Неандертальский мальчик в школе и дома Лучано Мальмузи В далекие времена последнего ледникового периода дети тоже ходили в школу. Им нужно было усвоить множество очень важных предметов: охо­та, рыбалка, собирание грибов и ягод, магический рисунок. Но особенно усердно юные неандертальцы занимались физкультурой. Приласкай мед­ведя, Подними каменюку, Убеги от тигра – игры хоть и забавные, но очень, очень опасные. Лучано Мальмузи (художник Николай Воронцов) Неандертальский мальчик в школе и дома МОЯ СЕМЬЯ Холод – вот что вспоминается живее всего, когда я думаю о своем детстве. Собачий холод. А собак я вообще не помню. Волки были, это да. Ко­гда холод пробирал до костей, а от голода подводило живот, они, на свою беду, подходили слишком близко к хижинам. И дедушка Пузан ловил самого неосторож­ного из них и съедал со всеми потрохами. Хотя, к слову сказать, случись в доме какая-то еда, никого из нашей семьи не надо было упрашивать… Ах да, моя семья! Пора вам ее представить. Правда, когда я пытаюсь припомнить всех родственников, у меня ум за разум заходит. Ну-ка, поглядим… одиннадцать пап… Нет, нет, я, как всегда, все путаю: это бабушек один­надцать! А пап – девять… Мой настоящий папа, Большая Рука, и еще восемь, которых я звал «дядями»… Правда, в стойбище Грустных Медведей мы, дети, называли дядями всех взрослых мужчин: куда бы ты ни пошел, всюду встречался какой-нибудь дядя, кото­рый незаметно за тобой приглядывал и в случае чего выручал. Проголодался? Зайди в первую попавшуюся хижину, и там дядя или тетя дадут тебе чего-нибудь пожевать. Соскучился? Великий одинокий охотник, дяденька Бобер, с тор­чащими наружу зубами, всегда готов рассказать тебе какое-нибудь из своих захватывающих приключений. Замерз? Тетушка Бурундучиха поднимет тебя, как перышко, волосатыми ручищами, и ты, счастливый, прикорнешь в ее горячих объятиях. Не спится? Чем-то огорчен? Плачешь? Почему бы тогда не пойти в пещеру к дяденьке Пеньку, который поперек себя шире: пара прыжков, две-три уморительные гримасы – и вот ты уже хохо­чешь, позабыв обо всем. А когда успокоишься, он до зари будет рассказывать сказки, придуманные тут же, на месте, специально для тебя. Чудесно жилось в нашем стойбище! Все тебя любили, и ты никогда не чувствовал себя одиноким. Можно даже сказать, что Грустные Медведи были одной большой дружной семьей. А теперь я опишу вам моего дорогого папочку – все звали его Большая Рука, потому что была она у него толстая и крепкая, как дубина. Ударом кулака он мог повалить бизона, а человек от одного его тычка отлетал к соседней хижине. Такая сила помогла ему добиться в стойбище высо­кого положения: он стал вождем Грустных Медведей, и никто не оспаривал у него этого звания. Правда, время от времени находился какой-нибудь нахал, который ставил под сомнение папино право рас­поряжаться, но папа не принимал это близко к сердцу, а просто выходил, улыбаясь, в круг и опрокидывал на­глеца одним ударом. Да, да, папа Большая Рука в самом деле никого не боялся… Ну, почти никого. Когда, например, мама Тигра была дома, он стано­вился тихим, как ягненок. Мама Тигра – это моя мама. Обычно она нежная и ласковая, но если рассердится – берегись. Тигрой ее прозвали за вспыльчивый нрав, а еще за голос, похо­жий на рев саблезубых. Папа Большая Рука очень красивый. Настоящий не­андерталец – когда он приходил в другие стойбища, все с него не сводили глаз. Жирный, как мускусный бык, горбатый, как бизон; спина круглая, а руки такие длинные, что загребали по земле. А лицо до чего выразительное! Лба почти не было, а надбровные дуги так выступали вперед, что, когда шел дождь, даже не зажмуривался. Рот до ушей, огромный, с толстыми губищами; а нос – о, нос у него был самый красивый на свете: широкий, сплюснутый, волосатый. Волосами вообще-то вся наша семья не была оби­жена. Особенно дедушка Пузан. Летом в страшную жару, когда в луже посреди де­ревни оставалось на палец льда, он мог ходить, ничем не прикрываясь. Разгуливал себе нагишом, и никто и не замечал этого, – наоборот, все нахваливали его но­вую летнюю шубу. Теперь полагалось бы описать всех дядюшек и тету­шек, дедушек и бабушек, кузенов и кузин, но я боюсь запутаться, а к тому же… Во имя всех Горбатых Медведей! О стольком я уже поведал вам, а о себе не сказал ни слова. Правда, и говорить-то особо нечего. Я – мальчик Ледникового периода. Когда я родился, великое странствие моего народа подходило к концу и уже появились по соседству с нашими землями люди совсем, совсем на нас не похожие. «Бууу» – вот как меня звали. Но вы меня можете называть попросту Неандертальский мальчик. А теперь начинаем рассказ. ПЛЕМЯ ГРУСТНЫХ МЕДВЕДЕЙ Вот оно, мое стойбище, видите: на холмике, непода­леку от бурной реки. Десятка три хижин, покрытых разноцветными шку­рами. У Грустных Медведей довольно большое стойбище: так, по крайней мере, утверждает дяденька Бобер, кото­рый обошел весь свет. Другие племена живут неблизко. До ближайшего к нам стойбища Северных Буйволов три месяца пути, а путешествовать в наши времена, по­верьте, нелегко. Гляньте на долину – сплошное болото: зимой замер­зает, а весной растекается вязкой жижей, над которой кишат комары. А теперь обернитесь и посмотрите на горы: ели и березы простираются покуда хватает взгля­да; с вершин спускаются ледники, чуть ли не достигая холмов… Бр-р… лучше сидеть в хижине, в тепле, завернув­шись в шкуры, и наблюдать, как на заре мама Тигра раздувает угли в очаге. Осень едва наступила, а листья уже меняют цвет. Небо светлеет; над верхними отверстиями