Нет плохих вестей из Сиккима Геннадий Мартович Прашкевич Создатель компьютерных игр пытается разобраться, в какой действительности он находится? идет ли с отрядом красных кавалеристов в Шамбалу? или входит в кружок знаменитого российского эзотерика, погибшего в трагические тридцатые годы? или летит в самолете, который скоро сгорит при посадке? или мир, окружающий его, по-настоящему реален и самодостаточен без всяких мысленных представлений о том, каким же, собственно, он должен быть? Геннадий Прашкевич НЕТ ПЛОХИХ ВЕСТЕЙ ИЗ СИККИМА Не плачь, ибо, видишь ли, всякое желание – иллюзия, и вновь привязывает тебя к Колесу.     Р. Киплинг Последний атлант 1 У него в голове гуси. «Взгляни, что за зверя я там уложил?» «Что за зверь – не знаю, а по паспорту Сидоров». Николай Михайлович начинает рассказывать анекдот по телефону. Надо отвечать. «Две блондинки. Первая: „Чем заняться?“ Вторая: „Включи, что ли, чайник“. Первая: „А он вскипел, что дальше-то?“ Вторая: „Ну, не знаю, поставь в холодильник, горячая вода всегда пригодится“. Последний атлант ржет. Он стоит в открытых дверях. Он только делал вид, что его нет, просто мобильником пользуется без перерыва. В детстве возможности Николая Михайловича были ограничены бедными функциями обыкновенного домашнего телефона, зато теперь он наверстывает, пользуется только продвинутой техникой. В годы становления наведывался в закрытые компьютерные сети банков, случалось, бродил в закоулках оборонного комплекса. К счастью, несколько шумных показательных процессов, прокатившихся по стране, отрезвили юного хакера; он нашел себя в играх. В компьютерных. Дантист по образованию, модернист по ориентации. Летом – светлые шорты, линялая футболка, мягкие кроссовки. Зимой – джинсовый костюм, теплая дутая «аляска». Кудри, голубые глаза. Шесть раз счастливо женат. Мысли просты, не стоит сравнивать с фрактальными фигурами. Но если вы, молодые женщины, купили новую мебель, новый красивый ковер, чудные занавески, отливающую небесной голубизной фарфоровую посуду и вам срочно требуется обновить мужа, не смотрите в сторону Николая Михайловича. Вам нужен обыкновенный, так сказать, бытовой муж, у которого золотые руки, бегающие глаза, который пахнет потом и изменами, а Николай Михайлович всегда выбрит, аккуратен, он обожает анекдоты и эзотерику, образ жизни у него ночной, ваши подруги заахаются. Третья жена рискнула не пойти с Николаем Михайловичем на собрание эзотериков – теперь живет в другом городе, а Последний атлант переселился в квартиру рядом с моей. Стучит по клавиатуре, заходит покурить, опять и опять возвращается к любимому компьютеру. Подозреваю, что всех своих бывших жен он представляет исключительно в виде www.july, www.jenny, www.svetik, www.lapka, www.tamusik, www.gerda. На Новый год и на дни рождения дарит друзьям модемы и флешки; фильмы просматривает в ускоренном режиме, отыскивая вопиющие, на его взгляд, технические ошибки; носит майки с омерзевшим логином WINDОWS МUSТ DIЕ; абсолютно убежден, что Чужие среди нас, а IQ нормального системного администратора должен в три раза превосходить его физический вес. Последней жене в ответ на страстные ночные стоны не раз указывал: шлейф Durex не рассчитан на подобную скорость. А вторую пытался убить. Некий доброжелатель донес что-то такое о приключениях в зарубежной командировке, вот Последний атлант и отправился в офис жены, прихватив с собой кухонный нож. Ангелу-хранителю Николая Михайловича это не понравилось. Спасая хозяина от тюрьмы, толкнул его под колеса грузового автомобиля. С той поры Николай Михайлович хромает. 2 – Тебя нашел этот тип? – Не знаю, о ком ты говоришь. – А почему не спросишь? – А нужно? – Нужно, – покивал Последний атлант. – Не простой тип, в шляпе. Да еще и в легком плаще, можешь представить. На глазах очки. Хмурый. Полчаса стучал в твою дверь, пока я не выглянул. – А зачем выглядывал? – Так стучал же. – Не к тебе. – Тем более. – И что он сказал? – Всего только два слова. – Мне нужно их знать? – Наверное. Счетчик включен. – Электрик, что ли? Последний атлант пожал плечами. Ладно. Проехали. Гости меня не интересуют. Последнее время мы на белом коне. И все благодаря «Эволюции». Я сам видел в офисе договора на поставку наших дисков в Португалию и Испанию. Не знаю, почему именно в Португалии и в Испании геймеры проявляют такой особенный интерес к науке – может, потому, что Колумб, кажется, был оттуда. Так что электриком Последний атлант меня нисколько не удивил. Ко мне часто приходили непонятные люди. Да и сам Николай Михайлович появлялся не просто так. Даже сейчас прятал за спиной руки. А мог и не прятать. Знакомый пластиковый пакет. Я прекрасно знал, что лежит в этом пакете. Мои собственные джинсы. Час назад я специально оставил их на скамье в парке. Надеялся, что первым их подберет какой-нибудь бомж. Но повезло Николаю Михайловичу. Утром он ходит в офис. Просматривает документацию и новые наработки. Он не хардкорный геймер, он не станет портить глаза, часами бесцельно пялясь в монитор, но стрелялки (шутеры) его всегда привлекают. Непременно чтобы вид «из глаза». Подозреваю, что таким образом он борется с мировым злом. Убивает все, что движется. А потом отводит душу в эзотерическом обществе, где собираются и левосторонние, и правосторонние. Друзей Последнего атланта интересуют прыгающие вулканы, катастрофические приливные волны, глобальные сбросы, гибель высокоразвитых цивилизаций. Все как один похожи на Шойгу, в самом хорошем смысле. «У меня комплекс неполноценности», – не раз жаловался Последний атлант. Я пытался его разубедить: «Никаких комплексов, реальная неполноценность!» Но Николай Михайлович упорствовал. Даже при получении заграничного паспорта отличился. На вопрос: «Ваш родной язык?» – твердо ответил: «Bаsiс». «Да нет, мы спрашиваем про язык, которым вы постоянно пользуетесь!» – «А! Тогда, наверное, Си». Топтать кнопки, жать батон, работать с «крысой» (мышь отечественного производства), отдавать трехпальцевый салют – в мире программистов Последний атлант фикус известный. И молитва у него одна. «Отче наш, иже еси в моем PC! Да святится имя и расширение Твое. Да прийдет Прерывание Твое. Да будет воля Твоя. BASIC насущный даждь нам днесь. И прости нам наши дизассемблеры, как копирайты прощаем мы. И не введи нас в Exception Error. И избави нас от зависания. Ибо Твое есть адресное пространство, порты и регистры. Во имя CTRL, ALT' и Святого DELETE, всемогущего RESET', во веки веков, ENTER!» 3 – Возьми трубку. Единственными друзьями я считаю Последнего атланта и Пашу. Николай Михайлович следит за тем, чтобы я жил комфортно, а Паша старается этот комфорт разрушить. Ничего странного. Паша – ламер (хромой). Самый тупой «чайник» может, пусть с трудом, но отличит процессор от БИОСа, из самого тупого «чайника» в конце концов может что-то получиться, а вот из ламера – никогда. Не случайно Паша в последнее время увлекся литературой: пишет альтернативный исторический роман. Не один. С женой местного олигарха. Заработав деньги, хочет получить ответ на все если, мучащие его с детства. Если бы перекрыть течение Гольфстрим... Если бы к власти пришел не Сталин, а Каганович... Если бы неандерталец никогда не взял в руки дубину... Если бы мы питались только воздухом, причем влажным... Если бы мы уже слетали на Марс, только скрываем это. Американцы, к примеру, врут, что побывали на Луне, а мы, к примеру, врем, что не побывали на Марсе... И тысячи других если. Видимо, олигарху нравится занимать молодую жену увлекательными делами, иначе не отваливал бы Паше тонну баксов в месяц. Неплохие деньги, если учесть, что до начала совместной работы Паша выбирал в ресторане не самые дорогие блюда, а цветочниц гнал от своего столика. Говорил, что у него на цветы аллергия. «Мы работаем над каждым словом». Я верю. Став писателем, Паша многому научился. «Водку нужно пить ледяную. Тогда наутро у тебя будет не позорный бодун, а благородная ангина». Когда в альтернативном романе страсти и ужасы вспыхивают с совсем уж непомерной мощью, Ойлэ (так жена олигарха официально обозначила себя в отношениях с соавтором) пугается и лезет к Паше на колени. Она миленькая, я ее видел, но Паша ее безумно боится. Она мечтает сделать Пашу знаменитым. Но в запутанном Пашином сознании олигарх ассоциируется с чем-то вроде кемпера – знаете, это компьютерный игрок, сидящий в засаде. Цель у него простая: получить максимум с потерей минимума. Но, конечно, своими страхами Паша с Ойлэ не делится, поэтому она постоянно пытается влезть Паше на колени. А он боится, что или его убьют, или Ойлэ отравится противозачаточными таблетками. У нее точно бак потек. Например, она всерьез убеждала меня в том, что умеет менять скорость света. А еще ей хорошо известно, что в заброшенных тупиках нашего метро живут потерявшиеся когда-то мохнатые осмотрщики путей. А если в розетке поменять плюс и минус, лампочка начнет вырабатывать темноту и холод. И все такое прочее. – Слушай, – дышал в трубку Паша. – Ну, говори, говори. Я слушаю. – Ты внимательно слушай, а то с твоей позорной