог жизненных сил природы и плодородия, владыка подземного мира. О том, каким уважением и поклонением пользовался Осирис (по-египетски – Усир), можно судить по гимну, начертанному на стеле, датируемой приблизительно XV в. до н. э. (так как на ней уничтожено имя Амона – а это делалось по указанию Эхнатона). Вот что сказано об Осирисе: Цветут растения по воле его, И родит ему поле пищу… Сотворил он эту землю дланью своей, и воду ее и воздух ее, И растения ее, и весь скот ее, И все, что летает, и все, что порхает, Пресмыкающихся ее и зверей пустыни… Различивший образы людей, творец их жизни, Разделивший по цветам одного от другого. Владыка знания, в его устах мудрость. Приходит Нил по его благости, Владыка сладости, великий любовью, Он приходит – и живут люди… Благо людям, когда ты сияешь, Стихают звери, когда ты блистаешь… Образ единый, создавший все сущее, Единый, создавший существующее… Египет и Народы Моря, Все, что обходит Атон, – под властью его [Осириса] …Утверждена истина для ее владыки… Как видим, египтяне не скупились на славословия в адрес Осириса, наделяя его едва ли не верховной властью. Правда, упоминается и Атон-Ра, но ему предопределено место в небесах. Недаром в одном из мифов сказано, что Ра, состарившись и утомившись, отдалился от земных дел. Осирис, первенец бога земли Геба и богини небес Нут, в мифологические времена, как считалось, унаследовал власть на земле от своего отца (естественно, центром земли и его владений был Египет). Осирис научил людей хорошим нравам и обычаям, отучив от людоедства. От него люди узнали, как выращивать злаки и виноград, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, строить города, лечить, почитать богов, а также добывать и обрабатывать медную и золотую руды. Возможно, это свидетельствует о том, что первые мифы об Осирисе как культурном герое (вспомним образ Прометея) зародились еще в медном веке. Надо заметить, что в мифах об Осирисе причудливо переплелись два образа: фараона, порой весьма реалистично описанного, и бога. То же можно сказать и о его сестре и жене Исиде. История Осириса – одна из наиболее популярных в египетской мифологии, а затем и в европейской литературе. До нас она дошла не полностью. Тексты пирамид содержат лишь отдельные фрагменты. Первым обобщил их греческий писатель и историк Плутарх без малого два тысячелетия назад. В его изложении это уже цельное литературное сочинение, порой существенно отличающееся от первоначальных египетских мифов. Согласно Текстам пирамид, царя Осириса убил его брат Сет. Сестры Осириса Исида и Нефтис после трудных поисков нашли тело брата и оплакали его. Волшебница Исида воскресила на некоторое время Осириса и зачала от него ребенка. Родив Гора, она тайно вскормила и воспитала его. Еще в детстве Гор победил змею. Возмужав, он совершил путешествие к телу отца. Затем в Гелиополе состоялся суд во главе с Гебом, богом земли, по обвинению Сета в убийстве. Сет отрицал свою вину, не признавая Гора наследником Осириса. Исида свидетельствовала в пользу сына, и Гор был провозглашен царем, а Сет низложен. Эта сюжетная канва осложнена другой историей, согласно которой царская власть досталась Гору не по суду, а после поединка. Сет похитил Око Гора (символизирующее царскую власть). Вступив в схватку с Сетом, Гор отобрал у него Око и вернул Осирису, чтобы оживить его. Были и дополнительные детали. Тело Осириса, по одной версии, было расчленено (отзвук древнейшего погребального обычая), по другой – утоплено (связь с плодоносными наводнениями Нила). Во время поединка Сет вырывает у Гора Око, а тот противнику – тестикулы. Наконец, есть вариант мифа, где действуют приспешники Сета и сыновья Гора. Связный рассказ об Осирисе, Исиде, Сете и Горе можно изложить так. Родился у Геба и Нут первенец на радость им и владыке Вселенной Ра, который возвестил о появлении могучего бога, владыки земли, творящего добро. Следующим ребенком был Сет, сильный и выносливый, а за ним – две сестры: Исида и Нефтида. Став царем, Осирис вывел людей из дикости, обучив земледелию и ремеслам. Женой его стала Исида, владевшая магией. Люди прославляли своего мудрого и доброго царя. Однако был у него злобный завистник – Сет, мечтавший завладеть троном. В то время как Осирис выступил походом в Азию, Сет приказал сделать роскошно украшенный ящик (саркофаг?). Когда, одержав победу, Осирис вернулся домой и устроил пир, туда явился Сет со своими сторонниками, принеся этот причудливо украшенный ящик. Сет объявил, что подарок достанется тому, кому он придется впору (а саркофаг был специально построен по мерке Осириса). Когда ничего не подозревавший Осирис лег в ящик, Сет со своими приспешниками быстро захлопнули крышку, заколотив ее. Ящик бросили в воды Нила. Однако течением его в море не вынесло: куст вереска задержал у берега, обхватив ветвями. Благодаря чародейству, Исида сумела отыскать саркофаг с телом мужа, извлекла посредством магии жизненную силу из тела Осириса и таким образом зачала от него. Исида спрятала тело Осириса в потаенном месте в дельте Нила. Однако там его обнаружил охотившийся Сет. Он разрубил тело брата на 14 частей и разбросал их по разным частям Египта. (Предполагается, что таким образом жрецы объясняли существование гробниц с телом Осириса в 14 номах страны.) Исида смогла собрать все части воедино и похоронить Осириса в Абидосе. В некоторых мифах погребальная церемония осуществлялась Анубисом. После того как в поединке Гор отобрал у Сета Око и вернул его Осирису, последний воскрес. Он стал владыкой подземного царства, богом-хранителем умерших и их судьей, взвешивающим на весах количество добра и зла, совершенных человеком при жизни. В результате решалось, попадет ли душа на благодатные райские поля. В связи со смертью и воскрешением Осириса в Египте происходили торжественные церемонии. Существовал погребальный обряд, в процессе которого символом возрождения умершего в царстве мертвых служили зерна, посаженные во влажную землю, заполняющую глиняную форму. Появление всходов отождествлялось с возрождением под покровительством Осириса. Празднование воскрешения Осириса происходило в последний месяц сезона разлива Нила, когда вода начинала спадать. Правда, по мнению Р. Антеса, «тождество этого Осириса – бога растительности, который умер и воскрес, с Осирисом – мифологическим персонажем было, по-видимому, только случайным». Но скорее всего, сама по себе смерть великого бога, обладающего чертами фараона, должна была вызывать вполне естественное недоумение. Почему бы тогда и другим богам не умереть, хотя бы от старости? С другой стороны, обожествляемый фараон рано или поздно умирал – и это было очевидным фактом. Весь этот клубок противоречий можно было распутать, предложив идею воскрешения. Бог возрождается так же, как возрождается после нильских наводнений растительность. В нем сохраняется жизненная сила с тем, чтобы воскресать вновь и вновь. Ну а как быть с земным воплощением бога – фараоном? В реальность его возрождения поверить было невозможно. Но и тут оставалась «интеллектуальная лазейка»: предположение о том, что помимо тела есть у человека еще одна сущность – душа, нечто эфемерное, покидающее тело и уходящее в мир иной. В таком случае именно там, в иномире, могла происходить встреча души человеческой с богами, а прежде всего – с Осирисом. Подземный мир, как известно, является залогом возрождения растений (плодородный почвенный слой, содержащий влагу). Не удивительно, что и для тех людей, тела которых уходили в землю, предполагалась возможность возрождения, хотя и в ином, чем в земном мире, виде. Мысль об умирающем и воскресающем боге была настоящим открытием. Не случайно эту идею подхватили многие другие народы и она пользовалась большой популярностью в античности. Другая, не менее привлекательная, идея: о загробном воздаянии душе человеческой за дела земные, когда происходит суд Осириса (иди другого бога) над грешной или безгрешной душой, после чего одним уготованы муки, а другим – блаженство в райских чертогах. С наибольшей силой выражена эта мысль в Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе). Некоторые ученые даже высказывали предположение, будто предание о жизни, смерти и воскрешении Иисуса Христа является обновленной версией древнеегипетского мифа. Наконец, едва ли не первыми в мире египтяне пришли к мысли о существовании бессмертной души. На многих рисунках они изображали ее обычно в виде сравнительно небольшого крылатого двойника умершего человека. И хотя, согласно мифу, душа попадала в подземные чертоги Осириса, ее крылатость, летучесть делали ее причастной к небу. Не удивительно, что позже у других народов существовало поверье, что душам праведников уготованы небесные райские кущи, а погрязшим в грехах – мрачные огненные подземелья. Правда, в древности египтяне считали, что для загробного существования необходимы определенные обряды (доступные только фараонам и крупным вельможам), а также магические заклинания. Даже высокие идеи находились в зависимости от конкретных социальных (материальных) обстоятельств. Из всех богов Осирис был наиболее близок и понятен египтянам. Это был человек (и бог одновременно) добродетельный, испытавший страдания и смерть (безвинно), удостоившийся воскрешения и последующей вечной жизни. Он позволял надеяться на то, что нечто подобное возможно и с людьми, которым тоже приходится страдать и умирать (не потому ли существовал миф о порождении людей слезами бога Ра?). С незапамятных времен образ смерти внушал египтянам ужас и отвращение. Особенно остро они переживали будущее разложение тела (еще одно свидетельство их склонности к материализму). В Книге Мертвых есть «Глава о том, как не дать погибнуть телу». Начинается она так: «Слава тебе, мой божественный отец Осирис! Я пришел к тебе потому, что ты можешь набальзамировать да, набальзамировать мои члены, дабы я не погиб и не пришел к концу…» В этом случае гибель ассоциируется с разрушением тела, и нет никакого упоминания о душе. И только в последующем тексте о ней сказано, да и то вскользь, тогда как посмертное состояние тела беспокоит кандидата в мертвецы: «Ибо, когда душа уходит, человек испытывает разложение, и кости его тела гниют и становятся отвратительными, члены постепенно распадаются на куски, кости крошатся в бесформенную массу, плоть превращается в зловонную слизь, и он становится братом разложению, которое приходит к нему. И он превращается во множество червей, и он становится множеством червей, и конец приходит ему…» Как видим, полнейший натурализм в описании уродливого лика смерти призван разжалобить Осириса, воззвать к его эстетическому чувству (что характеризует и самих египтян). Человек стремится уподобиться нетленному богу: «Слава тебе, о мой божественный отец Осирис, ты живешь со своими членами (намек на первоначальное расчленение Осириса. – Р. Б.). Ты не разлагаешься, ты не становишься червями, ты не слабеешь, ты не начинаешь разлагаться, ты не гниешь, и ты не превращаешься в червей». Можно предположить, что некогда на египтян произвело сильное впечатление посмертное разложение человеческого тела, которое воспринималось как превращение человека в скопище червей. Чтобы воспрепятствовать этому, люди попытались избавиться от тела, расчленив и спалив его в огне. Но затем какой-то искусник изобрел метод бальзамирования (не исключено, что этого человека звали Осирисом). И в дальнейшем, производя эту процедуру, специалисты призывали себе на помощь дух Осириса, его умение. Такая версия подтверждается отрывком из Книги Мертвых («Глава о том, как не допустить отсечения головы человека в подземном мире»): «Я – Великий, сын Великого. Я – Огонь, сын Огня, кому дана была его голова после ее отсечения. Голова Осириса не была отнята от него; да не будет голова умершего отнята от него. Я восстановил себя, я сделал себя цельным и полным, я возродил свою молодость. Я – Осирис, владыка вечности». Более четырех тысячелетий в Египте сохранялся не только культ Осириса, но и метод мумификации тел в подражание Осирису. Так проявлялась борьба человека со смертью и тлением и надежда на жизнь после жизни. По мнению У. Баджа, «главной причиной того, что культ Осириса продолжал существовать в Египте вопреки всему, было, вероятно, то, что он обещал своим последователям воскресение и вечную жизнь. Даже после принятия египтянами христианства они продолжали мумифицировать умерших и на протяжении долгого времени совмещали атрибуты своего Бога и «богов» с атрибутами Бога Всемогущего и Христа. По собственной воле они никогда бы не отступили от веры в то, что тело должно быть мумифицировано, хотя умершему и гарантирована вечная жизнь…» Для христиан забота о тленном теле отступает на второй план и сохраняется лишь как память о сравнительно недолгом пребывании в этом материальном мире. Несравненно важней – забота о состоянии души, ибо на Страшном Суде спросится именно это. Господство духовного над материальным обеспечило популярность и расцвет христианской цивилизации. То же относится и к исламу. Так что усиленные заботы о сохранении мертвых тел стали выглядеть нелепым архаизмом, предрассудком. «Причины мумификации постепенно забылись, – писал У. Бадж, – искусство умерло, погребальные обряды сократились, молитвы стали мертвой буквой, и обычай изготовления мумий вышел из употребления. Вместе с искусством мумифицирования умерли культ и вера в Осириса, который из бога мертвых стал мертвым богом. Для христиан Египта его место занял Христос… В Осирисе египетские христиане нашли прототип Христа; в изображениях и статуях Исиды, кормящей своего сына Хора, они распознавали прототип Девы Марии и ее Младенца. Нигде в мире христианство не нашло людей, чье сознание было столь хорошо подготовлено к восприятию его учения, как в Египте». Хапи Имя бога Нила – Хапи – обычно не входит в пантеон великих богов Египта. Однако это не означает, будто у древних египтян он не пользовался особым уважением и почетом. Причина такого невнимания к Хапи объясняется, по-видимому, тем, что в распоряжении исследователей находятся почти исключительно тексты и рисунки, связанные с погребальным культом, а Нил отождествлялся с земной жизнью. Ранее, говоря об Осирисе, мы подчеркивали в его образе слияние черт бога и человека. Кроме того, Осирис являлся владыкой царства мертвых, и в этом качестве ему сопутствовал покровитель умерших Анубис – бог в образе шакала или с головой шакала (собаки). Однако нельзя забывать еще об одной ипостаси Осириса – как умирающего и воскресающего бога. И если Анубис был его спутником среди мертвых, то среди живых с ним сопоставлялся божественный Нил. Хапи почитался как бог Нила, даритель влаги, покровитель урожая. Он был не только могучим природным телом, но и космически божеством, порождением первозданного Нуна. Центром его культа был район порогов – ущелье Гебель-Сильсиле и остров Элефантина. Здесь он обычно изображался человеком с бараньей головой. Однако