Аригато Ричард Кондон Ричард Кондон – известный американский писатель, автор остросюжетных романов. Его произведения переведены на девятнадцать языков мира, пять – экранизированы. В романах «Древнейшая мудрость» (1957) и «Аригато» (1972) занимательная фабула сочетается с исследованием побудительных причин, в которых кроется разгадка, казалось бы, не свойственных героям поступков. Ричард Кондон Аригато 1 Он опаздывал, но тем не менее решил заехать к «Оспри»[1 - «Оспри» – один из самых дорогих универмагов Лондона (здесь и далее прим. пер.).], чтобы купить маленький сувенир для Битси. Там он выбрал футляр для перчаток из крокодиловой кожи – замечательную вещицу, способную вместить дюжину обычных перчаток или три пары лыжных. Потом едва не купил прекрасный дорожный комплект для игры в триктрак, но вовремя сообразил, что тот может означать для Битси, и отодвинул его от себя. Поймать такси вторично оказалось труднее. Потом это такси едва тащилось в плотном автомобильном потоке, забившем Бонд-стрит, через Графтон-стрит, вниз по Хэй-Хилл в сторону Беркли-сквер, с трудом прокладывая себе путь, словно лазутчик через болото. В доме на Фарм-стрит было пять этажей. В нижнем – большая витрина, за которой красовались четыре огромных бутылки вина от фирмы «Крюз и сыновья. Бордо». Надпись на витрине золотыми буквами гласила: «Хантингтон, марочные вина». Расплатившись с таксистом, задержался у входа, чтобы привести себя в порядок. Рука с ключом дрожала, отпирая замок. Наконец, дверь открылась. Он прошел через пустой магазин в свой офис в тыльной части здания. Адвокат А. Эдвард Мастерс уже сидел там, не снимая шляпы и держа на коленях атташе-кейс из белой страусовой кожи. – Добрый вечер, капитан, – сказал Мастерс, не вставая. – Я расцениваю как неуважение то, что вы приветствуете меня сидя, – заметил капитан, и тут же пожалел об этом. – Извините, – ответил Мастерс, – это из-за моего ахиллесова сухожилия. Сожалею. «– Сожалеет он или нет, – подумал капитан, – но у него всегда самодовольный вид члена тайного братства ирландских букмекеров, которые разъезжают по стране с одних скачек на другие и постоянно рассказывают друг другу, как приятно они провели время». – Извините, что опоздал, – сказал капитан, – а какие новости? – Никаких. Со мной только поздоровались. – Должен заметить, что они удивительно настойчивы в своем стремлении не пускать человека в его собственный дом. Не снимая шляпы, он уселся за свой стол, рассеянно оглядывая офис. Вдоль стен размещалась библиотека из двухсот сорока томов о винах – все книги были тщательно подобраны фирмой «Сангорски энд Сатклифф». Еще там было несколько занятных вещиц, вроде фигуры атакующего быка, сделанной из тридцати одного ярда скрученной медной проволоки, и коллекции редких старинных вин. – Они все приехали? – Честно говоря, не знаю. Ваша супруга поздоровалась со мной по домофону и попросила подождать здесь. – Вы только подумайте, – заметил капитан, – в какую даль они приехали, и ради чего? Зазвонил телефон. Капитан взял трубку и некоторое время слушал. – Спасибо, – сказал он, встал со стула и взял в руки пакет от «Оспри». Мастерс поднялся тоже, опираясь на массивную трость с резиновым наконечником. Капитан пошел впереди. Они прошли через большой холл к лестнице, перед которой сняли шляпы и повесили на серебряную вешалку – памятный подарок от офицеров эскадры. Капитан настоял, чтобы Мастерс поднимался впереди, так как лестница была слишком узкой. Она была еще и слишком крутой, и капитан, поднимаясь по ней, всегда ощущал себя актером, выходящим на сцену. Они были там все. Это выглядело совершенно невероятным, но они собрались там в полном составе. – Добрый вечер, Колин, – тихо сказала Битси. – Добрый вечер, дорогая, – он поклонился и повернулся к румяному седовласому человеку, старшему из присутствующих. – Добрый вечер, сэр, – сказал капитан. Он не мог назвать этого человека «Папочкой», но и не представлял себе, что у него может быть другое имя (хотя оно раза два-три в неделю попадалось в «Таймз», но Битси именовала его только «Папочкой»). Папочка был само радушие, но радушие такого рода, которое излучает хирург перед тем, как дать пациенту наркоз. – Ты неплохо выглядишь, Колин, – сказал он с массачусетским выговором, тряся руку Колина (в рукопожатии чувствовалось близкое знакомство с дзюдо). – Добрый вечер, сэр, – повторил капитан и, освободив руку повернулся к первому по счету дядюшке. – Добрый вечер, Джим, – сказал он во время рукопожатия. Дядюшка Джим был крупной шишкой в Белом доме – так же, как Папочка в ЦРУ. Судя по всему, он и должен был дать наркоз – он был очень сосредоточен и даже не улыбался, хотя Битси часто говорила, что в Белом доме или улыбаются, или вылетают ко всем чертям. Затем капитан обменялся рукопожатием с дядюшкой Питом, который являлся связующим звеном между министерством обороны США и производителями новейших систем вооружения, постоянно требовавших роста капиталовложений в противоспутниковое оружие, новые танки, самолеты F-14 и так далее. Дядюшка Пит также возглавлял гражданскую организацию подрядчиков Пентагона, в чем ему помогали двое бывших председателей Комитета начальников штабов. Дядюшка Пит был симпатичным жизнелюбом, прославившимся в Вашингтоне своей крылатой фразой:»Дурачить нужно всех и всегда». Пока капитан обменивался рукопожатиями с кузенами Битси, Гарри и Ларри, которые были соответственно заместителями министров обороны и финансов, они улыбались. Капитан даже на мгновение подумал, что эта встреча означает совсем не то, что он подумал. Битси была симпатичной брюнеткой с вечно удивленным личиком. Она сидела на широком диване между Папочкой и дядюшкой Джимом в платье цвета морской волны. Комната была достаточно просторна, чтобы вместить итальянскую мебель, специально сделанную больше обычных размеров. Огромные диваны и кресла уменьшали размеры сидящих в них людей, те выглядели меньше, чем на самом деле, так что люди нормального роста казались коротышками. Битси была крупной женщиной – крупной и красивой, с умными серыми глазами и прекрасной грудью, плавно переходящей в довольно стройную талию. У нее был зад породистой кобылицы и удивительно стройные ноги. Волосы оттенка темной меди были уложены, как заметил капитан, специально для этой встречи. Когда девять лет назад они познакомились, она едва достигла совершеннолетия и стеснялась своего роста и габаритов. Капитан поставил перед собой задачу – добиться от нее нормальной осанки. Теперь она сидела прямо, заметил он с удовлетворением. Битси смотрела на него, когда он поднимался по лестнице, но сейчас она отвела взгляд. Эта была четвертая по счету назначенная встреча, три предыдущих были отменены из-за занятости Папочки, дядюшек и кузенов. Битси отказывалась встретится с Колином наедине уже полтора месяца и сменила все замки на вилле в Розенарре, чтобы ноги его там больше не было. Ей было стыдно и больно. Ее шокировало, что человек их круга может так вести себя в денежных вопросах. Она с каждым годом любила его все больше и больше, но подозревала в скрытом американизме, если не чем-нибудь похуже. Боль и стыд пересиливали любовь. Надо было на что-то решаться или жертвовать своим самолюбием. И она решилась. – Садись, Колин, – сказала она, – мы уж, не обессудь, не предлагаем тебе чаю. Мастерса все вообще проигнорировали как вражеского наемника. Битси была смущена таким отношением к старому другу семьи, но дело есть дело. Мастерс сам поздоровался со всеми по очереди с видом деревенского простака. – Здравствуйте, меня зовут Эдвард Мастерс, я адвокат капитана Хантингтона. Все небрежно с ним поздоровались. Дядюшка Джим зловеще улыбнулся, и эта улыбка испугала капитана. – Добрый вечер, Эдвард, – сказал Папочка, знавший всех и вся. Капитан протянул Битси пакет от «Оспри». – Что это? – спросила она, не прикасаясь к пакету. – Маленький сувенир. – От «Оспри»? – Да. – Ты взял его в кредит? – Конечно. – Тогда мне придется за него платить. Лучше будет, если ты вернешь его назад, Колин. Капитан сел в кресло и положил пакет на пол перед собой. – Ну-с, – начал Папочка. – Можно мне, Винсент? – спросил дядюшка Джим. Он повернулся к капитану и снял очки. – Ты, полагаю, знаешь, как мы работаем. – Конечно, да. – И тебе известно, что мы все здесь – одна команда. Один за всех и все за одного. – Не сомневаюсь, Джим. – Ты можешь подтвердить своему адвокату, что мы сделали все, чтобы ты стал членом нашей команды, полноправным членом за эти девять лет. – Членом – да, но не полноправным. Я бы этого не сказал. – Неполноправным? – вскинулась Битси. – Конечно, дорогая. Я бы и не хотел им стать, если вы меня правильно понимаете. У вас свои семейные интересы, свои источники информации, куда мне до вас! – Мы говорим не о том, – резко сказала Битси, – дядя имеет в виду совсем другое. – Извини, – сказал капитан. – Джим, лучше я буду говорить, – вмешался дядюшка Пит. Он был единственным членом семьи, способным менять произношение, от лондонского до техасского, – мне кажется, что мы с Колином были друзьями, поэтому лучше будет, если плохие новости сообщу ему я. – Плохие новости? – Да, дружище, я должен сообщить тебе, что наша Битси хочет с тобой развестись. – Об этом не может быть и речи! – взорвался капитан. – Но я хочу развестись, вмешалась Битси, – и я требую передать мне права на этот дом, на виллу в Розенарре и половину