хижин клубятся облака дыма. Странный тип отодвигает полог из шкур и выходит наружу, зевает, потягивается, гля­дит на небо, издает довольное ворчание. Подходит к луже в самом центре деревни, исследует лед у самого берега. Потом встает на колени перед Тотемом-Луной, круг­лым белым валуном в форме мяча, целует его и прини­мается петь. Тип этот – Полная Луна, деревенский шаман, он же знахарь: он весь увешан амулетами, сухие волосы его стоят дыбом, глаза блуждают. Давайте-ка послушаем, какой он нам даст прогноз погоды: Сегодня чудная погода, И скоро солнышко взойдет; Глаза протрите, лежебоки: Кто ленится – тот не жует! Каждый день все те же завывания, даже если идет дождь или снег. Правда, слова немного меняются: Сегодня мерзкая погода, Нас скоро снегом занесет; Глаза протрите, лежебоки: Кто ленится – тот не жует! Люди в хижинах поворачиваются с боку на бок под теплыми шкурами и честят на все корки певца с его скрипучим голосом. Но потом раскаиваются, потому что у знахаря всюду уши и власть его безгранична. Ну, Неандертальчик, вставай. Пора в школу, ры­чит мама Тигра, сдергивая с меня шкуры, – а я-то так под ними пригрелся. Огонь в очаге едва теплится, я весь дрожу. Школа! Я про нее и думать забыл. Вскакиваю, напяливаю шкуру мускусного быка. И не подумайте, будто я рассказываю вам сказки. «Школа в доисторическую эпоху? Невозможно: лю­ди тогда не умели писать», – возразите вы. И будете правы! Письменности у нас еще нет, это так, но рисовать мы умеем и вообще, что называется, не лыком шиты. К тому же и предметы у нас от ваших отличаются: охота, рыбалка и собирательство – ведущие, но я бы не стал пренебрегать обработкой кремня, постройкой хижины, магическим рисунком, заклинанием… Видите – и нам, детям Ледникового периода, есть над чем корпеть! Насколько эти предметы трудные, я вам пока ска­зать не могу, сам сегодня иду в школу в первый раз. Я так волнуюсь! Выхожу из хижины и прямо перед собой вижу Ум­ника: это мой лучший друг. Сидит у своей хибары, на­сыпал горку из снега и скатывает вниз какую-то дере­вяшку. – Привет, Умничек, что это ты делаешь? – Провожу эксперимент, – отвечает Умник и ост­рым кремнем помечает что-то на дубинке для записей. Умник выделяется среди ледниковых детей: на дере­во ему нипочем не залезть, при ходьбе он быстро уста­ет; бегает, как хромой тюлень; хижины, которые он строит, заваливаются от малейшего ветерка, зато… Зато соображает он здорово и целыми днями задает вопросы: – Почему птицы летают, а люди – нет? – Как рыбы дышат под водой? – Куда уходит солнце, когда наступает ночь? – Почему вода не течет в гору? – Как далеко от нас звезды? – Почему Луна никогда с ними не сталкивается? – Почему радуга отодвигается, когда я хочу потро­гать ее? – Почему гром гремит так громко? – Почему огонь жжется? – Почему вода гасит огонь, а не огонь сжигает воду? – Почему мне приходят в голову все эти «почему»? Ночью, пока все спят, он ворочается под шкурами и придумывает уйму всяких хитроумных фокусов; потом, проснувшись, пробует, что из этого получится, и так поглощен своими экспериментами, что не замечает ни­чего вокруг. Из-за всего этого мы его и называем Ум­ником. – А для чего он, этот твой эксперимент? – спраши­ваю я. – Чтобы перевозить тяжести. Видишь, как эта дере­вяшка скользит по льду? А теперь представь себе боль­шой кусок коры, куда мы положим шкуры и другие предметы. И не нужно будет так надрываться… – Деревяшка катится вниз под горку, – замечаю я. – А наверх как ты се потащишь? В жизни, увы, не толь­ко вниз катишься, а и наверх саночки везешь! Умник щиплет светлую бороденку и стирает зарубки с дубинки для записей. Я дружески хлопаю его по плечу: – Не горюй, что-нибудь придумаешь… Тем временем, сгибаясь под тяжестью дубленых кож, к нам подходит, отдуваясь и пыхтя, еще один мальчик. – Неужели, Уголек, ты несешь в шко­лу все твои рисунки? – участливо спра­шиваю я. – Хочу показать их учителю… – Мог бы выбрать несколько штук. Не успел я договорить, как происходит катастрофа. Споткнувшись о корень, Уголек кубарем летит на землю. Мы бросаемся на помощь: бедняжки со­всем не видно из-под тяжелых кож. С трудом мы вытаскиваем его, исцара­панного, грязного, в синяках, – но, едва об­ретя дар речи, он спрашивает прерываю­щимся голоском: – Рисунки… мои рисунки… пропали? Нет, утешаем мы друга, его шедевры не пострадали. Только голова. – Вот он, груз культуры! – вздыхает Ум­ник. Чуть дальше нас догоняет Кротик. Скорее, пытается догнать. Кротик – самый близорукий из всех обитателей Вурмского ледника. Двигаясь на наши голоса, он натыкается на деревян­ный шест Тотема-Солнца, потом падает на Тотем-Луну, отскакивает к хижине дяденьки Бобра и заваливает ее. Наконец спотыкается о камни очага и летит прямо в пепел. Хорошо еще, что огонь погас! Молния, мой приятель, подбегает к нему, помогает встать. Бедный Кротик похож на живого мертвеца: пепел пристал к слою бизоньего жира, которым мы ма­жемся каждое утро, чтобы уберечь лицо от холода. В нашей компании Молния – самый хитроумный, самый смелый, самый неутомимый, самый великодуш­ный. Девочки нашей деревни с ума по нему сходят, но он на них и не глядит, потому что глаз не сводит с Бе­резки. Вот только жаль, что Березка не глядит на него, по­тому что глаз не сводит с Умника, а тот на нее не гля­дит, потому что вечно питает в облаках: возникни пе­ред ним сам мамонт, он и ухом не поведет. Тем временем мы подошли к хижине Березки. Березка – красивая ледниковая девочка, у нее длин­ные светлые волосы и бородка того же цвета (в нашем племени