поклонялись ему и в Верхнем и Нижнем Египте; их эмблемы – лотос и папирус соответственно – были его атрибутами. Наиболее часто Хапи выступал в образе крупного жирного мужчины с большим животом и женской грудью, с тиарой из папируса на голове и с сосудами, наполненными водой, в руках. Отождествлялся он, как это вообще характерно для египетского пантеона, о другими богами: Амоном, Осирисом, но чаще всего – с Себеком, богом воды и разливов Нила. Популярность Себека была особенно велика в нильской дельте, кишевшей крокодилами, поэтому этот бог изображался человеком с крокодильей головой. Правда, порой Себек выступал как божество, враждебное Ра и Осирису, как представитель темных сил зла. Но подобные противоречия не беспокоили египтян, умевших отличать мифологические персонажи от реальных объектов. В этой связи следует упомянуть еще одного бога – Хнума, считавшегося хранителем истоков Нила и богом плодородия (бараноголовым). Считалось, что он обладает властью над человеческой судьбой, и это не удивительно, если учесть, как много значили для благополучия египтян воды Нила и его ежегодные разливы, удобряющие поля плодородным илом. О том, что Нил и его ил – залог устойчивости жизни в нильской долине (а также, добавим, необычайной стабильности египетской цивилизации, которая не испытала катастрофического истощения почв), египтяне поняли очень давно. Об этом свидетельствует, в частности, гимн Нилу, фрагменты которого приводятся ниже: Слава тебе, Нил, выходящий из земли, Идущий, чтоб Египет оживить. Орошающий поля, сотворенный Ра, Чтобы всех животных оживить. Наполняющий пустыню, чуждую воде. Роса его спускается с небес… Если медлит он, дыханье прерывается И люди все беднеют. Если гневен он, беда по всей стране, Великий и малый беднеют. А восходит он – и ликует земля, И все живое в радости. Спина каждого сотрясается от смеха, Зуб каждый усиленно жует. Приносящий хлеба, обильный пищей, Творящий все прекрасное. Наполняющий амбары, расширяющий закром, Заботящийся и о бедняках. Производящий деревья по желанию любому, И нет недостатка в них. Не знают места, откуда он, И не нашли пещер его в писаниях. Ликуют тебе юноши и дети твои И приветствуют тебя как царя. Постоянный в обычаях, Выходящий перед югом и севером. Свет, выходящий из мрака! Жир для скота его! Сила это, творящая все, И нет живущих в неведении его. В этом гимне Нил предстает не столько в обличии божества, сколько великим творением природы (кстати, река эта – самая протяженная в мире). За некоторыми поэтическими оборотами скрываются ссылки на природные явления. Так, выражение «если медлит он» означает задержку разлива Нила, а гнев Нила связан не с мощными его разливами, как можно было бы предположить, а напротив, с невысоким подъемом воды, что воспринималось как наказание людям. Когда разлив Нила уподобляется восходу Солнца, река обретает сходство с животворным небесным светилом. Совершенно справедливо восхваляется «постоянство в обычаях» Нила (его разливов) и то, что благодаря этому для скота имеется обильное питание. Особого внимания заслуживает ссылка на обилие деревьев. По всей вероятности, в те времена долина Нила не была скудна рощами, а то и лесными массивами. С развитием судоходства, а затем и монументального строительства леса в долине Нила стали исчезать, а вместе с тем началось наступление пустынь. И только регулярные разливы Нила спасли египетскую цивилизацию от поглощения Сахарой, как это было с доисторическими культурами того гигантского региона, который ныне является величайшей пустыней мира. Исида В античное время эту богиню, популярную не только в Египте, но также в Греции и Риме, называли «та, у которой тысяча имен». Действительно, она считалась богиней материнства, плодородия, семьи, воды и ветра, магии, мореплавания… Культ ее распространился далеко за пределы Египта. Слово «исида» («исет») в переводе означает «престол», «трон». По-видимому, богиня с таким именем была связана с царским достоинством, властью; причем ее власть простиралась не только на людей, но и на богов. Этим она отличалась от своей младшей сестры Нефтис (Нефтиды, Небетхет), которая была «владычицей дома», покровительницей домашнего очага, домохозяйства; в ряде мифов она выступает как жена Сета, но чаще – как помощница Исиды. Исида владела магическим искусством, а потому ее знания и чары должны были служить надежной защитой для тех, кому она покровительствует. В почитании Исиды проявлялась растущая вера в необычайные возможности магии; ее активно насаждали жрицы и колдуньи (тем более что они могли обладать и немалыми медицинскими знаниями, приемами исцеления, которым придавался мистический характер). В этой связи представляет интерес так называемый «Туринский папирус», которому более трех тысячелетий. В нем приведена магическая формула (заклинание) против отравления ядом змей, а Исиде приписывается могущество, дающее власть даже над самим Ра. Вот как звучит этот миф. «Глава о боге богов, создавшем самого себя и сотворившем небо, и землю, и ветры [дающие] жизнь и огонь, и богов, и людей, и диких зверей, и скот, и гадов, и птиц в небе, и рыб в морях; о царе людей и богов… для него сто и двадцать лет подобны одному году, имена его многочисленны и неизвестно и даже боги не знают их. И вот жила Исида, женщина, знающая «слова власти» (магические заклинания. – Р. Б.). Сердце ее отвратилось от миллионов людей, и она предпочла миллионы богов, но больше всего ценила духов. И стала она размышлять: «А не могу ли я, используя священное имя бога, стать хозяйкой земли и богиней, подобной Ра в небесах и на земле?» Изо дня в день выступал Ра во главе своих гребцов и восседал на престоле обоих горизонтов. И вот состарился божественный [Ра]: губы его дрожат, слюна течет из его рта на землю. Смешала Исида слюну с землей в руке своей и вылепила священного змея, подобного стреле. Она не поставила его перед собой, а положила на землю, там, где великий бог шествовал в свое двойное царство, как желало того его сердце. И вот поднялся священный бог, и боги, следовавшие за ним, как свита следует за фараоном, шли с ним; и двинулся в путь он, как, обычно, и священный змей ужалил его. Огонь жизни погас в нем, и он, обитающий среди кедров (?), был сражен. Раскрыл священный бог свои уста, и крик его достиг небес. И спросили боги его Девятки: «Что случилось?», и воскликнули его боги: «Что это?» Но Ра не смог ответить, потому что дрожали его челюсти, трепетали все его члены: яд разлился быстро по его телу, как Нил заливает земли во время половодья. Укрепив свое сердце, великий бог крикнул свите: «Подойдите ко мне, возникшие из моей плоти, вышедшие из меня, сообщите Хеперу (Хепри – одна из ипостасей солнечного бога, олицетворяющая его силу, движение или утреннее светило, изображавшаяся в облике скарабея, жука-навозника. – Р. Б.), что ужасное несчастье случилось со мной. Мое сердце видит то, чего не видят глаза и не может схватить рука, но я не знаю, кто мог сделать это. Никогда я не испытывал такой боли, ничто не причиняло мне таких страданий. Я – владыка и сын владыки, священная сущность, исходящая от бога. Я великий, сын великого, и мой отец создал имя мое. Я – многоименный и многоликий, и сущность моя пребывает в каждом боге. Обо мне возвестили глашатаи, мои отец и мать произнесли мое имя, но оно сокрыто в теле моем тем, кто дал мне жизнь, ибо он не желал, чтобы какой-нибудь провидец с помощью магических слов получил власть надо мною; я шел через мир, созданный мною, как вдруг меня ужалило что-то неизвестное мне. Огонь ли это? Или вода? Сердце мое в огне, плоть моя трепещет, дрожь сотрясает мои члены. Пусть приведут ко мне моих детей – богов, владеющих «словом власти» и магическими речами, чьи уста зияют, как произносить их, чья сила достигает небес». И все дети богов пришли к нему, и каждый причитал над ним. Пришла и Исида со своими магическими словами, и в устах ее было дыхание жизни, ибо талисманы ее исцеляют боль и слова оживляют гортань умерших. И заговорила она так: «Что произошло, божественный Отец? Что случилось? Неужели змей ужалил тебя, неужели один из созданных тобой восстал против тебя. Воистину он будет повержен силой моих «слов власти» и исторгнут из числа тех, кто предстоит перед твоим солнечным взором». Священный бог раскрыл свои уста и сказал: «Я следовал своим путем, обходя обе части своих владений, по желанию сердца, чтобы обозреть сотворенное мною, как вдруг меня ужалил змей, которого я не видел. Огонь ли это? Вода ли это? Я холоднее воды и жарче огня. Тело мое в испарине, и его сотрясает дрожь, мои глаза ослабели, я не вижу неба, и пот заливает мое лицо, как в летний зной». Тогда Исида сказала Ра: «О божественный Отец, скажи мне свое имя, ибо тот, кто исцелен твоим именем, будет жить». И ответил Ра: «Я создал небо и земли, я поднял горы и сотворил все, что над ними, я создал воду. Я сотворил богиню Мехит (Мнехт-урт) – «северный ветер», богиня-львица. – Р. Б.) и создал «Быка своей матери» (Аписа? – Р. В.), от которого исходит наслаждение любви. Я создал небеса, и натянул оба горизонта, как занавес, и поместил там души богов. Я тот, по чьему велению разливается Нил, но имени моего не знают боги. Я создал часы дня, я сотворил дни, я утвердил годовые празднества, я творю разлив Нила. Я зажигаю огонь жизни, я приношу пищу в дома. Я – Хепри утром, Ра в полдень и Амон вечером». Но яд не выходил из тела его, а проникал все глубже, и великий бог не мог больше ходить. И сказала Исида Ра: «В том, что ты говорил мне, не было имени твоего. О, скажи его мне, и выйдет яд, ибо живет тот, чье имя произнесено». Яд же жег, как огонь, и был жарче пламени очага, и его величество великий бог сказал: «Я разрешаю Исиде искать во мне, да перейдет мое имя от меня к ней». И великий бог скрылся от других богов, и его место в ладье Миллионов Лет пустовало. А когда пришло время появиться сердцу Ра, Исида сказала своему сыну Гору: «Бог поклялся отдать свои глаза (Солнце и Луну. – Р. Б.)!» Так имя великого бога было отобрано у него, и Исида, владычица магических слов, сказала: «Уходи, яд, выйди из Ра. О, Око Гора, выйди из бога и засияй на его устах. Это я творю, это я заставляю упасть на землю побежденный яд, ибо имя великого бога отобрано у него. Да будет жить Ра, да погибнет яд! Да погибнет яд, да будет жить Ра!» Таковы слова Исиды, могущественной владычицы, хозяйки богов, знающей сокровенное имя Ра». В этом отрывке соединяется сразу несколько тем и проблем. Прежде всего он призван продемонстрировать необычайную силу магии, способной воздействовать даже на великого бога. «Этот текст, – писал У. Бадж, – является заклинанием или магической формулой против укуса змей: считалось, что надпись со словами Исиды может спасти жизнь укушенному змеей, точно так же, как ее слова спасли жизнь Ра». Кроме того, в мифе утверждается особое положение Исиды среди прочих богов. Она не только владеет магией, но и сумела хитростью выведать заветное имя Ра, а потому может подчинять его своей воле. Не исключено, что миф был сочинен жрицами Исиды для того, чтобы возвеличить свою богиню, а заодно показать мужчинам, на что способна женщина-чаровница. Характерен эпизод со слюной Ра. По древнейшим поверьям разных племен и народов, магическое воздействие на человека усиливается, если обладаешь какой-либо его частицей (обрезки ногтей, волосы, слюна). Усматриваются в мифе и космогонические мотивы. Торжественный выход Солнца и подъем его на небосвод внезапно прерываются; божественный Ра стал быстро угасать. В этом логично предположить аллегорическое описание солнечного затмения. В других преданиях это явление объясняется тем, что на Ра набрасывается змей Апоп и заглатывает светило, хотя и не может долго удерживать его. Происки Исиды направлены на то, чтобы узнать настоящее имя Ра. Такова была в древности вера в магию имени, слова. Вместе с египтянами ее разделяли другие народы. Так, в Библии Бог творит мир словом, а в Евангелии от Иоанна Слово обожествляется. Странным образом бог богов оказывается не всесильным и поддается не только магии, но и тривиальному отравлению. А то, что восход Солнца уподобляется торжественному выходу фараона, придает рассказу ироничный оттенок. Вообще, текст насыщен такими реалистичными деталями, что Ра предстает действительно в образе престарелого фараона, который боится умереть от укуса змеи и готов на все, чтобы спасти свою жизнь. Образ Исиды и в этом, и в других мифах тоже частенько напоминает обычную женщину. Так, в одном случае она плачет и горько сетует на то, что она более одинока и несчастна, чем все люди в Египте, сравнивая себя со стариком, который отказывается смотреть на прекрасных женщин и посещать их дома. Сказано это в связи с тем, что хозяйка одного из домов отказалась приютить Исиду, за что сын хозяйки был ужален скорпионом. Исида спасла его, творя заклинания: «Оживи, дитя, умри, яд! Пока Солнце живо, яд мертв». В другом мифе Исида впадает в отчаяние при виде сына Гора, который находился на пороге смерти (тогда она скрывалась с ним от Сета). У младенца на губах была пена, тело окоченело, сердце остановилось. Исида закричала от ужаса, и к ней сбежались жители тростниковых топей (дело происходило в болотистой дельте Нила). Оказалось, что дитя был ужален скорпионом. Исида воззвала к небесам, обратив свой голос к ладье Миллионов Лет, на которой плыл по небесам Ра. Солнце остановилось. С него спустился бог мудрости и магии Тот, который оживил Гора. Таким образом, в наиболее ранних версиях Исида еще не обладала ни магическими способностями, ни, тем более, властью над богом богов. Правда, по ее просьбе остановилась небесная ладья. Но это можно считать поэтическим образом (примерно таким, как «свет солнца померк в моих глазах», «казалось, что время остановилось»). Как мы уже говорили, популярность магии в египетском обществе сопровождалась широким распространением культа Исиды. Почти на всех магических предметах – амулетах – ставилось ее имя. Даже на особенно чтимых амулетах, изображающих скарабея и связанных с представлениями о движении Солнца, источника жизни, в нижней части вырезался образ Исиды или ставился соответствующий иероглиф. Амулет «Пряжка» (Исиды), который изготавливался из сердолика, красной яшмы или других материалов красного цвета или покрытых позолотой, пристегивался к шее умершего, чтобы обеспечить ему воскрешение и благополучие в мире ином. Произносимое при этом заклинание (приведенное в Книге Мертвых) гласило: «Кровь Исиды, сила Исиды и «слова власти» Исиды своим могуществом защитят это великое и божественное существо и охранят его от того, кто захочет совершить с ним то, что рождено ненавистью». Подобных амулетов, предназначенных для разных целей, было более двух десятков. Почти все они должны были сопровождать умершего. Например, амулет «Коршун» (золотая птица с раскинутыми крыльями, держащая в когтях символ жизни – крестообразный, с кольцом вверху) призывал