памятью... Я неопределенно хмыкнул. Он прав, память – не мой конек. – Мне справка нужна. Ты один знаешь о таких вещах. У тебя голова забита никому не нужными вещами. Вот скажи, когда в Советском Союзе ввели персональные звания для военных? – Если ты про РККА, то в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году. – Это точно? – Тебе поклясться? – А в госбезопасности? – В том же самом году. – А разница была между теми и этими? – А как же. – Ну, так объясни. – Что объяснить? – Ну, чем они отличались? – Звания? – Ну да. – Сержант госбезопасности в то время был, скажем так, равен лейтенанту Красной армии. – А почему не такому же сержанту? – Потому что в РККА звание сержанта отсутствовало. – А звание младшего лейтенанта госбезопасности чему соответствовало? – Лейтенанту или политруку. Соответственно. – А капитана госбезопасности? – Полковнику или полковому комиссару. – Хочешь сказать, – не поверил Паша, – что в госбезопасности легче было сделать карьеру? – Я ничего такого не говорил. Это ты несешь всякую чепуху. Просто звание генерального комиссара госбезопасности соответствовало званию армейского маршала. Только тебе зачем все это? Учти, все три советских генеральных комиссара госбезопасности плохо кончили. Но Паша – упрямый тип. Чтобы написать альтернативный роман, надо много знать. Я сам видел, как Пашу били свежим букетом цветов по фейсу, а он только закрывал глаза и спрашивал: «Простите, мы знакомы?» Хороший парень. Далеко пойдет, если завяжет с Ойлэ и с литературой. 4 Последний атлант бросил на стол пластиковый пакет. Он ждал похвалы. Но разворачивать пакет я не собирался. Все равно выкину. Новые, почти не ношенные джинсы, а я их все равно выкину. По самому низу живота, по ширинке вдоль молнии и ниже по шву расползлись непристойно яркие, ядовитые цветные пятна. На коленях или на заднице, может, они и смотрелись бы, но не на указанных местах. Это бармен в «Иероглифе» угостил меня экзотичным коктейлем. Ингредиентов не знаю, но вывести пятна не удалось. Не может быть, чтобы он не помнил. Я легко и без интереса читал мысли Николая Михайловича. Я легко и без интереса читаю любые чужие мысли. Маленькие и большие, гнусные и нежные, какие угодно. А чаще всего скучные и безразличные. К сожалению, таких больше всего. Правда, Последний атлант не догадывается о моем странном даре. У него идея-фикс: вывести меня на реальные воспоминания. А у меня нет воспоминаний. Я даже не помню, что любил раньше. Это сейчас я люблю сидеть в переполненных кафе, ресторанах, ночных клубах. Музыка и шум нисколько не мешают мне. Приглядываюсь к лицам, прислушиваюсь к словам и к мыслям. Вон тот человек, например, похож на монгола, а размышляет как самый развратный француз. А вон тот похож на осетина, не стоит вслушиваться в его мысли. А этот вообще русский... О своем даре я узнал года три назад. Случайно, конечно. До этого ничего такого не было. В кафе «Иероглиф» за мой столик нагло уселся (загрузился) плотный упитанный чел. Не спросил разрешения, просто отодвинул свободный стул. Розовый, как кабан, упитанный, с небритыми руками. Улыбнулся мне: «Чмо!» Устроился под ярким баннером: «Если вы пьете, чтобы забыться, платите бармену вперед». «Чмо!» Это он обо мне так подумал! Нагло сдвинул в мою сторону меню, все эти разнообразные баночки со специями, красивую салфетницу и жадно заказал официантке несуразное количество жратвы. При этом прикидывал, рассматривая меня: «Ну, чмо! Ну, не повезло! Все столики забиты. В рот будет заглядывать». – Напрасно вы заказали так много. – С чего вы взяли, что это для меня много? Он уставился на меня. Он стопроцентно был уверен, что я чмо. Ему казалось, что он очень точно определил меня. Даже прикинул: «Может, не ждать? Может, сразу дать по репе?» Но решил: «Успеется. Сперва покушаю». Это покушаю меня особенно покоробило. – Зря вы заказали так много. Не успеете покушать. Он замер. Уставился на меня. Даже оглянулся, но никого и ничего за его спиной не было, только баннер о заблаговременном расчете. Ласково улыбаясь, отхлебнул из высокого бокала. Красивое рубиновое вино. Отхлебнул жадно, много. Это его успокоило. Пьет, чтобы забыться, решил я. Терраса кафе «Иероглиф» выходит на бульвар, совсем рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, проходили мимо нас люди. «Это нехорошо, это негигиенично, – думал мой наглый визави. – Да еще это чмо. Обгложу рульку, – сладостно думал он, – и засвечу косточкой». Я отчетливо видел химический след его неопрятных мыслей. Они извивались. Они были белесыми. Они доставляли ему острое, даже болезненное наслаждение. «Закажу чашку латте, чтобы глаза не ошпарить». Так он наслаждался. Даже пришлось предупредить: – Вы не успеете. – Чего не успею? Он опять оглянулся. Глаза его недоуменно щурились. И как раз в этот момент к террасе подкатила машина. Черный мощный джип «Хонда». Водила не собирался останавливаться, джип медленно катился вдоль террасы и два накачанных парня, распахнув дверцы, внезапно вывалились наружу, сорвали моего визави со стула (он только всхрапнул) и за волосы головой вперед заученно кинули на заднее сиденье. Третий, ухмыльнувшись, посмотрел на меня и от души врезал резиновой дубинкой по столику. Влажный салат так и брызнул мне в глаза и на подбородок. – Ваши друзья? – зачарованно спросил официант. Я кивнул. Если енота-полоскуна кормить кусочками сахара, он сходит с ума. Мой наглый визави, мысли которого я свободно читал, напомнил мне обезьяну. На обложке рабочей тетради, в которую я многие годы заносил наблюдения и понравившиеся мне цитаты, красовалась семья обезьян. Слева самец гиббона, справа самка гиббона. Меня всегда интересовало, где сам гиббон? – но это вопрос, конечно, больше риторический. Вот визави и напомнил мне отсутствующего гиббона. Тетрадь, кстати, тоже исчезла. Из закрытой квартиры. Три дня назад. – Тебе опять звонят, – кивнул Последний атлант. – Возьми трубку. «Сергей Александрович?» – голос женский, торопливый. – Вы не ошиблись. «Я – Ли?са». – Я вас знаю? «Это неважно. Нам нужно встретиться». – Я не пользуюсь услугами телефонных девушек. «Это другой случай, – торопливо повторила неизвестная мне Ли?са. Она так торопилась, что даже не обиделась. – В „Иероглифе“. Через час. – И добавила, почувствовав мою нерешительность: – Вы ведь хотите вернуть пропавшую тетрадь?» Самка гиббона, самец гиббона. Она будто мысли мои подслушала. 5 Но, в общем, я не сильно удивился. Я постоянно чего-то жду. Я постоянно что-то вылавливаю. Скажем, лицо в толпе. Или необычный голос, случайный жест. Я пытаюсь увязать самые неувязываемые вещи. Моя память чиста, поэтому я набиваю ее всем, чем придется. Чаще всего прикидками к новой компьютерной игре, которой занят. Пытаюсь представить каменистую пустыню, облизанную сухим ветром, сухой сиреневый туман. Все детали вижу необыкновенно отчетливо. Вижу даже то, что прячется вдали – за песками, за каменными останцами. Шамбала. Таинственная страна. Я слышу звук длинных труб. Шамбала рядом, но к ней нельзя приблизиться. Ты можешь идти к ней годами, десятилетиями, но если ты не призван, если ты не услышал зов, дальние звуки так и останутся дальними звуками. Паша не случайно пытается поймать меня на внезапных воспоминаниях, и Николай Михайлович тоже не случайно пытается запутать меня в долгих беседах. Они прекрасно знают, что у меня нет прошлого, это их заводит. Люди нетерпимы к чужим бедам. Пять лет назад при заходе на посадку в местном аэропорту взорвался и сгорел самолет. Из ста сорока двух пассажиров, оказавшихся в огне, выжил только один. Вы, наверное, догадались – кто. Полгода в реанимации. Полгода в специальной клинике. Есть люди как люди, есть больные люди, есть очень больные, а есть такие, наконец, что и на людей давно не похожи. Позорные неестественные животные, определяет Паша. Вот я такой. Меня сумели вытащить из огня. В общей сложности, я почти полтора года провел вне привычного мира. А когда, наконец, влился в привычный социум, как говорят психологи, оказалось, что память моя стерта. Я не помню, кто я, откуда, куда и зачем летел, как меня звали, где вырос, есть ли у меня родственники и друзья, чем занимался до того момента, как купил билет на злополучный рейс. Все пассажиры и пилоты самолета погибли, к сожалению, никаких документов при мне не оказалось, кроме рабочей тетради, уцелевшей в прожженной куртке. Я мог быть любым из мужского состава погибших, но ни один запрос обо мне не получил исчерпывающего ответа. Меня никто не узнал. Я перенес слишком много операций, чтобы меня можно было узнать. Я как бы вдруг всплыл из ничего, из тьмы, или, наоборот, – из пламени. Не в капусте меня нашли, не аист меня принес, даже не из Интернета меня скачали. Люди – существа врущие, любящие преувеличивать, а я и врать не мог. В самом деле, какой смысл врать, если все может оказаться правдой? Последний атлант сравнивал мою память с костяшкой домино пусто-пусто. К счастью, меня это не мучает. Я не покупаю старых книг. Не хожу в кино, в театры. У меня нет определенного круга общения. В офисе у меня – отдельное