и у девочек растет борода, правда, не такая длинная, как у мальчишек). Она дочка шамана, Пол­ной Луны, и его прекрасной половины, Луны-на-ущербе. – Привет, Умничек, – щебечет Березка. – Хочешь сладкой смолки? – Почем? – спрашивает Умник. – Для тебя – даром! – улыбается девочка, хлопая густыми ресницами. – Ну так и я возьму, – встревает Морж. – А ты плати десять кремней, – ворчит Березка, протягивая ему смолки. – Раз так, они мне не нужны, – бесится Морж, на­хохленный, высокий, плотный, как медведь. Бьет де­вочку по руке – смолки падают на землю. Молния бросается на защиту своей дамы: удар – и Морж валится в пыль. Свисток и Мячик приходят Моржу на подмогу… Начинается куча-мала, но вот откуда ни возьмись появляется Рука-на-расправу-легка, один из старейшин, тот, кому вменено в обязанность наказывать непослуш­ных ребят. С ним еще двое, Испепеляющий Взглядом и Насуп­ленный Лоб. Рука-на-расправу-легка потирает свой кулачище, разминается перед работой. – Что здесь творится? – гремит Испепеляющий Взглядом. – Ничего… ничего, – бормочет Морж, торопясь встать. – Я поскользнулся… Рука-на-расправу-легка несколько разочарован: кре­пенького, плотного Моржа лупить одно удовольствие. Не то что Мячика, в котором одни кости. Испепеляющий Взглядом пронзительно смотрит на всю компанию и делает своим спутникам знак удалить­ся. Эти сопляки вечно хитрят, но рано или поздно он их застигнет с поличным… Едва избежав опасности, все на время забывают оби­ды и раздоры. Морж, Свисток и Мячик, ворча, вырываются вперед, а тем временем с другой стороны подходит Блошка, маленькая-маленькая ледниковая девочка, худенькая как щепка. Ей всегда холодно, она и сейчас дрожит, хо­тя солнце уже растопило иней. Она покупает у Березки три сладких корешка и с улыбкой протягивает мне. Друзья, видя, как Блошка мне улыбается, ухмыляются тоже, весьма ехидно. И правда, среди пашей компании прошел слушок, будто у меня с Блошкой любовь. Глупые россказни. Не то чтобы Блошка мне совсем не нравилась, пой­мите правильно. Она милая, ласковая, заботливая… но я… да, вот: мое сердце занято! Хочу открыть вам один секрет. Вы спросите, зачем я повернул в эту сторону и по­вел товарищей в школу более длинным путем. Затем, чтобы пройти мимо хижины той девочки, ко­торую я люблю. Ее настоящее имя – Фрчпллттинплпнн (Цветок-что-расцветает-в-ночь-полнолуния), но, поскольку вам этого ни за что не выговорить, предлагаю звать ее просто Неандертальской девочкой. Или Неандерталочкой. Но… минуточку… Не могу поверить! Гляньте-ка, кто это приближается с другой стороны! Самый противный, самый мерзкий, самый наглый из ледниковых мальчишек… Видите, видите, как он подбирается к хижине пре­красной Неандерталочки? Я непременно должен успеть раньше него. Сворачиваю направо, спускаюсь между двумя ряда­ми хижин, притулившихся одна к другой, по, придя на место, оказываюсь липом к лицу с соперником. Его зовут Фррлффф, что можно перевести как «жел­торотый юнец». Но я в моей истории дал бы ему дру­гое имя, чтобы вы поняли, каков он из себя: я назову его Щеголек, потому что он из кожи вон лезет, лишь бы одеться помоднее. И теперь, спускаясь к хижине Неандерталочки, он завернут в драгоценные шкуры и распространяет во­круг себя запах ароматных смол… За ним даже плетется какой-то бедный родич, несет кусочки кожи для упражнений! Бегу стремглав, потому что полог у входа в хижину моей красавицы приподнимается; бросаюсь наперерез Щегольку, ловко ставлю ему подножку, и он шлепается прямо в грязь. А вот и Неандерталочка выходит из хижины, и я, остолбенев, не свожу с нес глаз. Неандерталочка – самая пригожая ледниковая де­вочка; никто в наших краях не видывал краше. Неандерталочка – цветок, раскрывшийся на вечной мерзлоте. Неандерталочка – свет наших холмов. Неандерталочка – моя мечта… В самом деле, я влюблен не на шутку! С другой стороны, когда я ее опишу, вам, без сомне­ния, станет понятна моя неодолимая страсть. У Неандерталочки чудесная фигурка: низенькая, как раз как надо, коренастая, массивная. У нас это очень ценится: чем женщина ниже ростом, тем легче ей таскать тяжести. Не говоря уже о том, что для такой жены не нужно строить высокую хижину, а это большая экономия. Рост идеальной ледниковой женщины должен быть примерно равен ширине бедер. А если у нее к тому же кривые ноги, чего еще остается желать! Ведь кривоногая никогда не споткнется, идет себе и идет без устали, день за днем, несет на спине страшен­ную тяжесть… Неандерталочка как раз такая. Еще она волосатая, как тетушка Бурундучиха, и у нее прелестный носишко, по величине такой же, как у дедушки Пузана… Беда в том, что многие добиваются ее расположения. Слишком многие! Но среди всех моих соперников самый ненавист­ный Щеголек. Вот он, молокосос, вылезает из лужи: с шуб капает, рожа перемазана в грязи. Ваш покорный слуга бросается его чистить, но чем больше он старается, тем гуще залепляет вонючая жижа щеки, лоб и волосы Щеголька. Смотреть противно: в самом деле, Неандерталочка брезгливо отворачивается. Один – ноль, приятель! Предлагаю понести узелок моей красавицы, и она, с улыбкой, которая растопила бы и ледяное сердце, со­глашается. До школы уже недалеко. Мы выходим из стойбища, узкой тропинкой подни­маемся в горы. По пути к нам присоединяются Медвежонок и Улитка, издалека машут руками Сорока, Попрыгунья и Буйволенок. В ШКОЛЕ ДЕДУШКИ ПУЗАНА Школа совсем недалеко от стойбища. Надо подняться по тропинке на скалы, между кото­рыми протекает наша река, – и вот вы у входа в пещеру. Там дожидается дедушка Пузан. Он