силу Исиды на защиту умершему и клался ему на шею в день погребения. Соответствующий текст: «Приближается Исида и парит над городом, и ищет тайное убежище Гора, когда он выходит из тростниковых топей, и она исцеляет его раненое плечо. Его взяли в ладью Вечности, и верховная власть над миром была дана ему. Он достойно воевал, и деяния его останутся в памяти, страх и благоговение будет внушать имя его. Его мать, могущественная госпожа, охраняет его, ему отдала она свою силу». По-видимому, так провожали в последний путь погибшего в битве или умершего от ран. Здесь упоминаются эпизоды воспитания Гора Исидой и ее помощи сыну во время битвы с Сетом. Возникает вопрос: почему египтяне так щедро одаривали магическими предметами умерших? Не лучше ли было с таким же рвением позаботиться о благосостоянии и безопасности живых? Например, амулет «Папирусный скипетр», изготавливаемый из камней светло-зеленого или голубого цвета, должен был привлечь силы Исиды для возвращения умершему молодости (пожалуй, он предназначался для пожилых). Не разумнее ли было воспользоваться этой магической силой для омоложения живого человека? Судя по всему, неглупые египтяне и, тем более, хитроумные жрецы и жрицы отдавали себе отчет в том, что магическая сила амулетов слишком часто не оправдывает ожидания живых: никого не удавалось омолодить, предохранить от болезней или несчастий, оградить от смерти. И хотя магические манипуляции совершались не только во имя умерших, но и живых, а талисманы и амулеты были в ходу, для нормального человека оставалась в силе мудрая заповедь: на Бога надейся, да сам не плошай! Сет Едва ли не во всех религиях мира светлому и доброму началу противостоит темное и злое. В египетской мифологии такая роль отводится Сету (Сетху, Сутеху). Правда, существуют еще космические мрачные силы, например змей Апоп. Но они могут отождествляться со стихиями, тогда как Сет наделен человеческими отрицательными качествами, в частности, коварством, жестокостью, завистливостью, и предстает чаще всего в человеческом обличье. Хотя и в этом случае не обошлось без серьезных противоречий и логических несуразностей и Сету порой придавались положительные черты, чаще всего он выступал как олицетворение злого начала, убийца Осириса, вредоносный бог пустыни, враждебных «чужих стран». По своей родословной Сет принадлежал к высшей касте богов: он был третьим ребенком (после Осириса и Исиды) у Геба и Нут. Четвертый ребенок – Нефтида – по некоторым мифам, была его женой. По праву своего рождения Сет мог претендовать на царскую власть, но только после смерти старшего брата. Жажда власти подвигла Сета на преступление – убийство Осириса. По одной из версий, жена Сета изменила ему с Осирисом и родила Анубиса (бога бальзамирования и покровителя умерших). В таком случае можно предполагать и мотив ревности Сета к Осирису. Для такого предположения есть основания. В одной из наиболее замечательных легенд Древнего Египта – «О двух братьях» действие разворачивается и на земле, среди людей, и в мире богов. Главные герои имеют имена богов: Анупу (Анубис) и Бата – пастух, в последствии принимающий облик быка (хотя поначалу его уподобляют быку по силе и выносливости). Коварная жена Анупу после неудачной попытки соблазнить Бату клевещет на него, и старший брат в порыве ревности едва не убивает младшего брата… Эту историю мы привели еще и потому, что на ее примере хорошо видно, как видоизменяются мифы и легенды, какими непростыми связями они могут переплетаться между собой. Тем более что существуют «типовые», так называемые бродячие сюжеты, переходящие из века в век, из страны в страну. Один из них и связан с той борьбой за трон, которая образует центральное ядро истории Сета и Осириса. Ничего не подозревавшего Осириса Сет поймал в западню (заманил в расписной ящик). Юного сына Исиды Гора Сет попытался отравить, обернувшись змеей. Однако ребенок вырос и бросил вызов убийце отца, занимавшего египетский трон не по праву. В яростной схватке Сет сумел вырвать у Гора Око. Тут опять требуются отступление и пояснение. В данном случае Око написано с заглавной буквы, потому что оно не просто глаз природный, но и волшебный, божественный. Нередко Оком Ра называли Солнце (а вторым Оком – Луну). Однако мистическое значение Ока Гора помогает понять амулет с таким названием. Его носили живые (но клали и мертвецам). Таким образом человек приобретал благосклонность небес и прежде всего божественного Солнца, дарующего силу, бодрость, здоровье, безопасность. По мнению Р. Антеса, Око было тождественно змею Урею, изображение которого прикреплялось к лицевой части короны царя или на лбу к головному платку. Этот символ царской власти был магическим талисманом, охраняющим фараона и обеспечивающим спокойствие и порядок в подвластных ему землях. В таком случае тот период, во время которого Оком Гора завладел Сет, следует толковать как время хаоса и смуты в стране («смутное время»). С другой стороны, возвышение Сета можно интерпретировать и как аллегорию победоносного вторжения чужеземцев со стороны пустынь, обрамлявших плодородную долину Нила. Однако в любом случае не приходится полностью полагаться на рациональное, предельно логичное объяснение мифологических событий. Они могли подразумевать не только земные, но и небесные явления. В некоторых случаях Оком Гора называлась Луна, а ее исчезновение с небосклона означало, что это Око похищено Сетом… А впрочем, слишком часто отдельные мифы о тех или иных богах (героях) не связаны между собой единством сюжета и действующих лиц, их помыслов и характеров. Это – не фрагменты некоего грандиозного произведения, а отдельные повествования, в которых проявляется авторская индивидуальность и отражаются – порой в причудливой поэтической или фантастической форме – текущие события тех далеких веков. Нередко исследователь, по правилам научного анализа, вводит порядок, стройность и законченность в разрозненные мифы, которые в совокупности не обладают такими качествами. Тем не менее в тех случаях, когда речь идет о завершенном произведении, их анализ дает интересные результаты. Сошлемся на Р. Антеса. Он полагал, что многие мифы и легенды относились к разряду развлекательных сочинений. «Наиболее изощренный и пространный образец такого рода литературы, – писал он, – история борьбы Гора и Сета за право царствования в Египте. Она значительно расширяет наши знания мифологических деталей, поскольку обстоятельно излагает эпизоды, на которые в других источниках мы встречаем только намеки. Более того, она проливает свет на вопрос о том, как возникли мифологические повествования. Все действующие лица этой истории – божественные существа, как этого и следует ожидать в египетском тексте, но все они совершенно подобны людям, включая волшебницу Исиду. Центром повествования является судебный процесс между неуклюжим, мужиковатым парнем Сетом, выступающим в качество брата Исиды, и умным ребенком Гором, которому помогает его изобретательная мать. Судебный процесс ведется, разумеется, из-за наследия Осириса – царской власти, которую Гор и Исида требуют по закону, а Сет – по праву сильного… Рассказ начинается с решения суда, и оно же в конце концов счастливо завершает историю спора коронацией Гора в качестве царя Египта. Характерная черта концовки – появление Сета, примирившегося со своей судьбой… Поскольку решение окончательное, он охотно ему подчиняется, и его назначают к Ра… чтобы Сет пребывал при нем, подобно сыну, грозным бойцом в солнечной ладье». Показательно, что судебный процесс описывается как долгая тяжба, в которую вовлекаются многие боги. Поэтому Антес назвал этот рассказ пародией на медлительные судебные процессы и волокиту. Один из мелких божков (из числа судей) оскорбляет Ра, и тот ложится в своем шатре и дуется, капризничает, пока приход дочери Хатхор (Хатор), представшей перед ним нагой, не заставил его рассмеяться. Подобные события затягивают судебный процесс. Исида оскорбляет Сета, и он отказывается присутствовать на суде, пока там находится Исида. Разбирательство переносится на остров, куда запрещено перевозить женщин, но Исида хитростью преодолевает запрет. Решено было завершить спор поединком, для чего Сет и Гор превращаются в гиппопотамов. Исида поражает копьем Сета, но тотчас раскаивается, жалея брата, и вылечивает его. За это Гор обезглавливает мать. Сет его одолевает и вырывает Око. Исида на этот раз помогает сыну (словно он и не отрубал ей голову). Следующее соревнование – на ладьях – с помощью Исиды выигрывает Гор. Но окончательное решение зависит, как выясняется, не от всех этих испытаний, а от мнения Осириса, который свидетельствует в пользу своего сына Гора. По мнению этнографа С. А. Токарева: «В этом мифе отражается не только известное явление природы – борьба злых сил пустыни с плодородием долины, – но и социальные мотивы: сын Осириса оспаривает его наследие у брата (семейное начало против родового)». Как видим, эти версии не столько отрицают, сколько дополняют то объяснение, которое было предложено Антесом. Ведь даже если данный миф – преимущественно литературное, а отчасти сатирическое произведение, в нем могли проявляться самые разные темы. Одна из них, наиболее древняя, связана с разделением Египта на Верхнее и Нижнее царства. Фараоны второй династии именовались «Гор и Сет» или «Два сокола». Согласно этой версии Сет был повелителем Верхнего Египта (где преобладают пустыни), а Гор – Нижнего. В период Древнего царства Сет вовсе не был воплощением зла и коварства. Его наделяли доблестью и силой, ибо ему приписывалось спасение Ра от чудовищного змея Апопа: находясь на солнечной ладье, Сет поражал гарпуном этого врага. Главными священными животными Сета считались осел и свинья («отвращение для богов»), а также антилопа, жираф. При нашествии гиксосов Сет приобрел черты отрицательного персонажа, чуждого нильской долине. Его имя было связано с титулами фараонов XIX династии и означало «могучий». Постепенно Сет приобретал все более отчетливые черты злого и коварного бога. Дошло до того, что теперь его порой отождествляли с Апопом! Подобные «перевертыши» достаточно характерны для духовной культуры. Считается, что и те животные, которые первоначально почитались как священные (отголоски тотемических верований) и мясо которых по этой причине запрещалось к употреблению, впоследствии превращались в «грязных», «нечистых», не угодных богам (возможно, в борьбе с архаичными религиозными пережитками). Как видим, первоначально боги представлялись подобными людям, им были присущи противоречивые черты, что естественно для живых персонажей, а не символов. Со временем, однако, происходило отдаление образов богов от людей (а также, добавим, и природных стихий). Теперь боги стали жить своей особенной жизнью, а противоречивые предания о них потребовали определенной упорядоченности. В результате образ Сета, в частности, превратился в олицетворение зла, приближаясь к образу библейского Сатаны. В этом смысле сознание людей могло отражать процесс постоянно растущего опустынивания территорий, прилегающих к долине Нила. Это продолжалось около десяти тысячелетий в связи с деятельностью человека (прежде всего – выжиганием и вырубанием растительности). Творя пустыни, человек одновременно творил и образ злого и жестокого божества, которое воплощало не столько природные, сколько человеческие черты. Хатор (Хатхор) Эта богиня, подобно большинству богов Египта, многолика. В далекой древности она была преимущественно богиней неба, изображая женщину с головой коровы, между рогов которой помещался солнечный диск. Таков был вариант мифа о небесной корове, рождающей Солнце. Но ее называли также дочерью Ра. А как свидетельствует ее имя, она была женой Хора (Гора). В то же время она почиталась порой как Око Гора, или Око Ра. В качестве Ока Ра она отождествлялась с Тефнут, богиней влаги (утреннее Око Ра, приносящее росу?), с Сехмет – богиней войны и палящего Солнца (жаркое полуденное Око Ра?). В таком случае можно предположить, что Хатор была вечерним Оком Ра (подобное триединство божеств достаточно распространено в египетской мифологии). Чаще всего Хатор (подобно двум другим ее образам) почиталась в виде женщины с львиной головой. Пожалуй, именно в таком виде она истребляла людей… Впрочем, об этом имеет смысл рассказать подробно. В одном из древних мифов о состарившемся одряхлевшем Ра, против которого люди замыслили недоброе (на этот миф мы уже ссылались, говоря о Нуне и Ра), боги посоветовали своему владыке: «Да пойдет Око твое и да поразит оно для тебя замышляющих злое… и да сойдет оно в образе Хатор». И пошла богиня, и поразила она людей в пустыне. Сказало величество бога этого: «Иди в мире, Хатор, ибо ты сделала то [для чего я послал тебя]». Сказала богиня эта: «Жив ты, победила я людей, и сладостно это для сердца моего». Сказал его величество Ра: «Могуч я». И возникло имя Сехмет». Сделаем отступление. Вера в магическую силу слова в данном случае соединяется с игрой слов: «сехмет» означает «могучий». Так не только материализуется, но уже само звучание, невольный каламбур чудесным образом реализуется. И то, что сказал Ра о себе, становится качеством и именем богини: Хатор-Сехмет. Слово сказано, и богиня, почувствовав свою необычайную силу, принялась убивать людей. Однако Ра уже удовлетворился местью, и в душе его проснулась жалость к людям. Он приказал принести ему побольше красного камня «диди» (охры?), а также приготовить побольше пива. Растертый красный камень бросили в пиво, и оно стало подобным крови. Было приготовлено 7000 сосудов с пивом. Посмотрел на них его величество Ра и сказал: «О как прекрасны они. Я спасу ими людей». Сказал Ра: «Отнесите их в место, где она хочет убить там людей». Его величество царь Верхнего и Нижнего Египта Ра поднялся рано в красотах ночи, чтоб дать вылить жидкость этих сосудов. И были полны поля влагой до четырех мер (в высоту)… Утром пришла эта богиня и нашла все залитым. И было лицо ее радостным там. И пила она, и сладостно было это сердцу ее. И пошла она пьяная и не узнала людей. И сказал Ра богине этой: «Иди в мире, о богиня могучая». Таков миф. Он наводит на размышления. В бытовом плане мы узнаём, что богиня не просто любила пиво, но и упивалась допьяна, да так, что переставала узнавать людей. Ясно, что подобные случаи происходили не только с богинями или богами, но и с людьми. Более того, пьянство, судя по всему, не считалось чем-то постыдным. Ведь пьяные египтяне и египтянки, согласно свидетельству данного мифа (его связь с действительностью вряд ли можно отрицать), становились добрее и забывали даже о своих злых замыслах. Во всяком случае, хочется верить, что было именно так. Есть у мифа и естественнонаучный аспект. В нем говорится – в аллегорической форме – о крупном наводнении в долине Нила. Мифы о потопах вообще очень характерны для самых разных племен и народов, обитающих в Евразии, Америке, Австралии. Наименее