место, но чаще всего я работаю дома. «Помнишь, как ломается лед весной на Ангаре?» – любит внезапно спрашивать Паша. «А почему на Ангаре?» – «Позорная река. Ты что, не плавал по ней?» Не знаю. Не помню. Мне не с чем сравнивать окружающее. Какое-то время казалось, что в шумных ресторанах, в ночных клубах, в популярных кафе я могу попасть на глаза кому-то, кто меня прежде знал, но даже на показанные по телевидению фотографии никто не отозвался. Правда, в «Кобре» (ночной клуб) я познакомился с Пашей. Мы в ту ночь пытались активно напиться, каждый по своей причине. Узнав про мою особенность (беспамятство), Паша пристал ко мне: «А какие цветы ты дарил жене?» – «А у меня была жена?» – Паша злился. Он и сейчас убежден, что у меня исключительная память. Действительно, я могу один раз взглянуть на страницу любого самого сложного текста и с точностью воспроизвести ее. Но до Паши не доходит, что это оперативная память :) Не больше. Да, это так. После самого беглого прочтения я способен повторить любой сложности текст. Отчетливо вижу перед собой сложные математические формулы, непонятные графики, даже расположение абзацев и знаков препинания, даже цвет и оттенки типографской краски. Но о себе, о своем прошлом я ничего не помню. Правда, в отличие от Паши и Последнего атланта, меня это не мучает. Получив деньги за новый сценарий, я собираюсь съездить в Сикким. Это сейчас Сикким всего лишь штат Индии. А когда-то был таинственным королевством. Все это, конечно, настораживает моих друзей. «Почему в Сикким?» – присматривается Последний атлант. «Не знаю». «Ты раньше бывал в Сиккиме?» «Не думаю». «Но ты ведь собираешься именно в Сикким, а не в Сочи и не в Хабаровск». «Ну и что? Мне так хочется». «Раньше ты много ездил?» «Не знаю». «А куда ты летел в последний раз?» Я пожимаю плечами. Рейс Санкт-Петербург – Южно-Сахалинск. С несколькими пересадками. Я мог лететь куда угодно. Даже в Сикким. Хотя вряд ли. Это сейчас я изучил в Сети будущий маршрут. Это сейчас я знаю уютный отель в Гангтоке, в котором остановлюсь. «Сноувью». «Снежный вид». Расположен невдалеке от главного буддийского храма Цук Ла Канг. Там увижу танец Черной Короны. Услышу рев длинных деревянных труб. За узкими окнами встанут снежные пики Канга, Джану, Малой Кабру и главной Кабру. Увижу ледяные кручи Доумпика, Талунга, Киченджунги, Пандима, Джубони, Симвы, Нарсинга и Синиолчу. Наверное, и Пакичу увижу, если окна моего номера будут выходить в ее сторону. И Чомомо, и Лама Андем и Канченджау. Нет плохих вестей из Сиккима. Взлетят с каменной лестницы огромные синие бабочки, с площадки Таши снесет туман. Не может быть, чтобы в Сиккиме я ничего не вспомнил. В монастыре Румтек хранится Черная Корона Кармапы, и увидевший ее никогда уже не переродится в нижних мирах. Почему не попробовать такой вариант? По крайней мере, это не так скучно, как думать о каком-то электрике, включающем счетчик в твое отсутствие, или о тетради, пропавшей из запертой на замок квартиры, или о незнакомой женщине, назначающей ненужное тебе свидание. Однажды Паша предложил мне снять мультик. «Как это о чем? – удивился он. – О черной Короне Кармапы. Ты ведь видел ее?» Это он так пытается подловить меня. Я читаю в его сознании, как активно он не верит в мою беспамятность. Бедная женщина молодого сына козла отправила в рощу пастись. Изменчиво всё, а вечны лишь рожки да ножки. Позорные америкосы такие мультики снимают давно, жаловался Паша, а у нас точные знания совсем разлюбили. Давай начнем снимать сами. Помнишь выпуски «Хочу все знать»? Там на заставке шустрый мальчик все пытается молотком расколоть орех. Так вот, жаловался Паша, ни один российский телеканал не берет больше эти чудесные выпуски. А «Центрнаучфильм» вообще переименовали в «Центр национального фильма»... 6 Выпроводив Последнего атланта, я подошел к окну. В сквере у киоска догонялись ребята. Я отчетливо услышал: «Девушки, хотите веселого самца?» Обыватель вздрагивает, услышав такое, а я прислушиваюсь с интересом. В игре, над которой я работаю, тоже многое заставляет вздрагивать. Там пылит каменистая пустыня, отсвечивают на солнце сизые солончаки. Профессор Одинец-Левкин замахивается хлыстом. Верблюды поворачиваются к ветру задом. Ветер дует и дует, и голова от него болит, как от угара. Карлик в седле стонет: «Я болен. Говорю вам, я болен». Соленая пыль режет легкие. Ночью неизвестные животные подходят к палаткам, осторожно стучат рогами в обледенелое полотно. Я вижу это. Вижу отчетливо. За профессором Одинцом-Левкиным следуют на низких лошадях тихий тибетец Нага Навен, за ним два суетливых проводника-монгола, усталые красноармейцы. В песках, в сиреневом мареве тонет путь. Вот монгол упал без чувств – задохнулся. Глаза слезятся, болят от соляного блеска. Облезлая собака, повизгивая, путается в ногах усталых лошадей. Возникнет субурган посреди пустыни: верх из потрескавшегося дерева, подкрашен синим, как отблеск неба. Я вижу это так ясно, будто сам иду по пустыне. Хулээй!– молит монгол. Морендоо! – требует профессор Одинец-Левкин. А куда скакать? Хана зам? Где правильная дорога? Сиреневые солончаки. Разбитые на куски доисторические окаменевшие деревья. Тихий тибетец морщинист, монголы крикливы, красноармейцы без интереса смотрят на пески и голые камни. Им приказали, они идут. В начале пути монголов было трое, но один отстал – может, его зарезали тангуты. Профессор Одинец-Левкин яростно взмахивает хлыстом. Отставший монгол, он мудрец был или осел? Мудрец, наверное. Будь ослом, нашел бы дорогу. Приземистая лошадь поводит ушами. Карлик задыхается в кашле. «Я болен. Говорю вам, я болен». С его ростом лучше не слезать с лошади, легко потеряешься среди камней. Раз, два, три – вижу три народа. Раз, два, три – вижу три книги прихода Майтрейи. Одна – от Благословенного, другая – от Асвогшеи, третья – от Тзон-Ка-Па. Одна написана на Западе, другая – на Востоке, третья будет написана на Севере. Раз, два, три – вижу три явления. Одно с мечом, другое – с законом, третье – со светом, ярким, но не слепящим. Раз, два, три – вижу три летящих коня. Один – черный, другой – огненный, третий – снежный. Раз, два, три – вижу свет. Луч красный, луч синий, луч – серебряный. Нага Навен опять затянул свою мантру. У него бак потек, гуси в голове. Да и профессор – известный фикус. Пора нажать save, точку сохранения игры. Жаль, что в жизни так не бывает. Жизнь невозможно повернуть назад, как поет лошадь Пржевальского. 7 Save. Лиса 1 Джинсы я переложил в картонную коробку. Оставлю в сквере на скамье, кто-нибудь подберет. Совсем новые джинсы. Наглый чел, а таких сейчас большинство, даже белые ядовитые пятна может выдать за стиль: ходят же нынче в джинсах дырявых, обшитых бусами и блестками, в суженных, в специально высветленных, в мятых. Я шел по бульвару, невидимый гудел в небе самолет. Это меня не тревожит и не привлекает. Летит и летит. Когда-то я тоже летел. Куда? Память воспоминаний не сохранила. Никакой прежней жизни. Да и нынешняя возникла для меня с момента, когда в санатории появился Николай Михайлович. «Он точно ничего не помнит?» «Того, что было до аварии самолета, точно». «У него, я вижу, денег даже на носки нет?» «У него и носков нет, – ответил главврач. Чувствовалось, что он волнуется. – Атараксия. – Так я впервые услышал это слово. – Он ничего не помнит, спокоен, как Бог. Полная необремененность тревогами. Стоики мечтали о таком состоянии. Зенон в Афинах под портиком Stoa учил их этому». «Ну, на мудреца он не похож». «Какой есть, лишнего не скажу». «А что он умеет делать?» «Не знаю. Пока ему ничего не надо делать. До определенной поры государство будет оплачивать его недуги. – Главврач был пухлый, щекастый, темные глазки нетерпеливо поблескивали, он часто и нетерпеливо вытирал пот со лба, наверное, боялся, что наживка (я) сорвется. Говорили они обо мне так, будто я ничего не слышал или не понимал. – Но практически он здоров». «А где его дом? У него есть родные?» «Мы не знаем. И он ничего не может сказать». «Но кто-то пытался это установить? Милиция, телевидение, общественные организации?» «Конечно». «И ничего?» «Совсем ничего». Последний атлант сел на стул перед моей кроватью: «Ты меня хорошо слышишь?» Я кивнул. Я хорошо его слышал. «Так вот, прикинь. Мне нужен чел с воображением. – Не знаю, на что намекал Последний атлант. – Если ты мне понравишься, я заберу тебя. Ты ведь практически здоров». Я кивнул. Меня не радовал, но и не печалил такой поворот событий. «Скажу честно, ты чел странный, – наклонился ко мне Последний атлант. – Но ты пользуешься санаторным компьютером. Мне рассказали. А я как раз подыскиваю сообразительного парня. – Он засмеялся, поглядел на главврача, потом снова уставился на меня. Проверял. – Предположим, ты самовольно перепланировал квартиру, перестроил ее, скажем так, кардинально, сам путаешься, а официально никаких переделок не зарегистрировал. – Тесты Последнего атланта всегда отличались изощренностью. – А в твое отсутствие... ну, скажем, ты провел ночь не дома... – он с интересом следил за выражением моего лица, – в