Аттракцион любви
Розалинда Лейкер


Потеряв отца и разочаровавшись в возлюбленном, юная Лизетт Декур отправляется в гастрольное турне вместе с демонстратором аттракциона «Волшебный фонарь» Даниэлем Шоу. Долгие дороги странствий и приключений приведут девушку к блеску славы и признанию публики. Остается совсем немного времени до того, как Луи и Огюст Люмьеры откроют великую эру кинематографа и Лизетт Декур превратится в одну из самых первых и ярких его звезд.





Розалинда Лейкер

Аттракцион любви


Посвящается Инге, Сьюзен, Иену, Полу, Нэнси, Дженни и Дэну.

Всем им я обязана очень многим.





Глава 1


Сидя одна в вагоне первого класса, Лизетт напряженно всматривалась в знакомые очертания вокзала Виктория. Она возвращалась в Лондон после очередной поездки во Францию. Ей было уже под сорок, но тонкие черты ее лица прекрасно сохранились. Крупный чувственный рот, хотя и не модный в то время, когда кинодива ассоциировалась с ярко накрашенными губами, вовсе не портил ее и не мешал карьере. Ее сдержанность, утонченность и умение скрывать свои эмоции, внешняя невозмутимость – ничто не выдавало глубочайшего тревожного чувства, терзавшего в этот момент ее душу.

Когда поезд остановился, Лизетт с тяжелым вздохом поднялась, собрала в кулак всю свою волю, готовая ко всему, что ее ожидало. Выйдя из вагона, она оказалась в вокзальной толчее. Мимо прошагал носильщик, толкая тележку.

– Подвезти ваши вещи, леди?

Она отрицательно покачала головой.

– Спасибо. У меня нет багажа.

Поскольку она владела домами в Англии и Франции, у нее не было надобности возить багаж туда и сюда, не считая, разумеется, тех вещей, которые она приобретала в модных парижских салонах Пакена или Ворта – двух ее любимых кутюрье. Лизетт признавала лишь высокую моду. В этот раз, получив срочное сообщение, она ни на один день не могла откладывать свой отъезд. Более того, она боялась опоздать, чтобы не оказаться бессильной перед нависшей над ней угрозой.

Стоял теплый июньский вечер. Было светло, и лучи солнца еще играли на крышах домов и остроконечных городских башен. Никто не ожидал ее приезда, а потому и не встречал на вокзале. Лизетт прошла к стоянке такси под любопытными взглядами окружающих, привлеченных ее элегантностью и парижским шиком. На Лизетт был костюм, сшитый по последней моде сезона 1914 года. Несмотря на то, что длина юбки по-прежнему доходила до лодыжки, его изысканный, совершенно новый покрой идеально подходил к ее стройной фигуре. Приталенный жакет из бархата кремового цвета прекрасно гармонировал с цветом ее юбки и пышными белокурыми волосами. Ансамбль дополняла шляпа с лентами и чайной розой из шелка. Лизетт почти не замечала направленных на нее взглядов прохожих, выражавших целую гамму чувств – от удивления до откровенного восхищения. Сегодня Лизетт очень спешила.

Она взяла такси и, усевшись на заднее сиденье, закрыла глаза, дрожа от страха перед грядущим испытанием. Лизетт знала только одно: она будет до конца бороться за свое счастье, что бы ей ни предстояло выдержать. Она чувствовала такое же отчаяние и бессилие, как в детстве, когда ей, одиннадцатилетней девочке, казалось, что мир вокруг нее рухнул. События того дня были живы в ее памяти, будто это произошло только вчера: ранним утром она так же покидала Лион, как это было в далеком детстве.

В тот мрачный день после похорон бабушки она, в полном оцепенении, с бледным, окаменевшем от горя лицом, сидела за поминальным столом, чувствуя, как почти задыхается от окружающей черноты одетых в траур гостей. Лизетт не знала, как пережить утрату самого близкого ей человека, которого она любила больше всех на свете. Кто-то вдруг протянул ей кусочек торта и ободряюще сказал:

– Съешь что-нибудь, Лизетт. Нельзя изводить себя голодом. Твоя покойная бабушка не одобрила бы этого.

С отсутствующим взглядом Лизетт смотрела на вишенки в креме. Сдерживая слезы и тихо всхлипывая, она отодвинула торт и, спрыгнув со стула, со скоростью молодой ящерицы выбежала из комнаты. Другой гость, мсье Люмьер, укоризненно покачал головой. Шепнув что-то на ухо своей супруге, он тоже поднялся и вышел вслед за Лизетт. Девочка выскочила через стеклянную дверь, ведущую в сад, оставив ее открытой настежь.

Мсье Люмьер нашел ее лежащей лицом вниз на лужайке под деревом. Лизетт безутешно рыдала. Склонившись над девочкой, он сел на траву рядом с ней. С нежностью, глядя на нее через пенсне, он достал из кармана свежий носовой платок и протянул его Лизетт. Она машинально схватила платок и прижала его к заплаканным глазам.

– Мерси, – пробормотала она жалобно.

Антуан Люмьер терпеливо ждал, когда она успокоится. Будучи счастливым семьянином, отцом двух на редкость одаренных старших сыновей и одного младшего, а также трех обожаемых дочерей, он искренне сочувствовал всем детям, лишенным их естественного права на достойную семейную жизнь. Бабушка Лизетт, овдовевшая мадам Декур, дала девочке все, что могла, и обеспечила ее будущее, стараясь восполнить недостаток внимания со стороны своего сына, отца Лизетт, не проявлявшего особой заботы о ребенке после смерти жены, умершей при родах. И вот жизнь нанесла Лизетт новый удар – отняла у нее единственного человека, любившего ее без памяти, бабушку, которая тихо скончалась во сне.

Лизетт знала, кто сейчас рядом с ней. От носового платка, протянутого ей мсье Люмьером, исходил приятный аромат дорогих мужских духов с легким привкусом кубинских сигар. Антуан Люмьер, знаменитый лионский фотограф, часто снимал ее еще ребенком в своей студии на улице де ла Бер. Кроме того, он создал фабрику по производству фотопластинок, пользующихся спросом во всем мире, и весьма преуспел в этом деле. Он отличался большой добротой, заботился о благосостоянии своих рабочих и даже ввел новую; выгодную для них систему накоплений. Бабушка Лизетт всегда высоко отзывалась о нем, хотя считала, что его сыновья – при всех их выдающихся научных способностях и достижениях – совершенно равнодушны к отцовскому бизнесу.

Бабушка знала Люмьеров со времени их появления в Лионе, куда они переселились из Восточной Франции. Это была удивительно музыкальная семья, и приглашение посетить их дом всегда считалось событием. Там царила веселая и непринужденная атмосфера, и тон ей задавала мадам Жанна-Жозефина Люмьер, элегантная дама с лучезарной улыбкой, которая любила устраивать импровизированные домашние концерты. Лизетт чувствовала, как ей будет не хватать этих вечеров, но внутренне готовилась к тому, чтобы расстаться со всем, что было ей дорого. Скоро она покинет Лион вместе с отцом, которого знала лишь по его редким посещениям бабушкиного дома.

Лизетт медленно встала и, подняв заплаканные фиолетовые глаза (они были именно фиолетовые, а не просто синие), увидела мсье Люмьера, смотревшего на нее из-под пенсне. У него были великолепные черные усы и ухоженные темные волосы.

Лизетт с трудом выговаривала слова:

– Я не хочу уезжать отсюда. Я не хочу ехать с отцом, когда он закончит все похоронные дела. Знаю, что бабушка завещала этот дом мне, но никто меня не слушает, когда я говорю, что хочу остаться здесь. За мной могла бы присматривать мадам Карме, наша экономка, и я смогла бы учиться дальше в своей школе.

Тяжело вздохнув, Люмьер покачал головой.

– Мадам Карме останется, пока не опечатают дом. Не забывай, Лизетт, дом может перейти к тебе только тогда, когда тебе исполнится двадцать один год, или раньше, если ты выйдешь замуж. А мадам Карме слишком стара, чтобы взять на себя такую ответственность. Кроме того, твоя бабушка выделила ей хорошую долю наследства – за верную и долгую службу, так что она может безбедно жить до конца своих дней. А если даже кого-то возьмут вместо нее, подумай только, как тебе будет одиноко и неуютно в доме с чужим человеком, без бабушки, с которой ты была так счастлива.

Лизетт несколько минут размышляла над словами мсье Люмьера. В глубине души она не могла не признать, что он прав. Она ясно понимала, что не может остаться в этом доме, и никто другой, кроме мсье Люмьера, не убедил бы ее с такой простотой и деликатностью. Да, ей не оставалось ничего другого, как смириться и ехать с отцом.

– Вы правы, мсье Люмьер, – с глубоким вздохом сказала Лизетт. – Мне было бы очень плохо в доме с чужим человеком. Но я еще вернусь сюда, когда вырасту! – добавила она уже другим, решительным тоном, откинув назад свои кудряшки и выпятив подбородок.

– Вот это правильно!

Мсье Люмьер поднялся. Лизетт, немного помедлив, тоже встала и еще раз вытерла глаза. Вернув мокрый от слез носовой платок, она с детской доверчивостью протянула ему свою маленькую ручку.

– Все. Я готова вернуться в дом, мсье Люмьер.

– Браво, Лизетт! Смотри на жизнь как на приключение. Скоро ты увидишь Париж, в котором давно не была. Думай только о хорошем.

К этому времени гости уже разошлись, и лишь мадам Люмьер ждала мужа, прекрасно понимая, что только он способен найти нужные слова, чтобы успокоить осиротевшего ребенка. Казалось, он обладает особым даром находить взаимопонимание с молодыми людьми, видя в них самое лучшее. Его взрослые сыновья помнили один-единственный случай в жизни, когда отец за что-то пожурил их, о чем потом долго шутливо вспоминали в их семье.

– Желаю, чтобы у тебя все хорошо сложилось в жизни, моя дорогая Лизетт, – сказала мадам Люмьер, ласково погладив ее по щеке. – Тебе сейчас очень тяжело, но я уверена, что в будущем тебя ждет большое счастье. Поверь мне.

Лизетт мужественно кивнула. Она решила, что больше не будет плакать и сдержит данное себе слово. Она еще вернется сюда, а пока надо смотреть на жизнь под новым углом зрения – как на приключение, чему ее учил мсье Люмьер.

И все-таки, как она ни храбрилась, когда подошло время отъезда, Лизетт покидала любимый дом с разбитым сердцем.

– Тебе удобно? – спросил дочь Шарль Декур, когда они сели друг против друга в купе вагона первого класса, специально зарезервированное для них.

В Лионе они почти не разговаривали друг с другом, обмениваясь лишь короткими фразами за завтраком. Отец целыми днями был занят, улаживая дела своей покойной матери и отвечая на письма с соболезнованиями.

– Да, папа. Спасибо.

Он кивнул.

– Ни о чем не беспокойся. Ты меня понимаешь? Твоя мачеха готова на все, чтобы ты у нас чувствовала себя как дома. Она нашла тебе хорошую школу. Ты рада?

– Да, папа.

– Ну и прекрасно. – Он развернул газету.

В дорогу Лизетт взяла книжку. Она любила книги, но сейчас не могла читать и молча смотрела в окно вагона, за которым проплывали знакомые улицы и предместья. Когда окончательно скрылись из виду милые сердцу места, она перевела взгляд на отца. Лизетт знала, почему он всегда хотел сына: парижский замок и вся недвижимость наследовались по мужской линии. Его новой жене, с которой ей еще предстояло познакомиться, было всего тридцать пять лет, и вполне можно было рассчитывать на появление наследника. Лизетт тревожила и одновременно веселила мысль о том, что у нее будет брат, и она начнет жить в новой обстановке. Она еще не видела этого дома, фамильного замка Декуров. Лизетт родилась раньше срока. Родители тогда жили в парижской квартире, а через несколько дней ее увезли в Лион – в дом бабушки.

Отложив газету, Шарль увидел, что дочь углубилась в чтение, и перевел взгляд к окну, наблюдая за проплывавшими перед ним пейзажами и думая о том же, о чем Лизетт, – о появлении наследника. Он ненавидел своего племянника, который мог унаследовать имение и прилежащие к нему земли. Возможно, он затянул с повторной женитьбой. Надо было жениться раньше, сразу после смерти первой жены, но ни одна из женщин, с которыми он периодически встречался, не обладала достоинствами его покойной супруги, которую он искренне любил.

Когда ему исполнилось пятьдесят пять лет, он наконец встретил Изабель, красивую очаровательную вдову. Покойный муж оставил ей приличное состояние. Очевидно, у нее не было корыстных целей в отношении Шарля, как у тex многочисленных женщин, которые встречались на его пути. Она явилась в его жизнь, как луч света, хотя он не сразу понял, что опять по-настоящему влюбился – второй раз в жизни. Его лишь удивляло, что Изабель совершенно не беспокоила разница в их возрасте – она была на двадцать лет моложе Шарля, и через полтора месяца знакомства он сделал ей предложение, которое она тотчас же приняла. Конечно, он уже давно не тот, каким был в молодости: волосы еще не поседели, но уже изрядно поредели. Мирские радости оставили на его лице след и виде двойного подбородка и придали щекам оттенок бургундского вина. Но самым неприятным для него было округлившееся брюшко. К счастью, его портной виртуозно владел мастерством свободного покроя, благодаря чему сюртук сидел безукоризненно, и Изабель не уставала похваливать его фигуру. В предвкушении встречи с женой он улыбнулся.

После утомительной монотонной дороги Шарль снова ожил, когда поезд, наконец, прибыл на станцию в предместье Парижа. На перроне он заметил своего знакомого по бизнесу, который со своим сыном, высоким молодым человеком, собирался подняться в вагон. Шарль постучал и окно, чтобы привлечь их внимание.

– А, мсье Боннар! – радостно приветствовал их Шарль, когда они вошли в купе. – Привет, Филипп! Какая неожиданная приятная встреча!

Шарль представил им свою дочь. Лизетт немного подвинулась, чтобы мсье Боннар мог сесть напротив отца. Между ними тотчас же завязалась оживленная беседа. Лизетт и Филипп сидели наискосок друг к другу. Молодой человек скучающе смотрел в окно. Девочка прикинула, что ему должно быть около восемнадцати лет, и не ожидала от него особого внимания к своей персоне. Обычно юноши его возраста не удостаивают вниманием таких маленьких девочек, как она. Держался он довольно высокомерно. У него были густые, темные, аккуратно причесанные волосы и милая улыбка. Лизетт могла сравнить его только с принцем из детской сказки.

Она смотрела на него заворожено. Вдруг Филипп повернул к ней голову. Насмешливый взгляд его прекрасных карих глаз совершенно смутил бедную Лизетт.

– С какой луны вы свалились, большеглазая Лизетт?

От смущения она залилась краской.

– Из Лиона, – пробормотала она.

– И что же вы там делали? Проводили каникулы? – Он, видимо, считал, что она жила вместе с отцом в замке.

Лизетт вкратце рассказала ему свою историю, втайне радуясь тому, что он терпеливо выслушал ее рассказ и даже не проявил явной скуки.

– А теперь я буду жить с папой в замке. У него есть еще квартира в Париже, в которой я родилась. Надеюсь, что побываю и там.

– Счастливица! Париж – единственное место на земле, где можно жить. – Филипп обиженно поджал губы. – Если бы у меня было право выбора, я жил бы только здесь и нигде больше.

– Разве у вас нет права выбора? – искренне удивилась Лизетт.

Ей казалось, что если бы он захотел, весь мир лежал бы у его ног.

– Я собираюсь за границу, в одну из наших колоний в Западной Африке. Берег Слоновой Кости – вонючая дыра, где кроме желтой лихорадки и бивней убитых слонов мне ничего не светит. Незавидная участь для слонов, и для меня особенно, не правда ли? Но так хочет мой отец. Он считает, что я должен учиться его делу, чтобы потом было кому передать управление фирмой.

В глубине души он догадывался, что это была не единственная причина его далекого путешествия. Дело в том, что Филипп связался с девицей сомнительной репутации, отец не одобрял его выбора и, отправляя сына в африканскую глухомань, надеялся раз и навсегда положить конец этой интрижке.

Лизетт чувствовала, что, изливая ей обиду на отца, он нашел в ней благодарную слушательницу и говорил с ней, как со сверстницей. На уроках географии в школе Лизетт узнала о заморских колониях Франции, и до того, как Филипп рассказал ей жуткие истории о бедных слонах, Африка представлялась ей прекрасным загадочным континентом, где в тропических лесах растут диковинные растения и обитают необыкновенные звери. Но так было, пока человек жестоко не истребил природу.

– Да, покидать родной дом всегда тяжело, – посочувствовала ему Лизетт. – Я сама недавно пережила это. А вам Африка может неожиданно понравиться. Мне кажется, там так много интересного, захватывающего.

Ей снова вспомнились слова мсье Люмьера: «Смотри на жизнь как на сплошное приключение».

Бросив злой взгляд в сторону отца, Филипп после ее доброжелательных слов снова посмотрел на Лизетт и снисходительно улыбнулся. Эта улыбка пронзила ее насквозь.

– Вы милое, доброе существо, Лизетт. И очень хорошенькая. Никто не пытался понять мои чувства, помочь мне взглянуть на вещи в другом свете. – В его живых глазах мелькнула озорная улыбка. – Когда я вернусь из Африки, седой и старый, возможно, вы опять пожалеете меня и выйдете за меня замуж.