распространены они в Африке. В тех регионах, где наводнения были особенно сильны, например в Двуречье, возникали предания о всемирном потопе (одно из них вошло в Библию). Основная область водного питания Нила лежит в экваториальной зоне, где распространены тропические леса, саванны и озера. Это обеспечивает реке относительную стабильность и сравнительно небольшие, верней некатастрофические, наводнения в период дождей. Как мы знаем, подобные регулярные разливы являются залогом плодородия полей. О каком же тогда потопе, особенно сильном, да еще с красной водой, может идти речь? Об этом нетрудно догадаться. Дело в том, что южная половина Белого Нила – основного водного потока – расположена в зоне широкого распространения красноземов. Пять-шесть тысячелетий назад на месте нынешних пустынь и полупустынь этого района находились саванны, а на месте нынешних саванн – леса. Охотники, а затем скотоводы-кочевники и первые земледельцы стали активно выжигать и вырубать леса и примитивными способами обрабатывать почву. В результате началась эрозия земель. Во время сильных дождей красные почвы размывались и в огромном количестве поступали главным образом в Белый Нил от его левых притоков, большинство из которых позже превратились в сухие долины. Это явление и наблюдали древние египтяне, сочинив по такому случаю историю с окраской пива в красный цвет и мощном наводнении. Возможно даже, что легенда возникла не сразу, а в первое время люди передавали сведения о сильных наводнениях с необычной красноватой водой. Постепенно подобные явления случались все реже и, наконец, прекратились вовсе: пустыни и полупустыни взяли свое, притоки Нила стали маловодными. Расширение опустыненных земель в Сахаре привело к тому, что в этом регионе климат стал значительно суше. Теперь уже «красные разливы» Нила остались только в преданиях. Изменилось к тому времени и отношение к богине Хатор. Если когда-то катастрофические нильские «потопы» приносили бедствия жителям долины, то нормальные периодические наводнения оставались благом. Хатор превратилась в покровительницу деревьев (она принимала образ финиковой пальмы, сикоморы) и дарующую плодородие богиню любви, музыки и пляски, веселья (как видим, не только на Руси веселье было связано и с питием). Важную роль играла Хатор и в царстве мертвых, встречая души умерших и одаряя их животворной влагой. Ее атрибутом был музыкальный инструмент, изображения которого из сердолика, красного камня или фаянса носили как амулет, приносящий удачу. В конце Нового царства Хатор стали отождествлять с Исидой, а древние греки – с Афродитой. Тот От большинства богов он отличается тем, что наименее противоречив. Он – бог мудрости, счета и письма, магии и чародейства, а также в некоторых воплощениях – бог Луны, «серебряного Атона». Тота называли «писцом богов», «властелином письменности», «владыкой папируса», «изобретателем палитры и чернильницы», «властелином божественных слов» или «слов власти». Вера в силу слова, как мы знаем, у египтян была чрезвычайно велика. В одном из текстов повествуется в книге, написанной самим Тотом и содержащей две словесные формулы. «Первая зачарует (заколдует) небеса, землю, подземный мир, море и горы; с ее помощью ты увидишь всех птиц, гадов, рыб, ибо власть ее заставит рыб подняться на поверхность. Вторая даст возможность человеку и в могиле обрести тот облик, который он имел на земле» (воскресит умершего). Как видим, надежда на всемогущие формулы была характерна еще в очень давние времена, и в нашу эпоху она возродилась как вера во всемогущество научных формул. Правда, древние придавали огромное значение именно божественному Слову, тогда как теперь слово обесценивается с каждым десятилетием. «Так как он был властелином книг и владыкой речи, – писал У. Бадж, – считалось, что он владеет всеми знаниями – человеческими и божественными. При сотворении мира именно он был тем, кто выразил в словах волю невидимой и неведомой созидающей Силы и произнес эти слова так, что возник мир». Являясь олицетворением знания, он сумел защитить Осириса и Гора, поведав Исиде «слова власти», магические заклинания, благодаря которым она смогла воскресить Осириса и обеспечить победу Гора над Сетом. Кстати, важно было не только знать «слова власти», но и произносить их без запинки, определенным образом. И всему этому Тот обучил Исиду. В Книге Мертвых Тот, обращаясь к Осирису, произносит: «Я – Тот, любимец Ра, властелин силы, доводящий до благополучного завершения то, что он делает, могущественный обладатель «слов власти», пребывающий в ладье Миллионов Лет, властелин законов, покоритель двух земель…» Нередко его называли «владыкой бедуинов», «владыкой чужеземных стран». Почему? Об этом остается только догадываться. Возможно, какие-то важные знания жители долины Нила почерпнули у обитателей окрестных земель еще в те времена, когда на месте Сахары преобладали саванны, то есть более пяти тысячелетий назад. Священными животными Тота были павиан и ибис. На изображениях Тот нередко держал пальмовую ветвь – символ его власти над временем. Считалось, что он выделил годы, месяцы и дни, ведя им счет. Он научил отмечать дни рождения и смерти, а также вести летописи. Очень важное место отводилось Тоту в погребальном культе. В Книге Мертвых сказано, что умерший попадает туда, где есть только «глубь неизмеримая, что темнее самой темной ночи, и люди блуждают в ней без помощи». Умерший обращается к богу Тоту с просьбой: «Пусть положение духа будет дано мне вместо воды, воздуха, удовлетворения страстных любовных желаний и да будет мне спокойствие сердца вместо лепешек и пива». Показательно, что египтяне так высоко ценили именно «спокойствие сердца», а не те материальные блага, на которые стали так падки представители современной технической цивилизации. Умерший, после череды испытаний и магических слов, предстает перед Тотом и просит заступиться за его новопреставленную душу перед богом. «Каким пребываешь ты здесь?» – спрашивает Тот. «Я очистился от зла, защищен от гибельных дел тех, кто живет в днях своих. Я не принадлежу к ним», – отвечает умерший. Астрономические наблюдения, чтение и письмо, арифметические вычисления, знание календарных дат – все эти премудрости египетские жрецы держали в тайне от непосвященных. Заклинания были для них порой способом воздействия на сознание (и подсознание) людей. Но не менее часто ритуалы и заклинания служили прикрытием для использования положительных знаний: медицинских, астрономических, естественнонаучных. Тот почитался как покровитель не только жрецов и магов, но и представителей всех интеллектуальных профессий. В период упадка египетской культуры на первый план вышли оккультные «знания», связанные с магическими заклинаниями, астрологией и алхимией. В античное время функции Тота унаследовал греческий бог Гермес. А в мистическом плане соединение Гермеса с Тотом привело к образу мага и волшебника Трисмегиста («трижды величайшего»), имя которого было особенно популярно у средневековых чернокнижников, алхимиков, астрологов. Женой Тота была богиня истины и порядка Маат. Надо подчеркнуть, что культ Тота показывает, какое большое значение придавали египтяне духовной культуре, знаниям, интеллекту. Не в этом ли был залог великих достижений египетской культуры, проникнутой светлым мировоззрением, несмотря на культ мертвых (или – благодаря ему?). Есть еще один аспект представлений египтян о боге мудрости. Ведь он олицетворял два очень разных вида знания: рациональное, которое можно сопоставить с наукой и техникой, и мистическое, отчасти связанное с тем, что мы называем интуицией, проявлением подсознания. В первом случае речь идет о подлинном знании, а во втором – о стремлении преодолеть незнание, в чем призвана помочь религия. «Однако не сумма знаний определяет качество интеллекта, – справедливо отмечал Р. Антес. – Истинным критерием разума человека, очевидно, является вопрос, сознает ли он пределы своего знания. Он должен знать свое место в том, что касается рассудка, и в том, что связано с религиозным верованием. В общем, египетская история заставляет думать, что около 3000 (г.) до н. э. в Египте «магический разум» и «рациональный разум», т. е. религиозный и логический способы мышления, были более уравновешены, чем около 1000 г. до н. э. или даже в современном мире. Древнейшие египтяне пользовались разумом в самой высокой степени там, где это было нужно, и с должным уважением подходили к тому, что превышало их разумение». Таков общий закон развития общественных систем. В период расцвета интеллектуальной жизни сохраняется гармония между рациональным знанием и мистикой, наукой и религией. Со временем рациональные знания начинают преобладать, а религия превращается в формальность, механическое исполнение ритуалов. А затем, в период кризиса и упадка, люди начинают уповать на мистику, неведомые силы, на чудо. В Египте такая смена эпох происходила несколько раз (в нашей стране – тоже). Маат Не случайно женой бога мудрости Тота была богиня истины, порядка и справедливости – Маат. Египтяне чтили мудрость не как хитроумие, изворотливость ума, способность на ловкий обман. Существовало представление о двух сестрах Маати, в чертог которых вступает умерший (порой они олицетворялись как Исида и Нефтис). В этом чертоге царили честность, чистота, справедливость, истина. Не совсем ясно, что подразумевалось под двойственностью Маати, какая «двойная правда». То ли – субъективная и объективная, которые принято называть правдой (о позиции человека) и истиной (о позиции Бога или абстрактного судьи); то ли – очевидная, видимая и потаенная, требующая расследования и понимания… В любом случае важно подчеркнуть, что в конце концов это была двуединая Маат. Символом Маат было страусовое перо (оно же и называлось «маат»). Возможно, оно служило наименьшей мерой веса, ибо в загробном мире на одну чашу весов клали сердце умершего, а на другую – перо или статуэтку Маат. Равновесие чаш весов считалось свидетельством честности и непогрешимости. Складывается впечатление, что и для живых тем самым поощрялись честность и справедливость в торговых делах. В этой связи вспоминается гениальная денежная единица, изобретенная в Древнем Египте около четырех тысячелетий назад. Она называлась «шетит». Ею пользовались при обмене товарами, оценке недвижимости или рабского труда. «И тем не менее, – писал французский историк Пьер Монтэ, – эта единица была чисто теоретической. Официальным властям никогда не приходило в голову наделать из металла кружочки строго определенного веса и выбить на них соответствующее изображение, однако египтяне хорошо знали, какое количество золота, серебра или другого металла соответствовало по весу одному шетиту». Такова была совершенно умозрительная единица цены. Все знали, что такое шетит, и пользовались им, но никто никогда его не видел и не держал в руках. Его держали в уме. Так экономилось огромное количество драгоценного металла, сил и средств. Польза была не только материальная, но и моральная: невозможно было накапливать «шетитные» капиталы. Это одерживало человеческую алчность и исключало жульнические операции… Впрочем, возможность пользоваться мнимыми «деньгами» возникла именно потому, что египтяне высоко чтили честность, истину и справедливость – в облике богине Маат. И если нечестивец исхитрится избежать мирского суда, то его непременно постигнет суд всевышний, божеский. В Чертоге Маати уже невозможно было прибегнуть к обману и лицемерию. В одном из папирусов приведены «речи умершего, когда он, правдивый голосом, выходит из Чертога богинь Маати». Вот его слова: «Слава вам, о боги, обитающие в Чертоге богинь Маати, лишенные зла в телах своих, живущие праведно и правдиво, питающиеся правдой и праведностью… О, дозвольте мне прийти к вам, ибо я не совершил ошибок, я не грешил и не делал зла, я не лжесвидетельствовал… Я живу по правде и справедливости, и я питаюсь по правде и справедливости. Я соблюдал заповеди людей… Я был в мире с Богом, [исполняя] его волю. Я давал хлеб голодному, воду жаждущему, одежду нагому и лодку – потерпевшему кораблекрушение…» И в дальнейшем умерший не раз ссылается на Истину и Справедливость. Слово «правда» – одно из ключевых в церемонии прохождения умершего через Чертог Маати. Ему приходится отвечать на вопросы самых разных предметов: левой и правой стоек косяка, дверной петли, порога, петли засова. Первый вопрос задают дверные засовы: «Мы не пропустим тебя, пока не назовешь наши имена». Ответ умершего: «Язык места Истины и Справедливости – ваше имя». В гимнах Ра у солнечного бога называется надежная опора – богиня Маат. В одном из гимнов даже сказано: «Ра живет в прекрасной Маат». По-видимому, так подчеркивался тот факт, что для землян Солнце действительно является олицетворением порядка и справедливости, бесконечной щедрости ко всему живому. И не случайно фараоны, желая подчеркнуть свое сходство с богом Солнца, нередко называли себя «владыка Маат». В середине III тысячелетия до н. э. верховный судья Египта носил титул «жрец Маат». Как богиня порядка Маат являлась олицетворением не только социальной справедливости, но и политической устойчивости в государстве (отступление фараона или вельможи от правды считалось преступлением перед богиней), а также мирового порядка, законов природы и богов. В космогоническом смысле Маат придавалось первостепенное значение: порядок противостоял хаосу. Есть глубокий философский смысл в том, что существует единство порядка в мире природы, мире людей и в душе человеческой. Только в этом случае общество обладает стабильностью, а культура находится в расцвете. Птах (Пта) Образ этого бога и смысл, который был сопряжен с ним, во многом остаются загадочными. Он относится к числу наиболее древних богов и был всевышним покровителем города Мемфиса. Культ его был распространен в Нубии, Палестине, но прежде всего – в Египте, где он – около пяти тысячелетий назад – превратился в главного бога Египта, когда Мемфис стал его столицей. Тогда начался первый период расцвета египетской культуры. Однако восстанавливать древнейшие представления о Птахе приходится по «Мемфисскому теологическому трактату» – надписи на монолите, сделанной около 700 г. до н. э. Но, по мнению специалистов, на монолите воспроизведен текст древнего папируса, написанного около 2500 г. до н. э. В этом трактате Птах назван великим и огромным, унаследовавшим свою силу от всех богов и их духов. Мысль о творении, зародившаяся у Птаха, сравнивается с появлением Атума, солнечного света. Девятка первобогов Атума возникла из его семени и пальцев, а Девятка богов Пта – это зубы и губы в этих устах, которые произносят названия всех вещей… Девятка создала видение глаз, слух ушей, обоняние носа, дабы они передавали все это сердцу, ибо всякое знание происходит от него, язык же повторяет лишь то, что замыслено сердцем. Создается впечатление, что данный миф объединяет две версии о сотворении