виноторговой компании, – она загибала пальцы, поблескивающие бриллиантами. Она больше не казалась крупной женщиной – напротив, она выглядела маленькой и беззащитной девочкой. – Битси, дорогая! Ты можешь получить все, что хочешь, но только не развод. Битси тихо всхлипнула. – Дорогая, вся ваша семья так гордилась, что у вас никогда не было разводов. Что скажет кардинал Хенли? – Какое это имеет отношение к делу? У нас в семье никогда не было игроков. – Ну, все это не так страшно. – Увы, Колин, – мрачно заметил дядюшка Джим. Капитан проигнорировал его и обратился к Битси. – Ведь ты же не хочешь разводиться, дорогая? – Больше всего на свете я хочу этого! – она воззрилась на него пылающим взглядом, – я должна развестись с тобой, пока ты не проиграл все на свете! Кузен Ларри небрежно подернул плечами. Папочка изображал безразличие. Кузен Гарри, физически накачанный, как десантник, смотрел так, словно собирался заехать Колину в нос. – Дай-ка я поговорю с Колином, – мягко сказал дядюшка Джим. – Ты конечно знаешь, Колин, и мы никогда не делали из этого секрета, что нам удалось кое-что о тебе выяснить. Для твоей же личной безопасности. Мы ведь ни разу не жаловались, что ты содержишь любовницу. Это твое личное дело, и даже Битси признает твое право на это. Мы гордимся тем, что твой личный повар, Хуан Франкохогар получил международное признание, это помогает тебе в твоем бизнесе, и мы не считаем это излишеством. А разве мы когда-нибудь упрекали тебя за пристрастие к азартным играм? Ни разу. Тебе это хорошо известно. Но сейчас другое дело. Я хочу сказать, что Битси нервничает. По данным нашей проверки банковских счетов, ты выбросил на ветер больше двухсот тысяч фунтов стерлингов, принадлежащих ей. Не своих денег, Колин, а ее! – Но, – вставил Колин, – ведь это не все ее деньги. – Я этого не говорил. – Это даже не очень большая часть ее денег. – А ты бы попробовал вкладывать деньги в облигации казначейства серии «Е», – взорвался Ларри, – может, узнал бы, как они зарабатываются, двести тысяч! Глаза Битси были прикрыты. Она пыталась изгнать из памяти эпизод, когда она обнаружила капитана в подвале «Сентрал-Отеля» в Макао, в толпе сотни китайских оборванных кули, вокруг стола для игры в «фэн-тэн», где он ставил свои последние пенсы против их пенсов, причем будучи в форме офицера ВМС Ее Величества. Перед этим он уже успел проиграть двадцать семь тысяч фунтов в элегантных, облицованных ореховым деревом, комнатах игорного заведения в том же самом «Сентрал-Отеле», всего тремя этажами выше. Битси открыла глаза. – Мне бы не хотелось продолжать этот разговор. Капитан вспомнил, что через полчаса у него назначена очень важная встреча, но любая попытка посмотреть на часы наверняка спровоцировала бы кузена Гарри на оскорбление действием. – Если бы я мог, – спокойно произнес он, – я пообещал бы, что никогда больше не буду играть. Но я этого обещать не могу. Могу лишь пообещать, что не буду играть на ваши деньги. – Но ведь ты все равно будешь это делать, дружище, – заметил дядюшка Пит. – Да, это так, – сказал дядюшка Джим, ставя точку в разговоре, – а карточные долги всегда нужно платить, иначе пострадает доброе имя нашей Битси. – Когда кто-то обижает Битси – он обижает всех нас, – встрял Гарри. Капитану было наплевать на их реакцию. Он просто игнорировал этих вульгарных людей и все свое внимание сосредоточил на Битси. Нужно было любой ценой прекратить эту затянувшуюся встречу и побыстрее мчаться туда, где он должен быть через полчаса. Он скосил глаза на большие дедовские часы Мастерса и увидел, что осталось даже не полчаса, а двадцать минут. – Разве я не делал все, что вы от меня требовали? – нервно спросил он Битси, при этом допустив большую ошибку, – Разве я не оставил флот и не ушел в бизнес, как вы хотели? Папочка посмотрел на него с плохо скрытым презрением – впервые за все годы их знакомства. Гарри хмыкнул. Глаза Битси гневно засверкали. Дядюшка Джим прочистил горло со звуком снегоочистителя, скребущего по городскому тротуару. – Ты оставил флот, Колин, – сказал он, – только из-за того, что ты – неисправимый игрок. Твое пристрастие к азартным играм стало таким явным пороком, что даже наши связи в вашем адмиралтействе не могли спасти тебя. – Разве тебе неизвестно, почему ты сейчас занят виноторговлей? – спросила Битси. Капитан поднялся, словно перед военным трибуналом. – Я никогда не представлял опасности для обороноспособности своей страны, – произнес он дрожащим от волнения голосом, – возможно, у меня не все ладилось по службе, но ваши инсинуации оскорбляют мою честь офицера! – Нам стоило немалых трудов спасти твою «честь офицера», болван! – взорвался кузен Гарри, – и все это сделано только ради Битси! Пришлось действовать через Комитет начальников штабов, чтобы вытолкнуть тебя из этой грязи! – Дружище, – ласково отозвался капитан, – ты не мог бы убрать свою вонючую задницу из-под моего носа? Гарри начал подниматься с кресла, но его остановила тяжелая рука дядюшки Пита. Капитан еле сдерживал себя, чтобы не дать выхода эмоциям. Только сейчас он понял, что представляют из себя эти люди. – Я полагаю, что причины моего увольнения отражены в моем личном деле, хранящемся в архивах флота Ее Величества, – сказал он твердо. – Что за чушь! Ты вынужден был уйти в отставку, потому что тебя вышибли! Тебе ясно? – воскликнула Битси. Капитан посмотрел в окно. Воспоминания о годах службы – лучших в его жизни – обожгли его, как электроразряд. Он был рожден для того, чтобы каждый день ощущать себя частицей этого могучего организма под названием «эскадра», стоя на мостике авианосца «Генти». Битси сейчас говорила о том, о чем они договорились никогда больше не вспоминать. Он сейчас не видел ни Битси, ни этой воинственной семейки. Он сидел в своем командирском катере, который вез его с «Генти» на флагман, на последнюю встречу с адмиралом. (Звание «капитан» в ВМС Великобритании соответствует званию «полковник» в армии и авиации.) Он сидел в освещенном солнцем салоне катера, в белой парадной форме со всеми регалиями. Адмирал сэр Фрэнсис Хеллер долго и грустно смотрел на него. Наконец, он сказал: – Им тебя не понять, Колин, их это не касается. Но они – британцы, которые плавают по морям вот уже пятьсот лет, поэтому у них сложились определенные представления о том, кто может и кто не может быть командиром корабля. Им известно, что, начав играть хотя бы раз в жизни, человек уже не может остановиться, как не может прекратить дышать, каким бы прекрасным он ни был в любом другом отношении. И такой человек представляет собой огромный риск. Он не может постоянно выигрывать. Начав проигрывать, он не в состоянии остановиться и проигрывает еще больше. Когда ему больше не на что играть, возле него появляются дружелюбные иностранцы. Они предлагают ему деньги. Когда он не сможет вернуть долг, от него потребуют определенную информацию, иначе ему придется плохо. Ведь с тобой так и получилось? – Да, сэр, – честно ответил Колин. – Значит, твоя песенка спета. И адмиралтейство не может терпеть это, потому что командует флотом, которому пятьсот лет. И еще: если человек богат, или его жена богата, то он не в состоянии все свое внимание сконцентрировать на корабле и личном составе, рано или поздно у него случится ЧП. Я прав, Колин? – Да, сэр! – Твоя служба на флоте закончена, сынок! Капитан снова взглянул на Битси. Он подошел к столику с напитками и налил себе. – Кому-нибудь виски? – спросил он. Никто не отозвался, кроме Мастерса: – Да, спасибо, Колин. Когда капитан возвращался со стаканами в свое кресло, Битси сказала: – Ну, теперь ты вспомнил, что у нас не было другой возможности спасти тебя, и потому Папочка устроил тебя в винный бизнес? – Битси, это не совсем так, это несправедливо. Твой отец – и тебе это прекрасно известно – просто использовал мои познания в этой области, не забывай об этом. – Но этот бизнес позволил тебе безбедно жить, – заметил дядюшка Пит, – он позволил тебе содержать любовницу и своего личного, всемирно известного повара. – Чепуха! – отозвался капитан, – Вы так много денег вкладываете в различные дела и в добывание вашей «специальной» информации, что те гроши, которые вы вложили в крохотное дело, где работает всего один человек – я, – для вас ровным счетом ничего не значат. Битси вновь испепелила его взглядом. – Неужели ты считаешь, что я могу оставаться с человеком, которого презираю? – Любовь и уважение – разные вещи, – заметил капитан. – Уважение – это то, что скрепляет любовь, – всхлипнула Битси, – уважение означает, что тебя не унижают на каждом шагу. – Прости, Битси. Мне тоже очень жаль. Но развод ни к чему нам обоим, – он уже опаздывал и потому нервничал. Опоздание означало бы для него то, что китайцы называют «потерей лица». – Документы готовы, – сказал дядюшка Джим. – Я полагаю, – мягко вступил в разговор Эдвард Мастерс, – что нам необходимо время, чтобы ознакомиться с этими документами. – Это обычное соглашение, мистер Мастерс, – возразил дядюшка Джим. – Тем не менее, я настаиваю. В это время заговорил Папочка. Все обернулись к нему. Его румяное аристократическое лицо было бесстрастно, голос спокоен. – Эдвард прав. Он более, чем прав. Он прав с юридической точки зрения. Битси начала было приподниматься, но под взглядом Папочки снова села. – Но мы не можем ждать дольше, чем до завтра, – продолжал Папочка, – у вас есть двадцать четыре часа на изучение документов. Колин подпишет их здесь же, завтра в это же время. Капитан встал и хлопнул Мастерса по плечу. Затем он пожал руку Папочке, потом обменялся поцелуем с Битси и заглянул ей в глаза. Глаза были печальны. Обменявшись рукопожатиями со всеми, кроме Гарри, капитан пересек комнату и спустился вниз. Мчась почти бегом по Честерфилд-Хилл, он размышлял о том, что у него, кажется, назревают большие неприятности, но о них можно будет подумать чуть позже. 