заставляет нас обтереть шкурки росомахи, которые привязаны у нас к ногам вместо обуви, а потом, уже в пещере, надевает хорошую шубу из мускусного быка и превращается из дедушки Пузана в учителя. Начинается перекличка. Старик вглядывается в знаки, вырезанные на дубинке для записей, потом заводит гул­ким басом (подходящий голос для такой аудитории!): – Березка! – Здесь. – Уголек! – Здесь. – Сорока! – Здесь. – Свисток! Раздается пронзительный свист. – Ах вот оно что! Шутить вздумал? Ступай-ка в угол, негодник! Свистку в угол совсем не хочется, он бросается нау­тек. Но с проворством, неожиданным для такой туши, старый учитель загораживает ему дорогу и хватает за шкирку. Мячик, большой приятель Свистка, приходит на по­мощь: – Он не виноват! Дедушка Пузан, припомни-ка, что ты сказал? – Свисток… – Вот именно. Он и свистнул. Логично? – Логично, логично… – бурчит учитель, хватая Мя­чика свободной рукой. – Раз ты такой любитель порас­суждать, составишь дружку компанию. И ставит обоих в угол. Хотя у нас в угол не ставят, а подвешивают! Высоко-высоко прямо из скалы торчат жерди. Де­душка Пузан берет злополучных нарушителей за кожа­ные пояски и нанизывает их на палки. Время от времени мы оборачиваемся, смотрим на них и хихикаем, поскольку подвешенные раскачивают­ся на ветерке и корчат уморительные рожи. Дедушка Пузан заканчивает перекличку: сразу вид­но, какой он сердитый. – Плохое начало! – гремит он. – Школа – дело серьезное. А лучше моей школы вы нигде не найдете. – Еще бы, – срывается у меня с языка, – других-то нет. Толстяк звереет: мечется туда-сюда, рычит что-то невнятное, оглядывает детишек, которые сидят на шку­рах в первом ряду. – Запомните раз и навсегда, я – учитель, и вы долж­ны меня уважать! – вопит он. – Кто, как не я, раздаст вам в конце последней четверти Годовые Копья? По пещере тут же проносится шепоток, ибо если мы что-то и принимаем близко к сердцу, так это преслову­тые Копья. Дело в том, что их длина определяет не только успехи в школе, но и нашу будущую роль в стойбище. Получив длинное Годовое Копье, мальчики станут великими охотниками, девочки – собирательни­цами, важными и полезными для общины. И наоборот, короткое Годовое Копье показывает, что из тебя ничего путного не выйдет. Теперь в пещере установилась мертвая тишина, и де­душка Пузан спокойно продолжает читать нотацию. И не забывайте об этой штуке, – торжественно возглашает он, указывая на дубинку для записей. – Здесь я буду ставить вам отметки. Учитесь прилежно, иначе я попробую ее на ваших затылках. Этот класс­ный журнал в случае чего может послужить и палкой! – Дедушка, – спрашивает Березка, – а чем мы бу­дем заниматься в этом году? – Гм-м-м… да, программа. Ну, поглядим: для маль­чиков, естественно, основной предмет – охота. В этом году мы проходим охоту на мелкую дичь. На следую­щий год поищем дичь покрупнее… – Зубра? – радуется Буйволенок. – Может быть, – отвечает дедушка Пузан. – Хотя я уже придумал нечто более занимательное. – Дедушка, а девочки тоже будут ходить на охо­ту? – спрашивает Блошка. – Еще бы, маленькая. Охота, конечно, мужское дело, но женщины должны знать, как добить зверя, освеже­вать его, прокоптить шкуру… – Учитель, это правда, что с тобой на охоту ходить опасно? – не унимается Буйволенок. – Кто тебе сказал? Все говорят… – Да нет же, нет: я всегда о вас позабочусь. – А Весенние Игры? – осведомляется Молния. – У Северных Буйволов такая команда… – Дедушка, кто будет участвовать? – Когда начнутся Игры? Ну, ну, поспокойнее. Не все сразу. Во-первых, Ве­сенние Игры начнутся весной… – Вот так открытие, – бурчу я. Но у дедушки Пузана острый слух. Он глядит на меня искоса и мерзко хихикает: – Давай, давай, зубоскаль: увидишь, сколько состя­заний придется на твою долю, Неандертальчик! Я бы хотел участвовать в Прыжках через Бурный Поток! – звонко выкрикивает Кротик. – Ты и потока-то не увидишь! – смеется Морж. Щеголь и Вонючка, противная девчонка, покатыва­ются со смеху, а Кротик заливается слезами. За него заступается Молния. – Вот выйдем отсюда, я вам покажу! – грозится он. – У-у-ух! Сейчас в штаны наложу со страху, – паяс­ничает Морж. Безобразно ведет себя этот Морж. Кто его знает, почему он такой злющий. Может, по­тому, что не такой красивый, как мы все. У нас в де­сять лет уже растут борода и усы, а у него лицо безво­лосое, гладкое как яичко. За это мы его, конечно, изво­дим, но он и сам напрашивается: вечно задирается, ле­зет на рожон и распускает руки. Только Умник и Березка его защищают. Умничек утверждает, будто в его лице есть признаки нового и будущее за такими, как он; Березка же счита­ет, что все дети красивые, даже те, у кого не растет бо­рода… Тем временем дедушка Пузан поднял дубинку для записей, и в пещере воцарилась тишина. Урок продол­жается. – В этом году, кроме практических занятий по охоте и рыболовству, мы будем присутствовать при настоя­щей облаве, которую устроят взрослые охотники… – Дедушка Пузан, а правда, что дяденька Бобер – самый лучший охотник? – перебивает его Медвежонок. – Ну, не будем обобщать. Лучше бы мне промолчать из скромности, но в молодости я одолел… гм… тигра… Мы, конечно, это прекрасно знаем, потому что дол­гими зимними вечерами, когда все рассаживаются во­круг огня, он раз сто описывал тот случай во всех по­дробностях. И все же, чтобы не огорчать старика, дела­ем вид, будто слышим об этом впервые: – Ого! – В самом деле? – В самом деле, – кивает дедушка Пузан. – И пред­ставьте себе: безо всякой подмоги… – Какой удалец! – Куда там дяденьке Бобру! – восхищается