мира: гелиопольскую, в которой первенствует Атум, и мемфисскую. И если Атум творит материальный мир, то Птах – духовный (сердце в те времена считалось средоточием души). Благодаря божественному слову была создана жизненная сила богов и людей. Так дана была жизнь добродетельному и смерть преступному. Так были сотворены всякие работы, всякие искусства, согласное движение рук, ног и всех членов по приказу, задуманному сердцем и выраженному языком. И было сказано о Птахе: «Он, сотворивший все сущее и воссоздавший богов». Так было установлено и признано, что его могущество превосходит могущества других богов. Умиротворился Птах, создав все вещи и божественные слова. Он породил богов, создал города, основал номы, водрузил богов в их святилища, учредил их жертвоприношения, основал их храмы. И вошли по его воле боги каждый в свое тело из всех пород деревьев, камня и глины, и приняли в них свой облик. В этом мифе Птах выступает не только творцом и демиургом, но и культурным героем. Как творец, одухотворявший все сущее, он является одновременно мужским и женским первичным океаном, отцом и матерью Атума, сердцем и языком Эннеады (девятки первобогов) и Нефертемом, который находится у носа Ра. Здесь мы вновь сталкиваемся с очень распространенным поверьем, что в божественном слове заключена необычайная творческая сила. Создание мира представлено как творение словом. Однако в отличие от более позднего библейского варианта, в данном случае как будто не сказано о сотворении из ничего. Существование материальных объектов не интересует автора (или авторов) мифа, они могли в принципе присутствовать, но без их осмысления, без их восприятия и обозначения словом они как бы остаются в небытии: без субъекта нет объекта. В «Меифисском теологическом трактате», как видим, рассматриваются серьезные философские проблемы. Образ Птаха олицетворяет не только душу, но и разум (с нею нераздельный?). Именно сила разума – божественного Слова – является творческой силой, благодаря которой привносятся гармония, порядок в мир природы и мир людей. Интересно, что в гимне богу Нила Хапи Птах упоминается в связи с плодородием земли. В этом своем качестве Птах отождествлялся с другим богом – Хнумом, который тоже выступал в роли демиурга. Но если Хнум изображался бараном или человеком с бараньей головой, то Птах представал в виде мужчины в плотно облегающем его одеянии, с посохом в руке. Птаха отождествляли со многими другими богами, женой его называли Сехмет, а то и других богинь. Но почему его изображали в странном виде путника, закрытого одеждами? Этим он отличался от всех других богов. Ответ на вопрос может дать перевод слова «птах» – открывающий. Считалось, что он «отверзает уста» богов и открывает день при восходе Солнца. Можно предположить, что Птах олицетворял и открытие мира, познание (не потому ли он изображен как путник?). А то, что он плотно прикрыт – за исключением кистей рук и ступней – показывает, насколько плотен покров тайн, скрывающих от наших глаз истинную сущность бытия. В таком случае Птах должен олицетворять одновременно и незнание (неведомое) и открытие. Ведь для египтян понятие тайны обычно сопутствовало представлениям о боге. Вот некоторые определения, которые они давали богу: «Бог есть дух, скрытый дух, дух духов, великий дух египтян, божественный дух». «Бог есть сокрытое Существо, и ни один человек не знает Его образ. Ни один человек не может искать Его облик; Он скрыт от богов и людей, и Он – тайна для своих творений». «Ни один человек не знает, как познать Его. Имя Его остается сокровенным; имя Его – тайна для детей Его. Имена Его бесчисленны, они различны, и никто не знает число их». «Бог есть истина; Он живет истиной, и Он питается ею. Он – царь истины. Он опирается на истину. Он создал истину, и Он вершит ее во всем мире». «Бог есть жизнь, и лишь через Него человек живет. Бог дает жизнь человеку, и Он вдыхает дыхание жизни в ноздри его». Если исходить из подобных текстов, то создается впечатление о вере египтян не только во множество разнообразных богов, но и в единого Бога, олицетворяющего жизнь и разум и вечно присутствующего в мире. В таком случае и Птах предстает как одно из проявлений этого Бога, одно из имен Иго, лишь частично, лишь в малой части открытого людям. Двуречье (Шумер, Аккад, Ассирия, Вавилон) Этот обширный регион оспаривает пальму первенства у Египта как первоначальный центр цивилизации. И если первые крупные государственные объединения сначала возникли в долине Нила, а не в Двуречье, то первые очаги производящего хозяйства и поселения городского типа оформились в низкогорьях, обрамляющих долину Тигра и Евфрата (а также на полуострове Малая Азия и восточном Присредиземноморье). Особенности духовной культуры и, в частности, религиозных воззрений во многом определяются своеобразием природной обстановки. Ее принято рассматривать подобием сценической площадки, на которой разворачивается трагикомедия человеческого бытия. Но в действительности именно природа является одним из активных участников этого действа. Она меняется под влиянием деятельности человека, и это влечет за собой изменения хозяйственного уклада, материальной культуры, верований. Например, на Ближнем Востоке около десяти тысячелетий назад преобладали культы, связанные с мужским началом и охотой на крупных млекопитающих. Наиболее часто культовым символом выступал дикий бык. Однако со временем – если судить по множеству глиняных и каменных фигурок – на первый план вышел образ божественной богини-матери. Тогда же происходил переход от присваивающего (охота, рыболовство, собирательство) к производящему хозяйству (земледелие, скотоводство). Нет оснований сомневаться в том, что эти изменения в материальной и духовной культуре происходили одновременно, были взаимообусловлены. Прежде ученые склонны были видеть первопричину подобной эволюции в изменениях климата. Мол, заканчивался ледниковый период, началось глобальное потепление и повышение уровня Мирового океана, перестройка климатической зональности… Подобные умозрительные рассуждения не подтверждаются материалами палеоклиматических и палеонтологических исследований. Напротив, выявилась очевидная связь распространения человека в Новом Свете, Австралии, на островах и последующего резкого уменьшения здесь количества и разнообразия крупных млекопитающих, птиц. Конечно, для нашей темы эта проблема не принципиальна. Однако она позволяет, как мы позже убедимся, понять некоторые особенности «бытия богов», а также по-новому осмыслить суть знаменитого предания о всемирном потопе. В отличие от долины Нила, которую ежегодно «удобряет» плодородный ил, наводнения Тигра и Евфрата чаще всего носят катастрофический характер. Это обстоятельство, безусловно, влияло на развитие цивилизации в данном регионе. Долина Нила протягивается единой широкой полосой через сравнительно малолюдные опустыненные районы. В Двуречье, напротив, окультуренные земли располагались отдельными очагами, а на окружающих территориях обитали разнообразные племена и народы, постоянно вторгавшиеся в пределы этих очагов цивилизации, которые нередко враждовали между собой. Подобная разобщенность и частые конфликты никак не способствовали созданию единого пантеона богов с более или менее определенной Иерархией, хотя некоторые великие боги переходили из века в век и от народа к народу, так же как отдельные предания. Такую устойчивость верований можно объяснить как относительным единством духовного разных народов и рас, так и единством – тоже относительным – природной обстановки. Цивилизация в Месопотамии (Двуречье) распространялась, как мы уже говорили, от предгорий в долину по мере оскудения природных ресурсов (сведения лесов, истощения почв, эрозии земель). В долине устойчивое оседлое земледелие и скотоводство были возможны на основе орошения, регулирования течения рек. Этим занимались шумеры, которые относятся к древнейшему населению региона (досемитическому). Существовали отдельные общины, поселения городского типа, окруженные сельскохозяйственными угодьями. У каждой общины был свой местный бог-покровитель. Единой системы богов у них не было. Во взаимоотношениях богов многое зависело от социально-политических обстоятельств. Так, небольшой поселок Гирсу имел своего покровителя – Нингирсу. Когда это поселение вошло в объединение, где самым крупным населенным пунктом был город Лагаш, Нингирсу (по неясным причинам) стал общим богом-покровителем. Когда к объединению примкнул поселок, где чтили богиню Бау, то ее стали считать женой Нингирсу. Религиозные воззрения, игравшие важную роль в духовном единении, имели общественный характер (прежде преобладали семейные божества), о чем свидетельствуют развалины храмов, обычно возводившихся на одном и том же месте с самого раннего периода (шесть-восемь тысячелетий назад). Постепенно, благодаря торговым и культурным связям между общинами, стали оформляться единые образы великих богов и культурных героев. В отличие от Египта, в этом регионе боги имели облик людей или, реже, зверей и рыб с человеческими головами (в Египте подобные боги имели головы животных). Чем объяснить такое различие? Возможно тем, что в Египте первоосновой хозяйства в глубокой древности были охота и скотоводство, тогда как в Двуречье – поливное земледелие. «Интересно, – пишет шумеролог В. К. Афанасьева, – какими представляли себе всемогущих богов шумеры. Мир чувств этих богов подчеркнуто низменен и груб. Они не только велики, но и ужасны. Как и боги античности, они наделены всяческими человеческими слабостями. Они создают людей в пьяном виде; из-за одного каприза они способны погубить все живое, они грязны и неопрятны; так, бог Энки из-под ногтя, окрашенного в красный цвет, извлекает глину и создает неопрятное, мерзкое существо». Относительно пьянства мифология Египта тоже далека от идеала. Вспоминается эпизод, когда пришлось устроить поистине «пивной потоп» для того, чтобы богиня-львица Хатор-Сехмет допилась до того, что перестала узнавать людей. То, что боги Двуречья грязны, а точнее сказать, вынуждены возиться в глине, тоже не удивительно. Обилие камня в Египте предоставляло прекрасную возможность строить величественные храмы, пирамиды, дворцы. Обширная Месопотамская низменность вынуждала людей изготавливать строительный материал из глины. Необходимость выкапывать и регулярно расчищать каналы тоже заставляла «возиться в грязи», работая мотыгой. Кстати, об этом превосходно сказано в замечательной шумерской поэме о споре Мотыги с Плугом. Плуг похваляется своим величием, тем, что царь держит его рукоять и ради плуга впрягает в ярмо быков, тогда как по сторонам толпится знать, а народ веселится и ликует (кстати говоря, употребляя хмельные напитки). Так, по-видимому, праздновали в Шумере начало земледельческих работ. А Мотыга, как брезгливо говорит Плуг, постоянно в грязи копошится и, подобно кирпичной форме, всегда грязна, копая колодцы и роя канавы. Она недостойна царской руки! В ответ Мотыга перечисляет Плугу многообразные работы, которые она выполняет, а прежде всего – регулируя воду на полях и подготавливая их к пахоте, а также активно участвуя в строительстве. Даже для мореходства она приносит великую пользу, добывая и используя вар, готовя смолу. Наконец ведь сам Энлиль, взявшись за Мотыгу, отделил небо от земли! Тут уже не остается сомнения в том, что Мотыга превосходнее Плуга. …Когда современный горожанин говорит «грязь», не следует забывать, что для земледельца это может быть великолепным черноземом, а для строителя – прекрасным строительным материалом. Между прочим, глина – хорошее моющее и отбеливающее средство (безусловно, не всякая). И еще одно замечание. Природные условия и географическое положение Двуречья во многом определяли суровость быта и нравов местного населения (в отличие от жителей долины Нила). Здесь часты были жестокие войны – в отчаянной борьбе за выживание и сохранение земельных угодий, оросительных систем; нередко сюда вторгались кочевники, порой объединявшиеся в достаточно крупные армады. По сравнению с нильской долиной земли Двуречья подвержены эрозии, засолению, а почвы со временем деградируют. В результате перевыпаса или выхода из строя ирригационных систем, изменений речного русла хозяйство приходит в упадок, а пустыни расширяют свои пределы. Помимо природы на характере духовной культуры существенно сказываются интеллектуальные, эмоциональные, нравственные особенности людей. Однако в этом отношении основы духовного мира человека оказались удивительно устойчивыми. Порой создается впечатление, что менялись одежды, быт и нравы, а человеческие типы переходили из тысячелетия в тысячелетие почти не меняясь, а изменчивым было лишь количественное соотношение этих типов. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к некоторым высказываниям, запечатленным клинописью на глиняных табличках в Древнем Двуречье и поныне не утратившим актуальности: – О сказанном в спешке можешь пожалеть позже. – Взять в долг так же [легко], как заняться любовью, но возвращать его так же тяжело, как вынашивать ребенка. – Только боги живут вечно под божественным солнцем; но дни человека сочтены, все дела его лишь ветер. – Поднимись на древние руины и пройдись по ним; посмотри-ка на черепа простых и великих. Какие из них принадлежали святым, а какие – грешникам? – Будь справедлив к своему врагу, делай добро, будь добр во все твои дни. – Есть и царь над тобой, и правитель, но бойся сборщика налогов. – Кто роет другому яму, сам в нее попадет. – Не позволяй наступать тебе на ноги, дабы потом не дерзнули наступить тебе на шею. – Лучше с мудрым человеком носить камни, чем с глупым вино пить. – Не будь без меры сладок, чтоб тебя не проглотили. Не будь без меры горек, чтоб тебя не выплюнули. Птах (Пта) Ан в переводе с шумерского – небо. Так же назывался и бог неба – один из наиболее чтимых и в то же время весьма загадочных в пантеоне шумерских божеств. Предполагается, что в доисторические (до письменности) времена он был просто олицетворением или названием неба. По-видимому, тогда главой богов, их праматерью было женское божество. Недаром в одном из древнейших мифов сказано: «Намму-праматерь, прародительница, всех великих богов она созидательница». Надо заметить, что людям и сотню тысячелетий назад было известно, что рожать, «создавать» себе подобных способны только женщины, а не мужчины. У многих первобытных племен считалось, что роль мужчин в процессе зачатия неопределенна или вообще сомнительна. И когда у египтян первобог вынужден оплодотворять сам себя, этот противоестественный процесс имеет оправдание лишь в том, что таким образом возвеличивается роль мужчины в сотворении богов и людей. Иначе говоря, таким образом мужчины утверждали свое преимущество, первенство перед женщинами. Складывается впечатление, что, возвеличивая богиню Намму, шумеры не только отдавали должное своим более древним преданиям – времен матриархата, – но и проявляли здравый смысл. Кстати, у пресмыкающихся существуют сообщества без мужских особей (так называемый партеногенез – девственное размножение). О происхождении всего сущего шумеры предпочитали много не рассуждать, и об этом в их мифах и сказаниях говорится и очень редко, и вскользь. Намму они называли матерью, создавшей небо и землю. Возможно, она олицетворяла первозданный океан. Но не исключено, что подобный замысловатый, многоплановый образ – творение более поздних толкователей и пересказчиков мифов. Вряд ли понятие «океан» было близко сознанию и представлениям шумеров. Скорее всего, праматерь была олицетворением жизни, а появление первой пары богов – олицетворением мужского (небо) и женского (земля) начала. Тем более что первые боги росли порознь: на горе – бог Ан, а богиня у подножья горы. Возмужав и соединившись, они породили сначала могучего Энлиля, а затем и других богов. Не отражает ли это предание то вполне правдоподобное обстоятельство, что становление шумерской цивилизации произошло в результате объединения племен, обитавших в низменной части Двуречья, и тех, которые спустились с окрестных предгорий? Известно, что предки нередко превращались в мифологических персонажей. Однако в одном из мифов как бы между прочим творцом всех божеств назван Ан: «На горе Небес и Земли, когда Ан сотворил Аннунаков…» Здесь уже и вовсе не упоминается женское начало. Возможно, таким образом заявил о себе укоренившийся патриархат. В гимне, посвященном богу Энки, сказано: «Ан – отец твой, царь-владыка, семени испускатель, он, что все на земле для людей устроил». В данном случае Ан выступает творцом материального мира природы, который суждено созидать дальше богу Энки. С другой стороны, знак «ан» у шумеров обозначал общее понятие «бог». В этом смысле божественное небо могло символизировать духовное божественное начало вообще, в отличие от земного, материального. Есть еще одно обстоятельство, которое благоприятствовало возвышению этого бога: он был верховным божеством-покровителем города Урука. А этот город Южной Месопотамии 5,5 тысячелетий назад был едва ли не самым «цивилизованным» населенным пунктом не только в Двуречье, но и во всем мире. Он был построен из кирпичей (высушенных на солнце), имел храмы, мастерские ремесленников, торговые склады, четкую социальную структуру. По-видимому, именно здесь около 3300 г. до н. э. зародилась письменность. Естественно, первые записи носили утилитарный характер и были примитивными: на глиняные таблички заносились названия товаров и указывалось их количество, отмечались результаты торговых сделок. Это вовсе не означает, будто материальные интересы имели приоритет перед духовными. Идеи передавались из поколения в поколение устно, как драгоценности, а также выражались в форме произведений изобразительного искусства. Судя по всему, возвышение Урука превратило Ана в общешумерского «отца богов», восседающего на небесном троне. Впрочем, особой активности он не проявлял после того, как по его воле возникали сонмы богов. В более поздних аккадских версиях несколько богов, олицетворяющих небесные светила, захотели лишить Ана его единоличной власти (своеобразная аристократическая революция на небесах). Ан проявляет бдительность и расторопность, послав семерку злых демонов против бога Луны (Нанны). Они берут в плен Нанну, которого вызволяет другой могучий бог Энки. В этом эпизоде нетрудно усмотреть аллегорическое описание лунного затмения. В то же время заговор богов может свидетельствовать о недовольстве ряда городов возвышением Урука (и соответственно его бога-покровителя). В некоторых мифах Ан уступает свой трон старшему сыну Энлилю, богу-покровителю Ниппура. Возможно, это должно означать возвышение именно этого центра. И хотя во всех мифологиях земной владыка уподоблялся небесному, в действительности на судьбах богов отражались события, происходящие в обществе. Шумеры отличались здравым смыслом и не имели склонности к размышлениям о том, что превышало их разумение, в частности – о первоначале мироздания. Они воспринимали природу как нечто извечно сущее, но не освещенное светом разума, не осмысленное человеком. «По шумерским представлениям, – писал советский мифолог В. А. Якобсон, – то, что «не имеет имени» не существует. «Назвать по имени», «дать имя» – значит вызвать к жизни». В общем, это примерно то же, что означало «творение словом», которое в Библии трактуется как создание из ничего, а в более ранних мифологиях – из хаоса или, как у шумеров, из неназванного, не осмысленного, не выраженного словом. В одном из древнейших шумерских текстов сказано: и «Ан господином был. Ан сиял – Ки (земля. – Р. Б.) темна была, на подземный мир не смотрела… Ан и Ки вместе были, В браке не состояли. Месяц не сиял – тьма все объяла…» Получается, что пребывала во тьме земля, еще не имевшая богов и людей, а значит, не осмысленная никем. Впрочем, это объяснение не более чем догадка. В более позднем аккадском тексте, который использовали как заклинание от зубной боли, все начинается от самого сотворения мира, которое описывается так: После того как Ану сотворил небо, Небо сотворило землю, Земля сотворила реки, Реки сотворили каналы… Здесь уже намечен эволюционный ряд, последовательность творений. В принципе она отвечает принятым ныне космогоническим представлениям, если под небом подразумевать Космос, а Ану считать неведомыми космическими силами. Хотя о Космосе (Вселенной) шумерские мифы умалчивают, выделяя только «ан-ки» (небо-земля), которые вначале были нераздельны. Надо заметить, что такое разделение, а то и противопоставление (отличаются – как небо и земля!) сохраняется у разных народов сотни и тысячи лет. А у шумеров, как мы знаем, на небесах находился всевышний – Ан. Только в сравнительно поздних мифах Ан проявляет некоторую активность. В аккадском предании о мудреце, жреце и колдуне Адапе, бог неба Ану был обеспокоен долгим отсутствием Южного ветра. Ему доложили, что крылья ветру сломаны из-за магического заклинания Адапы, у которого Южный Ветер потопил лодку, не дав наловить рыбы для святилища бога Эа. Разгневанный Ану приказывает привести к нему Адапу и поначалу желает дать ему пищу и воду смерти. Эа предусмотрительно советует Адапе не притрагиваться к еде и питью, которые предложит Ану, Адапа так и делает, не зная, что Ану сменил гнев на милость и решил угостить мудреца пищей и водой жизни, благодаря которой человечество обретет бессмертие. Отказавшись от такого дара, Адапа лишил людей бессмертия. Как видим, со временем образ бога неба не обрел каких-либо сверхобычных качеств, оставшись подобием человека. О его отношениях с женой, богиней земли Ки, или деятельности как демиурга ничего, в сущности, не известно. Шумеры видели купол неба над головой и огромную низменность, на которой они трудились, предпочитая размышлять о предметах и явлениях реальных, а не умозрительных. Энлиль (Эллиль) В Шумере и Аккаде этот бог занимал одно из главенствующих положений, порой становясь величайшим, превосходящим даже «отца богов» Ана. Восхвалению Энлиля посвящен один из наиболее пространных и популярных шумерских гимнов, который начинается так: – Энлиль! Повсюду могучие кличи его, священные речи его! То, что из уст его, – ненарушимо, что присудил он – дано навечно. Он взоры вздымает – колеблет горы! Он свет излучает – пронзает горы! Отец Энлиль восседает державно в священном капище…     (Здесь и далее переводы В. К. Афанасьевой) Безусловно, авторы (или автор) гимна расточают наивысшие похвалы и эпитеты Энлилю во многом потому, что обращаются именно к нему, называя исполином, владыкой, мудрецом, могучим разумом, Могучим Утесом и т. д. Энлиль! Добрый пастырь Вселенной. Пастух, что ведает всеми жизнями, Чье княженье восходит в сиянье! Тиарой священной себя венчал он! Когда он в горах восседает на троне, Он, как радуга, обнимает небо, Как плывущее облако, парит в поднебесье! Князь небес – только он, дракон земли – только он! Величайший среди ануннаков – он! Он сам называет судьбы, И никто из богов его не видит! Надо заметить, что в некоторых мифах Энлиль предстает не столь уж добрым в своих деяниях, как не раз подчеркивается в гимне. По отношению к людям он порой выступает как жестокая и могучая стихия, а то и раздражительный, злой бог, насылающий на землю бедствия: потопы, засуху, засоление почв, эпидемии. Но страх перед ним заставляет, по-видимому, непомерно восхвалять того, от кого зависят людские судьбы: Энлиль! Твое совершенство заставляет умолкнуть! Суть твою не понять, не распутать нити, Нити в скрещенье, незримые смертным. Во славу божью твою – сражаться! Ты себе сам – господин и советчик! Твои замыслы кто угадает? Твои тайные силы никому не подвластны! Твой лик невидим ни одному богу! Верховный жрец, бог, Энлиль – ты! Верховный судья небес и земли – ты! Обращает на себя внимание настойчивое повторение мысли, что невозможно увидеть Энлиля ни людям, ни богам, невозможно постичь его суть и догадаться о его замыслах. Так проявляется представление людей о том, что существует нечто высшее, не доступное человеческому разумению. То, что ты не в силах понять и от чего ты зависишь, внушает благоговение и страх, а также желание умилостивить это нечто. Образ подобного существа остается тайной. Поэтому ограниченному воображению приходится прибегать к привычным обликам: людей, животных, растений, а также фантастическим сочетаниям их отдельных фрагментов. Кроме того, используются также образы величественных природных объектов и земных стихий. Каким образом проявляет могущественный бог свою силу, как реализует свои замыслы? Словом! Твое несравненное Слово! Могучее оно! Как небеса оно! Как туча оно! По Слову твоему ануннаки-боги создают плодородие! Слово твое небесам – опора, Слово твое земле – основа! Небесам опора, небесам поддержка, Земле – основа неразрушимая! К небесам приближаясь, оно плодородно: Льет дождем с небес изобилие! К земле приближаясь, оно плодоносно: Плоды земли растут в изобилье! Слово твое! Плоды – оно! Слово твое! Зерно – оно! Слово твое – полноводный поток, жизнь всех поднебесных стран! Божественное Слово, как следует из текста, отличается от слова человеческого. Это – особенная сущность, проявление воли высших сил. Божественное Слово воплощается в залог порядка в мироздании, а также движения облаков, выпадения дождя, произрастания плодов… На современном научном языке это – упорядоченная энергия, а точнее – информация, присутствующая повсюду как одна из основ бытия. В некоторых мифах, однако, Энлиль предстает не как божество космическое, а в виде знатного человека, которому ничто человеческое не чуждо. Правда, в последующем действие переносится в миры иные, божественные. Создается впечатление, что в подобных случаях произошло слияние преданий об обожествленных предках и космогонических мифов. В сказании об Энлиле и Нинлиль будущий великий бог живет – отроком – в городе Ниппуре (сначала возносится хвала именно прекрасному и благообильному городу). Здесь же живет и юная Нинлиль. (Сходство имен свидетельствует, пожалуй, о том, что в более древнем космогоническом мифе это были парные божества, возникшие изначально от брака Ан и Ки; но теперь уже главенствует в обществе не семья, а община, и потому в начале сказания не семейные узы, а город Ниппур называется «связью земли и неба».) Мать Нинлиль дает совет дочери не купаться в реке, чтобы не лишиться невинности: – Ясноглазый, Повелитель, Остроокий – око его тебя узреет. Утес Могучий, Отец Энлиль… Пастырь, Судеб Вершитель, Остроокий – око его тебя узреет. Он корень воздымет, тебя он обнимет, радость сердца, семя блаженства в утробу твою испустит, а потом покинет. Судя по всему, в городе хорошо знали нрав похотливого Энлиля, который в данном отрывке восхваляется как повелитель и даже «Отец», словно уже забыта прежняя характеристика его: «Энлиль юный – отрок града». В мифах, однако, на подобные хронологические или логические неувязки обычно не обращается внимания; этим мифы напоминают сновидения. Случилось то, чего так опасалась умудренная опытом мать Нинлиль. Правда, при первой встрече юная дева отвергает предложение Энлиля сблизиться, ссылаясь на свою невинность. Разочарованный Энлиль обращается за помощью к своему советчику Нуску (между прочим, в приведенном выше гимне утверждалось, что всемогущий бог – сам себе господин и советчик). Солнечный бог Нуску советует использовать с целью похищения девушки ладью. По-видимому, прогулка по реке на ладье привлекала юных горожанок. Заманив Нинлиль в ладью, Энлиль овладевает ею. Но тем самым он нарушает строгий запрет на подобные блудодеяния. (Нетрудно догадаться, что сказание призвано было устрашить и остеречь мужчин, хитростью или силой лишающих девиц невинности: даже могучему богу это не прощается!) Тем более что Нинлиль – дочь знатных родителей: мать ее Нунбаршегуну – жена бога Хайя (или, по другой версии, Урумаша). Боги приговаривают сексуального преступника к изгнанию из города-государства, что приравнивается к переходу в подземный мир. И хотя мифологическое время и пространство не соответствуют реальным, в этом случае усматривается уподобление изгнания из общины переходу в мир мрака и ужаса (действительно, любой общинник был своего рода клеточкой сверхорганизма). И тут неожиданно за Энлиля вступается Нинлиль, полюбившая его, а еще и беременная его ребенком. Она следует за ним в подземный мир, обрекая на безрадостное существование и свое неродившееся еще дитя. Но Энлиль находит выход: он решил произвести на свет других детей, которые могли бы заменить его первенца. Он приказывает Нинлиль исполнять в подземном мире желания каждого, кто встретится на пути. И отправляется в изгнание первым. В подземном мире предстал перед ней привратник и потребовал отдаться ему. Несмотря на то что в ее чреве рос сын Наннара, она вынуждена была исполнить просьбу привратника и зачала от него бога Месламтеа. Но тут выяснилось, что привратником обернулся Энлиль, а значит, она не совершила греха. То же повторилось и с хозяином реки, и с лодочником, перевозившим умерших. Таким образом три младших сына Энлиля могли теперь остаться в подземном мире, в обмен на свободу отца, матери и старшего сына Наннара (или Нанна, Суэн – имена бога Луны). Из подземного мира поднялся Наннар к оловянному своду небес к деду своему Ану, но только не на седьмое, а на шестое небо. Он отправился в путь по небесным лугам, за ним последовали созвездия, подобно пасущимся быкам. Его сыном стал бог Солнца – Уту. С той поры первую половину суток мир находится под покровительством лунного бога Наннара, а вторую половину – его сиятельного сына Уту. (Кстати сказать, с той шумерской поры вошло в правило начинать сутки с полуночи, а не с восхода Солнца.) Таким образом искупив свою вину (точнее сказать, откупившись, – что было, как видим, в шумерских традициях), Энлиль смог вернуться в свой родной город. Семь величайших богов, вершители