2 Несколько лет назад капитан Хантингтон был приглашен штурманом одного из экипажей для участия в авторалли по Испании, поскольку он являлся членом Британского клуба автогонщиков, что давало ему право носить пуговицы с эмблемой клуба на своей пижаме. Ему оказали эту великую честь после того, как штурман в экипаже Тодхэма угробился, и никого не оказалось под рукой, чтобы сутки напролет, не смыкая глаз, сверять по путаной карте каждый изгиб горной дороги с маршрутом. Он преуспел в этом деле настолько, что Тодхэм в том ралли сумел победить Альфредо Нашери и самого Милле Милья. Он согласился участвовать и в том ралли, через Испанию во Францию, из Куартона, что возле Кадиса, на общее расстояние около 570 миль по живописной, но жуткой дороге, имея за рулем спортивного «Феррари» Фрэнсиса Хоумера. Им удалось пройти это расстояние за шесть часов и четыре минуты, и единственной их жертвой был сбитый осел. После наезда на осла Хоумер мастерски восстановил управление машиной, перепугав свидетелей происшествия – местных крестьян. «Гражданская гвардия»[2 - «Гражданская гвардия» выполняет в Испании функции жандармерии.] дважды стреляла в них, но Хоумер гнал машину так быстро, что у них не было никаких шансов попасть. Наконец, им удалось пересечь границу, сдавшись на милость андоррским контрабандистам и священникам. Здесь они внезапно ощутили приступ голода, с которым и достигли крошечного ресторанчика у подножья Пиренеев, под названием «Амменс» на деревянной вывеске. Для Фрэнка Хоумера еда была лишь топливом, он вообще мог жить на одном кетчупе, но на капитана Хантингтона суфле из креветок, приготовленное Хуаном Франкохогаром, произвело такое ошеломляющее впечатление, что он едва не лишился дара речи. Затем он сконцентрировал все свое внимание на фазане «А-ля – Суворофф», а потом на десерте, который своими изящными очертаниями напоминал изделие Фаберже, а сочетанием вкусовых оттенков, идеально дополняющих друг друга – часы Брегета. Когда трапеза была окончена, он объяснил Хоумеру, что не сможет сопровождать его далее, благодарит за доставленное удовольствие и восхищен его мастерской ездой. Затем капитан прошел на кухню, чтобы увидеть мастера, создавшего этот Праздник Вкуса, которым он только что насладился. На кухне, у старинной печи, говоря на своем безукоризненном французском, капитан заключил контракт сроком на 15 лет с Хуаном Франкохогаром. Контракт предусматривал, что он в течение двух недель переедет в Лондон, чтобы готовить исключительно для фирмы «Хантингтон, марочные вина». Капитан, подписывая контракт, поежился от мысли, что будет, когда Битси узнает о причитающихся Хуану Франкохогару 9800 фунтах в год, не считая суточных и дорожных расходов, которые полагалось переводить на его счет в Женеве. Когда это случилось, после роскошного обеда на Фарм-стрит, потрясшего Битси, она заявила, что все эти шедевры кулинарного искусства должны быть как можно скорее продемонстрированы ее родственникам. С тех пор Папочка, дядюшка Джим, дядюшка Пит, Гарри и Ларри зачастили из Вашингтона в Лондон, где каждый устраивал деловой обед на Фарм-стрит с помощью Хуана Франкохогара, причем все эти обеды весьма способствовали их бизнесу. Косвенно это шло на пользу и капитану Хантингтону, поскольку приглашенные на обед впоследствии покупали много вина у его фирмы, а это способствовало его росту в глазах Папочки и остальных, а также процветанию дела. Но капитан имел на своего повара гораздо большие виды. День за днем он втолковывал Хуану, что его место – среди пэров французской кулинарии, и добился того, что через дом (и обеденный стол) на Фарм-стрит прошли лучшие из ценителей и знатоков утонченной кухни. Он вывернулся наизнанку, но добился внимания лучших французских журналистов, пишущих о кулинарии – такая категория журналистов не может существовать нигде, кроме Франции, разве что в Бельгии и еще чуть-чуть в Швейцарии, где их заметки носят, к сожалению, коммерческо-деловой оттенок. Те, кто пишет о кулинарии во Франции, скорее похожи на литературно-поэтических критиков и не чета тем, кто пишет об этом где-нибудь в занюханных Штатах или в Австралии. В некотором роде они стоят даже выше драматургов и писателей. Чем чаще они приезжали в Лондон и чем дольше гостили у Хантингтона, тем громче раздавался хор их славословий в адрес Хуана Франкохогора по ту сторону Ла-Манша, и скоро вся Франция знала о нем. Миллионы французских гурманов уже истекали слюной. Прошло три года, прежде, чем капитан решился представить своего повара на ежегодный конкурс Академии Кулинаров Франции в Бордо. В нее могли входить только десять лучших, прославленных мастеров. Они были гордостью Франции точно так же, как Пикассо – Испании, а Бернард Шоу – Ирландии (что, впрочем, не помешало последнему завещать все свое состояние на создание «Комиссии по улучшению ирландских манер и речи»). Великое кулинарное празднество состоялось в «Ша-Отарди», Бордо, всего за сутки перед тем, как капитан предстал перед лицом Битси и ее семьи. Он вложил так много сил в это дело, что едва был в состоянии реагировать на их ультиматум. 3 Все началось так обыденно. Он приехал в Бордо, потому что у него были дела с фирмой «Крюз и сыновья» – его основными поставщиками. Поселив Франкохогара в «Отель-Сплендид», он велел ему пару часов поспать. Было два часа пополудни. Сначала нужно было решить деловые вопросы, а уже потом везти Хуана в «Ша-Отарди». Он вел свой «Роллс-Ройс» шоколадного цвета (с гонконгскими номерами) по Ка-де-Шартрон, размышляя о том, что еще одна его честолюбивая мечта близка к осуществлению, и его повар получит, наконец, ранг, сравнимый с саном кардинала в католической церкви, а до окончания контракта с ним еще 12 лет. По дороге он подумал еще и о том, что картину Ватто, пожалуй, продавать не следовало. Но он не представлял себе, что хоть кто-нибудь в наше время, а тем более Битси, может знать, кто такой Ватто. Конечно, картина была ее собственностью, и он в этом не сомневался. Но ведь не мог же настоящий джентльмен идти и просить денег у своей жены, если в них возникла срочная необходимость? Проще было одолжить картину Ватто на время. И ему было совершенно непонятно, из-за чего она подняла вселенский шум – звонки через Атлантику, пересчеты на калькуляторе (во время приема у косметички) и прочее – ради чего? Ради какой-то жалкой картинки, которая исчезла со стены их загородной виллы. Он развернулся на Ка-де-Шартрон и припарковал машину у здания фирмы «Крюз и сыновья». В холле капитан поздоровался с секретаршей (назвав ее по имени) и спросил месье Шафрана. Вдвоем с Шафраном они прошли через лабиринт коридоров к задней лестнице, ведущей в подвалы, где хранились несметные запасы вин, одни названия которых заставляли благоговейно замолкнуть при их упоминании. Шафран спросил о здоровье Франкохогара – как интересуются здоровьем лошади перед скачками. Они прошли между рядами бетонных емкостей, где бродило вино. Все емкости были оборудованы системой труб и насосов, перекачивающих вино по семи каналам на расстояние 420 футов в цех разлива. Это было самое большое хранилище вин во Франции. Его общая площадь составляла почти триста тысяч квадратных футов, на которых размещались один миллион двести тысяч галлонов вина. Всего это составляло два миллиона семьсот тысяч бутылок самых лучших, изысканных вин Франции. Капитан был занят с Шафраном часа полтора. Он сделал заказ на закупку вин общей стоимостью 4290 фунтов и расплатился чеком, чтобы правительство Франции могло полностью получить все налоги. У выхода капитан и коммерческий директор фирмы договорились встретиться в восемь вечера в баре «Отель-Сплендид». Шафрану капитан нравился своею беззаботностью и тем, что был прекрасным собутыльником. 4 Когда шоколадного цвета «Роллс-Ройс» подъехал к «Отель-Сплендид», Хуан Франкохогар уже ждал у входа. Он бросил свой маленький чемоданчик на заднее сиденье и сел в машину. – Ты отдохнул? – спросил капитан. – Да, – заверил его Хуан низким голосом, – я даже помылся бесплатным шампунем, который предоставляет отель. Сначала я решил, что кто-то забыл его в номере, но потом позвонил горничной, и она сказала, что это входит в услуги отеля. На флаконе написано, что он смягчает воду. Так что все нормально. – Мне хотелось бы знать, какие вина они выбрали для сегодняшнего вечера, – задумчиво сказал капитан. – Не знаю, но, по-моему, вина будут хорошие. – Это очень серьезный вечер для меня, Хуан. Для меня он даже важнее, чем для тебя, потому что ты – артист, а я – режиссер. Франкохогар усмехнулся. – Вы – лучший ценитель, которого может заслужить артист, сэр. Вы сделали возможным сегодняшний вечер. Я тоже приложил в этому усилия, но возможным его сделали вы, – он обтер носовым платком красное яблоко. Они свернули на дорогу, ведущую к западу от Бордо, где сейчас сконцентрировался дух французской нации. Количество телекомментаторов, которым предстояло освещать событие, превышало три десятка. Французская пресса прислала сотни репортеров, фотографов, экспертов и обозревателей. Национальное радио готовилось к прямой трансляции. 