квартиру проникли воры. Понятно, со старым планом квартиры в руках, они же не знали о перепланировке. Посоветоваться не с кем, воры заблудились, никаких ценностей не нашли. Их действия?» «Напишут жалобу властям». Главврач разочарованно отвернулся. Видимо, он решил, что наживка сорвалась. Но Николай Михайлович неожиданно заинтересовался: «Как ты сказал? Воры напишут жалобу властям? Что из этого?» «Власти не знают, от кого поступила жалоба, – пояснил я. – Они не догадываются, что пишут им воры. Просто жалоба. Может, от соседей сверху. Или от соседей снизу. Может, им шум мешал. Хозяина квартиры крупно оштрафуют за несанкционированную перепланировку, то есть деньги он все равно потеряет. Так всегда бывает, – пояснил я. – Воры не возьмут, государство отнимет». Главврач обалдел. А Николай Михайлович обрадовался: «Ты играть любишь?» Играть я любил. Это выяснилось из следующего теста. В школе идет родительское собрание. Директор обращается к гражданину Иванову: «Ну вот, знаете, пришла пора побеседовать о поведении вашего сына. На переменах он только и делает, что бегает за девочками...» – «Ну, подумаешь, – пожимает плечами гражданин Иванов, – все нормальные пацаны в этом возрасте бегают за девчонками!» Главврач непонимающе моргнул. Но я сразу уловил тонкость теста: «С бензопилой?!» Николай Михайлович был в восторге. Его фирма набирала вес. Он нуждался в сообразительных людях. Компьютерные игры вошли в моду, нужны были свежие и смелые идеи. Кстати, в санатории Последний атлант появился не случайно: в городе проходила благотворительная акция «Поддержи ближнего!». «Программист возвращается домой, – не мог остановиться Николай Михайлович. – В темном переулке его встречают громилы. Один с ножом, другой с пистолетом. „Гони монету!“ Ну, кто они по профессии?» «Провайдеры!» Последний атлант был в восторге: «Он мне нравится. Точно говорю, нравится!» «Мы зовем его Сергеем Александровичем», – подсказал сияющий главврач. «Какое длинное имя. Не каждый сможет такое выговорить». «Настоящего никто не знает». «Ладно, сойдет и это, – благодушно решил Последний атлант. – Пусть пока будет Сергей Александрович. Понадобится – переназовем. Лучше работать у меня, чем сходить с ума в вашем заведении». «У нас не сходят с ума». «Сходят, сходят! Не спорьте. Не наводите тень на плетень. Видел я ваш ограниченный контингент. Вместо прогулки ходят под себя. А у меня вы, Сергей Александрович, будете при деле. Мы даже из лютых „чайников“ выращиваем...» «Самовары?» «Наконец ты ошибся», – восхитился Последний атлант. И обернулся к главврачу: «Не раздумали отдавать?» «Что вы! Что вы!» – запаниковал главврач. «Успокойтесь. Я его забираю. Мы научим Сергея Александровича полезным навыкам. Он начнет приносить пользу людям. И однажды...» «Вспомнит прошлое!» «А вы что, исключаете такую возможность?» «Нет, полностью не исключаю. Но потерять память легче, чем ее вернуть». 2 Потом была капитан милиции Женя Кутасова. Однажды летом в мою дверь постучали. Последний атлант оторвался от монитора (помогал мне восстанавливать потерянный файл): – Антре! Дверь открылась. Николай Михайлович пришел в восторг: – Милиция! Ты посмотри! Милиция! Тебя нашли! И с наслаждением уставился на белокурую женщину в милицейской форме: – Неужели установили личность Сергея Александровича? Ну, говорите, говорите, не томите! Кто он у меня? Польский шпион? Шведский диверсант? Непальский бандит, скрывающийся от органов? – Было видно, что за разгадку этой тайны Последний атлант готов отправить меня в тюрьму. – Ну что вы! Какой он бандит, – совсем смутилась гостья. – А вы, наверное, из органов? Или командированы Интерполом? – Да нет, я из сорок девятого отделения милиции, – представилась гостья. – Капитан Кутасова. Можно Женя, – засмеялась она. – Пришла неофициально. У нас сохранились некоторые ваши вещи. – Теперь она смотрела на меня. С сочувствием и с интересом смотрела. – В вещдоках – куртка, мы ее списали. И эта тетрадь. И выложила тетрадь на стол. Самка гиббона. Самец гиббона. Сам гиббон, конечно, отсутствовал. Я машинально перелистал страницы. Не помнил я никакой тетради, но раз капитан милиции, да еще такая милая, утверждает, что спасла ее вместе с курткой, значит, так оно и есть. ...подали большую миску супа. По размерам посуды я думал, что хозяин, вероятно, ожидает гостей; но каково было мое удивление, когда между разговорами он уничтожил все содержимое миски, затем налил полстакана красного вина, залпом выпил его, потом стакан сельтерской воды и приказал подать второе блюдо, которое заключалось в подобной же миске, но меньших размеров. Там находились три куска бифштекса, которые были уничтожены один за другим; при этом повторилось запивание их красным вином пополам с сельтерской водой. Ума не приложу, зачем такое нужно выписывать. Пока капитан милиции Женя Кутасова расспрашивала меня о делах, о текущих настроениях (она помнила меня обгоревшим, почти безжизненным), тетрадь листал Николай Михайлович. Microsoft – всемирный лидер по производству электронных граблей. «Зачем тебе это было нужно?» Ассемблер – язык программирования, позволяющий наступать на грабли несколько миллионов раз в секунду. Николай Михайлович высоко поднимал брови. Локальная сеть – технология, позволяющая получать по лбу, даже когда на грабли наступает кто-то другой. Интернет – технология, позволяющая наступить на грабли, находящиеся на другой стороне земного шара. Сетевая конференция – технология, позволяющая наступать не только на свои, но и на чужие грабли. «Может, это ты сам и придумал?» И посмотрел на Женю: – Тут последние листы выдраны. – Да, выдраны, – подтвердила капитан милиции. Форма ей шла. Юбка не длинная и не короткая, а какая надо. Казенные, но не тяжелые башмаки. Сама курносая, глаза серые. Правда, смотрела на меня с ужасом. Думала, наверное, увидеть безнадежного калеку, а тут... вполне... хоть наручники накладывай. У капитана милиции Жени Кутасовой, кстати, оказались довольно оригинальные взгляды на эволюцию. Она имела в виду мою игру. На ночном дежурстве иногда можно отвлечься на компьютер, а диски с моей «Эволюцией» продаются везде. Правда, она еще не все умеет, призналась Женя Кутасова. Не все операции у нее проходят как надо. Иногда от летучих рыб происходят птицы, а от прибрежных животных почему-то – смирные домашние. А люди, призналась она, вообще получаются какие-то не такие. – А вы перебирайте, – посоветовал я. – Игра инвариантна. Природа тоже любит перебирать, поэтому у каждого свой предок. Женя Кутасова мое заявление поняла буквально. Она так и думала! Вот только не знает от кого, как вид, произошли милиционеры. С толку ее сбивал начальник сорок девятого отделения полковник Китаев. Да, справедлив. Да, строг. Но поговорить с ним не о чем. После некоторого спора мы с Женей пришли к благородному выводу, что это не полковник Китаев туп, а может, нам о нам не хватает информации. А вот осел – это деградировавшая лошадь, Женя была уверена. А обезьяны – выродившиеся люди. О существовании Бюффона и его идей Женя Кутасова не догадывалась, но естественный отбор считала таким же обычным процессом, как, скажем, гравитацию или мытье посуды. Говоря, она не спускала с меня серых глаз. Странно, да? Из огня вытащили обгорелое тело, а перед нею в кресле сидел вполне уверенный, спокойный тип в рубашке с длинными рукавами, в светлых джинсах. Русские кодировки – подарочный набор граблей для постоянных пользователей Интернета. Она тогда не знала, что шорты я принципиально не ношу. И рубашек с короткими рукавами не ношу. Дружественный интерфейс – резиновая накладка на ручку граблей. Мне столько пересадили донорской кожи, что, голый, я выгляжу, как поля Румынии с воздуха. Не стоит мне появляться на людях голым. Сплошные лоскуты, сплошные заплаты. Только с лицом повезло. Оно у меня чужое. Многозадачность – концепция, позволяющая наступать на несколько граблей одновременно. Разыскивая меня, капитан милиции Женя Кутасова хорошо изучила тетрадь. Последний атлант млел от восторга. Такие записи! Такая женщина! Жизнь налаживается! Ничего, что моя первая женщина оказалась милиционером, главное, ввязаться в драку. – Вы, наверное, ученый? – Не знаю, – ответил я. – «Не знаю, не знаю!» Ну что вы заладили одно и то же? – удивилась Женя. Мы с нею не сразу перешли на ты. – Так обычно карманники отвечают. «Видел эту гражданку?» – «Не знаю!» – «Залезал к ней в карман?» – «Не знаю». – «Как у тебя оказался кошелек гражданки?» – «Не знаю». Придурок к придурку! – Капитан милиции не всегда следила за словами. – Приходите ко мне в гости, я научу вас определять вранье по интонации. – Везло мне в тот год на благодетелей. – Это совсем не так просто, как можно подумать. У нас, например, был случай, когда жена застукала своего мужа с любовницей. Она и не очень-то его ударила, так, без размаха, но он сказал даже то, чего не хотел говорить. Например, вспомнил, что в прежней жизни его звали Патроклом. – Зачем вы мне это рассказываете? – обиделся я. – А вам этот случай ничего не напоминает? – Я и без ваших примеров знаю, что в прошлой жизни носил другое имя. Мы подружились. Стали встречаться. Всех тех, кто с подругой, изящной, упругой, и выбритой в разных местах, мечтает нажраться и сексом заняться, терзает неведомый страх... Капитан милиции Женя Кутасова (в домашнем халатике) заставляла меня вслух читать выписки из моей тетради. ...