судеб Вселенной, осудившие его, снова признали его своим владыкой. Он воздвиг в Ниппуре дворец из лазурита, откуда стал управлять подвластными ему землями. Главным помощником и советником Энлиля стал его мудрый брат Энки. За всем этим переплетением земных и космических, реалистичных и фантастических событий усматривается еще одна ипостась Энлиля – как бога умирающей и воскрешающей природы. Он, как зерно, уходит в землю, чтобы после чудесных превращений выйти вновь на свет зеленым ростком. Об этом свидетельствует и финал гимна Энлилю: Ты победитель, ты покоритель, воистину это ты! Ты хозяин льна, господин зерна, что им рост дает, воистину это ты! Властелин небес, плодородие, господин небес, воистину это ты! Энлиль небесный, Энлиль владычный! Слово, что он молвит, нельзя преступить. Дела, что творит он, нельзя изменить! Хвала за дела, за матерь Нинлиль, Отче Энлиль, хвала! В другом сказании – о женитьбе Энлиля – история соблазнения Нинлиль, которая поначалу носит девичье имя Суд, выглядит более благопристойно. Он видит, проходя в городе Эреше (где и была создана эта легенда), прекрасную Суд, стоящую в воротах. Полагая, что это гетера, он заговаривает с ней, обещая щедро наградить или даже сделать своей наложницей. В ответ она произносит что-то вроде «Да за кого вы меня принимаете?!» и предлагает сделать предложение по всем правилам. Энлиль так и поступает, согласно обычаю, посылая сватов и богатейшие дары в дом невесты. За свадьбой следует брачная ночь, и Суд приобщается к славным богам; ей определено покровительствовать роженицам, а также плодородию полей. «В этих рассказах, – комментирует текст В. К. Афанасьева, – сталкиваются и противопоставляются друг другу не только и не столько стадиальные бытийные формы развития общества, сколько эзотерический и экзотерический мифологические пласты». Но складывается впечатление, что мифологи вообще склонны углубляться в подтексты древних преданий, подчас не придавая должного значения самому тексту и его более или менее очевидному смыслу. Спору нет, нередко в мифах скрыты потаенные, поистине эзотерические глубины. Но кто поручится, что их не домысливают современные исследователи, склонные к избыточным усложнениям и не учитывающие близость людей далекой древности к природе (при настоятельной потребности постичь ее закономерности) и кровную связь с общественной – прежде всего семейной, родовой, общинной – жизнью. Вот и в истории сватовства Энлиля проще всего предположить установление родственных отношений между правителями двух городов, чем обеспечивается объединение, союз двух общин, хотя присутствует и тема зарождения новой жизни. Кстати сказать, обряд совокупления, в котором участвовали цари или жрецы, у многих земледельческих племен и народов считался залогом будущего урожая. С именем Энлиля у шумеров было связано представление о силе, воле, могуществе, жизненной энергии, но не о великом разуме. В трудных ситуациях Энлиль нередко обращается за советом к младшему брату Энки. В круге природных стихий Энлиль олицетворял ветер, который с одинаковой легкостью мог принести дождевые тучи, орошающие поля, знойный воздух пустынь и сокрушительный ураган. В Аккаде Энлиль удостоился эпитета Бел (семитское – «владыка», «господин»). В Ассирии его отождествляли со своим верховным божеством Ашшуром, а в Вавилоне – с Мардуком. Со временем слово «энлиль» стало нарицательным, подразумевающим господство. Выступая в образе человека, гражданина определенного города, Энлиль в одном случае не имеет абсолютной власти и вынужден подчиниться суровому приговору высшего совета, состоящего из пятидесяти старейшин (в мифе – «старших богов»). Но в другой, по-видимому, более поздней, версии он уже справедливый и единовластный правитель, объединяющий города. В надписи правителя Лагаша Энметены (около 2350 г. до н. э.) сказано: Энлиль, Всех стран господин, Всех богов отец, Словом верным своим Для Нингирсу И Шары Разграничил землю. Выходит, что Энлиль (или именем его – властелин Лагаша) решал спорные земельные вопросы, возникавшие между городами Гирсу (Нгирсу) и Умма, покровителями которых были боги Нингирсу и Шара. А в более поздней надписи правителя Гудеи Энлиль выступает повелителем природной стихии – паводка на реке Тигр: Энлиль на владыку Нингирсу посмотрел благосклонно: «В нашем граде вседостойное да взойдет в сиянье! Ко брегам своим паводок вернулся, Паводок ко брегам своим вернулся. Пусть искрятся высокие темные воды сверканием трепета благоговейного. Воистину паводок Энлиля – Тигр, воду сладкую пусть приносит!» Вне зависимости от главного содержания данной пространной надписи, в этом отрывке определенно сказано о том, насколько благосостояние жителей городов-государств Двуречья зависело от изменений русла реки Тигр, а значит, и от состояния связанных с этим руслом каналов и паводков. Судя по всему, многовековое хозяйничание людей в долине Тигра и Евфрата привело к тому, что русла рек, а также проток стали своевольно блуждать по равнине. Это явление было связано с эрозией земель, выносом большого количества ила, глины, песка. Высокие темные паводковые воды искрятся, как можно предположить, от обилия выносимой с песком слюды. Не зная закономерностей блужданий речного русла (а они действительно очень сложны и трудно предсказуемы), не догадываясь, что это явление связано с преобразующей деятельностью людей, автор надписи уповает на милость бога. В отличие от египтян жители Двуречья не возвеличивали бога Солнца: он был даже не сыном, а внуком Энлиля. Почему так произошло? Регулярное механическое движение светила по небосводу плохо вяжется с образом живого своевольного божества, волю и замыслы которого невозможно предугадать. А земледелие и скотоводство в этом регионе, орошение полей и водоснабжение городов и поселков, возможности навигации во многом зависят от изменения русел рек и речных проток, от характера наводнений, движения воздушных масс, приносящих то дожди, то засухи или пыльные бури. Разливы рек могли быть катастрофическими, сметающими все на своем пути – настоящими потопами. Но столь же губительной бывала другая крайность – небольшой подъем воды в реках, лишающий почву естественного удобрения (ила) и влаги (из-за понижения уровня грунтовых вод). Вновь подчеркнем: люди склонны поклоняться тому, что им неизвестно, что превышает возможности их разума и от чего может зависеть их судьба. Вот почему прихотливые перемещения воздушных масс и непредсказуемые речные наводнения в глазах шумеров являлись проявлениями нрава величайшего (или одного из величайших) бога – Энлиля. Тем более что наблюдения за движением Солнца, Луны и некоторых планет позволили шумерам заложить основы астрономических знаний, составить календарь. …Земные стихии с полным основанием вслед за Федором Тютчевым можно называть демонами глухонемыми. Примерно так относились к ним и наши далекие предки, представители древнейших цивилизаций. Но эти демоны или божества, как полагали люди, обладали волей, разумом и своим языком, который недоступен непосвященным. Шли века, и постепенно накапливались и осмысливались сведения о жизни земной природы, о стихийных явлениях. Натуралисты постигли в общих чертах «азбуку природы», выяснили целый ряд закономерностей, которым подчиняется земной мир. Но до сих пор многое остается непонятного и непредсказуемого. Тем более что слишком часто мы сами своими действиями вызываем буйство, гнев земных стихий. Энки (Эйя) В отличие от своего старшего брата Энлиля, Энки олицетворял прежде всего миропорядок, мудрость и справедливость, разумное начало. У него есть знаменательное отличие едва ли не от всех богов самых разных народов мира: он владычествует над подземными пресными водами. Ему посвящалось много гимнов; его считали защитником людей, определяющим их судьбы, помощником и учителем во всех трудовых начинаниях, хранителем магических заклинаний. Вот как чествовали его: Энки, Разум Обширный, ануннаков предводитель могучий. Ясномудрый, заклятий творитель. Ясномудрый Слова даритель, планов провидец. В решеньях судебных от восхода солнца и до заката мудрых советов податель. Энки, владыка всех истинных слов, как то подобает. Тебя да восславлю! Далее утверждается, что именно этому богу доверены Сути мироздания. Как поясняет В. К. Афанасьева: «Сути (ме) – одно из главных мировоззренческих шумерских понятий. Сутями обладают города, царства и боги, они средоточие внутренних сил и могущества, воплощены и воплощаются во всем сущем, могут из дружественных стать враждебными». Дополнительно можно сослаться на В. В. Емельянова: «Из области седьмого неба Ан спускает в обитаемый мир сущности (ме) всех форм человеческой культуры, куда входят и профессии, и важнейшие действия людей, и атрибуты царской власти, и даже некоторые эмоции и черты характера. Каждый бог, каждый человек должен максимально соответствовать своей сущности… и тогда он имеет возможность получить хорошую судьбу». В гимне сказано, что богу Энки определено «Евфрата и Тигра чистые устья отворить… Тучам тяжелым изобилия воды излить, нивы зеленые напоить». Если это не преувеличение, вполне допустимое в хвалебном песнопении, то Энки считался благодетелем людей, регулирующим поступление на поля поверхностных и атмосферных вод, – залог хорошего урожая. Вообще, он явно благоволит роду человеческому: И когда решением возвышенным человеков бесчисленных до краев земли расселил ты, О питье-пропитании их печешься, воистину отец их праведный – ты, Владыка, как бога защитника величие твое они славят достойно! Очень характерный штрих: если Энлиль выступает как могучий и непредсказуемый в своих действиях, то замыслы Энки можно постичь: Предсказания священные, что из уст твоих исходят, подхвачены, истолкованы. Следовательно, Энки олицетворяет упорядоченные, предсказуемые природные явления, которые человек не только способен понять – хотя бы частично, – но и использовать по своему разумению. В письме-молитве шумерского писца это подразумевается: Богу Энки, вседержателю мира, Чья мощь несравненна, Так скажи: «Княже Созидающий, Разум Обширный, Кто вместе с Аном решает судьбы, Кто ануннакам назначает в долю Сути благие, ненарушимые, Познанием могучий Кто разум дарует От восхода и до заката солнца, Владыка знания, Повелитель Энгуры, Бог-вседержитель, меня сотворивший!» Здесь упоминается Энгура (или Абзу) – подземный океан пресной воды, чертог бога Энки. Правда, не совсем ясно, как понимали шумеры эти подземные воды: то ли они пронизывали землю, то ли она покоилась на них. Эти животворные воды шумеры четко отделяли от горько-соленых морских вод. Интересно, что просящий обращается не к верховному «богу богов» Энлилю и не к старейшине Ану, а к рассудительному и доброжелательному Энки. По-видимому, от Энлиля трудно было ожидать сочувствия по складу его характера, а от Ана – из-за его отстраненности от земных дел. В одном из сказаний утверждается, что благодаря Энки на земле возникли разные языки. Вспоминается библейская легенда о вавилонском столпотворении, когда люди вознамерились достичь небес и Бог вынужден был разъединить их усилия, наделив разными языками, в результате чего возникло полное взаимонепонимание. Однако шумерский вариант имеет свои особенности. Он возвращает слушателя (читателя) к архаичным мифическим временам: В стародавние времена змей не было, Скорпионов не было, Гиен не было, львов не было, Собак и волков не было, Страхов и ужасания не было, В человечестве распри не было… Короче говоря, в райские времена «Вся Вселенная, весь смиренный народ / Восхваляли Энлиля на одном языке». По какой-то причине (в тексте не названной), произошло нечто такое, что нарушило эту идиллию: Ревнитель владык, ревнитель князей, ревнитель царей, Энки, господин изобилия, властелин красноречия, Всеразумнейший попечитель Страны, Мудрец-предводитель всех богов, Наимудрейший Эредуга владыка, В их устах языки изменил, разногласие установил, Когда речь человечья единой была. Почему же произошло разделение языков? Почему от почитания единого бога люди перешли к многобожию? Библейский вариант объяснения тут явно не подходит. Вспыльчивый Энлиль не возражал против культа только его одного. Напротив, разноголосицу установил мудрый Энки, опекавший людей, обучавший их и обеспечивающий изобилие. Самое простое объяснение (не следует избегать простоты: в поисках подтекстов можно не понять смысл текста) представляется таким. Обратим внимание на упоминание Эредуга (Эреду). Этот город находился на правом берегу Евфрата примерно в ста километрах южнее Лагаша, расположенного на левобережье Тигра. Богом-покровителем Лагаша был Энлиль, а Эредуга – Энки. Не исключено даже, что эти имена носили наиболее древние легендарные правители этих городов-общин; ведь обожествление знаменитых предков – явление обычное, и позже мы еще раз убедимся в этом на примере Гильгамеша. Так или иначе, но значительная разобщенность Лагаша и Эредуга, разделенных прежде всего мощными водными артериями, должна была содействовать формированию двух наречий единого шумерского языка (если таковой существовал). Тем более что составлять эти общины могли разные племена. И когда были установлены тесные экономические (торговые) отношения между этими общинами, последовало и смешение языков, а также возникла необходимость установить иерархию богов-покровителей. Возможна еще одна версия легенды о смешении языков. Дело в том, что в одном из наиболее содержательных, хотя и не во всем понятном, мифе, посвященном Энки, этот бог совершает путешествие по Персидскому заливу в дальние страны: Маган, Дильмун и Мелухху (предполагается, что это соответственно – Сомали, остров Бахрейн, Индия). Как путешественник и, по-видимому, купец Энки должен был знать разные языки, познакомиться с бытом и нравами разных народов. На его соплеменников, привыкших к своему ограниченному миру, подобные знания могли произвести сильнейшее впечатление. Географические открытия, сведения о других народах и странах приобрели фантастическую форму легенды. Кстати сказать, в Средневековье сведения о дальних странах, наносимые на географические карты, назывались легендой. Упомянутый нами миф о путешествии Энки заслуживает более подробного изложения. Для этой цели мы воспользуемся пересказом мифа, сделанным американским ученым С. Н. Крамером. После своего морского путешествия Энки посылает в Ниппур ладьи с богатыми дарами для Энлиля. Ануннаки воздают почести Энки, «особенно в его качестве бога, который составляет «Ме» – божественные законы, управляющие Вселенной», – пишет Крамер. Позже Энки занимается предначертанием судеб и установлением порядка в разных странах и прежде всего в Шумере, обеспечивая колодцы пресной водой, делая реки полноводными, а почвы плодородными. Обеспечивает плодородие он с помощью сексуальных обрядов, испусканием семени в лоно юных жриц. Он «называет по имени», то есть вызывает к жизни, болота и тростниковые заросли, наделяя их рыбой, а