Лизетт от смущения залилась краской, но поняла, что он поддразнивает ее. Ей не пришлось отвечать на его шутку – отец повернулся в их сторону и заговорил с Филиппом. До конца поездки он был занят беседой о скучных делах, а Лизетт, уткнувшись в книгу, не проронила ни слова.

Когда поезд прибыл на Лионский вокзал, Филипп под шум паровозных гудков и вокзальной суеты, наконец, снова обратился к Лизетт:

– До свидания, Лизетт. Пожелай мне удачи!

– Желаю удачи, – быстро ответила она.

К ее величайшему удивлению, Филипп, взяв ее руку, склонился над ней, словно перед ним была взрослая дама. Попрощавшись, с Филиппом, шагая по перрону рядом с отцом, Лизетт несколько раз оглянулась, но он так и не обернулся, и девочка поняла, что он уже забыл о ней.

На улице шел сильный дождь, но карета отца, запряженная парой лошадей, уже ждала их у выхода из вокзала. Багаж быстро погрузили на задок экипажа. Проезжая по городу, Лизетт ничего не видела из окна кареты, кроме мокрых навесов и опустевших столиков кафе. Время от времени отец показывал ей разные достопримечательности города, но из-за дождя, хлеставшего в окна кареты, нельзя было ничего рассмотреть. Очевидно, город остался уже позади, поскольку они явно проезжали через сельскую местность. Когда прибыли на место, из-за облаков выглянуло вечернее солнце, бросая последние лучи на бледные стены замка и отражаясь искрами в его многочисленных окнах и мокрой траве на лужайке. Дом был не таким большим, каким она его себе представляла, но милым и уютным, окруженным деревьями и цветочными клумбами, которые создавали радостную атмосферу. Лизетт почувствовала волнение, надеясь, что в стенах этого здания еще витает дух ее матери и скоро она сама убедится в этом, когда познакомится с домом.

Подъезжая к воротам замка, Шарль – по гулу голосов, доносящемуся из Голубого салона, понял, что у жены снова гости. Войдя в просторный вестибюль и передав лакею шляпу, трость и перчатки, Шарль глубоко вздохнул. Путешествие его утомило, и он втайне рассчитывал побыть наедине с женой после того, как познакомит ее с дочерью. Однако Изабель любила многочисленное общество, обожала балы и вечеринки, никогда не уставала от них и даже пыталась вовлечь мужа в свои непрекращающиеся увеселения. Шарль давно понял, что не стоит возражать молодой супруге, и во всем соглашался с ней, поскольку совершенно не выносил ее капризов, которых, кстати, не было до свадьбы.

Лизетт сняла пальто и шляпу и собралась с духом перед встречей с мачехой. Она втайне надеялась, что все будет так, как говорил отец. Когда распахнулись двойные двери, она заметила, что перед тем как войти в обитый голубым шелком салон, отец выпрямился и подтянулся, стараясь придать походке юношескую легкость, словно желал стряхнуть с себя десяток лет.

Лизетт шла за ним следом. В зале было не меньше дюжины гостей, преимущественно возраста его жены, и, судя по тому, как он поздоровался с ними, он явно был знаком со всеми.

Увидев мужа, Изабель с ослепительной улыбкой быстро поднялась со стула. Шурша тафтой вечернего платья и блистая украшениями, она с подчеркнутой радостью бросилась ему навстречу.

– Шарль! Какой приятный сюрприз! А я ожидала тебя только завтра!

Изабель была среднего роста, полногрудая, с тонкой талией и прекрасной кожей цвета слоновой кости, которую чудесно оттеняли темно-рыжие волосы. Всем своим существом она излучала блеск и полноту жизни. Обвив мужа красивыми, сверкающими кольцами руками, взметнувшимися над его головой, словно две счастливые птички, она театрально поцеловала его.

Наблюдая за отцом, Лизетт видела на его лице выражение слепой преданности и спрашивала себя, не забыл ли он о ней вообще. Однако он быстро повернулся к дочери, взял ее за плечи и, обращаясь к жене и всем присутствующим, сказал:

– Мне доставляет большое удовольствие представить нам свою дочь Лизетт.

Изабель красиво изогнула спину и, картинно вскинув руки, воскликнула:

– Милое дитя! Добро пожаловать в наш дом!

Лизетт понимала, что должна подойти к мачехе, обнять ее, но что-то останавливало ее. Она не могла пошевельнуться и стояла как вкопанная на месте. Она чувствовала: вся эта напыщенность – сплошная показуха, в Изабель нет ни капли живого тепла. Однако полученное от бабушки воспитание и хорошие манеры заставили девочку вовремя взять себя в руки и ответить подобающим образом:

– Благодарю вас за теплые слова, belle-mere![1 - Мачеха (франц.). – Здесь и далее прим. переводчика.]

Замешательство Лизетт не прошло незамеченным. Изабель уловила настроение падчерицы и была глубоко уязвлена. Она всегда считала, что перед ее шармом никто не силах устоять, и вот является эта непрошеная девчонка, которая, видите ли, не желает отвечать на ее любезность! И все это в присутствии ее гостей!

С той же лучезарной улыбкой Изабель подошла к падчерице и, обняв за плечо, провела вокруг зала, представляя ее каждому гостю. Вскоре пришла экономка, и Лизетт была отдана на ее попечение.

– Вы помните мою маму? – живо спросила Лизетт, поднимаясь вверх по широкой лестнице со своей новой наставницей.

– Нет, когда ваша мама была жива, меня здесь еще не было. Я пришла после того, как новая мадам Декур сменила всю прислугу. Они с вашим батюшкой только что вернулись сюда после медового месяца.

– Я бы хотела видеть комнату моей мамы.

– Об этом вам надо спросить вашего папу. Я не знаю, в какой комнате жила ваша мама.

Комната, которую выделили Лизетт, была просторной и светлой, с бледно-зелеными обоями в полоску. Окна выходили на теннисный корт и лесную просеку. В комнате стояли письменный стол, стеллаж с книгами, удобное кресло с подушками, большой шкаф из красного дерева, в котором могли разместиться все ее платья. Из полуоткрытой двери виднелась отдельная ванная комната, выложенная мрамором, что было для Лизетт приятным сюрпризом, – дом бабушки был устроен по старинке, без особых удобств. Экономка быстро удалилась, вызвав Берту.

– Я ваша личная служанка, мадемуазель, – представилась молодая девушка в чепчике с оборками, обрамлявшем ее милое лицо. – Я здесь новенькая, но буду очень стараться. Сначала распакую ваши вещи, мадемуазель, а потому буду следить за вашей одеждой, чинить и штопать, причесывать вас и все такое прочее, – тараторила Берта.

Лизетт смутилась. У нее еще никогда не было личной служанки. Ее бабушка придерживалась мнения, что девушка должна делать все самостоятельно.

– Как это мило, – сказала она, преодолевая неловкость.

Затем обе улыбнулись друг другу, и напряжение как рукой сняло.

Пока Берта распаковывала дорожный сундук, Лизетт разбирала книги и подарки, привезенные из Лиона, в том числе фотографию бабушки, сделанную мсье Люмьером. На снимке мадам Декур была запечатлена в аристократической позе: сидя в высоком кресле, она красиво сложила на коленях руки, украшенные кольцами, волосы тщательно уложены на прямой пробор, словно нарисованы кистью художника, на ней черное кружевное платье от Ворта, серьги и ожерелье из жемчуга. Лизетт тяжело вздохнула.

Когда двое слуг вынесли из комнаты опустевший сундук и чемоданы, Берта расшнуровала ей корсет и вышла из комнаты, оставив Лизетт в нижней юбке, до переодевания к ужину.

Положив руки под голову, Лизетт, лежа в постели, думала о своей мачехе. В Изабель было что-то от кошки: мягкое и вкрадчивое. Вообще-то Лизетт обожала кошек, но эта женщина могла в любой момент выпустить когти и ощериться. Не дай бог чем-то разозлить ее. Однако ради собственного спокойствия и ради отца она решила изо всех сил стараться не раздражать мачеху. Девочка невольно хотела оградить отца от возможных неприятностей. Не зная почему, Лизетт чувствовала, что Изабель не желала появления падчерицы в их доме, и отцу пришлось немало выдержать, чтобы сломить ее сопротивление. Потом она вспомнила о красивом молодом человеке, с которым познакомилась в поезде и которому всем сердцем желала удачи в его африканской эпопее.

Лизетт надела свое лучшее платье, однако ужинать ей пришлось в одиночестве, поскольку отец с Изабель отправились в гости к друзьям. В эту ночь она горько плакала и долго не могла уснуть, мучительно тоскуя по дому, думала о покойной бабушке, о том счастливом времени, которое навсегда ушло в прошлое.

На следующее утро Лизетт поняла, что экономка передала хозяйке их вчерашний разговор, в частности ее вопрос о комнате матери. Изабель объяснила ей, что к чему, и тихо, чтобы не слышал отец, сказала:

– Послушай, Лизетт, когда я впервые переступила порог этого дома, он показался мне мрачным и унылым.

Я постаралась убедить твоего папу, что хорошо было бы оборудовать ванные комнаты при каждой спальне, как того требует новая мода. Я пригласила декораторов, и после нашей свадьбы, когда мы находились в Италии, они многое здесь переделали. В доме не осталось ничего, что было при твоей маме. Что касается ее будуара, теперь это моя комната, ноты можешь увидеть ее, если захочешь.

Лизетт поняла, что ей незачем туда ходить – ведь от мамы там ничего не сохранилось.

– А теперь я расскажу тебе о твоей новой школе, – продолжала Изабель. – Это закрытая школа-интернат. Директриса очень гордится своим заведением. Девочки получают прекрасное воспитание. Там их готовят к супружеской жизни, учат домоводству, кулинарии и прочим премудростям, необходимым для замужней женщины. К сожалению, школа находится далеко отсюда, в предместье Бордо, но ты будешь приезжать домой во время каникул или на выходные дни, если пожелаешь. Ну, ты довольна?

Изабель хлопнула в ладоши (это был один из ее излюбленных экстравагантных жестов), ожидая, что Лизетт от восторга бросится ей на шею.

– Да, belle-mere, – обрадовалась Лизетт. Она думала, что ее определят в местную школу, как в Лионе, но этот вариант даже лучше. Честно говоря, она рада быть подальше от мачехи. – Когда я должна туда ехать?

– Думаю, в конце недели. Отец отвезет тебя.

Вечером Шарль, услышав от жены известие об отъезде дочери, нахмурил брови.

– Не рано ли? – сказал он. – Вообще-то мне хотелось, чтобы вы ближе познакомились, а Лизетт освоилась на новом месте и завязала знакомства со сверстниками.

Однако Шарль быстро понял, что его жена уже все решила.

Через несколько дней, стоя на ступенях мраморной лестницы, Изабель махала кружевным платочком вслед Шарлю и его дочери, которые отправлялись в Париж, где им предстояло пересесть на поезд, следующий в Бордо. Лизетт вдруг страшно захотелось увидеть Филиппа, хотя было совершенно ясно, что это невозможно. Сейчас он, наверное, высадился в африканской гавани – такой же неведомой для него, как и ее новая «гавань».




Глава 2


Школьная жизнь пришлась Лизетт по душе. Учеба давалась легко, а заслуженные порицания за небольшие провинности быстро забывались. Она ладила со всеми одноклассницами, но особенно сдружилась с одной девочкой-англичанкой, прекрасно владевшей французским языком, которая с самого первого дня стала ее лучшей подругой.

– Здравствуй, Лизетт. Меня зовут Джоанна Таунсенд. Я новенькая, – представилась она.

В общей спальне на восемь человек их койки стояли рядом. У Джоанны было озорное лицо с вздернутым носиком и веснушками, светло-карие глаза и вьющиеся взъерошенные волосы цвета меди.

– Я тоже новенькая, – ответила Лизетт. – Откуда ты знаешь мое имя?

– Оно на багажной бирке на твоем чемодане. Давай дружить!

У отца Джоанны был свой бизнес в Париже, где он жил с женой и дочерью, а летом снимал домик на побережье в Бретани, куда по настоянию Джоанны Таунсенды пригласили и Лизетт, что с одобрением было воспринято Изабель. Девочки плавали в море, гуляли по окрестностям, устраивали пикники вместе с другими детьми, а когда лето закончилось, вернулись в свою школу.

Со временем Лизетт, к собственному удивлению, привязалась к отцу, хотя навещала его редко. Отец любил гулять с ней в парке, окружающем его замок, или устраивать прогулки в карете. Ему было приятно общаться с дочерью, которая никогда не возражала ему и искренне радовалась его обществу, а он все чаще старался избегать шумных компаний Изабель. Их отношения оставляли желать много лучшего.

– Как твои успехи в школе? – спрашивал он, как делают все взрослые, но отец искренне интересовался ее делами. Он часто брал ее с собой в Париж, где они вместе ходили на выставки в Лувре и других музеях. Останавливались они в его просторной городской квартире на улице де Фобер-Сент-Оноре. Изабель переделала и эту квартиру, но никогда не принимала участия в этих поездках. Лизетт радовалась, что может спать в комнате, в которой когда-то родилась.

Эти вылазки в Париж Шарль обычно совершал дважды: сначала с Изабель, которая не пропускала ни одной столичной премьеры, а потом с Лизетт.

– Многие приходят в музей только с одной целью – себя показать, а не посмотреть на картины, – заметил он, чуть было не проговорившись, что, прежде всего, имеет в виду Изабель. – В музей надо приходить к концу дня, как мы, чтобы спокойно все посмотреть.

Он водил Лизетт на шоу «Волшебного фонаря», кукольные спектакли, концерты и в театры на все представления, которые обожала его дочь. Он всегда брал ее на вечерние спектакли, а не на утренники, куда обычно водят детей, и Лизетт ощущала себя совершенно взрослой. Широко раскрытыми глазами она неотрывно следила за происходящим на театральной сцене. Посещая вечерние спектакли, Лизетт одним глазком могла заглянуть в тайны ночной жизни Парижа, участвовать в которой пока не позволял ее возраст. Манящие огни «Мулен Руж», крутящиеся крылья ветряной мельницы, танцы в кафе на открытом воздухе в свете фонарей всех цветов радуги, мелькающие в водовороте танца женские юбки, оживленные мужчины в элегантных шляпах, сверкающие бриллиантами, ослепительно одетые дамы, входящие в ночные клубы в сопровождении господ – все это будило ее юное воображение. В сознании Лизетт Париж всегда ассоциировался с драгоценным украшением – блистательным, сверкающим бриллиантом. Все чаще ей вспоминались слова, сказанные когда-то Филиппом: «Жить можно только в Париже».

Она запомнила его улыбку, его внимание, которое он проявил к ней в трудную минуту жизни. Этот юноша произвел на нее неизгладимое впечатление. Если бы не постигшее ее горе, Лизетт быстро бы забыла его, как, наверное, забыл ее он. Но он прочно засел в ее памяти, словно навязчивая мелодия полузабытой песни, которая преследует тебя повсюду.

Это произошло через несколько дней после празднования ее пятнадцатилетия, когда, завтракая с отцом и Изабель, она снова услышала имя Филиппа Боннара. В то утро, проведя в отцовском имении рождественские каникулы, она собиралась возвращаться в интернат.

– Говорят, молодой Боннар недавно вернулся из Африки, – вскользь заметил Шарль, обращаясь к Изабель, наливавшей ему вторую чашку кофе. – Какое горе! Мальчик потерял мать, когда был там, – продолжал он, сочувственно качая головой. – Бедняга не смог попрощаться с матерью, а теперь, когда не стало и отца, наконец, вернулся домой. Кажется, его тетя даже отложила похороны, чтобы он успел на них.

– Полагаю, мадемуазель Боннар сделала все от нее зависящее, – равнодушно заметила Изабель, ничего не понимая в подобных вещах. – Я недавно случайно увидела этого юношу у Вильмонтов. Мадам Вильмонт рассказала, что его мать страшно горевала по поводу его «ссылки», будто предчувствовала, что никогда больше не увидит сына.

«Судьба дважды, нанесла ему удар, после того как он покинул родной дом», – подумала Лизетт.

– Бедный Филипп, – тихо проговорила она.

– Не стоит его жалеть, – сухо отреагировал отец. – Насколько мне известно, траур не помешал ему бесстыдно разгуливать по ночным клубам и казино.

– Не будь так строг к юноше, Шарль, – снисходительно заметила Изабель. – Ничего удивительного: с ним поступили жестоко, и ему просто необходимо отвлечься. Думаю, надо пригласить его на наш следующий бал. Мы же всегда приглашали к себе молодежь. Среди гостей будет много людей, которых он знает. Так ему будет легче снова утвердиться в обществе.

На миг Лизетт страшно захотелось быть на этом балу, но она сразу же спохватилась, поняв бессмысленность своей затеи: вряд ли Филипп помнит ее.

На следующий день они с Джоанной вернулись в школу, к своим привычным занятиям. Всю дорогу девочки оживленно болтали, словно давно не видели друг друга.