13000 поставщиков вин не находили себе места, потому что только четыре из вин Франции, один коньяк и один ликер должны были стать украшением торжества. Капитан тепло поздоровался с Отарди, спросил о здоровье жены Эмили и дочерей – Ортанс, Дениз и Франсуаз. Но из машины он не выходил и в ресторан, где собирались великие кулинары, не заходил. Он поехал обратно в отель и залез в ванну, оставив Франкохогара в одиночестве добывать себе славу. Когда он принимал ванну, зазвонил телефон, находившийся в спальне, в тридцати футах от него. Бормоча ругательства, он вылез из ванны и прошел к телефону, оставляя на полу мокрые следы. – Алло? – сказал он, завертываясь в полотенце. – Колин? – Да, а кто это? – Это я, Джим. – Джим? Ты здесь? – Нет, я в Вашингтоне, в Белом Доме. – А… понятно. Привет президенту. – Его нет, он уехал. Слушай, тебя слышно так, будто ты в соседней комнате, – дядюшка Джим всегда это говорил. – Как там наши? – Прекрасно, Колин. Мы все завтра вылетаем в Лондон утренним рейсом. – Я очень рад. – Напрасно. Мы – что-то вроде команды линчевателей. – И кого же вы собрались линчевать? – Тебя, кого же еще? Ты не мог бы завтра подъехать в шесть вечера на Фарм-стрит? – Меня? За что? – Завтра все и объясним. Так ты подъедешь? – Я ничего не понимаю, Джим. Спасибо, что хоть предупредили. – Значит, мы тебя ждем, Колин. – Да, конечно, но… – Значит, завтра в шесть. Не пытайся увильнуть, Колин! – дядюшка Джим положил трубку. Наконец до капитана начало кое-что доходить. Это была самая сильная атака на него за все время. Никогда еще эта пятерка не собиралась в одном месте и в одно время в Лондоне со времени его женитьбы. Ему нужно было срочно усесться за игорный стол, чтобы унять нервную дрожь, иначе трудно было бы дожить до завтрашних шести часов вечера. Ведь не зря же дядюшка Джим говорил о «команде линчевателей» и не назвал причины. Колин попытался дозвониться до Битси, но ее не оказалось дома, или же она просто не подходила к телефону. Капитан держался мужественно – ни одна жилка на его лице не дрогнула. Он просто уставился в стену, сев на край кровати. Его лицо ровным счетом ничего не выражало. Затем он, не торопясь, встал и вернулся в ванную. Плечи были расправлены, подбородок высоко поднят, позвоночник – сплошная вертикаль. Растянувшись в ванне, Колин подумал, что его жена, кажется, готова на все. Без нее ему жить не хотелось. Придется покончить с собой при помощи колеса рулетки или колоды игральных карт. Спасло его от смерти общество Шафрана и Джона Брайсона – завзятых игроков. С Брайсоном играть было трудно – ему постоянно везло. 5 Они решили, что в баре у «Отарди» будет слишком много народу, поэтому встретились для аперитива в баре «Отель-Сплендид». Капитан давно уже не виделся с Брайсоном – с прошлого лета. Тот был в хорошей форме, хотя и старше лет на двадцать Шафрана и Хантингтона. Брайсон слыл меценатом и был женат четыре раза. Он был очень богатым банкиром из Питтсберга и при этом очень удачливым игроком – его состояние позволяло ему играть независимо от суммы выигрыша или проигрыша. Он любил играть по-крупному, но будучи хорошим банкиром, предпочитал делать это не в своей стране – не в Лас-Вегасе и подобных местах – а только во время своего ежегодного шестинедельного отпуска в Европе. Брайсон был высоким, седовласым человеком, он носил очки в тяжелой роговой оправе. Шафран был низкорослым, коренастым блондином с характерным носом и далеко выступающей вперед нижней челюстью – словно у него был полный рот воды. Все были рады встрече, и Брайсон даже выставил на стол бутылку «Дом-Периньон» 1961 года, после чего завладел разговором. – Никсон – дерьмо! – заявил он на вопрос капитана: «Как там у вас?» – Мы скоро скупим эту сраную страну по десять центов за доллар, как в тридцать втором году, если только этого сукина сына переизберут на второй срок. Я – целиком за него! – Я слышал разговоры, – деликатно вмешался Шафран, – что сегодня вечером кто-то будет готовить рыбу в соусе из красного вина. Вы ничего не слыхали? – Я знаю только о том, что будет готовить Хуан Франкохогар, – ответил капитан. – А на кой черт вообще готовить эту вашу рыбу в красном вине? – вмешался Брайсон, – если ваши кухмистеры уже заранее решили, кто там из них лучше всех? – Я не думаю, что это так, – ответил Шафран, – хотя все может быть. – Хотите пари? На тысячу фунтов? За то, что рыбы в красном вине сегодня не будет? – Принято. – Ваши условия? – Вы поставили тысячу фунтов за то, что не будет рыбы в красном вине. – Принято, – Брайсон сделал пометку позолоченным карандашом в своем блокноте. – Пожалуй, пора, джентльмены, – вмешался Шафран, – на этот обед не стоит опаздывать. Они допили вино и поднялись из-за стола. Капитан впервые почувствовал облегчение с тех пор, как Битси обнаружила пропажу Ватто. Им понадобилось минут двадцать, чтобы проехать пятьдесят ярдов до «Отарди», и еще столько же, чтобы пробиться через толпу зевак, репортеров и полицейское оцепление. Французские полицейские делали профессиональную стойку при виде шоколадного «Роллс-Ройса» – в размышлении о том, сколько налогов владелец этой машины должен заплатить в казну, а опытные журналисты взрывались аплодисментами, узрев гонконгские номера, освобождавшие от налогов. Особенно восхищало их то, что верх «Роллс-Ройса» был откинут, а внутри сидели трое необычайно респектабельных джентльменов. Внутри ресторана была масса знакомых – весь Париж, весь Бордо, все Канны и Сент-Мориц. Трое мужчин ежесекундно пожимали руки, целовали в щеку дам, говорили комплименты. Их сопровождал сам Отарди (поскольку капитан Хантингтон был одним из спонсоров этого конкурса). Их провели к изящному столику, сервированному на троих, откуда они могли обозревать весь зал, полный оголодавших леди и джентльменов. – Черт побери, – сказал Брайсон, – я проделал весь этот путь из Питтсбурга в надежде подцепить хоть парочку новых французских шлюх. – Простите, я вас не понял, – сказал Шафран. – Шлюхи все те же. Все знакомые. Капитан раскрыл меню и начал внимательно изучать его. Все было расписано очень лаконично и четко. Между Полем Бокюзом, Колонж-а-Мон-д'Ор и Жан-Пьером Аберленом, Илльхаузерн, значился Хуан Франкохогар, «Марочные вина Хантингтона», Лондон. – Ну, что там? – спросил Брайсон. – Это прямо как сон наяву, – пробормотал капитан. – Наверное, ваш повар – и впрямь толковый парень. – Я уверяю вас, мсье Брайсон… – начал было Шафран, но американец сразу же завел речь о пари. – Франкохогар – великий Мастер! – настаивал Шафран. – Вы тоже так считаете, капитан? Капитан задумчиво улыбался. – Ведь вы же сами говорите об этом уже три года, Джон. – Верно, черт возьми, и его стряпню я узнаю с закрытыми глазами и пробитой башкой на дне угольной шахты. – Сомневаюсь. – Почему? – Едва ли вы сможете узнать, потому что он готовит только одно блюдо из одиннадцати, и все они будут божественны. – Десять к одному? – Восемь к одному. – Нет, десять. Хотя бы девять. – Восемь. – О чем вы спорите, джентльмены? – спросил Шафран. – Я держу пари, что смогу определить, какое из блюд приготовил Франкохогар – ответил Брайсон. – Великолепно! – Тысяча фунтов, – сказал Брайсон, – восемь к одному. – Принято, – ответил капитан, сделав пометку на полях меню. Зал был переполнен. Отарди с озабоченным лицом метался по залу, выхватывая из рук курильщиков сигареты и бросая их в ведерко. Затем он взобрался на стул. – Сейчас окна будут открыты, – провозгласил он, – чтобы этот запах выветрился. Любой, кто закурит прежде, чем подадут коньяк, будет выведен из моего ресторана! – Отарди слез со стула под аплодисменты. В обществе царило возбуждение. Появились официанты, несущие вина. Присутствующие в который раз обратили свои взоры к меню, хотя знали его наизусть. Там значилось: «Дом-Периньон», розовое, 1959 «Пулиньи-Бланш», 1961 «Шато-Каньон», 1955 «Татинжер», 1964 Коньяк «Пеллисон», 1929 Ликер «Чин-Чин». – Кажется, я выиграл тысячу фунтов, капитан? – спросил Брайсон, стараясь не улыбаться. – В самом деле? – Никакой рыбы в красном вине в меню нет. – Да, вы правы, Джон. Но вы только посмотрите в меню! Все очень элегантно и рафинировано, но слишком различается по вкусу. Неужели это меню составил Отарди? Все трое уставились в меню. Великий Отарди составил его, как Бетховен – партитуру оперы. – Белужья икра, – по-моему, лучше пошла бы стерляжья, – заметил Шафран. – Дьеппская камбала в горчичном соусе! Седло барашка в остром луковом соусе – он великолепно сочетается с нежным мясом, оттеняя его достоинства! – Рис по-гасконски и курже-а-гратэн – просто и изящно, – заметил капитан. Затем – глоток «Дом-Периньон», чтобы прочистить горло перед десертом: засахаренные фрукты, птифуры. Брайсон проиграл пари, назвав седло барашка блюдом, которое приготовил Хуан. Это была ошибка. Хуан приготовил рыбу. – Кто бы мог вообразить, что баск будет готовить рыбу? – сокрушался Брайсон. Капитан заработал еще тысячу фунтов, усомнившись, что «Дом-Периньон» и вправду 1959 года. Отарди признался, что, уже после того, как меню было отпечатано, фирма смогла поставить только вино 1961 года. – Разницу, конечно, мог заметить любой, – добавил он, – но вы были первым. Затем капитан выиграл две