Лучин­ка, чтобы сделать старику приятное. Дедушка Пузан счастлив. Он поглаживает брюхо, выпирающее из-под шкур, и продолжает рассказ. Я за­мечаю, как, не переставая нас поучать, он достает кусок вяленого мяса, берцовую кость бизона, и обгладывает ее дочиста. Он слишком стар, чтобы ходить на охоту с другими, поэтому и взял на себя попечение о подрастающих чле­нах общины, которых обучает в своей школе. За это ему то и дело перепадает лишний кусочек мя­са, хотя трудно так сразу сказать, что дедушка Пузан понимает под кусочком. Он в основном тем и занят, что набивает себе брюхо. Ест он все подряд. Челюсти и зубы (случай не то что редкостный, а просто уникальный: в таком-то воз­расте все зубы у него целы!) – самые безотказные час­ти его организма: сам он горбатый, хромой, его одоле­вает артрит, но в том, что касается еды, он любого из молодых за пояс заткнет. День за днем жует себе и жует. Для наглядности приведу нашу меру веса: один мед­ведь. Бабушка Хворостина, например, весит пятую часть медведя; тетушка Жердь – третью; мама Тигра – две трети; папа Большая Рука – медведь с небольшим. Дедушка Пузан весит полтора медведя в голодные времена, а в дни изобилия – почти два медведя! – Увы, дети, – сетует он, – все вы знаете, что наше стойбище не слишком богатое и на школу отпускается мало средств. Сегодня, например, я должен научить вас, как приготовить зайца, но согласитесь, для того чтобы приготовить зайца, надо его иметь. Мы киваем – рассуждение безупречное. – Вот что: бегите в деревню и попросите у родите­лей учебное пособие. Первому, кто принесет зайца, по­ставлю высший балл на дубинку для записей. С дикими воплями мы выбегаем из пещеры и всей толпою летим к стойбищу. Но наши родные, хорошо зная прожорливость учите­ля, ничего не хотят слушать, и вскоре мы возвращаем­ся в школу с пустыми руками. – Нет зайца – нет урока, – ворчит дедушка Пузан. И в наказание ведет нас в лес, на физкультуру. «Вот здорово!» – скажете вы. На самом деле ничего тут хорошего нет. Десятки и десятки раз дедушка Пузан гоняет нас из леса в деревню, да не налегке, а с сухими сучьями и вязанками хвороста, которые мы складываем перед школой. По вот наконец проходит под скалами Рука Загребу­щая, местный богатей, отец Щеголька. – Не нужно ли тебе хвороста? – кричит с высоты дедушка Пузан. Что ты за него хочешь? – Зайца… – Идет. Зайца приносят, и вскоре начинается долгожданный урок стряпни. Дедушка Пузан учит нас, как раздувать огонь, подкладывать хворост, ворошить угли, накалять плиту из песчаника; наконец, как испечь зайца и съесть его целиком, до косточки. Последнее он демонстрирует очень наглядно. Раз – и заяц исчез, даже костей не осталось. – Видали? – облизывается учитель. – Настоящий ледниковый человек должен не только хорошо охо­титься, но и искусно стряпать. Я в своей жизни нико­гда ничем не брезговал, и… – И это видно! – вставляет Блошка. Все смеются. Дедушка Пузан сначала хмурится, но потом хохочет вместе с нами. – Ты просто завидуешь, – втолковывает он Блош­ке. – Надо бы научить тебя есть как следует, иначе ты за зиму превратишься в скелетик. – Потом, приосанив­шись, добавляет: – Ребята, урок окончен. Можете идти по домам. Но не забудьте: завтра наш первый поход. Захватите все необходимое. Наша школа – суровая школа жизни, в ней закаляются сильные духом ледни­ковые мужчины… – А женщины? – пищит Блошка. – И женщины закаляются, еще как, – заверяет де­душка Пузан, гладя ее по голове. Потом вынимает из угла двоих подвешенных, кото­рые качаются на ветру, замахивается на них дубинкой для записей, вонзает зубы в ребро бизона, припасенное на ужин, и следит, как мы гуськом спускаемся по тро­пинке в стойбище. ОДНИ В ЛЕСУ Студеное осеннее утро. Мы, дети, уже построились, а мамы, папы, дедушки, бабушки, дяди и тети толпят­ся вокруг и прощаются с нами. У многих на глазах слезы. Мама Тигра крепко обнимает меня, глядит как-то странно, будто хочет навсегда запечатлеть в памяти мои черты. Тетушка Жердь целует меня, обливаясь слезами, словно мы прощаемся навеки. Ну, не знаю, во всем этом чудится что-то странное. Я хочу поделиться с Умником своими сомнениями, но тот пожимает плечами: не волнуйся, мол, все в по­рядке. Наконец дедушка Пузан дает сигнал трогаться в путь. Все взяли? – Да, дедушка! – отвечаем мы хором. – Запасные шкуры? – Да! – Острые камешки, чтобы затачивать колышки для палаток? – Да!! – Вяленое мясо? – Да!!! – Гм… но СКОЛЬКО вы взяли мяса? – до­пытывается учитель. Щеголек с гордостью показывает свои припасы. У дедушки Пузана глаза лезут на лоб. – Молодец, мальчик, моло­дец! Хорошо начинаешь школу. М-м-м… надеюсь, когда мы оста­новимся перекусить, ты вспом­нишь о своем старом учителе. Знаешь, меня замучил артрит… я всю ночь не спал… совсем осла­бел… – Куда мы идем, дедушка? – спрашивает Березка. – Цель первого похода должна оставаться в тайне, – заявляет де­душка Пузан. – Как это так? – Таков обычай нашего стойбища… Умник рядом со мной загадочно улыбается. – Ну а теперь в путь, поживее. Того гляди, пойдет снег. Небо в самом деле нахмурилось, задул ледяной ве­тер, в воздухе закружились первые снежинки. – Выбрали денек для похода, – ворчит Морж, из­вестный лентяй. – Ранняя в этом году зима, – отмечает Березка. – Надо поскорей собрать последние ягоды. – Разговорчики! – обрывает нас дедушка Пузан. – Сейчас не время болтать. Я закрываю рот и, чтобы отвлечься, пропускаю не­сколько рядов и оказываюсь позади моей Неандерталочки. А когда моя душечка оборачивается, предлагаю понести шесты для палатки. Тут же