С некоторых пор Лизетт начала играть в школьных спектаклях, а потом ей стали поручать главные роли. Шарль, не считаясь со временем и расстоянием, всегда приезжал на представления с ее участием. Даже если давали Шекспира, от которого его обычно клонило в сон, он с живым интересом и восторгом следил за выступлениями дочери в ролях Титании, Джульетты или Розалинды и бурно аплодировал. Он видел, как девочка все больше хорошеет, хотя и не верил, что она вырастет в красавицу, какой считал Изабель. Бесспорно, Шарль находил, что Лизетт живая, непосредственная и грациозная девушка, и ее очень украшали распущенные золотистые волосы. Он был уверен, что у Лизетт несомненный талант, но дочь никогда не изъявляла желания целиком посвятить себя сцене, что его несказанно радовало. Лизетт больше интересовалась изобразительным искусством, а у Джоанны уже проявлялись явные признаки драматической актрисы.

Когда Изабель исполнился сорок один год, она родила сына, которого назвали Морисом. У Лизетт и Джоанны заканчивалось их полугодовое пребывание в пансионате для благородных девиц в Швейцарии, и обе подруги торопились успеть к крестинам ребенка. По этому поводу отец и Изабель устраивали пышный прием на открытом воздухе в саду. Девочки впервые видели новорожденного, который буквально утопал в море шелка, кружев и лент. Его сердитое сморщенное личико маленького старичка было красным как помидор. Он, не переставая, пронзительно кричал на руках няньки, а его мать в это время важно демонстрировала ребенка гостям. Все присутствующие, включая Изабель, облегченно вздохнули, когда младенца, наконец, унесли в дом.

На праздник было приглашено больше сотни гостей. День выдался необычайно жаркий. Лужайка перед замком напоминала море цветов, шляп, нарядов – преимущественно пастельных тонов. Шампанское лилось рекой. Столы под зелеными тентами, покрытые камчатным полотном, сверкали хрусталем бокалов и серебром столовых приборов.

– Твоя мачеха устроила настоящий пир. Не сомневаюсь, он станет гвоздем сезона, – сказала изумленная Джоанна, с любопытством оглядывая столы.

Лизетт и Джоанне только что исполнилось по семнадцать лет. Обе в белых платьях, подруги прекрасно дополняли друг друга: яркая рыжеволосая Джоанна и Лизетт с подколотыми вверх золотистыми локонами, в прелестной шляпке. Они напоминали сестер, понимающих друг друга с полуслова.

– Кажется, сегодня – самый главный день в жизни моего отца, – сказала Лизетт, – хотя я знаю, что он предпочел бы более скромное торжество. У него такой усталый вид.

Шарль расхаживал по лужайке от одного гостя к другому. Некоторые не могли присутствовать в церкви, и пришли только сейчас, и он приветствовал вновь прибывших гостей. Он неважно себя чувствовал, изнемогая от жары. Испытывая радость от рождения сына и огромное облегчение, что наконец прекратились капризы Изабель, связанные с ее беременностью, он не забывал и о Лизетт. Каждый раз, когда их взгляды встречались, Шарль улыбался ей, и в его глазах можно было прочесть, что дочерью он гордится не меньше.

Иногда Лизетт спрашивала себя, не жалеет ли она о том, что столько лет прожила вдали от отца, – ведь все могло быть иначе, если бы жива была мама; но потом осознала, что жалеть не о чем. Ведь и задолго до женитьбы на Изабель отец не очень-то в ней нуждался. Только теперь к нему пришла запоздалая отцовская любовь, на которую Лизетт сразу же откликнулась всем сердцем и которая сблизила их.

Лизетт в сопровождении Джоанны разгуливала по лужайкам, приветствуя известных ей гостей. С некоторыми из них она задерживалась дольше, обмениваясь несколькими словами. Среди гостей было много супружеских пар, но особое предпочтение Изабель явно отдавала холостым молодым мужчинам привлекательной наружности, которые охотно принимали приглашения, зная ее роскошные приемы. Оставив Джоанну на одного из них, Лизетт отошла в сторону. Внезапно ее взгляд остановился на новом госте, спускающемся по ступеням террасы в сад. Она мгновенно его узнала, несмотря на то, что давно не видела. На нем был элегантный светло-серый сюртук, на голове цилиндр, и он искал глазами хозяина и хозяйку. Конечно же, это он – Филипп Боннар!

Увидев Изабель, он улыбнулся и двинулся ей навстречу. Он, как и многие молодые люди, стал постоянным гостем замка. Изабель любила устраивать приемы, а возраст?.. Какое это имеет значение, если женщина хороша собой, остроумна и чувственна, как Изабель. По секрету двое его приятелей рассказали ему, что, когда он работал в Африке, у каждого из них была с ней небольшая интрижка, но ни муж, ни кто-либо еще даже не догадывались о ее супружеской неверности.

Лизетт терпеливо ждала, пока он поприветствует отца и Изабель. Она горела желанием побеседовать с Филиппом, но его все время отвлекали другие гости. Когда он, наконец, отделился от группы людей, Лизетт бросилась по дорожке в его сторону, мечтая, чтобы его никто не перехватил.

– Как поживаете, Филипп?

Он удивленно, но с явным удовольствием посмотрел на девушку, как из-под земли выросшую перед его глазами. Юная, с горящим взглядом фиолетовых глаз, в которых сверкали озорные искорки, она была ослепительной красавицей. Филипп напрягся, чтобы вспомнить, кто это.

– Мадемуазель! Рад вас видеть! – машинально поздоровался он.

– Вы, конечно, не узнаете меня, – с очаровательной улыбкой произнесла Лизетт. – Но я не обижаюсь на вас. Мы встречались с вами очень давно, в лионском поезде, накануне вашего отъезда в Западную Африку. Я Лизетт Декур.

Дочь хозяина! Филипп решил не лукавить и с легкой усмешкой пожал ей руку.

– Признаюсь, я совсем забыл про ту встречу, но очень рад видеть вас, Лизетт. – Взяв ее руку, он привычно склонился над ней. – Может быть, познакомимся заново?

– С удовольствием, искренне ответила она, сияя от счастья.

Он был все так же красив, как и раньше, но повзрослел и возмужал. Ей казалось, что этой встречи она ждала всю жизнь, и подобная мысль, как шампанское, пьянила ее. Она представила его Джоанне и другим присоединившимся к ним гостям.

Наблюдая за Лизетт, светящейся радостью, оживленно болтающей с друзьями, Филипп искренне удивлялся, почему он не видел ее здесь раньше. Ведь она была где-то здесь, в замке, когда он приходил сюда на приемы и вечеринки.

Разгадка проста. Очевидно, Изабель старалась не показывать молодым людям падчерицу, чтобы никто не затмевал ее зрелую красоту свежестью и очарованием юности, а сейчас, видимо, окончательно поверила в свой неотразимый шарм, перед которым не мог устоять ни один поклонник.

В этот момент Шарль Декур, сидящий за главным столом, поднялся и произнес короткую благодарственную речь, в которой выразил свою признательность всем, кто пришел разделить его радость и радость, его супруги. Вдруг он запнулся и мгновенно изменился в лице. Когда присутствующий среди гостей доктор попытался поддержать его, Шарль схватился за грудь и, опрокинув стул, рухнул на землю. Все ахнули! Наступило общее замешательство, раздались испуганные крики.

Лизетт, сидя на небольшом расстоянии от отца рядом с Филиппом и его друзьями, мгновенно, с воплем ужаса вскочила, бросилась к отцу и наткнулась на преграду толпившихся вокруг него гостей. Она никак не могла пробиться к нему.

– Пустите меня к нему! – в отчаянии кричала Лизетт.

Когда люди расступились, было уже поздно. Оказавшись рядом с отцом, она увидела Изабель. Белая как мел она неподвижным взглядом смотрела на лежащего на земле мужа. Над ним склонился доктор. Стоя на коленях, он всячески пытался реанимировать Шарля, но было ясно, что все его усилия тщетны.

Из глаз Лизетт брызнули слезы. Она опустилась на колени и упала отцу на грудь.

– Нет, нет, нет! Папа! Мой дорогой папа! Нет! – рыдая, причитала Лизетт.

Доктор стоял рядом, держа в руке ослабевшую руку Изабель. Шарль был его другом и пациентом в течение многих лет. Он искренне переживал случившееся, пытался утешить вдову.

– Искренне соболезную вам, мадам Декур. Позвольте перенести вашего мужа в дом.

Не говоря ни слова, она сняла с плеч тонкую шифоновую накидку и передала ее доктору, чтобы тот накрыл ею лицо умершего мужа.

Вокруг стояла мертвая тишина. Лизетт с трудом соображала, не замечая, что кто-то бережно держал ее за плечи, когда три дюжих лакея подняли Шарля и по лужайке понесли в дом. Изабель, склонив голову, вместе с падчерицей медленно шла за ними в сопровождении кого-то из гостей. Сзади к Лизетт подбежала Джоанна, взяла ее за руку и зашагала с ней рядом. Толпа гостей, оставшихся на лужайке, постепенно редела. На многих лицах застыло выражение скорби и ужаса, в глазах женщин стояли слезы.

Войдя дом, Лизетт со скорбью взглянула на сопровождавшего ее гостя. Им оказался Филипп, который, кивнув Джоанне, произнес:

– Позаботьтесь о ней.

– Да, конечно, – ответила Джоанна.

В следующие несколько дней дом был погружен в полумрак, окна закрыты ставнями и занавешены тяжелыми шторами. В замок потоком шли письма с соболезнованиями. Лизетт получила письмо от Филиппа, имевшее для нее особое значение. Другое письмо от него было адресовано ее мачехе. Изабель держалась спокойно и с достоинством, не проронила ни единой слезы. На похоронах она выглядела элегантной в новом черном платье от Ворта и в изысканной шляпе с вуалью, достаточно прозрачной, чтобы было видно ее благородное лицо с выражением скорби.

Убитая горем Лизетт тяжело пережила похороны. На отпевание в церкви собралось много народа – Шарль Декур был уважаемым человеком в городе, и проводить его в последний путь пришли друзья и коллеги. Филипп тоже пришел. После отпевания Лизетт поблагодарила его за поддержку в трагическую минуту жизни.

– Не надо меня благодарить, – сказал он, покачав головой.

Она бросила на него пристальный взгляд.

– Вы дважды поддержали меня, когда мне было невыносимо тяжело.

Филипп удивленно посмотрел на нее.

– Вы имеете в виду нашу первую встречу в поезде?

Лизетт утвердительно кивнула, и он добавил:

– Может быть, когда-нибудь вы захотите освежить мою память?

Он отступил на шаг назад, поскольку другие ждали момента высказать Лизетт свои соболезнования.

Несколько дней Джоанна неотлучно находилась рядом с Лизетт. Другие, учитывая траур, проявляли сдержанность и держались на расстоянии от Декуров. Несмотря на то, что Изабель в черном выглядела особенно элегантно, как она сама считала, все свое время вдова тратила на заказы новых нарядов в бордовых и лиловых тонах, чтобы подготовиться к следующему этапу траура, когда она снова смогла бы появляться в обществе в цветах, соответствующих случаю.

Однажды утром Лизетт, сидя в саду у пруда, где бил фонтанчик и плескались золотые рыбки, зарисовывала на бумаге какую-то причудливую розу. Она сильно тосковала по отцу, еще не полностью осознав, что его больше нет. Девочка постоянно думала о том, что бы сказала ему, если бы он был жив. Ей все время чудилось, что она слышит его шаги, его смех. Отец с дочерью часто смеялись, когда были вместе.

Взглянув из-под полей шляпы, она увидела, что кто-то направляется по дорожке в ее сторону. Это не могла быть Джоанна – сегодня она куда-то собиралась уйти. Лизетт почувствовала, как ее сердце от радости вдруг бешено забилось в груди. По лестнице в сад спускался Филипп. На нем были прекрасно скроенный льняной сюртук и белые брюки. Он шел, размахивая соломенным канотье.

– Вот где вы прячетесь! – воскликнул он. – Позвольте взглянуть, что вы там изобразили?

Взяв из ее рук альбом для рисования, он стал рассматривать эскиз.

– Прекрасно! Да вы настоящий талант, – заметил он, полистав альбом с ее акварелями.

– Не думаю, что вы можете судить об этом, не будучи профессионалом, – сухо ответила Лизетт, отнимая у него альбом.

Филипп сел на скамью рядом, скрестив ноги.

– Ваша мачеха сказала мне, где вас найти. Теперь я видел ваши рисунки и был бы рад, если бы вы написали мой портрет.

– Я? – не удержалась от смеха Лизетт, с грустью отметив про себя, что впервые засмеялась после смерти отца. – Вы, наверное, шутите?

– Вы мне не верите?

– Разумеется, нет.

Филипп вздохнул, делая вид, что ее недоверие его огорчило.

– А я мог бы часами смотреть, как вы переносите мой образ на бумагу.

Лизетт почувствовала вдруг неуверенность в себе и засомневалась в искренности своего собеседника. Ей показалось, что в его словах было нечто большее, чем простое кокетство.

– Я рада вас видеть, – смущенно пробормотала она. – Хотя удивлена, что вы пришли вот так, среди недели. Разве вам не надо сейчас быть на службе?

– Я продал фирму. – Его лицо стало серьезным. – Я не создан для карьеры, которую мне прочили. Впервые в жизни я чувствую себя свободным человеком. Надеюсь, мы можем часто видеться.

Лизетт млела от радости.

– Чем же вы занимаетесь? Не слишком ли долго тянется для вас время?

– Вовсе нет. Я играю в теннис, встречаюсь с друзьями, посещаю концерты и театры, начал заниматься гольфом. Кстати, эта игра стала необыкновенно популярна в наше время.

Лизетт почувствовала, что со времени похорон отца она слишком замкнулась в четырех стенах, общаясь лишь с Джоанной и еще двумя подружками, которые иногда навещали ее.

– А трудно научиться играть в гольф? – заинтересовалась она.

– Азам гольфа нетрудно. Но настоящим мастером стать нелегко. – Он сделал паузу. – До нашей встречи я говорил с мадам Декур и спросил у нее, не будет ли она возражать, если я приглашу вас куда-нибудь. Она согласилась, но с условием, что мы не будем видеться до окончания срока траура и наедине. Пока что она считает это преждевременным.

– Смерть отца, – твердо сказала Лизетт, – оставила рану в моем сердце, которую ничто не залечит, но даже он никогда бы не пожелал, чтобы я или моя мачеха отрезали себя от мира. Он сам очень любил жизнь. Изабель уже снова ходит по магазинам и портнихам.

Филипп и сам знал, что Изабель делает покупки. Увидев ее недавно с многочисленными свертками, он все понял.

– Кроме того, – с улыбкой продолжала Лизетт, – не вижу причин, почему бы мне не взглянуть, как вы играете в гольф. Я с удовольствием посмотрю на вас, а может быть, и сама попробую.

Он обрадовался.

– Тогда будьте готовы завтра утром в половине одиннадцатого. Я заеду за вами.

Когда Лизетт к обеду вернулась в дом, Изабель уже сидела за столом.

– Итак, Лизетт, – произнесла она, медленно разворачивая салфетку на коленях. – Я вижу, у тебя появился первый поклонник.

– Филиппа трудно назвать поклонником, – ответила Лизетт, садясь на стул. Ей не хотелось говорить с мачехой о Филиппе. – Он мой приятель и ничего больше.

– Филипп просил моего разрешения встречаться с тобой. Это означает только одно: он надеется, что когда-нибудь ты станешь его женой.

У Лизетт перехватило дыхание.

– Но он едва знает меня.

Изабель лукаво посмотрела на падчерицу, на ее губах играла хитрая улыбка.

– Он рассказал, что вы познакомились шесть лет назад в поезде, когда ты ехала с отцом из Лиона.

– Я тогда была еще ребенком.

Лизетт жалела, что Филипп рассказал Изабель о той встрече, которая так много значила для нее.

– Понимаю, но он вполне подходящая пара для тебя. Советую хорошенько подумать. Блестящий, хорошо образованный молодой человек. Богат. Прекрасная внешность, изысканные манеры.

Она вполне могла бы добавить, что быть замужем за богатым пожилым господином – а таких мужей у нее было трое – тоже неплохо, но создать семью с сильным молодым мужчиной, к тому же очень состоятельным, означало, что тебе повезло вдвойне.

Несмотря на переполнявшую ее радость оттого, что она нравится Филиппу, Лизетт лишь отрицательно покачала головой:

– Я не думаю о замужестве.

Подали легкий обед – рыбу под изысканным сливочным соусом. Изабель жестом отослала слуг. И, когда они остались наедине, продолжала:

– Чепуха! Скоро у тебя появится море поклонников, которые наперебой будут ухаживать за тобой. Бабушка оставила тебе крупное состояние, да и по завещанию отца ты получишь немало, чтобы пополнить свои сундуки. Но это будет только тогда, когда ты выйдешь замуж или достигнешь определенного возраста, не знаю, что случится раньше. – Изящным движением поднеся кусок рыбы ко рту, она добавила: – Радуйся, что. Филипп не нуждается в твоих деньгах, – у него и своих предостаточно.

Лизетт сердито насупилась.

– А я и не собираюсь выходить за того, кого мои деньги интересуют больше, чем я сама.

– Вот и держись за Филиппа, – глубокомысленно посоветовала Изабель. – Это лучшее, что ты можешь найти для себя.

Изабель была способна отравить романтическое чувство любой юной девушки, но Лизетт слишком любила Филиппа, чтобы прислушиваться к подобным советам мачехи. С момента их первого знакомства в поезде он прочно вошел в ее жизнь. В глубине души, ликуя от счастья, она часто спрашивала себя, не этот ли человек послан ей свыше и не с ним ли ей суждено прожить до конца дней.