что, коль они в мае, от страсти сгорая, в лесу остановят мопед, в пылу наслажденья от совокупленья найдет их веселый медвед... Конечно, я отказывался от авторства. А Женя не верила, что Интернет забит такими стишками. Впрочем, воспринимала она их не как стишки, а как некую настоящую лирическую трагедию. ...и к парню-падонку, который девчонку терзает, как иву пила, шагнет косолапо, похлопает лапой и спросит: «Превед! КАГ ДИЛА?» Медвед (даже белый, даже без мягкого знака) к нам бы не подошел. Пусть Арктика для белых, не посмел бы он похлопать нас лапой по спине. Капитан Женя Кутасова немедленно бы его застрелила. Я читал это в ее мыслях. И губы (это я узнал позже) оказались у нее мягкие и сильные. Только увидев меня в душе, Женя заплакала. – Я такой уродливый? – удивился я. – Нет, ты совсем не уродливый. – По интонации чувствовалось, как она отчаянно врет. – Но раньше тебя как-то звали, да? Какая разница? Я оставался Сергеем Александровичем – человеком, даже в жару носящим джинсы и рубашки с длинными рукавами. Впрочем, изучать тело капитана милиции Жени Кутасовой оказалось не в пример приятнее. Ведь я все делал как впервые. Женя это ценила. «Я часто о тебе думала, – шептала она. – Ну, после того, как самолет сгорел. Я ведь тебя из огня вытаскивала. Ты даже кричать не мог. Только бился, тебя судорогами передергивало, и весь пузырился». Я этого не помнил. «Откуда ты летел? Куда?» Я, конечно, не помнил и этого. «К кому ты летел?» Не мог я ничего вспомнить. «Все вы, мужчины, одинаковы! У нас на участке одного привлекли к ответственности за обман лично им покинутых женщин. Так он якобы не помнил ни одной. Пришлось предъявить рабочее досье и документальные фото». На меня досье у капитана милиции не было. «Ты не волнуйся, – просила она. – Просто пробуй вспомнить». «Ничего не могу вспомнить». «Ты не стараешься». «Стараюсь». «А если я поцелую вот так, – задыхалась она. – Или вот так? Правда, хорошо? Неужели тебя так никогда не целовали?» «Я не знаю». «Ну, ты у меня прямо придурок». «Почему сразу придурок?» – не понимал я. «А это я вспомнила. У нас в отделении допрашивали щипачку. Мордашка миленькая. Я сама допрашивала. Женщины редко становятся карманниками, а эта стала. Маникюр. Накладной ноготь, таким сумочку можно взрезать. Указываю на пострадавшую: „Знаете гражданочку?“ – „Не знаю“. – „Разве вы не ехали с ней в одном трамвае?“ – „Не знаю“. – „Разве вы накладным ногтем не разрезали у нее сумочку?“ – „Не знаю“. – Ну, прямо ничего не знает! Я даже вмазала ей. Ты не подумай, что у нас в отделении бьют, – спохватилась капитан Женя Кутасова, – просто мордашка у нее была миленькая». 3 На некоторое время я переселился к Жене. Уютная трехкомнатная квартира – с узким, но длинным коридором, с тесной ванной и просторной кухней. Из спальни до туалета путь получался не близкий. Но куда торопиться? Вечера помогала коротать тетрадь с гиббонами. ...ищу место сисадмина. Гарантирую нормальную работу сетки любых размеров на любой стандартной платформе (WinOS, *nix, MacOS) и некривое совмещение разных платформ. Если надо, могу программировать на asm, java, c, c++ и все такое прочее. Есть опыт написания драйверов для Linux Mandrake 2.0, win2k, winXP. Веб-дизайн. Верстка. Познания соискательницы нас смешили. ...тем, что не касается администрирования сетки, буду заниматься только за отдельную плату. Юзеров не консультирую. Понадобится закупать железо – чтобы деньги выделялись без соплей, или закупайте сами и не жалуйтесь после установки. Понадобится создание локального ftp, backup-sv или ещё каких-то сервисов – сделаю, но за отдельные деньги. И с самопальными приблудами разбираться не станy. – Зачем ты это выписывал? – Не знаю. ...чего хочу? Первое. Свободный рабочий график. Понадобится, буду ночевать на рабочем месте, но постоянно торчать в офисе при нормально работающей сетке не желаю. Возникнут проблемы – есть мобила, личный транспорт. Второе. Чтобы кормили в любое время и на халявy. Много не надо. Достаточно, чтобы в серверной стоял морозильник с пиццей и обычная микроволновка. Третье. Постоянная связь. В любое время. Четвертое. Никаких претензий к внешнемy видy. Явлюсь в прикиде а-ля Матрица, это мое личное дело. Пятое. Заpплата от... Шестое. Если в офисе крысы – не моя проблема. Зовите монтажников, пускай их кусают за пятки во время лазания по фальшпотолкам. Седьмое. Никаких документов. Официально у меня нет даже начального образования. И последнее, наконец. Каков бы ни был начальник, за домогательства сразу получит по фейсу. А повторится — гарантирую повестку в суд и убитую навечно сеть. «Неужели такую наглую дуру могут принять на работу?» «Я бы принял». «За что?» «За характер». «Я тебя, Сергей Александрович, наверное, брошу». Но сроков такого решения Женя никогда не указывала. Я ее понимал и сроками не интересовался. Может, поэтому все и произошло так неожиданно. Однажды ночью я услышал крик. Ужасный, ужасный женский крик где-то в конце узкого темного коридора. В ванной. Или на кухне. Где-то там. В ужасной тьме. Я бежал по коридору, наталкиваясь на какие-то предметы, на ходу включая свет. Капитан Женя Кутасова, совершенно голая, стояла в ванной перед зеркалом. Не думаю, что ее испугало ее отражение. Загар, чудесные светлые груди... «Что случилось?» «Это ты! Это ты! Я подозревала!» У Жени срывался голос. «Я давно подозревала!» «Что ты подозревала?» «Сам знаешь! «Да что я знаю?» «А то, что ты баб сюда водишь!» Я изумился: «С чего ты это взяла?» «Я сама видела! Только что!» «Да объясни толком, что ты такое видела?» Она всхлипнула. И ответила совсем как я: «Не знаю». И так и стояла перед зеркалом, и всхлипывала. Не обязательно накидывать халатик, когда груди такие красивые, правда? Мой дом – моя крепость. В сорок девятое отделение, всхлипывала Женя, иногда приводят бомжих. Летом они черные, только не от загара. Капитан милиции Женя Кутасова всхлипывала и ждала, когда я заговорю, начну оправдываться. Ждала, когда заговорю, чтобы по интонации понять, вру ли я? В сорок девятом отделении, всхлипывала она, работают опытные люди. Обманщика им расколоть – как плюнуть. Один бомж, например, врал, что он художник, но по морде было видно – ничтожество. «А про тебя я теперь даже не знаю, что и думать», – всхлипывала капитан милиции Женя Кутасова. Откинув голову, распустив темные волосы по загорелым плечам, она жалостливо смотрела в смутное зеркало и никак не могла понять: ну почему ей так не везет? Работает в милиции, мужа нет. Был, да сплыл, дело известное. Подобрала меня, а я в ее квартиру баб вожу. Урод, всхлипнула она. Нравственный. По моим глазам она видела, что я не вру. Но этого ей было мало. Она хотела, чтобы я заговорил. Оказывается, когда Женя находилась в ванной, в коридоре послышались негромкие легкие шаги. Так женщины ступают, мужчины не умеют ходить так легко. Она решила, что я решил ее разыграть, что сейчас появлюсь в ванной, а она без халатика... ну и все такое прочее... вся подобралась, чтобы красивее увидел... А увидела сама. Молодую женщину. С пучком рыжих волос на голове. Ну, знаешь, всхлипнула она, прическа колхозницы – крендель и пучок. «Если ты прячешь у меня в квартире гулящую девку, то зачем? Она вечером уйти не успела? Где ты ее прячешь? – всхлипывала Женя. – Почему у нее юбка сатиновая, доисторическая, с блеском, как до революции? Где ты нашел такую, чтобы крендель на голове? Забирай свою сучку и выметайся!» «Да подожди ты!» Но остановиться Женя не могла. «Спряталась, наверное, где-нибудь под кроватью? Я ей глаза выцарапаю! Она же все видела, что мы с тобой вытворяем! – вдруг дошло до капитана милиции. – Она же все слышала!» «Никого тут нет. Успокойся». «Не ври, не ври! Ты – урод! Ты хуже урода!» На этот раз определение нравственный она упустила. «Показывай, где видела? – не выдержал я. – Куда она делась?» «Убежала, конечно». «А дверь хлопала?» «Не знаю». Мы проверили. Дверь была заперта изнутри. «Вот сучка! Она в окно выпрыгнула!» «С седьмого этажа? Смотри. Балконная дверь тоже заперта». «Ну, я не знаю, – всхлипнула Женя. – Одна с балкона прыгает, другой ничего не помнит! Рыжая она была! Я же видела! И крендель на голове, как венская булочка! – Все еще всхлипывая, Женя немножко приободрилась. – Если найду кого-нибудь, убью!» «Ладно, убьешь», – согласился я. Мы прочесали всю квартиру. Заглянули в спальню, в предполагаемую детскую, кухню, в кладовку, в туалет. Конечно, никого не нашли, но меня Женя выгнала. Неделю мы даже не перезванивались. А потом Женя возникла. Подышала неровно в трубку, показывая, как она страдает, и спросила: «Ты хочешь прийти?» Я хотел. И в ту же ночь увидел рыжую. Да, прическа у нее оказалась не ахти. И юбка не ахти, длинная. Неизвестная рыжая девушка стояла в кухне на