тысячи фунтов у Брайсона, который заявил, что ликер «Чин-Чин» – это смесь абрикосовой настойки с арманьяком. Он даже вроде пробовал такой во французском посольстве в 1934 году, когда этот сукин сын Рузвельт сидел в Белом Доме. Когда обед завершился, капитан почувствовал облегчение, стараясь не думать о том, чего хотят от него Битси и ее родственники. Капитана и Хуана Франкохогара снимали для телевидения и первых полос «Ле Монд», «Фигаро» и «Франс Суар». Капитан на своем безупречном французском произнес речь: – Как сказал ваш великий президент Помпиду в 1971 году, французы – самая счастливая нация в мире. Правда, президент сказал это по поводу визитов в вашу страну китайского и советского лидеров. Но я заявляю: Франция – великая страна именно благодаря своему искусству, которое было продемонстрировано сегодня вечером! После этого они уехали в казино в Аркансон, в сорока милях западнее, где капитан проиграл тридцать две тысячи фунтов – сумму, которой у него не было. Он взмок – любая собака убежала бы от него, потому что собаки тонко чувствуют адреналин. От капитана пахло даже не адреналином, а отчаянием. Но он, стараясь не подавать виду, поднялся со своего места, небрежно протянул крупье пятьсот франков и вышел. Он благоразумно прошел через зал с рулеткой, где шла крупная игра, и подошел к закутку, в которой играли в кости. Народу там не было – сезон еще не начался. Капитан опустился в кресло и закрыл лицо руками. Не открывая глаз, он услышал, что в кресло напротив кто-то сел. Это был Джон Брайсон. – Как самочувствие, капитан? – Голова разболелась. – Еще бы, при таком проигрыше! – Да, конечно. Извините, Джон. Мне нужно принять пару таблеток аспирина, – он не трогался с места, ожидая, что Брайсон встанет и уйдет. – Как насчет партии в кости? – спросил Брайсон. – Нет, спасибо, Джон. Мне сегодня не везет. Это было известно Брайсону, потому что он выиграл большую часть денег у капитана. – Послушайте, – сказал американец, – я не предлагаю вам играть на деньги. – А на что еще можно играть? – Не хотели бы вы сыграть на вашего повара? – Моего повара? – оскорбился капитан. – Он чертовски хороший повар, кэп! – Но это же дикость – играть на человека! – Может, у вас там, в Англии, это и дикость, а у нас, в Штатах – нормальное дело, – Брайсон достал бумажник, в котором уместилась бы дюжина гамбургеров. Отсчитав несколько банкнот, он бросил их на игорный стол, – давайте представим это так: я даю вам кредит в две тысячи фунтов под залог вашего повара. – Две тысячи? Он мой друг! – Но ведь у вас с ним контракт? Капитан кивнул. Затем он уставился на деньги, которые, в случае удачи, могли помочь ему избежать скандала с Битси и ее семейством. Подошел Шафран. – Все в порядке, Колин? – спросил он. – Да, спасибо. Но я боюсь, что проиграл слишком много, и казино обратится в банк раньше, чем вы получите деньги по чеку, который я вам дал сегодня. – Я аннулирую заказ, Колин. – Спасибо. – Так как насчет игры, капитан? – не отставал Брайсон. – То, что вы предлагаете – невозможно. Я готов поставить за пятьдесят тысяч фунтов дом на Фарм-стрит. – На кой черт мне еще один дом? – Честно говоря, Джон, я не думаю, что вам удастся выиграть. Капитан никогда не начинал игру без этой ритуальной фразы. – А вот сейчас и посмотрим, – усмехнулся Брайсон, встряхивая стаканчик с костями. 6 Когда без четверти три ночи игроки вернулись в «Отель-Сплендид», Хуан Франкохогар уже улетел вечерним рейсом в Лондон. Других рейсов из Бордо до десяти утра не было. – Да черт с ними, кэп, – сказал Брайсон, – у меня здесь «Гольфстрим-II», принадлежащий банку, чтобы не связываться с аэропортом и багажом. Пошли, мы сейчас вытряхнем экипаж из постелей и сразу же махнем в Лондон. Мне просто не по себе, что вы так расстраиваетесь. – Вы очень любезны, Джон, – сказал капитан. Самолет был почти готов к вылету, когда они добрались до него и коротали оставшееся до вылета время за завтраком в салоне. – Хорошая машина, – сказал капитан Хантингтон, жуя ирландский бекон с французской яичницей. – Да, неплохая птичка. Размах крыльев – 68 футов, два реактивных двигателя Mk 511-8 фирмы «Роллс-Ройс», и в 5. 30 мы уже вылетим. – А какова дальность полета? – Около четырех тысяч миль. Так что мы еще залетим в Париж, я заскочу в бар «Холидей-Инн» – там готовят чертовски хорошие гамбургеры. Как насчет ужина сегодня вечером? – У меня сегодня очень важная встреча. – Вы говорите так, словно у вас неприятности. А как насчет ланча? – Это меня устраивает. – Где? – Если вы не против, тогда – у «Тиберио» на Квин-стрит. Мне там удобнее. – В час пятнадцать. Капитан кивнул и признался: – Битси и ее семья назначили мне встречу на Фарм-стрит в шесть часов вечера. Брайсон заинтересовался: – Как, все? – Да они часто приезжают в последнее время. Но в семь вечера у меня еще одна встреча – со старым врагом, капитаном II ранга японского Императорского флота Фудзикавой. Брови американца поползли вверх. – Я и не знал, что вы в таком возрасте, что застали Пирл-Хабор! – Да нет же, нет! Фуджикава и я вот уже восемь лет по переписке повторно проигрываем все сражения второй мировой войны на Тихом океане. Дома у Ивонны я держу макет театра военных действий. За все это время мы ни разу не встречались. – У каждого свои слабости, – сказал человек, целуя свою корову, – заметил Брайсон. Им удалось отправить грузовым рейсом машину Хантингтона, чтобы «Роллс-Ройс» уже ждал его на стоянке, когда они прилетят в Лондон. Капитан вошел в дом на Чарльз-стрит, стараясь не шуметь. Наощупь он добрался до кухни, где залпом выпил стакан молока, чтобы снять нервный стресс. Когда он ставил бутылку в холодильник, включился свет. Капитан обернулся и увидел на пороге Хуана Франкохогара в пижаме и поварском колпаке. – Ты что, спишь в нем? – спросил капитан. – Я слишком возбужден, – ответил Хуан, – и не мог уснуть, пока вы не приедете. – Мадемуазель в порядке? – забеспокоился капитан. – О, да, конечно. – Так в чем же дело? – Я хотел бы засвидетельствовать вам свою глубокую признательность за все, что вы для меня сделали. Вы и представить себе не можете, насколько я вам благодарен. И потому я приготовил вам вот это. – Что? – Вы встречали в кулинарной литературе упоминание о паштете банкира Анри Эмме? – Да, конечно. – Вы его когда-нибудь пробовали? – Нет. – Паштет банкира Анри Эмме, с тех пор, как он был изобретен в 1868 году в Мартоне, департамент Сена и Луара, удалось приготовить лишь троим кулинарам. Паштет этот требует шесть с четвертью дней на приготовление и очень точного соблюдения пропорций своих тридцати двух ингредиентов. При малейшем нарушении – все пропало. – Да, я знаю. – Сегодня кулинаров, приготовивших его, стало четыре. – Хуан! – Я не только приготовил его, но и усовершенствовал двумя новыми вкусовыми мотивами, сделал его на семь процентов менее калорийным и более легкоусвояемым. – Хуан! – Я начал делать его неделю назад – еще до отъезда на конкурс, специально для того, чтобы выразить вам свою признательность. Хуан подошел к кухонному шкафу. Тремя движениями он вытащил пробку из бутылки «Шато-Пальмер» 1955 года. Затем он откинул салфетку с большого блюда. Отрезав ножом три равных порции, он помедлил и отрезал четвертую. Капитан Хантингтон сидел за кухонным столом, повязывая себе на шею салфетку. Повар поставил перед ним тарелку с порцией паштета. – Пробуйте! – приказал он. Капитан отпил глоток вина. Затем, пренебрегая столовым прибором, взял ломтик паштета рукой и отправил его в рот. Несколько секунд он задумчиво жевал, потом проглотил и отпил еще глоток вина. Затем взял еще ломтик паштета. – Ну как? Капитан взглянул на своего повара повлажневшими глазами. – Тебе удалось его приготовить! – Вы заметили два новых вкусовых мотива? – не отставал Хуан. Капитан кивнул, глубоко потрясенный. Слезы стекали по его щекам. – Ты добавил одну чешуйку индейского перца, – сказал он, – и сок бельгийских корнишонов. Лицо Хуана Франкохогара просияло. Капитан помрачнел. – В тот день, когда ты подал мне величайший в мире паштет, и когда ты достиг положения среди величайших кулинаров Франции, случилось нечто ужасное. – Что такое? Мадам здорова? – Мадам здорова, но я проиграл тебя в кости человеку из Питсбурга. _ А что такое Питсбург? Капитан поднялся из-за стола, подошел к потрясенному повару и поцеловал его в обе щеки. Он понимал, что говорить нет сил. Колин взял блюдо с паштетом, бутылку с вином и вышел из кухни. На втором этаже он открыл дверь в освещенную спальню, где Ивонна распростерла свою роскошную грудь поверх голубого покрывала на необъятной постели. Она посмотрела на него, но ничего не сказала. Капитан пересек комнату и присел на край постели, как раз возле правой груди. Он протянул, не говоря ни слова, блюдо с паштетом и вино. Ивонна попробовала паштет и отпила вина из горлышка. Ее лицо переменилось. – Неужели? Не может быть? Он кивнул. – Это – паштет банкира Анри Эмме, но это даже больше. Хуан добавил туда два совершенно новых компонента. – Я чувствую из них только один – индейский перец. Но где же второй? – Сок корнишонов. – Mon Dieu![3 - Боже мой! (фр.).] – Совершенно верно. – А почему ты плачешь? – После конкурса мы поехали в Аркансон. Я проигрался вдрызг. – Из-за этого ты плачешь? Ты? – Но после этого я и Джон Брайсон еще играли в кости, и я проиграл дом на Фарм-стрит, Розенарру и виноторговую фирму. – Болван. Ты просто