Глава 3


Лизетт казалось, что Филипп так же сильно влюблен в нее, как она в него. Другие юноши тоже просили Изабель разрешить им встречаться с Лизетт, но Изабель подозревала их в меркантильных намерениях. Хотя на самом деле молодые люди видели в Лизетт милую, очаровательную и интеллигентную девушку, питали к ней искренние чувства, восхищались ее достоинствами, которые проявлялись еще ярче благодаря ее внутреннему ощущению счастья. Однако Изабель строго отметала все их притязания.

У нее были собственные виды на Филиппа, и потому она твердо решила, что Лизетт выйдет замуж только за него и ни за кого другого. На ее счастье, Лизетт была по уши влюблена в Филиппа. Изабель казалось, что этот брак выгоден и для молодого Боннара. Хотя у него было вполне достаточно собственных денег, но, по ее сведениям, в последние месяцы он бездумно швырялся ими, часто играя в казино. Она была уверена, что женитьба, на Лизетт удержит его от дальнейшего мотовства. Довольная собой, она тихо ухмыльнулась.

В первый раз Филипп поцеловал Лизетт в садовой беседке, куда они сбежали во время антракта концерта, организованного в доме одного из друзей ее мачехи. К его удивлению и одновременно восторгу, она мгновенно ответила на его поцелуй, страстно прижавшись к нему.

– Лизетт, я люблю тебя! – дрожащим от страсти голосом прошептал он.

– Я тоже, – ответила она. – Мне кажется, что я влюбилась в тебя сразу, как только ты заговорил со мной тогда в поезде.

Он улыбнулся, сдерживая радость.

– Какое ты милое, романтичное существо. Вот за это я все больше люблю тебя.

Они снова поцеловались. Филипп потянул ее к скамье, возле которой стояли пальмы в кадках, и опустился перед ней на колено.

– Ты хочешь выйти за меня замуж? Клянусь, я буду любить тебя до конца жизни!

Это был сон, ставший явью для Лизетт, но она не сразу ответила ему «да». Не в ее характере было держать Филиппа на крючке, но она хотела убедиться в серьезности его намерений, поверить его магическим словам. Взяв в ладони его лицо, она заглянула ему глубоко в глаза и увидела в них любовь. Теперь у Лизетт не оставалось сомнений: да, он будет любить ее до последнего вздоха!

– Да, – тихо ответила Лизетт, залившись румянцем от переполнявшего ее счастья. – О да, Филипп!

Стремительно поднявшись, он сел рядом с нею и, вынув из кармана маленькую коробочку, открыл ее. Лизетт увидела кольцо, сверкающее бриллиантами и сапфирами. Она не верила, что все это происходит наяву, и прежде, чем успела прийти в себя, Филипп надел кольцо на ее палец. Он снова поцеловал ее и когда прижал к груди, Лизетт обвила руками его шею. Высвободившись из его объятий, она светилась от счастья. Улыбаясь, Филипп встал и, взяв ее за обе руки, помог ей подняться.

– Давай сообщим твоей мачехе о нашем решении, – торжественно произнес он.

– Может быть, после концерта? Он покачал головой.

– Нет, давай прямо сейчас. Я хочу, чтобы весь мир знал об этом.

В перерыве в салоне были накрыты столы с прохладительными напитками и легкими закусками. Изабель вместе с другими гостями только что вернулась в зал и села на свое место. Она ждала возвращения Лизетт и Филиппа и, увидев их сияющие лица, сразу же все поняла.

– Мы решили обручиться, мадам Декур! – выпалил Филипп. – Надеюсь, вы благословите нас.

Изабель торжествующе сверкнула зелеными глазами, окинув обоих долгим выразительным взглядом.

– Благословляю вас, – произнесла она и, обращаясь к Лизетт, сказала: – Я очень рада за тебя, моя дорогая.

Поцеловав падчерицу, она снова повернулась к Филиппу и протянула ему руку. Он поклонился и галантно поцеловал ее. Обращаясь к нему, Изабель добавила:

– Примите мои искренние поздравления, Филипп Боннар!

В эту минуту Лизетт вспомнила поговорку о кошке, которая, съев сметану, с наслаждением облизывается. Изабель была очень похожа на кошку. Стоявшие рядом гости, услышав это известие, торопились поздравить влюбленных. Хозяйка вечера объявила об этом прежде, чем началось второе отделение концерта, и все присутствующие громко зааплодировали.

В течение нескольких дней Лизетт получала поздравления. Единственным исключением была Джоанна, которая явно не одобряла выбор подруги. Впервые она высказала свои сомнения, когда они однажды утром отдыхали в тени деревьев после игры в теннис.

– Филипп старше тебя почти на восемь лет. Он знает, что делает. Но тебе только семнадцать, Лизетт. А что, если тебе через год или два встретится другой человек, которого ты полюбишь сильнее, чем Филиппа?

– Этого не может быть, – с жаром парировала Лизетт. – Не забывай, что я знаю его много лет.

– Это не в счет. Тогда ты была ребенком. Я думаю, что мы еще должны насладиться молодостью и свободой. Лично я не собираюсь выходить замуж, по крайней мере, до тридцати лет.

Лизетт вздохнула.

– Ты привыкла все взвешивать и только потом принимать решение. В любом случае, Изабель разрешила нам пожениться не раньше июня будущего года, когда закончится траур по отцу. Тогда мне уже исполнится восемнадцать лет, и, если я кого-нибудь встречу до той поры, у меня будет достаточно времени обдумать все заново.

Джоанна знала, что это вряд ли случится: ведь теперь Лизетт и Филипп считались помолвленными и появлялись везде вместе.

Зимний сезон был насыщен светскими мероприятиями. В моду вошел велосипед, и люди всех возрастов были просто помешаны на нем. Кстати, первым инструктором Лизетт стала ее бабушка, разъезжавшая на велосипеде в клетчатых спортивных брюках и в подвязанной шарфиком шляпке. Она была большой поклонницей велосипедного спорта, считая, что он очень полезен для здоровья. Лизетт вместе с Филиппом часто садились на своих «железных коней», устраивая велосипедные прогулки в компании не менее двух дюжин приятелей. Очень популярными среди публики всех возрастов были и представления «Волшебного фонаря», которые обычно проходили в специально арендованных для этой цели залах. Демонстраторов подобных шоу часто приглашали и на частные вечеринки. Ходили слухи, что на закрытых мужских сборищах показывают «неприличные картинки», но никто из подруг Лизетт толком ничего не знал об этом. Даже самая смелая из них не отважилась бы спросить кого-то из молодых людей их круга, а те молчали или отшучивались, если даже и посещали подобные шоу вместе со старшими братьями.

Лизетт больше всего любила танцы. Хотя желающих потанцевать с ней было предостаточно, последний вальс всегда оставался за Филиппом. В танцевальный зал они приходили вместе, обмениваясь загадочными улыбками, и увлеченно кружились в танце.

День восемнадцатилетия Лизетт в начале января совпал с празднованием нового 1894 года. Учитывая ее молодость, Изабель разрешила Лизетт нарушить траур и надеть светлое платье, хотя после смерти Шарля прошло всего полгода. Как вдова, она соблюдала все приличествующие ситуации правила, однако в этот вечер, окончательно устав от черного траурного одеяния, впервые появилась в облегающем фигуру фиолетовом атласном платье с глубоким вырезом, на котором сверкали разноцветные драгоценные камни. В период, предшествующий свадьбе падчерицы, Изабель решила носить различные оттенки лилового, а в день свадьбы Лизетт, чтобы выглядеть особенно величественной, наденет расшитое золотом шелковое платье кремового цвета. Она уже представляла, как своей красотой затмит невесту и всех остальных. Ее выход из траура должен был произвести не меньший эффект, чем появление Афродиты из морской пены. Этого дня она ждала, как пленник ждет освобождения из темницы.

– Единственное, что она мне позволила, – это выбрать подружек невесты, – жаловалась жениху Лизетт. – Все остальное делает сама. К счастью, мой милый старый мсье Ворт прислушался к моим пожеланиям. Я хотела скромное свадебное платье простого покроя, а Изабель настаивала на вычурном фасоне, который мне совсем не идет. Слава богу, мсье Ворт согласился со мной. К Изабель все время приходят какие-то люди, обсуждают, как декорировать интерьер, какие цветы должны быть в церкви, наведываются повара и бог знает кто еще. На свадьбу пригласили оркестр. Музыканты станут играть на лужайке, а вечером мачеха устраивает бал с китайскими фонариками и прочей ерундой. Как мне хочется сбежать от всего этого!

Филипп улыбнулся.

– Я тебя понимаю, но это был бы полнейший скандал. Мы не можем так поступить. Для Изабель это был бы удар в самое сердце.

– Ты прав, – согласилась Лизетт.

Медовый месяц они планировали провести на яхте Филиппа в Средиземном море. Филипп собирался время от времени причаливать к берегу, чтобы показать молодой жене достопримечательности различных городов. Потом они намеревались поселиться в его парижском доме на Елисейских полях, в котором уже заканчивались отделочные работы.

На первых порах Лизетт и Филипп виделись друг с другом в присутствии Джоанны, поскольку Изабель не позволяла им оставаться наедине. Хотя Лизетт немного тяготило присутствие третьего лица, так, возможно, было даже лучше. Влюбленная по уши в Филиппа, она не могла поручиться за себя и, при определенных обстоятельствах, могла не устоять перед любовным натиском жениха. Лизетт испытывала чувственное наслаждение от его ласк, когда он нежно прикасался к ее груди, а его губы страстно скользили по ее шее.

Лизетт старалась полюбить свой будущий дом и верила, что обязательно его полюбит, когда декораторы закончат свою работу, вынесут мусор после ремонта, очистят лестницы. К сожалению, когда Филипп впервые показал ей дом, он произвел на нее мрачное впечатление, несмотря на яркое солнце. Особенно неприятно поразили ее висящие на стенах портреты, с которых смотрели хмурые, сердитые лица предков ее будущего мужа.

– А эти портреты останутся здесь и после ремонта? – спросила она.

Филипп бросил быстрый взгляд в ее сторону.

– Невеселые лица, правда? Вообще-то я привык к этим картинам и не замечаю их. Но если тебе не нравится, мы можем повесить их в галерее. Там еще много места, чтобы развесить их все. Пойдем, я покажу тебе, что там наверху.

Лизетт вся засияла. Да, он был готов на все ради нее, ради того, чтобы она была счастлива.

Оставалась одна неделя до свадьбы, и подготовка к ней шла полным ходом. Изабель, держа все под личным контролем, велела Лизетт провести эту неделю дома.

– Сейчас ты должна немного побыть в разлуке с Филиппом. В следующий раз вы встретитесь только у алтаря.

Лизетт не возражала. У нее тоже накопилось много дел. Вскоре должны были приехать три ее бывшие одноклассницы, на которых возлагалась роль подружек невесты, и она хотела посвятить им немного времени. Джоанна уехала в Англию, чтобы навестить мать, но должна была вернуться за день до свадьбы. Она была главной подружкой невесты.

Перед разлукой Лизетт и Филипп решили посетить с друзьями последнее представление гастролирующего по стране шоу «Волшебного фонаря». Повсюду в городе были расклеены афиши, рекламирующие этот фантастический аттракцион:

Мсье Даниэль Шоу счастлив представить грандиозное шоу «ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ»! Количество представлений ограничено.

Лизетт и ее друзья уже были наслышаны о сенсационном аттракционе и жаждали на него попасть. Судя по всему, демонстратор был англичанином. Некоторые картинки сопровождались звуковыми эффектами, придававшими необыкновенное правдоподобие изображению. Сопровождать молодых людей Изабель отрядила пожилую кузину по имени Мадлен, которая гостила в замке.

Филипп позаботился о билетах и помог всем разместиться в каретах. Лизетт села на заднем сиденье в его великолепном большом экипаже темно-красного цвета, а он держал в руках поводья. Ударом хлыста дал знак трогаться другим каретам:

– Поехали!

Вереница экипажей отправилась в путь.

В зале было шумно. Зрители болтали и смеялись, когда компания молодых аристократов искала свои места. Демонстратор был высоким, широкоплечим молодым человеком лет под тридцать с густой темной шевелюрой, резко очерченными, словно вырезанными, чертами лица и очень разговорчивым. Его ясные серые глаза смотрели настороженно и очень внимательно. Сделав поклон публике, он заговорил на безукоризненном французском языке.

– Добро пожаловать, уважаемые дамы и господа! Мне доставляет огромное удовольствие приветствовать вас в этот вечер на моем последнем представлении в Париже. Надеюсь, вы получите удовольствие от нашего выступления и в следующем году вам снова захочется посетить наше новое шоу во время моих будущих гастролей в вашей стране.

Он снова поклонился, и в зале раздались аплодисменты.

– А теперь я попрошу джентльменов, сидящих в заднем ряду, погасить свет, и мы можем начать представление.

Когда свет погас, демонстратор занял место за проектором, и на экране появилось первое изображение. Это было увлекательнейшее зрелище, совершенно новое для большинства зрителей. Ассистент, находящийся за экраном, имитировал самые невероятные звуки, например грохот снарядов, сопровождающий сцены военных действий. Когда на экране появлялась картина горящего здания, в кадре полыхали языки пламени, зрителям казалось, что трещат горящие бревна. Когда пожар разгорался; треск становился сильнее, звуки точно воссоздавали происходящее на экране. Затем раздался удар колокола подъехавшей пожарной повозки, запряженной лошадьми, и при этом явственно слышался приближающийся стук копыт. Каждая сцена сопровождалась взрывом аплодисментов. Очень развеселили зрителей и сцены с клоунами, гримасничающими прачками с выпученными глазами и злобными жандармами. Еще больший взрыв хохота вызвала комическая сцена с каретой без лошади, взбунтовавшейся против своего хозяина, который шарахался, хватался за очки, за шляпу, а потом вконец запутался в плаще. Были и другие смешные кадры, но больше всего Лизетт и ее друзьям понравилась романтическая история, в которой солдат расстается со своей невестой и отправляется воевать. Дальше следовала батальная сцена: оглушительный грохот пушечных залпов, солдат храбро бьется с противником, потом, сраженный пулей, падает, якобы убитый. Многие молодые женщины даже всплакнули в тот момент, когда рыдающей невесте приносят печальное известие о гибели жениха. В конце он снова появляется, живой и невредимый, с повязкой на голове, и заключает девушку в объятия.

Публика с восторгом зааплодировала. Овациям, казалось, не будет конца. Демонстратор вышел на поклон и поднял руку. Когда зал стих, он объявил:

– Поскольку все билеты на наше представление были распроданы, я приказал перекрыть выходы и входы, чтобы желающие посмотреть наше шоу, оставшиеся на улице, не ворвались в зал. Но я пообещал им: если они наберутся терпения, я отложу отъезд и дам сегодня же дополнительный ночной сеанс.

В ответ раздался новый взрыв аплодисментов. Англичанин улыбнулся:

– Сейчас я объявлю об этом всем, кто не смог приобрести билеты. Мой ассистент только что сообщил, что число желающих попасть на представление за время этого сеанса возросло в три раза. Итак, дамы и господа, я предлагаю вам покинуть зрительный зал через боковые двери, чтобы избежать давки у главного входа. Благодарю вас.

Филипп проводил Лизетт и пожилую кузину до замка, остальные гости добирались домой самостоятельно. Когда кузина Мадлен вошла в дом, Филипп еще задержался с Лизетт, глядя ей в глаза. На небе сияла полная луна, и яркий серебристый свет освещал их лица.

– В следующий раз мы встретимся уже как муж и жена, – прошептал он.

Они обменялись долгим страстным поцелуем. Кузина Мадлен, заметив, что Лизетт все еще стоит с Филиппом у входа в замок, пронзительным голосом приказала ей срочно идти в дом.

Лизетт подчинилась, но помедлила минуту, чтобы еще раз посмотреть вслед отъезжающему Филиппу, и лишь потом вошла в выложенный мраморной плиткой вестибюль. Ожидавшая ее кузина Мадлен пожелала ей доброй ночи с верхней ступеньки лестницы. В замке было тихо, и Лизетт решила, что Изабель уже спит.

Когда девушка поднялась наверх, дворецкий закрыл на засов все двери. Это его последняя обязанность в этот день. В спальне, ее ожидала Берта, которая помогла ей раздеться, но Лизетт не смогла уснуть. Она была возбуждена и переполнена ощущением счастья.

– Ступай к себе, Берта, сказала она. – Я сама справлюсь. Пока мне не хочется спать.

– Хорошо, мадемуазель.

Служанка ушла, и Лизетт была рада остаться одна. Она подошла к открытому окну и, опершись локтями на подоконник, жадно вдыхала теплый воздух. Тихая ночь, круглая луна на небе, напоминавшая светящийся шар, парк с таинственными бархатными тенями – все это не располагало ко сну. Изнемогая от томящих ее чувств, Лизетт решила выйти из дома и прогуляться по тропинкам сада, чтобы успокоиться, а потом вернуться в свою постель и сразу заснуть.

Да, надо бежать в сад! Приоткрыв дверь спальни, она прислушалась. В доме стояла мертвая тишина. Спускаясь вниз по лестнице, она старалась двигаться бесшумно. Заметив, что две или три ступеньки лестницы поскрипывают, она запомнила какие, чтобы на обратном пути не наступить на них. Выйдя из холла, она прошмыгнула по коридору, ведущему к боковой двери. К ее удивлению, дверь была не заперта. Какая оплошность со стороны дворецкого! Выйдя из дома, девушка оставила ее открытой.