табуретке, рылась в карточках на полочке, ни ног по настоящему не увидишь под такой юбкой, ни попы. Свет не включала, но смутные отсветы, проникавшие в окно, подчеркивали силуэт. Я заорал. От неожиданности. Капитан милиции примчалась мгновенно. «Ага! Ага! Опять она? – в руках у Жени было табельное оружие. – Ее не найду, тебя застрелю! Надоело! Ты только посмотри, она рылась в моих рецептах! Где она? Не ври! Точно, в рецептах рылась! Я их недавно переписала!». «Прекрати! Зачем ей твои рецепты?» Тогда Женя заплакала: «Не оставляй меня одну перед зеркалом». Мы молча отправились обыскивать квартиру. Проверили окна и двери. Проверили все уголки, где мог прятаться взрослый, и даже где ребенок не мог спрятаться. Заглянули даже в унитаз, чтобы быть спокойней. Не вынырнет же она оттуда? Конечно, ничего не нашли, но на следующую ночь капитан милиции Женя Кутасова (я ночевал дома, не пришел) снова увидела все ту же рыжую в сатиновой юбке и в блузке из какого-то грубого полотна. «Это где ее так обшивают?» Страшась привидений, капитан милиции Женя Кутасова теперь даже в туалет ходила чуть ли не в форме. Страдала: «Не хочу жить с твоими сучками». «Они не мои. Они, скорее, твои». «Все вы так говорите!» Не знаю. Наши страдания обычно вызваны нашим невежеством. Из ста сорока двух пассажиров сгоревшего самолета выжил только я. Почему? Не знаю. Зачем? Не знаю. Ни памяти у меня, ни прошлого. И никого я не водил в квартиру капитана милиции Жени Кутасовой. Это она из принципа меня доставала: «Видишь, ты ушел, и сучек твоих нет. Наверное, у тебя ночуют». И добавляла со странной интонацией (может, врала): «Не хочу тебя видеть. Не приходи». 4 Солнце светило. Пахло скошенной травой. Картонную коробку я держал подмышкой. Потом присел на зеленую деревянную скамью перекурить. Текущая мимо «Иероглифа» толпа казалась мне очень яркой. Все же странно, думал я, с чего это капитану милиции Жене Кутасовой стали являться призраки? И почему рыжие? У призраков не должно быть цвета. А рыжая – это цвет. И какого черта вдруг позвонила какая-то Ли?са? Зачем мне это? Надо было ответить: не нужна мне тетрадь! Но почему-то я согласился встретиться. Самка гиббона. Самец гиббона. Последних листов в тетради не хватало. Может, их выдрала сама Женя, чтобы записать на оборотной стороне новый рецепт тортика, а кто-то ищет странички? Я отчетливо помнил края отрыва, отдельные, сохранившиеся на бумажных зубцах слова. майор Дело партии Многие этого не понимают мешают другим телефон Пушкина Калапе всех стран мира астрономических мироедов пролетариата в органах работают органах много книг Филиппова «Зеленый луч в древнем Египте» мерами пресечения настроениях принимала раз жаловалась на странности Од Обыкновенный пожилой выступает в роли наставника сложнейшему пути Майор В папке перед ним лежали В той же имена которых с родной дочерью мной узнав, что я каждый Странно, да? Какой-то майор. Какое-то дело партии. Телефон, опять же... Пушкин... Все страны мира... Астрономические мироеды... Последние мне даже понравились... И что за Филиппов?.. И что лежало в неведомой папке? Не знаю. Я не пытался это расшифровать. И согласился на встречу с неизвестной мне Ли?сой больше потому, что в такой солнечный день просто грех сидеть перед монитором. А заодно, решил, можно оставить на скамье коробку с джинсами. Кто-то найдет, обрадуется. Лет десять назад, в самый разгар перестройки, так повезло Паше. В парке на старой деревянной скамье он нашел красивую кожаную папку. По словам Паши, он взял папку не сразу. Долго колебался. Совесть все-таки, ее просто так не скрутишь. Но взял, взял. Позорно взял: не оставлять же бомжам, пропьют. В папке лежало пять миллионов рублей (по тем временам примерно 900 баксов), пейджер, чистые бланки непонятных финансовых договоров и компакт-диск с еще более мутной информацией. Бланки Паша позорно сбросил в ближайший почтовый ящик, а на случайные миллионы купил видеомагнитофон Thomson 6790. Настоящая топ-модель: стереозвук, поддержка NICAM, монтажные функции, экранное меню, цветовой процессор, и сам аппарат не какой-то там, а Multi System. Пейджер продал барыгам («купим всё!»), а в папку (тисненая кожа, прихотливый орнамент) уложил черновики своего альтернативного романа. Кстати, тип, потерявший папку, вполне мог устроить Паше флэш-моб, но почему-то никаких посланий на эту тему не последовало. 5 Кафе «Иероглиф». Напротив – ночной клуб «Кобра». Колонны, крошащийся серый кирпич, кривая черная лиственница. Власти города не раз пыталась спилить лиственницу и снести злачное заведение, но общественность, поддержанная депутатами, ни старинное здание, ни траурное дерево в обиду не давали. Посетителей в кафе почти не было. Ну, сидела невдалеке смуглая девушка с распущенными волосами. Вид задумчивый, умный, но окажись она Ли?сой, я был бы разочарован. За соседним столиком бормотал в мобильник бритоголовый чел. «Что там с моей машиной?» Я прекрасно слышал всю беседу. Для меня это не проблема. «Хонда-Авансир» двухтысячного года», – бормотал бритоголовый чел. – Пробег по одометру семьдесят девять тысяч километров». – «Масло часто меняли?» – «Само собой». – «То есть редко?» – «Ну, пожалуй, редко». – «Вот и результат. Игольчатый подшипник на верхнем валу износился, разрушился, часть иголок упала в картер. Куда им еще падать? – Далекий мастер относился к своей работе с повышенным уважением. – А потом одну затянуло в заборную часть фильтра». – «И как перспектива?» – «А вы как хотите? Быстро или надежно?» – «И так, и так». – «Мы бы рады, да мастера нарасхват». – «А если разумная цена?» В смутной глубине кафе оттягивалась развеселая компания, я их рассматривать не стал. Не стал рассматривать и девчонок, устроившихся на высоких металлических табуретах бара. Явно сбежали с уроков. Зато с удовольствием увидел Конкордию Аристарховну. Она помахала мне узкой рукой в черной перчатке. Я обрадовался. К таким, как Конкордия Аристарховна, электрики без вызова не приходят, таким, как она, не звонят девчонки с улицы – себе выйдет дороже. В чудесном возрасте Конкордии Аристарховны не прячут седых волос, но брови подводят и губы нежно подкрашивают. Про себя я называю Конкордию Аристарховну Люси. Помните, у битлов? Lucy in the sky with diamonds? Кроме того, она напоминает известную ископаемую леди из Южной Африки. Ту тоже прозвали так. Возраст за три миллиона лет, но, думаю, Конкордии Аристарховне ничуть не меньше. «Убить время – это так просто, не надо даже прицеливаться». Так говорит Конкордия Аристарховна, когда я жалуюсь на избыток свободного времени. Нежный запах хорошего табака, неагрессивных духов, чего-то загадочного. На смуглой шее, посеченной нежными множественными морщинками, прелестное серебряное ожерелье. Усаживаясь за столик, на всякий случай глянул на девушку с распущенными волосами. Позорная девка, сказал бы Паша. Нога влево, нога вправо – сейчас так не ходят. А вот Конкордия Аристарховна... А вот Люси... Паша, рассказывая про Конкордию Аристарховну, всегда восторженно пускает слюну. «Ей под сто, а жрет коньяк не так, как эти позорные девки в „Кобре“. Даже словечко жрет звучит у Паши восторженно. «Ну, пусть не под сто, пусть под девяносто, все равно жрет! Ойлэ с двух рюмок позорно начинает карабкаться мне на колени, а костенурка – так Паша прозвал Конкордию Аристарховну – пьет сколько влезет. В нее много влезает, не смотри, что она изящная. Она – монстр. Она – монстр монстров. Мы с Ойлэ ее обожаем. Интересно, зачем она вернулась из Америки?» 6 Когда-то Конкордия Аристарховна была яростной комсомолкой. В буднях великих строек, в веселом грохоте, в огнях и звонах, здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых! Все у нее складывалось. Нет нам преград ни в море, ни на суше. Все горело в ее красивых руках. А в результате только пять лет назад вернулась из США в наш город. Страна мечтателей? Да. Страна ученых? Конечно. Но лет пятьдесят, не меньше, Конкордии Аристарховне даже думать не рекомендовалось о возвращении на родину. Всеведущий Паша не раз намекал, что костенурка (тонкие узкие руки, изящная походка, ласковый, все понимающий взгляд) когда-то позорно обидела нашу Родину. Некая несоразмерность чувствуется в таких намеках, но только на первый взгляд. Когда фашисты, начав войну с СССР, оккупировали Западную Украину, костенурка жила во Львове. Именно ей поручили ликвидировать некоего полковника СС Курта Людвига. Это имя тогда многим леденило кровь. Ходили слухи, что Курт Людвиг лично и жестоко пытает всех, кто попадает в его застенки. Аусвайс юной комсомолке заменяла ее волшебная красота. Стоило ей улыбнуться, беспомощно взмахнуть ресницами – таяли сердца самых неподкупных патрульных. Но какой-то придурок устоял. Юную красавицу втолкнули в тесный кабинет. Вблизи полковник СС производил странное впечатление. Конечно, идейный жестокий враг. Но при этом – действительно белокурая бестия с пронзительными голубыми глазами. Спортивен, умен, воспитан. Ко всему прочему, полковнику шла черная форма. И он, конечно, сразу понял, зачем бродила вокруг его штаба