появляется Щеголек и предлагает понести шкуру с провизией. О сила любви! Неандерталочка идет налегке, а мы оба сгибаемся под непомерной тяжестью. Когда мы углубились в лес, метель разыгралась не на шутку. Дальше собственного носа ничего не видать. Сколько времени мы идем? Все утро и добрую часть дня. Останавливаемся, только чтобы наспех перекусить, – и все равно дедушка Пузан, якобы сравнивая разные способы вялить мясо, уничтожает половину наших при­пасов. И снова в путь. У меня возникает странное впечатление, что учитель нас водит по кругу, но небо покрыто тучами, и с уверенностью это сказать нельзя. Я замечаю также, что время от времени Умник отстает, прячется за дерево и что-то делает там. День уже подходит к концу, и землю укутала снеж­ная пелена, когда старый учитель приказывает остано­виться и положить вещи. Тревожные сумерки опускаются на лес. Где-то вблизи слышится вой волков. – Чудесно. Подходящее место для лагеря, – заявля­ет дедушка Пузан. – Но дедушка, – возражает Умник, сверившись со своей дубинкой для записей, – ледниковые люди все­гда разбивают лагерь на холме, поодаль от леса, чтобы местность хорошо просматривалась, иначе… – Помолчи, всезнайка! Я сказал, что мы разобьем лагерь здесь, значит, так оно и будет. – А огонь? – переживает Лучинка. – Гр-р! Вернусь – разведу. Мне по нужде приспичи­ло, – каркает дедушка Пузан. И удаляется. Мы смотрим, как он исчезает в темноте. – Ну, за работу, – призывает Молния. – Если снег не перестанет, нам будет не поставить палатки. – Темно. Ничего не видать! – жалуется Кротик. Вой волков становится громче. Внезапно до нас доносится рычанье. – Э-э-э-это тигр! – визжит Блошка. – Да, но он далеко, – пытаюсь ее успокоить. – О-ох, но куда подевался дедушка Пузан? – взды­хает Березка. Мы разбредаемся в разные стороны, ищем учителя, но того и след простыл. Снова рычание, на этот раз ближе. – И-и-и-и-и! – верещит Блошка, прижимаясь ко мне. – Спокойно, спокойно, – уговаривает Молния. – Дедушка Пузан скоро вернется. Он позаботится о… – Бедненький недотепа, – прерывает его Умник. – Боюсь, тебе придется долго ждать, пока вернется твой учитель. – Что ты хочешь сказать? – Что пузатый оставил нас одних в лесу, – поясняет Умник. – Ты что, смеешься? – Этого не может быть. – Он бы нас никогда не бросил… – Он нас именно бросил, если хочешь знать. Он так делает каждый раз, с каждым новым классом. – Бросает детей в лесу? Одних? В такую метель? Да еще без огня? Нет, нет. Не могу поверить. Дедушка Пузан добрый, он не может так поступать! – Он исполняет волю старейшин, – объясняет Ум­ник. – Они что, ошалели, старые пни? – возмущается Щеголек. – Таков обычай нашего стойбища. Даже, думаю, обычай всех ледниковых племен. Он называется испы­танием мальчика с пальчик. – Но зачем они это делают? – Дети должны провести ночь в лесу. Одни. Если им удается вернуться в стойбище, значит, они не стру­сили и готовы стать взрослыми. – А… если не удается? – Ну, если они не возвращаются, значит, не способ­ны выжить в нашем суровом мире. И были бы для стойбища бесполезным бременем, лишними ртами… Позволь полюбопытствовать, спрашиваю я, откуда ты все это знаешь? – Просмотрел дубинки-журналы прошлых лет. Хм… к сожалению, должен вам сказать, что с последнего ис­пытания мальчика с пальчик многие ученики не верну­лись и никто о них больше не слыхал. – Ничего себе! – Хорошенькое дело!!! – Говорила же я, что в школе мне вряд ли понравит­ся… – вздыхает Блошка. – Попадись только мне тот, кто выдумал это дурац­кое испытание. – По-моему, это не кто иной, как Насупленный Лоб. Он детей терпеть не может. – Ну и что же нам теперь делать? – спрашивает Не­андерталочка тоненьким голоском. С ближних холмов доносится жуткий вой. – Ну, я пошел. Здесь столько этих тварей, что чем скорей вернешься, тем лучше, – бормочет Морж, по­том поворачивается к Свистку и Мячику. – Идете со мной? Те кивают. – Я тоже пойду, – заявляет Щеголек. Умник пытается их остановить: – Погодите минуточку. Вы совершаете ту же ошиб­ку, что и ребята в прошлом году. Спешка – плохой со­ветчик. На моей дубинке для записей… – Стукни себя но башке своей дубинкой для запи­сей, – огрызается Морж. – То-то, всезнайка: посмотрим, как ты выпутаешься из этой истории! – хорохорится Щеголек. Я не о себе беспокоюсь, – настаивает Умничек. – Если каждый пойдет сам по себе, Кротик, Блошка и Лучинка не выберутся. – Может, и Неандерталочка тоже… – добавляю я. Душенька моя глядит на меня с признательностью, и я чувствую, что на обратном пути могу помериться си­лой с целой семьей тигров. И двумя стаями медведей. После минутного колебания Щеголек поворачивает­ся и догоняет Моржа, Свистка и Мячика. Вонючка, скорчив мне рожу, тоже бежит за ними. Молния пытается их задержать, но поздно: все чет­веро пропали в ночной темноте. – Ну а теперь? – хнычет Уголек. – Может, хоть па­латки поставим? – Без огня они нам ни к чему, – замечает Молния. – Может, хоть чуть-чуть согреемся, – канючит Блошка. Нет, встревает Умник. Нужно возвращаться прямо сейчас. Скоро станет слитком холодно. И по­том, вокруг много хищных зверей… – Возвращаться… легко сказать, – заявляет зоркая Рысь. – В такой темноте даже я ничего не вижу. – Мы вернемся все вместе, – утверждает Умник. – Или все вместе, или никто. Докажем, что мы – друж­ный класс. – Ничего подобного, – вздыхает Мол­ния. – Пятеро уже откололись. – Они еще пожалеют, – уверяет Ум­ник. – Ну же, смелей, все за одного… – Один за всех! – отвечаем мы хо­ром. – Да… но как же нам без огня? – ко­леблется Лучинка. – Тигры