Чтобы остаться незамеченной, Лизетт держалась ближе к изгороди. Она решила пройтись по своей любимой тропинке. В ночной тиши изредка слышались легкие шорохи таинственных ночных существ. У пруда квакали лягушки, а плавающие и покачивающиеся на его глади цветы, казалось, тянулись к льющемуся с небес лунному свету. Какая красота! Склонившись над водой, она, как в зеркале, увидела свое отражение.

Вдруг Лизетт быстро выпрямилась, услышав другие звуки, которых никогда раньше не слышала. Они доносились из летнего домика. Лизетт свернула на ведущую к домику дорожку и едва не потеряла сознание, оцепенев от увиденного.

Изабель с распущенными волосами, в расшнурованном корсете, из которого торчали ее пышные груди, лежала на кушетке. Ее бесстыдно оголившиеся ноги в черных чулках на подвязках неистово дергались, путаясь в кружевных юбках. Склонившийся над ней Филипп, тяжело дыша, совершал какие-то дикие толчки, издавая омерзительные пыхтящие звуки, сливавшиеся с экстатическими стонами Изабель. Это зрелище окончательно ошеломило бедную Лизетт.

От ужаса она всплеснула руками, но моментально зажала рот, чтобы подавить крик, готовый вырваться из ее груди. В летнем домике не услышали, как она почти вслепую, наобум метнулась через газон в глубь сада. Там она рухнула на каменную скамью, закрыв лицо руками. От пережитого шока у Лизетт стучали зубы. Она будто окаменела, не в состоянии осознать все увиденное. Ее охватили неописуемый ужас и чувство нестерпимого омерзения.

Постепенно оправившись от удара, она медленно поднялась, не зная, что делать дальше. Боже, какое предательство! Какая мерзость! Как он мог так поступить с ней? Ведь он знал, как она его любит! Как верит ему! Но ведь он тоже ее любил! Она это знала. Ничто не могло заставить ее усомниться в его искренности, когда он говорил ей те нежные слова. Во всем виновата Изабель! Ее подлое коварство! Это она соблазнила его. Она выждала момент, подстерегла Филиппа в кустах, когда он направлялся к экипажу, чтобы ехать домой. И тогда эта бесстыжая тварь, улучив минуту, вышла из своего укрытия, а он, застигнутый врасплох, не смог устоять. Сладким голоском, источая обольстительный аромат пьянящих духов, под сенью жаркой ночи, Изабель околдовала его порочными чарами, против которых Филипп оказался безоружен. Такие мысли бродили в голове у Лизетт.

Ее охватило дикое бешенство. Крепко сжав кулаки, она в сердцах топнула ногой. Каким же слабым он оказался! Можно ли верить его клятвам верности, которые он должен произнести в день их свадьбы?

Затаив дыхание, она вдруг услышала шуршание гравия: коварные прелюбодеи шли по дорожке, не заметив прячущуюся за кустами Лизетт, и о чем-то тихо говорили. В какой-то момент до Лизетт донесся их смех. Филипп провожал Изабель к дому. Когда они были совсем близко от нее, Лизетт услышала обрывки слов, которые промурлыкала мачеха своим кошачьим голоском:

– Помни, ты обещал мне не затягивать ваш медовый месяц, cheri. Я буду страшно скучать по тебе. Как я мечтаю снова оказаться в твоих объятиях.

– Встретимся опять здесь, как только представится первая возможность, – мягко сказал он.

Наступила небольшая пауза. Вероятно, они остановились, чтобы поцеловаться на прощанье.

Лизетт пронзила нестерпимая боль. Зажмурившись от ужаса, она, оглушенная, не могла поверить в реальность происходящего. В ней клокотала ярость. Они, вероятно, думают, что она слишком молода и глупа, по уши влюблена в Филиппа, чтобы догадываться, что происходит между ними. Значит, они собирались пользоваться домом ее отца для своих любовных свиданий.

Что ж, пусть продолжают свою гнусную связь! Но без нее! Она не желает их больше видеть. Отныне ноги ее не будет в этом доме! Она сюда не вернется! Никогда!

А теперь надо быстро вернуться в замок, чтобы опередить Изабель, которая может запереть дом изнутри. Со всех ног Лизетт бросилась бежать по дорожке, ведущей из сада к дому. Прячась за кустами, она добежала до двери и быстро прошмыгнула внутрь. Слава Богу! Успела вовремя! Добежав до спальни, Лизетт услышала предательский скрип ступеней, возвестивший, что мачеха поднимается по большой лестнице. Девушка тихо прикрыла дверь своей комнаты и заперла ее на замок.

Прижавшись к стене, она перевела дух и, напрягши слух, услышала, как хлопнула дверь в комнате Изабель. Не теряя времени, она торопливо начала собирать вещи. В гардеробной ей сразу же бросилось в глаза шелковое свадебное платье, сшитое в точном соответствии с ее пожеланиями. Оно висело на специальной вешалке под чехлом, а рядом на подставке была сложена фата, напоминавшая пену из кружев. Как больно смотреть на все это.

Лизетт судорожно схватила один из пустых чемоданов и начала запихивать в него вещи, которые могли понадобиться в ближайшее время. Остальное ей могут переслать позже, когда минует день намеченной свадьбы и Изабель не сможет ее отыскать. В карман плаща девушка быстро сунула кошелек со значительной суммой денег, которые она отложила для свадебного путешествия.

Чемодан оказался довольно увесистым, но это было неважно. Сейчас самое главное исчезнуть, убежать – как можно дальше – прежде чем о ней спохватятся. Она снова прокралась по лестнице вниз и выскользнула через черный ход, затем, минуя конюшню, вошла в сарай, где стоял ее велосипед с прикрепленной за сиденьем небольшой багажной корзиной, в который обычно возили продукты для пикника. Сняв с крючка ремень, Лизетт привязала им чемодан к багажнику. Через минуту она уже мчалась по дороге. Велосипед вилял, его заносило в разные стороны – раньше на нем не приходилось возить такие тяжести. Немного отъехав от ворот, она приспособилась и уже не виляла, а ровно катила по дороге.

К счастью, в эту ночь полная луна ярко освещала проселочную дорогу. До полуночи было еще далеко, но вокруг ни души: крестьяне обычно рано ложатся спать. Лизетт хорошо ориентировалась на местности, зная куда ехать, чтобы не напали на ее след. После короткого шока мозг девушки работал с быстротой молнии. Голова была ясной, как никогда.

Вокруг простирались луга и поля. Лизетт почти добралась до цели, когда дорогу вдруг перебежала кошка, заставившая ее резко затормозить. Велосипед круто занесло. Он врезался в фонарный столб, и Лизетт упала. В ярости вскочив, она увидела, что переднее колесо сильно покорежено. Рыдая от бессильной злобы, она отвязала чемодан и швырнула его в живую изгородь из кустов, растущих поблизости, однако страх, что план ее бегства сорвется, заставил ее снова схватить чемодан и тащить его на себе.

Вскоре показалось строение, где недавно состоялось представление «Волшебного фонаря». Оно выглядело темным и опустевшим. На свое счастье, Лизетт тотчас заметила рядом с трактиром лошадь «фонарщика» и его ярко-красный фургон. В желтом свете уличного фонаря с двух сторон повозки виднелась надпись: «Волшебный фонарь Шоу». Лошадь жевала сено из подвязанного к морде мешка. Демонстратор Даниэль Шоу, судя по всему, ужинал в трактире.

Лизетт быстро поднялась по каменным ступеням и прильнула к окну трактира, пристально всматриваясь, там ли он. Да, он был там! «Фонарщик» сидел один за столом и явно завершал свою трапезу, выливая из графина остатки вина.

Выходя из трактира, он был уверен, что его никто не видит. Он выглядел довольным после ужина. Задержавшись у входа, глубоко втянул в себя воздух, подняв глаза к небу, под сводами которого отчетливо вырисовывались очертания всего Парижа. Оставляя за собой шлейф смешанных ароматов чеснока, вина и рыбного супа, Даниэль захлопнул дверь.

Его благодушие лишь отчасти объяснялось превосходным вином и супом. Дело в том, что и во Франции, и по ту сторону Ла-Манша, в родной Англии, он чувствовал себя как дома благодаря матери-француженке. Выйдя замуж за англичанина, она, когда представлялась такая возможность, все же предпочитала говорить на французском языке. Поэтому для Даниэля оба языка были родными с колыбели. Его турне по пригородам Парижа, тайно соперничавшими со столицей, оказалось очень успешным. Осенний сезон прошел для него вполне удачно, Даниэль существенно пополнил свои финансы, которые он собирался потратить для усовершенствования «волшебной» камеры.

– Мсье Шоу! – окликнул его женский голос.

В свете, падающем из окон трактира, он заметил фигуру молодой девушки в сером шелковом плаще и модной шляпке. Поставив чемодан у фургона, она сделала шаг навстречу. Он сразу узнал ее. Эту девушку он заметил во время сегодняшнего представления в числе других хорошо одетых молодых людей. Она уже тогда привлекла его внимание миловидной наружностью и неподдельным восторгом, с которым глядела на экран живыми глазами из-под длинных ресниц. Сейчас ее взгляд был напряженным, встревоженным, почти пустым. Однако больше всего его удивило то, что эта девушка в столь поздний час стояла у трактира и явно ожидала его. Он сразу решил, что кто-то из ее спутников находится здесь неподалеку.

– Да, мадемуазель?

Неторопливой походкой Даниэль сошел по ступеням. Все снаряжение для «Волшебного фонаря» он уже погрузил в фургон, накрыв его брезентовым навесом, и собирался двинуться в путь.

– Вы что-то хотите спросить у меня? Вероятно, вас заинтересовали «живые картинки»? – осведомился он.

– Нет, речь не об этом. В конце представления вы сказали, что сегодня вечером покидаете нашу страну. Так вот, я хочу ехать с вами до следующего пункта вашего турне.

На лице Даниэля не дрогнул ни один мускул.

– Чем вызвано такое странное желание? – сухо спросил он.

– На то есть веские причины, о которых я не хочу говорить. Могу только сказать, что мне необходимо срочно, сегодня же уехать из Парижа.

– Вы скрываетесь от полиции? – спросил он с легкой усмешкой.

– О, нет! – с негодованием воскликнула она. – Ничего подобного. Просто никто не должен знать, где я нахожусь.

– Как вы здесь оказались? – спросил он, пристально глядя на нее с все возрастающим любопытством, пытаясь угадать, что могло стать причиной ее бегства. Семейные неурядицы? Ссора с возлюбленным?

– Кто вас сюда привез?

– Никто. Я ехала на велосипеде, одна. Потом сломалось переднее колесо велосипеда.

– Ничего страшного. Здесь неподалеку проходит железная дорога. Поездов много. Видите ли, мадемуазель, я лично принципиально не беру с собой пассажиров.

– А как же ваш ассистент? – выпалила она, словно ловя его на слове. – Разве он не ездит вместе с вами?

– Ассистента я всегда беру на месте и только на время выступлений в одном городе.

– Я не могу ехать поездом. Меня могут найти по билету.

– Доброй ночи, мадемуазель, – отрезал он.

Даниэль не собирался нарушать ради первой встречной свое незыблемое правило – путешествовать в одиночку. Для него вопрос был решен: он повернулся к лошади и, потрепав ее по холке, отвязал мешок с овсом.

– Я заплачу! Назовите сумму! – в отчаянии выкрикнула Лизетт.

Не поворачивая головы, он засунул мешок под брезент повозки.

– Ваши деньги меня не интересуют. Я же сказал, что всегда езжу один.

Забравшись на сиденье, он ловко подхватил поводья. Лизетт крепко вцепилась в его плащ.

– Подождите! Умоляю вас! Вы мой единственный шанс скрыться от всех. Никому не придет в голову, что я могу сбежать с вами.

Он смотрел на нее сверху вниз. Хотя сегодня вечером он не объявил место своего следующего выступления, план его турне был расписан заранее. Многие зрители, побывавшие на его сеансах, придя в восторг от дивных фантасмагорий, передавали по цепочке своим друзьям и знакомым в других городах – непременно посетите это шоу. Но почему эта девица так настойчиво пыталась увязаться за ним?

Он вспомнил молодого человека, который был вместе с ней на последнем выступлении. Никто в зрительном зале даже не догадывался, как много он видел из темноты, стоя за своим «волшебным фонарем». Он заметил, как эти двое украдкой целовались, пожимая друг другу руки, невзирая на присутствие пожилой надзирательницы, которая сопровождала компанию юных аристократов. Эта парочка выглядела слишком влюбленной и счастливой, чтобы в такой короткий срок серьезно поссориться. А может быть, они решили бежать оба, но по отдельности и потом встретиться в ближайшем городе?

– Возвращайтесь домой, мадемуазель, – дал он мудрый совет. – До завтра подумайте, а уж потом бегите.

Даниэль отпустил поводья, и лошадь тронулась. Почувствовав на себе ее дыхание, Лизетт в ярости с размаху ударила чемоданом по фургону.

– Уезжайте! – крикнула она в отчаянии. – Я пойду пешком!

В следующий момент он услышал, как она вскрикнула от испуга и тряхнула чемоданом, чтобы убедиться, не разбилось ли что внутри. Судя по всему, все обошлось, потому что девушка решительно двинулась за ним вслед.

Когда ему предстоял дальний путь, он предпочитал выезжать ночью, чтобы вовремя прибыть на новое место, расклеить афиши и установить в зале проектор.

Вот и сегодня он сразу же отправился в дорогу. Не успев далеко отъехать, он оглянулся. Девушка плелась за ним, толкая велосипед со сломанным передним колесом. Она с трудом справлялась, то и дело, поправляя чемодан на вихляющем велосипеде, потом снова катила его дальше. Покачав головой, Даниэль ехал дальше, но мысль о девушке не давала ему покоя. Молодая, безрассудная, доведенная до крайнего отчаяния – она могла стать жертвой первого же встречного мерзавца. Он снова оглянулся, но в этом месте дорога делала поворот, скрывавший девушку из вида. Даниэль вздохнул и остановился, решив подождать ее.

Заметив его, Лизетт не ускорила шаг, как ожидал Даниэль, по-видимому, не желая снова получить отказ. Спрыгнув с повозки, он стал ждать на дороге. Когда девушка подошла ближе, он, видя ее настороженное хмурое лицо, протянул ей руку.

– Дайте ваш чемодан, мадемуазель. Я погружу его в фургон вместе с велосипедом.

– Благодарю вас, мсье Шоу, – спокойно сказала она и с облегчением вздохнула.

Пока он укладывал чемодан и велосипед под брезент, Лизетт проворно взобралась на сиденье, словно боялась, что он передумает.

Поднявшись на козлы, он взял в руки поводья и бросил на нее быстрый взгляд. Девушка, не шелохнувшись, сидела, глядя перед собой в темноту, сжимая в руках дамскую сумочку.

– Мое имя вам известно, – сказал он. – А вас как зовут?

Она ответила. Он кивнул, не пытаясь продолжить разговор, и Лизетт была благодарна ему за это. Ей требовалось время, чтобы решить, что делать дальше. Вокруг стояла необыкновенная тишина. Наверное, в эту минуту там, в городе, горели огни, звучала музыка, веселились люди, а здесь менялась ее жизнь, и неизвестно, когда она снова увидит Париж.




Глава 4


Они ехали по проселочной дороге, освещенной лунным светом. Даниэль изредка поглядывал на свою спутницу. Девушка сидела рядом с ним, глядя вперед. Лишь один раз она прервала молчание, спросив имя коня.

– Его полное имя – Принц гор, – ответил он. – Не знаю, почему его так назвали, но иногда он делает такие прыжки, будто вспоминает лучшие дни своей жизни. Я приобрел его в Англии и не расстаюсь с ним последние два года, как начал гастролировать по Франции.

Лизетт кивнула, но ничего не сказала. Вскоре она начала клевать носом. Бедняжка боролась со сном, но иногда засыпала, заваливаясь на плечо Даниэля, а ее шляпка сбивалась набок.

Он старался не беспокоить девушку, но после трехчасовой езды вынужден был остановиться, потому что и сам нуждался в отдыхе.

Девушка мгновенно проснулась, заметив, что ее лицо наполовину закрыто сбившейся набок шляпкой. Лизетт сорвала ее, тревожно озираясь по сторонам.

– Где мы?

– Недалеко от главной дороги. Я должен немного поспать. Если хотите, можете лечь на сиденье. Я дам вам одеяло.

– А вы где будете?

– Отдохну прямо на земле, здесь неподалеку.

Лизетт успокоилась. Даниэль распряг Принца и привязал к дереву, стоящему у поросшей травой обочины, достал из фургона мешок в красно-синюю полоску и, вынув из него одеяло и подушку, протянул их Лизетт. Расстелив на земле другое одеяло, сам улегся внизу. Как всегда, заснул, едва положив голову на подушку.