болван! – Это еще не все. Я проиграл великого Франкохогара. – Comment? – Именно так. – Ты хочешь сказать, что проиграл Хуана? Он снова кивнул. – Увы! – Да, это уже что-то новое, Колин, – сказала Ивонна. Она говорила по-английски, но с неистребимым французским акцентом. – Но ведь когда твоя распрекрасная женушка узнает, что ты сделал с домом на Фарм-стрит, Розенаррой и виноторговой фирмой, она упрячем тебя в тюрьму на тридцать лет. Верно? Только сейчас он понял, наконец, что с ним произошло. Не в частностях, а целиком. «Брат лорда Глэндора осужден к тюремному заключению» – кричали заголовки на первых полосах газет. Это было очень грустно. Титул был не очень древним. Его вообще едва ли можно было считать титулом. Но он принадлежал его семье. Тюрьма могла нанести больше ущерба, чем содержание кегельбана. Титул же получил их отец, поставляя девочек сластолюбивому королю Эдуарду VII. – Этого не должно случиться. У меня еще есть шанс все уладить. Ты же знаешь, что Джон очень богат. Он дал мне шестьдесят дней, чтобы выкупить все обратно. Но повар нужен ему срочно. Она положила его голову себе на грудь. – А что же ты намерен делать? – спросила она. Ее глаза светились любовью, – Как ты сможешь выкупить все это? – Это можно сделать. – Она упрячет тебя в тюрьму. Это точно. Ты не можешь рассчитывать на ее деньги. Твоя любимая женушка посадит тебя, потому что у нее осталось всего-навсего тридцать миллионов. – Гораздо больше. Но дела обстоят еще хуже. – Почему? – Дядюшка Джим позвонил мне в Бордо из Белого Дома. Завтра вся семейка приедет в Лондон, чтобы встретиться со мной. Я думаю, что это из-за Ватто. – Ватто? – Дурацкая картинка, которую Битси повесила в Розенарре, и мне как раз не хватало денег, чтобы заплатить свой долг в Денби-Клубе, а просить денег у жены как-то неудобно. – Но ведь она уже заплатила за тебя больше двухсот тысяч фунтов. – Это – совсем другое. Тогда не шла речь о Ватто. 7 Покинув место свидания с Битси, Папочкой, дядюшкой Джимом, дядюшкой Питом, Гарри и Ларри, капитан больше всего беспокоился о том, что его макет театра боевых действий не перенесен из спальни в кабинет. Он бегом пролетел расстояние от Фарм-стрит до Чарльз-стрит и пулей взлетел по лестнице. – Ивонна! – закричал он, врываясь в спальню. – Тебя уже сажают в тюрьму? – отозвалась она, лежа голой поверх покрывала. Ее саксофон лежал рядом. – Да нет же, нет! Я совсем забыл за этой нервотрепкой, что через сорок шесть секунд сюда придет капитан второго ранга Фудзикава. – Фудзикава? – Да. Он впервые приезжает в Лондон. И у меня нет времени перетаскивать макет отсюда вниз. Боюсь, что тебе придется срочно одеться и прибраться в комнате, пока я задержу его внизу. – Но что тебе сказали твоя жена и ее семейка? – Я тебе потом все расскажу, дорогая, когда уйдет Фудзикава. Внизу позвонили. Капитан вылетел из комнаты, а Ивонна из постели. Капитан был уже внизу, когда Майкл открывал дверь. Он кивнул низкорослому симпатичному мужчине одного с ним возраста. – Какое счастье наконец встретиться с вами! – провозгласил капитан. – О, нет! Что вы! Это я так счастлив быть приглашенным в ваш дом, что у меня дрожат ноги! – японец говорил по-английски с произношением, пожалуй, даже лучше, чем у капитана. – Проходите, – капитан провел его в кабинет, – Виски? – Буду очень признателен! – Садитесь, пожалуйста, Сколько времени вы пробудете в Англии? Что привело вас сюда? Как прошло ваше путешествие? Капитан наполнил два стакана и они чокнулись. – За Императорский флот! – провозгласил капитан. – За флот Ее Величества! – улыбнулся японец, – В Англии я пробуду всего три дня. Семейные дела. Прекрасное путешествие. После второго стакана Фудзикава извинился за то, что его визит в Лондон расписан по минутам, он был очень счастлив познакомиться с капитаном Хантингтоном, но сейчас ему пора спешить на новую встречу – что-то там связанное с электроникой. Может ли капитан представить себе что-либо более скучное, чем ужин, за которым будут вестись разговоры об электронике? – Нет, – честно признался капитан. – Вот именно, – заключил Фудзикава, вставая. – О, Боже! Вы должны обязательно увидеть мой макет, прежде чем уйдете! – Макет? – А разве у вас нет такого? Значит, это мое секретное оружие. С его помощью я выиграл у вас за восемь лет на одно сражение больше. – Что вы говорите? Я должен его увидеть! Они поднялись наверх. Спальня была тщательно прибрана, кровать заправлена, а в центре комнаты стоял макет ТВД на Тихом океане размером три на девять футов. Он изображал весь Тихий океан, со всеми островами и побережьем Северной и Южной Америки, Австралии и Азии. Капитан второго ранга Фудзикава смотрел на макет с восхищением. Он подошел к нему и взял в руки модель легкого крейсера класса «Обитци», занимавшего свое место в боевом ордере главных сил японского флота. – О Господи! – произнес он благоговейно, – Ведь это же мой корабль! Капитан подтвердил это. – Я очень сожалею, что мне пришлось потопить его в сражении в Коралловом море. – Вы были великолепны в этом сражении! Я даже не понимаю, почему получилось так много совпадений с настоящей битвой. – Да, в морском бою бывает всякое. – Но как великолепно вы использовали свою авиацию! – Спасибо. Но больше всего я хотел бы быть автором вашего блистательного маневра у атолла Уэйк! – На меня произвел неизгладимое впечатление ваш макет, и я предупреждаю вас, капитан, что, приехав в Токио, закажу себе точно такой же, – японец посмотрел на часы, – но какая жалость! Мне пора. Они пожали друг другу руки у выхода. Капитан махал рукой, пока машина не скрылась из виду. Ивонна окликнула его из кабинета. Он с облегчением закрыл входную дверь и поднялся к ней. – Что ты делаешь? – спросил он. – Я хотела убедиться, что он ушел. – Замечательный человек, – он обнял ее за плечи и повел в спальню, где они сразу же начали раздеваться. – Он был особенно восхищен моей тактикой в Коралловом море. – Что ты заладил, как попугай? – Я? Попугай? – Ты можешь, наконец, сказать, о чем говорили с тобой твоя жена и ее родственники? Ивонна уже совсем разделась и помогала ему расстегивать рубашку. – Она хочет развестись. И все они хотят этого. – Колин! Какой ужас! Ты, конечно же, не дал согласия? – Это еще не все. Они требуют, чтобы я отдал им дом на Фарм-стрит, Розенарру и половину виноторговой фирмы, которые, как ты уже знаешь, я успел проиграть Брайсону. – О Боже! – вздохнула она, снимая с него брюки и подталкивая к необъятной постели. Через полчаса капитан отвалился от Ивонны. – Все бесполезно, дорогая, – сказал он, вздохнув. – Надо попробовать еще, прежде чем заявлять это, Колин, – возразила она, тяжело дыша, – ты бросаешь меня в состоянии натянутой струны. Ивонна села на постели. У нее была великолепная грудь – две клубники на идеальных молочно-белых полушариях, стоящих параллельно линии горизонта. Говорила она с сильным марсельским акцентом. Капитан уставился в потолок. Лицо его было мрачно. – Я, кажется, теряю все на свете, – грустно сказал он, – эта проклятая семейка отняла у меня не только жену, собственность, свободу, но и эрекцию. – Ты был запрограммирован на все это. Как компьютер. Не волнуйся – может, все еще обойдется. Капитан встал и завернулся в простыню, став похожим на римского патриция. Подойдя к макету ТВД, он уставился на участок Кораллового моря. – Мне жалко мою жену, – сказал он, – я готов потерять все, но только не ее. – Ты врешь! Он воспрянул. – Я боготворю ее! – Прекрасно! Продолжай в том же духе. Но любовь и обожествление еще не одно и то же. Ты можешь до посинения говорить о том, как ты ее боготворишь, но любишь-то ты меня – не так ли, cherie?[4 - Дорогой (фр.).] Он продолжал рассматривать макет. – Это было великолепное сражение! Битва в Коралловом море была первой, где авианосцы сражались против авианосцев. Капитан второго ранга Фудзикава утверждал, что американцы победили только потому, что раскрыли тайну японских секретных кодов и знали все их планы заранее. Я предложил ему переиграть заново все сражения на его условиях, причем у меня оставались только «Йорктаун» и «Лексингтон», да еще три крейсера. Я поклялся, что победа будет за мной. – Колин! – Да, дорогая? – Я не возражаю, когда ты часами говоришь со мной о своей жене. Я понимаю твои проблемы. Я ей даже сочувствую. Но ты совсем свихнулся, если считаешь, что я могу обсуждать с тобой какую-то войну, которая кончилась задолго до моего рождения. – Но ведь это же было величайшее морское сражение! Оно положило конец японским победам на море и продемонстрировало всему миру, что авианосцы являются главным ударным оружием в морской войне! – Я сейчас зарыдаю! Клянусь, я зарыдаю так громко, что меня услышат на Мэйфэйр! – Да ладно тебе! – Он отошел от макета и присел на край кровати. – Ты умная девушка во всем, кроме морских сражений. Поэтому я должен довести до твоего сведения факты. А факты таковы: я люблю свою жену. А ты – мой друг. – Но ты же любишь меня! – Пожалуйста, дорогая… – Все время, которое ты мог бы провести со своей женой, ты проводишь со мной, и ты ни разу не пытался провести его с другой женщиной, не так ли? – Ты уверена в этом? – Абсолютно. Женщины это прекрасно понимают, дружок. – Каким образом? – Потому что ты был воспитан во Франции. Кто, кроме француза, не удовлетворится двумя женщинами одновременно? И вообще, зачем человеку нужно более двух женщин? Когда одна с ним с