нападут! Умник сверяется со своей дубинкой для записей. – М-м-м… здесь указано, что хищни­ки терпеть не могут неожиданностей. Если происходит что-то странное, они предпочитают не нападать. Ну-ка поглядим… что у нас имеется такого поразительного? – Голос Сороки! – вскрикивает Рысь. Несмотря на тяжесть положения, мы все хохочем. У нашего Сороки действительно самый противный го­лос на всех наших ледниках. Такой пронзительный и скрипучий, что ни один звук в природе с ним не срав­нится. Между тем Сорока себя воображает соловьем и обожает петь; мало того, мечтает стать, когда вырастет, виртуозом Заклинания. – Сорока, мы надеемся на тебя, – говорит Умник. – Вернее, на твой голосок. Ну-ка призови Мать-Луну. Сороку упрашивать не приходится. Он набирает воз­духу, широко разевает рот и затягивает «Песнь жизни», сочиненную нашим шаманом Полной Луной: О Матерь мира-а, Выйди из небесного шатра-а, Озари ночную тьму-у, Покажи нам далекие горы-ы… На соседнем холме в семье саблезубых тигров разго­рается спор. – Р-р-р! Говорю тебе, опасности нет! – Ну а мне что-то это не нравится… Гр-р-р… звук та­кой жуткий, прямо мурашки по спине. Ты только по­слушай! – Да это детеныши ледниковых людей! Помнишь прошлый раз? Так легко было их слопать. – Что было, то прошло. Эти какие-то особенные: им ведом звук, пронзающий уши. И потом, их слишком много. Те, прежние, разделились, помнишь? – Но у них нет никакого оружия… Даже огня нет! – Р-р-р-р… Этот звук мне сердце рвет на части. – Ну тебя с твоим разорванным сердцем: я есть хочу… – Ничего, поголодать иногда не вредно. У тебя в по­следнее время появился животик. – Что за глупая прихоть – бросать такую добычу! – Ничего, ничего… к тому же луна показалась. По­шли выспимся хорошенько. – Р-р-р! У меня в брюхе пусто. Да мне и глаз не сомкнуть, пока этот не перестанет петь… Луна вышла из-за туч, в лесу светло как днем. Мать-Луна откликнулась на нашу молитву. – Соберите вещи и следуйте за мной, – командует Умник. – Мы не только должны вернуться все вместе, но и ничего не потерять по пути. Покажем этим про­тивным старейшинам, чего мы стоим. – Легко сказать, – возражает Молния. – Но в какую сторону идти? Я потерял направление. Дедушка Пузан так долго водил нас по кругу… – Идем сюда, – зовет нас Умник, обнаружив белое пятно на стволе дерева. – Что это? – спрашиваю я. – Метка, – поясняет Умник. – Белая пыль, смешан­ная с жиром. Ее видно и в темноте. – Но кто поставил метку? – Я. – Зачем? – Затем, что я не дурак. Ведь мне известно, что при­ключилось с прошлогодним классом, – и ты хочешь, чтобы я углубился в лес, не приняв мер предосторож­ности? Нет уж, мой милый: Умника не проведешь. Ка­ждое десятое дерево помечено. Нам остается только двигаться от одного к другому, и мы окажемся в дерев­не еще до зари. – О Мать-Луна! Значит… мы спасены! – Умник, ты просто гений! Когда мы подходим к деревне, солнце уже встает, и Полная Луна заводит свою песню: Стоит морозная погода, Повсюду скоро станет лед, Глаза протрите, лежебоки, Иначе кто его собьет? Папа Большая Рука уже поднялся и пристально гля­дит на холмы. Наверное, волнуется, думает: как я там один в лесу? Но, увидав детей, которые вереницей спускаются в деревню, издает радостный крик. И вот уже перед хижинами толпится народ, звенят голоса. Мамы, не веря своим глазам, бегут навстречу, ба­бушки плачут, отцы с гордостью бьют себя в грудь. – Они справились! – Многие вернулись в этом году. – Многие? Я бы сказал, все. – Нет, нет. Кого-то не хватает. Попробуем их пере­считать. – Не видно Моржа и Свистка. И Попрыгунчика нет. – И Щеголька… – И Вонючки… Зато мама Кротика вся сияет: она и мечтать не могла, чтобы сынок прошел такое трудное испыта­ние. Умника, естественно, все поздравляют. Но он не вы­глядит счастливым. – Могли бы вернуться все, – твердит он. Едва нас оставляют в покое, как он отзывает меня в сторону. – Нужно вернуться в лес, поискать остальных, – шепчет он. – Может, еще не поздно… Сговорившись с Молнией и Рысью, мы тайком по­кидаем стойбище и держим путь к холмам. Вот и первые деревья; вот и метки, которые оставил Умник. Мы продвигаемся, напряженно ловя каждый звук, но в лесу тихо. Солнце стоит высоко, снег подтаивает; временами мы проваливаемся по колено, но это не страшно: шку­ры, которыми обмотаны наши ноги, пропитаны жиром бизона и не промокают. – Тс-с-с… тут кто-то есть, – шепчет Рысь. – Ничего не слышу. – Взгляните на эти следы, – продолжает Рысь. – Ночью тут что-то происходило. – Следы волков. – Сколько их тут было! – Да, но они разбежались… ах, вот почему. – Мы подходим поближе, чтобы разглядеть следы, которые нам показывает Рысь. Пришли два тигра… – Надеюсь, их тут больше нет! Нет, успокаивает нас Рысь. Они ушли, совсем недавно. В который раз меня изумляет ее проницательность. Как ей удается, глядя на обычные следы, догадываться о стольких вещах? – Гляди, – объясняет она, – следы глубокие, снег был рыхлый, значит, солнце уже взошло. У следов, оста­вленных ночью, более четкие очертания. – А… эти тигры… что-нибудь… ели? – спрашиваю я в тревоге. – Не думаю. Снег белый, крови нигде нет. Мы подходим к скалам. Вдруг куст у самого подножия шевелится, из-за него доносится слабый крик: – По-мо-ги-те! – Это Щеголек! – вскрикивает Молния. Подбегаем, раздвигаем ветки; перед нами темная расщелина. Десять глаз в страхе глядят на нас. – Они! – радостно восклицает Рысь. Вот мы их и нашли, но как их теперь извлечь из та­кой узкой щели? И как они умудрились залезть туда? Воображаю сцену: наша пятерка бежит от волков, видит