Лизетт, устроившись на кожаном сиденье и мягкой подушке, долго не могла уснуть. Она испытывала не меньшее возбуждение, чем несколько часов назад, когда, выбежав из замка в сад, совершила ту злосчастную прогулку, которая закончилась для нее такой катастрофой. До того как ее сморил сон во время езды, она строила планы на ближайшее будущее, но теперь ей пришлось пересмотреть ситуацию. Она понимала, что, как только в замке спохватятся и обнаружат ее исчезновение вместе с чемоданом и прочими вещами, Изабель придет в ярость. Не приходилось сомневаться, что она поставит всех на ноги, чтобы найти Лизетт, И не потому, что ее заботило благополучие падчерицы, а потому, что разразится скандал. Подумать только! За неделю до свадьбы невеста сбежала из-под венца! Что касается Филиппа, он, конечно, будет в полном замешательстве, не понимая, что могло вызвать такой беспрецедентный поступок со стороны его бывшей невесты. Позднее, когда поиски безрезультатно закончатся, он, разумеется, придет в бешенство. Нетрудно представить, как будет уязвлено мужское самолюбие, когда его, обманутого жениха, поднимут на смех и приятели, и недруги.

Лизетт вспомнила, как отец решительно предостерегал ее, он считал Филиппа черствым, бездушным человеком, не достойным ее внимания, а тем более любви. Что же такое знал отец о ее будущем женихе? Джоанна никогда плохо не отзывалась о Филиппе, но и не приветствовала их роман. Лизетт вспомнила один случай. Она видела, как Филипп отдавал карточный долг одному из своих друзей, который в шутливой манере учил его быть более осмотрительным в игре:

– Ты слишком азартен, Филипп. Не забывай, сколько игроков теряли замки и состояния за карточным столом.

Филипп знал, что Лизетт слышала этот разговор. Тогда она не придала ему значения – многие молодые люди ее круга увлекались карточной игрой. Теперь же спрашивала себя, не потому ли он стал так настойчиво ухаживать за ней, когда узнал, что скоро она станет наследницей солидного состояния? Филипп любил деньги и беспечную разгульную жизнь. Сейчас она ясно понимала, что у него с Изабель был давний роман. Как же они должны были радоваться, что он женится на богатой невесте!

Ее снова охватило бешенство. Лизетт сознательно растравляла в себе злобу, иначе ярость сменилась бы невыносимым отчаянием от потери любимого и предавшего ее человека.

Она все время думала о случившемся. Вероятно, через пару дней Изабель сочинит историю о мнимой болезни падчерицы, чтобы выиграть время, пока беглянку не найдут. Вначале она и Филипп вряд ли догадаются об истинной причине ее исчезновения. Потом досада сменится яростью. Со временем все прояснится, они узнают настоящий мотив ее бегства.

Свою долю отцовского наследства, назначенного ей после окончания школы, Лизетт могла получить в любом отделении банка, чтобы обеспечить себе благополучную жизнь, но тогда сразу же обнаружили бы ее местонахождение. Изабель имела законное право силой вернуть ее в дом до достижения совершеннолетия.

Лишь после того как ей исполнится двадцать один год, она может на законных основаниях вернуться в дом своей бабушки в Лионе, который она любила больше всего на свете. Хорошо бы оказаться в Лионе сейчас, но именно там ее проще всего могла найти Изабель. Нельзя поддерживать связь с Джоанной и другими подругами. Лизетт не хотела вынуждать их лгать, если их спросят о том, где она.

Облокотившись на сиденье повозки, Лизетт наблюдала за спящим внизу странствующим артистом. Она сильно рисковала, пустившись в дорогу с совершенно незнакомым человеком. Ведь он мог ее ограбить, изнасиловать или даже убить. Но почему-то он вызывал у нее доверие, производил впечатление простого работяги, хотя и занимающегося диковинной профессией, и она не испытывала перед ним никакого страха. Лизетт улыбнулась. Он не подозревал, что не избавится от нее ни завтра, ни послезавтра.

Лизетт опять улеглась и крепко заснула.

Она проснулась, когда уже рассвело. Девушка мгновенно вскочила, ослепленная лучами солнца, струившимися через листву деревьев, на которых уже вовсю распевали птицы. Вспомнив все, что случилось вчера, она снова ощутила острую боль. Как у нее не разорвалось сердце, спрашивала себя Лизетт. Как она это выдержала и не сошла сума?

– Как спали? – спросил Даниэль Шоу, появившись у фургона с закатанными до локтей рукавами рубашки.

– Лучше, чем ожидала, – призналась Лизетт, поправляя выбившуюся прядь волос и закрепляя ее заколкой.

– Я починил ваш велосипед. Поломка была несерьезной, так что можете ехать на нем дальше, когда доберемся до города.

Он достал чемодан и поставил его рядом с ней на сиденье.

– Думаю, он вам еще понадобится. Сейчас половина шестого. Хотелось бы выехать не позже шести. Здесь за деревьями есть небольшой ручей. Можете там умыться. – Кивком головы он показал, где находится ручей. – А я приготовлю завтрак, поджарю на костре яичницу с помидорами и ветчиной. Огонь я уже развел, так что поторопитесь.

Открыв чемодан, она, прежде всего, посмотрела, не разбилось ли стекло на фотографии бабушки, ведь вчера и порыве ярости она сильно швырнула чемодан о фургон. Правда, ничего подозрительного после удара не услышала, но сейчас облегченно вздохнула, убедившись, что ничего не разбилось. Достав туалетную сумочку и щетку для волос, Лизетт удалилась к ручью. Вода была ледяная и очень взбодрила ее.

Лизетт, разумеется, слышала об английском завтраке – жареный бекон с яйцами, но не ожидала, что будет поглощать его с таким аппетитом. Она даже не представляла себе, как проголодалась. И съела три ломтика бекона с толстым куском хлеба, выпила кофе из белой, слегка облупленной эмалированной кружки. Он показался ей необыкновенно вкусным.

Когда они снова тронулись в путь, Лизетт сообщила Шоу о своем решении.

– Я была бы очень благодарна, если бы вы позволили мне остаться с вами еще некоторое время. Максимум три недели или немного больше. Так я могла бы окончательно запутать следы, – сказала она и быстро добавила, – разумеется, я буду оплачивать свои расходы.

Он отрицательно покачал головой.

– Сначала доберемся до города, а потом вам придется действовать самостоятельно. Я не хочу иметь дело с полицией, не хочу, чтобы меня обвинили в похищении или еще в чем-то. Ваше семейство может навесить на меня что угодно.

– Что вы имеете в виду?

Он насмешливо посмотрел на нее.

– Сколько вам лет? Восемнадцать? – Не спрашивая, он точно угадал ее возраст. – У вас на пальце нет обручального кольца, значит, вы находитесь на попечении семьи. Вы дорого одеты, у вас хорошая речь и, насколько я могу судить по вашей компании, вас обычно сопровождает взрослая компаньонка. Я видел, все ваши друзья – люди небедные. Я думал, что вы совершили неудачную попытку сбежать с вашим возлюбленным. А сейчас вы просите, чтобы я разрешил вам остаться со мной. Следовательно, причина бегства в другом?

Лизетт нахмурилась от такой прямоты.

– Я же сказала, что вынуждена была срочно покинуть свой дом, но ни за что не скажу, почему это сделала. А что касается опасений, что вас могут обвинить в похищении или в чем-то подобном, вы напрасно волнуетесь. Моя мачеха сделает все возможное, чтобы избежать скандала.

Вероятно, она наймет частных детективов, чтобы разыскать меня, и только одному человеку она скажет всю правду о моем бегстве.

– И кто он? Ваш отец?

– Нет. Мой отец умер в прошлом году. Я имею в виду человека, за которого должна была выйти замуж ровно через шесть дней.

– Так. Стало быть, вы поссорились со своим возлюбленным. – Даниэль энергично тряхнул головой. – Чем скорее вы вернетесь домой, тем лучше для вас. Завтра вы помиритесь с женихом и все забудете.

– Никогда! – воскликнула она с таким жаром, что Даниэль снова пристально посмотрел на нее.

– Неужто все так плохо? – спросил он, немного смягчившись.

– Хуже, чем вы можете себе представить. Между нами все кончено. Навсегда.

Наступила пауза. Лизетт невыразимо страдала, не желая говорить на эту тему. Мерзейшая картина в летнем домике неотступно преследовала ее.

Вокруг расстилались поля, мирно сияло солнце, но ничто не давало покоя ее израненной душе. Прошло не менее получаса, когда Даниэль, наконец, нарушил молчание.

– У вас нет родственников или друзей, кто мог бы приютить вас на первое время?

– Нет, – сухо отрезала она. – Я все решаю сама и не желаю никого вовлекать в эту историю.

– Вы кому-нибудь говорили, что собираетесь обратиться ко мне?

– Нет. Я даже велосипед достала из кустов и тащила его на себе, чтобы по следам шин не обнаружили и меня.

– Тогда вам нечего опасаться. Судя по тому, что вы готовы оплачивать свои расходы, я понял, что в финансовом смысле вы вполне обеспечены, во всяком случае, на первое время. Я прав?

– Да. Я собираюсь поселиться где-нибудь подальше от Парижа, найду квартиру.

Говоря о своих планах на будущее, она умоляюще посмотрела на него.

– Если вы согласитесь взять меня с собой, я готова исполнять роль вашего ассистента. Вы сами сказали, что в каждом городе нанимаете нового ассистента. А меня никто не увидит. Я буду сидеть в темноте за экраном. Уверяю вас, я научусь всем эффектам, а если понадобится, могу аккомпанировать на пианино и постараюсь подобрать нужную музыку к различным сюжетам.

Даниэль заинтересованно вскинул брови. Музыкальное сопровождение движущихся картинок могло стать сенсацией. Кроме того, музыка может звучать перед началом сеанса, когда посетители заполняют зал, и после представления – когда публика расходится. Даниэль как истинный шоумен быстро подхватил эту идею. Дело в том, что он частенько мучился, натаскивая своему ремеслу местных бестолковых помощников, а эта девушка наверняка способнее большинства из них. Но он очень уж не хотел усложнять свою жизнь, связываясь с молодой и красивой беглянкой.

– Нет, – твердо заявил Даниэль. – В любое время в любом месте вас могут узнать. В общем, так. Как только доедем до города, вы пересаживаетесь на свой велосипед. Я так решил.

Но Лизетт не сдавалась.

– Днем я могу носить вуаль, а вечером во время шоу надевать маску. Мне не привыкать к маскарадам. На вечеринках я это часто делала. Ассистент в маске только придаст таинственности вашим представлениям. Если вы согласитесь меня взять, я готова приобрести раздвижную ширму, знаете, такие ширмы обычно используют против сквозняков, и буду сидеть за ней и играть на пианино, скрытая от глаз публики. Разумеется, никакого вознаграждения мне от вас не надо.

Даниэль хмуро посмотрел на свою спутницу.

– В таком случае я бы платил вам, как всем остальным ассистентам.

Лизетт затаила дыхание.

– Значит, вы оставляете меня?

– Я только хотел подчеркнуть, что всегда поступаю по совести со всеми, кто помогает мне в работе, даже если эта работа временная.

Даниэль помрачнел. Девушка благоразумно не настаивала на своей идее, но он чувствовал: Лизетт не оставляет надежду переубедить его. Оставить ее у себя противоречило всякому здравому смыслу, но идея с маской и вуалью совсем неплоха: это действительно помогло бы скрыть беглянку от любопытных глаз. По крайней мере, пока ее не перестанут искать.

Когда они прибыли в следующий город, здесь уже царило оживление: лавки были открыты, улицы полны народа, в кофейнях сновали официанты в белых фартуках, накрывая столы и расставляя стулья под выцветшими полосатыми тентами. Даниэль остановился купить свежую газету. Быстро пролистав ее, он нашел нужное сообщение. Это был анонс его следующего представления с откликами прессы о выступлениях в других городах, а также его обычное объявление о поиске ассистента.

Прибыв на место, Лизетт решила осмотреть помещение для будущего представления. Это был просторный зал на втором этаже, а ниже находилось кафе, которое сдавали в аренду для частных вечеринок и прочих торжеств. В зал вел отдельный вход. На стене рядом с входом висел рекламный плакат предстоящего шоу. Позади здания была конюшня, куда Даниэль, познакомившись с хозяином, отвел Принца, а затем вернулся к Лизетт.

– Я пробуду здесь неделю, но наши пути расходятся уже сейчас. Советую вам взять велосипед, купить билет на поезд и ехать в любое место, куда пожелаете, но… – предостерег он, – не останавливайтесь в больших отелях. Именно там вас, вероятнее всего, будут искать частные детективы.

Лизетт от ярости залилась краской. Значит, он все-таки решил избавиться от нее, и ей пора сматывать удочки! Но не тут-то было! Покинув замок, она твердо решила: отныне никто не посмеет диктовать ей свою волю. Теперь все будет так, как хочет она. И вот наступил момент, когда ей необходимо проверить себя и понять, на что она способна.

– Я. никуда не еду. Я остаюсь с вами и участвую в вашем турне. Я уже сказала вам, что буду работать и… – словно вынув козырную карту, она запальчиво прибавила, – разве вы не обещали мне платить гонорар как любому другому наемному ассистенту? Если вы джентльмен, то не нарушите свое обещание!

Даниэль от неожиданности даже всплеснул руками, уставившись на нее ошеломленно.

– Я вам ничего не обещал!

Вдруг он нервно заморгал и, откинув голову, от души рассмеялся. В его смехе не было злобы: его искренне забавлял ее по-детски наивный призыв к соблюдению трудового законодательства. Его реакция удивила, но не обидела Лизетт. Она все поняла, пыталась даже улыбнуться в ответ, но невыразимая мука сковала ее лицо. Она словно окаменела.

– В таком случае, – сказал он, слегка усмехаясь, – вам придется самой позаботиться о жилье и достать маску. – Он вынул из кармана листок бумаги, на котором были написаны два адреса. – Эти адреса дал мне владелец трактира. Попробуйте обратиться по одному из них. Конечно, это жилье не идет ни в какое сравнение с тем, к которому вы привыкли, и вы, вероятно, скривите нос при виде этих каморок, но чистоту и порядок я вам гарантирую.

Взяв листок, Лизетт поняла, что, несмотря на все свое сопротивление Даниэль позаботился о ней и даже узнал адреса квартир.

– Для вас тоже снять комнату, мистер Шоу?

– Нет, я устроюсь в мансарде над кафе, а потом мне надо проинструктировать вас относительно звуковых эффектов. Сейчас я иду в город проверить афиши и распространить рекламные листки, а вы снимите комнату на неделю. Когда устроитесь, возвращайтесь сюда.

– А как насчет ширмы? Он покачал головой.

– Не все сразу. Сначала посмотрим, как справитесь с работой, за которую я буду платить.

В его голосе звучала легкая насмешка, но Лизетт сделала вид, что не замечает этого. Взяв чемодан, который он достал из фургона, она с гордо поднятой головой двинулась на поиски квартиры.

Первый дом оказался в длинном ряду довольно больших зданий, выходящих на темную узкую улочку. Лизетт не понравилось это место, и она сразу же отправилась по второму адресу. Место было не более привлекательным, чем первое, но в этом доме она заметила во многих окнах горшки с красной геранью, придававшие ему более радостный вид. Собравшись слухом, Лизетт постучала в дверь.

Ей открыла черноволосая опрятно одетая женщина, которой можно было дать около тридцати лет. Она смерила гостью взглядом с головы до ног.

– Да? – подозрительным тоном спросила она.

– Вы мадам Брузе? Мне нужна комната на одну неделю. Я работаю в шоу «Волшебный фонарь». Мы только что прибыли в ваш город.

Женщина облегченно вздохнула, сразу же впустив Лизетт в дом.

– Так вы артистка? Кажется, это так у вас называется? Теперь понятно. Вы так шикарно одеты, что я сначала приняла вас за даму из благотворительного общества. Ну, просто замучили своими визитами. Приходят от имени церкви, вечно чего-то просят. Правда, таких шикарных, как вы, я еще не видела. Пойдемте со мной.

Лизетт вошла в узкий, но чистый вестибюль, в котором стояла ваза с букетом живых цветов. Мадам Брузе провела гостью к лестнице. Лизетт поняла, почему ее внешний вид так поразил хозяйку. В последнее время Лизетт покупала одежду у лучших парижских кутюрье, хотя в пансионате ее, как и других девочек, обучали вышивке и шитью. Вполне естественно, что ее дорогая одежда сразу бросалась в глаза. Надо было срочно исправлять положение.

– Не могли бы вы порекомендовать мне местную портниху? – спросила она, поднимаясь по лестнице вслед за мадам Брузе. – Я хочу заказать пару новых платьев.

Искоса взглянув на гостью, она ответила:

– Здесь по соседству живет мадам Монклар. Хорошая мастерица, но сразу скажу, такое платье, как у вас, она вряд ли сошьет.

Поднявшись на этаж, женщина открыла дверь.

– Вот ваша комната, туалет во дворе. Если желаете, могу постирать ваши вещи за умеренную плату.

Квартирка оказалась меньше, чем комната для прислуги в их парижском замке, но чище других в доме, как Лизетт краешком глаз отметила, поднимаясь по лестнице. В комнате была небольшая кровать, в углу – железный умывальник с фарфоровым кувшином с цветочным рисунком и деревянная вешалка на стене. Плата за комнату с завтраком была настолько низкой, что Лизетт сначала хотела предложить больше, но потом решила, что для артистки, работающей в «Волшебном фонаре», это выглядело бы слишком подозрительно.

Заплатив вперед, Лизетт сразу же направилась к мадам Монклар, оказавшейся высокой, стройной женщиной с довольно колючими глазками. Портниха согласилась в течение недели сшить ей два платья из хлопка, юбку и жакет, пообещав, что ее дочь, тоже портниха, поможет вовремя выполнить заказ. Обмерив Лизетт, мадам Монклар сообщила, сколько материи пойдет на каждую вещь.