ссоре, вторая ласкова. И наоборот. Зачем нужен кто-то еще? – Я не сторонник промискуитета, честное слово. Но не по французским мотивам. – А почему же тогда? – Потому что мой папаша, будучи уже в годах, настолько хорошо разбирался в женщинах, что даже поставлял самые отборные экземпляры ко двору покойного Эдуарда VII. Если честно сказать, то он просто эксплуатировал женщин. Я бы никогда не смог этим заниматься. – Ты не смог бы этим заниматься, потому что не внушаешь доверия, как твой отец. Ты вообще слабовато выглядишь рядом со своим братом, лордом Глэндором… – Никогда не напоминай мне о лорде Глэндоре! – Взорвался Колин. Его родной брат, который мог достойно жить в Клиэруотер-Хаус, вместо этого содержал низкопробный кегельбан в городишке Бойс, штат Айдахо. Это вызывало настоящее физическое страдание у капитана, когда он каждое Рождество получал поздравительную открытку, на которой было изображено одноэтажное строение с неоновой надписью «Кегельбан и бильярдная лорда Глэндора» – фиолетового и оранжевого цветов, а ниже – ядовито-желтым: «С подачей напитков». Это был самый нижний предел падения. Этот болван продал Клиэруотер-Хаус и оставил его, несчастного сироту, у миссис Гуд, пока из Канады не приехала тетушка Ивенс и не устроила его к мужу своей сестры, виноторговцу, учеником. – А когда ты последний раз спал со своей женой? – не отставала Ивонна. – Это не имеет значения. Ты же знаешь, что у нас есть определенные разногласия по поводу денег. Я не сплю с ней потому, что она отказывается спать со мной. – Она фригидна! – Ха-ха! – Разве не так? А как она по сравнению со мной? – Ты хорошо знаешь, что я не обсуждаю эту тему. – Конечно, нет! Ты всегда был утонченным джентльменом, n'est ce pa?[5 - Не так ли? (фр.).] Но тем не менее, ты ежедневно изменяешь ей. Но это еще не самое страшное. Ты и мне изменяешь, рассуждая здесь, как ты любишь ее. Он встал и снова подошел к макету ТВД. – Вся моя жизнь доказывает, – сказал он гордо, – что я не могу никому изменить! Тебе это понятно? – Нет. Объясните мне это, mon capitain![6 - Мой капитан (фр.).] – Каким бы я выглядел человеком, если бы проигрывал деньги своей жены и при это не любил ее? Кем бы я сейчас был, если бы ее папаша не подарил мне эту виноторговую фирму, которая позволила мне купить тебе все это? – он обвел рукой комнату. – Ты был бы тем, кто ты есть. – Нет! – А в чем дело? Я люблю тебя таким, какой ты есть. Разве ты не знаешь об этом? – И кто я, по-твоему? – Ты – большой ребенок, который играет в игрушечные кораблики на размалеванной доске. Ты – великовозрастный младенец, воображающий, что мог бы стать благородным милордом, если бы не подкачал его вульгарный братец. Ты – инфантильная личность, помешанная на всяких глупостях, вроде морских сражений, но ты – добрый и хороший человек. Именно это и удерживает тебя от окончательного падения. – Если бы я поверил тебе, что ты действительно так обо мне думаешь, я бы бросил тебя. Он отвернулся и начал переставлять модели кораблей. Ивонна с глазами, полными слез, взяла свой саксофон и завела необычайно печальный пассаж – «Плач Люцифера» из «Ночи на Лысой Горе». 8 Если бы Битси увидела Ивонну в жизни, а не на черно-белой фотографии, сделанной агентом ЦРУ, она бы не относилась так легкомысленно к увлечению мужа, длящемуся уже третий год. На черно-белом фото Ивонна выглядела блондинкой, а замужние и обеспеченные женщины снисходительно относятся к блондинкам, считая их пустышками. Определить цвет волос Ивонны было затруднительно. Он отливал и медно-рыжеватым, и кирпично-красноватым, и золотистым, создавая необыкновенное впечатление, особенно в сочетании с другими прелестями Ивонны, а также ее умом и фантастической преданностью. Если бы Битси знала об этом, ее взгляды на брак с Колином сильно пошатнулись бы. Мать Ивонны хотела, чтобы она стала школьной учительницей. Но ее отец, человек крутой, заявил, что это невозможно, иначе она будет плодить малолетних сексуальных маньяков. У Ивонны была сестра-двойняшка, с которой их до 16 лет не могли различить. Клер в 15 лет победила на конкурсе «Королева биде» и с тех пор долго подвизалась на Лазурном берегу среди киношников, журналистов и лесбиянок, пока ее фигура не начала терять формы от различных излишеств. Близняшки выглядели одинаково, пока вели одинаковую жизнь. Потом их пути разошлись, и внешность изменилась. Клер стала грубой, Ивонна осталась изящной и нежной. Клер со временем стала походить на отца, Ивонна – на мать. Клер искала быстрых, острых ощущений, Ивонна была глубже и утонченнее. Мать Ивонны была второй женой Шарля Бонне. Ивонна так никогда и не узнала, что же случилось с первой. Как-то раз она спросила отца об этом, и он ответил, что она погибла во время корриды. Мать Ивонны была англичанкой. Когда близняшкам исполнилось пятнадцать лет, и Клер пошла своим путем, мать отправила Ивонну в пансион мисс Джап в Уонерш, графство Суррей, где она провела пять лет. Мать Ивонны встретила ее отца, когда путешествовала по Турции. Она до конца жизни сохранила ему чисто английскую преданность. Мать умерла, когда Ивонне было 19 лет. Получив диплом преподавательницы английского и французского языков, Ивонна вернулась в Марсель и решила остаться там работать в школе «Ле Колизьон Кур». Отец ее любил. Покупал массу ненужных вещей. Он долго считал, что девочки выглядят неотличимо друг от друга, но Ивонна давно поняла, что Клер стала похожа на шлюху. Та к этому времени уже «села на иглу». У нее даже изменился голос. Но Шарль Бонне все равно отдавал предпочтение Клер – она была ближе ему по духу. Ивонне он до конца не доверял, а недоверие несет в себе страх. По-своему он ее любил, но постоянно опасался какого-нибудь подвоха с ее стороны. Этого никто и никогда не в состоянии вытерпеть. В один прекрасный день он собрал девушек вместе, дал им по копии своего завещания, в котором говорилось, что они наследуют его состояние поровну, причем деньги хранятся в швейцарском банке, и сейф имеет два ключа – один для Клер, второй – для Ивонны. Это его успокаивало. Затем он посоветовал Ивонне усовершенствовать свой английский, как того хотела ее мать. Для этого ей надлежало отправиться в Англию, и он вручил ей билет на самолет, после чего сам отвез в аэропорт. И, таким образом, Ивонна вернулась в Лондон – ей повезло. Перед отлетом отец пытался дать ей тысячу фунтов, но она сказала, что у нее много друзей в Лондоне, и она не пропадет. Прилетев в Лондон, она сразу же продала аметистовую брошь, доставшуюся от матери (в ней, кроме аметистов, было шесть бриллиантов). Ей вполне хватило на объявление в «Ивнинг Стандард» и неделю в гостинице (с питанием) на Финборо-Роуд (на полпути между Фулхэм-Роуд и Бромптон-Роуд). Размышляя о своем будущем, она наткнулась на объявление в газете, набранное крупным шрифтом: ТРЕБУЕТСЯ: ИНТЕЛЛИГЕНТНАЯ ДЕВУШКА, ВЛАДЕЮЩАЯ ФРАНЦУЗСКИМ И АНГЛИЙСКИ ЯЗЫКАМИ, В КАЧЕСТВЕ ПОМОЩНИЦЫ ДИРЕКТОРА ВИНОТОРГОВОЙ КОМПАНИИ. ХОРОШО ОПЛАЧИВАЕМАЯ РАБОТА. Ивонна сразу же отправилась к телефонной будке. Ей была назначена встреча на 11. 45 следующим утром. Ивонна была не просто красива. Она была чертовски привлекательна. У нее были чувственные губы и густые ресницы, отчего ее взгляд всегда казался немного усталым. Поэтому она всегда смотрелась так, словно сразу же готова улечься в постель. Глядя на нее, невозможно было подумать, что в голове этой прекрасной девушки есть место для мыслей типа: сделать прическу в четверг или в пятницу? Это было высшим даром привлекательности, особенно в сочетании с длинными ногами и прекрасной грудью. Она была одета в красный шелк, когда впервые встретилась с капитаном. На нем был черный костюм и белые перчатки – его обычный наряд. На ней не было ни чулок, ни трусиков с бюстгальтером. Она надела лишь носки фирмы «Виела», поскольку утром была их распродажа, но в тот день было жарко даже для июня. В июне Лондон превращается в Бразилию. У капитана под костюмом были «боксерские» трусы, позволяющие телу дышать – в отличие от «жокейских» трусов. Итак, было жарко. Битси уехала в Хот-Спрингз на встречу с Папочкой, дядюшками и кузенами по поводу двадцатой годовщины выпуска Гарри из университета. После этого ей нужно было заехать в Форт-Уорт, чтобы изучить возможности переоборудования фабрики кальсонных застежек на производство кожаной амуниции для нужд ВВС США – об этом ей сказал дядюшка Пит. Жаркий день (который в северных странах всегда действует возбуждающе) и несколько аперитивов заставили капитана вспомнить о своей плоти. И именно в этот момент он встретился с Ивонной Бонне. Он сразу же начал обильно потеть. Они поговорили по-французски и остались довольны произношением друг друга, поскольку только тот, кто говорит по-французски, может оценить всю прелесть этого языка. В Париже люди в состоянии часами обсуждать особенности произношения персонажей дублированных на французский мультфильмов Диснея. Она решила, что капитан – самый элегантный мужчина из всех, кого она когда-либо знала. Едва ли можно было сказать по его виду, что он годится ей в отцы. Капитан Хантингтон продолжал беседовать с ней о работе, пока они шли через Грин-Парк по направлению к Букингемскому дворцу, над которым был поднят государственный флаг. Потом он начал рассказывать ей о своей службе на флоте и о том, как он переигрывает морские сражения на Тихом океане со своим приятелем, живущим в Токио, а потом рассказал ей о своем личном поваре, Хуане Франкохогаре. Она резко остановилась и схватила его за руку. – Так вы и есть тот самый капитан Хантингтон? О, Боже! Вы – тот самый человек, на которого работает Франкохогар? – Чертовски хорошая кухня, – подтвердил капитан, – конечно, если вы согласитесь работать у меня, то будете питаться ею ежедневно. Или почти ежедневно. – Mon Dieu! Иметь виноторговую фирму, да еще и одного из лучших в мире поваров! – Природа требует совершенства, где это возможно, – согласился Колин. Они зашли перекусить в «Риц» в двадцать минут второго, но ели мало. Говорили об отвлеченных вещах и засиделись таким образом до четверти четвертого. Когда они собрались уходить, на глаза ей попалось пианино. _ Мне кажется, что я могла бы спеть для вас, – сказала она, усаживаясь за инструмент. Взяв несколько аккордов, она запела грудным голосом, так разительно отличавшимся от ее обычного, «L'important c'est la rose». Когда она закончила, капитан сказал: – У меня есть чертовски хорошая идея. Нужно снять номер с пианино, чтобы вы смогли пропеть это еще несколько раз. – Это было бы прекрасно, – спокойно ответила она. Они вышли из ресторана и сразу же направились к стойке администратора отеля. Администратор понимающе кивнул. – «Бештайн» или «Кнабе», сэр?