пещеру… Съежились, наверное, от страха… В стойбище мы возвращаемся уже вечером. Все рады счастливой развязке, кроме Насупленного Лба, который бурчит недовольно: – Хорошенькое дело! И зачем стойбищу такие слюн­тяи? Не лучше было бы оставить их в лесу? Простите, но для чего тогда проводится испытание мальчика с пальчик? Дедушка Пузан защищает нас перед старейшинами. Утверждает, что мы проявили редкую сплоченность и это в будущем очень пригодится племени. И завершает свою речь словами: – Если ясный рассвет предвещает хороший день, этот класс еще себя покажет! Старейшины после долгого совещания решают при­нять обратно в племя пятерых спасенных, подвергнув их, однако, надлежащему наказанию. Рука-на-расправу-легка сам не свой от радости, даже глаза сияют. НА ЗИМНЕЕ СТОЙБИЩЕ Лужа в центре деревни этой ночью замерзла. Полная Луна только что объявил прогноз погоды – и добавил, что надо готовиться к худшему. День стоит – морозней не бывает, Высунь нос – отмерзнет в пять минут; Лед уже всю землю покрывает, И шатры от стужи не спасут. Попросту говоря, Полная Луна хочет сообщить нам, что настал момент покинуть хижины и перебраться на зимнее стойбище. Короткое лето в самом деле подходит к концу: зима стоит у дверей и стучится в промерзшие шкуры, кото­рыми покрыты хижины. Папа Большая Рука с озабоченным видом вглядыва­ется в небо, потом кричит: – Разобрать палатки-и! Переходим в пещеры-ы! Мы, дети, прыгаем от радости, отчасти потому, что жить на зимнем стойбище гораздо приятнее, но глав­ное – сегодня, по причине переезда, не будет занятий в школе. Зато старейшины не в духе. Зимнее стойбище – ме­сто безопасное и удобное, но добраться туда нелегко. Взгляните наверх, на скалы, нависающие над рекой. Видите маленькое черное пятнышко? Это вход в пе­щеры. Поднимаются туда по тропке, петляющей по отвес­ной стене; наши женщины проложили ее, день за днем терпеливо долбя твердый камень. Правда, в дождливую погоду или в снегопад (то есть почти всегда) подни­маться туда очень опасно. Тетушка Жердь в прошлом году загремела вниз, ко­гда спускалась; Разъяренный Бизон разбил голову о скалу и с тех пор озверел еще больше; не говоря уже о том, что Жирный Бык, падая, переломал половину де­ревьев в лесу. Теперь, в довершение всего, он боится подъема, и мы должны нести на себе этакую тушу. – Надо бы что-нибудь изобрести, – твердит Умник всякий раз, как начинается переезд. Потом принимается возиться с кусочками дерева и полосками кожи. Что он такое задумал? Охотники уже разбирают палатки. А детишки скопи­лись перед лужей, ибо сегодня здесь произойдет нечто замечательное. Да-да, сегодня скверный день для ста­рейшин, даже очень скверный, поскольку из-за мороз­ной погоды приходится поторопиться с обрядом зимне­го омовения. Видите ли, мы, ледниковые люди, очень чистоплот­ны и моемся два раза в год, в начале и в конце долгой зимы. После первого омовения мы натираемся жиром, ко­торый защищает от холода; потом, когда жир высыхает и начинает вонять, добавляем еще слой. Так, слой за слоем, образуется замечательная зловонная корочка. Но омовение старейшин – самое забавное зрелище, какое я когда-либо видел, и я его не пропущу ни за что на свете. Женщины уже нагревают камни: они развели огром­ный костер прямо над лужей, и когда камни раскаля­ются добела, опрокидывают их вниз. Камни разбивают лед и с шипением опускаются в воду… Мама Тигра время от времени погружает в воду па­лец и качает головой: еще слишком холодная. Женщи­ны подкладывают хворост в костер и скатывают вниз раскаленные камни, пока наконец не наступает вели­кий момент. Старейшины в нерешимости, они спрашивают, хоро­шо ли прогрелась вода, жалуются на северный ветер, находят тысячу смешных отговорок, чтобы отложить омовение, топчутся на месте: шаг вперед, два шага назад. Но наконец, подталкиваемые стайкой гогочущих со­рванцов, они продвигаются к луже. Уголек, Березка и Блошка схватили Насупленного Лба; Попрыгунья, Мед­вежонок и Молния пытаются сдвинуть с места Жирно­го Быка, а Морж, Свисток и Мячик вкушают сладость мести: ими избран Рука-на-расправу-легка; ребята ос­тервенело пихают его, а он упирается изо всех сил, ры­чит и гримасничает. Но чему быть, того не миновать, и лужа с каждым шагом все ближе и ближе. ПЛЮХ! Рука-на-расправу-легка вырывается как бешеный, вопит, выпучив глаза и разинув рот. Лужа теперь не лужа, а сплошные брызги: Насуп­ленный Лоб, соприкоснувшись с водой, едва не задох­нулся; Испепеляющий Взглядом стал кротким как яг­ненок, а дедушка Пузан… Дедушка Пузан, обмакнув указательный палец, по­вернулся к луже спиной и самым позорным образом пустился наутек. С радостными воплями мы гоняемся за учителем среди хижин, но беготня длится недолго: старик, запы­хавшись, возвращается к луже и делает нам знак оста­новиться. Он понял, что злой судьбы не избежать, не стоит и пытаться. И, закрыв глаза, с достоинством валится в воду. Падение сопровождается ликующими воплями уче­ников. После старейшин моются охотники, лотом женщи­ны. И наконец очередь доходит до нас. Не знаю, можно ли еще на­звать водой стылую темно-коричневую жижу, в которой мы весело барахтаемся: сперва, ко­нечно, жутко холодно, но, если двигаться, можно согреться. Мы бы там дрызгались все утро, но тетушки неумо­лимы и очень скоро заставляют нас вылезать. Теперь, когда мы чистенькие (весьма относительно, если учесть качество воды), пришла пора намазаться жиром, который нас защитит от холода. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=165707) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.