Несмотря на то, что с момента бегства прошло совсем немного времени, и в замке, вероятно, только заметили, что ее нет, Лизетт, идя по улице в дорогом шелковом платье, беспокойно посматривала по сторонам, ловя взгляды прохожих. Ее тревога еще больше усилилась, когда проезжавший мимо извозчик выразительно свистнул ей вслед.

В магазине тканей Лизетт купила самую простую материю на два платья, вуаль для шляпы и подходящий материал для маски. Среди остатков ткани нашла куски черного кружева и темного бархата. В галантерейном отделе купила набор швейных иголок, жесткую холстину для подкладки маски и небольшой кусок шелка, который достался ей по дешевке. В другом магазине Лизетт приобрела шаль, немного нижнего белья, несколько пар чулок и других мелочей, которые впопыхах забыла взять из дома, и новый чемодан, где могли поместиться все ее вещи. Неизвестно, что ее ждет впереди.

Отдав ткани портнихе, Лизетт возвратилась к себе в комнату и, усевшись на кровать, смастерила маску, пришив к ней изящную кружевную оборку, закрывавшую половину лица. Довольная результатом, она вернулась к Даниэлю. Он стоял на балконе, разговаривая с владельцем кафе. Увидев Лизетт, он кивнул ей, показав жестом, чтобы она поднималась наверх. В помещении верхнего этажа не было ничего, кроме стульев. Лизетт заметила, что Даниэль уже установил проектор и экран. Надев маску и подвязав ее лентой, девушка прошла к «фонарю». Сейчас она с интересом рассматривала новый для нее аппарат, на который почти не обратила внимания, когда была на представлении вместе с Филиппом.

Это был самый большой проекционный фонарь, который она видела в своей жизни, – с корпусом из отполированного дерева и начищенной до блеска латунной арматурой. Лизетт поразила конструкция проектора с тремя линзами, одна поверх другой. Каждая из них была вставлена в медную оправу с боковыми рамками для стеклянных пластин. На задней стенке корпуса находились изогнутая трубка и небольшая створка. Лизетт с любопытством заглянула через створку и увидела острые зубцы, четко разделявшие внутреннее пространство ящика.

Войдя в зал, Даниэль усмехнулся:

– Неплохая маска!

Убедившись, что Даниэль оценил ее рукоделие, Лизетт сняла маску.

– Это и есть тот самый «волшебный фонарь», да? Никогда не видела ничего подобного.

Даниэль подошел ближе и остановился рядом с Лизетт.

– Я купил его в Ливерпуле. Это лучший в мире проектор на сегодняшний день.

Взяв небольшую картонную коробку, стоящую за проектором, он открыл ее и показал на странные предметы серого цвета, напоминающие короткие квадратные свечи.

– Это так называемые рефлекторы.

Даниэль насадил одну из свеч на зубец.

– Они позволяют увеличивать силу света в проекторе. Говорят, благодаря этому рефлектору, если зажечь свет в Шотландии, он будет виден даже в Ирландии.

В уголках его большого рта заиграла улыбка.

– Правда, не могу точно назвать автора такого эксперимента.

– А для чего служат эти три линзы, мистер Шоу? – поинтересовалась Лизетт.

Даниэль прищурился, серьезно посмотрев на нее.

– А не пора ли нам называть друг друга по имени, Лизетт?

– Отлично, Даниэль, – ответила она.

На миг, задержав взгляд на Лизетт, он снова повернулся к «фонарю».

– Три линзы позволяют создавать определенные эффекты и использовать одновременно два и даже три снимка, например можно варьировать цвет горящего пламени. Я также могу совместить в одной сцене два кадра, попеременно открывая и закрывая створки. Я научился быстро вставлять верхний кадр до того, как вынуть нижний.

Он повернулся к экрану.

– А теперь я покажу, что вы должны делать.

Все необходимое для демонстрации оборудование было аккуратно сложено за экраном на складном столе, который Лизетт уже видела в фургоне. Сейчас Даниэль подвесил черный занавес спереди, чтобы не было видно ног ассистентки. Он терпеливо объяснял ей, как шуршать специальной бумагой для имитации разгорающегося пламени в сцене, изображающей горящее здание. В арсенале Даниэля был также колокольчик для вызова пожарной машины и расколотый на две части кокосовый орех. Если постукивать ими, можно получить эффект, имитирующий стук копыт. На два деревянных грибка, которые обычно используются для штопки носков, прикреплялись специальные набивки, и их удары точно передавали звук тяжелых шагов.

Для получения разнообразных звуковых эффектов в ход шли кастаньеты, полицейские свистки, трубка из тростника и даже маленький барабан. В конце он показал ей, как работать с листом жести, чтобы передать звук надвигающейся грозы. Когда Лизетт перепробовала все приспособления, Даниэль одобрительно кивнул головой.

– Сейчас я продемонстрирую несколько кадров, – сказал он, – из сегодняшней программы. Вы ее видели на афише. Посмотрим, как вы справитесь.

Он опустил шторы на двух окнах, чтобы свет не проникал в зрительный зал, а потом устроился за проектором.

На экране появились ярко подсвеченные изображения, и Лизетт поняла, что скорость, смены картинок играла решающую роль. Вначале у нее не все получалось, она не успевала вовремя менять кадры, но Даниэль проявил большое терпение и ни разу не прикрикнул на нее, чего она очень боялась. К концу репетиции девушка приобрела достаточный навык, но все же когда он скомандовал «стоп», с облегчением вздохнула.

– Вы неплохо справились, – одобрил он ее первый опыт. – Обычно мне приходится возиться с несколькими кандидатами, желающими стать моими ассистентами, прежде чем добиваюсь от них нужного результата. Как правило, на первом выступлении приходится ограничиваться несколькими эффектами. Сейчас пойдем в кафе, перекусим, а потом продолжим репетицию.

Лизетт сильно проголодалась и ела с большим аппетитом. После ужина она спросила, сколько ему потребовалось времени, чтобы овладеть французским языком как родным. Даниэль рассказал, что часто проводил во Франции каникулы вместе с бабушкой и дедом и так полюбил эту страну, что считает ее своей второй родиной.

– Поэтому вы так любите гастролировать во Франции? – спросила она.

Он покачал головой.

– Нет. Я делаю это исключительно ради моего единственного антрепренера – английского фотографа по имени Фриз-Грин. Я всю жизнь увлекался фотографией и пошел к нему в ученики. Я узнал, что он проводит интереснейшие эксперименты, и решил научиться у него всему, что он мог мне дать.

– И научились?

– Да, прежде всего я научился снимать и проявлять фотографии, снимал детей, делал семейные снимки, свадебные фотографии и тому подобное. – Налив ей вина, он наполнил свой бокал. – Но самым важным для меня было то, что он работал над изобретением камеры, которая способна снимать движущиеся картины, и он разрешил мне работать с ним.

– Движущиеся картины? – недоверчиво переспросила она. – Неужели это возможно?

– Да, эти работы уже ведутся.

– Но как это возможно? – настаивала она.

– Все просто: на длинные целлулоидные ленты можно снимать последовательный ряд фотографий и, если их быстро прокручивать и проецировать с помощью линз на экран, то возникнет иллюзия движения.

– Невероятно! – восхищенно воскликнула Лизетт.

Даниэль пожал плечами.

– Но прежде чем достичь этого, надо решить множество других проблем: избавиться от «прыгающих» кадров, добиться четкости изображения и так далее. Время от времени появляются новые типы проекторов, но пока ни один из них нельзя назвать идеальным. Правда, я читал, что американец по имени Эдисон очень преуспел в этом, сконструировав так называемый кинетоскоп. Но этот аппарат еще не прошел испытаний. У меня в Париже есть небольшая квартира, и одну комнату я переоборудовал в мастерскую, где всю последнюю зиму работал над своей моделью проектора «движущихся картинок». Летние турне кормят меня зимой.

– Значит, вы приехали во Францию, чтобы не конкурировать с вашим работодателем?

– Верно. С моей стороны было бы некорректно вторгаться на его территорию. В любом случае, наши идеи в корне отличаются друг от друга, и в своих разработках я намерен идти иным путем. Мы расстались друзьями. У него блестящий ум. Я уверен, он добьется своей цели и даже создаст аппарат цветного изображения.

– Вы имеете в виду устройство для демонстрации движущихся раскрашенных картинок наподобие этих снимков?

– Нет. Я имею в виду не раскрашенные картинки, а фотографии, снятые уже в цвете. Но до этой мечты еще далеко, как до горизонта, даже для Фриз-Грина.

– Но вы верите в его проект?

– Несомненно.

Подняв бокал, Лизетт произнесла тост:

– Так давайте выпьем и за ваш успех!

Даниэль улыбнулся, чокнувшись с ней.

– Это будет и ваш успех!

Они вернулись в его комнату, чтобы продолжить репетицию. Сейчас девушка чувствовала себя более уверенно и сделала всего две ошибки. Она переставила некоторые предметы реквизита, чтобы легче и быстрее было манипулировать ими. Ближе к началу сеанса Лизетт надела маску и спряталась за экраном. Спустившись вниз, Даниэль открыл двери для публики и начал продавать билеты. Появились первые зрители. Вначале их было немного, но постепенно зал наполнился до отказа. Даниэль сделал свое обычное вступление, а Лизетт во всеоружии ждала начала демонстрации.

Все шло хорошо. Пару раз, правда, она немного запоздала со звуком, но благоразумно пропустила этот фрагмент. Публика была в восторге, когда Лизетт в нужном месте протрубила в горн, но вдруг в зале в самый неподходящий момент раздался оглушительный хохот – дебютантка по ошибке издала музыкальный свист, когда на экране полицейский преследовал преступника. Затем сделала еще одну ошибку; изобразив звук тяжелых шагов вместо легкого стука каблучков молодой женщины. Когда представление окончилось, Лизетт в изнеможении откинулась на спинку стула. Только сейчас она поняла, в каком напряжении жила все последнее время, и была счастлива, что шоу подошло к концу.

– Ну, как дела, Лизетт? – спросил Даниэль, когда публика разошлась.

– К сожалению, мою работу не назовешь безупречной, – виновато сказала она. – До совершенства еще далеко.

Даниэль улыбнулся.

– Я и не ждал от вас совершенства. Другие до вас делали ошибки и похуже. А теперь пойдем. Я провожу вас до дома.

Вернувшись к себе, Лизетт моментально заснула, но перед сном твердо решила, что завтрашние два представления будут успешнее.




Глава 5


Шло время, и Лизетт все больше овладевала искусством звуковых эффектов. В тех случаях, когда из-за наплыва публики приходилось давать про три представления в день, а в последние два дня их было даже четыре, она почти не делала ошибок и не пропускала своих реплик. Однако после сеансов она уставала так, что сразу же засыпала, едва дойдя до постели или до скамьи в фургоне, если после представления приходилось переезжать в другое место. Иногда она просыпалась только на следующее утро.

Вскоре Лизетт привыкла к такой жизни. Прошли две, потом три недели после того как она впервые встретилась с Даниэлем. С наступлением лета девушка стала носить новые ситцевые платья, спрятав глубоко в сундук все, что было на ней в день бегства. Туда же она убрала свою модную шляпку, надев вместо нее простенькую соломенную, купленную на ближайшем рынке. Ни на одну минуту не теряла бдительности, стараясь не привлекать к себе внимания. Лишь в маске она чувствовала себя в безопасности.

Когда в арендуемых Даниэлем залах было пианино, она играла на нем до и после представления. Иногда музыкальное сопровождение прекрасно дополняло атмосферу картин. Даниэль строго следил, чтобы после сеанса его ассистентка выходила на поклон. Публика восторженно аплодировала ей. Со временем Лизетт смастерила себе несколько масок, выдержанных в одном стиле, но в разных тонах, и меняла их в течение недели.

Прислушавшись к совету Даниэля, она останавливалась в дешевых гостиницах. Номера в них не всегда отличались чистотой и опрятностью, к чему Лизетт была довольно чувствительна, но приходилось довольствоваться малым. Она полностью оплачивала свои личные расходы и половину того, что они вместе тратили на еду в недорогих харчевнях. У нее скопилась достаточная сумма денег, регулярно пополняемая гонорарами, которые по субботам выплачивал ей Даниэль. Он быстро оценил ее способности и считал хорошим ассистентом. Ей не надо было снимать деньги со своего банковского счета. Кроме того, она боялась «засветиться» в банке, где ее в любой момент могли выследить шпионы Изабель. Иногда ей казалось, что кто-то следит за ней, но каждый раз выяснялось, что это была ложная тревога.

Лизетт знала, что Даниэль работает над проектором, отлаживает его конструкцию, когда позволяло время, но, увидев окончательный результат, она была совершенно поражена. Он склеил несколько кадров таким образом, что при прокручивании их с нужной скоростью изображение двигалось. Лицо плачущего ребенка постоянно менялось: сначала в его открытом рту показались два зуба, потом на лице появилась улыбка, сменившаяся плаксивым выражением.

– Великолепно! Ребенок как живой! Все – будто рядом с тобой, а не на экране! Не хватает только детского крика! – Она бросила на него испытующий взгляд. – Надеюсь, вы не рассчитываете, что я буду изображать детский плач?

Даниэль улыбнулся.

– А вы бы смогли?

В ответ она позволила себе пошутить.

– Конечно, могу постараться, но я способна и поворковать, если надо. А что касается детского плача, не знаю, смогу ли.

На сегодняшнем представлении они впервые испробовали этот эффект на публике. Реакция была совершенно неожиданной. Услышав ее громкий плач, кто-то из зрителей возмущенно выкрикнул:

– Бедный ребенок! Что вы там с ним делаете? Нельзя же так издеваться над детьми.

Некоторые зрительницы даже вскочили с мест и успокоились только тогда, когда Лизетт изобразила мирное посапывание засыпающего младенца, и всем стало ясно, что это трюк демонстраторов «Волшебного фонаря». Публика разразилась хохотом.

Сюжет с плачущим ребенком пользовался неизменным успехом за исключением одного случая, когда истеричная зрительница довольно больно ударила Даниэля зонтом, обвинив его в том, что тот затолкал в свой проектор младенца.

Прошел месяц с тех пор как Лизетт начала сопровождать Даниэля в турне. Однажды утром, прибыв в небольшой городок, они оказались невольными свидетелями свадьбы. Жених с невестой только что вышли из церкви, сопровождаемые шумной толпой уже с утра подвыпивших гостей, которая полностью перегородила дорогу фургону.

Даниэль взмахнул хлыстом в знак приветствия новобрачных, со счастливыми лицами смотревших на него и Лизетт.

– Счастья вам! – пожелал он.

– Будьте счастливы! – крикнула Лизетт, помахав им рукой, однако при виде счастливой пары влюбленных у нее защемило сердце – ведь такой парой могли быть они с Филиппом. На какое-то мгновение Лизетт почувствовала, что не выдержит этой муки и ее сердце разорвется на куски. Вся накопившая в ней боль, которую она сдерживала до этой минуты, вдруг выплеснулась наружу. Когда они снова тронулись в путь, Лизетт горько воскликнула:

– Я ни за что и никогда не выйду замуж! Я сбежала от бывшего жениха, потому что не вынесла измены. Для женщины брак – это конец свободе. А мой брак был бы сплошной пыткой. Я чуть не попала в ловушку. Надеюсь, этой девушке повезет больше, чем мне.

Из этих слов, которые она произнесла с такой страстью, Даниэль понял намного больше, чем из всего того, что она рассказала ему раньше. В общих чертах он представлял себе историю беглянки, но вся глубина ее отчаяния еще ни разу не проявлялась с такой силой. Повернувшись к ней, он увидел страдальческое лицо Лизетт.

– Я ей того же желаю, – тихо сказал он, – но для меня брак не существует. Когда-то в моей жизни была женщина, которая вышла замуж за моего лучшего друга. После этого тема брака для меня закрыта.

Лизетт почувствовала, что слова сочувствия здесь неуместны.

– Стало быть, у нас обоих есть основания для холостяцкой жизни, – спокойно сказала она.

Даниэль кивнул.

– Вы не первая женщина, Лизетт, которая хотела сбежать со мной. Вот почему я сначала отказал вам. Я давно расстался с романтическими представлениями о жизни, какие были у меня раньше.

Он не уточнил, каких женщин имел в виду, – тех, с которыми у него была любовная связь или простой флирт.

– Я уступил вам только потому, что ваша история не была связана со мной лично.

– Я вам благодарна за это.

Лизетт понимала, что он, безусловно, обладал мужественной красотой и сексуальной притягательностью для женщин. Однажды, когда он менял рубашку, она заметила, как играют его мускулы. После выступлений к нему нередко, извиняясь, заходили молодые, а иногда и не очень молодые женщины, чтобы выразить свое восхищение. Лизетт была рада, что у них с Даниэлем очень похожие взгляды на жизнь, что оба они – независимые и самодостаточные личности.

Случай со свадьбой сильно подействовал на нее. Она продолжала сохранять самообладание, однако накопившееся внутри напряжение только ждало случая выплеснуться наружу. Не имея возможности выплакаться, она держала все чувства глубоко в себе, и это лишь усиливало ее страдания.