также дождь животворный. Затем он переходит к удовлетворению культурных нужд людей, предоставляя им плуг, ярмо, борону; благословляет пахотные земли, злаки и полезные плоды; заботится о мотыге и форме для производства кирпичей; закладывает фундаменты, воздвигает дома; строит загоны и стойла, заботится о скоте и его наилучших качествах; устанавливает межевые камни и проводит границы общинных владений; обучает женщин прядению и ткачеству, изготовлению одежды. Для надзора за всеми этими делами он назначает конкретных богов. На примере шумеров видно, что чем больше становилось городов-государств, чем разнообразнее была деятельность людей, тем больше появлялось богов-покровителей, и отдельных городов, и различных занятий, и конкретных природных объектов и явлений. Особая и поныне не решенная окончательно проблема местоположения страны Дильмун. Шумеры ее называли страной пресветлой и непорочной. Это навело исследователей на мысль, что речь идет о мифической стране предков, аналоге земного рая. Однако в отличие от библейского рая, Дильмун – в особенности в мифе об Энки – наделен реалистическими чертами: богиня-покровительница Дильмуна (по-видимому, центра этого города-государства) сетует, что здесь нет воды в каналах, вода в колодцах горькая, а зерна на полях не всходят. Это никак не вяжется с представлением о райских кущах. Согласно другой версии, Дильмун – это район Западной Индии. Привлекательность такой идеи в том, что в долине Инда существовала в те далекие времена развитая цивилизация, которая имела торговые и культурные связи с Шумером. Однако эта страна слишком далека от Двуречья, к тому же нет оснований называть ее островным государством. Наиболее достоверной считается третья версия, отождествляющая Дильмун с островом Бахрейн. Здесь действительно со временем в результате вырубки лесов и осушения болот могли возникнуть те явления, о которых сказано в мифе. Возможен еще один вариант: в устье Тигра и Евфрата, при их впадении в Персидский залив, существовал остров, который служил «Домом прибрежным, пристанью всей страны», как говорится в мифе. Там же сказано: «Дильмун есть страна, страна пресветлая. В Шумере пресветлом…», «Меж грандов пресветлых… Дильмун есть страна». Вроде бы не было никаких оснований считать очень далекий остров Бахрейн пристанью Шумера, а его столицу причислять к шумерским городам. В противном случае Персидский залив четыре-пять тысячелетий назад был бы прекрасно освоен шумерскими мореходами, служил бы надежной транспортной магистралью, что представляется сомнительным. Если Дильмун был островом, примыкающим к Двуречью, то он мог или погрузиться ниже уровня моря, или оставаться и ныне островом, но без следов древних сооружений. Ведь этот регион сравнительно быстро опускается. Например, в Уре, где проводились раскопки, культурный слой превысил 20 метров. Ниже по течению погружение могло быть более значительным. Так что археологам здесь следует искать следы Дильмуна на глубине 15–25 метров. Речные наносы могли совершенно скрыть видимые с поверхности следы человеческой деятельности. Возможно, археологам еще посчастливится докопаться до города Дильмун. В том же мифе об Энки есть эпизод, заставляющий вспомнить библейское предание. Благодаря плодотворной силе Энки, которая проявляется как сексуальная активность, рождаются на свет восемь прекрасных трав, которые Энки тут же съедает. Разгневанная жена его Нинхурсаг, знающая тайны трав и зелий, прокляла мужа и удалилась. Он захворал, и ануннаки горевали, глядя на его мучения и медленное умирание, но не имея возможности ему помочь. Выручила лиса – хитрейшее из животных. Энлиль обещал ее наградить, если удастся вернуть Нинхурсаг. «И вот лиса почистила шкурку, / Хвост, волоски свои распушила, / Румяна на лицо наложила…» (так в тексте), нашла богиню, которая успела уже успокоиться, и привела ее к Энки. Он стал называть пораженные места и органы, а она их исцеляла. Дошла очередь до его больного ребра. И тогда для его выздоровления была рождена «Нинти – владычица жизни-ребра». (Согласно библии Ева появляется из ребра Адама; возможно, это – отголосок эпизода исцеления Энки.) Наконец, надо упомянуть шумерский миф о сотворении мира. В нем Энки выступает как бог-творец. Следовательно, шумеры придавали особое значение разуму как силе творящей, определяющей появление порядка из хаоса, «дающей имена» богам, предметам, явлениям. Устав от забот творения, Энки удалился на покой: А Он в то время, Разума Творитель, великих богов он всех созидатель, Энки во глуби тихоструйной Энгуры, в чьи недра никто из богов заглянуть не смеет, Он возлежал на своем ложе, он спал, не подымался. Однако еще не было на земле людей, а потому ануннаки вынуждены были трудиться. У них произошло социальное разделение: старшие верховодили, а младшие таскали тяжелые корзины, рыли каналы, насыпали дамбы. «Боги страдали тяжко, на жизнь свою роптали». С горькими воплями они обратились к Намму-праматери, умоляя разбудить Энки, дабы он создал нечто, заменяющее богов в их трудах. Энки все силы свои собрал, разум свой всемерно расширил. Энки образ себе подобный в сердце своем разумением создал. Материалом для этого творения избрал он глину. (Как видим, и тут прямые аналогии с библейским преданием о сотворении человека.) На созданных существ, на род человеческий с той поры было возложено бремя труда, от которого освободились боги. На радостях боги устроили пир, зажарив жертвенного козленка… Дальнейшие события мы изложим в статье, посвященной богине Намму. В отличие от значительно более поздней библейской версии шумерский миф представляет труд не как проклятье, наложенное Богом за ослушание (вспомним, кстати, как был проклят Энки, нарушивший запрет и съевший недозволенные травы, плоды). Напротив, труд – необходимость, занятие божеское, хотя людям суждено трудиться и за себя, и за своих богов. Мысль вполне обоснованная, разумная, предполагающая принесение в жертву богам – и на благо служителям культа – плоды своей работы. В общем, и в данном случае Энки предстает как демиург, олицетворяющий Творящий Разум. Хотелось бы особо отметить его роль как бога-хранителя подземных пресных вод. Шумеры первыми осознали, насколько велико значение подземных вод для человека. В этом открытии помогла им природа Двуречья. Людям приходилось регулировать не только поверхностные, но и грунтовые воды. Для земледелия одинаково губительно и слишком высокое, вызывающее засоление, и слишком низкое, вызывающее иссушение почв, стояние уровня подземных вод. К несчастью своему, обитатели Двуречья, сами того не понимая, разгневали бога Энки, вызвав истощение пресных водоносных горизонтов. Но повинны в этом были прежде всего племена, обитавшие по окраинам долины, вырубавшие и выжигавшие лесные массивы, осушавшие болота. В результате со временем стал уменьшаться подземный сток и соответственно возрастать поверхностный. Уменьшение питания водоносных горизонтов привело к падению их уровня, иссушению почв, образованию пустынь. А усиление поверхностного стока вызвало другую беду – мощнейшие наводнения… Впрочем, о наводнениях в Двуречье мы поговорим в связи с обожествленным героем Гильгамешем. Нинмах Эта богиня не относится к числу самых славных. Однако с именем ее связан занятный и поучительный миф. Впрочем, ее почитали как богиню-мать, а имя переводится – «госпожа величайшее божество», «госпожа могучая». Ей отводится важное место при сотворении людей. Хотя сам этот процесс описан неопределенно и Энки поручает сотворить глиняных существ матери-прародительнице Намму, ее помощницей назначается Нинмах. Так или иначе, а по окончании сотворения первых людей был устроен пир богов, освобожденных ныне и вовеки веков от тягот труда, возложенных на род человеческий. Как повествует миф: Энки и Нинмах выпили пива, божья утроба возликовала. Нинмах так Энки молвит: «Человеческое созданье – хорошо ли оно, дурно ли оно — Как мне сердце подскажет, такую судьбу ему присужу – или добрую, или злую». Так похваляется подвыпившая богиня, как будто забывая, что вершителем судеб людей и богов является Энки. Он, естественно, возмущается. Тогда Нинмах, чтобы досадить ему или посмеяться над ним, отщипнув глины, мягкой глины из подземных владений Энки, создает человека, руки которого не способны что-либо взять. Остроумный Энки не растерялся и назначил его царским стражем (явный намек на то, что стражи при случае не прочь поживиться царским добром). Тогда Нинмах сотворила человека близорукого, слабо видящего, «кто щурил очи». Энки наделил его певческим талантом, отослав его услаждать царский слух. Сотворила пьяная Нинмах человека с кривой и слабой ногой, но и ему определил Энки место в жизни – стать серебряных дел мастером. Из рук Нинмах вышла женщина, не способная родить, а Энки наделил ее талантом ткачихи. Тогда Нинмах, так и не протрезвев, слепила существо, не имевшее ни мужских, ни женских признаков. Но и для него нашлось дело: служить дворцовым евнухом. Расстроилась богиня, помяла в руках очередной кусок глины, да и бросила на землю. Энки сказал ей: «Тем, кого ты сотворила, я определил судьбы, / Я придумал им пропитанье… Ныне же я пред тобой сотворю, а ты назначишь им судьбы». И вот Энки «начал лепить формы – внутри и снаружи – голову, руки, части тела». Получилось у него нечто маленькое, слабое, по имени Умуль. Нинмах, посмотрев на Умуля, к нему обратилась. Она к Умулю подошла, она вопрос ему задала, а он и говорить не умеет. Хлеба поесть ему дает, а он руку за ним протянуть не может. На кровати он не лежал спокойно, он совсем не хотел спать. Сесть он не умел, встать он не умел, он лежать совсем не хотел. В дом войти он не может, он пропитать себя не может. Нинмах пришла в недоумение: какое место в жизни определить такому существу? В ответ Энки похваляется своим даром наделять любые создания той или иной судьбой. А завершается сказание так: Нинмах не соперница владыке великому Энки. О отец Энки, хвала тебе хороша! Казалось бы, мораль проста: богиня, не наделенная даром провидеть судьбу различных созданий, определять им «Ме», «Сути», понапрасну соперничает с более могущественным богом. Можно еще добавить, что она, пожалуй, захмелела больше, чем он, и не смогла достойно выйти из трудного положения. Или, напротив, Энки напился до того, что сотворил нелепейшего уродца, которому не находится места в жизни… Наиболее интересна оригинальная трактовка эпизода американской исследовательницей Анной Килмер, с которой соглашается В. К. Афанасьева: Энки сотворил младенца! Если обратить внимание на то, какие характеристики даны созданию Энки, такая версия выглядит правдоподобной. К сожалению, часть текста до нас не дошла. Ясно только, что потерявшая самообладание Нинмах, да еще находящаяся под хмельком, разражается руганью и проклятьями в адрес мудрого Энки. Он, стараясь оставаться спокойным, предлагает ей взять свои слова обратно и произносит: «Умуль… из лона твоего да будет исторгнут!» Остается неясным, каким образом Умуль очутился в теле Нинмах. Возможно, в этом процессе принимал какое-то участие «корень» Энки, потому что этот орган «повсюду достойно прославят». Не исключено, что весь сюжет о сотворении Умуля-младенца не без юмора повествует о том, как возник извечно существующий способ размножения людей. Здесь же присутствует и элемент загадки, сюжетной интриги: что за существо вышло из рук Энки? Нинмах, не сумевшая разгадать дальновидный замысел бога, пришла от этого в неистовство. В отличие от последующей вавилонской трансформации мифа о творении одной пары людей, шумерский вариант выглядит более реалистичным (если вообще допустимо говорить о реалистичности подобных сказаний). Здесь усматривается попытка объяснить, каким образом боги, не придерживаясь «божественных форм», создавали людей с теми или иными врожденными недостатками. Образы пьяных богов, сотворяющих нечто несуразное, не только отражают человеческие слабости, но и позволяют бренному человеку утешаться тем, что и боги причастны к этому пороку, а потому мироздание вовсе не идеально, не подчиняется одному только великому Разуму и порой демонстрирует несуразности, нелепости. Но вот еще один подтекст. В этом мифе высказана своего рода гипотеза о зависимости врожденных уродств от употребления хмельных напитков (а также, по-видимому, наркотических, которые употреблялись во время храмовых ритуалов). Такое предположение может показаться чересчур современным, актуальным для нашего, а не того далекого времени. Однако факт остается фактом: шумеры явно показали связь врожденных уродств с пьянством тех, кто «создает» детей (вряд ли случайно в этом процессе участвует женское и мужское божество). Нет сомнения, что шумерский миф о сотворении рода человеческого мудр. Но самое удивительное, что со временем, через несколько столетий, стало забываться наиболее интересное и содержательное, о чем повествовал миф, а в памяти людей сохранялись только наиболее фантастичные фрагменты, порой граничащие с бессмыслицею. Инанна (Иштар в Аккаде) Положение в обществе сказывалось и на отношении к богиням. Уменьшение роли охоты в добывании пищи, переход преимущественно к собирательству и примитивным формам земледелия выдвинули на первый план образ богини-праматери. В последующем богини стали в основном спутницами и усладительницами могущественных богов. А миф о сотворении уродцев пьяной Нинмах подчеркивает опасность для женщины, пристрастившейся к алкоголю, рожать детей. Однако с ростом и укреплением городов, улучшением благосостояния горожан, разнообразием культурных потребностей роль женщин становилась все более важной. Возможно, некоторые из них принимали участие в управлении, становились правящими царицами, проявляя государственную мудрость. Образ подобной женщины и отражает богиня Инанна (в переводе – «владычица небес»), которая под именем Нинсианы почиталась также как небесное божество, «звезда утреннего восхода» (планета Венера). В Уруке, где Инанна была богиней-покровительницей, ее считали дочерью Ана; в Уре – дочерью бога Луны Нанны и сестрой солнечного бога Уту. Тем не менее в мифах и легендах она предстает почти исключительно земной богиней, а то и властительницей города Урука. Показательно, что у Инанны, подобно типичной женщине, сочетаются противоречивые черты: она богиня плодородия, любви и войны. Более того, судя по одному из популярных шумерских мифов, она порой способна обхитрить самого мудрейшего из богов – Энки. Она собралась направиться в город Эредуг, к богу Энки (покровителю города), «дабы жречеству верховному благо сотворить», как она поясняет. Она еще только двинулась в путь — А в то время он, Разум обширный, в мироздании Сути ведающий, Все, что у богов на сердце, в жилье своем сидя, знающий, Светлая Инанна к Эредугу и на версту не приблизилась, А Энки, владыка Абзу, уже знает про то… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=160655) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.