чудесная вестница смерти. Глухая ночь. Страшный кабинет. Часовой за плотно запертыми дверями. А еще – французский коньяк, бразильский шоколад, прочные немецкие презервативы. Любовь. Неистовая. Тебе этого не понять, втолковывал Паша. Ты позорно не помнишь даже своего собственного прошлого. Черному жениху, ну, сами понимаете, эта мрачная эсэсовская форма, намекал Паша, разрешения на брак пришлось просить у самого фюрера. А вот со стороны невесты никаких просьб к товарищу Сталину не последовало. К тому же подпольщики, уязвленные неожиданным поворотом событий, незамедлительно приговорили предавшую их комсомолку к смертной казни. Правда, повесить удалось только полковника. Буквально за неделю до того, как он повис на перекладине каких-то ворот, полковник откомандировал молодую жену к союзникам в Италию. Оставшись вдовой, нежная, тогда еще совсем не доисторическая Люси влюбилась в одного из влиятельных советников дуче. Черноволосый, смуглый советник очень много говорил, еще больше жестикулировал, даже в постели, но рядом с ним Конкордия Аристарховна чувствовала себя надежнее, чем с полковником СС. Впрочем, судьбу не обойдешь. В сорок четвертом году энергичные итальянские партизаны повесили и черноволосого советника. Пораженная такими кровавыми событиями, бывшая комсомолка бежала за океан. Рисковать с военными она больше не решилась: подумав, вышла замуж за модного и богатого дизайнера. В мире искусства Люси быстро приняли. Бывшие мужья, конечно, отягощали ее жизнь, зато квалифицировали как женщину. Конкордия Аристарховна выучила язык, окончила престижный Колумбийский университет. При Гейзеровском научном фонде много лет углубленно изучала тоталитарное искусство Советского Союза. А потом Империя Зла рухнула. А потом снесли Берлинскую стену. А потом костенурка осмелилась прилететь во Львов. А еще через несколько лет она объявилась в России. Но в тихом уголке Манхэттена за нею все еще сохранялся большой дом. 7 Lucy in the sky with diamonds... Я увидел девушку. Она шла в нашу сторону. Рыжие волосы. Крендель на голове. Я поежился. Даже юбка была на ней та, какую мы видели в квартире капитана милиции Жени Кутасовой. «Где ты нашел такую? – всхлипывала Женя. – Ты, наверное, платишь сучке?» Но это, конечно, чепуха. Никому я не платил, но юбку, странно поблескивающую, как подкладка старого пальто, запомнил. При свете дня рыжая девушка легко, но как бы и смущенно, шла к кафе, отыскивая меня взглядом. Я сразу понял – меня. Я еще не слышал мыслей девушки, но уже знал, – это Ли?са. Это она звонила по поводу потерявшейся тетради. Это ее мы с Женей видели в ночной смуте. В квартире капитана милиции всякие несуразности скрадывались темнотой, но сейчас, при свете дня, каждому было ясно, что юбка рыжей могла быть гораздо короче, а блуза – не такой закрытой. «Эта сучка рылась в моих рецептах! Она забрала рецепты моих любимых тортиков!» – так ночью кричала Женя, но теперь я был еще больше убежден в том, что Ли?са не могла взять ничего чужого. Рыжая миновала лиственницу. Солнечный день. Перемигивающиеся светофоры. Мысли на таком расстоянии уловить сложно, но что-то изменилось. В самом воздухе что-то изменилось. Произошло какое-то движение. Какое-то неправильное движение. Будто вскрикнул кто-то. И я, и Конкордия Аристарховна, мы оглянулись одновременно. Много чего двигалось по залитой солнцем площади, но разворачивающаяся на полной скорости старинная эмка, ну прямо как в кино, с форсированным, рокочущим от удовольствия движком, ее темные тонированные стекла – двигались как бы отдельно, выпадали из общего ритма. На развороте эмку занесло, думаю, преднамеренно, взвизгнули тормоза... но поздно... поздно... рыжую девушку, как мячик, отбросило на обочину улицы. Девчонки за стойкой восторженно завопили: «Вау!» – Сядьте! Я послушно сел. Конкордия Аристарховна решительно сказала: – Вы мужчина, Сергей Александрович. Ведите себя соответственно. Я кивнул. Привидение нельзя сбить машиной. Даже такой старинной. Мало ли таких дорожных происшествий ежедневно случается в городе? При чем тут я, при чем тут посетители кафе? К тому же, скорая подъехала почти сразу. Я увидел восковую, свесившуюся с носилок руку. Потом появилась и милиция. – Не стоит вам вмешиваться. У вас и так репутация найденыша. Я кивнул. Я понимал. К нам, кстати, и не подошли. Не интересовали мы никого – старуха из США и известный всему городу урод (нравственный). – Знаете, – негромко сказала Конкордия Аристарховна. Она не собиралась утешать меня, просто сказала. – Я ведь до сих пор не прошла вашу игру. – Не хотела она говорить о сбитой машиной девушке. И мне не советовала. Мысли ее были просты, хотя к заядлым геймерам никто бы ее не отнес. А может, в ее годы о смерти не говорят принципиально. – Знаете, Сергей Александрович, играя в вашу «Эволюцию», я всегда застреваю где-то в начале мезозоя. Не складывается у меня. Все время в пролете. У меня даже первые люди возникают в палеозойское время, когда им есть нечего. В сознании Конкордии Аристарховны было пусто. Напрасно я искал там хоть какую-то мысль, сожаление, или раскаяние. В сознании костенурки было пусто, как в концертном зале в будний день. Ничего там не было связанного с окружающим. Так, некие обрывки размышлений, какие-то необязательные соображения. Но сумела же она пройти начальные уровни «Эволюции», а это не просто, это игра для людей с воображением. Кипящие первичные океаны, таинственный астероид, врывающийся в плотную атмосферу юной Земли. Странные организованные элементы (ОЭ), занесенные из Космоса. После вакуумных разрывов, диких пространств, потоков жесткого излучения загадочные ОЭ, конечно, попали в рай: ленточные глины, жидкая вода, россыпи минералов, ювенильные источники, всевозможные газы, вулканический пепел, световая гармония магнитных полей. При правильном раскладе рано или поздно с монитора улыбнется первое разумное существо. Какое? У каждого свое. Но в любом случае это будет отражением девонских акул, глянцевитых каменноугольных эогиринусов, влажных пермских сеймурий, чудовищных триасовых ихтидопсисов. Оказывается, Конкордии Аристарховне нравилась моя игра. Она была влюблена в обитателей первичных земных морей. Особенно ее занимали археоциаты. Она строила особенные самостоятельные миры из живых ажурных кубков, ведь непонятно до сих пор, были археоциаты растениями или животными. Чудесные отражения. Вертикальные перегородки. Поблескивающие пластины. Милиция, наконец, уехала. Извинившись, я вынул мобильник. Странно, но Центральная станция скорой помощи откликнулась сразу. «В какую больницу доставили пострадавшую?» «Это вы про наезд, что ли?» «Ну да, про наезд». «А вы кто будете?» «Я родственник». Трубку сразу повесили. Версия с родственником не прошла. Конкордия Аристарховна понимающе улыбнулась. Она ничуть не хуже капитана милиции Жени Кутасовой знала интонацию вранья. Шея ее была густо и нежно посечена морщинками. Ей шло ажурное ожерелье. – К сожалению, мне пора. Я коснулся губами тоненьких синих вен. На меня пахнуло аккуратной старостью и чистотой. «...в субботу... в 17.00... в библиотеке имени Чехова...» Проводив костенурку взглядом, я машинально потянул афишку, лежавшую под папкой меню. «...в субботу... – то есть сегодня, – в 17.00... – то есть через пару часов, – в библиотеке имени Чехова... состоится встреча с доктором Григорием Лейбовичем... – Что-то жуликоватое почудилось мне в фамилии доктора. – ...Выпускник 1-го медицинского института, живет в США, часто приезжает на Родину. Он автор книги, которая явилась результатом прямых контактов с интеллектуальными существами запредельного мира... На встрече... – указывался адрес книжного магазина, – доктор Григорий Лейбович продемонстрирует настоящий ченнелинговый контакт, а все желающие смогут задать вопросы...» 