Постепенно новая работа перестала быть противоядием от терзавших ее мыслей о Филиппе. Казалось, воспоминания о мачехе полностью вытеснили его образ, но теперь она все чаще вспоминала счастливые минуты, проведенные с ним. Лизетт задавала себе один и тот же вопрос: не было ли ее вины в том, что случилось. Может, ей надо было уступить его любовному натиску? Возможно, это положило бы конец его связи с Изабель? Почему она не доказала ему свою любовь? Возможно, он так и не понял, как сильно она его любит с той самой первой встречи в поезде?

Вечером, как обычно, Лизетт, надев маску, села за фортепиано и начала играть. Зрители в зале рассаживались по своим местам, и вдруг она увидела, как в зал вошел высокий молодой человек, поразительно похожий на Филиппа. У нее так задрожали руки, что она не могла пошевелить пальцами. Он меня выследил, подумала Лизетт, чтобы вернуть. Когда молодой человек повернул к ней голову, она поняла, что обозналась. Справившись с охватившим ее волнением, снова ударила по клавишам, с ужасом признавшись себе, что если бы незнакомец действительно оказался Филиппом, она, не задумываясь, бросилась бы ему в объятия.

Даниэль скоро понял, что творится с Лизетт. Она замкнулась, ушла в себя, почти не разговаривала с ним и полностью потеряла аппетит. Жгучая ярость и злость, поддерживавшие ее до сих пор, сменились ощущением униженности и тоской. Даниэль решил, что ему следует уделять ей больше внимания, почаще разговаривать, чтобы отвлечь девушку от мрачных мыслей. Он понимал, что ее бывший жених не заслуживал таких страданий. Лизетт обладала необычной красотой, удивительно привлекательными чертами лица, несмотря на бледность и ввалившиеся щеки. Казалось, она даже не догадывалась, насколько волнующей была ее походка. Глядя на длинные юбки красавицы, Даниэль томился смутными чувствами, невольно рисуя в своем воображении ее стройные ноги и изящные бедра. Его удивляло, что Лизетт вела себя как скромная, незаметная девушка, одеваясь в простенькие платьица, хотя он не мог не видеть, что ни один мужчина не проходил мимо нее не оглянувшись.

– Вы никогда не рассказывали, где вы родились и выросли, – сказал он однажды, когда они пили кофе, сидя за мраморным столиком в кафе под зеленым полосатым тентом.

Лизетт удивилась. До сих пор, не считая того случая со свадебной процессией, они говорили только о работе, обсуждали новости из газет и прочие пустяки, но никогда не затрагивали личных тем.

– Да, пожалуй, так можно сказать, – ответила девушка с легкой улыбкой. – Моя мама умерла вскоре после моего рождения, а для отца я была нежеланным ребенком. Он хотел, чтобы родился сын. Меня до одиннадцати лет воспитывала бабушка, у которой был дом в Лионе, но вскоре я потеряла и ее. Потом жила в фамильном замке с отцом и мачехой, хотя больше времени проводила в частной школе. Тогда я очень сблизилась с отцом, как будто между нами и не было той пропасти, которая образовалась после смерти мамы. Незадолго до его смерти моя мачеха родила ему сына – последний подарок, который сделала ему судьба.

– Вы прожили счастливые, насыщенные годы. Моя жизнь в отличие от вашей не так богата событиями. С тремя сестрами я вырос в большом доме в самом центре Лондона. К сожалению, мои отношения с отцом складывались довольно трудно. Он был банкиром, уважаемым человеком в лондонском Сити, но с очень консервативными взглядами и образом жизни. Он считал меня вольнодумцем. Не таким он представлял себе своего сына. Мы резко расходились с ним и в вопросе выбора профессии. Я ушел из семьи, а потом изредка виделся только с сестрами и матерью. После ее смерти отец тяжело заболел, и в последний раз мы встретились с ним незадолго до его смерти.

– А с сестрами вы встречаетесь?

Он покачал головой.

– Старшая, Анджела, вышла замуж за шотландца и переехала в Эдинбург, а две другие сестры со своими мужьями живут в Австралии. Отцовский дом продали.

– Как вас всех разбросала жизнь! – с грустью заметила Лизетт. – А у меня только один родственник. Это мой малолетний сводный брат Морис.

Лизетт любила брата. Морис действительно был очаровательным ребенком, хотя полной уверенности в том, что он родной сын ее отца, у нее не было.

– Когда я ушла из дома, он только делал свои первые шаги. А теперь… я никогда больше не увижу его.

– Кто знает? Может быть, когда он вырастет, вы снова встретитесь?

– Я бы очень хотела его увидеть. Будем надеяться на лучшее.

После этого разговора оба почувствовали облегчение, и Лизетт больше не ощущала напряженности в его присутствии. Однако она была уверена, что Даниэль считает ее унылым, неинтересным существом, не способным радоваться жизни. А может, она действительно уже никогда не будет чувствовать ничего, кроме этой нестерпимой боли.

«Волшебный фонарь» докатился и до Руана. Однажды утром, проходя по улице, Лизетт остановилась у витрины книжного магазина, куда любила заглядывать и рассматривать корешки новых книг, поступивших в продажу. Девушка не заметила, что за ней наблюдают изнутри. Неожиданно дверь магазина открылась, и кто-то окликнул ее по имени.

– Лизетт!

Испуганно оглянувшись, она увидела свою школьную подругу – одну из тех подружек невесты, которые должны были присутствовать на ее свадьбе.

– Ивонна! – волнуясь, воскликнула Лизетт. – Что ты здесь делаешь? Разве ты живешь в Руане?

– Конечно, нет! Я обручилась с Клодом и гощу здесь у его родителей. – Она хихикнула. – Они хотели познакомиться со своей будущей невесткой. Мы с Клодом поженимся будущей осенью. Но расскажи о себе! Господи, почему ты тогда так странно исчезла? Мы с Виолеттой и Софи, как договаривались, поехали к вам, а когда вошли в дом… Там такое творилось! Все было вверх дном! – Она быстро оглядела Лизетт. – Нам надо поговорить. Только не здесь. Давай зайдем в кафе напротив.

Ивонна потащила Лизетт через улицу, не переставая болтать. Зайдя внутрь, она заказала кофе и, протянув к подруге руки, выжидающе смотрела на нее.

– Ну, выкладывай все по порядку.

Лизетт не собиралась ей ничего выкладывать. В школе они были хорошими подругами с самого первого дня знакомства, но Ивонна при всех ее достоинствах и благих намерениях не умела хранить тайны.

– Мне нечего рассказывать, – сдержанно ответила Лизетт. – Я просто решила не выходить замуж за Филиппа.

– Но почему ты не сказала ему об этом сама? Он был страшно расстроен!

– Расстроен или взбешен? – сухо спросила Лизетт.

– То и другое, разумеется. А что он должен был чувствовать? А твоя мачеха… – Не найдя нужных слов, Ивонна просто махнула рукой.

– Могу себе представить. Она была вне себя от ярости, да?

– Да, именно так. Я еще никогда не видела ее такой разъяренной.

Ивонна слегка отодвинулась назад, когда официант принес кофейник с чашками, а потом снова наклонилась к Лизетт.

– Изабель умоляла нас все держать в тайне. Если ты не найдешься в течение суток, сказала она, тогда она объявит, что свадьба не состоится.

– Я думала, что она сообщит о моей болезни, чтобы отсрочить свадьбу, пока я не появлюсь.

– Она не хотела рисковать. А вдруг тебя кто-то видел или знал, куда ты сбежала? Мы с Софи и Виолеттой пришли к выводу, что к вечеру она и Филипп, кажется, догадались о причине твоего исчезновения. Лизетт, ведь вы были так влюблены друг в друга. Я уверена, что ты никогда бы не сбежала от Филиппа, если бы не произошло что-то из ряда вон выходящее. – Ивонна сгорала от любопытства. – Умоляю, скажи! Почему ты все-таки так поступила?

– Я тебе назвала причину. Это было мгновенное решение. Это все, что я могу тебе сказать.

Ивонна была разочарована.

– Извини меня, но ты совершила глупость. Мне кажется, ты чего-то боишься. А теперь я должна тебе кое-что сообщить. Мадам Декур заявила во всеуслышание, что больше никогда не примет тебя в доме. Эти двери для тебя навсегда закрыты. Но, если ты повинишься, возможно…

Лизетт перебила ее, решительно покачав головой.

– Я не собираюсь туда возвращаться. Никогда. Я начала новую жизнь и в скором времени собираюсь приобрести собственный небольшой домик, а когда вступлю в наследство, то поселюсь в доме бабушки в Лионе. Это будет через три года, а пока я вполне обеспечена, чтобы заняться своей карьерой.

Ивонну восхищала решимость подруги и, одновременно, раздражало ее упрямство.

– Ну что же, придется довольствоваться твоим объяснением. Но я уверена, что человек, которого ты отвергла, любит тебя, и всегда будет любить.

– Ты так думаешь? Правда?

– Да, я так думаю, – твердо сказала Ивонна.

Она окинула Лизетт критическим взглядом с ног до головы – от ее дешевой соломенной шляпки до простенького ситцевого платья.

– Судя по твоему наряду, ты находишься, мягко говоря, в затруднительном положении, как бы ты ни пыталась меня убедить, что у тебя все хорошо. Если хочешь, я одолжу тебе немного денег. – Она собралась открыть сумочку, но Лизетт ее остановила.

– Нет, Ивонна. Я ни в чем не нуждаюсь. Отец оставил мне наследство, которого хватит до конца моих дней. А одета я так, чтобы не привлекать внимание. Я знаю, что моя мачеха обязательно наймет частных сыщиков, чтобы выследить меня.

– Нет, она не сделала этого, так что перестань смешить народ и одеваться, как молочница. Кстати, Изабель еще сказала, что у нее есть и другие способы усмирить тебя. Не знаю, что она имела в виду. Но учти, Филипп так просто все не оставит. Если бы ты видела, как он переживал, то поняла бы, что он тебя по-настоящему любит.

Лизетт почувствовала, как у нее екнуло сердце, но она быстро напомнила себе, что его переживания, скорее всего, связаны с тем, что вместе с невестой от него уплыло ее наследство.

– Это теперь совершенно неважно.

Ивонна тяжело вздохнула.

– Ты еще пожалеешь. Но тебя, я вижу, не переубедишь. Пообещай хотя бы, что напишешь мне когда-нибудь.

– Напишу, когда придет время, – ответила Лизетт.

– Кстати, о времени. – Ивонна украдкой посмотрела на свои часики и быстро поднялась. – Извини, мне пора идти. Я должна была встретиться с Клодом десять минут назад. Он уже злится.

Лизетт тоже встала из-за стола.

– Я искренне рада, что ты счастлива с Клодом. Надеюсь, у вас все будет хорошо.

– Ты обязательно: должна быть на нашей свадьбе. У Клода есть шесть довольно противных племянниц, которых мне придется пригласить как подружек невесты, но лучше бы в этой роли выступила ты.

На прощанье Ивонна тепло обняла подругу.

– Сегодня мы покидаем Руан и две недели проведем в поместье родителей Клода. Так что увидимся не скоро. Береги себя. До свидания, моя дорогая подруга!

Ивонна торопилась к жениху, но в этот момент Лизетт крепко схватила ее за руку.

– Пообещай мне, что никому не скажешь, что видела меня. Умоляю, Ивонна! Мне необходимо время, чтобы привести мысли в порядок.

Ивонна с грустью посмотрела на нее.

– Хорошо. Но очень тебя прошу, постарайся не оставаться в одиночестве.

Она выпорхнула из кафе. Лизетт снова уселась на стул и, налив из кофейника вторую чашку кофе, рассеянно мешала его ложечкой, размышляя о встрече с Ивонной. Конечно, с ее стороны было мило пригласить Лизетт на свою свадьбу, но родители Клода, зная о скандале с побегом, вряд ли будут рады видеть такую подружку. Что касается Филиппа, то его, судя по словам Ивонны, кажется, мучили угрызения совести, когда они с Изабель строили догадки о причине странного поступка Лизетт. Нельзя было исключать также, что кто-то из слуг видел, как она ночью пробиралась в дом после той злополучной прогулки, а потом доложил Изабель, или заметил ее из окна на освещенной луной аллее. Лизетт вспомнила взгляд Филиппа, которым он смотрел на нее, впервые объясняясь в любви, и спрашивала себя, неужели он действительно мог любить ее до конца дней, как сказала Ивонна. Как странно, что Ивонна, не отличаясь особым умом и проницательностью, сделала такой вывод.




Глава 6


Недели бежали одна за другой. Состояние Лизетт вызывало у Даниэля все большее беспокойство. Она сообщила ему, что случайно встретила на улице старую школьную подругу, и ни слова больше, но с этого дня стала еще более встревоженной и испуганной, чем прежде. Она все время отворачивалась от него, нервно потирала руками колени. К тому же начала делать много ошибок со звуковыми эффектами, причиной которых мог быть только стресс. Лизетт нервничала, боясь совершить промах, и, наконец, поняла, что ей нужно избавиться от своих мучений, а не держать их в себе.

Однажды в гастрольном графике Даниэля выдалось свободное время, и они решили устроить небольшой пикник на траве. Отъехав подальше от дороги, устроились в тени деревьев на краю кукурузного поля. Стоял жаркий и знойный июльский полдень. У них было достаточно времени, чтобы добраться до следующего городка, который находился недалеко отсюда. Лизетт почти ничего не ела и начала укладывать продукты обратно в корзину. Даниэль лежал на траве и ждал, когда она закроет крышку корзины.

– Что тебе сказала школьная подруга, что так на тебя подействовало? – спокойно спросил он. Вопрос застал девушку врасплох.

– Тебе не кажется, что ты должна мне все рассказать?

В фиолетовых глазах Лизетт застыл шок от неожиданной прямоты вопроса, и еле слышным голосом она ответила:

– Кажется, мой бывший жених разыскивает меня. – Она запнулась, но продолжала: – Боюсь, что если я снова увижу его, то забуду все зло, которое он причинил мне. Боюсь, что не устою перед ним, а если он меня позовет, вернусь к нему. Хотя я точно знаю, что это разобьет мою жизнь.

Она разрыдалась. Долго копившиеся слезы хлынули ручьем. Лизетт не сдерживала их. Даниэль, взволнованный ее эмоциональным взрывом, сел рядом. Чтобы немного успокоить, он обнял девушку. Он никогда не видел такого бурного проявления чувств. Едва владея собой от переполнявшей ее боли, Лизетт повернулась к Даниэлю и уткнулась ему в плечо. Его рубашка в считанные минуты насквозь промокла от ее слез. Она вцепилась в него, словно боялась выпустить из рук. Даниэль крепко обнял ее, чувствуя, как она всем телом льнет к нему. Волнующий аромат ее тела ударил ему в голову и – уже не первый раз – вызвал у него острый приступ неодолимого желания. Лизетт почувствовала, что с ним происходит, и обвила его шею с такой страстью, что он больше не мог сдерживаться. Когда он нежно коснулся ее подбородка, губы Лизетт трепетно раскрылись, встретившись с его жаждущими губами.

Склонившись, она гладила его густые волосы, упиваясь его страстными поцелуями и отвечая ему взаимностью. Даниэль расшнуровал корсет девушки, Лизетт не сопротивлялась. Ее неодолимо влекло к нему. Чувственный трепет охватил все ее тело, когда его сильные руки коснулись ее груди. Соски напряглись под его ладонями. Его губы нежно скользили по ее телу, и из ее груди вырвался томный стон блаженства.

Чувствуя, что она близка к кульминации, он, не встречая сопротивления, страстно гладил рукой ее тело, ее дивные ноги, пока его пальцы не достигли самого заветного места. Тихо вскрикнув от его прикосновения, она со всей страстью отдалась его неудержимому порыву и, оказавшись в его безраздельной власти, с жадностью приняла его.

Потом они еще долго лежали на траве, не проронив ни слова. Ее голова покоилась на его плече. В порыве охватившей его нежности Даниэль откинул назад пряди волос, разметавшиеся по лицу Лизетт, целуя ее закрытые веки, виски, щеки. Оба молчали, словно боясь спугнуть тишину, будто малейший шорох мог нарушить то священное таинство, которое совершалось между ними. Думая, что Лизетт спит, он еще раз поцеловал ее мягкие влажные губы и погрузился в глубокий сон.

Проснувшись далеко за полдень, когда тени заметно вытянулись и сместились, Даниэль увидел, что Лизетт нет рядом. Приподнявшись, он оглянулся по сторонам, но ее не было видно. Он быстро вскочил и громко крикнул:

– Лизетт! Где ты?

Ответа не последовало. Накинув сюртук на плечи, он взял корзину и вернулся к фургону, рассчитывая найти девушку где-то поблизости. Но Лизетт нигде не было. Из фургона исчезли и ее чемоданы. Забеспокоившись не на шутку, Даниэль выбежал на дорогу, снова громко позвал ее – это был уже крик отчаяния. Лизетт не могла далеко уйти с двумя тяжелыми чемоданами. Она могла уехать только в попутном экипаже или на крестьянской повозке.

Не медля ни минуты, он бросился к Принцу и, отвязав его от дерева, поскакал верхом. Он искал девушку несколько часов. Возвратившись назад по той же дороге, по которой они ехали сюда, решил, что она, скорее всего, не поедет к новому месту их турне, где он может догнать ее. Несколько раз он спрашивал прохожих и даже обращался к жителям окрестных домов, но безрезультатно. Потом развернул Принца и понесся обратно: туда, где оставил повозку. Может быть, она одумалась и вернулась к фургону. Но, увы, его надежда не оправдалась.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=179986) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Мачеха (франц.). – Здесь и далее прим. переводчика.