[7 - Известные марки фортепиано.] – «Бештайн», я думаю, нас устроит. Едва дверь номера затворилась, они и не вспомнили про фортепиано. Они даже не добрались до постели. Им хватило жесткого паласа прямо у входа. Поэже, когда они все же перебрались в постель, он предложил ей остаться в «Рице», пока он не подберет ей подходящую квартиру поближе к офису на Фарм-стрит. Он запретил ей возвращаться на Финборо-Роуд за своими вещами. – Мы оба начинаем новую жизнь, – произнес капитан торжественно. Потом они вспомнили, что магазины скоро закрываются, и вылетели из отеля. Ивонна редко покидала квартиру на Чарльз-стрит. Вопрос о работе больше не поднимался. Капитан каждое утро выходил из дома на Фарм-стрит, когда Битси была занята собой, и пулей мчался по Честерфилд-Хилл в свое гнездышко. Она всегда ждала его. Капитан повысил жалованье Франкохогару, чтобы он работал в двух местах – на Фарм-стрит и на Чарльз-стрит. Битси постоянно сидела на диете, а Ивонна постоянно хотела есть. Она была лучшим едоком, о котором только может мечтать повар. Она понимала все, о чем говорил Хуан, до малейших деталей. В разговорах о еде и винах ей не было равных. Они устраивали лукулловы пиршества, но чаще Ивонна ела в одиночестве. После еды она обычно брала свой саксофон и играла печальные мелодии. Битси вздохнула с облегчением, когда Хуан окончательно перебрался на Чарльз-стрит – теперь она могла полностью перейти на швейцарские рисовые хлопья и содовую воду, чтобы сохранить фигуру. Битси отнюдь не была фригидна. Она была молода и любила своего мужа. Хотя она не догадывалась, что по совету знакомого дипломата из Доминиканской Республики он ежедневно принимает стаканчик отвара редкого японского гриба, чтобы быть в состоянии удовлетворить сразу двух молодых женщин. Капитан хотел сохранить свой «статус-кво» и никому не доставлять огорчений. Он любил обеих: и Битси, и Ивонну, и не хотел ничего в своей жизни менять. 9 Как и все девочки, жена Колина получила свое имя прежде, чем ее родители поняли, какого роста и габаритов она станет со временем. Она достигла пяти футов и одиннадцати дюймов. Ее бюст имел в обхвате тридцать восемь дюймов, бедра – тридцать девять. У нее была развитая мускулатура от занятий теннисом, плаванием, лыжами, верховой ездой и подводным спортом. Она не была полной или неуклюжей – просто крупной. Она умела носить платья – не только балахоны с дырками для рук и головы, и даже смотрелась в них по-девичьи изящно. Капитан специально для нее приобрел итальянскую мебель, чтобы она чувствовала себя чуть поменьше. Битси ездила на «Мерседесе-600», потому что эта машина была больше остальных. Даже собаки в Розенарре были ирландскими волкодавами – такими большими, что на них можно было бы ездить верхом. Все дверные проемы в их доме были шире, а потолки выше обычных. Это было сделано не только для нее, но и для Папочки, чтобы он, приезжая в гости, не падал в обморок при виде своей «крошки». Ее полное имя было Элизабет Блю Уилмотт, что сразу выдавало благородную уроженку Массачусетса – наследницу работорговцев, контрабандистов и бандитов с большой дороги, которые и основали великую Американскую Республику. Ее мать была ирландкой и католичкой. Ее предки прибыли в Америку позже предков Папочки, но ее кровь была настолько сильна, что она даже сумела заставить Папочку принять католичество и позволить воспитать Битси в этой вере. Позже религиозная тема в их семье несколько поутихла (после смерти Мамочки). Папочка возглавил резидентуру ЦРУ в Великобритании и, забрав Битси из Рэдклиффского университета, взял ее с собой. Она как раз получала степень бакалавра математики в Кембридже, когда познакомилась с Колином. Папочка занимал много различных государственных постов, раз за разом все выше и выше, большинство из них были секретными, но именно поэтому давали большую власть и доступ к информации, позволявшей вкладывать семейные капиталы с максимальной прибылью. Смена президентов в Белом доме не влияла на семейный бизнес. Дядюшка Джим пережил шестерых президентов. Дядюшка Пит успел побыть губернатором и два срока – сенатором. А. Даллес знал толк в том, как расставлять полезных людей. Поэтому все члены семьи служили своей родине на таких постах, которые давали им, в первую очередь, доступ к информации. Каждый из них ежедневно получал сведения, позволявшие осуществлять прибыльные инвестиции. Шестидесятые годы давали для этого неограниченные возможности. Государственная служба – это, конечно, хорошо, но люди, занимающие такие высокие посты, как Папочка, дядюшка Джим, дядюшка Пит, Гарри и Ларри, не могли напрямую выходить со своей информацией на рынок. Они переправляли ее Битси в Лондон. Она возглавляла швейцарскую фирму, у которой была дочерняя панамская компания, в которую и осуществлялись капиталовложения. Таким образом, вырос и собственный капитал Битси – во много раз. У матери Битси было несколько универмагов и автомобильный завод, который Папочка купил по дешевке во времена «великой депрессии» и смог-таки сделать рентабельным. Сейчас все это принадлежало Битси – и завод, и универмаги. Мать Битси умерла, когда та была в поездке по Антарктиде, организованной герл-скаутами. Кузен Гарри, который в то время был министром ВМС, направил за ней бомбардировщик из состава Южно-Атлантической группировки, который доставил ее со станции Мак-Мердо в Буэнос-Айрес, затем в Рио-де-Жанейро и далее – в Кингстоун на Ямайке, откуда она уже на истребителе добралась до Перфекшн – семейного имения в штате Мэн, но было уже слишком поздно. – Она была бы счастлива узнать, что доставить тебя сюда стоило более двухсот тысяч долларов, – грустно сказал Папочка. Он забыл только упомянуть, что деньги эти были из карманов налогоплательщиков – таким образом они, сами того не ведая, проводили мать Битси в последний путь. Битси очень любила свою мать. Когда ее не стало, она осталась единственным существом женского пола в семье. Ей было двадцать, когда она вышла замуж за Колина. Папочка ухитрился даже добавить денег к ее состоянию. Освободить эту сумму от налогов ему помог дядюшка Джим, проведя эту акцию как гуманитарную помощь эскимосам Аляски. Папочка сам не был юристом, но всегда имел хорошие связи с теми юридическими фирмами, которые стояли за очередным президентом страны, и извлекал из этого немалые выгоды. Битси была очень щепетильна в денежных делах. Она всегда знала все о своих капиталовложениях (и капиталовложениях семьи) с точностью до сотни тысяч долларов. Сама она не занималась биржевыми спекуляциями – просто вкладывала деньги туда, куда ей советовали Папочка, дядюшки и кузены. Через три года после их свадьбы с Колином Битси получила письмо в конверте из дорогой бумаги с гербом лорда Глэндора. Конверт выглядел солидно, но вывалившаяся из него бумажка смотрелась малопочтенно. В четырех цветах, люминесцентной краской, на ней было пропечатано: «Кегельбан и бильярдная лорда Глэндора. С подачей напитков». Письмо содержало пожелания счастливого супружества брату, а затем, без всякого перехода, предложение выгодно вложить двадцать тысяч долларов. Сумма была незначительной, и она переслала лорду Глэндору чек (на банк в Калгари). Колин, узнав об этом, впервые за все время их супружества устроил ей скандал – ей даже показалось, что он готов ее ударить. Он потребовал от нее, чтобы она отозвала свой чек немедленно. Она ему, конечно, пообещала это сделать, но не сделала. Во-первых, Битси не была убеждена, что капиталовложение сделано неверно. Во-вторых, впоследствии оно принесло трехсотпроцентную прибыль. Каждое Рождество она получала от лорда Глэндора цветную фотографию с видом его самого на фоне злополучного кегельбана. Она рвала ее, чтобы не огорчать мужа. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=180243) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 «Оспри» – один из самых дорогих универмагов Лондона (здесь и далее прим. пер.). 2 «Гражданская гвардия» выполняет в Испании функции жандармерии. 3 Боже мой! (фр.). 4 Дорогой (фр.). 5 Не так ли? (фр.). 6 Мой капитан (фр.). 7 Известные марки фортепиано.