8 Я снова вынул мобильник. Женя Кутасова, капитан милиции, оказалась на дежурстве. «Много работы?» – посочувствовал я. Капитан Женя Кутасова обожала сочувствие. «Да нет, что ты, совсем мало! – Как ни странно, она обрадовалась моему звонку. Может, в душе все еще не могла поверить, что я ушел от нее. Двумя руками должен был держаться, а ушел. – Совсем тихий день. Ну, пьяная драка, пара квартирных краж, кое-что по мелочам, понятно, изнасилование, жарко очень». «А наезды?» «На человека?» «Не на столб же». «Не зафиксировано». «Не может быть. Я сам видел черную эмку с тонированными стеклами. Такие машины показывают в кино». «Подожди». В трубке далеко и вяло перекликались незнакомые голоса, приглушенно позвякивали телефоны – обычная скучная музыка милицейских будней. «Ой, как это ты узнал? – наконец откликнулась капитан Женя Кутасова. – Точно. Был наезд. Примерно час назад. Старая эмка, ее пока не нашли. И стекла тонированные». «А девушка жива?» «Ты ее знаешь?» – ревниво спросила Женя. «Впервые видел. Просто все случилось у нас перед глазами». «У нас? Это с кем ты там?» – голос капитана милиции становился все холоднее. «С Конкордией Аристарховной. Ты должна ее знать». «А почему спрашиваешь про сбитую?» «Да просто так. Жалко». «Просто так такими вещами не интересуются». «Не знаю, Женя. Какая-то странная она была». «Да я уже и сама вижу. В рапорте. Сатиновая юбка... Блуза...» «Точно. Мы с тобой видели ее. Понимаешь? Такая же юбка, по щиколотку». «И в рапорте так написано, – пораженно заметила капитан Женя Кутасова. Она явно боролась с собой. Может, хотела бросить трубку. Но справедливость победила. – Непонятки тут с пострадавшей». «Ее хоть довезли до больницы?» «Не успели». «Умерла?» «Нет». «Тогда почему не успели?» «Как это почему? Исчезла!» «Как это исчезла? Выпрыгнула из машины?» «Не совсем так. Разбираемся». «Да объясни толком!» Женя снова с кем-то пожужжала. «Не знаю, что и сказать. – Голос капитана Жени Кутасовой немного потеплел. – Нарушитель исчез, не поймали нарушителя. Как сквозь землю провалилась эта эмка, будто не было ее. А водила скорой характеризуется положительно. И врач опытная. Она уже тысячи раз выезжала на такие вызовы. Уложили пострадавшую на носилки. Все как положено. Пульс слабый, но прощупывался. Врач всю дорогу держала руку на пульсе, а потом...» «Что потом?» «Ты не поверишь!» «Тебе поверю», – польстил я. «А потом пульс стал исчезать, – голос капитана Жени Кутасовой понизился, будто она не хотела, чтобы в милицейском кабинете ее слышали. – И рука пострадавшей стала исчезать. Так в рапорте написано. Я не вру. Ты что, по интонации не чувствуешь? Я же тебя учила! Девки, которых ты тайком водил в мою квартиру, – все-таки не выдержала она, – тоже странно исчезали. Помнишь? Двери-окна заперты, а никого нет. Вот видно, роется на моей полочке, рукой достать, а замахнешься – она тает в воздухе. И в рапорте отмечено, что тело пострадавшей как бы растаяло прямо на глазах у врача. Ну, что тут непонятного? – заорала в трубку капитан Женя Кутасова. – Как мороженое растаяло! Видел, как тает мороженое? Осталась только одежда. Вот, читаю. „Сатиновая потертая юбка...“ Только учти, – повысила голос капитан милиции, – теперь мы тебе ничего не вернем, хватит с тебя дурацкой тетради. А про белье этой исчезнувшей сучки даже не заикайся. Она у тебя в сельпо одевалась, извращенец!» Наши желания – наши проблемы. «...в библиотеке имени Чехова... Выпускник 1-го медицинского института... Продемонстрирует настоящий ченнелинговый контакт, а все желающие смогут задать вопросы...» А почему не пойти? Тетрадь... Электрик... Девушка Ли?са... Я еще не знал, что все только начинается. Доктор Лейбович 1 Доктор Лейбович не выглядел бедняком. Плотный, суровый. Костюм – ничего броского, галстук за триста баксов. На безымянном пальце перстень. Стоимость? Мне хватило бы съездить в Сикким и обратно. Взгляд внимательный. Слушателей собралось не менее двадцати душ – разного возраста, разного социального положения. Сидели вокруг исцарапанного круглого стола – обязательная принадлежность нынешней публичной библиотеки. На полках пестрые обложки. «Ведьма с Портобелло», «Дневник информационного террориста», «Ужасы ночью», «Замуж за миллионера», «От эффективности к величию», «Легкий способ бросить курить». Все доступно, все функционально. Не глядя, протянул руку. Вытянул сдвоенный номер толстого журнала. ...Слесарь Петров из маленького хозуправления привел в НКВД злостного инженера Ломова. Инженер обещал слесарю десять тысяч рублей за совершение диверсионного акта – вбить железный болт в электрический кабель на большом заводе. Конечно, данное событие можно посчитать незначительным, но на самом деле это не так. На самом деле это знаковое событие. Оно говорит об ужасной, всеобщей, всюду разгоревшейся борьбе. События множатся. Они нарастают как лавина. Доцент пединститута помог органам разоблачить шпионскую работу своей собственной жены. Дворники с проспекта Сталина добровольно приняли обязанность ежедневно докладывать о настроениях жильцов трех крупных домов центрального района. Люди, как никогда, тянутся к духовной чистоте, не хотят терпеть дурного. Я поставил журнал на место. Чем-то все это напоминало выписки в тетради с гиббонами. Скучно. Пылью несёт от дешевых выдумок. Одно утешение: человек всегда врал. Ну, пусть не врал, пусть только преувеличивал, строил теории, все равно первым был сотворен человек, так считал Платон. Я отчетливо вспомнил отчеркнутое место в тетради. Вселенная двойственна. Она объемлет два мира – мир идей и мир вещей, отображающих эти идеи. Идеи мы постигаем разумом, вещи – чувственным восприятием. Когда-то у меня был превосходный почерк. У человека три «души»: бессмертная и две смертных. Смертные: мужская – мощная, энергичная, и женская – слабая, податливая. Развитие человека протекает путем деградации всех трех видов «душ». (В кавычки «душу» в тетради брал, видимо, я сам; в чем-то сомневался.)Допускается и «переселение» душ. Например, все животные – всего лишь своеобразная форма наказания для людей. Упражняющие только смертную часть своей мужской или женской души, при втором рождении превращаются в теплокровных четвероногих. Тоже недурной вариант эволюции, покачал я головой. Те люди, что тупоумием своим превзошли даже четвероногих, оказываются в итоге пресмыкающимися. А откровенно легкомысленные – птицами. По Платону все живые существа – всего лишь совокупность тех или иных видоизменений человека. На этом, кстати, базировались и представления капитана Жени Кутасовой о происхождении милиционеров! Каждый пытается понять себя. Мысленно я увидел озеро Джорджей Пагмо. Жить там нельзя. На берегах нет растительности, никаких зверей. Торчат мертвые скалы, похожие на безголовых сфинксов. Может, это те, кого озеро не приняло. Со стороны Шамбалы вдруг доносится приятный звук. Если услышал его, – иди! Пусть соль, тоска, холодные пески – это неважно. Если позвали, иди, не медли. Ты увидишь прозрачное озеро, рожденное в чистом уме бога. Омойся, и войдешь в рай. Вода озера Джорджей Пагмо чище жемчуга. Отпей ее, и будешь освобожден от последствий грехов ста своих жизней. Мир устал от страданий. Далекий звук гонга, низкие звезды. Приятные звуки со стороны Шамбалы. ...есть вопросы, на которые мы можем дать ответ, пусть не точный, но удовлетворительный для сегодняшнего дня. Есть вопросы, о которых мы можем говорить, которые мы можем обсуждать, спорить, не соглашаться. Но есть вопросы, которые мы не можем задавать ни другому, ни даже самому себе, но непременно задаем себе в минуты наибольшего понимания мира. Эти вопросы сводятся к главному: зачем все это? Если однажды мы задали себе вопрос такого рода, значит, мы уже не просто животные, а люди с мозгом, в котором есть не просто сеченовские рефлексы и павловские слюни, а нечто другое, иное, совсем не похожее ни на рефлексы, ни на слюни. Не прокладывает ли материя, сосредоточенная в мозгу человека, совсем особых путей, независимых от сеченовских и павловских примитивных механизмов? Нет ли в нашей мозговой материи элементов мысли и сознания, выработанных на протяжении миллионов лет и свободных от рефлекторных аппаратов, даже самых сложных? Когда-то я все это выписал. Ладно. Плевать. Когда-то – это когда-то. В общем, с прошлым у меня вполне терпимые отношения. Правда, бывали странные дни. Не буду скрывать, бывали. Особенно под осень, когда начинаются занудливые дожди. Известно, земля наша, кроме комаров, еще дождями богата. Утвердив на столе бутылку вина, я раскрывал атлас России. Еще и еще раз вдумывался я в маршрут сгоревшего самолета. Он вылетел из Санкт-Петербурга (то есть там я поднялся на его борт) и должен был приземлиться в Южно-Сахалинске. Три посадки по маршруту, я мог выйти в трех разных аэропортах. Мог выйти, сесть на поезд или в автобус и уехать куда угодно. Урал, Сибирь, Дальний Восток. У меня могла быть машина, меня мог кто-то ждать. Земля только кажется крошечной, на самом деле она огромная. Я мог жить в любом из городов, расположенных по маршруту самолета. Я мог жить в любом из городов, в которые можно добраться из транзитных аэропортов. За пять лет, прошедших с момента гибели самолета, никто меня не узнал, не вспомнил, не кинулся навстречу на улице. Наверняка где-то есть город, в котором я родился, где, возможно, обо мне помнят. Меня показывали по TV, обо мне писали, что толку? Я ведь не похож на себя – на того, каким был. Десятки пластических операций превратили меня в совсем другого человека. 2 Save. 3 Я прислушался к мыслям соседа справа. Заезжий гость. Раздражен. Уезжает вечерним поездом, а из гостиницы уже выперли. Сябра, гэта баян! Белорус. Явно белорус. У Бабруйск жывёла! Воротничок рубашки несвеж, рукава пиджака потерты. Какая-то сделка сорвалась, должок на хвосте. Самое время поговорить с удивительными интеллектуальными существами из запредельного мира. Сябра, рэспект ды павага табе! Белорус был в отчаянии. Ни от кого он не прятался, никто его не ловил, но как жить завтра, послезавтра, через год? Я не все понимал в мыслях соседа, для этого следовало бы выучить особый слоyнiк для беларускамоyных падонкаy, но главное было ясно. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/gennadiy-prashkevich/net-plohih-vestey-iz-sikkima/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.